Эта книга — для взрослых,
которые когда-то были детьми,
и для детей, которые станут взрослыми.
***
Всю жизнь искала я ответ
на то, чему ответа нет,
всю жизнь я думала о том,
зачем? куда мы? где мы?
Об этом и фотоальбом —
Фотопоэма.
Фотопоэма? Да и нет,
ведь «photos» — означает «свет»
(Небесный свет или Земной —
здесь нет дилеммы),
и, значит, созданное мной —
Светопоэма…
«Я тень свою оставлю на Земле…»
Перед закатом фотоаппарат,
когда стояла я спиною к солнцу,
нечаянно запечатлел на снимке
огромную, в три роста, тень мою.
Душа всегда готовится к зиме —
весна вокруг или в разгаре лето…
Я тень свою оставлю на Земле,
хотя б на фото, — в окруженьи света.
***
В этой книге
и взгляд мой, и сердце, и голос,
это соло моё,
хоть и странное соло —
о Природе живой,
как о самом прекрасном.
о Природе вещей,
где так много неясного.
о Природе души —
это тоже Природа, где погода своя
и своя — непогода, о желаньи души — я надеюсь,
нетленной, — оставаться
живою частичкой Вселенной…
*
Мгновение
Мгновение… Оно — живое.
В нём нет застоя. Нет покоя.
Оно изменчиво. Беспечно.
Неуловимо быстротечно.
Оно как вдох, как часть дыханья.
Оно — и первое свиданье
с любой частицей Мирозданья.
Эти три октябрьских мгновения
мне — три вдоха для вдохновения.
Вдохновение
Люблю стоять над отраженьем —
пусть это даже просто лужа:
моей душе так остро нужен
тот, новый, зыбкий сдвиг, смещенье
того, что стало отраженьем.
О, краткий миг преображенья,
едва заметного другим!
Он для меня — уже движенье,
начальный слог стихотворенья,
а в нём — Природе светлый гимн,
тот гимн, что всем земным поэтам
не завершить за вечны лета.
И с неосознанным томленьем,
всё нарастающим волненьем
касаюсь я листка тетради…
А началось всё с отраженья,
с едва заметного движенья
на водной глади.
Отдельное и Общее
Здесь, в облаке, отдельно взятом,
гореньем внутренним объятом, —
мне явлена вся мощь заката
так ярко, яростно и зримо,
так сущностно и так неповторимо…
И так во всём. Всегда, во всём,
что видится нам как Отдельное,
являет Общее объём
и полноту — почти предельную.
Но в том коротеньком «почти»
начало долгого пути —
к познанью, к поиску, к слиянью
с судьбою общей — Мирозданья —
твоей души, отдельно взятой,
гореньем внутренним объятой.
Post Script.
Твоей душе, отдельно взятой,
гореньем внутренним объятой,
желаньем поиска охваченной, —
так много в жизни предназначено,
так много в жизни предначертано —
для общего, почти бессмертного.
Но… что ещё есть в том «почти»?
Иди. И узнавай в пути
Сиюминутное и Вечное
Здесь шмель колдует в чашечке цветка,
дрожат на листьях капельки дождя…
Душой и плотью в миг тот уходя,
о Вечном я не думаю. Пока.
***
Был миг отчаянных сомнений…
И мне подумалось тогда:
жизнь — это лишь поток мгновений
из Ниоткуда в Никуда.
Потом от мига не осталось
и лёгкой тени, и следа…
И мне подумалось тогда,
что горький миг — всего лишь малость,
и даже горе, так уж сталось,
и даже горе — не беда.
А что — беда? То знаю я?
В живом пространстве Бытия
есть всё… Но здесь, в июне, летом,
зачем, зачем сейчас об этом,
когда вокруг — потоки света,
и неба синь, и листьев шелест…
Тогда… какой же я «пришелец»
из Ниоткуда? В Никуда
я тоже не спешу явиться.
Тогда зачем же суетиться,
решать, что — горе, что — беда?
Себе сказав — не суетись,
до вечного сейчас нет дела,
я вдруг сумела обойтись
тем, что здесь рядом — зеленело,
цвело, от ветра шелестело,
тянулось ввысь, летало, пело,
творя своё святое дело —
творя обычной жизни вязь,
всего со всем живую связь.
И лишь тогда — не суетясь! —
так жадно, так не торопясь,
так детски-безоглядно, смело
я предалась душой и телом
сиюминутно-быстротечному…
А что иное
полнит
Вечное?
Идеальное и Реальное
Средь тревог и обид, средь непрошеных слёз
вспомню крошечный, мною придуманный, плёс
с отраженьем небес, с отраженьем берёз.
И в пространстве том — мной нарисованных грёз —
оживает душа, высыхает от слёз,
и светлеет в ней, ширится крошечный плёс
до масштабов иных, до пространства реального…
Приглашаю и вас в ту страну идеального,
где расклады свои и свои постижения.
А начало всему — лишь берёз отражение
в тихой заводи в августе этого года,
в предосеннюю, ясную чудо-погоду.
Единой тропою
Есть тропы земные и тропы небесные —
и как же бродить мне по ним интересно!
Брожу по земным — и слагаются песни.
О чём? Ну конечно же — о поднебесье.
Брожу по небесным я тропам — земное
мгновенно является в песенном строе.
Небесные тропы и тропы земные
приводят меня в измеренья иные,
где всё неразрывно и радостно слито,
и щедро, распахнуто, жадно открыто
тем странникам вечным, что песни слагают,
не разделяя… не разделяя,
считая Небесное всё и Земное
единым и слитным — Единой тропою.
Свой остров
И остров свой есть у меня…
И ночью, и средь бела дня,
и в зной, и в снежную пургу
я побывать на нём смогу.
И не помеха мне погода —
дожди и ветры, грязь и снег,
в любое время дня и года
принадлежит мой остров мне:
его закаты и рассветы,
и сумерки, и буйство лета,
его просторные поляны,
и дух земли — такой медвяный…
Там всё вокруг — ни взять ни дать! —
Природы свет и благодать.
Но где же остров тот далёкий?
Далёкий? Нет, достанет око
тот остров: выйду на балкон —
и предо мной предстанет он
живым началом лесопарка,
судьбы нечаянным подарком,
Природы первозданным зовом…
И, побывав в краю ином,
я возвращаться буду снова
к тебе, мой остров за окном.
***
А это — мой остров в минуты заката,
струящейся радугой щедро объятый,
объятый так ярко, так радостно-зримо,
что скоро потянутся к нам пилигримы
вкусить Благодати земной и небесной,
которой везде есть и время, и место.
Здесь чувствую так полномерно и остро я,
что радуга — да! — начинается с острова,
и радуге этой я жадно внимаю,
и вижу вдруг — с неба нисходит вторая…
Земные огни
Вдруг показалось… иль приснилось мне,
послышалось, что где-то в вышине
душа живая горько, тихо плачет.
Взмахнув крылами — ну а как иначе? —
преодолев земное тяготенье,
прозрачной, лёгкой, призрачною тенью
я взмыла вверх, решимости полна…
Пятном далёким брезжила луна,
был воздух густ и тёмен, и зернист —
уже не воздух, а само Пространство,
куда наш путь земной, что так тернист,
ведёт нас всех с упрямым постоянством.
…Огни земные светом из окна
о возвращеньи мне напоминали,
а круг луны — о, как близка она, —
меня манил в неведомые дали…
Но… почему такая тишина —
ни плача здесь, ни шороха, ни звука…
А там, внизу, из каждого окна
меня и дом, и свет земной аукал.
«Ау-у… вернись, там пусто и темно,
а здесь огнями хоть одно окно
в любую ночь, всегда, — освещено…»
И, крылья опустив, я пала вниз,
от сна очнувшись перед приземленьем.
Спасибо вам, часы мои ночные,
полёты, в коих выпало понять:
они во мне — мои огни Земные,
и тернии Земли, и благодать.
Точка света
Днём, случайным средь множества дней,
на тропинке забытого сада
паутины ветвей, паутины ветвей
я коснулась нечаянным взглядом.
Так бывает и в нас
в некий, горестный, час:
перепутаны тонкие нити
наших споров с собой,
наших связей с судьбой —
вязнем мы в паутине событий.
В паутине житейских баталий,
суеты и привычных реалий,
в паутине тоскливых сомнений,
неудач, передряг, невезений…
Но потом… донесенный ли ветром?..
тихий свет, словно солнце сквозь ветви,
вдруг проступит в душевной глуби…
Тихий свет… И пойдут на убыль
те бесчисленные печали,
что нам жизнь по сей день омрачали.
А за ними и все невзгоды,
все житейские непогоды,
неувязки, тревоги, сбои,
растворившись, сольются с тьмою.
И останется только это —
точка света в душе, точка света,
что осветит — я верю! — собою
всё, что мы называем Судьбою.
Точка света всё ярче, сильней —
этот свет мне насущнее хлеба!
…В паутине ветвей, в паутине ветвей
проступают и Солнце, и Небо.
Прозрение
Бывают дни, что круги ада, —
в них дух разлада и распада,
и очевидно лишь одно:
как много, Господи, нам надо,
как мало, в сущности, дано.
Тогда, отчаяньем ведома,
бегу из сутолоки дней,
и лес, что в двух шагах от дома,
дает приют душе моей.
И в миг, когда на сердце камень
житейских распрей и обид,
дано мне ствол обнять руками
и одиночество избыть.
И, прислонясь щекой к берёзе,
я не пытаюсь отличить,
её ль, мои ли это слёзы
стекают землю окропить…
И лишь пройдя сквозь круги ада,
сквозь все невзгоды и печали,
в конце пути, а не в начале,
понять мне было суждено:
как мало, в сущности, нам надо,
как много, Господи, дано.
Созерцание
— Это — нежность. Просто нежность.
Неба синь. И — белоснежность
облаков на этой сини…
— А ветвей штрихи и линии?
— Это — тоненькие нити
нашей связи с Мирозданием,
это — ниточки наитий,
что ведут к самопознанию.
— Вы меня не убедите.
— Что ж, начните… с созерцания.
Зелёные волны
Мне кажутся волнами, кажутся волнами
зелёные кроны, что ветром наполнены.
Они не сравнимы с морскою волною,
что радует нас красотою земною, —
зелёные волны царят в поднебесье
как музыка сфер, как дыхание весей,
меня поднимая своей красотою
над всею житейскою суетою.
И если вдруг вспомню те кроны невольно я —
рассудком я их воскресить не вольна, —
дыханием чистым, зелёными волнами
прихлынет к моим берегам тишина.
И если душа моя знает, что где-то
в сомнениях тонет душа утомлённая,
туда посылаю я волны зелёные
Добра и Любви… И Надежды. И Света.
***
Не стану
доводить до совершенства
любой из снимков
суть его в ином: на каждом — миг, окрашенный блаженством
присутствия — в Небесном и Земном
…Это я рисовала Светом. Я. Сама. Рисовала. Светом. Зимний вечер. И полдень лета. И весенних ветвей размах. Все «увы…» свои, все свои «ах!»
Это я рисовала Светом — он душой моей был и кистью, когда я рисовала листья
красно-желто-зелёного цвета, когда я опускала тени
крон, стволов на поляны весенние…
Это я рисовала Светом. И спасибо Свету за это
«Лучи
Светила, льющиеся наземь…»
***
Лишь миг назад всё было как во мгле
и серыми казались краски жизни…
Вдруг эти блики Солнца на земле —
как радости нечаянные брызги.
И тягой к свету полнится душа,
в нём растворяя тайное, печальное,
и тает грусть, как облачко случайное,
что мимо проплывает не спеша.
***
О, Солнце, мгновенно под светом твоим
всё в мире становится дивно иным…
***
Вопреки прогнозам спорным,
отдохнув слегка в ночи,
из-за туч, угрюмо-чёрных,
Солнца вырвутся лучи.
***
А потом рванутся наземь:
«Мы согреем, мы окрасим
в синий — небо, в жёлтый — листья,
что на веточках зависли.
Всё оденем, если надо,
в очень светлые наряды,
в очень светлые обновы…»
И лучи сдержали слово.
***
Здесь ветви, потемневшие от холода,
в лучах рассветных отливают золотом.
***
Во дни разлук,
тревог,
сомнений
в душе
как талисман
я берегу
закат
и лес,
и голубые тени
на розовом снегу.
***
В весенний день и в летний, и в осенний
всё, что под Солнцем, оставляет тени.
***
Сквозь капли дождя, что видны на окне,
сквозь грусть, что в душе затаилась,
ты, Солнце, я знаю, прорвёшься ко мне,
чтоб жизнь моя вновь осветилась
надеждой (а как без надежды прожить?),
любовью (ещё не иссякшей и верной),
и — словом, чтоб лучший из гимнов сложить
твоей благодати… Высокой. Безмерной
***
Мне Солнце — друг. А как иначе — друг,
когда все окна в комнатах — на юг!
И радует шестнадцатый этаж,
и путается Солнце в занавесках,
а там, за ними, голубой мираж —
небесная прозрачная завеса.
И горизонта линия видна,
а крон не различаю — только помню…
И всё — со мной, я с этим не одна
в тиши своих, обжитых с Солнцем, комнат.
***
Из настроенья полусонного,
мгновенно вызволит меня
снег, заискрившийся на солнышке
средь бела, бела, бела дня.
***
Томительным покоем всё объято
на Небе и Земле.
И Солнца круг в последний миг заката
был явлен мне.
Сплетеньем судеб и страстей,
и крон сплетеньем, и ветвей —
жизнь так сплетеньями богата!
Но этот миг… последний миг заката…
***
Полоской яркой отделил закат
ночь, что придёт, от дня — почти вчерашнего,
а завтра будет утро, снегопад
и снег — ещё стремительней, бесстрашнее.
***
А наутро — рассвет и чистейшее зимнее небо,
новый день — продолженьем всех прожитых лет,
и надежда, и свет — что порою насущнее хлеба…
Может, хлеб наш насущный — и есть та надежда и свет.
***
Всего лишь три дня между этими фото…
Но это для Солнца — совсем не работа,
а лишь появленье, а лишь появленье
в хорошем — весеннем уже! — настроении…
***
Апрель. И в небо рвутся почки.
И птиц незримые комочки
такие выдают нам трели,
что сразу ясно: мы — в апреле!
И в знак особого доверья
все почки «распушили перья»,
и мне напомнили те почки
цыплят пушистые комочки…
***
Тропинка к Солнцу
Тропинку видишь впереди?
Путь к свету, к Солнцу — вот он, рядом.
Пройди его не только взглядом —
всей плотью медленно пройди.
Неспешно, бережно, с доверьем
рукой погладь кору деревьев.
Вдохни все запахи вокруг,
подставь лицо дыханью ветра,
включи внимание и слух —
пойми, о чем здесь шепчут ветви.
Всему на свете удивись
и, словно в детстве, давнем, милом, —
босым и радостным! — коснись
земли, её горячей силы.
И, слившись с этой красотою,
возьми её в себя, с собою —
на жизнь, на память. На уход —
да будет он далёк и светел…
Но не о нём здесь шепчут ветви.
Не им здесь дышит небосвод.
***
Так пронизано светом пространство вокруг,
что сквозь лист проступает отчётливо ствол.
Это Солнце — живого источник и друг
нам являет своё волшебство-естество.
***
Здесь время дня и время года
так ясно явлены Природой.
Здесь всё — и вечность, и мгновенье,
и жизнь, и свет, и озаренье.
***
Весна. И первая трава.
И солнца мягкое сиянье.
И ветра чистое дыханье.
И кругом, кругом — голова,
и сердце учащённей бьётся,
и это — вместе всё! — зовётся…
— Весной?
— Не только. Жизнью, светом…
— А если нам… спросить поэта?
— От нас восторга не тая,
волшебным мигом Бытия
он тут же назовёт всё это.
***
Когда в душе наведены мосты, налажены порушенные связи, пусть под ногами хлябь и комья грязи — ты ощущаешь радость высоты
А запрокинешь голову, и там — и в небесах и в ближнем поднебесье — такой покой, такое равновесье, что воспаришь душою к небесам
И даже если тучи набегут, в их чёрных, развевающихся гривах
предвосхитишь ты радугу-дугу: все семь цветов и сотни переливов
И ощутишь — единым вдохом, разом, — и этого рассудку не отнять: лучи Светила, льющиеся наземь, — дарованная сердцу благодать
О чём ты, Небо, спрашиваешь нас?
Синь неба, белоснежность облаков,
освобождают душу от оков
усталости, сомнений и бессилья.
Но даже там, в небесной ясной сини,
да, даже там, — подчёркнутый, чуть косо! —
стоит упрямый, вечный знак вопроса.
Смотрю, смотрю, не опуская глаз…
О чём же Небо спрашивает нас?
Во что мы верим? И куда идём?
Что ищем мы? И что в душе несём?
Какие беды, боли и обиды
возьмём с собой, в небесную обитель?
Но мы не знаем даже — мы откуда!?
И только чудо… только если чудо…
«Сначала
было Небо для меня…»
Сначала было Небо для меня…
И потому внимала жадным взором
там, в вышине, немыслимым узорам
ветвей в лучах закатного огня.
Потом стволов я различила строй
и, прислоняясь к плоти их корявой,
обнять, объять хотела все дубравы,
что в снах являлись мне ночной порой.
Так, приближаясь медленно к Земле,
сначала взглядом, а потом всей плотью,
я зависала на высокой ноте —
песнь о земном не удавалась мне.
Но вспомнилось, как давнею порой
цветы я собирала на пригорке
и предо мной — раскидисто и гордо —
чернели корни на земле сырой.
И в этот миг — мне не забыть о нём! —
всем существом я ощутила Землю…
Земля и Небо — вы мой свет и дом,
вам, нераздельным, я отныне внемлю.
***
— Я грозное Небо считаю прекрасным.
Прекрасно и Небо спокойное, ясное.
— А мне и бесстрастное — всё благодать.
— Но что же ты этим хотела сказать?
— Немного дидактики, очень недлинной:
и крайности жизни, и жизни контрасты
нам жить помогают азартно и страстно.
И — верность хранить «золотой середине».
***
Два облака белых — как мать и ребёнок,
что за руки держатся перед грозою.
Они — словно Свет перед грозною Тьмою…
***
Из облака на синем Небе
ветвями чудо проросло…
И мне бы так творить, и мне бы…
Но у меня лишь ремесло —
копировать живую данность,
себя ругая за бездарность.
И всё же… всё же… я сумела
(и это тоже, тоже — дело!)
и различить, и полюбить,
и фотоснимком сохранить
то вдохновенное мгновенье.
…И в ремесле есть со-творенье.
***
Ветвей пленительная вязь…
Вглядись, вглядись, не торопясь,
в такое сложное сплетенье…
А Неба тихое свеченье
поможет ощутить нам связь
со всем высоким, что нетленно
и в необъятности Вселенной.
***
В том высоком небесном свечении,
в том огне, в том живом полыхании
Жизнь, Надежда, Любовь, Вдохновение
обретают второе дыхание.
***
Пожар на Небе — не земной пожар:
в нём не сгорят земные наши блага.
Пожар на Небе — страстность и отвага,
и творчеству — неоценимый дар,
что рифмами ложится на бумагу.
***
Узор ветвей и нежность облаков,
едва плывущих по небесной сини,
освобождают душу от оков
усталости, тревоги и бессилья…
***
…А запрокинешь голову, и там —
и в Небесах и в ближнем поднебесье —
такой покой, такое равновесье,
что воспаришь душою к Небесам.
***
И даже если тучи набегут,
в их чёрных, развевающихся гривах
предвосхитишь ты радугу-дугу
все семь цветов и сотни переливов.
***
Движение, скорость в том облаке белом,
как будто умчаться оно захотело
от грозной погони, от чёрной погони,
где чёрные тучи — как чёрные кони!
А мне-то, казалось бы, — что мне за дело
до тучи гривастой, до облака белого?
Но черные гривы летящих коней
и белые гривы летящих коней
мне помнить дано до скончания дней.
«Вы так близки мне, облака…»
***
О, Господи… какие облака…
И тянется, и тянется рука
запечатлеть — в рисунке ли, на фото —
высокую — Небесную! — работу…
Здесь, волю дав воображенью, мы
увидим туч чернеющих холмы.
Чуть выше взгляд — и перед нашим взором
предстанут туч чернеющие горы.
***
А это — чем не сфинкс, не лев крылатый,
голубизной небесною объятый?
И, может быть, в стихии грозный час
он защитит от новых бедствий нас…
***
Есть в небе тропинки свои и дороги.
Они нас уводят от чувства тревоги,
от разных напастей — обида, беда ли —
в такие прекрасные светлые дали…
***
Вы были целостным, большим,
хоть были неба частью,
и сверху — свыше! — боль души
смягчали мне участьем
***
Но на моих, моих глазах,
здесь и сейчас — увы и ах —
от ветра, может быть, увы,
вдруг… стали рассыпаться вы.
***
Зимой и летом, и весной,
в любое время года,
вы, облака, всегда со мной —
как дар самой Природы.
Вас, виденных воочью,
я вспоминаю ночью,
и память та светла, легка —
вы так близки мне, облака.
Вы были целостным, большим,
хоть были неба частью,
и сверху — свыше! — боль души
смягчали мне участьем.
Но на моих, моих глазах,
здесь и сейчас — увы и ах —
от ветра, может быть, увы,
вдруг… стали рассыпаться вы.
…Зимой и летом, и весной,
в любую непогоду
вы были, облака, со мной,
внимая с небосвода
на то, как я живу, дышу,
на радость и тревогу…
И вот теперь я вас прошу,
вас, тех, кто ближе к Богу,
я так прошу вас, облака,
вас, виденных воочью:
хотя б на час, на миг, пока, —
не рассыпайтесь в клочья!
***
Вы объяснить сумели мне бы,
да, Вы, Божественное Небо,
как в мире, суетном без меры,
нам относиться к Знакам Веры?
И тихо мне сказало Небо:
— Заботясь о насущном хлебе
и о душе, — не суетитесь,
в меня внимательней всмотритесь:
я то спокойно, то сурово,
то радостно, а то печально…
Важней не Знак, а Вера в Слово,
что есть (и было…) — изначально.
***
Потом, совсем потом, уже в тиши
скажу себе, припомнив птичью стаю:
не всё — не всё! — разгадывать спеши,
в душе храня Небес живую тайну.
***
Осенние кроны и синь поднебесья
так слиты, как слово и музыка в песне.
А разум стремится понять, разгадать —
земная, небесная то благодать?
Но сердцу не нужно такого деления —
дороже ему этот свет единения…
«Ты, Дерево, живое существо…»
Ты, Дерево, — живое существо
по-своему изогнут каждый ствол,
причёска — крона, рубище — кора…
А осенью, когда придёт пора, меня обнимет жёлтый листопад — кудрей твоих пленительных каскад. Восьмое чудо, чудо из чудес, о, Дерево, ты и одно мне — лес!
***
Слов не ищи — молчаньем отзовись
на эту красоту, на эту высь,
на сочетанье нежности и силы,
на единенье Неба и Земли,
на Дерево, что их соединило…
И этой нераздельности внемли.
Врастая корнями в Землю,
а кроной держась за Небо,
ты, Дерево, подтверждаешь
жизнью своей и статью,
что нет ничего надёжнее
и нет ничего дороже
той «золотой середины»,
что жизни даёт устойчивость.
Но Человек — исключение
из этих природных правил —
мечется между крайностями…
Но этим живёт и — творит.
Как в природе этакое строится?
Как в Природе этакое строится?
Трое — вместе… А точнее — Троица.
…И вьюги-метели мели,
и ветры холодные дули,
но вместе деревья росли
и к небу листву дотянули.
Стволы и корни
Стволы и корни. Их не разделить:
из них, по ним Природа тянет нить
к зеленым листьям, их живому буйству…
Не отходи. Дыши. Учись. Любуйся.
Стволы и листья
От земли совсем недалеко
из ствола пробились к свету листья…
И на сердце сразу так легко,
и светлей, спокойней, мягче мысли.
Кроны
Кроны — как высокие короны.
А над ними — выше, выше, выше! —
звуки сфер, небес святые звоны…
Только я не вижу и не слышу,
даже взгляда вверх не поднимаю, —
только кронам я сейчас внимаю.
***
Душа наполненно-светла:
я праздную — о нет, не дату,
а золотые купола
берёз в сиянии заката.
***
О, если с балкона, хотя бы с балкона
смотреть на осенние пышные кроны,
на это природное животворение —
решишь, что ты птица в высоком парении…
***
Зима. И кронам оголённым,
в себе самих почти уединённым,
не тягостно, не страшно и в ночи.
Всмотрись в их очертанья. Помолчи…
Их высь зовёт. Уже почти отживших.
Отзеленевших в юности своей.
Но светел дух. Дух не бывает «бывшим».
И высь зовёт. Чем дальше — тем сильней.
Ветви
Ветвей чернеющих узор,
тревожно-трепетный, печальный
и, словно в горький миг прощальный, —
судьбе неведомой укор.
***
Обычные ветви,
обычные ветки
немыслимо разной —
весенней! — расцветки.
А в их сердцевине —
весенние соки,
что поят цветы
и соцветья, и листья…
И тают, и тают
тревожные мысли,
в том животворении —
светлом, высоком.
Ветви и листья
Там, в вышине, вы, листья, как на троне, —
на гордой, в небо устремлённой кроне.
Но холодом сменяется прохлада
и наступает время листопада,
и кроне вас приходится терять…
А ветви, что внизу вас поддержали,
вас бережно и нежно покачали,
не торопясь на землю отпускать.
Листья
Наши краски сравнимы лишь с солнцем —
и свежи, и чисты, и легки.
Почему ж увяданьем зовётся
это с чьей-то «нелёгкой» руки?!
***
Сошёл листопад на поверхность пруда,
у берега чуть зеленеет вода,
а жёлтые листья поодаль, на кронах
(на их очертаньях, в воде отражённых), —
как будто на легком и прочном плоту…
Те листья — живые: они — на плаву.
***
Неужели, неужели, — шепчут листья, —
мы когда-то жили там, в небесной выси
и так ярко, так азартно зеленели,
и меж нас звучали птичьи трели?
Неужели? Неужели? Неужели…
***
Там, в небесной чистой выси
вижу листья. Просто листья,
что на веточках повисли.
Отжелтели. Потемнели.
На невидимых качелях
откачались на ветру.
Я такими, да, такими,
листья, в память вас беру.
***
Когда последний лист на твердь ложится —
предзимнюю, холодную и серую —
во мне земное тленности боится,
ну а душа — в своё бессмертье верует.
Как лист, уже коснувшийся земли,
как мысль, что забывается невольно,
как легкий звук, растаявший вдали,
уходит Время — тихо и не больно,
расставив меты на своём пути…
И я хочу однажды так уйти.
Последний лист
Что видим мы — то знаем мы?
Нет — если только взгляд коснулся,
а строй душевный не проснулся…
Не до земли, а до зимы
тот лист последний дотянулся
А этот лист упал на снег
и там — один — не прозябает,
и снится, снится ночью мне…
И одиночество снимает.
Стволы
Как две свечи — берёзы два ствола:
одна свеча — гореть не захотела,
другая — светоносною была
до гибельного часа, до предела.
***
Я знала дерево, что сбросило кору.
Зачем оно свой облик изменило?
Какая, мне неведомая, сила
его так обнажила на юру?
А это Дерево? Оно — не на юру,
но тоже, тоже сбросило кору,
и та же, мне неведомая, сила
его так беспощадно обнажила.
***
Причудливо изогнуты стволы.
Судьбой? Стихией? Что одно и то же.
Из них когда-то сделают столы,
но их сегодня это не тревожит.
Кора
День летний, а душа, как в октябре.
Опять спешу, но в грустно-вечном беге
вдруг различу не будущие снеги,
а юные, зелёные побеги
на старой и морщинистой коре.
***
У коры берёзовой невольно я
задержала взгляд свой и шаги:
ромбы, пирамиды, треугольники,
контур волн, зигзаги и круги…
Что же нам пыталась рассказать
этих иероглифов печать?
***
Здесь на коре берёзовой, осенней
вдруг пламени я вижу языки —
отчётливы они и высоки,
как память о берёзовых поленьях,
что падали в очаг тепла домашнего
или в костёр, где жгли еретиков,
ну а вчера, к закату дня вчерашнего,
вдруг стали темой для моих стихов.
***
А здесь, а здесь — всю ночь и на заре —
любовник спал в объятьях девы милой
и обнимал её с сердечным пылом…
Ну а берёза на своей коре
его кардиограмму отразила.
***
Вот птица многокрылая. Она
так жадно к Небу, ввысь, устремлена.
***
И абрис древних, вечных пирамид
кора берёзы на себе таит
***
А это — чем не колокол, чей звон
ветрами до берёзы донесён?
***
У коры берёзовой невольно я
задержала взгляд свой и шаги: ромбы, пирамиды, треугольники, контур волн, зигзаги и круги…
Что же нам пыталась рассказать
этих иероглифов печать?
Здесь, на коре берёзовой, осенней
вдруг пламени я вижу языки —
отчётливы они и высоки,
как память о берёзовых поленьях,
что падали в очаг тепла домашнего
или в костёр, где жгли еретиков,
ну а вчера, к закату дня вчерашнего,
вдруг стали темой для моих стихов.
А здесь, а здесь — всю ночь и на заре —
любовник спал в объятьях девы милой
и обнимал её с сердечным пылом…
Ну а берёза на своей коре
его кардиограмму отразила…
Вот птица многокрылая. Она
так жадно к Небу, ввысь устремлена.
И абрис древних вечных пирамид
кора берёзы на себе таит.
А это — чем не колокол, чей звон
ветрами до берёзы донесён?
…О, тайные Природы письмена, в вас Мирозданья летопись видна
***
Бросаю взгляд неспешный свой окрест
и на коре берёзы вижу… крест.
Мне издали казалось — тот надрез
безжалостною выполнен рукою.
Но подхожу… да нет же, этот крест
был сотворён Природою самою!
И бросив взгляд на Дерева вокруг,
своей любви к ним сохраняя верность,
я поняла почти внезапно, вдруг,
что этот знак — судьбы закономерность,
что Дерева (да, каждое из них!)
ненужными сомненьями не мучась,
сквозь годы прорастая, каждый миг
несут свой крест — свою земную участь, не тяготясь ни вьюгами, ни зноем
вершат предназначение земное:
жару смягчая долгожданной тенью,
нас укрывают под своею сенью
и крон высоких тихим шелестеньем
дают надежный радостный приют
для птичьих гнезд и птичьих песнопений —
пускай себе летают и поют,
и в твердь земную уходя корнями,
над нею гордо высятся — веками!
И всею сутью, всей своей природой,
в любое время ночи, года, дня,
в хорошую погоду, в непогоду —
стремятся к Небу, зову свыше вняв,
чтоб, всё связав в живую жизни нить,
нас вечной тяге к Высшему учить…
***
Всмотритесь в очертания корней
и корневищ, распластанных на тверди: там, под землёй, им, как словам в конверте, казалась жизнь теснее и темней
Читайте их немые письмена — они о многом рассказать сумеют: о глуби, что нам чаще не видна, о выси, что неведомым полна, к которой Всё Живое тяготеет
О том ещё… нет, продолжать не стану. Читайте сами. Жадно! Неустанно!
***
Они — всему опора. Прочность. Сила.
Без них всё рухнет, быстро канет в Лету.
Но… нежности душа их запросила:
что ей, живой, опасность и запреты?!
И корни пробиваются на свет
испить его как сладостное зелье,
и медленно — из тьмы, из подземелья —
ввысь прорастают через толщу лет.
Корням одежда грубая дана,
и зеленью их лето не оденет,
но… пусть хотя бы бабочка… одна…
их крылышком пленительным заденет.
Пни
Мы — пни. Обрубки. Жертвы топора.
Его следы болят на нашем теле.
Мы — пни. Обрубки. А была пора —
мы кронами по небу шелестели.
***
Да, я лишь пень. Что можно ждать от пня?
Но — одного из тысячи безликих —
причудливо украсили меня
Судьба, Природа, солнечные блики.
***
Осенний, летний или зимний день,
ты всё равно от грусти не избавлен,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.