Бесплатный фрагмент - Никто не забыт

Об авторе

Леонид Иванов родился в очень знаменитом Приднепровском селе Большая Знаменка Запорожской области. За более чем 200 летнюю биографию существования села здесь произошло очень много событий, о которых хочется поведать своим читателям. Уже увидели свет первые мои книги «Свой хлеб» и «Улица Степная». Очень своеобразная жизнь моих односельчан захватывает с первых строчек прочтения этих книг. Книга «Никто не забыт» — это дань памяти моим односельчанам, сложившим свои молодые головы на полях *ВОВ.

О книге

Автор книги решил восстановить хотя бы приближённое количество погибших и пропавших без вести односельчан своего села в годы *ВОВ 1941 — 1945 гг.

У каждого в этой жизни своя судьба, и мы не вправе её изменить.

Каждый своей жизнью, данной им свыше, распоряжается сам.

Каждый из нас один и тот же момент воспринимает по — своему. Это его выбор.

Собирая сведения о своих земляках, не вернувшихся с войны, автор хочет на странице своей книги выразить благодарность:

Владимиру Васильевичу Хлебникову, который предоставил свой материал и фотографии о своём родном дяде Кирилле Ивановиче Баранове, командире партизанского отряда, погибшего в борьбе с немецкими захватчиками.

Василию Михайловичу Федорченко, Татьяне Николаевне Осиповой, Лилии Кружилко. Отдельное спасибо Ангелине Вербицкой, сотруднику районного исторического музея имени Иннокентия Грязнова, предоставившей копии документов и фотографий на интересовавших автора людей села, которые и сейчас хранятся в нашем музее.

Эти люди оказывали помощь в подборе сведений о земляках. Присылали фотографии и воспоминания об этих людях.

Большое им спасибо.

Вступление

Большое село затерялось:

С одной стороны — в густых зарослях плавней, в которых обитало неимоверное количество диких животных разных видов. Большое количество пресноводной рыбы и чудесной фауны.

С другой стороны — рукотворные сады и виноградники.

Великие труженики и свободолюбивые люди, поселившиеся здесь, желали одного — чтобы их село процветало, а в их семьях царил лад и благополучие.

Много пришлось перетерпеть в своей жизни этим людям. Но ещё больше испытаний ждало этих людей с началом войны.

Закончились занятия в школах. Впереди школьные каникулы. Летние каникулы самые продолжительные, тёплые и со множествами приключениями в жизни школьников.

Для одних это отдых перед следующей ступенькой, по которой поднимаются школьники, а у кого то и выпускной класс. Нужно думать, куда дальше себя определить в этой не лёгкой жизни. Идти дальше учиться или…

Все тринадцать колхозов села всегда примут молодого человека к себе на работу разнорабочим, если он не определился, кем он хочет стать в этой жизни.

Бери побольше, кидай подальше. В этой профессии много ума не нужно, лишь бы здоровье было.

Шанс даётся каждому. И нужно этот шанс использовать. Таковы законы жизни.

Ничего не предвещало беды.

22 июня 1941 года.

Герои нашей повести встретили этот день в разных уголках нашей страны, не подозревая о том, что их пути сойдутся здесь. В большом, утопающем в зелени садов селе Большая Знаменка, которое было основано их предками в 1786 году.

Оккупационный период в селе

(с 18 сентября 1941 года по 6 февраля 1944 года)

«Вспомним всех поимённо.

Горем вспомним своим.

Это надо не мёртвым — это нужно живым!»

Роберт Рождественский

1941 год.

Жители села встретили с новыми надеждами на лучшую жизнь.

Все газеты пестрели заголовками о том, что необходимо хорошо работать, и тогда все заживут хорошо. Но крестьяне смотрели на эти призывы спокойно.

Проходил год за годом, а жизнь односельчан улучшалась со скоростью, с которой могла передвигаться черепаха.

Работа в колхозе от зари до зари.

Правда, техника на полях появилась новая, немного облегчающая условия труда колхозника. Но это не облегчило жизнь колхозникам.

На первый план вышла индустриализация страны. Считай, весь урожай уходил на то, чтобы накормить город. Может, на то время это было и правильно, никто не спорит. Но жизненный уровень развития сельского человека заметно отличался от жизненного уровня развития городского человека.

В городе и зарплата у людей была, на которую можно купить в магазинах необходимые продукты и приличную одежду. Было и свободное время, и места для отдыха были обустроены, где можно всей семьёй отдохнуть.

А сельский житель должен работать от зари до зари, но зарплату не получать. Вместо денег за свой труд выдавалась натуральная оплата, то есть — в основном зерно, овощи…

Вот и это лето ничем не отличалось от предыдущих лет.

Начинались уборочные работы.

Жатва.

Ночевали на полевом стане.

Кормили колхозников нельзя сказать, что плохо, но и не хорошо.

Женщины — кухарки умудрялись из продуктов, которые были в их распоряжении, приготовить вкусные обеды: борщ, вареники, затирку и галушки. Молоко и сметану подавали на столы колхозников, когда в колхоз пожаловали проверяющие из района.

Хлеб пекли с вкусной подрумяненной корочкой, будь то ржаной или пшеничный. Как же без него. Хлеб — всему голова. Хлеба поел и уже сытый. Только работайте. Хотя дома не во всех семьях этой еды даже в праздничные дни хватало.

В обеденный перерыв агитаторы читали газеты, где рассказывалось, как проходят соревнования между колхозами.

Но с сегодняшнего дня на полевом стане появились люди в военной форме, с оружием.

Они подгоняли с уборкой, не давали делать больших перекуров, и зерно сразу отправляли в «Заготзерно».

Бригадиры объясняют это тем, что обстановка в мире не простая и враг, который вероломно напал на нашу Родину, продвигается вглубь нашей страны. Но враг обязательно будет разбит.

Но обстановка с каждым днём ухудшалась.

Ещё не закончилась уборка зерновых. А немцы были уже на подходе к Большой Знаменке. Слышна была канонада приближающегося к селу фронта.

Фронт быстро катился на восток.

Первое предупреждение об опасности прилетело с неба.

В поле зрения немецких лётчиков, возвращавшихся с задания, бомбили населенный пункт Верхний Рогачик, попала бригада колхоза «Красный октябрь» по уборке зерновых. Увлечённые работой люди из-за шума уборочной техники не услышали приближения самолетов.

«Да и чего от самолета прятаться?» Рассуждали они.

Люди привыкли от самолёта не прятаться, а наоборот, с большим наслаждением и неподкупной завистью смотреть в небо, на пролетающий мимо самолёт. А может это его односельчанин управляет этой построенной человеком умной птицей. Опыта войны то не было, что во время войны самолёт представляет угрозу для его жизни.

Первая же пулемётная очередь пикировавшего на них самолёта включила в умах людей инстинкт самосохранения, наделённый людям самой природой, заставил людей разбегаться по полю в разные стороны.

Охота на людей, как на животных. Минут пять, десять, не больше. Но страх быть убитыми загнал людей под комбайны, стог соломы и просто в густую, не скошенную пшеницу.

От выпущенной самолётом пулемётной очереди. Загорелась скирда с необмолоченным зерном.

Фонтаны пыли от достигших земли пуль возникали то тут, то там, вызывая у людей животный страх стать жертвами этих пуль.

Одна из женщин, которая спряталась под одной из скирд, получила пулевое ранение в руку.

Был убит военный, который начал стрелять по самолету из винтовки.

Загорелся и зерноуборочный комбайн. Пуля попала в бак с горючим.

Первое боевое крещение состоялось.

Самолеты улетели.

Люди начали приходить в себя. Бабы заголосили. Никто уже о работе не думал.

Их мысли были:

«Хорошо что живой остался. А как там дома».

У каждого были семьи.

Примчался с полевого табора бригадир на *Бедке.

Работы прекратились.

Раненой женщине оказали помощь. И вместе с другими женщинами отправили по домам. А мужики получили задание палить поле с пшеницей и не обмолоченные скирды с зерном.

Мирная жизнь закончилась.

На другой день в село прибыли представители НКВД района и из мужчин, которые по какой-то причине не могли быть призваны на фронт в первые месяцы войны, начали формировать заградительные отряды и малочисленные партизанские отряды для обороны села от напиравшего неприятеля.

В Большой Знаменке такой партизанский отряд возглавил старый коммунист Поляков Панфил.

Отряд был обеспечен запасами продуктов и оружием. Кроме того, каждый партизан получил пятьсот рублей из государственной казны.

Многие мужики из села записались в заградительный отряд только ради выгодной сделки:

«Пятьсот рублей на дороге не валяются» — рассуждали они.

Другие записались потому что сосед записался.

«Это же дома, а не идти куда-то. А тут семья рядом» — рассуждали другие.

Когда все формальности по укомплектованию партизанского отряда были согласованы, отряд отправился в рядом лежащие плавни на заранее приготовленные позиции.

Ещё один отряд под командованием Чулкова Кирилла отправили в сторону населённого пункта Большая Белозёрка.

Также в начале сентября руководством района создаётся истребительный отряд, который возглавил местный активист села Гуляев Михаил Назарович. Он имел боевой опыт, полученный им при боевых столкновениях с противником в *Советско — Финской войне 1939—1940 годов.

Этот отряд расположился на западной окраине села в Алексеевке.

Здесь, на въезде в село отряд совместно с выделенными колхозом «Вторая пятилетка» колхозниками приступил к рытью окопов и противотанкового рва. А в ночное время следил за порядком в селе.

К сентябрю 1941 года единого фронта Красной армии не было. Их командиры погибли, а из числа рядового состава никто не взял на себя обязанности командира. Это были не солдаты, а деморализованные, беспорядочно отходящие люди в военной форме.

Брошенные на выживание солдаты. Шатаясь от усталости, идут по просёлочной дороге, поднимая пыль, поддерживая раненых товарищей, ища из отступающих солдат волю сильного командира, который сумеет остановить эту толпу, одетую в военную форму, и превратить эту толпу в боевое ядро. Такое ядро, которое сможет защитить не только себя, но свою страну от неприятеля. А пока до этого далеко. Голод заставляет солдат добывать себе еду на людских огородах. Или питаются тем, что выносят сердобольные женщины.

Местные жители, которым бежать некуда, смотрят с немым вопросом и укором на отступающие войска. В их глазах читается такой вопрос:

«А как же мы? На кого вы нас оставляете»? Ответа нет.

Несколько дней не прекращается этот поток.

Сердобольные женщины выносят хлеб, молоко, воду и передают отступающим солдатам, при этом расспрашивая солдат о своих мужьях и сыновьях. Мешаясь с отступающими бойцами, катит на восток и поток беженцев.

Коренным жителям бежать некуда. У них здесь свой дом и домашнее хозяйство.

Местные руководители постарались эвакуировать из села свои семьи. А потом и сами исчезли в неизвестном направлении. На остальных желающих уехать на восток жителей не хватило транспорта. Правда, не все исчезли. Закалённое старшее поколение коммунистов, завоевавшие право быть свободными людьми в боях за свою Родину, остались в селе, возглавили партизанские отряды и заградительные отряды.

Возле Каменской переправы на скопившееся большое количество автомашин, военной техники, подводы беженцев с не хитрым домашним скарбом, налетела немецкая авиация. С остервенением работают по самолётам наши зенитные орудия. Слаженные действия боевых расчётов зенитных установок, не обращая на частые разрывы бомб и пулемётные очереди, пытаются поразить хотя бы один из пикирующих на мост самолётов. Наконец, один из снарядов достигает цели и самолёт, оставляя за собой шлейф дыма и натужно воя, упал в воду. Остальные самолёты продолжали сыпать свои бомбы на головы людей, создавая панику и крики раненых людей. Но когда и второй самолёт противника скрылся в водах Днепра, бомбёжка в один миг прекратилось.

Самолёты удалились. Наступила звенящая тишина. Тишина, конечно, условная. Если раньше при бомбёжке криков раненых людей не было слышно, то сейчас словно кто, то переключил эфир на другую радиоволну. Одни люди звали на помощь. Другие искали своих близких, которые разбежались в разные стороны от эпицентра бомбёжки. Третьи сыпали проклятия этой войне и всем, кто её затеял.

Многие, осознав, что двигаться дальше не имеет смысла, возвращались домой. И только военные суетились возле повреждённого участка моста, налаживая переправу.

В этот поток беженцев попала и выпускница Киевского художественного института. Осталось только защитить проект диплома, Зоя Приданцева.

Зое, для того чтобы защитить проект диплома, нужно было съездить в город Одессу, где институт по договоренности с НКВД предоставил студентке возможность сделать зарисовки этюдов картин, необходимых для выполнения этого проекта.

В Днепропетровске Зое пришлось пересесть на попутную машину, идущую в южном направлении. Добралась до Никополя, а здесь такая очередь на переправу, что пришлось прождать пару дней. За это время противник занял Днепропетровск.

Оказавшись в тылу у немцев Зоя растерялась:

«Возвращаться в Киев через линию фронта не имеет смысла. Родители тоже там. Что делать» — думала она.

Выручила женщина, которая возвращалась к себе домой в Большую Знаменку. Она предложила девушке временно переждать это лихолетье у неё дома.

Места хватит. Мужа призвали на фронт, а я теперь осталась одна. Как всё это утихнет, тогда и дальше поедешь по своим делам.

У Зои других вариантов не было. И она согласилась.

А тем временем истребительный отряд Гуляева завершил рытьё окопов и противотанкового рва. Он, как бывший военный, прошедший в апреле 1940 года, будучи в составе Красной Армии, которая участвовала в военном конфликте с Финляндией, прекрасно знал, что от этих сооружений зависит не одна жизнь его подчинённых.

Дисциплина была в отряде не на высоте. Всё-таки люди были гражданские. Люди покидали самовольно свои позиции, порой по несколько дней не возвращались в окопы, а когда возвращались, оправдывались, что ничего ведь не случилось за время его отсутствия. Замаливали свои грехи принесенной едой, самогонкой и махоркой.

Так как голодными никто не хотел сидеть в окопах, а снабжения ни откуда не было. Добывали еду сами или в ближайшем колхозе брали сухой паек под расписку.

Так продержались до сентября. А врага всё не было.

За это время в отряде все прошли курс молодого бойца. А многие из отряда не умели правильно держать винтовку, а тем более зарядить винтовку и правильно стрелять из неё.

Все вроде понимали и хвастались друг перед другом, как они искусно владеют своим оружием.

А когда враг появился на окраине села, «бойцы» одетые в гражданскую одежду, не слушая своего командира, открыли огонь.

Эта была разведка противника. После такой встречи разведка удалилась.

Долго спорили и доказывали друг другу бывалые сельчане между собой, что только он попал в *фрица. Потому что до этого ходил на охоту и приносил добычу домой.

На дороге, действительно, упёршись в акацию, стоял немецкий мотоцикл, и находившиеся в них немцы не двигались.

Набравшись смелости и получив разрешение от командира истребительного батальона Гуляева, — Пискунов, Поляков и Лукьянов отправились за добытым трофеем.

Чем ближе подходили к мотоциклу, тем страшнее становилось.

«А вдруг немцы притворились и как только они подойдут ближе, откроют огонь по ним».

Но чуда не произошло. Немцы были мертвы, а мотоцикл застрял и заглох, врезавшись в акацию.

Прикатив мотоцикл за траншею, в которой они встречали немцев, принялись по приказу командира копать могилку чуть в стороне от дороги для убитых немцев, где и похоронили их.

Убитых было не жалко.

«А чего они к нам с оружием пришли» — рассуждали защищавшие своё село гражданские люди.

Потом занялись мотоциклом.

Разбирающиеся в механике односельчане, повозившись немного, или, как говорят в народе, методом «народного тыка», мотоцикл завели. За руль уселся Пискунов Сашка.

Восторженными криками, шумной ватагой вчерашние юнцы, а сегодня защитники своей деревни, сопровождали трофейный мотоцикл.

Для деревенских мужиков это была чудо техника.

— Живут же люди! — кричал Мишка Плешивенко.

— А мы на волах и конях разъезжаем! — поддержал его Иван Фатеев.

Эти заключения о другой жизни поддержали и другие бойцы заградительного отряда.

Через три дня после данного инцидента через деревню поплелись уставшие, голодные наши солдаты. Некоторые присоединялись к заградительному отряду, а другие небольшими кучками шли, опустив понуро голову, на восток.

К идущим на восток солдатам присоединились и некоторые бойцы истребительного батальона, в том числе и Пискунов Сашка. Правда, мотоцикл ему не дали.

Поляков сказал, что за харчами не на чем будет ездить.

С Пискуновым ушли ещё трое бойцов: Баранов Николай, Раёв Пантелей и Плёхин Дмитрий.

Вот уже и сентябрь на дворе, а утешительных вестей с фронта нет. Враг где-то совсем рядом. Но люди этого ещё не осознали.

Раннее сентябрьское утро звенит тишиной. Но тишина эта настораживающая и пугающая своей неизвестностью. Хотя, если отвлечься от надвигающейся беды, то можно увидеть и прелести осеннего утра. На горизонте лениво выкатывается восходящее солнце, разрезая своими ярко-красными лучами туман, стоящий над полем и множество длинных паутин, навешанные, как новогодние гирлянды из капелек росы на высоких, ещё не пожелтевших кустах полыни. Где-то в утреннем тумане перекликаются своим перестуком по сухим телеграфным столбам с ярко пёстрой окраской своих перьев дятлы. Их перестук азбукой Морзе напоминает о приближающихся утренних заморозках.

Сегодня с утра ничего не предвещало беды.

Поляков Андрей укатил на мотоцикле в село за провизией.

Все оставшиеся в траншее играли в карты, травили анекдоты. А кто ещё сладко досматривал хороший сон, не обращая внимания на бурные споры играющих в карты ребят.

Солдатами их назвать нельзя, хотя они при себе имели оружие, потому что были одетые в гражданскую одежду.

Обычный осенний день с утренней прохладой и туманом.

Но вот в тумане что — то загрохотало. Опытный Гуляев сразу же определил, что это гул моторов танков.

Вопрос:

«Чьи это танки».

И вот из тумана сразу вынырнули мотоциклы противника, а за ними грузовики, тянувшие за собой пушки. И только за грузовиками двигались танки. Не встречая на своем пути сопротивления, враг распевал песни на своем языке под губную гармошку.

Увидев приближающуюся армаду немцев, некоторые защитники, испугавшись, сразу рванули в сторону рядом расположенных плавней. Их не остановил даже окрик своего командира:

— Стой! Стрелять буду!

Но вот противник, сообразив, что перед ними находятся окопы оборонявшихся добровольцев села. Солдаты начали выпрыгивать с машин, которые свернули на обочину дороги, пропуская вперед танки. Пехота, прячась за впереди идущие танки, открыла огонь по обороняющимся. Первые залпы танков полетели далеко за окопы обороняющихся, но вторые прилетели уже прямо в цель.

Многие защитники ещё больше растерялись.

Страху добавили первые крики раненых людей. Необстрелянные люди побежали, словно овцы от напавшего на них хищника, и пули противника попадали им в спину. Многие попадали на низ окопа и не думали обороняться. Страх их приковал намертво к земле. Но Гуляев и ещё с десяток людей, одетых по гражданке, одиночными выстрелами пытались остановить надвигающуюся на них армаду хорошо вооруженного противника.

Бой длился недолго. У обороняющихся людей закончились патроны.

Противник это понял. Наверное, такие случаи у них уже встречались не раз.

Захватив оставшихся в живых и не сбежавших, оборонявших своё село людей в плен, немцы всех одетых по гражданке, но имевших при себе оружие, разоружили. Построили в колонну и погнали строем в сторону населённого пункта Большая Знаменка, таким образом, прикрываясь пленными от обстрела противником.

А в это время в помещении Алексеевского сельского совета находился председатель Плешивенко Иван Иванович.

Его оставили по специальному заданию райкома КП (б) Украины за несколько месяцев до оккупации деревни немцами.

Председатель составлял отчёт о проделанной им работе по эвакуации имущества колхозов, закреплённых за *Алексеевским сельским советом.

На душе было тревожно. Какая — то беспорядочная стрельба отчётливо была слышна с западной стороны села.

«Наверное, отряд Гуляева проводит учебные стрельбы. Вот я доберусь до них. Пусть патроны экономят», — подумал Иван Иванович.

Возле сельского совета была выставлена охрана из двоих человек местного истребительного батальона.

По улице проехали несколько машин с зерном в сторону «Заготзерно».

Изредка проходят группы по несколько человек.

«Беженцы наверное».

Но вот с горы от конторы другого колхоза, «За урожай», который эвакуировали ещё три дня назад, послышался гул мотоциклов.

Охрана сельского совета увидела спускающиеся по переулку два мотоцикла с колясками.

Эта была немецкая разведка. Охрана открыла огонь.

В ответ немцы открыли пулемётный огонь.

Выскочивший на доносившиеся с улицы выстрелы председатель открыл огонь из пистолета по немецкой разведке. Убив одного из нападавших, председатель сам получил ранение.

Не ожидая получить отпор, разведка противника удалилась, оставив лежать на земле возле здания сельсовета двоих человек охраны и получившего ранение председателя сельского совета Плешивенко.

Противник даже бросил свой перевёрнутый мотоцикл и два убитых в перестрелке немецких солдата.

В это время по Красной улице, смяв сопротивление истребительного батальона, пошла колонна немцев.

Увидев своих убитых солдат и перевёрнутый мотоцикл, немецкий офицер скомандовал повесить здесь же, на толстой ветке акации, росшей возле сельсовета, пытавшегося подняться, раненого Плешивенко. Чтобы другим неповадно было.

А вот так о своём далёком родственнике рассказал Николай Плешивенко:

«18 сентября 1941 года мой дед, Председатель Алексеевского сельского совета Иван Плешивенко находился на своём рабочем месте. Он также исполнял обязанности заместителя командира местного партизанского отряда.

Когда началась стрельба возле сельского совета, мой дед, взяв оружие, выбежал на улицу, где охрана вела перестрелку с прорвавшимися в село немцами.

Завязался бой. В этой перестрелке охрана была убита, а он ранен.

Подоспевшие основные силы противника завершили эту перестрелку в свою пользу. Деда повесили на наспех сооружённой виселице.

Три дня мой дед висел повешенный на дереве, пока ночью мои родители не обрезали веревку.

Похоронили его тайком в Паровичном переулке, на обочине, чтобы не привлекать внимание местной полиции. Могли родственники быть расстреляны. Зато, что без спроса сняли тело с виселицы.

После войны мы перебрались жить в Никополь.

Когда мои родственники, проживающие в Знаменке, решили на Алексеевском кладбище собрать своих умерших родственников в одно место, то перенесли прах Ивана Ивановича Плешивенко в одну могилу с его братом Никифором Ивановичем. Никифор Иванович в своё время был Председателем колхоза За урожай».

18 сентября 1941 года немцы практически без боя вошли в Большую Знаменку.

Как оказалось позже, это были не только немцы, но и румыны, и даже итальянцы.

Для жителей Большой Знаменки они все были немцами, потому что разговаривали на непонятном для них языке, а значит, «немцы».

Они передвигались практически по всем улицам. Заходили в любой двор, где можно было поживиться какой — ни будь едой. Требовали у хозяев, чтобы несли молоко, хлеб, яйцо. Шумно разговаривали на своём языке, не обращая ни какого внимания на перепуганных хозяев двора.

Были и такие, кто сам приглашал этих самозванцев к себе в гости на щедро накрытый стол. И когда они только успевали всё это заготовить.

Добрались они и до улицы Гончарина. Сегодняшняя — Пушкина.

Здесь ограблению и мародёрству подверглись некоторые дома. Забирали всё, что им пригляделось.

Беспечность и безнаказанность этих вояк расслабило, и они этим поплатились.

Трое наших бойцов, отставших от основной группы отступающих надолго, замешкались у гостеприимной хозяйки Ефросиньи Рощиной.

Отстали, потому что буквально тянули на себе раненого товарища. И когда, уже подкрепившись, собрались уходить, оставляя у сердобольной хозяйки раненого товарища, услышали шум, доносящийся с улицы, проезжавших мимо её дома мотоциклов и просто идущих шумной ватагой немцев.

Красноармейцы, не раздумывая, приняли свой последний бой.

Противник, потеряв в этом бою несколько боевых товарищей, когда сопротивление красноармейцев было подавлено, ворвались во двор к Рощиной. На земле возле плетня лежали, уткнувшись лицом в землю, двое бойцов. Они были мертвы.

Убедившись, что противник мёртв, начали обыскивать двор. Ворвались в дом. Выволокли за волосы во двор хозяйку и раненого солдата. Хозяйку, пытавшуюся не прошеным гостям что-то сказать, ударом приклада автомата в голову, успокоили навсегда.

Бездыханное тело хозяйки быстро выволокли на улицу и повесили на самом видном месте — на суку старой акации.

Здесь же нашёл своё пристанище и раненый солдат.

На шее у них были повешены таблички с надписью:

«Партизан».

Пострадал и Бойко Яков Семёнович, оставленный для эвакуации зерна с зернохранилища, которое располагалось в Городке (северная часть Большой Знаменки).

Поняв, что это ему не удастся сделать, распорядился, чтобы открыли амбары с зерном. Пусть лучше люди разберут зерно по домам, чем оно достанется немцам, решил Яков. Проба уйти из села оказалась для него печальной. Его сдали новой власти люди, впоследствии занявшие место в полиции.

Многие из местных партизан, оставленных для защиты своих земляков от вторжения противника, расположились у себя дома. Поэтому, когда в селе появились первые военные стычки с противником, попытались улизнуть в плавни. Некоторым это удалось, а некоторые, так и не сделав ни одного выстрела, ушли в свет иной. Другие, побросав оружие, сдались в плен.

Правда, были и нападения партизан на гарнизон противника, который расположился в селе.

Это произошло только на десятый день после пребывания немцев в селе. Уже была сформирована новая власть во главе со старостой Раевским.

Основные части ещё не покинули село, а сосредоточились в селе, помогая наводить новые порядки в селе. Уничтожать еврейское население и старых коммунистов, которые по причине своего возраста не покинули село.

Партизаны, возглавляемые коммунистом Поляковым Панфилом, среди ночи напали на скопление противника в районе жандармерии. Где-то около часа шёл бой. Потом всё также быстро и затихло. Только утром немцы посчитали свои потери. Их оказалось четырнадцать человек. Со стороны нападавших потери составили восемнадцать человек. Раненых не оказалось.

Оккупанты тихонько похоронили своих убитых в начале погоста возле дороги, идущей на Верхний Рогачик. Не ожидая таких потерь, взбешённый противник устроил показательную акцию против партизан, оставшихся в плавнях. К этой операции были подключены авиация, миномётное отделение и больше роты солдат.

Сделав аэрофотосъёмку *плавней, противник начал наступление с помощью местных «добровольцев» указывающих район расположения партизан. Но перед наступлением была устроена получасовая миномётная артподготовка на указанные районы плавней.

После артобстрела из плавней начали выходить люди с поднятыми руками. Но так как в руках партизан было оружие, их расстреливали. Их тела плыли вниз по течению речки Архар.

Поняв, что им пощады не будет, партизаны, воспользовавшись затишьем в миномётном обстреле, попытались выйти из этого района. Не многим из них удалось уцелеть.

Жительница нашего села Елена Солтан (Плахотина) вспоминает:

«Мой отец рассказывал, что деда не призвали на фронт из — за инвалидности жены.

Его записали в ряды заградительного отряда. Выдав сухой паёк, винтовку Мосина и десять патронов к ней. Остальное добудете в бою. Заняли оборону со стороны Никополя. Они там просидели месяц.

Харчи закончились, и он вернулся домой, не подозревая, что вместе с ним в село вошли и немцы. Только со стороны Алексеевки.

Бабушка, увидев мужа, обомлела со страху. Выхватила у мужа винтовку и бросила её в туалет. Хорошо, что успела это сделать. Следом во двор ввалились немцы. Увидев молодого человека, стоящего посреди двора, скомандовали.

Поднять руки вверх.

Обыскали и отправили в местную комендатуру, где таких мужиков, как он, собралось больше сотни.

Распределили по подвалам. А затем был концлагерь и каторжные работы».

После того как Большую Знаменку заняли немцы, жители села разделились на три лагеря.

Людей, обиженных Советской властью.

Людей, безразличных к любой власти.

И людей, поддерживающих Советы.

С каждым днём пребывания немцев в нашем селе численность последней группы начала увеличиваться из-за порядков, которые ввели оккупанты в нашем селе.

То, что в селе был комендантский час, этим никого не удивишь. Его ввели почти с первых дней начала войны. Немцы только продолжили это действие и ужесточили последствия этого нарушения — появление людей на улицах вплоть до расстрела.

Но люди всё равно этот режим нарушали, стараясь избегать встреч в позднее время с полицией. Хотя и сами полицейские старались не появляться на улицах села, исключая те случаи, когда проводились массовые облавы по поимке нарушителей этих законов.

Немцы в совокупности с местными полицаями, хорошо знавших плавни, отлавливали в день по несколько десятков «партизан». Всех пленных отправляли в Каменку, а там уже разбиралось другое начальство, отправляя самых неугодных в тюрьму Никополя.

В их число попал и *Гуляев Михаил Назарович.

Целый месяц слышны были выстрелы в плавнях.

Облавы на спрятавшихся в плавнях людей новыми оккупационными властями были ежедневными. Имея достоверные данные воздушной разведки и доносы местных людей о расположении баз партизан, хорошо обученным специальным батальонам противника не составляло труда проводить против партизан эффективные военные операции.

Осенью листья с деревьев осыпались. Указав разведке противника, где расположились базы партизан или скопление людей. Не рискуя жизнями своих солдат, противник проводил бомбёжку с воздуха. Обстреливал миномётами с берега, делали пребывание партизан в плавнях не возможным.

Оставленного партизанам оружия и патронов к ним хватило ненадолго.

Оставшиеся в живых партизаны выходили с плавней, по одному и целыми группами. Голодные. Заболевшие. Мокрые. Безоружные.

Воевать против хорошо обученной армии. Это самоубийство.

Немцы их в плен не брали, особенно если человек выходил с плавней, с оружием. Безоружных людей отправляли сразу в жандармерию, где им предлагали сотрудничать с оккупантами. Отказавшихся людей жестоко избивали и расстреливали в Каменских кучугурах.

Зачисткой партизанских групп занимались местное население, из которых немцы организовали отряд добровольцев. При поддержке солдат неприятеля эти «добровольцы» подавляли базы, в которых располагались оставшиеся в живых партизаны.

Шансов выжить у партизанских групп почти не было.

Но некоторым людям удавалось вырваться из этого пекла, и они вливались во вновь организованные подпольные группы.

* ДОП

Все дороги ведут в Большую Знаменку

Так, в один из дней, в конце сентября 1941 года, дождавшись темноты, два человека, уцелевших после разгрома немцами их партизанского лагеря, спасаясь, сами вынесли из-под обстрела своего товарища, который не мог сам передвигаться, получив контузию от разрыва бомбы. Кроме того, у него был сильный жар. Больной бредил и звал кого — то на помощь.

Спасавшие его товарищи поняли, что их больного товарища не спасти, если ему не оказать экстренную медицинскую помощь.

Обычно хозяева старались управиться по хозяйству к началу комендантского часа и потушить керосиновую лампу, чтобы не привлекать любопытных глаз, которых в селе хоть отбавляй.

Но так как в доме Беловых был маленький ребёнок, молодой маме Лиде Беловой приходилось вставать к ребёнку среди ночи. Правда, окна в доме были плотно завешены, то керосиновая лампа служила вместо ночника, и фитиль горел, еле издавая свет.

На этот раз светомаскировка была немного сдвинута, и наружу пробивался свет от горящей лампы.

Этим воспользовались и люди, переносившие своего товарища на самодельных носилках.

Постучали в двери. Огонёк сразу погас. Постучали посильней.

— Кто там? — раздался голос за дверью.

— Свои. Открывай.

Хозяин дома Никифор Белов, ища в темноте припрятанный возле дверей топор, мало сейчас болтается бандитов, неспешно открыл дверь. Перед хозяином выросли два силуэта незнакомых Никифору людей.

— Что надо?

— Хозяин, извини за позднее вторжение, но нам нужна твоя помощь, — сказал один из них.

— У нашего товарища температура. Его нужно подлечить, и он уйдёт. Не бросать же нам его помирать. А до линии фронта мы его не дотянем. Да и жалко его. Молодой *ишо.

— Не — е! У меня нету места. Да и внук маленький всё время плачет.

— У кулак! Фашистский прихвостень! — выпалил другой.

— Это кто тут такой грамотный? Мой муж танкист, на фронте сражается, а вы тут в плавнях хоронитесь! — только появившись на пороге дома, и сразу набросилась на не прошеных гостей молодая женщина.

— Ладно, ладно. Извини нас. Мы же не знали. Но всё же войдите в наше положение. Погибнет молодой человек. Откопали его в плавнях после бомбёжки. Помогите. Семёном его *кличуть.

В это время лежащий в самодельных носилках мужчина застонал.

Услышав стон, женщина сжалилась и сказала:

— Ладно. Заносите. За своего мужа соседям представлю. Ну, а вас не приглашаем. Сами знаете, по головке не погладят, а сразу на тот свет. Мне не хочется. У меня ребёнок маленький.

С этой минуты жизнь молодой женщины Лиды Беловой превратилась в борьбу за жизнь молодого человека. И свою жизнь тоже.

Добавилось хлопот и всему семейству Беловых.

Отец Лиды, рыбак колхоза «Заря» Никифор Алексеевич принёс с сарая дров. Ловко растопил печь. В небольшую комнатку, где лежал на полу Семён, занёс большую ванну. Нужно же его искупать, прежде чем уложить на топчан.

И вот уже в печи разгорелся огонь, жадно пожирая сухие дрова, которые Никифор заготовил ещё летом.

Нагрели воду. Сняли всю одежду с молодого человека, которая была пропитана болотной грязью.

Отец, как старый вояка, прежде чем уничтожить одежду молодого человека, проверил все швы грязной шинели, в которые могли быть зашиты документы, удостоверяющие личность молодого человека. Такой документ нашёлся.

Этим документом оказался комсомольский билет на имя Семёна Ивановича Берова, 1920 года рождения, уроженца Житомирской области.

Вопрос, как он попал в эти края, поведал сам Семён Беров после выздоровления.

А сейчас, рискуя своими жизнями, семья Беловых включилась в борьбу за жизнь молодого человека. При этом прислушивались, затаив дыхание, когда за окном слышалось хоть какое-то движение.

Когда молодой человек был приведен в порядок, его тело растёрли липовым мёдом, укутали в сухую простынь и сверху укрыли большим кожухом, сшитым хозяином дома Никифором.

С трудом напоили чаем, заваренным на смеси плавневых трав, снимающим температуру и воспаление. Уложили на топчан, поставленный рядом с тёплой печкой.

Больной, издававший до этого неприятный и берущий за душу стон, притих.

Где-то за полночь, когда все улики, указывающие на то, что в доме появился чужой человек, были уничтожены, семья Беловых улеглась спать с тревожными мыслями:

«А что будет завтра».

Улеглась и Лида, прижав к себе маленький тёплый комочек, сына.

Наступил новый день, а за ним второй и третий. Но температура у больного не спадала. Семён метался в бреду, кого — то звал на помощь.

Никифор решает везти больного на *бричке к знакомому врачу в город Никополь.

На переправе проверявшим его документы патрулю объяснил, что это его «зять» заболел какой-то заразной болезнью, и его пропустили.

В Никополе, добравшись на улицу, где проживал знакомый врач, Никифор за определённое вознаграждение договорился, чтобы тот осмотрел его «зятя».

Опытный врач только взглянул на больного и сразу же определил, что это пневмония. Если больному не оказать помощь, он умрёт.

Поэтому Семёну сразу же были сделаны несколько уколов, напоили микстурой и, несмотря на то, что врач у себя дома не имел места для лежачих пациентов, оставил его у себя.

Никифору объяснил, что если через сутки больной не придёт в себя, то значит, его уже невозможно вылечить.

— Приезжайте, батенька, завтра. Но это будет стоить ещё больших вложений.

Никифор отправился домой. Он отлично понимал, что денег у него таких нет и их взять негде.

На семейном совете решили откупиться товаром. Сюда вошло:

Свежая рыба, масло, молоко и другие продукты. Но больше всего, конечно, потянул выкуп золотым обручальным кольцом Лиды.

— Скажу мужу, что кольцо потеряла, — сказала Лида родителям. Пусть только выздоравливает.

Через сутки молодой организм Семёна пошёл на поправку. Прибывшая Лида со своим отцом в Никополь, где он оставил Семёна, уговорила отца забрать его домой, потому что врач не мог держать больного пациента, да ещё и без документов.

Врач, увидев, что семья привезла в виде оплаты за больного хороший выкуп, выделил для выздоровления больного микстуру и порошки.

Написал подробно, как их принимать. Но гарантии на выздоровление никакой не давал.

Три дня ещё Семён боролся с болезнью.

То температура спадала, то она резко поднималась. Особенно тяжело Семёну борьба с болезнью давалась ночью.

Лида столько времени не проводила возле маленького сына, сколько просидела у топчана больного.

«Ну и что, если она замужем» — рассуждала женщина.

«За мужа она вышла замуж, толком и не зная этого человека. Военный прибыл в отпуск и за эти десять дней сумел её, Лиду, влюбить в себя. Сейчас, когда от последней их встречи прошло больше года, Лида не получила от мужа ни одной весточки. Где он. Что с ним, она не знала. А вот Семён рядом. Нуждается в её помощи. Она к нему привязалась, словно к родному человеку».

Мысли её прервал тихий голос:

— Где я.

— Лежи, лежи. Ты в надёжном месте. Раз разговариваешь, значит, преодолел тяжёлую болезнь.

С каждым днём болезнь отступала. Семён уже стал появляться во дворе.

Здесь его и увидела соседка баба Гашка.

«Как же не поинтересоваться, кто это у Беловых на дворе? Прохаживается, словно у себя дома?

Неужто Лидкин мужик»? — подумала соседка.

И понеслась по селу, новость, что Лидки Беловой муж заявился домой.

Дошла эта новость и до Лидкиной подруги — Аньки Стрельцовой.

«Нужно сходить в гости», — подумала она.

А сегодня как раз подвернулась такая возможность. Пришла в гости школьная подруга Наташка Печурина.

Лёгкие на подъём девушки решили наведаться к уже успевшей выскочить замуж своей недалеко живущей от Стрельцовой подруги Лиды Беловой в гости.

На пороге их встретила сама Лида.

— Привет, подруги. Я так за вами соскучилась. У меня в доме не прибрано. Давайте в беседке пошушукаемся, — предложила Лида.

— Да, мы пришли тебя проведать, и до нас дошли слухи, что муженёк твой заявился. Одним глазком бы на него взглянуть.

При этих словах Лида немного смутилась и даже покраснела.

— Да я что. Только он приболел. Да и что на него глядеть. Он что вам, красная девка. Это мой муж. А красивый он или нет, это мне решать, — раздражённо буркнула Лида.

— Лид. Да ты что. Мы же просто пришли к тебе, как к своей подруге.

Их спор разрешил сам Семён, появившись на пороге дома. На руках у него восседал маленький Коля.

— О. Лида, у нас гости?

— Да. Это мои школьные подруги, — Анна и Наташа.

— Очень приятно. А меня Семёном зовут. Ладно, вы тут посекретничайте, а мы с Колей пойдём по огороду пройдёмся.

Когда Семён удалился, бойкая Анька Стрельцова подковырнула свою подругу, Лидку Белову:

— Ты же когда-то хвасталась, что он танкист и его вроде Фёдором зовут.

Покрасневшая Лида не знала, что и ответить, но всё же, не моргнув глазом, соврала девчатам:

— Какой из него танкист, если мы его с того света еле вытащили. Его товарищи принесли раненного на носилках. Попав домой, так он так расслабился, а может и память потерял. Такое порой выдаёт на-гора, что я не его жена.

Но я то знаю, что это он. Будет выкаблучиваться, выгоню его к чертям. Пусть катится на все четыре стороны.

— Да ты что, Лида. У вас же сын растёт. Как можно, — сказала Наташа Печурина.

— У тож. Пока и терплю.

Ещё немного посекретничав, девчата засобирались домой.

— Не забывайте меня. Заходите в гости. Я всегда буду вам рада, — сказала прощаясь, Лида.

Когда девчата ушли, Семён попросил Лиду помочь ему стать на учёт в сельском совете.

А то загребут меня полицаи, — сказал он.

Выздоровеешь. Всё уладим, — успокоила Семена Лида.

Жизнь в селе продолжалась. Словно и не было этой войны.

Люди, которым некуда было бежать, они здесь родились и выросли, а значит и помирать им здесь не так страшно, если потребует обстановка, ходили, как и в прежние времена на работу.

Требования и порядки новой власти конечно порой уж сильно доставали, но кто открыто этому возмущался — того бросали в каталажку, приписывали всевозможные диверсии и люди терялись в этой жизни словно они здесь никогда и не проживали.

Поэтому, как только Семён окреп, в сопровождении Лиды Беловой отправился в центр, в местную полицию.

Там со слов Лиды их записали на одну фамилию с Семёном, так как они представились как муж и жена.

Семён особого подозрения при оформлении документов в полиции не вызвал, и ему даже помогли устроиться на работу слесарем в бывший колхоз «Вторая пятилетка».

Так как добираться в Алексеевку, где располагалась мастерская, Семёну было неудобно, нужно было прошагать больше семи километров. Поэтому он нашёл себе заброшенную хатку, а их в селе после начала войны было много, привёл её в порядок, и жизнь удалась.

«Теперь он не будет обузой для семьи Беловых. Тем более Лида замужем. Зачем лишние разговоры, если появится законный муж», — рассуждал Семён.

Устроившись на работу, Семён, проходя улицами на работу и с работы, всё больше приходил к выводу, что он здесь, на этом краю села, уже бывал. Странно.

Лёжа на наспех сооружённых нарах, после приготовленного ужина, начал дремать. Ему приснилось, что налетела немецкая авиация и начала бомбить камыш, в зарослях которых метались люди с оружием. После очередного разрыва авиабомбы его тело провалилось во тьму.

Семён проснулся в холодном поту. Вокруг ночь.

Вопрос в голове:

— Где я?

Самопроизвольно сорвалось у него с языка.

«Стоп. Так это же партизанский отряд, в который он попал при отступлении остатков его части. И отряд находился где-то в этих плавнях».

До самого утра Семён не мог заснуть. Думал, что нужно под каким — то предлогом попасть в плавни.

Придя на работу, где его завалили обыденной сельской работой по ремонту техники и обыкновенных кастрюль, которые прохудились и требовали срочного ремонта, Семён лихорадочно стал подбирать для себя возможные варианты продолжения борьбы с врагом.

«Ведь только с такой задачей комсомолец Семён Беров оказался в этих краях. Немцы хозяйничают в селе, словно у себя дома, а местные подчиняются им, делая вид, что их всё устраивает.

Нужно вредить им. Незаметно и при каждом удобном случае».

Мысль созрела быстро. Решил изготовить малые металлические ежи, но такие, чтобы смогли пробить покрышку и камеру гружёного автомобиля противника и в то же время поместиться в кармане рабочей куртки.

Улучшив момент, когда старший по мастерской выехал на полевой стан, чтобы там отремонтировать поломанную технику, Семён изготовил три таких ежа.

Вечером, незаметно для посторонних людских глаз, прошёлся вдоль главной дороги и, сделав небольшие углубления, установил свои приспособления на отдалённом друг от друга расстоянии.

Придя утром на работу, встретил не прошеных хозяев — полицаев.

— Твоя работа, — показывая Семёну изготовленный им металлический ёж, зашипел Ткачёв.

— А что это — сделав невинное выражение лица, спросил Семён.

— Я тебе покажу! — шумел Ткачёв.

— Да у нас тут столько работы, что нам даже покурить порой некогда, — заступился за Семёна старший по мастерской Попов.

— Пошли. Ничего ты от них не добьёшься, — сказал его напарник Сашка по кличке Цвай.

— Улик против них нет.

Ничего не найдя и погрозив кулаком слесарям, полицаи удалились.

Оказывается, на ежах, которые смастерил Семён, за ночь пробили колеса два немецких грузовика.

«Ну вот, вроде небольшая пакость, но на душе стало приятней», — подумал Семён.

Напарник по мастерской Мишка Мельник пригласил Семёна порыбачить на речку в плавни.

— Пошли, Семён Иванович, завтра порыбачим. Развеемся от этой рутины. А то только и знаем, что на работу ходить.

— Пошли, — согласился Семён.

— Только у меня снастей для рыбалки нет.

— Ладно, я тебе уступлю удочку, а сам сапетом попробую поймать что-нибудь приличное.

На следующее утро, в этот день выпал какой-то божественный праздник, и его объявили выходным днём, когда ещё солнце разукрашивало первыми лучами небосвод, Семён с Мишкой спустились на Нижнюю улицу и зашагали в сторону плавней, выбирая удобный и тихий участок для отдыха.

«Война где-то далеко. А жить нужно сегодняшним днём», — размышлял Семён, идя следом за Мишкой.

«Он местный и знает здесь все тропинки».

Село ещё спит, но уже слышно, что кое — где уже проснулись сердобольные хозяева. Нужно до работы управиться возле домашней худобы. Но молодым людям не до этого.

А вот и речка. Над водой лежит густой туман. Солнце едва поднимается над горизонтом. Утро тихое и прохладное. Мишка ведёт к старой иве, склонившейся к воде. Здесь удобное место для ловли рыбы.

Мишка, оказывается, смастерил ещё одну удочку. Так что будем соревноваться, кто больше и крупнее поймает рыбу.

Удочки закинуты. Начинается приятное ожидание. Сначала попадается хитрая рыбка: она играет с червячком. Поплавок чуть-чуть дёргается.

Семён подскакивает и подсекает рыбу.

— Пусто! — в сердцах вырывается у него.

Семён видит в прозрачной воде эту рыбку — хитрюгу. Кажется, что её можно и руками поймать, а на крючок она не ловится. Мишка посмеивается над Семёном и спокойно дожидается своего крупного улова.

Наконец-то клюнуло.

Это уже по-настоящему. Теперь уже Семён не дергает, а постепенно подтягивает, а потом резко достаёт леску из воды. На краю удочки сверкает чешуей его первый пойманный им в своей жизни карась. До этого он ни разу не был на рыбалке. У него в детстве была другая задача, как не умереть с голоду. Даже до воровства докатился. Поэтому и в детском доме оказался. Ладно, это всё позади.

Не отстал от него и Мишка. И вот уже поймано килограмма два рыбы.

Они быстро разводят огонь. Поджарили на костре рыбы. Вкусно.

Но Мишке ещё захотелось половить рыбы ради спортивного интереса. Но Семёна не покидала мысль, что где-то здесь располагался его партизанский отряд.

Отойдя метров сто от их места ловли рыбы, Семён вспомнил, как ему попасть на территорию плавней, где мог располагаться их партизанский лагерь. А раз он попал сюда, значит, его нужно найти. Может, там остались боеприпасы.

Наверное, больше часа блуждал по плавням Семён, пока не понял, что это то самое место. Только оно уже стало зарастать ивняком и камышом.

В этом углу островка должен быть склад с оружием. Так и есть. Только здесь пусто. Хотя постой!

Фонарик выхватил небольшую горку, возвышавшуюся в углу. Так и есть. Две противотанковые мины. Их Семён сам и поместил здесь. А вот и запалы к минам, припрятанные тогда им в углублении.

Мысли у Семёна лихорадочно стали думать:

«Как их использовать».

Он понимал, что забирать мины с собой — это верная смерть. Да и когда он ещё попадёт сюда, в плавни.

Каждый день загружен работой, а если отпрашиваться, то это уже подозрение падает на тебя, если случиться какая диверсия. Поэтому, не раздумывая, забрал две мины и направился в сторону кучугур.

Сколько времени прошло, не знает.

Выбрал удобное место возле дороги, под раскидистым кустом ивняка. На горизонте никого не видать. Руки умело делают своё дело. Готово. Метров пять отступил и вторая готова. Теперь бегом в плавни.

Сколько времени бежал в сторону Алексеевки, не засекал. Ночь провёл в ожидании взрывов.

Незаметно уснул.

Утром встал. Сходил по нужде. Только вошёл в хату, как следом появился Мишка.

— Семён Иванович, там работы столько, а вас нет. Я думал, что вас полицаи повязали, — выпалил с порога Мишка.

— С чего это вдруг, — спросил Семён.

— Заблудился я. Кричал, кричал. Никто не обзывается. Чуть не утонул. Еле выбрался. А тут утром не могу подняться. Наверное, приболел малость, — *сбрехнул Семён.

— Пойдём в мастерскую, там и чаю поставим. Мамка мне рыбы жареной в сумку положила.

И когда они доедали вкусно приготовленную рыбу, где-то сильно бабахнуло. Все переглянулись.

Чтобы это могло быть.

Один Семён подумал:

«Неужели сработала мина? Но он здесь ни при чём. Он на работе, а значит, он вне подозрения».

*Пётр Орлов

Биография

Пётр Иванович Орлов родился в семье учителей в селе Большая Знаменка (Алексеевский сельский совет) Запорожской области 17 июля 1921 года.

Окончив школу, Пётр в 1939 году решил поступить в Одесское пехотное училище.

Город Одесса — не его село, где Пётр знал каждую тропинку, а красивый и непривычно шумный для сельского парня портовый город.

Здесь сельских людей сразу вычисляет местная братва.

Вот и сейчас, поставив свой фанерный чемодан, Пётр повернул голову, чтобы спросить, как найти военное училище. А чемодана уже нет.

Что и говорить, братва, открыв чемодан Петра, оставит его где-то потому что приличных шмоток в нём не оказалось. Но Пётр сильно расстроился. Хорошо хоть деньги в надежном месте. А вот документ. Справка, выписанная в сельсовете, что именно он Пётр Орлов, а никто другой, осталась в похищенном чемодане.

Какая — то женщина сжалилась над бедолагой. Ей было по пути. Довела его до училища.

Здесь, правда, его приняли, но, связавшись с Сельским советом, удостоверились, что в селе проживает такой. Выделили Петру койку в казарме.

Проживал он в казарме на птичьих правах, пока на него не пришли повторные документы, подтверждающие его личность.

Теперь его зачислили курсантом, выдали курсантскую форму. Куда там утерянные сельские вещи.

И потянулись дни учебы. Занятия строевые, уборка до блеска полов в казарме, наряды в столовую и охрана территории училища.

Приморский город отличался своим контрастом температур. Днём печёт, как на сковородке, а ночью человек мокрый от влажного холодного тумана.

После занятий шли строем на обед. Обеды здесь не сравнить с деревенскими, очень вкусные и сытные. Правда, есть такие, что дома бы не ел, да голод не тётка, мечешь, словно рыба икру, а то если будешь гав ловить, то и голодным останешься, особенно в первые дни учебы.

Но время быстро летело, и вот Пётр уже чувствует себя, словно здесь жил давно. Появились новые друзья. Им стали разрешать выходить по выходным в увольнение.

Город поражал своей красотой. Асфальт кругом, кино, танцплощадки, футбол. Местный клуб «Динамо» играет. Народу уйма. Центральная улица Одессы, местные её никак по — иному не хотят называть, только Дерибасовская.

По ней снует основная масса народа. Все куда — то спешат известным только им маршрутом. Здесь довольно душно, поэтому купив мороженного, курсанты спускаются по Потёмкинской лестнице вниз к морю. Здесь прохладней. Пробираются к местному пляжу. Собираются купаться.

Бархатный сезон. Ещё прилично припекает. Окунулись пару раз. Вода солёная, словно рассол из-под огурцов в бочке.

Чёрное море спокойное и ласково плещется у ног. За день курсанты успевают побывать и на знаменитом базаре «Привозе». Чего тут только нет. Но откуда у курсантов деньги. Немного потолкавшись, курсанты уходят отсюда, чтобы слюнки не текли от разнообразия продукции.

Из репродукторов льются песни. И одна из них — про Одессу:

Одессу надо видеть,

Одессу надо слышать.

С Одессой надо лично говорить.

Увольнение имеет свойство быстро заканчиваться.

И снова ротное помещение. Распорядок дня не меняется, разве только в выходные и праздничные дни.

И так день за днем.

Время учёбы пролетело быстро, и вот уже сегодня выпускной в училище. Все заняты своим обмундированием. Вычищают кителя и брюки щётками. Пропаривают форму через намоченную в мыльном растворе марлю. Так лучше держится стрелка на брюках. А ещё натирают изнаночный шов брюк мылом, тогда вообще прочная стрелка получается. Драят в ротном помещении полы. Убирают плац. И вот всё готово.

Роты построены на плацу.

На трибуну поднимаются:

Начальник училища, командиры батальонов, рот, выпускники, ветераны училища.

Приветственные слова. Лозунги. Правда, никто особо в их речи не вникал.

Одно было на уме: когда же будет вручение погон, и курсанты станут офицерами.

Но вот с трибун спускается: батальонное и ротное начальство. Подойдя каждый к своим ровно выстроенным шеренгам ещё пока курсантов, командуют:

— Смирно!

Все вытягиваются в струнку, замирают в ожидании следующей команды.

Звучит команда:

— К торжественному маршу!

— Побатальонно!

— На одного линейного дистанции!

— Первый батальон прямо!

— Остальные на пра — во!

— Равнение направо!

— Шагом марш!

Оркестр училища исполняет военный марш, а курсанты, чеканя шаг, аж земля гудит под ногами, проходят мимо трибуны строевым шагом собравшегося на ней высокого начальства. А ещё на это мероприятие пришли гражданские люди. Некоторые приехали из других городов. Но из сельских никого, как и родственников Петра, здесь не было.

Закончилось прохождение рот строевым шагом. Роты снова выстроились на плацу. Теперь уже построившись в две шеренги. Плац оказался в кольце.

Теперь уже ротные, каждый напротив своей роты, берут с поставленного перед ним стола погоны и согласно спискам, утверждённым приказом начальника училища, называет фамилию получаемого офицерское звание курсанта. В итоге четверо из роты Петра получают лейтенантов, остальные, в том числе и он, младшего лейтенанта.

Официальная часть закончилась. Снова строем курсанты проходят мимо трибуны и в роту, пришивать погоны. Настроение было приподнятое.

Теперь они офицеры. Распределение будет завтра, А сегодня праздничный обед и в увольнение.

Снова Дерибасовская.

Молодые офицеры уплетают вкусное сливочное мороженное, купленное в одном из ларьков.

Девчата, не стесняясь, подходят знакомиться. Поздравляют с офицерским званием.

С разрешения девчат, взявшись под руки, разбившись на пары, все вместе спускаются по Потёмкинской лестнице к морю.

Приглашают их на выпускной бал. Главное — запомнить девушку в лицо, чтобы не было конфуза.

И вот он, этот миг, настал.

Музыка гремела так, что порой нельзя было услышать, что говорит партнерша.

Вальс сменяла веселая кадриль и снова вальс.

Смех, шутки, прибаутки. Молодые офицеры меняются парами. В конце концов, так запутались, что уже не знаешь, где твоя партнёрша, а где товарища. Те, которые с первых дней завели себе подруг, у тех без проблем. А у Петра к утру и подруги не осталось. Все разбрелись по парам, а такие, как он, остался без пары.

«Ничего, его ещё всё впереди», — думал Пётр, отправляясь в казарму спать.

Утром побудку личного состава отсрочили на целый час.

Потом было построение в роте. Новоиспеченным офицерам вручали направления, где они будут проходить дальнейшую службу. Некоторые уже заранее знали, куда их направят. А Петру было всё равно. Служба везде одинаковая.

По распределению Петру досталась военная часть, расположенная в городе Львове, вернее, в его области.

Львов встретил двоих выпускников училища, новоиспеченных младших лейтенантов, не очень приветливо. Может, для жителей Львова это и нормальная погода, а прибывшим с юга Украины офицерам — это первое испытание в их жизни — перемена климата.

Молодые офицеры успели промокнуть от моросящего осеннего дождика, пока за ними приехала армейская машина — *Полуторка.

Моросящий холодный осенний дождь то и дело попадал в лицо, гонимый порывистым ветром. Как бы спрашивая их: «Зачем вы сюда приехали».

Добравшись до КПП части, куда их направляли для прохождения службы, где, проверив документы, рассыльный по поручению дежурного по части сопроводил офицеров в холостяцкое общежитие.

Комендант общежития, стройная женщина в военной форме сержанта, поселила их в комнату. Правда, здесь уже две койки возле окна были заняты, но военнослужащим это не помеха. К армейской службе они уже привыкли. Получив все необходимое для проживания в общежитии, комендант общежития *Ганна Миколаївна, как она себя просила называть, улыбнулась и негромко сказала:

— *Ну от і ще одні бідолаги прибули на службу. Ну, щасти Вам.

Не очень поняв, что хотела сказать женщина, молодые офицеры вернулись в свою комнату.

С дороги захотелось кушать. Порывшись в своих вещмешках, достали остатки сухого пайка, выданного в училище. Правда, не густо.

Но вот по коридору раздались шаги нескольких пар сапог, и в комнату вошли двое старших по званию офицеров.

Молодёжь. Вскочив перед старшими офицерами, приняв строевую стойку, подав команду:

— «Товарищи офицеры!»

— «Вольно, салаги! Улыбнулся один из них. Пожалуй с училища?»

— «Так точно!»

— «Расслабьтесь. Теперь вы офицеры. А кто старше, кто младше, это в служебном помещении будем выяснять. А сейчас мы дома, одна семья. Я вижу, вы есть хотите. Тогда идёмте, мы вас ознакомим с нашей частью.»

— «Меня Иваном зовут, представился один из них. Второй — Виктор. А Вас?»

— «Меня Пётр зовут.»

— «А меня Михаил.

— «Вот и познакомились.»

— «Получите должность, вас поставят на довольствие. А пока мы вас угощаем.»

После угощения новые товарищи показали, как найти командира части.

Первый в кабинет вошёл Пётр.

Войдя по привычке, строевой представился:

— «Младший лейтенант Пётр Орлов прибыл для прохождения дальнейшей службы!»

В кабинете за столом сидел начавший седеть полковник Петров.

— «Присаживайся, — улыбнулся полковник. Есть для тебя должность. Примешь пока первый взвод, а потом время покажет, на что ты способен, соответствуешь ли своей фамилии, как ты усвоил знания, которые тебе дали в училище».

— «Иди, знакомься. Будь по строже со своими подчиненными, а то некоторые, наверное, старше тебя, будут не очень тебе подчиняться. Но сильно не перегибай палку, тогда найдешь с отделением полное взаимопонимание. Смотри, старослужащим палец в рот не клади, а то вмиг откусят.»

Получив на руки сопроводительные документы, Пётр отправился в свою четвертую роту принимать отделение. За дверьми стоял его товарищ с дежурным вопросом:

— Ну как?

— «Всё нормально, заходи. Я не буду тебя ждать. Пойду искать свою роту.»

И завертелась карусель!

Планы. Учебные занятия. Стрельбы. Строевые занятия. Особенно строевые занятия забирали много энергии. Старослужащие, собиравшиеся на гражданку, уклонялись по поводу и без повода от этих мероприятий.

Нам строевые занятия, зачем на гражданке, если нам через неделю домой. Хорошо, что сержант Панкеев не давал подчинённым спуску. Своим звонким железным голосом командовал в присутствии взводного, и все у него получалось.

Пётр теперь бумажная душа. Всё это нужно было изложить в дневнике, в котором подробно расписать проделанную работу во взводе. На офицерской планёрке без запинания рассказать о проведении учебного процесса. Больше всех достается Петру, как молодому и не опытному офицеру. Взвод по дисциплине занимает последнее место в роте, а значит, эти планёрки построены на недостатках, которые существуют в первом взводе. Со стороны ведь видней.

Вчера двое подчиненных Петра, ушли в самоволку. Там купили водки, напились и подрались с местными ребятами. Были задержаны военным патрулем и отправлены на гауптвахту.

Зато отличились в лучшем понимании этого слова на стрельбище. Заняли первое место в роте. Приятно.

И так день за днем.

В мире Обстановка накалялась. Все больше в городе устраивалось провокаций по отношению к военным.

Война застала часть в полу разобранном состоянии.

Лето.

Сезон отпусков.

Если солдаты только собирались в воскресенье в увольнение, то офицеры и сверхсрочники ещё в субботу укатили на природу с ночёвкой, а кто и в отпуск на моря, оставив в части своих заместителей и дежурные службы.

22 июня. Ночь.

Дневальный роты в полусонном состоянии расхаживает по казарме.

Караульный у Знамени части куняет. Ох, и пост у него.

Петра, как молодого офицера, да ещё и холостяка, попросили подежурить по роте.

Всё равно тебе некуда идти. Займись делом, посоветовали старшие офицеры.

Пётр нашёл себе занятие — пишет план занятий взвода на понедельник. Глаза слипаются, Ручка выпадает из рук. Сделал кляксу на странице дневника.

И вдруг ночную тишину кабинета нарушил звонок телефона, выводя Петра из полудремотного состояния.

«Кто бы это мог быть»?

Посмотрел на часы. 4—25 утра.

«Что за шутник? Наверное, кто-то, таким образом, проверяет посты по телефону».

С третьего звонка Пётр взял трубку. В трубке кричал взволнованный голос дежурного по КПП майора Ильина.

— Где тебя носит?

Не дав представиться и не дождавшись объяснения, майор дал команду:

— Играть «Боевую Тревогу»!

Пётр мигом вылетел из кабинета в казарму, куда и дремотное состояние делось. Включил сигнал «Боевой тревоги». Включил свет и продублировал команду громким голосом:

— Рота, подъем! Боевая тревога! Команде приготовиться к построению! *Арсенальщика ко мне!

С другого конца роты прибежал запыхавшийся дневальный с вопросом:

— Что случилось, товарищ младший лейтенант!

— Не знаю. Выполняйте команду.

Не прошло и минуты. Рота построилась на середине казармы.

Дневальный в это время, как положено по уставу, встретил Заместителя командира роты старшего лейтенанта Ильченко, который, не дослушав рапорт дневального, бегом направился к построившейся роте.

— Быстрей, ребята, быстрей!

— Война!

— Арсенальщику открыть арсенальное помещение! Всему личному составу получать свое личное оружие и походное обмундирование!

Вдруг за окнами казармы раздался взрыв авиабомбы. Второй, третий. Вылетели стекла из окон, ранив своим стеклом пару бойцов.

Не понимая, что происходит, бойцы шарахались по роте. Другие спрятались под кровать, как будто это могло их спасти.

— Без паники! — кричал Ильченко.

— Получайте мигом оружие! Покидайте помещение роты, занимайте круговую оборону вокруг части.

Поднялась такая суматоха: летели пустые котелки, каски и прочая солдатская принадлежность солдата, положенная по уставу в походе.

Рвануло ещё раз, теперь в правом крыле роты. Хорошо, что солдаты успели покинуть ту часть роты. Некоторые устремились из помещения роты, даже не получив оружия. Рвануло и районе ГСМ. Это рвались бочки с горючим.

Стоявшие в ряд автомашины роты могли тоже загореться.

Увидев это, Ильченко приказал:

— Младший лейтенант, давай здесь наводи порядок, а я к машинам. Там ведь и три полных бензовоза стоят рядом. Вчера поздно прибыли и не успели выкачать топливо.

Под командованием Ильченко успели отогнать полные бензовозы и спрятать их в тень зеленых елей, высаженных на аллее роты. Машины две уже загорелись, и возле них суетились их хозяева.

«Куда же их убрать? Пока бомбёжка прекратиться, иначе от автопарка ничего не останется. Будем на себе пушки тянуть», — рассуждал Ильченко.

Ну вот, вроде всё утихло. Удалось погасить огонь, где это было можно подручными средствами, а ГСМ догорал.

Старший по части майор Ильин, собрав личный состав, объявил:

— Враг вероломно напал на наше государство. Граница нарушена. Попытка остановить врага пока не имеет успеха. Теперь наша очередь показать врагу, на что солдаты Красной армии способны!

В это время рухнула крыша на казарме.

Майор, показывая в сторону казармы, уточнил:

— Теперь вы уже поняли, что это не учебная тревога! Поэтому нужно беспрекословно выполнять все приказы ваших прямых начальников. От этого зависит жизнь каждого из вас, и нас, в том числе. Любой отказ выполнить приказ будет расцениваться как измена Родине, а значит, будет расстрелян прямо на месте. Ясно всем! Закончил майор!

— Не слышу!

В ответ в разнобой послышалось:

— Ясно!

Теперь нет в роте салаг и дембелей. Теперь от каждого из вас зависит ваша жизнь! Теперь вы одна семья, где каждый спешит на помощь попавшему в беду товарищу! Ясно! Ещё раз повторил майор.

Теперь все дружно ответили:

— Ясно!

Собрав возле себя командиров рот, их заместителей, объяснил боевую задачу:

— Выдвинуться навстречу нарушившего нашу границу противника и выдворить его за пределы нашей Родины. В части остается только дежурные смены. Ясно!

— Так точно!

— Всем по ротам! Довести задачу до личного состава и как можно быстрее выдвинуться походным маршем в сторону границы.

Уже на востоке появились первые лучи солнца, но тучи вокруг были багряно-красного цвета.

Где-то впереди что — то горело. Густые чёрные тучи дыма поднимались высоко в небо. Слышны были разрывы бомб. Работала артиллерия.

Через примерно два часа заняли исходные позиции. Здесь было на удивление странно тихо.

Но вот тишину с тыла ещё не окопавшейся роты нарушил гул. Кто-то оглядываясь назад, заорал:

— Танки!

«Вот это да», — подумал Пётр.

«Мы их спереди ждем, а они нас сзади атакуют».

— К бою! Приготовиться к отражению атаки танков противника! Без моей команды не стрелять и не атаковать танки. Подпускаем их ближе! — скомандовал своему отделению Орлов.

Бой был не равным. У нас ни артиллерия ещё не подоспела занять свои позиции, ни мы не успели окопаться.

Кто — то побежал, не выдержали нервы, в рядом расположенный лес, выдавая наши позиции.

Танки сразу остановились, а потом открыли пулеметный огонь по беглецу. Тот, петляя, как заяц, не успел добежать до опушки леса, упал со всего маху на землю.

Но вот передовой танк двинулся вперед, за ним двинулись остальные. Подпустив танки на бросок гранаты, бутылки с зажигательной смесью полетели в головной танк. Гранаты используем позже.

Танк загорелся. Объезжая загоревшийся танк, другие танки подставили свои бока. Еще два были подбиты из противотанковых ружей.

«Неужели мы выиграли? Что это было? Где же артиллерия»?

Солдаты праздновали Победу.

Ни раненых, ни убитых в роте нет. Кроме, конечно, испугавшегося молодого красноармейца.

И вот тут — то всё и началось. Откуда-то появилась авиация противника и, не встречая ни какого сопротивления в воздухе, начала утюжить недостроенные траншеи красноармейцев.

Стоны, крики, ругань.

Тут и там солдаты зовут на помощь санитаров, но санитарам не дают подняться и прийти на помощь. Самолеты, словно ястребы пикируют на свою добычу. Одни бомбят, другие строчат из пулеметов. Кто — то начал стрелять в сердцах от своей беспомощности, что не может себя защитить из винтовки по самолетам, другие строчат из пулеметов. И это принесло успех. Самолет не вышел из пике и врезался неподалёку в землю.

И тут в миг атаки с воздуха прекратились. Самолеты развернулись и ушли на запад.

Забыв об опасности. Солдаты, словно малые дети, закричали:

— Ура!

— Отставить! — послышался голос Ильина.

— Быстро окапываться! Радуются они.

Пётр продублировал команду командира. Для своего отделения.

Побежали санитары и начали выполнять свою работу.

В роте с десяток убитых. Их собрали, назначили с каждого отделения бойца, чтобы похоронить убитых. Практически ни у кого не было ни каких документов. Их записали со слов сослуживцев.

Только успели убрать раненных и похоронить убитых, как из-за леса послышались глухие хлопки минометов. Прежде чем кто-то сообразил, что это было, мины уже рвались возле наших траншей.

Теперь уже с запада по дороге выползли танки неприятеля, и сходу открыли огонь по нашим траншеям. Когда танки приблизились к нам, обстрел из минометов прекратился. Теперь уже видно, что прячась за танки, бежит пехота противника. Танки в упор расстреливают позиции Красной армии. Противотанковых орудий у нас нет.

«Куда они подевались»?

Тут в пору и бывалым растеряться. А тут необстрелянные бойцы.

Кто — то пустил панику:

— Братцы! Нас же всех перебьют, как слепых котят!

На что ротный закричал громче паникера:

— Отставить панику! Приготовиться к отражению атаки противника!

Как только первые танки подошли на бросок гранаты, ротный первым показал, как это делается, бросил гранату под гусеницу главного танка. За ним последовали все остальные. Кто бросал в другой танк, а кто добивал уже подорванный танк, сделав из него хороший факел. Вот, вот танк рванет. Из танка начали, словно крысы выпрыгивать, открыв люки, танкисты неприятеля. Пётр открыл по ним прицельный огонь из своего пистолета. В пылу борьбы не заметил резкой боли в левой руке. Потрогав место, где заболело, липкая жидкость сочилась сквозь китель. Опустившись на дно траншеи, достал медицинский комплект, а находившийся рядом боец помог перевязать рану. Немного придя в себя, приподнял голову, но тут же присел на дно. Прямо на него, злобно рыча, словно разъярённый зверь, летел немецкий танк. Танк, перепрыгнув через траншею, и подался дальше. Что для такой махины такой овраг. Лавина танков была такой мощной, что все попытки наших солдат их остановить не увенчались успехом.

— Пропускаем через себя танки и отсекаем пехоту! — прокричал Пётр своему отделению.

И как только последний танк прогрохотал через их головы, пехоту наступавшего противника встретили дружными залпами своих винтовок. Что наши винтовки против их автоматов. Они поливают наши траншеи, словно водой из пожарного шланга.

Заработали фланговые станковые пулеметы, и враг залег. Теперь уже можно видеть, в кого ты стреляешь. Как только враг поднимается в атаку, их встречает наш пулемет «Максим» и фланговые пулеметы. Немцы стали отступать.

— В атаку! — закричал, вскакивая на бруствер окопа, младший лейтенант Орлов.

Начали преследовать противника. Враг как будто ждал этого момента. Сразу же на их головы посыпались мины противника.

— Возвращаемся ползком в свои траншеи! Занимайте воронки от бомб! — не унимался Пётр.

Ползком вернулись на свои позиции.

Прекратилась связь с полком.

— Любой ценой восстановить связь! — закричал ротный.

Его правая рука была подвязана на бинтах через плечо.

Огонь минометов прекратился, пока налаживали связь, перевязывали раненных. А убитых было сколько. Что волосы поднимались дыбом.

Командир роты, превозмогая боль видать, пуля раздробила кость, вызвал к себе офицеров в блиндаж, сооруженный на скорую руку. Из роты осталось человек пятьдесят.

Зазвонил телефон. Ильин схватил трубку, хотел попросить помощи, но в трубке раздалась немецкая речь. Предлагали сдаться.

Ильин понял: «рота окружена, помощи ждать неоткуда».

Быстро собрав подчинённых командиров, Ильин объявил им свой план:

Будем пробиваться к своим. Пока ещё немцы не появились. Собрать трофейное оружие и всё, что есть у убитых немцев с еды. Сделать это нужно скрытно и быстро. Остальные занимаемся похоронами своих товарищей. Как только стемнеет, лесом отходим на восток.

Через минут двадцать прибежал запыхавшийся связной, которого Ильин посылал к соседям, и сообщил, что второй роты на месте не обнаружил. Траншеи пустые. С третьей и четвертой роты прибыли, с ним оставшиеся в живых бойцы. Командиров у них не осталось.

Когда все подтянулись на наши позиции, оказалось не густо. Чуть больше роты личного состава наберется.

Уже сила.

— Теперь я у вас буду главный, — сказал майор Ильин.

Подобрали трофеи. Немного еды нашли.

Живём.

«Куда наши службы подевались»?

Поделили еду поровну всем.

— Еду можете сразу съесть, а можете растянуть на большее время. Это ваше право, — сказал ротный.

Ильин создал ударный взвод автоматчиков, выдав солдатам трофейное оружие. Так будет надежнее.

Ушли с главной дороги в прилегающий лес, чтобы не привлекать к себе внимания. Соорудили носилки. По очереди несли раненых товарищей.

Выдвинув вперёд разведку, осторожно пробивались на восток.

Через сутки разведка доложила, что впереди противник хозяйничает в небольшом поселке Королец.

Задачу ставлю для всех сказал ротный:

— Обойти мы поселок не сможем. С левого фланга начинаются болота. Значит, будем атаковать противника ночью, когда все улягутся спать. Аккуратно снять часовых. Орлов поведет свой взвод и справа нанесёт неожиданный удар. Ильченко ударит слева, а я, майор Ильин, ударю по центру. Вот если бы ударить с тылу, тогда успех гарантирован. Как ты на это смотришь, сержант Прокопенко?

— Да, я согласен. Сколько человек дадите?

— Незаметно пробраться. Три тройки хватит вам? Сразу в бой не вступать, А как побегут фрицы в вашу сторону. Ясно?

— Ясно, товарищ майор.

Так и получилось. Никто нападения не ждал. Двое часовых удалось снять бесшумно, а вот третий поднял тревогу, выстрелив из своей винтовки. Этого оказалось достаточно.

Ударили по противнику с четырёх сторон.

Ночь добавила страху противнику. Большого боя не получилось. Поэтому выбегавших из хат немцев снимали как мишени на учениях.

Посёлок был взят. Потери составили три человека. Похоронили их на опушке. Документов у них не было. Похоронили, как безымянных бойцов.

Трофеи как нельзя кстати. Четыре подводы, на которые разместили тяжело раненных бойцов, боеприпасы, брошенные немцами, ну и хорошие запасы еды. Кроме этого, пушка с комплектом снарядов, легковая машина вместе с офицером, документы и станковый пулемет. Вот какая у противника организованность. Всё у них есть рядом. Только при любой опасности они всё это бросают. Уходят или сдаются в плен. Жизнь для них дороже.

Орлов немного перебросился несколькими фразами с пленным офицером. По немецкому у него в школе была пятёрка, да и в училище немного ума добавил себе.

Узнав, что они тыловики, а основные части противника находятся километров за пять — десять отсюда.

Разоружили пленных немцев и отпустили их. Пусть катятся на все четыре стороны. Куда мы их с собой возьмем. Нужно их охранять, кормить, а мы на это не богатые. Пусть идут.

Прошли километров пять.

Начало светать, а противника нет. Впереди по курсу полыхали яркие огни пожарищ. А это далековато.

«Неужели враг так далеко углубился на нашу территорию»?

Что же мы, «непобедимая и несокрушимая», так и будем отступать — размышлял Пётр.

Откуда — то из темноты вынырнул ротный, подбадривая бойцов:

— Не отставать! — то и дело подавал свой голос Ильин.

Рана давала ротному о себе знать. Поэтому наша медсестра сопроводила его в рядом ехавшую легковую машину.

Высадили с машины немецкого офицера. Узнав у него все подробности, что он знает, пусть теперь катится на все четыре стороны. Если местное население не убьёт, то подберут немцы.

Как ни старалась рота продвигаться без привалов, а передовой линии всё не видно, да и неслышно.

Ближе к утру расположились на опушке леса. Решили подкрепиться и отдохнуть. Люди валились с ног. Некоторые засыпали с хлебом во рту. Четвертый день без отдыха.

Отдохнув пару часов, снова выдвинулись в путь.

Разведка доложила, что впереди населённый пункт Чуднов.

Товарищ майор, вот местная женщина предупреждает, что впереди в Чуднове много немцев, — доложил Ильину начальник разведки.

Женщина заплакала и сказала:

— *Німці хазяйнуют там. Убыли мого чоловіка та діточок. А вона була в цей час на роботі в колгоспі.

Поблагодарив женщину за предупреждение об опасности, ротный собрался продолжить путь. Но женщина слёзно просила, чтобы её забрали с собой. Она будет все делать, что скажут, даже винтовку может взять в руки. Теперь у нее нет пути в родной дом.

Пройдя ещё пару километров, разведка доложила, что в населенном пункте расположилась танковая рота и все вспомогательные службы. Так что своими силами нам этот пункт не одолеть. Заняли оборону на опушке леса. Отсюда все было как на ладони. Нужно приобрести медикаменты, лекарства и всё необходимое для раненых солдат.

Приблизительно через час танковая бригада, мощно ревя своими моторами, удалилась из населенного пункта. Остались только вспомогательные войска и штаб.

Взвод автоматчиков во главе с Орловым, незаметно прячась за дома, атаковал внезапно штаб.

Результат:

Все, кто был в местном штабе, были убиты.

В отделении Орлова ещё двое раненных солдат. Снова рота запасается питанием, боеприпасами, медикаментами и быстро уходит в рядом расположенный лес.

Прошёл хороший ливень.

Машину пришлось бросить.

Дороги нет. Зато пару подвод приобрели. Погрузили продовольствие и боеприпасы. Пушку прицепили в конную упряжь. Не на себе же пушку тянуть.

Пришлось оставить и тяжело раненного бойца. Одна женщина согласилась за ним присмотреть. Оставляем женщине необходимые медикаменты и еду, приобретённую у противника. Легко раненных бойцов, которые умеют держать оружие, берём с собой.

Следуя на восток, встречаются дотла сгоревшие деревни. Стоят одни печи. Домов нет, жителей тоже не видно.

«Неужели немцы никого не жалеют, а мы их отпускаем. Странно как то», — думал Пётр.

Закончилась вода. Во рту пересыхает так, что рады даже грязной воде, которую берём из болота.

Услышав гул самолётов, спешим снова в лес. Самолёты противника пролетели высоко в небе на восток. Им не до нас. У них поважней задача.

Здесь встретили местных жителей обоего пола. Некоторые сразу примкнули к нам. Остальные сказали, что им и здесь неплохо. Куда старикам в дорогу. Мы будем партизанить. Не дадим себя в обиду.

Снова леса, но уже пореже. Начали различать канонаду. Значит, фронт близко. Ускорили шаг. Впереди Днепропетровск. Вон куда уже немцы добрались.

Внезапно откуда-то из-за леса вынырнула авиация противника и с ходу начала утюжить уставшую, потерявшую страх перед опасностью толпу из пулеметов. Солдаты падали, словно скошенная трава. Другие пытались сбежать в лес, но и их настигли пули противника.

Самолеты удалились, и в один миг со стороны станции прилетел подарок в виде мин. Разрывы мин были такими частыми и плотными, что выжить в этом аду было невозможно. Такое ощущение, что их здесь давно ждали. Потемнело в глазах и у Петра Орлова.

Очнулся он уже, в каком то помещении. Кто — то тыкал ему под нос нашатырь.

Пётр завертел головой.

Diesel wird leben (этот будет жить) — сказал немец.

Пётр, не понимая, где он и что с ним, придя в себя, сообразил, что его подобрали немцы.

«Почему не убили»?

Вопрос остался без ответа. Наверное, он задал его себе.

Да, такого поворота событий он не ожидал. От военной формы ни осталось и следа. Только грязное нижнее бельё, забрызганное кровью и измазанное дорожной грязью.

«Да, вляпался. Как же отсюда выбраться», — задавал себе вопрос Пётр.

Кругом сновали санитары. Разгружали машину с прибывшей новой партией раненых.

«Кто они»?

Молодая сестричка, проходившая мимо, увидев, что Пётр пришел в себя, остановилась и спросила:

— Вам уже лучше?

— Где я? — выдавил из себя Пётр.

— В лазарете. У немцев.

— А вы же русская. Почему Вы здесь? Меня Петром зовут. А тебя?

— Галя меня звать.

— Галя, а ты не можешь мне помочь? Может, есть какая бумажка, и карандаш хочу весточку домой отправить. А где мы хоть находимся?

— Под Кривым Рогом.

— Так это же рядом с моим домом! — обрадовался Пётр.

— Я живу на той стороне Днепра.

Девушка посмотрела на него и вдруг предложила:

— А давай я тебя к себе домой заберу, пока тебе ещё никто номер лагерный не присвоил. Сможешь подняться?

Через некоторое время Галя принесла гражданскую одежду и скомандовала:

— Давай быстро переодевайся. Я здесь недалеко живу.

Пётр попытался встать, но не тут то было. Поплыло всё перед глазами. Наверное, крови много потерял.

— Тогда за дело взялась сама Галя.

«Отчаянная она», — подумал Пётр.

Девушка с большим трудом сумела одеть на Петра принесенную одежду.

«Теперь как его домой забрать»?

Убежала.

Через некоторое время возвратилась, с каким то подростком. С горем пополам подняли Петра и положили на носилки. Всё-таки, как ни как семьдесят килограмм у Петра было до войны.

Его погрузили на подводу и быстро повезли в неизвестном направлении.

От езды по проселочной дороге Пётр потерял сознание.

Сколько времени прошло, Пётр не знает.

Открыл глаза. В маленькое оконце пробивался свет со двора. Низкие потолки чисто прибранной хатки. В углу комнаты небольшие образа в обрамлении вышитого *рушника. В хате никого.

Пётр снова провалился в сон.

Разбудила его всё та же девушка, санитарка с подростком. Сделала уколы. Напоила горячим чаем. И снова сон.

Петру дня через три стало легче. Подействовали уколы и микстура. Захотелось кушать.

Гали дома не было. На стуле возле кровати лежал кусок хлеба и вареная картошка.

«Молодец, Галя. Всё у неё предусмотрено».

На стуле лежал карандаш и чистая бумага.

«И это не забыла. Золото, а не девушка. Вот таких девушек нужно в жёны брать», — подумал Пётр.

Пётр нацарапал на листе бумаги:

«Мои дорогие, здравствуйте. Заберите меня отсюда. Я ранен.

Ваш сын Пётр».

Передать Орловым. Село Большая Знаменка, улица Какардиха. Алексеевский сельский совет. Запорожская область.

Только Богу известно, как умудрилась эта девушка передать это письмо, чтобы оно попало по указанному адресу.

Прошло пару недель. Пётр уже начал самостоятельно подниматься, но ещё ходил, держась за стены.

Девушки целыми днями не было дома. Поэтому Пётр топил печку в хате, превозмогая боль. Когда Галя приходила с дежурства, ей было приятно, что в доме тепло.

На дворе уже хозяйничала зима.

Вестей из дома ни каких не было. Пётр перестал и думать о том письме. Как его передадут, если кругом хозяйничают немцы.

Прошёл ещё месяц.

Временный лагерь для русских военнопленных закрыли. Много умерло. Выздоровевших солдат перевели километров за тридцать отсюда.

Галя осталась без работы.

Девушка рано утром вставала и уходила на поиски работы.

Но вот ей повезло. Километров за пять от её жилища в Апостолове нашлось место в немецкой посудомойке.

Каждый день, идя домой с работы, девушка приносила с работы еду.

От усталости девушка падала, как подкошенная на кровать. Даже не дотрагиваясь до еды. Засыпала.

Утром всё повторялось. Это Петру напоминало сельскую запряженную лошадку, которая добывала на полевом стане бригады воду. Разница только в том, что лошадь ещё могла и спать на ходу.

— Ты уж как-нибудь сам тут управляйся по хозяйству, — говорила она Петру, а сама запрягала лошадку в сани и спешила с подростком на работу.

Подросток оказался её меньшим братом. Родители умерли от тифа. Они с братом чудом выжили.

Со временем Галя нашла работу по специальности — медсестрой. Теперь легче стало. Да и лекарства в доме появились.

Раны у Петра почти зажили, он пошёл на поправку. Стало легче. Научился делать себе перевязки, готовить кушать, топить печку.

Уже ни на что не надеясь, Пётр очень удивился, когда в дверь хаты кто — то постучал и знакомый голос позвал:

— Хозяйка! Есть кто дома?

«Голос вроде как его сестры? Но откуда»? Наверное, почудилось, — подумал Пётр.

Открыв двери и глазам своим не поверил. На пороге стояла его сестра.

На глаза навернулись слезы.

Превозмогая боль, сгрёб в охапку сестру и долго не отпускал её со своих объятий.

Наконец опомнившись:

— Заходи в хату, а то на улице «дубарина» — выразился Петр Знаменским словечком.

Сестра прибыла на санях, запряженных конём. У них раньше тоже был конь, но потом его забрали в колхоз.

— Откуда конь?

— А мать у председателя колхоза выпросила, чтобы тебя забрать домой.

— Собирайся, поедем.

— Я сейчас не могу. Нужно хозяйку дождаться.

— Так ты что тут женился? — удивленно спросила сестра.

— Та не. До этого ещё не дошло, — улыбнулся Пётр.

— Я там привезла много еды. Чтобы тебя выкупить. Не везти же всё это обратно домой. Давай куда выгрузить.

В хату вошёл Галин братишка.

— Ты вот что, покажи моей сестре, куда с саней выгрузить всё, что она привезла.

Малый мигом распорядился, помогая сестре выгружать привезенные припасы.

— А теперь скажи, как найти сестру? Может, подъедем к ней на работу?

Сестра привезла с собой и одежду:

Валенки, тёплый кожух отец сам шил из овечьих шкур. Рубашки, штаны, нижнее бельё.

— Я думаю, не замерзнем. Поедем напрямик через Ново — Воронцовку, а там через замерший Днепр и дома, — поделилась сестра своим планом.

Тепло одев Петра, сестра в сопровождении братишки Гали добралась до её работы.

Галин брат быстро нашёл свою сестру, и та, как была в халате, так и выбежала во двор.

«Как же так»? — читалось по её глазам.

«Я уже так к тебе привыкла. Ты мне уже стал, словно член семьи».

На глазах у Гали появились слезы.

— А как же вы поедете? У него ведь никаких документов нет. Я сейчас.

Прошло полчаса, прежде чем появилась Галя.

Она молча протянула Петру справку, в которой было написано.

«Тиф».

В правом углу — удостоверяющая справку печать, на которой написано:

*Апостолівська міська лікарня.

Фельдшер Хоменко.

— А теперь хорошо, улаживайся в телегу, я тебе сделаю укол. Вы не пугайтесь, если поднимется температура. Всё со временем пройдет. Зато вы минуете наш пропускной пост.

Затем нежно обняла Петра, поцеловала и быстро, не оборачиваясь, побежала к себе в больницу, где она работала.

— Ну что, давай, — протянул руку брату Гали Пётр.

Спасибо вам за всё. Гале, передай большущее спасибо. Живы будем, ещё встретимся.

Ps:

Так и не удалось Орлову встретиться со спасшей его женщиной. На месте небольшой хатки осталось пепелище. Хозяйку осудили за сотрудничество с немцами. Больше она в этих краях не появлялась. Её брата забрали в детский дом.

Подвода тронулась.

Благополучно, минуя посты. Справка действовала магически. Пропускали без задержек.

Ночью добрались домой. Мать, увидев сына, потеряла сознание. Нашатырь помог.

Утром мать пошла в полицию, заявила, что привезла больного тифом сына. Чтобы были в курсе дела.

Полицай Кружнов Фёдор, немного улыбнувшись, сказал:

— Хорошо. Пусть поправляется. Возьмём его по старой дружбе на работу к нам.

— Спасибо, — буркнула мать и побежала домой.

Нужно сына ставить на ноги, а значить кормить хорошо. Слава богу, что живой.

Весна напомнила о себе. К концу марта резко потеплело, и с горы потекли весенние ручьи. Прилетели скворцы. В снегу начали появляться первые прогалины.

Пётр стал самостоятельно выходить во двор, а потом и на улицу. Проходившие мимо двора, вроде знакомые люди, всматриваясь в Петра, здоровались, а вот он не всех угадывал.

Раны ещё, особенно на непогоду, ныли, хотя только рубцы на теле выдавали то место, где они были.

К посевной Пётр устроился в бывший колхоз «Вторая пятилетка» слесарем.

Ведь в колхозе все твоё. Отец с матерью привели сюда коня и корову, а сами остались дома ни с чем. Всё твоё. Только хозяйничать приходиться всем вместе.

Особенно это было по душе тем, у которых в доме шаром покати. Они ходили по наймам.

Тогда работали за трудодень. Сейчас, правда, то же самое. Правда, вместо трудодней деньги платят. Натур оплату не дают. Вроде и в деревне живешь, а сельской продукции на столе не имеешь. Народ, правда, приспособился. Дома, как и прежде, хоть какая-то курица бегает. Зерна, правда нет, нечем кормить. Вот и бегают они по огородам круглый год, выискивая себе корм. Кому удаётся принести зерна с бывшего колхоза. Но это кому повезет. Сейчас с тобой не церемонятся. Поймали, прямо на месте местный упырь — полицай может тебя и пристрелить, и ничего ему не будет. Ведь он охраняет народное добро.

Мать начинает каждый день приставать с вопросом:

— Ну, когда ты за ум возьмешься? Жениться тебе пора. В доме уже помощница нужна. Посмотри, Нюся Лущик, какая красивая деваха выросла. Чем не пара тебе. Тем более вы в школу вместе ходили, — настаивала мать.

«Может, и права мать. Годы идут, а вернётся ли старая власть или с этой придётся выживать — это уж как Бог даст».

На работе стал посматривать в сторону Ани. В ответ та улыбалась ему. Наконец набрался храбрости, подошёл к ней и предложил вместе после работы посидеть на лавочке.

Сегодня они попали в одну бригаду грузить мешки с зерном.

— А как я буду грузить мешки, если одна рука еще плохо работает — возразил бригадиру Петр.

— А я тебе помогу, — вдруг отозвалась Нюся Лущик.

— Ну, раз так, вдвоем мешок осилим, — улыбнулся Петр.

Слово за слово, поддерживая друг друга ободряющими словами. Работа у них спорилась.

После работы Нюся напомнила Петру:

— Буду тебя ждать на завалинке возле своего дома. Не опаздывай.

— Хорошо, — улыбнулся в ответ Орлов.

«Почему он её раньше не замечал? Да потому что, как и все ребята его возраста, у него не было в мыслях так рано заводить семью. Поэтому девчата его не интересовали. А сейчас видать пришла пора».

Так и познакомились.

Встречи стали регулярными.

Сегодня Нюся пообещала Петру, что у неё дома будут гости. Придёт её подруга со своим кавалером. В карты поиграем. Всё же веселей будет.

Анна Ивановна Лущик

Черноволосая, с двумя длинными косами, тоненькая, как девочка-подросток, с умными черными глазами и доброй улыбкой. Маленьким с горбинкой носиком, доброй души человек. Учащаяся Запорожского педагогического училища. Приехала домой на каникулы. Здесь и застала её война.

Приветливая и очень гостеприимная хозяйка, мечтавшая стать учителем. Чересчур доверчивая. Но жизнь распорядилась по — своему.

Тараскин Никифор Климентьевич

Война Никифора застала далеко от дома, в стрелковой части, где он проходил службу радистом.

Рано утром 22 июля 1941 года часть подняли по боевой тревоге. Оделись быстро. Построение на плацу. Старшина роты и командиры отделений доложили о готовности к походу.

После доклада командиру роты последовала команда получить боеприпасы и сухой паёк на три дня. Бегом, гремя плохо закреплёнными котелками и оружием, личный состав повзводно приступил к выполнению поставленной задачи.

И вот бойцы уже на марше. Не успели пройти километров пять, как вдалеке сильно загрохотало.

«Наверное гроза где — то далеко», — подумал Никифор.

Откуда-то вынырнула легковушка. Резко остановилась, и из неё выскочил ротный. Громко потребовал от старшины и командиров взводов занять роте выгодную позицию и окопаться.

И ещё слово «война» подстегнула солдат, словно кнутом.

Пока рота начала окапываться, Никифор со своим отделением налаживал радио и телефонную связь.

Оказавшийся рядом ротный торопил со связью.

Как только связь была налажена, выхватил телефонную трубку и начал нервно вызывать штаб фронта.

Доложив обстановку, услышал, что нужно занять оборону и остановить прорвавшиеся танки противника со стороны районного центра Любомль.

Позади роты была железнодорожная станция Ковель. Не успели окопаться, как послышался гул самолетов. Натужно ревя моторами и не встречая никакого сопротивления со стороны нашей авиации, немецкие самолеты пролетели мимо!

Высланная вперёд разведка напоролась на танки противника.

Наступила гробовая тишина.

Это было первое знакомство с противником. Показавшиеся танки врага с ходу открыли огонь по батареям, которые бойцы выкатывали на прямую наводку.

Ротный старшина подбадривал и подсказывал бойцам, чтобы не торопились. Подпускать нужно танки ближе.

Рация работала пока хорошо.

Никифор наблюдал приближение танков, сжимая в руках винтовку. Пару гранат положил на бруствер вырытого бойцами окопа.

Первый снаряд выпущенный головным танком противника разорвался очень близко.

В ушах зазвенело.

Загорелось два танка, подбитые нашими артиллеристами.

Пехота немцев, прикрытая корпусами танков, в бой не вступала.

Но вот загорелся танк, подбитый из противотанкового ружья. И тут весь огонь противник перенес на наши окопы. Земля вздыбилась. Закричали первые раненые, требуя помощи.

Пушка наша, что била прямой наводкой, подлетела вверх от разрыва нескольких снарядов противника.

Молодые бойцы спрятались на дне окопа. Страх за свою жизнь был очень велик. Старшина, подбадривая всех личным примером и даже угрозами, кричал, что если кто побежит, будет сам лично расстреливать.

Как только танки подошли на расстояние броска гранаты, бросил связку гранат под гусеницу танка противника. Раздался взрыв, и танк завертелся на одном траке вокруг своей оси.

Брошенная вслед бутылка с зажигательной смесью подожгла его.

Танкисты начали спешно покидать горевший танк, но тут же попадали под дружный огонь наших винтовок.

В ответ затрещали немецкие автоматы, заставившие бойцов спрятаться за бруствер.

Через окоп прогрохотал немецкий танк. И здесь старшина выручил, бросив в танк бутылку с зажигательной смесью. Танк загорелся. Бойцы ободрились и последовали примеру своего старшины.

В первом бою было подбито шесть танков противника. Шедшие во второй и третьих рядах танки противника начали пятиться назад.

— Ура! Первая победа! — Радовались бойцы.

Полевая кухня прикатила. Запахло чем — то вкусным.

«Наверное проголодался», — подумал Никифор.

Связь работала, но почему-то ротный не может дозвониться до штаба полка.

Снуют санитары. Перевязывают раненых. Первые убитые ребята. Становится страшновато.

Кухня расположилась на опушке леса, в стороне от окопов. Все ринулись к кухне, но старшина запретил покидать всем пост одновременно. Бойцы брали по три — четыре котелка и короткими перебежками передвигались в сторону кухни. И тут откуда-то из-за леса появились немецкие самолеты и начали утюжить окопы, поливая огнём из пулеметов и сбрасывая на головы солдат бомбы. Солдаты, в том числе и Никифор, упали на дно траншеи и закрыли голову руками.

Бомбы рвались вперемешку с пулеметными очередями. Крики, стоны и маты сыпались со всех сторон.

Что — то неслышно старшины.

Всё прекратилось так быстро, как и началось. В ушах звенело, ничего не было слышно. Никифор поворочал руками — целые. Ноги тоже. Стряхнул с себя землю. Огляделся.

Метров в пяти справа от него большая воронка от бомбы. Бойцов в этом месте видно не было. Медицинская сестра, вынырнувшая из командного пункта, сказала, что не работает рация. Наверное, Никифор по её губам это понял. Зашёл в блиндаж, где располагался телефон и рация.

Разобрав рацию, покопавшись в ней, Никифор нашёл причину и устранил её.

Рация заработала. Связисты побежали рядом с траншеей искать порыв.

Не успели отойти от налёта авиации, как заработали немецкие минометы и артиллерия. Противник не виден, а мы несем потери. Наши артиллеристы молчат. Да и старшины не видать.

Никифор доложил ротному об этом.

Адъютант побежал разбираться.

Оказывается, старшину унесли санитары: повреждена нога.

Его место занял ефрейтор Лысяк, командир первого взвода. У него был такой звонкий и резкий голос, что все его немного побаивались. Когда он вёл роту в столовую по плацу, пыль стояла столбом из-под сапог солдат.

Ничего. Здесь его громкий голос будет слышен всем.

Рота ещё не опомнилась от артобстрела, а уже снова поползли танки врага.

Теперь автоматчики бежали сбоку танков и поливали из автоматов наши позиции. Ребята отвечали дружным и прицельным огнем своих винтовок. Видно было, как падали фашисты.

Что-то артиллеристы молчат.

Вся надежда на противотанковые ружья, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. В траншее появился командир роты с адъютантом.

Никифора усадил за рацию.

Что творилось в окопах, отсюда было плохо видно, но зато танки как на ладони.

Вот вспыхнули сразу два танка. Рядом бежавшие с танками фашисты падают, неестественно взмахивая руками. Даже Никифор начал стрелять по ним через обзорное окно блиндажа. Старался попасть по смотровому окну механика водителя танка. Но что-то не мог попасть в цель. Руки тряслись. Наконец получилось, и танк стал как вкопанный. И тотчас же в ответ раздался взрыв снаряда другого танка. Никифора отшвырнуло в сторону, и он больно ударился головой о стену блиндажа. Сколько прошло времени, не знает.

Пришёл в себя, когда медицинская сестра под нос сунула ватку с нашатырём. Попробовал подняться. Ноги подкашивались. Сестричка поколдовала ещё немного, потом сказала:

— Отлеживайся. Контузия должна пройти.

Бой закончился.

Вечерело. Во рту пересохло. Воды не было, только фляжка со спиртом. Глотнул два глотка. Полегчало. Телефонной связи не было. Командир разговаривал по рации. Намекал на то, что долго не продержимся. Заканчиваются боеприпасы.

После разговора по рации командир вызвал нового старшину роты, чтобы тот выделил бойцов раздобыть трофейных боеприпасов.

Перед утром поступила команда оставить свой рубеж и отойти на рубеж железнодорожной станции Ковель.

Утреннее летнее солнце выкатилось большое и красное. Было так тихо, что Никифор услышал пение птиц. Кажется, что нужно человеку. Живи и радуйся.

Остатки роты двигались на восток. В этой тишине резко прозвучала команда:

— Возду-у-х!

Бойцы разбегаются с дороги, желая спрятаться в лесу. Бомбы и пулемётные очереди делали своё дело. Обезумевшие кони, запряженные в телегу, на которой лежали два раненых бойца, метались из стороны в сторону. Но телега не переворачивалась и благополучно достигла леса, где и остановилась, зацепившись за дерево. Бомбы рвались кругом. Одна из бомб угодила недалеко.

Когда Никифор очнулся, было кругом бело. Зрение пришло в норму.

Больничная палата. Но странно: палата двигалась, и снизу сильно грохотало.

Передвижной госпиталь увозил Никифора подальше от фронта.

После выписки из госпиталя Никифор побывал дома.

Это был какой-то рай. Ни тебе взрывов, ни автоматных очередей. Всё село пришло посмотреть на своего односельчанина, прибывшего с фронта. Каждый старался задать свой вопрос.

Все вопросы начинались со слова:

— А почему?

Так пролетели три дня. Успел сходить в лес и на рыбалку на речку Вад.

Как дома хорошо. Время пролетело как одно мгновение.

И снова на фронт.

Попал по распределению в разведывательную диверсионную группу. Радистом.

Нагрузки были сумасшедшие. Ныла раненая нога. Но во всех бросках старался не отставать от своей группы. Кормили, как на убой.

Через месяц стали вывозить группу на аэродром для тренировочных прыжков с парашютом. Отрабатывали все до мелочей. Работа с парашютами и марш — бросок. Сбрасывали с разной высоты в любую погоду и местность.

Вот только не успели отработать прыжки в ночных условиях и на воду.

Как всегда. И всё на войне, в том числе и учёба, готовилась по укороченной программе.

Задание, с которым вылетела группа десантников, было неожиданным и спешным. Им предстояло в далеком тылу противника, соединившись с партизанским отрядом майора Кирпы, в районе небольшого районного городка Никополь, произвести ряд диверсий на железной дороге Апостолово — Марганец-Никополь. Задержать, насколько возможно, переброску войск противника и снабжение оборудованием намечавшейся оборонительной линии немцев. «Вотан».

Десантники снабжены были магнитными минами, запасом взрывчатки, оружием для партизан.

За бортом самолета ночь и дождливая погода. Сравнительно легко перелетели линию фронта.

Где-то в глубине души сверлила мысль о том, какая погода будет в месте высадки.

Самолет пассажирский. Поэтому так удобны и мягки кресла, а на иллюминаторах наивно свисают шторки из шёлкового полотна. В проходе между креслами — ящики и тюки.

Салон слабо освещает синяя электрическая лампочка.

Уже пошёл второй час после того, как пересекли линию фронта.

Но вот на кабине пилота загорелась красная сигнальная лампа — «Приготовиться».

Из кабины буквально вывалился седой штурман. Он пытался перекричать шум моторов. Только по губам можно определить, что он дублирует команду «приготовиться».

Пока Никифор со своим вторым радистом возились, подтаскивая грузовой парашют к месту выгрузки. В этот момент в салон самолета ворвался яркий свет прожектора. В тот же момент послышались резкие и частые хлопки, которые доносились снаружи самолета. Самолёт начало бросать со стороны в сторону.

«Неужели так охраняется место высадки десанта? Или мы не туда попали»? — подумал Никифор.

Моторы ревели на полную мощь. Пилот форсировал двигатели насколько возможно, чтобы проскочить опасный участок.

И потекли секунды, кажущиеся вечностью.

«Удастся проскочить или нет?».

Никифор превратился весь в ожидание, в сжатый комок нервов.

За правым бортом, совсем рядом с самолетом, сверкнула жёлтая молния. Раздался оглушительный удар. Словно натолкнувшись на препятствие, самолет подпрыгнул, потом завалился на бок. В салон через открывшуюся дверь самолета ворвалась волна холодного воздуха и гари от разрывов снарядов.

Приготовленный грузовой парашют резко сорвался с места, сбив Никифора с места, и он провалился во внезапно открывшуюся дверь. Это произошло в считанные секунды. Когда только сработала автоматика открытия грузового парашюта, пришла и его очередь подумать и о своем парашюте. Он дёрнул за кольцо, парашют раскрылся.

Показалось, что прошло одно мгновение, и вот его тело уже пробирается через колючие заросли сучков и острых, как иголки шипов.

Удар.

Что — то твердое разорвало штанину галифе…

Неизвестность

Никифор пришёл в себя на рассвете. Открыл глаза. Над водой стоял туман. Откуда-то со стороны воды слышно было пение петухов, кряканье уток и гоготанье гусей.

Превозмогая боль, встал на колени. Резкая боль отозвалась в раненой ноге. Сильно болела голова. В засохших кровоподтеках руки, лицо. Болела спина.

В конец опомнился, когда увидел, что парашют валяется неубранный. Вспомнил, почему он здесь оказался.

Скрипя зубами, встал и начал собирать парашют.

Собрал, утопил в грязной луже и решил удалиться подальше от места приземления.

Никаких сигналов сам не подавал и никаких сигналов со стороны своей группы не слышал и не видел.

Решил спрятаться в камышах, которые находились недалеко. Дополз до зарослей, встал, держась за ветки колючей маслины руками. Через заросли камыша увидел широкую гладь воды и солнце, которое в буквальном смысле поедало утренний туман.

Во рту пересохло, хотелось пить. Зачерпнул одной ладонью немного живительной влаги, поднёс ко рту.

Вода, немного мутноватая, показалась приятной на вкус.

Отвязал с пояса котелок, набрал воды и с жадностью начал пить воду.

Когда солнце поднялось выше, сбоку от себя увидел небольшую плоскую гору.

Гомоном птиц — зашумели окружающие Никифора деревья.

Вот кукушка начала считать, сколько ему осталось прожить на этом свете. И только он начал считать, кукование оборвалось.

«Жаль. Так просто он не сдастся немцам. Последний патрон себе», — подумал он, прижимая к груди автомат.

С этой мыслью он поднялся и заковылял к серебристому дереву, которое оказалось ещё и сильно колючим.

Вырезал себе костыль и заковылял ближе к горе по мутновато грязной воде.

О рации и своей группе не может быть и речи. Раз его не нашли. Прошло после приземления, судя по быстро всплывающему на востоке солнцу, минимум часов шесть. Его часы остались без стекла и показывали половина первого. Видно, в это время он приводнился.

На что они ему такие часы. Ведь они набрались воды и ремонту не подлежат. Отстегнув ремешок, посмотрел ещё раз на свои проверенные временем часы и, не глядя, бросил их в сторону воды. Пусть рыбам отсчитывают время, а он себе новые часики приобретёт.

«Узнать, где это место и как далеко оно от намеченной точки встречи!»

Мысли мешались в его голове. И ни одну из этих мыслей он не додумывал до конца.

Нельзя их было додумать, потому что на вопросы, которые вставали перед ним, не было ответов. И прежде всего, не было ясности в самом главном:

«Заметили его парашют или нет? Будет ли облава или нет»?

С этими не веселыми мыслями Никифор выбрался, прощупывая шестом, вырезанным из дерева, дно, на относительно сухое место под большим деревом осины. Во рту снова пересохло. Нащупал флягу, прикрепленную к поясу. Вода в ней закончилась.

Вспомнил о неприкосновенном запасе спирта. Сделал несколько глотков обжигающей влаги. Подействовало, словно обезболивающее лекарство, и незаметно для себя провалился в сон.

Новое испытание на прочность

Передовая колхозница колхоза миллионера «Вторая пятилетка» Дарья Козлова встретила 22 июня, как и большинство жителей села, несмотря на то, что воскресный день в поле.

Война!

Все женщины, в том числе и Дарья, забыв о трудовой дисциплине, устремились по домам. Особенно те, у кого своя семья, дети.

Дома у Дарьи тишина.

Дочери были заняты своими делами. Играли в дочки — матери.

Дарья не стала дочерей расстраивать, а занялась своими делами. А в голове крутились разные плохие мысли, которые могут случиться с её семьёй. Она эти плохие мысли гнала со своей головы. Убеждала себя, что всё будет в порядке.

Вечером прибыл с работы муж. Он сообщил жене, что в случае приближения врага к селу его назначили старшим в эвакуации колхозного скота на восток. А пока будут продолжаться работы на поле, начинается уборка зерновых.

События на фронте развиваются стремительно.

Враг, каждый день, занимая всё новые и новые города, приближался к селу.

Люди, как те же муравьи, спешат убрать зерновые.

Машины, брички, гружёные зерном, идут сплошным потоком по просёлочным дорогам по направлению в «Заготзерно».

Каждый день с пристани «Казан» отправляют по три баржи зерна на Запорожье.

Здоровый, упитанный скот небольшими партиями своим ходом отправляют на восток. Вагонов и машин нет. Всё занято под уборку зерна и переброску фабрик и заводов на восток.

Вот наступил и сентябрь.

Начальство из партийных эвакуировало свои семьи на восток. Остальным жителям села бросать нажитое тяжелым трудом и потом хозяйство не к лицу. Поэтому большинство остаются в селе, надеясь на то, что война пройдёт стороной и их не затронет.

Колхоз остался без начальства.

Люди не растерялись и тянули домой всё, что ещё не отправили на восток.

Дарья сразу не поддерживала этот грабёж колхоза, но частное в душе, когда её домашнее хозяйство полностью перекочевало в организовывающийся колхоз, взяло верх над моралью.

С дочерьми привела себе коровку. Коровка хоть и худенькая, но литра три молока даёт.

— Откормлю. Не расстраивалась Дарья.

Поросёнка, которого шустрые односельчане не успели забрать, тоже принесла.

Лошадку.

Корма.

Лошадка поможет навозить дровишек и травы с плавней.

— Выживем без колхоза, — рассуждала Дарья.

18 сентября.

Где-то на горе поднялась стрельба.

Дарья быстро спряталась с детьми в погребе. Потому что в ход пошли и большие взрывы.

Прислушались.

Стрельба продолжалась не долго, а потом всё стихло.

Дарья вылезла с погреба на разведку.

Тишина.

Мирно чирикают воробьи. Из хлева жалобно отозвалась корова. Пора кормить и доить.

Улица Нижняя далеко от Красной улицы. Может, там что и происходит, а здесь спокойно. На Красную улицу Дарья не решается идти.

Только на третий день после стрельбы, на улице появились люди с винтовками. Оказалось — полицаи. Загоняют на работу. Теперь уже не в колхоз, а на общий двор. Работа та же, что и в колхозе. Хозяин, правда, другой, а бригадир тот же.

Лошадку сразу забрали, а коровку, посмотрев на её худобу, оставили. Поросёнка тоже не отдала.

Для устрашения народа расстреляли пару пожилых мужиков, которые не захотели вернуть награбленное добро.

Это подействовало на людей отрезвляюще. Сами вернули то, что взяли. Особенно лошадей и сельскохозяйственный инвентарь.

Мирная жизнь налаживалась. Даже деньги вместо трудодней стали выплачивать. Ну чем не жизнь.

Ну что купишь на эти выплаченные деньги. А ничего. Люди снова взялись, как в колхозе, воровать. Нести домой всё, что необходимо в доме.

Но снова полицаи. И новое руководство навело порядок. На каждом поле появилась виселица.

Первым за воровство пострадал Митька Ходцов.

Повисел он три дня, пока не разрешили его тело предать земле.

Теперь полицаи не стеснялись. После работы обыскивали каждого. И если что, то находили. Расправа была без суда и следствия.

Недовольство у людей к этой власти росло с каждым днём.

«Чем же худобу кормить, если не дают зерно. Деньгами»?

Прошёл почти год. Люди начали привыкать к этой власти.

От мужа ни каких вестей нет.

Где он. Как он.

Не думала Дарья, что испытание в её жизни ещё впереди.

Хорошая семья. Муж, две дочери. Что ещё нужно. Ан нет. Всё это благополучие прекратилось в один миг с полившейся с радио репродуктора, висевшего на фасаде конторы её родного колхоза «Вторая пятилетка» сообщения Левитана о начале войны.

Война!

И всё благополучие сразу ушло в ни бытие.

Муж, как коммунист, в первые дни ушёл на фронт. С тех пор ни слуху, ни духу.

Как и в советское время, так и при немцах крестьянин должен был сдать теперь уже не государству, а новой власти продукты домашнего производства: яйцо, мясо, молоко.

Вот и Дарья Даниловна выживала, как могла.

Новые власти не запрещали выходить за пределы села, особенно в сторону Плавней, где у большинства односельчан были огороды, поместному «капустники». Но все, кто вызывал подозрение у полицейских, задерживались и доставлялись в сельскую управу для выяснения личности.

Сегодня Дарья Даниловна отпросилась у председателя колхоза съездить в плавни за дровами, да и травы накосить для коровы. Рассчитывала трижды обернуться засветло. Но вышло так, что в этот день по селу должны были ходить полицаи и переписывать скотину, чтобы знать, какой хозяин, и в каком количестве должен платить налог.

Дарья Даниловна побоялась оставить хату на малолетних дочерей: сидела, ждала. Полицаев не дождалась, а половину дня потеряла даром. Проходившая мимо хаты Зоя Приданцева, эвакуированная из Киева девушка, которая квартировала на соседней улице у Марфы Ивановны Кузововой, сообщила: что всех полицаев посадили на грузовик и повезли в сторону села Верхний Рогачик, где высадился красный десант. Зое Приданцевой Дарья Даниловна доверяла. Однако не в такой мере, чтобы быть откровенной. Дарья Даниловна не раз беседовала с Зоей во время совместной работы. Девушка пришлась ей по душе: бесхитростная, старательная, скромная.

Поддерживая дружбу с молоденькой художницей, снабжала её молоком, картошкой, мочеными яблоками из своего сада. Узнав новости, что полицаи заняты поиском Красного десанта, Дарья Даниловна попросила Зою присмотреть за старшей дочкой и двором, пока она смотается за дровами в плавни с младшей дочкой Машей. Проводив гостью, Дарья Даниловна заторопилась. Выкатила из сарая телегу. Вместо коня запрягла свою кормилицу — корову Зорьку.

Коня забрали немцы, а председатель не дал коня: все заняты в начавшейся уборке зерновых.

Взяла топор, верёвку. Прихватила серп, чтоб заодно нажать для коровы травы.

Старшей тринадцатилетней дочери приказала никуда не отлучаться из хаты.

Телега, выехав со двора, покатила по Нижней улице, свернула налево в первый переулок, который вёл в плавни. Слева в кустах журчала небольшая речушка Мамай Сурка, бравшая начало где-то далеко в степи из подземных родников. Поэтому вода в речке было очень холодной даже в летнюю жару.

Ветки акации смыкались над головой, образуя зелёный туннель над головой. Если в степи трава порой желтела уже с конца мая, то в плавнях трава была сочная с начала апреля по ноябрь. И было её там в изобилии.

Не заметили с Машей, как добрались в плавни.

Далеко не забирались.

Здесь много было травы и сушняка. Дарья Даниловна выпрягла корову, предварительно спутав веревкой передние ноги, чтобы далеко не ушла. Маша заприметила возле дальних кустов кучку хвороста. Притащила несколько вязанок, складывая их возле телеги, чтобы мама сама уложила в телегу. Зато Дарья Даниловна подбирает каждый сучок, попавший под ноги, топором рубит сухостой. А Маруся, чтоб сразу кучу хвороста найти.

Корова мирно щипала траву, постоянно отмахиваясь от назойливых мух, которые лезли ей в глаза и ноздри.

Машины громкие переговоры с матерью разбудили Никифора. Быстро нащупав автомат, приготовился к самообороне. Но доносившийся голос был детский. Это Никифора немного успокоило. Ползком выбравшись из зарослей травы, увидел совсем рядом мирно пасущуюся корову и телегу.

К телеге подходила женщина, собиравшая хворост и девчушку, которая своим звонким голосом разбудила его. Оценив обстановку, Никифор подполз к телеге ближе и, придерживаясь за телегу, поднялся. Тем временем ничего не подозревающая женщина, набрав достаточное количество хвороста, решила скосить немного травы. Накосила, связала сноп и понесла к телеге.

Сбросив сноп травы возле телеги, разогнулась, вытирая пот с лица, и встретилась взглядом с мужчиной, который вышел из-за подводы, опираясь на костыль.

Увидев, что испугал женщину своим видом, Никифор поспешил успокоить её:

— Я худого ничего не сделаю. Заблудился я, да и ногу сильно повредил.

Немного оправившись от испуга, Дарья Даниловна выдавила из себя:

— Ты откуда, сынок? Вижу, что не из этих мест. Ну и что от меня нужно?

— Дальний я, — уклончиво ответил Никифор.

— В селе немцы есть?

— Немцы в Каменке. Там их комендатура расположилась. А у нас полицаи. Полицаи хуже немцев! — выпалила Маруся.

— Вам, дяденька, поскорей нужно уходить, пока они поехали на машине парашютистов ловить.

— Цыц! — прикрикнула мать на дочь.

— Кому говорила, чтобы помалкивала?

— Каких парашютистов? — с удивлением спросил Никифор.

— Вот что, — сказала Дарья Даниловна, — я уже не в тех годах, чтобы меня за нос водили. Я твой парашют на болоте видела. Так что не притворяйся. Советую из плавней поскорей выбираться. Здесь полицаи облавы делают и тебя могут поймать.

— Ну что же, если вы догадались, то помогите мне.

Никифор опустился на пенёк, осторожно вытянув больную ногу.

— Мне б укрыться где-нибудь пока заживёт нога.

Дарья Даниловна подумала:

«Спрятать у себя. Найдут — расстреляют. Я и так на заметке у полицаев как жена коммуниста. Придёт моя очередь, и не подумают, что у меня дети. А с другой стороны, вдруг и мой муж сейчас попал в такое же самое положение, и его подобрали добрые люди, приютили и накормили.

Она прикинула, как лучше и безопаснее спрятать парашютиста. Но ничего лучшего, чем взять его в свою хату, не придумала».

— Хорошо. Мы тебя с Машей в телеге из плавней вывезем, а там что бог даст. Хворостом завалим и довезём к себе домой. Давай так договоримся: ты племянником моим назовёшься. Меня Дарья Даниловна зовут, а по фамилии Козлова. А это моя меньшая дочь Маша. А тебя как зовут? — обратилась она к Никифору.

— Дмитрием меня зовут, — соврал Никифор.

— Дмитрий Махин я.

— Вот и хорошо, — сказала Дарья Даниловна.

— Будем собираться, пока нас никто не увидел.

Солнце достигло вершины Мамай горы. Нужно торопиться.

Быстро поймав корову, Дарья запрягла её в телегу. Наложила на дно телеги скошенную траву, чтобы бока Дмитрию не давило. Скомандовала:

— Полезай в телегу и хорошо улаживайся. Только вот «пушку» свою давай схороним где-нибудь здесь. А то не дай бог чего, не поздоровиться нам.

Никифор спрятал свой автомат и что было с оружия при нём, в дупле старой осины. Она в этом районе такая одна.

«Стану на ноги. Пригодится», — подумал Никифор.

С большим трудом улёгся в телегу.

Дарья Даниловна закидала его травой и сверху хворостом.

«С Богом»! — подумала про себя Дарья Даниловна и с тревогой в сердце направилась в село.

— Маш, ты смотри, никому не проболтайся, а то я тебе сама язык отрежу, — полушутя, полусерьезно сказала Дарья Даниловна.

Никифор, скрипя зубами, терпел и думал про себя о том, — «когда уже доберутся до места назначения».

Шелест веток деревьев утих, а стук колёс стал звонче. Никифор догадался, что выехали из леса.

Но вот, телега остановилась. Скрипнули ворота. Заехали во двор. Слышно было, как хозяйка выпрягала корову.

Почти совсем свечерело.

Женщина молча начала разгружать телегу.

Подошёл ещё кто-то. Голосок тоже был детский, но не Машин.

«Значит, кто-то свой», — подумал Никифор, — если хозяйка спокойно разгружает телегу.

Разгрузив не весь хворост, Дарья Даниловна начала заталкивать телегу в сарай.

Старшая дочь Дарьи Даниловны, Поля, смотрела, как мать заталкивала телегу в сарай, а не свалила весь хворост в углу двора, как обычно, до этого делала, кинулась маме помогать. Пыхтя, все дружно затолкали телегу в сарай. Плотно прикрыв дверь сарая, Дарья Даниловна спешно начала разгружать хворост, оставшийся в телеге. Когда последняя хворостина была сброшена с телеги, из неё выполз какой-то человек. Мать помогла ему встать.

— Жди здесь, — сказала Дарья Даниловна этому человеку.

— А мы сейчас с моей старшей дочерью, кстати, её Поля зовут, приготовим ужин.

— Поля, — сказала Дарья Даниловна дочери, — быстренько подои корову и приготовь ужин на всех. И на дядю «Митю» тоже.

Сама, покопавшись в одежде мужа, взяла нижнюю и верхнюю одежду, взяла рушник и пошла к телеге, в которой сидел Никифор.

— Вот, возьми, — сказала Дарья Даниловна, протягивая одежду мужа Никифору.

— Помоешься, переоденешься, а твою изодранную форму я приберу. Если есть документы и вещи, забери, чтобы карманы были пустые.

Сама быстро набрала два ведра воды из бочки, приготовленной для коровы, (на солнце вода хорошо нагрелась). Скомандовала Никифору, чтобы тот помылся и привёл себя в порядок. Разодранную военную форму спалила в *кабичке, где Поля готовила ужин.

В десятом часу вечера Зоя Приданцева пришла к Дарье Даниловне за молоком. С собой она прихватила самодельный бумажный коврик. Коврик с розовыми лебедями, плавающими на темно — синем озере. Зоя несла в подарок Дарье Даниловне.

Она толкнула незапертую дверь и очутилась в темных сенцах. В сенцы выходили три двери. Правая дверь вела в нежилую половину хаты — чулан. Прямо — вход в продолговатую кухоньку с широкой, как кровать, лежанкой, где теперь и проживала с дочерями Дарья Даниловна. Слева была передняя, в которой раньше большая семья Козловых ютилась, принимала гостей, отмечала праздники. Все это Зоя знала, она не в первый раз была в гостях у Козловой.

Зоя вошла в дверь, откуда приглушённо раздавались голоса. Один из них был мужской. В свете керосиновой лампы она разглядела незнакомого мужчину в новом костюме. От неожиданно появившейся в доме гостьи мужчина застыл в немой позе, не донеся ложку ко рту.

Никифор быстро взял себя в руки и сказал Дарье Даниловне:

— Тётя, у нас гости. Приглашай девушку к столу. Будем знакомиться. Я ведь ещё холостой.

— А и правда! — всплеснула руками Дарья Даниловна.

— Зоя, проходи, знакомься. Митей его кличут. Десять лет не видела. Приезжаю с Машей из плавней, а он дома сидит.

Племянник протянул девушке руку.

— Давай знакомиться. Вас Зоей зовут? А меня Митей.

Вот мы и познакомились.

— Извините, что не встаю: Нога болит, — указал он глазами на вытянутую ногу.

— Я, кажется, не вовремя?

Зоя переминалась с ноги на ногу и чувствовала себя очень неловко промолвила:

— Давайте я в следующий раз зайду.

— Почему же не вовремя? Состав компанию. Присаживайся к столу. Веселей будет.

— Да, Зоя, присаживайся. Пока я вам принесу молочка. Вы с Митей посекретничайте, — поддержала идею племянника Дарья Даниловна.

— Я сейчас мигом молочка принесу.

Дарья Даниловна поспешно подхватила посуду, вытерла передником табурет и исчезла.

Никифор сразу стал рассказывать Зое, как он здесь оказался:

— Служил в армии. Раненым попал в плен. Думал всё. Но попался медик наш русский, в немецком лазарете работал. Подлечил и сам организовал вывоз якобы мертвых за ворота лагеря.

Пробирался лесом к своим. Попав в эти края, вспомнил, что здесь живёт тётка родная. А дальше уже сил не было идти, разболелась раненая нога, да и документы где — то потерял. Теперь без документов дальше хода нет.

Немного поколебавшись, но видя растерянный взгляд гостя и догадавшись, что он один из тех, кого ищут полицаи, Зоя сказала:

— А я вам могу сделать документы. До войны училась в художественном училище.

Мне только нужен образец справки. В сельской управе не разберут подделки. За это ручаюсь.

Дверь снова открылась, и в неё влетела с ведром молока хозяйка.

— Это вам, Дарья Даниловна, в подарок, — сказала девушка, разворачивая бумажный коврик.

Ради Дарьи Даниловны. Она готова помочь её племяннику.

— Как только у меня будут документы, пойду в сельскую управу устраиваться на работу. Чтобы ни сидеть у тётки на шее. У неё и так двое детей на шее, — сказал Никифор.

Провожая гостью, Дарья Даниловна, помимо кувшина с молоком, сунула девушке ржаную лепёшку и сливочного масла.

Шепча:

— Бери, бери, не стесняйся! Хороший ты человек, Дай Бог тебе здоровья! Заходи чаще, Митя будет рад, быстрее пойдёт на поправку.

Пока у Никифора не было документов, он перебрался на сеновал. Умостившись поудобнее на заготовленном, на зиму плавневом сене, Никифор сразу провалился в сон.

Тут такие запахи сена, ну точь-в-точь как дома в его посёлке, который носит имя В. И. Ленина. Посёлок расположен между Старым Бадиковым и Ширингушами, недалеко от реки Вад в республике Мордовия.

Вот мама Анна Исаевна и отец Клим Петрович выехали всей семьей на сенокос.

Ох и запахи! От собранных в плавнях трав.

Поют птицы на разные голоса. Гудят неутомимые труженицы пчелы, собирая нектар с цветов.

Из полу дремотного состояния Никифора вывел какой-то шорох. Открыв глаза, боясь себя обнаружить, повернул немного голову и увидел хозяйского кота Гошку, который поймал себе на обед мышку.

Никифор улыбнулся.

«Для них войны нет».

Расслабился. Но из своего убежища не выходил никуда.

Лежал и думал:

«Как же это он попал в плавни. А вся остальная группа — в Алексеевские Яры (Лисий Яр поместному).

Говорят, до ночи шла перестрелка между десантниками и полицаями».

На другой день полицаи обнаружили двоих убитых. Живыми никого не нашли. У убитых документов не было. Куда делись остальные, и сколько их было, история умалчивает.

Зоя сдержала свое слово.

Как только раздобыли образец справки, Зоя тут же изготовила поддельные документы с расплывчатым липовым штампом в верхнем углу.

И сделала справку, на первый взгляд ничем не отличавшуюся от оригинала.

Справка

Дана: Г — ну. Махину Дмитрию Ивановичу в том, что он находился на излечении в Могилёв — Подольской городской больнице

с 12XII-41 г. по 3V. 1942 г.

Выписан в связи с выздоровлением.

Что настоящим и подтверждаю.

Гл. врач А. Будагов.

На обороте справки значилось:

Разрешается следование к месту жительства родственников в село Большая Знаменка Запорожской области.

Военный комендант (подпись неразборчива)

г. Могилёв — Подольск. 5 мая 1942 г.

Подпись коменданта частично закрыта густо-чёрной печатью, в центре которой изображен орёл с фашистской свастикой в когтях.

— Ух ты! Документ, что надо. Не знаю, Зоя, как вас отблагодарить.

В порыве благодарности он нежно поцеловал в щечку сидевшую рядом на кровати девушку.

Зоя покраснела, подхватилась и быстро выбежала из комнаты, где натолкнулась на заходившую в дом Дарью Даниловну.

— Погуляй ещё, Зоенька. Только пришла и убегаешь.

— Некогда. Работу мне предложили учётчицей трудодней. Между прочим, лучше твоему племяннику переселиться с сеновала в переднюю хату. Теперь у него документы есть, бояться нечего, — сказала Зоя.

Уходя, Зоя посоветовала Дарье Даниловне:

— Как только ваш племянник встанет на ноги, пошлите его к Раевскому. Пусть зарегистрирует его как жителя Знаменки. Иначе могут быть неприятности.

Прошла уже неделя. Никифор с помощью костыля начал тренировать свою больную ногу.

Нужно попасть в полицейский участок, зарегистрироваться. Тогда можно будет искать связь с партизанами.

Ещё через неделю Никифор выстругал себе новые костыли и мог теперь свободно передвигаться по хате.

Вместе с другими сельскими женщинами Дарья Даниловна ходила в степь на разные работы.

Уходя, она по просьбе Никифора закрывала хату на замок. Он просил об этом не потому, что не надеялся на фальшивый документ, хотя, сказать по правде, имелись опасения и на этот счёт. Он твердо себе наметил, что должен сам добровольно явиться в сельскую управу.

И вот этот день настал.

Никифор, встав пораньше, сказал Дарье Даниловне:

— Всё. Иду к Раевскому.

Поскрипывая самодельными костылями, он вышел за ворота на улицу.

Маша семенила рядом и, скособочив голову, наблюдала, как её спутник переставляет больную ногу. Они не оглянулись на Дарью Даниловну, застывшую у порога. А та дрожащей рукой перекрестила их в спины.

Никифор часто останавливался, особенно когда поднимался с Нижней улицы на Красную. Не шёл, а медленно хромал в сторону центра. Километров семь и для здорового человека неблизкий путь. Нога сильно болела. Пот лил ручьём.

Сколько прошло времени, один Всевышний знает. Никифор уже и не рад был, что сорвался с места.

«Нужно было ещё с недельку подождать. А что ждать, ведь его могли в любой момент арестовать полицаи», — размышлял Никифор.

— Вот мы и пришли, — сказала Маша.

— Маша, ты побудь здесь, а я схожу по своим делам, в полицию.

Никифор направился к ходившему с винтовкой перед воротами управы полицаю. И так был весь мокрый, а то ещё и мурашки по коже поползли от страха.

Поборов свой страх, Никифор показал справку полицаю, изготовленную Зоей. Тот мельком взглянул на справку и, отступив в сторону, указал на дверь, куда нужно пройти:

— Там сейчас господин Эсаулов. Раевского нет.

«А мне всё равно, лишь бы без проблем зарегистрировали, и он мог свободно передвигаться днём по селу», — подумал Никифор.

Поднявшись по ступенькам наверх крыльца, постучал в закрытую дверь.

— Да!

Раздалось за дверью.

Никифор толкнул дверь, но она не открылась.

— На себя потяни, и двери откроются, — снова послышался голос из кабинета.

Никифор вытер пот со лба и снова сделал попытку войти в кабинет. Дверь открылась.

— Проходите, гражданин, — пророкотал мужик, внимательно разглядывая Никифора.

Никифор неуклюже не вошёл, а втиснулся в помещение, где сидел давно не стриженый рыжий, с небольшой бородёнкой полицай.

— Мне нужно лично побеседовать с господином Эсауловым, — прямо с порога заявил посетитель.

— Я слушаю, — произнёс медленно и важно Эсаулов.

Никифор вытащил из кармана справку, написанную Зоей Приданцевой. Протянул её Эсаулову таким образом, чтобы была видна печать с немецким орлом. И, не дав опомниться полицаю, сказал:

— В Могилёв — Подольском сотрудничал с комендантом, за что имел несколько благодарностей от него. Если понадобится, могу и здесь, после выздоровления сотрудничать лично с вами.

Полицай внимательно слушал.

— Я, собственно, зашёл, — продолжал Никифор, пряча справку в карман, — чтобы оформить свой приезд.

— Какие там оформления, — махнул рукой Эсаулов.

— У нас не в городе. Знаем, где живешь, и ладно. А на работу мы тебя пристроим. Вот в полицию людей надо. Да какой же из тебя полицай? — с огорчением сказал Гришка, глядя на костыли.

Расстались они, можно сказать, довольные друг другом. Никифор получил ещё и записку на имя головы сельской хозяйственной общины «Вторая пятилетка» чтобы тот подыскал Никифору работу.

На обратном пути его подобрал какой-то мужик на конях. Сжалился над его хромотой и рядом семенящей девочкой.

Добравшись домой, пообедали вкусными галушками*, приготовленными Полей. Выпили по кружке молока. И так Никифору захотелось спать!

Поблагодарив Полю за вкусный обед, он полез на сеновал и тут же провалился в глубокий сон.

Прошло ещё пару недель…

Никифор попросил Дарью Даниловну, чтобы та довела его до конторы бывшего колхоза «Вторая пятилетка».

Посмотрев на Никифора с костылем, Голова предложил ему должность сторожа на *баштане.

Жизнь продолжается

С сегодняшнего дня у Никифора начинаются трудовые будни. Его назначили сторожем на колхозный баштан, который расположился на самой горе, где местные сельчане отвоевали у горы участок под бахчевые культуры.

«А что месту зря пропадать. Всё равно кустарником зарастает», — рассудили они на общем собрании колхоза.

Маша снова у Никифора за проводника.

Через огород Дарьи Даниловны спустились к небольшой и не глубокой речушке, чистейшая водичка которой, огибая подножие горы, устремлялась к своей старшей сестре — речке Конке. Перешли по сооружённому кем — то из местных мостику из пологих камней и поднялись наверх горы, которую в своё время и видел Никифор при приземлении в плавни.

Это наша Мамай гора, по — научному Мамай Сурка, но местные её называют ещё короче — Май гора. Гора названа, как полагают учёные, в честь правителя Золотой Орды — хана Мамая.

Поведала, что знает об этом месте Маша.

Здесь и расположился баштан сельскохозяйственной общины «Вторая пятилетка». Теперь это рабочее место Никифора. Должность эту он получил благодаря записке местного полицая, в прошлом зажиточного кулака Эсаулова.

Здесь можно дальше лечить ногу, да и заработок будет. А ещё ему выписали зерна, чтобы поправлял здоровье.

На Баштане, кроме зеленых арбузов и дынь, под охраной Никифора, небольшая полоска огурцов.

Никифор с помощью Маши соорудив шалаш, как когда — то в детстве, решил испечь в костре картошки. Маша приносила сучья, а Никифор аккуратно их подкладывал в огонь. Даже изготовил рогулину и повесил котелок с водой.

Откуда ни возьмись, появилась Зоя. Маша сразу защебетала вокруг неё, что она помогает дяде, а то он сам ещё не может.

Тёмные короткие волосы Зои от солнца порыжели на концах. Что поделаешь, целыми днями на поле со своим шагающим метром. Всё должно быть учтено, чтобы люди получили хоть какой-то заработанный карбованец*.

Глаза синие, немного уставшие, излучают тепло её души. Платье белое в красный горошек, развевается от легкого дуновения ветерка. Не идёт, а плывёт. Никифор немного залюбовался Зоей и не заметил, как припёк себе палец.

Зоя с ходу присела возле костра, рядом с Никифором.

— Устала? — спросил Никифор.

— Сейчас мы тебя с Машей угостим картошечкой.

— Маша, принеси нам огурчиков, будем кушать.

Маша, как проворная козочка, побежала, на ходу перепрыгивая через большие кусты травы и ещё не спелые *«кавунчики», которые через пару недель начнут созревать.

Пока Никифор доставал из сумки нехитрую снедь, которую положила ему Дарья Даниловна, Маша принесла сочные, в колючих пупырышках огурчики.

Зоя достала из своей полотняной сумки, которую носила через плечо, сделанный ею небольшой коврик. Из коврика выпал листок бумаги, на котором Никифор успел прочитать слово «листовка». Зоя быстро схватила листок и бросила в костер. Но так как костер уже не горел, только тлели угли, Никифор успел выхватить этот листок.

Зоя от волнения тихо спросила. Никифора:

— Ты же меня не выдашь?

— Ещё чего. Я не из тех. Да и добро, которое ты мне сделала, очень ценю. Только вот такое с собой не носи. Прочитала и выбрось.

— Спасибо, — взволнованно промолвила Зоя.

Никифор достал из костра картошку:

— Давайте кушать.

Все дружно набросились на вкусно пахнущую запеченную картошечку и свежие, только что сорванные Машей огурчики.

Немного подъев, Никифор, развернув листовку, углубился в её чтение.

Прочитав, сказал:

— Вот видишь, о нас не забывают. Эх, сейчас бы на фронт! Немного ещё подлечусь и буду искать связь с партизанами. В принципе меня сюда и забрасывали. Правда, не точно сюда, а под Никополь. Там где — то расположен партизанский отряд.

— А давай сами организуем подпольную партизанскую группу! Вот видишь, кто-то же разбрасывает эти листовки, — выдавила из себя покрасневшая Зоя.

— Я здесь никого не знаю. Да и опыта у меня нет, — произнёс Никифор.

— Было бы желание. Я тебя поддержу, — ответила Зоя.

Никифор прочитал листовку и быстро сунул её в тлеющие угли костра. Сильно подул на них, и бумага загорелась. Посмотрел на Машу:

— Смотри, чтобы даже мама не знала об этой бумажке!

Некоторое время Зоя ещё аппетитно хрустела свеженькими огурчиками, а Никифор закурил. Молчанье не тяготило их.

Полтора месяца они были знакомы, и между ними успели завязаться приятельские отношения.

Из этого состояния их вывела рядом сидящая Маша:

— Зоя. А вы придёте к нам сегодня в гости?

Наевшись, Зоя отнесла в шалаш оставшийся хлеб и коробочку с солью и быстро засобиралась.