Бесплатный фрагмент - Об академике Л. К. Эрнсте неофициально

Первое знакомство

Шла весна 1963 года. Вместе с группой ведущих специалистов по племенному делу животноводческих районов Алтая и Западной Сибири я находилась в командировке в учебном хозяйстве Всесоюзного НИИ животноводства в Быково. Директора зональных племенных станций, зоотехники-селекционеры сельхозуправлений с развитым животноводством и замдиректора крупных племенных хозяйств — все мы здесь были просто курсантами. Слушали лекции известных ученых-животноводов, корифеев. Жили студенческой жизнью в общежитии для курсантов, спали на узких железных койках с провисшими сетками и… были в кого-нибудь влюблены. Помню, у ребят, точней у мужиков, предметом воздыханий была веселая в светлых кудряшках и в блузочке голубых тонов буфетчица Люба, а у женщин — преподаватель по селекции и генетике Лев Константинович Эрнст. Мы же, молодые женщины (всем около тридцати лет), между собой называли его просто Лева. Произносили это имя с какой-то особой бережностью, даже нежностью. «Лева на меня сегодня так посмотрел… Даже голова закружилась… А на меня он глаз положил еще позавчера» — хвастались друг перед дружкой замужние «девчонки». И мне тоже понравился молодой преподаватель. Его взгляд, умный и вдумчивый, запал в самое сердце, а его лекции будили мысль и вызывали наше общее восхищение. И еще: он, кажется, совершенно независим в своих научных взглядах. Например, о Лысенко, которого принято было считать тогда светочем науки, он говорил безо всякого почтения, а скорей с явным небрежением.

В перерыве я однажды подошла к Эрнсту и, выполняя поручение начальника и главного зоотехника нашего, то есть Хабарского территориального сельхозуправления, спросила, не знает ли он, каким образом можно купить лысенковских гибридных быков, чтобы улучшить местное стадо. Эрнст одарил меня внимательным взглядом живых прекрасных глаз и сказал, что «лысенковскими быками уже и так не одно стадо попортили», что «Лысенко вовсе и не ученый»…

Ничего себе!!!

Потом, уже на лекции, долго рассказывал о системе селекции с помощью вычислительных машин.

Как я поняла, он сам и являлся автором этой системы. Так увлеченно, так интересно рассказывать может именно сам разработчик. Если бы я уже не была в аспирантуре по кормлению (в Новосибирском институте), то обязательно бы к Эрнсту просилась.

---

Бывший Голицынский дворец превращен был в обычное здание коробку, сохранившее все же следы былого великолепия. Созданная Л. К. Эрнстом машиносчётная лаборатория занимала там все правое крыло здания с видом на Дубровицкую белокаменную церковь. В самой церкви расположился в то время склад стройматериалов.

Аспиранты, лошади и замдиректора ВИЖа

И вот я, как и мой муж, чех Иво Птак, в аспирантуре ВИЖа (Всесоюзного научно-исследовательского института животноводства). Но не у Эрнста, как мечталось, а как вышло: в отделе кормления сельскохозяйственных животных у профессора Томмэ Михаила Федоровича. Кратко расскажу о том времени. Это было, когда только что сгорел ВИЖ, и аспирантам, помимо своей работы по диссертации, приходилось заниматься восстановлением родной Альма-матер. «Сегодня на работы по расчистке и подготовке к ремонту двух смежных комнат, примыкающих к залу на 2-ом этаже, прошу выделить дополнительно пять аспирантов или одну лошадь», — писал в своей заявке в августе 1964 года замдиректора по хозяйственной части Лев Туркин. На аспирантах тогда буквально возили воду и… вывозили строительный мусор. Бесконечные субботники и воскресники не позволяли заняться собственно исследовательским делом. А сроки поджимали. И вот, отчаявшись, аспиранты начали массово «болеть». Придет, бывало, человек, посланный от Туркина, в аспирантское общежитие к ребятам, то есть дядям и тетям, а те лежат, градусники показывают — жар. И так длилось, пока вместо Льва Туркина не появился вдруг в общежитии Лев Эрнст. Оказывается, его тогда сделали И.О. замдиректора.

«Мужики! — обратился он к аспирантам. — Ваши градусники меня не интересуют. А докажите, что вы — не лошади и вообще никакая не скотина, что вы можете головой работать». Эрнста аспиранты обожали, в общежитии он был своим. Какие там градусники! Изо всех комнат повыходили. Собрались в коридоре 2-го этажа. Все здоровыми оказались, готовыми исполнить любое задание дорогого Левы. Считали его своим, другом.

И Лев Константинович тогда обозначил весь фронт работы, то есть все, что нужно было выполнить перед тем, как прибудет в институт бригада ремонтников.

«Вот сейчас вы знаете, что все нужно успеть сделать. А теперь сами решайте, как это выполнить, каким образом, чтоб на это вы истратили сил и времени хотя бы раза в два меньше. Сразу скажу, если работать как раньше, по-старому, то и за два месяца не управимся… Думайте. Вы не лошади, а молодые ученые. Делайте, придумывайте, как лучше, а я помогу» … Сказал — распалил ребят. И пошло, забродило в общежитии. Решили явиться на работы всем-всем, и девчатам тоже.

Опавшую штукатурку, мусор уже не вытаскивали ведрами по лестницам, а спускали вниз по канатам, не грузили на худые телеги, запряженные клячами, а собирали в огромный контейнер, из которого потом все перекидывали на пригнанный тем же Эрнстом из опытного хозяйства самосвал. И на работу выходили аспиранты уже без всякого списка, сами. И трудились-вкалывали, часов не считая. На все про все ушло чуть более недели… Потом в общежитии устроили дружеское «чаепитие». Лев Константинович праздновал со всеми. Из общежития аспиранты его торжественно вынесли на руках. До самого автобуса несли. Потому что сам Лев Константинович после такого аспирантского сабантуя был на собственных ногах не совсем устойчив, а главное, потому что его любили и очень-очень уважали…

Молодой ученый

Вскоре после ремонта в институте прошла конференция молодых ученых. Это была первая такая конференция в стране. Сначала доклады прослушивали в отделах и лабораториях. Потом каждого из отобранных на отдельских конференциях вызывал к себе в кабинет известный ученый-корифей Зубрилин Алексей Алексеевич. Почти у всех спрашивал: ну и что нового дали науке твои изыскания? Одни старались представить свои исследования чуть ли ни главными рычагами в подъеме производства молока и мяса в стране, другие довольно подробно и горячо говорили о несомненной мировой новизне собственных работ, пока профессор Зубрилин, весьма эрудированный, единой фразой не ставил взлетевшего высоко (в собственных глазах) молодого человека на землю, приводя данные, в принципе те же, но уже опубликованные, называя при этом журнал, чаще иностранный, где сие публиковалось… Впрочем, на конференцию молодых ученых он их выпускал: пусть не мировая новизна, а лишь в родном отечестве, однако: «Дерзайте, ребятки!». Молодыми считались до 35 лет.

Помню, как удивилась я, даже скорей обрадовалась, что среди нас был Лев Эрнст. «А тебя я уже корифеем считал, а ты вон оказывается, еще среди молодняка, — шутил Зубрилин. — Ладно, твои работы знаю. Достоин!» — сказал Зубрилин и внес фамилию Эрнста в число молодых ученых, кому предстояло выступать на итоговой конференции ВАСХНИЛ.

В ВАСХНИЛе нас, молодых ученых, оказалось, тьма. Полный зал! Каждому давали по пять минут времени. Первыми выходили по желанию. А потом вызывали. Вскоре стало ясно, что до меня очередь не дойдет: я одна из последних в алфавите. А вот Эрнста, несмотря на алфавит, вызвали где-то в середине второй половины сессии-конференции, когда внимание к докладывающему на трибуне ослабло настолько, что сквозь приглушенное многоголосое жужжание взбудораженных необычной встречей молодых людей уж и вовсе не слыхать было выступающего с докладом.

Эрнсту сказали, что может занять более пяти минут, а точнее, столько времени, сколько потребуется: материал того заслуживает. Теперь не помню точно содержания его доклада, но вспоминаю, как он говорил. В зале, уже утомленном довольно нудными выступлениями по материалам отдельных опытов, стояла накаленная тишина. Говорил Лев Эрнст. Нет, не молодой, точней не зеленый, как мы все, а маститый, умный, великий. Речь, полная свежих мыслей, была гениально четкой и ясной. Ему аплодировал весь зал.

Л. К. Эрнст — директор ВИЖа, официальный и неофициальный

Прошло несколько лет. Лев Константинович Эрнст стал директором нашего института. Появились новые лаборатории. Пришли десятки молодых сотрудников и не только сельхозников, но и биохимиков, биофизиков, биотехнологов, врачей… И даже математиков. Кстати сказать, математика Льва Животовского, как и других не сельхозников, Эрнст приглашал в наш институт, оценивая их лишь по двум признакам — работоспособности и уму. В институте появились научные сотрудники с медицинским образованием, с физическим, техническим и даже затрудняюсь сказать с каким (театральным, «киношным»? ). Речь идет о нашем «культурнике», заведующем клубом, а позже продюсере, известном на всю страну создателе Сочинского «Кинотавра» Марке Рудинштейне… Кстати сказать, и математик Животовский стал со временем известным ученым-генетиком. А тогда в ВИЖе апробировали все новое, что касалось животноводства и могло бы дать эффект в народном хозяйстве. Организованы были новые лаборатории, в частности лаборатория трансплантации.

Была разработана методика оплодотворения коров зиготой коровы-донора. Одновременно разрабатывали, точнее, совершенствовали, технологии замораживания зародышей, т. е. зиготы. При этом все это ускоренно внедрялось в практику. Л. К. Эрнст был главным двигателем всей этой работы. Кабинет Эрнста был открыт для общения с сотрудниками до позднего вечера, то есть на многие часы после официального рабочего времени… Конечно же, общались только по делу.

Одновременно Л. К. Эрнст продолжал усовершенствование разработанной им вместе с Андреем Цалитисом из института животноводства в Сигулде и Николаем Басовским из Пушкино автоматической системы селекции сельскохозяйственных животных, созданной, по словам математика Льва Животовского, «…на основании селекционных индексов и анализа племенной информации»… Система «Селэкс» стала востребованной в нашей стране и в мире. Осваивать систему, делиться опытом по ее использованию приезжали из всех областей России, а также из республик, прежде всего прибалтийских.

«Мне всегда везло с замечательными людьми, — вспоминает бывший вижевец, освоивший знания по генетике, математик Лев Животовский. — Я всю жизнь буду с благодарностью вспоминать Льва Константиновича Эрнста, который дал мне полную свободу во всем и направлял мой интерес в сторону генетики и селекции».

С уходом Эрнста из института в связи с его повышением в должности работа чуточку замедлилась, но не замерла. Будучи Вице-президентом сельскохозяйственной академии, академик Эрнст никогда не терял связи с родным институтом. С новой силой все задвигалось, когда из-за рубежа поступило известие о рождении из замороженного зародыша живого существа. Этим «замороженным» был мышонок.

«Будет и теленок. У нас!» — сказал тогда академик Эрнст.

Приехал он в ВИЖ. Долго ходил в сопровождении директора и его заместителя по зданиям института, изыскивая помещение для лаборатории. Домик с перекошенной дверью, где размещались работавшие время от времени виварий и бойня, должен был стать самой современной операционной, захламленные складские помещения — цехом по замораживанию с новейшей аппаратурой, а часть коридора физиологического корпуса — вполне престижным кабинетом для заведующего новой лабораторией, к которому со временем будут приезжать за опытом из других стран…

— С этой работой не управиться и за год, — говорили хозяйственники.

— За год, если спать, а если рысью, то и месяца хватит. Я уже договорился с заводами: через месяц завезут оборудование, — отвечал на их возражения Эрнст… В то время еще не было у нас ни инструментов, ни нужного оборудования, да и купить было негде. Ведь и в других странах вопрос этот был на стадии разработки.

Вот как вспоминает о том времени Раиса Кузьминична Хомякова, бывшая сотрудница машиносчетной лаборатории, созданной Эрнстом в ВИЖе в начале шестидесятых: «Еще не было надежного, апробированного оборудования, а хорошие результаты уже были. Помню, как мне к подмышечной ямке в Москве, прямо в офисе Эрнста, его секретарша Галина привязывала стеклянный флакончик с живыми эмбрионами, взятыми от коров-доноров. И я везла эту драгоценность в Дубровицы, где уже были приготовлены коровы-рецепиенты. Потом, конечно же, появилась специальная посуда для перевозки, термостаты. Лев Константинович, однако, ждать не любил».

Через полгода лаборатория сверкала… По-праздничному выглядели новые приборы и медицинское оборудование, первоначальное предназначение которых было совсем иным. Но их переделали, приспособили…

Только на инструменты и приборы было получено восемь авторских свидетельств.

— Приходилось работать и работать, — рассказывал тогдашний заведующий лабораторией трансплантации Николай Иванович Сергеев. — Академик держал нас на проводе. О ходе работы мы докладывали ему ежедневно, иногда в день по нескольку раз. Он в свою очередь помогал нам решать вопросы быстрее.

Проблемы по технике получения эмбрионов и трансплантации их коровам-реципиентам пришлось решать методом апробации, так как надежных литературных данных в то время еще не было.

Уже через год после открытия лаборатории получен был ожидаемый результат: у беспородной первотелки-реципиента родился совсем на нее непохожий, породистый бычок. А еще через три года, в 1980 году, в Дубровицах родился теленок, развившийся из замороженного эмбриона. Его так и назвали Замороженный. Первый в мире такой теленок появился в 1979 году в Бельгии. Там работали над этой проблемой более десяти лет.

«…Нам надо было сделать это в кратчайший срок, — вспоминал о том времени Н. И. Сергеев. — Когда кто-нибудь заикался о времени, академик Эрнст буквально закипал: «Нельзя нам ждать десять лет и год ждать нельзя. Надо за месяц освоить…»

И осваивали, разрабатывали методики, принимали и обучали стажеров из других институтов, старались внедрять в производство…

И все это было в то полусонное застойное брежневское время всеобщего пофигизма и процветания «несунов».

Генетик, селекционер, биотехнолог Эрнст и вопросы кормления

Деятельность Льва Константиновича, огромная, охватывающая многие коллективы научных работников ВИЖа и целого ряда институтов, не ограничивалась работами по селекции и разведению, по созданию автоматической системы «Селэкс», а также трудами по замораживанию и трансплантации эмбрионов, а затем и по генной инженерии, получении трансгенных животных. Эрнст понимал, что без решения вопросов по кормлению сельскохозяйственных животных успешное внедрение системы «Селэкс» возможно лишь в отдельно взятых хозяйствах, где достаточно кормов. А вся огромная страна СССР? А Казахстан, Поволжье, определенные зоны Сибири, где урожаи в большей степени зависят от Господа Бога? Как в тех условиях, в зонах с рискованным земледелием внедрять план селекции по улучшению породных качеств скота? Ведь при бескормице, на рационе в основном из соломы, местный беспородный скот худо-бедно зимует, выживает, тогда как породистые, высокопродуктивные животные просто погибают.

«Рост продуктивности крупного рогатого скота на 24% обеспечен наследственностью, на 17% условиями содержания и почти на 60% кормлением», — не переставал повторять Эрнст, уже академик. Он не только говорил, но, как всегда, действовал, давал задания отдельным сотрудникам и целым лабораториям по непосредственному испытанию так называемых нетрадиционных кормов: различных видов водорослей, белка одноклеточных, дрожжей… По его инициативе была создана в нашем институте временная лаборатория по производству белкового корма из мушиных личинок, опарышей. Опыты на цыплятах по испытанию этого корма прошли успешно.

Проблема белка в кормлении сельскохозяйственных животных в нашей стране считалась тогда первейшей. И специалисты по кормлению, стремясь решить ее, рекомендовали использовать даже и небелковый азот, в частности мочевину. В некоторых случаях она действительно помогала, но чаще не давала никакого эффекта, или вызывала массовые отравления скота… Это было в 50-е годы. А в 60-70-е стали выпускать высокобелковые дрожжи БВК, сырьем для которых были отходы нефтяной промышленности. Селекционер-генетик Эрнст ко всем этим работам присматривался, многими сам руководил. ВИЖ в пору его директорства буквально кипел деятельным энтузиазмом.

К нам, помню, тогда зачастили на стажировку иностранцы. Приезжали из Германии, Австрии, Чехословакии, Югославии и других стран.

Стали ездить и сотрудники ВИЖа в зарубежные командировки: на симпозиумы, конференции, по обмену опытом…

Заслуженный деятель науки РФ, почетный ветеран ВОВ профессор Клинский Ю. Д. об академике Эрнсте

Со слов Ю. Д. Клинского записала Э. Г. Филипович

Пожалуй, из всех вижевцев я дольше всех знаю Эрнста, с 1952 года. В том году я зачислен был в институт Ветеринарной дерматологии. Наш институт хорошо контактировал с ВИЖем. В частности, проводили общие молодежные вечера, встречи.

Было 7 ноября 1952 года. С утра мы все ходили на демонстрацию. Сталина тогда увидеть не удалось, а Ворошилов, Молотов, Микоян… махали нам с трибуны, и мы восторженно кричали «ура». А потом собрались на праздничный вечер. Все молодые, веселые. Пели, танцевали, читали стихи… И выходит вдруг вперед аспирант-вижевец, высокий, статный, красивый… Поднимается на трибуну и, подражая артисту Щукину, картавым голосом и характерными жестами стал изображать вождя пролетариата. Мы от смеха чуть не лопаемся, но подавляем все в себе: это же Ленин… Боялись даже показать, что нам смешно. Помню, с каким страхом и восторгом смотрели мы на этого аспиранта. «Ой, какой смелый человек!» — тихо говорили о нем. То был Лев Эрнст. Через пару лет он блестяще защитился и какое-то время (недолго) работал в ВИЖе младшим научным сотрудником, а потом несколько лет был доцентом в Кировском сельскохозяйственном институте.

Чуть позже, после защиты кандидатской диссертации я уехал из Москвы на работу в Ставрополь, а когда вернулся в Москву и поступил работать в ВИЖ, Эрнст Лев Константинович уже в институте работал, проявляя свойственную ему огромную активность. Будучи сотрудником отдела скотоводства, ведя исследования по селекции и генетике, он организует новое для того времени дело — использование счетных машин в племенной работе и в частности в селекции. У него выходит монография: «Машины считают». На достигнутом Лев Константинович не останавливается, с помощью электронных счетных машин он создает так называемую систему «Селэкс», которая позволяла значительно ускорить работу по племенному улучшению стад скота. Его учениками и последователями стали аспиранты и сотрудники ряда других институтов страны, в частности Прибалтики. Одновременно он вел и большую организаторскую работу как член бюро института и замдиректора, а с начала семидесятых годов — как директор института. Под его руководством был создан в ВИЖе крупный отдел — технологии животноводства. Началось сотрудничество с ГДР и Чехословакией…

Эрудированный завотделом эндокринологии и секретарь парткома института Ю. Д. Клинский всегда был помощником и надежной опорой Л. К. Эрнста.

В то же время с молчаливого «попустительства» директора ВИЖа Эрнста партийный секретарь Клинский тайно от всей общественности института, в том числе и членов партийного бюро, хранил в одном из помещений своей лаборатории спасенные им же бесценные иконы Дубровицкого храма, что было в то время (начало семидесятых) опасной крамолой.