Бесплатный фрагмент - На чаше весов

Ты — это то, что ты делаешь. Ты — это твой выбор.

Тот, в кого ты себя превратишь.

Джонни Депп

Пролог

Звук захлопнувшейся двери ударной волной прошёлся по телу Тамары Козявиной и застрял где-то в районе сердца. Тяжёлый живот зашевелился. Тамара обхватила его руками и опустилась на плоскую поверхность обувной полки. Восьмимесячный плод нервно стучал маленькими конечностями, каждой клеточкой своего уже сформировавшегося организма чувствуя отчаяние женщины. Почему? Что с ней не так? Когда же она наконец станет счастливой?

В зеркале напротив отражалась привлекательная молодая женщина. Самая красивая в классе, она вызывала зависть подруг, которые ревновали её к своим парням. Вроде бы всё, что нужно для счастливой семейной жизни у неё было, и касалось это не только внешности. Тамара считала себя идеальной женой — хозяйкой, каких поискать. Готовила лучше любого заправского повара. В доме всегда порядок — ни пылинки, ни соринки, ни грязной тарелочки. А какая рукодельница! Вязать крючком и спицами научила бабушка, шить — мама. Почему же тогда простое женское счастье так упорно обходит её стороной? Тамара закрыла лицо руками и горько заплакала.

Из комнаты выглянуло конопатое личико. Валька неуверенно шагнул в прихожую и остановился. Следом за ним выскочил такой же конопатый мальчуган. Митька был копией старшего брата, только чуть меньше ростом. Резкий хлопок двери и рыдания матери напугали обоих, Митька захныкал. Прозрачные горошины слёз, оставляя влажные дорожки на щеках, повисали на подбородке. Вальке тоже хотелось плакать, но он сдерживал себя, больно зажав зубами нижнюю губу. Надо было что-то делать, он уже большой, а значит должен как-то всех успокоить. Мальчик подошёл к матери и погладил её по голове.

— Мама, не плачь, — всхлипнул Валька и снова прикусил губу. Слова сына не успокоили, а, наоборот, вызвали ещё более бурный поток слёз у женщины. Перепуганный Митька, не решаясь подойти к матери вслед за братом, заревел в голос. — Мам, а хочешь, мы тебе подснежников из леса принесём? Там их много, мне Тимка говорил. Его отец матери целый букет подарил. Мы с Митькой вдвоём, знаешь, сколько наберём? — Валька раскинул в стороны маленькие ладошки, показывая, как много там может уместиться.

Неожиданно слова мальчика успокоили женщину. Она оторвала руки от лица и посмотрела в прозрачно-серые глаза сына. Митька тоже перестал реветь и уставился на мать. Тамара молча встала, подхватила с полки резиновые сапожки и протянула Вальке.

— Урррра! — раскатисто воскликнул Митька, выговорив наконец так сложно давшуюся ему букву.

Часть первая

Глава первая

Как только оранжевый диск солнца нырнул за горизонт, лес, весь день живой и шумный, онемел. Небольшие островки снега ещё лежали кое-где, хотя весна пришла в этом году рано, и чуть тёплым солнечным лучам удалось довольно быстро свести на нет все старания зимы. Треск сучьев под ногами пугал Ивана Солянку, хотя трусом он не был. Что-что, а природа никогда не страшила его, ни днём, ни ночью. Скорее наоборот, он сам старался убежать от городской жизни, находя упоение в слиянии с естественной, натуральной средой обитания. Уединение давно стало не просто потребностью, а смыслом его жизни.

Иван любил, как это называют, заложить за воротник. Пил он много и часто, но не от личной неустроенности, а от какого-то внутреннего непокоя. Когда беспробудная пьянка накаляла обстановку в доме до предела, Иван снимал с гвоздя старый, потёртый брезентовый рюкзак, складывал нехитрые пожитки и отправлялся туда, где ему было спокойно. Жена давно привыкла к регулярным отлучкам мужа и не препятствовала ему, используя представившуюся свободу в личных интересах. Так что к лесной жизни Солянка привык.

Но в этот раз получилось иначе. А всё Стёпка Курков. Вернее, его привычка ставить под сомнение каждое слово Ивана. Конечно, верить нетрезвому человеку не стоит, но только ни ему, ни Ивану, и Стёпка это прекрасно знает. Пьяный или трезвый Иван никогда не «заливал». Если только самую малость. Но это не враньё, а так, небольшое преувеличение. Гипербола, вот. Это слово он прочёл в Интернете, и оно отложилось в глубинах его памяти. Раньше он знал только о математической гиперболе. Информация о гиперболе в литературе показалась ему интересной, и он взял её на вооружение. Если оппонент уличал его в какой-нибудь неточности и начинал выражать сомнение в правдивости его баек, он тут же с умным видом уточнял, что всё вышеизложенное является чистейшей правдой с использованием литературного приёма, называемого гиперболой, для придания рассказу более яркого изображения происходящего. Аргумент был убойным, и обычно слушатели принимали его безропотно, упирался только Стёпка, похихикивая в огромный кулак.

— Ничего ты, Стёпка, не смыслишь в литературной гиперболе, — снисходительно пожал плечами Солянка.

— Скажешь тоже. Гипербола. Ты ещё про параболу вспомни, — подтрунивал толстяк, выслушав очередной рассказ о злоключениях Ивана. — Ладно, давай, ври дальше.

На этот раз ему всё-таки удалось разозлить Солянку.

— Не веришь? Да я этот лес как свои пять пальцев знаю. Вот с самолёта меня сбрось с завязанными глазами, я дорогу в город слепым найду в любое время суток.

— Ну да, в прошлом году грибники две недели плутали, пока их МЧС не обнаружило. А ты с завязанными глазами выберешься, — не унимался Курков, всё больше раззадоривая Ивана.

— Спорим? — разозлился Солянка и протянул руку. — На ящик портвейна.

— Ну ты хватил. На ящик. Может, ограничимся бутылкой? Да и где я тебе самолёт возьму.

— А не надо самолёт. Вот сейчас солнце сядет, я в лес отправлюсь. Зайду отсюда, со стороны гаражей, а выйду к станции. Ну что, спорим?

— А как же я проверю? Может, ты за деревом постоишь, а потом опять мне заливать будешь.

— А я, как на железнодорожную дорогу выйду, сфотографирую на телефон и фотку тебе отправлю.

Разгорячённые алкоголем спорщики ударили по рукам. День был на исходе, и друзья выдвинулись в сторону леса.

Путь от гаражей до края лесного массива был недолгий. Природа, как всё живое, готовилась ко сну. Озорничавший весь день ветер внезапно стих. Небо, словно натягивая на себя одеяло, от горизонта стало заволакиваться облаками. Мир из цветного постепенно превращался в тёмно-серый.

— Быстро стемнело, — искоса поглядывая на товарища, произнёс Степан, как только на их пути возникли первые кустарники.

— Ты-то чего дрейфишь? — усмехнулся Солянка. — Иди домой и жди отчёта.

— Может, ну его? Я тебе бутылку прощаю, — сделал попытку остановить друга от рискованного шага Курков.

— Чего? — Иван дёрнул молнию, застёгивая куртку до самого подбородка. Глянул на резиновые сапоги, довольно подумал: «Как знал» — и похлопал Куркова по плечу: — Бутылка с тебя.

Он подобрал валяющуюся у ног палку, зачем-то постучал ею о землю и уверенным шагом направился в лес. Через несколько секунд коренастая фигура стала невидимой. Ещё минуту Курков пытался разглядеть что-либо в зарослях ночного пейзажа, потом махнул рукой и повернул назад в сторону гаражей.

Уверенный шаг, которым Солянка двинулся в заросли, стал замедляться, как только он понял, что идти в лес ночью без специального снаряжения ему ещё не приходилось. Хмель тут же выветрился, и стало страшно, но гордость не позволяла повернуть обратно. Обвинить Солянку в преувеличении можно, но вот в трусости никогда. Ничего, и не из таких передряг выбираться приходилось. Жаль, конечно, что фонарика нет. Иван пощупал карман.

— Вот балда, телефон же есть, — обрадовано воскликнул он и достал небольшой аппарат малоизвестной фирмы.

Рассеянный свет дисплея выхватил из темноты лишь небольшую часть пространства между телефоном и лицом, но этого вполне хватило, чтобы предательский страх отступил. Иван глянул на индикатор заряда. Значок показывал двадцать два процента. Вот чёрт! Надолго не хватит. Дисплей потух, и Солянка понял, что потерял ориентацию. Он посмотрел наверх. Затянутое облаками небо было таким же чёрным, как и всё вокруг. Но надо двигаться. Он снова включил телефон и, направив его дисплеем в землю, пошёл наугад в ту сторону, где (по его мнению) должна была находиться станция. Старенький телефон был первым и единственным. Сын за это время сменил уже три, каждый раз предлагая очередную устаревшую модель отцу на смену, но Солянка отказывался. Он не любил сенсорное управление, чёткие грани кнопочек — надёжней и понятней. Да и все эти современные навороты тоже ни к чему.

Он шёл по тропинке, тыкая перед собой палкой и сжимая в руке телефон, впервые жалея, что не послушал сына. Дисплей постоянно отключался, приходилось вновь и вновь нажимать на кнопку. Кажется, в новых моделях есть компас и фонарик. В его телефоне кроме камеры ничего не было. Кто же знал, что ему придётся пробираться ночью через лес вот так — без фонарика и компаса.

«Ну и фиг с ним», — подумал Иван, когда телефон в очередной раз погас. — «Слепые же как-то ходят». Иван представил себя незрячим, и ему стало не по себе. Захотелось кому-нибудь позвонить. Он начал торопливо перебирать список контактов. Первой значилась супруга Алевтина.

Алевтине Фёдоровне очень нравилось её имя, она произносила его нараспев и никому не позволяла сокращать до пошловатого «Аля». Звонить супруге не хотелось. Спит небось, да и вряд ли ответит, увидев, кто ей названивает посреди ночи. Пусть дрыхнет.

Иван пробежал глазами вниз. Третьей в списке была Дульсинея, его зазноба. Вообще-то звали даму сердца Дашей Красавиной, жила она в Твери и никогда с Иваном не встречалась. Их случайное знакомство произошло в Интернете. От нечего делать Солянка любил «троллить баб» в соцсетях. Для этого он вступал в какую-нибудь, чаще всего женскую, группу и принимался подшучивать над сообщницами. Язык у него был острым, дамы обижались, а чаще всего злились. Заканчивалось всё одинаково — очередная доведённая до отчаяния его шуточками жертва жаловалась администратору группы, и его банили, закрывая доступ в сообщество навсегда. Благо групп было много и простора для развлечений, соответственно, тоже.

Даша не только не обижалась на его язвительные комментарии, но и, отличаясь редким для женщины остроумием, отвечала в той же манере. Они часто пересекались на одной интернет-площадке и с удовольствием вступали в словесную борьбу. Странное влечение к этой, как оказалось, ещё и привлекательной особе накрыло Ивана Солянку нежданно-негаданно. Выпросив номер телефона, он ещё долго стеснялся позвонить, но однажды, сильно перебрав, осмелился наконец набрать заветные цифры. Услышав приятный волнующий голос, Солянка потерял дар речи. Даша говорила с небольшим южным акцентом, повышая нотки в окончании фразы. Он не знал что ответить на её: — «Алло, я слушаю. Чего молчишь?» — и неожиданно для себя самого запел: — «Раскинулось море широко…».

Даша выслушала до конца.

— Хорошо поёшь, Шаляпин. Только пьяным мне больше не звони.

Но Солянка звонил и трезвым, и пьяным, и днём, и ночью. Звонил часто. Всегда, когда хотелось. Даша не возмущалась, лишь слегка журила.

Иван ткнул пальцем в кнопочку с зелёной трубкой. Телефон загудел, отдаваясь в немой тишине гулким эхом. Наконец в трубке послышался сонный голос Даши:

— Солянка, ты совсем сбрендил, — в голосе звучало раздражение.

— «Раскинулось море широко…», — затянул Иван.

— Ты охренел? — крикнула в трубку Даша, — кончай выть.

— Ты же говорила, что у меня красивый баритональный дискант? — вспомнил Иван крылатую фразу из фильма, которой однажды Даша охарактеризовала его пение.

— Ты на часы смотрел? Я же просила по ночам мне не звонить. Весь дом на уши поднял.

— Вы ведь с мужем в разных комнатах спите, сама говорила. Да и нет у меня часов, чтобы на время смотреть. А кстати, сколько там?

— Первый час. Всё, я отключаюсь. И не твоё дело, как мы с мужем спим, понял.

Даша уже было собралась отключиться, но Солянка быстро затараторил:

— Слушай, Красавкина, не отключайся, а? У меня и так скоро трубка сядет.

Что-то в голосе инетного друга насторожило.

— У тебя всё хорошо? — чувствуя неладное, осторожно спросила Даша.

— Да нормально всё. Вот только скучно здесь.

— Где это здесь?

— В лесу, где.

— В каком ещё лесу? Ты что, опять в путешествие отправился?

— Ага. В такое мини-путешествие по близлежащему лесу. Вот только из снаряжения у меня один телефон, так что ты не отключайся, мне с тобой спокойнее.

— Солянка, ты сдурел? Ты бродишь один ночью в лесу?

— Да лан, — Иван придал голосу бодрости, — ничего со мной не случится, поплутаю малость, к утру выберусь как-нибудь.

Телефон предательски запищал, предупреждая о разрядке.

— Ты заблудился? — Даша встревожилась не на шутку. — Ты где? Зачем мне звонишь? Звони жене, пусть организует поиски.

— Успокойся, Красавкина. Не надо никому звонить. У меня есть палка, телефон и ты, и больше мне ничего не надо. Ты только не отключайся, лепечи чего-нибудь, а я буду идти и тебя слушать.

Тут палка уткнулась в какое-то препятствие, и не успел Солянка сориентироваться, как споткнулся и полетел носом вниз. Палка треснула, разломившись на две части, но крепко сжатый телефон остался в ладони. Не успев подставить руки, Иван, падая, больно ударился лицом о землю. Все семь матерных слов в разных вариациях трелью полились из его уст.

— Что случилось? — раздался почти рядом встревоженный голос Даши. — Ваня, что с тобой?

— Чё, чё, наткнулся на какую-то хрень. — Мужчина стал на четвереньки и направил слабосветящийся монитор на то, что послужило препятствием. — Мешок какой-то, — услышала в телефоне глухой голос Даша.

Солянка поднялся, потрогал разбитый нос и почувствовал липкую жидкость.

— Вот чёрт, нос разбил, — сердито пнул ногой непонятный свёрток. Свёрток странно колыхнулся, словно что-то живое лежало под ногами. Почему-то в голову лезла странная аналогия с женой Алевтиной. Иван присел, чтобы разглядеть получше, и обомлел.

Глава вторая

В два часа ночи в ОВД Заволжского района города Твери раздался звонок. Старший оперативный дежурный Денис Соколовский смотрел очередную серию «Ментов» на подаренном женой ридере. Достоинства этого гаджета Денис поначалу поставил под сомнение — планшет был бы лучше, конечно. О том, что хочет получить в подарок айпад, он стал намекать супруге ещё за полгода и очень на него рассчитывал. Получив красиво упакованный плоский пакет, он расплылся в благодарной улыбке и стал торопливо сдирать обёртку. Скрыть разочарование было очень трудно, глаза потухли, а улыбка стала кривоватой. Когда на следующий день он попытался высказать жене своё недовольство, то в ответ услышал:

— Это тебе за кастрюлю на восьмое марта.

— Так то же «Цептер», мировой бренд, очень полезное приобретение.

— Вот и я так подумала, когда тебе подарок выбирала, — парировала супруга.

Как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. К тому же электронная книжка оказалась действительно вещью полезной. Помимо текстовых файлов в неё можно было закачивать фильмы. Это помогало скоротать время дежурства.

— Алло, милиция? — голос в трубке был встревоженным не на шутку.

— Лейтенант Соколовский. Дежурное отделение…

— Лейтенант, миленький, — перебил голос, — звони скорей в Москву. Там, в лесу заплутавший путник наткнулся на труп ребёнка.

Это было похоже на розыгрыш, но тревога в голосе настоящая.

— Какой путник? В каком лесу? И при чём тут Москва? Представьтесь, пожалуйста, и говорите спокойно, что у вас случилось.

— Не у меня. У моего знакомого из Москвы, — Даша сама поняла абсурдность ситуации и, боясь, что лейтенант бросит трубку, спокойно продолжила: — Ну ладно. Я Дарья Красавина. В час ночи мне позвонил Иван Солянка, сказал, что заблудился в лесу. Только не у нас, а в Москве или в Московской области, я точно не знаю.

— Ну а мы тут при чём? — растерянно спросил Денис. — Пусть звонит в местное отделение.

— У него мобильник сел. Он со мной по телефону разговаривал, когда споткнулся. Поднялся, глянул под ноги, а это оказался мёртвый ребёнок. Больше я его не слышала. Позвоните в Москву по своей связи, пусть организуют поиски, он там один, ночью, рядом с трупом.

— Вот это история. — Соколовский почесал затылок. — А этот ваш друг ничего не выдумывает? Может, решил вас разыграть, вот и приврал?

— Он не врёт. — Девушка отключилась.

Ну, допустим, это не розыгрыш, хотя очень похоже. Что же делать? Звонить в Москву и нести этот бред? Допустим, свяжется с Москвой, поднимет на ноги столичную милицию, но на основании чего? Странного звонка среди ночи какой-то особы? Да его, наверняка, и слушать не станут. Но голосу девушки верилось. Блин, ну хоть бы в чьё-нибудь другое дежурство. А если правда, если действительно сидит сейчас ночью в лесу человек один рядом с трупом и ждёт помощи? Что же делать? Соколовский почувствовал неприятное волнение. Эти внутренние колебания казались ему подленькими. И тут его осенило.

Летом прошлого года он похоронил отца. Потеря была для Дениса тяжёлой, он никак не мог оправиться от этой утраты. Каждый день ходил на кладбище, подолгу сидел у свежей могилы и, как с живым, делился с отцом насущными проблемами. Он никому не говорил об этом, но отец каким-то чудесным образом помогал ему в казавшихся неразрешимыми проблемах. Решение находилось само собой. То, что это была помощь отца, он не сомневался.

Сентябрь в Твери — один из самых комфортных сезонов. Маленькая берёзка, высаженная возле могилы, перекрасилась в нежно-жёлтый цвет. Тёплый ветерок, заигрывая с юной красавицей, нежно трепал её листву. Денис протёр рукой фотографию отца на железном кресте. «Ставить памятник ещё рано, земля должна утрамбоваться», — сказала ему кладбищенская служащая. Значит, подождём до весны.

— До завтра, отец, — попрощался Денис и направился к выходу.

По тропинке, от ворот кладбища шагал человек с букетом тёмно-красных роз. Что-то в фигуре и походке казалось знакомым.

— Махоркин! — узнал Денис. — Откуда ты взялся?

— Дениска! — Мужчина расплылся в улыбке. — Вот так встреча.

Они не виделись более пяти лет. А когда-то жили на одной улице. Ребята во дворе подшучивали над Махоркиным — Махоркин с улицы Курилова. Кто такой был этот Курилов, никто не знал, думали революционер. Почти все улицы в городе назывались в честь либо писателей, либо революционеров. Только в семнадцать лет у Дениса появился компьютер, поздновато, как он считал, но зато с Интернетом. Юноша открыл Яндекс и задумался — чего бы такого узнать? Первая мысль, которая пришла ему в голову — проверить, кто же такой этот Курилов. К огромному удивлению, улица была названа в честь советского океанографа и писателя Станислава Васильевича Курилова, известного своим побегом с корабля авиалайнера. В это было трудно поверить, но кто-то рискнул назвать улицу в честь человека, бросившего вызов советской системе и сбежавшего за границу. Денис поискал ещё, но никаких других Куриловых в Пикиведии не значилось. «Уж лучше бы это был революционер», — подумал Денис, который не симпатизировал таким вот беглецам, считая их скорее предателями, чем борцами с режимом.

Они не были друзьями. Маленький Дениска был младше всех во дворе. Как-то так получилось, что среди уличной ребятни ровесников ему не нашлось. Это для взрослых людей пять лет разницы не заметны ни по внешним данным, ни по уровню развития, но между пятилетним и десятилетними — целая пропасть. Ребята не брали его в свою компанию, называя обидным словом «сопля». Особенно тоскливо было летом, когда все разъезжались: кто в лагерь, кто к бабушке, кто с родителями на море. Дениска не ездил никуда. В лагерь ему было рано, море обещали только в сентябре (отец не любил жару), а бабушка жила вместе с ними.

Тягучая, словно сироп варенья, скука заполняла его дни. Чувствуя себя ужасно одиноким и несчастным, Дениска бесцельно слонялся по окрестностям, мысленно подгоняя лето к его окончанию.

Счастье пришло в виде маленького плюшевого комочка. Третий раз он прошёлся по улице от одного перекрёстка до другого, хотел повернуть обратно, но заметил странное шевеление кустарника с другой стороны дороги. Переходить проезжую часть было запрещено строго-настрого, но Дениска решил нарушить запрет. Огляделся по сторонам, машин вроде нет, и быстро припустил через дорогу. За кустарником в траве копошился щенок.

Каждый мальчишка мечтает иметь велосипед и собаку. У Дениски не было ни того, ни другого. Но мечта была такой же, как и у всех. Пушистый белый комочек сопел, тыкая смешную мордочку в траву. Мальчик не мог поверить своему счастью, он огляделся, в жаркий июльский полдень на улице никого не было, поднял щенка и прижал к груди. Пёсик задёргал головой и радостно завилял изогнутым хвостиком.

Домой мальчик летел как на крыльях. Дверь открыла бабушка.

— Это ещё кто? — строго спросила женщина, глядя сквозь спущенные на самый кончик носа очки.

— Бабуль, это Татошка, — выпалил счастливый Дениска, удивляясь, почему бабушка не прыгает от радости.

— Фу! — сморщила нос старушка. — Глянь, он же весь блохастый и на затылке, вон, лишай.

Ни блох, ни лишая Дениска не видел, он, вообще, не знал, что это такое.

— Бабуль, он будет жить у нас. Надо его покормить, — начал делиться планами внук.

— Ещё чего! Ну-ка неси этого цуцика туда, откуда принёс, пока блохи по квартире не разбежались. И руки вымой после него с мылом. — Бабка открыла дверь и, подтолкнув Дениску на площадку, захлопнула её за ним.

Размахивая эмалированным бидончиком, Шурка Махоркин нёс домой свежее парное молоко. Вернее, свежим и парным оно было в семь утра. Молоко из близлежащего посёлка привозил на рассвете весёлый грузный старик в тельняшке и, остановившись посреди улицы, громогласно кричал на всю округу: «Молоко».

С вечера мама приготовила Шурику деньги и, указав на бидон, попросила утром сбегать за молоком. Что тот и сделал. Но донести молоко домой никак не получалось: сначала он слушал рассказы бывшего моряка, а теперь молочника, о морских приключениях, потом на пути ему попался Васька Копытин со своим поломанным велосипедом. Ваське требовалась помощь, и бросить товарища в беде Шурик не мог.

Чтобы починить велик, нужны были инструменты, и друзья направились в сарай, где, собственно, и провели всё оставшееся время. Только в полдень Шурик, посмотрев на часы, вспомнил про бидон с молоком, который стоял всё это время в углу сарая.

На скамейке возле песочницы сидел Дениска и, прижимая к груди тёплый белый комочек, плакал горькими детскими слезами.

— Чего ревёшь? — спросил Махоркин, подходя к Дениске.

Этот светловолосый малыш и раньше вызывал у Шурика жалость. Он всегда был один. Принимать его в свою компанию взрослые ребята не хотели. Что с малышнёй водиться? Многие из считавших себя взрослыми втайне от родителей покуривали, и лишние свидетели им были не нужны.

— Бабушка… — всхлипывал малыш. Украшенный ямочкой подбородок обиженно подрагивал. — Не хочет… Говорит, бляхи у него и …лишний. А он никакой не лишний, он голодный.

Малыш заревел сильнее.

— Ничего не пойму. — Махоркин сел рядом с малышом и погладил щенка. — Какие бляхи?

Щенок, чувствуя настроение Дениски, притих, зажав крючковатый хвостик между лапками. Он выглядел таким же жалким, как и его хозяин.

— Он чей? — спросил Шурик.

— Ничей, я его в кустах нашёл. — На секунду Дениска перестал лить слёзы. — Он сирота. — И снова заревел в голос.

До Шурки стал доходить смысл всего вышеизложенного.

— Понятно. Хотел домой отнести?

Малыш кивнул.

— А бабка не разрешила?

— Ага, — всхлипнул мальчик.

— Ладно, не реви, сейчас что-нибудь придумаем. Итак, сначала его надо накормить. — Шурик глянул на бидон. — О, а вот и обед. Как по заказу.

Он поставил бидон на скамейку и снял крышку. Оттуда на него пахнуло кислятиной. Молоко, простоявшее несколько часов на жаре, поднялось творожной шапкой и угрожающе шипело мелкими пузырьками.

— М-да, — разочарованно произнёс Шурик, — ну да ладно. — Он наклонил бидон и вывалил в крышку шипящий творог. — А ну-ка, давай его сюда.

Дениска, благодарно глядя на Махоркина, оторвал собачонку от груди и усадил рядом на скамейку. Шурик поднёс крышку к носу щенка. Тот пару раз неуверенно ткнулся в белое крошево носом и вдруг стал лакать мягкую творожистую массу с такой скоростью, что через мгновение от прокисшего молока уже ничего не осталось. Щенок вылизал крышку и вопросительно глянул на Махоркина. Мордочка собаки, вымазанная белой кашицей, вызвала весёлый смех у обоих пацанов. Шурик снова перевернул бидон и вывалил в неё дополнительную порцию.

— Вот молодец! На тебе добавочки.

К вечеру у Татошки был уже свой домик. Шурик притащил из Васькиного сарая доски и под пристальным контролем Дениски соорудил собачью будку. Васька Копытин сгонял домой и принёс кусок плотной шерстяной ткани.

— Вот, от отцовской шинели отрезал. Надо простелить внутри, чтоб ему мягче было.

— Ты что, шинель порезал? — остолбенел Шурик, который всегда с уважением смотрел на военную форму Васькиного отца, статного усатого майора. — Он же тебя убьёт.

— Не убьёт. Ему шинель только зимой понадобится, а сейчас лето, он и знать не будет. А зимой что-нибудь придумаю.

— Ага, скажешь, что моль съела, — пошутил Махоркин, но шинель расстелил.

С этого дня всё в жизни Дениски переменилось. Татошка стал всеобщим любимцем. Дети носили ему еду, играли и даже пытались дрессировать. Денис считался хозяином собаки, и те самые ребята, которые ещё вчера прогоняли его, теперь просили у него разрешение, чтобы поиграть с Татошкой. Денис великодушно давал согласие, ни на кого не держа обиды.

Мальчик был благодарен Махоркину, и когда в девяностых, окончив десятилетку, Шурик собрался ехать в Москву, поступать в юридический, Соколовский сам пришёл к нему домой.

— Ты поступишь, я знаю. — Денис пожал товарищу руку. — И знаешь что, спасибо тебе за всё.

Он не ошибся, Махоркин действительно поступил и в Тверь уже не вернулся. Много времени прошло с тех пор, кажется, лет десять. Денис видел молодого юриста дважды. Первый раз, когда умерла Антонина Петровна, мать Шурика, а потом через полгода, когда умер отец Василий Петрович.

— Давно приехал? — Денис искренне был рад встрече.

— Вчера вечером. Вот решил родителей навестить. Дали недельку отпуска. Хочу дом поправить. А ты чего здесь?

— Да, я тоже. Навестить… отца.

— Владимир Васильевич?! — Денису было приятно, что Махоркин помнит имя его отца. — Он же молодой совсем… был.

— В мае юбилей отмечали, пятьдесят пять. Через месяц инфаркт. Сердце у него слабое было. — К горлу подкатил комок, Денис опустил голову.

— Надо же, а такой богатырь был, даже не скажешь. Я ведь его хорошо помню. — Махоркин замолчал. — Слушай, приходи вечером. Помянем моих и отца твоего. Да и как у тебя жизнь сложилась, мне тоже интересно послушать.

— Приду, — обрадовался Денис, — обязательно. И дом помогу поправить…

Воспоминания с космической скоростью пронеслись в голове лейтенанта Соколовского. И опять отец помог найти решение в сложной ситуации. Стоило ему только подумать о нём, и подсказка сама пришла в голову. Денис достал мобильник и набрал телефон Махоркина.

***

Александр Васильевич мало чего боялся в жизни. За десяток лет, проработанных в следственном отделе, насмотрелся всякого, так что испугать его было трудно. Единственное чего он боялся — ночных звонков. Этот страх появился после того, как пять лет назад ночью его разбудила тревожная трель телефона. Как будто из преисподней он услышал встревоженный голос сестры:

— Саша, мама умерла.

Махоркин растерянно положил трубку и вышел на балкон. Середина декабря была морозной, но он не чувствовал холода. Он будто провалился во временную дыру. Только спустя десять минут опомнился и перезвонил сестре.

Ровно через полгода разбуженный точно таким же звонком посреди ночи, он сразу понял — что-то случилось. На этот раз весть была о смерти отца.

Теперь он точно знал — хорошие новости по ночам не приходят. С хорошими подождут до утра. С плохими ждать не будут. Поэтому звонок среди ночи заставил сердце колотиться с бешеной скоростью, предчувствуя беду. Меньше всего он ожидал услышать голос давнего знакомого Дениса Соколовского. Но, как оказалась, беда может прийти откуда угодно.

Глава третья

Ствол старой берёзы, украшенный шрамом лопнувшей от влаги и времени коры, был почти чёрным у основания. Облокотившись спиной о дерево, на земле сидел мужчина, которого поисковая группа обнаружила только к утру.

Махоркин внимательно разглядывал лицо мужчины, пытаясь представить, что мог чувствовать этот человек, просидевший рядом с трупом ребёнка ночью в лесу несколько часов в полной темноте. Заикаясь, мужчина рассказывал, как наткнулся на тело, упал и не сразу понял, что под ногами. Рассказ о том, как он поспорил с другом, хоть и казался чудным, но почему-то вызывал доверие.

Махоркин записал весь рассказ, данные самого мужчины и его товарища, а также телефон той самой девушки, которая позвонила в ОВД, и вопросительно взглянул на Волкова.

— Что скажешь?

— Задушили. Видишь, синяя полоса на шее. — Судмедэксперт приподнял одно плечо ребёнка и отодвинул ворот курточки. На розовой коже хорошо просматривался багровый след.

— Странная полоса. На верёвку не похоже, широковата.

— Не верёвка, это точно.

Мальчик лежал лицом вниз. Синяя курточка задралась, из-под неё была видна коричневая клетчатая рубашка. Чёрные болоньевые штанишки заправлены в резиновые сапожки, на голове синяя вязаная шапочка с помпоном. Шапочка съехала на затылок, курчавые волосы цвета кофе с молоком испачканы липкой чёрной грязью. В маленьком кулачке увядший букетик подснежников. Задушенный ребёнок в лесу — картина сама по себе страшная, но этот букетик в руках производил на Махоркина особенно тягостное впечатление. Рядом с телом маленький, почти детский след. Кусок земли, будто специально расчищенный от листвы, хранил чёткий отпечаток обуви. Больше следов видно не было.

— Глянь, — Махоркин махнул рукой, подзывая Волкова.

— След? Но не ребёнка. У этого на сапожках виден отчётливый рисунок, да и размер хоть и маленький, но гораздо больше, чем резиновый сапожок. Подошва гладкая — это даже на сапоги не похоже.

— Что с собакой?

Вопрос был адресован тому самому лейтенанту, который первым обнаружил Ивана Солянку, сидящего рядом с трупом. Всё время, пока мужчину допрашивали и осматривали тело, собака не находила себе места, беспокойно дёргая поводок в руках лейтенанта.

— Сам не пойму, что с ней. Сидеть, — приказал лейтенант. Собака послушно села у ног хозяина и заскулила.

— Плохо воспитываешь, видать, ты её, — не удержался от язвительного замечания Волков.

— Да она послушная, — оправдывался лейтенант. — Первый раз с ней такое. Как будто ещё что-то чует.

Махоркин перевёл взгляд с тела на собаку.

— Ёжика она чует, — ехидно усмехнулся судмедэксперт и склонился над трупом.

— Пусть ведёт, не сдерживай её. — Махоркин выпрямился.

— Ищи, — приказал лейтенант и отпустил поводок.

Собака рванула в лес и Махоркин, отложив портфель, направился вслед за лейтенантом. Долго идти не пришлось. Под колючим голым кустарником лежало ещё одно такое же маленькое тело, которое вполне можно было принять за брошенный кем-то мешок. Мальчик так же лежал вниз лицом, и в руке у него был точно такой же увядший букетик подснежников.

— Ничего себе, — присвистнул подошедший сзади оперативник Виктор Котов. Следом за ним уже подходили Олег Ревин и судмедэксперт Волков.

— Сколько же их тут. — Волков приподнял тело за плечо. — Да это точная копия того.

Действительно, конопатое личико мальчика было уменьшенной копией того, которого нашли первым.

— Может, близнецы? — предположил Олег.

Махоркин отодвинул ворот куртки. На шее красовалась знакомая уже багрово-синяя полоса.

— Так. Надо бы полностью лес прочесать. — Махоркин подошёл к успокоившейся собаке и погладил её по голове. — Как тебя зовут, дружище?

— Верный, — ответил за собаку лейтенант.

— Молодец, Верный.

Чувствуя интонацию, собака радостно завиляла хвостом и снова дёрнулась.

— Неужели ещё? — вопросительно глянул на Махоркина Ревин.

Лейтенант спустил поводок. Верный, уткнув в землю нос, осторожно обнюхал территорию около мальчика. Покружил у тела и двинулся в сторону стоящего поодаль Волкова.

— Э, ты чего? — попятился судмедэксперт.

Собака, не обращая на него внимания, принялась рыть лапами притоптанную им листву, потом легла на землю, положив поверх вытянутых лап испачканный грязью нос. Лейтенант присел, вынул из-под носа пса обрывок плотной полосатой ткани и протянул Махоркину.

— Так, так, так, — подскочил Волков. — Куда без перчаток хватаешь, — огрызнулся на лейтенанта.

— Ты только что своими ботинками на нём топтался, — вступился за парня Махоркин. Прищурившись, внимательно стал рассматривать грязную полоску в руках судмедэксперта. — Похоже на орудие преступления, как считаешь?

— Похоже. Только кусок маловат, — Волков сжал пальцами края обрывка и потянул в разные стороны, — не пойму, что это. Тугая резинка. Что-то напоминает, но что?

— Ладно, выясним. Если есть обрывок, значит, где-то должна быть и его вторая часть. Надо искать. Ну что, Верный, поможешь?

Услышав своё имя, собака поднялась с земли, но больше активности не проявляла.

— Видимо, это всё, — констатировал Махоркин, — ну что ж, на сегодняшний день находок и так достаточно.

Глава четвёртая

На небо Рязанцева могла смотреть часами. И этого времени ей абсолютно не было жаль. Небо манило и затягивало. В детстве она раскладывала на балконе шезлонг и, удобно устроившись, часами пялилась в голубое бездонное пространство. Особенно нравилось, когда белые пушистые комья ваты медленно проплывая над ней, меняли свою замысловатую форму, превращаясь из кучерявых овечек в зловещих чудовищ. Некоторые облака были похожи на лица людей, чаще всего почему-то стариков. Совершенно незаметно у них менялось выражение, и улыбающаяся старушка становилась похожей на злобного старика. Иногда это были забавные зверушки с других (как представлялось Лене) планет. Она придумывала им имена и невероятные истории, которые вполне могли стать сюжетом для какого-нибудь мультфильма. Это было так увлекательно, что Лена забывала поесть, и так же, как облака, приготовленный мамой обед, плавно превращался в ужин.

Смотреть на небо сверху вниз оказалось таким же увлекательным занятием. Втиснувшаяся в крохотный овал иллюминатора часть молочно-голубой бездны была прозрачной, пока они летели над территорией Европы. Как только самолёт пересёк границу с Россией, стадо белых барашков плотно облепило самолёт со всех сторон и сопровождало его вплоть до посадки в аэропорту.

— Даже небо у нас другое, — под нос себе проговорила Лена.

— Добро пожаловать домой, — усмехнулся в ответ Михаил. — Романтика закончилась.

— А мне дома нравится, — заулыбалась Лена.

— Ты ещё скажи, что у нас жить интересней?

— Интересней. А тебе разве нет?

— Мне? Нет. Что я тут не видел? Разбитые дороги, грязь на улицах, алкашня на лавочках.

— А мне вот Франция не понравилась, — выпалила, обидевшись за Россию, Лена. — Я её себе другой представляла. В Париже грязи побольше, чем у нас будет. Алкаши, может, на лавках и не спят, но маргинальных личностей в парках и скверах пруд пруди. И, вообще, настоящих коренных французов на улицах единицы, в основном эмигранты, давно уже чувствующие себя там хозяевами.

— Ну вот. Сама же просила — Париж, Париж, а теперь получается весь отдых насмарку, — буркнул Миша и поспешил схватить проплывающий по ленте чемодан.

— Ну, Миш, я же о другом, — постаралась исправить положение Лена. — И отпуск мне очень понравился, и Париж, честное слово. Я только хотела сказать, что у нас тоже хорошо. — Лена привстала на цыпочки и чмокнула спутника в щёку.

— Ладно, — зарделся довольный Миша, — в следующий отпуск в Испанию махнём, в Барселону. Никита Гороховский в прошлом году ездил, вернулся полный впечатлений.

— Ой, я и не знаю, когда у меня теперь отпуск будет.

— Бросай ты свою работу. Не женское это дело — бандитов ловить.

— А какое женское? У плиты стоять?

— А почему бы и нет? Что в том плохого? Женщины для того и созданы, чтобы очаг беречь.

— Это вы — мужчины так считаете. А не желаете узнать, что нам, женщинам, хочется?

— Да вы сами не знаете, что вам хочется. То в Париж хочу, то обратно домой. А мы только прихоти ваши выполняй.

— Не выполняй, — почти шёпотом произнесла Лена и отвернулась.

— Ну ладно, масик, не обижайся.

***

Чтобы понять, любишь ли ты свою работу, надо уйти в отпуск. Этот двухнедельный перерыв в работе у Рязанцевой был первым. Париж поначалу её заворожил, но даже не знаменитой Эйфелевой башней и Елисейскими полями, а скорее маленькими кафешками на Монмартре, столики и кресла которых занимали всю пешеходную часть улицы так, что и мимо не пройдёшь. Попробовав местные «Терамису» и «Панна кота», они долго гуляли по площади дю Тертр, наблюдая за тем, как художники рождают на своих мольбертах собственное видение мира. Но наиболее яркое впечатление осталось после посещения «Мулен Руж». Это была заветная мечта Лены Рязанцевой. Просмотр некогда телевизионного мюзикла с одноимённым названием покорил девушку. Влюблённые Николь Кидман и Юэн Макгрегор были так нежны друг к другу, что под конец фильма Лена расчувствовалась и всхлипнула.

Посещение знаменитого канкана входило в составленную ею программу осмотра достопримечательностей Франции. Насчёт борделя Миша не возражал, а даже восхищённо присвистнул:

— А ты уверена, что туда женщин пускают?

— Конечно, это же историческое место. Люди туда ходят не только развлечься и посмотреть канкан, но и для того, чтобы ощутить истинную атмосферу Франции прошлого. К тому же ты особо губу не раскатывай, «Мулен Руж» давно уже не бордель, и мы с тобой пойдём смотреть «Феерию», если удастся взять билеты, конечно, а там, насколько мне известно, всё прилично, стриптиза не будет.

— А что неприличного в стриптизе? Мне так очень нравится смотреть на красивое женское тело.

— Ага, я помню, как ты чуть стейком не подавился, когда к нашему столику в «Каре» стриптизёрша подплыла, размахивая из стороны в сторону своими вторичными половыми признаками.

— Я подавился, потому что ты на меня смотрела в этот момент таким взглядом, что чуть дыру не просверлила.

— Мне была интересна твоя реакция?

— А какая у нормального мужика может быть реакция, когда он смотрит на обнажённое женское тело?

— То есть стоит кому попало перед тобой обнажиться, и всё? Играй гормон?

— Рязанцева, кончай меня пытать, ты же помнишь, что я ей сказал: «Я с девушкой», она и отвалила.

— Как-то ты неубедительно это сказал, — рассмеялась Лена, вспоминая сцену со стриптизёршей.

***

В отпуск Рязанцеву отправил Махоркин сразу после раскрытия убийства Ольги Воронец. Дело о гибели маленькой девочки от рук родного брата настолько сильно повлияло на Лену, что это стало заметно всем окружающим. Не слышно было весёлого серебристого смеха, который обычно раздавался из её кабинета, яркая зелень глаз потускнела, а улыбка при встрече казалась вымученной.

— Так дело не пойдёт, — заметив её отстранённый взгляд, сказал Махоркин, когда совещание в его кабинете закончилось, и все присутствующие вышли, оставив их вдвоём. — Вам надо отдохнуть.

— Не надо. Со мной всё в порядке, это скоро пройдёт.

— Вот и отлично. Оформляйте двухнедельный отпуск. Вы мне нужны работоспособной, а сейчас вы никакая. — Махоркин был в высшей степени строг. Неделю назад он был назначен временно исполняющим обязанности начальника Следственного отдела, и всё шло к тому, что в скором времени он мог получить официальное назначение на эту должность. — И не спорьте. В таком состоянии я не могу допустить вас к расследованию даже самого простого дела. Тем более, тьфу, тьфу, тьфу, пока ничего особенного не произошло.

— Но за две недели может случиться много чего.

— Как-нибудь справимся без вас.

Лена сама понимала, что отпуск необходим. Она действительно чувствовала себя опустошённой. Ночами почти не спала, а если засыпала, ей снилась чёрная дыра подвала, освещаемая лучиком фонарика мобильного телефона, в свете которого рисовались нечёткие очертания маленького детского тела Оли Воронец.

Узнав про отпуск, Мишка обрадовался и тоже написал заявление.

— Всё. Едем во Францию.

— Как во Францию? — растерялась Лена, — я ещё язык плохо знаю.

— Да кому твой язык нужен. Скачаем онлайн-переводчик. — Миша достал мобильник. — Собирайся детка. Загранпаспорт, надеюсь, у тебя есть?

Паспорт был. Два года назад Лена оформила его на всякий случай, но ещё ни разу в своей жизни не выезжала никуда дальше территории бывшего Советского Союза. Было немного страшновато, но уверенный в себе Мишка разогнал её сомнения.

— И у меня есть. В Турцию в прошлом году летал, так что турист я опытный, со мной не пропадёшь.

— Но это же так быстро не делается? Визы, билеты и что там ещё надо?

— Детка, ты не знаешь, кто с тобой рядом. Не волнуйся у меня всё схвачено. Ты Витьку Дорохова помнишь?

— Это тот ушастый, что в параллельном классе учился?

— Точно, так вот он мне в прошлый раз за три дня всё оформил.

— Как это?

— А так это, надо правильную профессию выбирать. Ладно, не забивай себе голову, сказал — всё устрою, значит устрою. А тебе бы не мешало хоть раз на встречу выпускников сходить. Вот где нужные люди бывают.

— Из всех нужных одноклассников у меня ты есть, — улыбнулась Лена.

— И то правда, — залился довольным румянцем Мишка.

Франция и правда вывела её из депрессии. Стоило только спуститься по трапу, как она забыла обо всём на свете. Лена порхала бабочкой по улочкам и площадям Парижа и чувствовала себя невероятно счастливой, всё время восклицая «Шарман. Сэ фантастик». В таком волшебном состоянии она пробыла ровно неделю. Затем, пресыщенная впечатлениями, начала ловить себя на мыслях о доме. Она перестала замечать местные красоты, размышления уносили её назад в Россию, в родной Следственный отдел, а по ночам стал сниться Махоркин. Утром, закусывая кофе круассанами, почему-то вспоминались их совместные обеды в странном кафе «Синяя птица», и то, как нежно Махоркин вытирал кетчуп с её губ.

Последние три дня она всё больше молчала, тупо глядя перед собой и с трудом улавливая то, что говорит гид. Куда-то делся романтический ореол, которым была окутана столица Франции в её представлении ранее. Раздражали лепечущие на непонятном языке темнокожие граждане, не понимала она и коренных французов, которые говорили слишком быстро и так же не понимали её, хотя она и пыталась складывать предложения из тех слов, что знала. Поэтому, когда они наконец поднялись на борт самолёта, Лена облегчённо вздохнула.

Прилетели в Москву рано утром. Лена наскоро приняла душ, выпила чаю с засохшим овсяным печеньем, которое она оставила на столе перед отъездом, нанесла лёгкий макияж и принялась собирать сумочку.

— Ты куда это собралась? — удивлённо повернул голову в её сторону Миша, оторвавшись от монитора.

— Миш, я сгоняю по-быстренькому на работу.

— Зачем? У тебя же ещё три дня отпуска? — Удивление сменилось недовольством.

— Я только узнаю, как там и чего, — стала оправдываться Лена.

— Рязанцева, не нарушай Конституцию, которая великодушно предоставила тебе право на отдых. Обойдутся твои орлы без тебя как-нибудь.

— Ты мне ещё не муж, а уже командуешь, — рассердилась Лена, но сумочку отложила.

— Считай, что муж. Сама не захотела расписываться, — не принял упрёка Михаил, — лето, видите ли, ей подавай. Так что дело в тебе, детка.

— Ты сам вон в свой компьютер полез, как только в дом вошли. И не называй меня деткой, мне это не нравится.

— Ну ладно, масик, чего ты злишься, мне просто кажется, что ты ищешь причину от меня сбежать, — удручённо произнёс Миша.

— Что за глупости приходят тебе в голову, — Лена подошла к Михаилу и провела ладошкой по его щеке. — Мы же решили в августе.

— А ты не сбежишь до августа? — заискивающе глядя ей в лицо, как-то по-детски спросил он.

— Не сбегу, я же дала тебе слово. Но и ты обещай, что не будешь чинить мне препятствия касательно моей работы.

— Ладно, беги на свою работу, я пока в инете покопаюсь.

Лена сунула пропуск и ключи в кармашек сумки, подхватила пакет с подарками и, хлопнув дверью, исчезла. Миша вздохнул и вновь уткнулся в монитор.

Глава пятая

Тяжёлая ночь сменилась не менее тягостным утром и отозвалась головной болью. «Выпить, что ли, чаю?», — подумал Махоркин и полез в тумбочку. Где-то была мелисса, которую принесла Рязанцева от какой-то старушки, проходившей у них по делу. Он точно не помнил, по какому, но зато помнил о том чудодейственном эффекте, которым якобы обладало растение. Лена с упоением рассказывала ему об этом средстве от всех болезней в течение получаса, заваривая мелиссу в небольшом фаянсовом чайнике. Махоркин, будучи по натуре скептиком, в чудодейственное средство не поверил, но Рязанцевой об этом не сказал, выпив чай просто из вежливости. Мелисса обладала приятным ароматом, но он любил натуральный вкус чая, причём крепко заваренного.

Пакетик с мелиссой лежал где-то здесь на полке, он точно это помнил. Бумажный коричневый пакет всё время мешался, пришлось затолкать его подальше в тумбочку.

Махоркин пригнулся, чтобы засунуть руку поглубже, нащупал пакет и потянул к себе, задев по дороге кружку с надписью «Мой босс» — подарок Рязанцевой на Двадцать третье февраля. Чашка упала на бок, мгновение поколебалась, будто выбирая себе дальнейшую участь, и шлёпнулась на пол. На вид казавшаяся массивной ручка тут же отлетела от основания. Махоркин поднял кружку. Вот незадача. С одной стороны, кружка как бы и целая, пить из неё можно, но без ручки она выглядела убого, и Махоркин задумался. Выбрасывать не хотелось. «Ленка обидится», — придумал он себе оправдание и поставил чашку на тумбочку. Затем набросал в заварочник травы, которая тут же заполнила ароматом кабинет, и подошёл к окну.

Он заметил её сразу. Полы стильного тёмно-синего пальто развевались на ветру. Женщина одной рукой прикрывала воротником лицо, другой хватала полы, чтоб не путались в ногах. Она была так похожа на его рыжеволосую коллегу. Он постоянно думал о ней. И злился. Злился, что не мог выкинуть из головы. Рязанцева отсутствовала чуть больше недели, а он уже успел соскучиться так, что каждое его действие странным образом наводило на мысли о ней. Махоркин отвернулся от окна и потряс головой, прогоняя наваждение.

«Может быть, получится как-нибудь приклеить?», — размышлял он, вращая пальцами дужку ручки, когда дверь приоткрылась, и показалось улыбающееся, раскрасневшееся от ветра лицо Елены Рязанцевой.

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — Лена прошла в кабинет, отогнула завёрнутый на лицо воротник тёмно-синего пальто. — Как у нас дела?

Махоркин потерял дар речи.

— Что это у вас мелиссой пахнет? — Рязанцева, бегло перебирая пальцами, расстегнула пальто.

— Лена, вы ли это?

— А кто же ещё? Смотрю, стоило мне на недельку уехать, и вы обо мне совсем забыли.

— У вас же вроде две недели отпуска?

— Значит, не ждали. Понятно. — Лена сделала обиженно-рассерженное лицо.

— Нет, я хотел сказать, — Махоркин замялся, — вы изменились.

— «Я уверен, что в вашем сердце я потерян. Во мне любили вы слугу, тщеславие всегда любило господствовать над тем, что мило…», — нараспев продекламировала Рязанцева фразу из Лопе де Вега.

— А почему не по-французски? — пришёл в себя Махоркин. — Вы разве не во Францию летали?

— Во Францию, да. Но только, знаете, я совсем ничего не понимала, что там мне говорили. И они меня, кажется, тоже. — Лена сняла и повесила пальто на крючок.

— Ну не расстраивайтесь, я тоже не сразу стал понимать, что вы хотите сказать, — широко заулыбался Махоркин, — даже, когда вы говорили по-русски.

— Как же я соскучилась по вашим шуточкам, Александр Васильевич.

— Вы скучали во Франции? Не может этого быть.

— Ну не сразу, конечно. — Лена по обыкновению придвинула стул к окну и села, перекинув ногу на ногу. — Знаете, мне совсем не хочется говорить про Францию. Потом как-нибудь…

— Странно, обычно вы только о ней и говорили.

— Не сейчас. Лучше вы мне расскажите, что у нас нового?

— Вот в понедельник выйдете на работу, тогда и узнаете. А сегодня пятница, и я не хочу портить вам выходные.

— Ну, Александр Васильевич. Я же специально через весь город сюда ехала. Мишку бросила…

— Это весомый аргумент, — нахмурился Махоркин. — Ладно, раз уж вы Мишку ради этого бросили, тогда потом не жалуйтесь.

Махоркин открыл белую папку, которая лежала у него на столе, и протянул Рязанцевой фотографии.

— Вот, сегодня ночью обнаружили. Два трупа. Мальчики. Предположительно, братья. Причина смерти — асфиксия. У обоих. Видите полосу на шее? Оставлено пока не очень понятно чем. Мы нашли недалеко от второго трупа обрывок то ли ремня, то ли пояса.

— А что это у них в руке?

— Подснежники.

— Подснежники? Мальчики собирали в лесу подснежники? Зачем?

— Неизвестно. Вам кажется это странным?

— Ну да. А вам нет? Если б это были девочки, то и вопросов бы не было. Но мальчики… — Лена скривила губы. — Если только они не собирались их кому-то подарить. Например, какой-нибудь девочке.

— Возможно.

— Или матери. Мать-то нашли?

— Никого мы ещё не нашли. Никто о пропаже детей не заявлял.

— Надо опросить жителей близлежащего населённого пункта.

Пока Лена разглядывала фотографии, Махоркин незаметно спрятал кружку назад в тумбочку.

— Этим сейчас занимаются Ревин с Котовым. А вас мы ждём в понедельник.

— Александр Васильевич, ну какой понедельник? Дети погибли. Вы всерьёз думаете, что я теперь спокойно буду на диване лежать, просматривая сериалы? Всё, считайте, что я уже вышла.

— Если честно, я хотел вам поручить расследование. У вас уже есть некоторый опыт в подобных делах. Но до понедельника может и подождать.

— Не может. Всё. Я беру это дело. Прямо сейчас. — Лена сгребла снимки, сложила их в папку и, подхватив с вешалки пальто, двинулась к выходу.

— Вы куда? — окликнул её Махоркин.

— Как это куда? К себе.

***

Кабинет встретил свою хозяйку душным, или как когда-то говорила её бабушка, «спёртым» воздухом. В остальном всё было так же, как и до отъезда. Даже декабрист не успел засохнуть — пластинки стеблей цветка, несмотря на потрескавшуюся без воды почву в горшочке, оставались такими же мясистыми, как и раньше. Лена открыла окно, впуская мечущийся ветряной поток свежего воздуха.

Всё как и раньше — какое счастье. Повесив пальто на плечики, она села за стол и принялась внимательно изучать документы. Сначала прочла подробное описание места преступления, сверяя прочитанное с фотографиями, затем несколько раз перечитала показания свидетеля Ивана Солянки. Свидетеля ли? Какой-то странный рассказ. Надо бы по свежим следам связаться с другом, как там его? Курков, кажется.

Рязанцева достала мобильник и набрала телефон Олега Ревина. После третьего гудка в трубке послышалось радостное и громкое:

— Елена Аркадьевна!!! Вот это да! Не ожидал вас услышать. Как там Франция?

— Здравствуй, Олег! Не кричи так. С Францией всё нормально. Лучше расскажи, что там у вас.

— У нас всё как всегда — убийства, интриги, расследования, — немного понизив децибелы, продолжал напрягать связки оперативник.

— А подробней?

— Елена Аркадьевна, вам подробней будет дорого стоить? Сколько там евро за минуту разговора с Россией?

— Олег, я из кабинета звоню, из Следственного отдела. Я уже приступила к расследованию, как раз дело изучила. Вернее, то, что есть на данный момент. А что у вас? Кто-нибудь опознал детей?

— Нет. У нас же фотографий нет, — наконец спокойно заговорил оперативник. — Мы сразу с места преступления опрашивать поехали, так что приходится на словах внешность описывать, а это не так просто. Хотя, у них характерная примета, они оба конопатые, причём, довольно сильно. На это мы и рассчитывали, но пока безрезультатно.

— Олег, надо ещё этого Куркова допросить, товарища Ивана Солянки. Проверить, насколько правдива его история. В протоколе допроса сказано, что Курков работает охранником в гаражном кооперативе «Спутник». Загляните туда, пока они «случайно» не встретились.

— Будет сделано, Елена Аркадьевна. Доложусь по результату. Рад был вас услышать.

— Я тоже, Олег, очень рада. — Лена отключилась.

Странное убийство. Вновь и вновь рассматривая фотографии, Рязанцева задавалась вопросом: зачем? Зачем убивать маленьких детей? Какую опасность они могли представлять и для кого? Почему дети оказались в лесу одни? Или не одни? Кто-то был с ними? Может, заманили? Но зачем? Неужели маньяк?

Лена внимательно посмотрела на снимок лоскутка, найденного на месте преступления. Что это за тряпочка? Полоска. Для детского пояска широковата. Лена снова взялась за телефон. На этот раз ответили сразу, в трубке послышалось язвительное:

— О, никак Мирей Матье, собственной персоной?