Рай на земле
(посвящение деревням и сёлам)
Здесь люди не играют, а живут,
у них дома и души — нараспашку,
здесь путник завсегда найдёт приют,
еду и сон, и чистую рубашку.
В краю забытых Богом деревень
людская добродетель не забыта,
здесь не цвела б так радостно сирень,
будь воздух хоть немного ядовитым.
Струится лес зелёною волной,
и в зеркала озёр глядится небо,
здесь ветерок пьянящий и хмельной
играет в золотых колосьях хлеба.
Воспрянув духом, хочется мечтать,
на берегу до ночи засидеться,
здесь песни заставляют трепетать
уставшее, измученное сердце.
Ах, как же на завалинке поют!
А как гармонь мне душу рвёт на части!
Здесь люди не играют, а живут.
Здесь люди знают, что такое счастье.
Вдали от дома
Тронулся поезд — и, набирая скорость,
загрохотали вагоны, качаясь едва…
Поезд мчится туда, где застыли горы,
а на вершинах лежат облаков кружева.
Там набегает вода и со скалами спорит,
там горизонты скрылись в тумане седом,
и не важно — в каком я сегодня море,
важно лишь — у каких берегов мой дом.
Я умолчу и не стану хвалиться чужому
о сокровенном, что запросто не обрести.
Ты нарисуй, нарисуй мне дорогу к дому.
И помолись за меня, чтоб не сбился с пути.
Любимая, святая…
Любимая, святая Беларусь,
горжусь тобой, тобою восхищаюсь
и никогда, поверь, не отрекусь,
и не предам тебя — я обещаю.
В какие бы края ни занесло,
какие б только дали ни манили
и сколько бы воды ни утекло,
вернусь на землю, где меня крестили.
Сюда, где сделал самый первый вдох
и первые шаги навстречу миру,
где повзрослел на стыке двух эпох,
определив свои ориентиры.
Любимая, святая Беларусь,
одною нитью связаны с тобою,
я никогда, поверь, не отрекусь,
вовек не повернусь к тебе спиною.
Заботливо спасаешь от беды —
ей-богу, у тебя стальные нервы,
а доведётся вдруг сомкнуть ряды,
так ты меня увидишь в самом первом.
Борьба за независимость и мир
священна для любого гражданина,
и каждый присосавшийся вампир
рискует угодить под гильотину.
Любимая, святая Беларусь,
никто нас не отнимет друг у друга,
тобою восхищаюсь и горжусь,
почтение к тебе — твоя заслуга.
Любимая, святая Беларусь,
живи и пой — я за тебя молюсь.
Да будет мир!
Я за него молюсь.
Доброволец
На войну меня звать не надо,
если это моя война,
и врагу не видать пощады —
сострадательность исключена.
Да, я знаю, что это страшно
и жестоко во все времена,
но под пули пойду отважно,
если это моя война.
Я возьму автомат и каску,
передёрну тугой затвор,
нацеплю хладнокровную маску
и решительно дам отпор
без нелепой, пустой бравады,
чтобы выжить и дальше жить,
и вернуться с победой из ада,
и спокойствием впредь дорожить.
Не нужны похвалы и награды,
ни медали, ни ордена.
На войну меня звать не надо,
если это моя война.
Чёрная боль
Город не знает, что значит сон —
в скверах и парках звенят голоса,
тихо кабины скрипят в унисон
скрежету чёртова колеса.
Ночь пронесётся, зевнув поутру,
город наполнится гулом машин,
рёвом моторов, чиханием труб,
воем клаксонов и визгом шин.
Смехом и воплями грянут дворы,
руганью бабушек, лаем собак…
Самое главное для детворы —
это устроить большой кавардак!..
Сбросив чары приятных дум,
скрипнув чёртовым колесом,
город Чернобыль свечу задул
и погрузился из дрёмы в сон.
Поле
Поле, моё ты поле, спелые колоски —
вот она, вольная воля, вот оберег от тоски.
Слово летит по ветру, мысли текут рекой,
поле ржаного цвета дарит душе покой.
Поле, моё ты поле, тонкие стебельки,
на золотом раздолье борозды-ручейки
тянутся к горизонту и, упираясь в закат,
тут же теряют контур, тают под звон цикад.
Поле, моё ты поле, ласковое моё,
как же с утра довольно жаворонок поёт!
В песне его — просторы и бесконечная даль,
солнце, леса и горы, рек голубых хрусталь.
Поле, моё ты поле, нет ничего светлей
этих пшеничных раздолий на белорусской земле.
Вот она вольная воля, вот оберег-талисман —
поле, моё ты поле, чистый земной океан.
Заброшенная деревня
Иду по дороге и вижу пустые
приземистые дома,
они милосердно хозяев простили
и тихо сходят с ума.
Я им соболезную и понимаю —
немного похоже на бред,
но в их одиночестве сам отражаюсь —
бесформенный силуэт.
Сознание живо рисует картину:
плодовый ухоженный сад,
резное крыльцо, груш и яблок корзина,
раскидистый виноград,
и звонкая песня радушной хозяйки,
заливистый детский смех,
обеденный стол на тенистой лужайке
и тосты «за этих», «за тех»…
Пустые, холодные, Богом забыты,
заброшенные дома
не просят пощады, не просят защиты —
молча сходят с ума.
Тоска по малой родине
Я б хотел погулять среди сосен
в ароматном весеннем лесу
и прислушаться к многоголосью
сотен птиц… и, сбивая росу
с бархатисто-прохладных травинок,
пробежаться бы мне босиком
по местам, что не знают тропинок
и каким человек незнаком.
Я б забыл городское пекло
и удушливый трубный смог,
я любимую песню спел бы,
написал бы красивый слог,
чтобы он зазвучал свирелью,
чтобы хлынуло время вспять…
Ты прости меня, Новоельня.
Ты дождись меня, милая мать.
Обратный путь
Затерялся наш дом, от него увели
полотнища дорог, нити спутанных тропок,
и, пытаясь добраться до края земли,
мы давили в себе недоверчивый ропот.
А чужбины швырялись колючей пургой
и дождями секли измождённые лица,
обжигал беспощадно тропический зной —
так хотелось напиться, хоть яду напиться.
Всё плутали, плутали, сходили с ума
и местам неизведанным кланялись в ноги,
но проситься не шли на постой в терема —
нам постелью служил и овраг у дороги.
Видишь, реки проснулись и вспять потекли
(это знак) — по течению следуй за ними,
как давно мы с тобою из дома ушли,
а теперь возвращаемся, только другими.
Отреклись от регалий, но не от имён,
отреклись от желаний, но не от свободы,
будем жить до скончания наших времён
не в угоду себе — будем жить для народа.
Моя земля
В сердце моём живёт Беларусь,
а по венам течёт Неман,
я своею страной горжусь —
ей не зря посвящают поэмы.
Пусть Эдем — это рай земной,
где неведомы боль и грусть,
для меня этот рай чужой,
мне милее моя Беларусь.
В городе жизнь бушует, кипит,
он старинный и благородный,
так прекрасен и так знаменит
гостеприимный и славный Гродно.
Пусть купается Лондон в огнях,
пусть блистает Париж модой,
всё равно лучше всех для меня
навсегда останется Гродно.
В сердце моём живёт Беларусь,
а в душе — мой любимый Гродно.
Я своею страной горжусь —
независимой, сильной, свободной!
Возвращение домой
Колеями дорога прострочена,
покосились подранки-дома,
робко жмутся берёзы к обочинам,
солнце катится по холмам.
Я прилягу в траву шелковистую,
где когда-то бежали ручьи,
и заслушаюсь, как, неистово
заливаясь, свистят соловьи.
Безустанно черпаю силы я —
здесь радушию нет границ.
Старики, до чего ж вы красивые
теплотою открытых лиц!
Я тот самый мальчишка маленький,
мне же каждую ночь, до зари,
снится дом и семья на завалинке,
и рябина в груди горит.
«Раскоша»
Я помню наше кафе,
а ты?
Маленький столик,
глаза в глаза…
Конечно волнуясь, дарю цветы,
и хочется много чего сказать,
а я стесняюсь,
как будто пацан,
боюсь, что попытки мои бесплодны,
но взгляд не свожу с твоего лица.
Весна.
Советская улица.
Гродно.
Примирение
зажмурь глаза и вспомни обо мне,
а можешь прикоснуться — я всерьёз;
всего-то пару километродней…
ты только намекни — и не вопрос:
я всё оставлю здесь, не оглянусь,
я подчеркну все строки и слова,
в которых есть и Ты, и Беларусь,
в которых и Любовь ещё жива;
запутаюсь я ветром в волосах
и, может быть, несмело обниму…
мне о тебе шептали голоса,
но это абсолютно ни к чему,
ведь я и без того не забывал
улыбку губ твоих… твои глаза
я видел в отражении зеркал
и мог бы даже больше рассказать…
но счастье любит тишину… возьмусь
и вычеркну все лишние слова…
сегодня рядом Ты и Беларусь,
и та Любовь, которая жива.
Бессмертие
безымянные звёзды
на гранитной плите,
воин каменно-грозный,
величавая тень.
полыхают пожаром
лиры пышных венков,
сотни слов благодарных,
очень правильных слов.
остаётся с живыми
скорбь и горечь утрат.
назови своё имя,
Неизвестный Солдат.
Малая родина
Край исписанных дорогами равнин,
удивляющий раздольем вновь и вновь.
Я, воды из родника набрав кувшин
(освежающей, как первая любовь),
пью и пью, смакуя, не спеша глотки,
заколдованный вечерней тишиной…
и безмерно удивляюсь, как легки
и как трепетны свидания с тобой.
Край, который невозможно не любить,
несмотря на свист ветров со всех сторон.
Здесь не каждому дано привыкнуть жить,
здесь на зло пристало отвечать добром.
Ты прости — мы редко видимся с тобой,
мой гостеприимный край, открытый всем.
Я надеюсь, предначертано судьбой,
что вернусь к тебе однажды насовсем.
Сорванцы
Ускользнувшие годы не в счёт,
и сегодня мы будто дети…
Ты покрепче прижмись плечом,
научи меня слушать ветер.
Он ведь многое знает о нас,
но умеет хранить секреты,
он бы мог проболтаться не раз,
увиваясь за нами по свету.
Сотни вёсен тому назад
мы боялись досужих сплетен,
и боялись смотреть в глаза…
а сегодня мы будто дети
(ускользнувшие годы не в счёт,
как и тысячи километров),
укрываясь одним плащом,
потешаемся, мчась по ветру.
Эпизод
Босиком по мху дорожной пыли
вдоль пустых домов, пустых полей
за собой тащить я обессилел
памяти цветастый длинный шлейф.
Было молодым и сильным тело,
незачем и некогда грустить,
раскрывалось всё вокруг и пело…
было лето — жить бы в нём да жить!
Но открыл глаза, и оказалось —
просвистело детство… в горле ком…
Мне осталась маленькая шалость —
по дорожной пыли босиком.
Гавань
Верь, я всё так же люблю,
верь в это, как в аксиому,
бег — одному кораблю,
тихая гавань — другому.
Тихая гавань — ты,
тихая, ясная гавань,
где вместо скал — цветы
и вместо волн — травы,
там, где поют сады
и соловьи-звоночки,
где ручейки воды
нежно ласкают почву,
где никогда дни
не переполнят чашу,
веру спаси, сохрани
веру в любовь нашу.
Нежность
С тобой переплелись, ветвями перевились,
как в солнечном саду пурпурный виноград.
Всё то, что сберегли, всё то, что сохранили,
спасает нас теперь и в дождь, и в снегопад.
На свете нет сильней, нет трепетнее чувства,
мне трудно объяснить, как я тебя люблю.
Ты превратила всё в высокое искусство,
и мне с тобой легко, как в небе журавлю.
Не будем говорить о том, что было «между»,
не будем вспоминать о том, что скрыто «за»…
Друг другу дарим мы неистовую нежность
всё так же горячо, как много лет назад.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.