Бесплатный фрагмент - О растениях

Введение

В некоторых кодексах, содержащих греческую ретроверсию трактата «О растениях» (не сохранившуюся в оригинале), текст предваряется прологом, в котором анонимный автор кратко и частично повторяет сложную традицию этого произведения, в витиеватом стиле, насыщенном метафорами, взятыми из мира растений, начиная с традиционной метафоры цветущего луга.

Сплетая словесные искры, он поднимает читателя на просторы цветущего луга, где разнообразие трав и цветов становится символом бесконечного познания природы. В его витиеватых фразах, убаюкивающих как легкий ветерок, жизнь растений приобретает свои дыхания, напоминая о том, что каждое семя таит в себе целый мир загадок.

Сложившаяся традиция трактата, подобно пленительному аромату цветущих лилий, привлекает внимание. Здесь отражены не только медицинские свойства растений, но и их символические значения, переданные из поколения в поколение. Вероятно, опыт каждого садовода, его радости и печали, находят отражение в этих словах, словно морские волны омывают берег пеной воспоминаний.

Неизвестный автор, как древний мудрец, воссоздает этот текст из многослойных переводов, где каждый слой, как определенный аромат, рассказывает свою историю. Фрагменты утраченного арабского источника словно перезвон листьев, вспомянутых в тихом шёпоте ветра, добавляют глубину и смысл. Этим прологом он приглашает нас в путешествие по миру ботаники, где знания превращаются в цветы, а слова — в семена, всходящие в умах читателей.

Тем не менее, несмотря на все источники и различные версии, самое интересное в трактате о растениях заключается в его влиянии на ботаническую и философскую традиции. Он стал важной составной частью как аристотелевской, так и более широкой античной мысли, формируя основы для будущих исследований в области естествознания. Его содержанием опираются на наблюдения растений и каталогизацию их свойств, что демонстрирует глубокую связь между философией и практикой.

В эпоху Возрождения, когда интерес к классической античности возрос, трактат был переосмыслен и переиздан. Ученые того времени часто задействовали его в своих работах, вводя новые интерпретации и комментарии. Аристотель, даже в контексте споров о подлинности, продолжал оставаться центральной фигурой философских и научных дискуссий. Это подчеркивает важность трактата как не только научного, но и культурного наследия.

К тому же, исследования о растениях оказали длительное влияние на медицинскую традицию, способствуя развитию ботаники как науки. Трактат стал не только энциклопедией ботанической информации, но и текстом, который вдохновлял новые поколения ученых и практиков, стремившихся понять природу мира вокруг них.

Мы выделяем пять переводов (сирийский, арабский, древнееврейский, латинский, греческий), на которых основывается наше знание трактата, и две основные ветви традиции на Востоке и Западе.

Данное обстоятельство подтверждает значимость трактата не только как источника ботанических знаний, но и как культурного моста между различными цивилизациями. Разнообразие переводов сыграло ключевую роль в распространении идей и концепций, которые были заложены в оригинальном тексте. В частности, сирийский и арабский переводы стали основой для обучения и практики медицины в исламском мире, что способствовало значительным достижениям в области медицины и фармакологии.

На Западе латинские версии трактата были переведены и адаптированы для использования в университетах, где они повлияли на развитие ботаники и медицины в средневековой Европе. В этом контексте трактат стал не просто научным трудом, но и символом интеллектуального обмена, который происходил на протяжении веков.

Таким образом, исследование трактата о растениях иллюстрирует, как знания и идеи пересекаются между культурами, помогая создавать более полное понимание природы и нашего места в ней. Это замечательное сочинение продолжает вдохновлять ученых и любителей ботаники по всему миру, подчеркивая бессмертное стремление человека к познанию.

Во времена Возрождения интерес к работам Аристотеля возрос, и философы начали пересматривать его наследие, включая трактаты, которые долгое время оставались в тени. Одним из таких трактатов является «Об органах растений», который в различных интерпретациях стал предметом обсуждения и исследования. Ренессансные мыслители, восстанавливая утраченные знания, обратили внимание на эти тексты, пытаясь понять их влияние на формирование научной мысли того времени.

Некоторые исследователи утверждают, что более ранние трактаты, такие как работа Николая Дамасского, обладают характерными чертами, отличающими их от традиционных аристотелевских текстов. Это создало своеобразный дискурс о том, кто же действительно автор этих работ: сам Аристотель или его последователи, переработавшие и адаптировавшие его идеи. Данная неясность стала еще более интригующей, когда учёные начали выявлять схожести и различия в аргументации и стилистике.

Таким образом, атрибуция текстов Аристотеля — это сложный и многогранный процесс, который требует внимательного анализа контекста и источников. В этом контексте работы, связанные с растениями, открывают перед историками новые горизонты для исследования взаимосвязи философии, науки и техники в Древнем мире и Средневековье.

О Растениях

А

Фрагмент 1

1. Жизнь наблюдается и у животных, и у растений, но у животных она проявляется явно и заметно, тогда как у растений она скрыта и не так очевидна. Поэтому сначала необходимо провести обширное исследование, чтобы найти подтверждение этому.

Исследование заключается в том, чтобы выяснить, есть ли у растений душа или нет, могут ли они испытывать желание, боль, удовольствие и способны ли они к различению.

Анаксагор и Эмпедокл говорят, что растения побуждаются желанием, и утверждают, что они воспринимают, чувствуют боль и удовольствие. В частности, по мнению Анаксагора, растения - это живые существа, способные испытывать удовольствие и боль, и он выводит это из опадения их листьев и роста; Эмпедокл же полагает, что они принадлежат к смешанному роду. Таким образом, Платон также считает, что они испытывают только желание, учитывая их сильную потребность в питании.

И если бы это было так, то это согласовывалось бы с тем, что они действительно чувствуют удовольствие, боль и могут воспринимать; и если бы это также было так, то мы должны были бы спросить себя, не испытывают ли они время от времени восстанавливают себя с помощью сна и оживляют, переходя в состояние бодрствования. Точно так же, если бы мы исследовали, дышат ли они, рождаются ли они при соединении полов или каким-либо иным образом, мы бы затронули множество сомнений, которые повлекли бы за собой долгое расследование. Мы должны оставить такие вопросы в покое и не заниматься трудоемкими исследованиями в каждом конкретном случае.

Некоторые утверждают, что у растений есть душа, потому что видели, как они рождаются, питаются, растут, обновляются, зеленеют и умирают в старости: ни одно бездушное существо не разделяет эти процессы с растениями. Таким образом, именно благодаря этим характеристикам они убеждены, что ими также движет желание.

Давайте теперь внимательно рассмотрим их явные, а затем скрытые характеристики. Обратимся к мнению, что чем бы ни питались, оно, несомненно, испытывает желание пищи, что оно наслаждается ею, когда насыщается, и страдает, когда лишается ее: эти условия не возникают иначе, как при наличии способности к восприятию.

По мнению Анаксагора, Демокрита и Эмпедокла, растения обладают разумом, способным к познанию, а Платон считает, что у них есть чувства и желания, что, конечно, удивительно, но не аберрантно. Мы считаем эти теории ошибочными, отвергаем их и желаем рассуждать здраво.

Итак, мы утверждаем, что у растений нет ни желаний, ни ощущений, поскольку желание не существует без ощущений, а цель того, чего мы хотим, меняется в зависимости от имеющихся у нас ощущений. Итак, в растениях мы не находим ни ощущения, ни части, способной к восприятию, ни чего-то похожего на нее, ни определенной формы, ни чего-то приближающегося к ней, ни движения, ни способа приближения к воспринимаемому объекту, ни подсказки, по которой можно было бы утверждать, что они обладают ощущением и что оно соответствует тем признакам, по которым мы знаем и убеждаемся, что растения питаются и растут.

Мы устанавливаем это с уверенностью только потому, что считаем, что питающая способность и способность к росту являются частями души. Поэтому, когда мы обнаруживаем, что растение обладает этими признаками, то есть имеет часть души, такого рода, мы должны думать, что у него есть душа. Но когда у растения отсутствует воспринимающая способность, нельзя признать, что оно способно к восприятию: восприятие дает свет для жизни, а питающая способность заставляет живое существо расти.

Эти разногласия возникают потому, что трудно представить себе промежуточную стадию между жизнью и ее отсутствием в одном объекте. Возможно, мы могли бы, конечно, назвать растение животным, если бы оно жило. Но мы не можем этого сделать, потому что нам не приходит в голову объяснять реальность и функции растения тем, как душа управляет животным. В самом деле, говорят, что растения не живут, потому что они не воспринимают; с другой стороны, есть и животные, не обладающие способностью познавать.

Природа уничтожает жизнь животного со смертью, но восстанавливает ее с рождением, в зависимости от вида, к которому оно принадлежит: это наблюдение не позволяет допустить существование чего-то еще, промежуточного между одушевленным и неодушевленным.

Мы знаем, например, что раковины - это животные, но лишенные способности познания: они одновременно и растения, и животные. Поэтому единственным основанием называть их животными является их способность к восприятию. Роды дают названия и определения отдельным видам, входящим в них, а виды - отдельным особям, входящим в них. Род определяется не многими факторами, а одним, общим для многих видов. Критерий выбора этого определяющего фактора, на котором основывается род, доступен не каждому.

Опять же, есть животные, у которых отсутствует женский пол, другие не дают потомства, третьи не обладают способностью передвигаться. Другие животные отличаются по цвету, третьи рождают потомство, не похожее на них; есть и такие, которые рождаются из земли или деревьев. Что же является источником животного мира? Не иначе как от благородного одушевленного существа, окружающего небеса, солнце, звезды и планеты, существа, которому чужды эти сомнения и неясности и которое, конечно же, свободно от привязанностей (восприятие - это привязанность для существ, способных ее испытывать).

Необходимо учитывать, что растения не обладают собственным движением: они погружены в землю, которая не движется. Поэтому, если мы хотим приписать растениям способность к восприятию, нам придется рассуждать о происхождении этой их жизни, поскольку нет ни одной характеристики, которая бы объединяла их и охватывала всех.

Итак, скажем, что способность к восприятию представляет собой общий принцип жизни животных: именно она определяет различие между жизнью и смертью. С другой стороны, небеса, где царит более благородный и ценный порядок, чем у нас, далеки от этого. Поэтому у животных, как совершенных, так и низших, должно быть нечто общее: это стремление к жизни. Если этого не хватает, каждый из них должен отказаться от этих обозначений, ибо среднего не существует. Жизнь, однако, представляет собой промежуточную ступень: неживое не имеет души или какой-либо ее части; растение же не относится к существам, не имеющим души, поскольку обладает ее частью; оно также не является животным, поскольку не обладает воспринимающей способностью. Кроме того, переход от жизни к нежизни происходит постепенно, как и для каждой вещи. Другими словами, мы можем сказать, что растение - это одушевленное, а не неодушевленное существо; однако, хотя у него есть душа, мы не говорим, что оно также обладает способностью к восприятию.

Кормчие существа не бездушны, и у каждого животного есть душа, но растение - неполноценное существо. Опять же, у животного есть четко очерченные конечности, а у растения - нет; оно также черпает свою субстанцию из движения, происходящего внутри него. Опять же, мы можем сказать, что у растений есть душа, потому что именно она вызывает в них движение; но желание и локальное движение не существуют без способности к восприятию. Опять же, поглощение пищи происходит из природного принципа и является общим для животных и растений; более того, в поглощении пищи воспринимающая способность вообще не участвует, потому что каждое существо, которое питает себя, нуждается в двух качествах пищи, то есть в тепле и холоде: для этого ему также нужна как влажная, так и сухая пища.

Так вот, тепло и холод содержатся в сухой и влажной пище, но ни одно из этих качеств не отделено от своего собрата; следовательно, питающееся существо нуждается в питании постоянно, с самого начала и до самого конца: и животные, и растения должны принимать его, каждое в соответствии со своей природой.

[1] H ζωὴ εν τοῖς ζῴοις καὶ ἐν τοῖς φυτοῖς εύρεθιι, αλλ» εἶν 1 μεν τοῖς ζῴοις φανερὰ καὶ πρόδηλος, εν τοῖς φυτοῖς δὲ κεκρυμμὲνη καὶ ούκ ἐμφανής. εἰς τὴν ταύτης γοῦν βεβαιιοσιν πολλὴν ἀνάγκη εστι ζήτησιν προηγήσασθαι. Συνισταται 2 γὰρ πότερον ἔχουσιν ἢ ούχι τοι φυτὰ ψυχὴν καὶ δύναμιν ι5 επιθυμιας ὀδύνῃ τε καὶ ἡδονῆς καὶ διακρίσεως. Aναξαγοὅ ρας μεν οὖν και Eμπεδοκλῆς ἐπιθυμια ταῦτα κινεισθαι λε’γουσιν, αἰσθανεσθαι τε και λυπεῖσθαι καὶ ἥδεσθαι διαβεβαιοῦνται. ὧν ο μὲν Aναξαγόρας καὶ ζῷα εἶναι καὶ ἥδεσθαι καὶ λυπεῖσθαι εἶπε, τῆ τε απορροῇ τῶν φύλλων καὶ 30 τῆ αύξήσει τοῦτο εκλαμβανων, ο δε «Eμπεδοκλῆς γένος ἐν τούτοις κεκραμένον εἶναι ἐδόξασεν. Ωσαύτως και ὁ Πλάτων 4 ἐπιθυμεῖν μόνον αύτα δια τῆν σφοδρὰν τῆς θρεπτικῆς δυνάμεως ἀνάγκην ἐφιῖσεν. ὃ εαν συσταίη, ἥδεσθαι ὅντιος αύτα και λυπεῖσθαι αἰσθάνεσθαι τε σύμφωνον ἔσται. Ἂν δὲ ὃ 35 συσταιη τούτο, τῷ ἐπιθυμεῖν, εἰ καὶ ἀεὶ τῷ ὕπνῳ ανακτῶνται καὶ ἐγείρονται ταῖς ἐγρηγόρσεσι, σύμφωνον ἐσται. ωσαύτως καὶ ἐάν ζητήσωμεν, εί πνοὴν καὶ γένος ἐκ συγκράσεως ἐχουσιν ἢ τὸ ἐναντίον, πολλήν ἂν τήν περὶ τούτου άμφ ιβολίαν καὶ μακράν ποιήσωμεν τὴν ζήτησιν· τὸ δε τα τοιαῦτα παραλιμπάνειν καὶ μὴ εύαναλωτοις περὶ τοι καθ» εκαστον ἐρεύναις ἐνδιατρίβειν πρέπον ἐστί. Τινές δέ ἐχειν ψυχας τα φυτά εῖπον, ότι γεννᾶσθαι τρέφεσθαι καὶ αύξάνεσθαι, νεάζειν καὶ χλοάζειν γήρα τε διαλύεσθαι τεθεωρήκασιν, ἐπείπερ ούδεν ἄψυχον ταῦτα μετα τῶν φυτῶν ἐχει κοινά. διότι δέ έχουσι ταῦτα τα φυτά, καὶ τό ἐπιθυμία ὡσαύτως κατεχεσθαι ἐπίστευον. Aλλά πρῶτον τοῖς φανεροῖς εἶτα καί τοῖς κεκρυμμενοις άκολουθήσωμεν. Λεγομεν τοίνυν ως ἐάν ἐ»«ί τι τρεφεται, ήδη καὶ ἐπιθυμεῖ καὶ ήδύνεται μεν τῷ κόρω, λυπεῖται δε ὅτε πεινᾷ· καὶ ούκ ἐμπίπτουσιν αὗται αῖ διαθέσεις εί μὴ μετα αἰσθήσεως. τούτου ἄρα θαυμάσιος μεν, ού μὴν φαυλος πλανᾶται σκοπός, ὃς καὶ τά φυτά αἰσθάνεσθαι και ἐπιθυμεῖν ἐδόξασεν. Ὁ δε Aναξαγόρας και ὁ Δημόκριτος καὶ ό Eμπεδοκλῆς καὶ νούν καὶ γνῶσιν ἐχειν εἶπον τά φυτά. ήμέῖς δέ τα τοιαῦτα ως φαῦλα ἀποτρεπόμενοι τῷ ύγιεῖ ἐνστῶμεν λόγῳ. Λέγομεν οὖν ὅτι τα φυτά ούτε ἐπιθυμίαν οὔτε α’ίσθήσιν ἐχουσιν» ἡ γάρ ἐπιθυμία ούκ ἐστιν εἰ μή ἐξ αἰσθήσεως, καὶ τὸ τού ἡμετέρου δέ θελήματος τέλος πρὸς την αϊσθήσιν άποστρέφεται. Οὐχ εὑρίσκομεν γοῦν ἐν τοῖς τοιούτοις αἴσθησιν οὔτε με», λος αἰσθανόμενον ούτε ὁμοιότητα αύτού οὔτε εἶδος διωρισμένον οὔτε τι άκόλουθον τούτῳ ούτε κίνησιν, οὔτε όδὸν πρός τι αἰσθητὸν οὔτε σημεῖόν τι δι» οὗ ἂν κρίνωμεν ταῦτα α’ίσθήσιν ἐχειν, καθὼς σημεῖα δι» ὧν ἐπιστάμεθα ταύτα καὶ τρέφεσθαι καὶ αὐξάνεσθαι εὑρίσκομεν. Ούδε συνίσταται παρ» ἡμῶν τούτο εἰ μή διότι τὸ θρεπτικὸν καὶ αύξητικον νοοῦμεν με’ρη εἶναι τῆς ψυχῆς. όπόταν γούν το τοιοῦτον φυτὸν εὑρίσκωμεν τι μέρος ψυχῆς τοιαύτης ἐν ἐαυτῷ ἐχον, ἐξ άνάγκης νοούμεν καὶ ψυχιῆν ἐχειν αύτό· ὅτε δε στερέῖται αἰσθήσεως, τότε αἰσθητικὸν αύτὸ μὴ εἶναι μη ἐγχωρεῖν ού δεῖ. H γὰρ αἴσθησις αἰτία ἐστἰν ἐλλάμψεως ζωῆς, τὸ δέ θρεπτικὸν αίτία ἐστιν αὐξήσεως πράγματός τινος ζῶντος. Αὖται δε αῖ διαφοραὶ προβαίνουσιν ἐν τῷ τόπῳ τούτῳ ότι δυσχερὲς ἐν ταύτῷ μεταξύ ζωῆς καὶ τῆς στερήσεως αύτῆς μέσον τι καταλαβεῖν. Ε’ίποι δέ τις ἂν ως ἐπεὶ τὸ φυτὸν ζῶν ἐστιν, ήδη τοῦτο καὶ ζῷον εἴποιμεν άν. ούδαμὼς· καὶ γαρ δυσχερὲς ἐστι τὴν διοίκησιν τού φυτοῦ άποδιδόναι τῇ διοικήσει τῆς ψυχῆς τοῦ ζῴου. Τὸ γαρ τά φυτὰ τού ζῆν αποφάσκον οὕτως, τοῦτο ἐστιν ὅτι ούκ αἰσθάνονται. καί γάρ εἰσι καί τινα ζῷα γνωσέως ἐστερημένα. ἐπεὶ δε ῆ φύσις τήν τού ζῴου ζωήν ἐν τῷ θανάτῳ φθείρουσα, πάλιν ἐν τῷ ἰδίιρ γένει ταύτην δια γενεσεως συντηρεῖ, πάντῃ άσύμφωνόν ἐστιν ἵνα μέσον ἐμψύχου τε και άψύχου ἄλλο τι μεσον τιθῶμεν. Eπιστάμεθα δέ ὅτι καὶ τά κογχύλιά είσι ζῷα γνωσέως ἐστερήμένα διότι εἰσὶ φυτά ἐν ταύτῲ καὶ ζῷα. μόνη άρα ἡ α’ίσθησίς ἐστιν αίτία δι» ἣν ταῦτα λέγονται ζῷα. Τά γάρ γένη διδόασι τοῖς οἰκείοις είδεσιν όνόματα καὶ ὁρισμούς, τα δέ εἴδη τοῖς οικείοις άτόμοις ὀνόματα. δεῖ τε τὸ γενος ἐκ μιᾶς καὶ κοινῆς αίτίας εἶναι ἐν τοῖς πολλοῖς καὶ ούκ ἐκ πολλῶν. ό λόγος δέ τῆς αἰτίας, δι» ἣν βεβαιοῦται τὸ γενος, ού τῷ τυχόντι ἐστι γνωριμος. Πάλιν εἰσὶ ζῷα άπερ στεροῦνται γένους θήλεος, ἐτερα ἅπερ ού γεννῶσιν, ἕτερα ἅπερ κίνησιν ούκ ἐχουσι· καί εἰσιν ἄλλα διαφόρων χρωμάτων καί είσί τινα ἃ ποιοῦσι τόκον ἑαυτοῖς άνόμοιον. είσί τε ἄλλα ἂ αύξάνουσιν ἐκ τῆς γῆς ἢ ἐκ δενδρων. Τίς οῦν ἐστιν ὴ άρχῗ] η ἐν τῇ ψυχῇ τοῦ ζῴου; τί άλλο εἰ μή τό ἐῦγένές ζῷον, ὃ τὸν ούρανόν περιοδεύει, τὸν ἥλιον τά ἄστρα καὶ τοὺς πλάνητας, τοι άπὸ τῆς ἐνειρμένης ἐξωτερικά άμφ ιβολίας, ἃ δη καὶ άπαθῆ εἰσιν; ἡ γάρ α’ίσθησις τῶν αἰσθανομενων πάθος. Ὶστέον δέ καὶ ὅτι ούκ «έχουσι τα φυτά κίνησιν ἐξ ἐαυτὼν· τῆ γὰρ γῇ είσι πεπηγότα, ῆ δέ γῆ άκίνητός ἐστι. Συλλογισωμεθα τοίνυν πόθεν ἂν ταύτῃ ζωήν, «ίνα ποιήσωμεν καί αύτόι αἰσθητικά. ού γαρ περιέχέι ταῦτα ἐν πρᾶγμα κοινόν. Αεγομεν δέ ὅτι τῆς ζῳῆς τῶν ζῳων κοινή ἐστιν αἰτία ἡ α’ίσθησις, αῦτι] δέ ποιεῖ διάκρισιν μεσον ζωῆς καί θανάτου. ο ούρανος δε ἐπεὶ ἔχει διοίκησιν εύγενεστέραν καὶ άξιολογωτέραν τῆς ἡμετερας διοικήσεως, άπεμακρύνθη τούτων. Δεῖ τοίνυν ϊνα το ζῷον τὸ τέλειον καί τὸ ηλαττῳμένον ἐχῃ τι κοινόν» καὶ τοῦτο ἐστιν ό σκοπὸς τῆς ζωῆς. τῆ ταύτης γοῦν στερήσει δεῖ ἳνα πᾶς τις άποχῳρῆ τῶν τοιούτων ὀνομάτων, ὅτι ούκ ἐστι με’σον. ῆ δέ ζωή ἐστι με», σον» τὸ γάρ άψυχον ούκ ἐχει ψυχήν ούδε τι τῶν μερῶν αύτῆς. Τὸ δε φυτὸν ουκ ἐστιν ἐκ τῶν στερουμένων ψυχῆς ὅτι ἐν αύτῷ ἐστί τι με’ρος ψυχῆς» ἀλλ» ουκ ἐστι ζῷον ὅτι οὐδὲ α’ίσθησις ἐν αύτῷ. ἐξερχεται δέ ἐκ ζῳῆς εἰς μὴ ζωὴν κατα βραχύ ὡς καί τά καθ» ἕκαστον. Δυνάμεθα δέ καί ἄλλως λέγειν ὅτι ἐστιν ἔμψυχον τὸ φυτόν, καί ού λέγομεν ότι άψυχον. εἰ ἐχει δέ ψυχήν, ού λέγομεν ὅτι καί τινα ήδη ἔχει αἰσθησιν. πρᾶγμα γάρ τὸ τρεφόμενον ούκ ἐστιν ἄνευ ψυχῆς. Πάν δέ ζῷον ἐχέι ψυχήν» τὸ δε φυτόν ἐστιν ἀτελὲς πρᾶγμα. πάλιν τὸ ζῷον ἐχει μελη διωρισμένα, τό φυτὸν άδιόριστα, ἔχει δε ύλην οἰκείαν ἐκ κινήσεως ῆν ἐχέι ἐν ἐαυτῷ. Πάλιν δυνάμεθα λε», γειν τα φυτα ψυχήν ἐχειν ὅτι ψυχή ἐστιν ἡ ποιοῦσα ἐν αυτοῖς γεννᾶσθαι τας κινήσεις· ἐπιθυμία δέ καί κίνησις ἡ ἐν τόποις ούκ ἐστιν εἰ μή μετα αἰσθήσεως. Πάλιν τὸ ἐλκέιν τροφήν ἐστιν ἐξ ἀρχῆς φυσικῆς, καί τοῦτ» αύτό ἐστι τὸ κοινὸν ζῳου καί φυτοῦ. ούκ ἐσται δέ φροντὶς ἐπὶ τῆ ἐλκύσει τῆς τροφῆς αἰσθήσεως το παράπαν ότι πᾶν τὸ τρεφόμενον χρήζει ἐν τῇ οἰκεία τροφῇ δύο ποιοτήτων τινῶν, θερμότητός φημι καί ψυχρότητος. Καὶ διά τοῦτο δεῖται τροφῆς ύγρᾶς ὁμοίως καί ξηράς» η δε θερμότης καί ἡ ψυχρότης εὑρίσκονται ἐν βρωμασι ξηροῖς καί ύγροῖς· ούδεμία δέ τῶν τοιούτων φύσεων χωρίζεται τῆς συμμετόχου αὐτῆς. δια τοῦτο γαρ και πρωτως ἐγενετο ἡ τροφὴ τῷ τρέφοντι συνεχὴς ἕως και εἰς αύτην τὴν ὥραν τῆς φθορᾶς. Καὶ ὀφείλουσι χρῆσθαι ταύτῃ τὸ ζῶον καί τὸ φυτὸν τοιαύτῃ όποῖόν ἐστιν ἐκάτερον αὐτῶν.

Фрагмент 2

Теперь перейдем к исследованию вопроса, уже предвосхищенного в нашем рассуждении, касающегося желания и движения растений, их особой души и возможности того, что от них что-то исходит, например, дыхание.

Анаксагор в этой связи утверждает, что растения тоже дышат. Но как это возможно, если мы видим, что многие животные не дышат? Тогда у нас есть уверенность, что растения не спят и не просыпаются. Мы знаем, что бодрствование зависит не от чего иного, как от состояния воспринимающей способности, а сон связан с ее слабостью: ничего этого нельзя обнаружить у существа, которое связано с единственной и непрерывной вегетативной функцией и которое по своей внутренней природе не имеет восприятия.

В самом деле, когда животное питается, происходит так, что выдох из пищи поднимается к голове животного, которое вследствие этого засыпает; когда выдох, поднимающийся к голове, рассеивается, животное просыпается. У некоторых этот выдох обильный, и тогда они спят, но только некоторое время. Сонливость - это сокращение движений, что, в свою очередь, приводит к состоянию неподвижности движущегося существа.

Наиболее важным и конкретным вопросом, который необходимо исследовать в этой отрасли науки, является вопрос, предложенный Эмпедоклом, а именно: встречаются ли в растениях женский и мужской пол или же существует некая форма смешения этих двух полов.

Итак, мы говорим, что мужчина, когда он порождает, порождает в другом существе, и что эти два существа разделены. Наблюдение за растениями, безусловно, приводит нас к обнаружению в них мужских и женских черт: мужское растение грубое, жесткое и щетинистое, женское - слабое и плодовитое. Однако еще предстоит выяснить, смешиваются ли эти два пола в растениях, как утверждает Эмпедокл.

Со своей стороны, я не считаю, что это так: вещи, которые входят в смесь, должны сначала существовать как простые и отдельные, только мужские и только женские, а затем смешиваться; союз в любом случае происходит через конкретное поколение. Таким образом, в растениях можно было бы обнаружить смешение до соединения, причем смешение это было бы как активным, так и пассивным; ни в одном растении, однако, мужская и женская природы не объединены. Если бы это было так, то растение было бы более совершенным существом, чем животное. Но как это может быть животное не нуждается во внешнем факторе для своего генеративного процесса, тогда как растение нуждается в нем в определенное время года? Ему нужны солнце, правильная температура и, прежде всего, весна, тем более когда оно находится в фазе роста. Более того, у растений питание начинается от земли, а другой процесс, продуктивный, - от солнца. Даже Анаксагор утверждает, что необходимая им влага поступает из земли, поэтому он и говорит, ссылаясь на Лехинея [?], что земля - мать растений, а солнце - отец.

Однако мы должны представлять союз мужского и женского начал в растениях не так, а иначе: семя растения соответствует эмбриону в животном, который представляет собой смесь мужского и женского начал. Это похоже на то, как птенец вылупляется из яйца, и в нем же содержится его питание, до момента полного формирования и естественного выхода из яйца, когда через некоторое время самка рождает птенца. Так и с семенами растений.

Согласно Эмпедоклу, следует учитывать, что растения также объединяются в соответствии со своей природой (как у животных, у растений объединяются мужчина и женщина), даже если они не производят потомства, потому что продукт их порождения происходит только от природы семени, а то, что от него остается, сразу же становится питанием для корня; кроме того, рожденное растение сразу же развивается. Однако когда животные объединяются, полы и их ранее разделенные потенциалы соединяются, и из двух существ получается одно; с растениями дело обстоит иначе: когда они объединяются, полы и их потенциалы не остаются разделенными и после этого.

Природа стремится смешать мужское и женское начало, потому что у растений нет другой деятельности, кроме производства плодов. У животных, напротив, самец отделен от самки, за исключением момента совокупления: это разделение обусловлено их многочисленными занятиями и знаниями.

Некоторые считают растения полноценными существами и полагают, что их жизнь - это положительный результат двух их способностей: они имеют необходимое питание, живут долго, и долгим является период их жизни, в течение которого они растут и плодоносят; кроме того, они периодически омолаживаются и не производят остатков. Растению не нужно спать по многим причинам: оно стоит на земле и привязано к ней. У него также нет ни собственного движения, ни определенного разделения на части, ни способности к восприятию, ни волевых движений, ни полноценной души: у него есть только одна из частей души. Опять же, растение было создано только для животного, тогда как животное не было создано для растения. Если же сказать, что растение нуждается в простом и скудном питании, то, если это правда, оно, тем не менее, нуждается в нем с большой регулярностью, непрерывно и без рассеяния.

Это было бы доказательством того, что растение каким-то образом превосходит животное: из этого с необходимостью следует, что бездушные существа лучше тех, у кого она есть. Однако только одна функция животных превосходит все остальные функции растений; в конце концов, в животных мы находим все потенциальные возможности растений и даже больше, в то время как обратное не верно.

Эмпедокл снова утверждает, что растения родились в несовершенном и не до конца сформированном мире, а когда эта функция была реализована, появилось животное. Но этот аргумент неверен, потому что космос совершенен и вечен и никогда не перестает порождать животных, растения и все остальные виды. Во всех видах растений есть естественное тепло и влага: растения слабеют, стареют, умирают и засыхают, когда эта влага расходуется; одни называют этот процесс смертью, другие — нет.

[2] διερευνήσωμεν οῦν καί τοῦτο, ὃ προηγήσατο ἐν τῶ ἡμετέρῳ λόγῳ, περὶ ἐπιθυμίας φυτοῦ καί κινήσεως αυτοῦ καί ψυχῆς ἰδίας, καί εί τι ἀναλύεται ἀπ’ αυτοῦ τοῦ φυτοῦ, ὅσον είς πνοήν. Aναξαγόρας γαρ εἶπε ταῦτα ἐχειν καί πνοήν. καί πῶς, εἰπερ εὑρίσκομεν πολλά ζῶα μή ἐχοντα πνοήν; Καί πάλιν εύρίσκομεν ἀκριβῶς ότι τά φυτά ούτε ύπνωττουσιν οὔτε γρηγοροῦσι· τό γαρ γρηγορεῖν ούδέν ἐστιν εἰμὴ ἀπὸ διαθέσεως τῆς αἰσθήσεως, τό δέ ύπνωττέιν ούδέν εἰ μὴ ἀσθενέια αύτῆς· καί ούχ ἐῦρίσκεταί τι τούτων ἐν πράγματι τρεφομένῳ μεν πάσαις ὥραις κατά διοίκησιν μίαν, ἐν τῆ οἰκεία δέ φύσει μη αἰσθανομένῳ. Τῷ γάρ ζῴῳ ὅτε τρέφεταί τι. συμβαίνει το ἀναβαίνειν ἀναθυμίασιν ἀπὸ τῆς τροφῆς πρὸς τήν κεφαλὴν αύτοῦ, καί ύπνωττέιν ἐντεῦθεν πάντως· καί ὅταν καταναλωθῆ ἡ ἀναθυμίασις ἡ ἀναβαίνουσα πρὸς τὴν κεφαλήν, τότε γρηγορεῖ. ἐν τισι δε τῶν ζῴων ἐστὶν αὕτη ἡ ἀναθυμίασις πολλή, καί τεῳς ολίγον ύπνώττουσιν. ό δε νυσταγμός ἐστι συνοχὴ τῆς κινήσεως, ἡ δέ συνοχὴ πάλιν ἠρεμία πράγματος κινουμένου. O δέ μάλιστα καί κυρίως ἐστὶ ζητητέον ἐν ταύτῃ τῇ ἐπιστήμη. τοῦτο ἐστιν ὅπερ εἶπεν ό Eμπεδοκλῆς. ήγουν εί εὑρίσκεται ἐν τοῖς φυτοῖς γένος θῆλυ καί γενος ἀρρεν, καί εἰ ἐστιν εἶδος κεκραμένον ἐκ τούτων τῶν δύο γενῶν. Λεγομεν τοίνυν ὅτι τὸ άρρεν, ὅτε γεννᾷ, είς ἄλλο γεννᾷ, καὶ είσίν ἀμφω κεχωρισμένα ἀπ’ ἀλλήλων. Eπεί γοῦν εύρίσκεται ἐν τοῖς φυτοῖς ὅτι ἐχει τά φυτά γενος άρρεν καί θῆλυ, καί πάντως τὸ μεν ἀρρεν ἐστί τραχύτερον καί σκληρότερον καί μάλλον φρῖσσον, τὸ δε θῆλυ ἀσθενεστερον καί καρποφόρον πλέον, Πάλιν όφείλομέν ζητεῖν πότερον εὑρίσκονται ταῦτα τὰ δύο γένη κεκραμένα ἅμα ἐν τοῖς φυτοῖς, ῶς εῖπέν Eμπεδοκλῆς. Aλλ’ εγω ούχ ὑπολαμβάνω τοῦτο τὸ πρᾶγμα οὕτως ἐχειν. τά γάρ κεκραμενα ὀφείλουσιν εἶναι πρῶτον ἀπλά ἐν ἐαυτοῖς, καί εἶναι καθ’ αύτο μεν τό ἀρρεν καθ’ αῦτο δέ τὸ θῆλυ, κάντεῦθεν κιρνάσθαι· η δε κρᾶσις ούκ ἐσται εἰ μὴ δια τὴν οἰκείαν γένέσιν. εύρέθη γοῦν ἐν τοῖς φυτοῖς πρὸ τῆς κράσεως κρᾶσις, ἣ καί ὀφείλει εῖναι αίτία ποιητικὴ καί παθητικὴ ἐν μιᾷ ὥρα· ἀλλ’ ούχ εὑρίσκεται ἀρρενότης καί θηλύτης ἡνῳμεναι ἐν τινι τῶν φυτῶν. Εἰ δέ τοῦτο οὕτως ῆν. τάχα ἀν τό φυτὸν ῆν τελειότερον τοῦ ζῴου. καί πῶς, ε’ίπερ τὸ ζῶον ου δεῖται εν τῇ οἰκεία γενέσει πράγματός τινος εξωτερικους Τὸ δὲ φυτόν τουτου δεῖται εν τοῖς καιροῖς του ετους’ δεῖται γάρ ἡλίου καὶ εὐκρασίας καὶ τοῦ ἐἴαρος πλέον’ καῖ τουτων δεῖται μᾶλλον εν τῇ ὥρα τῆς ἐκφύσεως αὑτοῦ. Ἔστι δε καί τις άρχη τῆς μὲν τροφῆς τῶν φυτῶν άπὸ τῆς γῆς, καὶ πάλιν άρχη ετερα τῆς γενεσεως ἀπὸ τοῦ ἡλίου. εἶπε δε καὶ Aναξαγόρας ὅτι ἡ υγρότης τουτων εστιν ἀπὸ τῆς γῆς, καὶ δια τοῦτο ἔφη πρὸς Λεχίνεον ὅτι ἡ γῆ μήτηρ μεν εστι τῶν φυτῶν, ό δε ἥλιος πατήρ. Aλλὰ τὴν κρᾶσιν τοῦ άρρενος τῶν φυτῶν και τοῦ θήλεος ὀφείλομεν διατυπώσασθαι οὐχ οὕτως ἀλλ’ ἄλλῳ τινὶ τρόπῳ, οἷον ὅτι τὸ σπερμα του φυτου ὅμοιόν εστιν εγκυμονήσει ζῴου, ἥτις εστὶ μίξις άρρενός τε καί θήλεος. Καὶ ὥσπερ ἐστίν εν τοῖς ᾠοῖς ὅτε γίνεται νεοσσός, ἐστιν ἐντεῦθεν καί ἡ τροφὴ αὐτοῦ μέχρι καί αὐτῆς τῆς ὥρας τῆς συμπληρώσεως καί τῆς οίκείας ἐξόδου, καὶ τότε τό θῆλυ ἐκτίθησι τὸν νεοσσὸν εν μιᾷ ὠραοὕτω καὶ τό σπερμα του φυτοῦ. Εῖπε πάλιν Eμπεδοκλῆς ὅτι τα φυτά, εί καὶ νεοσσους ου γεννῶσι, διότι τὸ γεννώμενον οὐ γεννᾶται εί μὴ ἐκ τῆς φυσεως του σπερματος, και ὅτι ὅπερ μενει εξ, αὑτοῦ εν τῇ άρχῇ τροφὴ γίνεται τῆς ῥίζης, καί τὸ γεννώμενον κινεῖ αὐτὸ εαυτὸ παραυτίκα, ὅμως οὕτως ὀφείλομεν ὑπολαμβάνειν καὶ εν τῇ μίξει τῶν άρρενων καὶ τῶν θηλεων φυτῶν ὡς ἐπὶ τῶν ζῴων, ὅτι καῖ ή μίξις τῶν φυτῶν ἐστιν ἐν διοικήσει τινί’ ἀλλ’ ἐν τοῖς ζῴοις, ότε μίγνυνται τὰ γένη, μίγνυνται καὶ αἱ δυνάμεις τῶν γενῶν αῖ ῆσαν πρότερον κεχωρισμέναι, καί προῆλθεν ἐκ τουτων άμφοτέρων πρᾶγμά τι ἐν’ ὃ δη οὑκ ἐστιν ἐν τοῖς φυτοῖς. οὑ γάρ ὅτε μίγνυνται τα γένη καὶ αἱ δυνάμεις αὑτῶν, μέτα ταῦτα γίνονται κεχωρισμένα. Εἰ γοῦν ἡ φυσις ἐμιξε τό άρρεν μετὰ τοῦ θήλεος, καλῶς προέβη, ὅτι οὑχ εὑρίσκομέν ἐνέργειαν τινα ἐν τοῖς φυτοῖς παρα τὴν γένεσιν τῶν καρπῶν· οὑδέ γάρ ἐστι ζῶον κεχωρισμένον τοῦ θήλεος εί μῆ ἐν ὥραις αῖς οὑ συνάπτεται. τοῦτο δέ ἐστι δια τας πολλάς ἐνεργείας αὑτοῦ καὶ δια τας πολλάς αὑτοῦ ἐπιστήμας. Εῖσὶ δέ οἵτινες τά φυτά πεπλήρωμένα ὑπολαμβάνουσι, καί τήν χάριν τῆς ζωῆς αὑτῶν εῖναι δια τας δυο δυνάμεις ἃς ἐχει, ἤγουν δια την τροφήν τὴν ἐπιτηδείαν είς τὸ τρέφειν αὐτα καί διά τήν μακρότητα τῆς οἰκείας ὑπάρξεως καί τοῦ καιροῦ όπότάν βλαστάνῃ καῖ καρποφορῇ ἡ ζωη αὑτῶν, και στρέφηται πρὸς αὑτὰ ή νεότης αῦτῶν, καὶ οὑ γίνηται ἐν αυτοῖς τι περιττόν. Οὑ δεῖται δέ τὸ φυτόν ὕπνου δια πολλάς αίτίάς, ὅτι κεῖται τὸ φυτὸν έν τῇ γῆ καὶ δεσμεῖται ὑπ’ αυτῆς. Καὶ οὑκ ἐχει κίνησιν ἐν ἐαυτῷ οῦδὲ ὅρον διωρισμένον έν τοῖς οἰκείοις μέρεσιν, οὔτε αἴσθησιν ἐχει οὔτε κίνησιν άὺτοπροάίρετον οὔτε ψυχὴν τελείαν τοῦτο δέ έχέι μάλλον μέρος μέρους ψυχῆς. Καὶ τὸ φυτὸν οὑκ ἐδημιουργήθη εἰ μή διὰ τὸ ζῶον, τό δέ ζῷον ουκ ἐδημιουργήθη διὰ τό φυτόν. Καὶ πάλιν ἐάν εἴπῃ τις ὅτι τό φυτόν δεῖται μέν τροφῆς εὐτελοῦς καί μοχθηρᾶς, εί καί δεῖται δέ τοιαυτης, ὅμως κατα πολὺ σταθηρᾶς καί συνεχοῦς καὶ μὴ ῥαδίως διαφθειρομένης. Καντεῦθεν συνίσταται ’ίνα τὸ φυτόν ἐχη τι κρεῖττον παρὰ τὸ ζῶον, και δια τοῦτο ᾶνάγκη καί πράγματα άψυχα εῖναι εύγενέστέρα τῶν ἐμψύχων. Aλλὰ ἐργον έν τοῦ ζῴου ἐστὶ κρεῖττον παρὰ πᾶν ἐργον τοῦ φυτοῦ· άλλως τε εὑρίσκομεν καὶ ἐν τῶ ζῴῳ πάσας τάς δυνάμεις τὰς ἐν τῶ φυτῶ καί ἄλλας πολλάς, ού μὴν καὶ ἐμπάλιν. Εἶπε πάλιν ό Eμπεδοκλῆς ὅτι τα φυτά έχουσι γένεσιν έν κόσμῳ ήλαττωμένῳ καί ού τελείῳ κατὰ τήν συμπλήρωσιν αὑτοῦ, ταύτης δέ συμπληρουμένης [ού] γεννᾶται ζῷον. Aλλ’ οῦτος ό λόγος ἀνάρμοστός ἐστι, διότι ό κόσμος όλοτελής ἐστι καὶ διηνεκής, και ούκ ἐπάυσέ πῴποτε γεννᾶν ζῷα καὶ φυτά καὶ πάντα ἀλλοῖα ε’ίδη. Eν έκάστῴ δέ ε’ίδει τῶν φυτῶν ἐστι θερμότης και ὑγρότης φυσική, ἥτις ὁπόταν ἀναλωθείη, ασθενοῦσι τα φυτά καὶ γηράσκουσι καὶ φθίνουσι καί ξηραίνοντάι. καὶ τινές μέν λέγουσι τοῦτο φθοράν, ἄλλοι

Фрагмент 3

Некоторые растения содержат мягкое вещество, например смолу, камедь, мирру, ладан, камедь арабика. Другие деревья имеют внутри волокна, жилы, брюшко, ствол, кору и сердцевину; некоторые состоят почти полностью из коры. У некоторых деревьев плоды находятся под корой, т. е. между корой и стволом. Некоторые части дерева простые, такие как сок, внутренняя часть, волокна и жилки; другие части состоят из них, такие как ветви, саженцы, листья: эти части не всегда встречаются у всех растений. У некоторых растений, помимо этих, есть и другие части: саженцы, листья, ветви, цветы, побеги и кожица, которая окружает плод.

Как у животных, так и у растений есть однородные части; более того, все составные части растения похожи на конечности животных: кора растения по своей природе похожа на кожу животного, волокна напоминают сухожилия, и так далее по всем остальным.

Некоторые части так или иначе делятся на несхожие, другие - на схожие, как, например, грязь, которую можно разделить только одним способом - на почву, другим - на ее составляющие. Так же обстоит дело с легкими и плотью: согласно первому делению, их частями остаются плоть и легкие; но возможно и другое деление, на составляющие. То же самое с корнями растений; только одна рука не делится на другую руку, ни корень на другой корень, ни листья на другие листья: эти корни и листья сами являются результатом комбинации частей.

Некоторые плоды состоят только из нескольких частей, другие - из многих, как, например, оливки, у которых есть кожица, мякоть и снова косточка, семя и плод. В некоторых случаях есть еще и инволюкрэ. Все семена - двустворчатые.

Части растений - это те, которые мы перечислили; теперь кульминация этого спора заключается в определении этих частей растений, их оболочек и их различий. Это сложное исследование, в частности, трудно определить их природу, цвет, продолжительность жизни и процессы, происходящие в них. Кроме того, растения не обладают свойствами души или состоянием, сравнимым с душевным. Если бы мы стали сравнивать части души с частями растения, наше рассуждение затянулось бы, и мы не смогли бы полностью разобраться с этими вопросами, перечислив те части растений, которые имеют существенные различия. В каждом отдельном существе каждая часть соответствует своему роду и природе; и когда появляется вид растения , он остается в своем собственном состоянии, если только не отклоняется от него через серьезную слабость, которая затягивается во времени.

У растений цветы, плоды и листья в одних случаях появляются ежегодно, в других - нет, и они недолговечны, подобно коре или любому телу, которое падает с того, кому принадлежит, и отбрасывается по какой-либо причине. Они не остаются на растении потому, что часто от него отпадают части, не имеющие четкого определения, как у людей отпадают волосы и ногти; волосы, однако, отрастают либо в тех же частях, из которых они отпали, либо в различных других частях.

Это проясняет тот факт, что части растения не являются отдельными - или, более того, не являются частями - но только неопределенными. Было бы, однако, очень неуместно утверждать, что некоторые вещи, вместе с которыми живое существо растет и завершает себя, не являются его частями; скорее, о листьях и всем остальном, что есть в растении, следует сказать, что они являются частями живого существа, даже если они не определены и если они постепенно отпадают, как отпадают рога у оленя, грива у некоторых животных, шерсть у других, которые зимой прячутся в дуплах и уходят под землю, и этот процесс в какой-то степени похож на отпадение листьев.