Бесплатный фрагмент - Неумелый приворот

I

А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить свое сердце…

Антуан де Сент-Экзюпери

На дворе стояла обычная декабрьская суббота. Зимнее солнце весело светило в окно, играя морозными узорами на стекле и так переливаясь всеми красками, что от этого блеска слепило глаза. Мы с младшей сестрой уютно прижимались к маме на большой кровати и весело щебетали.

— Мам, а какие у вас мальчики? — я проявляла любопытство, свойственное большинству четырнадцатилетних девчонок.

— Мальчики? Да обычные, как везде.

— А есть симпатичные? — я не отставала.

— На вкус и цвет фломастеры разные, знаешь такую шутку?

— Да я понимаю, но, вот, есть такие, чтоб прям всем нравились?

— Чтобы всем без исключения — таких нет. Есть, правда, один мальчик, чья популярность довольно высока.

Моя мама работает воспитателем старших отрядов в детском лагере. Ее обожают все ребята, потому что она самая замечательная, справедливая, добрая и позволяет иногда чаевничать в святая святых — комнате отдыха персонала, конечно, в ее присутствии.

— А он красивый? А как его зовут? — Лизе тоже стало интересно.

— Зовут Егором, а понятия о красоте у каждого свои. Темные волосы, карие глаза, курносый нос — девочкам нравится. Не исключено, что его обаяние заключается в умении играть на гитаре и петь. Кстати, у Егора довольно интересный голос, я такой еще не встречала у мальчишек его возраста.

— Интересный — это какой? — сестра продолжала пытать маму.

— Не знаю даже, как вам объяснить… Такой бархатистый баритон.

Лиза закивала головой, как будто что-то в этом понимала. Мне даже стало смешно, потому что сама я понятия не имела, как должен звучать «бархатистый баритон». Но взглянуть на этого супер-популярного парня не отказалась бы, поэтому на всякий случай поинтересовалась:

— А фото у тебя нет?

Мама задумалась на мгновение, потом встала и вынула из шкафа небольшой фотоальбом.

— Та-а-ак… где-то мы тут делали групповые снимки осенью, он должен на них быть. А, вот, нашла! — с этими словами она вернулась и положила перед нами фотографию с изображением шести мальчиков во главе с ней самой, ткнув указательным пальцем в одного из ребят:

— Это Егор.

Мы с Лизой подскочили и склонились над снимком.

— Ой, правда, красавчик! — взвизгнула сестра и даже хлопнула в ладошки.

Я разглядывала парня и не понимала, чего же в нем такого особенного, может, и правда дело в его волшебном голосе? На меня лично никакого впечатления этот Егор не произвел: огромная, черная как смоль, челка закрывала половину лица; хитро смотрел сощуренный на солнце глаз; рот растянулся не то в улыбке, не то в усмешке. Мы, как говорится, красивее видали!

Так уж получилось, что мой круг общения состоял преимущественно из парней, и в нашей компании имелись ребята на любой вкус. А я была «неправильная девочка» — платья не носила, плакатами любимых кумиров стены комнаты не обклеивала, любовью, и тем более какими-то там отношениями, не интересовалась. Так, встречалась пару раз с кем-то, принимая ухаживания, сдобренные шоколадками и разбавленные поцелуями. Но о каком-то большом и светлом чувстве речи не шло — рядовое любопытство и ничего более.

Вообще, если задуматься, иногда создавалось впечатление, что меня попросту подбросили в эту интеллигентную семью, где мама — педагог, папа — стоматолог, сестра — ученица младших классов международного лицея. И только Ксюша учится в обычной школе. А почему? А все потому, что когда я пошла в первый класс, в радиусе нескольких десятков километров не было ни одного навороченного учебного заведения. При появившейся возможности перевестись в лицей к младшей сестре, я вдруг взбунтовалась и уперлась «рогом в стену», наотрез отказавшись покидать привычную обстановку и свою чокнутую одноклассницу Софию, с которой мы, образно выражаясь, «срослись душами».

К восьмому классу меня и вовсе настиг кризис переходного возраста, и я завела дружбу с целой компанией старших парней, втянув туда же свою Софу. С тех самых пор девочка Ксюша из приличной семьи начала бегать по крышам высоток, исследовать подвалы и знакомиться с алкоголем. В общем, в семье не без «такого родственника».

— А я могу с ним подружиться? — прервал мои размышления тоненький голосок сестры.

— Лизка, дурёха! — я дернула ее за косичку. — Тебе всего одиннадцать, куда лезешь?!

Сестра обиженно надула щеки, но уже через мгновение мы помирились, и отправились на кухню пить чай.

Прошла неделя, приближались выходные, в которые у папы в больнице намечалась ночная смена. В эти же дни маме выпадало дежурство в лагере, поэтому она приняла решение взять меня и Лизу с собой.

Ранним морозным утром мы втроем ехали в электричке, стуча от холода зубами. Поездка в час и сорок минут в неотапливаемом вагоне основательно испортила нам настроение. Но едва мы ступили на перрон, как зимнее волшебство очаровало наши с Лизой детские души, и все раздражение вмиг улетучилось.

За городом светило солнце, снег переливался и искрил, в предновогоднем воздухе трещал мороз. Каждая веточка, каждая иголочка покрылась инеем, отчего казалось, будто кто-то разлил повсюду белую краску. И от этой нестерпимой девственной белизны невозможно слепило глаза, наполняло легкие свежестью и чистотой. Через несколько минут каждая волосинка на наших лицах — брови, ресницы, челки — все покрылось инеем. Мы стали похожи на маленьких Снегурочек!

Быстрее быстрого мы добрались до лагеря и, оказавшись в теплой комнате персонала, разомлели… Горячий чай с пряниками вернул хорошее настроение, и во мне пробудилось любопытство. Пока мама с Лизой отогревались, я отправилась изучать обстановку.

Медленно двигаясь по коридору, я рассматривала информационные стенды и заглядывала в палаты. Детей не было — время завтрака. И вдруг послышался дикий топот, как будто взбесившийся табун лошадей вырвался из загона. Галдящая волна хлынула из столовой в палаты. Невероятно, как в этом маленьком коридоре поместилась такая толпа детей! Его я увидела сразу, потому что такого парня просто невозможно не заметить — эти волосы, цвета воронова крыла, небрежно спадающая на глаз челка, маленькое серебристое колечко, поблескивающее в мочке левого уха, этот бархатный, пробирающий до самых глубин души голос, разносящийся по коридору… Как же сильно отличается оригинал от фотоснимка, какое притяжение исходит от этого человека!

Он увидел меня, прищурил янтарные глаза и спросил:

— Новенькая?

Мысли путались в голове, я еще не могла понять, что со мной происходит.

— Нет, я дочка Вероники Георгиевны — Ксюша. Просто в гости приехала.

— Ксюша? В гости? Это хорошо.

И он расслабленной походкой направился в палату, из которой через несколько минут донеслись звуки гитары и тихое пение.

В мозгу заметались мысли: «Боже… Что же это? Как такое возможно? Разве бывает, что живешь себе спокойно почти до пятнадцати лет, а потом вдруг, бах! — и ноги ватные, сердце выпрыгивает, в горле пересохло?!» Я тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение, и пошла к маме.

Спали мы втроем в комнате персонала, благо там было два дивана — поменьше для мамы, побольше — нам с сестрой. Ну, как «спали» — мама с Лизой отрубились за несколько минут, а я раз за разом прокручивала в памяти нашу встречу с Егором, его голос, его слова, взгляд… Всего несколько ничего не значащих фраз, но сердце сладко замирало при воспоминаниях о его чарующем тембре. Уснула только под утро, когда за окном уже стало светать.

Так началась история первой любви. Если бы я только знала, чем она обернется в моей жизни.

II

Прошло две недели, в течение которых я не находила себе места и придумывала способы снова увидеть этого парня, а еще лучше — познакомиться.

Мои бесконечные гулянки по чердакам и подвалам, которые неизменно сопровождались распитием алкоголя и нецензурными словечками, значительно сократились. Захотелось стать хорошей и правильной, потому что только таким девочкам добрый Дедушка Мороз дарит лучших мальчиков. Для меня же, самым желанным подарком, несомненно, стал бы Егор.

Новогодние праздники пролетели, как один день. Первый раз в жизни я не придала особого значения этому событию, поскольку все мои мысли занимал только один вопрос — как снова увидеть Егора?

Наконец, маме снова выпало дежурство на выходные. Это был отличный шанс, который я просто не имела права упустить. Само собой, вечером я вцепилась в эту идею обеими руками.

— Мамочка, можно я поеду с тобой? — несмотря на то, что я говорила спокойно, глаза предательски блестели.

— Так папа же дома, зачем тебе тащиться? — мама удивленно подняла брови.

— Просто. Хочется на природу, я же не помешаю.

— Просто? — прищурившись, мама посмотрела на меня с улыбкой, словно о чем-то догадывалась. — Хорошо, поехали. Но, имей в виду, вставать рано.

— Не вопрос.

Вечером я долго и придирчиво выбирала гардероб. Хотя, из чего можно было выбрать — потертые джинсы и бесформенный свитер — я не относилась к шмоточницам. Миссия спасения ситуации отводилась любимым духам, моему тайному оружию — тонкий цветочный шлейф, такой нежный и юный аромат, щедро врученный лучшей подругой мне на день рождения. Главное, ничего не забыть — расческа, блеск для губ, мятное драже для свежести дыхания — все эти мелочи, по моему мнению, являлись непременными атрибутами юной особы, задумавшей охмурить самого желанного парня лагеря.

Почти два часа в электричке уже не кажутся такими мучительными, ведь я еду к нему. Увижу, а может, даже прикоснусь…

Добравшись до места, мне пришлось долго отогреваться — замороженные ноги и руки ужасно чесались, щеки и нос так покраснели, что я стала похожа на смешную советскую матрешку. Забравшись с ногами на диван, я укуталась в плед и слушала музыку по радио. Вдруг в дверь тихонько постучали.

— Войдите!

— Ой, Здрассьте, а Вероники Георгиевны нет?

— Нет, мама на втором этаже.

— А тебе тут одной не скучно?

Я молчала, восстанавливая внезапно сбившееся дыхание. Ведь мне с первого звука стало ясно, кто стучит в дверь, иначе как объяснить зашедшееся сердце? Чувствовала!

В дверном проеме маячила знакомая, и уже до боли родная голова с лукавыми карими глазами, озорной улыбкой и курносым носом. Егор! Конечно, только он мог так спокойно прийти к маме на чай, зная, что она его не прогонит.

— Мне не скучно, я слушаю музыку! — Мой голос прозвучал резче, чем хотелось бы.

— Давай вместе слушать.

Тут показалась еще одна голова.

— Егор! Ну, ты чё там?

— Отвали, Горына, я с девушкой беседую!

В комнату шагнул смешной вихрастый и плечистый парень.

— Я Пашка, а это — вихрастый указал на внезапно материализовавшегося рядом веснушчатого голубоглазого брюнета — это Дрон, ну тобишь Андрей. Мы вообще за Егором.

Парни устроили такой галдеж, что я невольно начала раздражаться и попросила их подождать в коридоре. Егор посмотрел на меня, хитро улыбнулся и сказал:

— Только если ты составишь нам компанию.

И я согласилась. С его друзьями, этими смешными мальчишками, мне стало как-то проще, легче дышать рядом с Егором.

Весь день ребята меня развлекали — мы поиграли в теннис, в карты, Егор с Андреем наперебой бренчали на гитаре и научили меня паре аккордов из гранджерской группы «Nirvana».

Вечером, ужиная с мамой жареной картошкой, я рассказывала о новых знакомых, стараясь как можно меньше заострять внимание на том, ради кого я сюда приехала.

— И как тебе Кри-Кри?

— Кто?

— Егора так прозвали девчонки за внешнее сходство с героем какого-то сериала.

— Ничего, обычный… — конечно, я хитрила, боясь пока признаться даже самой себе в этих неожиданных чувствах.

— А Павел с Андреем?

— Прикольные, такие веселые! Я с них уржалась, особенно Андрюха — такой хохмач, просто умора! — об этих двоих я говорила с легкостью. — Мам, а почему у Пашки такое прозвище?

— Ходит легенда, — мама сделала страшные глаза, и я прыснула со смеху, — что однажды он курил за школой и дым пошел у него из ноздрей и ушей. С тех пор и приклеилась к нему кличка «Горыныч».

— Забавно. Он не рассказывал, хотя, я ж и не спрашивала.

Мама вдруг взглянула на меня и в ее глазах заплясали озорные огоньки.

— Слушай, Ксюша, а давай вечером сходим погулять, после отбоя? Ведь сегодня Новый год по старому календарю.

— Давай. Это будет здорово!

Перед сном я решила пожелать ребятам спокойной ночи. Их седьмая палата была единственной в этом крыле. Скользнув неслышной тенью в мальчишескую комнату, я шепотом произнесла в темноту:

— Мальчики, я пришла пожелать вам доброй ночи и сладких снов.

С кровати возле двери раздался смешливый голос, похоже, Пашин:

— А поцеловать? Мама всегда меня целует перед сном.

Не знаю, что мной двигало — обычный азарт или возможность столь интимного жеста по отношению к Егору, но согласие было мгновенным. Мягкий свет коридорных ламп тонкой полоской пробивался в дверную щель, золотой нитью разрезая пространство на две части ровно по центру; за окном лежала густая темнота, не позволяя различить даже силуэты обитателей палаты. Я сделала шаг в сторону голоса, наклонилась и чмокнула теплую щеку. Со всех сторон послышался шум:

— И меня!

— И меня на ночь!

— И я не усну без поцелуя!

Я шла от кровати к кровати, легко чмокая подставленные мальчишеские щеки. Глаза постепенно привыкали к темноте и, когда я подошла к Егору, смогла довольно четко рассмотреть его лицо, на котором слишком ярко сияли глаза, и в которых я тут же растворилась. Сердце забилось, как сумасшедшее, и внезапно показалось, что все в этой палате слышат этот стук. Наклонившись, я прикоснулась губами к теплой щеке. Все тело пронзила неожиданная сладкая дрожь, приятная волна прокатилась от макушки до пяток, и до меня не сразу дошло, что он держит мое запястье, перебирая пальцами тонкий браслет. Смущенно, словно испугавшись, я одернула руку и вопросительно посмотрела на него. Молчаливым ответом стала легкая улыбка краешком губ и самоуверенный взгляд. Неужели он знает, черт побери, какие эмоции будит во мне? Надо немедленно убираться отсюда!

— Все, мальчики, спокойной ночи.

Ноги стремительно понесли меня в комнату к маме. Быстро одевшись, я выбежала во двор, крикнув на ходу:

— Мам, я на улице подожду!

Снег лежал пушистыми шапками на деревьях, скрипел под ногами, переливаясь в свете фонаря, освещавшего крыльцо и небольшую аллею. Я стояла и жадно втягивала ноздрями морозный воздух, пытаясь утихомирить рвущееся из груди сердце, хоть как-то восстановить сбившееся дыхание. Казалось, время замерло. Плавно парящие надо мной снежинки кружили голову, вытесняя оттуда все мысли.

Наконец вышла мама, а за ней… Не может быть! Прямо за ней гуськом на крыльцо вышли Андрей, Паша и Егор! Мои щеки снова запылали, губы загорели. Да что же это происходит со мной? И, кстати, как они так быстро успели одеться?

— Я взяла мальчишек, уж очень они умоляли. Ты не против? Новый год все-таки, хоть и старый, — мама улыбнулась своей шутке.

«Мама, мама… Разве я могу быть против? Знала бы ты…»

Мои раздумья прервал снежок в спину, потом еще один в голову. Ах, та-а-ак?! Ребята хотят войны, и они ее получат! Забыв, что должна быть примерной девочкой хотя бы на глазах моей родительницы, с визгом: «Ну, погоди!», я бросилась за Андреем. Мама с Егором и Пашей, которые не спешили присоединяться, остались стоять в стороне. Мы вдвоем носились как ненормальные, с ног до головы облепленные снежными комьями.

А между тем, позади нас происходил какой-то разговор, после которого Егор схватил огромный снежок и бросился за нами. Паша не отставал и залепил холодным белым шаром прямо Андрею в голову. Пока мальчишки чинили разборки, Егор подбежал ко мне и повалил в снег, удобно примостившись сверху.

— У тебя очень красивая улыбка, но ты такая мокрая — с этими словами он стал вынимать кусочки снега из моих волос, касаясь холодной ладонью лица. Как жаром обдали меня эти случайные (или же специальные?) прикосновения, и я поспешила скрыть свои чувства, с неимоверным усилием перевернув его на лопатки.

Набегавшись и навеселившись, мокрые, но довольные, мы вернулись в корпус и собрались расходиться.

— А спокойной ночи? — весело крикнул Андрей.

— Добавки не будет, ложитесь спать, — улыбнулась я.

Мама, разумеется, окончательно все поняла по моему лицу. Подойдя, она присела рядышком на диван и спросила:

— Знаешь, о чем мы говорили с ребятами, пока вы с Андреем топтали снег?

— Понятия не имею, — я абсолютно искренне удивилась.

— Я спросила, почему они не участвуют в снежной битве, а Егор уверенно ответил: «Так, Ксюше, вроде ж, Андрей нравится». Тогда я предположила, что он, с большей долей вероятности, ошибается. Два озадаченных лица на минуту замерли, а потом Егор сказал, набрав полные ладони снега: «Ну, тогда, друг, извини. В любви каждый сам за себя!

— В любви? — автоматически переспросила я.

Маме все стало окончательно ясно по моей интонации и трепету, с которым я произнесла это слово. Она ласково обняла меня и так, молча, мы просидели добрых полчаса, пока сон не укутал нас мягким покрывалом.

Утром мы уезжали домой. Ребята отправились на экскурсию с отрядом, поэтому мне не удалось попрощаться. Но я не переживала, поскольку знала, что теперь буду приезжать часто.

III

Вернувшись в город, первым делом я хотела поделиться радостью с лучшей подружкой. София — это мое все! Сев за одну парту в третьем классе, мы больше не расставались. Ей я могла доверить все свои мысли, мечты, чувства и тайны. Именно с ней мы влились в компанию старших ребят и стали там «своими в доску», с ней мы прикалывались над одноклассниками, постоянно менялись одеждой и на крови клялись друг другу в вечной дружбе.

Но за окном опускалась ночь, и единственный, кому я могла в такое время рассказать обо всем, что творилось в моей душе, был мой дневник. Обычная незаметная тетрадь, коих лежали десятки в ящике стола ученицы средней школы. Я не прятала ее, потому что родители никогда не опустились бы до чтения моих личных записей, а сестра даже при большом желании не смогла бы разглядеть мои торопливые каракули. Именно он был молчаливым свидетелем моей разгульной жизни в мальчишеской компании, он же стал свидетелем перемен, которые неизбежно начали происходить со мной после знакомства с Егором. Увлекшись подробным описанием чувств и переполнявших меня эмоций, я не заметила, как уснула.

Утром я бежала в школу быстрее ветра, ведь мне столько всего нужно было рассказать Софии! Подружка, как обычно, ждала на скамейке возле раздевалки. Ее распирало любопытство, потому что вчера вечером по телефону я, конечно же, успела забросить утку об «очень важном секрете».

— Ну?! Что там у тебя? — в нетерпении София даже привстала.

— Влюбилась!

Я сказала это, закрыв глаза и расплывшись в блаженной улыбке. Да, это произошло.

Весь, оставшийся после встречи с Егором, день и полночи я прокручивала в голове кадры минувших событий. Слышала смех Егора, чувствовала его горячее дыхание на своей замерзшей щеке, ощущала вес его тела, вспоминала эти глаза цвета крепко заваренного чая, и такой мягкий обволакивающий голос. Никогда прежде я не испытывала подобных чувств, никогда бабочки стаями не летали в моей голове, спускаясь к животу и разливаясь приятным теплом по всему телу. Впервые! Первая настоящая любовь!

По сложившейся традиции, основная доля общения между мной и Софой в школе происходила на страницах специальной тетрадочки. После того, как учителя исписали нам дневники своими замечаниями за болтовню на уроках, пришлось переходить на новый уровень обмена информацией. Учитывая нашу любовь к подробностям и деталям, ограничиваться записочками не представлялось возможным. Так появились тетради для переписок, сперва на восемнадцать листов, затем и на тридцать шесть. Мы договорились, что когда вырастем, обязательно поделим их, оставив на память, чтобы теплыми вечерами перечитывать снова и снова за чашечкой горячего напитка, погружаясь в мир нашей беспечной юности. В одной из таких тетрадок и появились почти шесть страниц описания произошедших со мной перемен.

Я в мельчайших подробностях расписала встречу с Егором и знакомство с ребятами. Чувства, которые наполняли меня при виде него, были сравнимы с ощущением, когда ты стоишь на парапете крыши высотного дома: весенний ветер, наполненный ароматами первых цветов, ласково обдувает лицо, прохладой ложась на влажные губы; перед глазами бескрайнее пронзительно голубое небо, в воздухе звенит птичий гомон, куда-то спешат люди, кажущиеся совсем крохотными с такой высоты… И ты стоишь, вдыхая полной грудью запах счастья, раскинув руки в стороны, будто крылья, готовая обнять весь мир, потому что ты влюблена.

София писала, что тоже хочет стоять на крыше высотки с раскинутыми руками и обнимать весь мир, и это нечестно, что я влюбилась, а она еще нет. А я философски отвечала, что каждому отведено свое время для счастья.

После школы я помчалась домой, не думая об уроках. Да и в школе с этого времени об учебе не думалось — какое там! Почти 15 лет — я уже большая и готова любить. Я могу любить. Я хочу любить и быть любимой!

Конечно, у меня были поклонники, с которыми мы гуляли и даже целовались. Но ни к одному из них у меня не возникало ответных и таких ярких чувств, разве что обычный подростковый интерес. А Егор… Что этот улыбчивый парень разбудил во мне? Как будет дальше? Сможет ли он полюбить меня?

Ворвавшись в квартиру и убедившись, что одна дома, я мгновенно скинула платье и побежала к большому зеркалу с целью самого критичного осмотра: невысокая, довольно стройная фигура — я придирчиво оглядела ноги и повернулась спиной — мда-а-а… попа, конечно… Недовольно хмыкнув, метнулась к ящику со швейными принадлежностями и извлекла оттуда сантиметр. Борясь с желанием втянуть живот, по-честному измерила свои объемы и огорчилась — не идеально. Я никогда не буду идеальна, увы. И хотя все говорят, что у меня самые что ни на есть аппетитные формы, до модельных параметров мне, как до луны. Сдернув резинку с волос, расправила по плечам длинные золотистые локоны и вот тут уже улыбнулась — из зеркала смотрела милая курносая мордашка с очаровательными ямочками на щеках; блестящие серо-зеленые глаза, четко очерченные бархатные губы цвета спелой малины. Я довольно чмокнула воздух и подмигнула своему отражению: «А вообще, ничего, влюбиться можно!» Повернувшись на пятках, я отправилась одеваться, потому что мы с Софией собирались сходить прогуляться, но сперва нужно было забрать сестру из колледжа.

Скорости нашего с подружкой передвижения могли бы позавидовать любые спортсмены — Лиза оказалась дома за считанные минуты, а через полчаса с работы вернулся папа. Пока мы сидели дома, я нашла то фото, которое мама показывала нам с сестрой:

— Вот он! Но здесь Егор обычный, а на самом деле он нереальный! Самый лучший!

— Ну, ничё такой, симпатичный.

— Да-а-а, симпатичный. Я первая сказала, а Ксюха его увела у меня, — заныла Лиза.

Мы с Соней прыснули со смеху.

— Увела? У тебя? Не фантазируй, мелочь! — я показала Лизе язык, а она обиделась и ушла в другую комнату.

София продолжала вертеть в руках фотографию Егора, задумчиво разглядывая.

— Слушай, ну все круто, только он-то как к тебе дышит? У вас взаимно?

— Не знаю, вроде нравлюсь. Мы виделись всего пару раз, я пока не понимаю.

— Хорошо. А как же Влад? Что ты будешь с ним делать?

Я задумалась… Хоть я и не самая хорошая девочка, но сердца разбивать не люблю.

Влад был очень привлекательным, хорошим парнем и казался самым серьезным, рассудительным и взрослым из всей нашей тусовки. Он был молчалив и категоричен: если что-то не нравилось — говорил прямо, если кто-то нравился — добивался и получал. Поскольку его выбор пал на меня, а проигрывать он не привык, в арсенал было пущено все его обаяние. Довольно быстро я заинтересовалась плечистым тихим брюнетом с почти черными глазами, четко выраженными скулами и мужской силой. Он в прямом смысле носил меня на руках при любой возможности, всегда был галантен, осторожен в обращении, нежен и добр. Мы целовались до умопомрачения, пока не затекала шея, и не распухали губы. Но он никогда не настаивал на чем-то большем, брал ровно столько, сколько я готова была ему дать. И мне не хотелось его обманывать — играть на два фронта я не умела.

— Блин, Влад. Значит, сегодня скажу.

— Ох, ты отчаянная! Не боишься?

— Чего?! Нас никто из ребят никогда не обидит, я уверена!

Это было правдой. За год, что мы вращались в этой компании, ни один из них пальцем нас не тронул. Ни разу никто не воспользовался ситуацией, хотя была пара случаев, когда нас с подружкой страшно развезло с какого-то дешевого вина. Но тогда обеих аккуратно сложили в кучку на куртках и пару часов не трогали, а потом отпаивали минералкой или молоком. Никогда бы раньше не подумала, что эти охламоны так могут.

Послышался звук отпираемой двери — пришел папа.

— Мы гулять! — крикнула я на ходу и побежала за Сонькой, которая уже скакала вниз по лестнице.

С тех пор, как мы стали тусоваться с этой сугубо мальчишеской компанией, наши вечера проходили либо в благоустроенном подвале, либо на чердаке шестнадцатиэтажного дома, в котором жил один из ребят. В подвале было круче — договорившись с дворником и получив ключи от «апартаментов», парни притащили старый диван, стол, лампу, магнитофон и постелили на пол огромный кусок линолеума. Создавалось впечатление вполне приличной комнатушки. Здесь мы сидели, играли в карты, ели и пили, кто-то отсыпался, кто-то целовался. На чердаке мы часто просто носились и играли в прятки. Каким же огромным он мне тогда казался! Иногда мы выходили на крышу, если дверь туда была открыта. Кстати, именно там Влад спас мне жизнь.

Это произошло поздней осенью.

Мы втроем пошли гулять — я, София и Влад. Никого из наших на чердаке не было, мы вылезли на крышу, а оттуда забрались в лифтовую будку. Первая зачем-то быстро влезла я, затем он, последняя лезла Софа. Пока наш рыцарь помогал даме спуститься, я решила присесть на забавный металлический пень. К счастью, свое желание я озвучила:

— Сяду на пенек, съем пирожок.

Влад обернулся и заорал так громко, что я оцепенела:

— Отойди, дура, мозг где? Смотри!

Он схватил меня за рукав и указал пальцем:

— Две тысячи вольт! Две тысячи! Ты понимаешь, что от тебя останется, если ты хотя бы дотронешься до этого?!

Я дернулась и в полсекунды оказалась снаружи. Меня колотила крупная дрожь — подумать только, сейчас я могла остаться здесь навсегда! Как страшно…

Остальные вылезли следом. София обнимала меня и гладила по голове, Влад курил у самого края крыши, я рыдала. Потом он подошел, обнял меня и поцеловал в соленую от слез щеку. Тогда же он и предложил стать его девушкой.

И, вот, сегодня я должна ему сказать о расставании. Как некстати вспомнилась эта история. Ведь я, получается, жизнью ему обязана…

В подвале никого не было — на условный стук тяжелую ржавую дверь нам не открыли. Тогда мы отправились на чердак. Сколько же всего видел этот лифт! И нас тоже видел — меня с Владом, Соню с Тимуром. Ох…

Подойдя к чердачной двери, мы сразу поняли, что там происходит нечто интересное. Раздавались стоны, кряхтение, подбадривающие возгласы и даже аплодисменты.

— Что у вас тут происходит? — я пролезла между Владом и Денисом.

— Опа-а-а! Девочки, давайте-ка в сторонку, это не для вас.

Влад стал оттеснять меня к выходу, София успела пролезть вперед, но тут же была практически под руки выволочена за дверь. Видимо, что-то она все же успела разглядеть, потому что по черной лестнице разнесся ее возмущенный крик:

— Вы больные?! Совсем что ли? И ты, блин, тоже! Извращенец! Видеть тебя не хочу!

Последняя фраза адресовалась Тимуру, находившемуся в данный период времени в статусе парня Софии. Подруга развернулась и побежала прочь, за ней кинулся Тимур.

Влад проследил взглядом за мной и, повинуясь молчаливому приглашению, шагнул следом вглубь чердака. Стоя напротив и глядя в глубокие омуты его глаз, я четко произнесла:

— Не буду много говорить и не буду врать. Просто должна сказать тебе, что люблю другого.

Владик молчал. Я провела рукой по его щеке и добавила:

— Ты очень похож на него, но ты — не он.

Наверное, это было больно слышать, потому что он стиснул зубы, отчего желваки задергались на его лице. Молча, Влад достал сигарету и закурил. Прикрытые ресницы нервно подрагивали, густые брови сошлись на переносице, ноздри идеально прямого носа раздувались не то от обиды, не то от злости. Наконец, на меня устремился пронзительный взгляд, и я услышала тихий, но твердый голос:

— Желаю тебе счастья с этим «другим». Но если что — буду ждать.

Я развернулась и вышла. Позади осталась тишина — ребята все слышали.

Спустившись вниз, я увидела Соню с Тимуром, которые все никак не могли разобраться.

— Вот и думай сам! — Софа закончила разговор, подведя итоги, и мы пошли с ней домой.

— Я сказала Владу, что все кончено, что не люблю.

— А он?

— А он сказал, что будет ждать.

— Вот и чудненько. Но ты, конечно, не в себе! Здесь под боком нормальный реальный парень, который за тебя на все готов, а ты его бросаешь ради какого-то «вдруг случится большая любовь». А если этот твой Егор не ответит взаимностью? Что тогда?

— Этого не случится, — улыбнулась я.

За весь мой сознательный возраст не бывало еще, чтоб хоть немного понравившийся парень рано или поздно не стал моим. То ли мысль действительно сильно материальна, то ли во мне что-то колдовское есть — даром, что ли, родилась в Ночь всех Святых? Поэтому о вероятности безответной любви я даже и не думала.

— Так что там происходило? Чего ты психанула и разругалась со своим?

— Да ну, нафиг! Эти идиоты притащили пьяную девицу, и Антон с ней на песке обнимался, прямо на грязном песке! И, похоже, не только обнимался… Фу, аж противно! — София брезгливо поморщилась.

— Точно, идиоты. Ну что с них взять — гормоны играют, девушки есть не у всех, а у кого есть, те не готовы к «взрослым» отношениям.

Это ты сейчас на нас намекаешь? — подружка хитро прищурилась.

— Типа того.

— Ну да, нас еще ого-го сколько придется разводить на это дело, я, лично, вообще пока не собираюсь подпускать к себе никого так близко.

За веселой болтовней мы дошли до нашего дуба, обменялись дружеским поцелуем и разошлись.

Кстати, наш дуб — это отдельная история. После знакомства, мы с Софией провожали друг друга домой по очереди. Потом было принято единогласное решение посчитать шаги от квартир каждой из нас до середины соседнего двора, расположенного между нашими домами. Ровно по центру рос куст сирени, возле которого мы и договорились всегда встречаться и расставаться. Мы стали называть его «наш дуб» и веселиться каждый раз, когда наблюдали удивленные взгляды знакомых, пытавшихся найти в округе настоящий дуб. Особо приближенным мы раскрывали нашу тайну, ну а неугодным приходилось ждать обещавших свидания девушек, носясь по дворам в поисках традиционного дерева с желудями.

IV

…Учебная неделя пролетела, как один день. Мама работала без дежурств, и каждый раз перед отъездом я давала ей забавную записку для Егора, сложенную в виде самолетика. Иногда он присылал ответ. Я старалась быть не слишком навязчивой, но, вместе с тем, пыталась показать, что он мне небезразличен, не забывая передавать ему мармеладных червячков для поднятия настроения. Его неизменные друзья Пашка и Андрей сразу поняли, к кому неровно дышит воспитательская дочка, и сошли с дистанции. А мне был нужен только он…

Какое-то время я перестала ходить гулять с нашей компанией, тем более мне хотелось, чтобы Влад немного поостыл — все-таки он был неплохим парнем.

С каждым днем, необычное для меня чувство к кареглазому красавчику с серебристой сережкой в ухе, крепло. Я с замиранием сердца ждала маму, расспрашивая ее в деталях о Егоре.

Наконец наступило долгожданное дежурство, на которое мама уехала накануне вечером. Я с воодушевлением занялась собой: распустила и уложила волосы крупными мягкими локонами, влезла в обтягивающие джинсы цвета мокрого асфальта, идеально подчеркивающие стройные ноги; надела новую мамину блузку в черно-белую полоску, мазнула за ушком любимыми духами и нанесла немного блеска для губ. Глянув в зеркало, я довольно цокнула языком — готова к свиданию!

Электричка ползла медленно, в вагоне холодина, но мне было всё равно. Я водила пальцем по разукрашенному морозными узорами окну, глядя сквозь него на заснеженные поля, на черные деревья, одетые в белые воздушные шубы, на мелькающие телеграфные столбы и километры проводов. С каждой минутой наша встреча становилась ближе, сердце томилось в сладостном ожидании.

Снова мороз, снова слепящее солнце и искрящийся снег, снова иней на ресницах и дорога по белому скрипучему покрывалу до лагеря.

Егор уже ждал меня на ступеньках крыльца. Увидев его, я засмеялась:

— Привет! Ты чего тут попу морозишь? Пошли чай пить!

Мой голос звучал неестественно весело и возбужденно — так не терпелось побыть рядом с тем, кто заставлял трепетать мое сердце, услышать его бархатистый баритон — теперь я точно знала, как звучит этот тембр голоса.

Мама мудро оставила нас одних.

— Я по палатам пройду, а вы пока чаевничайте.

Юное сердечко колотилось, угрожая выскочить из груди. А Егор, словно невзначай, касался меня, отчего все тело пронзало электрическим разрядом — то ему нужно было подвинуть чашку, то срочно взять салфетку, лежащую на другом конце стола, то требовалось сделать громче радио, непременно задевая мое плечо своим.

Удивительно, но наш разговор стирался из моей памяти ежесекундно. И даже последние витавшие в воздухе фразы я забыла сразу, как только мы вышли из комнаты. Не важны слова, важно было лишь его присутствие рядом — парня, чей образ пробуждал во мне неведомые до этой зимы ощущения.

В память врезался всего один эпизод: у Егора была любимая рубашка, с которой он не расставался. Такая смешная — в черно-белую клеточку, казалось, что она ему немного велика. Именно в ней он и сидел рядом со мной, пока я отогревалась с мороза теплым чаем.

— Ты согрелась? На, возьми пока.

С этими словами он снял рубашку, оставшись в одной футболке, очень плотно облегавшей стройную фигуру. Я небрежно приняла его предложение, будто делая одолжение, и усмехнулась:

— Вообще, конечно, я согрелась, но могу немного поносить, раз ты настаиваешь.

— Ладно, носи пока, я пошел — сегодня дежурю по блоку.

Он ушел, а я прижалась лицом к рубашке и вдохнула его запах — уже такой родной и любимый.

Днем мы с ребятами играли в настольный теннис, потом сбежали гулять, а вечером я засиделась с мамой за чаем. Раздался стук в дверь, и показалась голова Костика Смирнова из моей любимой палаты:

— Здрассьте, извините, а пожелать спокойной ночи?

Мама удивилась — такого раньше не бывало.

— Спокойной ночи, Костик. Ксюша?!

— Мам, я скоро!

Оказывается, я забыла про свои поцелуи выходного дня!

При моем появлении в палате раздался одобрительный гул. Переходя от одного к другому я, как в первый свой приезд, равнодушно чмокала подставленные щеки. Наконец очередь дошла до Егора:

— Вздумала пропустить ритуал? — зашептал он, — я же не усну без твоих губ.

«Как он это сказал… Боже, зачем он это сказал?!» — мысли запутались, ноги задрожали, и я схватилась за спинку кровати, чтоб не упасть.

— Осторожно! Ты мне целая нужна.

«Ну вот, опять… Да он издевается! Говорит двусмысленными фразами, выбивая меня из равновесия». Я даже разозлилась на саму себя за эти размышления, и чмокнула его в лоб, а не в щеку.

— Как покойника?! — возмутился Егор.

— Нет, Пупсик, как ребенка.

Развернувшись, я вышла из палаты, бросив на ходу:

— Спокойной ночи, зайчики!

Полночи я вертелась. Мама ни о чём не спрашивала. Да и зачем, когда и так все очевидно — дочь влюбилась. Из головы не шли его слова: «твои губы», «нужна мне»… Так ли? Или он просто играет со мной? Девчонки вешались на него гроздьями, некоторые из них вполне ощутимо меня не переваривали, всячески демонстрируя свое пренебрежение при моем появлении. Однажды я даже слышала вслед ядовитое «приперлась, как будто ее здесь ждут…» Да, надеялась, что ждут, но он упорно не предпринимал никаких шагов, хотя его поведение красноречиво свидетельствовало о том, что я ему интересна.

V

Зима пронеслась так незаметно, что мне уже стало казаться, будто я знаю этих троих мальчишек всю жизнь, словно выросла с ними в одном дворе и провела бесконечное множество дней в лагере.

Отсчитывая неделю за неделей, я приезжала почти каждые выходные, мы гуляли все вместе — я, Пашка, Андрей и Егор. Эта веселая четверка носилась по лагерю, переиграла во все карточные игры, которые знали: «тысяча», «пьяница», «подкидной, переводной, японский дурак», «двадцать одно»… Каждый день Егор не выпускал мою ладонь из своих рук, заглядывал в глаза и заливисто смеялся, когда я услужливо предлагала «поплевать ему в рот жеваной морковкой» — эта шутка досталась мне от мамы, когда я в один из вечеров прицепилась к ней с просьбой рассказать незлобивые ругательства из ее юности. Так появились в моем лексиконе забавные выражения: «отвали, моя черешня», «широко шагаешь — штаны порвешь», «знаем — плавали», «ума палата, а своего угла нет» и несчастная «жеваная морковка».

Какой же невинной была наша дружба, наполненная шутками и приколами: то мы мазали друг друга зубной пастой, то сыпали соль в столовский компот, то я настригла локонов у всех троих — непонятно, зачем, но над образовавшимися проплешинами смеялась половина лагеря. Кстати, эти локоны я завернула по отдельности в салфетки, написав на каждой имя и дату. Особенно дорог мне, само собой, был клочок черных волос Егора, ради которого я даже купила кулон-сердечко, поместив туда наши фотографии вместе с локоном.

Любимой традицией ребят были мои «спокиношки», когда каждый вечер я неизменно целовала перед сном всю мальчишескую палату номер семь, чмокая теплые щеки. В остальном же соблюдалось абсолютное целомудрие, мы даже ни разу не станцевали медленный танец или «медляк» по-нашему. Мысли, заполнявшие мою голову, были кристально чисты и прозрачны, словно горный родник. И только тело не подчинялось голове, поражая меня все новыми и новыми ощущениями каждый раз, когда я слушала голос Егора, прикасалась или смотрела в его глаза, меняющиеся от янтарного до цвета крепко заваренного чая.

Все это время я находилась в статусе подружки Егора, но не любимой девушки, что, конечно, меня сильно беспокоило. Ведь рядом с ним две палаты девчонок, часть которых мечтала видеть его своим парнем. Тем не менее, наша дружба стояла на месте. А дома в ящике стола, рядом с девичьим дневником появилась еще одна тетрадь, на страницы которой один за другим ложились первые несмелые стихи о моих искренних и глубоких чувствах. Я серьезно и бесповоротно влюблялась…

В один из морозных дней, приехав с очередного «почти свидания» с Егором, в голове родилась озорная мысль: «А что, если немного поколдовать? Вдруг у меня получится? Ведь не зря я родилась 31 октября, накануне дня всех святых. Вполне возможно, у меня есть скрытые магические силы».