Институты определяют порядок жизни людей. «Беспорядочные» институты — или беспорядочное применение «порядочных» институтов — редко ограничиваются внесением просто беспорядка в жизнь людей, чаще они начинают беспорядочно и бесконтрольно ее разрушать. История полна тому примеров.

Вместе с тем, ученые-физики утверждают, что все процессы в мире определяются энтропией, или, иначе говоря, всякая упорядоченность с течением времени трансформируется в хаос. Правда, те же физики одновременно считают, что и началось все с хаоса (в этом они не оригинальны — так же считает и христианская религия, только «хаос» в ней пишется с большой буквы).

Для человеческого общества таким хаосом можно считать состояние «вечной райской жизни», при котором двое или более человеческих индивидуумов ни в чем не нуждались, ни о чем не заботились и ничего не добивались (и, в частности, не добивались увеличения своей изначально заданной численности, в противном случае, их райской жизни когда-нибудь должен был наступить конец — либо из-за истощения изначально заданного им ресурсообеспечения, либо из-за необходимости начать извлекать дополнительные ресурсы из эксплуатации окружающей их среды — т.е., трудиться, как-то организовывать свой труд, делить его результаты, и т.д.). Частный случай, когда человек в таком раю был один, можно не рассматривать, поскольку в этом положении он был равносилен богу (вечен, ему принадлежало все и он никому не подконтролен); обычно закрепляемая за богом функция всемогущего Созидателя для такого индивидуума просто не нужна и, наоборот, еще возлагает на него дополнительное обременение (надо еще что-то изобретать, о чем-то думать — т.е., трудиться, а ради чего?).

Можно ли предполагать, что при некотором естественном развитии событий человечество может опять вернуться к такой «райской жизни»? Наверно, ведь и сейчас есть племена, которые как раз и пребывают в такой нирване, где-нибудь на островах Тихого океана. Но тогда нужно принять и те условия, в которых живут эти племена: сохранение постоянной численности населения и отказ от всякого научно-технического прогресса (и, соответственно, от пользования всеми его продуктами).

В конечном счете судьба всякого народа, нации определяется по парадигме «устои-уклад-образ-судьба», в которой первое звено, «устои», создаются или изобретаются людьми, из «устоев» складывается «уклад», «уклад» формирует «образ», а «образ» определяет «судьбу» народа, ну и многих поколений людей, этот народ составляющих.

И если же мы обратимся к феномену упорядоченности современной жизни человечества, то увидим, что эта упорядоченность основана на применении двоякого рода инструментов: институциональных и функциональных. В первой группе мы видим два важнейших института: государство, которое отвечает за упорядочивание жизни населения, некоторого сообщества людей, проживающих на определенной ограниченной территории, и семья — институт, который обеспечивает воспроизводство этого населения (в прежней или нарастающей численности). Во второй группе выделим право частной собственности и деньги — как инструменты, функционально связывающие людей в процессе их общественной, совместной хозяйственной деятельности.

Значение всех этих инструментов вполне очевидно: без института семьи люди бы либо перестали заводить детей, либо бы перестали заботиться об их выживании (т.е, просто бы вымерли как биологический тип); без института государства постоянно бы воевали за передел территорий, что так же грозило бы им вымиранием (в средние века в периоды войн население в Европе сокращалось в разы); без института частной собственности люди бы постоянно ссорились и спорили за права на землю и ее продукты, и вряд ли бы кто стал заниматься производительной деятельности, зная, что в любой момент кто-то более сильный или более агрессивный может отнять у него все результаты его труда; и без института денег люди не могли бы рассчитывать на справедливый и стабильный обмен продуктов их труда — и значит, не имели бы никакого стимула производить этих продуктов больше, чем это нужно для их личного потребления.

Экономические институты определяют условия и результативность хозяйственной жизни людей, социальные институты — взаимоотношения людей в обществе и с обществом. Кроме того, отдельные сообщества людей продуцируют свои собственные институты, которые могут иметь практически всеобщий характер (например, «государство» — мало кому в современной жизни удается существовать вне административного устройства какого-либо государства), или более или менее частный характер: церковь, армия, партия, профсоюз, пенсионный фонд, и т. д.

Жизнь в капиталистическом обществе, при «капиталистическом строе», регулируется институтами, связанными с капиталом. Капитал — это «самовозрастающая стоимость», а «самовозрастать» он может только в соединении с трудом наемных работников. Работники же вынуждены наниматься «на службу» к капиталу, поскольку абсолютно отделены от него и не способны без него обеспечивать свое существование. Считается, что следующие экономические формации, традиционно определяемые как «социализм» и «коммунизм», преодолеют это фатальное отделение работников от средств производства, труд станет свободным, высокопроизводительным и потеряет свой принудительный (средствами экономического, административного или вооруженного принуждения) характер. Это антагонизм — между собственником капитала (капитала как средства производства) и работником, вынужденным продавать свой труд, чтобы просто выжить, и составляет основное противоречие, а иными словами — основной закон, движущую силу капиталистической системы производства.

Характерно, что, напротив, никаких специальных экономических законов для социализма или коммунизма так и не придумано (для социалистического общества советская наука предлагала не менее десятка «основных законов», для коммунизма общие усилия отечественной и мировой науки не дали результата больше лозунга «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям» — из которого какие-либо полезные следствия вывести просто невозможно).

Система производства, основанная на капитале, предполагает, что материальные блага производятся как товары, т.е., для продажи. Отсюда некоторые вульгарные экономисты выводили закон о неизбежной гибели капитализма: ничем не ограниченная алчность собственников капитала доведет неравенства при распределении доходов до такой степени, что у народа не будет достаточных средств для приобретения всей массы произведенных товаров, а без сбыта производство остановится, капитал перестанет «самовозрастаться» и вся система капиталистических отношений рухнет.

Но пока этого не случилось. Наемные работники все же нашли возможности как-то самоорганизоваться, чтобы вести совместную борьбу за свои права — через партии, профсоюзы, не допуская абсолютной и безраздельного господства частного капитала как в экономической жизни так и в управлении государством. Кроме того, сами капиталисты скоро поняли опасность, для них же самих, сдвига к запредельным неравенствам в распределении доходов и стали принимать меры к исправлении ситуации. Некоторые занялись этим исключительно в частном порядке: так, Генри Форд сознательно пошел на существенное (против обычных тогда норм) увеличение заработной платы своим работникам; и при этом он заявлял, что его фабрикам не грозят кризисы — пока его работники в состоянии приобретать производимые ими же автомобили. Как класс, рациональность своего нового подхода капиталисты продемонстрировали в виде одобрения и принятия прогрессивного подоходного налога (серьезного средства перераспределения доходов («покупательной силы») от богатых бедным) и создания системы государственного социального обеспечения.

Однако опасности для системы капиталистического производства возникли с другой стороны. Во-первых, это формировавшийся в недрах самого капиталистического производства финансовый капитал — и связанные с ним менялы, ростовщики, иные процентные дельцы, современные банкиры, фондовые и валютные брокеры, и т. д. Во-вторых, это — государство, причем, что касается последнего, то оно на протяжении всего периода развития капиталистического общества играло в отношении финансового капитала далеко не однозначную роль.

Финансовый капитал, это — капитал, не связанный с реальным производством, но стремящийся подчинить его для извлечения своей выгоды. Источником его являются «проценты» — как доход, гарантированный по размеру, «чистый» от каких-либо затрат и подлежащий выплате полной суммой вне зависимости от результатов хозяйственной деятельности заемщика. Финансовый капитал нельзя путать с ссудным капиталом, который образуется в сфере производства и представляет собой временные свободные денежные ресурсы капиталиста-производственника. К. Маркс свой анализ функционирования капиталистического товарного производства ограничивал именно оборотом капитала в сфере общественного воспроизводства — как переход его из форму промышленного капитала в ссудный капитал, и наоборот.

Как приверженец концепции трудовой теории стоимости, К. Маркс финансовый капитал не признавал; как сын раввина, он отрицал проценты также и по моральным основаниям, а как строгий ученый он доказал несостоятельность процента как метода присвоения дохода уже чисто математически — просто продемонстрировав это свое доказательство, применив формулу «сложного процента». Действительно, начальный финансовый капитал в сумме всего в 1 тыс. франков, при его размещении сроком на 500 лет (примерное время существования капиталистической системы хозяйствования) под режим сложного процента, дает следующие результаты: при ставке 2% годовых — около 20 млн. франков, при ставке в 3% — уже 2,6 млрд. франков, и при ставке в 5% превращается в запредельные 40 трлн. франков.

И это всего из начальной суммы всего в 1 тыс. франков, и при расчете только до 5% — в годовом исчислении. А прежние и нынешние ростовщики-банкиры не гнушались и не гнушаются и ежемесячным начислением процентов (и даже по дням!), и ставки, в годовом исчислении, доходят у них до трехзначных величин. Отсюда легко определить, что любая «династия» финансовых капиталистов, если у нее не будет внешних помех, на протяжении всего каких-то 15—20 поколений неизбежно становится финансовым владыкой всего мира.

Что же может помешать такому развитию событий? В прошлом — войны и передачи состояний по наследству. Однако от войн страдают как раз промышленные, вложенные в производство капиталы. У финансового капитала от войн есть возможности эффективной защиты — так, семейство Ротшильдов распределило свое состояние по пяти столицам европейских держав и имело всего возможности оперативно убирать активы из тез стран, в которых им начинала грозить какая-то опасность (более того, за счет особенной свободы перемещения активов Ротшильды на войнах еще и зарабатывали!).

Второй опасный момент — передача состояния наследникам. Но короли (и их налоговые агенты) в основном следили за передачей крупных состояний, состоящих из земельных угодий, и действительно, применяли не только налоги, но могли забрать в казну и все это состояние (под разными предлогами — неверности усопшего или недостаточной верноподданности потенциального наследника, отсутствием среди наследников лиц мужского пола, предъявлением старых или вообще сомнительных долгов, и т.д.). Финансовым капиталам эта опасность, как правило, не грозила: их ликвидность не позволяла их просто арестовать, а налоговый контроль за накоплением финансовых активов практически отсутствовал (и для их фактической передачи не требовалось ни разрешения короля, ни регистрации в государственных учетных книгах.

Рассмотрим теперь роль государства. С одной стороны, оно в значительной мере само и создавало финансовый капитал — действительно, в крупных размерах и с наибольшей выгодой первоначальные активы частного финансового капитала формировались как раз из долговых обязательств государства. Ссудный капитал из производственной сферы, как уже отмечалось, имел ограниченные сроки оборота; к тому же его собственники не стремились к спекулятивной игре с финансовыми активами.

Но затем государство взяло за практику непосредственно вмешиваться в процесс денежного обращения — вплоть до объявления монополии на эмиссию денежных знаков. И у государства появились новые средства ограничения роста денежных капиталов: за счет порчи монеты, периодических девальваций национальной валюты, перехода к политике инфляции («управляемой» и спонтанной). От этих действий страдали не только собственники финансовых активов, но и предприниматели-капиталисты в производственной сфере. И опять же «чистые» финансисты — торговцы финансовыми активами и спекулянты на рынке государственных и корпоративных фондовых ценностей — нашли больше возможностей защиты капиталов от этих новых угроз.

Далее государство ввело повышенные налоги на передачу состояний по наследству и в виде дарений, прогрессивный подоходный налог, установило обязательную регистрацию сделок с ценными бумагами («фиктивным капиталом»), в ряде стран введена также обязанность декларирования собственности и уплаты специального налога для собственников особо крупных состояний. Но и в этой ситуации в привилегированном положении объективно оказались именно владельцы финансового капитала. Во-первых, они, в отличие от собственников «привязанного» к производству или к земле капитала, легче и проще обходит все требования о регистрации и декларировании собственности. Во-вторых, имея капитал в наиболее ликвидной, финансовой форме, они могут и «передвигать» свои активы между странами, и сами менять своего местожительство с целью так называемой «налоговой оптимизации» — т.е., перемещения под более выгодный или более льготный национальный налоговый режим.

Таким образом, применяя формально равные режима учета и регистрации собственности, контроля за совершением сделок, налогообложения к капиталам, разным по их сущности и их в системе общественного воспроизводства, к противоположным по своей личной мотивации собственникам этих капиталов (капиталистам-производственникам нужны квалифицированные и старательные работники, высокий инновационный потенциал страны, благоприятный к производству и развитию инвестиционный климат, а для капиталистов-финансистов нужны, наоборот, нестабильность деловой конъюнктуры и возможно более неустойчивые («волатильные») финансовые рынки), государство фактически благоприятствует именно субъектам финансового капитала, и среди них — наиболее «отвязанным», лишенным всякого чувства патриотизма и любых ограничений нравственных норм биржевых и валютных торговцев и иных спекулянтов финансового рынка.

Что же касается налогов, то формально они достаточно высоки и в среднем по развитым странам забирают до 40% частных доходов. Но это в среднем. Для субъектов финансового капитала в мире создана целая сеть оффшорных зон и иных «международных финансовых центров», оперируя через которые оказывается возможность снижать налоговые платежи до неощутимого уровня. Да, в последнее время правительствами западных объявлена целая программа мер по борьбе с этими злоупотреблениями. При этом только намеренно замалчивается тот факт, что наиболее значимые (по объемам привлекаемых ресурсов) оффшорные зоны расположены как раз в США и Великобритании. И на деле весь пыл правительств этих стран расходуется на борьбу именно с «чужими» безналоговыми зонами, оставляя в стороне собственные, выгодные для себя карманные оффшорные анклавы.

Таким же образом дело обстоит и с инфляцией: правительства во всех западных странах постоянно с нею «борются» — при этом совсем не афишируя тот факт, что единственной причиной инфляции является как раз проводимая ими политика дефицитного бюджетного финансирования и несбалансированность их внешней торговли (что ведет к постоянному росту внешнего и внутреннего долга). А от инфляции как раз в большей мере страдает именно производственные капиталы, которые, в отличие от финансовых капиталов, не обладают нужной (для минимизации последствий инфляции) мобильностью и ликвидностью.

Итак, государство в развитых странах целенаправленно и последовательно разрушает капитал — движущую силу капиталистической системы хозяйствования, но поощряет финансовых спекулянтов — как частных дельцов, так и действующих в том же ключе управляющих государственными активами, и социальных иждивенцев — средствами неоправданного расширения системы бесплатного социального обеспечения на лиц, вполне трудоспособных и объективно не нуждающихся в социальной помощи. Как очевидно, общество, функционирующее на этих основах, уже нельзя назвать капиталистическим обществом. Какое же это общество?

Классики политической экономии называли его финансовым капитализмом (или, «загнивающим», «паразитическим» капитализмом). Президент Франции Николя Саркози употребил именно этот «марксистский термин», когда потребовал положить конец необузданным биржевым спекуляциям (запретив сделки «шорт», т.е., без покрытия, предполагающие продажи активов, на которых у их продавцов, биржевых спекулянтов, нет законного права собственности) и ограничить произвол крупных банков (ужесточив правила их регулирования и введя дополнительный налог на доходы банкиров). Современные «либеральные экономисты» предпочитают использовать термин постиндустриальное общество. А в Германии этот новый порядок уже прямо называют налоговым социализмом. Уместно также напомнить, что Генри Форд и Джек Лондон еще в начале прошлого века говорили о растущем господстве биржевиков с Уолл-Стрита и об угрозе наступления диктатуры финансовой олигархии.

А в каком обществе мы живем у нас, в России? В советском периоде науке вообще запрещали задаваться этим вопросом; максимум, что разрешалось ЦК КПСС — это «колебаться» между терминами зрелого или развитого социализма, и только Ю. В. Андропов осмелился вынести этот вопрос на публичное обсуждение.

Но слишком поздно — не поняв, что построено, нам уже предложили «это что-то построенное» — сразу перестраивать. А дальше — «новым камикадзе» в лице Гайдара и его команды вдруг было позволено — «безоглядно и безальтернативно» — начать «лечить» страну ценовыми шоками и разгулом воровской приватизации. Результаты известны: страна отброшена на десятилетия назад, народ самоликвидируется: кто пошустрее — те разбежались, а оставшимся позволено потихоньку вымирать, а товарищ Сталин со всеми его репрессиями получил полную реабилитацию — сейчас уже полностью и абсолютно доказано, что если российскому чиновнику не грозит Гулаг и высшая мера «социальной защиты» (кстати, органы с точно таким названием уже созданы!), то он продаст не только Родину, но и мать родную и всех своих детей и потомков, оптом и в розницу.

А в целом, если взять итоги истекшего столетия, то мы получили изящную политическую «трехходовку»: «ход №1» — отнять собственность у фабрикантов, заводчиков, помещиков и сельских мироедов (заодно стравив народ в братоубийственной гражданской войне, а потом еще щедро потравив газами и случайно выживших после этой бойни); «ход №2» — провести ускоренную индустриализацию и помочь Европе (в первой евросоюзной версии) избавиться от бесноватого диктатора (правда, случился еще и непредвиденный западными «друзьями» России эффект — обзаведение России атомной бомбой и запуск первого человека в космос); и «ход №3» -переоформление всего «гросс-пакета» государственной собственности на дружину из 33-х богатырей-олигархов («и с ними дядька Черномор»).

Где в этой замечательной комбинации затесался «развитый» или уже совсем «зрелый социализм» — с этой задачей не справится даже Гриша Перельман. А если забыть о «канонах» политэкономии социализма, то самых начальных понятий об экономической науке достаточно, чтобы установить следующее.

1. В Царской России капитализм начал только зарождаться, но для основной масс населения — крестьянства он так и не дошел. Реформы П. А. Столыпина затормозились сначала гибелью реформатора, затем — мировой войной и завершились «революционным» откатом на прежние позиции.

2. В Советской России (в СССР) на всем протяжении ее истории господствовал классический государственный капитализм — работники отделены от средств производства, единоличный их собственник — государство, с элементами государственного феодализма (крепостничества) — в селе и на «режимных» предприятиях) и при кратких периодах существования военного коммунизма (два года гражданской войны и четыре года ВОВ).

3. В Демократической (современной! — как по другому ее назвать?) России на словах объявлена рыночная экономика западного образца. На деле — не дотягиваем ни до налогового социализма Н. Саркози (когда не менее 70% из расходов бюджета идет на социальные цели, а семья с двумя детьми в принципе может существовать только на социальные пособия), ни до постиндустриального общества («индустрия», действительно, разрушена, но на смену ей организована доиндустриальная экономика (сырье добываем, но не перерабатываем). Частного капитализма тоже не получается — наиболее успешные коммерческие структуры — таможня, Центробанк, ЖКХ, ГИБДД, и т. д. Нет уже и государственного капитализма — его заменил ведомственный протекционизм (госзакупки и госзаказы — «от своих» и «для своих») и губернаторское предпринимательство («чужие здесь не ходят»). Из всех вариантов остается, таким образом, финансовый капитализм, но, как мы увидим, в российском исполнении это — общественная формация, обходящаяся и без российского капитализма (нет ни системы капиталистического производства, на присвоения прибавочного продукта по капиталу), и без российских финансов (все, что накопляется в России, спешно убегает от рубля и вообще из России, а государство и приближенные к нему «назначенные» и «переназначенные» олигархи в этом бегстве абсолютно и перманентно лидируют).

Некоторые зародыши частно-капиталистического уклада в России все же есть (например, в пищевой отрасли, в швейной промышленности, в сфере автомобильных перевозок, и т.д.), но все они жестко зажаты между социалистическим укладом, в рамках которого все еще остается значительная часть общества (пенсионеры, другие получатели бюджетных пособий и чиновники, число которых продолжает расти, вместе с их благоденствием) и сектором господства финансово-сырьевыми олигархами, которые монопольно распоряжаются сырьевыми богатствами России (подлинные волшебники: к чему ни прикоснутся — к газу, нефти, углю, рудам, лесу, все чудесным образом превращается в доллары на их личных счетах в западных банках) и финансовыми ресурсами государства (которые для укрепления «взаимного доверия» вывозятся на хранение в те же иностранные банки). Фактически, создан уклад финансово-сырьевого откупа, при котором правители-собственники финансово-сырьевых ресурсов страны делятся своими доходами с сословием социальных иждивенцев (госчиновников, бюджетников, пенсионеров). А последние, в своем численном выражении составляющие основную массу активного (голосующего) электората, обеспечивают сохранение у власти тех лиц, которых эта финансово-сырьевая элита им настоятельно «рекомендует» избрать. И, следует признать, эта схема работает и обеспечивает — пока! — относительную стабильность государственно-хозяйственного правления. Проблема лишь в том, что в этой схеме абсолютно нет места для основных агентов капиталистического производства — собственников промышленного капитала и собственников квалифицированной рабочей силы, которые только и способны производить материальные вещи (как товары), создавать и поддерживать прочные конкурентные позиции страны на мировом рынке (другими словами — обеспечивать этой стране достойное место в системе мирового разделения труда) и обеспечивать устойчивое экономическое и социальное развитие страны и ее народа.

Вообще то, можно было бы ожидать, что эта схема как-то дойдет до своего логического завершения и олигархи как владельцы национального богатства примут социалистический сектор на свое полное содержание, освободив частных предпринимателей от всего рода поборов и налогов. Действительно, «если Боливар не вынесет двоих», то по справедливости все «социальные и прочие обязательства государства» должны были бы взять на себя те, кто все свое богатство от этого государства и получили. А те, кто хотели бы и могли составлять свое богатство за счет собственных усилий, не залезая в карман государства, пусть были бы оставлены «без призрения», на их свободную волю, без всякого государственного надзора, но и со свободой от налогов, разумеется. Тогда у России был бы шанс, что возродившийся, при таких условиях, частный капитализм когда-то и как-то все же подтянет страну к кругу промышленно и технологически развитых стран.

Однако, до этой мудрости наша правящая элита пока все никак не дорастет и на самом деле — как будет показано дальше — настоящее, реальное частное предпринимательство (во всех своих элементах — капитал, труд, земельные ресурсы) в нашей стране обременено налогами больше, чем в любой другой развитой или развивающейся стране мира (а это, еще не считая повышенную административно-коррупционную нагрузку, которую также несет наш частный бизнес). Реальную частно-капиталистическую инициативу у нас надеются заместить инициативой чиновничьей: зачем нам биллы гейтсы или генри форды, когда у нас есть «Роснано» и «Ростехнологии»? Есть у нас такой опыт, но тогда мы не ставили задачи конкуренции на мировом рынке, да и направляли эти «опыты» Иосиф Сталин и Лаврентий Берия.

И вес же, если попытаться определить общее современное политико-экономико-социальное устройство России одним словом, то это придаток — «прикладной элемент», «довесок» к чужому производству, к чужой экономической и валютно-финансовой системе, к чужим модернизациям и инновациям. И если за рубежом перестанут покупать российские нефть и газ, и оттуда же перестанут поступать продукты, машины и запчасти, то сразу все встанет и мы вернемся в лихие девяностые — когда страна выживала только тем, что частники-челноки меняли российские кастрюли и лопаты на сыр и макароны. Раньше СССР ругали (и ругали справедливо) за автаркию, теперь с автаркией мы покончили и сидим, условно, у двух труб — по одной у нас откачивают, что есть в земле, а по другой нам приходят ежедневные пайки. И краники от обеих этих труб — уже давно за пределами России. Пока их не прикручивают — и даже обещают и дальше не прикручивать, если мы будем вести себя правильно и не претендовать на что большее.

Между тем, производственный и инновационный потенциал общественных отношений, построенных на капитале и на труде, вовсе не исчез. Мы это видим на примере стран ЮВА, Китая, Бразилии, Мексики и других новых индустриальных стран. Там — капитализм живой, даже если таковым и не объявленный.

Но — «нам туда не надо», мы пишем «рыночные» законы, совершенствуем регулирующие структуры, меняем фуражки и кителя военным и милицейским (полицейским?), проводим олимпиады и строим новые финансовые столицы. И еще — «достойные социальные выплаты и пособия» меняем на еще более «достойные».

«Но кто же за все это заплатит?» — вопрошает наш лучший в веках министр финансов А. Кудрин. Но, господин министр, греки же как-то выкручиваются — а у них средняя пенсия 1 тыс. евро и живут они по 80 лет. И мы ведь еще «и немножко шьем» — качаем нефть и газ, с которыми грекам явно не повезло.

Нужен ли нам промышленный капитализм — и новая индустриализация, и если да — то чего у нас не хватает для его развития, какие институты (устои) нам надо воссоздавать и какие — восстанавливать, что — государству стоит регулировать, а о чем — просто забыть и на что просто махнуть рукой, и чего — искать на Западе и чего — на Востоке, об этом мы подробнее поговорим далее. И если мы ставим вопрос о создании в России демократического государства, основанного на принципах рыночной экономики, то мы должны признать (и принять!), что ключевыми и для демократии, и для рынка являются два императива, две категории: ВЫБОР — он всегда есть и он должен быть свободным для всякого субъекта в любой ситуации и в любой сфере деятельности; и ВОЗМЕЗДНОСТЬ — с правом свободно принимать решения каждый берет на себя и ответственность за последствия этого решения. Либо вы свободны — и ответственны, либо не ответственны, но тогда и не рассчитывайте быть свободным. В этих двух категориях — вся суть институциональной базы правильных капиталистических товарно-денежных отношений, которые далее мы упрощенно будем называть рыночной системой хозяйствования или просто -«рыночной экономикой».

При дальнейшем изложении темы все институты распределены на экономические, социальные и правовые. Разумеется, такое распределение имеет во многом условный характер, поскольку все и любые институты связаны с жизнью общества, оказывают свое воздействие на результаты экономической деятельности и имеют ту или иную правовую форму (даже, если эта форма прямо не закреплена законом, то она либо затверждена религиозным каноном, либо основано на обычае, представленном к некотором письменном документе). При этом рассматриваемые институты подразделяются на основные и производные. Основные институты жестки и определенны, они действуют на длительном протяжении времени; производные институты зависят от соответствующего основного института, они изменчивы по форме и могут дополняться или заменяться иными производными институтами аналогичного ранга.

Среди основных экономических институтов выделим такие, как деньги, капитал, труд и земля (как фактор производства); среди основных социальных институтов — семья, социальное обеспечение, пенсии; и среди правовых институтов — частная собственность, правосудие и государство. Как очевидно, в реальной жизни все эти основные институты действуют взаимосвязано, они взаимодействуют и взаимопересекаются друг с другом, то же относится и к производным к них институтам, поэтому и сделанные нами выводы будут иметь неизбежно общий характер. При этом необходимая конкретизация будет представлена в предложениях тех преобразований и усовершенствований, которые касаются применению конкретно каждого рассмотренного института.

И повторим здесь еще раз: если обратиться к делам, а не словам, то власть в нашей стране последовательно и целенаправленно разрушает все основные институты рыночной, и вообще любой здоровой экономики. К этому выводу неизбежно приходишь, когда анализируешь «образ жизни» и «условия существовании» практически любого из тех институтов, которые только что были перечислены.

Экономические институты

Основными институтами рыночной экономики являются деньги, капитал, земля, производными институтами — накопление (денег, капитала), долги и платежи (погашение долга). К ним примыкает и институт труда — поскольку труд человека является вообще источником всякого богатства, но этот институт имеет более широкую природу, чем просто участие в экономической деятельности, поскольку именно благосостояние самого человека является и конечной целью этой деятельности. Поэтому производство само по себе бессмысленно, если оно не влечет за собой повышения благосостояния людей. С институтом «труда» тесно связан и институт «семьи» — как благосостояние человека как индивидуума связано с благосостоянием человека как вида и потому, что бессмысленно говорить «о повышении благосостояния человека», если не обеспечивается выживание народа.

Всякое общественное производство необходимых людям вещей или благ основывается либо на плане, либо на обмене, но в том и в другом случае необходимо наличие объективного мерителя, позволяющего соизмерять затраты и результаты производственной деятельности (когда материальные продукты производятся как «товары»), а также распределять вновь произведенные блага по критериям либо личных усилий, либо вложенных средств (ресурсов) — если производство ведется в соответствии с ранее принятыми планами и по заранее рассчитанным сметам.

Институт «деньги»

Естественным путем — а не чьему-то сговору, или по чьему-то указу — таким объективным мерителем стали деньги. Деньгами — как мерителем — измеряются не только стоимости товаров при их обмене, но и долги — по не завершенным сделкам, платежи, не произведенные по совершенной сделке данным получателем товара. Оборот денег как «долгов» и в форме «платежей» образует платежно-расчетную систему, обеспечивающую процесс общественного воспроизводства. Неизменная стоимость «денег», объективно проверяемая на соответствие физического количества «денежного товара», служит необходимой гарантией неизменной ценности долгов и правильности совершаемых расчетов. Таким образом, деньги дают свободу ВЫБОРА для их владельца — в отношении предмета, места и условий совершения сделки, и гарантирует ВОЗМЕЗДНОСТЬ совершаемых сделок — поскольку дают возможность проверить соизмеримость стоимостей представленных на рынке товаров и контролировать правильность совершаемых затем расчетов (по сделкам на месте и по сделкам, совершаемых в кредит, с отсрочкой платежа или платежей).

Деньги — универсальный товар, выступающий в качестве всеобщей меры стоимости — так же важны для функционирования рыночной экономики, как единый метр при строительстве дома. Всякая всеобщая мера, чтобы выполнять свои функции «независимого арбитра», должна быть независима от любого субъективного воззрения или мнения, защищена от любого рода попыток со стороны внешних сил с целью ее «укрепления», «ослабления» или «коррекции» иного рода. Метр, постоянно «девальвируемый» или периодически «корректируемый», не даст возможности построить прочное здание или возвести надежный мост. От «плавания» денег выигрывают только спекулянты, субъекты производственной и коммерческой деятельности от «плавающих денег» имеют только дополнительные риски, отнюдь не укрепляющие их намерения расширять производство или производить новые инвестиции.

Тем не менее, сейчас мы (впервые в истории!) переживаем период эксперимента — когда пытаются построить систему рыночного хозяйствования без ДЕНЕГ и без обеспечения ВОЗМЕЗДНОСТИ в расчетно-платежном обороте.

В современном обществе отношения между экономическими агентами как субъектами собственности строятся преимущественно в денежной форме. Соответственно, и налоги в современных условиях практически всегда исчисляются в «деньгах» и в «деньгах» же практически всегда и взимаются.

При этом, если речь идет о настоящих деньгах, то для участников налоговых отношений роль денег обычно ограничивается функциями «счета» (измерения стоимости) и «платежа». Но поскольку сейчас практически во всех странах в качестве «денег» используются долговые свидетельства (векселя, имеющие наличную и безналичную форму), выпускаемые в оборот национальными государствами (деньги, как известно, универсальны и вненациональны и у них нет эмитента), то такие «деньги» одновременно также выполняют и важную фискальную функцию. Эта функция состоит в том, что государство в обмен на выпуск своих национальных «денег» получает от граждан и компаний производимые ими товары (услуги) фактически бесплатно — формально, в долг, но погашать этот вовсе не собирается. Это — разовый налог, и он достаточно равномерно распространяется на все группы и слои населения (поскольку первые получатели этих «денег» не задерживают их в своих руках и сразу пускают их в общий оборот). При дальнейших дополнительных эмиссиях своих денежных знаков государство взимает новые суммы этого налога, и он становится уже регулярным эмиссионным налогом. Фискальный эффект этого налога уже распространяется постепенно, по мере уяснения рынком, что прежнему составу обращающихся на нем товаров и услуг противостоит уже большее количество государственных денежных знаков, в результате чего каждый из этих знаков «весит» меньше, имеет пониженную меновую стоимость. При этом, как очевидно, потерь, связанных с этим новым налогом, не несут лица, своевременно исключившие эти денежные знаки из своего оборота (например, совершающие сделки на основе бартера, получающие оплату за свои товары или услуги иностранной валютой, и т.д.). Характерной особенностью этого налога является то обстоятельство, что страна, сумевшая внедрить свои денежные знаки в международный оборот, получает возможность получать дополнительные эмиссионные доходы от налогообложения иностранных лиц и компаний.

Как уже отмечалось, всякое товарное хозяйстве основывается на обмене вещей как товаров, а обмен невозможен без применения единого эквивалента ценности предметов обмена. Замена настоящих, истинных денег — как объективного и не зависящего ни от чьей воли или действий измерителя — на деньги фиктивные — долговые обязательства национального государства — делает условия товарных обменов неустойчивыми, инвестиции в производство — рискованными, процессы накопления — долгов вместо денег — бессмысленными и в конечном счете превращает денежные капиталы в фиктивные капиталы.

При этом естественный процесс вытеснения денег из сферы обращения (с развитием системы безналичного денежного оборота — через зачет взаимных требований как в банковской системе, так вне ее) и вытекающую их этого потерю деньгами функции «средства обращения» не следует путать с использованием денег в качестве «всеобщей меры стоимости». Без товара-всеобщего эквивалента стоимости нормальное функционирование мирового хозяйства невозможно — равно как невозможно собрать единый работающий механизм из составных частей, произведенных предприятиями, использующими разные мерители длины: метры, футы, аршины, и т. д.

Как еще раз подтвердилось событиями последнего финансового кризиса, основная проблема современных финансовых отношений состоит в том, что применяемые «мировые деньги» приватизированы частным банковским капиталом США, а национальные деньги других стран полностью зависят от произвольных действий политиков и государственных банкиров этих стран. Между тем, вся современная система капиталистического товарного хозяйства строилась и развивалась на основе рыночных инструментов и средств обращения (золото, серебро, коммерческие векселя, банкноты частных банков, и т.д.), независимых от публичной власти любого — национального или международного — уровня. Иначе говоря, весь процесс общественного производства осуществлялся на строго товарной, возмездной основе и деньги — как товарный эквивалент стоимости — принадлежали всем (или — никому, что тоже самое) и никому не было позволено ни портить деньги, ни присваивать себе монопольные права на выпуск денег (в обороте, особенно в расчетах между банками или государствами, в равной степени могли использовать как чеканенные кем-то монеты, так и просто весовые количества денежного металла).

Действительно, время от времени этот процесс встречался с кризисами — кризисами перепроизводства и эти кризисы, при их крайнем обострении, периодически приводили к мировым войнам. После появления атомного оружия экономический смысл военных переделов мира пропал, но равновесие между растущими производительными силами и ограниченным покупательным спросом населения удавалось поддерживать за счет гонки вооружений и иных подрывных мероприятий политики холодной войны. При этом государственный спрос искусственно поддерживался и мобилизовывался за счет роста государственного долга — эмиссии бумажных денег и срочных долговых государственных обязательств. И фактически государство, вместо стимулирования роста производства реальных стоимостей — товаров и капиталов, перешло к стимулированию роста долгов — как собственных, так и населения, приучаемого потреблять больше, чем производить. Однако, как показывают события последнего времени, накопление долгов не решает проблемы перепроизводства товаров, но просто заменяет кризисы производства на кризисы финансовой системы.

В конечном счете, монополия государства на выпуск заменителей денег (и последующий запрет на использование в расчетах настоящих денег) в современных условиях фактически превратилась в монополию на порчу денег и, соответственно, весь процесс товарного производства оказался в зависимости от добросовестности и порядочности государственной власти, от того, насколько ее фискальные аппетиты (стремление получать дополнительные доходы от эмиссии своих денежных знаков) могут быть сдержаны процедурами демократического устройства современного общества. Как показывает опыт, практически во всех странах фискальные интересы власти фатально преобладают. Национальные валюты становятся объектом регулирования, а точнее — манипулирования со стороны государственных властей, как на внутринациональном, так и на международном уровне.

Претензии монетаристов на регулирование экономического развития методами накачки «деньгами» товарного оборота, основанные на якобы «острой потребности» экономики в «дополнительной ликвидности», представляют собой редкий случай полного отрыва от реальной действительности. На самом деле, современная экономика абсолютно не нуждается в деньгах как средстве обращения, но претерпевает неисчислимые трудности из-за отсутствия денег как универсальной меры стоимости.

Пока же нынешний финансовый механизм рыночной экономики можно охарактеризовать как основанный на запрете настоящих денег, на замене их долговыми инструменты (к исключительной выгоде эмитентов этих инструментов), на подавлении реального производительного капитала и замене его капиталом фиктивным, спекулятивным, на решении ключевого вопроса — кризиса перепроизводства — способами накопления долгов (а не более разумного перераспределения богатств и доходов). Какое-то время эти средства работали — но всему приходит конец.

И поэтому сейчас полезно еще раз задать вопрос: а может ли вообще современный рыночный механизм действовать без денег? Без денег не как средства обращения — очевидно, что может и вполне успешно, но без денег как всеобщего и независимого от какой-либо власти эквивалента стоимости, соизмерителя стоимости вещей, объективного измерителя богатства — людей, компаний, народов, государств? Если ответить на этот вопрос правильно, то становится очевидной и прямая заинтересованность России в реализации решения, вытекающего из такого ответа на него.

Основой всякого развития и экономического роста вообще являются накопления населения и реализация долгосрочных инвестиционных проектов, но при неопределенной будущей «ценности» денежной единицы (а точнее — при большой уверенности в падении ее «ценности», но и при сохранении неуверенности в отношении скорости этого падения) стимулы к накоплению таких «денег» резко снижаются, а окупаемость вложений в «длинные» проекты не может быть просчитана даже приблизительно, что фактически исключает возможность использования на эти цели банковских или межгосударственных кредитов. Поэтому всякое манипулирование товарной стоимостью денежных единиц и создание возможностей для накопления непогашаемых денежных долгов как во внутринациональном обороте, так и в международных отношениях — что стало отличительной особенностью современного механизма государственного регулирования экономики — закономерно создает предпосылки для сползания в хронические финансовые кризисы, разрушительно отражающиеся на экономическом развитии.

Единственной возможностью устранения этой угрозы является возврат к товарной основе денег и переход к такому механизму регулирования товарных отношений, который бы исключал в принципе возможность для отдельных экономических субъектов и государств существовать за счет накопления долгов перед другими субъектами хозяйственного оборота. При возвращении к настоящим деньгам открывается возможность и устранения отношений «процентного закабаления», которые сейчас сложились между финансовым сектором и сферой реального производства в странах Запада. Действительно, при современных условиях значительная часть доходов и прибылей, реализуемых в сфере производства, перераспределяется через секторы финансово-банковского и фондового рынка (практически все крупные состояния сейчас формируются именно с использованием этих механизмов) и затем, за высокие проценты и на весьма обременительных условиях, предлагается участникам товарного производства. При этом инициируемые правительствами инфляционные процессы создают «лихорадку» на денежных рынках — деньги должные немедленно вкладываться в какие-то высокопроцентные операции, чтобы только сохранить свою стоимость.

При введении настоящих денег, представляющих собой реальные материальные ценности — золото, другие ценные металлы, нефть, и т.д., необходимость в такой лихорадочной деятельности отпадает. Более того, появляется реальная возможность накаливать капиталы (и ссужать их денежный эквивалент) без процентов (или под минимальные, воспринимаемые рынком 1%, 2%, 3%). Действительно, если обратить внимание на феномен роста производительности труда — и, соответственно, на издержки производства разных обращающихся на рынке товаров — то мы увидим, что этот рост наиболее велик и заметен в производстве высокотехнологичных товаров, в стоимости которых преобладают затраты высококвалифицированного труда, накопленных знаний, новых основных капитальных активов, и т. д. А поскольку используемые в виде денег достаточно редкие природные материалы по своим трудозатратам практически постоянны, то выражаемые в них цены всех остальных товаров имеют тенденцию к постоянному снижению. И из этого вытекает то, что только простое хранение денег (даже без начисления на них процентов) дает постоянное накопление богатства, выражаемое в росте массы полезных товаров, которые могут быть приобретены на сохраненные деньги. И, самое главное, при возврате к настоящим деньгам резко сокращаются возможности накопления безвозвратных долгов (государства и частных лиц, включая частные банки) и формируемых на их основе фиктивных капиталов: во-первых, у государства отнимается возможность бесконтрольной эмиссии бумажных денег, и, во-вторых, долговые обязательства любых частных лиц и институтов, при выпуске их на свободный рынок, будут пристально тестироваться рынком на предмет их обеспечения реальными активами, находящимися в собственности этих лиц и институтов.

Таким образом, с одной стороны, резко урезаются возможности государства (и любых частных лиц) выпускать в обращение фиктивные долговые «деньги», и, с другой стороны, создается полная свобода для участников рынка (а не финансовых «игроков») «делать» настоящие деньги (золото, другие металлы, нефть, и т.д.) и формировать настоящие, реальные денежные капиталы. При этом следует подчеркнуть, что, во-первых, для решения этого вопроса нет необходимости искать какого-то «консенсуса» всех или только ведущих стран мира (на самом деле, это может сделать и одна страна, располагающая достаточным весом в мировых товарных отношениях), и, во-вторых, из всех стран мира именно Россия, обладающая наибольшими природными богатствами, находится в наиболее выгодном положении и может выиграть больше других стран от ликвидации системы финансового капитализма. Заинтересованность в этом сейчас проявляет и Китай, который уже реально ощущает угрозу обесценения своих накопляемых — пока еще — в долларах США валютных резервов.

Для этого необходимо поставить вопрос перехода к мировой валюте, основанной на реальных товарных ценностях, не зависящих от воли или произвола любых сторон и участников региональных (международных) отношений. В этом случае мировая экономика получит надежный стоимостной стандарт, обеспечивающий справедливые и равноправные условия международного обмена товарами и услугами и исключающий злоупотребления со стороны любого из государств-участников такого обмена.

Обеспечив возврат к настоящим деньгам, далее необходимо будет радикально пересмотреть роль финансового сектора — с точки зрения его воздействия (негативного или позитивного) на социально-экономическое развитие страны и решительно изменить налоговую политику — в сторону стимулирования самофинансирования, самовыживания и саморазвития всех способных к этому частных хозяйственных структур и отдельных работников и предпринимателей.

При этом для перехода к реальным, основанным на товарном эквиваленте, деньгам никаких особых правовых норм принимать не нужно. С. Ю. Витте в свое время ввел золотой стандарт, просто установив, для начала, обязанность расчета налоговых обязательств в золоте. Аналогичным образом и сейчас для возврата к золотому стандарту достаточно просто зафиксировать твердую цену золота в рублях. Это приведет, конечно, к прекращению биржевой игры с золотом — но эта небольшая потеря для рынка, поскольку взамен инвесторы избавятся от излишней головной боли при расчете эффективности своих планируемых на этом рынке вложений. У них еще останутся риски производственные, технологические, маркетинговые, финансовые, и т.д., но им уже не нужно будет гадать, на сколько обесценятся сами деньги за период реализации проекта.

А начальным шагом для России должно стать фиксирование минимальной (пока не единой) цены на экспортируемую нефть — например, на отметке 70 дол. СЩА за баррель (учитывая важность этого продукта, его универсальность на мировом рынке и тесную связь цены на золото с ценами на энергоносители). Следом — фиксирование единой твердой мировой цены на нефть в отношении к золоту и затем — переход к единому золотому стандарту в денежном обращении России и других стран, заинтересованных в стабилизации своего денежного обращения.

Возврат к реальным деньгам — это освобождение денег от чуждой им налоговой, фискальной функции, высвобождение государства от необходимости содержать многие тысячи служащих, занятых исключительно борьбой с инфляцией и «поддержанием стабильности курса национальной валюты» (фактически — манипулированием с долговыми обязательствами государства), лишение банкиров возможности выгодных спекуляций на курсах валют, устранение основанного источника международных «горячих денег» (фактически — излишней денежной ликвидности, денежных пузырей, таящих в себе постоянную угрозу финансовых кризисов). Переход к реальным деньгам в общемировом масштабе, кроме того, выбивает из рук государственных банковско-финансовых органов нерыночные, спекулятивные средства конкурентной межстрановой борьбы (т.н. «управление учетной ставкой и курсами валют») и резко сокращает возможности злонамеренной налоговой конкуренции (стимулирование межстрановых перетоков «горячих денег» средствами налогового стимулирования).

Как у них. «У них» роль денег долгое время выполнял доллар США — пока он имел твердое золотое содержание. С 1971 года США в одностороннем порядке отменили это обязательство, и с тех пор мир целиком полагается на здравый смысл и порядочность американских властей — чего мы видим все меньше и меньше. Америка все больше привыкает жить в долг, а свои стодолларовые банкноты печатает исключительно на экспорт (при себестоимости менее 3 центов за одну «бумагу). Китай до последнего времени этой американской привычно откровенно потворствовал.

Сейчас этой афере приходил конец. Президент Мирового банка открыто говорит о необходимости возвращения к золотому стандарту, в арабских странах уже введен золотой динар (поддержка этой идеи Муамаром Каддафи была одной из главных причин того, что американцы выступили с требованием ухода его от власти), Дж. Сорос считает возможным введение мировых денег на основе нефтяного эквивалента.

Как у нас. У нас доллар фактически долгое время ходил в роли второй (и главной!) валюты, сейчас рубль стремится к привязке к доллару (в последнее время — в привязке к бивалютной корзине, состоящей из доллара и евро). Параллельно с этим власти поощряют «сдержанную» инфляцию (в учебниках темпы роста цен свыше 10% годовых уже относят к галопирующей инфляции) и проводят регулярную «корректировку» (всегда — вниз) обменного курса рубля к доллару, что позволяет эффективно отбирать у населения все прибавки к зарплате и пенсиям.

В советское время стабильность рубля поддерживалась регулярными снижениями цен и жестким централизованным контролем соотношения между объемом доходов населения и производством товаров потребительского спроса.

После Сталина этот механизм постепенно разлаживался. С повышением мировых цен на энергоносители некоторое бремя дисбаланс доходов населения и предложения товаров удавалось сглаживать наращивания экспорта энергоносителей. Однако внутреннее производство «гражданской» продукции за это время деградировало.

«Демократ» Горбачев вообще об этой проблеме забыл — и в итоге потерял партию, власть и страну.

Как надо. В любом случае и нам, и миру надо возвращаться к настоящим товарным деньгам. Варианты могут быть разными: и золото, и нефть, и некий единый (физически измеримый) энергетический эквивалент. Интересам России, на наш взгляд, в этой сфере соответствует следующее: инициирование создание новой мировой валюты на базе товарной корзины из золота, нефти и некоторых важных металлов (меди, алюминия, титана) и блокирование в этой инициативе с Китаем. Возможно, к примеру, начать с создания региональной валюты «руань».

Институт «капитал»

«Капитал» представляет собой ключевой институт частнокапиталистической системы производства. Вместе с тем, мы видим, что сейчас, во-первых, во всех развитых странах производительный (промышленный) капитал уступает свои позиции капиталу финансовому (фиктивному, спекулятивному), и, во-вторых, государство этому процессу не только не препятствует, но, можно сказать, даже потворствует.

Действительно, в современных условиях, когда государство практически во всех странах (с исключением таких стран, как Китай и некоторые другие) держит курс на проведение инфляционистской денежной политики (с целью взимания скрытого эмиссионного налога) и поддержание высоких ставок налогообложения (по совокупности всех применяемых налогов), то капитал в своей денежной форме уже не только не воспроизводится, но даже и не сохраняется. Так, процентные ставки по вкладам срочным вкладам почти никогда не покрывают потери капитала по причине инфляции, по текущим счетам предприниматели имеют чистую потерю капитала (и значительную — если еще учесть банковские комиссии «за ведение счета»), и даже собственники банковского капитала (акционеры банков) не получают достаточных доходов, чтобы компенсировать обесценение его реальной стоимости.

Соответственно и накопление денег как капитала — первичное, когда вообще только складывался капиталистический строй, и текущее, обеспечивающее нормальный процесс капиталистического воспроизводства (финансирование в порядке самонакопления капитала), и накопление капитала в его национальной денежной форме (денежные сбережения населения) сейчас в развитых странах выведены за пределы здравого смысла, а для финансирования экономического роста в современных условиях принято использовать инструменты внешнего (к самому процессу воспроизводства капитала) финансирования — банковские кредиты и долговые оборотные инструменты, государственные инвестиции и льготы по налогам, внешние займы, иностранные инвестиции, и т. д.

Но если даже предположить, что все эти внешние дополнительные вливания в процесс воспроизводства покрывают или перекрывают потери реальной стоимости капиталов, уже задействованных в национальном воспроизводственном процессе, то все равно этот арифметический (количественный) баланс не в состоянии качественные потери в мотивации собственников денежного капитала. Для последних становится все более очевидным, что, действуя в рамках национального рынка и оставляя свой капитал внутри процесса национального производства, они оказываются не в состоянии сохранить его прежнюю стоимость от инфляционно-налоговых наездов своего же государства.

И тогда они убеждаются, что, чтобы только сохранить реальную стоимость своего капитала, они должны либо прятать его от государства (например, через укрытие получаемых на свой капитал доходов от налогообложение), либо запускать его, частично или полностью, в каналы международных финансовых трансакций и фондовых спекуляций. Но действуя таким образом, собственники капитала из капиталистов-предпринимателей превращаются в капиталистов-спекулянтов и, соответственно, промышленные капиталы в массовом порядке трансформируются к капиталы финансовые спекулятивные, паразитические — по отношению к сектору реального, материального производства.

А если такой процесс действительно «пошел» (в чем уже нельзя сомневаться, имея перед глазами картину разворачивающегося всеобщего финансового кризиса), то резонно поставить вопрос об изменении самого существа существующей в развитых странах экономической системы — ведь очевидно, что система, основанная на обороте промышленного капитала, совсем не то, что система, в которой преимуществом пользуется оборот финансового, фондового, фиктивного, виртуального капитала. В современной экономической науке пока только очень немногие ученые осмеливаются так ставить вопрос и из них еще очень немногие — пробуют ответить на него (например, последователи так называемой австрийской школы). Но у государственных властей в развитых странах эти ученые совсем не в почете, они почти не представлены в ведущих исследовательских центрах и на кафедрах известных университетов, их труды малоизвестны, а в России они фактически под запретом. И только в последние год-два ситуация начинает меняться: так, в Германии уже некоторые довольно известные ученые заговорили об угрозе «налогового социализма», а вновь избранный президент Франции Н. Саркози потребовал принять действенные меры по ограничению «финансового капитализма».

Действительно, «игры в деньги» — спекуляции на росте акций (фиктивного капитала), биржевые операции с несуществующими реально вещами (сделки на рост или падение цен товаров, валют, ценных бумаг), непомерное разрастание рынка деривативов — способствуют перетеканию капиталов в «игровую зону», за счет финансового «обескровливания» сферы реального производства. Если все производства необходимых потребительских товаров переместится в страны Азии и Латинской Америки (а к этому все и идет), то возникает неизбежный вопрос — в обмен на какие полезные вещи эти товары будут поставляться потребителям в странах, увеченных строительством «постиндустриальной экономики»? В обмен за услуги банковско-финансового сектора, туризма, шоу-бизнеса, за предоставление патентов и авторских прав? Возможно, но наивно верить, что условия обмена необходимых для жизни товаров, произведенных «Востоком», на виртуальные (во многом) услуги, предлагаемые «Западом», сохранятся в нынешних пропорциях и не будут решительно изменены в пользу первого.

Таким образом, отказ «Запада» от сложившихся в условиях всеобщего товарно-денежного производства и обращения финансово-экономических моделей семьи, предприятия, капитала — при том, что на «Восток» эти тенденции не распространяются — чреват превращением «Запада» (составляющих его стран и населяющих его народов) в некоторого нового мирового иждивенца, который будет зависеть уже не только и не столько от поставок сырья и энергоносителей, сколько от снабжения всей гаммой товаров и вообще предметов готовой продукции.

Какую позицию следует занять России в этом складывающемся противостоянии? Стремиться к роли «мировой энергетической державы», сделать упор на развитие нанотехнологий и иных «тонких» наукоемких производств, претендовать на более значительную роль в мировой финансовой спекулятивной деятельности (через создание в РФ «регионального финансового центра»)? Очевидно, что во всех этих сценариях для большей части населения России места просто нет. На наш взгляд, Россия может сохранить свою роль в мировой экономики только как промышленная держава, поскольку только при этом сценарии в максимальной степени могут быть использованы все ее основные преимущества — обширная территория и богатые природные ресурсы, значительное население, с высоким уровнем культуры и образования. На это и должна быть нацелена, в первую очередь, ее стратегическая фискальная политика.

Таким образом, как мы видим, государство в современном мире берет на себя все более широкие функции — и для этого все более повышает налоги. Высокие налоги подрывают способности граждан и предприятий к самовыживанию и самофинансированию — и этим оправдывается следующий виток расширения социальных и иных обязанностей государства. Как пишет известный американский ученый Ф. Котлер, «сокращение занятости означает уменьшение покупательной способности и снижение продаж, и так образуется замкнутый круг». И не просто замкнутый, а порочный круг, а если точнее, то — спираль, по которой все развитые страны, вместе со слепо следующей за ними Россией, скатываются в пучину «налогового социализма».

При этом, сознательно предпринимая действия, направленные на подрыв и разрушение производительного капитала, государство одновременно создает прямо-таки «инкубаторные» условия для финансового капитала — в сравнении с промышленным, и для капиталистов-рантье — в сравнении с капиталистами-предпринимателями. Так, от инфляции более страдают капиталы, вложенные на долгие сроки («прямые инвестиции»), чем чисто спекулятивные капиталы, обращающиеся на рынке ценных бумаг («портфельные инвестиции»), от высоких налогов также значительно легче спрятать «горячие» и «грязные» деньги, чем капиталы, вложенные в приозводство.

При этом на Западе и прежде понимали эту несправедливость и для ее смягчения предпринимали и предпринимают разные специальные выравнивающие средства и инструменты, в том числе и налогового регулирования (у нас же практически все они просто игнорируются). А в последнее кризисное время это уже стало в разряд приоритетов государственной политики и Г. Браун в Великобритании открыто обличает «финансовый капитализм» (практически прямо по К. Марксу), а Н. Саркози и А. Меркель выступили с совместной инициативой введения дополнительного налога на банки.

Следует также подчеркнуть, что государство сейчас все более и более берет на себя функции семьи — принимая на себя заботу о детях и престарелых; и о первых — даже при живых и вполне работоспособных родителях. Но производить детей государство пока еще не научилось — поэтому взялось дополнительно стимулировать усыновление чужих детей.

Государство заменило и деньги своими долговыми обязательствами. Но обеспечить экономику постоянным стандартом стоимости государство не может — и вместо этого предлагает «управление денежной эмиссией», заполняя рынок хаосом противоречивых сигналов и произвольно выбираемых стимулов, нередко определяемых волей отдельных групп чиновников или приближенных к власти олигархов.

Государство уничтожает «капитал» (двигатель рыночной экономики, средства и цель свободного предпринимательства) средствами инфляции и высоких налогов, предлагая взамен систему всеобщего регулирования и стимулирования. И вместо предпринимателей-капиталистов, осуждаемо рвущихся к личной выгоде, получили племя ловких манипуляторов государственными ассигнованиями и спекулянтов, неимоверно быстро сколачивающих фантастические состояния за счет доступа к тайнам государственной политики и бюрократической верхушки крупного бизнеса.

Государство всеми средствами минимизирует риски предпринимательства и потери рабочих мест — и вместо венчурных (ранее говорили — авантюрных) капиталистов и работников наивысших уровней профессионализма получаем полагающихся на гарантированные доходы (процентные, аренда, роялти, и т.д.) рантье и специалистов по «выбиванию» разного рода социальных субсидий и льгот.

В России сейчас число получателей социальной помощи от государства и обеспечивающих себя работников и предпринимателей примерно равно. Но уже через 20—25 лет эта пропорция необратимо изменится в пользу первых (число только пенсионеров вырастет с нынешних 38 млн. чел. до 50—55 млн.) и это обстоятельство самым демократическим путем закрепит в России режим «налогового социализма», при котором всякие надежды на воссоздании в стране конкурентного на мировом рынке хозяйственного механизма придется окончательно оставить.

Вместе с тем, при нынешней экономической политике в РФ упор делается на вывозе невосполнимых природных ресурсов — капитала, созданного природой. Но когда-нибудь этот капитал закончится. Промышленный капитал, создаваемый трудом народных масс в период СССР, не проходя процесс реновации, прогрессивно разрушается и теряет свою производственную и финансовую ценность (примеры: авиастроение, АвтоВаз, Саяно-Шушенская ГЭС, и др.). Страны-конкуренты России на мировом рынке либо воссоздают свою промышленную мощь — но уже на новой технологической основе (Китай, Индия, Бразилия, Мексика), либо стремятся наращивать свое благосостояние за счет использования накопленного интеллектуального капитала. Появилась также концепция «гуманитарного капитала», в которой объединяются элементы прошлого знания (патенты, авторские права), интеллектуальные и профессиональные способности и опыт трудовых масс и потенциал действующей в данной стране системы образования, развития науки и ее культурный потенциал.

Россия пока еще не сделала никаких шагов, чтобы попытаться как-то использовать возможности своих интеллектуальных ресурсов. Взять, к примеру, изобретателя автомата Калашникова. В любой другой стране он давно стал бы мультимиллионером. И главное, и сейчас это можно сделать очень просто: подать от его имени иск в суд к российскому государству, заплатить ему затем по решению суда некую сумму денег (пусть даже и значительную — большую ее долю можно сразу вернуть государству путем применения режима прогрессивного налогообложения) — а потом на основе этого решения суда подавать иски в суды всех государств, в которых когда-либо производились модификации его автомата (таких стран — не менее 15). Но никому во власти не хочется с этим возиться — проще делить нефтегазовые доходы.

Кроме того, у России есть и редкий гуманитарный капитал, которым можно пользоваться — и извлекать значительные выгоды — вечно, и этот капитал с течением времени будет только нарастать и укрепляться, поскольку его ценность связана с памятью и признательностью людей всего мира.

Действительно, каждая страна в обычном восприятии мира известна прежде всего своими персоналиями: США — Линкольном и Майклом Джексоном, Англия — Шекспиром и Черчиллем, Франция — Наполеоном и Вольтером, Германия — Бисмарком и Гете, и т. д. При этом далеко не ко всем из них отношение людей одинаково. Не всем нравятся М. Джексон и Гете, итальянцы ненавидят Наполеона, а французы — Бисмарка.

Россию во «внешнем» мире сейчас знают по Сталину, Сахарову и Бродскому (во Франции есть проспект Сталинграда, в Нью-Йорке — улица Сахарова, Бродский — единственный из современных русских писателей лауреат Нобелевской премии), а отношение к ним в мире и в России также далеко неоднозначно. Но есть три безупречных личности, которые привлекают абсолютно всех, пользуются любовью и уважением во всех странах мира: Федор Шаляпин, Лев Яшин и Юрий Гагарин. И непростительным упущением властей и государства является неиспользование этого колоссального личностного, интеллектуального капитала на пользу и во славу России.

На поверхности лежат самые простые действия — бесспорно, что главный аэропорт России называться «Гагарин» (а не как сейчас — имя Гагарина присвоено скромному райцентру, лишенному по этой причине своего прекрасного древнего имени Гжатск) — во Франции ведь нашли возможным увековечить в названии марсельского аэропорта пилота Экзюпери, более известного своими книгами, чем полетами; главный футбольный стадион России должен носить имя Льва Яшина («Яшин-стадион») — со дня рождения которого как раз 22 октября этого года исполняется 80 лет, главный оперный театр должен получить название «Шаляпин-опера» (пусть звание «Большого» останется только для балетной его части). Эти действия не требуют никаких инвестиций, не задевают ничьей национальной чувствительности, но немедленно принесут России огромные выгоды и преимущества (не только морального, но и материального характера).

Все эти меры настолько естественны, что мы не удивимся, если «Шаляпиным» назовут оперу в Италии или США (ведь помнят дягилевские «русские сезоны» в Париже!), если «Яшиным» станет стадион в Бразилии (всем известно, как восхищался Яшиным — игроком и человеком — сам Пеле). Остается только дождаться, что китайцы выкупят Байконур у Казахстана и назовут свой новый аэрокосмический центр именем «Гагарин».

И вот сейчас миллиарды сейчас просто валяются на земле. Надо лишь нагнуться, чтобы поднять их. Нагнуться и поклониться трем личностям, которые свои жизни посвятили славе своей Родине — России. Дягилев давно умер, и кто теперь решится повторить его благородную (и хорошо окупаемую) миссию?

Как у них. Начинает медленное, неуверенное движение в сторону пересмотра политику потворства засилью финансового капитала. В США берут под особый контроль крупные банки, в Европе говорят о необходимости создания единого регулятора всего финансового рынка, всех и любых действующих на нем учреждений (в Великобритании такой регулятор уже существует), Франция и Германия выступили с идеей ужесточения налогового режима в отношении банков и личных доходов банкиров.

Как у нас. Приоритетом у властей пользуются банкиры и собственники капиталов, вложенных в сырьевом секторе — именно их правительство бросилось спасать при первых признаках кризиса. Налоговая система устроена — намеренно или нет — таким образом, что именно у финансистов и сырьевиков имеются все возможности для минимизации — законной или незаконной, но не преследуемой — своих налоговых платежей.

Как надо. Повернуться лицом к производительному капиталу. Исключить его дискриминацию в налоговой системе, перейти к режиму при котором капитал, вложенный в реальное производство, не облагается никакими налогами, пока он полностью не окупится (на Западе этот результат обеспечивается путем применения льготной (ускоренной) амортизации и скидки на инфляционный (воздушный, «липовый») прирост капитала).

Институт «труд»

Труд, как известно — основной источник богатства, всякой новой стоимости. Поэтому естественно было бы ожидать, что государство будет поддерживать любой труд человека людей — лишь бы он был полезным и не нарушал права других людей.

Тем более удивительно, что у нас в стране государство подходит к этому вопросу строго избирательно, по принципу: «один труд лучше (или хуже) другого», и крайне «налагательно», а именно: «вздумал поработать — плати налог, даже если еще и на обед не заработал». И вовсе не является оправданием, что в этой своей политике наше правительство строго следует рекомендациям МОТ, Международной организации труда.

А МОТ признает только наемный труд, только труд на хозяина, для нее не является «законным трудом» ни труд фермера, ни труд ремесленника или художника, ни, тем более, труд Генри Форда или Ингвара Кампрада. На самом же деле, если обратиться к классикам экономической науки, то не так давно труд самостоятельных товаропроизводителей в мире абсолютно преобладал, и он очевидно был производительнее и эффективнее труда рабов и крепостных крестьян. А если вспомнить К. Маркса, нещадно критиковавшего капитализм за присущую этому строю эксплуатацию человека человеком, то он как раз предсказывал, что на смену труду наемному, подневольному, придет труд свободных, объединенных в ассоциации, производителей.

И историческое развитие общества, если посмотреть на него непредвзятым взглядом, как раз это и доказывает. Возьмем вначале традиционные занятия: в сельском хозяйстве самостоятельный труд, на самого себя, сохраняется, так называемые «свободные профессии» — врачи адвокаты, художники, а к ним добавились артисты и спортсмены — процветают. В строительстве и на транспорте работа на подряде и за свой счет — только расширяется (и технологии этому сильно способствуют: раньше ямщик управлял одной лошадью, сейчас водитель-собственник грузового трейлера имеет под капотом до 500 лошадиных сил, а капитан-хозяин морского или воздушного судна командует уже табунами в тысячи «лошадей»). В конторской сфере все шире применяется труд «на дистанции», где фактически оплата идет за результат труда, а не отсиженные часы. И даже в промышленности, и особенно — в инновационной сфере — подрядные и иные формы самостоятельного труда становятся все более популярными. Можно предположить, что с учетом бурного развития современных информационных технологий человек (или группа людей, семья) –самостоятельное полноценное предприятие будет иметь все большое значение и вес в самых разных областях хозяйственной деятельности. Именно так Билл Гейтс с группой друзей создали свою суперкорпорацию.

Наемный труд предполагает работу по приказу. Между тем, еще К. Шумпетер доказал, что движущей силой экономического развития является инициативный человек, инноватор. Шумпетер видел в этой роли капиталиста-предпринимателя, который, соединяя под своим руководством свой капитал и труд наемных работников, создает новые производства и производит новые товары. Но сейчас производительные силы позволяют одному человеку управлять невиданно обширными ресурсами — энергии, информации, целыми группами промышленных автоматов и роботов. Существуют уже крупные международные предприятия, которые производят и продают продукцию, не владея ни чем. Например, одна всемирно известная обувная фирма: заказывает дизайн моделей в Италии, передает заказ на производство фабрикам в Китае и продает свою продукцию в магазинах, работающих под ее франшизой (и также этой фирме не принадлежащих). На эту схему деятельности сейчас переходят и многие известные модельные дома в одежном бизнесе, в ювелирном производстве, в производстве детских игрушек, в сфере развития информационных технологий, и т. д.

МОТ все это никак не интересует. Ее рекомендации — «наемные работники должны быть надежно защищены страховками и социальными гарантиями». МОТ дает и твердые параметры: пособия по производственным травмам — не менее 50% от суммы заработка; пособия безработным и по беременности — не менее 45%; пенсии по старости, инвалидности и в случае потери кормильца — не менее 40% от суммы получаемого дохода, и т.д. Уточним, что греки все эти рекомендации аккуратно выполняли — до самого последнего времени.

А вот французы проявили своеволие: попытались дать право нанимателям увольнять молодых работников, в случае их полной непригодности или неспособности выполнять порученные задачи, в упрощенном порядке. Иначе молодежь никто не хотел брать на работу, и молодые люди сразу после со студенческой скамьи направлялись на биржу труда. Но немедленно — массовые демонстрации, либеральная печать тут же обвинила власти в игнорировании «установившихся норм международного права», и власти забрали свой законопроект обратно, а студенты вновь заняли очереди за редкими вакансиями.

Трудовой кодекс в РФ также исполнен в полном согласии с рекомендациями МОТ. Наемные работники у нас хорошо защищены «социально», и не только. Они получили и «защиту» от самого труда. Наши новые предприниматели все чаще предпочитают использовать рабочую силу за рубежом. Например, в Китае или Вьетнаме — вначале размещая там заказы, а потом и размещая там все свое производство. Внутри страны работодатели также предпочитают брать на работу иностранцев; они не так настырно борются за свои социальные права. И более миллиона предпринимателей только за последние годы просто покинули страну, вместе со своей, «по-Шумпетеру», инициативой и со своими капиталами.

Теперь России вполне по силам поспорить со Францией за лидерство в мировом рейтинге стран «с наиболее непригодным для предпринимательства деловым климатом». Этот факт недавно признал и президент Медведев. Признал и дал «десять поручений» по немедленному улучшению этого самого климата. Что-то, наверно, будет сделано.

Однако вот моменты, на которые президент не обратил особого внимания (или, может, ему посоветовали эти моменты игнорировать).

Первое — у нас в стране неприлично низкий необлагаемый минимум заработка. Везде, во всех развитых странах, не менее 700—800 долларов в месяц — у нас 400 рублей!

Второе — Россия прочно и неоспоримо занимает первое место в мире по налоговой нагрузке на заработную плату — почти 70% к сумме, выплаченной работнику. В США говорят, что каждый американец вначале работает на государство и только в апреле он начинает работать на себя (налоги занимают примерно 30% его заработка). В России работнику еще и в мае едва удается урвать несколько дней, чтобы поработать на себя, а так, все время, с 1 января он исправно работает, а зарплату за него также исправно получает наше славное государство.

И третий момент — у нас предприниматель не может уволить работника, даже если у него нет заказов или если ему грозит банкротство. И в случае банкротства — сначала он платит долги по зарплате, и только потом — свои поставщикам и кредиторам. На это могут сказать, что «так — везде». Но нашему предпринимателю, в отличие от тех, которые — «везде», надо еще занести «откаты», «позолотить ручку» пожарникам и санэпидстанции, отбиться от заказанной конкурентами очередной налоговой проверки, и т. д. И к ним еще и Трудовой кодекс — тоже «как везде». Но и плюс всякие дефолты и банковские кризисы, при которых наши власти в первую очередь бросаются спасать тех же банкиров и иной «крупняк»; до реального малого и среднего бизнеса руки (и денежная помощь), как всегда, не доходят.

И этих трех моментов вполне достаточно, чтобы наши предприниматели у нас в стране не задерживались, а иностранные — к нам и вовсе не заглядывали.

А чтобы изменить ситуацию, надо, все же, вначале чуть-чуть разобрать заборы, а подмести ступеньки можно и потом.

Как у них. По разному. В странах Западной Европы налоговая нагрузка (вместе социальными сборами) на наемных работников достигла таких размеров, что предприятия в массовых размерах переносят свои производства. В США и Японии положение благополучнее (доля налогов в ВВП менее 30%), но многие производства у них тоже становятся неконкурентными перед лицом «новых промышленных стран».

А в этих новых флагманах экономического роста — в Китае, Бразилии, Мексике, странах ЮВА, и др. — социальные платежи сведены к минимуму, налоговые платежи предпринимателей с выплачиваемой ими заработной платы работников во многих секторах экономики практически отсутствуют (что связано также и с низкими размерами заработков). Поэтому мировое промышленное производство перемещается в эти страны — пока отрасли легкой промышленности, электроники, малотехнологичного машиностроения, но на очереди — и более продвинутые промышленные производства.

Как у нас. Легальный труд полностью задавлен налоговыми платежами и социальными обязательствами, но в непроизводящих отраслях есть масса возможностей все эти обременения и барьеры легко обходить. Труд в нелегальном сектору вообще никак не контролируется (не случайно у нас благополучно существует целый сектор «серой занятости» — по разным оценкам, от 6 до 20 миллионов человек, которые по официальным данным нигде не работают и ничем не занимаются).)

Как надо. Создавать систему налогового и социального регулирования, которая бы охватывала все виды трудовой деятельности и в равной степени бы распределяла между ними общее бремя налоговых и социальных платежей. При этом самое главное условие — чтобы эта система не препятствовала собственникам капитала и рабочей силы «находить» друг друга, позволяла бы российским производителям производить товары, конкурентные как на внутреннем, так и на внешнем рынках.

Институт «земля»

Земля в экономической деятельности имеет разные значения: как «производственный ресурс» — для получения полезного продукта посредством использования почвенного покрова, а также водоемов и недр (в сельском и водном хозяйстве, в лесоразработках, в горнорудной промышленности); как «пространство», свободная территория — для любой хозяйственной деятельности людей; и как имущественный, стоимостной ресурс, как «капитал».

В первом значении ограничение доступа к земле не носит фатальных последствий для производства — есть страны, где условия для развития сельского хозяйства крайне неблагоприятны (горы, пустыни) и страны, бедные природными ископаемыми, но в них могут успешно развиваться другие отрасли хозяйства, а отрасли перерабатывающей промышленности может работать и на привозном сырье.

Во втором земля — как «пространство» — необходимо для любой деятельности людей и возможности доступа к ней в решающей степени определяют условия хозяйствования в данной стране.

«Капитализация» земли означает определенное воздействие на конкретный земельный участок в целях повышения его обменной, меновой стоимости. Наиболее наглядными действиями такого рода являются строительство дорог, прокладывание каналов, устройство запруд, и т.д., что ведет к непосредственному приросту стоимости земли как «капитала.

Считается, что развитию рыночной экономики в наилучшей степени соответствует частная собственность на землю, однако на самом деле важны не столько формально-юридические нормы, регулирующие «связи» хозяина с его землей, сколько политические и экономические условия, определяющие взаимодействие людей в процессе их хозяйственной деятельности и общественной жизни.

Так, например, в Великобритании не было и нет частной собственности на землю, но ее пользователи (фактически — арендаторы) в максимальной степени защищены законом и обычаями от любого неоправданного вмешательства в их жизнь (достаточно отметить, что в этой стране еще бытуют арендные договора на землю сроком на 999 лет!). Или: Швеция, с ее идеально упорядоченными земельными отношениями — а ведь в этой стране существует право публичного прохода и размещения для любых природных угодий, находящихся в частной собственности! (единственные ограничения — не создавать постоянные поселения, не доставлять беспокойства хозяевам и не наносит ущерба природе).

В РФ частная собственность на землю формально существует, но фактически «связи» людей (и их хозяйственной деятельности) и земельных участков остаются в хаотическом, неупорядоченном положении и остаются под постоянной угрозой произвольного вмешательства властей.

В России еще могут существовать такие чудеса, как наличие двух разных частных собственников у земельного участка и расположенного на нем капитального строения; неизвестный «общий» юридический статус для дома, в котором все квартиры и иные помещения находятся в частной собственности; частная собственность на земельные «паи», которые их хозяевам нереально превратить в конкретные земельный участки или угодья; учетный институт регистрации (прописки), который реально конкурирует с владельческими институтами собственности и аренды (найма) жилого помещения; и т. д. При этом существующие правила разграничения целевого назначения земельных участков повсеместно обходятся, перспективное хозяйственное освоение земельных угодий никак не контролируется и не стимулируется, процветает хищническая спекуляция землей в селе и в городах, формально обязательная рекуперация земель после добычи природных ресурсов под разными предлогами откладывается.

Как у них. Все это находится в разительном противоречии даже с близлежащими европейскими странами, где культура землепользования позволяет отслеживать, предавать гласности и немедленно вносит коррективы в любые заметные отклонения от общепринятого порядка. Так, к примеру, в городах действует система раздельного сбора мусора и нарушения этого порядка немедленно карается крупными штрафами (сотню евро штрафа может получить просто за помещение домашних отходов в обычную уличную урну!), а в сельских поселениях строго регулируются высота ограждений регулярность стрижки травяного покрова. А в странах Юго-Восточной Азии земля вообще находится на положения божества, даже огромные крутые горы вековыми усилиями людей превращаются в полигоны террасного земледелия, а многие миллионеры, сделавшие себе состояния в городах и даже в других странах, считают для себя делом чести возвратиться на старость в родительский дом, в родную деревню.

Как у нас. Россия же сейчас в отношении хозяйственного и социального землепользования фактически до сих пор пребывает еще в достолыпинском периоде. Даже само крепостное право для людей (беспаспортный режим для селян и отсутствие права свободной смены места работы для работников предприятий) сохранялось еще до 1950-х годов, но право свободного доступа к земле как объекту хозяйственной деятельности — что было основной целью столыпинских реформ — до сих пор так и не реализовано. Между тем, в основе бурного экономического взлета США лежит как раз право свободных людей на свободный (бесплатный!) выбор свободных земель (знаменитый закон о «гомстедах»). И в России, если мы сохранить страну, народ, развивать ее экономику, мы должны немедленно принять конкретные меры не только по формальному открытию для всех граждан свободного доступа к земле, но и прямому стимулированию оседлого и постоянного «помещения» семей, людей на землю. Любой гражданин должен иметь у нас возможность стать «помещиком» (в самом прямом смысле этого слова, без «нагрузки» этого понятия наличием в собственности рабов или крепостных крестьян), устроить для себя и своей семьи свое «поместье». В России земли для этого более, чем достаточно.

Как надо. Что конкретно необходимо сделать?

Первое — принять закон, по образцу столыпинского и американского закона «о гомстедах». Согласно этому закону любой гражданин России вправе, просто по своему заявлению, получить для проживания, бесплатно и без всяких сборов «за оформление», участок земли в размерах, свойственных для данной природы и данной местности (участок леса может быть в десятки га, пастбища, сады — до 3—5 га, пахотная земля 0,5 — 2 га, и т.д.).

Второе — выделяемые людям участки земли должны быть соответствующим образом с общей дорожной сетью — бесплатно, и иметь определенный минимум коммунальных удобств (вода, электричество, газ, и т.д.) — проведенные к этим участкам с частичным или полным финансированием за счет хозяев этих участков.

При этом следует учитывать, что поколения людей, способных с одним топором осваивать дикие земли, у нас уже давно выбиты. Поэтому государство должно предусмотреть оказание прямой финансовой, материальной и иной помощи, не говоря уже о том, что такие семейные сельские хозяйства (фермы) должны быть освобождены от любых видов налогообложения (самая «упрощенная система налогообложения» — просто никаких налогов.

Почему следует так поступить, какие есть к этому основания? А по той простой причине, что люди, решившиеся на ведение своего хозяйства на своей земле, фактически принимают на себя многие функции государства, которые последнее берется выполнять за наши с сами налоговые платежи. Они приводят в порядок землю и поддерживают на ней правопорядок — что в городах делается за счет бюджета, они производят сельхозпродукцию (не ожидая, как наши власти, «притока иностранных инвестиций), они, наконец, рожают, выращивают и воспитывают детей (чего государство так и не научилось делать). В сельских семьях детей, как правило, больше, чем в городских, в них реже проявляется мода на разводы и в них нет проблемы с трудовым воспитанием. И дети из таких семей обычно легко переносят все тяготы армейской службы, в отличие от мальчиков из городских семей, воспитываемых без отцов (не случайно, есть именно совет солдатских матерей, не отцов — жертвами «дедовщины» чаще всего становятся мальчики единоличного женского воспитания).

При этом помощь государства на обустройство и на семейные нужды следует оказывать преимущественно в форме кредитов — которые затем списываются при условии закрепления семьи на данном участке, рождения и воспитания детей, и др.

А где взять средства на эти нужды? Во-первых, прекратить бесплатную расдачу квартир. Даже самые богатые страны такого себе позволить не могут. Например, в США в Вашингтоне государственная квартира представляется только президенту — и он никак не может ее приватизировать (как Горбачев и Ельцын, к примеру). Все же остальные чиновники жилье себе либо покупают, либо берут в аренду. И это — при сравнимых сейчас уже окладах (а глава госбанка в РФ уже имеет оклад существенно выше, чем в любой другой развитой стране). Пусть Лукойл или Альфа-банк выдают свои управляющим даровые квартиры, но собирать налоги на обеспечение жильем чиновников в наших условиях никак не оправданно. Во-вторых, перенаправить на такую целевую помощь суммы выделяемых сейчас многочисленных пособий и субсидий. Толку от них на самом деле очень мало: люди получают пособия на детей, а детей затем сдают в детские дома, на получаемые пособия пьянствуют. Кроме того, этими пособиями «стимулируют» рождаемость в тех местностях, где она и так высока.

И третье — от этого обустройства земель, которое люди будут выполнять своими усилиями, выигрывает и само государство. Действительно, стоимость земельных участков, принадлежащих государству в этих местностях, будет автоматически многократно увеличиваться — и государство сможет хорошо зарабатывать на их последующей продаже.

И, наконец, можно найти существенные резервы и в тех нынешних тратах государства, которые давно потерли свое оправдание. Кроме квартир для чиновников, пора положить конец и институт персональных лимузинов с шоферами. По некоторым данным, у нас около миллиона, а если сравнить с развитыми странами, то там, кроме президентов и министров, каждый из чиновников сам рулит своим автомобилем (а в скандинавских странах никого не удивляет, если министр приезжает на работу на велосипеде). А у нас уже Брежнев, случаями, сам садился за баранку, мы видим за рулем и Путина, и чиновники у нас все в основном молодые и здоровые, и если у кого и нет прав, то можно организовать их обучение за счет государства.

Социальные институты

Среди социальных институтов важнейшим является «семья», до последнего времени являвшаяся базовой ячейкой общества и выступавшая в качестве необходимой начальной школы нравственности, труда и практики общественной жизни во всех ее формах (включая и коммерческое предпринимательство). Сейчас государство отнимает у семьи часть ее функций, и, как мы покажем, с самыми разными последствиями. Деятельность государство в этом направлении образует относительно новый институт «социального обеспечения». Но идет ли такое внешнее «упорядочивание» семьи и семейных отношений на пользу делу?

Институт «семья»

Что же происходит сейчас с институтом семьи? Возьмем для рассмотрения группу развитых стран («рыночные демократии», по образцу которых предлагается перестроить весь остальной мир).

Институт семьи в них прогрессивно отмирает (как и предсказывали в свое время К. Маркс и Ф. Энгельс): «трехзвенные» семьи — как базовая хозяйственная ячейка — давно исчезли, малый наследуемый бизнес прогрессивно отмирает, свобода сексуальных отношений отменила необходимость в браке как в средстве легализации таких отношений, а уравнивание полов в браке превратило брачный договор в обыкновенный хозяйственный контракт (об объединении, пользовании или разделении имущества, об установлении «справедливой платы» за оказание сексуальных услуг, и т.д.) и еще вызвало к жизни такую карикатуру на семью, как однополые (бесплодные) «браки».

Если взять пример развитых стран, то мы увидим, что среди коренного населения этих стран на арену выходит уже второе поколение людей, выросших как один ребенок в семье с одним родителем, которым, как правило, является мать. Социальные последствия этого явления таковы, что дети из таких семей, становясь взрослыми: а) не знают, что такое нормальная семья; б) до предела избалованы и приучены любыми путями избегать всякой ответственности; в) привыкают презирать физический труд и ненавидеть вообще всякий труд. Дети из таких «семей» почти до сорока лет предпочитают учиться, «искать себя», и если и заводят затем семью (скорее повинуясь естественному инстинкту, чем в ответ на общественное мнение, которое сейчас тоже к семье не благоволит), то либо ограничиваются одним ребенком, либо просто покупают себе «готового» младенца из стран третьего мира.

Всей современной системой воспитания (почти исключительно, женским — и дома, и в школе), и под влиянием СМИ они изначально ориентируются не на труд, не на риски предпринимательства и вообще всякой деятельности, связанной с принятием на себя личной ответственности, а на получение удовольствий от жизни («здесь и сейчас»), в них превалирует желание добиться любой цели разом, одним усилием или вовсе без всякого усилия («не получается сразу — брось, лови удачу в другом занятии», «тебе обязательно должно повести — ведь ты этого достойна»). Плюс к этому к тем же сорока годам у этого поколения появляется возможность получения наследства, последовательно, от шести человек: двух пар дедушек и бабушек (назовем их по-английски «грэндами» — поскольку в русском языке такого понятия нет вовсе) и родителей. По данным статистики, в развитых странах в совокупности это может составлять до 2—3 миллионов долларов — чего на оставшиеся 30—40 лет жизни вполне достаточно.

Кроме того, издержки одностороннего чисто женского воспитания в неполных семьях приводят к тому, что в них вырастают мужчины, презирающие и ненавидящие женщин, и женщины, ненавидящие материнство и вообще сам институт семьи. До крайних пределов эта ситуация уже доведена в США: там вошло в обыкновение для мужчин, обладающих состоянием или занимающих крупные посты в бизнесе, открыто объявлять себя гомосексуалистами — чтобы обезопасить себя от исков со стороны «оскорбленных» ими женщин, а женщины все более ориентируются на карьеру и успех в бизнесе, удовлетворяя свою потребность в материнстве разведением домашних животных или приобретением «готовых» детей у семей в странах третьего мира.

В современном западном демократическом обществе женский феминизм (с провозглашением права женщины на единоличное принятие решения об аборте) и мужской эгоцентризм (взгляд на секс как на рядовое удовольствие, которое удобнее и дешевле получать «на открытом рынке», чем в рамках объективно стесняющего института семьи), вместе и раздельно, каждый со своей стороны, последовательно и эффективно разрушают как создаваемое столетиями уважение к семейному состоянию как таковому, так и вообще все сложившиеся моральные основы современного человеческого общества. Семья все больше становится некой формой обычного коммерческого договора (брачного контракта), который при этом часто используется в целях, далеких от поддержки здорового института нормальной семьи. Например, для целей налоговой оптимизации, для усыновления детей родственников, для установления опеки (хорошо оплачиваемой государством) над брошенными или отказными детьми (что недоступно для одиноких граждан).

Следует также подчеркнуть, что все известные до сих пор общественные формации основывались именно на семье — как основной базовой экономической ячейке общества. В семье дети получали первичные уроки общественных отношений, знакомились с экономикой семейной жизни, получали представления о ролевых установках муж-жена, родители-дети, пожилые родители-взрослые дети, бабушки\дедушки-внуки, и т. д. семья также служила начальной школой хозяйственной деятельности и предпринимательства: производственной кооперации — распределение обязанностей по ведению семейного хозяйства между членами семьи; менеджмента и делегирования полномочий — между главой семьи и членами семьи; маркетинга — наилучшее использование трудовых и хозяйственных способностей на рынке труда и личных услуг; инвестиционной деятельности — наиболее выгодное и безопасное размещение семейных накоплений; предпринимательства — работа в семейном бизнесе; инноваций — поиск наиболее выгодных средств и методов повышения благосостояния семьи, и т. д.

Все это сейчас заменяется единой и самой простой схемой: плати налоги и социальные взносы государству, и обо всем остальном можно не заботиться. Государство берется содержать и детей — при живых родителях, и стариков — при вполне состоятельных детях, а также предоставлять жилье, помогать начинающим бизнесменам, обучать молодых людей — бесплатно- экзотическим специальностям, которые едва ли будут востребованы обществом и даже заботиться о создании рабочих мест — по программам борьбы с безработицей. Но в наиболее успешном в прошлом государстве, в США, государство почти ничего этого не делало — кроме предоставления земли, свободы труда и необременительных налогов. Сейчас примерно также действуют и новые промышленные государства — Китай, Вьетнам, Малайзия, Бразилия, и т. д.

При этом в государствах «всеобщего социального благоденствия» уже складывается последовательное воспроизводство семей — во втором-третьем поколении, которые изначально ориентированы на существование именно за счет государственной социальной помощи, и дети в этих семьях изначально вместо поиска трудовых занятий учатся маневрированию в сложных системах социального обеспечения, по формуле: чем беднее и неспособнее изобразишь себя перед соответствующими государственными службами — тем на больший объем благ и помощи можешь рассчитывать.

Характерно, что сейчас в развитых странах многие семейные предприятия в малом и среднем бизнесе закрываются из-за нежелания детей продолжать дело своих родителей, а пополнение рядов мелких предпринимателей осуществляется в основном из числа иммигрантов. При этом происходит и серьезное качественное изменение малого бизнеса — вместо прежних производственных предприятий создаются массы торговых, посреднических, полукриминальных структур, способствующих расширению «черного» и «серого» (укрываемого от налогов) сектора экономики.

Этому способствует и сложившаяся система воспитания молодого поколения, при которой при преимущественно женском воздействии — дома и в школе — упор делается на заучивание больших объемов информации, действия исключительно «по указаниям», «с разрешения» и вообще на полную «послушность» в поведении, и, наоборот, подавляется инициативность, «строптивность», стремление к риску. Таким образом, вступающие в жизнь молодые люди не готовы принимать ответственность за свои действия, боятся самостоятельных действий, затрудняются в самостоятельной оценке внешних условий, не готовы действовать в ситуации неопределенности, и т. д. — т.е., в конечном счете, лишены всех тех необходимых качеств, без которых невозможна любая предпринимательская, инновационная деятельность.

Соответственно в структуре коренного населения развитых стран прогрессирующими темпами сокращается процент граждан, вообще в какой-то мере склонных к самостоятельной, предпринимательской деятельности, и даже просто способных понимать, что такое ответственность — перед близкими в семье, партнерами по бизнесу, перед нанимающим их государством — за свои действия. В политике уже давно принято разделять предвыборные обещания и реальные намерения, управляющие крупных компаний и банков не стесняются получать многомиллионные «бонусы» даже за доведение управляемых заведений до состояния банкротства, из отношений между мужчинами и женщинами вообще исчезает всякое понимание ответственности, связанной с институтом семьи.

В конечном семья перестает существовать и как базовая экономическая ячейка общества, и как школа начального экономического и социального воспитания новых поколений, и даже как инструмент биологического воспроизводства населения. Но это только в кругу развитых стран. Институт семьи сохраняет свое значение во всех мусульманских странах, в странах других верований (индуизма — в Индии, иудаизма — в Израиле, и т.д.). Китай при всем сохранении официальной социалистической идеологии также воздерживается от замещения семейных ценностей попечительством государства (система обязательного социального страхования и обеспечения в этой стране пока не распространяется на большую часть населения).

Таким образом, с учетом миграции извне в развитые страны (и повышенного уровня рождаемости в семьях мигрантов) в этих странах не позднее, чем через 40—50 лет можно ожидать ситуации, когда в парламентах этих стран на арабском или китайском языках будет обсуждаться острая проблема «престарелых белых иждивенцев», которые непонятно на каких основаниях претендуют на социальное обеспечение и медицинскую помощь «наравне с трудозанятым населением страны». Следует отметить, что аналогичная участь ждет и российский народ — учитывая, что власти РФ идут по пути прямого заимствования западной модели социально-экономического и налогового регулирования жизни общества.

Институт «социального обеспечения»

Сейчас политики во всех развитых странах исходят из того, что люди, населяющие эти страны в принципе не способны сами позаботиться о своей старости и потому нуждаются в создании для них той или иной системы социального обеспечения.

Первоначально во всех странах пенсионное обеспечение вводилось в отношении военных, и оно было связано с введением обязательной воинской повинности и с появлением постоянных армий. Обеспечение высшей знати и служивых дворян обычно осуществлялось в форме наделения поместьями; при этом низкое жалованье низших чиновников оправдывалось возможностями получения взяток и иных вознаграждений за оказываемыми ими услуги.

Идея всеобщей, «национальной (государственной) благотворительности» была выдвинута еще Конвентом, в период Французской революции, но до ее реализации во Франции прошло еще немало времени. При этом разделение проводилось по линии между временной нетрудоспособностью (болезнь) и постоянной (инвалидность, старость). Закон о страховании рабочих от несчастных случаев и профессиональных болезней был принят в 1913 году.

Впервые государственное пенсионное обеспечение было введено в Германии, в 1889 г., по инициативе немецкого канцлера Отто фон Бисмарка (что активно критиковалось в печати как введение социализма «по-прусски», на что Бисмарк отвечал: «Силу революциям придают не требования групп экстремистов, а отвергнутые справедливые чаяния большинства»). К 1908 г. число застрахованных в Германии выросло в 3 раза, и составляло уже более 20% населения страны.

В большинстве стран Европы полноценные законы о социальном страховании и обеспечении были приняты в начале 20-го века, в период до начала Первой мировой войны. Например, в Швеции проект закона о социальном страховании рабочих обсуждался в риксдаге (шведском парламенте) еще в 1883 г., но не был принят. Затем в 1907 г. специальной комиссии под председательством проф. В. Линстэда был поручено разработать новый проект закона, который в итоге был принят риксдагом и вступил в силу с 1 января 1914 г. (под названием «Закон об обязательном страховании на случай болезни, инвалидности, старости»). По этому закону пенсия по старости назначалась в 67 лет, источниками ее финансирования устанавливались обязательные платежи граждан и предприятий, а также дотации от коммун (общин) и государства.

В Великобритании, США и в некоторых других странах получили распространение системы частного страхования пенсий: страхование жизни, корпоративные пенсионные фонды, сберегательные пенсионные счета.

В России пенсии впервые были введены Петром I — указом «О пенсионе бывшим военным», в котором говорилось: «Назначить достойное пожизненное содержание, дабы не позорили честь мундира». При этом пенсии назначались только офицерам и только неимущим, отдельным именным распоряжением императора. Дворяне, имеющие поместья, достаточные для их содержания, не имели права на пенсионное обеспечение. Крепостных рекрутов после 25 лет службы отправляли в родные деревни, инвалидов обычно принимали монастыри. Обязательные, не зависимые от имущественного обеспечения, пенсии ввела только Екатерина II, в 1763 году, и только для генералов — 50 тысяч рублей в год (затем несколько раз эта сумма повышалась и достигла к концу ее царствования 300 тысяч руб.).

Общее пенсионное обеспечение для всех чиновников, как военной службы, так и гражданских, было введено в 1827 г., при Николае I. В соответствии с новым законом все обладатели классных чинов, как военные, так и гражданские, по истечении 25 лет службы получали право на пенсию в размере 50% оклада, после 35 лет — в размере 100%. Если офицер или чиновник уходил в отставку по болезни, ему полагалась треть оклада при 10-летней выслуге, две трети — при 20-летней и полный оклад — при 30-летней. При этом обязательным условием для назначения пенсии являлась «беспорочная служба». Человек, «удаленный от должности» за проступок, терял накопленный стаж по этой должности (при возобновлении его службы стаж должен был учитываться заново, с нуля), а в случае привлечения его к ответственности за совершенное уголовное преступление вообще лишался права на пенсию.

Впоследствии право на получение пенсий было распространено и на служащих, не включаемых в «табель о рангах»: учителей, работников медицинских учреждений, инженеров, горных мастеров, а с 1913 г. пенсионным обеспечением были также охвачены работники казенных предприятий и железных дорог. Работники частного сектора в эту систему не входили. В СССР также до 1937 г. всеобщей системы пенсионного существования не существовало: в этом году пенсии впервые были введены для всех работников в городах, а труженикам села пенсии стали назначаться только с 1956 года.

Таким образом, концептуально существуют разные подходы к проблеме пенсионного обеспечения: всеобщее пенсионное обеспечение, пенсионное обеспечение «для избранных» (для лиц, занимавших определенные должности, имеющих определенные заслуги, и т.д.), пенсионное страхование (государственное и частное).

Если говорить о финансовой стороне дела, то на сегодняшний день известны три способа решения этого вопроса.

Первый, это — государственно-бюджетный способ (например, в СССР) — когда государство выступает в роли монопольного работодателя и берет на себя обязанности обеспечения потребностей людей как в течение их работоспособного возраста (в форме выплаты им денежного дохода (платы за труд), руководствуясь принципом «кто не работает, тот не ест»), так и после вступления в возраст неспособности к труду (в форме единообразных государственных пенсий (руководствуясь принципом «всем — по потребностям» и определяя из предположения, что все основные потребности пенсионеров (в жилье, лечении и в отдыхе (на даче или в домах отдыха) государством уже решены). При этом способе источником всех выплат пенсионерам и обеспечения для натуральных благ является государственный бюджет. Соответственно, в нем и концентрируются все финансовые ресурсы государства, формируемые как за счет налогов, так и за мобилизации «избыточных» доходов госпредприятий, связанных с ограничением (регулированием) трудовых доходов (зарплат) работников.

При этом способе вопросы размеров пенсионного обеспечения трудящихся решаются в зависимости от общего состояния государственных финансов и с учетом иных благ, предоставляемых пенсионерам за счет государства.

Второй способ, иногда называемый как «компенсационный» или «перераспределительный», предполагает также финансирование пенсий через счета бюджета, но для этого вводятся специальные налоги (сборы или взносы), которые уплачиваются всеми предприятиями, использующими труд наемных работников. При этом в расчет ставок (размеров) этих налогов заложен идея о том, что общей суммы этих налогов, начисляемых на доходы работающих, должно хватить на покрытие всех выплат в отношении получателей соответствующих песий и пособий. При этом государственные служащие либо обеспечиваются пенсиями в особом порядке, из особого фонда, либо особого источника для них не выделяется, но государство учитывает их в порядке дополнительного увеличения ассигнований на пенсионные цели.

При этом способе расчетным путем определяются суммы необходимых расходов на выплату пенсий и отсюда устанавливаются размеры соответствующих налогов или сборов. Идеальным результатом такого порядка является ежегодное сведение счетов «под нуль». При этом, как очевидно, достижение такого результата возможно лишь при сохранении постоянства соотношения между плательщиками и получателями. При этом за общий принцип обычно принималось, что трое работающих должны содержать одного пенсионера (отсюда легко рассчитать, что каждый средний работник должен отчислять из своей зарплаты одну треть средней пенсии, и если, к примеру, размер пенсии установлен на уровне 50% средней зарплаты, то пенсионный платеж для каждого работника в среднем должен составлять не менее 17%).

Однако сейчас этот норматив угрожающе размывается: молодежь стала больше учиться и позже приступать к полноценному труду, средняя продолжительность жизни значительно выросла, отсюда вырос и средний срок получения пенсии. Кроме того, в развитых странах наметился значительный наплыв иммигрантов, которые частью заняты в теневом секторе (и, соответственно, уклоняются о уплаты положенных налогов и сборов), а частью сразу переходят на социальное содержание государства. Все это резко нарушает соотношение между плательщиками и получателями в системе социального обеспечения и во многих странах приводит к хроническому дефициту государственного бюджета.

Третий способ — страховой, или «накопительный», предполагает, что люди за период своей трудовой деятельности накапливают, в специальном фонде или на специальных накопительных счетах, достаточные средства для того, чтобы потом получать из него пенсии и пособия в период старости или нетрудоспособности.

При этом способе главная задача — правильно рассчитать коэффициенты дожития и в соответствии с ним установить размеры ежегодных страховых премий (платежей). При этом размеры этих платежей могут корректироваться в сторону понижения — с четом того дохода, который может приносить накопляемая часть пенсионного фонда. Предполагается, что при этой системе государство освобождается от финансового участия в формировании страховых пенсионных фондов (кроме пенсионных фондов, создаваемых при государственных ведомствах и учреждениях).

В целом, в настоящее время сложились следующие убеждения в отношении ответственности государства за пенсионное обеспечение население: пенсионное обеспечение должно быть всеобщим; пенсионное обеспечение должно быть обязательным; пенсии должны устанавливаться «на достойном уровне». Все это звучит очень хорошо, но в этой системе «убеждений» есть одно слабое звено, а именно — кто и из какого источника должен финансировать выплату всех этих «достойных пенсий».

Поскольку мы исходим из того, что получатели пенсий не работают, то кто-то должен выделять свои деньги для выплаты этих пенсий. Государство? Но государство имеет (в нормальных условиях) только те деньги, которые оно собирает с граждан в виде налогов. Значит, эти деньги должен платить те люди, которые пока работают и зарабатывают на жизнь себе и свои семьям. Почему они должны платить эти деньги? Обычное объяснение: из этих средств обеспечивается выплата пенсий отработавшим свой век гражданам, включая и их родителей; внося эти платежи сейчас, вы «зарабатываете» и себе право на будущую пенсию.

Но на это объяснение есть два противных аргумента: первый — своих родителей я готов содержать и сам; второй — свое содержание в старости я могут обеспечить собственными ресурсами и возможностями.

И в поддержку этих аргументов есть очень сильные доводы. Если мы живем при демократии, то у каждого должно быть право ВЫБОРА. И если мы живем при рыночной экономике, то в основе всех финансовых отношений должен лежать принцип ВОЗМЕЗДНОСТИ.

Из последнего принципа есть исключение — НАЛОГИ. Применим это исключение к пенсионному обеспечению и получим наш «первый способ»: мы даем право государству собирать с нас налоги, государство наделяется правом распределять полученные в виде налогов средства, в том числе и на выплату пенсий, и нам остается просто требовать, чтобы государство выплачивало нам эти пенсии точно в срок и в установленном размере. Все прочие проблемы (сведение счетов, накопление и мобилизация необходимых резервов, и т.д.) — забота и ответственность государства, и нас они никак не волнуют.

Однако нам предлагают иной сценарий. Оказывается, мы (работники) должны платить на пенсионное обеспечение все больше и больше, потому, что: а) пенсии, из-за инфляции, нужно все время повышать; б) нас (работников) становится по численности все меньше, а пенсионеров, наоборот, все больше. Есть и другое предложение: государство берется собранные с нас пенсионные накапливать — с тем, чтобы потом из этих средств выплачивать нам же пенсии, но поскольку с этими накоплениями не очень хорошо (их номинальный прирост ниже темпов инфляции, что означает, проще говоря, их самоуничтожение), то конечный вывод все тот же: платить нам придется с каждым годом все больше и больше.

Отсюда у нас два выхода. Первый — продолжать терпеливо платить и платить. Второй — попробовать разобраться, в чем же все-таки дело. Тогда у нас появляются следующие предложения.

Если все так плохо из-за инфляции, а инфляция, как известно, «рукотворное дело» исключительно правительства (нам с вами не надо эмитировать «общеходящие» денежные знаки), то не проще ли правительству и прекратить эту инфляцию. Просто сказать инфляции «стоп» — и вернуться к настоящим деньгам, как это всегда и было.

Следующее «затруднение»: у нашего государства не всегда получается хорошо накапливать наши пенсионные сбережения (представьте себе, что вы 30 лет назад доверили нашему государству 1000 рублей — и что вам сейчас из них предложат «на выходе»? ). Тогда дайте нам выбор — на всю или на часть суммы этих накоплений. Мы, к примеру, могли бы приобрести на них доллары, золото, или, на худой конец, цистерну нефти — все лучше и надежнее, чем это удается нашему государству!

Другое «затруднение»: сокращается число работников (вперед даже и общего сокращения населения). Но почему? Крестьянам нет доступа к земле — и село вымирает. Заводы закрываются, а еще действующие — задыхаются из-за недостатка заказов, и работники им не нужны — но именно государство уступило иностранным производителям внутренний рынок и не помогает предприятиям завоевывать конкурентные позиции на внешних рынках. В малом бизнесе, кроме торгашей, никто не задерживается — но опять из-за налоговых и административных тягот, создаваемых опять тем же государством. И предприниматели в массовом порядке закрывают свои «бизнесы» и бегут за границу.

И все эти препятствия и барьеры — «рукотворное дело» властей. Если их просто не создавать, то вновь начнут работать самые естественные инстинкты людей — и к заведению семей, и к труду на своей земле и в своем деле, и просто к стремлению зарабатывать больше и больше — работать интенсивнее, эффективнее, на нескольких рабочих местах, и т. д. В Китае в малом бизнесе работают «и старый, и малый», работают «круглыми сутками», и производят продукцию мирового уровня. И за границу уезжают — чтобы подучиться и подзаработать, а потом многие возвращаются и открывают свое дело, именно в Китае, на родине.

И, наконец, наше государство все время сбивается в расчетах («хотели как лучше, а получилось, как всегда»): повышают налоги, а люди платят меньше или просто сбегают за рубеж; повышают пенсии, а инфляции с избытком «съедает» все надбавки; создают разные «накопительные» фонды, а они все как-то странно и быстро «растворяются».

И опять у нас предложение: искать все же выходы в русле демократии и рыночной экономики, на принципах «выбора» и «возмездности». Тогда сразу все упрощается. Да, у государства в какой-то схеме что-то не получается. Но всякий гражданин может просто прикинуть для себя выгодность («возмездность») предлагаемого ему варианта, и придя в итоге к отрицательной оценке, сделать выбор в пользу другого варианта.

В нашей теме мы можем сразу выделить следующие варианты: вырастить детей, которые будут заботиться о нас в старости; откладывая и по возможности инвестируя деньги, накопить капитал, достаточный для проживания в нетрудоспособном возрасте; заключить договор частного пенсионного страхования — с частной страховой компанией, которая возьмется содержать нас в старости; заключить, также с частной страховой компанией, договор страхования жизни, по которому на момент выхода на пенсию компания обязуется выплатить крупную сумму денег, достаточную для безбедного проживания на все оставшиеся годы. Нетрудно заметить, что при всех этих вариантах никакого участия государства нам вовсе не нужно. А кто-то еще может написать книги или музыку, снять фильм, сделать крупное открытие — и потом жить на авторские и патентные отчислению всю жизнь.

Но все эти варианты требуют от нас не только ответственности, но и постоянных вложений значительных денежных средств (или трудовых усилий, которые в ином случае могли бы приносить нам денежные доходы): дети стоят денег, накопление собственного капитала и заключение договоров со страховыми компаниями требуют постоянного сбережения части получаемых доходов, выбор в пользу таланта предполагает долгие годы учебы, повышения мастерства, опытов и экспериментов, и т. д. Но тогда, если государство признает эти естественно рыночные механизмы собственного социального обеспечения граждан, то оно должен и признавать права граждан на выбор в пользу отказа от обязательного (принудительного) государственного пенсионного страхования. А если государство не хочет этого делать? Тогда — гарантировать, что с пенсиями у нас всегда и у всех будет все в порядке. Но такой гарантии нам не дают, и, напротив, все время говорят о том, что если не подкреплять государственное пенсионное страхование все большими и большими платежами, то оно очень скоро обанкротится. И предложения все более «прогрессивные»: поднять социальные сборы, «притормозить» индексацию пенсий, увеличить пенсионный возраст, и др.

Особенно показательно последнее предложение — в частности, мужчины скоро у нас будут уходить на пенсию в 65 лет (как на Западе). Но на Западе они в среднем и живут не менее 75 лет, а у нас мужчины — также в среднем — вообще едва только доживают до пенсионного возраста в 60 лет! И при том, что они до этого возраста, в течение 30 или даже более лет уплачивают государству в виде обязательных сборов до одной пятой их заработков — у государства, оказывается, все еще нехватка средств на выплату им пенсий!

Что же происходит у нас с нашими деньгами, собираемыми государством на цели пенсионного обеспечения? Во-первых, их жадно поедает инфляция (откуда она берется, мы уже говорили). Во-вторых, уйма денег уходит на содержание самой пенсионной службы — зарплата десятков тысяч ее работников, затраты на компьютеры, связь, строительство и содержание зданий, автотранспорт, и т. д. (если говорить об эффективности ее работы, то можно привести пример Швеции, в которой обслуживание половины пенсионеров обеспечивает частная фирма с числом служащих менее 150 человек). В-третьих, у нас на пенсионное обеспечение «сажают» людей, которые вполне способны продолжать трудиться (из общего числа примерно 40 млн. пенсионеров более трети далеко не достигли 60 лет). И мы уже совсем не далеки от ситуации, когда на одного работника у нас будет один пенсионер! Но Боливар не вынесет двоих и, тем более, Боливар не увезет на себе еще одного Боливара!

Подчеркнем, что сложившаяся пенсионная система в кризисе не только у нас. На Западе тоже — и по тем же причинам, хотя там трудоспособных граждан так щедро пенсиями не обеспечивают.

Но если государство с взятыми на себя функциями, почему бы не дать людям выбор? Выбор из тех альтернатив, о которых было сказано выше? Формально все эти альтернативы для людей возможны и сейчас. Но фактически своей системой принудительного взыскания высоких страховых сборов государство перекрывает не только возможности дополнительного накопления «на старость», но и подрывает материальные основы самого процесса воспроизводства «человеческого материала» (заведение семьи, рождение и воспитание детей). В других развитых странах такие альтернативы гражданам есть, хотя и в ограниченных пределах. Например, если гражданин заводит собственный пенсионный счет, то перечисления его доходов на этот счет освобождаются от любых видов налогов и сборов.

Такие поправки и у нас сейчас обсуждаются, но с уверенностью можно сказать, что не принесут ожидаемых результатов. Дело в том, что каждая из применяемых сейчас схем пенсионного обеспечения имеет свой фундаментальный дефект.

Накопительная схема работает при условии, что котировки ценных бумаг на фондовым рынке постоянно растут и вложения в эти ценные бумаги приносит такие доходы, которые значительно перекрывают инфляцию. Но как только инфляция начинает разгоняться, а курсы акций прекращают расти (даже не принимая пока во внимание биржевые кризисы, которые имеют обыкновение случаться время от времени), то вся эта схема начинает «сыпаться». Новым пенсионерам на «старые» пенсии денег уже не хватает, и у государства не остается выбора, кроме как или понижать пенсии новым пенсионерам (что вызывает ожидаемый социальный взрыв), или погашать образующийся дефицит пенсионных фондов за счет средств из бюджета. Но это возможно раз, два, но бюджет все же не бездонный, а дальше? А дальше — Греция…

При страховой схеме должно строго соблюдаться соотношение плательщиков социальных взносов и получателей пенсий — иначе расчеты страхового покрытия дают абсолютно неприемлемые размеры этих социальных взносов. А как соблюдать эти пропорции? Раз люди стали жить лучше и дольше, и вместе 5—10 лет на пенсии, в среднем, сейчас уже среднее пребывание людей на пенсии составляет до 20 и более лет. Увеличить пенсионный возраст? Так и делается, в большинстве развитых стран он составляет уже 65 лет, и для мужчин, и для женщин (правда, это только нормативный возраст, многие пользуются возможностями ухода на пенсию раньше).

Может, увеличить число работников? Но рождаемость падает, молодежь дольше стала учиться. Завозить гастарбайтеров? Но, как оказалось, значительное их число сразу «садится» на социальное обеспечение. Значит, делать, как в богатых углеводородами арабских странах: пока есть контракт — работай, но без семьи; кончился контракт — пожалуйте в себе домой. Но нет, в Европе это не проходит — «ущемление прав человека». И опять вся нагрузка — на бюджет. И опять, с другой стороны, но все равно — Греция…

И таким образом мы видим, что жизнеспособность всех принятых сейчас схем социального пенсионного обеспечения зависит от условий, которые либо невыполнимы, либо, если выполнимы, то — неприемлемы. Действительно, с демографией ничего не поделаешь, биржевые кризисы пока предотвращать не научились (если надежное средство — мировая война, но это — как гильотина против головной боли). Против социальных иммигрантов можно закрыться «железным занавесом», но как тогда с ВТО и глобализацией; применить арабский вариант — негуманно.

Значит, миссия невыполнима, и пора менять базовые установки для решения задачи. На самом деле, ничего особо оригинального искать не надо.

Во-первых, надо отказаться от неоправданной щедрости в пенсионном обеспечении — пора понять, что финансовых оснований для нее нет и не будет. Конкретно, пенсия не должна быть «достойной» (в Греции средняя пенсия почти сравнялась со средней зарплатой — примерно 1 тыс. евро) и не должна быть «заслуженной» (т.е., повышенной за особые заслуги или за должность), пенсии должны обеспечивать самые минимальные потребности человека и в принципе быть равными для всех.

Тогда эти минимальные и равные для всех государственные пенсии можно будет принять на государственный бюджет и покрывать за счет сборов обычных налогов. Соответственно, специальные социальные сборы отпадут, и у граждан откроются широкие возможности использовать другие альтернативные средства обеспечения своей старости.

Во-вторых, страховой принцип сделать действительно «страховым». Иначе говоря, государственные пенсии выплачивать только нуждающимся (установить некоторый предел «состоятельности» — например, 1 млн. дол. на банковском счете и в ценных бумагах — по достижении которого пенсия не назначается) и только при достижении человеком установленного пенсионного возраста (единственное исключение — пенсии по инвалидности). Ничего особенного в этом предложении нет: старообрядцы, например, и сейчас во всех странах отказываются от получения пенсий (хотя налоги везде исправно платят), а Березовский все же, видимо, за пенсией в Москву не поедет.

В-третьих, необходимо всячески поощрять граждан к самостоятельному самообеспечению в отношении своего пенсионного периода. Многие из таких мер и средств хорошо известны и давно применяются в развитых странах. Это — налоговые льготы для личных пенсионных счетов, для полисов страхования жизни, поощрение различными средствами создание пенсионных фондов корпоративного и ведомственного уровня, широкие налоговые льготы и повышение социальных пособий для семей с детьми, и т. д.

Конечная цель всех этих мер — повышение личной ответственности гражданина за свое будущее, уход от не оправдавших себя щедрого патернализма со стороны государства, приведение общих социальных обязательств государства к равновесию с его финансовыми возможностями, исключить вовлечение политиков во всеразрушающую погоню налогов за пенсиями и пособиями.

Представим себе вариант, при котором все в государстве по достижения возраста в 60 лет обеспечиваются единообразной пенсией в 100 евро в месяц. Совсем немного? Но человек 15 лет прослужил в армии — и имеет ведомственную пенсию в 150 евро, потом он работал 10 лет отработал на «нефтянке» и заработал еще 200 евро пенсии в месяц. На своем личном безналоговом счете он накопил 30 тыс. евро и имеет еще полис страхования жизни на 50 тыс. евро. И наконец, он вырастил и дал образование трем своим детям, пользуясь при этом значительными налоговыми льготами на их содержание, образование и лечение (как раз эти льготы и позволяли ему пополнять свои долговременные сбережения).

И в итоге мы получаем гражданина с совокупной пенсией в 450 евро и общими накоплениями на сумму в 80 тыс. евро — совсем неплохо, если учесть, что все основные проблемы с жильем, транспортом и т. д. у него решены, и на детей ему расходоваться уже не нужно. И мы говорим о состоятельности только мужчины, исходя их предположения, что жена у него не работала и не имеет никаких накоплений. А если она все же заработала на пенсию — то еще 100 евро в месяц. До Европы, конечно, еще далеко, но не забудем, что в Европе бесплатно жильем и земельными участками никого не снабжают.

А вот как «поднялись», в социальном смысле, греки — в сравнении с другими странами ЕС, которые в бюджетном плане придерживались более строгой дисциплины. Так, по последним данным, в Греции доля госслужащих-бюджетников в общем числе занятых «добралась» до 32% (больше в ЕС только в Дании и Норвегии) — в сравнении, например, с 14% в Германии (средняя по ОЭСР — 20%). Доля доходов госслужащих в общей сумме доходов наемных работников — 24%, при средней по странам ОЭСР — 21%.

Пенсионный возраст в Греции сейчас составляет 65 лет для мужчин и 60 лет для женщин, к 2015 году планируется увеличить до 67 и 62 лет. При этом многие пользуются возможностью досрочного уходы на пенсию, в связи с чем средний возраст для уходящих на пенсию сейчас составляет всего 53 года.

Средняя зарплата: в частном секторе — 1000 евро в месяц, в госсекторе — 1300 евро, минимальная зарплата — 589 евро. Средняя пенсия составляет 93,6% от среднего дохода граждан — на уровне примерно 1000 евро в месяц. Для сравнения: во Франции — 51,2%, в Германии — 40,5%, в Японии — 33,5% (но в Португалии — 53,6%, в Испании — 73,0%).

Система социального обеспечения примерно соответствует среднему уровню по Евросоюзу, например, пособие по безработице составляет 55% от зарплаты плюс еще по 10% на каждого иждивенца, пособие выплачивается в течении 12 месяцев. Социальные пособия и пенсии индексируются с учетом темпов инфляции. При этом, социальные фонды и выплаты составляли в разные годы от 16 до 20% государственного бюджета, а общее старение нации постепенно повышает долю социальных расходов из государственной казны.

Надо сказать, что правительство все же делало попытки увеличить трудоспособного населения в стране. Так в 1989 и 2001 годах было легализовано сразу по 500 тыс. нелегальных мигрантов, в основном выходцев из стран Азии, Африки и Албании. Таким шагом греческое правительство думало выиграть дважды: снять с себя расходы за принудительную отправку этих мигрантов к себе на родину и одновременно увеличить сборы пенсионных фондов. Последнее, как мы видим, не получилось. Зато в то же время примерно 500 тыс. молодых греков и гречанок, получивших высшее образование, за последние 10 лет покинули Грецию.

Ну а теперь посмотрим, как эти вопросы решаются в странах, которые не решались следовать примеру греков. Вот их и наша ближайшая соседка — Болгария. В этой стране минимальная пенсия — 100 евро, и еще они ввели потолок пенсий, с максимумом — в 350 евро (прежде различия между низшими и высшими пенсиями составляли 10 и более раз). Правда, дополнительно сохранены особые, персональные пенсии, их получают герои труда, видные деятели культуры, известные спортсмены — список всем известен, всего менее ста человек.

Рассмотрим теперь пример Грузии, где реформы проводились при активном участии известного у нас Кахи Бендукидзе, занявшего там пост министра экономики. Начали с того, что ликвидировали пенсионный фонд и приняли все пенсии на бюджет («систему пенсионных и иных социальных фондов навязали нам, как и другим постсоветским странам, деятели из МВФ» — замечает К. Бендукидзе). Также в 2007 году объединили подоходный и социальный налоги в единый налог на зарплату, со ставкой в 25%, с октября 2008 года этот налог уменьшили до 20% и предполагают еще снизить в этом году («я знаю, что в России подоходный налог — 13% и еще 30 с чем-то процентов — социальные платежи, у нас в Грузии с зарплат только один налог и всего 20%» — говорит К. Бендукидзе). Одновременно в Грузии принята программа постепенного повышения пенсионного возраста — например, достигшие сорокалетнего возраста уже будут работать до 67 лет.

Обратимся также к Чехии. Там сейчас проводится уже третья пенсионная реформа, против каждой из них выступало до 80% населения. Но, тем не менее, реформы проводятся, пенсионный возраст в этой стране сейчас уже поднят до 62 лет (одинаковый для мужчин и для женщин) и принят план его постепенного повышения до 70 лет (так, что граждане, например, 1968 года рождения уйдут на пенсию уже в 65 лет). А реальный результат состоит в том, что уже сейчас средний период пребывания на пенсии у женщин рассчитан на уровне примерно 19 лет (для сравнения, в очевидно менее благополучной Украине — 25 лет). Установлен также потолок пенсий, проводится курс на снижение разрыва между минимальной и максимальной пенсией.

Если говорить о накопительной модели пенсионного обеспечения, то наиболее успешным примером, среди наших соседей, можно назвать Польшу. В этой стране начали с массированной информационной кампании, которая, начиная с 1999 года, непрерывно сопровождает все шаги реформирования прежней системы пенсионного обеспечения. В ходе этой кампании практически до каждого поляка были доведены разъяснения того, что при любом варианте за свои пенсии им придется платить самим — и что государственная пенсия в конечном счете обойдется им всего дороже (за счет содержании всей этой системы сбора социальных платежей и выплаты пенсий). Поэтому, в отличие от Чехии, переход на новую систему в Польше проходил с меньшими протестами и жалобами трудящихся, а предприниматели фактически сразу выступили в ее поддержку.

Сразу было объявлено, что в пенсионном обеспечении каждого гражданина должны присутствовать три уровня (обеспечения) и первый — государственная пенсия, финансируемая за счет обязательных платежей, должна давать только самый минимум из условий проживания (но переход к этот минимуму дает возможность и минимизировать размеры обязательных социальных сборов!). Второй уровень — собственные сбережения, которые каждый гражданин может вкладывать и размещать в рекомендуемые и пользующиеся льготным налоговым режимом объекты инвестирования. И третий уровень — частное пенсионное страхование, которое также поддерживается налоговыми льготами и строго контролируется государственными органами.

Следует также подчеркнуть, что до всех граждан Польши доведена полная и детальная информация о всех возможностях и ограничениях, которые сопутствуют их инвестициям на втором и третьем уровнях пенсионной системы, каждый участник этих программ имеет и продолжает получать в реальном режиме времени сведения о его позиции и о состоянии его активов по каждому объекту вложения, инвестирования или страхования. Сейчас в Польше в пенсионных фондах накоплено примерно 80 млрд. дол. (и они прирастают ежегодно темпами, существенно превышающими инфляцию), и эти «длинные деньги» сыграли свою значительную роль в том, что последний мировой финансовый кризис экономику Польши затронул весьма слабо.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.