Бесплатный фрагмент - Наследство

Наследство

1994 год. Недавно нас с братом вызвал письмом нотариус. Каково было наше удивление, когда мы, прийдя, услышали, что некая Громова Пелагия Николаевна оставила нам в наследство дом в каком-то хуторе российской глубинки. Посмеявшись, мы стали доказывать, что это ошибка, мы сироты, и нас с кем-то спутали. Молодой человек обижено пояснил, что у него всегда порядок в делах, которые он ведет, во-первых, он еле нашел нас, поскольку улица наша поменяла название, во-вторых он уже был там, все видел своими глазами. Потом он разложил карту и стал нам объяснять что, к чему, от кого и куда… Чем ясней становилась картина, тем мрачней было лицо моего брата… Громова Пелагия Николаевна, тетка по отцу нашему отчиму, баба Поля, мы её вспомнили. Они из деревни Валялино, мы там один раз были в детстве, а километров пять от деревни этот хутор. До революции там был скит женского монастыря со святым источником, при Советах там устроили вроде охотничьей заимки для отдыха партийного руководства. Разное говорили про это место, будто при разорении скита, потопили несколько монашек не далеко в болоте, поэтому часто при веселье безбожного начальства происходили странные случаи гибели кого-нибудь… Постепенно нехорошая слава укоренилась за этим местом, и оно в семидесятые годы пришло в окончательное запустение. В 1992 году, во времена всеобщей приватизации, Пелагия Николаевна с внуком брата, Федором, выкупила этот хутор в собственность.

— И вот сейчас, когда в стране начало возрождаться Православие, когда Церкви возвращают ее владения, мы можем неплохо заработать с этого домика, если подойти с умом — закончил нотариус.

Брат придвинул лист бумаги, нервно потребовал продиктовать, как пишется отказ от доли, сделав меня таким образом единоличным наследником, сказав, что «я все сделаю правильно», он мне доверяет, и выскочил пулей из конторы. Юрист удивился, я заступившись сказал, ему сейчас не до каких-то там «скитских развалин»… А я готов стать наследником.

Вот теперь еду посмотреть, боюсь проспать под монотонный стук колес свой полустанок, там поезд только замедляет ход…

Мы с братом двойняшки, 1962 года рождения. Его зовут Петр, я Павел. Он старше меня на десять минут, и вес его при рождении был на четыреста граммов больше моего. Мама часто в детстве ласково причитала-«заморыш ты мой затоптал тебя Петька, увалень этакий…» Отца своего мы не знали, даже перед смертью мать не открылась. Только изредка, в подпитии, когда мы ее «доставали» своей братской любовью, она, стуча кулаком по столу, надрывно выкрикивала — «Сема, гад, встречу, убью…» — и крупные слезы катились из ее красивых, добрых глаз. А вот отчим, Георгий, в нашей жизни был девять лет. Он появился, когда нам было уже по пять. Человек верующий. На фоне разрушенных храмов, богоборчества, полета человека в Космос, коммунистических строек века, проживание этого «темного, отсталого элемента» с нами, долго воспринималось соседями, как «позорное пятно» в наших биографиях. Правда, с его появлением очень многое поменялось в семье. Сначала всё, нами, привыкшими настаивать на своем, принималось «в штыки». Но этот человек, ни разу не крикнувший на нас, никогда не приложивший к нам руки, все таки успел заложить что-то для нас важное… Что очень удивило, мы перестали быть «увальнем» и «заморышем», а стали Петром и Павлом, первое время не всегда и соображали сразу, что это к нам обращение… даже хихикали. Мама забыла про рюмочки вообще, стала опрятней, спокойней. Матерные слова исчезли из наших разговоров. В доме стало чисто. Было всегда, что поесть.. Самое главное, до нас было кому-то дело. В общем, жизнь посветлела. Через год совместного проживания нас повезли в деревню, где у отчима остались из всех родных (раньше их было пол деревни) только тетка Полина и племянник Федор, который был нам ровесник. Еще в городе Георгий купил подарки всем, а вот по приезду в деревню разложил на крыльце три свертка нам пацанам, а тетке и маме дома на столе… выбирай любой. У женщин были платки, а у нас машины, только Петьке досталась легковая, а у меня с Федькой были грузовые… Отчим извинился, что одинаковых не было, зато честный был выбор и никто не должен обижаться. Это в его духе, поступать так, чтоб никому не было обидно. Надо сказать, что к тому времени, разница в росте у нас была на голову, Петька выглядел на семь лет, я на пять, у него щеки «кровь с молоком», а я как «бледная поганка», поэтому он всегда верховодил. Тетку удивила такая разница когда она узнала, что мы родились в один день. Неделю они шептались с Георгием, а потом предложили маме окрестить нас… Та ни в какую, но, когда я заболел, искупавшись в речке, согласилась окрестить только меня, уж больно я был плох. После крестин меня было не узнать, расцвел… Я быстро выздоровел, забыл про ушки, сопли, животик… за лето я набрал килограммов пять, и разница в росте составляла сантиметра три… щеки, как наливные яблочки… В деревне мы научились сажать, полоть, копать, поливать… строгать, пилить, рубить дрова и забивать гвозди. У нас каждый день была какая то работа, сделал и отдыхай. С начала мы противились, а потом узнав, что это все делает Федор, наш ровесник один, стали помогать и скоро ощутили такую радость от труда. Взрослые тоже были нами довольны и поощряли нас, то конфетами, то пирогами, новыми рубахами и мы даже были на рыбалке с ночевкой. И еще нас свозили в соседскую деревню и мы видели, как валяют валенки.

Однажды, они уехали на пол дня, оставив нас одних. Мы играли на речке в стройку века. Наши грузовики как угорелые подвозили песок и щебенку, местные пацаны, Семен и Иван помогали загружать и разгружать… легковушка стояла в стороне… Мы намекнули, что ей бы тоже хоть щебенку повозить и услышали в ответ от брата

— Я вообще-то начальника стройки вожу на работу, его машина, он не любит, когда она грязная…

Мы обиделись… Но Георгия не было, чтоб нас рассудить… Петька стоял один, прикрывая легковушку, на него шла стена из четырех, запачканных «вдрысь» работяг со стройки века у которых «горит план»…Сору остановил старенький дедушка, шедший по берегу. Узнав в чем дело, он серьезно и строго сказал Федору

— Через двадцать пять лет тебя эти слова от смерти спасут, а вы обижаться»…

Пацаны сказали, что это священник, ему верить можно. Мы тогда ничего не поняли, но драться расхотелось, а тут и взрослые вернулись. Вот и все, что я мог вспомнить примечательного об этой деревне, о бабе Полине, о Федоре. Да, еще я вспомнил, почему Валялино, до революции в этой деревне была артель которая занималась валянием валенок. Монашки из скита их украшали бисером и вышивкой. Знаменитое раньше было место.

Когда нам было по четырнадцать, Георгия не стало. Но он успел научить нас трудиться на совесть, любить и прощать друг друга, чтоб не случилось, и помогать в любой ситуации, быть не только братьями, но и друзьями. Мама после его смерти сильно сдала, стала часто болеть. После девятого класса мы пошли в строительный техникум. Перед армией, мама умерла. Военкомат помог похоронить и один офицер, участник ВОВ, пожалев нас, записал в стройбат. Так что служба была у нас без дедовщины, не далеко от города мы строили офицерские дачи, набираясь опыта по работе… После армии мы жили вместе в нашей квартире. Секретов у нас друг от друга не было. Я кончил курсы автослесаря, газосварщика и работал в автомастерской, строить за два года надоело. Петька ни как не мог определиться, все бегал с места на место. Жизнь его превратилась в сплошной «экстрим», да и моя от этого тоже. То он вывалился в окно третьего этажа женского общежития пьяный. Упал на вскопанный газон и поломал только большой палец левой руки и получил несколько ушибов. То провалился на рыбалке под лед, отвалялся неделю с температурой в постели. То его сбила машина, переломаны два ребра и нога… Словно бегал «на краю пропасти», и только какая то неведомая сила берегла его. Я не выдержал и однажды сказал брату, как сильно я его люблю и беспокоюсь… Все утихло. Он стал работать на стройке. Иногда попадались шабашки и я ему помогал. К нашему двадцати пятилетию мы сделали в квартире хороший ремонт, поменяли мебель, приоделись… и сидя вдвоем за праздничным столом, довольные собой и жизнью пришли к мысли, что теперь можно и жениться. Это оказалось делом не простым. Многим не нравилось, что квартира на двоих. Мы отходили от таких сразу. Где-то к двадцати семи годам мы встретили тех женщин, которых устраивало все, наверно потому, что они к сожалению тоже сироты. Жены были работящие и через два года мы уже имели хорошую жилую дачу. А в девяностом году наша семья была уже из шести человек. Разница у наших сыновей была в месяц, Петькин старший. Когда он назвал его Георгием, я приуныл, поскольку тоже мечтал так назвать первенца. Наши жены умницы, когда и у нас родился сын, назвали его Юрием, объяснив, что это тот же Георгий. В общем жили дружно, если шел «напряг», кто-то уезжал на дачу и недельки через две, три опять воссоединялись. Все понимали как нам повезло и ценили это.

А в стране нашей огромной и так любимой нами творился бардак. Нас выручали наши трудовые руки, поэтому «кусок хлеба» всегда у нас был. В девяносто третьем году с маленьким Георгием случилась беда. Он бегал во дворе и поскользнувшись на банановой шкурке, стукнулся позвоночником о парапет, перестал ходить. Врачи сказали, что нужна операция за границей, на родине ему не помочь. Да и там исход под вопросом. Петр устраивается шофером, возить какое-то начальство. Всякое говорили про эту контору, она «покрыта мраком», «связана с криминалом»…Но тот сказал, что он только шофер, а за это ему платят хорошие деньги… Только там он сможет заработать на операцию. В доме появилось и «масло к хлебу».

…Но, очень странные события стали происходить вокруг брата. Работа предполагала командировки. У него было их уже три, деньги Петр привез хорошие, а вот радостный свет в глазах стал потухать и с каждым приездом домой он становился все мрачней. Разговоров с нами избегал. Мы только знали, что начальник юрист, Виталий Юрьевич (человек не приметный) и еще трое подручных, почему-то он их звал Белый, Красный и Черный, это очень точно отображало действительность, как потом мы сами увидели. Белый или Моль, кажется Сергей, очень белокожий и белые волосы, наверно, альбинос. Рост средний, худощавый. Одинокий. У него были очень тонкие длинные пальцы с синюшными узкими ногтями. Нос курносый. Взгляд бесцветных глаз был пустой и отрешенный, может от того, что белесых бровей и ресниц на круглом лице не было видно. Улыбки не получалось, один оскал, который оголял кривые зубы. Даже внешне было видно, что этого человека много обижали и он очень озлоблен на жизнь, было жалко. Красный или Карабас-Барабас, Володя. Рост под два метра, широкоплечий, огромная копна медно-рыжих волос с красным трапециобразным лицом, невероятная рыжая волосатость рук, даже на каждой фаланге пальцев. Глазки маленькие, бегающие и всегда «идиотская» улыбка по любому поводу, может для того, чтоб показать свои золотые зубы. Крупный лиловый нос. У него была молодая жена (рожать не хотела), и еще где-то дочь «грешок юности», хвастал он. Черный или Ворон, Руслан, росточка не большого, коренастый, ноги кривоваты. Сросшиеся черные брови, длинные ресницы и иссиня-черные волосы, собранные в хвостик, от этого и глаза его казались крупными черными бусинами на смуглом овальном лице, прямой нос с горбинкой, из под рубашки, вечно расстегнутой на две пуговицы, проглядывалась черно-волосатая грудь. Он был молчалив, поэтому никто про него ничего не знал.

В четвертую командировку они ездили без начальства. Петр прибыл более задумчив и молчалив, чем всегда. А потом началось…

Через две недели Белый был на охоте и чуть не утоп в болоте, попал в психбольницу. После этого через десять дней погиб Черный, его избили и ночью бросили на шоссе под летящую на скорости машину. Еще через две недели на даче на Рыжего набросился его питбуль Вий, изуродовал пол лица и кисть правой руки, пришлось ампутировать. Жена бросила его и даже ни разу не пришли в больницу. Мы стали уговаривать Петра уйти от Виталия Юрьевича. Брат только нервно посапывал и молчал… А через неделю он примчался очень возбужденный, сказав, что начальник смылся за границу, кажется с женой Красного… он свободен. У-Р-А!!! Но где теперь заработать недостающие на операцию деньги?..

Год мы все работали, как проклятые, экономили на чем могли, переехали жить на дачу, а квартиру сдали… И все равно до заветной суммы нам было как до луны…

И вот такое везение, наследство! Нотариус сказал, можно что-то заработать… Почему Петр совсем потух? Почему замкнулся и даже начал прикладываться к рюмке?…Почему отказался от всего?.. Одни почему.

…С такими думками подъезжал к своему заветному полустанку… Смеркалось. Я, стоял на краю насыпи, взглядом провожая уходивший поезд. Очень удивился, когда в наступившей тишине, меня вдруг окликнули. Вглядевшись, увидел на проселочной дороге, уходившей в лес, телегу. Подошел. На ней сидели двое, милиционер и священник.

— А вы как узнали, что я еду? Добрый вечер! — начал я радостно и растерянно лопотать.

— Нотариус доложил. Здоров, с приездом! Иван! — протянул руку милиционер и приветливо заулыбался.

— Что, сын мой, всё ли дома хорошо? Все ли живы здоровы? — вдруг басом загудел

священник, и по-молодецки спрыгнув с телеги, как медведь заграбастал меня в свои объятья — Ну, здорово, Павел, не узнал? Да это же я, Федор!

— Благословите, батюшка! — неожиданно для себя и всех, сказал я, наступила пауза, а потом мы дружно рассмеялись.

— Трогаем, запрыгивайте на телегу, время для разговоров целая ночь… — сказал Иван — ну, милая, пошла…

Сумерки спустились быстро. Небо усыпало звездами. Луна улыбалась нам всей своей полнотой. Лес был не густым и поэтому этого яркого завораживающего света хватало с избытком. Поочередно, каждая птаха своей особой песенкой, заканчивала пролетевший день и встречала наступающую ночь. Потихоньку лес укладывался спать. Иногда прорывался беспокойный звук, это мы кого-то встревожили своим появлением, но шум быстро умолкал и только иногда ветер пробегал по уже спящим ветвям, создавая сказочный ночной шепот и начинался необыкновенный танец теней. Вокруг все было таинственно волшебным. И от этого тревога за брата и племянника вдруг как-то разом отошла и сердце сказало — «Теперь все будет хорошо!»

— Ну что, власть, давай на боковую, тебе завтра целый день по району мотаться, а мы потихоньку о жизни поговорим — пробасил Федор, забирая вожжи у Ивана. Тот без сопротивления, в полудреме перелез на середину телеги и тут же мирно засопел.

— Уже спит — сказал я.

— Это он нотариуса шустрого нашел. Полина вам писала и после смерти Георгия, но письма назад приходили, а этот вас разыскал. Сказал, название улицы поменяли. Бабушка всегда о вас помнила, молилась, не могла себе простить, что Петра не окрестили…

— Тогда мама сильно стала болеть, было не до писем, а когда умерла, в армию пошли, квартирантов пустили на это время, когда вернулись, они все бумаги по выбросили. Памятник на могилке после армии поставили. Друг за друга держимся. А вот, что вы о нас помнить будете, честно говоря, не думали.

— Нашу-то семью всю извели, мы втроем оставались, сам помнишь… Так что вы у нее родненькими были, любимчиками, говорила всегда, что кроме нее, за вас и помолиться некому, нельзя вас забывать…

— Так и есть… Ее молитвы думаю Петьку в последний момент от беды всегда и отводили… Сколько раз… Федь, я крещеный, а даже крестика не ношу — вдруг жалобно так сказал я.

— Ничего, брат, это дело поправимо… Делись, какую печаль носишь?

Я ему все и рассказал, как все хорошо у нас было пока не пострадал Георгий и что для его операции недостаточно денег. И честно признался, что надеемся через этот домик выручить недостающую сумму. Федор некоторое время ехал молча о чем-то задумавшись, а потом сказал

— Все строители, говоришь, это хорошо. Вот и приезжайте сюда, вы нам как воздух тут нужны. И за наследство поговорим, решим все вместе, не простое оно, царское…

— А что там иногда за серебренная полоса видна?

— Это речка.

— Красивые места. Растолкуй, Федор, почему царское, и зачем бабушка Поля нам, чужакам, дом отписала, а не оставила все тебе… Чудно.

— На месте этого хутора раньше был скит женского монастыря, источник рядом, в общем место святое, намоленное. При советах все разорили, всех разогнали, храм порушили и сделали местом забав, а это грех. Стали там люди погибать, а за пол века потихоньку от страха забросили все. Когда пришла приватизация, услышала Полина в городе, что «братва» хочет прибрать этот скит, чтоб опять сделать там для себя место отдыха… Вот и стала всех поднимать, давайте выкупим, а потом монастырю отдадим, сделаем богоугодное дело.

— Получается, чтоб и мы в богоугодном деле поучаствовали?..

— Вот именно. Мы со Степаном после военного училища в Афган попали (Степка с нами в стройку играл, помнишь?), там он погиб, а я вот вернулся, после ранения из армии списали. Бросил своим «афганцам» клич о помощи, объяснил ситуацию. Кто прошел войну, тот знает Бога. Стали присылать деньги, даже родители и жены погибших ребят. Набрали сумму, перебили все «братве». И начались тут у нас «бои местного значения». Стал наведываться некий Виталий Юрьевич, юрист и с ним три помощника, очень колоритные ребята, запоминающиеся Моль, Карабас-Барабас и Ворон, а я их называл Белый, Красный и Черный… (меня к телеге так и прижало) Всё приезжали торговаться, сначала вроде мирно, даже районное начальство привезли для переговоров, затем запугивать стали, гадости делать. Потом их видели в другом районе, Ивану доложили. Они скупали все подряд. Мы успокоились, думали, что про нас забыли… Последний раз они приехали без Виталия, у них шофер новый был, видно мужик порядочный, не из «братков». Наверно нужда к ним привела. Они его отправили в дом документы искать, а молодчики занялись мной. Избили до полусмерти, я уже ничего не видел, только слышал, Белый хотел меня в болоте утопить, Красный в заброшенной деревне собакам кинуть, чтоб сожрали, а Черный…

— …Бросить тебя под машину на трассе, — выпучив глаза от волнения, выдохнул я Федору.

Тот резко затормозил телегу, даже Иван проснулся.

— Ты откуда знаешь?

— Сначала ты договори, потом я продолжу.

Иван как солдатик сел и молча стал слушать наш разговор, без лишних вопросов, серьезно так натянув свою фуражку.

— Ну так вот… — продолжил Федор — Это бабушка рассказала. Шофер зашел в дом (глаза печальные, помощи просят), а она там… Спросил про бумаги. Она ему «грех святое место под зону отдыха «браткам» отдавать», и документы из комода достала, «выручай мол, сынок., спрячь, чтоб ироды не нашли, не ждали мы никого «… Тот приказал ей их за святые образа припрятать, а самой спуститься в погреб, «сиди тихо, бабушка», попросил за сына его молиться… Навел в комнате «шмон» и вышел, сказав, что ничего и никого нет. Когда меня хотели погрузить в машину, чтоб разделаться, этот шофер сказал, «что он возит начальника, это его машина, а тот грязи не любит», что я «уделаю всё, он не повезет»…Его поправили «Эй, извозчик, не начальника, а хозяина…» «Тем более… и указаний по поводу мужика никаких не было» сказал тот. Белый, Красный и Черный злые, матерясь, еще раз обыскали дом, убедившись, что шофер (тот встал спиной к образам, закрыв их с поля зрения) говорит правду и ни с чем уехали… А я благодарил Господа, что жив остался, вспомнив вдруг детство, нашу сору из-за машин и слова батюшки Бориса…

— Через три дня эти отморозки, Моль, Карабас-Барабас и Ворон, вернулись, пытались поджечь храм в деревне, не получилось, а вот районное начальство лишилось своего загородного дома, сгорел дотла — закончил деревенский детектив окончательно проснувшийся Иван, и они внимательно стали смотреть на меня…

— Сначала Белый на охоте чуть не утонул в болоте, теперь в психбольнице. Через десять дней Черного избили и бросили на трассе под машину. А еще через две недели, Красного изуродовала на даче его собственная собака, питбуль Вий, теперь инвалид. Виталий Юрьевич смылся с его женой за «кордон» на ПМЖ. А шофер, это мой брат Петр. Два раза в месяц привозит Белому, т.е Сергею конфеты «Коровка», он их очень любит, а Красного, т.е Володю, забрала в деревню дочь, мы ее нашли.

— Вот это развязочка, — протянул Иван и присвистнув, перекрестился — Благодарю тебя, Господи, что все закончилось…

— Да-а-а! Бедолаги… Господи, спаси и сохрани! — и Федор осенил себя крестным знамением.

Какое-то время ехали молча, каждый думал о своем.

— Когда нотариус стал показывать на карте место расположения хутора, Петр все понял… Почему же он ничего не рассказал? — спросил я в растерянности.

— Тяжело ему, мужик то порядочный. Ты сам сказал, как стал шоферить, радость от него ушла. Видеть как страну одни разворовывают, другие распродают… А в то же время, где деньги для сына взять?.. Борьба у него внутри… Победило добро… Но сомнения жрут «не сплоховал ли», от этого ложный стыд перед собой, сыном, вами. А теперь и нами…

— Федь, откуда ты все знаешь?

— По себе, а у тебя такого не было?

— Нет… Это Петька всю жизнь полной грудью дышал, жил на всю катушку. А я так, в пол дыхания, всегда осторожничал, «пусть лучше меня обидят, чем я»…

— Интересно — протянул Федор, переглянувшись с Иваном.

— Я вот сидя на этой телеге понял, что не правильно жил, по инстинкту самосохранения, и старался не обидеть никого, тоже из-за него… А вы и Петька из-за любви все делаете. Поэтому, наверно, я никогда на него не сердился.

— Ну ты, брат, силен. Вот я тебя по исповедаю и причащу, коль так заговорил…

— Брата подвел, не помог. Отсюда и рюмочка. Ребята, может назад повернем, домой поеду, к нему… — заёрзал я.

— Ты, Павлуша, успокойся. На нем сейчас там вся семья, ему некогда теперь себя грызть, будет все хорошо. Тут недельку поживи, мы тебе все покажем, расскажем, вместе все обмозгуем, а там я освобожусь, с тобой и съездим домой за всеми — предложил Федор.

— Твоя правда, — сказал Иван, — нам сейчас строителей ох как сюда надобно. Не боись, Павел, с Богом наша нигде не пропадет! Все будет хорошо! Мужики! Я только сейчас понял… Белый, Красный и Черный, стоят перед глазами, на их фоне Виталий Юрьевич и не запомнился, а? Только и можно сказать, юрист. Вот ушлый «жук». Федька, ты в разведке служил, опиши его.

— М-м-м, рост могу показать, когда на него смотрел, шрам на шее тянуло, а остальное.., слушай, действительно и сказать нечего, серое пятно — прогудел тот.

— Батюшка, как все происшедшее объяснишь…

— Закон… М-д-а! В Афгане солдат с Рязанщины был, как возьмет бинокль, смотрит и ворчит, «всех бы гадов задушил» (даже если видел женщин и детей), его всегда один офицер останавливал, «молчи», бесполезно… Так вот, когда тот был в карауле, его задушили, хотя двух других часовых убили ножом в спину. — и Федор прошептав молитву, перекрестился.

— А как же юрист? — не унимался я

— А что он… Давайте думать и отвечать каждый за себя, а с ним Господь сам разберется, я так думаю. Согласен!

— Да! — закивал я головой.

— Ну, залетная, пошла, в конюшне спать будешь — прикрикнул Иван.

— А что было дальше, здесь?.. — спросил я через пару минут.

— Полина меня выходила, источник помог, да молитвы всей деревни. Потом женила на нашей новой фельдшерице, русская, переехала из Грозного. Если б не бабуля, я бы не отважился и подойти… За два месяца до ее смерти стал священником. И остались думки у нее об вас, до последнего просила Господа, чтоб он Петра и Павла нашел и к нам в деревню привел… Очень радовалась, что дожила до времени, когда в райцентре стали восстанавливать женский монастырь, коему принадлежит скит… Мы как раз занимаемся, чтоб все, чем владел монастырь в городе, отошло опять ему, а потом и скит на очереди, мы и сейчас там кое-что делаем на его подворье… А с соседской деревней решили поднять артель по валянию валенок, это у нашего Степки такая мечта была. С Божьей помощью, думаем все получится — закончил Федор.

Своё недельное пребывание в деревне я опишу так —

Я там косил, я там пахал, пни корчевал и валуны таскал,

Стругал, пилил, дрова рубил. Я валенки валял,

Корову и козу доил, и печку русскую белил…

Я отдыхал душей, и сердце не болело,

Я отдыхал душей, и отдыхало тело…

Я думал, «там изба кривая», а оказалось — «там кусочек рая»…

Честное слово, некогда стихи не писал, а тут… А, главное, я исповедался и принял Святое Причастие. И крест теперь есть у меня на груди. Что-то во мне поменялось, стало светлее жить, внутри меня что-то расцвело, душа моя пела. Спасибо, Господи! Спасибо, бабушка Поля! Спасибо, мужики!

Федор, освободившись через неделю, как и обещал, поехал со мной. Двое суток в дороге пролетели незаметно. Мы что-то подсчитывали, распределяли, намечали, т.е я уже весь был в деревенских делах и планах.

По прибытию, батюшка сказал, что он сначала заскочит к нашему Благочинному на подворье, а потом сразу к нам. Когда я приехал на дачу, все были дома. Петр сидел на кухне один, выглядел очень усталым и потухшим, меня увидел, пошутил, получилось грустно.

— Ну как там отчима «гнилое «детство? — а в глазах слезы…

— Там царское наследство. Петр, я все знаю…

— К сожалению не все. В городе был доктор Миллер, на консультации он сказал, что операция бесполезна, Георгий никогда не будет ходить.

— Как же так…

— Только молчи пока, прошу, мы с ним вдвоем знаем это.., теперь и ты

…Мы одновременно встали на колени и просили, обнявшись, прощенье друг перед другом. Даже не услышали, как приехал Федор и не заметили, что все тихонько стоят в дверях. Тишину нарушили пацаны, Юрик прыгнул сверху с криком «ура», а Георгий, подъехав на инвалидном кресле, как кутенок уткнулся между нашими головами лицом.

— Мир Вашему дому! — загудел Федор, и только тогда мы его заметили, — Ну, что спаситель мой, давай обнимемся…

— Вы кто? — спросил брат в недоумении.

— Понимаю, узнать трудно. У меня тогда все лицо было разбито, не было столько волос и бороды, и баса ты моего не слышал.

— Мужик с хутора?

— Точно, не томи, Петр, я это, Федор — и батюшка загреб его в свои объятья.

А потом наши жены накрыли стол и мы…

— Образа где? — прогудел Федор, — помолимся перед трапезой.

— Нет…

— А восток где?

— Там — сообразил Петр.

Когда батюшка читал молитвы, мы стояли как по стойке «смирно», наши лица не скрывали счастливых улыбок, особенно детские. Было впечатление, что от его баса и комната стала больше, и солнце в окно засветило ярче. И на столе все было вкусней обычного. Этот человек принес нам радость и покой. А потом мы все вместе собрались для разговора. Сыны наши заняли почетные места, колени Федора, и, прижавшись к нему сидели тихо. Георгий вдруг спросил

— Батюшка, а нам с Юрой можно у вас крестики попросить?

— Как все запущено! Что, детей не крестили?

— Я один крещеный — ответил я грусно.

— Значит и не венчанные… Я предлагаю всем переехать к нам в деревню, нам нужны строители.

— Мы согласны — все ответили хором, не задумываясь, нас это порадовало.

— Если за три дня соберетесь, поедем вместе, если…

— Соберемся, — сказал Петр — простите, что перебил.

— Какая слаженная бригада, нам такие и нужны. Да, по поводу наследства. Мы с Павлом хотим все передать монастырю, это были его владения. Вот, спрашиваем вашего согласия.

И опять услышал дружное

— Мы согласны.

— Тогда дома, в деревне и окрестим всех и обвенчаем.

Тут Перт волнуясь заговорил

— Тогда там, на хуторе, когда образа спиной прикрывал, пока «братки» искали документы, увидел на стене фотографию, она показалась мне до боли знакомой… — помолчал от волнения — выходил из дома последний, услышал бабушкин голос, «как два храма построишь, сын на ноги встанет»…А я ей про ноги ничего не говорил, просто попросил помолиться за него…

— Для чего-то вам дали это испытание… — пробасил Федор.

— У меня все ни шла из головы эта фотография, а вспомнить не мог. Когда нотариус стал на карте показывать месторасположения хутора, рядом деревня Валялино, тогда сообразил, что это мы с Павлом на снимке были.

— Господь услышал молитвы Полины, привел тебя к ней, хоть и не открыл, кто ты… все-таки дождалась. Не кори себя, представь, что приехал бы вместо тебя кто другой… Нас могли убить, и документы забрать. А ты спас и скит и нас. Слава Богу за все! Он знает, что делает.

— А что мне с деньгами делать которые там заработал, душу жгут?

— Папа, потрать их на строительство храма — пацан смотрел на Федора с вопросом во взгляде.

— Можно, деньги не ворованные, народные, вернешь храмом. — и обратился к Георгию — А как же операция?

— Батюшка, ты сам сказал, что Господь все делает правильно. Он прислал к вам папу, ему там сказали построить храмы и я встану. Надо послушать Господа.

— Не боишься? Деньги потратим, а ты не встанешь…

— Батюшка, да ты что, Господь прислал папу вас спасти и сказал ему как меня спасти… — он был в сильном возбуждении.

— Молодец, успокойся родной, все правильно… Юрий, помогай брату, так что надо делать?..

— М-м-м, — он взял Георгия за руки, — верить Господу!?.

— Именно так! Слушать и верить! Помощниками в храм пойдёте! — и он, наполнив комнату раскатами радостного смеха, расцеловал наших птенцов.

Женщины сидели молча, понимая, что происходит что-то важное для всех, даже если им ничего не понятно из разговора. Они видели, как на глазах оживал Петр, а значит места обидам нет, только радости. Я же говорил, что они у нас умницы, так и есть.

Эпилог

Как быстро пролетели два года. В этом году будем отмечать столетие бабушке Полине. Позади торжественная передача скита монастырю, освящение этого чудного, святого места. Трудная, но радостная работа по восстановлению храма. Вот он, перед нами, такой красивый, белоснежный, легкий. Представляете, мы нашли у бабушки ее зарисовки скитского подворья, 1908 года. Они нам очень помогли. Сыновья наши подросли, помогают Федору в храме. Юрий в алтаре, а Георгий чтец и певец. А как Херувимскую выводит… Еще Иван подарил ему краски и кисти, и сделал приспособление на кресле, чтоб тот мог рисовать везде. Вон, стоят жены, моя, брата, Ивана и Федора — умницы наши, голубки, где-то в одно и тоже время будут рожать. Петр стал правой рукой у Федора, я так рад. Мы совсем тут стали своими, деревенскими, и не жалеем. А священства сколько приехало на освящение… И монахини. Поют-то как. Райское место. А птицы как радуются, щебет не умолкает. И людей море. Даже где-то мелькало две медно-рыжих головы, дочь Володю (Красного) привезла, это радует. Праздник у всех, праздник! По этому поводу и тучки стали расходиться, что б и солнышко с нами порадовалось, такое событие…

— Смотрите, на небе ангелы и Солнце на троне, я потом это нарисую — это был голос Георгия.

Все стали смотреть вверх. Действительно, облака стали расступаться и получились белоснежные ангелы, охраняющие величественный трон, на котором восседало Солнце, ослепляя нас своим светом. Все заворожено смотрели на это Чудо… Я опустил глаза от яркого света и увидел.., племянник стоял на ножках, забыв о кресле и как все, смотря ввысь, не мог оторваться от чудного видения. Я тихонько тронул за плечи Петра и Федора

— Смотрите, Георгий… — только и смог прошептать от волнения.

— Это только первый храм.., а он встал — по щекам Петра текли слезы.

— Второй… Слава Богу за все! — и Федор осенил себя крестным знамением.

— Как это?

— Первый, храм Души, самый главный…

Крест

Ромка, накинув халат, незаметно юркнул в палату к матери. Делал он это тихонько, приходил когда ему было удобно, а не в часы посещений, поскольку в это время он убирал в трёх классах за мать, которая работала в школе уборщицей. Болели плечи, ныла спина, но он не подавал виду, что ему трудно, чтоб не расстраивать больную. Городишко у них был маленький, все друг друга знали хорошо, поэтому врач от него не стал утаивать, что «дни матери сочтены, случай безнадёжный, ну если только Господь Бог вмешается»…и, повернувшись, пошёл прочь, бурча что-то о заслуженном наказании. Ребёнок ничего не понял, он только слышал, что раньше у матери была высокая должность, хорошая зарплата, не пьющий муж, и что с ними жили её родители. В этот раз она не спала, явно ждала Рому.

— Покаяться хочу, сынок перед тобой, скоро уйду из жизни и останешься сиротинушкой, папка алкаш не в счёт.

— Не говори, пожалуйста так, он нас любит, переживает, пьёт, потому, что слабый. Я его покормил и сюда побежал… плачет он по тебе.

— Прости! И его жалко. Всем жизнь поломала. И дочерью плохой оказалась, родителей своих обидела и прогнала.

— Мам, но ты ведь любишь всех как умеешь, и жалеешь, что так всё получилось, значит, все тебя простят…