Бесплатный фрагмент - Не ведая сомнений

Прошли года, но память воскрешает

Афганистан, былые дни, друзей.

И руки сами ищут, открывают,

Альбом, где фотографии парней

С немым упрёком на меня взирают,

Как-будто говорят:

«Ты где теперь, старлей?»

Геннадий Гусев

Краткое содержание

Книга включает в себя три повести: «На западных рубежах», «На стыках афганских дорог» и «Ликвидатор».

Действие сюжета приходится на восьмидесятые годы и охватывает огромную территорию от западной границы Советского Союза до Афганистана. Главный герой всех этих повестей молодой офицер, выпускник Челябинского танкового командного училища Николай Иванов.

Становление офицера начинается в отдалённом военном городке. Трудности, препятствия, которые ему, а также его семье постоянно подбрасывает жизнь, закаляют характер Николая, повышают ответственность и самостоятельность в принятии порою сложных решений.

Опыт первых лет службы в дальнейшем помогает Иванову с честью пройти суровые годы афганской войны. Участие в боевых операциях, тяжёлые болезни, всё преодолевает молодой офицер, чтобы встретиться с семьёй.

Однако, недолго длиться сравнительно спокойная жизнь Николая. Тревожным набатом по стране пронеслось эхо катастрофы на атомной станции в Чернобыле. Получив очередной приказ, Иванов направляется принять участие в её ликвидации.

Предисловие

«Судьбу свою не упрекну

И не принижу горьким словом.

А в череде годов суровых —

Ни одного не зачеркну».

Геннадий Гоц.

Эту книгу я пишу давно. Сначала как-то само собой родился рассказ об одном из афганских эпизодов моей службы. Его напечатали в Магаданской газете «Вечерний Магадан». Появились положительные отклики. Тогда я решил продолжить начатое. Таким образом, из глав-рассказов сложилась небольшая книга, которую я назвал «На стыках Афганских дорог». Затем захотелось поведать и о Чернобыле, куда забросила меня офицерская судьба и о начале своей службы в танковых войсках в Прибалтийском военном округе, на самой Западной границе.

Почему книга названа «Не ведая сомнений»? Потому что в то время офицерский состав Вооружённых Сил СССР в основе своей не знал других понятий, как добросовестно и честно исполнять свой воинский долг перед Родиной по защите её священных границ, а также политических и экономических интересов. К таким, во всяком случае, принадлежал обобщённый мною образ молодого офицера Николая Иванова.

Основой этой книги, как я выше отметил, является повесть об Афганистане. Это наиболее трагически яркое событие того периода времени, затрагивающее жизнь и судьбу целой страны и её народа.

Война — всегда тяжёлая и грязная работа. В памяти у людей она остаётся либо в каких-то ярких критических для жизни моментах, либо наоборот, слишком банальных сценах: что ели, с кем пили, как отдыхали. Однако, когда занимаешься определённой проблемой всерьёз, то в памяти обязательно всплывает всё то, что сам пережил, чему был свидетель. В повести «На стыках афганских дорог», я попытался на примере Николая Иванова вкратце показать те основные события, которые происходили со многими такими же, как он молодыми людьми, которые волею судьбы оказались далеко от Родины в жаркой, горной стране — Афганистане. Я не приукрашивал и не обострял отдельные элементы в книге кровью, матом и многим другим, чего в нашей жизни и без Афганистана вполне хватает. Писал, полагаясь на свою память, как есть, как было, лишь несколько смягчая реальную обстановку. Многие фамилии в книге реальны, некоторые — вымышлены. Тот, кто служил со мной в ДРА, быстро в этом разберётся.

Об Афганистане, как о стране и её народе, у меня остались самые хорошие впечатления. Очень жаль, что принимая сиюминутные, ничем не обоснованные решения о начале этой официально необъявленной войны, наши политические лидеры столкнули между собой два дружественных свободолюбивых народа. Мы не достигли и не могли бы достичь тех абсурдных задач, которые ставило перед 40-й армией, оторвавшееся от реалий жизни престарелое Политбюро ЦК КПСС. Построить какое-то подобие социалистического общества в отсталой, в большинстве своём неграмотной, к тому же с ярко выраженным восточным укладом стране — это ли не абсурд! Теперь всем ясно кто и в каких целях использовал политическую слепоту и недальновидность наших лидеров. Долгие годы русскому и афганскому народам пришлось и до сих пор приходится пожинать плоды той непонятной и ненужной для обеих стран войны.

Афганская война подняла спавшие до той поры экстремистские настроенные силы, подогретые националистическими лозунгами и грязным капиталом, повлекшие за собой обострение и нестабильность обстановки в более широком регионе, выйдя за рамки отдельно взятой страны. Её наследие мы с вами сегодня прекрасно видим и осознаём.

Однако, несмотря на всё, надо понимать, что Афганистан наш ближний сосед, а с соседями, как говорят, лучше жить в мире и дружбе, никогда и ни при каких обстоятельствах не навязывая им своё миропонимание.

Геннадий Гусев

На Западных рубежах

«Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужества полны:

В строю стоят советские танкисты

— Своей великой Родины сыны.»

Б. Ласкин 1938г

Глава первая

В первых числах августа 1980г. дизельный поезд Калининград — Мамоново, не доходя несколько километров до своего конечного пункта, сделал короткую остановку, чтобы высадить семейную пару. Это были недавно окончивший Челябинское танковое училище лейтенант с супругой. Остановку, в виду особого исключения, сделали по просьбе проводницы вагона, которая видя в каком положении находится молодая женщина, пожалела её. Жена лейтенанта находилась на пятом месяце беременности, что явно вырисовывалось на её худенькой фигуре. Глядя на огромные чемоданы, стоявшие на полу рядом с ними, трудно было не проникнуться к этой молодой паре чувством сострадания, поскольку расстояние от вокзала до воинской части, куда они направлялись, составляло примерно два километра и никакой общественный транспорт туда не ходил, поскольку он просто отсутствовал в. Сам приграничный городок Мамоново был небольшим, насчитывающим всего-то восемь тысяч жителей.

Как только офицер с женой покинули вагон, дизель напутственно просвистев им, двинулся дальше, в сторону вокзала. Они остались одни на обочине железнодорожного пути недалеко от переезда. Внезапно налетевший лёгкий северо-восточный ветерок брызнул в лицо мелким, балтийским дождём. Надо было определяться куда идти. Слева дорога уходила в поля, поросшие редкими кустарниками, в дали которых слышались сухие автоматные и пулемётные очереди, значит, подумал лейтенант, там — полигон. Справа за деревьями и огородами виднелось несколько пятиэтажек и длинная, чёрная, металлическая труба котельной, вероятно в этом направлении находился военный гарнизон и его танковый полк, в котором ему предстояло служить.

Подняв тяжёлые чемоданы и сумки, они пошли в сторону переезда. Шагая по металлическим шпалам, лейтенант заметил, что на каждой из них стоит надпись «KRUPP» 1937 год.

— Посмотри сюда, мы с тобой уже за границей. В восточной Пруссии, — усмехнулся офицер, показывая взглядом жене под ноги.

— Если это такая «заграница», — то я туда не хочу, — утомлённо ответила она.

Дойдя до переезда, они повернули в сторону пятиэтажек. Ремни и верёвки оттягивали и резали руки, приходилось всё чаще останавливаться. И тут, со стороны полигона, показалась пешая танковая рота. Впереди, чуть справа, шёл офицер. Он часто оглядывался и покрикивал на своих подчинённых:

— Второй взвод, подтянись! Разговорчики в строю!

Поравнявшись с молодой четой, он остановился, сказав:

— Старший лейтенант Евстафьев, — в ответном приветствии, приложив руку к козырьку фуражки, Иванов представил себя и супругу.

— Вам, как я понимаю — в штаб полка? — спросил старший лейтенант. Николай подтвердил.

— Тогда, — сказал Евстафьев, — поступим так. — Бросив мгновенный взгляд на своё подразделение, он отдал команду и двое солдат, идущих в конце строя, быстро подошли к молодым людям, подхватили каждый по чемодану и помогли им быстро добраться до штаба части.

Штаб 98-го гвардейского танкового полка представлял собой серое двухэтажное каменное здание с черепичной крышей, старой, добротной немецкой постройки. Во время войны здесь в восточно-прусском городке Хайлигенбайль находилась авиационная часть «Люфтваффе». Фашистские истребители этого гарнизона до последнего дня оказывали упорное сопротивление наступавшим советским войскам, блокировавшим крупную (около 1 миллиона человек) немецкую группировку, стремящимся быстрее освободить Кёнигсберг (ныне Калининград). Зимой — весной 1945 года на этом направлении велись упорные, кровопролитные бои. Прижатые к заливу Фриш-Гаф (ныне Калининградский залив) немцы надеялись вырваться из окружения и предпринимали одну атаку за другой. Однако, воодушевлённые скорой победой, наши солдаты отбивали их, настойчиво продвигаясь вперёд. Так в районе «Хайлигенбайль» фашисты потеряли несколько тысяч солдат и офицеров и практически все свои тыловые подразделения.

Справка:

«За 25—26 марта 1945г. войска 3 Белорусского фронта в районе Хайлигенбайль взяли в плен 9 тысяч немецких солдат и офицеров. Трофеи составили: 109 самолётов, 245 орудий, 65 танков и самоходных орудий, 170 пулемётов, 3330 автомобилей, 69 БТР» (из материалов военной хроники).

В боях по уничтожению Восточно-Прусской группировки противника 26.10.1944 года погиб командир 331 стрелкового полка полковник Николай Васильевич Мамонов. Его тело захоронено в братской могиле в городе Хайлигенбайль. За проявленные мужество и героизм он посмертно награждён звездой Героя, а город в 1946 году переименован в его честь — Мамоново.

Оставив жену с вещами невдалеке от входа в здание, лейтенант направился к дежурному по полку, чтобы узнать, где можно найти командира полка или его заместителей. Получив информацию о том, что командир части с минуту на минуту прибудет, Иванов вновь вернулся к жене. Бледная и уставшая она еле держалась на ногах. Усадив её на чемодан, он погладил её по плечу, улыбнулся, сказал, что скоро все передряги закончатся, им выделят какой-нибудь свой уголок, и они заживут весёлой, счастливой, семейной жизнью. В ответ она отрешённо взглянула на него.

Перед зданием штаба проходила бетонная дорога, за ней зеленел подстриженный газон, далее находился строевой плац, а за ним виднелись такие же серые двухэтажные казармы подразделений полка с высокими, острыми черепичными крышами. «Возможно, — подумал лейтенант, — в одной из них его уже ждёт танковый взвод, которым он вскоре будет командовать».

Пока Иванов изучал окрестности, к штабу подкатил уазик. Из него вышел грузный сорокапятилетний подполковник и женщина примерно того же возраста. Навстречу подполковнику, судорожно на ходу поправляя обмундирование, спешил дежурный. Остановившись за два-три метра от него, он вытянулся, приложил руку к козырьку фуражки и громко крикнул:

— Полк, смирна-а-а…!

Подполковник не останавливаясь, сказал спокойным голосом:

— Вольно. — Дежурный также громко повторил полученную команду. Комполка, как это сразу понял Иванов, спросил у офицера всё ли в порядке и получив утвердительный ответ, подошёл к лейтенанту. Умные, твёрдые, с украинской хитринкой глаза командира части, словно стрелы, прошили Иванова. Эффектно, как учили, щёлкнув каблуками новых хромовых сапог, лейтенант чётко по уставу доложил о своём прибытии к месту службы.

— Какое училище закончил сынок? — спросил подполковник.

— Челябинское танковое командное…

— Хорошо, — прервал лейтенанта комполка. У нас найдёшь много своих земляков. Выпускался на «семьдесят вторых»?

— -Так точно, — уверенно ответил Иванов.

— -Ну, ладно, — закончил разговор комполка. — Сейчас моя жена займётся вашим размещением. Сутки на обустройство, затем к девяти утра прибудете в штаб полка. Если необходимо съездить в Калининград, то завтра в десять утра туда выезжает санитарная машина. Вопросов нет? — спросил он.

— Николай не зная, что сказать, промолчал.

— — Ну, тогда сдайте документы кадровику и обустраивайтесь, — После этих слов он повернулся и сопровождаемый дежурным офицером скрылся за массивными дверями здания.

Уже через полчаса, после встречи с командиром части, армейский уазик преодолев разбитую, рваную танковыми гусеницами, грязную дорогу, подъехал к одиноко стоящему двухэтажному дому. Оштукатуренный серым бетоном, он походил на барак 30-40-х годов. Вероятно, так и было. На первом этаже жила гражданская семья, а на втором с одним узким коридором и общей кухней находилась двухкомнатная служебная офицерская квартира. В одну из её комнат вселялся Иванов с женой, а во второй уже жила чуть ранее прибывшая такая же молодая супружеская чета из Омска.

Подняв по скрипучей, деревянной лестнице чемоданы и сумки супруги Ивановы вместе с женой комполка оказались в комнате площадью примерно в двадцать квадратных метров, с одним небольшим окном и наполовину разбитой кафельной печью. Старые пыльные в паутине обои от сырости местами оторвались, свисая с углов стен. На деревянном полу шелушилась «столетняя» краска. Комната была совершенно пуста.

— Вот молодые люди, ваша квартира, — сказала жена комполка, она же председатель жилищной комиссии. Посмотрев на поникшие лица супружеской пары, она добавила, — да это нормальные условия. Знали бы вы, как мы с мужем начинали семейную жизнь. Год пришлось прожить в казарме, в бытовой комнате. Представляете, я молодая девчонка, а за стеной сотня здоровых парней. Муж — то в карауле, то на полигоне. У вас — отдельная комната, рядом такая же молодая пара. Да вам просто повезло. В соседних полках с жильём ещё хуже. А всё остальное приложится. В подразделении на первое время получите кровати, стол, тумбочки. Со временем, как только освободится квартира в военном городке, мы вас незамедлительно переселим. А на сегодня свободного жилья, увы — нет. Ну, всё успехов вам и счастья.

Она вышла, оставив супругов одних самостоятельно принимать решения, начинать строить семейную жизнь. За окном снова заморосил дождь. Соседская квартира была закрыта, вероятно, хозяева ушли в город. Николай попросил жену что-нибудь приготовить поесть, благо продуктов, взятых с собой было предостаточно. Сам же, сбегал к соседям на первый этаж, раздобыл инструмент и приступил к обустройству своего «семейного угла». Обои он просто прибил гвоздями к стенам, подмёл и промыл потолок, окно, стены, пол. В яме за сараями набрал глины (о ней рассказал ему сосед), быстро подправил печь. Этот же сосед разрешил взять у него немного дров. Затопив печь, Николай почувствовал, как приятное тепло невидимыми волнами оживляет ещё недавно «мёртвую», сырую, комнату. Со стороны кухни потянуло ароматным запахом жареного мяса, свежезаваренного цейлонского чая, там вовсю хозяйничала его супруга.

— У меня всё готово, — услышал Николай голос жены. Где будем ужинать, на кухне или в комнате?

— Конечно в комнате, — ответил Иванов. Я и стол приготовил.

— Вот так кухонный гарнитур! — удивлённо воскликнула Лида, внося в комнату тарелки с дымящейся курицей и вермишелью, приправленные жареным луком. На полу вместо стола лежал чемодан, накрытый газетами, одеяло и шинель заменяли сиденья. Складной нож, пару вилок и кружек дополняли скудный походный сервис. Только они собрались приступить к запоздалой трапезе, как в дверь их комнаты постучали.

— К вам можно? — раздался тонкий женский голос.

— Входите, — отозвался Николай.

Оказалось, что это пришли соседи по квартире, молодая пара: Татьяна, которой недавно исполнилось восемнадцать лет и Юра — лейтенант, выпускник Омского танкового училища. Татьяна была тонкой, светловолосой девчонкой и совершенно не самостоятельной. Она жила в мечтах и грёзах, полностью полагаясь на своего мужа — офицера. Однако, Юра был далеко не тем сильным, волевым человеком, которого в нём видела его супруга. Наоборот, он сразу показался Иванову очень скромным, застенчивым, доверчивым парнем, которому придётся очень сложно в реальной армейской жизни. В последствии, это ощущение при их первом знакомстве, жестоко и печально подтвердилось. А пока все смеялись, делились новыми впечатлениями. На «столе» появилась бутылка шампанского. Жизнь, молодость, любовь бурлили в их крови.

Перед уходом соседей, договорились следующим утром вместе съездить в Калининград. Хотелось поближе познакомиться с грозным Кёнигсбергом, заодно сделать необходимые хозяйские закупки.

Первую ночь в Мамонове Ивановы провели на полу, благо он был деревянный, а печь приятно, усыпляюще грела. Шинель, да пару солдатских одеял, которые дали им дружелюбные соседи, составили их семейное ложе. Спать было довольно жестковато, но молодость, усталость и шампанское взяли своё. Их сон был поистине крепкий и безмятежный.

Ночь пролетела одним мигом. Солнечное, светлое утро сулило хорошую погоду. Приведя себя в порядок и быстро позавтракав, обе молодые пары, как и договаривались, вышли из дома и направились в сторону полка. Преодолев разбитую танками грязную дорогу, они вскоре подошли к зданию санчасти, возле которой их должен был ожидать автомобиль. Это оказалась санитарная машина на базе ГАЗ-66. Какой-то солдат, возможно водитель, поливая пол будки водой, смывал с него шваброй засохшие бурые пятна. Ребята остановились рядом. Сзади к ним неслышно подошёл старший лейтенант с медицинскими эмблемами на погонах.

— Это вы со мной едете в Калининград? — спросил он.

— Должно быть, мы, — ответил Иванов.

— Я заместитель начальника медсанчасти старший лейтенант Овчинников, — представился он. В ответ ему также представились и лейтенанты. «Старшой» был весёлым, не унывающим человеком. Улыбка редко сходила с его лица. Вот и сейчас, покрикивая на солдата, чтобы тот быстрее заканчивал уборку машины, он улыбался, поглядывая на молодых женщин.

— Почему вода красная, — спросила Татьяна, показывая рукой на льющиеся с будки машины струи воды.

— Да, это мы ночью возили труп в Калининград, — невозмутимо, закуривая сигарету, сказал медик. На полигоне часовой нечаянно застрелил оператора, когда тот вышел справить нужду. Была ночь, дождь, а часовой — узбек, к тому же первый раз заступил в караул. Испугался, внезапно увидев человека, и сдуру пальнул. Короче говоря, убил наповал.

— Так мы теперь в этой…, — не находя больше слов, — поедем…? — Побледнев спросила Татьяна.

— А, что тут такого, будка вымыта, сейчас подсохнет пол и вперёд, — усмехнулся, глядя на испуганные лица женщин Овчинников.

В итоге ехать пришлось. Всю дорогу форточки были открыты, но осознание того, что несколько часов назад здесь лежал прошитый автоматной очередью солдат, не покидал никого. Разговор не клеился. Почти всё время поездки сидели молча.

Калининград, этот удивительно насыщенный историческими загадками город, основанный в 1225 году на берегу реки Преголя они смогли только мельком посмотреть. Как всегда — не хватило времени. Но мощные каменные форты, полуразрушенный замок прусских королей — Кафедральный собор, заложенный в 1333 году на острове Канта, брусчатые мостовые, огромный арочный железнодорожный вокзал, Пальбургский (Берлинский) 633 метровый мост, часть которого так, к тому времени, и не была восстановлена после войны, центральную площадь Победы, крепкие не смотря на свой почтенный возраст кирхи из красного кирпича (кирха Девы Марии в Юдиттен построена в 13 веке),а также вид на Морской торговый порт с высоты моста, — молодые люди смогли увидеть и оценить по достоинству.

Здесь на самом западном форпосту России (а тогда Советского Союза) воедино соединились западная и советская архитектура. Всё что было построено до 1946 года — относилось к прошлому, западному направлению, а что после — советскому периоду. С момента освобождения города от фашистов, всё местное население было полностью выселено и заселено пострадавшими от гитлеровской агрессии семьями россиян. Для города с исторически воинственно бурным прошлым настало новое время — время труда и созидания. Однако приходилось не забывать и о том, что здесь проходила наша самая западная граница, которая нуждалась в надёжной защите. Противостояние стран Варшавского Договора с североатлантическим блоком НАТО в то время находилось на самом пике. Поэтому вся Калининградская область представляла собой напичканный различной техникой и людьми военный бастион, готовый принять первый внезапный удар противника. С моря прикрывал её Балтийский флот, главная база которого находилась здесь же в городе Балтийске — в бывшем немецком Пиллау.

Погуляв по Калининграду и сделав необходимые покупки, молодые люди вернулись к месту, где их уже поджидал санитарный автомобиль.

— Ну, как город, понравился? — спросил Овчинников.

— Да так, ничего. Вроде бы люди все наши, а чувствуешь себя в каком-то чужом пространстве. Возможно, мало времени прошло, чтобы полностью осознать, что это не Кёнигсберг, а Калининград, не цитадель тевтонских рыцарских орденов, а наш русский областной, портовый город, — ответил Иванов.

— А, мне понравился, — улыбнулась Татьяна.

— Так, друзья, пора домой. Как там у вас танкистов говорят? — По машинам! — весело крикнул медик и уже через несколько минут ГАЗ-66 на полной скорости нёсся по направлению в Мамоново.

На следующий день, рано утром, оставив своих жён досматривать сны, двое молодых лейтенантов, источавших за несколько метров вокруг себя резкий запах одеколона вперемешку с гуталином, приятно похрустывая хромовыми сапогами и портупеями, блестя значками и пуговицами на новых мундирах, уверенно подходили к зданию штаба полка. Сегодня их впервые представят личному составу гвардейской части и назначат командирами подразделений. Чёрт возьми, как это было волнительно приятно!

Перед построением их принял начальник штаба майор Орлов. Он представлял собой полную противоположность комполка — подполковнику Безрученко. Злой взгляд, резкий неприятный голос, серый цвет лица. Он постоянно курил, задавливая в пепельнице одну папиросу, тут же брался за другую.

— Вы, — посмотрел он на Юрия, — назначаетесь командиром танкового взвода во второй батальон, а Вы, — бросил взгляд на Иванова, — в третий. Приказ сегодня будет зачитан на утреннем разводе. Место для вас — справа от трибуны. Вопросы есть?

— Никак нет! — одновременно ответили лейтенанты.

— Тогда я вас больше не задерживаю.

Глава вторая

Каждый день, за исключением праздников и воскресений, ровно в восемь часов сорок пять минут весь личный состав девяносто восьмого гвардейского танкового полка выстраивался на плацу. А до этого, начиная с шести утра, сержанты, старшины, взводные, ротные приводили ленивый, неповоротливый, сопротивляющийся личный состав в порядок. Сначала резкий «Подъём!» — словно ледяная вода, заставлял вскакивать солдат, затем тридцатиминутная зарядка. Как правило это был кросс на несколько километров. За ней гигиенические процедуры, приведение обмундирования, обуви в порядок, и в довершении перед завтраком утренний осмотр. И вот, за каких-то там два с половиной часа упорного труда командиров, на плацу стройными рядами стояли подразделения, сверкающие металлическим блеском оружия и снаряжения. Любое сказанное в строю слово, движение, всё немедленно пресекалось и наказывалось от замечания до внеочередного наряда на службу. Железная дисциплина и порядок в армии являются основным компонентом успешного выполнения учебных и боевых задач, будь то подразделение, часть или соединение. Об этом знает каждый военный человек.

Лейтенанты стояли справа от трибуны, когда прозвучала команда:

— Равняйсь! Смирна! Равнение на средину!

Начальник штаба майор Орлов, чётко печатая шаг по асфальту, направился к идущему навстречу подполковнику Безрученко. За несколько метров друг от друга они остановились. Орлов громко выговаривая каждое слово доложил:

— Товарищ подполковник! Личный состав гвардейского девяносто восьмого Аленштайнского Краснознамённого, орденов Суворова и Александра Невского танкового полка на развод построен! Начальник штаба майор Орлов!

Сделав в сторону два шага и освободив дорогу комполка, майор последовал за Безрученко. Тот, приблизившись на десяток-другой метров к личному составу, остановился и поздоровался:

— Здравствуйте товарищи!

— Здравие желаем товарищ подполковник! — дружно ответили несколько сотен человек. После чего последовала команда «Вольно!».

— Сегодня, — продолжил комполка, — я представляю вам ещё двух молодых офицеров, прибывших для прохождения военной службы в наш гвардейский полк. Это лейтенант Иванов он назначен командиром танкового взвода в третий батальон и лейтенант Щеглов — он будет командовать взводом во втором батальоне. Напоминаю, что с этой минуты все их приказы и распоряжения для подчинённого личного состава являются ЗАКОНОМ!

— Встать в строй! — скомандовал он лейтенантам.

Они ответили: — Есть! — и строевым шагом направились через плац к своим подразделениям. Служба началась!

Командовал восьмой танковой ротой, в которой предстояло служить Иванову, выпускник Челябинского училища Алексей Чигвинцев. Он всего лишь на два года был старше Николая, однако это время разделило их, словно огромная пропасть. Один представлял собой ещё совершенно «зелёного» лейтенанта, другой же состоялся, как опытный строевой офицер. Это с первых минут их знакомства почувствовал Николай. А ведь ещё совсем недавно, вспомнил он, они вместе учились в одном училище, только на разных курсах. Вспомнил и такую сцену, как на плацу Челябинского ВТКУ начальник училища лично срывал со старшего сержанта Чигвинцева лычки за какое-то там нарушение в праздничные, октябрьские дни. Дело тогда чуть было не дошло до исключения, но Алексея пожалели за его хорошую учёбу, добросовестное отношение к служебным обязанностям и «пролетарское» происхождение. Этого при первой встрече с ротным Николай конечно же не стал вспоминать. Так, в общих чертах поговорили об училище и преподавателях. Эти два парня, выпускники одной военной школы, молодые, полные энергии, амбиций добиться высоких командных ступеней почувствовали, что встретились не случайно, а для того, чтобы вместе создать образцовое, чётко управляемое, способное решать поставленные задачи боевое подразделение. Им этого хотелось! Им просто это нравилось!

Танковая рота — небольшое подразделение, всего-то каких-то там тридцать два человека личного состава с офицерами и десять боевых машин. Однако, в условиях боя, хорошо управляемое и обученное оно способно серьёзно воздействовать на противника в наступлении и в обороне, при форсировании водных преград. Танковая рота — это сплав железа и огня десять экипажей, готовых в нужный момент нанести сокрушительный удар противнику или отразить его атаку. Мобильность, высокая проходимость техники, защищённость личного состава и мощное вооружение — вот те качества, которые в себе заключает сам танк. Представляя собой сложнейший технический комплекс, эта боевая машина требует высокой профессиональной подготовкой, чёткой слаженности, взаимозаменяемости всех членов экипажа.

В первый же день знакомства, Чигвинцев дал понять Николаю, что он полностью рассчитывает на него, видя в нём своего первого помощника, а в дальнейшем, возможно, и преемника, так как командирами других взводов были «двухгодичники» (окончившие гражданские вузы): старший лейтенант Николаев и лейтенант Васильченко, — просто «бесхребетный материал», — говорил о них Алексей. Вроде и парни неплохие, но ничего командирского, что сидит у каждого выпускника военного училища «в печёнках» у них, за редким исключением, к сожалению, нет. Подчинённые манипулировали ими как хотели и ротному со старшиной поддерживать твёрдый порядок и дисциплину было довольно сложно. В подразделении был ещё зампотех лейтенант Шилов, но и он тоже принадлежал к категории временных в армии людей, к тому же на него возлагалась основная ответственность за ремонт и эксплуатацию техники.

«Вливания» в офицерский коллектив, как любят об этом часто писать и говорить, с бурными попойками, а затем разборками, у лейтенанта Иванова как-то не получилось. Для него сразу же началась служба. До обеда дали время, чтобы он с солдатами перетащил из казармы в выданную служебную квартиру две солдатские кровати, пару табуреток и стол с тумбочкой. Затем Николай оформил в штабе полка необходимые документы, получил личное оружие и рабочий комбинезон. А ночью ему предстояло в составе подразделения на полигоне участвовать в танкострелковой тренировке (ТСТ).

Во время обеда, рассказывая об этом жене, он просил её ни о чём не переживать. Мол, все через это прошли, и они тоже осилят. Он предложил ей вместе с Татьяной сходить в город, посмотреть в магазинах необходимые вещи, которые с первой же офицерской зарплаты они смогли бы купить. Лида понемногу стала «оттаивать», наверно понимая, что теперь всё равно ничего не изменишь. Домой к матери не сбежишь. Беззаботная девичья жизнь прошла. Начались суровые будни. Надо было готовиться к рождению ребёнка, помогать мужу в обустройстве своего семейного угла.

1980 год и последующее за ним десятилетие — были чрезвычайно напряжённым периодом в жизни нашего государства — Советского Союза. Характеризовался он тем, что давление военное-политическое и экономическое оказываемое на СССР со стороны Запада возрастало, внутри социалистического лагеря усиливалось «центробежное настроение», огромные военные расходы губительно сказывались на бюджете страны, экономика, словно старый, усталый паровоз, начала пробуксовывать, управленческий аппарат не чувствуя жёсткой партийной «руки» становился тормозом дальнейшего развития. Всё это, как известно, в дальнейшем привело к распаду СССР. А тогда в 80-м мы воевали в Афганистане, оказывали военно-техническую и гуманитарную помощь Кубе и ряду стран Ближнего востока, Африки, Азии. Сложная обстановка складывалась и на наших западных границах. В Польше голову подняла руководимая Лехом Валенсой антикоммунистическое объединение «Солидарность». Политические волнения в этой стране грозились перерасти в похожие кровавые Венгерские 1953 года или Чехословацкие 1968 года события, когда для наведения порядка в эти государства потребовалось введение военного контингента сил Варшавского Договора. Втягивание СССР в военные действия на два фронта Афганистан и Польша имело для Запада и прежде всего США исключительно важное стратегическое значение, которое вело к ослаблению нашего государства.

В связи с этой сложной военно-политической обстановкой, все части и соединения, дислоцированные в районе западных границ СССР и особенно в Калининградской области, день и ночь тренировались, повышая свой боевой потенциал. Личный состав девяносто восьмого гвардейского танкового полка, в котором теперь уже служил Иванов, был полностью укомплектован до штата военного времени. Лица польского происхождения переведены в другие части во внутренние округа. Основное внимание на занятиях уделялось совершению маршей и проведению ТСТ в ночных условиях и в условиях плохой видимости. Материальная часть содержалась в идеальном порядке. Во всех танках находился боекомплект и полная заправка топлива. Ни одна боевая машина не оставлялась на ночь неисправной. Ко всему этому, часто проводились ночные тревоги с заводкой двигателей или выводом техники из парка.

Первое знакомство Иванова с личным составом взвода произошло само собой в ходе подготовки и проведения занятия по стрельбе из вкладного ствола танковой пушки и пулемёта (ПКТ). Его взвод, как в целом и рота, тогда отстрелялся на «хорошо». Тренировка закончилась далеко за полночь. Чигвинцев приказал Николаю отвести подразделение в казарму, сдать оружие и снаряжение, обеспечить «отбой» личного состава. Сам же пошёл домой, разрешив лейтенанту утром на пару часов задержаться на службу.

Выполнив распоряжение своего ротного, уставший, но довольный первым прожитым днём в качестве командира танкового взвода, Иванов возвращался к своему «бараку». На востоке зарозовели облака. Листья деревьев и трава, покрытые влагой ночного дождя шелестя выпрямлялись навстречу восходящему солнцу.

Николай, не притрагиваясь к давно остывшему, накрытому тарелкой ужину быстро помылся холодной водой и тихо не будя жену лёг в привычную армейскую кровать. Сон моментально поглотил его.

Он проснулся от того, что его кто-то настойчиво тормошит. Сев на кровать, Николай никак не мог сообразить, где он и что от него хотят. Лида смеялась, что-то говорила, щекотала его. Глубокий сон медленно отступал, возвращая ясность мышления. Взглянув на часы, Иванов вскрикнул:

— Я ж на службу опаздываю! — и моментально вскочив с постели, на ходу натягивая штаны влетел на кухню. Там сидела в расстёгнутом цветном халатике Татьяна и пила кофе. Она загадочно улыбнулась, увидев смутившегося соседа.

— Коля не стесняйся, занимайся своими утренними процедурами. Мы ведь теперь одна семья. В одной квартире живём. Мой уже убежал на утренний развод. Говорит, что в подразделении его хорошо приняли. А тебя как? — спросила она.

— Да пока никак, Тань, некогда об этом было даже подумать. Сразу на занятие, — ответил, быстро бреясь Иванов.

Подошла Лида. Она бросила ревнивый взгляд на соседку, на её выставленное на показ голое колено, полу-расстёгнутый халатик, растрёпанные белокурые волосы. Ничего не сказав Татьяне, она разогрела на плите вчерашний ужин, закипятила чайник.

— Коль, я тебя никуда не отпущу, пока ты как следует не поешь, — сказала жена. — Иначе при такой работе через пару недель от тебя ничего не останется. И узнай там у своего начальника, у вас выходные будут давать или нет? Может всё останется, как прежде в училище: ты только по ночам «в самоход» ко мне будешь бегать? — при этом она с горьким упрёком посмотрела на него.

— Хорошо, — сказал Иванов, быстро разделываясь с завтраком.

Как не спешил Николай, всё же он опоздал минут на двадцать к указанному командиром сроку. Рота в полном составе стояла на дорожке вблизи казармы. Алексей проверял внешний вид солдат, делал какие-то замечания. Иванов строевым шагом подошёл к командиру подразделения, приложив руку к головному убору, доложил о своём прибытии. Ротный выразительно посмотрев на часы, жёстким голосом приказал встать рядом с собой. Он ещё раз повторил слова комполка и теперь уже сам конкретно представил Иванова личному составу роты. После чего лейтенант занял своё место в строю. Затем Чигвинцев кратко и понятно поставил перед каждым взводом, экипажем задачу на день. Во втором взводе, который принимал Иванов, необходимо было провести инвентаризацию (приёмку) техники и вооружения и в этом ему в помощь направлялся зампотех роты лейтенант Александр Шилов.

Парк боевых машин находился недалеко от штаба полка. Все дорожки — бетонные с металлической арматурой, так как никакое другое покрытие не выдержало бы танковых гусениц. В боксах танки располагались почти вплотную друг к другу в две линии. Они выглядели так, словно только что сошли с картинки: блестели зелёной краской, оранжевой оптикой, белыми номерными и цветными гвардейскими знаками, чёрными гусеницами, катками и стрелковым вооружением. Эти металлические монстры казались застывшими и безжизненными фигурами, но это лишь казалось. На самом деле стоило завести двигатель, и приземистая, тяжёлая, неуклюжая машина моментально оживала. Десятки механизмов, надёжно скрытых под толстой бронёй приводили её в движение. Танк превращался в необузданного, рвущегося вперёд мерина, готового своей мощью, огнём ломать и сметать все препятствия, стоящие на пути. И только умелые, тренированные действия экипажа, могли осадить и заставить подчиняться себе эту железную, разящую огнём, грозную для врагов силу.

Перед началом приёмки экипажи машин проинструктировал зампотех. Им дали время для подготовки техники, вооружения и инструмента для ремонта к осмотру. Пока личный состав выполнял подготовительные работы, офицеры вышли из бокса поговорить, поближе познакомиться.

— Саня, — спросил Николай, — как тебе здесь? Как комбат, ротный, да и в целом офицерский коллектив?

Шилов улыбнулся через усы:

— Да мне честно говоря всё равно. Я ж призван на два года, а дальше прощай Красная Армия. Офицерский состав здесь чётко разграничен: старшие офицеры, к коим и принадлежит наш комбат, живут своей жизнью, младшие офицеры — своей. Субординация, понимаешь. Ну, а мы «двухгодичники», вообще непонятно кто.

— Остаться служить не хочешь, всё-таки и зарплата побольше, чем на гражданке и пенсия раньше и льготы там всякие? — продолжил разговор Иванов.

— Нет уж, извини, это не моё, — снова усмехнулся Александр. Для кадровых военных я как был гражданский, так им и останусь, к тому же мне уже тридцать лет, а тебе — двадцать один. Какие у меня могут быть перспективы? Буду по гарнизонам всю жизнь мотаться, да в железе копаться. А так, через год родной город Воронеж, спокойная работа, семья. Например, ты уверен, что твоя жена через некоторое время не захочет сбежать отсюда? Поставит ультиматум: либо я, либо служба? Не задумывался об этом?

— Честно говоря, не приходилось, — сказал Николай, — но она у меня из простой семьи, рано пошла работать, да и сама должна была догадываться за кого замуж выходит. К тому же у нас скоро родится ребёнок. Куда ей теперь без меня.

— Может оно и так, — закончил разговор зампотех.

Приёмка техники и вооружения продолжалась весь день. Иванов остался доволен их состоянием, не смотря на то, что все танки уже не раз побывали на учениях, накатали не одну сотню километров по болотистым полигонам Прибалтийского округа.

Вечером в подвальном помещении казармы, оборудованным под канцелярию, Иванов доложил Чигвинцеву о том, что он принял материальную часть. Ротный передал Николаю формуляры (техническую документацию танков), журналы и другие документы для изучения, а также приказал провести вечернюю поверку личного состава и подготовиться к проведению занятий по строевой и политподготовке. Строго предупредил, чтобы к утреннему разводу Иванов был на месте. Николай прикинул, что спать придётся опять не более пяти часов. «Вот так жизнь!» — подумал он.

Вернувшись домой, Иванов аккуратно снял в коридоре сапоги, на цыпочках подошёл к двери комнаты, тихо открыл её. Жена лежала в постели, читала книгу.

— Почему не спишь? — спросил Николай.

— Тебя жду. Должна же я когда-нибудь своего мужа видеть или нет? — она грустно улыбнулась.

— Извини, служба, — сказал он.

— И так будет всегда? — снова спросила она.

— Не знаю, но первое время для нас будет тяжёлым. А дальше, либо ты, как и все офицерские жёны к этому привыкнешь, либо …, — тут он замолчал.

— Что «либо»? — спросила она. — Мы расстанемся?

— Ты говоришь глупости и меня подталкиваешь к ним. Для чего мы создали семью: чтобы вместе жить, совместно переносить трудности. Служба в армии

— моя мечта. За шесть лет проведённых в казарме я к ней привык. И если ты со мной, то и тебе придётся разделить эту учесть, привыкнуть к далеко не сладким условиям офицерской жизни. И вообще, лучше накорми меня и расскажи, чем вы тут с Татьяной весь день занимались? — смягчил возникшее напряжение Николай.

Лида встала, быстро подогрела ужин, и они уже мирно и спокойно завершили ещё один трудный день.

Обязанности среди командного состава роты Чигвинцев распределил так: Он и Иванов отвечали за подготовку и проведение всех занятий с личным составом подразделения в целом, за исключением занятий по технической подготовке, которые оставались на совести зампотеха. За поддержание внутреннего порядка в казарме и внешнего вида солдат — ответственность ложилась на плечи старшины роты (прапорщика). Командиры первого и третьего взводов двухгодичники: лейтенант Васильченко и старший лейтенант Николаев наряду с выполнением своих должностных обязанностей, больше брали на себя командировок и различных дежурств.

Первое своё самостоятельное занятие с личным составом роты Николай провёл в классе казарменного помещения. Солдаты были одного призыва и прослужили к тому времени чуть больше года (перешли в категорию «черпаки»). К этому времени эти ещё недавно «забитые и замученные» (судя по внешнему виду и поведению) ребята начинают потихоньку адаптироваться к армейской действительности, «расправлять крылья» и даже «выпускать коготки». Начинается это, как правило, с несоблюдения формы одежды, внешнего вида, затем идут пререкания с командирами и начальниками, а дальше — «самоходы», распитие спиртных напитков и иногда заканчивается всё это преступлениями разного характера. Приблизительно зная, как на его появление будут реагировать подчинённые, Иванов сразу решил для себя: отношение с ними строить строго по уставу, любое отклонение жёстко, бескомпромиссно пресекать. И в то же время быть к ним внимательным, честным и справедливым. С таким убеждением и настроем он приступил к первому своему занятию по политической подготовке.

Суть занятия была проста: изучение противостоящих друг другу военно-политических блоков: стран Социалистического содружества и в противоположность им стран империализма. Показав на карте страны Варшавского Договора, блока НАТО и других, Николай приказал записать их название и к следующему занятию выучить. В течение учебного часа дисциплина среди солдат была удовлетворительной, лишь пару раз пришлось делать замечание рядовому Нуритдинову — одному их механиков-водителей взвода, которым командовал Иванов. Подойдя к столу за которым сидел Нуритдинов, лейтенант потребовал представить на проверку тетрадь. Открыв её, Николай увидел вместо записанного материала, карикатуру на себя и нецензурные слова.

— Это что, товарищ Нуритдинов? — Иванов ткнул пальцем в тетрадь. — Командующий блоком НАТО? Или кто? Ну, отвечайте!

Рота прыснула от неудержимого смеха.

— Два наряда в не очередь! — резко, чтобы прекратить весь этот спектакль сказал лейтенант и повернувшись пошёл обратно к преподавательскому месту. И тут в свою спину со стороны Нуритдинова он услышал:

— Гад, фашист.

Иванов обернулся. В классе повисла тяжёлая, напряжённая тишина. Николай понял, что эти секунды сейчас решат всё: или он состоится как офицер, командир подразделения или нет.

— Всем оставаться на местах. За дисциплину отвечает младший сержант Ярославцев. Рядовой Нуритдинов за мной, на выход, — скомандовал взводный.

Солдат медленно встал, всем своим видом показывая, мол «плевать мне на тебя лейтенант, не таких видел».

Выйдя в пустой коридор казармы и плотно закрыв дверь в класс, Иванов резко остановился, схватил левой рукой за горло Нуритдинова, прижав его к стене так, что тот мог только глядеть на лейтенанта испуганными, выпученными глазами.

— Ты кого фашистом назвал, меня? — Глядя в упор в лицо задыхающемуся солдату тихо, но грозно сказал Иванов. — Да ты знаешь, сколько моих родных погибло в войне с ними!? Такого я тебе никогда не прощу! А это, чтоб навсегда запомнил, — и он коротким движением правой руки нанёс Нуритдинову удар в солнечное сплетение. Солдат утробно ёкнул и согнувшись медленно сполз по стене на пол. — Даю пять минут на приведения себя в порядок и на занятие, — сказал лейтенант, оставляя сидящим на полу Нуритдинова.

Вернувшись в класс, он встретил удивлённые взгляды солдат. Никто не рассчитывал на такое скорое и пока ещё никому не известное решение столь острого вопроса. Иванов же быстро совладав с внутренним возбуждением, продолжил занятие. Но через несколько минут его снова пришлось прервать. В дверь постучали. Вошёл дневальный, он передал приказ комбата, чтобы офицер срочно прибыл к нему.

Комбат по национальности тоже, как и Нуритдинов был узбеком. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, в кабинет командира танкового батальона, Николай понял, что рядовой успел на него пожаловаться. — «Теперь не известно, кто станет крайний — он или Нуритдинов», подумал лейтенант.

Войдя в кабинет, Иванов строго по уставу доложил о своём прибытии. Вытянувшись в струну, он ждал худшего, что только может быть. Рядом в стороне стоял, хитро улыбаясь, Нуритдинов.

Комбат сидел за столом, курил сигарету. Нависла небольшая пауза. Затем решительно затушив её в пепельнице он приказал солдату на время выйти. Оставшись один на один с лейтенантом, он спросил, что произошло на занятии. Иванов всё как «на духу» рассказал, признал свою вину в применении физической силы в отношении рядового Нуритдинова.

— Это конечно не педагогично, — глубоко вздохнув сказал комбат, но иногда в нашем мужском коллективе без этого нельзя. Вам первое время будет не легко, я это хорошо понимаю, поэтому даю как бы «фору», чтобы вы быстрее утвердились в коллективе. Но о рукоприкладстве, чтобы я больше не слышал. Есть много других методов, чтобы заставить солдат уважать и подчиняться. Поговорите с ротным. Он толковый офицер, обязательно подскажет. Всё ясно?

— Так точно! — ответил Иванов. На душе у него немного отлегло.

— Хорошо, тогда идите и пригласите ко мне Нуритдинова, — закончил комбат.

Неизвестно о чём говорил комбат с солдатом, но минут через двадцать тот вернулся в подразделение поникший, обиженный со вспухшими, заплаканными глазами. Не захотел за него вступаться земляк, здесь было не так, как на гражданке: «Земляки, наших бьют!» Здесь была Армия!

Глава третья

Комбат третьего танкового батальона майор Ибрагимов представлял собой сорокатрёхлетнего, немного сутулого, чуть выше среднего роста мужчину. По утрам, зайдя в казарму, он каждый раз методично обследовал все её помещения и стоило ему где-нибудь увидеть паутину, он тут же хватал первого попавшего под руку старшину, дежурного или взводного и кричал: «Паутынеэ! Паутынеэ!» Видно для него это было что-то совершенно страшное и непостижимое. На утреннем разводе поэтому поводу устраивались бурные разборки, в результате которых кто-то получал дисциплинарные взыскания. А так, в целом, комбат был неплохим человеком. Служба для него уже подходила к концу. Главное, о чём наверно думал комбат, это как-бы получить подполковника, спокойно уйти на «дембель», вернувшись в свой любимый Узбекистан.

Иванов быстро втягивался в новую армейскую жизнь. Занятия с личным составом проходили чуть ли не круглосуточно. Стрельба меняла вождение, строевая — занятия по тактике, уставы — политподготовку и тому подобное. По утрам проводились кроссы на три-шесть километров. И везде рядом с солдатами находился Николай. Годы, проведённые в суворовском и танковом училищах не прошли даром. В свои шестнадцать лет в Калининском СВУ в канун празднования 23 февраля он совершил свой первый лыжный «марафон» на двадцать пять километров! В Челябинском танковом училище, несколькими годами позже, уже на пятьдесят километров! Так что там для Иванова были эти кроссовые километры. Главное он хотел быстрее найти контакт с людьми, чтобы они воспринимали его как своего старшего товарища, командира, а не как надсмотрщика. Кроме того, ему не хватало практических знаний по организации и проведению занятий по вождению, стрельбе, техническому обслуживанию машин. Военное училище больше давало теоретических знаний, а здесь кругом была практика. Огромные, мощные боевые машины требовали к себе профессионального отношения. Надо было учить стрелять, водить, обслуживать восемнадцати-двадцати летних пацанов, пришедших в армию практически прямо со школьной скамьи. Самому лейтенанту Иванову недавно исполнился двадцать один год и полностью осознать, какая на него свалилась ответственность, тогда он был ещё не в состоянии. Молодой задор, честолюбие разжигали желание показать и доказать, что он уже всё может, что ему всё по плечу. Но, как показал вскоре случай, это было далеко не так.

Однажды, а это случилось примерно через месяц-полтора с момента прибытия Николая в Мамоново, ранним утром полк подняли по тревоге. Совместная армейская и дивизионная комиссия проверяла боеготовность части. Отрабатывались нормативы: прибытия личного состава в парк, заводка двигателей, состояние и комплектность техники. Их рота успешно уложилась в жёсткие нормативы. Чтобы не задохнуться в дыму выхлопных труб, танки вывели из боксов. Пока комиссия проверила все подразделения, солнце перевалило за полдень. Личный состав надо было вести на обед. Эту задачу ротный поручил командиру третьего взвода Николаеву и зампотеху Шилову, а сам с Ивановым остался в парке, чтобы не дожидаясь механиков, самим поставить танки в боксы. Рота по расписанию заступала в караул, а к нему необходимо было ещё подготовиться.

Боевые машины с заглушенными двигателями спокойно стояли в две линии впереди боксов. Расстояние между ними было метра два-три.

— Ну, что лейтенант, ты сможешь поставить «лошадку в стойло» — с усмешкой спросил ротный Николая.

— Конечно, — отозвался Иванов. — Николаю стало обидно, почему ротный ему всё ещё не доверяет выполнять казалось бы простейшие практические задачи: завести двигатель, поставить танк в бокс.

— Хорошо, — уже серьёзно сказал Чигвинцев, — садись на место механика по-походному, разберись в педалях и рычагах, смотри на меня и внимательно выполняй мои команды. Всё понял.

— Так точно! — радостно крикнул Николай и мигом нырнул в узкий люк танка. Взревел двигатель, сотрясая горячими выхлопными газами окружающий воздух. Иванов выставил «холостые» обороты и, подняв сиденье, высунулся из люка, — так удобнее было наблюдать за командами ротного. Однако, вождение боевой машины в «походном» положении требовало безошибочного манипулирования рычагами, педалями, скрытыми от глаз под бронёй. Это достигается путём длительных тренировок, хорошей практики, чего, к сожалению, у лейтенанта Иванова недавнего выпускника ЧВТКУ ещё не было.

Чигвинцев встал между танками и внимательно следил за действиями взводного.

— Ты готов!? — крикнул ротный.

— Да! — ответил лейтенант.

— Тогда включай «заднюю» передачу, плавно отпускай сцепление и следи за мной!

Николай так и сделал: включил передачу, стал плавно отпускать педаль сцепления, но почему-то танк вместо того, чтобы двигаться назад, пополз вперёд. Иванову показалось это просто невозможным. Впереди был ротный и что-то ему кричал, а сразу за его спиной стояла машина первой линии. Мозг не воспринимал действительность происходящего. Казалось, добавь обороты и танк остановится, пойдёт назад. Автоматически правая нога Николая вместо тормоза, сильнее нажала на акселератор. Ещё секунда и его машина остриём своей передней брони ударилась в зад впереди стоящего танка.

— Всё, — словно ударной волной накрыло сознанье Иванова, — убил человека. Впереди — тюрьма. Что будет с моей семьёй, с матерью… Чёрт возьми, почему так не повезло! Сейчас он понял, что ошибся в переключении передач, но теперь уже ничего не исправишь. Николай со злостью на себя, включил «заднюю», резко сдал танк на несколько метров назад, поставил на горный тормоз. Он уже собрался вылезти из люка, чтобы, как это не было страшно, увидеть останки своего ротного. Но вдруг, прямо перед ним появилась фигура совершенно «живёхонького и целёхонького» Чигвинцева. Тот стряхивая с комбинезона пыль с усмешкой глядел на бледное лицо своего подчинённого.

— Как…, Алексей, ты живой, или мне кажется? — не веря своим глазам спросил лейтенант и вновь нервная волна, но теперь уже тёплой радости пробежала по всему его телу.

— Я был бы плохим ротным, если позволил себя вот так просто задавить. Пару лет назад сам через это прошёл. Вот и ты послужишь год — другой и сам будешь готов к любым выкрутасам подчинённых, которые, помяни моё слово, обязательно будут. Ты, как только тронулся, я сразу понял, что вместо задней передачи включил первую. Я попытался остановить тебя, но ты уже находился в прострации. Оставалось одно: упасть под танк. Здесь ничего страшного нет, надо только успеть, иначе пришлось бы склеивать две мои половины. — Чигвинцев улыбнулся, достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет, закурил.

— Лёш, по такому случаю давай зайдём ко мне вечерком, выпьем по рюмке, со своей женой познакомлю. Ведь как не говори, но не всегда такие ошибки удачно заканчиваются. Сегодня нам обоим повезло и это надо отметить.

— Хорошо, Николай, такой расклад принимается. А теперь за работу, только я за механика-водителя, — ты же будешь мною командовать. И они быстро, без проблем, загнали всю технику в боксы.

Вечером того же дня, заранее предупредив жену о том, что у них будет гость, Иванов с Чигвинцевым пришли на квартиру лейтенанта. Лида приветливо встретила их. Николай представил ей своего ротного. Стол был накрыт в комнате. Выпив по рюмке-другой водки, разогрелись, стали вспоминать весёлые курсантские истории.

— У меня в отделении, — рассказывал Иванов, — был хороший парень Олег Пирогов. Однажды, будучи уже на третьем курсе он ушёл в «самоход» на встречу с девчонкой. И там наткнулся на патруль. Бросился бежать. Патруль за ним. Рядом женское общежитие. Олег туда, на второй этаж. Какая-то девчонка увидела бегущего по коридору курсанта, — впустила в свою комнату. Начальник патруля оказался настойчивым мужиком, вызвав дежурную по общежитию, пошёл осматривать комнаты. Что делать Олегу. Он взял и прыгнул со второго этажа, да неудачно, — сломал ногу. И не смотря на это, он всё-таки ушёл от патруля, да ещё перебрался через двухметровый забор. В роте я ротному доложил, что курсант Пирогов сломал ногу во время занятий на спортгородке. И этот случай ему и мне прошли безнаказанно, — завершил свой рассказ Николай.

Алексей тоже вспомнил ряд эпизодов из своей жизни. Он был заместителем комвзвода и ему приходилось часто принимать ответственные, рискованные решения принимая все удары за своих подчинённых на себя. В результате одного из таких случаев он и пострадал. На четвёртом курсе обучения его сняли с должности и лишили звания старшего сержанта. Да что не говори, жизнь молодая, кровь просто «кипела», трудно было удержаться в строгих рамках армейских, казарменных порядков.

За разговором не заметили, как стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера. Лида предложила чай с блинами. Выпили. Похвалили. Расходиться не хотелось, но время на отдых с каждой минутой оставалось всё меньше. Впереди у офицеров было очень много работы.

Дни, недели незаметно пролетали в учёбе, тренировках, в несении службы. Танковая рота, в которой служил Иванов, становилась более слаженной, управляемой. Солдаты перестали испытывать на прочность характер молодого лейтенанта. С трудом, но между взводным и личным составом подразделения стали выстраиваться твёрдые уставные отношения. Этому способствовали три первостепенных принципа: Первый — делай, как я! Второй — будь примером для подчинённых! Третий — будь внимательным, требовательным, справедливым! Если Иванов проводил зарядку, значит он выполнял все те упражнения или марш-броски, которые выполняли его солдаты. Танкострелковая тренировка, опять он первый отстреливал норматив. Обслуживание техники — последним возвращался из парка. Если солдат обращался с личным вопросом к нему, то обязательно старался разобраться и помочь. К этому добавить совместное несение службы в наряде, карауле, патруле. И ещё немаловажная вещь в деле становления авторитета: Николай всегда выглядел спортивным, подтянутым. Имел «опрятный внешний вид». Но и это далеко не всё, что способствовало становлению молодого офицера. Первые месяцы службы у Иванова в девяносто восьмом гвардейском танковом полку были настолько насыщены различными эпизодами, которые в кратчайший срок поставили его вровень с другими офицерами батальона, полка, имеющими за плечами значительно больший стаж армейской службы чем он. Вот несколько из них:

Седьмого ноября 1980 года Николай с сержантом и рядовым с автовзвода их же батальона нёс патрульную службу по городу Мамоново. В полдень, подходя к центральной площади, он увидел, как прямо в центре её стоит незнакомый солдат с двумя гражданскими парнями и из горла бутылки пьёт водку. Такой наглости Иванов не смог стерпеть и сразу же направился на задержание хулигана. Солдат увидев патруль, бросился бежать через частный сектор по направлению к озеру, а его гражданские собутыльники преградили офицеру дорогу. Лейтенант приказал сержанту и рядовому разобраться с ними, сам же бросился догонять нарушителя. Преодолев несколько заборов, пробежав с полкилометра по местами вспаханной, замёрзшей земле солдат выскочил к озеру и по огромной трубе, лежащей на его поверхности, стал перебегать на противоположный берег, вернее полуостров. Озеро, словно стекло, покрылось тонким прозрачным ноябрьским льдом, который местами выдерживал вес человека. И вот, когда солдату оставалось десяток-другой метров до берега, он оглянулся назад, потерял равновесие и упал в озеро. Лёд от резкого удара проломился, и беглец окунулся в ледяную воду. В это время Иванов только что встал на трубу, чтобы продолжать преследование. Он видел, как солдат выбрался на берег и исчез где-то в кустах.

Удачно миновав этот коварный отрезок, офицер вышел в центр небольшого полуострова, достал из кобуры пистолет, ведь мало ли что может родиться в голове пьяного солдата, и громко крикнул:

— Рядовой выходи! Всё равно тебе некуда деваться! Замёрзнешь!

Подождав ещё немного, он снова крикнул:

— Считаю до трёх и вызываю подкрепление!

Досчитав до трёх, Николай поднял пистолет вверх и выстрелил. В звенящей тишине окружающей природы выстрел прозвучал громко и грозно. Психологически это сработало, вызвав, вероятно, панику у солдата. Он словно заяц выскочил из кустов и бросился к озеру, всё ещё пытаясь убежать от лейтенанта. Пробежав метров пятнадцать по льду он вновь провалился, барахтаясь в ледяной воде с трудом выполз на лёд и тут силы его полностью оставили.

Иванов вышел на берег. Никого кроме его и скрюченного от холода, замерзающего на тонком льду солдата не было.

— Что же делать? — подумал Николай. — Пока кого-нибудь дождёшься или сходишь за помощью, он погибнет и в этом обвинят его — Иванова. Значит самому придётся лезть за этим «гадом» в воду.

— Лейтенант, спаси…, — умоляюще тихо простонал рядовой.

— Ишь ты какой смирный стал, — отозвался ему в ответ Иванов, — запомни, когда потащу тебя к берегу, чтобы не дёргался и за меня не хватался иначе брошу. С тобой в этом болоте я пропадать не собираюсь.

Солдат ничего не ответил, видно, что он начал, теряя сознание «засыпать». Николай разделся и босыми ногами ступил на лёд, который вскоре провалился под его тяжестью. Лёд был «молодым» и острым, он как стекло резал тело. Чтобы продвинуться вперёд приходилось руками разбивать его. Впереди была глубокая полынья, а за ней на льду лежал рядовой. Преодолев это расстояние, лейтенант с трудом стащил его в воду и потянул за собой в обратном направлении. Солдат ничем не помогал. Его шинель, обмундирование добавляли тяжести и тянули на дно. Николай почувствовал, что мышцы на руках и ногах становятся деревянными, перестают слушаться. В голове мелькнула мысль бросить солдата и самому спасаться из этой ледяной «купели». Но он прогнал её и продолжал упорно тащить солдата, медленно, но верно приближаясь к берегу.

Когда ноги лейтенанта коснулись мягкого илистого дна, подбежал потерявшийся сержант. Он помог Николаю вытащить из воды замёрзшего солдата. Иванов сказал ему, чтобы он снял с него мокрую одежду, растёр и частично одел в свою — сухую.

— Товарищ лейтенант, а почему вы весь порезаны, в крови? Это он вас? — спросил сержант, дав при этом крепкую оплеуху нарушителю.

— Нет, это всё лёд, — ответил офицер. — Смотри-ка, а наш утопленник в себя приходит.

Действительно, согревшись под тёплой сухой шинелью сержанта и усиленного массажа, он воспрянул духом. Алкоголь ещё бродил в его крови и не позволял правильно оценивать своё положение. Солдат стал настойчиво требовать, чтобы его по-хорошему отпустили.

Иванов, застёгивая портупею, приказал сержанту привести его в чувство и к готовности следовать в город. Сержант долго не раздумывая. отпустил ему пару хороших звонких оплеух, подправив их крепким словцом и уже через несколько минут они все вместе двинулись в обратном направлении.

В городе Николай зашёл в милицию. Оттуда, по телефону вызвал машину из части, а там уже, по прибытии, сдал нарушителя на гауптвахту.

После чего, Иванов собрался продолжить несение патрульной службы, но был вызван к начальнику штаба полка майору Орлову, который поблагодарил лейтенанта за отличное несение службы, снял с дежурства и отпустил на отдых домой. Иванов был очень рад появившемуся праздничному выходному дню, которые очень редко бывают у военных, особенно у младшего офицерского состава.

Следующее событие приключилось с Николаем, когда он нёс службу в карауле. Вначале всё шло обыденно и спокойно. Одна смена часовых меняла другую. Тренировки, проверки, изучение уставов, оформление боевых листков — в общем ничего нового. И вдруг поздно вечером звонок в караульное помещение. Дежурный по полку срочно вызывает начальника караула со сменой. Уже через несколько минут Иванов с тремя полностью экипированными солдатами стоял перед дежурным — майором.

— Товарищ лейтенант, — в соседней с нами части — отдельном инженерно-сапёрном батальоне, пьяный солдат оказывает вооружённое сопротивление дежурному. Ваша задача обезвредить его и доставить на нашу полковую гауптвахту. Задача понятна? — спросил майор.

— Так точно, — уверенно произнёс лейтенант, поправив на ремне кобуру с «Макаровым».

— Тогда следуйте за мной, — сказал дежурный и быстрым шагом направился в сторону скрытых во тьме зданий ОИСБ.

Инженерно-сапёрная часть, находилась на одной территории, в одном гарнизоне с танковым полком. Между ними не было даже забора. Быстро преодолев расстояние в пару сотен метров, Николай с дежурным по танковому полку и вооружёнными караульными подошли к зданию ОИСБ. На ступенях при входе их уже ожидали.

— Что у вас здесь случилось? — спросил майор-танкист увидев вышедшего на встречу им дежурного офицера.

— Да. вот, пьяный солдат с «катушек слетел». Со штык — ножом ворвался в дежурку. Требовал отпустить его домой. Сейчас он там один, заблокирован. Матерится, никого к себе не подпускает. Сослуживцы говорят, что письмо из дома плохое получил. Не знаем, что делать, — сказал офицер в звании майор.

— Давай посмотрим, — сказал дежурный — танкист и все они вместе вошли в здание штаба. В просторном холле первого этажа была оборудована дежурная комната. Через стекло они увидели, как в её дальнем углу, словно зверь в напряжении броска застыл солдат. В правой руке он держал штык-нож. Оба дежурных ещё раз попытались вразумить его, но тот словно не слышал слов, сквозь зубы повторяя одно и тоже: «лучше выпустите, иначе всех порежу…!»

— Надо что-то делать, какие предложения? — сказал майор-танкист, посмотрев на офицеров.

— Разрешите мне войти к нему. Попытаюсь отвлечь разговором и обезоружить, — сказал Иванов.

— Ты что, смерти своей ищешь, или кинофильмов насмотрелся? — серьёзно взглянул на него майор-танкист.

— Да, что тут такого, нас вон сколько, а он один, к тому же парень пьяный, а значит реакция у него сейчас никакая, — вновь настаивал Николай.

— Ладно, майор, пускай попробует, может всё разом сейчас и закончим, — серьёзно сказал дежурный сапёрного батальона.

Иванов быстро снял портупею, китель, чтобы не мешали в случае борьбы, вошёл в помещение дежурной комнаты. Офицеры и караульные стояли за дверью в готовности моментально ворваться для оказания помощи лейтенанту. Напряжение возросло до предела. Солдат увидев вошедшего в комнату офицера, стал угрожающе размахивать перед собой штык — ножом, нецензурно выражаться. Николай старался успокоить его, без остановки говорил ровным голосом, при этом медленно приближаясь к нему. Расстояние между ними сократилось до полутора метров. Движения солдата явно замедлились. Он перестал выкрикивать матерные слова. Однако в его руках всё ещё оставалось оружие, которое он никак не хотел отдавать. Николай сделал ещё один шаг вперёд и вдруг, только, казалось-бы возникшая между ними нить взаимопонимания мгновенно лопнула, солдат встряхнулся, словно ото сна и с холодным оружием бросился на офицера. Но Иванов понял это на секунду раньше, уловив изменение по его взгляду. Сместившись в сторону, он своей правой рукой перехватил запястье руки солдата, а другой — куртку х/б (хлопчато -бумажного обмундирования) в районе локтя, затем потянув нападающего по ходу движения на себя, резко, всем телом, упал на его вывернутую руку. Что-то неприятно хрустнуло под телом Николая. Солдат, лежащий под ним от резкой боли застонал. Штык-нож покатился по полу. Дело было сделано. А ещё через несколько минут усмирённого вояку со связанными руками караульные вели на «ГУБУ» (гарнизонная гауптвахта). Иванов понимал, что там парню дадут время успокоиться, собраться с мыслями, а тяжёлые разгрузочно-погрузочные работы на складах и котельной части полностью восстановят его физическое и душевное равновесие.

Данные случаи быстро становились известны в небольшом гарнизоне и как следствие этого, авторитет Иванова начал давать свои первые ростки. Подчинённые перестали испытывать на прочность его характер, командиры рот приняли в свою офицерскую семью, а комбат — лояльнее, менее придирчиво относиться к нему и его взводу. В службе же у Николая ничего не поменялось, но появилось больше уверенности, самостоятельности в принятии решений.

Глава четвёртая

Третий танковый батальон усиленно готовился к РТУ (ротным тактическим учениям) на Павенковском полигоне. Подразделениям предстояло выполнить ряд сложных учебно-боевых задач, как-то: транспортировка личного состава на колёсной технике в район учений, строительство полевого лагеря, затем изучение местности, тренировки, и в заключении — отработка тактического элемента: «наступление танковой роты ночью». Это были очень серьёзные вопросы особенно для молодых офицеров и личного состава первого года службы. Также, необходимо добавить и то, что в Прибалтике с её сырым и холодным климатом уже стояла глубокая осень, а Павенковский полигон представлял собой огромный низменный участок, сплошь покрытый болотами. В отдельных местах то ли созданных природой, то ли руками человека виднелись небольшие возвышенности, на которых находились заброшенные, частично разбитые и затопленные железобетонные немецкие ДОТы (долговременные огневые точки). Во время войны они входили в единую оборонительную систему гитлеровцев на восточно-прусском направлении. Под их огнём когда-то лежала и вся нынешняя территория полигона. В земле изрытой корявыми ямами от авиабомб и снарядов, заполненных ржавой водой, вероятно, можно было много и сейчас найти костей погибших советских и немецких солдат. И вот по этим измученным останкам, вновь, как и в годы второй мировой, продолжали ползать танки, БМП-шки, рваться мины, снаряды, словно здесь продолжалась война.

И вот как-то утром в один из ноябрьских дней третий танковый батальон погрузившись в большегрузные УРАЛы, со своей походной кухней и техзамыканием небольшой колонной двинулся в район предстоящих учений. Пустынные асфальтовые дороги, обрамлённые по обочинам мощными, крепкими деревьями, позволяли держать хорошую скорость. К вечеру батальон успешно добрался до конечного пункта. Выгрузившись, подразделения сразу же приступили к оборудованию полевого лагеря. Приятно задымила кухня, готовя ужин проголодавшему личному и командному составу.

Между тем «гнилой» климат Прибалтики вновь напомнил о себе неприятным мелким, холодным дождём. Палатки возводили путём сборки металлического каркаса, на который натягивался грубый танковый брезент. По центру устанавливалась «печка-буржуйка» или толстостенная металлическая труба — «паларис». В отличии от «буржуек», «паларис» работал на солярке, которой у танкистов было предостаточно. В него вливалось ведро дизтоплива, которое через специальное отверстие поджигалось, и уже вскоре раскалённая труба ревела словно ракета, неся тепло и малиновый свет во все углы палатки. Пол утеплялся досками или ветками, на которые также укладывался танковый брезент. В одной такой палатке располагалось целое подразделение — танковая рота. Офицеры со своим личным составом вместе переносили тяготы и лишения походной, военной жизни.

Когда все хозяйственные работы были закончены, а личный состав приведён в порядок, старшины повели солдат на ужин. Офицеров в это время собрал у себя комбат. Он коротко подвёл итоги первого этапа учений, поставил задачи на следующий день. Затем, также поужинав, командиры разошлись по своим палаткам. Личный состав, тем временем, уже готовился ко сну. За минувшие сутки все здорово устали, до «костей» промёрзли и просырели. Жар, исходящий от «палариса» приятно расслаблял. Ни жёсткое ложе, ни спёртый воздух, насыщенный запахом соляра, портянок, табака и ещё многое чего, не мешал расслабиться и крепко уснуть.

Место в палатке для офицеров заранее было подготовлено. Чигвинцев спросил у одного из сержантов, выставлена ли охрана и составлен ли график дежурств истопников. Сержант доложил, что всё сделано. Офицеры роты хотели также, как и личный состав скорее отойти ко сну, но тут поднялся полог и в их палатку с трудом низко нагибаясь вошли два офицера — командиры седьмой и девятой танковых рот.

— Низковатая что-то она у вас, — сказал старший лейтенант Евстафьев.

— Зато так теплее, — отозвался Чигвинцев.

— Ребята, за успех учений надо бы по чарке пропустить, — предложил второй вошедший офицер- капитан.

— Если у вас есть что, то мы всегда готовы, — ответил Чигвинцев.

— «Святая водица» у нас никогда не переводится, — усмехнулся Евстафьев.

Тут же разостлали газету, разложили на неё хлеб с тонко нарезанными ломтиками сала, лук, солёные огурцы, открыли банку рыбной печёнки. Бутылку водки выставили пришедшие в гости офицеры. Не долго рассуждая пропустили пару рюмок. Николай почувствовал, как у него в животе, а затем во всём теле потеплело. Холод, усталость под действием алкоголя отступали. Завязался оживлённый разговор. Кто травил анекдоты, кто вспоминал разные приключения в своей армейской жизни. Разошлись поздно. Впереди их ждал не менее тяжёлый и трудный день. Солдаты, прижавшись друг к другу, мирно посапывали не обращая никакого внимания на затянувшуюся рядом с ними офицерскую вечеринку.

Дежурный сидел возле пышущего жаром «палариса», время от времени подливая в прожорливую трубу соляр. На улице после дождя слегка приморозило. Тонкий лёд сковал и без того жёсткий брезент палатки. Офицеры не раздеваясь, накрылись прихваченными старшиной б/ушными (бывшими в употреблении) солдатскими одеялами, за исключением зампотеха — тот залез в свой ватный «спальник». Уснули быстро…

Николаю приснился сон о первом вечере в Калининском СВУ. Он — деревенский пятнадцатилетний пацан, поступив в это, по тем временам высокосветское военное училище, с трудом перерождался в будущего интеллигентного человека. В этом основную роль играли прежде всего сам процесс воспитания, жёсткая военная дисциплина, порядок и высокий моральный-эстетический уровень офицерско-преподавательского состава. Как казалось бы не странно, но в военном училище одной из форм развития личности будущего офицера, руководством рассматривалось отношение будущего мужчины к женщине. Ведь всем известно, что офицерская служба нелегка и к тому же часто проходит в отдалённых от цивилизации районах. Чтобы мужчина в одиночестве не сломался, ему нужен в лице любящей жены, верной супруги крепкий, спокойный «тыл». И одним из средств возникновения таких гармоничных отношений между полами, предполагалось проведение совместного отдыха. Для этой цели в училище регулярно проводились вечера, дискотеки. Со всего Калинина (ныне Твери) на них заранее съезжались девчонки. Перед КПП (контрольно-пропускного пункта) они образовывали огромную, разноцветную, благоухающую ароматами парфюмерии нетерпеливую, говорливую толпу. Несмотря на ограниченное количество пригласительных билетов, девушек всегда оказывалось минимум в полтора раза больше. Среди молоденьких, пятнадцати-семнадцати-летних девчонок — погодок с суворовцами, были и «познавшие жизнь» двадцати-двадцати пяти -летние женщины или как их называли сами суворовцы — «кадетские мамы». Трудно сказать, что их (последних), раз за разом тянуло в училище, может прерванная когда-то безответная любовь, может желание быть всё такой же молодой, а может ещё что-то. И всё бы хорошо, только для юного, бурлящего эмоционального запала у них уже не хватало энергии, которую эти дамы вынуждены были поднимать путём спиртного и сигарет, инкогнито пронесённых через дежурный наряд по КПП (контрольно-пропускной пункт). Этот допинг расслаблял девушек, размывал границы доступности их приятного, нежного тела. В итоге многие из суворовцев на втором курсе обучения уже смогли познать чувство первородного греха.

В один из таких дней, рота, в которой учился Николай, после длительной экзекуции со стороны офицеров-воспитателей по приведению внешнего вида и формы одежды суворовцев в надлежащий порядок, была наконец-то допущена к участию в праздничном вечере. И вот, минуя крытый переход на втором этаже, они оказались в большом зале-фойе. По периметру помещения стояли группами девушки, суворовцы других подразделений, яркий свет ламп зеркально отражался от натёртого до блеска паркетного пола. Ансамбль училища «Алые погоны» заканчивал настройку инструментов. Иванов с Александром Пресновым встали возле одной из колонн.

— Ну как тебе девчонки? — спросил Александр, он сам был родом из Калинина.

— Глаза разбегаются, — ответил Николай.

Где ему — пацану из далёкой российской глубинки раньше можно было увидеть столько слетевшихся на праздничный вечер ярких, разноцветных «бабочек». Заиграла музыка. Ансамбль затянул свою коронную песню:

«Алыми погонами, голубыми далями

Нам открылось зарево наших юных лет…»

После песни ведущий вечера офицер, выступающий в роли конферансье, объявил, что это праздничное мероприятие проводится по случаю пятьдесят седьмой годовщины со дня Социалистической революции. Суворовцы же являются будущими защитниками своей Родины, а значит, её социалистических идеалов. И после этого официального выступления танцевальный вечер продолжился, с каждой минутой набирая, раскручивая свои бешено- эмоциональные обороты. Быстрая музыка сменяла медленную, словно давая остыть, не перегреть вращающуюся на станке деталь, раз за разом ближе и тоньше подводя под неё «резак». Многие пары уже не расходились после окончания очередного танца, а отойдя в сторонку, чему-то улыбались, о чём-то с интересом говорили.

Преснов, увидев появившуюся в зале эффектную блондинку чуть старше своих сверстниц, решил пригласить её на медленный танец. Иванов, желая ему удачи, крепко пожал руку. Ансамбль, тем временем, вместе со многими участниками этого вечера пел до слёз любимую «Кадеточку»:

«Кадеточка, кадетские мечты,

Грудь в орденах, знакомые черты

И в офицере том,

Того кадета узнаёшь с трудом,

Что под рыдающий гитары звон

Ты прогнала его вон…»

Николай видел, что девушка не отказала Александру, а с удовольствием приняла предложение, пошла танцевать и у них это неплохо получается. Также заметил и явную раскрепощённость партнёрши. После танца Преснов отвёл девушку к её подругам, а сам вернулся к Иванову.

— Что это с тебя пот градом капает, словно ты не танцевал с этой милашкой, а километров шесть кросса пробежал? — удивлённо спросил Николай.

— А, вот попробуй-ка сам покрутись с ней, тогда поймёшь, — ответил улыбаясь, тяжело дыша Александр.

— Ну и пойду, потанцую, — решительно ответил Иванов.

С очередной медленной песней, поймав глазами взгляд девушки, Николай поспешил к ней, чтобы не дать соперникам увести её. Подошёл, представился. Она ответила: «Света». Он высказал комплимент, мол видел, как она прелестно танцевала с его другом и что он тоже хотел бы её пригласить на танец. Она приятно улыбнулась и легко согласилась. Самое главное, как показалось Иванову, было сделано. Ему не отказали. А дальше, — уж как-нибудь.

И вот они раскачиваются в ритмики медленного танца. На потолке вспыхивают разноцветные огни светомузыки. Сердце у Николая бешено стучит, чувствуя рядом молодое, нежное, пахнущее лёгкими духами существо другого пола. И чувство неуверенности, чувство какого-то первородного страха заставляет его держать себя на расстоянии от этого неземного создания. А она, видя это, белоснежно улыбаясь, совершенно естественно берёт инициативу в свои руки. И вот они уже рядом настолько, что он ощущает её тёплое дыхание на своей щеке, её нога всё чаще, как бы между прочим, скользит по его ноге, а небольшая девичья грудь упруго встречается с его грудью. От всего этого, кажется совершенно ещё недавно невозможного, пятнадцатилетнего пацана пробивает дрожь…

— Пожар!!! Пожар!!! Всем из палатки!!! — медленно доходит смысл криков до спящего Николая. Его тормошат. В нос бьёт запах гари, — это горит их палатка. Со всех сторон слышится треск рвущегося брезента. Люди, оказавшиеся в огненной западне, стремятся любыми путями вырваться из неё. Что это сон или явь? — приходя в себя, не мог сразу определить лейтенант.

— Ты что сидишь, — вон из палатки, — крикнул ротный.

Голос командира подействовал на Николая как приказ. Он мигом пришёл в себя. Несколько секунд понадобилось Иванову, чтобы выбраться из огненной западни. Тут же с Чигвинцевым они стали строить людей, проверять все ли на месте, никто не остался в горящей палатки. Посчитали. Все кроме зампотеха стояли в строю.

— Кто видел лейтенанта Шилова? — спросил Чигвинцев.

— Я здесь, — послышался приглушённый голос. Из-за кромешной темноты никто не заметил лежащий в стороне, измазанный в глине спальник. В нём, безуспешно пытаясь выбраться, дёргался и брыкался зампотех. Солдаты освободили его из собственноручно приготовленного плена. Встав на ноги, он недовольно сказал, что мол обязательно разберётся с теми, кто его пинал ногами и выкатил в грязь. Действительно в сполохах продолжавшегося гореть брезента было видно, что вся голова Александра вымазана глиной. Со стороны он казался очень потешным, многие в другое время, наверно от души посмеялись, но тогда радоваться было нечему. Впереди ещё половина холодной, с пронизывающим сырым ветром ночи. Палатка на глазах догорала, кругом мокрый снег и липкая грязь. Тут уж было действительно не до приколов и ни до смеха.

Распределив людей одних на тушение огня, других на обустройство новой палатки, ротный приступил к разбору происшествия. Он подозвал к себе сержанта — дежурного и дневальных. Быстро выяснили, кто виновен в том, что случился пожар и как это произошло. Оказывается, рядовой Павлюченко наводчик орудия со взвода Иванова заступив на смену заснул. Когда проснулся, то увидел, что «паларис» затухает и спросонья «ливанул» в него из стоящего рядом ведра, как он был уверен, соляра, но ошибся, — в том ведре была питьевая вода, а солярка находилась в противоположной стороне. В результате вода в раскалённой трубе быстро превратилась в пар, произошёл мощный взрыв с выбросом огненной смеси на крышу палатки.

— Теперь мне всё ясно, — сказал Чигвинцев. Вам, товарищ сержант, — объявляю строгий выговор за безответственное несение службы вашими подчинёнными. Рядовому Павлюченко — приказываю до утра выкопать яму для отходов 2 х 2 х 2 метра. Лейтенанту Иванову определить место и проследить исполнение приказания.

— Есть — ответили все трое.

К утру следов от ночного пожара не осталось. На месте сгоревшей палатки стояла новая. Паларис слегка дымил. Личный и комсостав мерно похрапывали на жёстком настиле, досматривая сны перед скорым подъёмом. Один лишь бедный Павлюченко исполняя приказание ротного, обравнивал штыковой лопатой вырытую для отходов яму. В таких случаях говорят: — «что заслужил, то и получи».

Как ни странно, но информация о «ЧП» в батальоне не дошла до ушей комбата. На общем построении он коротко подвёл итоги первой части учений, поощрил лучших военнослужащих. Затем подразделения выдвинулись на полигон. Предстояло каждой роте в пешем порядке отработать элементы боевой и тактической слаженности на местности. Экипажи должны были изучить маршруты выдвижения, развёртывания, преодоления минно-взрывных участков заграждения, отражения контратак противника. Всё это происходило на сильно заболоченной местности, изрытой ямами и воронками, наполненных мутной, ледяной водой. В этих условиях огромная роль в выполнении поставленных перед экипажами задачах лежала на механиках-водителях. Чигвинцев, учитывая это, приказал каждому взводу установить ориентировочные шесты в местах развёртывания, свёртывания, преодоления препятствий. Этой работой занимались несколько дней. Офицеры дополнительно изучали карты, наносили на них меняющуюся (согласно правилам учений) тактическую обстановку.

Иванов за эти дни облазил весь полигон. На одном из редких для этой местности возвышенных участков он наткнулся на хорошо сохранившийся со времён второй мировой войны немецкий ДОТ (долговременная огневая точка). Когда Николай открыл узкую железную дверь, то прямо упёрся в железобетонную округлую стену с прорезью на уровне глаз. Чуть ниже на ней было написано: «ACHTUNG!» «RUNG FUNK» (Внимание! Узел связи.) Далее вправо винтовая лестница круто спускалась вниз. Иванов пошёл по ней, однако, оказалось, что нижние этажи этого страшного и тёмного железобетонного «склепа» затоплены водой. Загадка, что там внизу, так осталась не разгаданной. Вероятно, этот ДОТ (долговременная огневая точка) входил в оборонительную систему гитлеровцев. Использовался как огневая точка и одновременно как узел связи. Далее, следуя логике, потому как он неплохо сохранился, а не стал развороченной воронкой от прямого попадания тяжёлого снаряда или авиабомбы, значит, его немцы либо сами оставили, либо он был взят в ходе наступления нашей пехотой.

Близился час «Ч», когда своё мастерство, наработанное в ходе многочисленных тренировок и занятий, подразделения батальона поочерёдно должны были продемонстрировать в ходе учебного боя. Все от рядового до комбата с раннего утра находились на «боевом взводе». Каждой танковой роте предстояло по болотистой местности пройти в колонне несколько километров, затем повзводно преодолеть участок минно-взрывных заграждений, дальше развернуться в боевую линию и в ходе наступления поразить огнём мишени противника. В оценку выполнения задачи входили: качество достигнутых результатов и нормативно-временные показатели.

С обеда заморосил холодный осенний дождь. Танки огромными, грязно-зелёными глыбами замерли на исходном рубеже. С наступлением сумерек первой к выполнению учебно-боевой задачи готовилась приступить седьмая рота Евстафьева. Ориентироваться ночью на местности, к тому же в период непрекращающегося дождя было крайне тяжело. Это понимали все.

Чигвинцев с командирами взводов, танков ещё раз на карте отработал элементы предстоящего учебного боя. Затем он провёл отдельный инструктаж механиков — водителей от которых на все шестьдесят процентов зависело выполнение задачи. Особенно его волновали рядовые Саркисян и Нуритдинов. Они могли в самый сложный момент подвести коллектив подразделения.

И вот, в мутном небе взвилась долгожданная сигнальная ракета. Танки седьмой роты дружно рявкнули. Прогрев несколько минут двигатели и установив за это время внутреннюю и внешнюю связь, танки колонной двинулись вперёд. Примерно через полтора-два часа за ней должны были пойти подразделения восьмой, и в завершении девятой роты.

Для Иванова, как и его товарищей, наступил особенно напряжённый период ожидания. С одной стороны, хотелось узнать, как идут дела у Евстафьева, с другой — усиливался мондраж от первого в его жизни предстоящего учебного боя. Лично у него сложился сильный экипаж: механик-водитель Романцов и наводчик орудия Павлюченко. Два других в целом тоже показывали хорошие результаты. Вот только его беспокоил один экипаж, в котором механиком-водителем был всё тот же рядовой Нуритдинов. От него, как и от Саркисяна, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Часа через полтора вернулась на исходную седьмая рота. Для них всё было уже позади. Пока наблюдатели производили свои подсчёты, а полигонная команда выставляла новые мишени, рота Чигвинцева принимала технику, загружая её боеприпасами, проверяла связь. Сам Алексей с Николаем подошли к Евстафьеву чтобы из «первых рук» узнать специфику прошедшего учебного боя. Виктор, ещё не отошедший от запала учения, пропахший кислым запахом сгоревшего в канале вкладного ствола пороха, часто дыша, тыкал грязным пальцем в карту, показывая, где опасные участки, где установлены мишени. Но варианты установки и показа мишеней постоянно менялись, и это всем также было хорошо известно. Евстафьев пожелал Иванову и Чигвинцеву «без потерь» выполнить задачу и вернуться в лагерь. На том и разошлись.

— Коля, ты будь поуверенней, действуй чётко, как у нас отработано. Твой взвод наступает по центру роты, на тебя будут все ориентироваться. Не гони, держи линию и направление атаки. Всё понял? — сказал Чигвинцев.

— Оно-то понятно, да вот посмотрим, как всё это у меня получится на практике … — ответил Иванов.

— Всё у нас с тобой получится, лейтенант, — хлопнул по его плечу ротный, — мы ж с тобой из одного теста вылеплены — из теста ЧВТКУ. Снова взвилась сигнальная ракета. Экипажи заняли свои места. Взревели моторы. Заработала связь. Танковая колонна, врезаясь в темноту ночи тусклыми фарами СМУ (светомаскировочные устройства), двинулась вперёд. Сзади на башнях каждой машины были установлены небольшие габаритные лампочки, по которым командиру роты можно было визуально отслеживать движение того или иного танка.

Прошли первый рубеж, преодолели повзводно минно-взрывные участки заграждений, развернулись в боевую линию. Всё пока шло нормально. Впереди оставался огневой рубеж. Наводчики орудий и командиры танков включили ночные прицелы и средства наблюдения. Первыми появились пулемётные цели. Со всех сторон машины Иванова разом всё застрекотало. Далеко вперёд, пронзая дождь и темноту, понеслись нити трассирующих пуль. Павлюченко первой же короткой очередью срезал мишень. — Молодец наводчик! — хотелось крикнуть Николаю, но он сдержался и по внутренней связи предупредил, чтобы тот готовился к поражению танковых целей. Так и получилось. Вторыми показались танки.

— 583,585,586; 30.00; 1200, танки, с хода, огонь! — скомандовал взводу Иванов (номера машин, направление, дистанция до цели).

Вновь в пучине ночи раздались мощные выстрелы из вкладных 23-х миллиметровых стволов. Сзади в башню танка Иванова что-то тупо ударилось. Николай развернул командирскую башенку и увидел, как метрах в ста чётко по их следам движется какой-то танк и ведёт огонь по его заднему габариту.

— Что за чёрт, — подумал лейтенант. Посмотрел влево, вправо, — там ясно виднелись номера его экипажей. — Значит, это кто-то приблудный из первого или третьего взводов. Эфир прослушивался комбатом и наблюдателями. Надо было сделать так, чтобы и создавшееся положение каким-то образом исправить и оценку роте не подрезать. Иванов вышел на внешнюю связь, скомандовал:

— Командиры танков держать боевую линию, ориентироваться на габариты соседних машин!

Возможно, это и ещё несколько команд ротного подействовали на экипаж идущего за Ивановым танка. Он в итоге принял влево и выровнял боевой порядок. Последними появились БЗО (безоткатные орудия на автомобиле). Их с расстояния 800 метров также уничтожали из пулемётов. В целом задача была выполнена, и рота свернувшись в колонну вскоре вернулась на исходное положение. Пока экипажи передавали технику следующему подразделению, Чигвинцев собрал офицеров.

— Что за цирк мне устроили? — резко начал он. — Опять Саркисян из вашего Николаев взвода чуть было всё не испортил. Ладно, пусть он «тупит», но где командир взвода?! Я не слышал в эфире ни одной вашей команды! А представляете, если бы мы стреляли не из вкладного ствола, а штатным снарядом?! Как Вам Иванов тогда бы пришлось, а? — он многозначительно посмотрел в сторону Николая.

— Да башню мне наверняка бы снесло, — грустно усмехнулся лейтенант, а за ним и остальные офицеры.

— Вот узнает комбат, точно всем нам её снесёт, — уже более мягко сказал ротный. — Сейчас проверьте гильзы, боеприпасы, имущество, сдайте их старшине, а через полчаса — общее построение.

На построении роты Чигвинцев подвёл предварительные итоги. Оценил действия каждого взвода, экипажа. Несколько человек получили благодарность, а Саркисян — три наряда вне очереди на службу.

Уже вернувшись в свой гарнизон и подведя итоги прошедшим учениям, на общем собрании офицеров части восьмая танковая рота Чигвинцева, в которой служил теперь и Николай Иванов получила общую оценку «хорошо».

Глава пятая

Заканчивался 1980 год. До наступления нового оставался один месяц. В это время семья Ивановых ждала появление на свет своего первого ребёнка. Усилились холода, в квартире печка почти не затухала. Лида, когда мужа не было дома, легко освоилась разжигать её и ещё помогала в этом своей соседке Татьяне. Однако дрова, ни та, ни эта супружеская пара, заранее не запасли, поэтому приходилось, как говориться, «топиться с ног»: что нашёл, принёс, тем и греешься. Иванову хорошо в этом помогал личный состав роты. После занятий в поле каждый солдат брал несколько брикетов угля или поленьев возле полковой кочегарки и всё это относилось в сарай, часть которого позволил использовать ему добрый сосед. Иногда по вечерам, когда Николай был дома, они с женой смотрели фотографии, говорили о скором появлении ребёнка, мечтали о предстоящем отпуске, встрече с родными. Ещё они были несказанно рады письмам, небольшим посылкам, приходящим от родителей, покупкам, которые позволяли себе сделать с первых офицерских зарплат. Всё это кажется банально, однако в тех условиях приносило много радости, поднимало настроенье. Да, надо прямо сказать, жить им приходилось реально трудно. Чтобы купить масло, колбасу, молочные и другие продукты, женщинам приходилось вставать в четыре-пять утра и спешить занимать очередь в гарнизонном магазине, так как завоз продуктов был ограничен. А в самом Мамонове вообще кроме хлеба и рыбных консервов, да водки и дешёвых сигарет, практически ничего не продавалось. Можно себе представить: реально или нет содержать на одной лейтенантской зарплате семью и при этом жить в чёрт знает каких условиях?! Однако ведь жили! И жили дружно! Помогали друг другу чем могли. Бывали конечно и отступления. Не все могли адаптироваться к тяжёлым условиям армейской жизни. Иногда жёны загуливали и офицеры (в основном холостяки), обычно проживающие в общежитиях, часто заглядывали, как говорят, «на дно, бутылки». Да, случаи бывали разные.

Однажды Николай поздно вернулся со службы домой. Проходя по общему коридору он услышал за стеной у соседей весёлый смех Татьяны и приглушённый мужской голос.

«Наверно Юра из командировки вернулся», — подумал Николай.

Супруга ждала его. Пока он мылся и переодевался, Лида разогрела ужин.

— Слышал, как Танька пищит от радости. Юрка что ль из командировки прибыл? Странно, он должен был там ещё где-то с неделю находиться, — сказал Николай. Он сел за стол и приготовился есть.

— Да это не Юра, — замялась жена.

— А, кто? — удивлённо взглянул на неё Иванов. При этом его вилка и нож застыли над тарелкой.

— Коля ты не волнуйся. Это же не наша семья. Мы не имеем право встревать в их отношения. Сам знаешь, Татьяне трудно, она вообще ничего не умеет делать. Дрова или уголь мы постоянно даём им, печь либо ты, либо я растапливаем, а тут с его роты пришёл сержант и взялся ей помочь, — ответила Лида.

— И сколько дней он ей «просто» помогает? Может, когда и я уеду в очередную командировку, к тебе также будет забегать какой-нибудь помощник? — жёстко взглянул на жену Николай. — Сразу предупреждаю один раз и на всю жизнь: в этом случае тебе лучше будет собрать свои вещи и уехать к матери. Позора я никогда не потерплю.

— Что ты Коля. Я же о Татьяне. А сержант только один раз днём забегал, да вот сегодня почему-то задержался.

— Я у тебя тоже однажды задержался, в итоге семейный брак. А здесь разврат и позор. Что будут говорить о Юрке в его подразделении? Нет, с этим надо кончать. Либо я пойду к Татьяне и тогда вынужден буду отвести сержанта к дежурному, либо ты иди и поговори с ней. Но чтобы через десять минут его и след простыл! — жёстко закончил Николай.

Лида грузно, поздняя беременность всё больше тяготила её, встала с табуретки и, поддерживая свой огромный живот руками, пошла к соседке. Слышно было, как открылась дверь, а ещё через несколько секунд по лестнице застучали подошвы солдатских сапог. — «Первый пошёл», — сквозь зубы в полголоса сказал Иванов.

— Ну, вот всё и уладилось, — вернувшись, улыбнулась Лида.

— «Свежо предание, да верится с трудом», — ответил Николай

Действительно похождения этого сержанта к молодой соседке не прекратились до тех пор, пока Иванов сам лично не переговорил с ротным этого военнослужащего, чтобы его взяли на контроль. А там вернулся и Юра. Николай, конечно, говорить ему ничего не стал. Это бы только испортило их дружеские отношения. Юра был полностью поглощён своей супругой и ей он, вероятно всего, готов был простить буквально всё, даже измену. К сожалению, а может и нет, но есть среди нас такие мужики.

Татьяна же вся светилась и пахла, как «майская роза», словно ничего такого и не произошло.

— Вот ведь как умеют бабы играть и обманывать нас. Никогда б не подумал, если не был бы тому свидетель, что предо мной неверная женщина — жена товарища, — подумал Иванов. — Это ей сейчас ещё нет и двадцати лет! А что будет впереди? (И в этом он, к сожалению, не ошибся. Через год Юра погиб на целине — сгорел в машине, а Татьяну, располневшую и разбабевшую, совершенно неузнаваемую женщину с двумя ребятишками на руках, часто можно было увидеть сидящую с местными женщинами, лузгающими семечки, возле пятиэтажного дома, в районе разбитой немецкой кирхи.)

А пока жизнь шла своим чередом. Предвестники же многих изменений в судьбах Иванова и других близких ему людей на тот период оставались лишь в пелене до конца непонятных, не выстроенных млечных систем.

В первых числах декабря поступила очередная команда с верху готовить танковый батальон к новым учениям теперь уже на рижском полигоне. На них планировалось отработать тактическую задачу: «Усиленный танковый батальон в наступлении днём». Сюда также входили следующие элементы: транспортировка техники в район сосредоточения железнодорожным транспортом, марш-бросок своим ходом по пересечённой местности на несколько десятков километров. Короче работы предстояло выполнить много и подразделения батальона приступили к практическим занятиям по вождению, стрельбе и другим, которые необходимы были в ходе предстоящих учений. Николай сутками пропадал на танкодроме, стрельбище, в наряде или карауле.

На танкодром, находящийся в нескольких километрах от полка на берегу залива уходили ротой на весь день. Не смотря на то, что в столовой на территории части личному составу готовился обед, идти туда и обратно уставшим солдатам, и офицерам не хотелось. Колёсную технику для перевозки подразделений давали крайне редко. Поэтому собираясь на вождение, заранее все брали с собой хлеб, сахар, чай, картошку. В период между занятиями офицеры посылали пару «гонцов» в находящийся невдалеке рыбоконсервный комбинат. Рабочие предприятия никогда не отказывали солдатам и те возвращались назад с вещмешками набитыми копчёной скумбрией, различными консервами. И обед от этого на танкодроме был нисколько не хуже столовского, да и время оставалось, чтобы передохнуть.

Учения начались ночью по сигналу: «Тревога!» Не смотря на то, что всё сто раз было отрепетировано, ожидаемая команда для всех без исключения солдат и офицеров батальона прозвучала неожиданно.

Посыльные, путаясь в снаряжении, одежде побежали по адресам проживания офицеров, механики, сломя голову, бросились в парк, заводя и прогревая остывшие танковые двигатели. Тем временем в районе железнодорожной станции города Мамоново машинисты подгоняли железнодорожный состав под загрузку боевых машин. Посредники — старшие офицеры из штаба дивизии и других частей с белыми нарукавными повязками отслеживали время и ход выполнения учебно-боевых задач. Пока всё шло успешно.

Восьмая рота старшего лейтенанта Чигвинцева стояла второй под загрузку, до начала которой оставались считанные минуты. Однако, седьмая рота старшего лейтенанта Евстафьева «тормозила». Половина её машин так и оставались маячить тёмными силуэтами на бетонном пакгаузе. Проблема заключалась не в слабой подготовки личного состава или техники, нет, не в этом было дело (в подразделении служили солдаты последнего года службы — «дембеля», которые не раз принимали участие в подобных учениях), а в самом командире роты. Однажды, как впоследствии узнал Иванов, у Евстафьева сошел танк с платформы, проще говоря, перевернулся вместе с железнодорожной платформой. С тех пор он испытывал непреодолимый страх в отработке этой задачи. Опытных офицеров в седьмой роте не хватало, что в итоге сказывалось на нормативных показателях. Надо было срочно ему помочь.

Чигвинцев вызвал к себе Иванова и коротко проинструктировав, направил его на помощь к Евстафьеву. Николай радостно воспринял команду ротного. Ведь нет ничего хуже, чем ждать, всегда интересней действовать. И пусть он в первый раз сейчас будет загонять, вести за собой танк, по гуляющим под ногами железнодорожным платформам, корректируя руками действия механика-водителя, — его это не пугало, наоборот возбуждало, вливая в кровь живой, здоровый адреналин.

Иванов прибыл к Евстафьеву, доложил, что направлен в помощь его роте. Тот, наблюдая со стороны за погрузкой танков, повернулся в сторону Николая и, как ему показалось, скептически улыбнулся: — давай, раз пришёл, помогай.

Николай подошёл к стоящей на торцевом пакгаузе боевой машине. Напомнил механику-водителю порядок действия по сигналам, затем отойдя метров на пять, дал команду: «Прямо! Вперёд!» Танк, грозно зарычав, дёрнулся, затем плавно пошёл на Иванова. Железнодорожная платформа, словно неустойчивая лодка загуляла под ногами. Николай напряг мышцы ног, чтобы не упасть. По габаритам танк шире самой платформы и его гусеницы частично свисали с обеих её сторон. Любое неверное действие механика-водителя могло привести к переворачиванию машины и самой платформы. Взаимное доверие между солдатом и офицером, спокойствие и конечно опыт здесь значили многое. И поскольку в этом подразделении личный состав имел хорошую практику, а у молодого офицера смелости и желания отличиться было предостаточно, работа у них пошла быстро и слаженно.

Загнав и закрепив на платформы несколько машин роты Евстафьева, Николай вернулся в своё подразделение. Начиналась погрузка танков восьмой роты. И здесь, возможно, только что полученный Ивановым опыт, помог их подразделению обойти по временным показателям соседей. Это было приятно.

Выставив на первую и последнюю платформу часовых, офицеры и весь личный состав батальона заняли места в обычном товарном вагоне. В нем стояли прикрученные к полу две печки «буржуйки» и по обеим сторонам от центральных дверей — стеллажи из необструганных досок, предназначавшиеся для размещения людей. Тепловоз предупреждающе свистнул, резко, скрипуче дёрнул и весь состав двинулся в скрытую ночной темнотой неизвестность.

В вагоне, не смотря на вовсю «работающие» печки-буржуйки, было холодно. Встречный ветер прошивал его в многочисленные щели. Доски, на которых размещались офицеры и личный состав роты были жёсткими, грубыми. Не каждый мог уснуть на этом «прокрустовом» ложе. А что говорить о часовых, стоящих на открытых платформах, которым негде, да и не положено было прятаться от встречного ветра и непогоды.

В средине дня этих же суток, прибыли к месту назначения. Разгрузка танков прошла быстро, без проблем на боковой пакгауз. Следующим значился марш-бросок. Выстроившись в длинную колонну, не выходя в эфир, а действуя только по знакам флажков, сначала одна, затем вторая, а за ней третья танковые роты батальона, следуя на установленных дистанциях, двинулись вперёд по указанному маршруту.

Дорогу, по которой шла колонна боевых машин, как таковой назвать было трудно. Это было скорее всего направление, полоса препятствия на пересечённой местности, где преобладали глубокие ямы, наполненными грязной водой, резкие повороты, приходилось преодолевать длительные болотистые участки или двигаться по лесу. И всё это делалось на высоких скоростях.

Экипажи сидели в машинах по-боевому, за исключением командиров подразделений. Танк Иванова то взлетал вверх, то жёстко падал вниз, заставляя его цепко руками и ногами держаться в открытом башенном люке. — «Спасибо наводчику, что заранее позаботился о своём командире, прихватив из казармы ватную армейскую подушку, иначе у меня точно на „пятой точке“ был бы огромный синяк», — вспоминал потом Николай.

Пройдя ускоренным маршем десяток-другой километров и не «потеряв» ни одной машины, батальон прибыл к месту временной дислокации. Здесь требовалось также быстро построить палаточный лагерь, обслужить технику, подготовить подразделения к предстоящему учебному бою. Занятия проходили по схожему с РТУ (ротное тактическое учение) сценарию. С целью дополнительной тренировки руководство решило организовать ТСТ (танкострелковую тренировку) штатным снарядом в составе взвода. Данная тренировка должна была проходить на стрелковом стрельбище, где в основном обучались десантники. Комбат обратил внимание начальника стрельбища на то, что техника и вооружение у нас намного «тяжелее» чем у «коллег» и как бы невзначай не разворотить всё его хозяйство. Он предложил на наблюдательном пункте открыть окна и танковые цели первыми не показывать. Однако начальник стрельбища на все предупреждения махнул рукой, мол, всякое здесь видели, не вы первые. На улице было холодно, морозно, окна открывать не хотелось.

В начале на исходное вышел первый взвод седьмой роты старшего лейтенанта Евстафьева. По сигналу экипажи загрузили боеприпасы, взревели двигатели. Командиры танков доложили о готовности. И вот поступила команда: «Вперёд!».

Машины одновременно начали движение. Впереди на расстоянии двух километров появляются танковые цели. Проходит несколько секунд в процессе которых механик сбрасывает скорость, выравнивает ход, командир делает необходимые целеуказания, наводчик определяет точное расстояние до цели, вносит поправки. И вот он огонь, смерч! Огромная сила выталкивает из ствола снаряд, неотвратимо несущийся к своей «жертве». Танк окутывает облако пороховых газов. Сорокатонная боевая машина проседает и даже откатывается назад от столь мощного выстрела. Картина, потрясающая! Но, как оказалось, не для тех, кто был в это время на наблюдательном пункте. Не внял начальник стрельбища предупреждениям комбата майора Ибрагимова. И теперь сам, вместе с находящимися в помещении офицерами стоял на полу, сплошь усыпанном мелкими стеклянными осколками. Это был результат одновременного или как говорят залпового огня танкового взвода. Ударная волна от выстрелов, пройдя сотню метров, в дребезги разбила все оконные стёкла. Хорошо, что никто не пострадал. Но теперь руководить и наблюдать за ходом занятий офицерам пришлось в условиях отрицательных уличных температур.

Рота Чигвинцева отстрелялась в целом «хорошо». Кое-какие наставления пришлось ему конечно сделать, но настроенье это никому не испортило. Теперь все ждали настоящего учебного боя, когда движение не ограничено прямой, накатанной дорожкой, а боекомплект дадут в два-три раза больше, чем на стрелковой тренировке.

Заключительный этап учений приходился на понедельник. Впереди два дня на подготовку и проверку техники, вооружения и отдых личного состава. Посредники — старшие офицеры, пользуясь небольшим перерывом, разъехались по домам. Полигон закрывался на двое суток. И вот в субботу, а точнее под вечер, в палатку Чигвинцева зашёл старший лейтенант Карачков. Он сказал, мол, группа офицеров батальона намерена посетить местный «кабак», находящийся в тридцати километрах от полигона. Спросил, поедут ли офицеры их роты или нет. Чигвинцев отказался, Иванов тоже, а зампотех и командир первого взвода — Володя, согласились. Транспортное средство, на котором офицеры планировали съездить отдохнуть в близлежащий ресторан, представляло собой крытый брезентом ГАЗ-66. Ехать в его кузове было жёстко и холодно, но соблазн на несколько часов «оторваться» от тяжёлых армейских будней, заставлял забыть обо всём. Ни холод, ни тряска по ухабистой дороге ничего не пугало молодых парней. В зимних танковых комбезных куртках, пропахших соляркой, армейских шапках, до блеска начищенных хромовых сапогах, они направились покорять местный шалман.

Что за тем происходило в кабаке, не трудно догадаться. За вечер была выпита месячная норма спиртного, сказано много уважительных слов в адрес двух присутствующих симпатичных девушек и столько же, но уже другого порядка в адрес сопровождавших их кавалеров. Однако, в этот раз дело до драки не дошло, поскольку те — двое гражданских, недолго думая, заранее «ретировались». Пришлось, как водится в таких делах, когда некому раскрыть свою душу или хотя бы дать в морду, говорить о службе и петь пролетарские песни. В итоге к двум или трём утра народ в полуживом состоянии, недостаточно удовлетворённый согласно потраченным средствам, был тем же автомобильным средством доставлен обратно в лагерь.

Утром, на построении комбат вызвал к себе офицеров. Приказал достать топографические карты и внести изменения в тактическую обстановку. Все расстегнули командирские сумки и приступили к нанесению цветными карандашами различных значков, имитирующих технику, огневые точки, минно-взрывные заграждения и многое другое своих сил и противника. Один лишь старший лейтенант Юрий Карачков стоял весь бледный — в его сумке карты не оказалось.

— А, где Ваша карта? — спросил майор Ибрагимов, подойдя к нему.

— Не могу знать, — как школьник пожал плечами Юрий.

— Что значит, не знаю!? — повысил голос комбат. — А, голова Ваша где сейчас!? Это же документ для служебного пользования! Вы хоть понимаете, чем чревато для вас!?

При столь грозных словах Ибрагимова, старший лейтенант Карачков вытянулся и тупо заморгал.

— Командир роты! — обратился комбат к ротному провинившегося офицера. — Приказываю вам во всём разобраться и чтоб, «кровь из носа» но к обеду мне карту найти! Ясно! — при этих словах Ибрагимов гневно взглянул на застывшего перед ним командира девятой танковой роты.

— Есть! — ответил капитан.

После построения, офицеры, участвующие прошедшей гулянке перерыли всё в поисках карты, но её так и не нашли. Сопоставив факты, вспомнив все мелочи минувших суток пришли к мнению, что Карачков мог её потерять в ресторане или по пути к этому заведению. Положение осложнялось ещё и тем, что рестораном заведовал латыш, а эти граждане, как известно, уже тогда не все хорошо относились к своему восточному «собрату». Но тут уж ничего не поделаешь, оставалось надеяться на удачу. В итоге, командир девятой роты посоветовавшись с другими офицерами, пошёл просить комбата, чтобы тот дал ему машину съездить в злополучный кабак и поискать там карту.

С тяжёлым сердцем, предчувствую какой очередной разгон ему устроит майор Ибрагимов, что к указанному сроку его команда не выполнена, карта до сих пор не найдена, капитан вошёл в кунг (кузов-фургон военного автомобиля) в котором в период учений проживал командир батальона с начальником штаба и замполитом. Доложив по форме и услышав в свой адрес много неприятных слов, командир девятой танковой роты всё-таки получил до вечера ГАЗ-66. Выехали втроем: ротный, Карачков и водитель. И удача действительно обернулась к ним лицом. На стойке у бармена накрытой салфеткой лежала слегка замусоленная карта. Самого бармена не было. Но официантка сказала:

— Вчера вы, — она показала рукой в сторону Карачкова, — изрядно выпив, подошли к бармену, достали вот этот документ и о чём-то с ним говорили. Что было дальше не знаю.

Тут Юра вспомнил, да, действительно, он вчера спорил с барменом о каком-то расстоянии, в связи с чем и достал карту.

— Нам просто всем в этот раз здорово повезло! — громко сказал командир седьмой роты, когда они вернулись в батальон, — но учти, тебя это не касается, — он сурово посмотрел в сторону старшего лейтенанта Карачкова.

Через два дня после ТСТ (танкострелковая тренировка) ранним утром батальон вновь подняли по тревоге. На построении комбат вызвал к себе командиров рот, поставил им задачи. Они в свою очередь довели необходимые указания до командиров взводов, а те — до экипажей танков.

По сигналу «По машинам!» — все мигом заняли свои места.

— Заводи! — один за другим зарычали двигатели танков, — вперёд!

Батальон, лязгая стальными гусеницами машин, пошёл навстречу «врагу». Поддерживать батальон в наступлении должны были: батарея 122-х миллиметровых гаубиц Д-30, вертолётная группа и зенитная батарея «Шилок». Это был мощный ударный кулак, способный пробить хорошо подготовленную оборону любого противника.

Главными задачами перед батальоном ставились:

— прорыв обороны противника и уничтожение его на указанном рубеже;

— овладение тактически важной территорией и закрепление на ней;

— отражение контратак противника.

До развёртывания в ротные колонны командирам экипажей было разрешено находиться в положении «по-походному», так больше был кругозор, легче управлять людьми. Пересечённая местность с глубокими, наполненными водой ямами требовала особенного внимания и усилий со стороны механиков-водителей. Сорокатонные бронированные машины то ныряли «носом» вниз, то взлетали круто вверх. Волны мутной жижи поднимались перед танками, накрывая люки и смотровые приборы механиков-водителей.

Прошли первый рубеж развёртывания. Иванов залез в башню, плотно закрыл командирский люк. Теперь всё внимание через окуляры наблюдения вращающейся башенки и радиосвязь. Сзади ударила артиллерия, прикрывая огнём действия батальона. Прошли второй рубеж развёртывания — во взводные колонны. На скорости преодолели минное поле и сразу же — в боевую линию. Показались цели. Танки открыли огонь. Появились вертолёты огневой поддержки. Поле боя заволокло дымом. Рвались снаряды, петарды, летели очередями пули, горели мишени, кустарник, прошлогодняя сухая трава.

Насколько видел Николай, экипажи их роты чётко соблюдали боевой порядок. Они уже подходили к первой линии обороны противника. Дальше предстояло преодолеть её, пройти ещё небольшое расстояние, затем сделать маневр влево для отражения с места танковую контратаку «врага». А седьмая и девятая роты тем временем, должны были продолжать наступление, увеличивая захваченный плацдарм. Всё шло хорошо.

— Мы тонем! — внезапно услышал Иванов в наушниках шлемофона голос старшего лейтенанта Николаева — командира третьего взвода. Он тут же резко повернул башенку влево, туда, где должно было находиться его подразделение. Танк взводного по самую башню провалился в болото. Кругом полыньи плавали льдинки, а экипаж, успев вовремя выбраться из машины, восседал на броне и просил о помощи.

— Роте выполнять поставленную задачу! — поступил приказ Чигвинцева. — Николаеву принять меры к спасению экипажа, имущества и ждать тягача!

Таким образом, рота не останавливаясь, продолжила выдвигаться на указанную позицию. Они удачно сделали разворот влево и, выйдя на огневой рубеж стали ждать подхода танковых целей противника. С места легко было попасть в мишень, несмотря на то, что она находится на большом расстоянии. Вот появились «вражеские» танки.

Ротный даёт команду на открытие огня. Это была последняя задача, стоящая перед подразделением Чигвинцева, поэтому экипажи оставшиеся боеприпасы не жалели. Все цели были поражены. Осталось ждать команду возвращаться на исходную, а затем в лагерь. От нервного напряжения и тяжёлой физической работы все изрядно устали. Животы, как двигатели неприятно урчали, требуя пополнения израсходованных ресурсов. А в лагере на ольховых и берёзовых дровах дымились походные кухни, старшины с поварами колдовали над приготовлением первых и вторых блюд из пшена, картошки и тушёнки, а также салата из лука с горошком и зелёными, солёными помидорами. И, надо сказать, у них это здорово получалось.

За время учебного боя в батальоне вышло из строя две боевые машины. Одной из них была старшего лейтенанта Николаева. Тягач, ушедший за поломанным танком девятой роты, до обеда так и не вернулся. Поэтому Чигвинцев принял следующее решение: командиру первого взвода и зампотеху роты после приёма пищи личным составом, готовить технику к маршу, а он с Ивановым на двух машинах выедет на помощь старшему лейтенанту Николаеву.

Соответствующий приказ был отдан, а приказ, как известно, необходимо исполнять.

Декабрьские дни холодные и очень короткие, приходилось спешить. Взревели моторы, танки чуть присели, как хорошие скакуны перед прыжком и разом рванули вперёд. Сейчас их ни что не сдерживало. Огромный пустынный полигон расстилался перед ними. Гусеницы рвали сухую, замёрзшую траву, жёсткий кустарник, машины легко перелетали через незначительные ямы и воронки.

«Где ты несчастный старший лейтенант Николаев? — подумал Иванов, — опять тебе как всегда не везёт.»

Вскоре они увидели увязший в болоте танк командира третьего взвода. Экипаж уже долгое время сидел на броне, не имея возможности самостоятельно покинуть подтопленную машину. Огромная полынья ледяной мутной воды окружала её.

— Привет орёлики! Неплохо устроились! — крикнул им Чигвинцев, после того, как его и Иванова танки остановились.

— Вам бы так… — послышалось от кого-то из них приглушённый ответ.

— Не понял, я сейчас что-то услышал или мне показалось? — изменил тон ротный. — Да во время войны экипаж танка не дошедший до переднего края противника отдавался под трибунал! Вы это знаете?! А у вас разве есть совесть?! Как вы могли на такой площади полигона найти для себя яму? Сколько раз я вас здесь гонял? Ладно, потом с вас спрошу. Сейчас готовьте тросы к вытаскиванию машины, — приказал он.

С помощью взятых с собой досок вначале эвакуировали замёрзший экипаж, затем Чигвинцев подогнал к завязшей в иле боевой машине свой и Иванова танки. Выстроил их в колонну и соединил тросами. Осталось главное подцепить сзади машину Николаева. А это значит, что кому-то надо было раздеваться и лезть по грудь в ледяную жижу и там внизу наощупь искать и одевать на буксирные крюки тяжёлые, стальные тросы. Вывод напрашивался один: эту работу должен делать экипаж командира третьего взвода, ведь он посадил в трясину танк. Но, посмотрев на их измученных и замёрзших, Чигвинцев понял, что они сейчас не в состоянии вообще ничего исполнить и приказал сделать это своему наводчику. Тот мигом разделся до нижнего нательного белья, всем своим платоническим существом сопротивляясь требованию разума, осторожно ступая босыми ногами по ледяной жиже, стал постепенно погружаться в жутко-ледяную «купель». Все подбадривали его, давали советы. Вот он подошёл с тросом к танку, присел по подбородок в воду, попытался надеть трос на крюк. Не получилось. Ещё сделал несколько попыток — тот же результат. Ротный недовольно крикнул:

— Соберись, что ты его гладишь, один раз и всё!

Но и в этот раз не у него ничего не вышло. Видно, как солдат стал замерзать, руки уже не слушались его.

— Всё, вылезай, — сказал Чигвинцев. — Дайте быстро ему сухую одежду и в танк.

— Что будем делать? — спросил Иванов.

— Как что? Готовься, теперь твоя очередь, — усмехнулся ротный.

— Хорошо, — Николай собрался выполнять приказание, но Алексей остановил его.

— Нет уж, хватит мне с вас. Всё равно лучше меня это никто не сделает. Готовьте трос.

И он быстро разделся, подошёл к танку, поднырнул под него. Трос дёрнулся, в нависшей тишине все услышали глухой стук фиксатора буксирного крюка. Тоже было сделано и со вторым.

— Вот так пример! Вот как надо работать в экстремальной ситуации! Молодец ротный! — наверно так подумал каждый, кто был свидетелем происходящего.

Сцепленные танки Иванова и Чигвинцева крест-накрест буксирными тросами стали медленно в натяг вытаскивать увязшую в болоте машину. И она пошла. Все облегчённо вздохнули. Ещё через несколько минут танк Николаева, обтекая чёрной торфяной жижей, стоял на твёрдой почве. Он представлял собой «неживой» кусок металла. Вода, попав в работающий двигатель, полностью парализовала «сердце» боевой машины и часть её приборов. Теперь она не могла самостоятельно двигаться. Необходим был серьёзный капитальный ремонт.

Перекурив и передохнув немного, присоединили неисправный танк к машине Иванова, взяв курс на лагерь. Вскоре без особых проблем добрались до него.

Короткий декабрьский день заканчивался, а дел предстояло сделать ещё много. Утром батальон должен был своим ходом совершить многокилометровый марш к месту погрузки. На всё-про всё отводилось ровно одни сутки. Поэтому экипажи в ускоренном темпе дотемна готовили на окрепшем морозе свои боевые машины. Поздним вечером, когда все работы были закончены, комбат вызвал офицеров в штабную палатку на совещание. Он напомнил порядок и маршрут движения, время погрузки техники. В связи с тем, что в батальоне имелись два неисправных танка, майор Ибрагимов приказал создать эвакуационную группу под руководством лейтенанта Иванова. Это делалось с целью экономии времени. Пока батальон, совершив марш, будет грузиться на железнодорожные платформы, подойдёт и группа Иванова.

После совещания Чигвинцев ещё долго разговаривал со взводным. Он говорил, что Николаю досталась самая сложная работа, поскольку он потащит за собой по уже разбитой батальоном дороге неисправные машины. Будут рваться тросы, буксовать танки и всё это при крепчающем с каждым днём морозе. И помощь ему не придёт. Поэтому он — Иванов, должен быть заранее к этому готов.

Да, прав был ротный, вспоминал впоследствии Николай. Тяжело ему пришлось тогда. Но только так и получают профессиональный опыт. Благодаря наставлениям Чигвинцева, казалось бы необоснованным придиркам и, конечно же личным примером, из молодого «зелёного» лейтенанта понемногу вырастал уверенный в себе, офицер, командир.

На следующий день, после раннего завтрака, батальон построившись в одну длинную колонну, отправился в обратный путь. В замыкании шли танки эвакуационной группы Иванова. Что собой представляла танковая дорога, проложенная в лесистой, местами заболоченной местности после прохождения по ней десятков сорока-тонных боевых машин трудно описать. А ведь Николаю надо было тащить за собой ещё и неисправную технику. Короче говоря, задача, поставленная комбатом оказалась на деле ещё более сложной и физически крайне тяжёлой, чем он её себе представлял.

Механикам Иванов разрешил сидеть по-походному, так как триплексы постоянно заливало грязной водой, которая на морозе быстро замерзала. Когда танк плавно погружался в очередную яму, волны ледяной торфяной жижи медленно ползли вверх, иногда накрывая голову водителя. На подъёме создавалась опасность порыва тросов, что могло покалечить или убить водителя. Но надо было двигаться. Время подгоняло. Уже несколько часов прошло с начала движения. Порвали два запасных троса, а впереди ещё километры и километры. На одном из самых опасных участков трассы механик-водитель попросил небольшого «перекура», но Николай, видя, что они отстают от графика, не разрешил. Иванов сам сел за рычаги и полностью на себе ощутил то напряжение, которое испытывает механик-водитель. Что там говорить, мутной, холодной, болотной жижей он тогда умылся с лихвой.

По связи передали, мол, если эвакуационная группа не успеет к девятнадцати часам подойти к магистральной асфальтовой дороге, то им придётся «куковать» в лесу до утра. Поскольку в ночное время перекрывать дорогу для прохождения военной и особенно бронированной техники категорически запрещалось.

Иванов постарался нагнать на одном из более-менее сносным участке маршрута упущенное время. Однако это привело к порыву ещё одного троса. Теперь требовалось думать только о том, как вообще дотянуть машины до своих. К девяти часам вечера они всё-таки вышли к магистральной трассе и остановились на спуске в нескольких десятках метрах от неё. Оставалось ждать утра. Николай вышел на связь с комбатом, доложил об обстановке, попросил подвезти личному составу ужин или сухпаёк. Комбат сказал:

— Молодец! Ужин заслужил. Жди замполита полка.

Наступила ночь. Чтобы не замёрзнуть солдаты подожгли взятую возле дороги автомобильную покрышку. Она смрадно коптила и жутко воняла, но зато быстро разгоралась и хорошо согревала. Минут через сорок на уазике приехал замполит полка. Он был навеселе. Пока подполковник проводил беседу с людьми, его водитель принёс картонную коробку с хлебом, сахаром и большой металлический термос с якобы гречневой кашей. Замполит долго не задерживаясь, в столь неблагоприятных для него условиях, уехал. Изголодавшиеся и продрогшие на холоде солдаты тесным кругом обступили привезённые продукты. Один из них открыв термос, позвал взводного:

— Это что, товарищ лейтенант, каша? — возмущённо сказал он.

Подойдя, Иванов посмотрел внутрь бака. Действительно, только на дне и на боках термоса виднелись куски присохшей гречки. Никакой каши с тушёнкой там не было.

— Ну, что я вам скажу парни, сегодня мы пережили тяжёлый день. Выполнили поставленную задачу. И из-за какой-то там каши настроение себе портить не будем. Как-нибудь дотянем до утра. Ведь всякое в нашей походной жизни бывает. Не сдали же наши деды Москву и Сталинград, когда и еды не было и боеприпасы вовремя не доставляли. Давайте делите хлеб и сахар на всех поровну, — сказал Иванов.

Ему было неприятно, стыдно за тех командиров и начальников, которые сейчас сидя в тёплом пассажирском вагоне пьют, едят, совершенно забыв о них. Солдаты немного «поворчав» разделили скудный паёк, заварили кем-то принесённый чай, «поужинали» и стали моститься возле огня к ночлегу.

Ночь была длинной и холодной. Грелись сидя кругом у костра, временами впадая в сонное бессознательное состояние. Одна постоянно приходящая мысль не давала в трудный момент Николаю потерять самообладание, это осознание или предвидение того, что через день, другой он всё это он будет вспоминать как нечто невероятно-тяжёлое, но уже прожитое.

Рано утром на помощь Иванову прибыла группа солдат под руководством Чигвинцева. Они перекрыли шоссе, выставив по обеим сторонам посты, а затем все вместе стали укладывать на асфальт автомобильные покрышки с тем, чтобы танковыми гусеницами не повредить асфальтовую дорогу. И лишь после проведения подготовительных работ, приступили к проводке танков через магистраль. Время до окончания погрузки и отправки эшелона стремительно сокращалось. Надо было спешить.

Ещё около двух часов потребовалось, чтобы дотянуть поломанные машины до станции. Личный состав, как и сам Иванов, работал на пределе человеческих сил. К прибытию эвакуационной группы вся техника батальона находилась на платформах. Выставлены часовые. Офицеры и личный состав находились в тёплых пассажирских вагонах.

«Эх, нам бы скорее туда», — подумал Николай. Но впереди оставалась ещё одна из главных задач: постановка техники на платформы. Заезд на железнодорожную платформу был торцевой. Чтобы загнать на неё неисправную машину, надо было её предварительно прицепить к буксирующему танку и с хода, на скорости затащить и зафиксировать в нужном месте. Делать это крайне опасно и очень трудно. Здесь нужны высокие профессиональные навыки, смелость механика-водителя и командира. А их ещё недостаточно было у солдат роты Чигвинцева, да и к тому же экипажи страшно устали. Как следствие, первая попытка загнать неисправный танк на платформу оказалась неудачной. Из-за малой скорости набранной механиком-водителем ведущей машины, танк на подъёме забуксовал. Пришлось всё начинать сначала. И здесь опять проявилось высокое качество командира-наставника Алексея Чигвинцева. Он приказал механику покинуть танк и сам сел за рычаги. Иванов стоя на платформе координировал его движения. Движок взревел, буксирующая машина напряглась, тросы зазвенели, и оба танка набирая скорость, ринулись вперёд. Алексей всё точно рассчитал и рука, как говорят в подобных случаях, у него не дрогнула. Преодолев злосчастную горку, машины заскочили на первую платформу, а дальше плавно сбрасывая скорость, покатились на свои места. То же самое произошло и со следующими машинами. Через час упорной работы, все танки установили, надёжно закрепили на железнодорожные платформы.

Вышедший из вагона комбат принял доклад Иванова. Поблагодарил личный состав за мужество и проявленное мастерство, приказал старшине роты хорошо их накормить, разместить в вагоне и дать отдохнуть.

Сам Николай, умывшись чистой, тёплой водой, зашёл в пассажирский вагон, с блаженством скинул грязный, пропахший соляркой комбинезон. Офицеры радушно приветствовали его. Тут же ему налили рюмку водки. На газете лежала закуска: хлеб, сало, рыбные консервы, солёные огурцы. Иванов выпил, немного закусил и почувствовал, что всё, больше не может, силы покидают его. Он лёг на сидение, повернувшись к столу спиной и тут же уснул. Напрасны были попытки товарищей разбудить его. Тело Николая словно растворилось в небытие, оно ничего не чувствовало. В итоге офицеры оставили лейтенанта в покое, подложив ему под голову подушку и укрыв одеялом. Так весь обратный путь Николай проспал.

Проснулся он от того, что его кто-то тормошит. Открыв глаза, увидел смеющегося Чигвинцева.

— Ну, ты парень и любитель поваляться, — сказал он

— Где мы? — в свою очередь спросил Иванов.

— Да уже к дому подъезжаем. Вон там наш полк, — показал Алексей рукой в окно.

— И сколько же я проспал? — снова спросил Николай.

— Да около двадцати часов, — усмехнулся ротный.

— Вот те на! Со мной такого никогда не было! — удивился лейтенант.

— На износ работал, вот организм и вернул своё, — сказал Чигвинцев. — А, сейчас давай живее приходи в себя. Скоро разгрузка техники.

Иванов быстро перекусив остатками ночного застолья, вышел в тамбур, открыл наружную дверь. Поток холодного воздуха ударил в лицо. Николай с огромным наслаждением глубоко вздохнул, почувствовал ни с чем не сравнимый морской запах. Потраченные силы возвращались к нему. Впереди у лейтенанта Иванова было ещё много работы и тяжёлых испытаний. Неспокойная армейская жизнь не давала поблажек.

Глава шестая

Батальонные учения закончились буквально за несколько дней до наступления Нового года. Для того чтобы успеть хоть как-то отметить этот один из самых весёлых и любимых всеми праздник, надо было вновь сутками «пахать» в парке, приводя технику в порядок, ставя её на хранение. Так что жёнам прибывших с учений офицеров предоставлялась только одна ночь, чтобы поделиться со своей второй половиной новостями, секретами личной жизни и конечно же после горячей ванны и хорошего ужина насладиться короткой, незабываемой лаской. И ведь казалось бы, какая нормальная семья в современном обществе в таких условиях будет планировать и заводить детей? Ан, нет, в офицерских семьях всё по-другому. Дети рождаются и воспитываются в экстремальных условиях, при этом по интеллекту развития, способности к обучению, труду и физическим данным они намного опережают своих сверстников, растущих как «кактусы» в тепличных условиях.

Иванова, вернувшегося с учений, тоже ждал тёплый приём. Вымывшись у соседа в бане, он с огромным удовольствием «умёл» несколько приготовленных для него блюд. Жене оставалось совсем немного дней до родов. Её огромный живот с трудом запахивался халатом.

— Посмотри, как ногами бьёт, — говорила она, прикладывая к животу руку Николая. — Точно, пацан будет. Как назовём? — спросила она.

— Мне хотелось бы, назвать его Александром, — сказал Иванов.

— А, почему? — вновь спросила Лида.

— Ну, понимаешь, у меня это имя ассоциируется с именами победителей такими, как Александр Македонский, Невский, Суворов. Я ведь военный и к тому же выпускник Суворовского училища. И ещё, своё детство я провёл с двоюродным братом Сашкой Никольским и другом детства Сашкой Смирновым. Короче говоря, имя это для меня несёт положительное значение.

— И я не против. Пусть, если родится сын, будет Александр, — спокойно вздохнув, сказала она. Кстати, скоро Новый год, что ты собираешься мне подарить? — спросила она.

— Детскую кроватку, — ответил он.

— И всё? — обиделась она.

— Ты же должна скоро родить, вот я вам обоим и делаю подарок, — улыбнулся Николай.

— Да, от вас военных многого не дождёшься, — Лида махнула рукой.

— А, ты что бы хотела? — серьёзно спросил Иванов.

— Ну, например, колечко, серёжки…, — снова оживилась она.

— Я, конечно, тебя понимаю, — ответил Николай, — ты молодая женщина и тебе хочется много всего красивого, но надо исходить из наших возможностей и тех условий, в которых мы сегодня находимся. Предположим, что я купил тебе кольцо, а ребёнка ты тогда куда положишь? Со временем, возможно, мы сможем приобретать дорогие вещи и делать друг другу красивые, ценные подарки, но извини, — не сейчас. Да и не главное это. Ты и так без лишних стекляшек и побрякушек у меня самая красивая, — миролюбиво закончил он.

— Ладно, проехали, — холодно сказала Лида. Помой посуду, пока я расстелю кровать.

Наверно во многих в семьях возникали подобные вопросы. В большинстве случаев супруги правильно оценивали свои возможности и приходили к взаимопониманию. Находили в сложных условиях быта что-нибудь новое, интересное, как-то художественная самодеятельность, коллективное провождение времени, самообразование, воспитание детей. Но в некоторых моментах желание «всего и сейчас», толкало его или её сначала к ошибочным, а затем просто губительным для семьи действиям. Да, к сожалению, бывает так, что с простого каприза жены, неправильным действиям супруга многое меняется и прежде всего в их отношениях.

Перед праздниками в гарнизонном клубе состоялся концерт гастрольной музыкально-танцевальной группы цыган и мага-гипнотизёра. Все офицерские семьи, личный состав частей собрались в просторном, но холодном, не отапливаемом зале. Сидели в верхней зимней одежде. Ивановы заняли места недалеко от сцены. Начался концерт. Цыганки лихо отплясывали под аккомпанемент скрипки и гитары, взглядом чёрных глаз зазывающее манили к себе зрителей. Яркие юбки, движения гибких горячих тел, бусы, длинные ниспадающие вьющиеся волосы, синхронная чечётка туфелек, щелчки пальцев рук, льющиеся заводные песни — всё это будоражило мужскую кровь. Одна юная обворожительно красивая цыганка привлекла внимание Николая. Она как редкой чистоты самородок в кольце мелких алмазов сияла на сцене. Движения её были легки и пластичны, а глаза, словно омут притягивали к себе внимание зрителей, то мгновенной вспышкой надменно и игриво отбрасывали. Она видимо почувствовала на себе взгляд Иванова и в упор пронзительно посмотрела на него. Николая мгновенно прошило «током» чарующих глаз красавицы. Он непроизвольно вжался в спинку кресла. На его лбу выступила испарина. Лида, заметив, что с Николаем происходит неладное, поинтересовалась:

— С тобой всё нормально?

Он постарался быстро ответить:

— Да всё в порядке, только жарко в зале.

В очередном танцевальном реверансе, видя какой эффект достигнут действиями её чар, цыганка мягко, завораживающе улыбнулась, посвящая Иванову целиком и этот взгляд. У Николая в два раза быстрее забилось сердце.

— Вот чёрт, — подумал он, — надо же так повестись. Не девчонка, а настоящая ведьма. Не был бы женат, точно решился поближе познакомился с ней.

Цыгане спели ещё несколько своих «сочных» национальных романсов, на этом первый период концерта закончился. Сразу после того, как публика бурными аплодисментами проводила их, без перерыва начался второй. На сцену вышел маг-гипнотизёр. Вначале он показал несколько несложных номеров с исчезновением и появлением предметов, затем приступил к самому главному — гипнотическому сеансу.

Эстрадные гипнотизеры, в первую очередь, отличные психологи и прекрасно вычисляют среди зрителей тех, кого можно привлечь к участию в представлении. Многие психотерапевты считают, что такие зрители хотят побыть в центре внимания, побороть свои фобии и страхи или просто сделать приятное окружающим. Все номера держатся прежде всего на внушаемости аудитории, которая в едином порыве поддается общему восхищению и интересу. Как ни странно, создать требуемой настрой у группы людей проще чем у одного человека. Если в зале будет присутствовать скептик, то он вряд ли ответит общим чувствам и разделит восторг окружающих.

Первое, что он сделал, предложил всем расслабиться и под усыпляющую музыку стал вводить присутствующих в гипнотическое состояние. Затем спустился со сцены, прошёл в зал, отбирая наиболее поддающихся гипнозу людей. Николай, как не старался войти и ощутить на себе этот «транс», всё равно у него ничего не получилось. Магические слова факира на него не действовали. Видимо они не зацепили и Лиду. «А жаль, — подумал он, — так хотелось отдохнуть и расслабиться».

Тем временем маг вывел на сцену несколько человек и стал на глазах всего зрительного зала демонстрировать свои психоэнергетические возможности.

Вот под действием гипноза мужчина рассказывает о себе как о женщине. Видя и слыша это моментальное перевоплощение, зрители смеются до слёз. Затем ассистенты мага кладут этого человека на спинки двух стульев (одна под голову, другая под ступни ног) и он лежит. На него ставят сверху груз, а он продолжает лежать. Зал не дышит. Люди в недоумении:

— Как это возможно! Фантастика!

Человека ставят на ноги, снимают с него гипноз, и он говорит, мол, ничего не помнит, что минутой назад делал. Затем факир показал ещё серию своих трюков над выведенными на сцену людьми и под бурные аплодисменты концерт закончился. На выходе из клуба все громко, эмоционально обсуждали увиденное. Шумная зрительская река выплеснулась из здания клуба на улицу. В ней находились, и Николай с женой. Наступала ночь. Лёгкий свежий морозец приятно пощипывал нос и щёки. Над голыми ветвями деревьев маячила жёлтая луна. Под ногами приятно похрустывал декабрьский снежок. На душе было легко и хорошо.

— Ну, как тебе концерт? — спросил супругу Николай.

— Ничего, — пожала плечами Лида.

— А, этот гипнотизёр, ты поверила в его трюки? — вновь спросил он.

— Не знаю, — безразлично ответила она.

— Уверен, всё это заранее отрепетировано, — утвердительно сказал Николай.

— Наверно, — ответила Лида и добавила, — холодно, давай быстрее пошли домой.

Сам Новый год Ивановы отметили скромно, в своей квартире с соседями Юрой и Татьяной. Дом их был на отшибе и фейерверк из сигнальных и осветительных ракет, что взлетел ровно после выступления генсека Леонида Ильича Брежнева в 00 часов над военным городком, они выходили смотреть на улицу. Всем было весело, кричали «Ура!». Так, под звон бокалов шампанского, под канонаду орудийных салютов над Красной площадью и боевых — в Афганистане, многочисленных звёздных фейерверков в городах и населённых пунктах великой, необъятной советской державы, наступил 1981 год. Этот год стал знаменательным для семьи Ивановых тем, что у них родился сын, которого они назвали Александром.

Само рождение сына Николай прозевал. В тот день, вернее сутки, он нёс службу в карауле. Лида оставалась дома одна. У неё начались схватки. Соседи вызвали скорую помощь, которая повезла её в Калининград, так как в Мамонове не было родильного отделения. Там на берегу Балтийского моря в бывшем немецком городе Кёнисберге, а ныне Калининграде появился на свет крикливый и неугомонный Сашка.

Через пять дней после родов, взяв отгул, Иванов поехал забирать жену и сына из роддома. Стояла ясная солнечная, морозная погода. В регистратуре Николай передал супруге и ребёнку заранее приготовленные тёплые вещи. Затем его попросили выйти на улицу и уже с другого выхода ждать своих. На свежем воздухе он с полчаса приплясывал в ожидании выхода жены, чтобы не замёрзнуть. Наконец двери раскрылись и на ступенях появилась бледно улыбающаяся Лида с завёрнутым в одеяло перевязанном синей лентой младенцем. Слева и справа от неё громко поздравляя родителей, стояли медсёстры. Иванов традиционно поблагодарил их, подарив шампанское, конфеты и цветы, затем бережно взял из рук Лиды тёплый, живой свёрток. Приоткрыв лёгкую ткань, увидел сладко спящую, чмокающую, смешную мордашку нового появившегося на свет человечка.

— Жизнь прекрасна! Жизнь продолжается! — улыбнувшись жене, сказал Николай.

С появлением ребёнка в комнате, где жили Ивановы, приходилось постоянно поддерживать тепло. Печку топили чаще. Здесь же на натянутых верёвках сушились простыни и бельё. По ночам ребёнок плакал, отчего Николай не выспавшимся приходил на службу. Рано утром, как правило, жене приходилось бегать в магазин за продуктами и молоком. Частично помогали соседи, но всё равно молодым супругам эти первые месяцы показались бесконечно трудными. На помощь им приехала мать Николая, но прожив некоторое время в жёстких условиях быта, и не найдя общего «языка» с Лидой, хлопнув дверью уехала в свой тёплый Краснодар. Несмотря на натянутые отношения между снохой и свекровью, надо отдать должное, родители Николая и мать Лиды в этот трудный период поддерживали их, часто присылая посылки с продуктами и одеждой ребёнку. Так в службе, в заботе о семье прошли тяжёлые зима и весна. А в начале июня получив месячный отпуск, Ивановы поехали отдохнуть на юг. До Калининграда они добрались дизелем, а оттуда самолётом в Краснодар, где их с нетерпением ждали. Хорошее питание, спокойная обстановка, Черное море, тепло, быстро восстановили силы молодых супругов и укрепило здоровье ребёнка. В этом была большая заслуга бабушки Риты и дедушки Саши, которые с удовольствием нянчились с внуком.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, так подошёл к своему завершению и их отпуск. Набрав с собой как можно больше фруктов, банок с вареньем и прочих продуктов, чтобы хватило на более долгое время в голодной Калининградской области, Ивановы вылетели самолётом домой, на западную границу, в свою часть.

Глава седьмая

В 1981 году крайне обострилась внутренняя политическая и экономическая обстановка у западного соседа СССР — Польши. Возглавляемая Лехом Валенсой профсоюзная организация «Солидарность», почувствовав слабость власти и получив поддержку Запада, открыто выступила за свержение политического строя в стране. В социалистической Польше, входящей в состав Варшавского военного Договора назревал хаос, возможно гражданская война. Этого, прежде всего руководство Советского Союза, да и трезво мыслящие силы в самой Польше позволить не могли. Поддерживаемый со стороны СССР, пользуясь авторитетом в стране и прежде всего в армии, к руководству Польши пришёл генерал армии Войцех Ярузельский, сконцентрировавший в одних руках всю военно-политическую власть в государстве. Он попытался вначале демократическими методами восстановить порядок в стране, но «верхушка Солидарности» этого уже не хотела. Она шла на решительный конфликт с властью, втягивая народ в кровавую бойню революций и мятежей. Капиталистический Запад всеми силами способствовал этому. Рушилось одно из основных звеньев в цепи Социалистических стран.

Советский Союз не собирался сдавать свои позиции на Западе, беспомощно наблюдая, как гибнет с огромным трудом и жертвами выстроенная политическая и социально-экономическая система. В связи с этим, войска западных округов (Киевского, Белорусского, Прибалтийского) и Балтийского Флота приступили к подготовке широкомасштабных военных учений. Тем самым СССР давал понять, что Польшу он никому не сдаст. Основной этап учений предполагалось провести в начале сентября на военных полигонах Прибалтики, Белоруссии и акватории Балтийского моря. Частично они затрагивали и ряд стран Варшавского блока. Уровень их был максимально высокий, приближенный к боевым действиям. Среди присутствующих должны были находиться министр обороны маршал Д. Ф. Устинов и начальник генерального штаба маршал Н. В. Огарков.

Девяносто восьмой гвардейский танковый полк, в котором в то время продолжал служить Николай Иванов, также приступил к подготовке к учениям. На полигонах части, не прекращая днём и ночью, ревели танковые двигатели, слышалась стрельба. В запасных районах отрывались окопы. Склады пополнялись боеприпасами, горюче-смазочными материалами и провиантом. Все понимали, что всё это одними учениями может не закончится. В нескольких километрах от города Мамоново, где базировался девяносто восьмой гвардейский танковый полк, проходила граница с Польшей. В связи с тем, как там накалялась внутриполитическая обстановка, интенсивнее проводились соответствующие мероприятия на другой стороне границы.

Офицеры неделями не бывали в своих семьях, «пропадая» с личным составом на занятиях, в нарядах, караулах, на всевозможных работах. Иванов, похудевший и загорелый, старался всегда выбрать время, чтобы забежать домой. Иногда это получалось. Сын быстро подрастал, радовался приходу отца. С удовольствием рассматривал и играл военной амуницией: портупеей, кобурой пистолета, на время забывая о традиционных детских игрушках. Николай, делясь с женой новостями, серьёзно предупредил её, что как только начнётся что-нибудь серьёзное и их полк двинут в Польшу, она сразу же, немедленно должна выехать в Челябинск к матери.

Однажды перед обедом Иванова вызвали к командиру полка. Он быстро по-курсантски начистил до блеска сапоги, металлические части портупеи и в полном недоумении направился в штаб. Войдя в кабинет подполковника Безрученко, Николай, приложив руку к козырьку фуражки, лихо доложил о своём прибытии. В кабинете кроме комполка находились начальник штаба майор Орлов и председатель жилкома жена Безрученко.

— Ну что лейтенант, — сказал подполковник, — твоё подразделение, как мне доложили, показывает хорошие результаты в дисциплине, боевой и политподготовке. Ты, сынок, становишься не последним офицером в части. С чем я тебя и поздравляю. В семье у вас родился ребёнок. Молодец, так держать! — тут он грузно поднялся из-за стола, подошёл к застывшему по стойке смирно Николаю, крепко пожал ему руку.

— Тут мы подумали, — продолжил комполка, — что такого офицера надо поддержать. Хватит твоей семье мучиться в бараке, пора переезжать в нормальную квартиру.

При этих словах у Иванова перехватило в горле.

— У нас появилась частично свободная квартира, — продолжила жена подполковника, — хозяин её сейчас в Афганистане. Его вещи находятся в одной комнате, а другая — пуста. После службы в ДРА он вряд ли вернётся в нашу часть. Поэтому мы вам предлагаем занять данную жилую площадь и жить временно в свободной её части до той поры, пока семья этого офицера не вернётся или не заберёт свои вещи. Оплачивать коммунальные услуги будете вы, а с оформлением придётся подождать. Вы согласны? — закончила она.

Да разве надо было спрашивать Николая, его просто переполняло счастье. Ни каких тебе печек, раз в неделю бань, общих кухонь, туалета на улице. У них теперь будет почти своя благоустроенная квартира! Ему хотелось быстрее поделиться этой новостью с женой.

— Огромное вам спасибо! — громко ответил он. — Буду и впредь также достойно исполнять свои обязанности, и выполнять воинский Долг!

— Вот и хорошо лейтенант, — сказал комполка, — а сейчас с председателем жилищной комиссии пройдёте, посмотрите квартиру, и получите от неё ключи. Если вопросов нет, можете идти.

Пятиэтажный панельный дом, в котором предстояло жить семье Ивановых, стоял рядом с территорией части. Квартира находилась на втором этаже и представляла собой всеми известную форму «распашонки». Одна небольшая закрытая комната выходила окнами на север, другая побольше — на юг. Маленькая кухонька также была на южной стороне.

— Ну, как вам, подойдёт? — спросила председатель жилкома.

— Конечно, подойдёт, — взволнованно ответил Николай, словно ожидая, что её в последний момент ему не дадут.

— Тогда держите ключи, счастья вам, и благополучия, — сказала тепло улыбнувшись она.

Иванов ещё раз осмотрел комнату и кухню, а затем, закрыв дверь, пулей полетел к жене сообщить долгожданную радость: им дали квартиру!

Уже на следующий день семья Ивановых осваивала новую жилплощадь. Не смотря на голые стены, в ней казалось тепло, уютно и просто хорошо. Теперь ближе к дому находились гарнизонный магазин и сам город. Рядом жили семьи новых друзей и товарищей по службе. Да и до казармы, где располагался батальон Николая, было всего каких-то двести метров. Теперь Иванов мог позволить себе чуть дольше поспать и по возможности сбегать на обед. Но хватит о быте, вернёмся к службе.

Личный состав восьмой танковой роты за прошедший год службы значительно повзрослел. Это были уже не «зелёные» пугливые воробышки, а закалённые в учениях, нарядах, караулах крепкие парни. Им не хватало места в серой и гнетущей казарме, хотелось выплеснуть бродившую молодую энергию за её пределы или утопить в спиртном угаре. Командир роты Чигвинцев видя это, предпринимал всевозможные меры по усилению контроля за личным составом. Офицеры старались так «замучить» на занятиях и тренировках подчинённых, чтобы к концу дня у тех не было никакого желания уйти в «самоход» или сделать ещё что-нибудь нарушавшее уставной порядок. В основном это им удавалось. А вот в более «демократичной» обстановке соседней девятой роте ночью, оставшись без присмотра офицеров, двое солдат забрались в каптёрку и там, в темноте, попытались «гульнуть», выпить спиртного. Однако, перепутав бутылки, вместо водки выпили метилового спирта. Один из солдат сразу опрокинул в горло с полстакана, другой только попробовал. В итоге первого парня через три дня не стало, а второй отделался «лёгким испугом». Командир роты за этот случай получил «неполное служебное соответствие», а мог быть наказан ещё строже, несмотря на то, что-мужик-то он был не плохой.

Однажды в июле месяце Николая назначили на неделю ответственным за танкодром. Это означало, что все семь дней он должен был находиться с механиками-водителями учебных машин. Отлучаться куда-либо категорически запрещалось. Жили они в казарме полностью автономно. С полка им привозили или приносили пищу. Задача, которую выполняло это сборное подразделение, была проста: производить обслуживание и незначительный ремонт учебных танков, а также готовить их для занятий по вождению. Танкодром находился на берегу Вислинского залива. Здесь Иванов «отвёл душу» накатавшись на боевых машинах по песчаным плёсам, взбираясь на крутые берега, преодолевая противотанковые рвы, надолбы, воронки. Однако, через несколько дней это ему надоело. В четырёх километрах у него находилась семья, а он не мог даже на минуту оставить без присмотра личный состав и технику на танкодроме. Пока шли плановые ежесуточные занятия, это отвлекало. Но тут наступили выходные дни. Делать, по сути, было нечего. Иванова мучительно терзала мысль: «Эх, сбегать бы на часок-другой к семье». И он решил, после вечерней поверки личного состава на ночь сходит домой.

Николай так и сделал. После поверки, дождавшись, когда солдаты лягут спать, оставив за себя старшим сержанта и проинструктировав его, легко побежал в сторону военного городка. Что для него были эти четыре километра, да он их просто и не заметил. Ворвавшись как тёплый летний ветер в квартиру, он крепко обнял жену, поцеловал спящего сына. Жена была искренне рада ему. Лида тут же пошла накрывать на стол, а Николай залез в ванну. Как приятно смыть с себя недельную пыль и пот, ощутить живое прикосновение чистой воды. Это подлинное блаженство!

Было уже поздно. Сын крепко спал, а Николай с Лидой всё сидели за столом, разговаривали, делились новостями о том, что пришли письма от родных, как растёт ребёнок, обсуждали складывающиеся отношения с соседями. Они уже собрались идти спать, но тут в дверь постучали. Иванов встал, открыл её. На пороге стоял посыльный от дежурного по части. Он передал приказ дежурного, срочно прибыть на танкодром, так как там произошли неприятности. При этих словах Николая словно окатило холодной водой. Сказав посыльному, что он всё понял и через тридцать минут будет там, поспешил одеться, простился с женой. Лида была не меньше мужа взволнована. Что там могло произойти в его отсутствие? Лишь бы никого не убило. Эх, лейтенант Иванов!

Выйдя на улицу, Николай наткнулся на стоящий возле входа кем-то оставленный велосипед.

— А, потом верну, — долго не раздумывая, он вскочил на него. Ветер зашумел в ушах от скорости, с какой лейтенант понёсся по дороге на танкодром. И уже через несколько минут был там. Танки стояли на месте. В окнах казармы виднелись тусклые огни ламп дежурного освещения. Бросив велосипед, Николай вихрем влетел в помещение. Дневальный, спрыгнув с тумбочки, на которой сидел, испуганно моргая глазами, позвал сержанта. Тот нехотя встал с кровати, поправил обмундирование и доложил лейтенанту, что в подразделении за его отсутствие ничего не произошло.

— Как это ничего не произошло?! — возмущённо закричал на него лейтенант. — Мне сообщает дежурный по полку, о том, что здесь «бардак», а у вас значит всё хорошо! Поднять весь личный состав на поверку!

— Рота подъём! — скомандовал сержант.

Солдаты недовольные, чертыхаясь, не спеша вставали. После того, как последний военнослужащий занял своё место в строю, Иванов лично по списку проверил их наличие. Не хватало одного — Нуритдинова механика-водителя учебной машины с его взвода. На вопрос:

— Где он? — все молчали. Николай прошёлся вдоль строя, от троих солдат — «дембелей» почувствовал запах алкоголя.

— Теперь мне всё понятно, — грозно сказал Иванов. — Вам троим за распитие спиртного «губа» (гарнизонная гауптвахта) и пара месяцев дополнительной службы. Сейчас за вами прибудет дежурная машина. Теперь насчёт Нуритдинова. Мне хотелось бы знать, куда он ушёл? Пока я не получу ответ будем стоять. Ну?! — повысил он голос.

Среди солдат прошёл шёпот.

— Так есть среди вас кто-нибудь смелый, готовый постоять за коллектив, а не за одного негодяя? — спросил Николай.

— Сержант, окинул взглядом своих сослуживцев, видимо ища в их глазах поддержку, сказал, что Нуритдинов поехал на танке в сторону рыбоконсервного завода, находящегося недалеко от танкодрома.

— Я не понял?! — удивился Иванов, — Вы сказали он поехал, на чём?!

— На своей машине, — сказал сержант.

— На танке ночью за продуктами и водкой?! — в гневе закричал лейтенант. От одной этой мысли его самого пробил холодный пот.

— Так точно, товарищ лейтенант, — опустив голову, окончательно признался сержант.

— Приказываю! — жёстко скомандовал Николай, — личному составу до прибытия дежурного по полку оставаться в строю! Я убываю за Нурутдиновым.

Он немедленно связался с дежурным по полку, доложил обстановку и тут же убыл на поиски исчезнувших солдата и боевой машины.

Ночь была тёплая и светлая. Иванов отыскав на песке свежий след танковых гусениц, побежал, но нему. Ноги вязли в песке, спотыкались о корни, сухие ветки деревьев, камни, но он ни на секунду не останавливаясь, как одинокий, матёрый волк, неуклонно приближался к своей цели.

Когда примерно километра три остались за спиной Николая, перед ним внезапно возник огромной тёмной силуэт, наполовину скрытой кустарником. Да, это был танк Нуритдинова. Люк механика-водителя открыт, в машине и рядом с ней — никого. Иванов осторожно влез на броню, опустился на место механика-водителя. Немного подумав, выдернул из электрической системы запуска двигателя «мост» — необходимую для этого деталь, затем вылез из танка и спрятался рядом с ним в кустах. Он решил дожидаться солдата. И пробудившееся в нём охотничье чутьё не обмануло его. Минут через двадцать послышались быстрые шаги со стороны комбината. Вот кто-то вскарабкался на трансмиссионное отделение, прошёл по борту танка, остановился перед открытым люком механика-водителя. Лейтенант выглянул из «засады». На фоне ярко светящих звёзд и луны он отчётливо увидел и узнал Нуритдинова. Тот совершенно спокойно поставив на броню звякнувший стеклом вещмешок, влез в узкое водительское отделение.

— Ну, привет Нуритдинов! Далеко собрался? — внезапно появившись перед машиной, сказал Иванов.

Солдата от неожиданности на несколько секунд парализовало. Затем придя в себя, он со страха начал запускать двигатель, видимо ещё не понимая сложившуюся ситуацию. Но как не старался Нуритдинов, двигатель не запускался. Тогда он попытался закрыть крышку люка, чтобы таким образом спрятаться от разъярённого лейтенанта. Иванов понял это. Быстро вскочил на броню, ногой прижал крышку, а руками схватил за голову и шею солдата и резко выдернул его из танка. Задыхаясь, Нуритдинов перестал цепляться за броню. В следующее мгновенье, Николай немного оттолкнул его от себя и тут же ударил справа по корпусу. Солдат потеряв равновесие, замахав в воздухе руками, слетел с танка в песок. Лейтенант залез на место механика-водителя, вставил в блок электропитания изъятый им «мост», завёл двигатель, включил фары СМУ.

— Нуритдинов! — крикнул Николай, — бегом впереди танка к казарме! Остановишься — задавлю! Ты меня уже достал!

Солдат мигом встал и с испугом оглядываясь, побежал по набитой танковой колее. Сзади его, ревя своими семьсот восемьдесятью «лошадями», лязгая стальными гусеницами, тёмной, тяжёлой массой, практически наступая на «пятки», двигалась боевая машина.

Когда они таким вот образом добрались до казармы, Нуритдинов еле-еле передвигал ноги. Тело его била нервная дрожь.

Возле домика стояла дежурная машина. — «Значит», — подумал Николай, — «дежурный по полку уже здесь». — Поставив и заглушив танк, Иванов вместе с ожидавшим его Нуритдиновым, вошёл в казарму. Там перед строем расхаживал капитан — начальник штаба соседнего батальона и проводил с личным составом нравоучительную беседу. Он говорил:

— В нашей Советской, а ранее русской Армии всегда был такой девиз: «один за всех и все — за одного!». Этим мы отличаемся от других народов мира, этим мы крепки и непобедимы. Ещё раз напомню, что до последнего солдата стояла Брестская крепость. Ради своих товарищей на амбразуру вражеского пулемёта бросались десятки Матросовых. А почему? Потому что это всё строится на практике воспитания. Я не говорю о высоких нравственных качествах, это и так понятно. Однако, как мы видим, не у каждого из вас, к сожалению, они имеются. Я говорю о другом, более простом. Вот, например, пошёл в самоход один солдат — значит, будет наказан не только он, но и всё подразделение. Почему вы все сейчас не спите, да потому что ваш товарищ совершил противозаконный проступок — угнал танк. Пока он не будет найден и доставлен на гауптвахту, ни один из вас не покинет этот строй. Так было и так будет всегда. Понятно! — закончил он.

— Так точно, — вяло, но одновременно ответили военнослужащие.

В это время в казарму вошли Иванов и Нуритдинов. Николай, приложив руку к головному убору доложил дежурному по полку о случившимся во вверенном ему подразделении. Капитан спокойно выслушал, спросил лейтенанта, не нужна ли ему его помощь, а также кого забрать с собой на гауптвахту. Иванов от помощи отказался, а на «губу» представил трёх «дембелей» употребивших спиртное и Нуритдинова. Ещё он попросил дежурного забрать в городок «позаимствованный» им велосипед. Капитан сказал, что командиру полка об угнанном танке докладывать не будет, а об остальном придётся. На этом офицеры расстались.

Иванов ещё с полчаса производил разъяснительную беседу с личным составом и только к трём утра, видя, что солдаты скоро начнут падать, разрешил произвести «отбой». А на другой день вместо воскресного отдыха он провёл утреннюю зарядку, закончившуюся кроссом на три километра. После завтрака и до обеда продолжил занятия по строевой подготовке и уставам. Затем, покормив обедом людей и дав им тридцатиминутный отдых, отправился с механиками-водителями готовить технику к предстоящей учебной неделе. С этого дня с «разбродом и шатанием» в этом сборном подразделении было покончено. Личный состав, почувствовав твёрдую руку, стал добросовестно выполнять свои обязанности.