В родильной палате лежит женщина. Ноги раздвинуты. Колени подняты. Зубы сжаты. Пот заливает её лицо. У подножия кровати два человека в халатах и масках.
— Тужьтесь! Тужьтесь!
— А-а-а!
— Выходит. Вижу головку. Хорошо. Тужьтесь!
— А-а-а-а!
Медицинские перчатки обхватывают маленькую головку, осторожно поворачивают тельце. Женщина наклоняется вперёд, сгребает простынь в кулак, напрягается, кричит. Через мгновение в руках акушерки вопит сморщенный красный малыш.
Так я появился на свет.
Этот день впился в мою память, как гладиус в тело иудея. Даже сейчас, по прошествии тридцати лет, я могу описать всё подробно.
Врач и акушерка носятся со мной, словно с золотой амфорой. Пуповину зажимают и отрезают. Меня измеряют метровой лентой, кладут на весы. Я ору, словно подо мной раскаленная сковорода. Мать закрывает уши.
— Заткните его!
Чья-то сильная рука касается моего лба. Я умолкаю. Приоткрываю глаза. Вижу неясный силуэт мужчины. На нём пурпурная тога. Лицо окаймляют рыжие, как грива ассирийского льва, волосы и такого же цвета борода. Большой мясистый нос, торчащие уши, двойной подбородок. Вокруг глаз — веснушки. Он смотрит на меня, разжимает губы, говорит:
— Fortuna dies natalis, filius!*
Став подростком, я перевел эти слова. Незнакомец в древнеримской одежде назвал меня сыном. Это глубоко потрясло мою душу. Потому что родного отца я никогда так и не увидел.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.