Бесплатный фрагмент - Найленир. Эльфийская баллада

Все права защищены и задепонированы в Российском Авторском Обществе.
Любые ссылки или копирование — только с разрешения автора.

Иллюстрации и обложка: Наталия Красс

***

Кони на шаг перешли, под высокие своды

Царства лесного вступая торжественно, тихо.

В гости к союзнику едет властитель суровый,

Славный вести разговор, о войне и о мире.

Долгие годы, сраженья — давно за спиною,

Но не согнули царя ни печали, ни битвы.

Ловко сидит он в седле, взор его величавый,

Гордый, но светлый, в очах его — сила и мудрость.

Лес заблестел под вечерним и ласковым солнцем.

Всадники встали, глядят с изумлённым восторгом:

Много равнин и лесов они видели в жизни,

Только такой красоты никогда не встречали.

Здесь, как весною — цветущие, в белом, деревья,

Здесь и ковёр из осенней листвы… Но не осень,

И не весна… Что за чудо? На каждом листочке

Словно камней драгоценных прозрачная россыпь

Капель воды, отражающих небо и зелень.

Кажется ли? Но послышалось дивное пенье —

В чаще лесной? Или в синих эльфийских хоромах?

Или в прозрачном, закатом охваченном небе?

Низкий ли голос, высокий? Но нет человека,

Что повторить бы сумел эти чистые ноты

На языке незнакомом, но столь благозвучном…

Нет ли того, кто бы понял, о чём эта песня?

В свите царя мало кто говорит на эльфийском,

Этот язык слишком сложен — и мягок, и звонок.

Скажет придворный толмач лишь приветное слово,

А разговоры ведут на всеобщем наречье.

Рядом с отцом на прекрасных конях белогривых

Едут царевны. Эльке — свежесть раннего утра,

Волосы золотом ярким живым отливают,

Хрупкая старшая дочь — украшение царства,

Радость царя и надежда для древнего рода.

В гости к эльфийцам Эльке едет, эльфам подобна,

Так эфемерна, легка, так кротка и послушна!

…Сёстры не схожи. Альне — это младшая дочка;

Цвета каштана — блестящие волосы вьются

И, непослушные, сзади сбиваются набок;

Держится гордо в седле, как заправский наездник,

И впереди остальных она скачет обычно.

Смело конем управляет, но резки движенья,

Нет в ней ни плавности, ни молчаливости томной

Прекрасноликой сестры. Но отцовскому сердцу

Милы повадки Альне, её быстрые речи,

Взгляд чуть смеющихся глаз, переменчивость нрава…

Только притихла сейчас, и скакун её замер.

Тронулись всадники дальше, одна лишь царевна

Держит коня, хотя дивная песня умолкла.

Ловит Альне отголоски далёкого эха:

В воздухе словно звучит, на ветвях оседает

Дальняя, долгая, самая звучная нота.

Но оглянулся отец, поджидая меньшую.

«Вижу, царевна, внимала ты песне эльфийской.

Кто её пел и о чём — ты одна понимаешь.

С детства ты слушаешь странные речи соседей,

И разбираешь их руны на призрачных свитках».

«Голос мужской. Воспевал, восхвалял он невесту,

Деву эльфийскую, длинное вечное имя,

Что недоступно для смертных — лишь он его знает.

Очи бездонны её, и мудры, не тревожны.

В песне ещё говорится о чуде эльфийском,

Озере звёзд, что у них на окраине леса;

К озеру деву зовёт он, чтоб вместе услышать

И предзакатный ответ, и вопрос предрассветный».

Так отвечала Альне и надолго умолкла.

Вскоре, однако, они прискакали к воротам —

То ли из листьев, а то ли из ярких алмазов.

Эльфы почётных гостей на поляне встречали

И, светлоликие, в синий шатер проводили,

Где под Вечерней Звездой и король с королевой

Ждали союзника. Были пиры здесь не редки,

Двор королевский — сияющей радости полон.

Смертных они привечали… забыть чтобы вскоре.

Что тут поделать: сменяются царства людские,

И покидают цари свою землю так часто,

Что и не стоит бессмертным, печалясь, их помнить.

Связи с людьми прерываться, однако, не должно.

Царь Таруил — образец и потомкам, и предкам,

И заслужил с королями особенной дружбы:

Долго от злого врага защищал он границы

Царства лесного. Они ж, уговор соблюдая,

Выходы к морю хранили и порт отбивали.

Вот и сейчас — возвратился с победой царевич,

Долгого рода наследник и старший из братьев.

«Жаль, что Леир не встречает вас, гости, с почётом…

Но угощайтесь, его вы увидите завтра!

Он, лишь вернувшись, уехал в леса золотые,

Чтоб отдохнуть от сражений, ему ненавистных,

И помечтать о невесте своей и о мире».

Мать улыбалась, отец же нахмурился: «Верно,

Сыну приятней мечтать по лесам о невесте,

Петь о ней песни, чем рядом — красой любоваться.

Мелиэль долго ждала — дождалась, наконец-то!

Сын мой, едва прискакав…»

                               «Не сердись, он — мечтатель, —

Мать-королева ему возразила с улыбкой. —

— Пусть же мечтает, коль может ещё после битвы.

Эльфу мечтать не зазорно: и сны, и надежды —

Все его сбудутся. Радость легко бесконечно

Ждать, если знать, что она никогда не иссякнет

И не исчезнет.

                           Но эльфов порой убивают…»

И отвернулась она, чтобы спрятать тревогу…

Дети её — для почёта и славы, нарочно —

Сами гостям подносили напитки и яства,

И зазвучали в шатре и под небом открытым

Чудные песни. И гости внимали им долго,

И показалось, что сказка — реальностью стала,

Нет ни беды, ни болезни, ни скуки, ни страха.

Только Альне всё искала услышать тот голос,

Кто бы мог петь? Но никто ею узнанным не был.

Так неужели в лесу пел тот самый царевич?

Нет, мать сказала, Леир далеко уезжает,

Голос его не могли услыхать при дороге.

Вышла Альне из шатра и коня отыскала —

Здесь не водили коней запирать на конюшне,

А оставляли пастись — никогда не ушли бы

Лошади, дивного места покинув не в силе.

Тут и решилась Альне, никому не сказавшись.

Ночь так светла, так ярка и понятна дорога —

Светится, точно её изнутри освещают,

Что заблудиться нельзя. И Альне ускакала.

И любовалась ночным, сладко пахнущим лесом,

Звёзды считала, цветы закрывала руками,

Трогала ветки, и ветки чуть слышно звенели;

И колыбельные пели незримые птицы.

Было не страшно совсем, она ехала дальше

И добралась до ручья, ледяного, ночного,

В нём умывалась и долго сидела в забвеньи

Рядом, и всё ей казалось, что слышится песня.

Так ей хотелось догнать эту песню скорее,

Что далеко забрела. В полночь звёзды исчезли,

Кроны деревьев сгустились, светило ночное

Скрылось. Ни зги не видать, и пропала дорога,

Странные звуки и чёрные шёпоты злые

Вдруг обступили. Альне ещё долго держалась

И не пугалась, но тени ночные сильнее:

Те, что мерещатся — много страшнее реальных.

Спешилась — ехать нельзя, направленья не видно.

Где-то отец и сестра её ищут, наверно,

Вот уж забота теперь для хозяев! (Досада

Страха сильнее; клянет свою смелость и глупость…)

«Стой и не бойся», — внезапно послышался голос,

Был он негромким, но вздрогнула дева невольно.

Впрочем, и этих двух слов ей хватило — узнала

В голосе этом звучание песни волшебной.

Конь ускакал — он, наверное, встретил товарку,

Где-то вдали раздалось их приветное ржанье.

Поступи эльфов не слышно. Но чувствует дева,

Что незнакомец стоит рядом с ней, очень близко.

«Что мне бояться? Тебя ли? Тебя не боюсь я.

Лес привечает меня, я ему не чужая».

«Кто ты, и как оказалась здесь? Ты — не эльфийка.

Что может делать в чащобе моей вековечной

Смертная дева? Неужто милы ей напевы

Древнего леса, который за долгие годы

Не потерял ни листа, ни цветка не доверил

Даже эльфийским рукам — ни сорвать, ни потрогать?»

Голос его был насмешливым, звонким, весёлым,

Но и притом — голос воина, а не ребёнка.

«Нет, не эльфийка, и ты меня вовсе не знаешь,

Впрочем, узнал бы, домой поутру возвратившись,

Но, и узнав бы, не думаю, чтобы заметил.

Младшая дочь я царя Таруила, к вам в гости

Нынче приехали мы, и, хоть ты не встречал нас

В синих шатрах, в золотистых закатных воротах

И не сидел за столом, с нами пир разделяя,

Я тебя знаю: Леир, ты — царевич эльфийский,

Слышала песню твою я в лесу по дороге,

Как ты опять далеко оказался от дома?»

Смело она отвечала, но руки дрожали,

Голос звенел от волненья и нового страха,

Словно с судьбою она повстречалась в чащобе,

И ничего ни важней, ни страшней не случится.

«Да, я гулял у шатра, но домой не хотелось,

Снова вернулся сюда, надо было подумать,

Вспомнить деревья, верхушки которых уж в небе,

Корни услышать, которые глубже, чем воды,

Тихое слово подземных ключей быстротечных,

Что на поверхность выходят лишь в чудо-озёрах…»

«Слышала в песне твоей я о звёздных озерах,

Слышала и восхваление деве хрустальной,

Деве прекрасной, невесте твоей наречённой.

И захотелось ещё мне немного послушать.

Я и поехала в лес, но искала я песню,

А не певца».

                        «На певца же сама наскочила;

Нынче певец я, не воин, и это отрадно,

Буду сегодня тебе я ещё и хранитель,

Ибо деревья чужих принимают с опаской,

Хоть и не враг ты, но время тревожное — звери

В лес забредают, бегут от войны из-за моря

Люди, и разные люди, а наши границы

Хоть и тверды, но находятся в них и лазейки.

…Или уйти мне, коль ты ничего не боишься?» —

Он засмеялся. Она отвечала серьёзно:

«Нет, я боюсь. И одна не хочу оставаться.

Я не страшусь ни зверья, ни людей из-за моря,

Только того, что нашепчут мне тени лесные.

Страшно ещё, обретя, потерять, что искала…»

«Нота твоя так чиста, звук речей не фальшивый.

Странны людей голоса — слишком много в них крови,

Твой же звучит горячей, чем когда-либо слышал.

Дева, садись, отдохни. Чтобы ты не замёрзла,

Я постелю тебе плащ, вот сюда, осторожно», —

Он придержал её локоть рукой своей лёгкой

И опустился на землю — казалось бы, близко.

«Где ты? Леир, в темноте ничего я не вижу,

Кажется мне, что тебя, может, вовсе и нету…»

«Здесь я, держи мою руку», — он сжал её пальцы,

Свежей и гибкой была его кисть, и прохладной.

Молвит он: «Жаркие, чуткие руки у смертных,

Яркий и гордый язык, он и смелый, и острый,

Жить им недолго, они и стараются жарче?»

«Много ты видел людей?» — отвечала царевна.

«Нет, я с рождения или в лесу, или в море,

Видел людей я в бою только. Бьётесь вы насмерть,

И неужели под стать вашим воинам девы?

Наши, эльфийские, и холодней, и прозрачней».

«Девы прекрасные в царстве отца Таруила!

Хоть бы эльфийским они не чета, ну и ладно!

Только Эльке может с ними красою поспорить —

Это сестра моя, я-то, конечно, другая.

Стой… в темноте эльфы видеть, наверно, умеют?

Ты обнаружил в лесу меня…»

                                                   «Только услышал, —

Эльф отвечал, и в ответе улыбка звучала. —

— Видеть могу в темноте только свет, только образ,

Цвета волос или глаз я, конечно, не знаю».

«Что же за образ, — Альне удивилась, — ты видишь?

Что представляю собой я в обличье незримом?»

Только царевич Леир промолчал почему-то,

И, оскорбившись, она отняла свою руку.

«Так расскажи мне про ваших красавиц эльфийских!

Замуж, я знаю, берут иногда их и люди…»

«Если достойному мужу, царю — отдаём мы

Дев наших милых, они мудрецов украшают.

Вот и заморский Бриэл скоро в жены эльфийку

Зеиль возьмёт, и отдать храбрецу её рады

Родичи наши морские союзнику-брату.

Зеиль согласна, но родичам горестна жертва…

Ради любимого смертный удел выбирая,

Девы живут всё равно очень долго — столетья;

И утешают, бывает, вдову и не внуки —

Правнуков дети. Да, свойственно жертвовать девам,

Но никогда не бывало ещё, чтоб мужчина…

Нет, не пристало обменивать воину-эльфу

Вечность иначе, чем долг отдавая в сраженьи».

«Спой мне ту песню, — нежданно Альне попросила, —

Спой про невесту свою, что прекрасней не знаешь…»

«Ладно», — сказал он. Но, только начавши, прервался.

«Что же ты? Пой…»

                                  Он запел, но не крепок был голос:

«Мелиэль, имя твое — это дальнее эхо

Долгого имени и нескончаемой песни,

Взор твой прохладу несёт в жаркий день, он чудесней

Яркого света звезды, что во тьме воссияла…

Волос янтарный любых драгоценностей краше

Кожа нежнее, чем белой реки покрывало,

Мелиэль, имя твоё — это только начало

Молодость вечную пьёшь из опаловой чаши…»

«Что замолчал? Где у песни твоей окончанье?

Больно дышать, но и боль бесконечно желаю…»

«Я не могу сейчас петь эту песню», — он молвил

И удивлённо спросил: «Да ведь ты понимаешь

Древний эльфийский? Давно ли? Как это возможно?»

«С детства, — она отвечала. — Так спой мне другую!

Голос мне твой изумруда любого дороже,

Раз я заехала следом за ним в эту чащу,

Пусть наградит меня, дома ведь ждёт наказанье…»

Хоть в темноте не могли они видеть друг друга,

Но говорили свободные души. И ночью

Не было внешнего, не было цвета и взгляда,

Голос один — ну, а голосу много простится,

Много даётся, но многое им выдаётся.

«Я про людей нынче думаю, что про них знаю?

Как вы живёте — так мало, так век ваш недолог,

Но вы вдыхаете полною грудью, не страшно

Вам? Увяданье и смерть впереди, но — смеётесь».

«Вот потому, что нас ждёт это всё очень скоро,

Громче смеёмся и ярче живём, и вдыхаем

Счастье и боль. Наша боль-то, как мы — преходяща,

Счастье короткое слаще веков наслажденья.

Но и тебе это, воин, конечно, знакомо.

Можешь ты пасть в смертной битве и стать меня младше».

«В чёрное время судьбина у эльфов иная…»

«Пусть бы тебя пронесла эта злая судьбина!

Лучше ты пой — хоть и этой эльфийке любимой!

Будет твой голос на свете — и свет станет ярче…

Пусть про меня даже ты никогда и не вспомнишь…»

«Странно мне было б когда позабыть эту встречу,

Мне так отрадно хранить тебя ночью безмерной!

Кто только будет хранить тебя в злую годину…

Дева, Альне, этот лес покажу тебе завтра,

Знаю я в нём каждый угол и каждую ветку,

Хочешь, свезу тебя к озеру звёздного света,

Там не бывал человек — значит, будешь ты первой!

Гостья, желанная эльфам, язык ты наш знаешь,

Слушаешь песни, внимаешь и звёздам, и морю,

Может быть, озеро дивные страны покажет,

Звёздное небо оно отражает к полудню,

Может судьбу показать, может предков великих,

Если захочет — а я попрошу ради гостьи…

Озеро наше эльфийским полно чудодейством,

Скрытое в чаще; к нему приезжаем мы редко,

Несколько раз за столетье, и то нужен повод

Или вопрос. А однажды привозим невесту,

Чтобы венец увидать над собой и любимой —

Лилии белые или шиповник колючий.

Озеро знает, его ни за что не обманешь,

Выбрал невесту — бери и венец, что поделать…

Мне позволяет бывать оно чаще и дольше,

Мне позволяет смотреть на другие планеты,

И прозревать красоту предзаморского края.

Песни ты ждёшь ещё? Правда, спою тебе… Что-то

Новое мне навевают деянья людские…

Лист, оторвавшись, вернуться на ветку не может

Он навсегда покидает и древо, и небо.

Тех, кто остался — полёт его смертный тревожит.

Тот, кто летит — не желает иного исхода,

Короток век его, выбрал он новую участь,

Тот, кто летать не умеет — пусть держится крепче,

Тот, кто готов умереть — тот летать научился».

И, пока пел он, рассвет занимался над лесом.

Светлым лучом по деревьям скользнуло, и отблеск

Солнца в его волосах заиграл золотистых,

Оба вскочили, впервые друг друга увидев.

Юноша? Муж? То ли воин суровый эльфийский,

То ли певец он — и стройный, и тонкий, и сильный,

Обруч с алмазом блестит в волосах его длинных,

Смотрит он так, что зажмуриться впору, пронзает

Взором лучистым. Но дева глаза не отводит.

Он её видит — и так, как увиделась ночью,

Чистой и дерзкой, горячей и строгой, и смелой,

Но ещё нежной, и жаркой, как солнце дневное.

И, удержаться не в силах, Леир наклонился,

Только слегка прикоснулся к виску он губами,

После — к щеке, и рукой обнимая неверной,

Волосы тронул Альне, развивая в них кудри,

В шею целует, целует уже её в губы,

И оторваться не может от девы желанной.

Но за спиной раздаётся коня его ржанье —

Впору опомниться… Быстро Леир отвернулся

И отошёл, и не знает, куда ему деться,

Что с ним случилось. Но помнит одно — невозможно

Даже и думать ему о нежданном порыве

И о запретной для эльфа судьбе, о царевне —

Хрупком листке однодневном на древе желанья.

К матери надо ему возвратиться, к невесте.

Он обернуться не может, вперёд сделать шага…

Сзади послышался голос — спокойный и звонкий,

Но показалось, как будто звучали в нём слёзы:

«Друг мой, Леир, обещал показать ты мне ночью

Звёздное озеро. Может, сейчас и поедем?»

Не устыдила его за порыв недостойный,

И говорила она, словно не было вовсе

Ни поцелуя, ни взгляда — всё это приснилось!

Что-то у эльфа в душе оборвалось… Навечно

С голосом этим утеряна прежняя радость.

Новую — горькую, терпкую, пряную радость

В сердце царевич обрёл вместе с болью смертельной.

«Нет, не смогу, — отвечает он тихо и глухо, —

Дома нас ждут, а отец тебя с вечера ищет.

Впрочем, должно быть, что мать моя, чувствуя сердцем,

Нынче его успокоит — ей много известно,

Слышит беду, и предчувствует войны и лихо,

Но и спасение зрит. И сейчас она видит,

Что из чащобы тебя возвращу невредимой,

Будет сестра твоя рада, отец успокоен».

«Сам обещал, а теперь обещанья не держишь!

Ты же сказал, что отец мой давно не в волненьи…

Только одним бы глазком посмотрела на чудо,

Лишь на секундочку в озеро то заглянула…»

И, отказаться ещё от мгновенья не в силах,

Тихо кивает Леир. «Хорошо, мы поедем».

***

И поскакали они, друг на друга не глядя,

И всю дорогу молчали. И вот расступились

Шире деревья, аллея возникла лесная

И привела на обрыв — на опасную тропку.

Спешились оба. Леир показал, где спускаться.

Словно упали они в необъятное небо:

Синее сверху, и синее озеро снизу,

Блюдце лесное, с зеркальною яркою гладью.

По берегам его — белые в цвете деревья,

Тёмные ели подход обступают к мосточку.

Ниже спустились — и озеро стало блестящей

Чёрною гладью небесною, звёзды в глубинах.

Небо с водой поменялись как будто местами,

И опрокинулось солнце, и стало луною,

И отразила вода необъятную вечность

Дальних светил, неизвестных миров потаённых.

«Найле, волшебное озеро, здесь твой царевич,

Прибыл сегодня к тебе я с почётною гостьей,

Дочерью смелого друга, царя Таруила,

Ради меня покажи, что позволено, деве».

И обратился к Альне: «Подойти надо ближе,

Только с тобой поведёт сейчас Найле беседу,

То, что захочет само — только то и покажет,

Может, судьбу, а, возможно, лишь дальние страны…»

Дева по шаткому мостику ближе подходит,

В тёмные воды глядит. Сразу звёзды исчезли.

Вновь непроглядна вода, как поверхность у камня,

Нет отражения вовсе. «Наверно, не хочет

Найле со мной говорить, — тут Альне прошептала, —

Даже лица моего показать не желает…

Может, судьбы у меня никакой и не будет?

Может, я сгинула прежде ещё, чем узнала?»

«Так отродясь не бывало», — Леир, изумлённый,

К ней подошёл, опечаленный, встал с нею рядом.

Тотчас вода замерцала, и брызнул нежданный

Свет из неё, отразившей Альне и Леира.

Но отражались иначе они: близко-близко

Будто стояли, и оба в лазурных одеждах,

За руки взявшись, склонялись друг к другу главами,

Низко над ними — венцы, словно обручи… Нижний —

— Красный, сплетён из колючих шиповника веток —

Обе главы покрывает один, как короной.

Выше, над ним — ослепительно яркий и белый,

Соткан из лилий, чистейших и пахнущих дивно.

Эльф отшатнулся — он в ужасе: что происходит?

«Это ошибка! Наверное, Найле ошиблось…

Мы не должны были вместе смотреть в его воды,

Вот и решило оно, что привёл я невесту…

Но не слыхал никогда, чтоб венцы… чтобы оба…»

Эльф и Альне повернулись друг к другу в испуге:

Дева дрожит, а Леир, пребывая в смятеньи,

Слова не может сказать, отвернуться не в силах.

«Что тут стоять? — голос стал отчуждённо-усталым, —

Ждут нас домой», — и Альне повернула обратно.

…Кони летят, скачет эльф, напролом, без дороги —

Ветер не смог бы догнать, но Альне не отстала.

Ловко сидит на коне, управляет небрежно,

И на лице у неё — ни волненья, ни гнева.

Только решимость одна, только горькая твёрдость.

Эльфа она догнала и коня развернула,

И, скакуна удержав, преградила дорогу:

«Друг мой, Леир, от чего ты бежишь? Не пугайся.

Мелиэль ждёт тебя. Озеро просто ошиблось.

Ты приведёшь в нужный час к нему чудо-невесту,

Деву хрустальную, вечное утро — эльфийку.

Будешь ты счастлив, венец у вас будет из лилий,

Будете петь под Вечерней Звездой и у моря,

И на закате в лесах золотых и невинных.

Ночь же забудь, и забудь поскорей это утро.

Я никому не скажу про виденье дурное,

Не попрошу и ни песни теперь, и ни взгляда,

Участь моя — не забота царевичей вечных».

И поскакала вперёд, словно знала дорогу,

Не обернулась ни разу, не молвила слова.

Лишь у ворот удержала коня, поджидая;

Въехали вместе они, и темны были оба.

Ждали отец и сестра — из шатра появились.

Спешились всадники. Все поклонились друг другу.

«Царь Таруил, возвращаю тебе я царевну,

Встретились мы на дорогах лесных этой ночью».

«Царь мой, отец, не сердись, — тихо молвила дева. —

Знаю, виновна… И ты накажи меня строго,

Только прости! Заблудилась вчера, а царевич

Вывел из леса».

                                 «Леир, благодарствую, долг мой

Эльфам отдам за подмогу и дружбу — делами.

Я не сержусь на Альне, но в тревоге смертельной,

Кинулся ночью искать её. Мать-королева,

Правда, утешила… Сердцем она прозревает

И обещала, что дочка вернётся здоровой!

Раз ты знаком уже с ней, познакомься со старшей:

Вот, я с отрадой царевну Эльке представляю,

Все её любят у нас, привечают и эльфы».

Низко Леир поклонился царевне прекрасной.

Молвил: «Я радуюсь встрече! Альне говорила,

Что красотою сестра её эльфам подобна.

Что тут сказать? Это правда! Дивлюсь на людскую

Я красоту. И не знал, что такое бывает».

Вежливо речь он ведёт, привечая царевну

Старшую. Младшей — как будто и вовсе не видит.

Бросил единственный взгляд в её сторону. Сразу

Та отвернулась и скрылась в шатре, не прощаясь.

В это же утро, к невесте своей не явившись,

Снова уехал Леир в золотую чащобу.

Мать-королева о сыне упорно молчала,

Все эти дни привечала по-прежнему смертных,

Много чудес показала им, и угощенье

Лучшее делали эльфы гостям долгожданным,

Долгие песни им пели о древних героях.

***

Только Альне больше песен в шатрах не слыхала

И на пиры не ходила. Бродила по лесу…

Нет, не ждала она встречи случайной с Леиром,

Просто никто ей не мил был, ничто не отрадно.

Днём забрела она как-то на прежнее место.

Там, где впервые откликнулся голос желанный,

Там, где сидели они — она долго стояла,

Слёзы катились невольные, но не стыдилась

Дева цветов, равнодушного неба, деревьев…

Имя невольно она прошептала тихонько,

Но подхватило его отголосками эхо;

Вдруг ей почудился взгляд, или просто дыханье.

Резко Альне обернулась — мелькнул кто-то в чаще.

Луч ли проник сквозь сплетённые низкие ветви,

Или крылом где-то птица махнула, взлетая?

Только вдруг стало Альне и светло, и тревожно.

И возвращалась она, этот взгляд ощущая.

Медленно ехала… Краски волшебного леса

Блекли теперь, и отрадно ей было, и горько,

Помнить и знать, что сюда никогда не вернётся.

Завтра с утра уезжали почётные гости,

Вечером пир королевский их ждал на прощанье.

Больше Альне не увидеть цветов вековечных,

Синих шатров, не услышать и голос Леира.

Три уж недели прошло — а царевич ни разу

Не показался, хотя на войну не уехал…

Будет ли он на прощальном пиру? Если будет,

Сможет она посмотреть на него — попрощаться,

Чтоб никогда на земле его больше не встретить.

Но не одна возвращалась Альне в этот вечер.

Ею незримый, домой возвратился царевич,

И по глазам его мать о беде прочитала.

«Сын мой, откройся, отдай, расскажи о несчастье,

То, что поведано — легче сокрытого. Вижу

Больше со смертными ты не желаешь встречаться…

Боль причинила тебе молодая царевна?

Если б ещё восхищался прекрасной Эльке ты…

Нет же — ты сходишь с ума от царевны-девчонки.

Впрочем, не важно — одна ли, другая девица!

Разве позволено раниться вечным о смертных?

Можно цветком любоваться, пока он не сорван.

Срезан букет, что за дело живым до увядших?

Наши деревья листов не теряют напрасно,

И не печалится ствол о листке улетевшем».

«Я не смогу объяснить тебе это… Всё ново!

Ранен смертельно, лечиться от ран не желаю.

Разве же рана того, кто нанёс — выбирает?

Разве решает, болеть или враз затянуться?

Знал ли я что-то о боли, пока не болело?

Мелиэль с детства со мною — отрада и утро,

Думал наречь её в будущем вечной женой я,

Но не пробыть даже день с нею нынче, не вечность…

Милы мне речи её, и светла она взору,

Но не терзалась ни разу душа у Леира,

Нет, я не знал о любви, но не знал, что не знаю…

Как же я жил — и теперь как мне жить и что делать?»

«Разве в страданьях любовь? Это доля людская.

Эльфов любовь — вековечная тихая радость».

«Нет мне и радости, радость моя — в этой ране!»

«Страсти людей преходящи. Задела случайно

Дева горячею речью, пылающим взглядом…

Скроется с глаз, и пройдёт наважденье дурное».

«Нет, не пройдёт. Если радость эльфийская вечна,

Вечна и боль. Неизменчиво сердце Леира».

«Сердце твоё неизменчиво, но обманулось.

Стихнет гроза. Будет светлая грусть об утрате.

Нет, не способны о смертных печалиться эльфы,

Многое в мире утратится — эльфы пребудут.

Только подумай — состарится скоро царевна,

После — умрёт. Значит, сердцу опять станет вольно.

Рано ли, поздно — Альне отплывёт к своим предкам,

И на земле никогда не появится больше».

«Как тогда жить, если знать, что она не вернётся?

Вечно скорбеть, что ни дня с нею рядом и не был…»

«Сын, не пугай меня речью безумной! Подумай —

Если о каждом завядшем цветке станем плакать —

Слёз нам не хватит. Представь её скорую старость.

Сам удивишься, с досадой немой отвернёшься!

Где же цветок и желанный, и милый? Исчез он!

Облако в небе, мираж, сновиденье без смысла.

Светлые девы — они будут молоды вечно.

Лишь под Вечерней Звездой неизменное Время

Молча стоит и эльфийским делам не мешает,

Это властитель людской — и властитель жестокий».

«Нынче мне враг оно, нынче оно мне в награду.

Я ощущаю теперь каждый день и минуту,

Как убегает, скользит, утекает сквозь пальцы…

Могут быть годы пусты, а мгновение — полным!

Нет, не пугает меня увядание девы:

Встретил её я в ночи — и запомнил иначе!

Буду всегда её знать лишь такой, как увидел,

Видеть такой, как узнал. А пугает разлука…

Выйдет ли замуж Альне? Кто-то к ней прикоснётся,

Кто-то другой примет беды её и болезни…

Как мне прожить в вековечном лесу те секунды?

…Или останется девой, отца потеряет,

Кто защитит её? В мире темно… Пожалеет

Кто её в старости, кто её к предкам проводит?

Горькой судьбе отдаю её, мне неизвестной….

Девы эльфийские, смертную выбравши долю

Смогут столетья спустя повстречаться с любимым!

Мне же и этой отрады не будет — что делать?

Ни обещанья ей дать не могу, ни оставить».

«Верно, не можешь, и даже об этом не думай!

Девам эльфийским сто лет доживать без отрады

Мы позволяем. Но мужу, наследнику трона!

Это неслыханно, это позорно и страшно!

Если могучему дубу ещё украшеньем

Можно повесить венок из цветов вечно-свежих,

То не украсить завядшими — древо живое.

Скоро за десять морей твой отец отплывает,

Чтоб отдохнуть от трудов многолетних в почёте.

В час тот наследник воссядет на царство. Он должен

Эльфами править, с женой, что достойна супруга,

Вечной и чистой, прохладной, как воздух небесный…

Этого долга, Леир, ты оставить не смеешь!

Вижу, сильно твоё горе, сынок. Но — смиряйся.

Помни одно: ничего не меняется в мире,

Тот, кто меняет — меняется сам безвозвратно,

И, оторвавшись, вернуться уже не сумеет,

Проклят и вечностью будет, и временем тоже,

Если закон он нарушит, пойдёт против эльфов».

«Кто бы сказал мне — закон это или преграда?

Небо создало его, или предки создали?

Мама, не гневайся, я не пойду против предков,

Против тебя и отца. Но одно несомненно:

Нынче оставлю невесту. Мне Мелиэль чужда.

Слова не дам ей, и клятвы её не желаю!

Сделать иначе — солгать ей, обречь на страданья

И ожиданье пустое. Лишить её права

Выбрать другого. Я вижу: не будем мы парой,

Ждать бесполезно. Теперь, как узнал я иное,

Нет мне отрады в любви её, нету и песен.

Буду один, но во лжи пребывать не сумею,

Ноты фальшивой не знал я с рожденья, и ныне…».

«Правду скажи ей. Но, сын, не спеши с расставаньем,

Мелиэль с мудростью и терпеливостью дружит,

Ей и решать, что с признаньем твоим теперь делать.

Нету нужды приносить без желания клятвы,

Нету и повода дружбу надёжную рушить.

Слушай приказ мой, царевич любимый! Я редко

Их отдаю тебе, будь же послушным и верным.

Я не велю тебе в верности клясться невесте,

Но не позволю девицу прилюдно отвергнуть.

Вечером нынче ты с Мелиэль должен явиться,

Пусть не с невестой — с подругой своей, чтобы гости,

Деву эльфийскую рядом с тобой увидали.

Это тебе и Альне — в избежанье соблазна,

Нет у вас общих дорог, нет и общего неба.

Незачем ей вспоминать про тебя в своём царстве!

Злые надежды опаснее доброй обиды,

Пусть забывает скорей — вот о ней и подумай:

Пусть будет легче царевне расстаться с тобою,

Пусть возвращается, зная, что ты недоступен».

Молча кивнул ей Леир, поклонился ей в ноги.

Вышел наружу и встал, не решаясь решиться…

Матери всё он открыл — лишь ни слова о Найле,

Так и не смог ей сказать про чудное виденье.

Тяжко вздохнув, он в шатёр постучался к невесте.

Мелиэль, видно, ждала… Разговор состоялся.

Не удивилась она. Нет, ни слова упрёка —

Лишь опечалилась, но, показалось, не сильно.

«Мой наречённый, тебя я ни в чём не неволю,

Но и меня не неволь. Мне другого не надо,

Клятву тебе одному принести я желаю».

«Мелиэль, сжалься. Принять не смогу этой клятвы…»

«Примешь ли, нет — это дело твоё. Пред Звездою

И перед Небом отдам я тебе её. Волен

С клятвою делать, что хочешь. И, может, однажды,

Вспомнишь меня, позабывши про смертную деву».

«Нет, никогда!» «А не слишком ли длинное слово?

Что «никогда» для грядущего долгого эльфов?

Я подожду. Ждать осталось немного — не сотню,

Пусть пятьдесят лет. Альне эту землю покинет,

Но ещё раньше она превратится в старуху.

Стану ли я отступать от судьбы из-за смертной?

Не отвечай ничего. Я была терпелива,

Будь же и ты терпелив. А я к пиру готова

И благодарна тебе, что меня здесь не бросил.

Коли другой не завёл ты эльфийской невесты,

Я попрошу тебя — к Мелиэль будь милосерден,

Не говори никому о своей перемене,

Лучше мне слыть среди эльфов невестой Леира,

Ждать бесконечно, чем брошенной быть и ненужной».

***

Гости в шатре восседают на тронах почётных,

В центре — отец, по бокам его — дочери. Эльфы

Яства подносят и песни поют. Королева

Вместе с супругом наследника ждут. Наконец-то

Синий полог распахнулся. Леир появился.

Даже не глядя, Альне поняла, что вошёл он.

Сердце её в ожидании сжалось тревожном,

И, обернувшись, она повстречалась с ним взглядом.

Жаль, что Альне притворяться совсем не умеет,

Руки дрожат, и бокал расплескался на скатерть.

Смотрит царевич — глаза выдают его чувства,

Взор оторвать он не может от девы желанной.

Мелиэль следом за ним, поклонившись, заходит.

Взгляд опустив, эльф берет её за руку. Вводит

В светлые залы, подводит к столу и напротив

Смертных садятся они, с королевою рядом.

«Гости, знакомьтесь, вы видите Мелиэль нашу!

Утро лесное пред ней отступает с поклоном,

Вечер от света её веселей и прозрачней,

Ночь украшает шатёр её звёздами», — молвит

Мать-королева, с почётом король принимает

Руку девицы. Она — и чиста, и покорна,

Тихо садится с царевичем рядом. И смотрят,

Как заколдованы, все на эльфийскую деву.

Даже Эльке перед нею подобна стекляшке

Рядом с алмазом. Альне замерла — потрясенье

Слишком огромно, а ревность мучительна. Только

Глаз не отводит она, произносит открыто:

«Зря я решила, что всё волшебство повидала

В дивных лесах — ничего не видала в сравненьи

С прелестью той, что хранил ты, Леир, слишком долго,

Видно, берёг. Только кто повстречал твою деву —

Век не забудет, и я никогда не забуду».

Взгляд отвела, потемнела лицом, на Леира

Больше не глянула. Пир между тем продолжался,

Мелиэль изредка странно смотрела на смертных,

Словно понять не могла иль дивилась чему-то.

Что-то с печальной насмешкой сказала Леиру,

Тот ей в ответ ни словечка не молвил. Не мог он

Глаз от Альне отвести, так хотелось запомнить

Тёмные кудри и быстрые, тонкие руки,

Смелость движений, её прямоту и открытость.

Как он мечтал прикоснуться к Альне, чтобы снова

Жар её губ ощутить и услышать дыханье!

Взгляда искал её, но не нашёл — не смотрела

Дева на эльфа. Сидела, горда и печальна.

«Спой нам, Леир», — попросила его королева.

Только молчит он и знать не желает приличий.

«Мелиэль, спой нам!» «Спою вам — о друге любимом».

Встала она и запела — и голоса краше

Мир не слыхал, он звенел и летел в поднебесье,

И до Вечерней Звезды долетал, не прервавшись.

Песня закончена. Мрачен Леир, словно туча.

«Может быть, гости споют нам прощальную песню?» —

Просит король. Царь разводит руками: «Увольте,

Кто может петь после девы хрустальной эльфийской?»

«Я вам спою, — тут Альне поднялась. — Пусть людские

Песни вам странны, грубы они, неблагозвучны,

Голос мой бедами полон земными, не крепок

И для ушей ваших тонких не будет приятен.

Но в благодарность спою, как умею — душою,

Ну, а она не обманет и скажет, что знает.

Песню навеяла песня другая: я помню,

Люди для эльфов подобны листам на деревьях,

Кратко живут, зеленеют, срываются с веток…

Буду листком однодневным, осенним и ярким».

Голос был слабым, и часто она прерывалась,

Только не голосом пела Альне эту песню,

Тихо сначала, но с каждою нотою ярче.

Раненой птицей в шатре трепетало и билось

Вольное слово. И сердце сжималось у эльфов.

Прежде людским они песням внимать не желали,

Чуждой печалью дышать не умели — другие

В мире у эльфов дела. Но что в голосе этом?

Что так тревожит в нём тех, кто и светел, и ровен?

Что для бессмертных — тоска о невечности лета?

Пела Альне, на гостей не смотрела — куда-то

Вдаль устремляла глаза, словно не было пира,

Не было эльфов… Тепло проливалось живое,

Свет — но не звёздный, а луч мимолетного солнца

Осенью поздней в лесу, полном листьев опавших.

Ягодой терпкой вкушали ту песню эльфийцы,

Чистую ноту хотелось всем слушать, доколе

Ночь эта длится… Не слушала лишь королева,

Только на сына смотрела с растущей тревогой…

…Мелиэль слушала песню совсем по-другому,

С каждой секундой она становилась спокойней.

Чуткая к музыке — в этой не видела смысла,

Думалось ей, что Леир теперь видит ошибку:

В песне Альне, как в бескрылом коротком полёте —

Нету гармонии, нету ни ритма, ни ладу.

Чужды слова её, слаб и беспомощен голос…

«…Повержена, оторвана… Бессильна.

В чужих мирах — холодных и пустых,

Меня переворачивает ветер.

В один короткий миг я сорвалась, упала вниз

И тихо замерла в недоумении,

почувствовав земли шершавый бок.

Я погружаюсь в лужи равнодушия,

В забвении тону, затоптана в пыли.

Хотела для тебя гореть и радовать

твой взгляд всю осень, но…

Но нет возврата в небо… Позабудь!

Поморщишься — брезгливо и с досадою.

Ведь в тёмных водах — отраженье мутное

воспоминаний ярких, сказок красочных…

Зачем смотреть? И незачем хранить.

Не бойся — отведу глаза пожухлые, осенней влаги полные.

Не медли, наступай!

…Вот наваждение!

То сон? А может, мрачные предчувствия?

Но нынче пьющим воздух бесконечности

Зачем земли бояться? Просто глупости!

Когда сорвусь — тогда-то и подумаю.

Пока — так близко небо

Я парю…»

Песнь прервалась — но такой неожиданно звонкой,

Смелой и яркою нотой, что вздрогнули эльфы,

И тишина воцарилась. В шатре — ни движенья,