Бесплатный фрагмент - На краю пропасти

Часть первая. Homo Mutis

…из мглы выплыло тело. Отёкшее, раздувшееся, с заметными уже признаками разложения. Оно так и смотрело на Игоря выпученными стеклянными глазами, пока не скрылось из виду. Дальше — хуже. Мимо стали проноситься трупы, каждый следующий ещё отвратительнее прежнего. То кожа лоскутами свисала с прогнившей плоти, то не хватало некоторых конечностей, то это была иссохшая мумия, а один раз… пронеслась тень. Нечто, состоящее из мелких, еле заметных частиц. Это был пепел. И фигура, спалённая давним ядерным пожаром, почти обняла Игоря, но он с неслышимым криком рванул вверх, стараясь как можно быстрее достичь размытого света, тусклым кру́гом будто лежавшего на матовой льдине…

Глава 1. Лекарь

— Ох, ты ж! — мужчина, закутанный в тяжёлый войлочный плащ, поднялся по железнодорожной насыпи и застыл, взглянув на запад сквозь кругляшки лётных очков, плотно прилегающих к лицу. — Давно такого не видел!

А посмотреть и в самом деле было на что. Холмистая равнина раскинулась вокруг, сливаясь на горизонте с тяжёлыми тучами. Её на миг озарил ярко-оранжевый луч предзакатного солнца, окрасив чахлую траву, проржавевший остов старого железнодорожного состава и осколки давно выбитых стёкол, торчавших из оконных проёмов подобно клыкам неведомого хищного существа.

Такое явление Потёмкин видел впервые за двадцать лет. С тех пор, как люди сошли с ума и уничтожили свой прекрасный мир, превратив его в обломки и свалку токсичных и радиационных отходов, небо постоянно скрывалось за серыми тучами. Они иногда озарялись молниями и извергали на землю потоки какой-то мерзости, называемой дождём. Или снегом. Или все вместе, но вперемешку с грязью, пеплом и неведомым прахом, когда-то давно поднятым взрывами ракет и до сих пор оседающим на землю. Останки старого мира измельчённой пылью носились в воздухе, просеивались, оседали и вновь поднимались в атмосферу, совершая последние двадцать лет ужасающий по своим масштабам круговорот и не давая солнцу пробиться и согреть остывающий и мрачнеющий с каждым годом мир.

— Ну что, Игорь Геннадьевич, — тихо пробормотал мужчина, до глубины души потрясённый видом луча, пробившегося сквозь тучи. — Вот и дождался ты подарка на пятидесятилетие… а думал, что не увидишь уж.

Полы плаща распахнулись от порыва ветра, открывая утеплённые «берцы», комбез серо-зелёного цвета, кожаный широкий ремень, рукоятку армейского ножа и ствол автомата, блеснувший на солнце.

— Дождался, Потёмкин! Дождался… — дыхание Игоря вдруг сбилось, показалось, что грязный красно-зелёный шарф, обмотанный вокруг шеи и лица, закрывающий рот и нос, давит. Что-то всколыхнул этот луч в душе́ пятидесятилетнего мужчины, что-то забытое со временем и затоптанное поглубже людьми с их жестокостью и цинизмом. — Потихоньку начнёт налаживаться всё… Потихоньку и до Москвы доберёмся.

Широкая равнина раскинулась перед ним, насколько хватало взгляда. Тут и там небольшие заросли кустарника и редкие деревья покрывали пологие склоны холмов. Впереди, километрах в трёх, словно оазис жизни, темнела небольшая деревенька, а дальше в зыбкой дымке тумана спрятался город. Только луч, выскользнувший из-за туч, отскочил от купола храма вдалеке, блеснув не хуже любой оптики.

— Ну вот, Геннадьевич, скоро передохнём, не думаю, что здесь людей не осталось. Люди ведь хуже любого паразита, сколько ни трави, всё одно плодятся и множатся аки тараканы… — Игорь внимательно оглядел строения, но никакого движения не заметил, как вдруг краем глаза уловил что-то слева. — Ах ты, пад…

С глухим рычанием из тёмного проёма в вагоне, давным-давно лишённого двери, метнулась тень. Потёмкин инстинктивно отпрянул в сторону, чуть не скатившись по насыпи. Животное промахнулось, пролетев мимо, но тут же развернулось и грозно зарычало, приготовившись к новому прыжку. Игорь нащупал армейский нож и откинул полу плаща. С серым падальщиком он уже имел дело, странно только, что на него напала всего одна особь — серая шерсть торчала клочками, хвост раздражённо подёргивался, глаза, отсвечивающие красным, сузились, а животное оскалилось отменными, в палец длиной, клыками. К земле тянулась тонкая струйка густой слюны, мотаясь из стороны в сторону в такт движениям головы. Так почему же существо одно? Но времени на раздумья не было.

Тварь, отдалённо напоминающая собаку, рванулась к Игорю, но он резко шагнул вбок и рубанул ножом по пролетевшей туше. Серый падальщик проскочил мимо, дёрнувшись от боли, — на теле расползлась красным пятном широкая рана. Капли крови напитали шерсть и окропили сухую траву. Но тварь было не остановить. Она вновь ринулась в атаку, и на этот раз Потёмкину увернуться не удалось. Нож скользнул по рёбрам зверя. Собака же попыталась ухватить мужчину за ногу, но промахнулась. Острые зубы вспороли плотный войлочный плащ и увязли в нём. Человек и животное рухнули с железнодорожной насыпи, стараясь достать друг друга. Игорь первым скатился по склону, пытаясь высвободить руку с ножом, а следом приземлился серый падальщик. Второй рукой Потёмкин ухватился за горло существа, удерживая опасную щёлкающую зубами и брызжущую слюной пасть подальше от себя.

Тварь рвала когтями одежду, пыталась укусить мужчину, но слабеющее от ран тело отказывалось подчиняться. Животное лишь тихо рычало, несколько раз клацнув зубами, не в силах достать до горла. Наконец Игорю удалось высвободить руку и воткнуть нож в лохматый бок.

Потёмкин отбросил в сторону тело серого падальщика, вытер нож о жёсткую шерсть и, не убирая его, внимательно огляделся. Стаи рядом не было. Игорь вновь удивлённо посмотрел на умирающее животное.

— Странно, — пробубнил мужчина себе под нос, — почему же ты был один? Так ты самка…

Тварь лежала на боку, из ран обильно текла кровь. Хоть животное всё ещё дышало, но сил хватало лишь на то, чтобы скосить тускнеющие глаза в сторону поезда. На животе же обозначились четыре пары сосков, крупных и оттянутых, словно она недавно кормила детёнышей. Игорь посмотрел на пустой дверной проём вагона — видимо, разгадка крылась там.

Мужчина вновь поднялся по насыпи и заглянул внутрь вагона. Ничего нового — выбитые окна, ободранные до металла стены, поломанные сиденья, прогнившие до дыр пол и потолок. Лишь где-то в глубине, у двери в другой вагон, угадывалось неясное шевеление.

Игорь забрался внутрь. Медленно пошёл по вагону, готовый к бою. Мимо поломанных сидений с выпотрошенной обивкой и ободранным каркасом. Под одним из них лежала такая же драная кукла, без рук, ног и глаза. Словно наблюдала за Потёмкиным. Сквозь разбитые стёкла падал свет, в котором кружилась хлопьями пыль, потревоженная неосторожным движением. Наконец Игорь достиг конца вагона и вздохнул с облегчением, опуская нож.

— Ну что за… — мужчина с досады прикусил губу. Перед Потёмкиным, тихо поскуливая, ползали семь щенков серого падальщика. Видимо, только открыли глаза, так как слеповато щурились от света и взирали на человека, не понимая, кто перед ними.

Вот почему самка одна! Эти мутанты хоть и неразборчивы в добыче, но не довольствуются лишь падалью, могут покуситься и на живое существо, и им всё равно, кто это — человек или свой же детёныш. Поэтому самки прятались перед тем, как родить потомство. Позже повзрослевшие особи примыкали к стае, способные уже на равных охотиться и доказывать право на своё место в племени.

— И что же мне теперь с вами делать?

Перед ним ползали семь безвредных маленьких комочков. Пока безобидных, ибо вырастут из них семь чертовски опасных тварей, и ни одна не упустит удобного случая напасть на человека. Но как убить беспомощных? Были бы хоть чуточку взрослее… Просто уйти? Может, погибнут сами, а может, и нет? Но это всё равно что отбирать еду у младенца, отнял мамку — живите как хотите, мучайтесь, не наши проблемы…

— А, чёрт! — махнул Игорь рукой и, достав из рюкзака старый холщовый мешок, начал собирать в него копошащиеся комочки. — Пойдёте пока со мной. Так и быть, поищу для вас выход из… этой сложной жизненной ситуёвины.

Щенки постоянно двигались и тихо пищали, но своими беззубыми пастями всё же пытались укусить его за палец. Гораздо гуманнее будет убить их сразу, чтобы не мучились. Утопить. Вот и деревенька недалеко. Там в любом случае должен быть какой-нибудь водоём, ну, или старый колодец, наконец.

— Не-е-е, — пробормотал мужчина, вставая и направляясь к выходу из вагона, — жить вам определённо нельзя, а оставить здесь — совесть не позволяет. Человек я? Или, как вы… тварь дрожащая?

Нужно выдвигаться к деревне, а не то ночь может застать посреди поля, а это очень плохо. Если не сказать — смертельно. Хотя Игоря вот уже пять лет в этом мире ничто не держит.

Потёмкин спрыгнул на пути и обернулся. Вдалеке послышался резкий рык. Где-то неподалёку бродит стая, что сейчас совсем нежелательно. Встреча со взрослыми мужскими особями ничего хорошего не сулила. Надо спешить. Дойти до деревеньки, пока твари не почуяли его запах.

Игорь плотнее закутался в плащ, поправил шарф, обмотанный вокруг лица, и быстрым шагом устремился к деревне. Конечно же, «калаш», спрятанный от чужих глаз под просторным войлочным плащом, находился в боевом режиме…

***

Смеркалось.

Узкие брёвна колодца рассохлись и обвалились с одного краю, утащив с собой стойки с крышей и воротом. Игорь бросил вниз камень, чтобы проверить, есть ли в колодце вода. За двадцать лет всякое могло стрястись: вода либо ушла, либо заросла тиной, во любом случае, если колодец долго не чистить, он сгинет, как и всё остальное, за чем долго не ухаживали. Далёкий «бульк», раздавшийся снизу, обнадёжил: вода в колодце имелась.

— Ну вот, маленькие твари, — пробормотал он, занося мешок со щенками над зевом колодца. — Жизнь — лёгкая штука! По крайней мере, для некоторых… Сначала ты родился, пропищал и через пару часов умер. Ничего сложного, как видите. Даже зависть иной раз берёт. Бывает хочется порой отправиться в страну покоя вслед за ушедшими, но всё никак… не удаётся. То помощник слабый, как мамка ваша, то желание не столь уж и сильное. Пропадает. А вам повезло. Я — надёжный помощник. Не подведу.

Мешок полетел вниз, и с тихим плеском жизнь исчезла, как когда-то давно растворилась в Волге и жизнь его близких. Прошло пять лет, но каждая мелочь напоминала об этом. Несколько минут мужчина молча стоял, предаваясь воспоминаниям, и собирался уже продолжить путь, как кто-то сзади зловеще прошептал:

— А ну, стоять! Шевельнёшься — убью! — голос хриплый, а дыхание — тяжёлое, словно неизвестный был давно и неизлечимо болен. — «Помогу» тебе, как ты «помог» этим…

Игорь выругался про себя. Надо же так вляпаться! Как он мог позабыть о существах, населяющих пусть и не всё, но некоторые деревни? И даже, скорее, единичные дома. Должны были уже исчезнуть за двадцать с лишним лет такой никчёмной жизни. Кто же сейчас в одиночку выживает, сидя на одном месте? Этих людей, обрёкших себя на голодное, полное страха существование лишь потому, что им не захотелось когда-то покидать родной дом, с каждым годом становилось всё меньше. И именно поэтому Потёмкин потерял всякую бдительность, решив нахрапом проскочить до кладбища. Да ещё и время поджимало. Мужчина спиной чувствовал, что серые падальщики где-то рядом…

— Что тебе надо? — тихо спросил он.

— Мешок скидывай и вали на все четыре стороны! Мне не нужны здесь потроха, которыми только тварей привлекать. — прохрипел мужчина.

Затем он раскашлялся. Сухо и долго, пытаясь побороть приступ, разрывавший его изнутри. Это дало время и возможность Игорю медленно развернуться к противнику. А очередная молния озарила сгорбленный силуэт с коротким стволом в руках. Не иначе — обрез.

— Ну, что стоишь? — говоривший начал терять терпение. — Считаю до пяти и буду стрелять.

— Ты этого не сделаешь, — очень тихо и уверенно проговорил Потёмкин.

— Это почему же? — противник, казалось, захихикал, но Игорь не смог бы утверждать наверняка — так сильно походил этот смех на кашель.

— Рядом бродят серые падальщики.

— Ты! — от возмущения говоривший захрипел ещё сильней. — Ты, грязная скотина, привёл их сюда! В мой дом! Подверг меня и дочь опасн…

— Тихо! Или ты торопишься стать ужином? Твой дрянной кашель и так за Уралом должно быть слышно…

— Скидывай мигом мешок! — яростно сказал неизвестный, накалившись до предела. — Клянусь, иначе убью тебя и оставлю им на съедение. А они уж не будут уточнять у мяса, сколько здесь было человек перед тем, как они нашли твой истекающий кровью труп.

Тем временем кашель с новой силой заставил согнуться незнакомца, сверкнула очередная молния, очень своевременно, и этого Игорю хватило, чтобы оказаться рядом с противником. Одной рукой оттолкнул ствол обреза в сторону, а другой упёр выступающий из-за полы плаща АКСУ ему в живот.

— Тебе всё ещё кажется, что я отдам свой рюкзак добровольно? — чётко проговорил Потёмкин прямо на ухо не успевшему опомниться незнакомцу. — Или ты думаешь, я тут за грибами прогуливаюсь и на всякую прячущуюся по погребам падаль не смогу огрызнуться?

Мужик явно испугался. Задрожал так, что это ощутил и Игорь через снаряжение. А на нём, кроме тяжёлого войлочного плаща, были ведь ещё тёплый комбинезон, бронежилет и разгрузка. Жаркие деньки остались давно в прошлом. Сначала ядерная зима года на три завладела миром, потом наступила более или менее сносная погода, когда температура на термометре редко поднималась выше десяти градусов по Цельсию.

— Стой! Прости! Ради дочери! — зачастил вдруг незнакомец. — Ради моей больной доченьки прошу, не убивай. Мне только лекарство нужно. Один маленький пузырёчек какого-нибудь, всё равно какого. Я только ради этого тебя остановил. Ради неё, любимой. Не оставляй умирать, помоги…

— Заткнись!

— Но… Сочувствие у тебя есть или…

— Да захлопни ты свою пасть! — ещё злее прошептал Игорь, с силой вдавливая ствол автомата мужику под рёбра.

Незнакомец, наконец, умолк, вняв доводам разума и давая Потёмкину возможность прислушаться к окружающей тишине. Далёкий подозрительный звук больше не повторился. Показалось, наверное, хотя кто ж разберёт, когда у рядом стоя́щего незнакомца грудь разрывается изнутри от невероятных хрипов.

— Тебе повезло, — наконец прошептал Игорь. — Я лекарь. Но в случае чего могу и к праотцам отправить, и не испытаю ровно никаких мук совести. Так что повежливей, и веди уж, а то стоим, ждём здесь незнамо чего, в полной темноте. Да… И отдай-ка ствол мне, пока не поранился.

— Да-да, — пролепетал трясущийся то ли от страха, то ли от болезни незнакомец, передал оружие Игорю и засеменил вперёд, удерживаемый за шкирку тяжёлой рукой лекаря. — Здесь недалеко. Прямо у кладбища.

«Как удобно, — мелькнуло в голове Потёмкина, — в случае появления серых падальщиков будет возможность скрыться».

***

— Как тебя звать? — спросил Игорь, не забывая держать палец на спусковом крючке. Мало ли что? Подобные типы обычно и промышляли тем, что подстерегали случайных путников в своей деревеньке, никогда не покидая насиженного места. Жили обособленно, были хитры и очень опасны для проходящих мимо людей. Давно, когда Катастрофа только случилась, населённые пункты грабили. Но даже годы спустя там всё ещё можно было обнаружить что-то ценное, необходимое. Вот поэтому случайные путники никогда не проходили мимо заброшенной деревни или посёлка, где их частенько подстерегал сюрприз. Какой-нибудь урод, наподобие этого, грязный, оборванный и сильно деградировавший, напада́л и забирал всё более или менее ценное. И редко когда путнику удавалось спастись.

— Игнат я, — прохрипел незнакомец.

— Что с дочкой?

— Хворая совсем, — снова зачастил оборванец. — Очень нездоровая. Ей бы лекарства чуть-чуть.

— Всё, заткнись, — Потёмкина уже тошнило от этого типа. — Почему, когда была возможность, ты не ушёл к людям? Не увёл её к ним? Недалеко, вроде, город. Юрьев-Польский, кажется. Может, там ещё осталась цивилизация, защита, питание, доктора…

— Цивил-изаааация, — Игорю то ли показалось, то ли Игната чуть не вывернуло изнутри, когда тот произносил это слово. Оборванец несколько раз с шумом сплюнул. — Оружие — да. Защита — нет. Сила, сила, сплошная сила. Как я мог оставить дочку с ними? С этими уродами. Принуждение, страх, власть и смерть… Смерть. Смерть. Смерть…

— И давно ты был там? В городе?

— Когда дочке пять стукнуло, а жена… Жена ушла, — Игнат снова раскашлялся.

— Она вас кинула? — почему-то не удивился Игорь, но вместо слов оборванец зарычал.

— Бросила! Именно! Свалила на тот свет, прихватив Ваньку и Славку. Любимых сыновей. Оставила, сучка! Лучше б я ее сразу пристрелил! Чего было детей мучить? Резать их? Колоть? Слава богу… — на этой фразе он вновь раскашлялся, потом тяжело сплюнул, словно сболтнул что-то лишнее. — К чертям бога! Не поступил бы он так со мной и моими детьми! Но вот Ольгу удалось спасти. Тогда и мотался я в этот твой чёртов город. Да встретили меня там, как… Как дерьмо. Еле ноги унесли с дочуркой!

— А сколько ей сейчас? — спросил Потёмкин, чтобы понять, как давно они ходили в город. За десятки лет всё могло трансформироваться. Особенно власть. Она порой в небольших общинах менялась слишком часто.

— Да я разве считал? — оборванец пошёл дальше. — Но с тех пор достаточно лет прошло, чтобы из маленькой крохи вымахала такая красивая, сочная деваха. Увидишь — ахнешь! Даже подумать не мог, что такую деваху сотворю…

Эти слова почему-то не понравились Потёмкину. То ли из-за того, как они звучали, то ли оттого, с каким вожделением в голосе их произносил Игнат. Так не говорят о собственной дочери. Скорее, о любовнице…

— Ну вот, — удовлетворённо крякнул оборванец. — Пришли.

Новый всполох молнии на миг обозначил в окружающей черноте силуэт дома, а чуть дальше — верхушки деревьев, что не могло не радовать. Рядом был небольшой лесок, в котором, видимо, и расположилось кладбище. Так что, если придётся, добежать недалеко. Кроме того, словно сорванный с небес очередным порывом ветра, заморосил холодный и противный дождь. Но и это тоже было хорошо. Он смоет все следы их присутствия, растворит их запахи во тьме ночи и спрячет от серых падальщиков, крадущихся где-то рядом и вынюхивающих добычу в кромешном мраке…

Игорь, аккуратно переставляя ноги, вошёл в сени. В доме стоял тяжёлый смрад. Потёмкин держал за шкирку хозяина дома, который, словно поводырь, вёл вперёд, в утробу этой шаткой и гнилой избы, где смогла выжить его семья.

Пока Игорь лихорадочно пытался нащупать во внутреннем кармане фонарик, выпустив из рук повисший на ремне автомат, оборванец понял, что ствол «ксюхи» больше не давит под рёбра. Он уже перешагнул порог дома и вдруг одним движением извернулся, одновременно пытаясь захлопнуть дверь. Потёмкин сильно ударился о косяк. Ошарашенный лекарь завалился вглубь тёмных сеней, задев что-то по пути и яростно матерясь. Звук покатившегося по полу ведра перекрыл глухой стук захлопнувшейся двери. Обрез Игната тоже куда-то отлетел.

Потёмкин проклял свою неуклюжесть, послал к чертям всех, кого можно, и, наконец, выудил фонарик из-под плаща. Ещё он достал нож. Другое оружие нельзя было использовать — звуки выстрелов могли привлечь серых тварей, что шарили по округе.

Луч фонаря выхватил из темноты изъеденную жуками древесину, небольшое помещение, свалку вёдер, лопат и какого-то другого хлама, а также плотно закрытую дверь. Игорь с сомнением посмотрел на неё: а надо ли ему туда? Уж больно не хотелось лезть на рожон, но тут он вспомнил про девчонку, возможно, живущую здесь, и то, с какой похотью рассказывал о ней Игнат. У мужчины начало всё закипать внутри. Конечно, могло оказаться, что оборванец сочинил слезливую историю, пытаясь заманить Игоря в ловушку, и, скорее всего, никакой девчонки нет, но что-то подсказывало лекарю, что, оставив такое существо, как Игнат, в живых, он обрекает других возможных путников на страшную смерть.

Потёмкин толкнул дверь рукой. Та, вопреки ожиданиям, со скрипом распахнулась. Слабый луч старого фонарика неплохо справлялся со своей работой, да и помещение оказалось небольшим, поэтому света вполне хватало, чтобы Игорь мог всё разглядеть. Похоже, это была кухня. Деревянный стол с наваленной на него грязной посудой, пара табуреток, печь у дальней стены, невероятного тёмно-серого цвета от покрывавшей его грязи ковёр на полу, деревянный потолок из гнилых, местами обрушившихся досок и закрытая дверь, ведущая, надо понимать, в «зал» или спальню. Запустение здесь царило страшное. Игоря не покидало ощущение, что в доме никто и никогда не жил. На полу свалка мусора, а всё вокруг покрывал толстый слой пыли, на котором местами виднелись отпечатки рук. То большие, принадлежащие, наверное, Игнату, то маленькие… Очевидно, про дочку Игнат не соврал. И она действительно существовала, хотя бы какое-то время назад ещё жила здесь.

Потёмкин, держа нож наготове, посветил фонариком, затем резко шагнул вперёд. Никого не обнаружив, он медленно пошёл дальше, к закрытой двери в другую комнату, не обращая внимания на мелкие предметы обстановки. Сейчас главной проблемой был прячущийся где-то человек, а табуретка не могла бы скрыть его.

Как и следовало ожидать, дверь оказалась закрыта изнутри. Чтобы запереть её, Игнат потратил больше времени, чем на предыдущую. Несколько раз с силой толкнув обитые фанерой доски и убедившись в этом, Игорь заметил, что петли еле сидят в старом, прогнившем дереве. Одним мощным ударом ноги он практически вырвал их с корнем. Дверь накренилась внутрь. Ещё удар — и она рухнула на пол, подняв облако пыли.

Стоя на пороге, Потёмкин более обстоятельно осмотрел комнату, осветив фонарём запустение, бардак и гниль. Спрятаться здесь было практически негде, разве что за этой накрытой кучей выцветших одеял кроватью или в массивном шкафу в дальнем углу, но в комнате никого не было. Правда, можно ещё было влезть на чердак сквозь широкую дыру в потолке или забраться в погреб, который точно должен иметься в таком доме.

Игорь, часто оборачиваясь, осторожно двинулся вглубь комнаты. Когда-то здесь, возможно, было даже уютно. Большой круглый стол в центре, несколько кроватей — видимо, ещё и детские, массивный шкаф, тумбочка с телевизором, на двух окнах лёгкие вязаные шторы и большая, с множеством уцелевших качающихся подвесок люстра, которая еле держалась за счёт единственного проводка. И всё вокруг покрыто толстым слоем пыли и мусора. Табуретки перевёрнуты. А пианино, что находилось рядом с дверью, — поломано, как если бы кто-то сделал это специально. Да и икона Божией Матери, висевшая в углу, была обезображена. Опалённая, словно её несколько раз поджигали, с выцарапанными глазами, она представляла собой жуткое зрелище. Будто вместо Святого Духа в этом доме поселилось зло. И уже много лет назад…

Игорь нагнулся и заглянул под самую большую кровать: покрывала свисали до пола и могли скрыть собой Игната. Ничего, кроме клубящейся в свете фонарика пыли, мужчина не обнаружил. Тогда лекарь подошёл к шкафу и, приняв боевую стойку, резко распахнул створку двери…

От неожиданности он отшатнулся, чувствуя рвотные позывы. Пустыми глазницами на него смотрели три скелета в драной, почти истлевшей одежде, без следов плоти, над которой, очевидно, уже поработали черви. Причём один скелет — взрослого, а два поменьше, прижавшиеся к первому — детские.

Выражение «скелет в шкафу» Потёмкин прекрасно помнил, но, чтобы вот так, буквально, в реальности…

Впрочем, воображение дорисовало остальное. Дети прижимались к матери, которая, спрятавшись в шкафу, пыталась их защитить, а в это время по дому бродил безумный Игнат в поисках своих жертв. И нашёл. Всех троих. А потом либо не захотел, либо просто не смог похоронить их по-человечески, оставив гнить в шкафу, словно ему было жалко с ними расставаться. Ага, а убивать не жалко…

Сзади скрипнуло. Игорь резко развернулся, занося для удара нож. В свете фонарика мелькнули ноги скользнувшего откуда-то сверху человека, нацеленные ему в грудь, и двое мужчин, сцепившись, завалились в шкаф с человеческими останками. Грохот ломающейся древесины, треск крошащихся костей, пыхтение, кряхтенье, рычание — всё слилось в жуткую какофонию. Кто кого душил, кто кого бил — не разобрать. Лишь: «Мать твою!» — когда Потёмкина укусил за шею оборванец, и неуверенное: «Ох!» — когда нож лекаря легко вошёл в бок Игната.

Хватка обезумевшего мужчины ослабла. Игорь оттолкнул его, полоумный откатился в сторону и медленно поднялся на ноги.

Игорь тоже встал с осколков костей, на которые его повалил Игнат, и отряхнулся. Фонарик лежал на полу, освещая часть комнаты и раненого человека, стоя́щего напротив. Тот вытянул нож одной рукой, другой на что-то показывая за спиной Игоря и мыча. Будто что-то хотел сказать. Взгляд вполне человеческий, осмысленный. Словно он только что понял, что натворил когда-то давно, словно он раскаялся…

— Оленька… Ольга, — наконец, разобрал Игорь тихие слова, срывавшиеся с его губ. После чего мужчина, шатаясь, выбежал из комнаты.

— Ольга? — удивлённо прошептал Потёмкин и повернулся к шкафу, на который до этого указывал оборванец. Три трупа. Матери и двух сыновей. При чём тут мистическая дочка, якобы оставшаяся в живых? Странно всё это.

Потёмкин, подняв фонарик, уже направился к выходу, как различил тихий звук, исходивший откуда-то снизу. Будто кто-то мучительно и долго кашлял, но доски не давали этому звуку обрести силу.

— Да ёлы-палы… погреб! — Игорь бросился к шкафу и начал лихорадочно сдвигать громоздкую и тяжёлую конструкцию, стараясь не задеть уцелевшие кости. Но не получалось: хрупкие и истончённые временем, они ломались и хрустели под тяжёлыми ботинками лекаря. Как же он не понял сразу? Шкаф заслонял крышку подвала, а там, внизу, кто-то находился. Только бы не ребёнок…

***

Полчаса спустя Потёмкин выносил из подвала на руках девушку лет восемнадцати — двадцати, замотанную в одеяла. Она была в беспамятстве, часто кашляла, металась в горячечном бреду, пыталась что-то сказать, но Игорь разобрал всего лишь несколько слов.

— Мама… Мама… Ванька, Славик… Папа, папа… Не надо… — постоянно повторяла она, пока лекарь осматривал её и закутывал. Многочисленные гематомы свидетельствовали о постоянных побоях, а о том, что ещё вытворял с ней сумасшедший, думать абсолютно не хотелось.

Занимаясь Ольгой, Игорь совершенно забыл про Игната. А этого явно не стоило делать. Он застыл на последней ступеньке подвальной лестницы, когда луч фонарика, закреплённого теперь на голове, выхватил вдруг из мрака снова возникшего из недр этого про́клятого дома сумасшедшего мужчину. Волосы зашевелились на голове Потёмкина.

— Не смей, — прошептал он. — Ради своей дочери, слышишь? Не смей.

Но Игнат совершенно его не слушал. Он стоял на коленях в углу с иконой и молился, вернее, быстро шептал что-то совершенно невменяемое, а перед собой дулом вверх держал свой старенький обрез. Упёртые в подбородок стволы не вызывали сомнений по поводу его намерений.

— Чешется… Всё ужасно чешется, — шептал он быстро и сбивчиво. — Нож достать не могу. Силы не те. Ангелы рядом… Алевтина, Ванька, Славик… Оленька… — тут на мгновение он прервался, как будто осознал, что совершил.

В ту же секунду его плечи затряслись. Мужчина зашёлся плачем, прерываемым грудным кашлем, сквозь который проскакивали отдельные фразы:

— Они рядом. Они кружат. Мыслить не дают, спать не дают. И Ад здесь же… Руку протяни — достанешь до огня, сжигающего душу. Прошу, спаси… Прими жертву… За всех детей моих, за жену… Забери меня, грешного, с этой про́клятой тобой земли…

— Нет, Игнат! Ты нас всех погубишь… — не успел Игорь закончить фразу, как тот нажал на спусковые крючки. Два выстрела одновременно прогремели в замкнутом пространстве, голову мужчины размазало по потолку, кровавым месивом окропив старые доски. Уже мёртвое тело, держа в руках двустволку, медленно завалилось набок.

Игорь, чертыхаясь, тут же бросился к выходу с Ольгой на руках. Он уже знал, что их ждёт. Спрятаться в погреб или влезть сквозь дыры на чердак означало обречь себя и девушку на осаду зверей, которые не замедлят появиться.

И точно. Не успел Потёмкин вынырнуть со своей габаритной из-за одеял ношей из дома, как тишину вокруг разрезал жуткий вой серых тварей. Охота началась.

Теперь только лесок за домом мог спасти, а вернее — находящееся под кронами деревьев кладбище. Мужчина, не задумываясь, бросился туда. Свет прикреплённого к голове фонарика скакал, словно зайчик, не давая толком увидеть дорогу. И лекарь, только чудом не упав, преодолел полсотни метров до забора.

А сзади уже слышались тяжёлый топот и яростное рычание почуявших добычу тварей. Несколько секунд отделяло их от трясущегося в напряжении Потёмкина, который перекидывал бессознательную Ольгу через оградку первой на пути могилки. Сделав это, он круто развернулся, выхватывая из-под плаща АКСУ, свет резанул по глазам вожака, который уже был в паре метров от мужчины. Зверь затормозил, щурясь, но всё равно в прыжке попытался достать лекаря. Потёмкин нажал на спуск, и пули разворотили вожаку половину морды, а сам мужчина резко отступил и вдруг упал, перелетев через оградку.

Поднявшийся яростный вой перекрыл шум дождя. Игорь быстро оттащил от заграждения девушку, не обращая внимания на то, что ползёт по влажной и склизкой могильной насыпи. Вспышка молнии выхватила из мрака справа покосившийся крест.

Серые падальщики, что, вопреки названию, не гнушались и свежатиной, бесновались в каком-то метре от территории кладбища, но дальше, в земли мёртвых, не шли. Эта странная особенность большинства чудовищ нового мира неоднократно спасала Потёмкину жизнь, но огромные серые «собаки» всё равно внушали некоторые опасения. Поэтому, не тратя зря времени, Игорь, стараясь не поскользнуться, подхватил девушку на руки и отправился вглубь кладбища, лавируя между ржавыми ажурными решётками и моля Бога, чтобы твари и на сей раз не изменили своим странным обычаям.

От избы Игната послышался призывный вой. Сомнений не было — твари нашли его тело. Звери в последнее время на удивление чутко реагировали на кровь. Оставшиеся падальщики после недолгой перебранки бросили сторожить кладбище и, по всей видимости, уволокли с собой мёртвого вожака.

Блуждая между загородками, Игорь высмотрел небольшую беседку, сделанную когда-то с одной целью: спокойно побыть наедине с памятью о родном, любимом человеке, не боясь дождя, или, наоборот, в жаркую погоду — палящих лучей солнца. Строение было всё ещё целым, так что путники нашли более или менее сносное укрытие.

Мужчина усадил девушку на скамейку, прислонив к узорчатой стене, быстро достал кулёк с измельчённой сухой травой из походного мешка и положил ей в рот.

Ещё несколько дней, и болезнь не будет угрожать жизни Ольги. Так как старых медикаментов было не достать, в условиях нового мира болезни можно было исцелять только лекарствами, полученными из растений этого самого мира. И Игорь на собственном опыте познакомился с ними, однажды чуть не отдав Богу душу. Но всё обошлось.

Естественно, если оставить Ольгу здесь, в продуваемой ветром беседке, то и это лекарство вряд ли справится с лихорадкой, одолевающей девушку. Надо нести её в город. Сверяясь по памяти с картой, Потёмкин знал, что он недалеко. Как их там встретят и кто, было неясно, но другого выбора не было. Ей нужен покой, тепло и крыша над головой, чтобы защитить от непогоды. Серые падальщики его сейчас не волновали. Они нашли себе добычу на эту ночь и будут делить, пока не насытятся, да и лекарь показал тварям, пусть ненадолго, кто здесь хозяин, убив вожака. Первое время они не рискнут напада́ть, а значит, у Потёмкина в запасе, как минимум, целая ночь.

Нужно было уходить.

Вздохнув, он поднялся и подкрутил фонарик, чтобы тот светил слабее и не так явно выдавал хозяина, потом взял на руки девушку и медленно направился к противоположному краю кладбища. На его границе Потёмкин остановился, разглядывая сигнальные огоньки города, которые служили маяком путникам, и быстро, насколько позволяла тяжёлая ноша, пошёл по полю, стараясь не поскользнуться на влажной от дождя почве.

А тем временем морось усилилась. Это было хорошо: дождь смоет все следы и запахи…

Глава 2. Оборотень

— Яр, смотри, какой подарок нам сегодня сделала погода! — Николай Павлович отошёл от узкой бойницы, пропуская юношу поближе. — Со времён Большого Трындеца ничего подобного не видел. А красиво-то как! Как лучик надежды, знак свыше какой…

Но Ярос уже не слушал старшего товарища, который то ли в шутку, то ли всерьёз, всегда называл Великую Катастрофу «Больши́м Трындецом». Юношу целиком поглотило небывалое в его жизни зрелище. Что и говорить, ради такого случая Яр высунул бы голову как можно дальше за крепостную стену, но та была чересчур толстой, а бойница не в меру узка, не высунуться. Благо, что откос окна давал вполне приличный обзор местности, а каждая бойница дополняла часть угла обстрела другой, поэтому из северной башни, где сейчас им предстояло провести ночное дежурство, открывался неплохой панорамный вид. Это было удобно и для контроля за прилегающими территориями, и для обороны. Четыре башни вполне справлялись с защитой жилого периметра в сотни метров, обнесённого мощной крепостной стеной.

Сердце юноши сжалось в груди, а после быстро-быстро заколотилось от волнения, когда чуть дальше к северу он увидел луч света, скользнувший из-за тяжёлых туч, мрачно плывущих над землёй. Так вот ты какой… Парень никогда не видел светила. Он родился на два года позже Катастрофы и вырос под серым, озаряемым молниями небом, ничего, кроме тоски, в души людей не вселяющим. И он никогда не представлял, какое оно — солнце, хотя неоднократно слышал от старших о его невероятных возможностях. Оно и греет, и светит, и ласкает, и сжигает, и даёт жизнь всему сущему… Хотя если подумать, то и без его присутствия жизнь вокруг всё ещё не исчезла. Но дело не в этом. А в том, что луч, на мгновение скользнувший из-за туч и нарядивший в яркие цвета небольшой кусок земли, произвёл на юношу настолько неизгладимое впечатление, что даже голос старшего соратника не мог отвлечь Яра от раскрасившегося пейзажа.

— Слышь, парень, ты чего?

Когда тяжёлая ладонь друга мягко легла на плечо, Ярос вдруг осознал, что схватился за почти тысячелетний камень кромки окна с такой силой, что подушечки пальцев побелели. Он не мог понять, что его так взволновало в увиденном. Просто одиночество внезапно тяжёлым одеялом накрыло юношу. Матери он никогда не знал, отец ушёл два года назад на охоту, но так и не вернулся, оставив непохожего на всех Яроса совершенно одного. И, возможно, одиночество не ощущалось бы так тяжело, если бы не люди, невзлюбившие парня из-за его внешних особенностей. А исчезновение отца словно развязало им руки, дав возможность не скрывать своей брезгливости, отвращения, а иногда и ненависти. И этот единичный лучик был чем-то сродни ему, изгою, нелюбимому окружающими, и не было возможности избавиться от этих людей, вырваться из их негатива, опутавшего Яра словно паучьи сети, и уйти. «Словно луч, скованный тучами».

— Успокойся. Вон, Ивану тоже глянуть хочется.

Ярос отошёл, а Выдрёнков подсадил десятилетнего сына к окну, но, похоже, чудесное явление сошло на нет, так как Ванька разочарованно протянул:

— Ну, и где этот ваш знак свыше искать? На грядках нету… — похоже, он имел в виду картофельные грядки, что начинались сразу же за крепостной стеной и уже были убраны под зиму.

Палыч тоже выглянул в бойницу и быстро забормотал, успокаивая мальчишку:

— Прошло… Ну, ничего, какие твои годы? Увидишь ещё. И лучик, и солнце, и ясную погоду, когда не надо прятаться от дождя или снега. Ну а теперь шуруй домой, а то мамка твоя отругает меня потом.

— Ну, дядя Коля! — затянул пацан свою излюбленную песню. — Ну, можно ещё чуть-чуть с вами побыть? Тут так интересно. Да и сказку обещали. Я потом быстро-быстро до дома добегу. Правда-правда. Ну, дядь Коль!

— Хорошо! — неохотно сдался сорокалетний мужчина, поправляя свою тёплую шапку и сдвигая на лоб пацанёнка такую же. — Только чтобы, как стемнеет, прямо бегом-бегом!

— Да, дядь Коль! — запрыгал Ванька на месте.

— Тогда двигайся ближе к костру, начну рассказ, а то до темноты времени в обрез.

Ванька схватил у стены мешок, набитый соломой, и подтянул его ближе к чугунному широкому тазу, в котором, потрескивая, горел небольшой костерок, затем радостно уставился на Николая Павловича, который потянулся за вещьмешком.

Ярос, в свою очередь, вновь подошёл к бойнице и принялся разглядывать окружающий Юрьев серый мир. Картофельные грядки под самыми стенами, чуть дальше — пустая вырубка на краю леса и холмы, тут и там поросшие редкими лесками и тянущиеся к горизонту, где они сливались с таким же серым небом. Кое-где из-за вершин холмов выглядывали крыши разрушающихся от времени и непогоды деревенек. Покинутого города с этой стороны не заметно. Смотрящие пугающими зевами окон кирпичные и бетонные дома можно было заприметить с других башен Юрьева, но зато в этой — северной — было спокойней. В поле любую тварь видно издалека, не то что в подступивших очень близко брошенных домах. Благо старый город отделялся от крепости высокой насыпью, под которой ещё столетия назад люди прорыли себе разветвлённую сеть коридоров и кладовых, где сейчас и обитала бо́льшая часть населения. Стены же высотой около четырёх метров и возрастом почти восемь веков оберегали выживших от опасных тварей, иногда совершавших набеги на Юрьев. Внутри города, кроме нескольких хорошо сохранившихся храмов, обитатели ещё во времена Великой Смуты, когда также боролись за жизнь и ресурсы с себе подобными, возвели много различных построек. И теперь около тысячи человек могли спокойно сосуществовать бок о бок, подсоблять друг другу, растить детей и обороняться совместными усилиями от тварей и людей, дерзнувших покуситься на столь лакомый кусочек, как бывший Михайло-Архангельский мужской монастырь, обнесённый толстыми стенами и заложенный ещё в Средние века при Юрии Долгоруком.

Ярос поставил рядом длинный тугой лук. Такую редкость, как огнестрельное оружие, доверяли в дозоре только самому старшему и опытному человеку, но это юношу совершенно не беспокоило. За долгие годы тренировок лук, сделанный по музейным образцам, стал продолжением руки, а стрелы в девяти случаях из десяти — смертью для любого существа, четвероногого или двуногого, без разницы.

Также арсенал стрельца дополнялся коротким копьём со стальным наконечником и массивным ножом, которые производили ещё до Катастрофы. И нож, и АКСУ Палыча были на строгом учёте у начальника стрельцов — так себе название, но оно вполне отражало суть их работы, глубоко уходя корнями в историю, когда мужчины вроде них отбивали нападения кочевников. И краеведческий музей, который до Трындеца находился на территории монастыря, дал название стрельцам, предоставил образцы копий и луков со стрелами.

***

— Дядь Коль, — попросил Ванька, когда Палыч поудобнее устроился у старой бочки, в которой горел костёр, — а давайте сегодня про оборотня!

Яр непроизвольно вздрогнул, а Николай Павлович, украдкой взглянув на юношу и его реакцию, тихо сказал:

— Э, нет, давай не сегодня. Завтра, к примеру. Я, как домой с дежурства приду, так тебе и расскажу… ты ведь уже сто раз слышал. Хорошо?

— Ну, дядь Коль, — заканючил парень, жалостливо поднимая брови, — Ну… Пап!

Вот ведь шельмец! Знает, на что надавить, чтобы разжалобить мужчину. Палыч лет пять жил с матерью пацанёнка, что неудивительно в столь страшное время. На замену погибшим, умершим, да и просто пропавшим родным человеку свойственно находить себе новых. А женщине с двумя детьми сильное мужское плечо необходимо втройне. Вот Ванька и изловчился в особо выгодных для него ситуациях называть отчима «отцом», что было не только на руку мальчишке, но и Николаю приятно.

— Да ладно, Палыч, расскажи ему уже, — махнул рукой Ярос, почувствовав, как мужчина умолк в замешательстве, пытаясь, видимо, вежливо отказать приёмному сыну. — Не даст ведь спокойно отдежурить.

— Да, пап, расскажи!

— Да знаешь ты эту историю уже! Два года весь Юрьев про это судачит. И Ярос её совсем не хочет…

— Ничего, Палыч. Я в порядке, — юноша лишь уставился на горизонт. Серая полоска неба, сливающаяся со столь же неприглядной равниной, завораживала и заставляла лишние мысли исчезнуть, словно отгораживая от того, что случилось когда-то давно.

— Ладно, — сдался мужчина. — Только смотри у меня! Мамке всё расскажу. Потаскает она тебя за патлы сальные! Ох, Вань, потаскает.

— Не пугай, дядь Коль. — Мальчишка, казалось, совсем не боялся угроз отчима. Наоборот, глаза его разгорелись в предвкушении страшной истории, хотя он действительно слышал её неоднократно. — Уже стемнело почти. Сам потом будешь ругаться, что не успел.

— Хорошо. Слушай, — начал Николай Павлович. Он подбрасывал в старую бочку дрова, шевелил угли, отчего по стенам вокруг плясали замысловатые тени.

Ванька съёжился на тюке, подобрал ноги и обхватил руками коленки, будто от слов отчима в самом деле пробуждалась неведомая сила и бродила вокруг стрелецкой башни, желая наказать рассказчика и собравшихся рядом за распространение страшной тайны.

— Егор Кравцов…

— Это тот, весёлый, — перебил Ванька, — в подмастерьях у механика был?

— Он самый, — кивнул Николай. — Не будешь слушать — живо к мамке пойдёшь!

— Молчу-молчу, — мальчик тут же вжал голову в плечи, поглубже зарывшись в воротник.

— Так вот… Егорка пошёл как-то через лес к плотине, чтобы плановый осмотр сделать. Через час вернулся в Юрьев сам не свой. Весь ободранный, в царапинах и ссадинах, глаза безумные! Горят прям глаза! Одежда порвана в нескольких местах, а на открытой спине… синяки да ссадины с кровоподтёками!

— Его избивали? — тут же не замедлил с вопросом Ванька.

— Били-били, — кивнул старший. — Ещё как отколошматили! Но тогда из рассказа Егора ничего и понять нельзя было. Порол сначала невесть что — не мог нормально слов связать, так напугался. Потом всё же допытались у него кое о чём. Когда уж успокоился, то рассказал о напавшем на него чудовище. Человек — не человек, тварь — не тварь, не пойми что в драной и заношенной старой одежде.

— Человек-чудовище? — Ванька так вытаращил глаза, словно слышал эту историю впервые.

— Никто точно не знает. Это существо, как Кравцов рассказывал, было невероятно сильное! До чёртиков! Швыряло Егора об деревья, таскало по земле и камням, словно тот ничего не весил. Но порой… иногда, по уверению Егора, в глазах почти человеческий разум был. Смотрела жуть эта на парня осмысленно и выпрашивала…

— Просила? — не удержался мальчишка.

— Вот именно, что клянчило оно! Нет, даже умоляло… убить его! Представь, идёшь ты такой по лесу, никого не трогаешь, а тут на тебя монстр страшенный напада́ет и в перерыве между нехилыми такими тумаками говорит, что хочет умереть. А ты ему должен помочь. На месте Кравцова я бы тоже потерял дар речи… да, что и говорить — принёс бы полные штаны навоза. А Егор не дурак — дёру дал, пока чучело в обносках ему пыталось объяснить, как сильно оно желает умереть. А пока бежал, слышал, как эта шняга воет. Оно ещё что-то вдогонку кричало, то угрожало, то умоляло, а напоследок Егор одну фразу услыхал: «Скоро все погибнут!» На самом деле — жутко… — Николай замолчал, помешивая угли в бочке. Красные искры тут же сорвались вверх, кружась в неистовом хороводе.

— А дальше? — Ванька с нетерпением заёрзал на соломенном тюфяке. — Дальше-то что было?

— Ммм… После этого? — старший медленно отвёл взгляд от пылающих дров, словно вспоминая что-то, и заговорил: — Потом, Ванька, как у людей и случается, ему не поверили. Обвинили в трусости, наклеили ярлык чокнутого, намекали всякий раз на его извращённое воображение. Совсем загнобили парня. Через полгода Кравцов не выдержал. Выклянчил оружие у главы стрельцов и отправился в лес со словами: «Я вам обосную! Слышите?! Приведу доказательства, что не трус!» Вообще… Стыдно бывает за людей. За их озлобленность, неверие, которое в презрение переходит. Ведь именно оно человека и уничтожает. Терзает, подтачивает, сводит с ума… Дозорные на башнях слышали потом выстрелы в лесу, но оттуда Егор так и не вернулся. Ни сразу, ни позже — день, два, три спустя.

— Так что же, его так и бросили? — Ванька удивлённо округлил глаза.

— Кинули, да. А смысл искать ненормального, который самовольно ушёл смерть выискивать?

— Но это неправильно! — мальчишка серьёзно нахмурил брови. — Как же так?

— Неверно, да, — согласился Николай и вновь уткнулся взглядом в тлеющие в бочке угли. — Но очень трудно поверить человеку, который рассказывает такие вещи. Что бы за двадцать лет ни случилось, а даже ядерная война не заставит человека верить, как говорится, ближнему своему. В общем, через некоторое время со стороны леса начали раздаваться крики. Не то на вой они походили, не то на истеричный смех, а не то на вопль, который хрен пойми кто вообще издавать смог бы. И громко так… Жутко. Страх в городе поселился. Что-то ужасное появилось около деревни. Затаившееся и пугающее уже одними слухами о нём.

— И что, нельзя было ничего сделать?

— Отчего же? Можно. Трое добровольцев вызвались прочесать лес. Среди них был отец Ярослава. И опять дозорные слушали беспорядочные выстрелы и крики, прям кровь в жилах стыла, говорят, но никто так и не вернулся. После этого отправляли в лес группу стрельцов, но ничего не нашли. Ни тел мёртвых, ни следов чудовища. Словно все четверо сквозь землю провалились. Только крики эти ужасные с тех пор прекратились. Как будто ценой своих жизней бойцы уничтожили и того — другого.

— Страшно-то как… — прошептал Ванька.

— Ещё бы, — хмыкнул Палыч, — но это ещё не всё. Где-то год назад дозорные, что в этой башне ночами бдели, начали рассказывать о фигуре, которая в свете молний на самом краю леса появляется. Не двигается, молчит, тёмная, как тень, за нашим домом как бы наблюдает. И теперь люди вконец испугались ходить к лесу и в его окрестности. Ремонтная бригада идёт на плотину в сопровождении группы бойцов, делая большой крюк в обход.

— Стемнело, — тихо проговорил Яр. — Вон огни зажглись на периметре.

— И то, правда! — согласился мужчина. — А ну, сын, бегом домой! А то в следующий раз с мамкой на работу пойдёшь.

— Да ну на фиг! — протянул возмущённо паренёк и скривился, будто повеяло навозом. — За курами и кроликами дерьмо убирать?

— Ну-ка, не ругаться! — нахмурил брови отчим и, хлопнув пацана пониже спины, негромко рявкнул: — Живо домой!

— Да бегу-бегу! — бросил на ходу Ванька, потом остановился на верхней ступеньке винтовой лестницы и обратился к Яросу: — Ах да! Забыл! Тебя Варька просила после смены к ней забежать.

Яр зарделся. На бледной коже в одно мгновение появились пунцовые пятна. И он, не отворачиваясь от бойницы, бросил назад:

— Хорошо, мелочь, приду!

— Сам ты… — обиженно пролепетал Ванька и метнулся вниз по лестнице. Палыч лишь глубоко вздохнул, искоса глядя на Яроса.

***

— Палыч, а ты правда думаешь, что ту самую тёмную фигуру видели дозорные? Я вот уже полгода с тобой здесь, и — ничего подозрительного…

— Не знаю, Яр. Врать не буду — я не видел. Но парни рассказывают, что слышится им вой вдалеке.

— Может, показалось им? Ну, там, дерево какое, шибко скрюченное трещит и стонет, загибаясь или…

— Может, но не стольким же сразу.

Ночную тишину нарушила далёкая автоматная очередь, заглушаемая воем серых падальщиков. Стрельцы прильнули к бойницам, вглядываясь в накрывшую землю тьму. Некоторое время ничего не происходило, потом первым что-то заметил Яр:

— Смотри, огонёк!

— Точно, — теперь и Палыч увидел. — Сюда движется.

— Будем следить?

— Обязательно! Не то ты инструкций не знаешь, балбес! — впрочем, негодование мужчины было напускным. На всякий случай он начал расчехлять старенький, но ещё работающий прожектор.

***

Почему, когда начинает падать снег, человеку становится теплее? Может, потому что огромные, медленно кружащиеся снежинки вбирают в себя излишнюю влагу из перенасыщенного ею воздуха? Или потому что во время первого снега спадает ветер, который словно успокаивается к тому времени, как сделал свою тяжёлую работу — донёс наконец до места наполненные водой серые тучи? Этот вопрос возникал у Игоря ещё до Катастрофы, когда они с друзьями гоняли мяч во дворе собственного дома, или когда он провожал свою первую девушку по ночной аллее среди старых, на удивление разлапистых вязов, или позже, во время прогулок с широкой двухместной коляской около общежития, в котором жили после окончания военно-медицинской академии вместе с Ритой, пока не переехали в Сибирь…

Сейчас, если это и волновало его, то где-то на краю подсознания, так как Потёмкину было очень даже жарко. Ольга, хоть и была худая и лёгкая, но, замотанная в одеяла, представляла собой довольно габаритную ношу, создавая Потёмкину большие неудобства. Было тяжело, душно, пот стекал по спине мужчины, забираясь в самые недоступные места, вызывая неприятную резь и желание почесаться. Снег огромными хлопьями залеплял глаза, норовил залететь за ворот. Игорь старался придерживаться выбранного ранее необъяснимым шестым чувством направления, благо ряд сигнальных огней еле виднелся во мгле. Шарф, обмотанный вокруг лица, сбился, открыв его снегу. АКСУ, хоть и прижатый тяжёлым плащом к телу, натирал бок и спину, да и вещмешок из-за невозможности его поправить теперь болтался на локте и тянул левую руку книзу.

Потёмкин, матюгаясь, продирался сквозь плотный кустарник, заполонивший низины. Пару раз поскользнулся, завалился со своей ношей в мокрый снег и был вынужден сделать ещё несколько остановок для отдыха. Но о тварях он сейчас не беспокоился. В этих местах, в основном, обитали серые падальщики. Существа серьёзные, границы своих владений охраняют не только от иных видов, но и от прочих стай себе подобных. Так что никаких неожиданностей в ближайшее время не предвиделось. Как только снег закончился, лекарю пришлось идти уже по скользкой траве, так как снежный покров растаял и быстро напитал землю водой.

И часа через три, преодолев около пяти километров, Игорь присел передохну́ть метрах в трёхстах от конечной цели. Ольга всё ещё была без сознания, а поселение, стоявшее на пути, обозначалось гирляндой не очень ярких лампочек, развешанных по стене и служивших скорее для быстрого обнаружения возможных незваных гостей, нежели для их отпугивания. Игорь не сомневался, что его уже давно ждут — фонарик, прыгающий в темноте, заметен издалека, но тёмные бойницы пока были пусты и не выдавали хозяев. Вполне понятно. Потёмкин на их месте тоже не спешил бы показываться первому встречному. Особенно ночью. Но выхода не было. Состояние девушки ухудшалось, ей срочно нужны тепло и покой, которые Игорь никак не мог обеспечить в поле. Ждать до утра означало обречь человека на смерть.

— Ну, что? — пробормотал Потёмкин, поднимаясь и обращаясь больше к себе, чем к бессознательной Ольге. — Осталось чуть-чуть. Пойдём к свету. Посмотрим, куда он нас приведёт. Только бы не во тьму…

Он поднял девушку и медленно зашагал вперёд, стараясь держаться вдоль поваленного местами забора, огораживающего участок пустой земли. Видимо, здесь что-то выращивают во время короткого, всего в месяц, лета. Слева темнел небольшой лесок. Руки немели от тяжести ноши, а фонарик, до сих пор исправно светивший, начал тускнеть. Игорь постучал по нему. Свет вспыхнул с новой силой. Но, когда мужчина в очередной раз посмотрел в сторону леса, то замер. Луч выхватил из мрака стоя́щую меж стволов скрюченную фигуру. Потёмкин даже не сразу сообразил, что его так поразило в этом странном силуэте. Это был не человек, но всё же существо стояло на двух ногах! Ни одна из известных лекарю тварей этого не могла. Кроме того, с здоровенного торса чудовища свисало какое-то тряпьё. И этот факт вызывал ещё большее недоумение.

В голове Игоря лихорадочно замелькали мысли, нагнетаемые медленно растекающимся по телу и сковывающим его страхом. Оно и понятно — не каждый день встретишь неизвестную тварь, которую ещё и неясно, как убить. А тут и ночь к тому же.

Пока он опускал девушку на землю, чтобы прицелиться, странного существа и след простыл. Лекарь в нерешительности посветил по сторонам, пытаясь обнаружить тварь, но безрезультатно. Тихо и незаметно оно растворилось в ночном лесу.

Фонарик заморгал вновь, и Игорь, более не мешкая, подхватил Ольгу и пошёл дальше, но уже с большей осторожностью. Всё чаще поглядывая на лес: не скрывается ли там неслышная тень, с пугающей настойчивостью преследующая мужчину? И он уже готов был расслабиться и списать исчезновение твари на её трусость, как в луче света вновь возник этот странный силуэт. Но чуть ближе.

Игорь замер, ожидая от монстра каких-нибудь действий, потом медленно, не сводя с него глаз, попытался положить Ольгу на землю, чтобы достать автомат, скрытый под плащом, и на секунду отвлёкся. Когда он вновь взглянул в сторону чудовища — никого там и в помине не было.

Странная игра. Можно даже сказать, страшная. Игорь никогда не слышал о тварях, стоя́щих на задних лапах, укрывающихся неким подобием одежды и играющих со своими жертвами.

На сей раз он медленно пошёл к лесу. Туда, где существо недавно стояло, по-видимому, изучая Игоря. Сильно мешал снег, да ещё фонарик опять попытался отключиться, оставляя хозяина в полной темноте, наедине с неведомым и страшным созданием. Только не сейчас. Света огней с периметра крепости явно не хватало, чтобы что-то различить во мраке, хотя городская стена была не так уж и далеко. Всего каких-то сто метров оставалось до её ближайшей башни, в основании которой темнела дверь.

Бешено билось сердце, отдаваясь стуком в ушах, заглушая все остальные незначительные звуки. Шорох слева — нет, показалось. Или существо настолько быстрое, что трудно уследить за ним человеку с более медленной, по сравнению с чудовищем, реакцией. Так. Дальше. Вот, вроде, слева тень мелькнула. Поворот — никого. Да что же за тварь-то такая?

Фонарик погас совсем. Потёмкин лихорадочно стал стучать по нему, пытаясь реанимировать.

Когда луч снова вспыхнул, Игорь застыл. ОНО уже было рядом. Прямо напротив, всего лишь в каком-то шаге, своей верхней лапой отводя ствол автомата в сторону. Игорь попытался направить АКСУ на тварь, но не тут-то было. Монстр, стоя́щий на задних лапах, не прилагая никаких усилий, плавно уводил ствол от себя, наклоняя нечеловеческую морду к лицу Потёмкина. Тот инстинктивно подался назад, но существо легко потянуло его обратно приближаясь.

За несколько секунд лекарь успел рассмотреть тварь во всех подробностях, благо фонарь светил прямо на страшное существо.

Полностью чёрные, блестящие глаза, не мигая, вперились в Игоря. Такая же смоляная матовая кожа, казалось, поглощала падающий на неё свет и вроде бы состояла из мелких чешуек. В целом лицо походило на человеческое, но лишь слегка. Чересчур широкие скулы, чрезмерно большие, без век, глаза, искривлённый в ухмылке рот и скошенный вниз подбородок. Нос если и был, то словно растворился в лице, превратившись в две узкие щёлочки. Вместо волос и ушей — короткие, но острые иглы, которые едва заметно шевелились.

Некоторое время существо молча вглядывалось в глаза Игоря, затем низким голосом неожиданно прошептало, коверкая звуки:

— Помоги… Убей! — после чего выбросило вперёд вторую лапу-руку и схватило Потёмкина за шею.

Игорь почувствовал, что его отрывают от земли, сдавливая горло с огромной силой, намертво перекрыв доступ воздуха. Он отчаянно замахал свободной рукой и ногами, стараясь достать тварь. Но хватка оказалась настолько сильной, что все его удары для существа были жалкими толчками или похлопываниями.

Когда в глазах уже начало стремительно темнеть, Игорь непроизвольно вдавил спусковой крючок. Лапа сразу отпустила, позволив Потёмкину рухнуть на мокрую траву, с жадностью глотать воздух и тыкать автоматом в разные стороны, ожидая, пока восстановится зрение. Существо, очевидно, знало, что такое оружие, поэтому и ретировалось с первыми выстрелами.

Несколько секунд спустя по тёмной округе прокатился рёв. То ли тварь всё же задело автоматной очередью, то ли по каким-то другим причинам, но она явно злилась. Зрение достаточно быстро вернулось, и Игорь, тяжело дыша, озирался с поднятым автоматом. Картинка перед глазами слегка расплывалась, смерть явно была рядом, поэтому нужно было сделать над собой усилие и сконцентрироваться. Необходимо выстоять, выжить.

Рёв справа, фырканье, топот, потом снова рёв — уже слева. Игорю приходилось быстро поворачиваться, пытаясь поймать тварь в прицел. Но у него это плохо получалось, лишь краем зрения иногда удавалось зацепить жуткого монстра, а уж о том, чтобы прицелиться, и речи не было.

И вдруг в один миг все остановились. И тварь, и Игорь. Фонарный луч выхватил из тьмы кошмарное существо, застывшее над беззащитной Ольгой. Холодные щупальца страха обвили Потёмкина, связывая суставы и сковывая движения. Стрелять нельзя, тем более очередью. Можно попасть в девушку. А сменить режим стрельбы и снова прицелиться — слишком долго. Ольгу от смерти отделяли считаные секунды.

Как в замедленной съёмке, лекарь наблюдал за тварью. Как она понюхала жертву, как приподнялась над телом, обнажив острые зубы, как…

Внезапно на ближней башне вспыхнул прожектор. Его мощности хватило на сотню метров от стены и оказалось достаточно, чтобы захватить врасплох монстра, заставить его зажмуриться и застыть. Потом с лёгким свистом что-то пронеслось в темноте, и плечо существа пронзила стрела. Тварь удивлённо уставилась на торчащую из плеча деревяшку. Ещё раз свистнуло, и следующая стрела впилась в грудь. От такой наглости существо взревело, попыталось выдрать инородные предметы из тела, но лишь обломало тонкие древки, после чего, бросив Ольгу, устремилось к стене, за раз покрывая не меньше трёх метров.

Стрелы же летели одна за другой, и Игорь восхитился меткостью стрелка. Лишь одна, скользнув по чёрной спине, отскочила, не причинив вреда твари. Тут же к ним присоединился механический лязг «калаша», одиночными выстрелами вспарывающий ночную тишину. Чудовище замедлилось. Недолго думая, Игорь тоже переключил свой АКСУ на одиночные, прицелился и выпалил в спину удаляющейся твари. Существо, потеряв цель, завертелось на месте, не понимая, куда метнуться, чтобы уничтожить хоть одного врага. Эта заминка и стала его погибелью. Некоторое время оно сопротивлялось, пока силы, выпитые пулями и стрелами, разрывающими тело, не покинули его. Тварь рухнула в снег, издав напоследок по-человечески тоскливый рёв, от которого у Игоря мурашки побежали по спине.

Всё стихло и замерло. Только крупные хлопья снега кружились в свете прожектора, засыпая землю. Потёмкин ещё несколько минут стоял в оцепенении, опустив автомат и потирая шею, пока со стороны башни не раздался мужской голос. Лекарь слегка вздрогнул.

— Эй! Мужик! Ты меня слышишь? — Игорь кивнул. Притворяться не было никакого смысла. Лекарь у этих невидимых защитников стены как на ладони, и если им что-то не понравится, через секунду такая же стрела пронзит и тело мужчины. И Потёмкин сомневался, что у него здоровья больше, чем у твари, так долго продержавшейся после полученных ран. — Тогда хватай свой свёрток и дуй сюда. К башне.

***

— Ну, вот он я! — крикнул Потёмкин вверх, в темнеющие бойницы сторожевой башни. Лекарь несколько минут назад подошёл и ждал возле клёпаной чугунной двери, открывающейся изнутри. Она всё ещё была заперта. Когда терпение начало иссякать, Игорь напомнил о себе.

— Видим. Жди, — последовал короткий ответ. — Как будет доложено Воеводе, за тобой выйдут.

— Да можете не торопиться, — проговорил Игорь с досадой в голосе. Ему было жаль времени, уходящего впустую. Но тут он с интересом оглянулся. Само провиде́ние давало ему возможность остаться наедине с телом неведомого чудовища. Без лишних глаз, ушей, без всякого надзора, что всегда удобно.

Игорь посадил возле каменной ниши Ольгу, плотно завернув её в размотавшиеся за время похода одеяла, и подошёл к телу твари, находящемуся метрах в десяти от стены. Мужчина осмотрел его повторно, стараясь отмечать детали, которые в пылу схватки не бросились в глаза.

Строение тела, как у человека! Только много мощнее. Это Игорь ощутил не только на своей шее, но и рассматривая рельеф расслабленных смертью твари мышц. И ещё одна деталь вызвала недоумение лекаря — изорванная в клочья, грязная одежда, что была на чудовище. Данный факт пугал больше всего остального, как и единственные его слова: «Помоги… Убей!»

Над этим стоило подумать, но именно сейчас ничего путного в голову не приходило.

Потёмкин ещё несколько секунд молча осматривал тело, пока его взгляд не наткнулся на клочок бумаги, торчащий из кармана рваных штанов. Мужчина нагнулся и выудил оттуда находку, но рассмотреть не успел, поспешив спрятать. Дверь позади заскрипела, и громкий, властный голос скомандовал лекарю:

— А ну, отойди от него! И руки держи на виду, — из дверного проёма высыпали бойцы с «калашами» наперевес, в форме чёрного цвета и штурмовых касках — и где, интересно, нарыли? Они окружили Игоря. Следом вышел низенький, толстый мужчина в папахе и овчинном тулупе и огляделся.

— Что с ней? — мотнул он головой в сторону девушки.

— Больна. Лечить надо, — ответил Игорь.

— Девицу и тело твари в лазарет, — тут же распорядился толстяк, — а этого — за решётку. Днём разберёмся. Не хватало нам ещё тут лазутчиков под утро.

— Но… — попытался протестовать Потёмкин, когда его руки скрутили за спиной, стащили войлочный плащ, скрывающий оружие, после чего, обыскав, разоружили и повели внутрь крепости. Хорошо, что на смятый грязный клочок, выуженный из кармана твари, никто не обратил внимания.

Глава 3. Записка

— Смотри-ка, шельмы! Адовы мопсы как чуют, что здесь что-то нехорошее происходит — так и тянет их на запах крови! — Ярос было задремал, пригревшись у костра, когда восклицание Выдрёнкова вырвало его из цепких оков сонного забытья. — А ну-ка, Яр, шмальни по ним стрелой, а то огнестрел жалко, когда ещё ходка к войсковой части будет…

Юноша неохотно поднялся, стряхивая с себя оцепенение и поднимая тяжёлые веки. Ему совершенно не хотелось сейчас гонять по прилегающей территории серых падальщиков, которых местные жители окрестили «адовыми мопсами» за их чертовски упрямый характер. Если этой твари что-то понадобится, то она будет этого добиваться, пока не умрёт или не заполучит то, что хочет.

Яр быстро окинул взглядом стаю привлечённых кровью падальщиков, которые в охотничьем азарте метались под стенами Юрьева, затем спокойно достал стрелу, натянул тетиву тугого лука и спустил. Тварь пригвоздило к земле, раздался короткий хрип. Ещё две стрелы — столько мёртвых «мопсов» понадобилось, чтобы стая снова осознала всю опасность приближения к этим высоким каменным стенам. Только тогда звери, недовольно рыча, пустились прочь от города.

— Всегда любил смотреть, как ты работаешь! — восхищённо заметил Николай Павлович, похлопав юношу по плечу. — Ни одного лишнего движения. Всё чётко и быстро. Тихая, острая смерть…

— Палыч, может, тебе тоже попробовать? Пару недель на стрельбище, и будет получаться, — Яр с лёгкой улыбкой протянул товарищу лук, но тот замахал руками, потом прижал к груди «калаш» и замотал головой.

— Не! Это не моё. Да и старый я для всего этого раритета. Вот АК-74У — другое дело… Прижал к плечу, нажал спусковой крючок… Автома-а-атика!

— А когда патроны кончатся? — ещё шире улыбнулся юноша.

— Рожок сменю, — уверенно заговорил Николай Павлович, — другой пулями набью…

— Не, — прервал Яр. Лицо парня стало серьёзным, взгляд светло-голубых глаз — острым. — Ты не понял. Когда совсем патроны кончатся и брать их будет негде?

— Знаешь, — чуть помедлив, ответил мужчина, — я надеюсь, что до этого времени не доживу.

— А как же дети? — Ярос чувствовал жестокость своих вопросов, но ничего с собой поделать не мог. Невысказанная правда со временем накапливается, и люди перестают замечать её, продолжая наслаждаться какой-то иллюзорной, будто сказочной жизнью. — Ну да, не твои же.

— Прекрати, — прошептал Выдрёнков. — Ты прекрасно знаешь, что я их люблю и буду защищать до последнего патрона.

— Да. Знаю.

— Тогда давай замнём этот разговор. Лучше скажи, что ты намерен делать?

— В каком смысле? — Яр не понял намёка и вопросительно уставился на Палыча.

— В смысле Варьки.

Юноша покраснел. На бледной коже запылал румянец. Даже несведущему в их делах наблюдателю сразу стало бы ясно, что парень испытывает к девушке, а уж Николай Павлович и так всё знал. Не один месяц мужчина наблюдал, как восемнадцатилетний юноша смотрит на расцветающую семнадцатилетнюю девушку. Тот глаз с неё не сводил. Искал любую возможность попасть в дом к Выдрёнковым. Смущался, краснел, боялся разговора с Варей.

— В том смысле, что зря ты всё это затеял. Любовь с ней, я имею в виду.

— И ничего не затеял! — вспыхнул парень, отворачиваясь к бойницам, выходящим во внутренний двор. — Ничего ты не понимаешь, Палыч. Давай лучше о страннике поговорим.

— Поговорим ещё, конечно, — Выдрёнков, устраиваясь у костра на соломенном мешке, сменил тон на доброжелательный. — Только ты не уходи от ответа. Я же другом твоего отца был. И думаешь, мне всё равно, как ты сам изводишься и как истязают тебя все вокруг из-за этих твоих роговых шишек на голове… — Рука отвернувшегося к бойницам Яроса непроизвольно потянулась к шапке, скрывающей его проблему, но Николай продолжил: — Да не снимай ты её. Видел. Много раз лицезрел, да и от людей ты ничего не спрячешь. Все тайны тут же расползаются, как ужи в болоте. А ты ещё с Варькой решил спутаться! Совсем дурак!

— Ну, а что такого? — Яр с вызовом повернулся. Глаза горели, а губы были обиженно сжаты. — Она красивая! Она добрая, она… Она… Она твоя приёмная дочь, наконец! Я не понимаю, почему ты против.

— Именно потому, что она моя дочь, я и против! Пойми же, что, кроме красоты и твоей слепой влюблённости, вас ничто не объединяет! Разве ещё её желание покрутить перед вами, балбесами, хвостом, как лиса, и стравить друг с другом глупых пацанов!

— Я не глупый! — казалось, Ярос сейчас задымится. Кожа покрылась красными пятнами, кулаки сжались, а губы задрожали.

— О! — развёл руки Выдрёнков. — Ну, конечно! Как я мог забыть? Бакалавр математических наук в пятой степени! Однозначно ты дурак, так ещё и слепой! Не видишь очевидного — что она крутит с сынком Воеводы!

— Что? — Яр аж затрясся. — Это неправда! Зачем ты мне это говоришь?

— Да чтобы тебя, дурака, избавить от очередной напасти! — рявкнул вдруг Палыч. — Или ты думаешь, что Митяй оставит вас с Варькой в покое? Тем более, если она сама, как лиса, юлит меж вами?

Ярос сник. Он молча подошёл костру и уселся на соломенный тюк. Некоторое время тупо смотрел на языки пламени, а затем заглянул в глаза Николаю.

— Что же мне делать, Палыч? А ежели я её это… — парень замялся, пытаясь объяснить. — Ну, вдруг я её действительно люблю? Как мне не дать охмурить Варю этому уроду?

Палыч долго смотрел на юношу немигающим взглядом, а потом просто рассмеялся, беззлобно и искренне потешаясь над глуповатым пацаном. Яр не понял, отчего веселится мужчина. Обиженно скривив лицо, он отвернулся. Попытался скрыть свои чувства, но не смог. Николай Павлович насквозь видел Ярослава.

— Будут в твоей жизни ещё нормальные бабы! Какие годы? — Выдрёнков посерьёзнел и заговорил более тихо: — Ты сейчас — словно слепой. Ощутил на себе чары девки, которая единственная обратила на тебя внимание, и думаешь, что это любовь? Да чушь! Погибель твоя. Мало того, что тебя из-за твоей особенности не любят, так ещё и с Варькой давай, спутайся. Да тебя Воевода со своим сынком совсем со света белого сживут! А девке только этого и подавай. Интри-и-ига! А потом куда, как думаешь, она свой нос повернёт? Не знаешь? А я тебе скажу! К тому, у кого власть и средства! Потому как женщины выбирают мужчин по наличию имущества для комфортного и безопасного развития потомства, особенно сейчас, в наше поганое время. Да Варька сама может и не понимает ещё, но инстинкт, как говорится, не пропьёшь — она останется с тем, у кого её будущие дети смогут не только родиться, но и вырасти. А теперь скажи, у кого из вас с Митяем такого добра больше?

Николай Павлович замолчал, и тишина расползлась вокруг, будто окутывая собой людей. Выдрёнков выдохся, а Яр понимал, что все эти слова — истина. Неловкая пауза затянулась надолго. Мужчина изредка ворошил тлеющие в поддоне угли, отмалчиваясь, а юноша поднялся и бродил из угла в угол, не находя себе места, поворачивал слова Николая Павловича и так и эдак, чтобы, хоть как-то увязать к этой его теории своё стремление к Варьке, но не мог. Выходило одно — Митяй более выгодный во всех смыслах мужчина для создания семьи. Но… но… но ведь есть же чувства? Или нет? Почему Варька скрывает от него, что Митяй тоже ухаживает за ней? Странно.

Уже скоро серое утро разбудит обитателей Юрьева, заставит начать и протянуть ещё один тусклый и тяжёлый день, полный забот и работы. Яр заглянул во внутреннюю бойницу, выходящую на окружённый четырёхметровым забором двор. Он ненавидел это место.

Нет, не древние постройки. Не этот красивый Михайло-Архангельский собор с пятью куполами, где до сих пор вёл службу отец Иоанн. Собор так и не решились пустить под хозяйственные нужды общины, своевременно поняв, что религия в столь смутную пору — ещё один способ управления людьми, который Воевода отлично применял… Сейчас храм тёмным на фоне светлеющего неба гигантом возвышался над всеми строениями Юрьева, как бы напоминая, кто в этом мире главный…

Но вот другие здания мужского монастыря: Знаменскую трапезную церковь, надвратную церковь Иоанна Богослова, колокольню, надкладезную часовню всё же отобрали у священников и разместили там различные службы, от кузни до конюшен. Архимандритский же корпус — длинное двухэтажное здание, раскинувшееся от одной до другой стены, целиком перешёл в распоряжение Воеводы и стрельцов. Остальным людям приходилось ютиться в подземельях, вырытых давным-давно под окружающим монастырь огромным валом.

Эти постройки, за двадцать пять лет обросшие уже другими, более грубо сработанными строениями, поражали. Соборы, храмы и часовни из старого, исчезнувшего времени, вызывали благоговение у юноши перед их создателями из той давно забытой эпохи, которой Яр никогда не знал и не познает. И древние здания могли дать юноше лишь малое представление о величии людей прошлого, которые такое строили. Куда всё кануло? А главное — зачем они уничтожили своё прошлое, которое позволяло им чувствовать себя если не богами, то творцами точно?

Ненавидел же Яр совсем другое. То, что скрывали эти храмы и древние стены теперь, после утраты прежнего мира. А именно — людей, что ещё пытались цепляться за старое, давно потерянное. И то, как они это делали, уничтожая друг друга с одним желанием — выжить самим.

Юноша не раз был свидетелем того, как человека выгоняли за тяжёлые, обитые бронзой ворота без всяких средств защиты лишь за то, что он не угодил Воеводе или его сыну, либо за лишнюю конечность, шестой палец или цвет кожи, отличный от «нормального». Естественно, степень нормальности определялась Воеводой. И его совсем не волновало, что бедняге едва исполнилось десять, а за стенами опасный мир, в котором тот не продержится и часа. Полноценные люди боялись иных, порождённых этим новым миром, и поэтому старались поскорее от них избавиться. Более сотни младенцев в последнее время пошли на корм рыбам в реке Колокше именно по причине их необычности. Если ты «не такой», то мутант, а если мутант, то со временем станешь опасным. И «правосудие по-воеводски» вершилось без каких-либо исключений, независимо от возраста и характера уродства.

Яра же не выставили за ворота ещё в детстве лишь потому, что отец, пропавший два года назад, был уважаемым человеком, ратником, каких поискать. Он не страшился в одиночку отходить от Города на довольно приличные расстояния, что приносило Юрьеву почти всё необходимое. Он водил группы и в войсковые части за боеприпасами, и на радиозавод, пополняя запасы проводов и лампочек, и на ткацкую фабрику, склады которой всё ещё ломились от заклеенных в полиэтилен тканей и шерсти. А также несколько раз он предпринимал дальние походы — сначала в сторону Кольчугино, затем к Владимиру, в надежде найти выживших. Лишь из-за него и впоследствии — в память о нём, Яра не выгнали из общины.

Но была и обратная сторона медали. После исчезновения отца Яру не давали жить спокойно из-за одной странности, заметно выделявшей его среди других. Выступающие костяные наросты у него на голове походили на недоразвитые рожки. Было ли это мутацией из-за принесённой от больших городов незначительной доли радиации, либо влиянием распылённых когда-то ядовитых веществ — никто не знал и сказать не мог. Но эта особенность сильно испортила жизнь юноше, которому с малых лет пришлось испытать сначала издёвки сверстников, а позднее — отвращение и ничем не прикрытую неприязнь. Его просто терпели поблизости, мирились с его присутствием, пока рядом был авторитетный в общине отец… После же, когда его не стало, гонения и издёвки начались снова. Потому юноша и недолюбливал людей, которые унижали его просто за то, что он не такой, как все.

Тучи на востоке окрасились розовым, предвещая восход и конец дежурства. Осталось чуть-чуть, и их сменят, чтобы можно было малость поспать, а затем вновь браться за работу. Палычу — на конюшни, а Яру, поскольку он ещё не прошёл испытания, — на тренировки, которые проводились за стрелецким корпусом, где проживали Воевода с дружиной, а также находился лазарет. Хоть и не будучи стрельцом, но уже состоя в охране поселения, Яр имел право на место в корпусе, но, как ни странно, всё ещё продолжал жить там, где и родился — под землёй, в катакомбах под валом.

Юноша отошёл от бойницы и, подсев к костерку, спросил:

— Палыч, — слова нехотя, с трудом сложились в осмысленную фразу, — я бы давно ушёл отсюда, если бы не Варя. Только она мне этого не даёт сделать. Как же быть?

Некоторое время Выдрёнков не мог вымолвить ни слова, не моргая, глядел на юношу, затем так же медленно проговорил:

— Неужели всё так серьёзно?

— Да. В общем-то, да, — кивнул Яр, глядя прямо в глаза другу отца. — Мне кажется, что я ей тоже нравлюсь.

— Кажется, — покачал головой Палыч, — Этого и я тебе не могу точно сказать. Сам не знаю. Но вот идея с уходом мне нравится ещё меньше.

— А чем здесь лучше?

— Как это? — Выдрёнков с болью посмотрел в глаза Яру. Он прекрасно понимал, каково тому приходится в обстановке всеобщей неприязни, но предположить, что где-то лучше, тоже не мог. Ведь даже погибший отец-добытчик Яра — и то говорил, что нормального общества, хоть сколько-нибудь похожего на их поселение, не нашёл ни в Кольчугино, ни во Владимире, куда когда-то ходил с экспедицией, и тем более сомневался, что таковое осталось в Москве, куда удар был нанесён в первую очередь. — В этом месте люди, пища, защита. Здесь жизнь, наконец!

— Да какая это жизнь… — махнул Яр рукой, оборачиваясь на колокольный звон, отбивающий «зорьку», и доносящиеся следом с винтовой лестницы шаги. Явилась смена, и теперь можно было не продолжать ставший совсем неудобным разговор. Юноша подскочил и, едва нога одного из сменщиков переступила порог, метнулся мимо, не произнося ни слова.

— Да, блин, у тебя испытание через неделю! Пройди сначала, а потом… — этого крика Яр уже не слышал.

Он нёсся со всей возможной скоростью вниз по лестнице, через двор, мимо Михайло-Архангельского собора в катакомбы, служившие домом. На встречу с Варей, о которой говорил вчера Ванька. И был несказанно огорошен, когда около входа в жилище девушки заметил Митяя, сына Воеводы. Тот стоял, вальяжно облокотившись одной рукой о стену, к которой прислонилась улыбающаяся Варя. Они о чём-то тихо говорили, причём Митяй второй рукой обнимал девушку за талию.

— Ты! — других слов не было, только медленно вскипающая злость, которая всегда появлялась в нём при виде сына Воеводы.

— Я, — согласился Митяй, довольно осклабясь. — И что?

— Что ты тут делаешь?

— Тебя забыл спросить, выродок убогий! Я к Варе, а ты мимо иди, пока идётся. Твоя конура чуть дальше…

Договорить Митяй не успел, Яр, молча сжав кулаки, бросился на обидчика.

***

Морозно. Ветер сшибал с ног, пробирал до костей. Игоря удерживал только тонкий трос, привязанный к скобе, вбитой в камень. Вершина скалы, на которой он сейчас находился, освещалась солнцем, садившимся далеко на западе, в тайге, занесённой снегом. Название горы вертелось на языке, вызывало смутные образы, но наружу так и не вырвалось. Игорю почему-то очень надо было это название вспомнить. Что-то важное скрывалось за ним. Но сколько он ни напрягал свой мозг, ничего не получалось.

Что-то не так. Бездонное тёмно-синее небо не укрыто тучами. Оно разверзлось над землёй, словно про́пасть. Протяни руку — засосёт в себя, даст затеряться, раствориться, слиться с вечностью. Открывшийся простор подавлял, нет, даже пугал неготового к этому человека, привыкшего видеть последние годы лишь серые тучи и однообразную равнину, покрытую снегом и изрезанную лесами и мёртвой плотью разрушенных городов. Дышалось тяжело. Воздух на высоте в полтора километра был сильно разрежен. В дальнем конце плато размером с два футбольных поля виднелись старые постройки, несколько покорёженных временем вертолётов, и горы круго́м, разделяющиеся долинами.

Что он здесь забыл? Или, вернее, что должен был вспомнить? Потёмкин напряжённо всматривался в небо, в то место, где солнце почти исчезло за горизонтом, создавая эффект плавящегося где-то вдали снега, растворяющегося в лёгкой дымке и мареве… Ничего. Он ничего не мог вспомнить. Ещё некоторое время повертевшись и сопротивляясь рвущему одежду ветру, он в панике остановился. Было тихо. Настолько безмолвно, что, казалось, выключили звук. Ни скрипа снега, ни дуновения, ничего.

И только растворяющийся за горизонтом свет солнца ещё сохранял иллюзию реальности. Но уж слишком быстро таяли красные краски на темнеющем небе, где загорались звёзды. Ой ли? Звёзды ли?

Теперь Игорь не был в этом уверен. Это скорее блики света, отражённые от… Воды? Удивлению его не было предела. С исчезновением света всё изменилось. И сверху была вода. Тёмная, непроницаемая, отражающая. В какой-то миг мужчина понял, что видит своё лицо. Там, сверху, среди лёгкой ряби ночной воды, моря, океана. И протянул руку, чтобы дотронуться.

В тот же миг вода хлынула вниз, заполнив пространство вокруг. Обескураживая, дезориентируя, растворяя… Игорю понадобилось какое-то время, чтобы понять, что он всё ещё привязан к скале где-то в глубине океана, а кислород уже заканчивается. Вода сковывала движения, замораживала конечности, но лекарь так быстро, насколько мог, отстегнул карабин, соединяющий его с верёвкой и скалой, несколькими мощными взмахами запустил, как надеялся, своё тело к поверхности. Лёгкие уже разрывались от нестерпимой боли, воздуха явно не хватало, а открыть сейчас рот — означало неминуемую смерть.

Впереди снова забрезжил свет. Лёгкий, расплывающийся, словно завёрнутый в плёнку. Надо к нему как можно быстрей! Игорь вдруг совершенно не к месту вспомнил про фонарик. Но как он будет светить в воде? Его-то старенький, многократно перемотанный изолентой — уж точно нет. Но среди водоворота странных событий и явлений, чем чёрт не шутит? Игорь вытянул его из-за пояса, прикрепил к ремню лётных очков и включил.

Фонарик слабым лучом прорезал тёмную морскую воду. Нет, не воду. Тьму, клубившуюся вокруг и обволакивающую, словно некая плотная субстанция, в которой можно было перемещаться, а значит… Дышать? Лёгкие сдерживать уже было невозможно. Вздох рвался изнутри, заставляя грудь заходиться спазмами, и страх расползался по телу, не желая исчезать. Тьма же расслоилась в свете фонаря на тёмно-серые оттенки, откуда выныривали странные вещи. Как ни пытался Игорь вспомнить название, назначение этих предметов — не мог. Двухместная коляска, разорванная на части, толстый плед, почти расползшийся от времени, с рисунком из огромных роз, лёгкая ажурная шляпка, которую так любила Рита…

Вдруг всё снова изменилось. Из мглы выплыло тело. Отёкшее, раздувшееся, с заметными уже признаками разложения. Оно так и смотрело на Игоря выпученными стеклянными глазами, пока не скрылось из виду. Дальше — хуже. Мимо стали проноситься трупы, каждый следующий ещё отвратительнее прежнего. То кожа лоскутами свисала с прогнившей плоти, то отсутствовали некоторые конечности, то это была иссохшая мумия, а один раз… пронеслась тень. Нечто, состоящее из мелких, еле заметных частиц. Это был пепел. И фигура, спалённая давним ядерным пожаром, почти обняла Игоря, но он с неслышным криком рванул вверх, стараясь как можно быстрее достичь размытого света, тусклым круго́м будто лежавшего на матовой льдине…

Это снова вода, а руки упёрлись в скользкую поверхность холодного монолита. Именно из-за этого свет казался таким мутным, расплывчатым. Но он всё же оставался виден. Скорее всего, льдина не слишком толстая. Надо выбираться. Игорь достал нож. Тот самый, что остался торчать в спине Игната, только сейчас он почему-то оказался снова у него. Мужчина начал царапать, ковырять им лёд. Но это трудно, чертовски тяжко. Любое движение вверх отталкивало лекаря назад, в глубину. Ему вновь и вновь приходилось работать ногами и руками, чтобы держаться рядом с поверхностью. Силы были на исходе, когда нож всё же проткнул лёд, и Игорь в последнем усилии несколько раз ударил кулаком.

И снова ни звука, льдина раскололась, мелкие обломки немедля же разошлись в стороны, более крупные — вздыбились. Мужчина схватился за скользкий край, этого хватило, чтобы подтянуться вверх, и, помогая себе ногами, он всё же выбрался наружу, отползая как можно дальше от края тёмной пропасти…

Игорь в усталости лежал некоторое время, откашливаясь и стараясь не шевелиться, чтобы дать уставшим мышцам отдохнуть. И лишь некоторое время спустя осознал, что воздух наполнился звуками. Потёмкин замер, чтобы лучше распознать их. Рядом, буквально в нескольких метрах, кто-то чавкал. Причём делал это с нескрываемым удовольствием, смакуя, облизываясь. Игорь поднял голову.

Увиденное заставило вскочить на ноги и сжал нож. Везде темнота, и лишь маленький круг пространства чётко виден в направленном свете, будто кто-то повесил сверху прожектор. Две тошнотворные твари сидели в нескольких метрах от него и отрывали от трёх мёртвых тел кусочки подгнившей плоти. Одна с какой-то долей удивления рассматривала внутренности мертвецов, перебирая их в лапах.

— Эй! — крикнул Игорь, отчётливо понимая, что чудовища не разговаривают. — Что здесь происходит?

Это была скорее попытка обратить на себя внимание, нежели желание что-либо у них узнать. Твари развернулись, приподнимаясь на худых кривых лапах. Их вид вновь вызвал у лекаря отвращение. Тощие, голые, с белёсой кожей, обтягивающей рёбра и местами свисающей противными складками, они смотрели на него выжженными светом, белыми глазами и не переставали жевать, смачно чавкая. Их длинные пальцы заканчивались столь же длинными и острыми когтями. Видимо, они не ощущали угрозы от Игоря.

«Уходи, — пронеслось у Потёмкина в мозгу. — Они тебя не ждут. Уходи!»

— Кто не ждёт? — заволновался мужчина. Ему почему-то было важно это знать, правда, почему — он не мог вспомнить.

«Они, — одна белёсая тварь указала жестом на трупы. — Они тебя забыли и не ждут. Им теперь не до этого».

Игорь медленно пошёл вперёд, не обращая уже внимания на чудовищ. Ему было интересно только одно: кто они? Почему какие-то полуразложившиеся трупы должны быть ему интересны? Лишь это занимало его сейчас. Твари с пониманием расступились, пропуская Игоря.

Но когда он подошёл ближе и разглядел лица, то упал на колени, заходясь в беззвучном крике. Перед Потёмкиным лежали жена и двое его детей.

Мужчина воткнул в льдину нож. Ещё и ещё. Снова. И так до тех пор, пока бездна под ним и телами не разверзлась, забирая его и семью во тьму…

***

— Рита. Дети, — были первые его слова, когда он откинул войлочный плащ в сторону, просыпаясь. Холодный пот градом стекал со лба, а в глазах словно ещё бушевало безумие сна — всепоглощающая тьма и его семья, растворяющаяся в ней. Тут же всплыло в памяти и слетело с губ название той самой роковой горы — Ямантау…

Картинка до сих пор стояла перед глазами. Мужчина сжал голову руками, но образ, нарисованный уставшим сознанием, не уходил. Надо было как-то изгнать его, этот давно забытый призрак из прошлого, иначе недолго и свихнуться.

Тут Игорь вспомнил о клочке бумаги, найденном у чёрного монстра в рваных штанах. Это уже что-то. Мысль о смерти медленно стиралась из памяти. Надо срочно развернуть грязную, дырявую бумажку и решить головоломку, озадачившую Потёмкина с тех пор, как он узнал, что чудовища могут носить штаны.

Но вокруг было слишком темно. Маленькая кирпичная келья ничем не освещалась, разве что из общего коридора, откуда доносились живые звуки — разговоры, топот, звон посуды, падал лёгкий отсвет от далёкого фонаря или масляной лампы, обозначая дверной проём его темницы, ограждённый решёткой. Где ж тут взяться нормальному свету? Сырость и лёгкий запах чего-то прелого позволили предположить — помещение находится в подвале.

— Кошмар? — спросил голос снаружи. Не удивительно, что к лекарю приставили охрану. — Жена и дети?

— Да, — сухо буркнул Игорь. — Они.

— Что с ними случилось? — не унимался голос.

— Утонули, — так же коротко бросил врач, не понимая, зачем он это рассказывает первому встречному.

— Жаль, — сочувственно протянул голос, не сочувствуя, тем не менее, ни капли. — А Ямантау?

— Гора. — Потёмкин пожал плечами, не думая, что это движение кто-то заметит. Всё равно тьма поглотит все жесты. И от нее-то ничего не скроется.

— Хм, — голос оживился. — Ты только это… не подумай там чего лишнего… Что я в душу лезу или секреты выпытываю. Просто интересно чертовски, что за воротами происходит.

— Хреново там, за воротами. Весьма, — у лекаря не было желания продолжать болтовню, но каким-то шестым чувством ощущая необходимость в собеседнике, он говорил. — И тем более, ничего интересного. Можешь сказать, сколько я проспал?

— Несколько часов. Вон, утренний колокол только что «зорьку» отбивал.

— Теперь ясно, почему мне так хреново, и голова раскалывается, — опять пробубнил Потёмкин.

— Ну ты, надо сказать, шороху-то устроил… — меж тем, не унимался голос. — Оборотня завалил! Это ж надо!

— Скажем, не я, а ваш лучник…

— Всё равно здорово! — казалось, словесный поток говорившего ничем уже не остановить. — Как ты его красиво вывел на стрелка! Это ж надо!

— Погоди, — прервал охранника Игорь, не намереваясь дальше выслушивать восторженные возгласы. — У тебя свет есть?

— Чего? — тот явно не понял, что именно от него хотят.

— Свет, говорю, есть? Фонарик, спички, керосинка, может, пиропатрон…

— Ты это… — после недолгой паузы промолвил голос, — кончай выдумывать. Не дай бог, взорвёшь здесь чего-нибудь.

— Да ёлы-палы! — не удержался Игорь. — Мне просто посветить надо.

— А-а-а, — протянул охранник, — Так бы сразу и сказал. А то — пиропатрон, пиропатрон… На вот, от деда достался. Ручной. Только не дёргайся, а то нам приказано стрелять.

За решёткой появился силуэт мужчины, что-то просовывающего сквозь прутья. Игорь встал, ощущая в ногах слабость, и медленно подошёл к решётке. Протянул руку, взял предмет, просовываемый незнакомцем, и только хотел вернуться на место, как тот схватил его за запястье, удерживая. От удивления Потёмкин замер, пытаясь понять, что же хочет от него стражник.

— Слушай, — полушепотом быстро заговорил мужчина, — расскажи вот что… — Он на одно мгновение прервался, размышляя, спрашивать или нет, но потом любопытство пересилило. — Как у вас с девкой? Как она? Ничего? Вроде, милаха. Наверное, очень круто вот так вот, вдвоём…

— Ничего, — проговорил Игорь, отдёргивая руку и отступая к койке. «Неужто в этом краю все такие извращенцы?» — мелькнула мысль, вызывая отвращение и желание побыстрее убраться из данного места. Охранник, разочарованный немногословностью пленника, вернулся к себе.

«Вжик-вжик» — зажужжало механическое устройство, рождая, благодаря усилиям Игоря, свет. Слабый лучик разрезал тьму камеры, теперь показалось и лицо мужчины по ту сторону решётки. Грязные, взлохмаченные чёрные волосы, густые брови и острый прямой нос. Глаза блестели в свете фонарика, а тонкие, сжатые губы, покрытые трещинками, и широкий подбородок указывали на упрямого и волевого человека. Сеть морщин вокруг глаз и старый шрам, рассекающий нос и протянувшийся под ухом на шею, придавали ему необычный, слегка грозный вид.

Игорь, сощурившись от света, ударившего в глаза, развернул фонарь вниз, к грязному, смятому листку бумаги, бережно расправленному. Он медленно начал читать, с трудом разбирая отдельные буквы, так как почерк иногда плясал, словно писавший торопился, а в некоторых местах многострадальный кусочек бумажки вытерся до дыр, так что не всё было возможно разобрать.

«Что можно сказать о мире? Он умер? Погиб в Катастрофе, случившейся двадцать лет назад? Нет! Конечно, нет. Это исключено. Мир жив и будет жить, но уже не в привычном для нас виде.

Думаете, я свихнулся? Сомневаюсь. Я никогда не был прав настолько, насколько сейчас. И это уже стало аксиомой. Но не ваша вина́, что вы мне не верите. И вряд ли когда-нибудь поверите. То, что мы создали — незаметно взгляду и живёт не где-нибудь, а в наших с вами телах. О! Это сложно объяснить неподготовленному человеку. Просто знайте: ящик Пандоры открыт. И дни человечества могут стать последними, так как существо, или, скорее, организм, что мы выпустили на свободу, куда опаснее всех мутантов, вместе взятых… Стремясь выручить Старый мир, мы, тем не менее, дали толчок Новому…»

Тут Игорь попытался разобрать расплывшиеся буквы, но это ему не удалось. Пришлось читать дальше.

«Я, Барыкин Фёдор Андр… НИИ… ядер… иссл… Черноголовки закрыт… типа… Мы в числе одиннадцати человек предприняли попытку найти панацею от радиации для человечества РНК-ви… Для этого совершили поход в Моск… Что-то пошло не так. Люди менялись… Я чувствую, что тоже зара… Это очень страшно… Никто ниче… лать. Я ухожу. Как можно дальше. Может, кто-нибудь в дороге убьёт меня…»

Потом шёл совершенно неразборчивый кусок текста. Отчаявшись его расшифровать, Потёмкин стал читать дальше.

«Мало времени. Я должен умереть. Убить себя. Иначе эта тварь, что ворочается внутри и изменяющимися на глазах руками пишет это письмо… может когда-нибудь убить кого-то из нас… Из людей. Я не прошу помощи. Я не прошу лёгкой смерти. Я вообще ничего не прошу от уходящей жизни. Просто поведайте об этом людям. Расскажите о НИХ. Иначе будет поздно… Иначе останутся только ОНИ. И никого больше…»

Последние строки явно давались автору с огромным трудом, как будто человек, писавший их, забыл, как это делается. Буквы меняли размер, форму, прыгали и наезжали друг на друга. И только разобрав последний символ, Игорь повесил руки с фонариком. Тьма вновь распустила своё покрывало и окутала камеру и ошеломлённого мужчину. У него создалось даже такое ощущение, что мрак заполз и в душу, холодными, цепкими пальцами поскрёб спину.

Смутные воспоминания из студенческих времён начали всплывать в памяти. Словно уроки вирусологии могли когда-нибудь пригодиться… ДНК, РНК-вирусы, которые изменяют генетический код человека и становятся неотъемлемой его частью. Что же опять нагородили эти учёные, что могло получиться «такое»? Они «…предприняли попытку найти панацею от радиации для человечества РНК-ви… Для этого совершили поход в Моск… Что-то пошло не так. Люди менялись…» Чересчур недвусмысленная фраза. Слишком.

Они попытались заразить вирусом людей в надежде, что те смогут не бояться радиации, но всё, как в страшном кино, вышло из-под контроля? И получился этот странный гибрид, недочеловек, который… Скорее всего, может заражать других людей! И что эти болваны сделали? Правильно! Попёрлись в Москву, где предположительно уровень радиации самый высокий, чтобы опробовать свою новую разработку на людях, чтобы «помочь». Им мало было Катастрофы, произошедшей двадцать лет назад, так они ещё решили поэкспериментировать над остатками человечества…

Интересно, они вообще понимали, на что идут? Ведь теперь этот вирус, судя по всему, мутировавший от радиации, может выкосить остатки выживших подчистую. Мысли закружились бешеным роем в голове мужчины. Не то чтобы он очень любил людей или жалел их, но теперь, для доктора в прошлом, а нынче лекаря, эта ситуация стала уже личным вызовом.

«Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности, я торжественно клянусь: честно исполнять свой врачебный долг, посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека, быть всегда готовым…»

А теперь угроза касалась всего человечества. Игорь вытер пот со лба. Надо что-то делать, но что?

В коридоре послышались тяжёлые шаги, и через минуту к темнице подошли трое. Один, на вид главный, судя по тому, как уверенно держался, приказал охраннику открыть камеру, после чего вошёл.

— Уже встал? — недружелюбно буркнул он Потёмкину. — Меньше возни… Воевода приказал доставить тебя прямо сейчас.

Глава 4. Противостояние

— Джордж, у нас проблемы с электричеством, что ли? — через секунду бросил вошедший незнакомец. Тут же снаружи щёлкнул выключатель, и небольшую комнатушку с грязными стенами из кирпича озарил неяркий свет лампочки, свисающей с потолка на проводе. «Нужно будет, — подумал Потёмкин, — при случае напомнить Джорджу об этом, а то фонарик какой-то выдал, урод».

Трое вошедших выглядели как парни, которые «приняли» Игоря у крепостной стены, только без плексигласовых шлемов. А так — один в один. Тёплые армейские «берцы», новенькая чёрная униформа, разгрузка с наполненными чем-то карманами, у двоих «калаши», а у главного пистолет, похожий на «Стриж». Пострижены коротко, лица каменные, но у старшего, кроме того, знакомые черты, как будто этого человека Потёмкин когда-то давным-давно встречал, но Игорь виду не подал. Мало ли при каких обстоятельствах сталкивались раньше. Физиономия старшего была обезображена ожоговым шрамом, из-за чего уголки глаз и губ опустились, и сразу соотнести лицо с кем-то из прошлого было трудновато.

— Меня Гром, кстати, зовут, — пробасил старший, а потом добавил: — Пойдём через столовую. Есть, наверное, хочешь, а Воеводу пятнадцать минут разговора не устроят.

Игорь промолчал. Скорее всего, «разговор» означал некие инструкции, как вести себя в этом поселении. Так было везде. От Урала, откуда давным-давно ушёл Игорь и до Юрьев-польского. Подозрительность стала основой выживания. И не только она, ещё и замкнутость. И в этой игре, где одни спрашивали, другие отвечали, нужно соблюдать баланс, чтобы своей замкнутостью не спровоцировать скепсис собеседника.

Есть почему-то не хотелось, но не стоило отказываться от восполнения энергией уставшего тела, да и присмотреться к обстановке и внутреннему укладу не мешало бы. Ещё хотелось послать всех к чертям, броситься обратно на койку и просто валяться там столь долго, сколько выдержит, но Игорь лишь молча кивнул.

Гром вышел из камеры первым, следом лекарь, а два бойца замкнули процессию.

Трёхметровой ширины коридор с арочным сводом был частью явно древнего сооружения. Редкие лампочки, свисавшие с потолка, сла́бо освещали красную кирпичную кладку, местами обвалившуюся, но кое-как заделанную свежими цементными заплатами. Бо́льшая часть кирпича, особенно потолок, обросла зелёным мхом или покрылась старой паутиной, повисшей неоднородной массой тут и там. У жителей, населявших катакомбы, то ли не было времени, то ли желания привести в порядок помещения. Местами коридор загромождали ящики, мешки, сваленная сбоку солома, а один раз они прошли мимо кучи картофеля, огороженной грубо сколоченными досками. Видимо, места не хватало, так как в нишах и камерах, что ответвлялись от основного коридора влево и вправо через равные промежутки, обитали люди. И этого жизненного пространства было так мало, что в каморках четыре на четыре метра ютились по несколько семей, отделяясь друг от друга занавесками, так как даже самая простенькая стена из досок безжалостно отхватывала часть места. Люди выглядели бледными, худыми, измотанными. Оно и понятно: каждый день был, словно смертельный бой за выживание, за место под солнцем, совсем не греющим уже двадцать лет.

— Мам, я ещё поспать хочу, — доносился из одного закутка голос девочки, на что женщина вторила уставшим эхом:

— Будет выходной, обещаю: выспимся, — а когда он наступит, этот день, было неизвестно.

— Ну, мам! Я уже неделю вожусь с дурацкими кроликами!

— Потерпи, доча. Мужчины на днях организуют вылазку на фабрику, и я тебе какую-нибудь обновку сошью, — и действовало: не каждый месяц, видимо, удавалось получить что-нибудь новенькое.

— Отец! Ну что ты, в самом деле? — слышалось из другого закутка. — Совсем сдурел, старый?! До туалета дойти не можешь? Или забыл, где он находится? За что мне все это…

— Где? — теперь слева кричал женский разгневанный голос. — Где, я тебя спрашиваю, ты всю ночь был?!

— На дежурстве, зайка! — пытался оправдаться мужчина. — Мы с Егорычем сегодня над воротами дежурили…

— Ах ты, паразит! — послышались хлопки, предположительно, дама устраивала мужу взбучку. — Егорыч сказал, что ты отгул взял! Единственный отгул в месяце! И не был дома! Опять к Клавке шатался, упырь бессовестный! Я сейчас и к ней забегу, пока на свиную ферму свалить не успела.

— Да что ты, мать! Да при чём здесь Клавка! — что-то зазвенело, покатившись по полу… Игорю почему-то не было жалко мужика.

Навстречу им попалась женщина с кастрюлей, а следом в сторону выхода прошествовали несколько тепло одетых мужчин.

— Это катакомбы под монастырём? — поинтересовался Потёмкин у шедшего рядом Грома, понимая, что вряд ли узнает точно. Но тот, как ни в чём не бывало, заговорил:

— Нет. Кругом. Эти коридоры идут под прежним крепостным валом, что вокруг Юрьева. А до сноса стародавних стен он был в два раза больше.

— А это? — Игорь указал на пустующую нишу, которую они проходили. — Почему здесь никто не живёт? Судя по количеству народа в других, странно так разбрасываться свободными местами…

— А никто ими не раскидывается, — Гром даже не оглянулся. — Люди не хотят здесь жить, потому что три семьи погибли на этом месте лет шесть назад. Что произошло, до сих пор неясно. Только тела нашли наутро, высохшие за ночь как мумии.

— И они все не спали, когда это случилось, — добавил Игорь. Гром с интересом на него оглянулся.

— Да. Они не были в лежачем положении, если ты это имеешь в виду. На лицах ужас застыл, и все — женщины, мужчины, дети — смотрели в одну точку. На стену, напротив входа. Ты об этом что-то знаешь?

— Видел в нескольких поселениях. Чуваши говорят, это их «тени войны» забирают, причём выкашивают целые селения. Странно, что у вас этого не произошло.

— А знаешь, что об этом я думаю? — вдруг рассвирепел Гром. Он схватил за грудки Игоря и потащил в пустующую нишу. Тот от неожиданности и подавляющего числа охранников не сопротивлялся. Сопровождающие застыли на входе, напряжённо сжимая автоматы. Старший толкнул мужчину к стенке и, не отпуская руку, стал пальцем другой тыкать чуть ли не в лицо лекарю. Следы ожога на лице выглядели сейчас особенно жутко, изменённые гримасой и полутьмой — словно с Игорем разговаривала какая-то восковая маска, ожившая и полная ненависти. — Хрень всё это! Самая натуральная, дебильная хрень! Никто и ничто, кроме нас самих, людям не опасно. Радиация? Пф-ф, почти исчезла, фон нормализуется со временем, ну, разве что в очагах остался. Мутанты? Пф-ф, я почти уверен, что мы скоро сами охотиться на них будем, причём их же сородичи у нас в качестве гончих будут. Химия? Бактерии? Тоже — пф-ф! А почему? Всё потому, — Гром уже шептал, а не говорил. Видимо, первый порыв негодования пошёл на убыль, — что мы сами себе враги! Мы взорвали ядерные бомбы. Мы применили химическое и бактериологическое оружие, мы, и только мы климатическое оружие разрабатывали, чтобы враги наши сдохли, и всё для того, Потёмкин, чтобы… мы сами умерли!

— Гром, — попытался возразить Игорь, но тот сжал губы, показывая, что ещё не закончил. Затем продолжил:

— Я не знаю, что здесь тогда произошло. Сам не присутствовал, но точно уверен, что не тени какие-то уничтожили все три семьи. Это были люди. Я просто чую. Нет никого и ничего опаснее и изобретательнее человека. Видишь? — Гром указал на лицо. — Виноват не огонь, не БТР, в котором я находился, а люди, которых мы пытались защитить… Интересно, за что? — он вдруг успокоился. Отошёл, поправил форму, постоял, закрыв глаза, и кивнул Игорю, чтобы тот следовал за ним.

Дальше шли молча. В голове у каждого крутились свои мысли. Игорь узнал Грома, даже несмотря на ожог, он знал его ещё в той, довоенной, жизни, где они были врагами. И его терзала одна мысль: почему его не помнит сам Гром? Но выяснять это лучше постепенно, не вдаваясь в лишние детали, иначе, чем чёрт не шутит — вспомнит ведь о былой вражде, а это сейчас совсем не нужно ни Игорю, ни, тем более, Грому. Как же странно распорядилась судьба, что спустя тридцать лет они вдруг свиделись в этой глубокой заднице, и не просто встретились, а столкнулись лицом к лицу. Но почему бы и нет? Судьба — вообще странная штука. А после смерти жены и детей она стала особенно чудно́й. Надо бы поаккуратней с этим человеком — помнится, он и прежде был способен на неожиданные вспышки гнева. Психопат и крайне неуравновешенный, одним словом. В своё время реки их жизней встретились, перемешали воды и вновь разошлись, чтобы уже никогда не встречаться, ан нет. Атомная война пустила реки вспять, исказила русла, и вот, спустя тридцать лет пути вновь пересеклись. «Неужели, — думал Игорь, — так в жизни бывает? Порой конец света творит невозможное. Подчас его последствия настолько непредсказуемы, что и помыслить трудно».

А Гром размышлял о другом: о долгом путешествии Потёмкина, который побывал в Чувашии, да и где ещё его носило, один бог знает. А теперь Игорь неведомыми тропами и по воле случая попал сюда. В Юрьев. Что сподвигло его на это?

На пути, кроме людских жилищ, им встретились и ниши с животными. Игорь различил в полутьме свиней, кроликов и коз, обитающих в клетках. Воздух наполнился их запахом — как бы каморки ни чистили, но до конца избавиться от него было невозможно.

— А нехилый у вас тут зверинец, — заметил Потёмкин.

— У нас ещё кони в верхних постройках имеются, — ответил Гром. — Жаль только, что некоторые с отклонениями, но… Лошадь есть лошадь. Без тягловой силы сейчас никак. Мало ли что приволочь надо? Да и солярку жалко. На исходе уже.

— Это да, — согласился Игорь.

Коридор сделал крутой поворот и упёрся в деревянную стену с дверью, возле которой стоял охранник и пропускал внутрь по одному из вытянувшейся вдоль стенки очереди. На двери висела табличка: «Общественная столовая. Вход и приём пищи строго по регламенту. Опоздавшим сухпай не выдаётся». И дальше следовало длинное расписание.

Группа во главе с Громом прошествовала мимо живой гудящей змеи, люди были недовольны явным нарушением правил, возмущались, что-то бубнили, но явно проявлять неприязнь к охране Воеводы не решались. Охранник беспрекословно открыл дверь, пропуская четверых мужчин. Сзади зароптали, на что тот довольно громко бросил:

— Ничего, потерпите.

Общая столовая представляла собой всё тот же перегороженный коридор с четырьмя нишами-комнатами по обеим сторонам. Столь же скудное, как и везде, освещение, столики, вплотную стоя́щие друг к другу, много людей, одновременно скребущих ложками по мискам, и восхитительный запах, наполняющий всё помещение. Игорю сразу же захотелось есть. При воспоминании о том, каких животных он повстречал в коридоре, рот наполнился слюной. Это вам не разные мелкие твари, наводняющие убогий мир за стенами, а кролики, свиньи, козы. Конечно, и они не избежали мутаций, но не перестали быть вкусной пищей, как до Катастрофы.

В одной из ниш расположилась раздача, куда люди подходили, брали поднос и отходили к освободившемуся месту с едой. Ниша напротив была свободна. Туда-то Гром и направился. Игорь шёл следом, стараясь не задеть кого-нибудь. Протискиваться не пришлось, так как Грома здесь все знали и при его приближении старались отодвинуть стулья подальше от прохода.

В нише оказались сразу три пустых столика. Очевидно, предназначались они для важных людей, таких как Гром. Эти места никто не занимал, чтобы ненароком не помешать. Тут же подбежала девушка с подносом в руках, чем вызвала очередной недовольный ропот, но высказаться вслух никто не решился. Главу охраны Воеводы здесь боялись. Девушка, опустив глаза, расставила плошки с дымящейся похлёбкой и убежала, задёрнув занавеску, отгораживающую нишу от остальной столовой. Двое бойцов заняли ближайший к выходу столик, а Гром жестом пригласил Игоря за свой.

Крольчатина с картофелем. Божественно! Игорь с удовольствием опустошил плошку. Затем, поблагодарив, обратился к Грому:

— Откуда берёте электричество?

— Хм, — тот дожевал порцию, проглотил и развёл руками. — Гидроэлектростанция, конечно. Упрощённо — водяное колесо, генератор, провода. Чтобы осветить периметр и помещения, вполне хватает.

— А лампочки?

— Приборостроительный завод за рекой. Там на складах этого добра навалом. Людей за периметром не существует в принципе. Так что железные ворота склада и амбарный замок вполне справляются с ролью охраны.

— А где оружие берёте? Что-то оно у вас слишком новенькое.

— Старые запасы. Иначе не использовали бы луки со стрелами. Примерно за два дня до всего этого безобразия, — Гром указал рукой, как бы охватив жестом не только комнату, но и мир за стеной, — командованию нашей части в Подмосковье был отдан приказ из центра перебазироваться подальше от места возможного удара противника по стратегическим целям, причём с грузом, со всем вооружением. Когда всё началось, мы успели добраться до Юрьев-Польского. Тогда-то всё и произошло… — Гром указал на своё обезображенное лицо. — Вокруг — война. Крупные населённые пункты слизали ядерные взрывы, сверху — воздушный бой, самолёты падали на гражданское население. И на хвост моей колонны вот такой самолёт рухнул. Связи с центром нет. Пробовал выполнить приказ о доставке арсенала в Ярославль, но население взбесилось поголовно. Бойня, мародёрство, город в огне. Это был ад, Потёмкин. Прямо в центре города, прямо за стенами этого монастыря, колонна наша была атакована, стреляли из РПГ. Где взяли — не знаю. Мой бронетранспортёр накрыло первым. Парни Воеводы вмешались, как потом рассказали… Отбили колонну. Не целиком, конечно, но арсенал и два «Тигра» удалось сохранить под нашим контролем. С этим вооружением мы потом и отстояли территорию. Вот только отпечаток-то остался… Меня контузило тогда сильно, память раскидало по закоулочкам мозга. Первое время не помнил больше, чем ничего. Только потом лоскутами она возвращалась. Я и теперь не уверен, что всё помню. Вот и твоя рожа вроде знакома, но тут, — он постучал по лбу, — тут пока никаких ассоциаций.

— Да уж, те первые дни были… как бы это выразиться… неоднозначными. Много зла вскрылось в людях, будто лопнул гнойник, назревавший столетиями, — протянул Игорь, сменив скользкую тему. — Такое ощущение, что ничего святого в людях не осталось.

— Я больше скажу, — тихо добавил Гром, — и даже людей в них не осталось…

Посидели, помолчали, думая каждый о своём, словно заново погрузившись в те ужасные дни, не обошедшие никого страхом и потерями. Потом Гром слегка наклонился в сторону Игоря и прошептал:

— Я, собственно, зачем тебя сюда-то сначала привёл? — колкий взгляд упёрся прямо в Потёмкина, словно пытаясь просверлиться в глубь души, понять, кто такой Игорь и как обрести над ним контроль. — Предупредить! О том, что я за Воеводу голову оторву любому, кто посмеет встать на его пути. Любое его желание для меня закон, а значит, и закон для остальных. И кто эти законы не исполняет, тот враг. Мой личный. Ясно?

Когда Игорь не ответил, Гром повторил, и в его голосе послышались железные нотки:

— Это ясно?.. — несколько секунд двое пятидесятилетних мужчин глядели в глаза друг другу, но эту игру бесцеремонно прервали. Отдёрнув занавеску, в комнату влетел охранник, который дежурил у дверей в столовую. Он явно был взволнован.

— Олег… Васильевич… — он говорил быстро, с паузами, как будто подбирал слова. — Там… Драка…

— Кто?! — лицо Грома сразу изменилось. Неровные складки лица с ожогом обозначились резче, глаза сузились.

— Митяй… И… И этот… Урод рогатый.

— Потёмкин, не отставай, — глава охраны вскочил и бросился к выходу из столовой, бойцы тоже оставили недоеденное и рванули за старшим.

***

Митяй предвидел бросок Яра. Он хладнокровно шагнул в сторону, схватил противника за одежду и слегка подтолкнул. Ярослав, глаза и мысли которого застилал безудержный гнев, неожиданно по инерции пролетел мимо, потерял равновесие и ударился о старую кладку стены. Неуклюже завалился на пол. Бешенство растворило боль, ненависть и обида клокотали внутри, гадким червячком буравя мозг. Как она могла играть с его чувствами? А он… ехидный ублюдочный папин сынок… разве ему девок мало? Все сразу понадобились? Не может пройти мимо ни одной? Не хочет дать шанс Ярославу пусть на маленькое, но собственное счастье? Или это заговор? Специально поставленная сценка с участием всего двух актёров, лично для него? Для мутанта, отверженного всеми, недочеловека, которого никто в этом чёртовом городе не принимал за своего?

— Ты думал, мы тебя не ждём? — язвительно заметил Митяй, издав едкий смешок. — Всё утро тебя ждали. Готовились. Правда, Варь?

Обида заполнила, казалось, всё тело, ещё чуть-чуть — и выплеснулась бы из него рвотой, но Яр проглотил едкий желудочный спазм, упрямо сжал кулаки, вдавил их в пол, поднимаясь. Шапка чуть съехала набок, на щеке алела ссадина. В слабом свете коридора лицо исказилось, стало выглядеть совсем другим. Быстрый взор на Варю — и она съёжилась, отступила к стене, в тень, виновато опустила голову.

— Тебе не место здесь, — ухмыляясь, говорил Митяй. Яр перевёл взгляд на соперника — тяжёлый, из-под бровей, переполненный ненавистью. Она лилась из глаз, если б только взглядом можно было убить… Сынок Воеводы давно убрался бы в мир иной. Но и для Яра это был бы конец. Всё-таки сильный противник. Оттого Ярослав медлил. Первый, спонтанный, на эмоциях бросок был лишь инстинктивной реакцией. А сейчас надо остыть, показать ублюдку, что тоже обучался на стрельца и знает толк в рукопашном бою. Не стоит слепо поддаваться чувствам. Они сейчас — лишнее. — И ты знаешь это, тварь. И место это не для тебя, и она… Любовь может быть только у настоящих людей, а не у козлов. У тварей любовь бывает только с тварями. Так что поищи себе тёлку за стенами. Там много всяких зверушек бегает…

— Ты, что ли, человек? — сказал Яр, внезапно успокоившись. Выдавил и улыбку, но получилось так себе. Криво. Зато перестал ухмыляться Митяй.

— Я человек. У меня нет этих… как у тебя… лишних деталей!

— Как нет и следов разума, — кивнул Яр, продолжая улыбаться и подначивать врага. — Папаша думает за тебя, он же и живёт за тебя, он и девок твоих трахать за тебя будет… — Пофиг! Сейчас всё пофиг! Главное — побольнее уколоть противника, а за слова можно и расплатиться, но после, когда обидчик будет наказан. — Ты без папашки и шагу ступить не можешь, и в туалет небось даже. Личная охрана тебя туда водит, попку подтирает, внутрь толчка заглядывает, цвета сверяет — не болен ли Митенька, правильно ли кушает? Не поселилась ли, не залезла ли внутрь какая зараза… Так и с тёлками будет! Тоже вовнутрь заглядывать станут, проверять, а можно ли сыночку свою пипетку туда засунуть…

Договорить Яр не успел. Пунцовый, как рак, Митяй бросился вперёд.

— Пасть заткни! Мутант херов!

Яр поднырнул под его руку и снизу саданул врага по челюсти. Сын Воеводы будто споткнулся, клацнул зубами и приземлился на спину. Долгую минуту не мог подняться: в глазах расплывалось, а прикушенный язык закровил, разливая во рту терпкую слегка солёную кровь. Пока Митяй вставал, Яр разминался, искоса поглядывая на собирающийся вокруг народ. Полусонные, только что вставшие люди, предвидя необычное в столь ранний час развлечение, застывали с раскрытыми ртами, кто с чем: с тазиком, с дымящейся плошкой, с малым дитём на руках… Народ любил зрелища, кто бы эти представления ни устраивал. Варя вжалась в стену и медленно, бочком, исчезла в толпе. Ну и гадина! Прав был Николай: нечего Яру здесь ловить.

Митяй успел подняться, вытирая от кровавой слюны губы. Теперь и он понял, что запросто не справится с Ярославом. Учились драться вместе, и силы примерно равны. Только рост и длинные руки могли сейчас помочь сыну Воеводы. Он медленно пошёл вдоль ряда собравшихся вокруг людей, примериваясь к нападению. Движения врага были лёгкими, шаги — выверенными, и бой предстоял непростой. Но надо постараться: унизить, привлечь на свою сторону народ, ведь не только он недолюбливал Яра. Многим в Юрьеве тот не нравился. Ой, многим.

Сын Воеводы сделал ложный выпад, но и Яр не спешил подставляться, отступив в сторону. Народ, недовольный заминкой, начал роптать: чего, мол, телитесь, деритесь уже, нам ещё на работу пёхать! Потом отдельные возгласы стали ещё больше нагнетать обстановку, давить на обоих.

— Хороший мутант — мёртвый мутант! — крикнул кто-то в толпе, после чего она вскипела оскорбительными репликами.

— Придуши этого гада!

— Выдери ему третий глаз!

— Вали козла!

— Молодец! Так его!

— Да! За меня его тоже пни, куда надо…

— Пусть знает место своё, уродец!

Оттягивать драку больше невозможно. Скоро весть об этом дойдёт до Воеводы или Грома, и у Митяя не будет шанса прилюдно унизить Яроса. Парень прыгнул вперёд, нанося удар, но врага на месте не оказалось. Противник, вдруг оказавшийся сбоку, уже метил в голову соперника, но Панов-младший пригнулся, развернулся и достал длинными руками ненавистного мутанта. Ярослав почувствовал, как натягивается одежда, сдавливает горло, как его опрокидывает на спину, а следом летит тяжёлый ботинок Митяя. Удар — бок вспыхивает от нестерпимой боли. По почкам бьёт, сука! Яр перекатился на живот и, оттолкнувшись руками, невероятным усилием всё же поднялся на ноги, схватился за бок. Удар, нацеленный в голову, просвистел мимо. Пока Панов разворачивался, Ярослав вре́зал противнику в ухо, башка того дёрнулась, сынок Воеводы пошатнулся и всё-таки устоял. Яр попытался вновь пробить его защиту, но длинные руки вцепились в одежду, ткань затрещала, выдержав рывок — и парень вновь оказался на земле, а сверху его придавил своим весом Панов. Посыпались удары. Один за другим. Митяй метил по лицу, но в цель попадал лишь изредка, Яр загораживался руками и извивался всем телом, стараясь сбросить с себя противника, но тот крепко оплёл парня ногами и не желал слезать. Ярослав схватил горсть кирпичной крошки с пола и, пропустив два мощных удара, бросил в глаза противнику, да ещё и растёр по его лицу ладонью.

Митяй схватился за глаза, а Яр успешным ударом в челюсть сбросил наконец с себя соперника. Движения давались с трудом, челюсть трещала, голову пронзала боль, а в глазах двоилось, но надо было встать, пока Панов выковыривает из глаз попавшую грязь. Толпа вокруг уже радостно ревела, возбуждённая зрелищем. В какой-то момент взгляд выхватил из этого пёстрого ряда лицо предательницы. Варя… всё вокруг! ВСЕ ОНИ — ВРАГИ!

Мышцы от злости налились силой. Яр, превозмогая боль, вскочил, прыгнул на Митяя, желая одного: втоптать врага в пол, растереть в порошок и перемешать с валяющимся там мусором. Юноши покатились по полу, Панов пытался очистить глаза, Яр же лупил сквозь боль в кулаках по любому незащищённому месту. Сын Воеводы отмахивался вслепую, угодив пару раз по лицу Яра, но юноша уже ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Перед ним была одна цель — ненавистная морда Панова. Он бил и бил, не обращая внимания на пропущенные удары. И не заметил, как Митяй вытащил нож…

— А ну, хватит! — жёсткий тычок в бок сшиб Яроса с Митяя. Казалось, этим ударом вышибли не только воздух из груди, но и само желание биться. Какой в этом смысл, если нет друзей вокруг? Одни только враги. Сейчас главное — свернуться калачиком и умереть… Но юношу с силой потянули вверх. Придётся вставать. Не хочется, но придётся.

Народ вокруг разошёлся так же быстро, как и собрался. Даже Варя не осталась, чтобы подать руку помощи или защитить…

Митяя поднял и сдерживал один из сопровождающих Грома. Лицо врага в крови, кулаки разбиты, полный ненависти взор, в руке нож… Ну и вид! Впрочем, Яр сомневался, что он сейчас выглядел лучше, чем противник. Но нож… Это уже слишком. Хотя… Почему-то Яр не был удивлён, что Митяй на такое способен. Папенькин сынок. Пользующийся отцовским авторитетом недоносок, который всегда брал то, что хотел, любыми способами.

В поле зрения вклинилось лицо Грома — Воеводиной шавки. Пса, который был всегда на страже интересов правителя. Значит, всё плохо — и камеры не избежать! Но в этот раз почему-то мужчина не стал отправлять Яра в карцер. Он громко заговорил, но звук только через несколько мгновений пробился в сознание юноши.

— …уроды! Ишь, чего удумали! Я вам завтра устрою веселье! Побегаете у меня в ОЗК через полосы препятствий, любая дурь из голов вмиг вылетит! Ведите их в лазарет, — обратился он к сопровождающим охранникам, которые удерживали юношей. — Я с ними позже поговорю. Пойдём, Потёмкин, это у нас единичный случай. Не каждое утро с такого веселья начинается…

Яр бросил быстрый взгляд на Игоря, прошедшего мимо. Да ведь это тот самый человек, появившийся ночью и выдержавший неравный бой с оборотнем! Неясное чувство возникло в глубине души юноши. Этот человек обретался за пределами Юрьева! Где-то скитался всё это время, выживал: значит, можно за стеной жить! Если смог он, то и Яр, может быть, сможет… Сзади его грубо толкнули, что подразумевало: двигай вперёд, и юноша, угрюмо уставившись в пол, проследовал в сторону лазарета.

***

Через громко скрипнувшую ржавую дверь они вышли во внутренний двор поселения. Повеяло воздухом посвежее, не провонявшим людским потом и запахом навоза. Игорь огляделся. То, что ночью освещали лишь слабые огоньки тусклых фонарей, сейчас предстало глазам лекаря. Впереди возвышались два основных строения. Церковь с пятью куполами и стройная часовня, покрытая причудливыми барельефами. Чуть подальше стояло двухэтажное здание, в которое, как он понял, им и предстояло попасть. Справа прямо над стеной возвышались ещё пять куполов. Под ними располагались кованые ворота. Всё остальное пространство занимали деревянные постройки. Слева слышалось ржание — очевидно, там были конюшни. А справа, рядом с воротами, сквозь довольно широкие щели меж досок можно было различить темнеющие силуэты автомобилей. Игорь оглянулся. Рядом со входом в катакомбы возвышалось строение, из трубы на крыше которого валил чёрный дым, а сквозь щели светило красным. Видимо — кузня, где и изготавливаются стрелы…

Они прошествовали между церковью и часовней в двухэтажное здание, на втором этаже которого и остановились перед чёрной дверью. Рядом стояли два охранника, с которыми Гром обменялся парой фраз, после чего они с Игорем вошли.

А Воевода неплохо устроился! Комната примерно шесть на шесть метров была устлана шикарным ковром, потускневший ворс которого не мог скрыть великолепного рисунка. Справа — широкий кожаный диван и шкаф с книгами, слева — круглый стол с поблескивающей лакированной поверхностью, два окна, задрапированных цветастой тканью, и несколько картин на стене с пейзажами давно минувших лет, а посреди — небольшой столик и два кожаных кресла, в одном из которых развалился маленький пухлый мужчина в свитере с высоким воротом и в очках. На столике стояла литровая бутылка причудливой формы, наполненная коричневого цвета жидкостью. Хозяин указал рукой на кресла и, когда Гром с Игорем уселись, произнёс:

— А ведь и в смутное время можно жить довольно неплохо, — Потёмкин не нашёлся, как это прокомментировать, лишь неопределённо мотнул головой. Воевода поднялся, разлил по стаканам коричневую жидкость и протянул их Грому с Игорем. — Есть несколько светлых моментов во власти… — после чего представился: — Панов Юрий Сергеевич. Глава этого замечательного поселения. Просто — Воевода. Итак, кто ты, странник, зачем и откуда к нам прибыл. И куда направляешься?

Потёмкин не торопился. Он поднял бокал, присмотрелся к янтарной жидкости внутри, понюхал. Коньяк. Определённо. Давненько же он не ощущал этого вкуса. Так давно, что успел позабыть. Напиток целеустремлённых людей, которые остановились на мгновение, чтобы поразмыслить над тем, куда двигаются… А куда же идёт он? А главное — зачем? Ведь всё потеряло смысл именно тогда — на мосту в Нижнем Новгороде… А после этого Игорь просто шёл, можно сказать, брёл по опустевшей земле, лишь по инерции продолжая путь, начатый всей семьёй двадцать лет назад.

— Игорь, — сказал лекарь, пригубив слегка коньяк. Взгляд устремился куда-то вдаль, мужчина медленно проговаривал слова, пытаясь самому себе напомнить очевидные вещи. — Потёмкин. Шёл в Москву, как и было запланировано, пока вот… не оказался здесь. С вами.

— А девушка? — Воевода уже уселся в своё кресло и сверлил глазами Потёмкина.

— Ольга — жертва инцеста, вырвал из грязных лап отца-извращенца в деревеньке неподалёку. Она была на грани смерти. Очень и очень больна.

— А ты откуда об этом знаешь?

— Медик по специальности, — Игорь вновь пригубил коньяк, чувствуя, как разливается внутри тепло, потом добавил: — Военный медик. Если мне позволят, я вылечу её за неделю.

— Каким образом? — глава Юрьева явно удивился. — Медикаменты давно просрочены, новых достать негде, а у неё болезнь сильно запущена.

— В травах разбираюсь, — пожал плечами Потёмкин, — могу лекарство на их основе приготовить. А ей помощь сейчас не помешает, да и зря я её спасал, что ли?

Воевода обменялся с Громом красноречивыми взглядами, после чего снова обратился к Игорю:

— Редкие люди в наше время блуждают в одиночку по окрестностям… А те, кто способен изготавливать лекарства, вообще незаменимы. Так вот, — Воевода выдержал длинную паузу, после чего продолжил. — Так вот, хочу предложить тебе должность врача Юрьева, а то наш не справляется. Условия лучше, чем у остальных. Отдельная комната в этом здании, питание, что называется, «прямо в номер», ну, и… любая девушка, на которую укажешь пальцем. — Игорь вздёрнул правую бровь, что Воевода расценил, как одобрение. — Сам понимаешь: чем выше нужда в человеке, тем больше «бонусов» ему может предложить город.

— Или ты, — заметил Потёмкин, на что Панов лишь кивнул.

— Какая разница, как это называть. Город и я — одно и то же.

— Нет, — уверенно возразил Игорь.

— Что — нет?

— Не могу разделить с вами все эти удовольствия. Мне в Москву надо. Причём, чем скорее, тем лучше. — Потёмкин отпил ещё немного коньяка и поставил стакан на стол.

— Почему? — Воевода был явно недоволен. Игорь достал листок бумаги, что нашёл в лоскутах одежды монстра, убитого ночью, и протянул главе города. Панов быстро пробежался глазами по написанному и, не дочитав, кинул листок на столик.

— Ты его убил, — быстро бросил он, сверля глазами Игоря.

— Мы его вместе с вашими бойцами прикончили, — уточнил на всякий случай тот.

— Какая разница, — парировал Воевода. — Главное, что чудовище мертво и лежит в лазарете, тихое и бездыханное, никому не способное причинить вред.

— А остальные? Те, что понесли эту заразу в Москву?..

— Да мне глубоко плевать на Москву! — взорвался маленький мужчина. Глазки сузились, а на щеках заиграли желваки. — Что с ними всеми будет — не моя забота. Мне не интересен какой-то гипотетический вирус, гуляющий где-то там… За пределами моей власти. У меня тут свои люди погибают от болезней, и некому, и нечем им помочь.

— Только этот гипотетический вирус когда-нибудь, — Игорь наклонился вперёд, возражая, — доберётся и сюда! И никто не сможет спастись! Мне наплевать на людей, но не на человечество!

— А к тому времени болезни всех нас выкосят, если ты не поможешь! И не будет здесь живых людей, вообще никого не будет. Так ты согласен на работу?

— Нет! — упрямо гнул свою линию Игорь. — Мне надо в Москву.

— Отлично! — Воевода встал. Выражение его пухлого лица было более чем холодным. — Гром, отведи его обратно в камеру. Пусть посидит немного. Думаю, через пару месяцев он примет наше предложение с радостью…

Потёмкин поднялся следом. Он несколько мгновений сверлил ненавидящим взглядом Панова, потом проговорил спокойным голосом:

— Ваше право. Но могу я попросить об одной услуге?

— Ты не в том положении, — заметил глава города.

— И всё же… Думаю, вам незапланированный мертвяк через пару дней не нужен?

— Нет… — глава напрягся. — Так чего ты хочешь?

— Позвольте мне лечить Ольгу, девушку, что я ночью принёс. Она скоро придёт в себя, разрешите приводить её ко мне на процедуры и отдайте мой рюкзак.

Воевода несколько долгих мгновений размышлял, пристально вглядываясь в глаза Потёмкина, ворочал желваками, но, наконец, коротко кивнул Грому.

— Хорошо, а сейчас в камеру, — очевидно, надежда завербовать Игоря всё же теплилась в его душе, иначе бы не позволил.

Спускаясь на первый этаж, Потёмкин напряжённо размышлял, как быть в такой ситуации. Ведь глава города его не выпустит — к гадалке не ходи. Это упрямый, своевольный, к тому же облечённый безграничной властью над городом человек. Такие не любят, когда что-то идёт не по их плану. Но судя по всему, выбора пока у лекаря не было. Ольга полностью выздоровеет не раньше чем через неделю. А какой смысл в том, чтобы забрать её из того дома и теперь бросить на произвол судьбы здесь? Игорь так не умел. Если взялся за что-то, то доведи дело до конца. Кроме того, будет возможность придумать выход и из ситуации с Воеводой. В любом случае о том, чтобы остаться, не могло быть и речи. Но выход не всегда обнаруживается прямо перед глазами, порой нужно преодолеть несколько поворотов…

Из комнаты с надписью «Лазарет» на первом этаже донеслись звуки борьбы, крики и грохот чего-то тяжёлого, упавшего на пол. Гром забеспокоился. В конце коридора показался один из конвоиров, назначенных отвести юнцов в лазарет.

— Ты их оставил наедине? — рявкнул Гром.

— Так получилось, — охранник замялся, чувствуя свою вину.

— Веди Потёмкина в камеру, я с тобой потом поговорю как следует, — прошипел глава охраны и бросился в лазарет, где не утихали звуки драки.

— Ну?! — охранник махнул головой в сторону выхода. — Ты его слышал. Пошли.

***

— Всё! Отвали! — у двери в лазарет Митяй кое-как вырвал руку из крепкого захвата охранника и недовольно исподлобья глянул на него. — Хватит! Пришли уже!

— Врача ещё нет на месте, — заметил боец.

— Отлично! — бросил сынок Воеводы с вызовом. — Здесь подождём. А вы свободны!

— Но… — хотел было возразить охранник, но Митяй перебил его.

— Свободны, говорю! Без вас справлюсь. Или я не Панов?

Конвоиры нехотя удалились. Митяй посмотрел на Яра и ухмыльнулся. Опухшее, в кровоподтёках, его лицо представляло собой ужасное зрелище. Ярос тоже чувствовал себя не лучше. Кулаки саднили, впрочем, как и лицо. Правая щека и нижняя губа надулись и болели. Кровь стекала по пальцам и капала на пол.

— Ну, ты и чучело! — Митяй через силу рассмеялся. Любое движение лица отзывалось болью.

— На себя посмотри, — парировал Яр, пытаясь, в свою очередь, сдержать смех. Несколько минут они тупо ржали, корчась от боли, отчего становилось ещё смешней, и никакой возможности остановиться не было. Но в какой-то момент Митяй вдруг резко прекратил заходиться смехом и с любопытством глянул на дверь лазарета.

— Слушай… — заговорил он тихо. — Так, у нас тут чудовище, которое бегало по окрестностям два года и людей пугало! Надо глянуть!

— Стой! — но удержать Митяя было невозможно. Он уже открыл дверь и шагнул внутрь. Оставалось только последовать за ним, надеясь, что у сынка Воеводы хватит ума ничего не трогать в лазарете.

Помещение было маленьким и светлым. Два окна, в отличие от остальных в здании, заколочены не были, что объяснялось достаточно просто — врачу необходим свет для работы. Справа у стены стоял широкий шкаф со стеклянными дверками, рядом — стол с бумагами, а слева — две койки и второй стол, побольше, на котором под чёрным клеёнчатым покрывалом покоилось тело. На кровати же, что у окна, спала девушка, принесённая ночью незнакомцем.

— Давай глянем! — никакими силами Митяя было не удержать. Он быстро подошёл к столу и стал тихонько приподнимать прорезиненное покрывало.

— Что ты делаешь? — зашипел Яр.

— Утухни, уродец, — отмахнулся сынок Воеводы. — Мне можно.

Ярос медленно подошёл к столу, разглядывая странное существо. Древки стрел юноши, хоть и обломанные, ещё торчали из тела. А из пулевых отверстий сочилась тёмная жидкость. Веки были открыты, а мутные глаза с почти чёрной радужкой уткнулись в потолок. Яр поёжился. Тело твари вызывало отвращение.

— Смотри, что наделал. Такую красоту угробил! — Митяй явно издевался. — Твоих рук дело, чертёнок…

— Зато хоть что-то полезное сотворил, в отличие от некоторых, — съязвил Ярос в ответ.

— Да какая разница, что ты совершил? — Митяй противно захихикал. — Никакие «дела» не заставят народ любить тебя. И твою чёртову рожу, мутант поганый!

Яросу нечего было ответить на это. Ведь даже Варька — и та, похоже, отвернулась от него, окончательно выбрав сынка Воеводы. Он же слишком другой, непохожий… Одним словом — чужой.

— Та-а-ак, — протянул Митяй, отворачиваясь. Ему уже надоело рассматривать тело мёртвого монстра, и он обратил свой взор в сторону кровати с девушкой. — А кто это у нас тут? Да ещё и такая красивая и беззащитная…

— Отойди, — настойчиво проговорил Яр, когда сынок Воеводы склонился над девицей.

— Ой, да отвали, наконец! — отмахнулся Митяй и начал медленно стягивать с девушки одеяло. — Сейчас посмотрим, везде ли ты такая же привлекательная…

— А ну, хватит! — Яр быстро подскочил к сынку Воеводы и схватил его за плечо, разворачивая к себе.

— Да задрал уже!

Митяй хлёстко ударил Яра по лицу. Тот ответил. Несколько секунд они махали руками, не уступая друг другу. А потом Митяй бросился на Яра всем телом, рыча от злости. Сцепившись, они сшибли стол с тварью и, перелетев через него, продолжили мутузить друг друга уже на мёртвом существе, скользя в его чёрной крови. В какой-то момент Митяй оттолкнул Яроса согнутыми ногами, и тот, перелетев через стол обратно, больно ударился головой о кровать девушки. Она вздрогнула и открыла испуганные глаза. Их взгляды встретились, но Митяй уже подскочил сзади и, накинув на шею простыню, оттащил Яроса от кровати. Юноша пытался ухватиться за ткань удавки, просунуть под неё руки, но сил уже не доставало, и сознание медленно поплыло, окутываемое тьмой…

— А ну, прекратить! — последнее, что сквозь туман он услышал, прежде чем вырубиться окончательно.

Когда Ярос пришёл в себя, перед ним, слегка расплываясь, маячило лицо врача Вениамина Игоревича Разина. Доктор удерживал юношу за плечо, чтобы тот ненароком не вскочил, и щёлкал перед его лицом пальцами.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил он.

Звук голоса пробился через буханье крови в ушах и заставил несколько секунд думать над смыслом тягучей фразы. Сознание ещё не справлялось с поступающей информацией. Рядом на стуле сидел Гром и, затаившись, ожидал, когда врач закончит с Яром. Дальше, на кровати у окна, зарывшись с головой в одеяло, пугливо посматривала девушка. Слева — перевёрнутый стол и прорезиненное покрывало. Трупа чудовища не было. Очевидно, его уже унесли.

— Эй, парень? — снова заговорил Вениамин Игоревич, похлопав Яра по щеке. Лёгкие пощёчины разогнали шум в голове, и юноша уставился прямо на доктора. — Ты меня слышишь?

— Да.

— Можешь сказать, сколько пальцев? — вновь спросил врач, загнув на левой руке два пальца.

— Три, — уверенно ответил Яр, тогда Вениамин Игоревич повернулся к Грому.

— Всё нормально. Шок и нехватка кислорода вызвали обморок. Небольшой отдых не повредит. Прошу вас, только недолго, — после этого Разин поднялся и вышел из лазарета, оставив юношу наедине с Громом, если не считать прячущейся под одеялом девушки. Тот покосился в сторону кровати, несколько секунд помолчал, затем медленно, размеренно начал:

— Слушай, парень… Тут такое дело…

— Я вас слушаю. Говорите что хотели, — Яр не скрывал своей неприязни.

— Ну да. Точно. Так вот. Я надеюсь, ты не хочешь сидеть в карцере за подбивание к рукопашной?

— Я — что?! — воскликнул Яр несколько громче, чем хотел.

— Ты подстрекал к драке, — на сей раз Гром выговаривал слова чётко и медленно. Так, чтобы Ярослав смог понять их. — Свидетелей этого много. И каждый готов дать показания против тебя, — ещё бы! Яр в этом ничуть не сомневался. — Так вот, я предлагаю тебе, в обмен на освобождение от карцера, забыть вашу стычку с сыном Воеводы.

— Забыть? — пролепетал юноша. — Что он хотел убить меня?

— Запамятовать. Вычеркнуть из памяти и никогда не вспоминать. Ни в жизнь! — Гром посмотрел прямо в глаза Яросу. — Иначе будет хуже. Намного…

— У меня есть выбор? — Гром отрицательно помотал головой. Яр продолжил: — Может, вы меня и держите за урода, не похожего на вас, но я не дурак. Могу понять простые вещи и сделать выводы.

— Значит, договорились?

— Да.

— Отлично! Ну а теперь иди домой и отдыхай. Несколько дней можешь не выходи́ть на службу. Я решу этот вопрос. Тебе к испытанию ещё надо готовиться…

Яр медленно поднялся и, шатаясь, вышел из комнаты. Всё как в тумане. Выход из лазарета, внутренний двор, расплывчатые силуэты древнего храма и часовни, вход в подвал, — ненавистный и чужой дом, где его никто не ждал, — длинный тёмный коридор и арка ниши, разделённая на четыре части. Его совсем маленькая «комнатушка» — со смертью отца безжалостно урезали лишнее пространство. Только тумба и тахта, полуразвалившаяся и пропахшая потом и заселённая клопами. Не раздеваясь, Ярос рухнул на койку и закрыл глаза. Как же он ненавидел всех вокруг, это, несмотря на наличие церквей, далеко не святое место и то, что родился таким… странным. Непохожим, чужим, одиноким… Зачем отец его вырастил? Лучше б бросил в реку, как поступали со всеми детьми, родившимися с отклонениями… Зачем? Зачем? Зачем?

Глава 5. Прошлое и грядущее

Металлическая конструкция уходила вдаль — полуторакилометровый Борский мост перекинулся через Волгу, соединяя два берега гигантской реки, бурлившей далеко внизу. С приходом весны лёд раскололся и теперь нёсся по течению, сталкиваясь и крошась, руша на своём пути любую преграду. Но только не каменное основание с мощными ледорезами. Белые глыбы останавливались, налезали друг на друга и, ломаясь под собственным весом, скользили дальше, огибая старые колонны. Умели же строить…

Верхний автомобильный ярус был забит под завязку. Очевидно, когда Катастрофа случилась, здесь была огромная пробка. И люди в панике побросали автомобили, стремясь спастись. Теперь же верхний ярус стал непроходимой преградой из ржавого металлолома. Машины, местами смятые неведомой силой, со следами огромных когтей на остове, образовывали единое целое, которое ни обойти, ни перелезть невозможно.

Тяжёлые тучи быстро скользили на восток, изрыгая мелкий противный дождь, не прекращающийся уже несколько дней, а за мостом в серой пелене тумана едва проступал далёкий берег. И никакой возможности добраться быстро.

Оставался нижний ярус — железнодорожный. Правда, когда-то давно посередине моста встал поезд. И теперь эта металлическая змея преграждала путь, лишь с боков оставляя пространство для путников.

Ветер тихо подвывал, гуляя внутри строения. Заунывный скрежет проржавевших креплений резал слух. Плохо, что не успели до схода льда — зимой по его глади перешли бы скорей и безопасней.

— Идём, нельзя медлить, — быстро проговорил Игорь, обращаясь к спутникам. Дозиметр тихо потрескивал. Двое мужчин и женщина в противогазах и ОЗК стояли сзади, заворожённые раскинувшимся по обеим сторонам от моста пейзажем.

— Отец, — сказал один из них. Виталик. Старший из близнецов. За мутными стёклами противогаза глаз не разобрать, жестом он указал в сторону соседнего моста, одноуровневого, железнодорожного, свободного от преград в виде металлолома. — А не проще по нему?

— Проще, — согласился Игорь, — но до съезда нет времени возвращаться. Скоро стемнеет, а нам надо ещё укрытие найти. Так что мимо поезда придётся идти.

— Может, успеем? — с надеждой спросил сын, но в это время второй сын, Андрей, поднял руку, указывая сквозь раскосы ферм моста.

— Отец, ящеры!

С громким криком с высоких заводских труб на той стороне реки сорвались гигантские существа, планируя над стылыми развалинами и изредка взмахивая крыльями, чтобы продолжить полёт. Птеры стремительно приближались. Дождь, как назло, лишь усилился.

— Скорее! К поезду! — крикнул Игорь сыновьям и жене Рите. Четыре маленьких фигурки бежали внутри исполинского сооружения, умещавшего в себе целый поезд. Металлические плиты под ногами скрипели и дребезжали, словно ругаясь на путников, потревоживших их покой. Все четверо обогнули слева первый вагон и прижались к нему, затаившись. Главное сейчас — не шуметь, иначе свирепые хищники найдут их. Птерам же нескольких минут хватило, чтобы преодолеть пару километров. Захлопали кожаные крылья приземляющихся на мост тварей, отчего металлическая конструкция содрогнулась, отчаянно загудев. В реку посыпались балки верхней части моста, сорванные ящерами, и скинутые ими же автомобили. Они гулко звенели, ударяясь о металлическую конструкцию. Птеры разошлись не на шутку.

Игорь, замыкающий колонну, прижавшуюся к поезду, толкнул в бок Андрея и жестом указал на открытую дверь вагона. Тот так же молча передал мысль матери, а та уже — Виталику. Они безмолвно, стараясь аккуратно наступать на металлические плиты, прокрались в раскрытую дверь вагона. Птеры приутихли, пытаясь уловить любые звуки ускользающей добычи. Так и не дождавшись, решили проверить нижний ярус моста.

Семья уже находилась в вагоне, а Игорь только собирался в него забраться, как сверху раздался скрежет, завершившийся падением очередной балки в воду, и показалась огромная вытянутая морда. Длинный, слегка распахнутый клюв явил людям множество острых треугольных зубов. Тварь склонила голову в одну сторону, потом в другую. Её большой глаз с узким вертикальным зрачком и коричневой радужкой уставился на Игоря. Того пробрала неудержимая дрожь.

Потёмкин не стал ждать, когда узкая пасть схватит его. Выжал спусковой крючок до отказа. Автомат изрыгнул боезапас в считаные секунды, но всё, что он смог сделать, это выбить ящеру глаз — мощные роговые наросты на голове не позволили причинить кожистому монстру больший вред. Коричневый шар, в котором отражался Игорь, лопнул, птер дёрнулся, затем монстр каким-то необычайно высоким голосом скрипнул и тут же, широко раскрыв пасть, заверещал, что послужило сигналом к атаке. И, цепляясь за конструкцию кожистыми трёхпалыми лапами с кинжалоподобными когтями, молниеносно протиснулся в пространство между балками. Если бы Игорь не упал, то тварь разодрала бы его. Одним движением он откатился под вагон, который пошатнулся под натиском птера. Скрип разрываемой стали резал слух — потерявшая добычу тварь терзала вагон. Игорь выскочил с другой стороны.

— Бегите по составу! — крикнул он семье, а сам побежал по мосту между поездом и косыми балками.

Тварь, напавшая на Потёмкина, несколько раз в ярости боднула последний вагон, перескочила через него, задев верхний уровень моста, отчего тот жалобно загудел, а ржавые остовы на автомобильном мосту запрыгали, и поскакала за убегающим мужчиной, цепляясь лапами за балки и поезд. Второй монстр со звериным охотничьим задором выглянул с верхнего яруса. Но теперь в его коричневых глазах отразились фигурки, двигавшиеся внутри состава. С громким криком тварь рванулась дальше по вагону, то продавливая крышу своим весом, то проламывая её длинным клювом, угрожая прикончить людей, бегущих внутри поезда. Оттуда застрекотали автоматы.

Клюв хлопнул в опасной близости от Игоря, мужчина снова метнулся под поезд. Птеру, видимо, надоело протискиваться внутри тесной конструкции, и он выбрался наружу, разворотив часть моста. Несколько балок с щёлкающим звуком разлетающихся в стороны заклёпок нырнуло в Волгу. Секция моста загудела — несущая конструкция была нарушена. Время и коррозия ослабили металл, а тварь лишь ещё больше повредила ржавые балки ферм.

Игорь ногами почувствовал нарастающую вибрацию. Крепления не выдерживали и по очереди рвались, словно пластмассовые. Металл взвыл, изгибаясь и местами выворачиваясь. Мужчина схватился за вертикальную балку, так как удержаться на ногах уже было невозможно, и оглянулся.

Сердце на миг остановилось. Медленно, словно это происходило в каком-то жутком и сюрреалистичном сне, почти стометровая секция моста вместе с четырьмя вагонами и одним из птеров рухнула вниз, рассыпая с верхнего уровня машины. Следом потащило пятый вагон. Он накренился, платформа с тугим лязгом лопнула посередине, а освободившаяся часть отскочила, едва не разворотив балку, за которую держался Игорь. Но он не обратил внимания на пронёсшуюся в каких-то сантиметрах смерть. На негнущихся ногах пошёл к краю пропасти и посмотрел вниз. Смятый и покорёженный металл быстро уходил под бурлящую воду. Течением уносило тело мёртвого птера, охотившегося за его семьёй, а его дети и жена, оставшиеся в вагоне, уходили на дно в гигантской металлической ловушке.

Вся жизнь, надежды, будущее в один миг были погребены под тоннами закрученного в страшный канат и змятого железа. Исчезло всё, в том числе и мысли. Игорь шагнул вперёд…

Ускорение свободного падения, приближающиеся обломки и ледяная вода Волги. Всё, что сейчас было нужно. И вдруг неуместная боль, пронзающая тело, а после — резкий подъём вверх. Второй птер всё же не упустил добычи, а подхватил Потёмкина на излёте и теперь нёс в своё логово. В туманной дымке маячили высокие трубы ТЭЦ. А тварь с каждым новым взмахом крыльев уносила мужчину всё дальше от погибшей семьи.

Это вызвало злость. Коли пожить не дали, одарите хоть смертью с ними! Превозмогая боль, Игорь выхватил армейский нож и воткнул в лапу ящера, вложив в это движение всю свою ненависть. Ещё и ещё, пока заверещавший от боли птер не разжал лапы. И снова лёгкость в теле. Игорь несколько раз перевернулся в воздухе, сознание выделило на фоне серого неба силуэт обиженного птера, улетающего вдаль.

Удар вышиб воздух из груди, но ледяная вода, заполнившая всё вокруг, вернула сознанию ясность. Ярость, рождённая смертью близких, заставила все мышцы мужчины работать с удвоенной силой, что позволило ему в несколько секунд выбраться на поверхность. Берег был близко. Всё-таки хорошо, что чудовище уронило его в воду, а ледяные глыбы, тут и там плывущие по поверхности реки, только чудом не оказались под падающим Игорем. Расталкивая сгрудившийся у берега лёд, Потёмкин выбрался на землю. Сзади снова загромыхало. Потёмкин оглянулся: остатки поезда сползли с моста, довершая начатое разрушение. И только лента второго моста всё ещё оставалась цела, — надо было идти по ней, хотя кто же выживет в бою с летающими ящерами, будь они неладны. Игорь развернулся и зашагал прочь. Надо найти укрытие и разжечь костёр. Согреться и заживить порезы сейчас главное. Чем врачевать глубокую душевную рану, Потёмкин пока не знал. Внутри надолго поселилась пустота…

***

Игорь открыл глаза. Сон давно закончился, растворился в воспоминаниях, которые мужчина прокручивал в мыслях как можно дольше. Оказаться в царстве Морфея было единственным способом снова и снова вспоминать битву на мосту и носить память о близких всегда с собой в течение пяти лет, что прошли с момента атаки птеров.

Мужчина сел на кровати. В полумраке комнаты решётка, проступающая тёмным силуэтом на фоне слабоосвещённого коридора, всё ещё смешивалась с образами той битвы, которая началась пять лет назад и до сих пор бушевала в сознании Потемкина. Ни отступать, ни покидать мужчину они не собирались. Да он не очень-то этого и хотел. Лекарь давно уже для себя решил — память о близких будет рядом всегда. Даже когда ничего другого не останется…

В коридоре раздались крики. Через несколько секунд в камере включился свет, и двое охранников в сопровождении Грома внесли шевелящийся свёрток, дико визжащий и брыкающийся, замотанный в потрёпанное, застиранное одеяло. Охранники хотели было бросить его на пол в углу, но Игорь крикнул:

— Стойте! — пока вояки застыли на пороге, Игорь быстро стряхнул с нар матрац и бросил в угол. — Теперь аккуратно положите, — попросил он.

— Да на хер она нужна такая! — возмущённо воскликнул один, и они всё же кинули брыкающуюся, завёрнутую в одеяло Ольгу в угол, после чего вышли.

— Не ест, не пьёт, когда приближаешься — огрызается, моих парней два раза укусила, сука, — хмуро заметил Гром.

— Ну, а вы чего от неё хотели? — возмутился было Игорь, но Олег прервал его.

— Эй! Не надо тут праведника включать. Не всё ещё здесь опустились, Потёмкин, — Гром помолчал, сверля глазами странника. — А знаешь, лучше мы её тебе оставим! Вместе жить будете! Вот и веселитесь сколько влезет. А мне дикарка в Юрьеве не нужна. Ещё дел каких натворит, а мне разруливать.

— Хорошо, — успокоился лекарь, искоса посмотрев в угол, где тюк из одеял перестал шевелиться. — Мой мешок вернёте?

— Держи, — Гром выудил из-за спины вещмешок Игоря и протянул мужчине. — Забирай. Только оружие, что у тебя было, не получишь, пока не примешь предложение главы и не решишь быть с нами.

— Перекусить дайте…

— Принесут тебе пожрать, не кипишуй.

— Не только мне, но и Ольге тоже.

— Не ест она, Потёмкин. Уже пытались накормить.

— Ничего, справлюсь как-нибудь, — буркнул Игорь. — Если не сейчас, то вечером покушает.

— Смотри сам, — махнул рукой Гром, выходя из камеры. Дверь с лязгом захлопнулась, а Джордж, внимательно посмотрев на закутанную в одеяло девушку, скрылся из вида. После до Потёмкина долетело восклицание Грома: — Ты притащил сюда настоящую юродивую, придурок, тебе с ней и возиться…

Эти слова что-то зацепили в душе́ Игоря, хоть он и скривился недоверчиво, глянув в угол камеры. Вспыхнула перед глазами яркая картина гибели детей и птер, улетающий к трубам ТЭЦ, но за пять лет Потёмкин научился держать себя в руках. Сейчас есть дела поважнее, чем оплакивать ушедших. «Юродивая» теперь пытался освободиться, елозя по полу. Игорь подошёл и дёрнул за край одеяла. Девушка, увидев перед собой незнакомое лицо, отшатнулась. Перекатилась к стене и начала выпутываться самостоятельно. Потёмкин продолжал сидеть рядом не двигаясь. Ольга, освободившись и затравленно оглядевшись, отползла в угол.

— Меня зовут Игорь, а тебя? — хоть Потёмкин это и знал, но ему было важно сейчас разговорить девушку. Войти к ней в доверие, дать понять, что он не опасен, а, наоборот, желает только добра. Ольга не ответила. Попытавшись приблизиться, лекарь лишь ухудшил положение. Девица дёрнулась и прижалась всем телом к каменной кладке.

— Не подходи ко мне. Не придвигайся ко мне, — зачастила она, словно заклинание, повторяя шёпотом одну и ту же фразу. — Не приближайся.

Следовало как-то заставить её говорить, отвечать на вопросы. А что лучше может подействовать, чем стресс? Игорь отошёл к своей койке и начал рыться в рюкзаке. Содержимое было на месте, кроме колюще-режущих предметов. Даже скальпель забрали, уроды. Но у лекаря были свои секреты. Из тайного кармана в широкой лямке, усиленной пластмассовой вставкой, мужчина выудил складной нож. Узкий и прочный, годный для всякого: от нарезания хлеба до вспарывания глотки. Потёмкин отложил его на койку и ещё чуть-чуть порылся в сумке, после чего, специально оставив нож, встал и подошёл к решётке, краем зрения отмечая пристальный взгляд Ольги, устремлённый на забытое мужиком оружие.

— Джордж! — прокричал Игорь, просунув руки через железные прутья.

Мужчина подскочил со стула. И, осторожно подойдя к решётке, вопросительно уставился на пленника.

— Я всё спросить хотел… Чего это ты мне в прошлый раз свет не включил, а сунул какой-то древний фонарик? — Игорь вопросительно поднял бровь, ожидая ответа. Слух уловил шуршание за спиной. Первая фаза лечения началась. Девушка уцепилась за наживку.

— Так, я это… — замялся было Джордж, но потом извернулся. — Так не положено. Было не положено.

— А теперь положено, что ли?

— Ага, — охранник осклабился, обнажив гнилые зубы. Оно и понятно: нехватка витаминов и кальция, полная антисанитария, нет должного ухода…

— Да ладно заливать-то! — от Потёмкина не укрылось, что тот, потупившись, уткнул взгляд в пол. — Интересно же было. Скажи? Ну, ведь было?

— Как вы с Ольгой? — зашептал мужичок, всё ближе подходя к клетке. Глаза загорелись, кожу покрыл румянец возбуждения.

— Ну да, — Игорь окончательно заинтриговал охранника.

— Расскажешь? — облизав губы, елейно спросил тот.

— А тебе очень этого хочется? — Потёмкин хитро сощурился.

— Ага, — Джорджик быстро-быстро закивал большой головой, сидящей на тонкой шее.

— Посмотрим… — лицо охранника изменилось, приняло обиженное выражение, как будто его только что жестоко обманули. — Но шанс есть. Подумай об этом. — Джордж заулыбался, словно понял намёк. Так, и этот на крючке. Немного поработать, и будет своим в доску. Осталось сложить ещё пару комбинаций, и можно будет претворять план в жизнь. Игорь подмигнул охраннику и отошёл внутрь камеры.

Девушка вновь сидела у стены, но теперь на койке не было ножа. Что ж, первая фаза лечения завершилась, можно приступать ко второй. Главное сейчас — дать Ольге понять, что, хочет она того или нет, но ей придётся выбраться из скорлупы и начать содействовать лекарю. Кашель не прошёл, инфекция всё ещё пыталась побороть организм, поэтому надо действовать быстро и решительно, пусть и против её воли.

Игорь медленно приблизился к девушке, которая сразу же напряглась, выставив вперёд нож. Короткий клинок, сверкнувший в слабом свете, в руках безумца мог стать опасным оружием. А с той психологической травмой, которой наградил девушку отец, она была подобна зверям, бродящим сейчас за воротами.

— Не подходи ко мне! — снова начала она.

— Эй, тихо, спокойно… Не поранься!

— НЕ-ПО-ДХО-ДИ-КО-МНЕ!

— Слушай, Оль, я тебе не враг, но могу и руку сломать для профилактики… — сказал Потёмкин негромко, ласково, очень нежно.

Эти слова странным образом подействовали на девушку. На что, собственно, и рассчитывал Игорь. В испуганных глазах сначала отпечаталось удивление: откуда этот странный мужчина, которого она видела первый раз в своей жизни, знает, как её зовут? Угадал? Потом удивление сменилось недоверием и яростью. Девушка вскочила, словно пружина, метнула руку с ножом, стараясь попасть мужчине в горло, но лекаря уже на месте не было. Лишь большая, грубая ладонь перехватила и сжала запястье, отчего нож выскользнул, а затем завела предплечье назад. Ольга сама не поняла, как оказалась на матраце лицом вниз с заломленной вспять и ноющей от боли рукой. Потёмкин навалился всем телом на девушку и прямо ей в ухо, пока не прошёл шок, начал медленно выговаривать слова:

— Я спас тебя. Я забрал тебя у отца. Ещё немного, и ты умерла бы, если бы, опять же, не я. Кто угодно в этом мире враг, но не я…

— А кто ты? — прошептала с ненавистью девушка, силясь выдавить воздух из сжатой грудной клетки.

— Я лекарь и помогу тебе. Но если ты этого не хочешь, то можешь лечиться сама. А я просто понаблюдаю, как ты медленно зачахнешь, выплёвывая кровь из своих больных лёгких. Нам, врачам, видишь ли, иногда очень интересно наблюдать за ходом болезни, чтобы своевременно понять и разбить болезнь на стадии, чтобы у других это вылечить до фазы «труп». Что ж, можешь сдохнуть, если тебе того хочется… — он отпустил Ольгу, забрав и спрятав нож. Отошёл к койке и с невозмутимым видом принялся копаться в рюкзаке.

Девушка некоторое время лежала, не шевелясь, переваривая услышанное. Кажется, слова мужчины проникли в её сознание, что-то изменив. Потом Ольга перевернулась на спину и, глядя на тусклую лампу, заговорила голосом, полным отвращения и боли, словами, неожиданно красивыми для девушки, извлечённой на свет из какой-то тёмной грязной избы в диком захолустье:

— Нет в этом мире никого, кому бы я доверяла. Небеса отвернулись, Ад забыл давно обо мне. Тела матери и братьев съели червяки, а сына, что породил ОН, — пиявки в колодце, а я моего мальчика даже подержать не успела, глянуть в маленькое личико. Ещё ОН не дал мне умереть, когда я захотела уйти вслед за сыном, бросил в сырой и холодный подвал, и… и… Разве есть Бог? Или дьявол? А справедливость существует? — она надолго замолчала, вспоминая страшные картины прошлого.

Игорь не отвлекал, смешивая травы, которые надо было дать девушке. Ей же просто необходимо высказаться и понять, что всё не может оставаться по-прежнему. Если мир перевернулся, то его надо возвращать обратно, и никто, кроме неё, не способен в этом разобраться. Когда могильный холод в голосе, наконец, сменится человеческим теплом, трудно было сказать. Скорее всего, этого уже не случится, но попытаться стоило. Каждый человек на счету в этом мире, и если отворачиваться от одного, то можно в итоге отказаться и от мироздания. Чем-то эта трагедия задела Игоря. Наверное, жестокостью и зверством существа, которое теперь трудно было назвать человеком — не то, что отцом. Оно оставило глубокий отпечаток в памяти, в душе́ доверчивой девушки. Потёмкин сжал мешочек с травами так сильно, что на материи проступила влага. Жалко, что не задушил эту нелюдь собственными руками. Ой, как жаль. Девушка меж тем продолжала:

— Где свет, где тьма? Люди или нелюди? Всё одно… Всё только хуже и хуже, и нет ничего, что заставляло бы остаться в этом мире… Знаешь, мама… — глаза девушки увлажнились. Это было заметно даже при тусклом свете лампочки, очевидно, воспоминания о лучших годах всё ещё жили в голове Ольги, — немало читала мне когда-то, много рассказывала, как устроен этот мир, обучала… красивым фразам по старым книгам, что у нас стояли в стенке. Страсть сколько их было, интере-е-есные-е… А ОН… ОН их просто сжёг! А потом убил всех… за их разумность. А меня оставил лишь для того… — девушка надолго замолчала. Видимо, знания, полученные из книг и вбитые в голову матерью-преподавателем, прекрасные слова и интересные сказки, безжалостно сожжённые, но не выжженные из памяти, помогли ей не сойти с ума в том подвале и в тех условиях, какие предоставил ей отец. — Что светлого ещё осталось в этом мире?

— Есть друг, который хочет помочь, — тихо заметил Игорь, не отрываясь от своего занятия.

— А ещё чего он жаждет? — с сарказмом выдавила она, повернув голову в сторону Потёмкина. — Любви, тела?

— Нет, только помочь. И, возможно, мир вокруг обретёт новый смысл, который ты так хочешь увидеть и отыскать. Ты не против попробовать?

— Чего?

— Узнать иную жизнь, остальных людей…

— А как мне забыть старую?

— Я помогу, — пожал плечами Игорь, — я же лекарь, много чего знаю, главное, ты сама должна этого захотеть.

— И что мне делать?

— Перво-наперво съесть это. Не бойся, смесь трав от твоего кашля поможет, — Игорь протянул ей щепотку травяной мешанины. — Но будет немного противно.

— Противней случившегося со мной? Вряд ли, — Ольга взяла из рук эскулапа предложенное лекарство и принялась жевать, даже не поморщившись. Это был хороший знак. Девушка подчинилась воле Игоря. Теперь надо провести ко́мплексное лечение, но к гипнозу прибегать пока рано. Она сама должна решить, хочет или нет уничтожить те воспоминания.

— Ещё надо будет поесть. Скоро принесут…

И она ела! Самостоятельно, маленькую порцию, которую отмерил Игорь. Иначе истощённый организм просто вывернуло бы. И это был хороший знак. Апатия исчезла, сменившись другими эмоциями. Да, именно злость, ненависть и отвращение — самые что ни есть нормальные чувства, пусть и отрицательные, но требовалось время, чтобы в этой израненной душе смогли зародиться и положительные эмоции. И времени надо много.

Ещё одной ниточкой к выходу из западни стала, как ни странно, повариха Лидия, принёсшая им завтрак. Дородная, розовощёкая женщина лет тридцати пяти, которая с ходу набросилась на Джорджика, являющего по сравнению с ней жалкое зрелище: худющий, с большой лысеющей головой, покрасневшими глазами и впалыми щеками. От Потёмкина не ускользнуло, каким похотливым взглядом он смотрел на пышные формы женщины, так и распирающие старенький бушлат изнутри. А когда она гаркнула: «Ну, что еле шевелишься, убогий?» — с такой скоростью кинулся открывать замок решётки, какой Игорь от него не ожидал. Вот ещё один кирпичик в фундаменте их освобождения, но надо правильно рассчитать время, иначе идея так и умрёт идеей и, вероятнее всего, обернётся для всех катастрофой.

Остался незакрытым лишь вопрос блуждающего где-то по вине учёных вируса, превращающего людей в монстров, но с этим удастся разобраться, лишь когда сложится остальная мозаика. Что ни говори, но спасение девушки и последующий поход в этот город оказались не самыми лучшими затеями. Он не продвинулся к Москве ни на шаг, только задержался. Но как бы там ни было, Игорь узнал о вирусе, и ради таких вот наивных, но чистых существ, как Ольга, тихо сидящая в углу камеры и предоставленная своим страшным мыслям, стоило данный вирус уничтожить…

***

— Что с ним? Как с этим выродком Ярославом подрались вчера, так сам не свой, а за ночь только хуже стало, лихорадка какая-то странная. Мощная и быстрая. Я боюсь, доктор. Скажите хоть что-нибудь, — промолвил Воевода. Лицо мужчины вспотело от волнения за сына. Он стоял и нервно переминался с ноги на ногу, пока Разин склонялся над лихорадящим Митяем, укрытым кучей одеял. Закончив обследование, Вениамин Игоревич поднялся и взглянул на главу города. Чуть помолчал, не решаясь открыть рот, но всё же выдавил:

— Скорее всего, вирусная инфекция. Жар, озноб, обильное потоотделение…

— Скорее всего? — Воевода побагровел. Он очень не любил, когда ходили вокруг да около. — А точнее можно?

— Вот, антибиотики, Юрий Сергеевич, — Разин протянул упаковку таблеток, вновь уходя от ответа. — Очень сильные. Достать практически невозможно, я, так сказать, хранил на крайний случай. И он, мне кажется, настал…

— Что с ним? — повторил Воевода с нажимом.

— Грипп, — соврал Разин. Он боялся признаться в том, что не способен точно диагностировать болезнь. Воевода очень остро реагировал на всё, что происходило с сыном, и признаться в своей некомпетентности означало: обречь себя на смерть в лучшем случае. В худшем — на прозябание в катакомбах вместе с остальными. — Эти антибиотики помогут непременно. Но советую не подходить к больному. — О том, что лекарство может не оказать нужного действия, Разин старался не думать. Смерть сына главы в любом случае скажется на докторе, и далеко не лучшим образом.

— Хорошо, — согласился Воевода, но тут же вновь встрепенулся. — Я знаю, из-за кого это! По стенке этого чёрта размажу! — Глава посмотрел недобрым взглядом на доктора. Тот уже понял, о ком идёт речь, но возражать побоялся. — Крикни мне Грома, Разин.

***

Вонь застилала всё вокруг. Забивалась в рот, нос, душила, терзала, заставляла кашлять. Хотелось умереть, но уж точно больше не чувствовать её. Смердящую людскую вонь — за семнадцать лет жизни Яра настолько сильно въевшуюся в душу, что невозможно просто избавиться от неё или отгородиться. Она внутри, так глубоко, что точит юношу, перемалывает, перекраивает, делает похожим на остальных.

На тех, кто копошится за свободными грязно-брезентовыми занавесками, живущими собственной жизнью. Кто-то прошёл — они колышутся, кто-то ткнул локтем — бугрятся, а дети вообще любят их, постоянно теребят, заворачиваются… Словно не противно дотрагиваться до этой бесконечно-заскорузлой, просаленной тысячами рук ткани.

Гулкий звук чьего-то голоса. Он буравит, он с треском расползается в черепной коробке, щелчками. Словно это и не человек говорит, а насекомое стрекочет глубоко в банке под глухой пластиковой крышкой. Как и все остальные в этом сраном и никчёмном мире, ополчились, обвились, нависли со своей раздувшейся моралью, которая после двадцати лет безумств, жестокости и травли не стоит и ломаного гроша. Бесконечно далёкая, нереально изогнутая, скрученная, завязанная в тугой узел жалкого прозябания — мораль просто исчезла, поизносилась, и теперь вместо лика Святой Матери на этом изодранном лоскутке людской мысли проступило лицо само́й смерти. Её печать была на всём вокруг. От облезлых, больных, но озлобленных серых падальщиков, до ребёнка, который, лёжа в колыбельке, уже махал третьей рукой или неестественно вывернутой ладонью, напоминающей морскую звезду…

Всё вокруг пульсировало, сжимаясь и набухая, и Ярос не понимал, что происходит. Пот крупными каплями стекал по телу, разъедал кожу и солоноватыми струйками скатывался вниз, на мокрую простыню. Одеяло тоже увлажнилось, и сколько юноша ни старался укутаться потеплее, у него не получалось. Отсыревшая грубая ткань, наоборот, помогала болезни запускать холодные руки озноба глубоко внутрь человека. Губы высохли, а жажда с каждым вздохом лишь усиливалась, словно некто бросил внутри ветошь, впитывающую в себя всё, что было в человеке…

Лихорадка взяла верх к утру, дав возможность измученному человеческому телу и душе немного отдохнуть. Теперь же Яр будто шёл по раскалённой пустыне, ноги увязали, песок терзал плоть, а тело налилось болью, и внутри поселилось нечто огромное и мучило теперь человека, разрывая на части…

Он этого не знал, но вирус активизировался, и, как следствие, медленно, клетку за клеткой, начал изменять человека…

Утром стоны привлекли внимание соседа, шестидесятилетнего дедка Антипа. Но, как только тот увидел молодого человека, покрытого потом, с пепельно-серой кожей, со стенаниями метавшегося по койке, тут же исчез за занавеской. Даже воды не принёс!

К девяти утра, когда колокола часовни дали сигнал всему трудоспособному населению к работе, у Яроса свело конечности. Он скорчился и застонал от боли, не мог разогнуться, чтобы встать и набрать воды. Через полчаса, когда мышцы расслабились, в комнату влетел Гром в сопровождении двух бойцов. Приказал одеть юношу, так как тот не стоял на ногах. Ярослав так и висел, словно грузный мешок, на руках мучителей, пока они тащили его до полигона — места для тренировки молодых стрельцов. Народ выходи́л из своих закутков, но сказать хоть слово против либо никто не решался, либо просто не хотел. Яр кожей чувствовал усиливающуюся ненависть к себе, точно взгляд мог эту ненависть передать на расстоянии.

Перед глазами всё расплывалось, ноги безотчётно следовали за бойцами, но чаще просто волочились по земле. Холодный воздух поздней осени, когда первый снег пытается накрыть землю, но силой своей ещё не может соперничать с температурой поверхности, окутал Яроса, оказал живительное воздействие на человека, но лишь на мгновение. Через секунду жар ударил в голову, и картинка внутреннего двора расплылась перед глазами, превратилась в нечто серое. Наверху, снизу, вокруг. Просто размазанное пятно, в котором очень трудно было угадать что-то или кого-то.

Через некоторое время его швырнули на студёную грязную землю. Яр не успел выставить ладони, как погрузился лицом в вонючую жижу. Холодно, противно, липко. Трясущимися руками он оттолкнулся от земли, попытался поднять тело, налившееся тяжестью, но они заскользили, и юноша вновь рухнул лицом в грязь. Ярос с силой выдыхал воздух, чтобы земля не попала в нос, так как во рту её было уже полно́. Не было ни омерзения, ни гнева, ни страха… ничего, лишь желание поддаться этой темноте, в которую пыталась превратиться серая действительность.

— Вставай! — его кто-то схватил за шкирку, встряхивая.

Яр уже не понимал, кто и зачем, он повис на человеке, пытавшемся его поднять. Но и тому не удавалось удержать Яроса. Они вместе скользили, словно на коньках, кружились в странном, убогом танце и, наконец, упали…

— Вставай, сучоныш! — холод немного привёл юношу в чувство. Он понял, что гул, раздававшийся круго́м, — это не колокольный звон, а голос Грома. — Мы с тобой ещё не закончили! Слышишь, сукин сын? Вставай, говорю!

Несколько ударов в бок ботинком. Яр расплылся в улыбке — в жуткой, но честной: то ли тычки были слабыми, то ли это так казалось.

— Вставай, урод!

И он поднялся. Медленно, шатаясь, из последних сил посмотрел на Грома, яростное лицо которого закрыло полнеба. Ненавистная морда.

— Ещё раз хоть что-то вякнешь Митяю, я тебя лично покромсаю и скину в Колокшу вслед детишкам-уродцам. Ясно?

Какие странные, длинные слова. Даже удивительно, насколько время может их растягивать… И главное, что всё понятно. «Еещеераазз ууу теебеяя…» Ярос почему-то оскалился — всё это было так чудно́ и смешно одновременно, что юноша не смог подавить ухмылку, за что и получил в солнечное сплетение от Громова, рухнул на землю, не в силах больше подняться, а начальник охраны ещё долго лупил безвольное тело ногами.

— Если ещё раз… — орал тот во всю силу своих связок. — С Митяем что… Да я… Вот этими руками… Ты понял?!

— Тащите его обратно! — это было последнее, что Ярос услышал, прежде чем погрузился в спасительную тьму.

Глава 6. Испытание

Что за странная штука — жизнь? Когда всё идёт хорошо, ни о чём не задумываешься, ни о чём не мечтаешь, просто берёшь от жизни всё… И вот тут она бьёт. Удар в любом случае будет страшным: погибли близкие, предали друзья или равнодушно бросили люди, когда ты в них сильно нуждался. Теперь рядом с тобой только Бог, и неважно, в каком он виде. Это может быть некий символ там, наверху, созданный воображением людей и навязанный тебе их змеиными устами. Или же неизвестный и невидимый собеседник — ты сам, кто правильно и хорошо разговаривает, кто всегда будет с тобой, никогда не бросит и всяко поддержит, хоть и шуткой с долей сарказма, ибо больше помочь ему нечем. И ты уже совершенно другой человек, не верящий никому, только Богу — созданному самим или людьми, которые тебя неоднократно обманывали… Но знаете что? Иногда в таком состоянии встречаешь на своём пути и более наивных людей, которые ещё не потеряли той веры, что у тебя давно исчезла. Они не видят подлости других и не могут осознать их испорченности. Только тогда тот Бог, которого ты нашёл в одиночестве, исчезает, сменяясь этим светлым человеком и его наивной верой в людей. Вот тогда и исцеляешься. Правильного встретил человека, правильной доро́гой пошёл. Вот, оказывается, где Бог существует…

И этот самый Бог готовил Яру встречу с такими людьми.

Бойцы Грома отнесли его — больного, грязного и избитого — прямиком в камеру лекаря. Под удивлёнными взглядами Игоря и Ольги бросили ватное тело на кирпичную крошку грязного пола, потом притащили из жилища парня койку и поставили рядом.

— До востребования, — пробурчал Гром в ответ на вопросительный взгляд лекаря, и охранники Воеводы быстренько смылись из подземелья.

Игорь сплюнул на пол, выражая отношение к происходящему. За время далёкого путешествия ему с семьёй приходилось бывать в нескольких выживших или, по крайней мере, пытающихся это делать общинах. И в любой из них находились изгои — люди, с которыми обращались, как с тварями, а то и хуже. Лекарь не ведал всей доподлинной истории этого противостояния, но был уверен, у медали имелась и другая сторона. Зная Грома и кому он предан, вспоминая недавнюю драку двух юнцов в коридоре, нетрудно догадаться об истинных причинах происходящего. И решить, кто тут волк, а кто — добыча, было не сложнее, чем пример из детского учебника математики. В любом мире, даже в старом — до Великого Трындеца, люди, облечённые властью, не могли сдержать своё упоение силой и безнаказанностью, отчего находили изгоев, а окружающее население закрывало глаза на произвол. Всегда.

— Оль, — обратился он к девушке, та вздрогнула, но всё же повернулась в сторону лекаря, — поможешь мне? Надо парню пособить.

Девушка кивнула. Хоть слабость ещё держалась в теле и не отпускала, Ольга была готова помочь, так как ничто человеческое ей было не чуждо. Порой человек, побывавший в грязи, больше и лучше понимает страдания других. Бледная кожа, слегка подкрашенная румянцем выздоровления, впалые щёки и глаза, мешки под ними, растрёпанные русые волосы, печальный, а иногда — пустой взгляд. Вроде заморыш, но такая красивая… Чувствовалось, что при должном уходе она расцветёт и покажет мёртвому миру, что невозможно уничтожить цветок. Он всё равно расправит лепестки и будет стремиться к солнцу, к жизни.

Они вместе кое-как перетащили бессознательного юношу на койку. Оля осталась рядом, рассматривая Яра, а Игорь отошёл к решётке. Девушка в какой-то момент поняла, что знает уже эти черты. Худое лицо, высокие скулы и узкие, полуоткрытые губы. И чёрную вязаную шапочку, укрывающую голову. Этого человека она увидела первым, когда пришла в себя. И он дрался с другим… Только сейчас лицо юноши было будто неживым, бледность сливалась цветом с серой грязью, растёкшейся по лицу. Это вызывало брезгливость и отвращение, но подёргивающиеся сухие и потрескавшиеся губы заставляли девушку чувствовать ещё и жалость.

Ведь свежи были в памяти бессонные ночи в полной темноте подвала, в ожидании самого страшного зверя всей недолгой беспросветной жизни, — собственного отца. Сколько она не мылась? Сколько потом стирала, почти сдирала с себя грубой, задубевшей тканью пот и влагу, успевшую засохнуть, но всё ещё пахшую омерзительной тварью. И сколько она ни мыслила, сколько ни мечтала, что когда-нибудь в этот карикатурный и уродливый дворец принцессы нагрянет принц или, на худой конец, дракон, она и предположить не могла, что кто-то способен приблизиться к ней. К исковерканной и испачканной человеческой душонке, больше похожей на загнанную, плешивую крысу. Но нет: нашёлся человек, который в старой халупе разглядел дворец, а в серой мыши — принцессу…

Она повернулась в сторону Игоря: вот, оказывается, какой ты — принц… И девушку не волновал сейчас его возраст, его грубое обветренное лицо, седина в волосах, зачерствевшие руки и скупые слова, в которые превратилась его речь за долгие годы одиночества… Главное, вот он — тот, кто первый за столько времени обратил на неё внимание, и чёрт с ним, что это был пока единственный человек, с которым она заговорила. Но чувство благодарности, так давно не посещавшее девушку, появилось вновь и росло с каждым мгновением. Сейчас же Ольга послушно сидела рядом с койкой юноши и молча ждала, что скажет ей Игорь, разговаривающий с охранником.

— Жора, — тихо проговорил Потёмкин. — Можно тебя так называть?

— А меня так и зовут, — осклабился охранник. Зубы — почерневшие местами брёвнышки, жёлтые в чёрную крапинку, словно осенний лист…

— Но… Тогда Джордж-то откуда?

— Да с детства, — махнул рукой охранник, но было видно — ему приятно, что его кто-то слушает. — Ещё до войны сколько в мафию-то играли. Ужас, как интересно тогда было! Крутым хотел казаться в десять лет, вот всегда и выбирал в игре иностранное прозвище, чтобы выделиться. Выделился… и приклеилось, словно мошка, хер отдерёшь. Потом и в шпионов стали играть… а я опять Джордж, нравилось мне. Вот меня за американскую кличку тогда и запытали… Дети, сам понимаешь. Хуже взрослых, злей в сто раз… В общем, на жопе тогда это слово и вырезали, ублюдки. И плевать им, что Джордж — Жора. Георгий. Русский. А как на ту экскурсию по Золотому Кольцу вместе попали двадцать лет-то назад, так тут и остались… Так и кличка моя здесь корни пустила, прижилась… Чего теперь.

— Да уж, — согласился Игорь, начиная понимать, откуда у Жоры появилась столь странная мания: желание узнавать побольше про чужую личную жизнь. Неказистый с виду, униженный, он вряд ли мог нормально общаться с женщинами, боясь, что те увидят странную и позорную надпись на ягодицах. Порой детские страхи и унижения влияют и на взрослую жизнь. Так у Жоры и случилось, и никаким другим способом не мог он удовлетворять свои потребности, кроме этого похабного способа. — Несладко, видно. Ну, да ладно. Потом ещё поговорим, Жора. Тут помощь парню требуется, сможешь оказать услугу?

— Постараюсь, — кивнул охранник. — Меня сменят на полдня, чтобы поспать, попытаюсь достать что смогу.

— Сейчас бы воды холодной. Умыть его надо, а то грязно здесь, а он ранен. И вечером бы — горячей…

— Да это не проблема, завтра общая помывка в бане. Сначала дети, бабы, потом мужики. У нас же это… Скважина артезианская, так что хорошая вода, чистая. Вот сразу и обмоетесь все… Отведу, покараулю.

— Жор, да не дотянет он до баньки-то: я один не дотащу, да и помочь некому. Сам видел, как тут с ним. А девушка всего боится, отгородили бы мы ей уголок, да занялась бы своими делами. Нет, если трудно, то, конечно…

— Нет-нет, — тут же зачастил Джордж. — Сделаем хоть тазик. Главное — с Лидкой связаться. Да и ночью легче будет. Тут, на кухне, прямой кран, кстати. Нальём, разогреем, помоетесь.

— Отлично, Жора. Просто отлично. А сейчас можно немного холодной?

— Погоди чуть-чуть, — охранник хитро подмигнул, — договоримся. Лидка принесёт вам еду скоро, и попросим.

Дородная женщина подплыла к камере через полчаса. Словно крейсер в океане: плавно раскачивая широким тазом и неторопливо кренясь с борта на борт. Большие груди, хоть и ужатые старенькой телогрейкой, выплыли первыми из-за угла, а следом — Лида. Джорджик зарумянился, напрягся, вытянулся в струну — этакий семафор с горящими глазами. Даже дышать стал чаще и шумно, и это не укрылось от глаз наблюдательного лекаря. Если сейчас сделать правильный ход, то Джордж будет на крючке, ведь именно появлению Игоря он был обязан более частым встречам с Лидией. Осталось разыграть партию, где всего лишь две фигуры.

— Ну, куда уставился, ирод красномордый! Открывай давай!

— Конечно, конечно, Лидочка, — ключики зазвенели, ручонки задрожали, а краска ещё больше залила лицо охранника.

— И не смей распускать руки-тоть! Не для тебя мамка растила. Ишь ты, какой! — но от Потёмкина не укрылось, что Лида будто специально слегка покачнулась и стянутой телогрейкой грудью легонько прижала Жору к прутьям камеры. Его же лицо лишь слегка перекосилось с досады, но потом залучилось радостью. И Джордж не смог этого скрыть, хоть и отвернулся, сдвигая решётку в сторону. Шутит ли женщина, или всерьёз решила пококетничать с плюгавым охранником?

Лидия неторопливо вплыла в камеру, ахнула, увидев юношу, и чуть не выронила поднос с едой.

— Ироды! Что наделали! Убили! — заголосила она. Голос из тихого чуть не скатился в писклявый визг, но тут подоспел Потёмкин. Его совершенно не радовала перспектива этим исполняющим свою партию сопрано собрать толпу у камеры. Сейчас народ рядом точно не нужен. Он быстро подошёл и тихо заговорил:

— Лидия… как вас по батюшке, кстати? — женщина сразу умолкла. Вопрос в лоб заставил закрутиться шестерёнки в её голове в другую сторону.

— Петровна, если чё, — бросила она, уставившись на Игоря.

— Лидия Петровна, нам бы водички, — снова тихонечко проговорил он. — Холодненькой. И ничего, встанет парень, ещё и невесту найдёт…