Бесплатный фрагмент - Несколько сентиментальных строчек перед сном…

Дорогие читательницы!

Имеено для вас, таких разных, хрупких и нежных, неуверенных в себе и решительных, растерянных и целеустремлённых, я писала эти рассказы. В бурном водовороте событий, которые происходят вокруг, часто мы теряем сами себя. Силой писательского слова я старалась перенести вас в уютный знакомый мир, чтобы строки звучали бы для вас журчанием апрельской капели или потрескиванием поленьев в камине, шумом набегающей волны или птичьей трелью на рассвете… Пусть эти рассказы станут для вас той отдушиной, тем укрытием, в котором можно свернуться калачиком и расслабиться. Чтобы ничто не мешало заглянуть внутрь себя и удивиться, а может и восхититься тому, что там сокрыто.

И хотя героини моих рассказов и повести не имеют реальных прототипов, всё же они очень близки всем нам. Мы с лёгкостью можем узнать в них себя, соседку, бывшую одноклассницу, коллегу и т. п. Мы готовы распахнуть сердца для сопереживания им и от души порадоваться их удаче. Потому что мы — живые люди, которым свойственно испытывать различные чувства. И в этом наша главная ценность.

Пусть этот сборник даст вам возможность испытать настоящие высокие чувства: Любовь, Сочувствие, Удивление, Сопереживание, Гордость, Удивление, Восхищение…

Я надеюсь, что и Вы, в свою очередь, щедро поделитесь ими с окружающими. Давайте вместе творить нашу Реальность!

С уважением к моим читательницам,

Виктория Зига

---

---

Самым дорогим женщинам:

маме и сестре.

Без вас я никогда

не нашла бы себя…

С чистого листа

Повесть

Часть первая

Глава I. Нина

От Нины ушёл муж. Ушёл некрасиво, тайком, не сказав ни слова, не поздравив с выздоровлением, не пожелав ей на прощание, к примеру, счастливо оставаться. Просто оставил записку на кухонном столе: «Я подумал и решил, что так будет лучше для нас обоих».

«Долго же ты думал, Саша!» — по щеке Нины катились слёзы, оставляя мокрые бороздки. Они падали в пустую чашку, под которой и лежала злополучная записка. Слёзы почему-то катились только из левого глаза, видимо, правый просто отказывался верить тому, что прочёл.

Разговор о разводе Нина начала сама около семи месяцев назад, когда её терзали мысли о том, что она останется почти инвалидом на долгие годы, если не на всю жизнь. Представить себе Сашу, везущего её в инвалидной коляске, Нина не могла, поэтому первая предложила ему свободу от семейных обязанностей.

Тот разговор состоялся сразу же после операции. Врачи уже вынесли заключение: надеяться оставалось лишь на длительные тренировки и на то, что Нина оправится от психологической травмы. Нине было тяжело вспоминать первые недели после случившейся трагедии. Череда дней и ночей, пропитанных болью и осознанием своей беспомощности, словно тёмный омут, засасывала в бездонную глубину, и, казалось, не будет просвета. Надо отдать должное Саше, в этот сложный период он находился рядом, помогал, доставал нужные лекарства, в общем, поддерживал жену, как мог.

За пятнадцать лет совместной жизни они стали почти единым организмом, понимали друг друга без слов, вместе мотались по стране, жили в походных условиях в расположении военных частей, вместе ездили в отпуск, вместе работали на даче. Детей у них не было и это единственное, что омрачало семейную жизнь.

Только год назад Саша вышел в отставку, устроился на хорошую работу в местную администрацию. Они смогли купить квартиру в красивом уголке Подмосковья, на родине Нины. У неё тоже всё складывалось как нельзя лучше. Вернувшись к любимому делу, она тренировала ребятишек в секции легкой атлетики в местном спортивном клубе. И вот жизнь подвергла их новым испытаниям.

Был обычный рабочий день. Нина на маршрутном такси возвращалась домой после тренировок на стадионе. Внезапно перед маршруткой резко развернулась «Тойота», мчавшаяся по встречной полосе. Водитель затормозил, но не сумел увернуться от мощного удара. Двух пьяных парней спасателям пришлось вырезать из «Тойоты», кажется, они остались живы. Пассажиры маршрутки пострадали в различной степени, Нине не повезло, последнее, что она запомнила в тот злополучный день — окровавленное лицо женщины, сидевшей напротив, плач её малыша и тошнотворный запах гари. Позвоночник хоть и не был сломан, всё же из-за смещения дисков произошло защемление какого-то нерва, нарушилась проводимость нервных путей, врачи давали неутешительные прогнозы: пожизненный приём болеутоляющих лекарств.

Вот тогда Нина впервые заговорила о расставании. Саша, как порядочный человек и верный супруг, с возмущением отверг предложение жены о разводе:

— За кого ты меня принимаешь? Я что тебе — урод какой-нибудь, способный бросить жену в тяжелой ситуации?

В первые месяцы он навещал Нину ежедневно, приносил фрукты, соки, кормил с ложечки, нанял сиделку, помощь которой была просто необходима в первые послеоперационные дни, приглашал для консультаций лучших врачей. Однако со временем ноша, которую Саша поначалу тащил на своих плечах безропотно, оказалась ему не по силам.

Когда Нине стало лучше и она, превозмогая боль, встала на ноги и начала тихонько передвигаться с помощью костылей и палочки, Саша сразу как-то изменился. При встрече отводил глаза в сторону, говорил больше о своих делах, избегая темы обсуждения их дальнейшей жизни, да и приходил теперь не каждый день, а от случая к случаю, ссылаясь на частые командировки и занятость на работе.

И вот сегодня, в день долгожданной выписки, Саша обещал приехать за ней и отвезти домой. Нина с замиранием сердца представляла, как после долгих месяцев они окажутся дома вдвоём, накроют кухонный стол скатертью с яркими петухами, которую им подарила свекровь в день свадьбы. Тогда она сморщила нос и подумала: «Какой деревенский рисунок!». А сейчас подарок свекрови казался ей очень подходящим к такому случаю. «Непременно надо будет зажечь свечи» — думала Нина. Она представила, как поднимет бокал шампанского и наконец-то скажет Саше те слова, которые мысленно произносила не раз. О том, какой замечательный ей достался муж, о его преданности и верности, о том, что вместе им не страшны никакие невзгоды. Замечтавшись, Нина не заметила, как пролетел еще час. Напрасно Нина ждала мужа в вестибюле больницы так долго.

Его мобильный телефон молчал, и охранник в приёмном покое, пожалев женщину, вызвал такси и помог ей сесть в машину. Нина смущённо улыбалась, извиняясь за доставленные неудобства, а где-то в глубине души закралась необъяснимая тревога, не случилось ли что с Сашей. Оказывается, случилось.

«Что ж, видно, всё к этому шло!» — уговаривала себя Нина, оглядывая свою квартиру и не узнавая её. Без Саши всё здесь было чужим. Она вдруг остро ощутила и себя какой-то забытой, ненужной вещью. Мысли о предстоящей жизни в одиночестве пугали, и она их гнала прочь.

Почему-то некстати вспомнилась первая встреча с мужем. Это произошло в поезде Москва-Брянск. Молодой лейтенант ехал в отпуск к матери перед отправлением к месту прохождения службы. Нина ехала в том же поезде, ей после окончания пединститута предстояло отработать три года по распределению учителем физкультуры в одной из местных школ. Прогуливаясь на какой-то станции во время остановки поезда, молоденькой девушке страшно захотелось мороженого. Она встала в очередь к киоску и едва успела купить стаканчик пломбира, как поезд тронулся. Нина едва успела вскочить в вагон и в тамбуре с ужасом заметила пропажу кошелька, в котором находились все подъёмные деньги.

Молодой человек, вышедший в тот момент покурить, не мог пройти мимо рыдающей девушки. Узнав причину слёз, Саша, как настоящий мужчина, успокоил Нину и пообещал одолжить ей нужную сумму. Прямо с вокзала молодые люди отправились домой к лейтенанту, где их встретила радостная мать, принявшая Нину за невесту сына. Она сразу же усадила их за стол, пытаясь накормить, и стала расспрашивать о предстоящей свадьбе. Нина и Саша сидели пунцовые, сначала они пытались всё отрицать, но Сашина мама не отступала, и ему пришлось, подмигнув Нине, «назначить» день свадьбы. Так, с маминой лёгкой руки, молодой лейтенант увёз с собой на Дальний Восток новоиспечённую жену.

Просидев на кухне до вечера не шелохнувшись, Нина вдруг встрепенулась. С чего-то надо было начинать. Она машинально заглянула в холодильник, он был полон, Саша напоследок решил обеспечить Нину продуктами до конца жизни.

«Убрать бы не мешало…» — подумала Нина, — «Как пыльно кругом…». Но не хотелось даже двигаться с места.

Чтобы избавиться от надоевшего больничного запаха, она заставила себя принять душ, это далось ей с трудом. До смерти, до дрожи в коленях захотелось выпить чашку чая. Заварка, к счастью, была на прежнем месте, в шкафчике. В больнице она часто мечтала, как дома первым делом выпьет настоящего крепкого душистого чая из своей любимой чашки с ромашками. После чая её бросило в жар, приятное тепло разлилось по всему телу, боль в спине немного затихла. Она с трудом проковыляла в комнату, диван был разобран и постелено чистое бельё.

«Надо же, позаботился обо мне!» — присев на краешек одеяла Нина не заметила, как голова оказалась на подушке. Через минуту она уже спала. Ей приснился муж. Они стояли на вокзале у подножки вагона, он смотрел на неё жалобно и печально, но молчал. Она гладила его по голове, приговаривая, что ничего, она справится, что он все правильно сделал. У него, ещё не старого мужчины, вся жизнь впереди, ещё найдет себе молодую жену, которая родит ему детей. Она словно уговаривала мужа. Саша целовал её руки, но по-прежнему молчал. Тут поезд тронулся, Нина стала его тормошить, пытаясь добиться от него хоть словечка, но безрезультатно. Муж, словно каменный, смотрел в одну точку. «Саша, Саша, очнись! Поезд уйдёт без тебя!» — кричала Нина.

Она проснулась от собственного хрипа и от ощущения безвозвратной потери. Подушка была мокрая от слёз. За окном совсем стемнело, летний день догуливал последние мгновения. Нина потихоньку поднялась и поковыляла на балкон. С высоты девятого этажа открывался шикарный вид на озеро, они с мужем так часто любовались этой великолепной панорамой. Сейчас в фиолетовой темноте августовской ночи водная гладь, высокие заросли камышей по берегам, силуэты лодок, скрипящих и раскачивающихся на волнах, приобрели какой-то зловещий вид.

«Остается, как в дешёвых мелодрамах, броситься вниз» — шевельнулась в голове у Нины предательская мысль.

Нет, этого просто не может быть. Надо позвонить Саше, прояснить его планы, сказать, что она не против его ухода, ведь он, наверное, мучается, казнит себя, что не попрощался с ней. Нина набрала номер, и мобильный телефон в темноте зажегся огоньками, словно маленький светлячок.

«Аппарат абонента находится вне зоны доступа…» — неизменно звучала фраза, после десятого звонка, начавшая уже действовать Нине на нервы. Она с отвращением бросила телефон на диван и, уже не сдерживаясь, зарыдала в голос:

— Неужели это всё? Неужели вот так, как изношенную одежду, можно выбросить родного человека из жизни? Зачем тогда всё? Зачем были все эти годы? Нет, нет, не может быть, он вернётся! Завтра проснётся, с ужасом поймет, какую ошибку совершил, и всё встанет на свои места. Я буду стараться, ведь врачи говорили, что нужно тренироваться, и наша жизнь наладится! Саша, ну где же ты? Ну как же ты мог так со мной поступить? Даже словечка не сказал на прощание…

Проявления столь бурных эмоций ослабевший организм не выдержал. Прежде чем провалиться в забытье, Нине пришла в голову мысль, что жить в этой квартире, где каждая мелочь напоминает ей о Саше, она больше не сможет…

Глава II. Валентина Петровна

Наконец-то за окном появились первые признаки рассвета. Невидимый художник стряхнул кисть с водой и начал размывать черный фон окна, оно стало приобретать сначала темно-серый, а затем пепельно-жемчужный оттенок. Валентина Петровна вздохнула: впереди ещё один невыносимо долгий день, который нужно прожить. Сколько ей их осталось, кто знает? Восемьдесят четыре — возраст серьёзный, а через три месяца и вовсе, стукнет восемьдесят пять. За долгие бессонные ночи Валентина Петровна успевала мысленно проживать свою жизнь снова и снова.

Интересно, что в воспоминаниях разные периоды её жизни были окрашены в разные цвета. Вот взять, например, детские годы. В медово-апельсиновых тонах проявляются контуры покосившихся деревянных избушек в маленькой деревеньке на берегу Волги. Солнце в пушистом ореоле висит наверху ярким золотистым блином. Даже сейчас, вспоминая эту картину, Валентина Петровна щурит глаза и чувствует его тепло. Слышен голос матери, зовущий детей завтракать. Старушка с удовольствием вдыхает воздух и ощущает запах теплого хлебушка, испеченного матерью ранним утром и поджаренных на душистом подсолнечном масле карасей. Рот старушки непроизвольно наполняется слюной.

«Эх, надо бы рыбки сегодня пожарить, может, Славка-слесарь заглянет» — всплывает мысль. Молдаванин Славка, сантехник из местного дэза, не раз помогал ей справиться с непослушным душем. Денег за работу не брал, а только просился изредка на обед.

— Вот веришь, Петровна, так хочется иногда домашнего борщеца, аж скулы сводит! — жаловался он.

---

Валентина Петровна знала, что обитает он в мужском общежитии, пять человек в комнате, питаются всухомятку, да водку хлещут без меры. Славка, правда, не особо злоупотреблял, во всяком случае, к ней всегда приходил трезвый.

— Что ж ты, горемыка, не едешь домой, к семье? Всех денег ведь не заработаешь! — пеняла ему Валентина Петровна, зачерпывая щедрой рукой из кастрюли наваристого борща с чесноком и сметаной.

Славка посмеивался в усы, заглатывал первую ложку ароматного варева, зажмуривался от удовольствия, громко крякал и говорил:

— Вот прожила ты длинную жизнь, Петровна, а того не сразумела, что всему своё время!

Валентина Петровна снова окунулась в атмосферу воспоминаний. Словно наяву слышится ей лай собак в соседских дворах, крик петухов, горланящих на рассвете, остро чувствуется запах прелой ботвы свёклы в огороде. Она всегда задерживается именно в этих приятных мгновениях детства. Но, чаще всего, память не слушается и против воли скачет дальше, сначала в чёрную дыру голодных тридцатых годов, потом ненадолго пробивается тонкий бирюзовый лучик предвоенной поры, освещающий школьные годы, первую детскую любовь к соседскому Пашке. Женщина вздохнула и перевернулась на другой бок. Тут её и накрывает огромная тёмно-фиолетовая клякса: война.

Баба Валя каждый раз вздрагивает, когда доходит до этого момента и непроизвольно зажимает уши, настолько явно слышится невыносимый резкий звук разрывающихся немецких снарядов. После одного из таких взрывов, Валя осталось совсем одна. Сама она чудом спаслась, выбежав во двор за дровами. Мать, отец и два младших братика в один миг исчезли в огромной страшной глубокой воронке.

Валю, контуженную взрывом, подобрал и доставил в прифронтовой госпиталь санитарный обоз. Там, придя в себя, она увидела голубые стены палаты и белый потолок, поэтому этот период жизни так и остался в памяти светло-голубым в белую полоску. Старенький доктор, осмотрев Валю, озабоченно покачал головой и сказал, что она родилась в рубашке, значит, будет жить долго и счастливо.

«Ох, Арсений Палыч, Вы даже не представляете, насколько долгой оказалась моя жизнь», — горько усмехнулась про себя старушка.

После госпиталя была школа медсестёр, куда Валя поступила в надежде попасть на передовую и отомстить фашистским гадам за погибших родных. Красно-кровавые пятна на серым фоне — вот расцветка этого периода. Грязные бинты с засохшими каплями крови, запах карболки, вот что чувствует Валентина Петровна, добираясь в своих воспоминаниях до этого места. Она упорно училась, старалась присутствовать на операциях, делала перевязки и оказывала первую помощь раненым, всё поступающим и поступающим с фронта.

Когда Вале исполнилось шестнадцать, ее вызвал начальник школы и предложил выполнить ответственное задание. В партизанском отряде погиб врач, им срочно требовался человек, способный оказать первую помощь раненным. Для Вали это был реальный шанс посчитаться с врагом, о котором она так долго мечтала. Но она и представить себе не могла, с чем ей придется столкнуться. От этих воспоминаний защитно-болотного маскировочного цвета начинали противно ныть все кости, последствия холодных ночей в землянках. Несмотря на все лишения, физическую и душевную боль от потери близких людей, на постоянное присутствие запаха смерти, это время в памяти Валентины Петровны постепенно окрашивается лазурным цветом, цветом весеннего неба, под которым она впервые встретилась со своим Мишаней, прибывшим с большой земли на замену погибшему радисту.

Им повезло: они пронесли своё чувство через всю войну и сохранили его на все оставшееся послевоенные годы. Жили в бараке, бедно, но весело. Одна беда: в результате контузии, ночей в холодных и сырых землянках, Валя родила сначала мёртвую девочку, а потом через два года, мальчика, такого хиленького, что он не прожил и недели. Валя с мужем тяжело переживали, но не падали духом, хотели даже усыновить пару ребятишек, оставшихся после войны без родителей. Но не успели, всего-то десять лет прожили они счастливо, душа в душу- не выдержало Мишанино сердце. Так в тридцать три года, Валя осталась одна. С трудом проглотив тугой ком в горле и утерев навернувшуюся слезу, Валентина Петровна вспоминает дальше.

А дальше воспоминания снова становятся коричнево-болотного цвета, потому что жизнь без любимого мужа превратилась в болото, заросшее тиной. Она устроилась работать медсестрой в детский садик, чтобы гомон детишек отвлекал от мыслей о невыносимой утрате. Ей дали комнату в коммунальной квартире. С соседями, можно сказать, повезло: в одной комнате поселилась молодая интеллигентная семья педагогов местной школы, Василий Тихонович и Татьяна. В другой проживали в постоянном празднике Анатолий с Варварой, любители заложить за воротник по поводу и без. Валентина Петровна с улыбкой вспоминала, как разнимала Толю с Варькой, как они то ругались, то опять миловались, пока не ушли друг за другом, не выдержав бурных возлияний.

У Татьяны, с которой они крепко сдружились, вскоре родилась дочка, вот тут Валентина оказалась незаменимой помощницей для своей подруги. Она нянчилась с девочкой, когда родители были на работе, гуляла, играла, в общем, была для неё второй матерью. Но быстро бегут годы, похоронив мужа, Татьяна стала часто болеть. И здесь пригодилась Валентина Петровна, одним глазом присматривающая за страдающей от болей подругой, а другим за подрастающей дочкой. Эх, вот уж и дочка соседская институт окончила, уехала работать по распределению, где вышла замуж. И вот уже года два, как вернулись они с мужем в родной город, живут где-то в новом районе, но и она после похорон матери, сюда носа не кажет.

Валентина Петровна опять вздохнула, всё бы ничего, ходит она пока что на своих ногах и голова вроде работает нормально, да тошно жить стало, все, кто был ей дорог, уже ушли из жизни: родители, муж, дети, подруги, соседи, а она все живёт и живёт, никак не может попасть к своему Мишане.

— Залежалась я что-то, — сказала самой себе баба Валя и кряхтя слезла с постели, — вот уж и солнце встаёт, а я все валяюсь, перебираю, словно чётки, свои серо-буро-малиновые воспоминания. Ничего, Валюша, скажи спасибо, что пока сама себя обслуживаешь. Сердечко вот что-то покалывает, но ничего, мы ему сейчас валокардинчику накапаем.

Начинался ещё один долгий день. Внезапно в прихожей раздался звонок.

— Господи, кого это ещё принесло в такую рань? Разве что Славка пришел с утра борщом подзаправиться, совсем обалдел мужик, скоро ночью будет приходить! — бурчала себе под нос старушка, накинув на плечи халат и тихонько двигаясь в сторону входной двери. Не спросив, кто там, ей уже было на это наплевать, она открыла дверь. На пороге стояла, опираясь на две палки, пожилая, худая до невозможности женщина с заплаканными глазами.

— Нинк, ты что — ли?! — с трудом признала в ней соседскую дочку Валентина Петровна.

Глава III. Доктор Майя

Майя сидела на скамейке в парке и курила. Во рту было горько и противно, дым от сигареты поднимался вверх, раздражая и без того слезящиеся глаза, но женщина этого не ощущала. Она отстраненно смотрела на верхушки старых тополей, ветви которых напоминали ободранный хвост старого кота. Сюда, в дальний уголок старого парка, она приходила ежедневно с тех пор, как её попросили уйти из поликлиники. Главный врач долгое время относился к слабости женщины снисходительно, принимая во внимание сложное положение, в котором она оказалась после потери двух самых близких людей. Однако и его терпение лопнуло, когда к нему с очередную жалобой на нетрезвый вид участкового врача обратился очередной пациент. Валентин Аркадьевич вызвал к себе Майю и заставил написать заявление по собственному желанию. Вернее, сначала предложил перейти на должность сестры-лаборантки, однако, Майя сказала, что не для этого она шесть лет все ночи напролёт зубрила названия всех человеческих внутренностей.

Первые дни после увольнения у неё в квартире ещё раздавались телефонные звонки, коллеги стыдливо, будто Майя была прокажённая, выражали ей сочувствие и пытались предложить какую-то помощь. Но она в этих случаях резко прерывала разговор, бросала трубку и несколько дней потом лежала на кушетке с открытыми глазами с утра до глубокой ночи, тупо глядя в потолок. Там, на сероватом фоне штукатурки, Майя мысленно рисовала два родных силуэта: они шли к ней, держась за руки и широко улыбаясь.

Вот так же хохоча и держась за руки, Костя и Ванечка бежали к ней по берегу моря в Анапе, когда они впервые поехали отдыхать на Чёрное море. Отец и сын носились друг за дружкой по кромке моря, брызгались водой, смеялись над Майей, когда она, закрываясь от капелек воды, неуклюже плюхнулась в воду. Где-то в альбоме даже осталась фотография, на которой муж поймал именно этот забавный момент. Она замерла нелепой позе с вытянутыми вперед руками за мгновение до того, как приземлиться в воду, а рядом к ней протягивает руки сын, как будто старается удержать, не дать ей упасть.

«Господи! Ванечка, где же ты сейчас? Если бы я была рядом в тот момент! Я бы удержала!» — всхлипывала Майя, а потом торопливо шарила рукой под кушеткой, пытаясь нащупать прохладное горлышко бутылки. Водка не спасала, но притупляла боль, невыносимую, сверлившую душу и днем, и ночью и помогала провалиться в очередное беспамятство.

Константин, муж Майи, после нелепой трагической гибели сына, сломался первым. Сначала она его жалела, объясняла его запои невозможностью жить дальше без Ванечки, потом сдалась и она сама, её охватила апатия, а к виду вечно пьяного и грязного Кости, она притерпелась. Они продолжали жить в одной квартире, но с каждым днём, словно два бильярдных шара после удара опытного игрока, катились в противоположном направлении, каждый в свою яму.

Какое-то время Майя держалась, только ощущала странное равнодушие и к пациентам, и к друзьям. Но после того, как прошлой зимой Костю нашли замёрзшим в этом самом парке, Майе стало невмоготу. Она стала попивать, сначала в компании сердобольных подруг, а потом одна. Ночью, когда к горлу подкатывал жёсткий колючий ком, раздиравший все внутри, единственным спасением было приложиться к прохладному горлышку бутылки с водкой. От глотка крепкой жидкости, колючий жёсткий ком немного размягчался, а потом и вовсе пропадал. Но тупая саднящая выворачивающая внутренности боль оставалась.

А хуже всего она себя чувствовала после того, как во сне к ней приходил Ваня. Он гладил мать по голове и загадочно улыбался. Майя пыталась схватить сына за руку, убежать вместе с ним от надвигающейся беды. Но ноги во сне становились ватными, ладони сына выскальзывали из рук, и он снова и снова летел в пропасть, а она просыпалась с жутким криком. Вскочив с дивана, начинала метаться по комнате, как бешенная, натыкаясь на углы. Утром все руки были в синяках и ссадинах, под глазами, и без того опухшими от спиртного, чернели глубокие тени. Когда Майя заявлялась в таком виде на работу, коллеги отводили взгляд, понимающе переглядывались друг с другом, мол, что сказать -такое горе у человека.

Первое время после увольнения Майя как-то перебивалась, у неё были сбережения, но они очень быстро растаяли. Ежедневные выпивки и угощения случайных собутыльников требовали немалых средств. Когда деньги кончились, Майя распродала все свои драгоценности, оставив только обручальное кольцо. Оно для неё оставалось символом бывшей когда-то счастливой семейной жизни.

Костя купил его на небольшую зарплату звукорежиссёра и, делая Майе предложение руки и сердца, опустил в бокал с шампанским, как это делали в кино. Майя, красавица и модница, снисходительно смотрела на его смущение, ей нравилось ухаживание этого блондина, чем-то похожего на Пьера Ришара, популярного в то время французского актёра. Костя много рассказывал о «Мосфильме», его внимание льстило молоденькой докторше, только что окончившей мединститут. Их встреча произошла в местной больнице, куда Костя случайно попал с воспалением лёгких. Молодые люди сразу нашли общие темы для разговоров, их тянуло друг к другу. После выздоровления Костя не раз встречал Майю после дежурства с шикарным букетом цветов.

Майя была врачом от бога, стоило ей посмотреть на пациента, и она уже точно знала, как и чем его лечить. Больные просто надышаться на неё не могли. Костя поначалу ревновал, а потом стал гордиться своей невестой перед друзьями и знакомыми. Они весело проводили время, в выходные часто отправлялись за город, иногда на машине, иногда просто садились в автобус и ехали, куда глаза глядят. После свадьбы, красивой, пышной, на которой Майя была, по словам Кости, самой красивой невестой в мире, любовь разгорелась с новой силой, а через три года родился Ванечка. Сын рос и радовал родителей хорошими отметками в школе, в девятом классе они все вместе бурно обсуждали Ванечкино будущее, в какой вуз ему следует готовиться. Им везло во всём: была любимая работа, крепкая дружная семья, уважение среди коллег и знакомых.

Идиллию прервал трагический нелепый случай. После окончания одиннадцатого класса Ваня с ребятами в сопровождении учителей, решили пойти в поход. Лето стояло чудесное, ночи были тёплые, поэтому родители были не против.

Майя вспомнила, как перед уходом, Ваня взгромоздил на плечо набитый всякой всячиной рюкзак, а она, смеясь, сказала, что слишком тяжела ноша для двух дней похода. Сын чмокнул её в щёку и закрыл за собой дверь. Дверь в счастливую и беззаботную жизнь.

Из похода Ваню повезли сразу в больницу, спасти парня не удалось: многочисленные внутренние повреждения от падения с высоты оказались несовместимы с жизнью. Взбираясь на небольшую горку, ребята не заметили узкое ущелье, края которого заросли густым борщевиком. Когда Ваня исчез, они даже не сразу поняли, что он сорвался и упал вниз на самое дно. Было громкое разбирательство, учителям, сопровождавшим детей, пришлось несладко, но всё это Майя помнила довольно смутно. Друзья сына потом ещё долго приходили к ней, помогали ходить за продуктами, и в других делах, но ей было тяжело их видеть, она отказывалась от их услуг, и в последние месяцы, никто уже её не тревожил.

Она медленно и плавно опускалась на дно омута безразличия, ходила неумытая, непричёсанная, от неё вечно разило перегаром и несвежим бельём. Но Майе было уже всё равно, что скажут окружающие. Вот уже пять лет по утрам она ходила на могилку к сыну, а ближе к вечеру приходила сюда, в старый парк, где была знакома каждая тропка, каждый цветочек. Здесь ещё был слышен смех молодого Кости и лепет маленького Ванечки. Здесь на этой лавочке дворники обнаружили уснувшего Костю, умершего от переохлаждения.

Майя обвела мутным взглядом детскую площадку, молодые мамаши что-то кричали двум малышам, не поделившим игрушку. От громогласного рёва детей стреляло в висках, и подступала дикая злоба: «Вот ведь, не умеют воспитывать, а туда же, рожают, чёртовы мамаши!». Рядом на лавке сидела группа подростков, прогуливающих урок физкультуры. Кажется, пьют пиво.

«Подойти, что ли, к ним, попросить пивка, или, может, денег дадут?» — лениво подумала Майя, затравленно оглядываясь, не застанет ли её кто из знакомых за таким позорным занятием. Да нет, вроде нет никого, только старушенция какая-то сидит на лавке напротив, опираясь на палку. Эту старушку Майя заприметила ещё три дня назад, посидит, посидит, потом, тяжело поднявшись и неестественно выпрямив спину, поднимется и бредёт потихоньку вдоль дорожек, опустив голову.

«Проблемы с позвоночником, как пить дать, вон, как спина напряжена!» — профессиональным взглядом окинула Майя силуэт старушки, которая неуклюже поднималась с лавочки. Она загасила бычок сигареты об урну, медленно пригладила волосы, и уже было собралась подойти к ребятам поклянчить выпивку, как неожиданно рядом раздался молодой и приятный голос:

— Майя Ивановна, а я ведь Вас узнала!

«Тьфу ты, всё-таки застукали!» — недовольно подумала Майя и повернулась. Старушка, сидевшая напротив, уже стояла в десяти шагах от скамейки. Лицо у неё оказалось неожиданно молодым и смутно знакомым. Приглядевшись внимательнее, Майя с трудом узнала в «старушке» свою давнюю пациентку, кажется, её звали то ли Надя, то ли Нина.

Глава IV. Пропажа

«И где её нелегкая носит? Уже третий час пошел, как ушла гулять!», — начала тревожиться за соседку Валентина Петровна, не забывая при этом подливать добавку борща сантехнику Славке.

— Ой, Петровна, премного благодарен! Отвел душу, ей-богу! Твой борщ — всем борщам борщ! — не мог нахвалить старушку парень, с аппетитом откусывающий хрустящий зубчик чеснока.- Давай хоть кран в ванной подтяну, а то неловко как-то тебя объедать задаром!

— Да ладно, сиди, объедальщик нашёлся! Ты мне уже всё, что мог, подтянул, кран на кухне не течёт, душ работает исправно, что мне ещё надо для полного счастья? — утихомирила его Валентина Петровна. — А вот тебе жениться надо, парень! Ты что, совсем обалдел, до сорока лет будешь в женихах ходить?

— Эх, Петровна! Вот на тебе я б хоть сей момент женился, — отшутился Славка, — как найду такую, чтоб борщ варила вкуснее тебя, прямиком в загс!

— А ну тебя к лешему, тебе всё смешки, балабол несчастный! — замахала на него руками старушка. — Где ж ее носит, окаянную? То не выгнать было на улицу, а то пропала, уж три часа как ушла…

— Это ты про соседку свою, что ли?

— Про неё, а то про кого же? Веришь, парень, пришла вся бледная, худющая, еле на ногах стояла. Молчала три дня, только воду пила, да лежала, отвернувшись к стенке. Только попросила, мол, ты меня, баба Валя, не трогай, я тебе потом все объясню. А как не трогай, я в первую ночь, как она вернулась, глаз не сомкнула, всё боялась, что она руки на себя наложит, караулила под дверью, да прислушивалась. Вот ведь, Сашка, подлец, такой порядочный казался, а на тебе, потаскун оказался ещё тот! Закрутил шашни с приезжей фифой и укатил в Москву со спокойной совестью. Говорят, где-то в министерстве пристроился, уже и квартиру купил. Совсем вы, мужики, обалдели, где это видано, чтобы после стольких прожитых лет вместе, жену беспомощную бросать на произвол судьбы? — Валентину Петровну было уже не остановить.

— Ну-у-у Петровна, ты б это… не обобщала бы, что-ли! Мы ж не все такие, — попытался оправдать всех мужиков Славка и немного погодя добавил. — Да и среди баб тоже попадаются стервы, будь здоров!

— Молчи уж лучше! Я Нинку вот этими руками вынянчила, вырастила, была ей как бабка родная, а теперь она видеть никого не хочет, сломалась девка совсем, молчит и лежит целыми днями, в потолок глядя. Хорошо хоть есть начала, да выходить стала понемногу в парке гулять, сначала я её сама выводила, доведу до лавки и ухожу. А потом спрячусь за кусты и смотрю, чтоб чего худого не вышло. А сегодня она вроде как начала оттаивать, обняла меня утром и сказала: «Баб Валь, чтоб я без тебя делала?» и гулять поковыляла сама, обещала через часик вернуться, а уж четвёртый пошел. Волнуюсь я, Славка, чего ей ещё могло в голову прийти, странная она какая-то стала после всей этой котовасии с разводом.

— Петровна, да не драматизируй ты раньше времени! Счас пойду в парк, погляжу, где и как, — успокоил Валентину Петровну парень.

В дверь кто-то настойчиво зазвонил.

— Слава богу, явилась пропажа! — проворчала старушка и торопливо посеменила в прихожую.

Но радость оказалась преждевременной. На пороге стояла соседка, живущая этажом ниже. Она, задыхаясь от быстрой ходьбы, с порога затараторила:

— Петровна, беда! Нинка твоя напилась в стельку и валяется на углу в луже, а Майка, докторша наша бывшая, тоже пьяная, пытается её поднять, да сама еле на ногах стоит, ругается матом на всю улицу и палкой от себя всех отгоняет.

— Семёновна, ты что, совсем обалдела, за Нинкой такого греха отродясь не было, как она могла в стельку напиться и так-то еле на ногах держится? — Валентина Петровна почувствовала дрожь в коленках и оперлась на руку оказавшегося рядом Славки.

— Так, Петровна, спокойствие, сейчас сбегаю, приведу твою пропажу, — Славка уже на бегу натягивал куртку, — ты двери только не запирай!

Парень, чертыхаясь, спустился вниз и побежал к перекрёстку, где уже столпились зеваки, любители потешиться чужим несчастьем. Нина ничком лежала в луже, даже не пытаясь подняться, уставившись в одну точку. Было не очень понятно: плохо ей, или она действительно крепко выпила. Пьяная лохматая баба неопределенного возраста грозно размахивала палкой-тростью, никому не разрешая приблизиться к соседке бабы Вали. Славка с трудом признал в ней бывшую врачиху из поликлиники, как-то давно ему довелось чинить у неё дома лопнувший сливной бачок.

— Эй, дамочка, ты полегче палкой-то размахивай, так и покалечить недолго! — попытался приблизиться к Нине сантехник.

— П…й отсюда, пока цел! — рыкнула на него Майя, с трудом держась на ногах.

— Да ты посмотри, девка-то совсем замёрзла, сентябрь на дворе, холодно ей в луже лежать. Пойдем, я вас провожу домой, там, у баб Вали, чекушка припрятана, погреетесь — ответил Славка первое, что пришло на ум, и неожиданно это сработало.

— Вот, это другое дело… — заплетающимся языком ответила сразу подобревшая женщина, пытаясь помочь Славке поднять Нину.

Одной рукой парень поднял соседку Валентины Петровны, икающую, мокрую и дрожащую от холода, а к другой прицепилась шатающаяся докторша, которая ни в какую не хотела отставать от новой подруги.

Валентина Петровна только охнула, когда увидела, в каком состоянии доставил сантехник Нину. Но тут же взяла себя в руки и принялась командовать. Сначала они со Славкой её раздели, потом запихнули в горячую ванну, потом вдвоём уложили в кровать. Занятая Ниной, старушка не сразу обратила внимания на Майю А та бесцеремонно пристроилась в кухне к столу и уплетала за обе щеки остатки недоеденного борща.

— Ну чё, бабуля, гдеч екушка-то твоя, давай, за Нинкино здоровье по маленькой! — прищурив глаз, предложила она бабе Вале. Весь вид бывшей докторши, неопрятный, несвежий, да еще в совокупности с тяжёлым запахом табака и водки, вызывал у Валентины Петровны неприязнь.

— Эх ты, а ещё докторша! — пристыдила её баба Валя. — Сама уж почти спилась, мало тебе, теперь ещё и Нинку хочешь за собой утащить!

— Ты, старуха, не лезь не в своё дело! У меня горе такое случилось, ты не знаешь всего, так молчи лучше, — угрожающе привстала Майя с табуретки, но тут же опустилась обратно под тяжестью Славкиной руки.

— Да уж куда мне! Знаю я всё, и про сына, и про мужика твоего. Ты думаешь, я мало смертей на своём веку повидала? Думаешь, мне было легко, когда молодые ребята у меня на руках умирали в грязных бинтах? Думаешь, я детей не хоронила? Конечно, тебе одной тяжело, а мне легко было остаться одной в тридцать лет без мужа? Нет уж, милочка моя, нет тебе в моих глазах никакого оправдания! Про сына ничего не скажу, такая трагедия, не дай бог никому. А уж мужа своего ты сама погубила своим равнодушием, видела, как он катится в пропасть и не остановила, опустила руки, не смогла спасти самого близкого человека, ведь он один у тебя оставался, родной человек, а подох, как собака бродячая, замёрзнув на лавке!

— Ты-ы-ы… ведьма старая! — Майя резко сбросила руку Вячеслава и вскочила на ноги. — Да как у тебя язык повернулся сказать мне такое, я столько горя хлебнула! Бессердечная тварь! Да пошли вы все! Ноги моей больше здесь не будет!

Нетвердой походкой Майя двинулась к двери.

— Алкоголичка шутова! И где вы только нашли друг друга? Не дам я тебе Нинку погубить, так и знай, не дам! — крикнула ей вслед Валентина Петровна и, присев на табуретку, заплакала от бессильной злобы.

Славка, оказавшись невольным свидетелем столь бурной сцены, смущённо топтался у порога.

— Это… Петровна, зря ты так с ней, живой человек, всё же! — неуверенно сказал парень.

— Ой, Славка, ты ещё тут? — очнулась старушка. — Ох и правда, наделала я, старая, дел! Беги, миленький, скорее, посмотри, чтоб она до дому целой дошла, а то мало ли какая ей в голову дурь придет спьяну!

Закрыв за парнем дверь, Валентина Петровна, встрепенулась, услышав, как Нина тяжело и хрипло закашлялась. Она на цыпочках приблизилась к спящей женщине, подняла сползшее на пол одеяло, накрыла им соседку и, на что-то бормоча сама себе, вышла из комнаты.

На кухне старушка опустилась на табуретку и, обхватив руками голову, снова горько заплакала.

«Пора, мне уже, пора… только мешаю всем, вот и докторшу обидела сгоряча, и за Нинкой не уследила, никакого проку от меня, старой, никому!» — мысли в голове путались и перескакивали с одной на другую.

Тут у неё в голове всплыла фраза молдаванина: «Эх, и хорош, Петровна, твой борщ!». Валентина Петровна вытащила из кармана халата носовой платок, утёрла лицо, потом громко высморкалась и сказала вслух:

— Нет, видно, не пришло мне время помирать, поборемся ещё, повоюем! — неожиданно подмигнула она, вырезанному давным-давно из журнала «Советский экран» и приклеенному над кухонным столом, портрету Алена Делона. Лицо французского красавца давно выцвело от солнечных лучей, да и бумага поистерлась на краях, но снимать его рука у Валентины Петровны не поднималась. Уж больно он ей напоминал любимого Мишаню.

Глава V. Разговоры по душам

Запыхавшись от быстрой ходьбы, Майя долго не могла попасть ключом в замок, он то и дело падал из трясущихся рук пьяной женщины, громко бренча о грязную кафельную плитку общего коридора.

— Вот зараза такая, ты ещё будешь надо мной издеваться, — непонятно кому, то ли ключу, то ли продолжая свой разговор с бабой Валей, бормотала докторша себе под нос.

— Помочь? — раздался голос сзади. Славка еле успел добежать, так шустро Майя добралась до своего подъезда.

— Обойдусь, — отмахнулась от него женщина. Потом пристально посмотрела в глаза сантехнику внезапно протрезвевшим взглядом и спросила:

— Может, ты тоже думаешь, что я виновата в смерти Кости? Можешь не отвечать, вопрос, так сказать, риторический. Хотя тебе, дубине, наверное, даже не знаком смысл этого слова.

— Зачем же Вы так? — обиделся сантехник. — Я тоже грамотный, книжки читаю. На Ваш «риторический» вопрос всё же отвечу. Нельзя себя винить в том, что уже невозможно исправить, поезд, так сказать, ушёл, только душу разбередишь, расцарапаешь в кровь. Если интересно моё мнение, надо представить свою жизнь так, словно она только началась, с чистого листа, так сказать. И оттолкнувшись от этого, спросить себя, а чем я могу помочь себе и людям сейчас, в эту минуту?

— Да Вы — философ, сэр! Не смущайся, сантехник, хотя, в данной конкретной ситуации смущаться должна скорее я. Но мне уже не хочется ни смущаться, ни, тем более, представлять свою жизнь начатой с чистого листа. Мне не хочется вообще ни-че-го! Понимаешь? Отстаньте вы все от меня! — Майе удалось, наконец, открыть дверь своей квартиры. Она посмотрела на Славку грустными, неожиданно красивыми, бездонно-синими глазами и последнее, что он от неё услышал, перед тем как захлопнулась дверь, было:

— Как же я устала…

— Эй, Вы, как Вас там, Майя?! Вы только глупостей не делайте, ладно? Примите там валерьяночки, что ли, поспите, а утро вечера, как известно, мудренее! — прокричал в замочную скважину парень.

— Ладно, сантехник, расслабься, — услышал Славка через дверь голос Майи, который опять стал слегка развязанным, — ничегошеньки со мной не случится, потому что всё самое страшное, что могло произойти, уже произошло…

Майя, не снимая обуви, устало опустилась на кушетку. Голова после выпитого была туманная, но это не мешало ей вспомнить события сегодняшнего дня. Встреча со своей бывшей пациенткой сначала не очень-то её обрадовала. Докторша уже приготовилась резко ответить на традиционный в таких случаях вопрос: «Ой, а что это с Вами случилось?», как та неожиданно улыбнулась:

— Ну конечно, Маечка Ивановна, это Вы! А я про Вас часто вспоминала. Помните, как Вы меня от гриппа вылечили? До конца своих дней буду Вам благодарна.

И тут Майя смутно вспомнила, как однажды, придя на работу, увидела у двери своего кабинета молодую женщину. Она сильно кашляла и смотрела вокруг беспомощным «щенячьим» взглядом, чёрные круги под ними выдавали тяжелое состояние женщины.

— Я, наверное, рано? — робко спросила пациентка. — У Вас ведь приём только через два часа, я день перепутала, думала, что Вы сегодня с самого утра принимаете, а оказалось во второй половине дня. Вот только сил идти обратно домой совсем нет, Вы не волнуйтесь, я подожду.

Она опять тяжело закашлялась и откинулась назад, прикрыв глаза.

Майя, испугавшись, что женщине станет совсем плохо, завела её в кабинет, выслушала, осмотрела, назначила лечение. Потом вызвала такси, не слушая Нинины доводы о том, что та сама может добраться до дома. А на следующий день забежала к ней домой, чтобы убедиться, что лечение идет, как надо.

Да, да, ведь в той самой квартире, где они были сегодня, всё и происходило. Они вместе с пациенткой тогда пили чай с конфетами на той самой кухне, где она доедала остывший борщ бабы Вали.

— Это было давно и неправда… — ответила Майя Нине, неприязненно оглядывая женщину с ног до головы. И неожиданно для себя задала ей тот вопрос, которого она сама всегда очень боялась.

— А с тобой-то что произошло? Авария?

Нина опустила глаза и тихо ответила:

— Что-то вроде этого…

Майя вдруг подумала, что у этой женщины наверняка есть в кармане пара-тройка сотен и предложила:

— Слушай, а давай зайдём в кафешку, тут недалеко, там пиво дешёвое, посидим, поболтаем, ты мне всё расскажешь. Вот только деньги у тебя есть? А то я сейчас временно совсем на мели…

Они сидели и потягивали горькое пиво, неторопливо рассказывая друг другу о своих невзгодах. Это произошло так естественно, что Майя сама не заметила, как рассказала про Ваню, про мужа, и делилась с неожиданной «собутыльницей» всем тем, что так долго носила в себе.

Потом они взяли по пятьдесят граммов водочки, потому что стало совсем невмоготу. Язык у обеих совсем развязался, они давно перешли на «ты». Нина горько жаловалась на мужа, не понимая, как он мог бросить её, не сказав на прощанье ни слова. Майя, ласково гладя бывшую пациентку по руке, успокаивала, приговаривая, что мужики вообще все-свиньи, им наплевать на то, что творится в душе у женщин. Она приводила в пример своего благоверного, который только и знал, что пить, когда Майя сходила с ума от потери сына.

Женщины тихо плакали, каждая о своём, потом взяли ещё выпивки, пили, почти не закусывая, лишь отщипывая от бутербродов с килькой маленькие кусочки чёрного хлеба. Майя смутно помнила, что начала сильно кричать и ругалаться, когда их стали выгонять из кафе, ноги не слушались. А Нина вообще не могла сделать ни шагу, при попытке встать со стула, палка выпадала из рук, коленки подкашивались, и Майя, стараясь изо всех сил, никак не могла удержать её в стоячем положении.

Сейчас, медленно трезвея, ей представилась вся эта картина. Стало очень стыдно, но сильнее всего была горечь от слов Валентины Петровны. Как жестоки были слова старухи! Разве не Майе досталось больше всех после смерти сына? Костя только и делал, что пил, не хотел ничего слушать. А у неё совсем не было сил бороться с его пьянством. Слезы опять полились ручьем. Разве она виновата в его смерти? Да ей было бы в сто раз легче, будь Костя сейчас рядом с ней! Почему же так горько на душе?

Майя вскочила и, словно загнанный в западню дикий зверь, начала метаться взад-вперед по комнате. Что-то зацепило Майю в словах бабы Вали. Допустим, она виновата, не остановила Костю, не согрела своей любовью. Упивалась своим горем, эгоистка проклятая, а разве ему было легче? И вот мужа нет в живых, а она осталась одна. Боже мой, неужели старуха права?

Внезапно Майя посмотрела на всё происшедшее другими глазами. Она отгородилась от мира, не хотела принимать ничьей помощи, не хотела замечать страданий мужа, упивалась своим горем, своей потерей. И этим оттолкнула его от себя, Косте не оставалось ничего, кроме как уйти в очередной запой.

«Подох, как бродячий пёс…» — эти слова снова и снова звучали в ушах женщины. Майя зажала уши ладонями, чтобы не слышать голос Валентины Петровны, достающий до самой глубины души. Господи, бедный Костик! Ему, бедному, даже домой не хотелось идти, ведь там всё напоминало о сыне, да еще и жену надо было утешать, ведь её горе было сильнее, она так страдала. Вот он и шлялся целыми днями по улицам.

А она, грамотный и любимый всеми пациентами врач, кем стала она? Почти алкоголичка? Захотелось срочно смыть с себя грязь, словно вместе с грязью можно было смыть вину перед мужем. Майя долго отмокала в ванне, тёплая вода приятно ласкала тело, убаюкивала, успокаивала, но успокаиваться Майе было рановато.

«Что ж за день-то сегодня такой! Сначала хромоножка из прошлой жизни на мою голову свалилась, потом старая мегера набросилась с обвинениями, а напоследок, ещё и этот слесарь-философ молдавского разлива… Легко сказать — с чистого листа. Мой „лист“ уже никакая прачечная дочиста не отстирает. …Но… возможно я могу помочь тем, кто рядом? Хотя рядом уж никого не осталось… Косте уже ничем не поможешь»

Майя тихонько отодвинула пыльную, не стиранную уже лет пять, занавеску и выглянула во двор, словно желая лишний раз убедиться, что никого там нет. И неожиданно для себя произнесла вслух:

— Вот разве что Нине?

В эту ночь Майя впервые за долгое время уснула без спасительного глотка из припрятанной под диваном бутылки.

Глава VI. Пробуждение

Просыпаться совсем не хотелось. К ноющей боли в спине и пульсирующим вискам добавился горький, противный вкус во рту и ощущение чего-то непоправимого, стыдного. Покрывшись липким потом от мысли, что её сейчас вывернет наизнанку, и она даже не сможет нагнуться, чтобы убрать за собой, Нина повернулась на бок и, прежде чем рвотные спазмы подступили к горлу, с удивлением увидела у изголовья дивана тазик с водой, оставленный чьими-то заботливыми руками.

Опорожнив желудок и утерев рот рукавом ночной рубашки, она попыталась встать, и тут её взгляд упёрся в серый вязаный свитер и потёртые, видавшие вида, джинсы. Их хозяин насмешливо глядел на женщину в щёлку приоткрытой входной двери.

«Боже мой, как стыдно!» — промелькнула мысль в раскалывающейся от боли в висках голове Нины.

— Да Вы не смущайтесь, — подал голос Славка, — я привыкший к этому, полгода за бабушкой ухаживал, пока не померла.

— Ну, спасибо, молодой человек, успокоили, — прохрипела Нина, не смея смотреть парню в глаза, ссохшимся от спазмов горлом. — Вы вообще, кто? Вас, что, баба Валя приставила ко мне? А где она сама, кстати?

— Да ну вас всех, никто меня не приставлял! Сантехник я тутошний, Вячеславом зовут, — воскликнул парень, ловко подхватив тазик. Сквозь шум спускаемой в унитазе воды Нина еле расслышала — А баба Валя с утра пораньше собралась куда-то, не иначе в церковь, грехи замаливать.

— Да уж, нагрешили мы вчера с Майей Ивановной… Даже не знаю, как так получилось, стыд-то какой, — попыталась оправдаться Нина. — так это Вы, значит, меня домой доставили, получается что, как будто и не уходили никуда со вчерашнего дня.

— Да я… — замялся парень, — если откровенно, боялся оставлять вас тут одних, одна без чувств, другая в истерике, третья за сердце хватается. Ну как уйти? Пришлось спать в походных условиях, Петровна мне раскладушку в кухне поставила. Давайте помогу Вам встать, да пойду, а то уже с работы обзвонились, не могут понять, куда я пропал.

— Нет, нет, я как-нибудь сама потихоньку встану, Вы, Слава, не волнуйтесь, все будет хорошо. Сейчас Валентина Петровна вернётся, будем чай пить, может, останетесь? Или знаете что, лучше приходите к нам вечером! Мы с Майей попробуем загладить свою вину, приготовим вкусный ужин. Вы что больше любите, мясо или рыбу? — Нина, почувствовав себя немного лучше, привстала с дивана, пытаясь натянуть на ночную рубашку халат. И покраснев, спросила:

— А кто ж меня вчера переодел? Неужели Вы?

Вячеслав, улыбаясь, закивал головой.

— А что, прикажете, Вас мокрой спать укладывать, еще заболеете ко всему прочему.

— Ко всему прочему… — медленно повторила Нина, — Вы правы, слишком много прочего…

— Извините, я не хотел Вас обидеть… — смутился Славка.

— Нет, нет, ничего, Вы совершенно правы! И спасибо Вам за заботу, не волнуйтесь, со мной всё будет хорошо. Это так, минутная слабость, подумаешь, муж калеку бросил… Банальная история, переживём! А вот с Майей что-то надо делать… Вы, Слава, не представляете, какой она талантливый врач, скольким людям она может помочь! Сегодня же поговорю с ней, или нет, разговоры тут не помогут, надо что-то другое придумать — Нина задумалась.

— Я вам вот что скажу, — ответил сантехник, нервно оттягивая ворот свитера. — Нельзя, нельзя бросать людей в беде. Вот у меня в Молдавии, осталась пятилетняя дочка, живёт пока у сестры. Скучает, звонит мне, просит приехать, а я здесь, деньги зарабатываю, чтоб она потом учиться могла, чтоб одета, обута была. Когда бабушка была жива, было проще, она всегда нас поддерживала, огонь была, а не женщина! Все мы вокруг неё грелись, такое тепло от бабушки шло, невозможно передать словами! Я человек-то семейный, а здесь живу в общежитии с такими же работягами — одиночками, как я, ни уюта, ни тепла душевного. Поэтому к баб Вале и прихожу иногда, чем-то она мне мою бабушку Стешу напоминает. Посижу с ней, борща поем, поговорим по душам, пошутим друг над другом, и как-то светлее мир вокруг становится. Я к чему это говорю-то. Вы меня, Нина, простите, может сумбурно, но мысль моя такая: должен у каждого быть рядом такой человек, как моя бабушка Стеша. Вот и я хочу быть для своей Анели, это дочку мою так зовут, таким человеком, чтоб было ей куда притулиться, если что. Вот и вам с докторшей надо друг за дружку сейчас держаться, вместе, оно веселее будет на жизнь смотреть. Простите, заболтал я Вас совсем, побегу, ждут же меня на работе!

И парень выскочил из комнаты. Нина осталась сидеть на диване, удивленная, как простой парень, сумел высказать то, что казалось теперь таким очевидным.

«Свитер-то уже грязный, поношенный, да джинсы требуют стирки. И кстати, — продолжала рассуждать Нина, медленно ковыляя в ванную — почему это его дочка живет у сестры? А что жена, тоже где-то на заработках, или… Господи, мне-то какая разница!». Нина, разозлившись на свое хмурое отражение в зеркале, принялась усердно чистить зубы. Но сердце почему-то забилось чаще…

Глава VII. Славка

Славка, перепрыгивая через три ступеньки, спускался по лестнице, в душе ругая себя за чрезмерную откровенность с почти незнакомым человеком.

«И чего разболтался попусту? Кому я нужен со своими нравоучениями? Тут бы в своих делах разобраться, а я туда же, советы раздаю направо и налево!».

Сердце у сантехника противно ёкнуло, вот, опять забыл вчера позвонить Анельке, а она девочка чувствительная, чуть что — в слёзы. Сестра в последний раз жаловалась, что дочка стала по утрам плакать, в детский садик идти не хочет, да и ночью иногда слышит, как та во сне мать зовет. Мать… Славка грязно выругался про себя. Кто ж мог подумать, что жизнь так обернется? А ведь хотели, как лучше.

После зажигательной весёлой свадьбы, от которой несколько дней гудело небольшое закарпатское село, всего и прожили они вместе с красавицей-певуньей женой два года. Утром вставали на зорьке, Аурика шла доить Маньку, своенравную корову, молоко которой было вкуснее всех кока-кол и спрайтов на свете. Потом они завтракали, смеясь и шутя, не сводя влюбленных глаз друг с друга, и ещё долго не могли распрощаться перед уходом на работу. Вячеслав проводил почти целый день в гараже, где вкалывал до седьмого пота механиком, а Аури принимала смену в местной продуктовой лавочке.

По вечерам, они долго сидели в саду в беседке, увитой виноградной лозой, пили чай с душистым смородиновым вареньем, слушали пение птиц и, обнявшись, не могли надышаться воздухом, пропитанным запахом цветущими яблонь и вишен. В один из таких вечеров Аурика на ушко шепнула ему секретную новость, от которой Славка сначала подпрыгнул почти до навеса беседки, а потом схватил жену, и долго кружил её среди цветущих деревьев, ставших невольными свидетелями их счастья.

Девяностые годы уверенно вступали в свои права. После развала Союза, постепенно село приходило в упадок, стали разоряться колхозы и кооперативные хозяйства. Вячеслав с другом попытались стать фермерами, выращивать птиц, но очень скоро прогорели: уж больно дорогая была техника и корма. И только бабушка Стеша, к которой частенько наведывались молодые за советом, занять денег или просто чайку попить, не унывала, она постоянно что-то мурлыкала себе под нос, готовила нехитрую еду для всей семьи, и говорила, что все эти трудности временные, главное, чтобы вся семья была рядом, чтобы они любили друг друга.

В положенный срок Аурика родила дочь, которая росла на радость родителям бойкой и смышленой девчушкой. Но радость была омрачена тем, что совсем стало невмоготу жить в деревне, работы не было, и, хотя хозяйство, дом бросать не хотелось, было решено попытать счастья вдали от родины. Анелю решено было оставить у бабы Стеши, которая с радостью взяла на себя роль няньки, да и малышка её любила, кажется, даже больше матери, которую почти не видела.

Вячеслав с товарищами организовали бригаду строителей, которая занималась ремонтом дач в Подмосковье, а Аурика, поддавшись на уговоры подружки, подалась в далекую Италию, работать официанткой. Думалось, что ненадолго, хотели поработать годик-другой, денежек подкопить и открыть в ближайшем районном городке свой магазинчик, где продавали бы всякую всячину. Но жизнь распорядилась иначе.

Аурика перестала отвечать на звонки и письма где-то через полгода. Позже, от её родителей Вячеслав узнал, что она сошлась с каким-то богатым сербом и уехала к нему на родину. Сначала она исправно высылала бабе Стеше деньги для Анельки, а потом перестала. Поговаривали, что у неё родился сын от нового сожителя, и ей стало не до прежней семьи. Вячеслав сначала не верил, что его обожаемая Аури могла предать их любовь, а тем более бросить дочь, в которой души не чаяла. Но пришлось поверить.

Парень просто почернел от горя, поначалу запил вместе с такими же безработными дружками, как и он сам. Но тут вмешалась баба Стеша, она пару раз вмазала ему промеж глаз, когда он почти приползал домой после очередных посиделок с собутыльниками. А по утрам вкрадчивым тихим голосом заводила с ним беседы и звала сходить хоть разок в церковь, помолиться за свою непутёвую жену, простить её, да и выкинуть прочь из головы. Неизвестно, чем бы это закончилось, а только заболела бабка Стеша всерьёз, пришлось Вячеславу за ней приглядывать. Тут он волей-неволей забыл все свои беды-несчастья, надо было как-то содержать дочь и бабушку.

После смерти бабы Стеши оставаться в родном селе не имело смысла, хотел он было забрать дочь и уехать, куда глаза глядят, но сестра не отдала, сказала, что он должен сначала навести порядок в своей личной жизни, а уж за Анелькой она присмотрит не хуже бабушки.

И вот уже пять лет он работает как проклятый, живёт, где попало, ест что попало, лишь бы заработать лишнюю копейку, лишь бы дочь не знала нужды. А в душе, как будто разлилось чернильное пятно, которое не выведешь никаким пятновыводителем. Господи, вот бы бросить все эти капающие краны, ржавые трубы, вонючие канализации, да махнуть на родину! Там сейчас как раз поспели яблоки и вишни, да и виноград налился спелым медовым соком. Как бы он хотел развалиться посреди сада на траве и смотреть, смотреть в родное небо до бесконечности. Славка представил восторженное выражение на худеньком личике дочери.

«Папа, наконец-то приехал любимый папочка!» — сладкой песней звучало у него в ушах. Ох, как бы сегодня не забыть, обязательно позвонить дочурке и пообещать, что скоро они увидятся, что он возьмет её с собой в Москву, хотя бы на несколько деньков. И хотя Вячеслав с трудом представлял, куда он привезет дочь (не в общагу ж её везти!) настроение у парня немного поднялось.

Все эти мысли пронеслись у него в голове по пути вниз.

«Всё, завязывать надо с этой работой, да возвращаться домой, всех денег не заработаешь» — подумалось Славке, когда он распахивал дверь на улицу.

— Господи, Славка, ты что, обалдел совсем! — услышал он возглас бабы Вали. — Не видишь, что — ли, куда ломишься, чуть с ног нас не сбил!

Вячеслав только теперь заметил женщин, которые вцепились друг в дружку, словно две испуганные птицы. Под расстёгнутой курткой Валентины Петровны выглядывала шифоновая сиреневая кофточка времён молодости, которую ей подарил муж на тридцатилетие, и которую она надевала только в исключительных случаях. Она была гладко причёсана, глаза сверкали и вообще, на Славкин искушенный взгляд, старушка была непривычно оживлена.

Другой женщиной оказалась Майя, которую Вячеслав сначала и не признал. Вместо грязной лохматой пьянчужки, которую он вчера провожал домой, перед ним стояла приятная стройная женщина с глубоко запавшими глазами и нервно сжатыми бледными губами.

— А, месье философ! — хмыкнула она. — Я вижу, вы что — то зачастили в сорок пятую квартиру.

Славка хотел огрызнуться, но в последний момент, перед ним промелькнуло растерянное жалкое лицо Нины, взгляд которой словно лазерный луч проникал прямо внутрь и приятно щекотал сердце. Он снисходительно оглядел Майю сверху донизу, улыбнулся и ответил:

— А Вас, мадам, сегодня и не признать! Похорошели, похорошели, аки лебедь белая…

И обращаясь к бабе Вале, напоследок добавил:

— Там это…. Нинка ваша, вроде как на ужин меня приглашала, так вы, дамочки, это… не надейтесь, я обязательно приду!

И уже сворачивая за угол крикнул:

— Я вообще-то мясо люблю, в духовке запеченное!

Глава VIII. Примирение

— Нет, ну ты посмотри, совсем обалдел парень! Эти молдаване такие ловкачи, один раз их покорми борщом, так они тебе на голову сядут. Мясо, видите ли, он любит! — ворчала баба Валя, поднимаясь на пятый этаж. Несмотря на преклонный возраст, она довольно бодро справлялась с лестничными ступеньками.

Сегодня ночью старушка совсем не сомкнула глаз, все думала, думала. В голове у неё, словно кинолента, прокручивались события минувшего дня. Перед глазами всплывало то разгоряченное гневом и водкой лицо Майи, бросающей обидные слова, то обмякшее, безвольное тело Нины, безжизненно лежащее в теплой ванне. Под утро, надев свой «выходной» наряд, отправилась она на кладбище, проведать Мишу, да покаяться ему в своей вине. Не смогла уберечь Нинку от беды, да и докторшу обидела ни за что, ни про что. А кому ж ей ещё было плакаться? Не воронам же, которые нагло следовали за бабой Валей по заросшей тропинке, что вела к могиле мужа. Наревевшись вдоволь и немного прибрав и без того ухоженную могилку, она медленно побрела обратно и уже выходя за ворота, заметила Майю.

Бывшую докторшу словно подменили: на голове вместо вечно сальной копны волос был гладко собранный «конский хвост», да и одета она сегодня была хоть и в слегка помятый, но чистый плащ, под которым виднелся когда-то модный льняной брючный костюм. Глаза, глубоко запавшие, светились решительным блеском, она сосредоточенно смотрела перед собой. В руках женщина бережно несла четыре гвоздички, которые она купила на сто рублей, чудом обнаруженных в кармане того самого костюма, о котором вспомнила сегодня утром. Ноги сами привычно вели к родным могилам. Она по привычке склонилась к ним, погладила тёплый, согретый сентябрьским солнышком, камень, что-то прошептала и положила по два цветка на каждую могилку. После, словно выполнив тяжелую работу, присела на скамеечку тут же, возле своих родных, низко опустив голову. Кто-то тихо присел рядом с ней. Майя, вздрогнув от неожиданности, подняла заплаканное лицо.

— Ты прости, прости меня, старую. Я, видно, совсем из ума выжила, наговорила тебе всякого, а сама места себе теперь не нахожу… — быстро, словно опасаясь, что Майя её прогонит, заговорила Валентина Петровна. Она прижала свои морщинистые в пигментных пятнах руки к груди и от волнения крутила, крутила пуговицу блузки. Майя, как в замедленной съёмке, увидела падающую из глаза старушки слезу, которая медленно расползалась на старомодной кофточке бабы Вали мокрым бесформенным пятном. И внезапно, поддавшись какому-то внутреннему порыву, прислонилась щекой к этому влажному пятну, ища в нем спасения от самой себя. Тело женщины обмякло и задрожало.

Валентина Петровна еще что-то долго говорила, гладя скрюченными от артроза пальцами по вздрагивающим плечам и голове Майи. И слова старушки странным образом действовали успокаивающе, она ощутила в душе что-то похожее на давно забытое чувство умиротворения. Женщины долго сидели, прижавшись друг к другу, молча и печально глядя поверх памятников и могил.

— Я тоже сегодня не могла уснуть после нашей вчерашней ссоры. И знаете, что? Я Вам очень благодарна за правду, за те резкие слова, которыми Вы меня отхлестали по щекам, я словно очнулась после долгой спячки и ужаснулась тому, что наделала. Все думала, думала, как мне теперь жить с этим новым чувством и решила. Мне надо заняться Ниной, надо помочь ей реабилитироваться после травмы. — медленно проговорила Майя, выдавливая из себя каждое слово. — Не знаю, достойна ли я этим заниматься? Работы у меня нет, денег тоже, репутацию свою я потеряла окончательно и бесповоротно, но кое-что я ещё могу. И сделаю…

— Слава богу! Теперь я буду спокойна за Нинку, а то совсем обалдели девки, чего удумали, вместе спиваться, как — будто больше заняться нечем! — оживилась старушка. — Знаешь, что, Майка, а пойдем-ка прямо сейчас к нам, ты ей сама это предложишь. А то, боюсь я за неё, вроде при мне хорохорится, но такой у неё временами взгляд туманный делается, что ажно страшно становится. А я вам оладушков свеженьких напеку! С малиновым вареньем — объедение!

И вот сейчас они были почти у цели. Баба Валя дрожащими руками открывала дверь, опасаясь, что Нина в её отсутствие не сделала бы какую — нибудь непоправимую глупость. А Майя внезапно, то ли с похмелья, то ли от страха, что Нина не согласится принять её помощь, вся покрылась липким холодным потом. В голове беспорядочно путались разные мысли, зачем она здесь, почему покорно идёт за этой старой женщиной, которая ей почти незнакома, имеет ли она право вторгаться в чужую жизнь, такую запутанную и полную своих страданий и боли. А вдруг ничего не получится? У Майи противно засосало под ложечкой, когда она представила себе опостылевшие одинокие вечера в обнимку с бутылкой, выматывающее чувство вины перед мужем и сыном, которое, словно дикий зверь, захвативший добычу, вгрызается ей в горло каждой ночью.

Внезапно обе женщины как по команде замерли, прислушиваясь. Из полуоткрытой двери доносился плеск воды и тихое, чуть слышное, пение.

Глава IX. «Добро пожаловать в наш клуб!»

— Да ты отбей, отбей его сперва получше! — встревала то и дело со своими советами Валентина Петровна, в то время как Майя и Нина пытались свернуть пласт свинины в рулет, толкаясь у стола и мешая друг другу. Мысль о предстоящем ужине почему — то всех воодушевляла. Каждая из женщин пыталась внести в процесс приготовления что-то своё.

Баба Валя уже забыла, как полчаса назад бегала от окна к окну, выглядывая во двор и нервно причитала:

— Ох, Нинушка, кажется, мы с тобой сглупили! Отправили козу в огород с капустой за огурцами. Да Майка счас пропьёт все деньги, а мы с тобой останемся без мяса. Ох, башка моя, старая, ничему меня жизнь не научила, ничегошеньки на старости лет я не поняла в людях!

Нина сначала пыталась её разуверять, но потом поняла, что это бесполезно, и хоть ей было стыдно, в глубине души она сознавала, что такой вариант исключать нельзя.

И только когда Майка, еще с порога издавшая ликующий возглас:

— Я с добычей! — вернулась из магазина, Нина укоризненно взглянула на соседку, и обе вздохнули с облегчением.

Известно, что хуже нет, чем несколько хозяек на одной кухне. Вот и сейчас, одна считала, что они плохо отбили мясо, другая критически осматривая мясо и принюхиваясь, сказала, что положили мало специй и чеснока, третья, отпихивая локтями любопытных стряпух, пыталась завернуть мясной рулет в аккуратную колбаску из фольги.

Наконец, мясной рулет был водружён в духовку. Оставалось только приготовить салат. Майя быстро намыла овощи, а Нина, устроившись поудобнее на стуле со спинкой, принялась нарезать их красивыми дольками. Гвоздем программы должен был стать десерт: хваленые баб Валины оладьи с малиновым вареньем.

Пока готовили ужин, не заметили, как стало садиться солнце. Решено было накрыть стол тут же на кухне, Валентина Петровна по такому случаю достала яркую нарядную скатерть с петухами, при виде которой Нина замерла, а потом тихо заплакала. Скатерть была как две капли воды похожа на подарок свекрови. Она вспомнила, как рвалась из больницы, чтоб за такой же скатертью, сказать своему любимому мужу все то, что было у неё на душе. Да только, оказалось, что не нужны были ему слова её благодарности.

Глядя на неё, навернулись слезы и у Майи, которая в последнее время от переизбытка алкоголя в крови стала слишком сентиментальной.

— Та-а-ак, девки! — строго сказало баба Валя. — Вы, что, обалдели? Хотите всю жизнь проплакать? А ну, быстро прекратили это безобразие! Я вам так скажу: вот сейчас за этим столом, во время нашего торжественного ужина, начинается новая полоса вашей жизни, моя — то уж заканчивается, а Вам еще жить и жить. Поэтому, чур, сопли тут не разводить! А то счастье свое отпугнете.

— Господи, баба Валя, что Вы такое говорите, какое уж нам теперь счастье! Выжить бы, с катушек совсем не слететь, и то ладно, — перебила её Нина, сморкаясь в бумажную салфетку.

— Ну, уж не скажи… — загадочно протянула старушка. — Жизнь — она такая затейница, такие фортели порой выкидывает, что диву даешься. Так что надо быть готовым ко всему. Вытирай, вытирай слезы –то! Да не полотенцем, салфетку возьми, докторша хренова! — прикрикнула она теперь уже на Майю, пытавшуюся промокнуть глаза кухонным полотенцем.

— Май, можно тебя на минутку? — тихо попросила Нина. Женщины зашли в комнату.

— Помоги мне переодеться, пожалуйста! Раз уж мы празднуем начало новой жизни… — нерешительно взглянула на докторшу подруга.

— И то верно! — поддержала её Майя.

Через час все было готово. В центре стола стояло большое блюдо с «гвоздем программы» — ароматными румяными оладьями. В салатной миске радовали глаз блестящие дольки помидоров и огурцов. Духовку распирало от невероятного запаха мяса, чеснока и разных трав, от которого волей-неволей у всех присутствующих сводило желудок голодными спазмами.

Майя и Валентина Петровна сидели за столом и тихо переговаривались, когда тихонько, опираясь на палочку, в кухню вернулась Нина.

— Вот это другое дело! — критически осмотрев соседку с головы до ног, подвела итог баба Валя. Нине и вправду невероятно был к лицу пушистый джемпер абрикосового цвета, который она надела поверх легких светлых брючек. Она как- то вмиг посвежела и помолодела.

От заставшего их врасплох звонка все дружно вздрогнули.

— А вот и кавалер наш припёрся! Не иначе, как запах мяса почуял, — съязвила Валентина Петровна, делая вид, что совсем не ждала Славку. А Нина, стуча палкой, неловко засуетилась, расставляя тарелки и столовые приборы.

Майя привела Вячеслава, который тоже выглядел не совсем привычно. Грязный растянутый свитер сменила, хоть и уже видавшая виды, но чистая рубашка. Джинсы уступили место брюкам с неким подобием стрелок.

— Извиняйте, дамочки, что без галстука, но я их с роду не носил, только на свадьбе и покрасовался в нем минут пятнадцать, пока в сельсовете подпись ставил, — вместо приветствия смущенно произнес Славка.

— Да садись, садись, ты уже к столу, шут гороховый! — прикрикнула на него баба Валя.

Вячеслав достал руку из — за спины и водрузил на стол бутылку красного вина. Женщины переглянулись: Нина с бабой Валей испуганно, а Майя как — то растеряно. Наконец, Майя, проглотив тугой ком, застрявший в горле, сказала:

— Видите ли, месье философ, мы тут обмозговали на скорую руку Ваш давешний совет и решили, как бы новую жизнь начать, так что я лично –пас, пить не буду, пока Нину на ноги не подниму.

— А я Майю Ивановну поддержу! Пока сама ходить не смогу, глотка не сделаю, — откликнулась Нина.

— Да ты, Славка, не смотри на этих алкоголичек, открывай, вино, мы –то с тобой, пока еще нормальные, выпьем за успех предприятия! Мне, может, жить –то осталось пять дней, так что ж я себя последних удовольствий лишать буду, что ли?

Через полчаса, когда первый голод был утолён, и Славка откинулся на стуле, три пары блестящих глаз вопросительно уставились на него.

— Что? — сначала не понял, а потом до него дошло — Да вкусно, вкусно всё! По правде сказать, сто лет такой вкуснятины не едал.

Баба Валя, раскрасневшаяся от бокала вина, довольно улыбалась:

— Вот хороший ты, Славка, мужик, а неотёсанный какой-то! Ты что ж, обалдел совсем, не видишь, девки- то в твою честь приоделись, причепурились, а ты и не заметил!

— Дык, я это… — покраснел то ли от вина, то ли от смущения Вячеслав, — заметил, конечно, сразу, только комплименты делать не приученный, не кому мне их делать в последнее время было.

---

— Как же так, а жена, она, что ж, не достойна комплиментов? И вообще, почему Вы кольцо не носите? Из-за работы? Боитесь поцарапать или потерять? Или… — никак не могла угомониться Майя.

— Жена…, — грустно вздохнул парень, — закурить-то у вас тут можно?

Три головы, не сговариваясь, дружно закивали и приготовились слушать историю сантехника. После рассказа Вячеслава над столом повисла неловкая пауза. Ни у кого не было желания ни говорить парню какие-то утешающие слова, ни осуждать его бывшую жену.

— А налей-ка ты, парень мне еще рюмашку! — попросила баба Валя и, выпив вино в один присест, занюхала его кусочком черного хлеба по привычке, оставшейся с фронта, когда пили в холодной землянке чистый спирт. Потом обвела хитрым взглядом всю разношерстную компанию, собравшуюся волею судьбы на их кухне, как-то вдруг взгрустнувшую и притихшую, и решительно произнесла:

— Ну что ж, Славка, добро пожаловать в наш клуб!

— Какой еще клуб? — недоумённо поднял брови парень.

— Клуб разбитых сердец, — на полном серьёзе сказала старушка, от чего Нина и Майя покатились со смеху. А глядя на них зашлись в хохоте и Вячеслав с Валентиной Петровной.

— А что, это идея! — поддержала Майя. — Создадим такой клуб, только название мне не очень нравится, надо придумать что-то более позитивное.

— А если, «Надежда»? — подала голос Нина.

— Нет, это как-то банально.

— «Ни шагу назад!» — предложила баба Валя. — Как на фронте.

— Да нет, не то!

— «Вперед, к мечте!» — поддержал идею Вячеслав.

— Ну, это еще, куда ни шло, — единодушно согласились все женщины.

— Раз уж мы все теперь в одной лодке предлагаю начать с того, что переходим все на «ты»! — продолжила Нина.

— Нет, я против, меня на «ты» прошу не называть! — возразила баба Валя. — Совсем обалдели, девки, вы думаете, если я вам тут оладьи напекла, так вы можете издеваться над моими сединами? Еще Валюшкой меня покличьте.

Все присутствующие опять покатились со смеху, представив разрумянившуюся, дородную Валентину Петровну, Валюшкой.

— Хорошо, — икая от смеха, сказала Майя. — для Вас, Валентина Петровна, как для почётного члена клуба, сделаем исключение. Второе предложение. С завтрашнего дня все переходим на режим здорового образа жизни.

— Это ещё что такое? — в два голоса спросили баба Валя и Славка.

— А то, с утра милости прошу, на пробежку в парк! — тоном, не терпящим возражений, сказала Майя.

— Все, и даже я? — растерянно спросила Нина.

— Ты-то, как раз, в первую очередь. Ты ж у нас инструктор по физкультуре, — добавила Майя. — С тобой вообще у нас отдельный разговор будет по поводу здорового образа жизни. А ты что, против?

— Да нет, Майечка Ивановна, с Вами я готова хоть в огонь, хоть в воду! — обрадовалась Нина возможности отвлечь докторшу от пагубной привычки и изнуряющих мыслей о муже и сыне.

— Ну вот, приехали, сама ж предложила, только на «ты», — с возмущением ответила Майя.

— Да это я так, по инерции, по привычке… — смутилась Нина.

— Я вам так скажу, товарищи дорогие! — вклинилась в обсуждение баба Валя. — Многие наши привычки придется менять на ходу. И вообще, вы что, обалдели совсем с вашими пробежками?

«Ну вот» — подумала Нина, — «Сейчас скажет, что у нее высокое давление и прочая, прочая…»

Но Валентина Петровна неожиданно продолжила:

— Да у меня и одежды- то подходящей для этого дела нет…

— Да-к, и у меня тоже… — поддержал старушку Вячеслав.

— И что? Загубим хорошее дело на корню только потому, что нет подходящей одежды? — разгорячилась Нина, испугавшись, что предложение Майи не получит поддержки, — завтра же пойдём в магазин и купим всем спортивные костюмы.

И замахала руками, предупреждая отказ:

— Я буду вашим спонсором, для хорошего дела — ничего не жалко, а уж тех денег, которые мне мой бывший муж из жалости присылает, и подавно!

Тут все как-то неловко притихли, вспомнив, что действительно, денег — то у них кот наплакал.

— А про «гвоздь-то», про «гвоздь» совсем забыли! Да ну вас всех к лешему со своей спонсорской помощью! Вы что, совсем обалдели, оладьи-то уже совсем остыли! — обиделась баба Валя.

И все снова дружно и весело загалдели, принявшись пить чай с оладьями, обсуждая дальнейший план действий клуба. Разошлись уже за полночь. Вячеслав предложил проводить Майю, почему- то бросив виноватый взгляд на Нину.

— Конечно, конечно, правильно Слава, мало ли что, поздно уже, темно на улице, — поддержала она.

И свесившись через перила, напомнила спускающимся по лестнице друзьям:

— Так не забудьте, завтра встречаемся у нас, ровно в десять, идём за спортивными костюмами, а потом, как договорились, на пробежку!

Дойдя до дома, Майя взглянула на Вячеслава и тихо сказала:

— Я тебя очень прошу, приходи! Нельзя, чтобы у Нины пропала надежда на выздоровление, надо её поддержать. А деньги потом отдадим, когда разбогатеем.

— Да я — что, только рад буду, тем более, что завтра — суббота, чем сидеть с мужиками в прокуренной общаге, лучше воздухом подышу в парке. Опять же за вами с бабой Валей пригляжу, чтоб не приставал никто.

— А, в этом смысле? Что, философ превращается в рыцаря? — засмеялась Майя и скрылась в глубине подъезда.

— Тьфу ты! — рассердился Славка то ли на Майю, то ли на себя то, что не нашёлся, что ответить докторше, махнул рукой и быстро пошёл в общежитие. И даже самому себе он боялся признаться, что в глубине души испытывает нетерпение от предстоящей завтра встречи с Ниной.

Глава Х. Новая полоса

В ранний час воскресного утра в парке было немноголюдно. Пара-тройка бездомных котов всевозможных мастей шастали по кустам в поисках добычи. Сегодня им повезло: остатки копчёной рыбы, брошенные любителями попить пива в укромном уголке, валялись прямо возле скамейки. К тому же котам удалось найти куриные косточки, которые сердобольные старушки из окрестных домов, отрывая от домашних любимцев, время от времени приносили и оставляли в определённых местах, балуя их..

Раза три прошли туда-сюда важные собаки в дорогих кожаных ошейниках в сопровождении не менее важных хозяев. Последние в этот ранний час продолжали спать на ходу, и двигались, ведомые своими питомцами, скорее по инерции. Собаки высокомерно косились на возню котов с грязным пакетом, тихо рычали, но, по их грустным мордам было видно, что они отдали бы всё на свете, лишь бы оказаться сейчас там, и в компании с котами покопаться в рыбных и куриных объедках.

Вскоре внимание диких котов и приличных собак привлекла разношёрстная компания, которая двигалась, постукивая палками от лыж по асфальтовому покрытию дорожек. Впереди с сосредоточенным и важным видом шагал Славка-сантехник в тёмно-синем спортивном костюме «Адидас» и в новеньких фирменных светлых кроссовках. Со стороны казалось, что мысленно он выполняет очень сложное вычисление, настолько напряжённым было выражение его лица, скрытое под широким козырьком белой бейсболки. Он старательно переставлял палки, часто сбиваясь с ритма, не забывая при этом громко чертыхаться.

Далее следовала Майя, она совсем преобразилась: эффектный эластичный костюмчик белого цвета выгодно подчёркивал элегантность изящной фигурки. Волосы были зачёсаны в конский хвост, который развевался на осеннем ветру, словно рыжий флаг. Из всей компании, пожалуй, только она смотрелась с палками естественно и непринуждённо, движения её были лёгкими, чувствовалось, что ходьба доставляет ей удовольствие. Она то и дело оглядывалась на отстающую команду, подбадривала и махала всем руками, смеялась и шла дальше.

Замыкающие две фигуры вообще даже близко не напоминали спортсменов. Нина в спортивном костюме, который был явно ей великоват и мешковато свисал с худеньких плеч и узких бёдер, скорее опиралась на палки, чем использовала их как опору для энергичной ходьбы. Она часто останавливалась, навалившись всем телом на палки и тяжело дышала.

За ней мелко семенила Валентина Петровна в пёстрой шапке с помпоном, модной ярко-лимонной олимпийке, оттопыренной на спине и красных шароварах. В этом «наряде» у старушки был немного комичный вид — её невысокая приземистая фигура, и без того полноватая, приобрела почти идеальную форму шара. Каждый раз, когда Нина, задыхаясь, опускалась на палки, баба Валя «катилась» к ней, пытаясь подставить плечо, отчего помпон на её шапке раскачивался как маятник. Нина что-то сердито ей выговаривала и отворачивалась в сторону. Тогда на всю округу раздавался сердитый зычный голос, от которого нахохлившиеся дремлющие на ветках старых тополей вороны чуть не падали на землю, а коты бросались врассыпную:

— Эй, вы, спортсмены хреновы! Так не пойдёт! Или идем все вместе, или я ставлю крест на всей этой затее и возвращаюсь домой!

Баба Валя так комично смотрелась в позе обиженного колобка, что Майя и Славка сгибались от смеха и спешили на помощь отстающему звену.

— Отряд, слушай мою команду! Всем вольно, привал! — шутливо произнесла Майя, присаживаясь на широкую скамейку. Теперь было заметно, что и она с непривычки устала.

— Вот это другое дело, — засуетилась Валентина Петровна, расстёгивая олимпийку. Оказалось, под ней был спрятан рюкзак, который старушка тащила на плечах всё это время. Она, словно факир в цирке, подмигнула незадачливым спортсменам, и, мурлыча какую-то весёлую песенку, вытащила из кармана льняную салфетку и расстелила её на лавке.

— Славка, давай, не стой статуем, доставай содержимое! — приказала старушка.

— Ну, Петровна, ну ты… — не нашёл, что сказать парень, вытаскивая из недр её рюкзака термос с чаем и большой пакет с оладьями, оставшимися от вчерашнего ужина — Баб Валь, ты б еще баночку варенья прихватила!

— Пошути, пошути ещё у меня! — пригрозила кулаком старушка, а Майя уже разливала в пластиковые стаканчики горячий чай с лимоном.

Нина откинулась на спинку лавки и закрыла глаза. Вид у неё был уставший, тёмные круги под глазами стали резче, нос заострился, она глубоко дышала, а над верхней губой поблескивали маленькие капельки пота. Внезапно Вячеславу захотелось промокнуть их платком, он тихо присел рядом и накрыл своей большой ладонью маленькую, похожую на детскую, Нинину ладошку, которой она опиралась о край лавки. Нина вздрогнула, ощутив поверх своей руки шершавую поверхность кожи мозолистых пальцев парня, и открыла глаза.

— Вот, возьми, попей горяченького, — сказал Славка, протягивая стаканчик с чаем, от которого на прохладном утреннем воздухе шёл пар.

— Спасибо, Вячеслав! Кажется, это то, что мне сейчас нужно больше всего. Наверное, я поторопилась, послушала Майю, а ноги совсем отказывают, и спина болит, аж сил нет, — на глазах у Нины навернулись слёзы.

— Так, так, так… — вмешалась Майя. — Ну-ка, чур, не жалеть себя, а то ничего не получится. Нина, тебе нужно двигаться, а скандинавская ходьба — очень щадящий вид спорта. Нагрузка есть, но она мягко действует, давая твоим застоявшимся мышцам размяться постепенно. Потерпи, сначала будет непросто, но это тебе сейчас необходимо.

Докторша на минутку задумалась:

— Вот бы тебе еще тренажёр специальный сделать, чтоб ты могла и дома заниматься…

Славка оживился:

— Так Вы… то есть, ты нарисуй, какой надо, а я с ребятами, слесарями поговорю, может, что и получится.

— Нет, вы, мои дорогие, совсем обалдели, в первый же марш-бросок так девку загнали, да и меня вместе с ней! — обжигаясь чаем, бормотала баба Валя. — Ходьба эта бусурманская до добра не доведёт, вот помяните мое слово. Это продавщица специально нам её посоветовала, потому, как палки эти им в магазин завезли, а никто не берёт. Вот, она и нашла нас, дураков. А мы-то уши развесили и обрадовались, побежали палками по асфальту стучать. Достучались, что ни вдохнуть, ни…

Нина вдруг фыркнула так, что чай фонтаном брызнул во все стороны.

— Ой, не могу, представляю, как мы выглядели в глазах этой молоденькой девчонки — продавщицы!

И вся компания принялась хохотать, вспоминая, как вчера они робко гуськом шли по торговому залу магазина, присматриваясь к одежде. Валентина Петровна долго ощупывала спортивные костюмы, принюхивалась и чуть ли не пробовала ткань на зубок. Потом, достав из массивной сумки очки, разглядывала ценники и приставала к девчонке с вопросами о стране-производителе. Продавщица сначала смотрела на их компанию с недоумением, не понимая, зачем этим, по её меркам, старым людям, нужна спортивная одежда. Но потом, поняла, что они всерьёз намерены подобрать костюмы каждый на свой вкус, оживилась и начала давать советы. Баба Валя, перемерив с десяток курток и штанов, выбрала самый яркий вариант:

— Пусть ярко, зато меня будет видно издалека, чтоб вовремя отпрыгнуть в сторону. Берегись, я бегу!

— А вы что, бегать собрались? — поинтересовалась девочка — продавец.

— Да мы пока и сами не знаем, чем будем заниматься: бегать, прыгать или боксировать — пошутила Майя, — пока что экипировку подбираем для членов нашего клуба здорового образа жизни.

— Так вы начните со скандинавской ходьбы! — обрадовалась, что может показать свою осведомленность, девчонка, — это сейчас в Европе самый модный вид спорта, все им увлеклись и стар, и млад! И просто, и полезно. Нам как раз завезли специальные палки. Берите, не пожалеете.

Майя придирчиво осматривала спортивный инвентарь, словно сомневалась в их целесообразности. Нина со Славкой тихо переговаривались у полок с обувью.

— Нет, что ж мы, хуже? Она там, в европах, видите ли, самые продвинутые, с палками ходят, а мы будем рассусоливать, брать — не брать. Берём, девушка, берём на четверых! — подмигнув Майе, баба Валя решительно пошла оплачивать покупку.

И вот теперь, сидя в парке на лавке и попивая чаек с лимоном, она во всем обвиняла продавщицу, будто бы она им навязала эту покупку. Проведя в торговом центре полдня, они конечно не успели на утреннюю пробежку, но зато каждому удалось подобрать одежду по вкусу. Только Нина, даже не примерив, купила первый попавшийся костюм, который оказался ей непомерно велик. Но идти менять его она отказалась наотрез, сославшись на усталость. Оставшиеся полдня они сидели на кухне сорок пятой квартиры и строили планы о своем житье-бытье. Перво-наперво было решено, что Майя переедет жить к Нине, вторая комната всё равно пустовала.

— Да и мне будет сподручнее приглядывать за вами. А в Майину квартиру можно будет пустить квартирантов, — откликнулась Валентина Петровна.

Да, деньги им будут нужны. Лекарства, приспособления разные для лечения, опять же мебель надо прикупить новую в комнаты, а то со дня смерти Татьяны, Ниной матери, ничего не менялось, вся мебель уже обветшала и навевала грустные мысли. Да и ремонт небольшой неплохо было бы сделать. Женщины переглянулись, а потом начали перечислять, что бы им хотелось здесь поменять. Майя набросала схему Нининых занятий:

— По утрам ходьба, потом перейдём на бег, потом небольшой отдых, дальше я буду делать тебе сеансы иглоукалывания, зря, что ли, я в свое время квалификацию повышала? Потом хорошо бы позаниматься на тренажёрах. А перед сном обязательно йога или хотя бы дыхательная гимнастика, посмотрим, как пойдёт. Ну и питание соответствующее, витамины, минеральные добавки, чтоб кости и мышцы укреплялись. В общем, дел предстоит много, крепись, подруга!

Нина слабо улыбалась, кивала головой, заранее соглашаясь со всем.

— А ты, Вячеслав, будешь на подхвате! Во-первых, обеспечиваешь нам передвижение по городу, у тебя водительские права есть? Отлично, надо посмотреть машину в гараже, за пять лет она уже заржавела поди, — по лицу Майи пробежала небольшая тень.

— Ну и так, по мелочам разным, если, конечно тебе с нами не скучно, — подвела итог Майя.

— Да я что, если надо, помогу, — заверил женщин Вячеслав, радуясь про себя возможности быть кому-то полезным, но, если быть честным, больше всего он был счастлив, что сможет быть рядом с Ниной.

Осенний парк понемногу оживал. Вороны уже не стесняясь, слетели с ветвей на пёстрый ковер опавших листьев, в надежде, что и им что-нибудь перепадет после ухода столь колоритной компании. Солнышко начало понемногу пригревать, чай был весь выпит, оладьи закончились, и спортсмены-любители засобирались домой. Скучающие мамаши с колясками с любопытством оглядывались на столь разношерстную процессию. Но те, не обращая ни на кого внимания, не торопясь, шли друг за другом по дорожкам, стуча палками. Теперь каждый из них улыбался чему-то своему…

Часть вторая

Глава I. Саша

За окном скучали голые клёны, на раскидистые ветви которых робко падали первые снежинки. В кабинете заместителя начальника управления социальной защиты населения было невыносимо душно, батареи центрального отопления работали на совесть. За массивным деревянным столом сидел импозантный мужчина средних лет с короткой стрижкой и едва пробивающейся сединой на висках. Он обстоятельно докладывал кому-то по телефону о состоянии дел управления. Судя по напряжённому выражению лица говорящего, на другом конце провода его доклад принимал кто-то важный. Но вот чиновник облегченно выдохнул, положил трубку и устало поднял глаза на сидящих перед ним Майю и Вячеслава.

— Вы ещё здесь? Я вам уже тысячу раз сказал: нет, нет и еще раз нет! Ну нет у нас свободных помещений для ваших экспериментов. Да, откровенно говоря, если бы даже и были, я вам его бы не дал. Кто вы вообще такие? Что за организация? Где зарегистрированы? Может, вы секта какая-нибудь?

— Дак, мы это… в общем-то никто — поспешил оправдываться Вячеслав, — я простой сантехник, помогаю малость по технической части…

— Погоди, Слава, — остановила парня Майя и умоляюще посмотрела на чиновника. — Александр Михайлович, войдите в наше положение, дело-то по сути своей очень хорошее, полезное для города. Мы, как можем, пытаемся помочь бабушкам и дедушкам, людям с физическими проблемами, детям, причем абсолютно на добровольной основе, у них появилась возможность общаться друг с другом, а не зацикливаться на собственных болячках и проблемах. Таким образом, делаем всё, чтобы они могли поддерживать физическую и умственную активность, а это в их возрасте задача номер один! Это я Вам как врач говорю.

— Вот Вы говорите врач, — насмешливо прищурился Александр Михайлович. — А где Ваше основное место работы, есть ли у Вас лицензия?

— Ну… пока я временно безработная…. Но это пока! — поспешила Майя уверить в серьезности своих намерений заместителя начальника. — Нет, нет, Вы не думайте, что мы самоучки какие-то, у нас знаете какой опытный тренер! Может, слышали, Нина Терентьева, заслуженный тренер по легкой атлетике, у неё куча наград, её воспитанники завоевывали самые престижные призы….Сейчас она, правда, немного не в форме после аварии, но это не мешает, она активно тренируется вместе с нашими подопечными.

Майя цеплялась за последнюю надежду. Лицо чиновника неожиданно вытянулось и приобрело серый оттенок, он судорожно сглотнул, вытер пот со лба, потом махнул рукой и резко произнёс:

— Все, вы свободны, я всё сказал, разговор окончен! — и уже обращаясь к секретарше. — Лариса, ко мне сегодня больше никого не пускать!

Когда странная пара с обескураженным выражением лиц вышла, Александр Михайлович дрожащими руками налил стакан воды и осушил его большими глотками. Потом схватился за голову и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону. Нет, зря, зря он всё-таки вернулся сюда. Здесь он повсюду будет натыкаться на знакомых жены и однажды наткнется на её глаза, вопрошающие с немым укором: «Как же ты мог, Саша?».

«Да вот так,» — в тысячный раз мысленно отвечал он Нине. — «Вот так и смог. Сам от себя не ожидал такого. Как — будто провалился в кошмарный сон».

Саша всегда был сторонником упорядоченной размеренной жизни. На протяжении двадцати пяти лет каждый его день был регламентирован военным уставом, потом, когда он вышел в отставку, их совместная жизнь осталось такой же упорядоченной. Саше она казалась идеальной. Они жили, словно по расписанию: работа, дом, дача, вместе ходили в театр, в кино, в гости к знакомым. По большому счёту он и детей-то не хотел, опасаясь, что слишком много времени и внимания придётся им уделять и это внесет элемент хаоса в их образ жизни.

Когда случилось несчастье с женой, он сначала растерялся. Впервые жизнь поставила перед ним задачу, которую требовалось решать самостоятельно. Но у него и в мыслях не было бросать Нину. Александр крутился целыми днями, как заведённый, ухаживая за супругой в больнице, доставая нужные лекарства, договариваясь о консультациях с лучшими специалистами.

Как и положено верному мужу, он просиживал все свободное время у постели больной жены, поддерживая ее морально, пока она была в критическом состоянии. Но всё чаще Саша ловил себя на мысли, что перед ним на больничной кровати лежит худая, незнакомая женщина и лишь огромные серые глаза напоминают прежнюю Нину. Каждый день видеть в них боль, страх, неуверенность было выше его сил. Он нанял сиделку, чтобы облегчить уход за супругой и реже приходить самому. Нина тогда что-то почувствовала, иначе с чего бы ей первой заводить разговор о разводе. Саша сначала очень обиделся на её предложение. Но в глубине души, ещё больше рассердился на себя, считал себя подлецом, трусом, понимая, что в будущем не видит их совместной жизни.

А потом в его жизнь вошла Ирина. Нет, вошла неподходящее слово — она ворвалась, словно вихрь, и накрыла его волной оптимизма и жизнелюбия. Красивая, знающая себе цену, одетая с иголочки по последней моде, она напоминала кинозвезду, сошедшую с обложки глянцевого журнала. Ее бархатный низкий голос завораживал, околдовывал, затягивал в водоворот несбыточных желаний.

Ирина Сергеевна приехала к ним в управление в составе министерской комиссии и сразу же проявила себя не только эффектной женщиной, уверенной в себе, но и грамотным специалистом, прекрасно разбирающимся во всех тонкостях работы. Первые дни Александр робел в её присутствии, терялся, речь его становилась путанной. Видно было, что он не привык общаться с такими женщинами, яркими, обращающими на себя внимание всего мужского населения в радиусе километра. Но на прощальном банкете в ресторане она вдруг сама подошла к нему, села рядом и, пристально глядя ему в лицо, сказала: «А глаза-то у Вас, Александр Михайлович, грустные!» — и нежно провела пальцами по его щеке. Саша от неожиданности, а может, оттого, что выпил немного лишнего, в каком –то фантастически смелом порыве, схватил её ладонь и прижал к своим сухим от волнения губам. Потом, словно обжёгшись, вздрогнул, выпустил её руку и извинился.

Но Ирине его смелый порыв, похоже, понравился, потому что весь остаток вечера она провела рядом, рассказывая забавные случаи из своей жизни, и заразительно смеялась. И Саше, столько времени лишенному женского внимания и ласки, рядом с этой, источающей нежный приятный запах, женщиной — загадкой вдруг стало так легко, так уютно, словно тяжкий груз свалился с плеч. С банкета они ушли вместе.

А утром Ирина, расчёсывая перед зеркалом свои блестящие чёрные волосы, предложила ему поехать вместе в Москву. Она горячо убеждала Сашу в том, что человеку с его способностями не место на периферии, что она поможет найти для него достойную работу в министерстве.

— Александр! — томно перебирала она струны мужского самолюбия, одновременно заказывая завтрак в номер. — Можешь ничего мне не отвечать прямо сейчас, я прекрасно осведомлена о твоей истории. И знаю, что твоей жене уже намного лучше, и она прекрасно справится со своей проблемой без приношения жертвы с твоей стороны. Подумай хорошенько, подумай о череде дней и ночей, которые вы будете проводить вдвоем, делая вид, что ничего не изменилось, и одновременно ненавидя друг друга за ложь.

Ирина как — будто читала его собственные мысли.

— Нет, дорогой мой, надо рвать резко. Что ж, это будет больно, но зато честно. А боль со временем пройдёт. В общем, я не привыкла ходить вокруг да около и скажу тебе откровенно: ты произвел на меня впечатление. А я люблю решительных мужчин. Поэтому ровно в десять вечера я жду тебя на вокзале.

Слова Ирины, по сути очень жёстокие, странным образом взбодрили Александра, придали ему решимости. Он на мгновение представил себе дальнейшую совместную жизнь с Ниной после выхода жены из больницы. Представил до мельчайших подробностей, как она будет переживать, убиваться от того, что не сможет больше заниматься любимым делом. А ему предстоит её успокаивать, каждый раз находя всё новые и новые ободряющие слова. Он, ни слова не говоря, медленно оделся и вышел из номера. А в десять часов вечера они с Ириной в мягком вагоне открывали бутылку шампанского в честь начала нового жизненного этапа.

Александр сидел, закрыв глаза ладонями, и вздрагивал от беззвучного плача. Какой он был идиот! Повелся на сладкие речи, как последний кретин! Решительный мужчина… кто ж им откажется быть? Однако в реальности всё оказалось не так просто. Ирина, как и обещала, быстро пристроила его на очень престижное местечко у себя в министерстве. Александр подал заявление на развод и через месяц был свободен. Они проводили вместе всё свободное время, заводили новые знакомства, дарили друг другу подарки, покупали дорогие наряды и самое лучшее вино, обустраивали новую трехкомнатную квартиру в центре Москвы. И всё это, естественно, требовало больших денег. И хотя на новом месте Саша получал приличное даже по столичным меркам жалование, сбережения, накопленные за долгие годы, таяли как мартовский снег. А ведь ещё и Нине надо было помогать, хотя бы материально, если уж он оказался таким трусом и не смог быть рядом. Страсть Ирины испарялась по мере того, как у Саши заканчивались деньги.

— Но ты же у меня решительный мужчина — ворковала она ему на ухо, нежно проводя наманикюренным пальчиком по плечу, — придумай что-нибудь…

Александр Михайлович начал занимать деньги у старых приятелей, знакомых ещё по службе в армии. Но это не спасало, слишком велики были аппетиты у его новой пассии. Обеды в ресторанах, модные премьеры спектаклей, приёмы гостей проходили в режиме нон-стоп. Через три месяца Александр оказался на нуле. И именно в это время к нему на приём попал странный посетитель, который требовал скорейшего решения вопроса, намекая на о-очень большую благодарность. Саша ответил решительным отказом. Взяток он никогда не брал и в дальнейшем пачкаться о них не собирался. Тем же вечером состоялся неприятный разговор с Ириной.

— Ты что себе позволяешь, дорогой мой! Ты думаешь, привезли тебя, задрипыша, устроили так, что ты тут как сыр в масле катаешься, а от тебя никакой отдачи не будет? Нет, миленький, придется жить как все, или мотай на все четыре стороны в свой Мухосранск, к жене-инвалидке!

Саша с ужасом смотрел на кричащую Ирину и не верил своим глазам. И это та женщина, ради которой он бросил всё, испортил свою репутацию честного человека, предал Нину, единственную женщину, которая его любила? Только сейчас он заметил, что исказившиеся от злобы черты лица придавали Ирине сходство с крысой. Слепец, как же он раньше не замечал, что ею руководит одна лишь корысть, что ей от него нужен только секс и деньги! Она использовала его, как мальчишку, а теперь вышвыривает за порог, словно нашкодившего котёнка! Саша уже не помнил, что сгоряча наговорил в ответ, как грубо оттолкнул пытавшуюся его остановить Ирину и выбежал из квартиры, как поймал такси и очутился на вокзале. Через шесть часов он уже сидел в своей пыльной квартире и пил вторую бутылку водки.

А утром умылся, побрился и, готовый понести любое наказание за свой отвратительный поступок, отправился с повинной по адресу Нининых родителей, где она, по словам соседей, жила со времени выписки из больницы. Однако по мере того, как он приближался к её родительскому дому, ноги наливались свинцовой тяжестью, а язык прилипал к небу, он не представлял, как посмотрит ей в глаза и понял, что не сможет сказать Нине ни слова.

И вот прошёл месяц, за это время Ирина не позвонила ни разу, словно вычеркнула его из своей жизни, как законченного неудачника. Саша вернулся на прежнее место работы, которое по счастливой случайности осталось свободным. Каждый вечер он пытался набирать знакомый номер, но дойдя до последней цифры, швырял телефон прочь. А сегодня явились эти альтруисты-любители и своими просьбами разбередили и без того нещадно ноющую рану. Что ж, надо признать себе, что Нина сумела выжить и без него, даже нашла себе занятие по душе, в то время как он проводит все вечера с зажатым в кулаке мобильником, пытаясь собраться с духом и ей позвонить. Как жить дальше Александр не представлял.

Глава II. «За успех нашего предприятия!»

— Я так и знала, что всё это бесполезно! — с досадой произнесла Майя, проворачивая ключ зажигания. Двигатель старого «жигулёнка» радостно заурчал и, если бы он был одушевлённым предметом, наверняка бы поблагодарил судьбу за то, что она дала ему второй шанс. Ржавую машину, простоявшую несколько лет в гараже беспризорной, теперь было не узнать. После того, как над ней потрудился Славка, бока её лоснились от свежей краски, а хромированные детали ярко сверкали даже на бледном зимнем солнце.

— Ну во о всяком случае, попытались! — попробовал успокоить рассердившуюся докторшу Вячеслав.

— Я тебя умоляю, Слав, давай без вот этих философских нюней, еще скажи, что отрицательный результат, тоже результат! — буркнула Майя, выезжая со стоянки администрации на прихваченную первым морозцем дорогу.

— Ладно, ясновидящая ты наша, мы сделали всё, что могли, — миролюбиво продолжил рассуждать сантехник.- В домоуправлении были? Были! К председателю комитета по имуществу ходили? Ходили! К этому хрену из соцзащиты сходили? Сходили! Везде нам только что по мордасам не надавали!

Майя, погружённая в свои мысли, не забывала сосредоточенно смотреть вперёд и лихо лавировала в потоке летящих по шоссе машин. Три месяца назад начался в их жизни новый виток. Выброшенные судьбой на обочину жизни, словно использованные грязные пакеты, они встретились в нужном месте и в нужное время, чтобы поддержать друг друга и вновь обрести способность как-то противостоять судьбе. Каждый день Майя просыпалась теперь с одной мыслью: быстрее поставить на ноги Нину. Это не значит, что она вычеркнула из памяти сына и мужа, просто боль немного отступила, осела где-то далеко, на самом донышке души. Ну и в завертевшейся круговерти, ей было просто некогда лишний раз об этом вспоминать.

Одним из неотъемлемых элементов Нининого восстановления после аварии, была скандинавская ходьба, которая с лёгкой руки продавщицы спортивного магазина пришлась по вкусу всей их разношёрстной команде. Каждый день три женщины, такие разные по возрасту, комплекции и интересам шагали, стуча палочками, в ближайшем парке. По выходным к ним присоединялся и Вячеслав, как он говорил, просто так, ради компании. Но Майя была уверена, что всю неделю он с замиранием сердца ждал этих минут, чтобы побыть несколько часов рядом с Ниной.

Со стороны было очень забавно наблюдать, как Славка суетливо помогал ей одеваться на прогулки, выполнять упражнения на тренажёрах, которые сам же для неё и соорудил. Речь его внезапно становилась неуклюжей, он только что не заикался, когда Нина обращалась к нему с каким-нибудь вопросом. При этом на лице горе-влюбленного появлялась улыбка, придающая его и так ничем не примечательному лицу весьма глуповатый вид.

Нина, казалось, не замечала нежных чувств сантехника. Однако всё чаще Майя с Валентиной Петровной видели, как оживают её глаза, она часто тихо мурлыкала себе под нос какую-нибудь мелодию. Она не могла скрыть своего оживления накануне выходных и старалась задержаться лишний раз у зеркала, приглаживая непослушные волосы в ожидании Славки.

Баба Валя тоже в последнее время немного приободрилась, и на то были свои причины. Во-первых, надо было постоянно держать под контролем своих новых соседок, по её мнению, ещё не совсем уверенно идущих по правильному пути. Во-вторых, Вячеслав сдержал слово и затеял в квартире ремонт, так что за ним тоже нужен был глаз да глаз. Вот чуть-чуть отвлеклась, а он расхозяйничался тут — вишь ты, Делонов портрет хотел со стены содрать! Ну и потом на неё возложили ответственную миссию по обеспечению всей компании здоровым питанием. Так что теперь она крепко спала по ночам часа три-четыре, а проснувшись, вместо того, чтобы погружаться в воспоминания, строила планы на грядущий день. Сердце продолжало предательски шалить, но старушка старалась его увещевать, мол, не время, выпивала капли, и оно немного отпускало.

Идея групповых тренировок со всеми желающими возникла в день рождения Валентины Петровны. Как-никак, восемьдесят пять лет, это вам не шутки, поэтому было принято общее решение устроить пир на весь мир. Под «всем миром» подразумевались ближайшие соседи: Зинаида Семёновна с нижнего этажа, Маруська из второго подъезда, да хромой дед Лёшка, что иногда разбавлял их «девчачью» компанию во время летних заседаний на лавочках во дворе, да бегал по их поручению в аптеку за лекарствами.

— Ладно уж, — милостиво дала своё согласие после долгих уговоров баба Валя — Когда ещё юбилей придется справлять! Да и квартира теперь у нас как конфетка, не стыдно людЯм показать.

Она хитро подмигнула Славке, который с облегчением перевел дух. До этого старушка просто изводила его ворчанием, что таких «ремонтников усатых», как он, ещё надо поискать, то краску не ту выбрал, больно вонючую, весь нюх, паразитка, отбила. То побелил потоки не так, как это делал её отец во времена царя Гороха, то грязищу развёл неимоверную, что тебе болото, не пройти, не проехать. И так целыми днями до бесконечности. Майя с Ниной хихикали за спиной бабы Вали и делали парню страшные глаза, умоляя не спорить. Он тяжело вздыхал, тихо ругался на родном языке, всем своим видом показывая, что терпит такие мучения только ради них.

Праздник удался на славу. Было налеплено огромное количество пельменей, нарезан тазик оливье, ну и так, по мелочи, бутерброды там с икоркой, колбаска вареная, сырокопченая- то уже была виновнице торжества не по зубам. Майя испекла большой красивый торт, украсила его цветами и виньетками из крема, который так любила Валентина Петровна. После первой рюмки «Столичной» за здоровье бабы Вали и тарелки дымящихся пельменей, все, как водится, дружно затянули «удалого Хазбулата». Далее дружно рассматривали старые фотографии, вспоминали молодость, войну проклятую, всплакнули малость, помянув погибших.

Ближе к вечеру, наигравшись в подкидного дурака, и выпив по пять чашек чаю, разморенные старики стали хвалиться, кто из них лучше приготовился в отправке в места не столь отдаленные.

— Так, девки, если что, у меня в шифанере лежит пакет, с ромашками такой — заговорщическим тоном начала баба Валя — Там всё, что нужно: платье кашемировое кремовое с бантом у ворота, кофта мохеровая зелёная, чтоб теплее было, ну бельишко там, само собой. Панталоны чтоб розовые одели! Туфли на кожаной подошве с пряжками лежат в отдельном пакете, рядышком. Да тапки, тапки не забудьте с расчёской. И гроб мне не надо самый дешёвый, хочу, чтоб побогаче, покрасивше заказали!

— А я вот купила себе мягкие, кожаные тапочки у белорусов на рынке, — подхватила Семёновна, раскрасневшись не то от «Столичной», не то от горячего чая. — Ножки будут в них — как барыни!

— Ну, это что, — продолжила Маруська — Я себе термобельё специальное припасла. Внук подарил на прошлое восьмое марта…

— Ну ты ещё!..- перебили подругу в два голоса, Валентина Петровна и Зинаида — Рано тебе запасаться, ещё и девятый десяток не разменяла!

Дед Лёшка, до этого сидевший тихо и непрерывно шамкающий редкими зубами салат, вдруг оживился и произнёс:

— Девки, а давайте за вас! Пусть всё пройдет путём!

— Нет, ты посмотри на него! — всплеснула руками баба Валя — За нас, главное! А ты, что, в отстающие, значит, записался, сто лет жить собрался?

Лёшка крякнул, махнув очередную рюмаху, закатил на мгновение от удовольствия глаза, а потом хитро прищурился и сказал:

— Мне ещё не срок, у меня жена молодуха, нельзя её одну оставлять, сразу другого найдёт!

Тут все, не сговариваясь, покатились со смеху. Жена у Лёшки была вечно недовольная, неопрятного вида толстая старушенция, лет на пятнадцать моложе его. Она никогда ни с кем не здоровалась, всегда проходила мимо них, сидевших возле дома на лавке, задрав нос, да еще и прихрамывала на одну ногу. На такую, конечно, сразу же кто-нибудь позарится!

После того, как утёрли слезы, выступившие от хохота, Семёновна неожиданно свернула разговор в другую сторону:

— Конечно, Петровна, ты теперь хорошо устроилась, прям обзавидуешься! Рядом молодежь вьётся, заряжает тебя своей энергией, вон и в парк тебя берёт палками стучать, и доктор у тебя свой под боком! Ещё век проживёшь, как минимум! А мы никому не нужные, сидим в одиночестве, воспоминания свои из угла в угол в голове перекатываем.

— Да кто ж вам мешает к нам присоединиться? — в один голос воскликнули Нина с Майей. — Вместе, оно ещё веселее!

— Присоединиться… — задумчиво протянула Маруська, надкусывая малосольный огурец –Нет, нет, пустая это затея, да и палок у нас нету…

— Ну, это дело поправимое, — неожиданно включился в разговор Славка, который до этого тихо сидел в углу стола и блаженно потягивая чай из блюдечка, уминал третий кусок торта.

Все повернулись к нему.

— У нас на днях председатель дэза сокрушался, что положено при домоуправлениях спортивную работу налаживать среди молодёжи. Новое веяние такое у руководства, а как именно это делать, он ума не приложит. Вот мы ему идею и подкинем. Организуем дворовую спортивную команду по скандинавской ходьбе, пусть он нам и экипировку обеспечивает, завтра же пойду к нему с этим предложением.

— Так то — с молодежью надо организовывать, а мы-то не годимся уже! — разочарованно вздохнула Зинаида.

— Это хто сказал? — выпятив грудь колесом, раздухарился Лёха — Ты мне палки тока дай, я с ими до Москвы дойду!

— О! Марафонец скандинавский нашелся! — бабки оживились и подняли рюмки. — Ну что, девоньки, выпьем за успех нашего предприятия!

Неожиданно для всех председатель дэза поддержал идею Славки, ему срочно надо было отчитаться по данному вопросу вышестоящему руководству. Палки были закуплены в количестве пятидесяти штук, так что средств ещё и на футболки и кепки осталось. Постепенно количество желающих присоединиться к Нине с Майей увеличивалось, причём не только среди пожилого населения окрестных домов. Молодые мамаши с детишками, прогуливающиеся в парке, тоже изъявили желание заниматься. Пришлось вспомнить заветы Ильича и взять всё это дело под строгий контроль и учет.

Валентина Петровна завела толстую тетрадь, в которой старательно отмечала количество посещений каждого участника тренировок, а также отмечала: кто сколько чего принёс для общего чаепития. По утрам в парке Майя сначала измеряла всем давление, чтобы дать допуск к занятиям, а потом раздавала спортивный инвентарь. А в выходные эта миссия была возложена на Славку, он же следил и за исправностью инвентаря. Нина сама проводила тренировку, давала нагрузку всем по силам и возрастным особенностям. В общем, все оказались при деле.

После тренировки «спортсмены» дружно пили чай на лавочках, подшучивали друг над другом. С приходом зимы возникла проблема. Многие из участников не в состоянии были так долго находиться на холоде и сокрушались, что не смогут больше заниматься, что опять будут тоскливо пялиться в окошко, вместо того, чтобы обмениваться колкостями со своими сверстниками в парке.

— Надо идти в администрацию, выбивать какое-нибудь помещение для занятий. Поставим там тренажёры Славкины, стол свой старый пожертвую для такого дела, а то где ж чаи гонять будем? Не для себя же просим, для хорошего дела, пусть только попробуют мне, ветерану войны, не дать! — решила Валентина Петровна и, уже было собралась идти сама, но, неожиданно, подхватила насморк и слегла с температурой. Решено было идти Майе с Вячеславом. И вот результат — их старания оказались напрасными.

— Давай, нашим не скажем, что отказали наотрез! — предложил Майе Славка, выходя из машины.

Но хотя Майя и Славка старались казаться веселыми, их вид не смог обмануть Нину и бабу Валю.

— Явились, не запылились, — встретила незадачливых «переговорщиков» одной из своих любимых присказок Валентина Петровна. Чутьё подсказывало ей, что поход в администрацию оказался «пшиком».

Глава III. Кругом одни проблемы

Вячеслав медленно брёл по улочкам, освещенным тусклым светом редких фонарей. К вечеру снег улёгся тонким слоем на уставшую осеннюю землю. Фонари отбрасывали фантастические диковинные проекции на белёсые, словно поседевшие в один миг, тротуары. Парень по инерции старался не наступать на узор из тёмных прямых и зигзагообразных линий, словно они могли ожить и утащить его в таинственную страну теней.

В душе бушевали противоречивые чувства. С одной стороны радовало необычное ощущение: что-то сдвинулось в их отношениях с Ниной. Вячеслав не ожидал, что после того, как жизнь надавала ему оплеух, он сможет испытывать столь нежные, приятно щекочущие грудь, чувства к женщине, не совсем физически здоровой, да еще и на десять лет старше его. В присутствии Нины он словно взлетал над землёй, хотелось свернуть горы, достать с неба звезду, одним словом, он с удивлением понял, что влюблен в эту странную тихую женщину. Это чувство немного напугало его.

Конечно, кто он, простой молдавский парень, да еще и бездомный. И одевается он кое-как, не по-современному, уже совсем обносился, а новое покупать некогда, да и не на что, почти все заработанные деньги он отправлял сестре, которая растила его дочь. Опять же Нина гораздо образованнее его, вон вчера, начала читать стихи, а он не угадал автора. Позорище какое! И говорит она, словно по писанному, в отличие от него, не умеющего и двух слов связать вместе. Зато, какое счастье было находиться возле неё и слушать рассказы о соревнованиях и странах, в которых она побывала вместе со своими воспитанниками. Он всё чаще замечал, что и Нина тоже не совсем равнодушна к нему, это проскальзывало в её улыбке, голосе, полном заботы, в том, как она смотрела на него, немного иронично и ласково. Докторша, похоже, тоже что-то начала подозревать, ещё немного и начнет донимать своими каверзными шуточками, с неё станется.

В последнее время Славка и Нина часто засиживались после вечернего чаепития в её комнате. Баба Валя в этот момент обычно притворно громко зевала и просила Майю померить ей на ночь давление. Они тактично уходили в комнату старушки, а Славка оставался с Ниной наедине и они сидели перед телевизором, больше молчали, но иногда Нина рассказывала ему о каких — то событиях из прошлой жизни, об учёбе в институте, о родителях. Он делился воспоминаниями о своей жизни в селе, о природе, о том, какая вкусная вода в роднике, что бьёт рядом с избой бабы Стеши, какие вкусные абрикосы и вишни растут в их саду.

Сегодня, впервые за всё это время, Вячеслав в порыве нахлынувших чувств, попытался взять Нину за руку и прижать к груди, просто так, без всякой задней мысли. Нина руки не отдёрнула, а лишь пристально посмотрела ему в глаза и сказала, вроде бы невпопад:

— Через неделю после Нового года мне стукнет сорок один год…

Вячеслав ничего не ответил, набрался смелости и прижался лицом к её ладоням, словно хотел защититься от дальнейших слов. Она на мгновение замерла, потом медленно отняла руки, поднялась, подошла к окну. По дому она уже передвигалась самостоятельно, без палочки, правда ещё медленно. За окном плавно опускались пушистые, напоминающие лебяжий пух, снежинки. Они бесцеремонно залетали в чуть приоткрытую форточку и оседали на подоконнике маленькими прозрачными капельками.

— А рано все-таки в этом году пошёл снег! — неожиданно сказала Нина. — Это хорошо, прикроет всю слякоть, грязь, очистит тропинки в парке, жаль только, что первый снег, обычно быстро тает. Но ничего, надо просто немного подождать, и выпадет настоящий нетающий снег. В детстве я часто представляла, будто это загадочный волшебник укрывает землю своей сверкающей белоснежной мантией, превращая её в мягкую перину, под которой растворяется осенняя слякоть и серость.

Сейчас, шагая по дорожкам, посыпанным снежной крупой, Славка, кажется, понял, что она имела в виду. И в его душе разлилось удивительное чувство покоя и уверенности. Есть, есть ещё надежда, надо только подождать!

С другой стороны, никак не решается проблема с помещением для тренировок для их такой смешной, беспомощной команды, а в ней без малого собралось около тридцати человек. Как их бросить?

«Мы в ответе за тех, кого приручили…» — всплыли в голове знаменитые строки французского лётчика.

«Умей докторша действительно читать мысли на расстоянии, сейчас бы непременно съязвила что-нибудь в мой адрес! Типа — это слова не лётчика, а героя его известного произведения», — Вячеслав ухмыльнулся, представив как Майя говорит эту фразу.

Хотя у той тоже дела идут неважно, хотела на старое место, в поликлинику вернуться, сказали, мест нет, да и без подтверждения квалификации сейчас врачей никуда не берут. Вроде бы не расстроилась слишком, сказала, что будет продолжать работать врачом на дому «из любви к искусству». А там, кто его знает, чужая душа потёмки. Лишь бы опять с катушек не съехала. Ну, пока она живет у Валентины Петровны с Ниной, за это можно не волноваться, у них не забалуешь!

Вячеслав не заметил, как подошёл к старому обшарпанному зданию общежития. После уютной просторной комнаты Нины, возвращаться туда, в тесную, прокуренную, вонючую конуренку ой, как не хотелось! Соседи его разнообразием интересов не отличались, им подавай каждый вечер играть в карты, да бухать. Но делать нечего, спать-то где-то надо.

Одно плохо, Анельку сюда не привезёшь. А забирать надо, сестра уже два письма прислала, в которых жалуется на здоровье, вроде бы надо делать операцию, камни нашли в желчном пузыре. Опять же впереди — школа, куда отдавать дочку в сентябре, Славке ничего путного на ум не приходило. Боже, как хочется жить спокойно, в своём доме, с семьёй, чтоб пахло утром кипяченым молоком, чтоб кто-то, да нет, не кто-то, а именно Нина, ласково прикасалась по утрам к плечу, будя его на работу, чтоб дом был наполнен смехом Анельки, топотом детских ножек. Суждено ли этому когда-нибудь сбыться? Ну да ладно, мечты-мечтами, а с дочкой надо действительно что-то решать: либо самому ехать в село, либо забирать её сюда. И это была ещё одна проблема, которая требовала скорейшего решения.

Вячеслав нахмурил брови, услышав, как из-за двери их комнаты раздался дикий хохот, сопровождаемый отборным матом. Значит, компания уже в сборе и крепко навеселе. Он нехотя открыл дверь и, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, снял ботинки, куртку, неспеша аккуратно повесил её на вешалке возле двери. Тут же находился ржавый, замызганный умывальник, не чищенный, наверное, со времен их вселения. Славка ополоснул руки, лицо и подошёл к своей койке. Хотелось лечь, укрыться с головой, помечтать о Нине, мысленно ещё раз ощутить на щеках тепло её ладоней, только бы не видеть пьяных рож соседей, которые сидели за столом, выпивали и спорили о чём-то, пытаясь друг друга перекричать.

— Эй, ребят, нельзя ли потише, не нагомонились за день, что ли? — попытался утихомирить их парень.

— О, наш Альфонсино явился, — заплетающимся языком просипел Борька, Славкин сосед по койке справа.- А чё, сорок пятая тебя на ночь не оставляет? Ай-ай-ай, не вышел, видать рожей, а мож ещё каким местом! Бедный, бедный, Альфонсино! Слабачком оказался, не потянул гарем-то. Хучь меж нами, девочками, что ж там сложного, обслужить старуху, калеку-инвалидку, да алкоголичку подзаборную.

Соседи по общаге уже давно подкалывали Славку, им не нравилось, что он всеми вечерами пропадает в сорок пятой квартире, живет их интересами, а не участвует в общих попойках и перепалках. Однако, так далеко они ещё не заходили. После слов Борьки, у Славки потемнело в глазах, внутри словно лопнула натянутая пружина, казалось, что биение крови разорвет виски. Он сжал кулаки и угрожающе прорычал:

— Ты, тварь пьяная! Не смей даже в мыслях их грязью поливать!

Борька развернулся и насмешливо продолжал:

— А чё ты мне сделаешь, альфонс недоделанный! Скажешь, не подбиваешь клинья к инвалидке или к докторше? Скажешь, нет? Что ж, плохо что-ли, прописочку на своей жилплощади тебе организуют, пожалеют, приголубят. Плохо, что ль, с двумя-то сразу? Не так, скажешь?

Вячеслав смотрел в наглые, остекленевшие глаза соседа и чувствовал, что никакая сила на свете не сможет больше его удержать. Его мозолистые руки сжались в кулаки и метнулись в сторону Борькиной челюсти. От неожиданности тот свалился со стула и заорал. Но его крик только ухудшил ситуацию. Не помня себя от ярости, Славка продолжал и продолжал бить его по голове, плечам, животу, не давая подняться обидчику, и не слыша, как остальные ребята что-то кричат ему в лицо и пытаются оттащить от уже безвольного, ставшего мягким, как мешок с мукой, тела Борьки.

Глава IV. «Здрасьте, я ваша Настя!»

Нина проснулась с ощущением близости чего-то неотвратимого. Сквозь яркие рыжие шторы, которые они с Майей выбрали для того, чтобы даже в пасмурные дни в комнате казалось солнечно, с трудом протискивалось зимнее утро. Нина улыбнулась. Теперь её первой мыслью было не то, как вытерпеть боль, обойтись без посторонней помощи и как, наконец, выбросить из головы бесконечные думы о Саше. За последние месяцы её жизнь наполнилась новым смыслом. Хотя боль и беспомощность ещё присутствовали, но не они задавали тон общему настроению.

Каждое утро начиналось со сборов в парк. Взявшись за тренировку целой группы, такой непростой по физическому и возрастному составу, она не могла допустить даже мысли, что может подвести людей. Старые и малые, они прислушивались к каждому слову и старательно сопя, выполняли упражнения. Со стороны наблюдать за ними было так забавно, что рот невольно расползался в улыбке, и забывались собственные невзгоды и болезненные ощущения.

Рядом постоянно находилась Майя, она оказалась для Нины настоящей находкой. Следила, чтобы та не переутомлялась, делала ей массаж и иглоукалывание, а несколько недель назад они с подругой, кроме упражнений на тренажерах, начали по вечерам заниматься йогой. Ничего, что пока освоили только несколько дыхательных упражнений, Нина была убеждена, что вместе они могут свернуть горы. Все это начало приносить первые плоды: Нина оставила палочку и передвигалась по дому самостоятельно, на улице пока боялась, сейчас пока ещё скользко, но вот выпадет побольше снега, и она обязательно попробует обходиться без надоевшей до смерти палки.

Вместе с Майей они не давали скучать и Валентине Петровне, занимая старушку хлопотами по хозяйству. С тех пор, как Вячеслав починил машину, это стало совсем не сложно, ездили на ближайший рынок, отоваривались сразу на неделю. Как смеялась старушка, запас карман не тянет. Вячеслав… Славка… в груди у Нины приятно потеплело. Вчера он порывался сказать ей о своих чувствах. Было забавно наблюдать за его попытками, он покраснел, усы смешно взъерошились, а на лбу от напряжения выступили капельки пота. Нечего издеваться над парнем, надо сказать ему, что, кроме дружбы, между ними ничего быть не может. Он слишком молод, ещё женится, детей нарожает, а она уже списанный материал. Нина усмехнулась, вот ведь, как она о себе думает, а ведь и ей тоже ещё может улыбнуться счастье. Может, не всё в её женской судьбе так безнадёжно?

Вот и сегодня Вячеслав обещал прийти пораньше, до тренировки, чтобы посмотреть тренажёр, который сам же и сделал. Что-то в последнее время он стал туговато вращаться. Просто золотые руки у парня! За что ни возьмется, всё, словно по мановению волшебной палочки, начинает работать. Он и ремонт сделал в квартире, любо-дорого посмотреть, и машину Майкину наладил. Видно, что Славка — мужчина домашний, ему б семью заиметь, жаль, что так не повезло с женой.

«А мне с любимым мужем! Получается, мы с ним — два сапога-пара» — пришла к выводу Нина и снова улыбнулась.

«Надо бы встать и испечь до его прихода пирог с капустой. После прогулки попьём все вместе чаю!» — Нина заторопилась на кухню.

Там уже хозяйничала Валентина Петровна, которая вставала затемно. Она, словно угадав желание Нины, уже замесила тесто для пирогов. Вдвоем они их быстро налепили, и вскоре по всей квартире поплыл сводящий с ума аромат печёного теста. К тому времени, как на кухне зевая и потягиваясь на ходу, появилась Майя, на столе уже стояло большущее блюдо с румяными пирогами.

— Ой, запах тут у вас просто улётный, дайте, пробу сниму! — она потянула, было, руку к пирожкам, но тут же схлопотала легкий шлепок по заду, обтянутому ночной рубашкой.

— Совсем обалдела, девка! Лахудрой-то, лахудрой не лезь, а ещё два высших образования имеешь! Сначала умойся, оденься человеком, а потом уж тянись, — оседлала свой любимый конёк баба Валя, вспомнив про воспитательные цели, ради которых она терпела присутствие докторши в своей квартире.

Так и не дождавшись Вячеслава, женщины отправились в парк, и только там Нина, взглянув на экран мобильного телефона, заметила записку: «Сегодня прийти не смогу, срочно отправили в командировку на несколько дней. Привет всем спортсменам!»

Дома она рассказала остальным о причине отсутствия парня.

— Ну вот, только зря с пирогами затевались, — нахмурилась Валентина Петровна.- Хотели мужика побаловать, а он возьми, и вильни хвостом рыбкой в лес.

— Баб Валь, вечно ты со своими присказками дурацкими, какой еще рыбкой? Ты ж читала, у человека срочная работа, — остановила её Майя.

— Знаем мы эти срочности, да еще в воскресенье, — поджала губы старушка, про себя решив, что вытрясет из сантехника правду, чего бы это ей не стоило. И если что, быстренько вправит ему мозги.

Раздался звонок, от неожиданности все вздрогнули и сказали почти хором:

— Ну вот, а вы говорили!… Хорошо, хоть к обеду не опоздал!

Майя поспешила к двери, через несколько минут вернулась растерянная:

— Нина, а это, оказывается, к тебе! Товарищ из администрации…

В дверном проёме показался Александр, тихо со всеми поздоровался и еле слышно сказал:

— Нинушка, нам надо, очень надо поговорить…

Нина побледнела. Услышав голос бывшего мужа, она тихо поднялась и, стараясь удержать равновесие, медленно пошла в свою комнату. Саша последовал за ней.

— Тамбовский волк ему товарищ, паскудник такой, — не стесняясь, что её услышат, произнесла Валентина Петровна.- Совсем обалдел мужик, в родительский дом припёрся после всего того, что натворил.

— Так это Нинин муж?! — Майя открыла рот и от удивления присела на табуретку.

— Бывший, бывший, голуба моя! Почти полгода, как развод оформили, по его, кстати, инициативе. А теперь накося, пришкандыбал! Небось, фифа-то столичная его поматросила и бросила, вот он теперь и бродит шатуном, не знает куда приткнуться.

Баба Валя на цыпочках подошла к двери соседки, прислонила ухо, надеясь хоть что-нибудь услышать. Но из комнаты не доносилось ни звука.

Бывшие супруги сидели молча, каждый в своих думах, не зная как начать разговор. Потом Саша подошёл к окну, раздвинул шторы, пуская внутрь зимний день, и, откашлявшись, произнёс:

— Нина, я даже не буду пытаться оправдываться, знаю, что поступил подло, что грош мне цена в базарный день, прошу тебя только выслушать. Милая, милая Ниночка, если бы ты знала, как мне без тебя плохо, тоскливо, неуютно в пустой квартире. Без тебя она действительно для меня пустая! Скажи, что я должен сделать, чтобы ты согласилась попробовать начать всё сначала? Нина, я так долго не мог набраться смелости, чтобы увидеть тебя, если б ты только знала, сколько раз я набирал твой номер и сбрасывал, не находя подходящих слов. Нинушка, моя милая, я не сплю ночами, прости меня, не знаю, что случилось, затмение какое-то, дикость… я не знаю, как это назвать…

— Саш, тебе не надо оправдываться — не спеша начала Нина, было видно, что слова даются ей с трудом. — Ты поступил, как поступил, как тебе подсказало сердце. Не будем сейчас давать никаких оценок твоему поступку. Сначала я думала, что не смогу жить, свет для меня померк, ничего вокруг не замечала, только один вопрос задавала тебе мысленно, почему, почему всё надо было делать тайком. Боялся, что не отпущу? Что буду биться лбом о стену, скандалить? Так, если ты помнишь, я первая предложила тебе вариант с разводом, мне было больно видеть, как ты мучаешься, пересиливаешь себя. А в тот день, когда я вернулась из больницы в пустую квартиру… наверное, умерла какая-то часть моей души. Ты спрашиваешь, знаю ли я, сколько раз ты набирал мой номер, пытаясь поговорить? Представь себе, Саша, знаю… знаю, как горько и обидно слышать в ответ, что человек, с которым ты прожила тысячу лет и съела не один пуд соли, в самый важный момент отключил телефон, выбросив прочь из своей жизни, не желая больше тебя видеть и слышать…

Саша сидел на краю кресла, сжав ладонями голову. Нина посмотрела на него с тоской и почему-то с жалостью:

— А знаешь, Саша, я по-прежнему люблю тебя. Ведь мы неплохо жили… Я не буду скрывать, и после этого ещё долго переживала за тебя, как ты там, в Москве, сыт ли, одет ли, и кто тебя укрывает ночью, когда ты сбрасываешь одеяло? Но это больше похоже на материнскую любовь, не правда ли?

— Нина, Ниночка, прости меня! — Саша неловко сполз с кресла и прижался лицом к коленям бывшей жены.- Давай, давай сейчас же соберём твои вещи и вернёмся к нам. Всё будет по-прежнему, только прости меня!

— Ты не поверишь, Саша, но я тебя уже давно простила. Теперь твоя очередь прощать себя. Никто не может наказать человека более жестоко, чем он сам. Прекрати себя наказывать, Саша! Все прошло, я — твоя перевёрнутая страница, оглянись вокруг, и живи дальше…

— Нет, нет, не говори ничего, подумай хорошенько! Я не представляю своей дальнейшей жизни без тебя и буду ждать, сколько скажешь! — Саша встал и попытался обнять Нину.

Нина мягко увернулась от его объятий, подошла к двери и твёрдо сказала: