Не трогай
Прямолинейна любой прямой линии,
Проще простого карандаша.
Кто-то считает меня любимою,
Кто-то, что есть у меня душа.
Я же писака: чернее ночи,
Хуже затравленных алкашей.
Что у юродивого ты просишь?
Ты же пришел в полный дом гостей:
Звери и черти, скоты и крысы,
Рядом со мной, за одним столом.
Нам не подняться до самой выси,
Высь наша — мусорка за углом;
Наша свобода — от всех подальше,
Непризнавание новых звёзд,
Способов, вылазок и подачи
Тем, кто не примет тебя всерьёз.
Просто не трогай. Мы здесь другие.
Проще, чем мусорка за углом.
Нас здесь когда-то давно убили.
Не выживаем. Мы здесь умрем.
Тридцать третье февраля
Тридцать третьего февраля
(это будет как раз — понедельник)
я брошу:
утром пить кофе,
ночью смотреть на звёзды,
мысли о мёртвом
(буду думать о самом живом),
возьму на гитаре
последние ноты
(лучше будет — аккорды) —
и заживём!
Ровно тридцать третьего!
И ни секундой раньше
(позже, конечно, нельзя),
cтану на сто лет старше,
буду уже не я.
Санитар
«Вены вскрыть — не поле перейти», —
Поговорка суки-санитара;
Мол, не те я выбрала пути,
Мол, мозгов, и в самом деле, — мало;
Говорил, что дура я насквозь,
Мне заняться нечем — вот и вскрылась;
А в деревне — он таскал навоз,
Мать его в войну не застрелилась,
Дед работал где-то лет с шести,
Бабка тоже вроде из крестьянок…
Он сказал: я вскрылась от любви,
А он в детстве — в поле спозаранок;
Утверждал, что знает всех, как я:
Мы взбесились с жиру и не знаем,
Как в колхозе выглядит свинья,
И из-за хуйни одной страдаем.
Мне ответить, в общем, было что:
Я не вскрылась, чистая случайность:
Надевала у окна пальто…
Торопилась….
И не надо в крайность!
Никакого суицида нет,
Я вообще-то счастлива по жизни…
Но он продолжал нести свой бред,
И слюнями по палате брызгать;
Ему важно было доказать,
Ну, хотя бы мне — обычной смертной:
Раньше — было лучше, вашу мать!
Коммунизм и партия — бессмертны!
Раньше не вскрывались, не еблись
На углах и в каждой подворотне,
А сейчас — ну, что это за жизнь?!
А мне место — только в Преисподней,
И таким, как я,
И не как я —
В общем, всем.
И вышел из палаты.
Санитар — общественный судья,
Чуть разгневан и слегка поддатый.
Зверю — зверево
Сколько нужно тебе терпения,
Чтобы я оставалась твоей…
Я слабей тебя —
Я любимая;
Ты —
Любимый мой —
Ты сильней…
Я сдаюсь тебе,
Но уверена:
Мне в таком плену не грозит
Быть обманутой
(Зверю — зверево).
Забирай меня у других.
Море
Море спит, успокоилось море;
Твари тихо живут на дне,
Наблюдают и чувствуют горе
На последнем вверху корабле.
Им лишь всплыть — облепить
Собой судно,
Потянуть словно якорь
К себе.
Море спит, но становится дурно:
Твари пляшут и воют на дне.
Им хоть шлюпку к себе,
Хоть «Титаник» —
Лишь бы чем-то заполнить пустырь.
Море спит.
Море чувствует тварей.
И горит, и не хочет остыть.
Бытовой блюз
Я сегодня забыла зарядку для телефона.
Дома.
Надеюсь, дома.
А вчера поругалась с одной из своих знакомых.
Много.
Их слишком много.
И вообще мне, конечно же, хочется спать до гроба.
Мысли.
Они надолго.
И мне проще уйти и закрыться, в свою берлогу.
В ногу.
Шагайте в ногу.
404
Увы — 404.
Тебя здесь нет.
Пустое небо над квартирой,
Колючий свет.
Шарфы повешены на гвозди,
Горит вода.
Ты не придёшь сегодня в гости
И никогда.
Куренье снова убивает
И душит дым;
Увы, на свете не бывает,
Как мы хотим.
Я наживу анорексию,
Инсульт, инфаркт,
Мне проведут лоботомию, —
Отправят в ад;
А там опять —
Всё те же рожи,
И смерти нет.
Тот свет и этот —
В целом, схожи,
Но здесь — не свет.
Экран погаснет.
Дальше — утро.
Горит вода.
Бытьё пустое:
Почти, как будто.
И так — до дна.
Переживёшь
Не переживай.
Переживёшь
Этих всех, меня
И непохожих
На других,
С которыми поёшь
И молчишь —
Переживёшь их тоже.
Может быть,
И я переживу.
Мне переживать обычно;
Знаешь,
Я свою не чувствую вину,
Если обо мне переживаешь…
Всполох спички.
Спички, а не звезд!
Что уж там!
Не всполох молний даже.
Догорела.
Бросили на лёд.
А пока горела,
Было важно:
Как с тобой?
Что чувствую?
Зачем?
Нет.
Не важно.
Просто так —
Для вида.
Догорела.
Не зажечь ничем.
Я на льдах
Далёкой Антарктиды.
Дальше ты,
А там всегда тепло.
Там, где ты —
Прохлады не бывает.
Не переживай.
Я далеко.
Белым снегом
Искры накрывает.
Критик и…
— Тебя не простит Достоевский
И Летов тебя не простит.
Напрасно, по-деревенски,
Написаны проза и стих:
Ни драм, ни идей
Между строчек —
Пустое письмо алкаша;
Ни в буквах твоих
И ни в точках —
Не видится даже душа.
Тебя не простит Кавабата,
Булгаков и Гоголь — сожгут.
За каждую строчку — расплата!
Есенин и Лермонтов ждут,
Чтоб вырвать тебе твои руки…
А Брэдбери вырвет глаза;
Ахматовой, бедной старухе,
Маяк про тебя рассказал…
И Пушкину, впрочем, досталось —
Бедняга вертелся в гробу,
Пока карусель не сломалась, —
Держался мужик наплаву.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.