Бесплатный фрагмент - Ничего cвятого

Пролог

Год — 1543.

Между Женевой и Страсбургом.

Жан отрешенно смотрел перед собой, не обращая внимания на причитания служки, крики возницы снаружи, подгоняющего и без того загнанных лошадей, и звуки тяжелых капель, непрерывно барабанящих по крыше повозки. На данный момент все внешние обстоятельства, не играли никакого значения. Важным было совершенно другое, гораздо более значимое, более весомое, более нематериальное… Один единственный вопрос занимал мысли, и как Жан не старался очистить разум, как не пытался ощутить присутствие Бога, ничего не получалось. Только один вопрос — как же так вышло? Почему? Зачем? — один и тот же вопрос, под разными углами, а ответа не находилось.

Уже давно Жан осознал свое призвание, уже давно принял свою избранность — ведь сам Господь поставил его среди заблудших овец, дабы открыть им глаза. Сам Господь благословил его на чрезвычайно важное дело — очищение Своей Церкви. Бог открыл Себя, показал Кто Он. Показал, как сильно заблуждается Рим, как сильно погрязла Церковь в мирской суете и разврате, как сильно обольщен народ Божий, уже давно потерявший, а возможно никогда и не знавший настоящий облик Христа, и как сильно Церковь нуждается в Пастыре. Не в Римском понтифике, не в прогнившей иерархии, уже полностью себя изжившей, а в человеке, который всем сердцем и душой будет предан Творцу, сознательно посвятив себя исполнению Божьей воле. Жан не считал себя достойным исполнять миссию Пастыря, слишком большая ответственность, слишком важная задача, где нет права на ошибку — а, кто он? — обычный грешник, однако у Бога имелся Свой план, Свое видение, а его, Жана дело, лишь преклоняться пред Его волей. Так, Творец показал всю порочность человеческой сущности, зараженной первородным грехом; дал осознать ужас положения, а затем заменил каменное, неспособное принимать Слово сердце на плотяное; вырвал из тьмы папской церкви, даровал настоящее покаяние и Духа Святого, благодаря чему удалось зажечь новое пламя среди погибающего мира. Так, Женева стала жемчужиной Реформации, сияющей даже сильней солнечных лучей. По-другому и быть не могло, ведь Женева стала первым за долгие тысячелетия городом, где сам Бог управляет Своим избранным народом. Да, сурово, да порой жестоко — но, кого Бог любит, того и наказывает, а если смотреть на справедливость, то возмездие за грех — смерть. Таким образом и само избрание одних на погибель, а других ко спасению уже не кажется жестоким актом.

— Что же теперь будет? О, Господи, помилуй нас…

Жан недовольно поморщился. В сердце пятнадцатилетнего парнишки, сопровождающего в поездке было слишком мало веры, и напротив, слишком много страха. Он не выдержит. Касательно же его причитаний… Действительно, какие у них варианты? На данный момент временный пункт прибытия — Страсбург. А, дальше? Какие гарантии в их безопасности? Какие гарантии, что папский меч, вкупе с инквизиторским огнем не добрались до одной из Реформаторских цитаделей в общем, и до его друга Мартина Буцера, обещавшего им защиту, в частности? Никаких. Впрочем, других вариантов попросту не имелось. По крайней мере в краткосрочной перспективе. Пока еще не понятно насколько сильна волна гонений — ведь и раньше паписты пытались искоренить Реформацию, и вернуться в период до злополучного 1517 года. Правда, в последнее время, когда даже самому обделенному умом крестьянину стало понятна тщетность всех усилий Рима, паписты отступились, сосредоточив усилия на еще католических странах. Тем не менее, Жан не сомневался — пройдет время, и весь христианский мир согласится с необходимостью реформировать церковь по Слову Божьему; в конце концов — идеи реформаторов одержат верх, а погрязший в грехах Рим падет. Так он думал до событий недельной давности. Буквально за один день ситуация изменилась кардинально. Рим нанес ответный удар. И, удар оказался не просто сокрушительным, а катастрофическим. За один день объединенные войска Папы и союзных королевств, вторглись в основные центры Реформации — Виттенберг, Аугсбург, Цюрих, Базель и Женеву. Причем, успех папистов объяснялся наличием расширенной сети агентов, сыгравших важную роль в захвате ключевых городских пунктов, а также поддержкой местного правительства до того являющихся ярыми защитниками Реформации. Чего им пообещал Святой Престол в обмен на предательство, Жан не знал, однако не сложно догадаться: прощение прежних прегрешений, обещание дополнительной власти, дополнительных привилегий и конечно же финансового обогащения. Сатана довольно скучен, поскольку все его действия сводятся к низменным человеческим желаниям, а те по сути своей всегда одинаковы. Дальнейшие события развивались точно по сильно ускоренному сценарию — папские войска захватывали один город за другим, точно оголодавшей саранчой проходя по всей Европе. Возглавлял карательную экспедицию некий Педро Николас — священник, сумевший каким-то фантастическим, и не иначе, как дьявольским способом возродить орден Тамплиеров. Таким образом действия Рима воспринимались, как Священная Война, как новый Крестовый поход, только уже внутри христианского мира. Сам Жан до событий недельной давности ни разу не слышал о Педро Николасе, да и в его окружении нашелся лишь один человек, имеющий весьма скудную информацию, которая сводилась к слухам о причастности нового магистра Тамплиеров к учреждению в Риме центрального инквизиционного трибунала с широкими полномочиями еще два года назад, да созыва нового собора, буквально месяц назад. Собор так и не был созван, потому к личности Педро Николаса не стали присматриваться. Выходит, зря. Очень зря. Теперь по всей Европе пылали тысячи костров, а в застенках инквизиционных тюрем томились десятки тысяч людей, чье желание заключалось лишь в реформации церкви по Писанию.

Жан тяжело вздохнул, и с тоской взглянул на плотно задраенные занавески. Повозка катилась дальше с каждой секундой приближаясь к Страсбургу. Но, что он там найдет? По-прежнему крепкий оплот настоящей церкви, или пылающие костры инквизиторов? Не так важно. Все равно каждое событие происходит по Божественному предопределению, и кто он такой, чтобы вмешиваться в план Творца? Даже если план состоит в его гибели, гибели других реформаторов и еще десятка тысяч верных христиан, верной будет только одна реакция — полное смирение. Богу лучше знать, куда Он хочет вести Свой народ, и какие испытания вырастают на этом пути. Ведь никто не обещал легкой прогулки. Нет. Путь следования Писанию, тяжелый путь. И, порой приходится не только перепрыгивать через огромные валуны, но и карабкаться по отвесной скале, рискуя сверзиться в глубокую пропасть.

Повозка тем временем, судя по ощущениям и характерным звукам снаружи, сменила ухабистую дорогу на мощенную камнем мостовую. Они в Страсбурге? Жан ощутил, как сердце внутри тревожно увеличило обороты. Доверие Богу, которому он учил паству в Женеве на деле конечно идеал, поскольку сколько не полагайся на Его совершенный план, и справедливую волю, а все равно желание хоть как-то повлиять, хоть как-то контролировать происходящие вокруг события, не исчезает.

С трудом подавив желание одернуть занавеску, Жан прикрыл глаза, сосредоточившись на молитве. Молитва — еще один подарок от Бога. И, речь не о вызубренных текстах молитвенника, а живое непосредственное общение с Создателем без каких-либо посредников или заступников, выдуманных папистами. Живая молитва — источник силы. Сейчас же, в минуту слабости она становится единственной защитой.

Спустя десять минут громыханий по каменной дороге, нескольких поворотах, и ругани возничего, повозка наконец остановилась. Снаружи послышалось ржание лошадей.

— Приехали! — Жан поправил шляпу, распахнул задние створки повозки и спрыгнул с подножки на каменную поверхность.

— О, Господи… — позади раздался сдавленный всхлип парнишки. Сам реформатор не издал ни звука.

По заранее согласованному плану их должны были доставить в скромное поместье одного из друзей Буцера в Страсбурге. Сейчас же они находились в громадном внутреннем дворе большого замка, ну никак не походившего на двухэтажный домик, где ему уже приходилось жить при прошлом визите в Страсбург. Да и вообще, не Страсбург это, а Милан. И не скромное поместье, а замок Сфорца. И, встречают его не друзья, а два десятка солдат с нашитыми на белом одеянии красными крестами во главе с делегацией из пяти мрачного вида мужчин в черных одеяниях. Один из них отделился, и подойдя к повозке бросил возничему мешок со звенящими внутри монетами, после чего махнул рукой. Позади тут же раздался звук хлыста, ржанье лошадей и стук колес по каменным плитам.

Его продали Инквизиции за звонкую монету. Также, как в свое время продали Христа фарисеям. Жан поднял глаза к затянутому серыми облаками небу — Господи, я смиряюсь перед Твоей суверенной волей. Здесь Ты Владыка и Законодатель, а я лишь смиренный раб.

Рим.

Тюрьма Святого Антония.

Год — 1544.

В темном подвальном помещении, где из освещения находилось лишь два факела на стене, стоял терпкий запах пота, мочи и дерьма. Вполне возможно, посторонний решил бы добавить в список еще один элемент — запах страха, но Педро за последние полгода сумел к нему привыкнуть. Оставалось надеяться, что со временем и остальные скотские запахи перестанут выворачивать желудок. Оптимист бы посоветовал надеяться на другое — надеяться на отсутствие надобности посещать подвальные помещения церковных тюрем… Вот только, Педро никак не мог причислить себя к оптимистам. Он скорее реалист. Война с врагами церкви далека от своего завершения. Очень далеко. Вполне возможно потребуется не одно столетие дабы полностью освободить христианский мир от ереси. Как известно из Писания, ангелы радуются спасению каждого грешника — сложно представить то торжество, какое будет царить на небесах при сожжении последнего еретика. Хотелось верить, что он к тому времени там уже будет. И, Педро верил.

Скрипнула дверь, пропуская в помещение хмурого стражника, ведущего за собой заключенного. Пламя факелов дрогнуло от порыва ворвавшегося сквозняка; на стенах в беспорядке заметались призрачные тени. Вслед за конвоиром в допросную вошел молодой парень с бледной кожей, держащий в руках пачку бумаг и набор письменной принадлежности. Кивнув инквизитору, секретарь сел за стол, находящийся в углу помещения, сбоку от стены с горящими факелами. Обвиняемого же усадили на металлический стул, а вошедший последним дознаватель, в чьи обязанности входило исполнять требования инквизитора по применению физического воздействия, встал за спиной заключенного. Тот, надо сказать, выглядел неважно: серое лицо с поблескивающими в неровном желтом свете факелов испуганными глазами; крупные бисеринки пота, стекающие по лбу и щекам; искусанные до крови губы; запекшаяся кровь под носом и… буквально физически ощущаемый животный страх, исходящий, казалось из каждой клеточки его существа.

Педро презрительно скривил губы. Мартин Лютер — гроза отступившей с истинного пути Церкви, лидер Реформации, борец за авторитет Слова Божьего, а на поверку — жалкий, не заслуживающий сострадания человек. Тем не менее, Церковь милосердна к каждому грешнику, и даже такому собрату Иуды готова даровать прощение.

— Хочешь ли ты сознаться в сотворенном тобой бесчинстве, святотатстве и богохульстве прямо, откровенно и добровольно, дабы облегчить свою участь и получить прощение от Господа?

Глаза Лютера забегали из стороны в сторону, точно на потолке или стене, или полу мог находиться правильный ответ.

— Я не понимаю, какой именно ответ вы хотите от меня услышать…

— Правду!

Лидер Реформации вновь заерзал на стуле. Ему явно пришлось не по душе нахождение в двадцати метрах под землей, а именно на такой глубине находились допросные в тюрьме Святого Антония. Впрочем, Педро на его месте также вряд ли чувствовал себя комфортно.

— Я лишь хотел очистить Церковь от заблуждений… — глаза немецкого реформатора умоляюще посмотрели на инквизитора.

Педро подобный взгляд за последний полгода видел десятки, если не сотни раз, и если поначалу ощущал внутри себя дикий дискомфорт, то теперь не чувствовал ничего, кроме раздражения. Перед ним сидит враг Церкви. Человек, который сначала выбрав путь служения Господу, сознательно отверг его. И, ладно если бы речь шла о конкретно его душе — так нет, потащил в ересь тысячи других людей, обрекая их на вечные мучения.

— Правда? — Педро чуть подался вперед. — Отсюда давай поподробней…

Лютер непонимающе уставился на обвинителя. Инквизитор досадливо поморщился.

— Не понимаешь?

Реформатор отрицательно мотнул головой.

— Я тебе не верю. — каждое слово Педро произнес раздельно и максимально твердо. — У тебя есть один шанс сохранить свою жизнь — признать свои заблуждения и покаяться.

Лютер промолчал. В протоколе, составляемом секретарем так и будет указано: «обвиняемый не дал ответа».

— Как так вышло, что, приняв монашеские обеты, ты перестал верить в божественность Христа?

Глаза обвиняемого полезли на лоб. Он даже дернулся на стуле, и дознавателю пришлось положить руки на плечи, усаживая его обратно.

— Ложь! Я никогда не отрицал божественную сущность Спасителя!

— Однако, твое учение явно свидетельствует о заблуждениях Христа. Если же Христос заблуждался, то, следовательно, либо Бог может ошибаться, либо Христос не является Богом.

— Ложь!!! — теперь уже куда громче выкрикнул Лютер. — Это ложь!!!

— Кроме того, ты заявляешь о прямом союзе Христа и Сатаны, тем самым попирая Евангелие и Его крестные муки…

— Нееет!!! — реформатор вновь попытался вскочить на ноги, и на этот раз экзекутор не был столь мягок. От удара по шее, экс-монах взвизгнул, точно подвешенная над углями свинья. Хотя если брать во внимание внешность, обвиняемый мало чем отличался от грязного животного — жирный, потный и вонючий.

— Разве? — Педро наклонился, внимательно всматриваясь в лицо еретика. — Разве не Христос является главой Церкви? Ты же называл Церковь «вавилонской блудницей», преемника Петра «антихристом», а саму Римскую кафедру «престолом сатаны». Если же Христос возглавляет блудницу, сидящую на престоле Сатаны то, кем Он сам является, как не союзником дьявола?

— Вы сознательно извращаете мои слова! — голос реформатора задрожал. Кажется, только сейчас до него начала доходить вся серьезность обвинений. — Я совсем не предавал тот смысл, который вы туда вкладываете!

— Нет! — Педро улыбнулся, качая головой. Конечно, теперь брат Иуды попытается выкрутиться, извернуться, точно змея, скинуть свою шкуру, вот только он, Педро Николас не позволит врагу Христа нанести еще один удар по итак израненному телу Спасителя. — Тут лишь два варианта: либо, принимая во внимания твои высказывания мы признаем Христа главой блудницы, сидящей на престоле Сатаны, а преемника апостола Петра, антихристом… Либо, — инквизитор поднял вверх указательный палец. — придется признать, что Христос не является главой Церкви! И, вообще, Церковь не есть Тело Христово! — Педро вновь улыбнулся, смотря в расширившиеся от ужаса глаза еретика. Он все понимает. Все прекрасно понимает. — И то, и другое ересь. У тебя лишь один вариант, покаяться.

Лютер промолчал. Снова.

— Кроме того, ты сознательно совращаешь детей Божьих, со спасительного пути, запрещая приступать к Таинствам и разрешая им грешить без какой-либо подотчетности, тем самым обрекая их души на вечные мучения! Очень похоже на работу Сатаны, не находишь?

— Ложь! — немецкий реформатор поджал губы.

— Обвинение священнослужителя, коим я являюсь в преднамеренной лжи, еще одно преступление! — Педро сокрушенно покачал головой — Я зачитаю отрывок из письма, которое ты написал своему другу, еще одному еретику Филиппу Меланхтону: «Будь грешником, и греши сильнее, но при этом веруй и радуйся во Христе, Который есть Победитель греха, смерти и мира. Довольно, что мы признаем Агнца, уничтожившего грехи мира; от Него не удалит нас грех, хотя бы мы тысячу раз в день любодействовали или умерщвляли». — инквизитор отложил письмо и насмешливо глянул на посеревшего лидера Реформации. — Ничего нет тайного, что не сделалось бы явным, забыл? Так, скажи мне, что есть суть письма, как не лицензия на грех?

Молчание.

Ищет оправдание?

Не найдет.

Тут лишь один выход — покаяние.

— Выходит, совращай чужих жен, и еще незамужних женщин; убивай людей; кради, лжесвидетельствуй, нарушай хоть все десять заповедей по тысячу раз на день, но главное — верь в Христа! Так, получается?

Лютер не ответил и в этот раз. Просто сидел, уставившись куда-то в пол. Пылинки разглядывает что ли? А, может, пятна запекшейся крови? Второе куда полезней первого.

— Может мне зачитать твое отношение к евреям? Мы конечно сами не питаем теплых чувств к убийцам Спасителя, но ты пошел куда дальше, да?

Молчание.

— Пожалуй, зачитаю. «…Проклятый гой, коим я являюсь, не может понять, как они ухитряются быть такими ловкими. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, таково: когда повесился Иуда Искариот, его кишки лопнули и все их содержимое вывалилось наружу; может быть, тогда евреи послали своих слуг с серебряными блюдами и золотыми кувшинами, чтобы собрать экскременты Иуды. Затем они съели и выпили все это дерьмо и в результате приобрели такое острое зрение, что они стали видеть в Писании то, что там не находили ни Матфей, ни даже сам Исайя, не говоря уже о нас, жалких гоях». Я ведь тоже не питаю любви к убийцам нашего Спасителя, тем не менее миссия Церкви всегда, во все времена оставалась одной — спасти души. И, не имеет значения, англичанин ли, француз, испанец, мавр или еврей — через крещение мы спасаем всех! Почему же ты на таком скотском уровне ненавидишь евреев? Где христианские добродетели? Скажем, любовь и милосердие?

Лютер даже глаз не поднял, продолжая хранить молчание.

— Смотря на все твои усилия по разрушению Церкви, на все твое учение, на все твои слова, я прихожу к одному единственному выводу, которое может объяснить все совершенные действия — ты заключил союз с Сатаной. Я ведь прав? — Реформатор никак не отреагировал. — Я знаю, что прав, но даю тебе шанс раскаяться и тем самым спасти, если не тело, то хотя бы душу. Ты называешь Тело Христово блудницей, Папу антихристом, Святой Престол — престолом сатаны, ты призываешь людей совершать грехи успокаивая их жертвой Христа, ты совратил людей с пути ведущего к спасению, лишив их церковных Таинств — точно так же поступает Диавол, желая погубить души верных. Скажи, как и когда ты вступил в сговор с темными силами?

Тишина.

— Где произошел ритуал? Кто проводил? Кто еще, как и ты работает в союзе с сатаной против Церкви?

Молчание.

Ни единого звука.

— Брат, — Педро посмотрел на стоящего за спиной обвиняемого экзекутора. — готовь иглы!

Лютер наконец отреагировал: вздрогнул и умоляюще посмотрел на инквизитора.

— Зачем? Зачем это делать? Я ведь и правда невиновен в том, в чем вы меня обвиняете! Я невиновен! Я лишь хотел спасти людей…

— Призывая их грешить? — инквизитору хотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Как же сатана обольщает сердца людей, после чего на черное те с завидной уверенностью говорят белое. — Упорство в грехе, есть еще один грех! Моя задача, спасти твою душу, от адского пламени, а это возможно лишь в случае раскаяния!

В руках дознавателя тем временем появились две длинные иглы, и он вопросительно глянул на начальника. Педро кивнул. Когда заостренные концы вошли под ноготь пальцев левой руки, допросную огласил дикий вой, смешанный с плачем и ругательствами. Секретарем записывалось все, в том числе и новая порция богохульных слов типа «исчадие ада», «слуги сатаны», и в том же духе. Инквизитор сокрушенно покачал головой: обвиняемый далек, очень далек от раскаяния. Лично он бы с радостью оставил его в своем упорстве на вечные мучения, но Церковь, не смотря на предательство, желает спасти каждого. Что ж, придется поработать, дабы вызволить душу несчастного еретика из цепких лап сатаны…

Рим.

Бельведерский дворец.

Год — 1545.

Педро Николас прекрасно понимал, как легко разрушить все то, что они приобрели за последние полтора года. Если оглянуться назад, то можно увидеть, какой колоссальный путь они проделали. Еще два года назад Церковь находилась едва ли не в руинах: число прихожан уменьшалось с пугающей прогрессией, в то время как число территорий, порывающих с Папским Престолом, напротив, увеличивалось. Казалось, катастрофа неизбежна. Казалось, Церкви пришел конец. Казалось, процесс уже не обратить вспять. Тем не менее, у них получилось. Сейчас же, перед ними стояла несколько иная, но оттого не менее значимая задача — сохранить полученный результат. Сделать это можно только одним единственным способом — вопрос только в том, пойдет ли Папа на столь решительные шаги? Педро понимал — это его миссия добиться положительного ответа. Как и тогда, полтора года назад.

Помимо него и Святейшего, в личных апартаментах понтифика находился кардинал Карафа, и магистр возрожденного ордена Тамплиеров, Лоренцо Эскобар. Последний, как раз объяснял Папе расклад общих сил.

— Карл и Франциск (в данном случае имеются ввиду Карл V и Франциск I, император Священной Римской Империи, и король Франции, соответственно. прим. авт.) продолжают оттеснять уже немногочисленные войска протестантов. Карл полностью освободил Германию от последователей Лютера, однако те продолжают проявлять активность в Нижних Землях. При последней встрече, в прошлом месяце, Карл подтвердил намерение присоединиться к походу Ордена на Данию, где король продолжает поддерживать еретиков, укрывая в том числе и ряд реформаторских лидеров.

— Что слышно от Генриха? (Генрих VIII, король Англии, прим. авт.) — Папа был уже достаточно слаб, потому Педро едва расслышал его вопрос.

— Он выражает полную лояльность Риму, а также всяческую поддержку созданной Конгрегации. Шесть месяцев назад, мы отправили туда около сотни доминиканских монахов, для внедрения структуры Конгрегации во всех крупных городах. Результат налицо. Надо сказать, Генрих уже жалуется на отсутствие свободных мест в тюрьмах…

— Ну он не одинок… — усмехнулся кардинал Карафа. — Переполненные тюрьмы стали проблемой практически в каждом европейском городе. Ну, за исключение может быть Испании…

— Проблему надо решать. — подал голос Святейший, практически сразу зайдясь в хриплом кашле. Откашлявшись, он повторил. — Проблему надо решить, и как можно скорее. Мы задерживаем, и задерживаем еретиков, однако направить их обратно, в лоно Церкви удается куда медленней, разве я не прав?

— Так и есть, Ваше Святейшество! — подтвердил кардинал Карафа, как раз и возглавляющий Конгрегацию. — На одного исправленного еретика приходится двадцать задержанных.

— При таком темпе, очень… — Папа сделал специальный акцент на последнем слове. — очень скоро у нас не останется ни мест, ни средств для содержания еретиков.

— Предлагаете всех отпустить, святой отец? — Педро уловил напряжение в голосе кардинала. Впрочем, их уловил и Святейший, поскольку понтифик устало откинулся на кресле, прикрыв глаза.

— Мы ведь преодолели точку невозврата, Джанпьетро… Церковь теперь крепка, как никогда ранее. Под знаменем Христа мы сумели объединить едва ли не всю Европу. Теперь нам не страшны, ни Лютер, ни Кальвин, не какой-либо другой вольнодумец…

— Верно. — согласился магистр Тамплиеров. — Только с одним уточнением: такая ситуация стала возможно благодаря очищению христианского мира. Сейчас на свободе еретиков в разы меньше, чем в застенках. Многие бежали в восточные земли, многие к иноверцам, многих мы заключили под стражу — сейчас на свободе их не наберется и десятка тысяч. Для сравнения, в тюрьмах по всей Европе это число перевалило за сотню. Теперь представьте, как резко изменится баланс, если мы выпустим их на волю. Даже если они отрекутся от своих убеждений, раскаются в своих прегрешениях и вернутся в лоно Матери-Церкви, мы не можем быть уверенны в искренности их слов. А, сил контролировать каждого еретика у нас попросту нет. Их слишком много.

— Я понял… — понтифик вновь закашлялся, согнувшись в судорогах. — Я понял… Какое же решение вы предлагаете?

— Педро? — кардинал Карафа повернулся к священнику.

Педро мрачно улыбнулся. Именно с него началось восстановление Церкви, и именно на нем оно закончится. Кардинал Карафа это прекрасно понимал, как и магистр Эскобар. У Папы не остается выбора, как последовать их примеру.

— Нас разъедает болезнь. Как дьявольская чума она захватывает все тело, оставляя после себя лишь смерть и разложение. Она поразила все страны христианского мира, с каждым днем подчиняя себе новые души, и только признав всю опасность недуга можно надеяться на исцеление. Исцеление христианского мира, а не поврежденных умов. Они под властью болезни. Они под властью сатаны. Они уже мертвы. А, как поступают с мертвыми, чьи тела поразила чума? Огонь. — священник сделал паузу, давая слову повиснуть в воздухе, после чего повторил. — Огонь, вот то лекарство, способное остановить чуму.

— И мы того же мнения! — кардинал Карафа повернулся к Римскому Епископу.

— То есть… — Папа вновь прикрыл глаза. Из его горла вырывался тяжелый хрип — понтифик болен, и болен давно, но в последние недели болезнь стала серьезно прогрессировать, потому Педро Николас и выбрал сравнение ереси с болезнью. Актуально, так сказать. — вы… — он вновь закашлялся. — вы предлагаете освободить тюремное население с помощью костров?

— Верно. — подтвердил магистр Ордена. — Сейчас не та ситуация, где нужно проявлять христианское милосердие. Речь идет о выживании Церкви и христианского мира. Если мы выпустим сотню тысяч еретиков на свободу, единой Церкви с большей вероятностью придет конец, как и миллионам совращенных с истинного пути душам. Такой вариант конечно же неприемлемый. Ведь именно Церковь отвечает перед Господом за души верных. Содержать же всех еретиков в тюрьмах до их смерти мы не можем. Остается один, и наиболее правильный вариант…

— Костер? — казалось, понтифик даже вздрогнул.

Магистр безразлично пожал плечами.

— Так мы сумеем решить сразу две задачи: спасем христианский мир от пагубной волны ереси и спасем души самих еретиков.

— Но… более ста тысяч… — Папа в очередном приступе кашля закачал головой. — я не могу пойти на столь чудовищный акт… Сто тысяч костров… Боже…

— Нужно думать не о сотне тысяч костров, а о сотне тысяч спасенных душ еретиков, чьи тела пройдут через очистительный огонь! — кардинал Карафа подался вперед. — У нас нет иного выхода, Ваше Святейшество! На одной чаше весов спасение Церкви и миллионов, вверенных нам душ, а на другой тела отступников. Разве выбор не очевиден?

— Для меня нет… — лицо Папы стало бледным. По лбу стекали крупные капли пота. — Я не могу пойти на столь чудовищное решение. Христос сказал, что врата ада не одолеют Церковь, и у нас нет причины не верить Его словам. Если же мы отправим сотни тысяч людей на костер… — понтифик покачал головой. — как вообще подобная идея могла прийти в голову? — слабым, уже почти потухшим взором, Римский Епископ посмотрел на присутствующих. — Я не пойду на подобный шаг!

— Очень жаль, святой отец! — магистр Ордена поднялся на ноги, после чего бросил взгляд на сидящих сбоку кардинала Карафу и священника-инквизитора Педро Николаса. И тот, и другой кивнули. Магистр, схватив одну из подушек, лежащих на кресле, метнулся к понтифику. Тот не успел даже вскрикнуть, как храмовник уткнул его лицо в подушку, перекрывая доступ к кислороду. Сквозь плотную материю слышались стоны, кашель и хрип, однако у Папы не было достаточно сил, чтобы бороться со стремительно надвигающейся смертью. Спустя минуту тело содрогнулось в конвульсиях, а спустя еще минуту, магистр отнял подушку от лица Епископа.

— Наши души будут в аду! — Педро поднялся на ноги, подходя к мертвому Наместнику Петра. — Однако… — он встал на колено, целуя перстень. — что наши души, по сравнению со всем Телом Христовым? — Педро посмотрел на мрачных братьев. — Мы сделали верный выбор, пожертвовав своей вечностью, ради спасения единой Церкви и католической веры. Папа, — инквизитор указал на мертвое тело. — будет в раю, а мы, дальнейшими усилиями сохраним единство Церкви и очистим ее от скверны — цена же за все, лишь три жалкие души. Хороший расклад, не находите?

Кардинал Карафа криво улыбнулся.

— Быть может ты сделаешь несколько иной вывод, когда увидишь адское пламя?

— Возможно. — Педро неопределенно передернул плечами. — Я все же надеюсь, мысль о том благе, ради которого мы пошли на столь ужасное, даже, не побоюсь этого слова, дьявольское преступление, даст силы выдержать наказание. Касаемо дальнейших действий, — инквизитор посмотрел на кардинала. — на конклаве вас изберут Папой, после чего мы приступим к выжиганию ереси с христианских земель…

Женева.

Площадь перед кафедральным собором Святого Петра.

Год — 1545.

Сегодня поистине прекрасный день. И дело даже не в голубом небе, ярком солнце и теплом ветерке — все эти вещи несомненно благодать Господня, но Педро обычно не обращал внимание на подобную ерунду. Нет, прекрасен он совершенно по другой причине — сегодня они ставят жирную точку в так называемой Реформации, а на деле, стремительном потоке ереси, какую Церковь не видела со дня своего основания. Поток удалось остановить еще два года назад, сегодня же они закроют последнюю прореху.

Педро с удовольствием глянул вправо, где трое человек, привязанных к каменным столбам, извивались в тщетной попытке освободиться от железных цепей. Три, пожалуй, главных врага Церкви. Монахи в черных одеяниях заканчивали укладку хвороста, а секретарь Конгрегации дочитывал приговор:

— …на основании разбирательств Святого суда, вы Жан Кальвин бесспорно и несомненно обвиняетесь в убийстве Мигеля Сервета, который хоть и был таким же еретиком, будучи подданным Испанской короны, и Католической Церкви, должен был предстать перед Святой Инквизицией. Не имея никакого на то права от Господа, вы устроили самосуд, нарушив пятую заповедь (не убей).

По всем вышеперечисленным причинам Святой суд объявляет вас, Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон) виновными во всех названных преступлениях.

На основании разбирательств Святого Церковного суда называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем вас Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон), нераскаянными, упорными и непреклонными еретиками, состоящими в договоре и на службе с врагом Церкви и Народа Божьего, замышляющие жуткие бесовские злодеяния. Посему вы подлежите всем осуждениям Церкви и карам, согласно канонам. Святой Церковный суд, со всем вниманием рассмотрев пункты обвинения и доказательства, представленные ему, признал вас Жан Кальвин, Мартин Лютер и Филипп Шварцерд (Меланхтон) виновными во всех названных преступлениях. Настоящим приговором вы будете переданы наиболее достойному и справедливому воздаянию в соответствии с установлениями церковного закона, который был, есть и будет един для всей святой Церкви.

Ты, Жан Кальвин, будешь отлучен от нашей святой и непорочной Церкви, милосердия которого ты оказался недостоин. Твое тело, созданное в качестве Храма Духа Святого и используемое совсем иными силами будет сожжено, а прах переработан вместе с другими городскими отходами. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви.

Ты, Мартин Лютер, уже отлученный от нашей святой и непорочной Церкви, и не пожелавший принести достойный плод покаяния, несмотря на все увещевания и молитвы, будешь предан огню, дабы через очистительный огонь была спасена твою бессмертная душа. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви.

Ты, Филипп Шварцерд (Меланхтон), единственный из еретиков, частично признавший свои прегрешения, однако же затем по наущенью сатаны, отрекшийся от покаяния, будешь отлучен от нашей святой и непорочной Церкви, милосердия которого ты оказался недостоин. Твое тело, созданное в качестве Храма Духа Святого и используемое совсем иными силами будет сожжено, а прах переработан вместе с другими городскими отходами. Таков честный справедливый приговор Святого Церковного суда и всей Католической Церкви. Это окончательное решение Святого Церковного Суда, не подлежащее изменению. И да будет данный пример наставлением всем верным христианам и свидетельством торжества Церкви над силами сатаны. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!

Педро Николас перекрестился вслед за секретарем и с улыбкой глянул на стоящего рядом магистра Тамплиеров.

— Будем молиться за их души, брат? — он кивнул в сторону обвиненных: палачи уже поджигали разложенный вокруг столбов сухой хворост.

Лицо Магистра перекосилось в гримасе отвращения.

— Вот еще! Думаю, у меня найдутся дела поважней. А, если нет, то прошу, сожги меня на костре, поскольку молитва за их души есть куда большая ересь, чем отрицание Божественности Христа…

Педро позволил себе улыбнуться. От горящих костров начали доноситься первые вопли.

— Тут вы правы, брат. Впереди нас ожидают куда более важные дела. Все-таки нам предстоит объединить всю Европу в рамках единой Священной Католической Империей под предводительством Святого Престола… Возможно понадобиться еще не одна сотня тысяч костров, прежде чем наша миссия закончится успехом…

Губы Магистра расплылись в хищной улыбке.

— Пока не возникло нехватки с хворостом, думаю у нас не возникнет больших проблем, брат…

Глава 1

Наши дни.

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Площадь перед Кафедральным собором Святой Марии.

11:17.

Пабло Красс не любил проповедовать. Особенно, если речь шла о том, что предстояло сделать сейчас — а, именно — произнести мотивирующую речь перед многотысячной толпой, направив ум и сердце каждого из присутствующих на нужную Конгрегации дорожку. Конечно, каждый инквизитор обязан уметь управлять сознанием, как одной отдельной личности, так и сотен, собранных в одном месте — и он, как представитель Конгрегации по делам веры, умел это делать. И, умел неплохо. Однако, уметь совершенно не равно любить. Он и не любил. Хотя нет, не так! Он не просто не любил, а ненавидел всем своим существом. Спрашивается, зачем же тогда согласился? Все очень просто — другие кандидаты попросту не сумеют донести нужное зерно до сердец тысяч мирян, что сейчас замерли здесь на площади перед Кафедральным собором, или уставились на громадные экраны, установленные на других площадях города. А, если не сумеют главного, то тогда сегодняшний утренний сбор теряет всякий смысл. Потому именно он, Пабло Красс, инквизитор первого ранга, единственный кто на подобной карьерной ступени еще и управляет целым отделением, направляется к кафедре под боязливые взгляды нескольких тысяч глаз. Почему боязливые? Да потому что прекрасно знают, кто перед ними. Темно-бордовое одеяние с черным поясом, жетон Конгрегации закрепленный на длинной цепи и каменное выражение лица — а подобное тренировалось еще с академии — не оставляли сомнений в его персоне. Он — инквизитор. А, Святую Инквизицию, как известно, все боялись. Мысленно Пабло скривился. Вот, она — тупость народных масс. Стоит только слегка выглянуть за общепринятые стандарты, посмотреть чуть шире, как сразу увидишь утрированность, а порой и лживость многих представлений. Если бы Инквизицию боялись даже не все, а хотя бы 80 процентов католического мира, представителей Конгрегации пришлось бы сократить из-за ненадобности, как минимум наполовину. Сейчас же, каждому инквизитору, начиная от низшего третьего ранга, и заканчивая самим Магистром Конгрегации, приходится работать по 12—15 часов, причем без выходных. Все почему? Да потому как раз, что их боятся далеко не все. А, многие из «боящихся», боятся слишком мало. Радует одно — отсутствие страха вещь поправимая.

Когда Пабло встал за кафедру, расположенную на длинном прямоугольном деревянном помосте, прямо перед входом в собор Святой Марии, на площади воцарилась мертвенная тишина. И до его появления, надо сказать с дисциплиной все было в порядке, но сейчас — вполне возможно даже глухой слышит куда больше. Обведя толпу суровым взглядом, Пабло положил ладони на кафедру и чуть подался вперед.

— От начала времен, с грехопадения первых людей в Эдемском саду, греховная сущность человека, ставшая его неотъемлемой частью, бросает податливого слабого никчемного носителя из одной пропасти в другую, и лишь истинная вера Церкви спасает человечество раз за разом, отвращая вполне справедливый гнев Создателя. От сотворения мира прошло совсем немного времени, когда грехи в неисчислимом количестве едва ли не поставили жирную точку на существовании человека. Жадность, лень, эгоизм и разврат достигли Небес, и Господь пожелал стереть человечество с лица земного. Весь мир был сокрыт под водами, и лишь праведник Ной с семейством и скотом сумел выплыть, и продолжить наш род, хотя и не без дозволения Создателя. Однако, человек по причине гордыни имеет короткую память на милосердие Божие. Недолго помнили про гнев Господень и свое обещание потомки праведника — вновь взялись за старое. — Пабло сделал паузу. Тысячи глаз неотрывно глядели на него, внимая каждому слову. Очень хорошо. Главное, не переусердствовать. — На счастье человека, милосердие и долготерпение Создателя гораздо шире и глубже людского. Бог, не желая гибели Своих творений, отправил Сына Своего к нам, надеясь пробудить мертвые сердца наши. — еще одна пауза. На этот раз многозначительная. Инквизитор чуть повысил голос. — Что же мы сделали?

— Убили! — прошелестела толпа на грани слышимости.

— Убили!!! — повторил Пабло, куда громче. — Мы, не желая раскаиваться в грехах, предпочли убить Сына Божьего, желающего лишь нашего спасения. Однако и тут, Господь проявил верх милосердия, не истребив в ту же секунду планету, а напротив, оставив надежную видимую Дверь для спасения души. Как же называется эта Дверь?

— Церковь! — уже громче и дружнее ответила толпа.

— Церковь! — максимально твердо — куда тверже алмаза, повторил Пабло. — Бог воскресил Сына Своего, Который основал Церковь на Святом Петре, и заповедал нерушимое, гарантировав что Врата Ада не одолеют ее! Что же произошло в Темные Времена? Сам Сатана выполз из Преисподней, желая разрушить единство верных, покушаясь на то, что дорого и свято для каждого христианина! Если кто-то забыл, я напомню: Пречистую Деву Марию, мать всех христиан, называли обычной иудейкой; Тело и Кровь нашего Спасителя низвели до уровня простого знака; Таинство исповеди, а вместе с ним и возможность настоящего покаяния отвергли — тем самым желая обречь души грешников на вечные мучения; То, что я перечислил, лишь маленькая часть обольщений, цель которых более чем ясна, как сейчас, так и тогда — разрушить Единую Вселенскую Католическую Церковь! Разрушить Дверь спасения! Разрушить то, что основано самим Христом! И были времена те весьма тревожными, когда Святой Престол казалось еще немного и утратит свое значение, а вместе с ним и единство Церкви. Тени сгущались, смута увеличивалась, а число верных христиан уменьшалась с каждым днем. Враг торжествовал, наблюдая за разрушением Столпа Истины. Демоны преисподней во главе с Врагом душ человеческих, как и 2000 лет назад, при распятии нашего Спасителя, были уверены в своей победе. К стыду, нашему, даже многие епископы — то есть, сами Пастыри, чья обязанность хранить народ Божий, впали в уныние, поверив в несокрушимость врага. И именно на пике кризиса, когда Реформаторы собирали полные храмы, а на Святой мессе не присутствовало и четверти прихожан; когда Дети Божьи, впали в обольщение, и следовали за волками в овечьих шкурах, с радостью меняя Евхаристию на философствование самозванцев-пасторов; когда Папу Римского смешали с грязью, а Святую Церковь сравнивали с вавилонской блудницей, явился праведник, принесший спасение умирающей Церкви. Человек, сумевший встать против тенденций, против мнения большинства; по милости Божественной сумевший искоренить чуму, поразившую к тому времени едва ли не все Христово Тело. Как звали того праведника?

— Святой Педро! — взвыла толпа.

Пабло кивнул, указывая рукой на громадный экран, расположенный прямо на стене кафедрального собора, где сейчас отобразился портрет святого.

— Святой Педро Николас, простой провинциальный священник, через которого сам Христос восстановил находящуюся к тому времени в руинах Церковь. Педро Николас встал на защиту попираемых истин Католической веры — того, что дорого каждому христианину, и без чего нашей душе невозможно обрести спасение. Что я имею ввиду?

— Вера! Таинства! Христос! — вразнобой заорали в толпе. Пабло скривился — сколько ни вдалбливай в головы прихожан элементарных истин, все равно будут блуждать средь трех сосен. Да каких трех, даже среди одной заблудятся. Кучка тупых баранов, одним словом. Сейчас с открытым ртом они ловят каждое его слово, но уже завтра с таким же придыханием будут внимать словам какого-нибудь еретика, считающего Христа плодом сексуальной связи Девы Марии и ангела Гавриила. Долбанные дегенераты! Из-за них, чья вера куда тоньше, чем нити паутинки паука, и приходится носится туда-сюда по Империи, туша один за другим возникающие пожары ереси. Вот почему нельзя твердо верить, ни под каким натиском, не сворачивая с пути. И ладно, если бы речь шла о хитроумно скрытой богословской ереси, но ведь нет — они готовы поверить во что угодно — даже в то, что Христос инопланетный дух. Да-да. Находятся те, кто верит в подобную хрень. Причем, на полном серьезе.

— Таинства, и институт Церкви! — инквизитор постарался придать голосу максимальную твердость. Нет, все равно нужно повторить еще раз. — Таинства, и институт Церкви! Крещение, через которое человек входит в Церковь, семью Божью, очищаясь от первородного греха; миропомазание, через которое укрепляется силой Святого Духа; Евхаристия, таинство, установленное Иисусом Христом на Тайной Вечери и заповеданное Им Церкви; Покаяние, благодаря которому верующий по милосердию Божьему получает отпущение грехов; а также елеосвящение, священство и брак — нерушимый союз между мужчиной и женщиной! Вот, те вещи, которые еретики, как 500 лет назад, так и сейчас пытаются у нас отнять! Однако, нападки на Таинства Церкви свершаются не просто так, а с одной единственной целью — разрушить дело Христа. Разрушить Святую Церковь, а души верных, то есть, — Пабло вытянул руку вперед, указывая прямо на заполненную людьми площадь. — ваши души обречь на вечные мучения, поскольку вне Церкви нет спасения! Церковь, не просто храм, не просто приход, не просто Святая месса, и задушевные беседы со священником! Низводить Церковь до уровня здания, или уровня твоих личных взаимоотношений с Богом, есть страшный грех, достойный самого жесткого наказания! Церковь — есть Столб утверждения правды и истины! Церковь — Дверь Спасения! Церковь — тело Христово, глава которой сам Спаситель! Церковь не может ошибаться! Если Церковь указывая на белое, называет черным, — мы должны немедленно признать это! Святой Педро Николас в нужный час сумел понять, как сильно Церковь и Католическая вера нуждается в защите, потому, вместе с сподвижниками, он воссоздав к тому времени давно забытый орден воинов Христа, или как их иначе называют, Тамплиеры, по камешку начал восстанавливать покрытые пеплом и прахом, руины Церкви. И, если раньше члены Ордена защищали католическую веру в далеких землях, воюя за Гроб Спасителя нашего, то во времена Святого Педро, орден встал на защиту Церкви и веры уже здесь, на нашей родине! Сначала весь Орден Тамплиеров, а затем созданная уже внутри Ордена Конгрегация по делам и защиты веры, встали стеной между Церковью и еретиками, чьи действия отравляли души верующих. — Пабло сделал паузу, переводя дыхание. Нехило он так размахнулся. Теперь же настало время главного блока, ради чего он собственно и находится на трибуне. — Война, начатая Святым Педро и Святым Папой Павлом IV еще не закончена. Она будет идти до тех пор, пока не сгинет последний еретик, и не сгорят последние богохульные книги в огне очистительном. Ведь до сих пор, даже внутри Церкви есть люди, которые хоть и примерили образ доброго католика, внутри все с тем же остервенением ненавидят Матерь Божью, и Спасителя нашего Иисуса Христа, плюя на Его крестные муки и каменным сердцем своим отвергая Евхаристию! Подобный путь ведет лишь в погибель. Причем, не только их души, но и тех, кого их гнусные лживые языки введут в заблуждение. Потому, — Пабло повысил голос на пару октав, поднимая вверх указательный палец. — следите за близкими своими и соседями. Чем живут и куда устремлены их помыслы. Что они смотрят, что читают, чем интересуются, с кем проводят время. И если увидите странное, немедля говорите священникам, обращайтесь в Церковную Канцелярию, нарушайте мой покой, и покой моих братьев из Ордена, ведь чем раньше заметили скверну, тем легче ее выжечь. Кроме того, следите за теми, кто является из других мест, будь то приезжий из соседнего города, или из другой страны, или с другого континента — разницы нет! Враги Христа и Церкви повсюду, и зачастую они куда ближе, чем мы думаем! Даже близкий друг-прихожанин, с которым ты вместе каждое воскресенье принимаешь причастие, на поверку может оказаться еретиком-кальвинистом или членом баптисткой секты — и, это в лучшем случае. Война с врагами Христа принесла немало боли и страданий, и, хотя Церковь не просто выстояла, как и завещал наш Спаситель, но и одержала победу, до конца еще далеко. Очень далеко. Сатана мечтает взять реванш, потому каждый день мы наталкиваемся на новые секты, новые культы, новые заблуждения, как внутри Церкви, так и за ее пределами. Опасность заблуждения, а вместе с ним и гибели души очень велика. И пусть сейчас, когда погубленных душ несравненно меньше, чем сотню лет назад, они есть. И, каждая погибель человека, оставляет рану на сердце Тела Христова. Братья и сестры, Церковь нуждается в своих защитниках! Братья и сестры, скажите мне, кто остановит чуму ереси?

— Мы!!! — воодушевленно взревела толпа.

— Верно! Каждый из вас, каждый носитель католической веры является хранителем рода человеческого! В тот момент, когда в своей душе кто-либо из вас обнаружит зерно сомнения, когда жалость к родному брату-еретику, или жене-сектантке, или дочери-ведьме коснется вашего сердца, посмотрите на Него! — Пабло вновь указал на экран, где крупным планом высветилось окровавленное лицо Христа в терновом венце. — Вспомните Его Крестный путь! Вспомните Его страдания! И, задумайтесь — ради чего Он претерпевал мучения? Ради чего Он претерпевал насмешки? Ради чего Он претерпел смерть? Ответ я думаю знает каждый из вас. Во всяком случае, мое сердце хочет в это верить. Ради вас! Ради вас, случился Крест! Ради вас, и ради Церкви! И, помните: против дьявола существует одно-единственное средство. Это истинная католическая вера! — Инквизитор замолчал, обведя толпу изучающим взглядом. Кто-то крестился, кто-то молился, кто-то плакал — проняло похоже всех. Вот и славно. Главное, не передержать, так что, пора заканчивать. — Итак, да будет это наставлением каждому и укреплением в вере, дабы Господь и Пресвятая Дева Мария милостивы были к душам грешников. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — закончив крестное знамя, Пабло отошел от кафедры, уступая место архиепископу. Хорошо, самая трудная задача на сегодняшний день уже позади, а учитывая, что сегодня воскресенье, дальше будет легче — скажем, отдых в прохладной гостиной с банкой холодного пива? Выходной у инквизитора вещь конечно же условная, но хотелось надеяться на лучшее. И, Пабло надеялся.

Священная Католическая Империя.

Франция.

Париж.

Бастилия Святого Антония.

11:32.

Антуан Дюбуа чувствовал себя отвратительно. Мало того, что поданный на завтрак кофе оказался холодным, а круассан сухим и безвкусным, так еще прямо во время еды раздался звонок, который ну никак нельзя проигнорировать. Ладно, если бы звонил напарник, любовница, или на худой край духовный отец, так нет — на экране высветилось — Жорж Матье. Настроение и без того паршивое упало до уровня откуда плинтус кажется Эверестом. Жорж Мате — новый обер-инквизитор, и по совместительству глава Парижского подразделения Конгрегации Святой Инквизиции. Если прежний обер — спокойный преклонных лет старик, мечты которого сводились только к тому, как бы без серьезных заварушек досидеть до пенсии Антуана вполне устраивал, то новый — полная противоположность, причем по всем параметрам, начиная от возраста и заканчивая характером, уже за неделю сидел в печенках. Вот и в это воскресное утро выходного дня, звонок от обер-инквизитора не предвещал ничего хорошего. Так и оказалось. Жорж потребовал Антуана немедленно явиться в Бастилию, которая помимо главной Церковной тюрьмы являлась еще и штаб-квартирой Конгрегации. А, что — удобно. Да, пришлось пристроить несколько новых корпусов, но оно того стоит. Зато не нужно далеко бегать. Поймал еретика, тут же в Бастилию, где на рабочем месте можешь закончить бумажную волокиту, написать рапорт, а затем спуститься вниз, и начать допрос. И, никто не мог упрекнуть Антуана в недобросовестном отношении к работе. Нет, он любил то, чему посвятил жизнь — все-таки, разве есть на Земле лучшее занятие, чем защищать Церковь? Лично для него ответ более, чем очевиден. Однако… — ну разве нельзя провести выходной, не появляясь в Бастилии? Похоже, что нет!

Пройдя через широкий холл, отделанный сияющими точно зеркало мраморными плитами, Антуан остановился перед контрольным пунктом. Справа и слева находились стеклянные бронированные кабинки, за которыми находились мрачные громилы. Впрочем, это для обывателей они одним своим видом вгоняют в многолетнюю депрессию, для него же они прекрасные спарринг-партнеры в теннисе.

— Привет, Пьер! — Антуан махнул правой кабинке. — Гюстав! — левой кабинке.

Мрачные рожи агентов службы безопасности расплылись в довольных улыбках. Они махнули в ответ.

— Чего Жорж выдергивает меня в выходной? — Антуан приложил пластиковую карточку-пропуск к темному дисплею сканера. По нему тут же побежала светло-зеленая полоска. — Папу что ли застрелили?

Охранник в правой кабинке гоготнул. Гюстав же и без того всегда мрачный, помрачнел еще сильнее. Ну да, при нем Папу трогать не стоит — такие шутки для него сравнимы с богохульством. Слишком уж консервативные у Гюстава взгляды, порой переходящие в самый настоящий фанатизм. Понятно, почему он занимает место охранника в холле, а не полевого агента.

— Нее… — протянул Пьер, лениво пережевывая жвачку. Этот не фанатик, но для оперативной работы слишком туп. — Святейший наш в полном здравии, назло всем врагам…

Сканер издал мелодичный писк, после чего на табло высветилась зеленая надпись: Инквизитор второго ранга Антуан Дюбуа, уровень допуска — шесть, необходимо пройти второй уровень идентификации.

Да, неужели? Ну, как скажите.

Приложить ладонь на экран — система распознает отпечатки, затем пристроить глаза к сканерам — распознавание сетчатки глаза, и напоследок — голосовой контроль. Итого, четыре уровня системы защиты штаб-квартиры Парижского отделения Конгрегации. Не сказать, чтобы безупречно, в том же Толедо — колыбели Инквизиции, или Риме — Цитадели материнского Ордена Тамплиеров, куда входит Конгрегация, защита в разы серьезней. Во всяком случае, так говорят. В Цитадели Антуан никогда не бывал, а Толедо посещал лишь раз, и то более десяти лет назад. Технологии же не стоят на месте.

Махнув на прощанье охранникам, Антуан поспешил по длинному, плавно уходящему влево коридору, который заканчивался широкой лифтовой площадкой впереди, и матовыми стеклянными дверьми с эмблемой Конгрегации в виде собаки, несущей в пасти горящий факел, справа. Двери вели в общий пункт управления Бастилией, а лифты на различные уровни — вниз, к тюремным, допросным и пыточным, и вверх, к основным подразделениям Конгрегации. Антуан относился к контртеррористическому отделу, потому, когда створки лифта с мягким шелестом распахнулись, он нажал кнопку B-7. «B-7» расшифровывалось до банальности просто — седьмой этаж. Именно там располагалось КТП — или, контртеррористическое подразделение Конгрегации. Пришлось снова прикладывать палец для сканера отпечатка, и проводить пропуском по считывающей ленте — только после этого створки лифта закрылись, и мелодичный женский голос начал отсчитывать уровни.

Кабина, как и предполагалось остановилась на седьмом этаже. Створки бесшумно отъехали в стороны, и Антуан сразу же окунулся в шум нескольких десятков голосов. Если смотреть по задействованным кадрам, то КТП являлся самым большим подразделением в Парижском отделении Конгрегации. Хотя, вряд ли только в Парижском. Миссия Конгрегации в защите Церкви и католической веры, и немаловажный вклад приносит именно Контртеррористическая работа. Еретики далеко не милые люди, какими их в свое время преподносили романтики, пытаясь выбить слезу у простого обывателя. Романтики пошли на костер вместе со своими трудами, а Церкви, как 500 лет назад, так и сейчас приходится защищаться от сотен разных безумных личностей, пытающихся воздействовать не только философскими трудами, но и вполне грубыми физическими методами. До сих пор храмы, монастыри, госпитали не взлетают ежедневно на воздух лишь по причине бесперебойной работы Контртеррористического подразделения Конгрегации. Причем успешность КТП заключалось еще в том, что это, пожалуй, единственное серьезное подразделение Конгрегации, где отсутствовал, как половой ценз, так и клерикальный. В контртеррористическом отделе работали и мужчины, и женщины, и миряне, и лица, наделенные священством. Понятно, что самими Инквизиторами, могли быть лишь мужчины, и лишь священники — но и справедливости ради, стоит учесть и факт превращения должности Инквизитора в отдельную касту. Инквизиторы не относились ни к одному конкретному отделу — ни к контртеррористическому, ни к подразделению Имперской безопасности, ни к отделу международных спецопераций, ни к подразделению по борьбе с ересью, ни к отделу информационного контроля, ни к какому-либо другому из десятков функциональных и вспомогательных подразделений Конгрегации. Инквизиторы были над всем и везде. Инквизиторы имели неограниченный допуск, в плане принадлежности к отделу или подразделению. Любой инквизитор, начиная с самого низшего третьего ранга, может при надобности, и формальном согласовании начальников подразделений, влиться в процесс спецоперации. А, если речь идет об инквизиторе первого ранга, да еще и с особыми полномочиями, то тут и никакого согласования не требуется. Правда, инквизиторов первого ранга не так-то и много — один-два, изредка три на отделение — если речь идет о столько громадном отделении, как Парижское, Толедское, Римское, Миланское или Лондонское. В любом случае, именно вокруг КТП строится большая часть работы всей остальной Конгрегации. Угроза, исходящая от многочисленных сект не только, или даже не столько в смущении сердец наивных прихожан. Если бы дело было только в этом — вполне хватило бы структуры Средневековой инквизиции, состоящей из одного подразделения на всю Конгрегацию.

На миг задержавшись на широкой антресоли, куда выходили пять лифтов, Антуан направился к эскалатору. Сам отдел предотвращения угрозы терроризма занимал прямоугольное помещение над которой возвышалась стеклянная кабина обер-инквизитора, возглавлявшего КТП. Прозрачные стенки кубического кабинета в нужный момент затемнялись, но в основное время новый обер-инквизитор держал их в прозрачном состоянии, желая лично следить за работоспособностью сотрудников подразделения. Уже по привычке, Антуан глянул наверх, проверяя наличие шефа. На удивление рабочее кресло, хорошо видневшееся в «аквариуме» — такое прозвище получил кабинет начальника — сейчас пустовало. Очень интересно. Куда же запропастился Жорж? Злые языки поговаривают, что молодой обер иногда грешит рукоблудием… Антуан в подобную хрень не верил, однако…

— Тони! — ноги только коснулись находящейся в стабильном состоянии поверхности, как рядом появилась Луиза Андре, один из аналитиков КТП, и доверенное лицо нового обера. Почему именно она? Да потому что появилась вместе с ним.

— Чего? — Антуан был далек от хорошего настроения и не видел причины скрывать это.

— Жорж в конференц-зале. Ждут только тебя!

— Я сначала кофе попью, ладно?

— Тони!

— Да хорошо, хорошо, я понял! — инквизитор обогнул стальную колонну с закрепленными наверху экранами, где шла трансляция основных телеканалов и оказался возле своего рабочего места. Рабочая зона не представляла собой ничего особенного — стол, три монитора, пачка бумаг, принтер и фотография с нынешним Папой Урбаном X — вот, собственно и все.

Луиза Андре уходить не собиралась. Она села на соседний стул, где должен был находиться его напарник, инквизитор третьего ранга Маттео Сфорца. Тот отсутствовал, так как у него, как и у Антуана сегодняшний день в табеле значился выходным. Похоже его решили не тревожить, ну или Маттео опаздывает. В любом случае, сейчас на его месте сидит Луиза, выжидающе сверля инквизитора взглядом.

— У тебя нет работы? — Антуан демонстративно медленно просмотрел пачку листов, состоящую из различных отчетов за вчерашний день от подотчетных ему сотрудников.

— Моя работа, сопроводить тебя до конференц-зала! — Луиза встала и требовательно махнула рукой вперед. — Тони, сейчас не самое подходящее время для игр в утверждении значимости собственной персоны — дело серьезно!

Антуан итак понял, что позвали его не на кружок изучения Песни Песней Соломоновых — еще четверо инквизиторов второго, как и он ранга отсутствовали, хотя включенные на их рабочих местах мониторы свидетельствовали об их присутствии в пределах Бастилии. Да и Эммануэля Депардье, единственного инквизитора первого ранга в Парижском отделении, как и обера на местах не видно — похоже действительно случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Есть предварительная информация? — Антуан захватил планшетный компьютер, и вопросительно глянул на приставленного к его персоне аналитика.

Луиза неоднозначно передернула плечами.

— Лишь обрывки, и те незначительные.

— Секретность?

— Она самая. Обер-инквизитор ограничил доступ седьмым уровнем. У меня только шестой.

— Ммм… И все же?

— Похоже речь идет о ком-то из Большой Восьмерке.

— Правда? — Антуан уже пару сотен раз за свою карьеру слышал о Большой Восьмерке, но каждый раз даже с первого вида очень надежные нити оказывались туфтой. — А, может все-таки объявился марсианский Иисус?

— Да пошел ты, Тони!

— Иду! Иду! — Антуан отпечатком пальца разблокировал планшет, и уже на ходу внося себя в табель — а, если не сделаешь в департаменте кадров сделают вид, что тебя и не было — направился к конференц-залу.

Совещательная, или по-модному, конференц-зал не представлял из себя ничего примечательного: прямоугольное, не слишком большое помещение, большую часть которого занимал длинный стол темно-красного цвета, рассчитанный максимум на двадцать человек, с четырех сторон находились ряды стульев, дальний конец зала занимал громадный, практически во всю стену экран — на нем сейчас застыла карта какой-то местности с высоты птичьего полета. За столом находились семеро — обер-инквизитор Жорж Мате, инквизитор первого ранга Эммануэль Депардье, три инквизитора, как и он второго ранга, архиепископ Парижский Кристиан Гинцбург, и личный секретарь архиепископа Мари Беллучи. Весьма интересный состав — особенно присутствие архиепископа и его секретаря. Похоже дело и правда не в обычном богохульстве пьяного работяги в баре.

— Наконец-то… — выдал Жорж, когда Антуан прикрыл за собой дверь и уселся на стул, рядом с Мари Беллучи. Ну конечно, какое там «доброе утро», «слава Иисусу Христу», или хотя бы «привет». Жорж хотел было отпустить какую-нибудь колкость по поводу плохого настроения обера, типа «вечный недотрах», или что-нибудь в этом роде, но в присутствии Владыки решил обойтись без вопиющего нарушения субординации.

— У меня выходной так-то…

— Уже нет.

— Да понял я, понял… — Антуан откинулся на спинку стула и выжидающе посмотрел на начальника. — У нас серьезные проблемы, да?

— Скорее совокупность. — обер-инквизитор скорчил гримасу отвращения, точно проглотил чужой гнойный плевок. — Я тебя пригласил, поскольку последние три года ты разрабатывал верхушку «Детей Виноградаря», верно?

Антуан неопределенно повел плечами. Разрабатывал — громко сказано.

— Пытался. «Дети Виноградаря», как и любая другая секта Большой Восьмерки, не отличаются открытостью и большой любовью к неофитам.

— Разумеется. Но в любом случае, вряд ли кто-то знаком с сектой лучше тебя.

— Если мы говорим о Парижском отделе, то… да, наверное.

— Хорошо. Можешь вкратце обрисовать учение «Детей Виноградаря», иерархическую структуру, и главных руководителей секты?

— Без проблем. — Антуан быстро пробежался по экрану планшета, вытаскивая наружу нужный файл. — «Дети Виноградаря», радикальная протестантская ячейка кальвинистского толка. Образовалась чуть больше сорока лет назад, когда Ричмонд Бауэр, шотландский пастор, и член совета объединенной пресвитерианской коллегии, держащей более 80 процентов реформаторских церквей Шотландии, решил, что его коллеги сдают позиции, отказываясь от решительных мер в борьбе с папистами, то есть, нами. Сорок лет назад, 10 июля (…) года, ровно на юбилей Жана Кальвина, на съезде пресвитеров коллегии, Ричмонд произнес пламенную речь под названием «Вы будете в аду!», где обличал пресвитеров в потакании Вавилонской блуднице, заигрывание с сынами Иуды и поклонении престолу Сатаны. Руководители пресвитерианской коллегии и сами не сахар, однако подобного терпеть не стали. В тот же день Ричмонда исключили из совета, а на следующий день отлучили от церкви, с пожизненным запретом на пресвитерскую деятельность. Ричмонда, как и его сторонников подобный расклад по понятным причинам не устроил, и они создали собственную структуру, назвав себя «Детьми Виноградаря». Понятно, что под Виноградарем они подразумевают Бога, потому буквальный перевод ни много ни мало — Сыны Божьи. Учение секты до банальности простое — человек ни на что не способное дерьмо, Бог суверенный Владыка, по Своей воле отправляющий одних на вечные муки, а других на вечное спасение, ну и в том же духе…

— Классический кальвинизм?

Улыбнувшись, Антуан покачал головой.

— Только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении становится понятно, что Ричмонд Бауэр довел и без того безумное учение Кальвина до крайнего абсурда. Так он заявляет, цитата: «Вера ничего не добавляет, кроме опыта оправдания… оно полностью совершается в замысле Бога, без факта или рассмотрения веры; человек в той же мере оправдан и признан Богом праведным и до, и после его веры, так как его оправдание не зависит от веры».

— Другими словами, вера совсем не является причиной спасения? — архиепископ чуть подался вперед, заинтересованно смотря на инквизитора.

Антуан согласно кивнул.

— Верно. В богословии Бауэра, вера не может сама по себе спасти кого-то, поскольку вечное оправдание предшествует вере, и является продуктом уже полученного оправдания. Кроме того, Ричмонд заявляет, что Христос умер только и только для избранных, а в довершении разработал концепцию грехопадение, где все сводится к намеренному постановлению Бога — то есть, сам Бог постановил совершить грех. Это если вкратце об отличиях богословия Бауэра от классического кальвинизма. Насчет иерархии — во главе «Детей Виноградаря» стоит пастор-учитель, имеющий неограниченный функционал, как в морали, так и в учении. Пастор-учитель избирается на пожизненный срок и является фактическим руководителем каждой из церкви секты. Понятно, что один человек попросту не в состоянии управлять столь обширной сетью, потому в помощь у него находится «круг десяти» куда входят ближайшие сподвижники, помогающие лидеру секты в управлении.

— Насколько обширна сеть «Детей Виноградаря»? — новый вопрос от архиепископа. Похоже его серьезно заинтересовала деятельность секты.

— Наибольшую численность последователей Дети имеют в Шотландии, Ирландии и Англии — по понятным причинам. Однако, ячейки они имеют практически в каждом уголке Империи. Приблизительная численность адептов секты, а когда мы имеем дело с кем-либо из Большой Восьмерки, мы можем говорить лишь приблизительно, около 80 тысяч человек.

— Серьезная сила…

— Не самая большая в Восьмерке, но одна из самых воинствующих. Ричмонд Бауэр был последователен в своих убеждениях, потому «Дети Виноградаря» сразу же после учреждения объявили священную войну Святому Престолу. Поначалу ввиду ограниченности, как людского ресурса, так и финансового они не были особо заметны, но вот пять лет назад, когда на смену Ричарду Бауэру пришел новый пастор-учитель Данте Пеллегрини, секта стала куда активней, за очень короткий срок превратившись в серьезную террористическую организацию.

— Личность нового лидера поспособствовала столь бурному росту? — архиепископ сделал пометки своем планшете.

— Хороший вопрос… — Антуан криво усмехнулся. — Дело в том, что о новом главе Детей нам известно слишком мало. При Данте Пеллегрини секта вышла на новый уровень секретности. Только один факт того, что за последние пять лет мы так ни разу и не вышли на его след, думаю о многом говорит. Касательно же причин бурного подъема «Детей Виноградаря» — вряд ли катализатором послужила личность самого Данте.

— Если дело не в нем, то в чем же тогда? — на этот раз вопрос прозвучал не от архиепископа, а от его секретаря.

— Ответа ни у кого нет, поскольку секта ушла в абсолютное подполье. Тем не менее, все-таки некоторые выводы мы можем сделать. Один из таких выводов — за «Детьми Виноградаря» стоят внешние, куда более серьезные силы.

— Какие?

Антуан развел руками. Если бы он знал ответ на этот вопрос, давно был бы уже инквизитором первого ранга, да еще и с особыми полномочиями.

— Ладно, — обер-инквизитор поднялся на ноги, и указал на экранированную стену, где до сих пор высвечивался снимок какой-то местности. — теперь каждый из вас, в том числе и Владыка, имеет общее представление о секте. Как уже отметил Дюбуа, в последние пять лет, руководители «Детей Виноградаря» пропали с нашего радара. За этот отрезок нам удалось лишь три раза засечь Данте Пеллегрини, причем каждый раз это была не наша заслуга — он сам выходил в свет. Тем не менее, все плохое когда-то заканчивается. — начальник Парижского отделения Конгрегации склонился над ноутбуком. Спустя несколько секунд карта местности на экранированной стене сменилась четким видеорядом. Антуан даже чуть привстал, точно перемещение на пару сантиметров могло помочь лучше рассмотреть картинку. Судя по характерным признакам — углом подачи и несколько смазанными краями, картинка была снята либо с камеры наружного наблюдения, либо с камеры банкомата — в любом случае, объектив выходил на выход из какого-то здания — какое конкретно рассмотреть не представлялось возможным.

— Здание магистрата в Кельне. — пояснил обер-инквизитор, и с помощью пульта ускорил картинку. Остановил, когда в кадре появились три фигуры. — Вот, любуйтесь.

Двоих Антуан никогда не видел, но вот третий… Да, его инквизитор знал — Данте Пеллегрини, глава «Детей Виноградаря».

— Он? — Антуан не знал, зачем спросил — ведь итак очевидно.

— Он. — подтвердил обер-инквизитор, и убрал видео с паузы: троица спокойно спустилась с лестницы административного здания и скрылась из кадра.

— Как удалось получить картинку?

— А, это уже другая история… — Жорж Матье довольно потер ладони. — Сегодня утром в отделение заявился интересный персонаж. — обер-инквизитор пальцами ударил несколько раз по клавиатуре и на экране высветилось лицо уже немолодого человека с тонким шрамом над правой скулой. — Некий Генри О’Нил. Утверждает, что у него есть интересующая Конгрегацию информация о «Детях Виноградаря», и он готов с нами поделиться.

— Вот просто так взять и поделиться? — Антуан в подобную ерунду не верил. Впрочем, так и оказалось.

— Разумеется, им двигал порыв далекий от благотворительности…

— Чего он хочет?

— Защиты.

— От «Детей Виноградаря»?

— От них, — Жорж неопределенно повел рукой в сторону. — от нас, от магистратов… От всех в общем…

— Ммм… — Антуан понимающе ухмыльнулся. Конечно, а что еще можно было ожидать. Пока не понятно, кто именно такой Генри О’Нил, и что тот не поделил с сектой, однако парень не промах — понимает, что защита нужна не только от прежних единоверцев, но и от Церкви, а также от светских властей.

— Полагаю, предложение еретика вполне согласуется с интересами Церкви… — ни к кому определенно не обращаясь, произнес архиепископ. Секретарь согласно кивнула, точно подтверждая слова начальника. Антуан с интересом глянул на обер-инквизитора. Понятно, что архиепископ произнес данные слова не в пустоту, а тонко намекнул на желаемое решение. В тоже самое время, Конгрегация в церковной структуре, стояла над всеми иерархами, не подчиняясь никому, кроме Папы, будучи таким образом защищенной от любого давления.

— Дальнейшую судьбу заключенного решать не мне, — дипломатично произнес Жорж, указывая рукой на экран. Там как раз появилось новое окно, с мигающей иконкой входящего звонка. — С нами на связи инквизитор первого ранга с особыми полномочиями, Пабло Красс, из Толедского отделения Конгрегации. Именно ему поручили вести дело О’Нила.

Архиепископ что-то неразборчиво пробурчал, видимо поминая не самым добрым словом испанцев, обер-инквизитор же подключился по видеосвязи, быстро представил присутствующих, и кратко обрисовал общую ситуацию.

— Понятно. — отрывисто подытожило мрачное лицо в прямоугольнике с прямым широким лбом и жесткими линиями морщин. Антуан знал говорившего. Впрочем, его знал, наверное, каждый имеющий отношение к Конгрегации, да и не имеющий тоже. Легендарный инквизитор, причем — Инквизитор с большой буквы. Именно благодаря Пабло Крассу, переживающая кризис Конгрегация, вновь засияла светом яркого прожектора средь плотной тьмы. К началу нового тысячелетия, инквизиция пришла в упадок — нет, речь не шла о катастрофе подобно той, что произошла в XVI веке, тем не менее, статус Церкви начал занижаться, а вольных мыслей становилось с каждым годом больше и больше. Кое-где начали раздаваться поначалу робкие, а затем уже более смелые вопросы — а, насколько вера и таинства актуальны сейчас, в век науки и развитых технологий; насколько оправдана папская власть, и быть может стоит проявлять куда больше веротерпимости и христианского милосердия к… нет, не еретикам, а «думающим по-другому». Поначалу Церковь достаточно вяло реагировала на новые идеи, позволяя тем все глубже и глубже проникать в умы, а когда поняла насколько они вредят выстроенной системе и единству христианского мира, было уже поздно. В итоге, за какие-то десять лет по всей Империи расплодилось множество сект, культов и философских кружков, настроенных по меньшей мере нейтрально, а в основном антикатолически. Кроме того, с попустительства Святого Престола, и бездействии Инквизиции, в Империи один за другим начали открываться представительства разных религий, а затем и вовсе, религиозные сооружения — мечети, синагоги, молельные дома и тому подобное. В конце концов, логическим следствием начались разговоры о реформировании существующей системы управления, с требованием отодвинуть церковных иерархов от управления государственными делами. Тогда-то на горизонте и появился Пабло Красс. Он мгновенно усмотрел в новых тенденциях опасность для сохранности католической веры, и с первых же дней бросился на защиту Церкви. За два года на тот момент еще весьма молодой инквизитор сумел с позиции третьего ранга подняться до первого, а еще через год получить статус особополномочного представителя Конгрегации. С того момента все изменилось. По Европе запылали сотни костров, и за какие-то пять-семь лет ситуация изменилось кардинально. Инквизиция сумела не только восстановить прежние позиции, но и серьезно закрутить гайки. Ни тебе свободы вероисповедания, ни философских кружков, ни религиозных диспутов, ни вольнодумства — есть Церковь и католическая вера — для спасения больше ничего не нужно, вот и довольствуйся тем, что имеешь. Не хочешь? Для начала моем ограничить доступ к Таинствам. Не помогло? Добро пожаловать на костер. Сколько прошло с самого начала? Около тридцати лет? Теперь Церковь, благодаря усилиями Конгрегации в целом, и Пабло Красса в частности представляет собой тот же самый монолит, что и при святом Педро Николасе. Потому, о Пабло Крассе знают все — как в католическом мире, так и за его пределами. И, надо признать, несколько тысяч, если не десятки тысяч костров, среди которых было в том числе и немало отошедших от истинной веры церковников, сыграли тут не последнюю роль. Пабло настоящий «пес Господень», не жалеющих ни своих ни чужих. Впрочем, именно это качество к трепету перед именем, добавляло чувство уважения.

— Кто проводил беседу с еретиком? — лицо в прямоугольном окне трансляции выжидающе уставилось на присутствующих в конференц-зале.

— Я, и Депардье! — обер-инквизитор указал на сидящего слева коллегу, тут же пояснив. — Депардье имеет первый ранг, и…

— Я в курсе! — лицо на экране раздраженно скривилось. Обер-инквизитор тут же замолчал. — Какую информацию удалось добыть в ходе допроса?

— Мы провели не то, чтобы допрос… — Антуан впервые видел, как его начальник краснеет и запинается. Удивительное зрелище. А, ведь обычно новый обер при любых раскладах позиционировал себя, как уверенного, и даже порой, чересчур уверенного в себе человека. Парадоксально, какие изменения может произвести одно лишь только имя! — Мы… Эмм… Просто немного побеседовали…

— И?

— Ну… — обер-инквизитор глянул на Эммануэля. Тот зачем-то кивнул, но подхватывать эстафету не стал. Пришлось Жоржу самому продолжать разговор. — Ну, даже беседа, не то чтобы беседа… Генри О’Нил заявился в отделение без пяти девять, то есть в 08:56. Его данные в базе отсутствовали, потому защитные меры на входе не сработали. Дежурным инквизиторам О’Нил заявил о желании поговорить обер-инквизитором, то есть мной. Братья конечно вежливо объяснили ему, что сегодня не самый подходящий день, однако тот настаивал о необходимости срочного разговора…

— Покороче, пожалуйста! — очередная раздражительная гримаса на лице Толедского инквизитора.

— Да, конечно! При первом разговоре, О’Нил заявил о наличии интересующей нас информации об одной из крупных террористических сект. В качестве подтверждения своих слов, отдал флэш-носитель с уже переданным вам файлом. — обер-инквизитор сделал паузу. Пабло Красс кивнул.

— Да, я получил файл.

— Вот! — Жорж отбарабанил пальцами нервную дробь по столу. — При втором разговоре О'Нил заявил, что дальнейшую информацию выдаст только при наличии различных гарантий. Стоит отметить, еретик заявил о наличии сети предателей в рядах Конгрегации, и якобы ему известен ряд имен. Дальнейшие расспросы не привели к результату. При третьей и четвертой попытке он также отказался говорить.

— Какие гарантии ему нужны?

— Папский указ о полном прощении всех, как материальных, так и нематериальных грехов, с полным восстановлением в Католической Церкви.

Антуан едва не присвистнул — а, О’Нил не из робкого десятка, и плюс ко всему, явно не страдает отсутствием интеллекта — знает, чего просить. Лицо Пабло на удивлении осталось беспристрастным. Похоже, его нисколько не удивила просьба еретика.

— Хорошо. Дальше действуем следующим образом, — в голосе Толедского инквизитора зазвучали стальные нотки. Антуан даже поежился. Не хотелось бы оказаться с ним в одной комнате, да к тому же на месте обвиняемого. — Генри О’Нила в срочном порядке доставить в Толедо, в качестве сопровождающего отправить инквизитора второго ранга Антуана Дюбуа… — Антуан замер, услышав свое имя. Он будет сопровождать подозреваемого? Он отправляется в Толедо? Ему придется контактировать с Пабло Крассом? Ну и дерьмо. — Отправку осуществить незамедлительно!

— Подождите… — обер-инквизитор казалось был растерян. — О’Нил ведь пришел в Парижское отделение, и…

— Это не имеет значение, Матье! — о, разговор перешел на стадию фамильярности. Ничего хорошего для Жоржа. — Приказ о переводе подготовлен в Цитадели. Я уже переслал его на вашу электронную почту. Если вас что-то не устраивает, обращайтесь за разъяснениями сразу туда.

— Да, но… — Жорж пожевал губами, явно собираясь с мыслями. Ну конечно, не хилый удар, когда к тебе в сеть заплывает крупная дичь, и ты уже радостно потираешь руки, а затем сталкиваешься с наставленным на тебя крупнокалиберным пулеметом. — Почему, Антуан? — обер-инквизитор искоса глянул на подчиненного. Антуан показал ему большой палец: его и самого не грела мысль о поездки в обитель Конгрегации. — Мы вполне можем для сопровождения столь ценного источника информации отправить инквизитора первого ранга Эммануэля Депардье…

— Не имеет смысла! Во-первых, Антуан Дюбуа насколько мне известно, специализируется на «Детях Виноградаря», и лучше кого бы то ни было в Парижском отделении разбирается в тонкостях структуры и иерархии секты. Во-вторых, инквизитор второго ранга Антуан Дюбуа время спецоперации по задержанию лидера секты переходит в Толедское отделение под мое командование. Соответствующий приказ из Цитадели я также направил на вашу почту. Если квалификация Дюбуа ниже моих ожидания, я отправлю его назад к вам незамедлительно, не переживайте. На этом прошу меня извинить, через полчаса предстоит провести срочный брифинг. Спасибо за сотрудничество, и помните — мы все делаем одно дело, защищая веру, матерь Церковь и достоинство Пресвятой Девы Марии! Никакие личные амбиции не должны сбивать нас с этого пути!

Изображение исчезло, оставив на месте лица Пабло Красса черный прямоугольник. Антуан оглядел притихших коллег, и наконец, позволил себе выругаться вслух.

— Вот, дерьмо!

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар — штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

12:08.

Закончив разговор с французскими коллегами, Пабло откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. Прямоугольное окно трансляции свернулось, уступая место присланному Парижским обер-инквизитором видеофайлу. Три фигуры, спускающиеся по бетонным ступеням здания магистрата в Кельне. Пабло знал всех троих: и, пастора-учителя, а по сути психически нездорового фанатика Данте Пеллегрини — одно время, еще при жизни Бауэра, тот выходил на контакт с Инквизицией, сливая необходимую информацию. Именно, благодаря усилиями Конгрегации, Данте сумел после смерти отца-основателя «Детей Виноградаря» возглавить секту. Хитрый замысел — иметь под рукой собственную секту, а значит доступ к куда большей информации о членах, связях, планах и амбициях других сектантских образований. Вот только, Данте оказался гораздо хитрей. Все время Пабло, отвечающий за проект «Волк среди овец», считал, что Данте играет по их правилам. А, оказалось — это их имели во все щели. У Данте имелись старые счеты с Инквизицией — его мать сожгли на костре по обвинению в колдовстве. Пабло очень тщательно изучил старое дело: Стефани, мать Данте, судя по предоставленным суду уликам и правда занималась нечистыми делами — вот только, кого это волнует, особенно если речь идет о твоей матери. Теперь, получив в руки желаемый ресурс, Данте развернул бурную деятельность по уничтожению как самой Конгрегации, так и вообще Церкви. Планы изначально нереализуемые, но неприятности еретик доставляет изрядные. Учитывая же опыт работы с Инквизицией, он успешно скрывается, не показываясь на виду. Тем не менее, Конгрегация умеет ждать — и, похоже дождалась. Второго персонажа Пабло также знал, хоть и не лично: Артуро Гати, бывший священник в одном из миланских приходов. После проверки начатой подразделением этики и морали, занимающейся в Конгрегации проведением внутренних расследований по обвинениям в аморальном поведении лиц, так или иначе относящихся к Святому Престолу, выяснилось, что священник был любителем маленьких мальчиков. Впрочем, девочками, как оказалось при дальнейшем расследовании, он тоже не брезговал. Священника ждала позорная казнь — публичное оскопление с последующим четвертованием. Почему настолько жестоко? Все очень просто: священник, совершающий сексуальное насилие над беззащитными детьми, нарушает доверие верных ко всему священству, подрывает авторитет Церкви и в конечном счете отрекается от Христа. Одним словом, такой человек изменник. А, как еще следует обращаться с изменниками? Церковь конечно учит прощению, но даже оно имеет предел — и, сексуальное насилие над детьми, та красная линия, за которую нельзя переходить. Артуро понимая всю серьезность последствий, сбежал при первом появлении Инквизиции в приходе — еще до того, как что-то стало ясно, тем самым подтвердив свою виновность. Спустя несколько лет, контртеррористическое подразделение Конгрегации обнаружили беглого священника в рядах «Детей Виноградаря». А, после смерти Ричмонда Бауэра, тот стал правой рукой нового лидера.

Правда, Пабло было абсолютно плевать на этих двоих. Его взволновало появление третьего лица — женщины в светло-сером пальто, с коричневым дипломатом в руке. Он ее знал. Прекрасно знал.

Анжелина Кустас, дочь польского короля и та, что еще пять лет назад завоевала его сердце, с тех пор ни на мгновение, не оставляя в покое. Да, для всех со стороны он, Пабло Красс — человек-скала, человек с монолитным железобетонным сердцем, человек с несгибаемой волей, человек с непоколебимой верой, полный решимости и дальше бороться с врагами Христовой Церкви. Вот только, никто не знает, как тот же человек, четыре года назад на полном серьезе думал оставить Конгрегацию, оставить служение защиты веры и нарушить обет священства. Все почему? Потому что любит. Всю сознательную жизнь Пабло терзался от неспособности кого-то полюбить. Да, он любил Бога. Да, любил Христа, любил Церковь, любил Конгрегацию — но полюбить что-то конкретное, не общее или эфемерное, а вполне конкретную индивидуальную личность, он не мог. И вот, спустя более четырех десятков ему повстречалась она — Анжелина Кустас, прекрасный светлый, точно ангельский лик, наполненный неописуемой внутренней красотой человек, за каких-то пару месяцев, завоевавший его сердце. Тогда, Пабло впервые ощутил, что такое быть счастливым. Счастливым по-настоящему. Счастливым, когда смотришь в наполненные небесным светом глаза; счастливым, когда слышишь приятный мелодичный, точно ангельское пение голос; счастливым, когда видишь улыбку, когда даришь любовь, когда проходят томительные часы, или дни, и даже минуты ожидания, и ты снова можешь наслаждаться ее присутствием. Нет, осознание любви произошло не сразу, понадобился достаточно продолжительный период, практически год, прежде чем Пабло осознал — она ему не просто нравится, она не просто интересный человек, чувства к ней не просто проходящие поверхностные эмоции — нет, он любит. Он, Пабло Красс, инквизитор первого ранга с особыми полномочиями, смог полюбить! Само осознание свершившегося, или скорее невозможности свершившегося принесло очередную порцию неземной радости. Когда ты понимаешь, когда ты погружаешься, когда ты просто наслаждаешься глубиной охватывающего чувства. Когда для тебя любовь становится такой же очевидной, как солнечный свет; когда ты ни на секунду не сомневаешься в зове сердца. Ты знаешь, что хочешь быть с человеком; ты знаешь, что готов жертвовать всем, в том числе и своим будущем ради человека; ты знаешь, что готов сделать что угодно, готов бороться, страдать и умирать, только бы сохранить любовь; ты знаешь все это настолько точно и ясно… — тут словами не передать. Ты знаешь, и все. Ты просто знаешь.

Именно в этот момент, Пабло ощутил внутреннюю готовность и решимость оставить, как Конгрегацию, так и Церковь. Нет, не саму веру — об этом речь идти не могла, а именно служение Церкви, как инквизитора и священника. Легко ли ему далось решение? Хотелось бы сказать, что очень тяжело — но на деле раздумье заняло меньше часа. Опять же — сердцу было все очевидно. Оно хотело быть с Анжелиной, хотело любить, хотело посвятить себя ее счастью, а Конгрегация являлась помехой. Однако, то самое решение оказалось началом конца. Анжелина сказав сначала «да» серьезным отношениям, спустя лишь всего неделю, изменила решение и попросту собрав вещи уехала из Толедо в Варшаву, к отцу. Та боль, которая охватило даже не сердце, а все существо, каждую клетку попросту не описать. Пабло был в полной растерянности. Может, он не разбирается в противоположном поле, все же, за жизнь, посвященной Церкви было слишком мало отношений, и ни одно из них нельзя назвать серьезным — так, увлечение, однако Анжелина говорила, что любит. А, итог? Сдаваться перед первым препятствием совсем не соответствовало духу Пабло. Он решил бороться. Полностью забросив дела Конгрегации, Пабло сосредоточился на задаче вернуть Анжелину, показать ей серьезность своих намерений, показать свою настоящую бескорыстную любовь. Казалось, успешно — спустя месяц сердце Анжелины растаяло, и она вернулась, пообещав быть с ним, строить отношения, бороться с трудностями. А, самое главное, Анжелина попросила доверять ей. Вообще, жизнь инквизитора не предполагает открытости, а тем более полной открытости с кем бы то ни было, даже с духовником. Тем не менее, Пабло решил довериться. Он ведь любит, хочет серьезных отношений, хочет будущего, а как можно строить дальнейшие планы без взаимного доверия. И снова Пабло ошибся. Стоило ему открыть свое сердце, как она сбежала. Второй раз. Теперь безвозвратно. Пабло бился, боролся, даже умолял — безрезультатно. Анжелина продолжала говорить, что любит, но вместе с тем, раз за разом отвергала, не удосужившись даже пояснить причину своего бегства. А затем, и вовсе исчезла. Просто растворилась, точно ее и не существовало. Почти полгода понадобилось Пабло, чтобы привести себя в порядок, и вернуться к обязанностям инквизитора. Для всех он отсутствовал по причине серьезной болезни, а о настоящем знали лишь члены Совета Конгрегации, и то не все, а имеющие десятый уровень доступа, да Святейший Отец.

И вот, спустя три года он видит ее снова. Видит, спускающейся по ступеням магистрата в обществе злейших врагов Церкви.

Глаза видели, а мозг отказывался воспринимать полученную информацию.

Сердце же…

Его вновь накрыло уже забытое ощущение дикой боли, сжимающей сердце в мучительных тисках.

Застонав, Пабло откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.

Глава 2

Священная Католическая Империя.

Савойское герцогство.

Ницца.

19:34.

Елена Барранко гордилась своей семьей: муж, четверо детей, собственный дом на берегу Средиземного моря, престижная работа — все, о чем только мог мечтать обычный поданный Империи. Впрочем, гордилась Елена совсем не достатком и положением, хотя они надо признать, упрощали жизнь. Однако, Елена прекрасно понимала, что земные блага вещь, как приходящая, так и уходящая. Сегодня ты финансово независим, имеешь влиятельных друзей и с уверенностью смотришь в будущее, но уже завтра можешь быть выброшен на улицу, получить статус неприкасаемого и потерять всякий смысл к существованию. Кажется, столь мрачный сценарий из разряда фантастики? Нисколько. Что-то подобное произошло с семьей Де Луна в прошлом году, когда их сын был уличен в связях с сатанинским культом. Позже Инквизиция выяснила, что отец семейства знал о прегрешениях сына и пользуясь должностью в Совете города, покрывал отпрыска. Всего за неделю статус семьи Де Луна изменился с уважаемых членов города, до неприкасаемых. Нет, те, кто оказался непричастен к преступлениям, сохранили гражданство Империи, однако репутация оказалась напрочь испорчена. Теперь, хорошие рабочие места, ровно, как и сервисное обслуживание, как и жилищные агентства для них оказались недоступны, и мать с тремя детьми вынуждена была сначала ютиться на окраинах, а затем и вовсе покинуть пределы Империи. Потому, Елена конечно благодарила Пресвятую Матерь и Святую Екатерину, ее покровительницу за благословения, тем не менее особых надежд на внешнее благополучие не возлагала. Гордилась же Елена духовным состоянием семьи. С самого начала, они с мужем дали друг другу обет воспитывать детей во всей строгости католической веры, и с тех пор ни на шаг не отступали от своих обещаний. Крестили детей в детстве, как и полагалось; как только каждый ребенок начинал понимать слова, приглашали духовника, который раз в неделю занимался с новым воспитанником; молитва и чтение Библии, как совместное, так и отдельное, являлось в семье Барранко само собой разумеющимся; как и еженедельное посещение мессы, как и ежемесячная исповедь; кроме того, вечером воскресенья они все вместе собирались на заднем дворе дома, размышляя над литургическими чтениями, и делясь тем, что каждого затронуло на Святой мессе.

Вот и сегодня, вся семья в сборе. Она, муж Стефан, и четверо детей — от младшей трехлетней Анны, до старшего шестнадцатилетнего Анхеля, планирующего в эту осень поступать в семинарию. Все сидят за столом на заднем дворе дома, откуда открывался непревзойденный вид на залив. Обычный воскресный вечер. Обычный семейный ужин. Обычная приятная теплая погода.

Вот только, семеро вооруженных мужчин в черных одеяниях в закрывающих лицо масках и оружием в руках, стоящих за их спинами, никак не вписывались в обычную картину…

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Пригород Сан-Себастьяна.

22:48.

Антуану уже надоело разглядывать закованного в наручники преступника, сидящего на противоположном сиденье между двумя конвоирами в бронированном фургоне Конгрегации, но деваться все равно было некуда. Можно глядеть на заключенного. Можно на конвоиров. Можно в пол. Можно в потолок. И, все. Таким образом из всего списка О’Генри все же предпочтительней. Военный конвой в составе которого находился бронированный фургон черного цвета с большой эмблемой Конгрегации на боковых частях с обеих сторон, в виде собаки, несущей в пасти горящий факел; два военных грузовика, с различительной маркировкой ордена Тамплиеров и четыре внедорожника, принадлежащих королевской службе безопасности Испании, выдвинулся из Парижа по направлению к Толедо восемь часов назад, практически сразу после срочного брифинга с Крассом, и по расчетам должен достичь конечного пункта через пять, максимум шесть часов. Заключенный О’Нил — высокий широкоплечий мужчина с густой рыжей шевелюрой и не менее густой и такой же рыжей бородой с самого начала их знакомства в камере Бастилии, последующей погрузкой в фургон и продолжительным нахождением в бронированной коробке, поражал Антуана своим хладнокровием — ни единого признака хотя бы малейшего беспокойства. Неужели проклятый еретик так уверен в получении запрашиваемого помилования? Лично он бы, после ознакомления с досье заключенного, полученным перед самым выездом, посоветовал бы тому все же подготовиться к последней исповеди перед аутодафе. Конгрегации конечно нужна информация, особенно если речь идет о внутренней сети шпионов, но разве они не могут вытянуть информацию без порочащего честь Инквизиции соглашения? Конечно могут. Послужной же список еретика играл не в пользу последнего. Генри О’Нил уроженец Эдинбурга при рождении крещенный, как и каждый подданный Священной Католической Империи в католической церкви, впервые попал в поле зрения Инквизиции еще в подростковом возрасте. Молодой шотландец распространял еретические трактаты, находящиеся в индексе запрещенных книг. Учитывая четырнадцатилетний возраст, молодой Генри О’Нил отделался достаточно легко — ночь в камере и обстоятельный разговор с Инквизиторской коллегией по делам несовершеннолетних. На какое-то время впечатлений похоже хватило, поскольку в следующие шесть лет О’Нил не отмечался какими-либо преступными действиями. Напротив, закончив школу с хорошими отметками, шотландец поступил в университет Святого Андрея в Сент-Эндрюсе на факультет религиоведения, а в местном приходе, пройдя соответствующие курсы стал катехизатором. В общем, прекрасный пример доброго католика, вставшего на путь исправления. Идите, и делайте также, что называется. Правда, как это часто бывает, все хорошее когда-то заканчивается — в частности у Генри О’Нила на третьем курсе. На университетском диспуте молодой студент позволил себе высказать скептические суждения в отношении догмата о непогрешимости Римского Епископа, принятого Церковью на Толедском соборе в 1557 году, при Папе Павле IV, вскоре после окончательного разгрома реформаторского движения. Ректор университета Святого Андрея пригрозил наглому студенту отчислением, однако решил не передавать информацию в Канцелярию Конгрегации, за что впоследствии был не только смещен с должности, но и осужден на 15 лет тюремного заключения, как пособник еретической деятельности. Дальше — больше. Генри О’Нил организовывает тайный кружок среди студентов университета с целью самостоятельного изучения Писания и чтения запрещенных авторов. Кружок просуществовал год, затем переквалифицировавшись в секту, чьи члены отвергали необходимость папства, необходимость таинств (кроме крещения) и соответственно епископальную структуру, необходимость и роль Церкви в спасении человека, и много еще чего другого. В целом, идеи ни разу не новы — тот же Кальвин еще в пятьсот лет назад пришел к таким же выводам. Разница лишь в том, что Генри О’Нил пошел еще дальше, заявив о необходимости стереть все до одной различия между духовенством и мирянами, и устранить первичную точку поклонения. То есть, Генри отвергал необходимость храма, или какого-либо конкретного места для церкви — так как с приходом Христа отпала надобность и в «каменном склепе», выражаясь языком шотландца. Идея О’Нила заключалась в возврате христианства в золотой век апостольской церкви — тоже не новая идея — все раскольники мотивированы одной идеей: вернуть Церковь первых апостолов, вот только найти консенсус они так и не могут. Секту раскрыли за три дня до защиты диплома благодаря доносу одного из сторонников идей О’Нила — тот сам пришел с раскаянием в Канцелярию Святой Инквизиции, благодаря чему отделался исповедью, суровой епитимьей, подразумевающей паломничество в Святую Землю и солидным денежным штрафом в пользу Конгрегации. Генри О’Нил же сумел скрыться, толи по чьей-то наводке, толи просто повезло. В любом случае, даже создание секты и открытое выступление против Папы, еще не означает конца для человека. Всегда можно прийти с раскаянием, и в случае О’Нила при должном раскладе он вполне мог отделаться тюремным сроком вкупе с пожизненной рентой — не самый плохой расклад, по крайней мере не костер. Вот только за еретиком числится куда больший должок, чем ересь и сознательное введение душ в заблуждение. Спустя три года после бегства, Конгрегация сумела напасть на след О’Нила в Новой Гранаде, одной из испанских, хотя де-факто Папских колоний в Южной Америке. На поимку беглого преступника отправили двух инквизиторов второго и третьего ранга из Европы, плюс им помогал местный представитель Конгрегации. Как итог: три трупа. Таким образом, О’Нил сменил себе статус с распространителя ереси, на убийцу инквизиторов. Святая Инквизиция при должном подходе и искреннем покаянии могла простить многое, даже связь с темными силами, но чего Конгрегация ни разу не простила за свою историю, так это убийства своих представителей. Ни разу. Причем, смерть за подобное злодеяние предполагалась весьма ужасной. Даже костер по сравнению с ней казался райским местом отдыха. Антуану за свою карьеру приходилось лишь раз присутствовать на казни пойманного убийцы, и тогда тот умолял чтобы его отправили на костер. А, как иначе, когда тебя сначала 12 часов маринуют над раскаленными углями, после по колена помещают в емкость с кислотой, а затем то что осталось заливают жидким свинцом? Тут костер и правда станет несбыточной мечтой. Надо сказать, подобные меры себя оправдывают — инквизиторов убивают крайне редко — за последний год, к примеру, было зафиксировано лишь семь случаев на всю Империю с прилегающими территориями, в том числе и колониями. Генри же, за раз уложил троих, и теперь, не смотря на столь темный багаж, добровольно сдается в руки Инквизиции, рассчитывая на помилование, а на лице ни тени беспокойства.

Нечисто тут, ой как нечисто…

— Гадаете, почему у меня пот не стекает по шее? — низкий, чуть хрипловатый голос заключенного прозвучал неожиданно, и Антуан вздрогнул. О’Нил криво усмехнулся. — Думаете, я должен дрожать от страха?

— Думаю, ты должен заткнуться! — инквизитор кивнул конвоирам, и один из них заехал локтем в живот. О’Нил согнулся, судорожно ловя ртом воздух.

— Зря ты… — он не мог отдышаться; воздух со свистом входил и выходил из легких. — Ты заплатишь…

— Я? — Антуану хотелось рассмеяться в лицо, но необъяснимая тяжесть в груди совершенно не располагала к смеху. — Как мне кажется, здесь ты в наручниках, а не я. Думаешь, Святой Престол даст тебе индульгенцию? Что-то я очень сильно сомневаюсь в подобном раскладе… Может ты не видел жарящихся людей над углями, точно зарезанный кабан на вертеле? Знаешь в чем разница? Кабан мертв — а, ты будешь жив!

— Сейчас описаюсь от страха! — О’Нил похоже пришел в себя, хотя лицо сильно побледнело по сравнению с минутной давностью.

— На твоем месте, я бы начал молиться, умоляя Бога о прощении. Ведь помимо телесных мук, тебя ожидает вечность в адском пламени!

— Да неужели? — еретик вновь усмехнулся. Откровенно, без какой-либо наигранности. Антуану стало страшно. По-настоящему страшно. Заключенный ведь и правда не бахвалится, строя из себя героя. Объяснение подобному поведению может быть лишь два: либо О’Нил ненормальный, либо уверен, что конвой не достигнет своего места назначения.

Антуан замер, пораженный сделанному выводу.

Точно!

Конвой не достигнет места назначения!

Бросив быстрый взгляд на насмешливую гримасу еретика, инквизитор схватил рацию.

Где-то на территории Священной Католической Империи.

Центральный пункт наблюдения и управления.

Местонахождение — секретно.

Время — секретно.

В квадратном помещении, из предметов мебели и интерьера находилось лишь три стола, три стула и двенадцать мониторов. Трое наблюдателей, спокойно занимались своей работой, а куратор, прохаживаясь взад-вперед, нервно поглядывал на циферблат наручных часов. Таймер неумолимо вел обратный отсчет, приближаясь к нулевой отметке.

— Объект пересек границу! — женщина, сидящая за крайним слева столом, указала на один из мониторов. Куратор тут же оказался рядом, склоняясь над экраном. — Вот! — наблюдатель выделила курсором пульсирующую красную точку, медленно движущуюся по карте.

— Нет отклонений по заданному маршруту?

— Пока без неожиданностей.

— Отлично! — куратор удовлетворенно кивнул. Значит, человек в Конгрегации выдал актуальную информацию. — Значит, они без остановок промчатся через город по автомагистрали?

— Должны. — женщина неопределенно передернула плечами. — Во всяком случае, в плановом маршруте остановка не указана.

— Ладно. Продолжай вести наблюдение, о каких-либо даже самых малейших изменениях сообщать немедленно! Луиш, — куратор махнул соседнему наблюдателю. — Выведи меня на связь с центральной группой!

Мужчина кивнул, и указал на телефонный аппарат, находящийся сбоку.

— Вывожу!

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Сан-Себастьян.

22:45.

Когда в наушнике, закрепленном у правого уха раздался мужской голос, Карлос Эррера внимательно изучал данные от спутниковых и радиолокационных систем.

— Башня, вызывает Центр, прием!

Карлос, бросив еще один взгляд на монитор, переключился на разговор с оперативным штабом.

— Центр на связи, прием!

— Объект пересек первую линию, и движется в вашем направлении.

— Да, я вижу! — Карлос провел пальцем по монитору, увеличивая изображение со спутника. — Расчетное время прибытия?

Секундная заминка — видимо, уточняли информацию.

— Шесть минут.

— Хорошо. Мы смогли определить точное местонахождение нашего пассажира?

— Нет. В колонне один фургон и два военных грузовика — наиболее вероятное место для нашего клиента. Сам я больше склоняюсь к фургону, потому сосредоточьтесь на этих целях.

— Понял. Какие-то еще указания?

— Наша «королева» готова?

— Конечно. Как и предусмотрено изначальным планом, высадим ее за десять секунд до ухода.

— Хорошо. — небольшая пауза. — Мне ведь не нужно напоминать о последствиях в случае провала операции?

Карлос поморщился, и выбил пальцами барабанную дробь о капот припаркованного рядом внедорожника.

— Я прекрасно помню, что именно поставлено на карту.

— Хорошо. Мы уходим в офлайн до завершения операции. Конец связи!

— Конец связи!

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Пригород Сан-Себастьяна.

22:50.

Внедорожник королевской службы безопасности несся вперед по автомагистрали с включенными мигалками. Три широкие полосы в одном направлении, да и совсем небольшой поток автомобилей позволял стрелке спидометра то и дело приближаться к отметке в сотню километров в час. Они могли бы ехать куда быстрее, но приходилось учитывать скорость ехавших позади армейских грузовиков — для тех подобная скорость была запредельной.

Моника откинулась на спинку сиденья, безучастно смотря на проплывающий мимо пейзаж — тот, который можно было разглядеть в желтом свете столбов освещения. Правда, пейзажем картину за окном можно назвать с большой натяжкой. Несмотря на то, что они уже преодолели границу города, что справа, что слева одна и та же картина — зелень, деревья да периодически мелькают стальные ограждения — только и всего. Для конвоя подобный расклад идеален — автомагистраль проходит через город, однако по сути все время остается как бы вне его пределов. Никаких тебе перекрестков, никаких светофоров, никаких узких улочек — три широкие полосы в одном направлении без остановок, и так через весь город, затем по трассе вплоть до следующего пункта, небольшого городка Миранда-де-Эбро.

— Нервничаешь, Мони? — водитель, темнокожий громила Хавьер искоса глянул на напарницу.

Моника пожала плечами.

— Да вроде нет… С чего ты взял?

— Лицо у тебя такое, будто те, что едут за нами, пожаловали к тебе домой… — Хавьер громко заржал над безвкусной шуткой.

Моника раздраженно поморщилась. Порой напарник бывал просто невыносимым.

— Да расслабься ты… — Хавьер перестал издавать звуки свихнувшейся с ума лошади и уже серьезно глянул на коллегу. — Никто в своем уме не посмеет напасть на объединенный конвой Конгрегации, Храмовников и Королевской СБ.

Моника скептически сдвинула брови. Лично у нее был менее оптимистичный настрой.

— Ты узнавал кого мы везем в Толедо?

Хавьер утвердительно кивнул, делая одновременно глоток из пластиковой бутылки «Ватиканского Источника».

— Пытался.

— И?

— Тишина.

— Вот! — Моника подняла указательный палец вверх. — У меня тоже самое. Тебя настолько серьезная секретность не настораживает?

— А, должна?

— Ну… Сам посуди, даже в случае самых отъявленных негодяев у нас был доступ к делу объекта. Тут же, точно все вымерли. Даже мои связи в Конгрегации на этот раз дали сбой. Либо они сами не знают, либо предпочитают помалкивать.

— Что, даже Хесус? — Хавьер игриво подмигнул правым глазом — он так всегда делал, когда речь шла о парне Моники. Ее же такая реакция бесила. Вот и сейчас пришлось по стандарту закатить глаза.

— Даже Хесус.

— Охренеть.

— Вот-вот! Потому, я думаю, что в самой Конгрегации далеко не все знают о нашем пассажире. А, раз так — делай выводы…

— Думаешь, если бы Хесус знал, то намекнул бы?

— Уверена.

— Ладно… — Хавьер задумался, и какое-то время они ехали молча. Мимо все также проносились столбы освещения, дорожные знаки, да билборды с текстами Писания и Святых Отцов — в общем, та еще скукота.

— Если Конгрегация ушла в режим молчания даже внутри своей структуры, мы сопровождаем очень важную птицу…

— Именно. В таком случае…

— Вполне могут нарисоваться плохие ребята с весьма нехорошими целями…

— Ага…

— Однако я все равно считаю подобный расклад слишком незначительным… Если бы объект сопровождала только Королевская служба, то…

Моника уже не слушала рассуждения напарника. Впереди возникли изменения: автомагистраль уходила в длинный тоннель — не первый тоннель на их пути, вот только на этот раз было еще кое-что помимо смены локации с открытой на закрытую: впереди, где-то на середине тоннеля маячил аварийный знак.

— Постой! — Моника тронула напарника за руку, и кивнула вперед. — Видишь?

— Вижу… — Хавьер сбавил ход до сорока километров в час.

Теперь уже можно было разглядеть препятствие — перевернутый набок грузовик и два внедорожника — у одного смятый капот, другой вроде бы более-менее в рабочем состоянии, пока слишком далеко и невозможно разглядеть детали.

Хавьер сбросил скорость до минимальных десяти километров, приближаясь к месту дорожно-транспортного происшествия. Рация, лежащая на приборной панели, зашипела, затем послышался мужской голос.

— База, вызывает Гавриила, прием!

Моника тут же схватила рацию.

— Гавриил на связи, прием!

— Почему снизили скорость?

— Впереди неопознанные объекты, прием!

— Поясните!

— Перевернутый грузовик, два внедорожника и пятеро в штатском.

Молчание, за которым, как Моника прекрасно знала скрывается быстрая обработка полученной информации. Наконец, спустя почти минуту рация вновь разразилась звуком статистических помех.

— В королевском патруле отсутствует информация о каких-либо происшествиях в обозначенном квадрате. Вполне возможно еще не сообщили, но лучше проверить на месте, как поняли? Прием!

— Вас поняла, выдвигаемся вперед!

Переключившись на другой канал, Моника доложила Центральному фургону об изменениях, а затем глянула на Хавьера.

— Не нравится мне все это… Авария прямо на пути следования конвоя… Да такая удачная, что перегородила практически весь проезд… Удобно, не находишь?

— Ты права. — согласился напарник, нервно жуя нижнюю губу. — Все же, давай надеяться на лучшее… Может, обычная авария, без какого-либо заговора…

— Ну-ну…

На минимальной скорости Хавьер преодолел двадцать метров, разделяющих конвой и место происшествия, подрулив к внедорожнику со смятым капотом. Свет фар выхватил из полумрака покореженный металл, битое стекло на асфальте и прикрытое белой простыней тело у тротуарного бордюра.

— Что за хрень? — Хавьер остановил автомобиль, но фары и мигалку выключать не стал.

— Становится все интересней… — медленно протянула Моника, внимательно осматривая место ДТП. — Судя по всему есть не только жертвы, но и погибшие…

— Ага… Вот только, в королевском патруле ни сном, ни духом…

Между тем, находящиеся снаружи на месте происшествия люди, а их было трое — двое мужчин и женщина, насколько позиции внедорожника можно было рассмотреть, прекратили общение, уставившись на автомобиль королевской службы безопасности.

— Идем? — Моника посмотрела на напарника.

Тот кивнул.

— Пошли.

— Хавьер… — она его остановила, придержав за руку. — Только осторожней, ладно? Плохое у меня предчувствие…

Коллега демонстративно вынул пистолет из кобуры, передернул затвор и отправил его обратно, на место.

— Не беспокойся за меня, — он широко улыбнулся, хотя глаза оставались серьезными. — не зеленый же выпускник академии, верно?

— Все равно…

— Пошли уже! — Хавьер открыл дверцу и выпрыгнул наружу.

Моника проделала тоже самое, только, со своей стороны. Дверь закрывать агент не стала — в случае чего можно укрыться за бронированной сталью, да и запрыгнуть внутрь автомобиля получится куда быстрее, если не возиться с дверью, да еще и под град свистящих пуль.

— О, вы так быстро! — обходя открытую дверь, Моника услышала возбужденный женский голос. Похоже, Хавьер вышел на первый контакт. Так и есть, возле ее напарника находилась отчаянно жестикулирующая женщина в темных джинсах и светлой футболке с надписью «Ave Maria». — Мы вот только вызвали да, — женщина повернулась к стоящим поодаль мужчинам. Оба кивнули, потому не понятно, к кому именно она обращалась. — Святой Иаков! — женщина вновь всплеснула руками. — Это какой-то кошмар! Просто ужас! Я даже ничего не успела понять! Несчастный эммм… — она глянула в сторону тела на тротуаре. — Мы ведь даже не знаем, как его зовут!!! О, Пречистая Матерь…

Не убирая руки с кобуры, где находился пистолет калибра девять миллиметров, самый верный ангел-защитник, не в обиду ее покровителю святому Бернару, Моника подошла ближе.

— Сеньора…

— Ах, простите! — новый всплеск руками. — Беатрис Флорес! Со всем этим ужасом совсем забыла о приличиях! Господи, я…

— Беатрис! — Моника постаралась придать голосу максимальную мягкость. Все-таки, горе, стресс… — Расскажите о произошедшем. — она сместилась чуть левее, чтобы держать в обзоре тоннельный проезд. — Вы в какой машине ехали?

— Мы? — женщина непонимающе уставилась на агента.

— Ну да, вы. Не пешком же пришли. Или…

— Нет! Нет! — Беатрис энергично затрясла головой. — Я ехала на Ромео. — женщина указала на серебристый внедорожник итальянского концерна со сплющенным капотом.

— Ладно. — Моника мельком глянула на напарника. Лицо Хавьера было сосредоточено. Это хорошо. Сейчас совершенно не время расслабляться. — Значит, те два сеньора не с вами?

— Нет! — еще одно энергичное потряхивание головой. Темные кудри начали выбиваться из прически, ниспадая на симпатичное миловидное аккуратное личико. — Они из Гранде. — Беатрис кивнула в сторону второго внедорожника, еще одного итальянского производителя.

— Ясно. — Моника помахала рукой, привлекая внимание мужчин, не выказывавших особого желание общаться с агентами королевской службы. — Вы уже вызвали патруль? — первый вопрос, когда они подошли.

Тот, что справа — высокий широкоплечий с темным оливковым загаром на лице и выразительными карими глазами утвердительно кивнул.

— Конечно. Сразу же, как случилось происшествие.

— Да? — Моника постаралась не выдать удивления, искоса глянув на Хавьера. Напарник чуть отступил в сторону, незаметно кладя руку на кобуру с оружием. — И когда же это произошло?

— Хулио? — говоривший глянул на партнера.

Тот пожал плечами.

— Не знаю… Может, минут десять назад…

— То есть в скором времени патруль прибудет на место происшествия? — Моника тоже сделал шаг назад. Совсем небольшой, вряд ли заметный для обывателя, но очень важный для экстренной реакции.

— Конечно, — мужчина которого напарник назвал Хулио задумчиво поджал губы. — Вообще, патруль никогда не славился быстрым реагированием, но сегодня они и вправду опаздывают…

— Реанимационная бригада тоже запаздывает? — поинтересовался Хавьер.

— Что? — не понял напарник Хулио. Его имени так и не назвали, а сам он очевидно предпочел сохранить режим инкогнито.

— Тот несчастный. — Моника повела головой в сторону накрытого белым покрывалом человека. — Похоже, труп…

Хулио состроил скорбную гримасу. Агент королевской службы ему не поверила. Здесь явно разыгрывается спектакль — вот только, с какой целью? И, кто реальный участник, а кто актер?

— Разве медики не должны сюда приехать? — поддержал ее Хавьер. Пальцем он уже расстегнул кобуру, и был готов в любую секунду вытащить оружие.

— О, Боже конечно должны! — эмоциональная Беатрис завертела головой, точно прямо сейчас услышала вой сирен спасательной службы. — Мы ведь сразу обрисовали ситуацию. Мы еще не знали, что у нас есть погибший, но понимали, как все плохо! Почему же их до сих пор нет???

— Может, потому что они и не знают о ДТП? — Моника выразительно изогнула бровь.

Беатрис вздрогнула и испуганно покосилась на своих мрачных спутников.

— О чем вы? Как не знают?

— Да вот интересно получается, — агент медленно опустила руку на кобуру, пальцем отщелкивая зажим. — мы звонили в патруль буквально пару минут назад, до того, как начать разговор с вами… Хотите узнать результат?

Молчание.

Похоже, не хотят.

— Патрулю ничего неизвестно о происшествии в тоннеле…

— Правда? — теперь уже Хулио отступил назад, локтем толкнув товарища. — Может, какая-то ошибка…

— Ошибка? — рука легла на холодную рукоять пистолета. Одна движение, и дуло упрется в грудь злоумышленника. Затем, счет пойдет на доли секунды.

— Ну… — Хулио глянул на напарника. Тот пожал плечами и сделал целых два шага назад. — Ошибка в системе… Есть же вероятность, что запрос попросту не прогрузился… Или его еще не внесли в базу… Или… Да, всякое же бывает…

— Возможно. — Моника скосила глаза в сторону коллеги. Хавьер кивнул. Он готов. Как и она. — Однако, как мне кажется, более вероятно другое объяснение…

— Какое? — Хулио явно включил дурочка — он же прекрасно знает ответ. Зачем же тогда весь этот цирк? Тянет время? Но, для чего?

— Не двигаться! — Хавьер выхватил пистолет из кобуры, направляя оружие в сторону троицы. Хулио с напарником застыли, как вкопанные, а вот Беатрис удивила — взвизгнув, она бросилась бежать.

— Стоять! — теперь уже Моника схватилась за оружие. Те же действия, вызубренные еще в Академии святого Луиса. То же оружие, освященное самим Папой. Те же эмоции. — Стой, или буду стрелять!

Женщина замерла, но уже в следующую секунду со скоростью дикой кошки метнулась за покореженный капот внедорожника.

Моника спустила курок.

Пистолетный выстрел эхом разнесся по пустующему тоннелю, эхом возвращаясь обратно.

Дьявол!

Слишком поздно!

Пули ударились о металл капота, оставляя на нем круглую отметину. Слева также прозвучало несколько выстрелов, с ответными криками боли. Уже в движении Моника бросила быстрый взгляд в сторону напарника. Хавьер пригнувшись совершал пробежку к чужому внедорожнику. Похоже, двое мрачных типов не захотели надевать наручники, и предпочли скрыться с места преступления. Глупое решение.

Осторожно обогнув покореженный капот Ромео, Моника увидела удаляющуюся спину Беатрис.

— Стой! — она вскинула пистолет.

Ноль реакции.

— Стой, кому говорю!

Ага. Женщина только увеличила скорость.

Эх…

Спуская курок, Моника услышала истошный крик напарника.

— Моника! В сторону! Моника…

Агент на инстинкте сделала шаг вправо, одновременно разворачивая напрягшееся тело — чего же там такого произошло?

Увидеть Моника успела лишь стремительно приближающийся яркий желто-белый свет, после чего все тело обдало нестерпимым адским жаром, а в глазах спустя всего лишь долю от доли секунды воцарилась кромешная темнота.

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Сан-Себастьян.

23:03.

Энрике Домингеш наблюдал на экране лэптопа за действиями агентов Королевской службы безопасности. Их внедорожник, как и полагалось по предписаниям, отделился от основной колонны на несколько десятков метров, остановившись у место дорожного происшествия. Вообще, вся эта ситуация с вынужденной остановкой командиру спецотряда «Архангел Гавриил», не нравилась. Причем, от слова совсем. Ну не привык он верить в совпадения. Особенно такие удобные. Вот и сейчас, не верил.

На экране лэптопа, благодаря установленным снаружи камерам с ультравысоким разрешением, и весьма чувствительными микрофонами — новейшая разработка технического отдела Ордена, можно было не только наблюдать за визуальной картинкой, но также воспринимать мельчайшие звуковые детали, вплоть до дыхания, обрабатывать тепловые излучения, радиационные и еще куча всякой, в данной ситуации ненужной ерунды, чьи показатели строились в столбики по обеим краям картинки.

— Эй, Карлос! — Энрике повернулся к второму, и последнему человеку в узкой коморке спецузла. Сам спецузел, в чьи задачи входила поддержка связи как с конвоем, так и с оперативным штабом, занимал небольшое помещение в дальней задней части военного грузовика. В основной же, располагались бойцы элитного спецотряда «Архангела Гавриила», коими Энрике и руководил.

— Да? — худощавый парень с отметинами оспины на бледных впалых щеках и чересчур большими очками на глазах оторвался от длинного ряда мониторов. Сколько их там? Семь? Энрике искренне не понимал, как одновременно можно контролировать происходящие события на каждом из семи. Ему и на двух было сложно уследить. Впрочем, это объясняло, почему технари в подавляющем большинство малость, того самого.

— Есть результаты сканирования объектов? — он кивнул на экран лэптопа, где застыла картинка троих потерпевших. Или, троих диверсантов — это и нужно понять до того, как агентам на месте принимать активные действия.

— Сейчас. — техник повернулся обратно к мониторам, и его пальцы забегали по клавиатуре. Вернее, по трем разным клавиатурам сразу. Безумие.

Энрике покачал головой. Родись он Карлосом, не задумываясь пошел бы на смертный грех — скажем, выстрел в голову из двустволки, чтоб наверняка.

— Высылаю!

Практически в тоже мгновение экран лэптопа мигнул, и трансляция с наружной камеры преобразилась в многослойное полупрозрачное изображение. Энрике тут же увидел то, ради чего и запросил результаты сканирования — красное свечение у каждого из фальшивых потерпевших.

Оружие!

— Хавьер! — он тут же коснулся уха, где закреплялся наушник. — Хавьер, у них…

— Командир!!! — возглас… нет, поросячий визг технаря заставил прерваться и обернуться.

— Что???

— Там!!! — тот указал на один из семи экранов, самый боковой по центру. Судя по картинке, там велась онлайн-трансляция с камеры установленной на последнем автомобиле конвоя, еще одном внедорожнике Королевской службы безопасности. Если раньше камера фиксировала пустой тоннель, либо редкие проезжающие автомобили, то теперь ситуация кардинально изменилась: пять бронированных фургона, полностью перекрывших проезд, и…

Энрике даже слова не успел сказать в поднесенную к губам рацию, как экран озарился ослепительной вспышкой.

Антуан вздрогнул, когда фургон чуть покачнулся от глухого, но явно мощного взрыва снаружи. Двое конвоиров, сопровождающих пленника побледнели, сам же О’Нил широко улыбнулся.

БУМ!!!

БАНГ! БАНГ! БАНГ!

БУМ!!!

Лица конвоиров теперь вряд ли можно было отличить от новой белоснежной простыни.

— Что у вас происходит? — Антуан отбросил условные команды при выходе в эфир. Сейчас уж точно не до них.

Ему не ответили.

Впрочем, этого и не потребовалось. Эфир заполонили десятки голосов: вопли, крики, призывы о помощи, команды, ругательствам — хаос, одним словом.

— За мной пришли! — О’Нил улыбнулся еще шире.

— И, тебе не страшно? — инквизитор все никак не мог понять логики задержанного. Сам сдался в руки Конгрегации, то есть по сути совершил предательство, а теперь едва ли не писается от счастья своим собратьям. Хотя, он бы на его месте молил все воинство небесное о защите. Хрень какая-то, короче…

— Пути Господни неисповедимы! — еретик звякнул цепями в явном желании развести руками.

— Тут ты прав. — Антуан перевел взгляд на одного из конвоиров. Того, что справа. — Эй, Джон! Держи его на мушке, ладно? При даже намеке на бегство, вышиби ему мозги нахрен!

— Есть!

Инквизитор подмигнул мгновенно погрустневшему арестанту.

— Может пути Господни и неисповедимы, но сегодня ты попадешь либо в Толедо, либо в преисподнюю…

Тра-та-та-та…

Снаружи вновь зазвучали автоматные очереди. Грянул еще один взрыв, отчего фургон закачало из стороны в сторону.

Затем слух уловил еще один звук — посторонний, не вписывавшийся в общую какофонию. И, он Антуану не понравился. Совсем не понравился. Звук исходил от задних дверей фургона — какой-то лязг, шорох, стук, приглушенные голоса…

Пытаются вскрыть?

Инквизитор глянул на О’Нила. Еретик, как и он напряженно вслушивался, хмуря лоб. Значит, тоже не в курсе происходящего. Во всяком случае, конкретных манипуляций с дверьми. Или просто боится приставленного к голове пистолета. Правильно. Пусть боится.

Антуан перевел взгляд обратно, на металлические створки, отделяющие их от наружного ада.

Снова лязг.

Еще — теперь у соседней створки.

Нет, взломать дверь из бронированных листов невозможно. Если только…

Инквизитор вскочил на ноги.

Слишком поздно.

Прямоугольное замкнутое пространство содрогнулось, застонав в предсмертных судорогах. Уже в воздухе Антуан осознал, что летит, после чего перед глазами промелькнуло металлическое перекрытие, а голова с противным хрустом соприкоснулась с ее поверхностью. Дикая боль ударила в уши, превращая окружающие колебания в ультразвук. Перед глазами замелькали разноцветные огоньки, причиняя нестерпимую боль. Инквизитор ощутил, как приземлился на холодную стальную поверхность.

Пол фургона…

Фургон…

О«Нил!

Дьявол!

Ему надо встать на ноги! Надо помешать! Надо…

Антуан попытался подняться. Бесполезно. Тело не желает подчиняться мозговым приказам. В ушах по-прежнему противный писк ультразвука — но даже через него он сумел различить тяжелое грохотанье сапог по металлической поверхности. Кто-то в фургоне. Кто-то посторонний.

Инквизитор приподнял голову. К горлу тут же подступила тошнота, а изображение перед глазами окрашенное в багровые тона медленно поплыло, размазывая очертания. Он успел заметить три темные фигуры, прежде чем зрительный аппарат сумел зафиксировать стремительно приближающуюся подошву сапога. Затем, кто-то нажал на выключатель и все померкло.

Глава 3

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар — штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

10:08.

У Пабло было отвратительное настроение. К слову, ему никогда не нравилось заниматься чьем-либо обучением, будь то первокурсники в Академии, зеленые выпускники, или уже имеющие полевой опыт инквизиторы. С последним конечно гораздо проще, и все же — не его это. Тем не менее, ректор Академии Святого Педро Николаса, с завидной регулярностью просил его прочитать тот или иной курс, или просто провести разъяснительную работу. Как сейчас, к примеру. Можно конечно отказаться, особенно от сегодняшней лекции, учитывая какое дерьмо произошло накануне, но Пабло решил все же уделить учащимся Академии несколько минут. Все же, основной корпус Академии находится на территории алькасара, и перейти по стеклянному переходу в соседнее здание не такой уж и великий труд. Со слов ректора Академии, брожения внутри студентов пошли совсем не хорошие, и их нужно пресекать на корню. Инициаторов уже исключили, причем, некоторые из них из корпуса Академии перекочевали в подвал соседнего здания, и теперь ожидают Церковного суда — и все же, учащиеся нуждаются в серьезной встряске. А, кто ее может произвести, как не Пабло Красс — легенда Инквизиции? — такой аргумент прозвучал от ректора. Что ж, сложно с ним не согласится. Действительно, смятения в умах будущих выпускников Академии, в перспективе куда серьезней, чем нападение на конвой. Вторую проблему, так или иначе они решат, а вот если упустить первую — впоследствии можно получить не ревностных защитников веры, а напротив, ее разрушителей. Потому Пабло находился здесь — на трибуне центрального зала, приковывая к себе внимание несколько тысяч студентов, начиная от первого курса, и заканчивая теми, кто уже готовился к финальным испытаниям.

— … я не поверил. — Пабло сделал паузу. Темно-коричневый интерьер зала, вкупе с красноватым светом ламп создавал идеальную атмосферу. — Еще раз: я просто не поверил, когда мне сообщили о рассаднике ереси внутри оплота защитников католической веры! Каждый, кто приходит сюда — приходит с одной единственной целью: защищать Церковь! Защищать веру! Защищать Папу! И, что же я вижу? Поврежденные умы, сомневающиеся в одном из самых главных Таинств Церкви? Как же вы будете защищать веру? Как же вы будете исправлять умы тех, кто заблудился, когда сами не можете найти дорогу? — еще одна пауза. В зале царила мертвая тишина. Наверное, даже в могиле и то больше звуков. Хорошо. — Первым моим желанием, было попросту исключить каждого, и начать все заново. Шесть-семь потерянных лет? Не страшно. Во всяком случае, куда менее критично, чем выпускать инквизиторов-еретиков, вам не кажется? — Тишина. Несколько тысяч пар глаз, и в каждой из них плескается страх, порой перемежающийся с ужасом. Знакомое выражение. Подобное приходилось видеть очень часто, когда человек осознает, что через секунду жизнь может необратимо измениться. — Тем не менее, изучив проблему чуть глубже, я решил дать каждому из вас шанс доказать членам Совета непричастность к ереси. Совет, состоящий из профессоров Академии, местных клириков и пяти действующих инквизиторов, начнет заседание сегодня, и окончит его с последним студентом. Решение Совет огласит на всеобщем собрании, зачитав сначала имена тех, кому придется собрать вещи, затем тех, кому дадут шанс продолжить обучение, но начать его либо заново, либо с какого-либо другого курса, в зависимости от тяжести вины, и занимаемого сейчас положения, и наконец, тех, кто может беспрепятственно продолжать обучение дальше без каких-либо санкций и испытательного срока. — Пабло замолчал, делая глоток воды из стакана, стоящего на кафедре. — Касаемо сути вопроса. Никогда не думал, что мне придется произносить эти слова здесь, в центре подготовке будущих защитников веры, но… Евхаристия — источник и вершина всей христианской жизни. Все другие таинства, как и все виды церковного служения и апостольского труда, связаны с Евхаристией и устремлены к ней. Ибо Святая Евхаристия содержит в себе все духовное сокровище Церкви, то есть Самого Христа — нашу Пасху. В самом сердце совершения Евхаристии находятся хлеб и вино, которые через слова Христа и через призыв Духа Святого становятся Телом и Кровью Христа. Кроме того, после подавление различных так называемых реформаторских ересей, Толедский Собор в 1557 году еще раз подтвердил это Таинство: «Поскольку Христос, наш Искупитель сказал, что то, что Он предлагает в виде хлеба, есть воистину Его Тело, Церковь всегда хранила это убеждение, которое святой Собор вновь провозглашает: освящением хлеба и вина совершается изменение всего существа хлеба в существо Тела Христа, Господа нашего, и всего существа вина в существо Крови Его; это изменение Католическая Церковь справедливо и точно называет пресуществлением». Потому, любая попытка превратить Таинство Евхаристии в «просто знак», или «духовное присутствие Христа», или что еще, считается ересью. — Пабло сделал паузу, внимательно глядя на замерших в напряженных позах студентов. — И, напоследок хочу рассказать вам одну историю. Реальную историю, на которую я наткнулся в архивах Конгрегации чуть больше года назад. Когда протестанты пришли к власти в Женеве, одна из вещей которую они хотели сделать, это полностью искоренить католичество — как на уровне восприятия вещей, так и физическом уровне. Однажды, они пришли в один из соборов, схватили священника и заперли его в домике, который был рядом с церковью. И они зашли в собор, чтобы полностью уничтожить это, по их еретическим представлениям де-факто языческое место. Они все ломали, разбивали, выбивали витражи, выкидывали иконы, сносили Деву Марию, кресты… — в общем, полный набор того, что протестанты сотворили с каждым из храмов, куда бы не приходили. Так вот, священник сидел запертый в домике и видел, как уничтожают его церковь. И в какой-то момент, один из солдат схватил дарохранительницу и выбросил ее из окна, и она вылетела, упала на землю, дверцы раскрылись и освященные Хостии, Тело Христово рассыпались по земле. И все, что священник мог делать, а он был заперт в домике, это стоять у окна и пожирать эти Хостии взглядом. Он мог просто стоять у окна, пребывать в созерцательной молитве. Он не мог больше делать ничего. Он стоял там и молился, пока Евхаристия лежала на земле! Тело Христово валялось на земле! Тело, данное ему было на земле! — Пабло сделал паузу, поскольку по щекам побежали слезы. Он не претворялся. Он не играл. Не нужно было — каждый раз, вспоминая эту историю, он не мог сдержать обуревавшие эмоции. Тело Христово на земле… Как тут не плакать? — Когда спустилась ночь, священник увидел какую-то тень, которая приближалась все ближе и ближе. Она перемещалась от тени к тени, и когда она подошла ближе, священник ее узнал — это была двенадцатилетняя девочка, из его прихода. Она тоже видела, что сделали протестантские солдаты. И она видела эту Евхаристию на земле. Она прокралась к Телу Христа на земле. Она наклонилась… — ну, как ребенка ее учили не трогать Хостию руками — поэтому девочка встала на колени, уткнулась лицом в землю и подняла Евхаристию языком прямо с земли. Она распрямилась, осенила себя крестом — ее тоже научили, что ты можешь только одну Евхаристию для себя получить — она поднялась и тихо-тихо ушла обратно. И священник знал сколько точно там освященных Хостий, сколько кусочков Тела Христова находилось в дарохранительнице. И ночь за ночью эта девочка приходила: она прокрадывалась, она опускалась на колени, она получала Евхаристию прямо языком с земли, осеняла себя крестом и уходила. И так продолжалось до последней ночи. Эта была последняя Хостия там, и священник знал, что ей больше не придется рисковать своей жизнью, и он молился за нее. Он видел, как она подходит все ближе и ближе, она опустилась на колени, взяла Тело Христово с земли, осенила себя крестом… Но, когда она встала, под ногами хрустнула ветка… Два солдата которые охраняли домик священника увидели, что она делает, и они забили эту двенадцатилетнюю девочку дубинками. Девочка умерла на месте от повреждений несовместимых с жизнью. — гробовая тишина, хотя Пабло видел, как по щекам десятков, если не сотен бегут слезы. Как и у него. Беззвучный плач, от осознания детской любви и веры в Христа, и в тоже время понимания, насколько сам ты далек от подобной любви. — Вот, что для нас, христиан значит Евхаристия. Вот то, во что мы верим — Тело и Кровь Спасителя. Стоило бы раз за разом рисковать жизнью ради куска хлеба на земле? Не думаю. Стоит ли рисковать жизнью ради Тела и Крови? Стоит. Сегодня мы, как та девочка должны отдавать свои жизни ради Христа, во имя защиты веры и Церкви. Мы — Инквизиторы. Мы те, кто ради Тела Христа, ради Крещения, ради Таинств, ради Церкви, ради самой спасительной веры должны не думая идти туда, где нас вполне вероятно ожидает смерть. А, что же я вижу? Находясь в комфорте, в тепле, в безопасности вы начинаете выдвигать различные теории, низводящих все Таинство Евхаристии до уровня, где плевок не станет серьезным оскорблением — плюнуть в сторону брошенного на землю кусочка хлеба? — некрасиво, но не преступление. Убирая же пресуществление, вы оставляете лишь кусок хлеба. И, если та девочка рисковала своей жизнью ради обычного хлеба, то она всего лишь идиотка. Задумайтесь. — Пабло отошел от кафедры и направился в сторону подтрибунного помещения. Уже на полпути инквизитор остановился, и вернулся обратно. — Девочку звали Изабель де Луэнго. Святой Престол уже начал процесс канонизации, и лично у меня нет никаких сомнений в итоговом результате. Очень скоро Изабель де Луэнго, отдавшая свою жизнь ради Тела Христова пополнит список святых мучеников, чья нынешняя близость к Богу не вызывает сомнений. На этом все. Уверен, для каждого теперь есть повод сильно задуматься над своей верой, сравнивая ее с верой Изабель.

Местонахождение — секретно.

Время — секретно.

Куратор нервно взглянул на циферблат наручных часов. Исполнитель запаздывал. Всего лишь минута, но в их деле даже секунда порой непозволительная роскошь. Есть четкий план, четкие инструкции и четкие временные рамки. Если хочешь, чтобы предприятие прошло успешно, необходимо до мельчайшей детали исполнять заранее установленные предписания. Для исполнителя было вполне конкретно указано точка и время встречи. Спустя полторы минуты, в помещении, где из мебели находился лишь металлический стол, по-прежнему присутствовал лишь один человек. Он, куратор, или посредник — тут уж кому как удобней. Что ж, у него тоже есть вполне ясные инструкции. Если исполнитель не появляется на условном месте в течении трех минут, забирать посылку и уходить.

Еще один взгляд на циферблат.

У исполнителя осталась минута.

Лично ему, как-то все равно появится тот или нет. Его дело — быть на месте и передать посылку. Все остальное — не его проблема. А, вот у подрядчиков, по крайней мере тех, кто нанимал исполнителя, возникнут большие проблемы. Ну вот прям — большие — с большой буквы «Б». Куратор сам общался лишь с посредниками, тем не менее даже таких встреч хватило для понимания — игру затеяли совсем непростые ребята. И вряд ли им понравятся задержки. А, они возникнут, если через…

Писк электронного замка со стороны дальнего конца помещения, тихий щелчок и дверь распахнулась наружу.

Хм…

Семь секунд…

Исполнителю оставалось семь секунд, и он таки явился.

Куратор подошел к металлическому столу и быстрыми движениями открыл черный чехол посылки. Теперь, исполнитель должен проверить содержимое, затем, в случае если все устраивает отправить своим нанимателям кодовое сообщение, после чего уже с посылкой покинуть помещение. Стандартная процедура. Ничего сложного.

Куратор установил таймер на часах. Схема передачи тоже имеет свои временные рамки. Через десять минут он покинет точку встречи. Еще через час попрощается с городом. А, к концу дня и вовсе оставит за спиной пределы Империи.

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар — штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

10:54.

Раздалось громкое звучание предупредительного сигнала и железная створка двери, выкрашенная в черный цвет с лязгом отъехала в сторону. Вслед за охранником в форме такого же черного цвета, как и дверь, только с красным крестом на груди, Пабло шагнул вперед. Они направлялись по длинному узкому коридору тюремного блока, находящегося на нижних уровнях алькасара. Слева на одном и том же расстоянии друг от друга находились металлические двери с небольшой решеткой наверху и вытянутым прямоугольником посередине — для доставки еды. Справа тянулось невысокое, примерно на уровне пояса ограждение, за которым следовала пустота примерно на десять метров. Внизу же, широкая площадка, куда с обеих сторон выходили двери нескольких сотен камер. Основной блок, занимающий целых три уровня — здесь содержалось порядком десяти тысяч заключенных. В общий блок, как правило помещали не особо опасных преступников, а также тех, кто еще ожидал суда по не самым тяжким статьям: скажем, пропуск Святых месс, сквернословие, непослушание священноначалию и прочее в том же духе. Следующие три уровня занимал Нижний блок, или Чистилище, как его называли сами заключенные — там находились те, кто попал в алькасар по куда более серьезным обвинениям, чем пропуск месс, но тем не менее не дотягивающим до высшей меры наказания. А, вот последние два уровня — Преисподняя — именно так окрестили блок одиночных камер в народе, занимали те, кто с большей вероятностью отправится на костер — рецидивисты, упорствующие еретики, колдуны, ведьмы и прочие прислужники сатаны. Именно Третий блок сейчас интересовал Пабло. Именно туда он направлялся в сопровождении сотрудника внутренней службы безопасности.

Еще один предупредительный сигнал, затем громкий железный лязг. Очередная створка откатилась в сторону. Охранник шагнул вперед, на узкую решетчатую площадку перед лифтовыми кабинами. Пабло ступил следом. Охранник нажал кнопку вызова лифта, и в ожидании кабины начал насвистывать какую-то мелодию. Пабло недовольно поморщился. Его вообще, начиная со вчерашнего дня выводила любая мелочь. Охранник опасливо покосился, явно заметил недовольную гримасу инквизитора и предпочел подавить звуки, оставив их в своей голове. Наблюдательный парень, неплохая черта.

Между тем, на площадке с противным скрежетом замерла кабина. Сетчатые металлические двери со скрипом отъехали в сторону, приглашая во внутрь. Пабло шагнул первым, пройдя вглубь квадратного пространства. Охранник нажал кнопку нижнего уровня, и створки с грохотом сомкнулись. Кабина чуть вздрогнула и начала медленное, нисколько не внушающее доверие путешествие вглубь алькасара. К счастью, Толедская обитель Инквизиции не Цитадель, тут нет уровней расположенных на сотню метров под землей, и менее чем через минуту, движение прекратилось. Створки издав жалобный стон разъехались в сторону, и Пабло вслед за охранником шагнул наружу. Сразу за лифтовой шахтой находилась широкая площадка, от которой точно прямые лучи разбегались коридоры. Проход слева вел к блоку одиночных камер, центральный к основному корпусу нижнего уровня — Пабло задержался на секунду и шагнул вправо. Ни к одиночным камерам, ни тем более в основной блок ему не нужно. Цель визита сегодня несколько иная.

Цель визита…

Инквизитор скривился. Впервые за несколько лет он не смог этой ночью заснуть. А, все почему? Да потому — из-за той же причины почему он сейчас здесь.

Они быстро прошли по длинному мрачному коридору с обитыми стальными листами стенами и тускло горящими желтыми лампами, свет которых не в силах был полностью совладать с мраком, и не доходя примерно с десяток метров до тупика остановились перед металлической дверью, чье глухое полотно украшала гигантская собака с горящим факелом в пасти. Охранник отступил в сторону, открывая доступ к электронному замку — его карточка не предусматривала допуск к помещению за дверью. Пабло приложил к тускло поблескивающей зеленым матовой поверхности экрана сначала пропуск, а затем правую ладонь. Электронная система удовлетворительно крякнула и послышался характерный щелчок — дверь открыта. Пабло кивком отпустил охранника и потянув дверь на себя, вошел внутрь. В небольшом продолговатом помещении, где кроме голых стен ничего больше не было уже находились двое. Оба мужчины в темных сутанах, отчего в полумраке они походили на два сгустка тьмы, уставились куда-то вперед, за широкое стекло, занимающего половину дальней стены.

— Она? — Пабло быстро пересек разделяющие их три метра. Он итак видел: «она», тем не менее, один из присутствующих, более высокий и худой, чем его собрат, тихо ответил:

— Она.

Пабло уставился на полупрозрачную зеркальную поверхность стены. За стеклом находилась допросная, где за металлическим столом, скованная наручниками сидела она — Анжелина Кустас. Человек, едва не разрушивший его жизнь, и вот вновь ворвавшийся в нее без предупреждения.

Пабло тяжело задышал, с трудом сглотнув тугой комок в горле. В ходе нападения на конвой, перевозящий Генри О’Нила неизвестным удалось освободить убийцу инквизиторов, походу убив пятерых агентов Королевской службы безопасности, ранив еще троих из Королевской службы и двоих из Храмовников. Единственный в составе конвоя инквизитор Антуан Дюбуа остался жив, хоть немного и оказался контужен ударом сапога по голове. Казалось — полная катастрофа. Так оно и есть. Во всяком случае, Пабло считал именно так. Тем не менее к общим мрачным известиям прибавилась одна положительная: конвой потерял О’Нила, но сумел задержать одного из нападавших. Один — один, как говорится. Когда Пабло еще вчера вечером получил на лэптоп изображение задержанного, он едва не поперхнулся кофе. Задержанным оказалась Анжелина Кустас. После этого Пабло и не мог уснуть, проворачивая в голове моменты жизни — от первого знакомства с Анжелиной до момента, когда она оставила его одного с обожженным сердцем.

Теперь же она здесь, в подземелье Толедского отделения Инквизиции, где нет другого начальника, кроме Пабло Красса. Впрочем, с этим конечно он погорячился. Начальники имелись, и даже специально прилетели из Цитадели для личного контроля над ситуацией. Именно они сейчас и находились вмести с ним в смотровой, наблюдая за сидящей в одиночестве Анжелиной: Рубен Рохо, Великий Инквизитор и Паоло Феррони маршал ордена Тамплиеров, то есть второе лицо в Ордене, и де-факто третье во всем католическом мире. Ну и ладно. Сегодня они здесь, завтра уже нет. Так что у него еще будет время остаться с Анжелиной один на один, и уж тогда он задаст ей несколько вопросов…

— Может тебе не стоит туда идти? — маршал Ордена слегка качнул головой в сторону допросной. — Понаблюдай спокойненько со стороны, а наши люди займутся ей…

Пабло скривился, скрипнув зубами. Нечто подобное он и предполагал, однако надеялся избежать этого разговора.

— Я держу себя в руках, ваше высокопреосвященство. — голос звучал почтительно, но вместе с тем максимально твердо. Надо сразу дать понять, что он не позволит себя отстранять от дела ни при каких условиях. Кардинал не дурак, и вряд ли захочет сознательно идти на конфронтацию из-за такой ерунды. — Я справлюсь. Или есть причины, свидетельствующие об обратном?

Вместо маршала Тамплиеров ответил Великий инквизитор:

— Дело не в том, что мы тебе не доверяем, Красс. Однако, вспомни события пятилетней давности… Не похоже на контроль, не находишь?

Пабло раздраженно поджал губы. Одна ошибка, а припоминать будут всю жизнь. Еще один повод ненавидеть сидящую по ту сторону стекла женщину.

— Это в прошлом, Рубен. — Великий инквизитор хоть и был епископом, но между собой они обходились без титулярных обращений, поскольку, не смотря на почти двадцатилетний разрыв в возрасте поддерживали очень теплые и дружественные отношения. — Я умею отделять личное от служения. Здесь не возникнет ненужных сложностей.

Маршал Тамплиеров кардинал Паоло Феррони скептически хмыкнул. Великий инквизитор задумчиво уставился в зеркальную стену. Пабло проследил за его взглядом и гигантским усилием воли сохранил маску невозмутимости на лице. Во всяком случае ему хотелось надеяться, что сохранил. Задержанная смотрела прямо на них за стеклом, точно вместо зеркального отражения видела стеклянную прозрачную панораму.

— Ты веришь в случайности? — спросил Великий инквизитор, не отводя взгляд от стекла.

— За редким исключением, нет. Обычно каждое событие имеет свою причину и свою цель.

Маршал Ордена снова хмыкнул. На этот раз без скепсиса — напротив, соглашаясь со сказанным.

— Она, — заместитель главы Конгрегации указал рукой на Анжелину. — случайность?

Пабло какое-то время изучал преступницу, прежде чем ответить. Всю ночь он думал над этим вопросом, снова и снова просматривая все имеющиеся видеозаписи нападения на конвой, от первого выстрела до завершения атаки, в том числе и момент, где Королевской службе безопасности удается задержать фигуру в черном обмундировании, которой и оказалась беглая дочь польского короля. Слишком уж подозрительной выглядела свалившаяся в руки агентов удача. Да, потеряли О’Нила, но приобрели куда более весомую фигуру в свете последних кадров, где Анжелина Кустас расхаживает в обществе Данте Пеллегрини, лидере террористической секты «Детей Виноградаря». Совпадение? Счастливая случайность? Возможно. Вот только с равнозначным успехом возможно и другое. Как сделать вывод? Поговорить с Анжелиной. На самом деле очень часто первичную часть допроса недооценивают, предпочитая, как можно скорее перейти к дознанию с пристрастием. Глупость и дилетантство. Разговор дает много, если не все. По крайней мере при правильном подходе. Жесты, тон голоса, тембр, мимика — если имеешь дело не с подготовленным профессионалом, то можешь спокойно читать человека словно открытую книгу. Прокатит ли такой ход с Анжелиной? Большой вопрос. Раньше он очень хорошо ее чувствовал даже без слов. Что сейчас? Неизвестно. Прошло пять лет, и как видно очень многое за это время изменилось. Как минимум тот факт, что она сейчас в допросной, а не его постели.

— Не думаю. — Пабло перевел тяжелый взгляд со смотрового окна на Великого инквизитора. — Чую, ведется какая-то неизвестная игра, и нам необходимо установить, как цель, так и действующих игроков.

Глава Святой Инквизиции и маршал Ордена переглянулись. Последний едва заметно кивнул.

— Хорошо. — кардинал Феррони махнул рукой. — Иди. Только… — он многозначительно поднял брови. — надеюсь ты сделаешь все, чтобы оправдать наше доверие…

Пабло скрипнул зубами, но сдержал внутренний порыв послать начальника по известному адресу. Не сейчас. Позже, когда наступит подходящий момент, он припомнит кардиналу. Это надо же, его Пабло Красса подозревать в слабости — его, кто сделал больше для Церкви в общем, и Конгрегации в частности, чем все инквизиторы вместе собранные. Ну ничего, справедливость такая штука — частенько ей нужно дать хорошего пинка, чтобы она восторжествовала. И, он даст.

Пабло поднес ладонь к электронному считывателю и спустя несколько секунд, после того как экран загорелся зеленным, а внутри механизма раздался тихий щелчок, потянул металлическую дверь на себя.

Заключенная, до того глядящая на противоположную стену, повернулась на звук. Ее губы расплылись в довольной улыбке.

— Пабло… — все тот же мягкий, обволакивающий голос. Раньше от него бежали мурашки по спине, а сердце в разы увеличивало обороты. Раньше. Но не сейчас. Во всяком случае, хотелось в это верить.

Ничего не ответив на приветствие Анжелины, Пабло прошел к стулу, положил на поверхность стола небольшой диктофон, и нажал кнопку записи.

— Допрос номер один, от (дата). Допрос ведет инквизитор первого ранга с особыми полномочиями, Пабло Красс. — он посмотрел на заключенную. — Представьтесь, пожалуйста.

Анжелина вновь улыбнулась, на этот раз с вызовом, и звякнув наручниками, тряхнула головой.

— Заключенная отказывается назвать свое имя и фамилию. По данным Конгрегации перед Инквизитором на данный момент находится Анжелина Себастьян Кустас. Дата рождения: (дата), город Краков. — Пабло оторвал взгляд от записывающего устройства и впервые посмотрел на Анжелину. — Где и когда произошел твой первый контакт с адептами террористической секты «Дети Виноградаря»?

Анжелина покачала головой, но отвечать не стала.

Пабло откинулся на спинку стула, пристальным взглядом изучая обвиняемую. Обычно преступники делятся на три категории: одни едва ли не теряют сознание при первом появлении инквизитора — с такими работать очень просто, у них в голове уже сложившаяся картина пыток, костра и прочего, и инстинкт самозащиты подсказывает как нужно себя вести; другие напротив, пытаются показать свою храбрость, презрение, стойкость и зачастую проявляют агрессию, как способ самозащиты, на деле же прикрывая тем самым все тот же страх и трепет — с такими очень часто приходится переходить в комнату дознания и на практике применять устройства, имеющие свойства развязывать языки; третьи, наиболее хитрые, делают вид, что во всем хотят сотрудничать, ничего не скрывают, и вообще самые добропорядочные граждане империи из всех существующих — тут, пятьдесят на пятьдесят, иногда дело ограничивается словесным допросом, иногда приходится прибегать к чуть более болезненным методам. Анжелина же не подходила ни к одному из типажей. Не плескался в ее голубых глазах страх, не было в ее лице упертой решимости запираться до конца, как и попытки вызвать к себе доверие, или жалость…

Нет.

Тут другое… Совсем другое…

Пабло нахмурил брови, встретившись с открытым взглядом обвиняемой. Что-то в нем было такое… Что-то ненормальное… Что-то незнакомое… Что-то неестественное для нынешней ситуации…

Уверенность?

Да, наверное.

Казалось, ее нисколько не беспокоит положение заключенной, и предстоящий процесс. Вместе с тем, Анжелина нисколько не походила на фанатичку, готовую сгореть на костре ради идеи. Нет. Такая как она на костер собирается в последнюю очередь…

Да и еще…

Насмешка!

Да! Во взгляде Анжелины читалась явственная насмешка, подкрепленная той самой уверенностью, точно она владела какой-то информацией, дающей ей явное превосходство даже в таком, казалось бы, безнадежном положении.

Очень интересно.

Что ж, ладно, — Пабло провел ладонью по волосам. — придется поднапрячься. И не таких видели… Все равно каждый рано или поздно ломается. А те немногие, которые продолжали упорствовать отправлялись на прожарку. Причем, на медленном огне. В любом случае, финал незавидный. Так что, усмешка пройдет. Как и уверенность.

— Тебе известен такой персонаж, как Иуда Искариот?

Молчание. Губы плотно сжаты, взгляд устремлен куда-то поверх него.

Ладно.

— Иуда Искариот. — повторил Пабло, добавляя солидную порцию металла в голос. — Один из двенадцати апостолов. Ради чего он предал нашего Спасителя? — инквизитор презрительно скривил губы. — Ради четырехмесячной заработной платы? — он подался вперед. — Интересно, а ради чего ты предала Христа?

Этот выпад не прошел мимо. Пабло с удовлетворением отметил, к Анжелина вздрогнула. И хотя, уже через мгновение на губах заиграла все та же усмешка, глаза остались серьезными. Вопрос в точку, что называется. В болевую точку. Хорошо. Теперь осталось только развить первый успех.

— Ты родилась в католической семье, с детства вечером с родителями молилась Розарий, а по воскресеньям регулярно присутствовала на Святой мессе. В семь лет приступила к первому причастию, участвовала в волонтерских программах и помогала ордену Францисканцев в помощи бедным. Далее, к 19 годам с отличием закончила Парижский университет по нестандартной для женского пола специализации, теология. Какое-то время ты занималась с молодежью и руководила процессом катехизации для иноверцев в приходе. К чему я веду? — Пабло подался вперед, положив руки на стол и прямо смотря в глаза обвиняемой. — Ты прекрасно знаешь учение Церкви, знаешь Ее роль в спасении душ, понимаешь какое колоссальное значение имеют Таинства, и тем не менее примкнула к еретикам, чьи действия губят как тела верных, так и их души! — Пабло ощутил, как голос задрожал, и дело было совсем не в актерской игре. Его и правда охватила едва сдерживаемая ярость. Нет, ему определенно не понять: как, зная все спасительные истины можно вот так взять и все растоптать? Даже у Иуды могло найтись оправдание — далеко не факт, что, предавая Спасителя, ученик понимал Кого именно предает. Скорее даже, не знал. Анжелина же прекрасно знает. И, все равно предает.

Так ладно, спокойно.

Пабло скосил глаза в сторону зеркальной стены. За ним наблюдали, потому нужно держать себя в руках. Впрочем, это совсем не означало необходимость сдерживания эмоций.

— Помнишь, что говорит Толедский собор о вероотступниках? — Анжелина никак не отреагировала, лишь слегка вздохнула, точно подавала сигнал, как ее утомила беседа. Пабло улыбнулся и продолжал самым доброжелательным голосом. — Уверен, прекрасно помнишь. И все же, я приведу тебе выдержку. Толедский Вселенский собор провозгласил следующее: «… те же, кто имел понимание об истине католического учения, знающие, что Вселенская Церковь основана Богом через Иисуса Христа, как необходимая для спасения, и все же отступили от нее (Церкви), хотя бы предали себя смерти за исповедание имени Христова, грех их не смоется и самой кровью». — Пабло вперил тяжелый взгляд в обвиняемую. — Ты ведь не жительница плантаций где-нибудь в глуши Американских поселений, где для спасения достаточно первичной веры в Христа, Святую Вселенскую Церковь и прощение грехов. И ты не родилась на территории мусульман, или государства других иноверцев, где несознательное искажение Истин, не играет столь значимой роли. Нет, — инквизитор покачал головой. — ты с детства впитывала веру, а затем приняла сознательное решение изучать теологию. Таким образом, определение Толедского собора, как раз о твоем случае. — Пабло замолчал, несколько секунд изучая стену позади вероотступницы, а затем заговорил гораздо мягче, так как общался с ней пять лет назад, когда сердце пылало от любви к этой женщине. — Анжелина… — она вздрогнула, скорее от неожиданности, чем от испуга. — Анжелина… Почему? Скажи мне, почему? Как? Как могло произойти подобное? Ради чего? Неужели ты не понимаешь, что ты натворила? Дьявол с ними, с «Детьми Виноградаря» … Речь даже не о них, не о твоей связи, и не о ваших бесовских планах… Я о другом. — Пабло указал пальцем вверх, а затем на Анжелину. — Я о твоей душе. Ты понимаешь, чем ты рискуешь? Скажи мне, почему? Может, тебя заставили? — он понизил голос, перейдя на еще более мягкий и доверительный тон. — Пожалуйста, Анжелина… Скажи мне… Если тебя заставили, если тебе угрожали, если тебя пытали, скажи мне. Дай мне надежду. Я хочу верить, что не все потеряно. Я хочу верить, что тебя можно спасти. Я хочу верить, что твоя душа еще не потеряна. Пожалуйста, поговори со мной…

Анжелина мотнула головой, поджав губы и закрыла глаза. Более, чем понятно — говорить она не собирается. Ладно, попробуем тогда по-другому.

— Зачем ты здесь? — Пабло вложил в голос максимальное из возможного количества резкости и металла. Он даже сам едва не вздрогнул.

Анжелина отшатнулась, уставившись на инквизитора непонимающим взглядом.

Пабло усмехнулся и покачал головой.

— Ты серьезно? Думаешь я, проведший более тысячи допросов поведусь на невинное выражение глаз? Обижаешь… Отвечай на вопрос: зачем ты здесь?

— Я? — Анжелина лишь во второй раз за время дознания подала голос, и Пабло ощутил, как екнуло сердце. Нет-нет… Иисус, защити меня… — Для допроса, я полагаю…

— Давай обойдемся без игр, ладно? — Пабло скривил губы в раздраженной гримасе. Главное, не показать, как его до сих пор волнует ее голос. Дьявол! — Ты прекрасно понимаешь в чем реальная суть вопроса!

Анжелина улыбнулась и мотнула головой.

— Нет, не знаю.

— Ладно. Хочешь поиграть — хорошо. Давай, я кое-что проясню. — инквизитор откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Не очень приличная поза, но да он сейчас не на приеме Папы. — Знаешь, какая первая мысль посетила меня, когда я узнал имя задержанной, то есть, твое имя? — Анжелина ничего не ответила, продолжая улыбаться. Но да он и не ожидал ответа. — Не совпадение. Эти два слова. Почему? Несколько дней назад ты засветилась в Кельне, в обществе психически неадекватного пастора Данте Пеллегрини и сексуального извращенца и педофила, Артуро Гати. Достойное общество, ничего не скажешь. И тут, вдруг, спустя короткое время ты попадаешь в наши руки, хотя практически пять лет о тебе не было никаких известий. Совпадение? Не думаю. — Пабло выдержал небольшую паузу, делая глоток воды из стоящей на краю стола бутылки. — Я несколько десятков раз пересматривал кадры нападения на конвой, и с самого начала меня не оставляло ощущение фальши, точно перед нами разыгрывают дешевый спектакль. — Инквизитор пристально наблюдал за обвиняемой, пытаясь рассмотреть хоть малейшую реакцию, хоть малейшее изменение. Ничего. Пустота. Либо хорошо играет свою роль, либо он ошибается. Пабло ставил на первое. — Что скажешь?

Анжелина неопределенно передернула плечами.

— Зачем мне это? Думаешь, мне надоело жить, и я решила так, от скуки, на потеху толпе превратиться в горящий факел?

Теперь пришла очередь Пабло передергивать плечами.

— Ты мне скажи.

— Невезение… Простое стечение обстоятельств, понимаешь? Хотя тот же Данте сказал бы, что таков Божественный план. — Анжелина улыбнулась. — Неужели ты перестал верить в чудеса, Пабло? Я тут, и… — она тряхнула руками, отчего цепи издали характерный металлический звон. — просто, благодарите пресвятую Деву Марию за столь прекрасный подарок для Инквизиции… Сожжете очередную еретичку во славу Божью, и все тут…

— Ерунда! — не сдерживаясь, Пабло ударил кулаком по стальной поверхности стола. — Ты и сама не веришь в то, что говоришь!

— Я…

— Молчать! — еще один удар по столу. Анжелина вздрогнула, но скорее от рефлекса. Во всяком случае, страха в ее глазах Пабло не заметил. — Произошедшее в тоннеле, как и твое последующее задержание не случайность. Я это знаю. Ты это знаешь. Повторю свой вопрос, и советую хорошенько подумать, прежде чем снова раскрывать свой лживый рот! Зачем ты здесь?

Минута прошла в молчании. Анжелина, слегка наклонив голову в бок, изучала инквизитора. Пабло в свою очередь, изучал ее, не отводя взгляда. Наконец, спустя еще минуту Анжелина, звякнув цепями, откинулась на спинку стула.

— Ты ведь сегодня служишь вечернюю мессу в Святой Марии?

— Что? — Пабло оторопел от столь неожиданного поворота в их беседе.

— Так, ты?

— Тебе то что с того? Хочешь приступить к исповеди? Так это можно и здесь устроить…

— Значит, ты… — Анжелина удовлетворенно кивнула. — Очень хорошо, святой отец… Там вы и узнаете ответ на свой вопрос…

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Площадь перед Толедским алькасаром.

11:48.

Диего Акоста откусил длинную сладкую трубочку Чурроса и зажмурился от удовольствия, испытывая гастрономический оргазм. Удивительно, но несмотря на то, что сладкую выпечку, которую обычно подают на завтрак, он ел практически каждый день, тем не менее, раз за разом удавалось получать неповторимое наслаждение.

— Ты еще заурчи. — хохотнула сидящая рядом напарница. — Выглядишь, как обожравшийся сметаны кот.

Рот был полон заварным тестом и сливочным кремом, потому Диего лишь грозно взглянул на коллегу. Та откинулась на спинку сиденья и громко расхохоталась. И вот, что прикажите в таком случае делать? Диего обиженно фыркнул и уставился в окно внедорожника откуда они вели наблюдение за штаб квартирой Толедского подразделения Святой Инквизиции. С их места открывался великолепный вид на массивные железные ворота с красным крестом Ордена Тамплиеров на одной створке и эмблемой Конгрегации по делам и защиты веры в виде собаки, несущей в пасти горящий факел, на другой. За высокими черными воротами, достигающих в высоту с десяток метров, возвышались десять этажей самой крепости. А если брать во внимание тот факт, что обитель Инквизиции располагается на возвышенности, то тут и все пятьдесят этажей, отчего алькасар было видно практически из любой точки города. И, вряд ли дело лишь в простом совпадении. Зато, каждый житель города, каждый день видел перед собой напоминание о структуре, ревностно оберегающую веру, и с десяток раз подумает, прежде чем пойти и изменить венчанной супруге. Умно, ничего не скажешь…

Перед Диего и Мишель поставили вполне конкретную задачу — ожидать появление главного инквизитора Толедо, хотя если отбросить де-юро, а говорить по факту, можно говорить о всей Испании, если не о всей Католической Империи. И, они ожидали.

Был ли риск обнаружения? Минимальный.

Да, от входа в алькасар их отделяло каких-то пару десятков метров, и учитывая охранную систему штаб-квартиры, включающую в себя помимо камер наружного наблюдения всевозможные датчики движения, тепловизоры, анализаторы и прочие достижения Научных Орденов, их автомобиль уже давно попал в поле зрение службы безопасности, и все же Диего не волновался.

Почему?

Очень просто. Их защитой служили автомобиль, форма и удостоверение сотрудников Королевской службы. Мало ли зачем агентам КС потребовалось остановиться рядом с алькасаром. Может, на задании. Может, передохнуть. Зона все же не запретная. Потому к ним и не лезли. Да и если потребовалось бы объяснить — никаких проблем. Они ведь и правда из Королевской службы.

— Диего, как ты оцениваешь предстоящий визит Папы Урбана X в Женеву? — Мишель очевидно надоело затянувшееся молчание.

Диего же вполне устраивала тишина, но он все же неохотно буркнул. Все равно не отстанет.

— Знаешь, мне как-то…

— Какой ты скучный… Послушай! Он ведь не случайно выбрал Женеву, верно? Жемчужина Реформации и вместе с тем, Ее проклятье. Думаю, Наместник Сатаны попросту хочет плюнуть всем нам в лицо…

— Может быть… — Диего совершенно не хотелось развивать диалог в данном направлении. Да, его во многом не устраивал курс Римского понтифика, как и учение Церкви — именно поэтому он примкнул к «Детям Виноградаря» несколько лет назад, и все же радикальность и фанатичность некоторых, а на самом деле большинства ее членов, начали напрягать. Уж лучше бы возмущался в душе, оставаясь по своей сути обычным католиком…

— На этом фоне более чем странно молчание наших лидеров, тебе не кажется? Даже Данте никак не высказался о предстоящей поездке Урбана. Да и лидеры остальных Церквей по большей части предпочитают отмалчиваться… Очень странно, не находишь?

Диего хотел ответить что-то вроде: «может дело как раз в том, что поездка, предстоящая», однако в этот момент черные ворота алькасара начали медленно отъезжать в стороны: правая створка вправо, левая соответственно влево.

— Смотри! — он махнул рукой вперед и схватил лежащую на приборной панели камеру.

— Красс? — Мишель подалась вперед.

— Сейчас увидим!

Спустя полминуты ворота наконец замерли, длинный красно-белый шлагбаум, перегораживающий путь поднялся вверх и с территории крепости выехал черный внедорожник «Санта-Мария», с различительными знаками Святой Инквизиции. Впрочем, даже знаков не требовалось — «Санта Марией» по закону Империи могли пользоваться лишь представители Инквизиции.

Осторожно, стараясь не попасть в поле зрение наружных камер, Диего несколько раз щелкнул кнопкой устройства, делая снимки.

— Он! — убежденно заявила Мишель и потянулась к нагрудной рации.

— Подожди! — Диего схватил коллегу за руку. — Откуда такая уверенность? Стекла-то непроницаемо-черные!

— Номера! «Санта-Мария» Красса, не иначе!

— Автомобиль? Да. Но мы не знаем там ли он! — Диего тряхнул камерой в левой руке. — Погоди докладывать. Сначала отсканируем снимки. Нам нужно быть уверенными на сто процентов, что Красс внутри. В противном случае, нам прострелят башку…

— Хорошо. Только давай быстрее! Нам нужно передать его второму наблюдателю, пока он не ушел!

— Да знаю я, знаю!

Спустя минуту снимки были загружены на лэптоп и Диего запустил программу распознавания. Постепенно тонированные стекла «Санты-Марии» приобретали прозрачность, проявляя силуэты пассажиров. Когда прозрачность достигла отметки в пятьдесят процентов стало понятно — в салоне трое, и один из них определенно Пабло Красс, гроза еретиков.

— Он! — Диего показал большой палец, а Мишель поднесла рацию к губам.

Священная Католическая Империя.

Швейцарский союз, под управлением Папского легата.

Женева.

14:38.

Он был в городе первый раз, и тот его особо не впечатлил. Да и чему восхищаться? Старые пятисотлетней давности постройки перемежались с современными уродливыми зданиями из стекла и бетона; мрачные серые тона; запутанная структура, безобразная система улиц — безвкусица, одним словом. Голубое озеро и мосты? Неплохо, но слишком мало чтобы сделать город привлекательным. Пожалуй, единственным украшением является площадь Сент-Педро перед одноименным Кафедральным собором. Во-первых, один только собор заслуживал внимание: громадное здание во все том же достаточно мрачном готическом стиле, вздымается ввысь почти на двести метров, что делает его самым высоким зданием на территории Швейцарского союза, и третьим во всей Империи. Каменные кружева порталов, башен, арок, колонн и пилястр общими очертаниями вырисовывающие крест, вызывали восхищение — даже у него, хотя он и не привык испытывать экстаз от неодушевленных предметов. Впрочем, одушевленные у него также в большинстве своем случаев вызывали лишь глубинное раздражение. Единственное, что не уступало собору, пожалуй, фигура Святого Педро, возвышающаяся на те же двести метров, посреди гигантской площади — спаситель Католического мира хмуро взирал вниз, держа в правой руке крест, а в левой горящий факел — символы Ордена Тамплиеров и Святой Инквизиции, чьими усилиями удалось подавить Реформацию. По преданию, именно на месте нынешней двухсотметровой статуи святого, пятьсот лет назад находились костры Кальвина, Лютера и Меланхтона, главных идеологов и двигателей Реформации.

Пятьсот лет назад Женева сыграла определяющую роль для истории на последующие века. Что ж, все возвращается на круги своя, и швейцарскому, пусть теперь и не вольному городу, вновь предстоит стать отправной точкой для последующих поколений.

С легкостью подхватив металлический кейс, он двинулся к Кафедральному собору.

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Кафедральный собор Святой Марии.

18:17.

Проповедь говорил рукоположенный на прошлой неделе диакон, чему Пабло был несказанно рад. Обычно архиепископ поручал говорить наставление ему, но сегодня с утра, ввиду чрезвычайных происшествий, удалось сложить с себя по крайней мере это обязательство. Сам Владыка выступал с речью лишь в большие торжества, других священников в закрепленных за собором хватало, однако поручили проповедь новоиспеченному диакону. Ну ничего. Ему полезно. Зато теперь есть беспрепятственная возможность наблюдать за происходящем в стенах собора.

Сразу же после неоднозначных слов Анжелины, Пабло распорядился выслать спецгруппу к кафедральному собору, а перед Святой мессой организовать досмотровый режим. Благо день рабочий и заполняемость собора в разы меньше, чем в воскресенье. Сколько сейчас присутствует? Как доложил один из инквизиторов, 186 человек. Совсем не много для главной капеллы, где сейчас служилась месса. 186 человек… — и кто-то из них, а может и несколько, имеют прямое отношение к Анжелине… Кто же? Кто ты? Где прячешься? Что задумал? Пабло уже в который раз пробежался глазами по рядам скамеек. Прихожане внимательно взирали на диакона, разъясняющего отрывок из Евангелия от Иоанна. Как сказала Анжелина? — «Там ты и узнаешь ответ на вопрос…». Хитрая дочь Евы… И, зачем он ввязался в эту игру? Хороший вопрос. Сама обвиняемая больше не произнесла ни слова. Ни уговоры, ни угрозы не подействовали. Можно было конечно применить Первый уровень пыток, не требующий серьезной бюрократии, однако Пабло решил повременить с подобными мерами. Совсем неочевидны мотивы поступков Анжелины. Нет уверенности, что она пытается причинить вред ему или вообще, кому-либо. Потому такие меры излишни. Пока что, во всяком случае.

Пабло поймал взгляд Рикардо, инквизитора первого ранга, отвечающего на данный момент за безопасность всех присутствующих в соборе. Тот отрицательно покачал головой: нет, источник потенциальной информации не найден. Прекрасно. Вот просто, чудесно. Инквизиторов столько же на квадратный метр сколько и в алькасаре, а результатов ноль. Всего 186 объектов, а вычислить человека, связанного с террористической сектой, не получается. Браво, инквизиторы. Так держать.

Диакон тем временем закончил проповедь и пришлось встать на молитву верных, которую произнес один из прислуживающих семинаристов.

Уже подходя к алтарю, Пабло вновь пробежался взглядом по полупустым рядам капеллы. Так, с ходу никто не вызывал подозрения. Анжелина играет, и просто тянет время? Возможно. Вот только тогда, уже после Святой мессы, ей придется познакомиться с водой, электричеством и весьма болезненными инъекциями… — а ведь, это только Первый уровень дознания. А, есть еще Второй и Третий, где много чего интересного…

Пабло взял Хостии, и приподняв их над алтарем, посмотрел вверх на полумрак высокого свода, украшенного фресками Библейских сюжетов.

— Благословен Ты, Господи, Боже вселенной; ибо от щедрости Твоей мы получили хлеб, — плод земли и трудов человеческих, — который приносим Тебе и который станет для нас Хлебом жизни.

Положив Хостии, Пабло секунду помедлил, осматривая капеллу. Органистка наполняла зал чудесными звуками, прихожане пели гимн, инквизиторы патрулировали сектора между колоннами — ничего подозрительного. Хорошо, — инквизитор взял чашу и приподнял ее над алтарем.

— Благословен Ты, Господи, Боже вселенной…

Слова, произносимые уже на автомате, Пабло же продолжал внимательно наблюдать за происходящем в капелле, пытаясь уловить хоть какую-нибудь, пусть даже незначительную деталь, выбивающуюся из общего ряда. Обычно, именно такие вещи, на первый взгляд незаметные и становятся ключом к разгадке сложных замысловатых схем. Вот, уже немолодая прихожанка встретилась с ним взглядом, и тут же уставилась в пол. Подозрительно? Да вряд ли. С таким же успехом можно подозревать большую часть Толедо, если не всей Католической Империи. Ну боятся люди смотреть ему в глаза… С чего бы, спрашивается…

— Господь с вами!

Сотня голосов ответила:

— И со духом твоим.

Пабло поднял руки вверх.

— Вознесем сердца!

Стройный хор голосов.

— Возносим ко Господу.

Пабло опустил руки, чуть склонившись над алтарем.

— Возблагодарим Господа Бога нашего.

Ему ответили. Как и полагается.

— Достойно это и праведно.

Инквизитор кивнул и посмотрел в миссал, глазами отыскивая префацию.

— Воистину, достойно и праведно, должно и спасительно нам всегда и везде благодарить Тебя Господи, Святой Отче, Всемогущий вечный Боже, через Иисуса Христа, Господа нашего. Ибо славным свидетельством святых Твоих, Ты всегда обновляешь Церковь плодотворною силой. Через слуг твоих, отдавших жизнь для защиты веры и Церкви от губительного искажения, борьбы с силами сатаны и хранению спасительных Истин, Ты Спаситель подаешь нам пример неугасаемой веры. Потому и мы Господи, со всеми ангелами и святыми Тебя исповедуем, взывая…

Своды собора содрогнулись от единодушного восклицания:

«Свят! Свят! Свят! Господь Бог Саваоф…»

Пабло же внимательно следил за движениями троих неприметных мужчин в серых костюмах, переместившихся на ближний к алтарю ряд. Агенты из Ордена, в чью задачу входила защита Маршала, также присутствующего сейчас на мессе.

Последние слова гимна закончились и усилием воли пришлось вернуть внимание, сосредоточившись на евхаристической молитве.

— Воистину свят Ты, Господи, Источник всякой святости. — Пабло простер руки над святыми дарами. — Поэтому просим Тебя: освети эти дары излиянием Духа Твоего, чтобы они стали для нас Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа. Он, добровольно предавая Себя на страдание… — немного отстранившись от давно заученных слов установления, Пабло вспомнил свою первую мессу, которую он служил в этом самом соборе больше двадцати лет назад. Тогда, голос, как и руки дрожали от переполняющего трепета. Все же, на алтаре совершается то, без чего христианство немыслимо. Нельзя сказать, что трепет перед величайшей Тайной прошел… Нет. Скорее, действия, совершаемые ежедневно на протяжении двадцати лет, несколько притупили до того острое чувство. Однако, трепет и любовь к Евхаристии остались. Как и желание защищать веру. Так было тогда, двадцать лет назад, так сейчас, так будет и до самой смерти. Самоуверенность? Нисколько. Ты просто знаешь это, и все тут.

Пабло преклонил колено, и задержавшись в таком положении несколько секунд, поднялся на ноги.

— Велика тайна веры.

Почти две сотни голосов отозвались нестройным хором:

— Смерть Твою возвещаем, Господи, и воскресение Твое исповедуем, ожидая пришествия Твоего.

Все же, глубочайшие слова… Даже сейчас, спустя такое количество времени, они проникали вглубь сердца.

— Итак, вспоминая смерть и воскресение Его, Тебе Господи приносим Хлеб жизни и Чашу спасения, и благодарим Тебя, ибо Ты удостоил нас стоять перед Тобой и служить Тебе. Смиренно молим, чтобы, причащаясь Тела и Крови Христа, мы были собраны Святым Духом воедино. Помни Господи о Церкви Твоей распространенной по всей земле, сделай ее совершенной в любви вместе с папой нашим Урбаном X, Магистром Эрнаном, Великим Инквизитором Рубеном, епископом Хуаном и всем духовенством. Сохрани Церковь от зла, которое сотнями ядовитых змей расползается по всему миру и отравляет миллионы душ. Искажает, уродует и бессовестно эксплуатирует Истину. Играет на стремлении детей Твоих стать ближе к Отцу, а на деле, как и в Эдемском саду, обольститель и враг Церкви, уводит их во тьму. И в конце концов, плодит безумие, преступление и грех. Напротив, Единый Боже, благослови слуг Твоих, посвятивших жизнь во имя Твое, ради единства и чистоты веры, и одари их Твоей благодатью. Храни Орден Храма и Святую Инквизицию, дабы слуги Твои ревностно исполняли дарованное им служение, выводя души заблудших из тьмы к свету. Помни также братьев и сестер наших, усопших в надежде воскресения, и всех почивших в Твоем милосердии, и прими их в свет лица Твоего. Всех нас помилуй, и удостой нас участия вечной жизни вместе с Пресвятой Богородицей Девой Марией, с блаженным Иосифом Ее обручником, со святым Педро и Лоренцо защитниками веры, святыми апостолами и всеми святыми, от века тебе угодившими, чтобы с ними восхвалять и прославлять Тебя через Сына Твоего Иисуса Христа. — Пабло поднял Святые Дары над алтарем. Вместе с другими священниками, они произнесли, пожалуй, одни из самых важных слов. — Через Христа, со Христом и во Христе, Тебе Богу Отцу Всемогущему в единстве Духа Святого всякая честь и слава во веки веков, аминь…

Взглядами Пабло отмечал позиции агентов Ордена и Инквизиторов: шестеро на первых трех рядах перед алтарем, еще десять на остальных рядах, трое справа у боковых проходов, пятеро слева и еще трое у выхода. Итого, двадцать семь элитных агентов, имеющие за плечами не один десяток успешных операций. Более чем достаточно, даже на случай террористической угрозы. А, учитывая тесную, но пока неизученную связь Анжелины с «Детьми Виноградаря», приходилось рассматривать и такой вариант. Хотя внутри Пабло не слишком то верил в подобный расклад. Нет, если эта хитрая змея и планировала что-то, то это будет куда более тонкой работой. Не грубый теракт. Тут дело в другом. А, вот в чем? — хороший вопрос. Всю мессу он ломает над этим голову, вот только ответ так и не пришел. Как и таинственный сообщник вероотступницы…

— Вот стою у двери и стучу; если кто услышит голос Мой и отворит двери, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мной. — Пабло выдержал длинную паузу, обводя капеллу пристальным взглядом. Где-то здесь притаился враг. Даже не его, а Церкви и Христа. Самое страшное, что угроза реальна, и реальна для всех верных, пришедших после рабочего дня на Святую мессу. В случае самого худшего развития событий, кто-то из них может и не вернуться домой. Впрочем, не важно. Однажды Церковь уже отступала перед лицом опасностей и больше такого не повторится. Даже если бы он доподлинно знал о готовящемся теракте, все равно пришел бы служить мессу. Церковь не отступает. Больше не отступает, и в этом Ее сила. — К Святому Причастию могут приступать верные католики, не имеющие на своей совести тяжкого греха, ограничения от Святой Инквизиции, или какого-либо другого канонического препятствия.

Взяв патену с Телом Христа, Пабло вместе с другими священниками направился вниз, от алтаря. Их было трое, а причащать надо по меньшей мере полторы сотни человек. Впрочем, он бы согласился и самолично выполнить эту обязанность. Враг близко — совсем близко, и нужно быть максимально готовым.

— Тело Христово!

Презентабельного вида мужчина произнес: «Аминь» и Пабло положил ему Хостию на язык. Затем еще, и еще, пока дело не дошло до молодой девушки в простом голубом платье и хорошо уложенными светлыми волосами. Пабло на миг задержал взгляд. Не потому что она поразила его своей красотой, хотя и этого у нее безусловно не отнять — нет, причина была совершенно в другом. Тем не менее, не меняя выражения лица, он поднял Хостию и проговорил:

— Тело Христово!

Губы девушки дрогнули, и она ответила:

— Аминь.

Красивый ротик открылся, язычок чуть выдвинулся наружу, ожидая Пресвятые Дары. Пабло покачал головой и положил Хостию обратно на патен. Девушка моргнула пушистыми ресницами и выжидающе уставилась на инквизитора. Пабло нахмурил брови и свободной правой рукой махнул одному из инквизиторов, стоявшего в боковом проходе.

— Вы давно исповедовались? — вопрос адресовался девушке. Та вздрогнула, лицо ее заметно побелело.

— Я… я… эмм… два дня назад… Здесь, перед вечерней мессой…

— Правда? — Пабло сознательно добавил солидную порцию холодного металла в голос.

Девушка вздрогнула и даже отшатнулась.

— Я… я… да… — она всхлипнула.

Вот почему люди так любят врать, притом даже не заботятся о том, чтобы эту ложь невозможно было бы опровергнуть?

— Видишь ли в чем дело, дорогая… — Пабло подался вперед, переводя голос в режим льда и пламени, одновременно. — Два дня назад вечером здесь был один священник, уделяющий таинство покаяния. Догадаешься кто? А к исповеди приступило шесть человек: пять мужчин, что сразу исключает тебя и одна уже весьма преклонного возраста прихожанка. Может ты исповедовалась у воздуха? Нет? Есть, что добавить?

Девушка снова всхлипнула. По ее щекам заструились две дорожки слез.

— Добавить нечего. — Пабло кивнул. — Как представитель Конгрегации по делам и защиты веры, я — Пабло Красс, инквизитор первого ранга с особыми полномочиями задерживаю вас за попытку приступить к Таинству в недостойном состоянии и прямом обмане священнослужителя, что является нарушением закона Священной Католической Империи. Инквизитором второго ранга Фабрицио Лапиче вы будете доставлены Алькасар и заключены под стражу до дальнейшего разбирательства. — он махнул держащему за локоть девушку инквизитору. — Уводи.

Задержанная всхлипнула, но покорно поплелась за конвоиром. Пабло тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. Чем спрашивается думала? Да похоже, ничем. Он ведь ее знал — Астрид Корандо, дочь мелкого торговца. В ереси не была замечена, зато приобрела определенную репутацию своей распутностью. Лично он последний раз видел ее на исповеди в прошлую Пасху, и грехи отпускать не стал, поскольку не увидел должного раскаяния и готовности изменить образ жизни. Теперь вот, попытка принять Святое Причастие в состоянии смертного греха… Хорошо то, что, не смотря на все тягостные мысли успел среагировать. Что теперь ожидает Астрид? Штраф и десять ударов плетьми. Всяко лучше, чем принятое с обманом Тело Христа, которое станет таким образом осуждением, а не спасением. Вот она, главная задача инквизитора — спасать души даже самых закоренелых преступников, даже тех, кто не желает этого спасения. Он может быть собой доволен. Да и Бог наверняка тоже. По крайней мере, хочется надеяться.

Следующим оказался невысокий мужчина с большой проплешиной, сероватым немного припухшим лицом и невзрачными водянистыми глазами. Он его не знал. Но да в принципе в его задачу не входило знать всех посещающих службу в Кафедральном соборе. Это даже теоретически невозможно, не говоря уж о практической стороне. Пабло привычно поднял Хостию.

— Тело Христово!

Мужчина улыбнулся.

— На том месте, где мы первый раз встретились. Завтра, в 22:30. Один.

Пабло даже отступил назад.

— Что?

Мужчина продолжал улыбаться, а его левая рука скользнула за полу черного плаща. Наблюдавшие за Причастием агенты Ордена похоже почувствовали неладное. Один из них, оттолкнув преклонившую колено женщину бросился к Пабло. Другие попытались образовать кольцо вокруг маршала Тамплиеров. Но, слишком запоздалая реакция. В руках посланника блеснуло лезвие ножа. Спустя лишь мгновение горло мужчины раскрасила ярко-алая полоса. Он захрипел, выронил нож, который со звоном приземлился на мраморную поверхность пола и упал на колени. Из широкой раны пульсирующими толчками вытекала кровь, усеивая красными каплями ступени перед алтарем. Инквизиторы, представители Королевской службы и агенты Ордена были уже рядом. Один из инквизиторов тут же прикрыли собой Пабло; второй попытался успокоить визжащую женщину, чьи туфли оказались забрызганы кровью; третий принялся раздавать указания. Пабло же продолжал стоять на месте с поднятым Телом Христа.

Вот, о чем говорила Анжелина…

Он узнает…

Что же он узнал? Пока ничего. Лишь место назначенной встречи.

Ну ничего, сыграем в игру Анжелина.

Сыграем…

— Эй! — Пабло оттолкнул одного из заслоняющих от потенциальных атак, инквизитора. — Уберите его из капеллы! — он указал на лежащего у ступеней труп посланника. — Причастие продолжается! — слова обращались к растерянным и напуганным прихожанам. — Нам не первый раз приходится сталкиваться с атаками сатаны и его прислужников, верно? — он холодно улыбнулся, встретившись взглядом со съежившимся мужчиной, чьим глазам могли позавидовать фары любого автомобиля. — Церковь призвана стоять. Под любыми атаками. Под любым натиском. Если у вас не хватает храбрости, просите Святого Педро! — Пабло указал рукой на статую святого, стоящую у левой стены, прямо рядом с дарохранительницей. — В Темные Времена, Святой Педро не побоялся поднять знамя Христа и оказать сопротивление полчищам сатаны, заполнившие весь христианский мир. Разве сейчас мы, сохранившие единую веру и единую Церковь благодаря действиям святых, имеем право отступить?

Народ выдохнул в один голос:

— Нет.

— Разве сейчас, когда Церковь находится под покровительством пресвятой Девы Марии и защитников веры Педро и Лоренцо, мы имеем право на страх?

— Нет!

Зажатым в руке патеной с Телом Христа, Пабло осенил присутствующих Крестным Знаменем.

— Ни в коем случае. У нас есть право только на одно: защищать Церковь и хранить веру, чего бы нам это не стоило!

— Аминь!

— Хорошо. — Пабло позволил себе слегка улыбнуться, и приподнял патену. — А теперь, вопреки замыслу сатаны, мы продолжим причащаться Телом Христа!

Народ, отошедший от ужаса самоубийства и заряженный его речью потянулся к совершению Заповеди Спасителя, а Пабло задумчиво глянул на уносимое братьями-инквизиторами тело посланника.

Он предпочел умереть, нежели оказаться в руках Инквизиции — не первый, и не последний случай.

Но вот… что же задумала Анжелина?

Какую игру она ведет?

Хорошие вопросы, и сегодня он должен получить на них ответы.

Любой ценой!

Глава 4

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар — штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

06:12.

Пабло Красс взял дымящуюся чашку кофе, отпил небольшой глоток и едва сдержался, чтобы не выплюнуть содержимое обратно в чашку. Та еще гадость. Вообще, он предпочитал пить воду. Везде. Дома, на работе, во время мессы, во время приемов — одним словом, всегда. Сейчас же обстоятельства вынудили перейти на более крепкий напиток, дающий какой-никакой заряд бодрости. Вода увы таким свойством похвастаться не могла. Как не мог похвастаться и Контртеррористический отдел Конгрегации в большом прорыве по расследованию вечернего инцидента. Да вообще, хоть каком прорыве.

Сделав еще несколько глотков омерзительного напитка, который если и мог назваться кофе, то только при большой фантазии, Пабло выкинул остаток в пластиковый контейнер для отходов, стоящий рядом с кофемашиной и сверившись с часами, зашагал по широкому светлому коридору в противоположный конец, к лифтовой площадке. Главный корпус Толедского алькасара имел десять наземных этажей и еще столько же подземных. Подземные уровни занимали тюремные блоки, тюремное управление и штаб спецотрядов, готовых, как к подавлению любого бунта, так и к защите самого алькасара, если подобная потребность возникнет. Наземные же этажи занимали разные структуры, входящие в Конгрегацию. Первый этаж занимала Канцелярия, принимающая и обрабатывающая доносы, помещение Святого Церковного суда и еще десятки кабинетов различных секретарей и мелких по должностям сотрудников, обслуживающих суд и Канцелярию. Второй этаж занимало подразделение Имперской Безопасности. Де-юро они не входили в Конгрегацию, являясь отдельной структурой и подчинялись непосредственно Святому Престолу, однако на практике очень тесно взаимодействовали, как с Орденом, так и с Инквизицией, поскольку выполняли одну и ту же общую задачу — защиту Католического мира. Третий этаж практически полностью отводился под различные конференц-залы и совещательные комнаты, да еще ряд кабинетов для высоких руководителей из Рима, по тем или иным делам приезжающим в Толедо. Четвертый этаж делили два отдела: отдел международных спецопераций и отдел информационного контроля. Первые не входили в Конгрегацию и являлись отдельной структурой Ордена, занимаясь внешней разведкой. Вторые же являлись неотъемлемой частью Инквизиции, контролируя выдаваемый в массы объем информации, фильтруя его, урезая, цензурируя, запрещая и проводя прочие подобные действия, направленные на защиту неокрепших, и так легко ведомых умов подданных Империи. На пятом и шестом этажах располагалось подразделение по борьбе с ересями. Самое старое подразделение в Конгрегации, основанное еще до наступления Темных Времен, и являющееся праотцом Инквизиции как таковой. Именно в этом отделе анализируются, сортируются, маркируются все материалы, хоть как-то связанные с ересями и сектами. Именно в этом отделе отслеживаются и прорабатываются все, так или иначе запятнанные в связях с еретиками. Именно в подразделении по борьбе с ересями выпускаются материалы, направленные на защиту доктрин Церкви, и в подавляющей массе, именно представители данного подразделения, а в основном, это монахи, участвуют в открытых диспутах с еретиками и иноверцами. Остальные же четыре этажа главного корпуса алькасара занимал Контртеррористический отдел Конгрегации, в чью главную задачу входил розыск и уничтожение радикальных сектантских структур, а также предотвращение террористических актов. КТП, ставшее за последние века одним из самых основных и уж точно самым крупным подразделением в Конгрегации, имело внутри себя деление на еще десятки отделов и подотделов, и потому требовало куда больше пространства, чем остальные структуры. На данный момент Пабло двигался по коридору восьмого этажа, занимаемого отделом аналитики и боевого планирования, где разрабатывались основные операции, проводимые КТП. Именно на этом этаже, непосредственно в главном зале у него находился рабочий кабинет, представляющий из себя сплошь стеклянный куб, что помогало наблюдать за работой сотрудников, а самим сотрудникам чувствовать на себе пристальный взгляд начальника. Де-юро Пабло, как инквизитор первого ранга и особополномочный представитель Конгрегации возглавлял Толедское подразделение КТП. Де-факто же, являлся руководителем всего алькасара в целом, за исключением лишь подразделения Имперской Безопасности, разумеется. Великий Инквизитор уже давно предлагал юридически оформить полномочия, назначив его на место обер-инквизитора Толедо, которое уже долгие годы формально занимал один из храмовников, появляющийся в алькасаре не чаще пары раз в год, однако Пабло все время отказывался, понимая, что официальное назначение сильно сократит возможность маневренности. Потому, при всех заслугах перед Церковью в общем, и Конгрегацией, в частности он так и оставался на той самой ступени первого ранга, которую достиг более двух десятков лет назад. Правда, внутри Конгрегации никто не обманывался его скромным, в сравнении с заслугами положением. Каждый, так или иначе связанный с Инквизицией, понимал — слово Красса в определенных обстоятельствах может иметь куда больший вес, чем слово Великого Инквизитора, и вполне возможно даже пересилит авторитет Магистра Конгрегации. Именно такое положение, когда ты формально не связан должностью, но при этом твой авторитет раскрывает практически все двери, полностью устраивал Пабло. И, он не собирался что-либо менять в ближайшем будущем.

Зайдя в плавно распахнувшиеся черные створки лифта, инквизитор первого ранга шагнул внутрь и нажал кнопку третьего этажа, где с минуты на минуту должно было начаться организованное им совещание.

Антуан Дюбуа буквально физически ощущал повисшее в конференц-зале напряжение, давящее казалось, куда сильнее, чем вся конструкция алькасара. Оно и понятно, отчего. Уже давно Конгрегация не получала такое количество оплеух за столь короткий период времени. Сначала нападение на конвой, похищение свидетеля, а теперь вот демонстративное самоубийство на мессе — да еще перед кем — самим Крассом. Сам Антуан легенду Конгрегации еще не видел: после нападения на конвой его транспортировали к Госпитальерам, а уже оттуда он прибыл в алькасар, где его встретил инквизитор первого ранга Рикардо Бизе. Он же и согласовал присутствие Дюбуа на экстренном заседании, по случаю происшествия в соборе Святой Марии. Помимо Антуана в зале присутствовали еще с два десятка сотрудников различных рангов, начиная от двух инквизиторов первого ранга и заканчивая рядовыми аналитиками. Сам конференц-зал ничем особо не выделялся. Во всяком случае, прежние совещательные комнаты, видимые раннее Антуаном выглядели примерно также: вытянутое прямоугольное помещение, большую его часть занимает стол, дальняя стена, как и полагается, отведена под сплошной экран с заставкой в виде эмблемы Конгрегации, у каждого места закреплен на специальной стойке планшет, а рядом находится микрофон. Пожалуй, единственное, что можно было выделить — бронзовая статуя Святого Педро Николаса рядом с входом, встречающая посетителей, да огромное полотно на боковой стене, где итальянский художник XVIII века Массимо Каррера запечатлел казнь так называемых Отцов Реформации. Антуан занимал место, как раз противоположное к гигантскому, почти во всю стену полотну, потому за время ожидание успел в деталях рассмотреть общий пейзаж. Довольно мрачная картина, полностью соответствующая не менее мрачной атмосфере всего алькасара. Впрочем, обитель Инквизиции не то место где можно услышать шутки и звонкий веселый смех. Для этого существуют совсем иные заведения, которые правда все равно находятся под пристальным взглядом служителей Конгрегации.

Разглядывать вгоняющее в депрессию произведение Карреры, как и хмурые сосредоточенные лица присутствующих надоело и Антуан повернулся к сидящей рядом женщине в строгом черном платье решив завязать разговор, даже если предметом обсуждения станет до невозможности скучная проповедь Папы — проповеди вообще ни разу не его сильная сторона — когда дверь открылась и в зал вошел смуглый мужчина с еще более хмурым, чем у собравшихся лицом, прямой аристократичной осанкой и темными бездонными, казалось проникающими в саму душу глазами. Тот самый легендарный Пабло Красс… Антуану хватило всего одного взгляда, чтобы захотеть обратно в родной Париж, с милыми улыбчивыми девушками и вполне себе приятным добродушным начальством, которое хоть и бывает занозой в заднице, все же имеет строго очерченные границы проникновения. Здесь же совсем другое… Во-первых, испанец. Во-вторых, испанец. В-третьих, еще раз испанец… — хотя нет, все же в-третьих, Пабло Красс. Вместе же — сумасшедшая смесь.

— Слава Иисусу Христу! — инквизитор первого ранга с особыми полномочиями Пабло Красс прошел вдоль прохода между стеной с полотном Карреры и столом с разместившимися сотрудниками Конгрегации в другой конец зала и остановился у простой черной трибуны с аббревиатурой CCDF (Congregatio pro Causis et Defensionem Fidei — Конгрегация по делам и защите веры), стоящей в углу, рядом с огромным экраном. На нее он положил темно-синюю папку с золотым теснением все тех же четырех букв, после чего взял в руки планшет и не говоря ни слова, проделал несколько манипуляций. Собака на экране, держащая в пасти горящий факел сменилась фотографией лежащего на каменном полу в огромной луже крови мужчины.

Пабло положил планшет на трибуну и обвел присутствующих тяжелым взглядом. Антуану даже почудилось, что взгляд инквизитора обладает реальной мощью, заставляющей склоняться, избегая прямого сопротивления. Понятно, что это не более, чем фантазии защитных инстинктов, но все же… — Красс несомненно обладал серьезными психологическими приемами, умея влиять на толпу. По-другому и быть не могло. Иначе, никто бы никогда и не услышал о Пабло Крассе, непоколебимом защитнике веры и грозе всех еретиков.

— Итак, что нам известно на текущий момент?

Сидящая рядом с Антуаном женщина подняла руку. Инквизитор кивнул, предоставляя ей слово.

— Александер Клаус, уроженец Лиона, 32 года, работал в бенедиктинском аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в Париже, на должности помощника главного архивариуса. — докладчица сделала паузу, видимо дожидаясь какой-то реакции. Ее не последовало, потому она продолжила. — Александер регулярно приступал к причастию и исповеди, а также весьма добросовестно исполнял свои должностные обязанности. Больших нарушений за ним не числится. Он…

— Стоп! — Пабло поднял руку, и женщина замолчала, выжидающе уставившись на инквизитора. Антуан сделал тоже самое. Наблюдать за работой легенды — такой шанс может выпасть лишь раз в жизни. Кому-то и вовсе подобное может казаться несбыточной мечтой. — Отсюда давай подробней. Говоришь, «больших нарушений за ним не числится»? Ладно. Из контекста следует понимать, что какие-то нарушения он все же имел, верно?

— Небольшие. — женщина провела пальцем по экрану планшета, и фотография самоубийцы на экранированной стене сменилась выпиской из Канцелярии, где в таблице обозначалось наименование нарушения, город, имя судьи и приговор. — Первое нарушение Клаус совершил в возрасте 11 лет, когда заснул на Святой мессе. Наказание разумеется получил не Александер, а его родители. Следующее нарушение произошло в 16 лет, когда он учился в Тулузском университете. Тогда Александер несколько раз опоздал на утреню. Сначала, согласно заметкам, ему вынесли устное предупреждение, затем письменное от ректора, а когда увещевания не достигли желаемого результата, передали дело в Канцелярию. Церковный суд постановил Александеру 96 часов исправительных работ на территории университета, а также в течении следующего года каждое утро являться в расположенный рядом с университетом монастырь, принадлежащий Сервитам (Орден служителей Девы Марии, прим. авт.), и вместе с монахами молиться ту самую утреню. Последнее нарушение датировано пятилетней давностью. Тогда Александер в течении трех месяцев пропускал обязательную ежемесячную исповедь. Церковный суд определил ему обязательного духовного наставника, после чего данная проблема исчезла. — докладчица помолчала, немного пожевав губами и взглянула на начальника. — Вот, собственно, и все.

— Кто был его наставником? — хотя лицо инквизитора первого ранга с особыми полномочиями казалось бесстрастным, Антуан даже со своего места ощущал исходящее от него напряжение.

— Францисканский монах Иоанн Оланд из Марселя.

— По нему есть что-то интересное?

— Нет. Я его проверила: обычный монах, живущий тихой размеренной жизнью, посвятивший себя служению бедным. Он чист.

— Ладно. Кто проверял родителей и родственников самоубийцы?

— Я. — с противоположной стороны стола поднялся мужчина в черном одеянии с красным крестом на груди, объятого пламенем, относящего его к Ордену Святого Педро Николаса — Игнисианцам или в простонародье — «Огненные братья» (Ignis — огонь, пер. с лат).

— Говори. — разрешил Пабло, и махнул рукой, призывая того сесть на место.

Священник так и сделал. Сел, взял в руки планшет и начал говорить:

— Родители Александера, Милош и Агнесса Клаус ничем особо не выделялись. Обычная средняя французская семья, потомки восточных переселенцев, сохраняющие в себе некоторые национальные традиции. Их нельзя назвать суперревностными католиками, никто из родителей Александера не рвался помогать при приходе, ездить в каждое паломничество, или отдавать кого-либо из шести детей в монастырь. В то же время, никакого безответственного отношения к вере с их стороны не наблюдалось. Все в меру, так скажем. Исполняли то, что предписано Церковью, как необходимое. Все остальное старались пропускать мимо себя.

— Ясно. — мрачное лицо Пабло стало еще более мрачным. Антуан видел, как собравшиеся в зале старательно уставились куда угодно, но только не на начальника. Он решил сделать тоже самое — как-то не хотелось попадать под горячую руку. — Связи с еретиками?

— Никаких. Но вот…

— Да?

— По линии отца есть те, кто вступал в серьезный конфликт с Церковью.

— Так, давай подробней.

— Сейчас. — священник-игнисианец проделал несколько манипуляций с планшетом и на экране появилось черно-белое фото мужчины с пометкой «разыскивается» и печатью Конгрегации. — Анджей Гадек, прапрадед Александера по линии отца. Родился в Богемии, в небольшой деревне, которая на данный момент уже не существует. К 13-ти годам его семья перебралась в Прагу, а сам он поступил учиться в Карлов университет. Закончив учебу по специализации истории, с направленностью на изучение Российской Империи, поскольку его предки до обоснования в Богемии, проживали в окрестностях Киева, Анджей, с благословения Пражского архиепископа, отправился на родину для налаживания контакта с местной аристократией. Именно в то время, состоялся Кельнский собор, созванный папой Иннокентием XI в 1887-ом году, и завершенный в 1891-ом. Помните, самое ключевое решение собора?

— Универсализация Римского, и запрет любых иных обрядов. — донесся чей-то голос. Кто именно говорил, Антуан не сумел рассмотреть, но да это и не так важно.

— Верно. — кивнул священник-игнисианец. — Как показала практика, решение было крайне нужное, и очень верное, однако воспринималось очень и очень болезненно. Анджей Гадек был крещен в византийском обряде, потому не пожелал смириться с решением Кельнского собора. Оставаясь на территории Российской Империи, он в течении десяти лет писал весьма критические в адрес Церкви статьи и даже создал общину тех, кто, как и он не пожелал смириться с решением собора. Правда, все изменилось с началом 20-го века, когда Московским патриархом стал Иона II-ой и начал проводить зачистку всех не православных структур, а вместе с ними и деятелей с территории Российской Империи. Анджей был вынужден бежать на территорию Польши, где на него очень быстро вышла Инквизиция. Видимо осознавая всю тяжесть предъявляемых обвинений, Анджей не стал упорствовать в непокорности, публично раскаялся в совершенных прегрешениях, также публично сжег все свои антикатолические труды и сменил обряд. Инквизиция учла раскаяние, потому Анджею удалось отделаться достаточно легко. Сравнительно с обвинениями, разумеется. Десять лет исправительных работ при аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в Париже и штраф в 1000 золотых. По окончанию десятилетнего срока, Анджей так и остался во Франции, перебравшись в Лион. Дальнейших серьезных нарушений ни за ним, ни за последующими поколениями не наблюдалось. — священник положил планшет на стол и развел руками. — Другой информации пока что нет.

— Подводя итог, — Пабло обвел присутствующих мрачным взглядом, а в его голосе отчетливо лязгнул металл. — мы так и не знаем, почему Александер Клаус, по всем параметрам вполне порядочный подданный Империи прибыл в Толедо и убил себя у меня на глазах, прямо во время Святого Причастия, так?

В конференц-зале повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим звуком работающего под потолком вентилятора.

— Я не доволен проделанной работой. Александер как-то связан с «Детьми Виноградаря», поскольку в Толедо прибыл, выполняя их указания. Мы должны найти эту связь, и как можно скорее. Рикардо, — Пабло обратился к сидящему рядом с трибуной инквизитору. Насколько Антуан успел понять, он имел первый ранг и являлся правой рукой Красса. — возьми нужных тебе людей и восстанови все перемещения Клауса за последние два дня. Нужно понять, кто с ним связывался и отдавал указания. Произошло ли это в Париже, или уже здесь, в Толедо.

— Понял. — Рикардо Бизе, один из трех инквизиторов первого ранга в Толедском отделении Конгрегации сделал пометки в своем планшете.

— Кроме того, мне нужны данные на всех его друзей, всех близких, всех родственников даже если это сын брата двоюродной сестры свекрови, это понятно?

Зал отозвался гулом понятливых возгласов. Антуан решил не отставать и тоже сказал «понятно».

— Мне нужны выписки с банковских счетов, полноценную характеристику от аббата-коммендатария и других обитателей Сен-Жермен-де-Пре. Я должен знать, с кем он общался, с кем дружил, какие привычки наблюдались, что любил есть и сколько раз в день ходил в туалет. — Пабло сделал паузу, делая глоток из стоящего на трибуне пластикового стаканчика. Судя по прозрачному состоянию жидкости, это была вода. Антуан облизнул пересохшие губы. Ему вдруг тоже захотелось глотнуть чего-нибудь освежающего. Слишком уж тяжелой оказалась атмосфера на совещании. — Я не должен об этом даже говорить, но чувствую кому-то стоит напомнить: речь идет о защите Церкви и веры. То, к чему мы призваны и чему посвящаем свою жизнь. Что-то происходит, и это что-то — явно очень нехорошее. Самое же ужасное — мы слепы. Мы не знаем, чего и с какой стороны ожидать. Такое положение дел меня совершенно не устраивает. Если «Дети Виноградаря» задумали масштабную операцию, мы обязаны знать ее суть, а также подготовить и успеть нанести упреждающий удар. Иначе смысл в нашей деятельности попросту исчезает. Еще раз, наша задача — защищать Церковь, а мы облажались уже дважды. Каждый из нас должен упасть на колени перед крестом и молить распятого там Иисуса о прощении и обещать Ему, что подобного больше не повторится. Что еретики больше не посмеют глумиться над Его Церковью. Или кто-то привык к спокойной жизни и безопасности? Такие могут уже сейчас собирать свои вещи и идти на выход. Срок, который я выделяю на полный анализ Клауса — сутки. Я же вместе с… — он обвел взглядом присутствующих и остановился на Антуане. Французский инквизитор ощутил, как по спине побежали мурашки. — Дюбуа, нашим гостем из Парижского отделения, слетаю в Кельн для расследования предыдущего конфуза. К возвращению, а лучше раньше я ожидаю от вас и ваших отделов готовые ответы. Нам необходимо понять — каким образом, ничем не выделяющийся на общем фоне подданный, сумел ускользнуть из нашего вида, и стать вовлеченным адептом секты. Настолько вовлеченным, что пошел на самоубийство, ради их целей. Просите пресвятую Деву Марию и всех святых помочь вам, поскольку в обратном случае, вам не поможет даже их покровительство…

Антуан раскрыл рот, в изумлении глядя на выходящего из конференц-зала инквизитора. Ему послышалось, или гроза всех еретиков, сам только что сказал ересь?

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Толедский алькасар — штаб-квартира Конгрегации по делам и защите веры.

Третий блок — «преисподняя».

09:07.

Анжелина обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то согреться от царящего в подземелье алькасара липкого холода, пронизывающего, казалось до самих костей. Завтрак, состоящий из небольшой порции серой смеси, именующей кашей и стакана с бурой жидкостью с громким названием «кофе» аппетита ни разу не вызывал, однако бурду подавали горячей, и на несколько часов она возвращала в организм тепло. Однако сегодня еда запаздывала, а с ней и долгожданное тепло.

Анжелина тоскливым взглядом обвела камеру. Три метра в длину и чуть больше двух в ширину; каменные стены с постоянно стекающей вниз влагой и прорастающим мхом внизу; железная кровать с бурыми пятнами ржавчины, прикрученная к каменному полу; железное ведро в углу, используемое под естественные нужды и решетчатая дверь, выходящая в узкий, освещенный слабым желтым светом коридор. Сколько ей предстоит еще здесь пробыть? Очень хороший вопрос. Данте Пеллегрини уверял, что немного и поначалу Анжелина с ним соглашалась — потому-то и согласилась на свое участие в операции. Но теперь… В душу закрадывались нехорошие сомнения… Вдруг Пабло окажется более сильным, чем они предполагали? Вдруг не примет правила игры, а напротив, нанесет ответный удар? Что тогда?

А, ничего хорошего.

Тогда эта крохотная клетка с влажными стенами, затхлым запахом, постоянным сумраком, пронизывающим холодом и ползающими мокрицами покажется ей недостижимым раем. О, да — холод, так беспокоящий ее сейчас будет самой наименьшей проблемой. Даже не так. Холод и вовсе превратится в желанное удовольствие — особенно, когда ее ноги начнут лизать языки пламени.

Анжелина зажмурилась и тряхнула головой, пытаясь избавиться от жутких наплывающих образов. Нет, Пабло так не поступит. Не сможет сделать с ней этого. Он ведь любит ее. Да, любит. До сих пор питает к ней нежные чувства. Или…

Или, все-таки они в прошлом?

Вчерашняя встреча о многом сообщила. Вот только, она так и не увидела в его глазах прежней теплоты.

Значит он сможет отправить ее на костер?

Их с Данте план уже провалился?

Нет, вряд ли.

Может ее он и не любит, но их… Их должен любить.

Таким образом, нет повода для паники. Все сработает, как и задумывалось. Должно сработать — на костер она не собирается.

Анжелина улыбнулась, заслышав приближающийся топот: а вот и горячий завтрак. Жизнь в подземелье алькасара не такая уж и ужасная — даже здесь находится место для счастья…

Священная Католическая Империя.

Королевство Испания.

Толедо.

Площадь Хуанело.

22:28.

Диего Акоста лениво зевнул и откупорил очередную банку пива, пролив часть содержимого на тротуарную плитку. Стоящая рядом Мишель брезгливо поморщилась и неодобрительно покачала головой. Диего даже знал почему, и дело не в расплывшемся пятне на плитке, или брызгах на начищенных до блеска туфлях — нет, Мишель ни разу не перфекционист. Дело совсем в другом. «Дети Виноградаря», согласно учению ныне покойного основателя Ричмонда Бауэра, не должны употреблять алкогольных напитков. Даже если это пиво. Даже если там всего четыре градуса. Никаких — строжайший запрет, и все тут. Мишель старалась полностью соответствовать всем нормам общины, Диего же частенько нарушал запреты, особенно если они касались алкоголя. Ему уже ни раз выносили порицание, он каялся, но все равно возвращался на тот же путь. И если бы не вовлеченность в «общее» дело, и занимаемая должность в Королевской службе, наверняка ему бы давно помахали ручкой, отлучив от церкви. Однако, «Дети Виноградаря» не могли позволить себе потерять своего человека внутри Имперской системы, и потому, как местные пасторы, так и кураторы провинций закрывали глаза, ограничиваясь формальными порицаниями. Диего подобный расклад полностью устраивал. Руководство протестантской церкви тоже не жаловалось. А, вот напарница все время ворчала, читая ему проповеди о вредности пива и адских муках в будущей жизни.

— Я иногда жалею, что привела тебя в нашу церковь. — неожиданно серьезно заявила Мишель, задумчиво смотря куда-то вверх, на далекую бледную луну, едва видимую под облачной пленкой.

Диего едва не захлебнулся. Откашлявшись, он вытер набежавшие глаза рукавом темно-синей куртки с желтыми инициалами принадлежности к Королевской службе безопасности и спросил:

— Почему?

— Ты с нами по своим индивидуальным причинам, а сердцем далек от тех вещей, которые необходимо воспринимать верой.

Ну вот, опять. Проповедь о морали и нравственности от Мишель Гарсиа.

— Разве это так важно? — Диего сделал новый глоток пива, и теперь уже сам поморщился. Напарница отбила весь вкус. Придется либо давиться, либо выкинуть банку. Дерьмо.

— Конечно! — глаза Мишель вспыхнули внутренним огнем. Фанатичка, она и есть фанатичка. — Мы ведь в общине не потому что хотим просто изменить систему, или бороться за какие-то там права, как делают то другие. Мы понимаем, что католическая церковь уводит души от Евангелия, и тем самым лишает их возможности личной встречи с настоящим Иисусом, а значит, в конечном итоге закрывает для них Дверь Спасения.

— Хм… — Диего сделал еще один глоток и с трудом проглотив ставшей такой горькой жидкость, направился к мусорному контейнеру, находящемуся у арочного прохода в древней стене, построенной еще в конце первого века.

— Тебе мои слова кажутся смешными?

— Скорее забавными.

— Да? — теперь уже вспыхнули не только глаза, но и кажется вся Мишель. — Что же в них такого забавного?

— То, что нечто подобное говорят и сами паписты, обвиняя вас ровно в тех же грехах.

— Ты… — напарница даже сжала руку в кулак. — Ты…

— Время! — Диего указал на циферблат наручных часов. — Уже 35 минут. Кажется, инквизитор решил проигнорировать наше приглашение…

Мишель взглянула на свои часы, а потом перевела взгляд на арку, за которой начинался древнеримский мост Алькантара, куда должен был явиться Пабло Красс. В теплом свете фонарей отчетливо виднелось пустынное сооружение императора Траяна — инквизитор не пришел.

— Ему же хуже, порождение сатаны! — она сплюнула и твердой походкой зашагала к припаркованному в сотне метров служебному автомобилю Королевской службы.

Диего покачал головой. У него были свои причины ненавидеть католическую церковь, вот только фанатизм протестантов иногда начинал пугать до мурашек…

Где-то на территории Священной Католической Империи.

Штаб-квартира «Детей Виноградаря» и Церкви Суверенного Царя.

Местонахождение — секретно.

Время — секретно.

Данте Пеллегрини нисколько не удивился, выслушав от своего помощника, бывшего католического священника Артуро Гати новость об отсутствии приглашенного на встречу инквизитора в назначенном месте. Собственно, на другой результат было глупо надеяться. Пабло Красс не идиот, и реагировать на любые, пусть и столь нестандартные вызовы не станет. Потому мост Алькантара остался пустым. Что ж, они тоже не вчера родились и приготовили запасной план.

Не хочешь Пабло по-хорошему? Возомнил себя всемогущим? Думаешь, все у тебя под контролем? Ладно. Посмотрим, как ты запоешь завтра… Посмотрим…

Данте оскалился в злобной усмешке и протянул помощнику тонкую папку в бледно-желтой обложке.

— Мы приступаем ко второй фазе, падре. Как ты смотришь на то, чтобы вернуться в родной город?

Священная Католическая Империя.

Архиепископство кельнское.

Кельн.

09:52.

Пабло хмуро взирал на проносящиеся за окнами серые дома, нависающие над узенькой улочкой, точно в непреодолимом желании сомкнуть свои каменные объятия в удушливом захвате. Жуткое ощущение, надо признать. Вообще, ему никогда не нравились города Северных земель, где властвовали серость и монументальность, создавая в совокупности бесконечно депрессивное состояние. При каждом посещении этих земель, будь то бывшие территории Священной Римской Империи, или еще выше на север, хотелось только одного — как можно быстрее помахать им ручкой. Нынешняя поездка исключением не стала. Еще на подлете к городу, в иллюминаторе Пабло увидел плотную серую пелену, укутавшую город непроницаемым покровом. Настроение тут же ухнуло сильно вниз, а сердце сковали холодные стальные тиски. Сейчас же, находясь не наверху в небесах, а вполне себе внизу, на земле и вовсе хотелось совершить смертный грех самоубийства.

Дьявол.

Пабло скривился, когда они свернули на более широкую улицу, где со старыми трехэтажными домами соседствовали современные высотки из стали и стекла, выглядевшие все равно такими же серыми. Сидящий рядом парижский инквизитор понимающе хмыкнул.

— То еще уродство, да?

Пабло не стал отвечать на явно риторический вопрос. Не то настроение. Особенно когда понимаешь, что впереди еще несколько долгих часов нахождения посреди общей серости, и общение с такими же серыми и холодными людьми. Одно хорошо — никто здесь не станет распахивать объятия в притворной радости. Не тот народ. Люди здесь суровые и прямолинейные. Те самые качества, которые Пабло очень ценил.

Автомобиль сделал круговое движение вокруг площади Педро Николаса со стометровой скульптурой святого, держащего в одной руке крест, а в другой горящий факел, и устремились по широкой улице, ведущей к зданию магистрата. Городская ратуша представляла собой двухэтажное здание с примыкающей сбоку башней, где наверху развевался герб Кельнского архиепископства. Само здание обрамлялось арочными колоннами и десятками скульптур святых, которые согласно местному преданию, покровительствовали городу. Портило общее впечатление только одно — ратуша, несмотря на все свое архитектурное великолепие, была такой же серой, как и все в этом городе. Хотя, чего мелочиться — не только городе, но и всей территории. Понятно, почему именно здесь находились истоки Темных Времен, и почему германские земли единственная территория в Империи, где до сих пор, спустя уже полтысячи лет, так и не восстановили хотя бы формально светскую власть: городами по-прежнему управляют священники, а территориями — епископы. И Пабло очень надеялся на отсутствие каких-либо изменений еще пару десятков тысяч лет. Они здесь не нужны. Чуть дай послабление, и свободолюбивый народ начнет требовать большего. Пойдешь на уступки, и неминуемо начнутся брожения, а там и до новой Темной эпохи рукой подать. А, оно надо? Ни разу. Значит, кидаем в огонь любые мысли об изменениях на этих землях. Если же епископы начнут сдавать свои позиции, их место всегда может занять Конгрегация. А, уж Инквизиция спуску точно не даст.

Служебная «Санта-Мария», принадлежащая Кельнскому отделению Конгрегации, чей представитель встречал их в аэропорту, подкатила к главному входу ратуши.

Не дожидаясь от водителя стандартного уведомления о прибытии, Пабло открыл дверцу и выбрался из внедорожника. Его спутник, парижский инквизитор второго ранга Антуан Дюбуа последовал за ним, на ходу поправляя воротник черной сутаны.

— Разве нас не должны встречать? — задал тот вопрос, поднимаясь по ступеням.

Пабло остановился у массивной деревянной двери и широко оскалился.

— Нет, поскольку я предварительно позаботился о невинной дезинформации.

— Да? Какой?

— Очень невинной. В ратуши нашего появления ожидают лишь после обеда.

— Неожиданность — лучший союзник, да?

— Ага. — Пабло толкнул тяжелую дверь, переступая порог ратуши. — Мы ведь всего лишь хотим устроить бургомистру приятный сюрприз…

Внутри царил полумрак: имитирующие старинные факелы- светильники на стенах давали слишком мало света, чтобы полностью разогнать темноту в довольно-таки большом холле, переходящим в широкую лестницу, ведущую на второй этаж ратуши. Путь впереди преграждал турникет, размещенный прямо за прямоугольной рамкой металлоискателя. Справа турникет упирался в каменную стену, а слева находилась кубическая кабина с затемненными стеклами. Не останавливаясь, Пабло прошел арку металлоискателя — та разразилась недовольным писком, после чего замигала красными лампочками, расположенными по контуру. Не обращая внимание на поданный сигнал, инквизитор сделал еще шаг и нетерпеливо толкнул поручень турникета. Тот почему-то не захотел открываться. Пабло дернул еще раз и не получив желаемое, замахал руками перед затемненным стеклом, за которым должен был находиться охранник. И, скорее всего, не один. Долго ждать не пришлось. Спустя всего несколько секунд дверца кабинки открылась и оттуда показался невысокий, однако весьма широкоплечий мужчина в черной форме и висящей за спиной винтовкой. Хмуро оглядев посетителей, он также мрачно поинтересовался:

— Вы куда?

Пабло уставился на него не менее хмурым взглядом. Судя по различительным знакам на рукавах формы, тот относился к городской страже. Обычно ее представители не отличались хорошими умственными способностями. Похоже, этот персонаж к исключениям не относится. Можно не признать его спутника — Антуан Дюбуа, одетого в обычную священническую сутаны, однако сам Пабло был в традиционном для инквизитора темно-бордовом балахоне с капюшоном, черным поясом и свисающим на груди крестом — а так могут одеваться только представители Конгрегации, поскольку если кто-то еще, не имеющий прав вырядится в подобную форму, то самым счастливым исходом можно будет считать сотню плетей, да год каторжных работ где-нибудь на монастырских рудниках. Потому, таких смельчаков обычно не находилось. Сейчас же получается, инквизитор вошел в здание магистрата, а стражник на входе вместо того, чтобы надлежащим образом поприветствовать и пропустить, задает вопросы. Такому поведению есть лишь два объяснения: либо стражник невероятно туп, либо в Кельне перестали бояться Инквизицию. Очень хотелось надеяться на первое.

— Святая Инквизиция! — рявкнул Пабло, ткнув жетоном в виде золотого медальона, который получает каждый выпускник академии Святого Педро, становясь инквизитором. С одной стороны медальона изображена эмблема Конгрегации в виде собаки с горящем факелом в пасти, с другой распятие и личный идентификационный номер. Конечно, существовал и бумажный вариант удостоверения, типа тех, которые использует Королевская служба безопасности, но Конгрегация предпочитала сохранять древние традиции. И Пабло был с ней полностью солидарен.

— Инквизиция? — стражник побледнел и даже отступил на несколько шагов назад.

Нет, блин, сестры милосердия!

Пабло растянул губы в нехорошем оскале:

— Хочешь отправиться в застенки Друденхауса (тюрьма и штаб-квартира Кельнского подразделения Инквизиции, прим. авт.) по обвинению в неуважении к представителю Конгрегации?

— Я… я… — стражник стал совсем, как чистое белоснежное полотно. — Нет, отче… Я просто…

— Турникет открой!

— К-конечно… — представитель городской службы безопасности кинулся обратно в кабинку, хотя на электронной панели турникета уже загорелась зеленая стрелочка. Видать, сидящий внутри стражник оказался немного сообразительней.

Толкнув створку, Пабло твердым шагом зашагал к лестнице. Насколько ему было известно, кабинет бургомистра находился на втором этаже, а сам глава города уже прибыл в ратушу. Во всяком случае, так ему сообщил Кельнский обер-инквизитор на экстренном дистанционном совещании, пока они ехали от аэропорта к ратуше. Ладно, посмотрим насколько хорошо местные инквизиторы выполняют свою работу.

По пути к кабинету бургомистра им встретились два стражника, тут же отступившие в сторону и несколько городских чиновников, шарахнувшись в сторону при одном виде темно-багрового балахона и болтающегося на груди жетона, который Пабло после инцидента на входе, нацепил поверх креста. Выходит, тупыми здесь были лишь те двое на входе, остальные более-менее вовремя анализировали полученные с помощью зрительного аппарата данные. Не все так плохо, однако…

Кабинет отца Карла, занимающего с прошлого года должность бургомистра, отыскался довольно быстро. Он находился в самом конце северной стороны здания. Темную дубовую дверь с золотой табличкой оповещающей о должности хозяина кабинета Пабло раскрыл без предварительного стука. Сидящая за боковым от входа столом монахиня в сером одеянии с белым крестом на груди, подняла недовольное лицо, правда изменившееся за какую-то долю секунды.

— Отец…

— Красс. Пабло Красс, инквизитор первого ранга и особополномочный представитель Конгрегации. — Пабло не стал отвечать взаимностью на заискивающую улыбку монахини, и указал на стоящего рядом напарника. — Это отец Антуан Дюбуа, инквизитор второго ранга. Мы пришли к бургомистру. Надеюсь, у нас не возникнет сложности попасть к нему на прием… — он выразительно приподнял брови.

— Сложности… — монахиня растерянно посмотрела в стоящий на столе экран ноутбука. — Нет, я думаю… У него сейчас совещание с торговыми Домами Кельна, но…

— Они подождут. — Пабло развернулся и ткнул пальцем в находящуюся слева светло-коричневую дверь, сильно уступающей по презентабельности входной. Здесь даже таблички не было. — Сюда?

— Да, но…

Дослушивать возражение молодой монахини Пабло не стал. Толкнув дверь, он вошел внутрь. Кабинет оказался весьма светлым, благодаря панорамным окнам, выходящим на небольшой сад с прудом и просторным. Бургомистр сидел в кресле за огромным столом, а перед ним на креслах сидели еще пять человек. Те самые представители, а может и главы торговых Домов. Пабло было как-то плевать. Их все равно здесь не будет спустя пары десятков секунд.

— Инквизитор первого ранга, Пабло Красс! — объявил он, подходя к крайнему креслу, отделанному красной кожей и выразительно посмотрел на сидящую даму в темно-синем платье. Та испуганно икнула, а до того слегка бледное лицо пошло красными пятнами. Похоже она решила, что он пришел по ее душу. Пабло отрицательно покачал головой и кивнул в сторону двери, куда уже спешно выходили остальные гости бургомистра. Дама облегченно выдохнула, перекрестилась и почти выбежала из кабинета. Стоящий у выхода Антуан закрыл дверь.

— Ну вот, едва ли не до смерти испугали моих гостей… — отец Карл, одетый в простую черную сутану поднялся на ноги, явно намереваясь выйти из-за стола для приветствия.

Жестом руки Пабло остановил бургомистра.

— Сядьте, отец. Думаю, вы прекрасно осведомлены о целях нашего визита, верно?

— Мне передали ваш запрос…

— Отлично. — Пабло уселся в кресло. Антуан так и остался стоять у двери, контролируя вход от нежелательных посетителей. — Выходит у вас было достаточно времени для подготовки всех интересующих меня материалов.

— Время-то было… — бургомистр неопределенно повел плечами.

— И?

— И, ничего. — отец Карл развел руками.

— То есть?

— Вас интересуют видеозаписи с камер наблюдения внутри ратуши в тот день, когда эмм…

— Когда наружная камера с установленного через дорогу банкомата засекла выходящих из этого самого здания беглых преступников. — Пабло специально лязгнул металлом, с удовольствием наблюдая за тем, как подрагивает веко отца Карла. Дело не в том, что ему нравилось производить устрашение — оно не было самоцелью. Дело в другом. Практика показывала, как слишком мягкий подход приносит впоследствии куда больше работы, а порой и вовсе стоит успеха в производимых следственных действиях. Потому, лучше перегнуть палку, чем недогнуть и потом пожинать горькие плоды. — священник-педофил Артуро Гати, пастор-учитель, лидер крупной секты и террорист Данте Пеллегрини, и…

— Я знаю, знаю… — отец Карл замахал рукой. Не очень вежливо с его стороны, перебивать инквизитора. Пабло нахмурил брови и уставился на священника. Тот судорожно сглотнул.

— Простите, отец…

— И возможная пособница их обоих, Анжелина Кустас. Очень интересная компания на ступенях ратуши, не находите?

Отец Карл съежился, и что-то неразборчиво пробормотал.

— Потому нас конечно же сильно интересует цель их визита в магистрат. С кем они встречались, что говорили, куда смотрели и все в этом духе, понимаете, да?

— Да, конечно.

— Вот и славно. — Пабло широко улыбнулся. Вполне дружелюбно, но бургомистр почему-то побледнел. — Так, вы подготовили записи? Или может уже сами их просмотрели, и готовы нам помочь в расследовании?

— Понимаете… — глаза отца Карла забегали по сторонам, точно ища нужные слова на стенах и потолке. — У нас возникли проблемы…

— Вот как? — Пабло перестал улыбаться и максимально холодно взглянул на священника. Ему еще с детства не нравилось слово «проблемы». — Какого рода проблемы вы имеете в виду?

— Ну… эммм…

— Отец Карл, — инквизитор подался вперед, заглядывая в продолжающие бегать серые глаза бургомистра. — вы тратите мое время, понимаете? А, я очень не люблю потраченного впустую времени. Кто мне его вернет? Вы?

— Я…

— Говорите! Что за проблема у вас возникла с выполнением такого простого задания?

— Камеры…

— Что с ними?

— Они… кхм…

— Отец…

— Они не работали! — эти слова бургомистр практически выкрикнул, после чего съежился будто в ожидании удара.

Пабло окаменел, переваривая информацию. И чем больше он думал, тем сильнее не нравилась сложившаяся ситуация.

— Поясните!

— Конечно! — отец Карл повернул монитор, стоящего на столе компьютера так, чтобы сидящий инквизитор мог увидеть картинку. Хотя на деле там оказались лишь черные прямоугольники. — Понимаете, в тот день у нас проводились профилактические работы. — священник отчаянно зажестикулировал руками. — Я не знал. Честное слово. Я вообще с этими работами никак не соприкасаюсь. Подобными вещами занимаются другие. Вчера же, когда я получил запрос от Друденхауса, то и обнаружилось…

— Вот как? — Пабло оскалился в нехорошей улыбке. Священник вжал голову в плечи, словно ожидал удара именно по голове. — Профилактические работы, значит?

— Ну да… Мы их проводим…

— Да? И, с какой периодичностью?

— Ну… Я не знаю… Я же говорю…

— Выходит, в тот день у вас полностью отсутствовала система внутреннего наблюдения?

— Нет, речь идет лишь о временном отрезке в полтора часа. Обычно этого времени достаточно для тестирования, проверки и других работ…

— Как и для того, чтобы скрыть цель визита врагов Церкви.

— Нет! — священник даже подскочил на месте. — Я ведь…

— Заткнись! — рявкнул Пабло, больше себя не сдерживая, и поднялся на ноги. Сделав шаг к столу, инквизитор навис над трясущимся от страха священником. — Знаешь, что я нахожу весьма интересным: один из самых разыскиваемых преступников Империи появляется здесь, в магистрате, и после происходит нападение на наш конвой, а все камеры внутри здания оказываются выключенными. Все до одной, так? Значит одно из двух: либо схема профилактических работ так удачно совпала с интересующим нас временным отрезком, либо кто-то здесь с еретиками заодно. Хотя такое глупо предполагать, ведь никто из вас ни за что не стал бы с ними сотрудничать, в особенности вы, неправда ли?

— К-конечно…

— Ага. Я так и думал. — Пабло выпрямился и обвел рукой помещения, подразумевая под жестом все здание городской ратуши. — Мне нужен список всех, кто находился в здании на тот самый период, когда так благополучно не работали камеры. С этим тоже возникнут сложности?

— Нет, — отец Карл отчаянно замотал головой. — Конечно же нет.

— Отлично.

— Они здесь. — бургомистр ткнул пальцем в монитор.

— Так чего ждем?

— Да! Да! — отец Карл закивал, а его пальцы забегали по клавиатуре. — Сейчас, открою рабочие табели… Поймите, отец, я…

Пабло не слушал бормотанье перепуганного священника. Тот уже был трупом. В политическом, конечно плане. После такого прокола, на нем останется черная метка подозрений в связях с еретиками, а с подобной характеристикой ничего хорошего отцу Карлу не светит. Архиепископ Кельнский по рекомендации Инквизиции уже сегодня снимет священника с должности бургомистра, а затем, решением Церковного суда его отправят в какой-нибудь монастырь, причем скорее всего, находящийся вне цивилизованных европейских территорий. Где-нибудь на Восточных землях, граничащих с Российской Империей, либо в заокеанские колонии.

Подойдя к явно скучающему напарнику, Пабло тихо, чтобы его не услышал бургомистр, сказал:

— Свяжись с Друденхаусом. Пусть высылают группу к ратуше, а еще одну группу держат наготове. Всех, кто окажется в списке необходимо оперативно доставить в штаб и допросить. Кто-то из сотрудников магистрата явно в связи с «Детьми Виноградаря», и мы должны выяснить, кто.

— Понял. — Антуан кивнул, достал разработанный специально для Конгрегации Научными Орденами телефон, сильно отличающийся характеристиками от тех устройств, какие Инквизиция одобрила для распространения в широкие людские массы, и вышел из кабинета. Пабло же остановился у длинного, от стены до стены шкафа, заполненного различными книгами. Большую часть занимали различные богословские труды написанные, как до Темных Времен, так и после, однако помимо них инквизитор увидел несколько книг протестантских авторов, а также с десяток томов исламских богословов. Если бы отец Карл не был священником, только одно наличие подобной литературы хватило бы для ареста и весьма пристрастного допроса.

— Изучаете ислам? — Пабло вытащил один из томов, в зеленой обложке с арабской вязью. — Мизан аль-Кубра, авторство Абду -ль-Ваххаб аш-Шарани — прочитал инквизитор, пролистнул несколько страниц и поставил книгу обратно. Отец Карл все это время наблюдал за его действиями с широко раскрытыми в явном изумлении глазами.

— Вы знаете арабский? — наконец сумел тот выдавить вопрос.

— Арабский, — подтвердил Пабло и усмехнулся. — кроме него знаю персидский, славянский, османский и еще десятки разных языков.

— Ох! — во взгляде священника промелькнуло что-то походившее на едва ли не благоговение.

— Так, как насчет ислама? — Пабло провел рукой по толстым томам, отметив про себя, что на них не было толстого слоя пыли, какой наблюдался на полках со схоластикой и трудами Отцов Церкви. — Вы слишком далеко находитесь от границы с Османской Империей, для подобного интереса, не находите?

Отец Карл пожал плечами.

— Мне просто интересно. Вот и изучаю в свободное время.

— Хм… — Пабло хотел прокомментировать само наличие свободного времени у бургомистра и священника, но в этот момент у него зазвонил телефон.

Сунув руку в карман брюк под балахоном, инквизитор посмотрел на экран спецмобильника. Вызов шел из Толедо. Если быть еще точнее, из алькасара. Пабло ощутил, как в области груди тяжелой каменной плитой опустилось предчувствие беды. Ожидать чего-то хорошего от подобного звонка можно с тем же успехом, как раскаяние Кальвина в его заблуждениях. Французский реформатор, как известно, не раскаялся. Вот и звонок ничего хорошего не принесет.

С тяжелым сердцем Пабло поднес трубку телефона к уху.

— Слава Христу Царю! Я слушаю!

Глава 5

Священная Католическая Империя.

Миланское герцогство.

Милан.

Базилика святого Назария.

09:44.

Мануэла Де Лука судорожно сжимала в руках деревянное распятие, ощущая, как по спине медленно стекают струйки холодного пота, а сердце стучит слишком громко, нарушая благоговейную тишину, царящую в древней церкви, построенной святым Амвросием еще в четвертом веке. Подумать только — столько лет, столько веков, столько событий, а Святые, покровительствующие базилике сумели ее сохранить. Вообще, в Милане больше сотни различных соборов, среди которых конечно же особо выделялся Собор Рождества Девы Марии, чьи размеры и великолепие потрясали до глубины души. Именно там находилась кафедра архиепископа, и именно этот собор был ближайшим к ее дому. Правда, добираться до базилики святого Назария особых сложностей не возникало — минут пятнадцать на автомобиле, по окружным улицам с разрешенным проездом, или десять минут неспешной пешей прогулки. Обычно Мануэла выбирала второе. Как и сегодня. Вообще, она любила ходить пешком, особенно когда погода была благосклонна к городу, купая тот в лучах теплого солнца. В такие дни, Мануэла во время дороги до базилики на утреннюю мессу молилась святым, прося у них помощи, заступничества и поддержки. Правда сегодня все было несколько иначе. Мануэла не могла молиться, не могла радоваться, не могла ощущать то, вдохновляющее и окрыляющее чувство Божьего присутствия. Она могла только одно — скорбеть. На самом деле, ей очень хотелось расплакаться, вот только слезы никак не хотели появляться. Сердце сковало в железных тисках, причиняя тяжелую удушливую боль.

Обреченным взглядом Мануэла скользнула по деревянным рядам скамеек, устремляющихся к алтарю. Людей, как всегда не особо много. Посещение утренней мессы в будний день не являлось обязательным, хотя и поощрялось. Особенно, если учитывать, что Церковь до сих пор ограничивает временное начало рабочего дня, не позволяя производству и торговым Домам заставлять людей работать во время мессы — будь то утренняя служба, или вечерняя. По крайней мере, закон распространялся на те должности, которые не требовали непрерывного рабочего процесса. Хотя де-факто закон уже давно игнорировался, поскольку и взыскание за его нарушение не являлось чем-то серьезным. Другое дело, Воскресный день. Тут за нарушение можно было и в застенки Инквизиции угодить. Как и за ее вчерашний грех…

Мануэла едва сдержала рвущийся из груди стон, от воспоминаний вчерашнего дня. Нет, ее страшило не столько возможное наказание, как сам факт греховного падения. Она ведь не хотела этого. Вернее, не совсем так… Господи, как же сложно… Мануэла дорожила отношениями со Христом, и потому старалась каждый день бывать на мессе, приступать к причастию, исповедоваться и, хотя бы раз в месяц встречаться с духовником. И дело не в желании заслужить спасение, или показать свою религиозность — напротив, именно поэтому она и посещала тихую не особо приметную базилику, желая оставаться незамеченной. Дело в другом — она действительно дорожила верой, Христом и чистой святой жизнью. Однако вчерашний день все перевернул… Хотя правильней будет сказать — перечеркнул.

Вслушиваясь в тихий голос прихожан, молящихся молитвой святого Розария, Мануэла проследила взглядом за вошедшими мужчинами в простых коричневых хабитах с поясом из веревки с тремя узлами, относящие их к Ордену меньших братьев. Один из монахов держал в правой руке довольно объемную сумку, двое других несли толстые книги. Мануэла всмотрелась пристальней. Незнакомые лица… — она начала посещать базилику три года назад, практически сразу, как переехала из Венеции в Милан, и делала это на регулярной основе. Два-три раза в неделю, как минимум. Бывало и каждый день. Однако ни разу не видела этих братьев — смуглые лица, темные брови, хмурые сосредоточенные лица — испанцы что ли? Впрочем, встретить незнакомых монахов, или священников не такая уж и редкость. Все же, Милан не провинция, а столица герцогства, где более сотни разных церквей, часовен и с десяток крупных монастырей. Всех священников, дьяконов и монахов попросту не запомнить, не говоря уж о тех, кто только начинал новициат или первые ступени формации. Особенно, если участь тот факт, что многие переезжают с места на место, не задерживаясь в одном городе более двух-трех лет.

Один из троицы прошел по центральному проходу нефа и опустился на колени перед алтарем, и находящейся за ней Дарохранительницей. Двое других, тот что с сумкой и толстой книгой, сильно походившей на мессал, спустились по крутой лестнице в крипту. Для себя Мануэла сделала заметку — обязательно познакомиться с ними после мессы: узнать, откуда они и как долго будут в Милане. Все же, всегда интересно заводить новые знакомства, а иногда весьма полезно.

Мануэла тяжело вздохнула, глядя как дверца исповедальни открылась и оттуда вышел молодой парень, служащий министрантом в этой базилике. Теперь ее очередь. Мысленно перекрестившись, Мануэла вошла в полутемное помещение и опустилась на колени перед решетчатой перегородкой за которой сидел священник.

— Слава Иисусу Христу! — она приложила руки к груди, ощущая, как сильно бьется сердце, готовое вот-вот вырваться наружу.

— Вовеки веков! — отозвался священник.

— Отче, я хочу исповедаться.

— Истинное и праведное желание. Господь да будет в сердце твоем, чтобы искренне исповедать грехи от последней исповеди…

— Моя последняя исповедь была две недели назад. С тех пор мои грехи таковы: дважды я в сердце испытывала зависть к моей подруге; один раз сказала неправду, прекрасно осознавая, что говорю ложь, и для чего ее говорю; три раза испытывала раздражение и один раз сказала скверные слова; еще один раз пожелала в сердце зла для другого человека, и… — Мануэла запнулась, чувствуя, как полыхают ее щеки. Священник не стал подгонять, терпеливо ожидая продолжение. — и еще… эмм… вчера так получилось, что… что я нарушила шестую заповедь… я… у меня… в общем, с человеком, которого я люблю и у нас есть какие-то отношения… я понимаю, что так не должно быть, но… это случилось, и я искренне раскаиваюсь в совершенном грехе… это все грехи, которые я помню за данный период.

Мануэла замолчала, с внутренним трепетом, ожидая реакции священника. С минуту тот молчал, затем протяжно выдохнул.

— Вы понимаете, что интимная связь вне брака тяжкое преступление, за которое законами Империи предусмотрено вполне себе реальное наказание?

— Да, понимаю… — эти слова Мануэла прошептала, сильно сомневаясь, что ее услышали.

— Церковь с самого Ее основания Христом учила, продолжает учить и будет учить до пришествия Спасителя, что половой акт должен иметь место исключительно в браке; вне брака он всегда представляет собой тяжкий грех и отлучает, как от Причастия, так и от самого Христа. Еще Святой Апостол Павел, говорил: «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела; а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли вы, что тела ваши суть храм живущего в вас Духа Святого, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?». Для вас понятен смысл слов Святого Павла?

— Не знаю… Не совсем…

— Храм. Ваше тело — это жилище для Святого Духа. Святой Дух не приемлет мерзости греховной жизни. Блудом же вы оскверняете место, где обитает Святой Дух. Это если говорить совсем простым языком, однако смысл думаю понятен…

— Да, отец. Я поняла.

— Хорошо. Ты раскаиваешься в грехе?

— Да, отец. Искренне раскаиваюсь.

— Отношения с молодым, эмм… или не совсем молодым человеком… На каком этапе отношений вы находитесь?

— Я… — щеки Мануэлы запылали еще сильнее, а к глазам подступили слезы. — Я не знаю… Мы познакомились два месяца назад… Несколько раз мы гуляли по городу, один раз совместно обедали… Вчера вот, мы остались одни у него в поместье…

— Понятно. Вы разговаривали о венчании?

— Нет. Он эту тему не поднимал… А, я… как-то постеснялась заговаривать о венчании первой…

— Хм… — священник издал неопределенный звук и на минуту замолчал, очевидно погрузившись в раздумье. — Вот что я скажу: вы должны поговорить с вашим ухажером, и поговорить очень серьезно. В вашей ситуации есть два пути: первый, узаконивание отношений через Церковь, посредством венчания, и второй, прекратить ваши встречи. В противном случае, искушения будут лишь возрастать, и закончиться история может достаточно плохо. Да и встречаться ради просто встречаться — какой смысл? Церковь учит, а на том и выстраиваются Имперские законы, что отношения должны возникать из интенции (намерения, прим. авт.) создать семейный союз, благословенный Богом. Все остальное — от дьявола, поскольку ведет ко греху.

— Да, я прекрасно осознаю это…

— Вот и славно. Для себя лично подумайте, что важнее: временное греховное удовольствие, или живые отношения со Христом, возможность приступать к Причастию и полная внутренняя гармония, от нахождения в единении с Церковью и святыми? Думаю, ответ для каждого христианина тут очевиден. Бывают конечно падения, как в вашем случае, однако падение на то и падение, что не равно закономерности. Святой Петр, на котором Христос основал нашу Церковь трижды отрекся от Спасителя, но раскаялся. Бог же, не только и не столько Судья, как добрый любящий Отец, ожидающий нас с распростертыми объятьями. То, что вы сразу же пришли на исповедь, действительно свидетельствует о вашем глубоком раскаянии, потому в качестве епитимьи вам нужно будет сделать следующее: в течении месяца держать пост, на хлебе и воде, каждый день молиться десять раз Отче наш и Аве Мария, и в течении года совершить паломничество к Терновому венцу нашего Спасителя, хранящегося в капелле Сент-Шапель в Париже, хорошо?

— Да, конечно!

— Хорошо. Тогда еще раз скажите Христу о своем раскаянии.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную!

За перегородкой Мануэла увидела, как священник поднял руку:

— Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына своего, примеривший мир с Собою и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Вслед за священником, Мануэла осенила себя крестным знаменем, ощущая, как по щекам бегут слезы, а на сердце появилась необычайная легкость.

— Господь простил тебя. — мягким голосом, очевидно чувствуя ее состояние сообщил священник. — Иди с миром.

— Благодарение Богу!

Мануэла поднялась на ноги и открыла дверь исповедальни, намереваясь выйти наружу. В это мгновение, пол под ногами завибрировал, а откуда-то из глубины храма послышался гулкий, все нарастающий звук. В следующую секунду неведомая сила вздыбила мраморную плиту пола, снесла удерживающую свод колонну, после чего подхватила женщину и бросила ее в сторону, сильно приложив о каменный свод базилики. Последнее, о чем успела подумать Мануэла: «она прощена, а значит можно и умереть…»

Священная Католическая Империя.

Миланское герцогство.

Милан.

12:26.

Вертолет Конгрегации завис над базиликой святого Назария, давая возможность внимательно рассмотреть место утреннего террористического акта. Пабло крепко стиснул челюсти, когда вертолет чуть спустился вниз, и он увидел груду вывороченных блоков, развороченную рядом с базиликой дорожную брусчатку, обугленные остовы припаркованных рядом автомобилей, битые стекла соседних домов и длинный ряд тел, прикрытых черным покрывалом. Квартал вокруг взорванной церкви оцепили плотным кордоном спецавтомобилей, не давая зевакам пробраться за периметр и мешать работе основных служб. С высоты Пабло видел десятки машин с проблесковыми красно-синими и сине-желтыми маячками. Представители Конгрегации, подразделения Имперской Безопасности и Герцогской стражи, согласно полученному еще в Кельне сообщению, прибыли на место практически сразу. Чуть позднее подтянулась Городская служба, занимающаяся в том числе и тушением пожаров. Правда, судя по увиденному сейчас с вертолета, толку от них оказалось немного. Большая часть автомобилей сгорели, а в базилике и тушить-то особо было нечего — взрыв принес с собой не огонь, а тотальное разрушение. Стены и свод одной из древнейших церквей сложились в груду камней, похоронив под собой и живых, и уже давно мертвых.

Дьявол!

— Спускаемся! — прокричал Пабло в микрофон, закрепленный на наушниках, позволяющие переговариваться сквозь громкий рокот лопастей и работающего двигателя.

Пилот поднял большой палец вверх, и вертолет начал медленно опускаться вниз к более-менее свободному участку позади уничтоженной взрывом базилики, на перекрестке между Виа Ости и Виа Пантано.