Бесплатный фрагмент - Мысли вслух

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
«ПОСВЯЩЕНИЕ»

Моей горячо любимой, незабвенной Бабушке Маргарите посвящается…

Она — моя любимая Бабушка Маргарита — запомнилась мне красивой, не по годам статной женщиной с приятным, обволакивающим выражением карих глаз — немногословной, тихой, уютной и очень домашней… Она была первым человеком на Земле, встретившим меня в этом мире, когда мою маму не успели доставить в родильный дом, и я «выкатилась» на бабушкину широкую, с металлическими узорами по всему периметру ложа, кровать. Позднее, на этой самой кровати, я с замиранием сердца слушала восточные сказки, которые каждый раз интерпретируя по-своему, Бабушка рассказывала мне перед сном.

В нашей многодетной семье было восемь человек детей: девочек и мальчиков — поровну. Позднее, жизнь поделила их ещё раз ровно пополам. А когда началась вторая мировая война, младшего сына из ремесленного училища направили в тыл — на московский авиационный завод, а двое старших сыновей записались добровольцами на фронт. О последующих событиях в их судьбе я узнала от своей мамы. Бабушка никогда не говорила о них. Лишь по ночам она громко разговаривала с сыновьями.

Старший сын приезжал домой в краткосрочный отпуск. Приехал неожиданно, всего на пару часов. Бабушку было не узнать: как только сын переступил порог отчего дома, она начала готовить вкусный обед. Вообще так, как готовила моя Бабушка, не готовила больше ни одна женщина в мире. Позднее, когда я повзрослела, я вспоминала её обеды. Сейчас я понимаю, что в понятие «вкусно» входило не только механическое приготовление того или иного блюда. Понятие это было значительно шире — оно вмещало бабушкину трепетную душу. Общеизвестно: каждое блюдо, особенно, если там замешано тесто, «запоминает» настроение человека, его отношение к окружающим, его состояние на момент приготовления и прочее… и прочее… Так вот, в бабушкиных блюдах постоянно присутствовала её любовь.

В тот день, когда на пороге нашего дома появился мой старший дядя с войны, — рядовой танковой дивизии фронта — Бабушка начала колдовать над его любимым блюдом под названием «долма». По всему дому распространился изумительный аромат. Сын шутил: «…Мама, я уже сыт одним только запахом…» Она смотрела на него с тихой радостью и кивала в ответ.

В те далёкие годы вместо газовых плит хозяйки пользовались керосинками, электроплитами, — конечно медленно, долго, но необыкновенно вкусно.

Но тут неожиданно мой дядя заторопился.

— Сынок, ты куда засобирался, скоро сядем за стол, — заволновалась Бабушка.

— Мне пора. Уже время.

— Но долма, сынок!

Сын подошёл к матери, обнял её за плечи, повернул к себе:

— Не успею, прости меня, родная, — виновато заглянул в её заплаканные глаза, шепнул:

— Родина зовёт, мама, — и быстро вышел из комнаты.

В наступившей тишине громко тикали настенные часы…

С тех пор нашего дядю никто никогда больше не видел, а моя милая, родная Бабушка до конца своих дней уже не готовила «долму». Она по ночам звала старших сыновей, не вернувшихся с фронта, твёрдо веря, что они живы. Ближе ко Дню Победы на рядового житомирской танковой дивизии прислали похоронку, которую родные долго скрывали от нашей Бабушки. А второй мой дядя — пропал без вести.

«МЫСЛИ ВСЛУХ»

Артём прилетел без опоздания. Ева заметила его в потоке пассажиров и радостно помахала ему рукой. Он заметил жену и улыбнулся ей. Миниатюрная интеллигентная женщина с густыми седеющими волосами и открытым взглядом зеленовато-серых глаз. Такие женщины при первом взгляде на них вызывают легкую обиду из-за неотвратимо надвигающейся старости. Им бы не стареть, а радовать окружающих своим неувядающим очарованием… Но, увы!

Ева смотрит на часы, лишний раз, убеждаясь, что самолёты зарубежных авиакомпаний приземляются точно по расписанию. Она отметила эту особенность почти два десятилетия назад с того самого момента, когда её дочка Мария вышла замуж за француза и осталась жить в Париже.

Ева встретила мужа, как всегда весёлого, неунывающего, шутливого и довольного жизнью. Высокий, чуть располневший за последние годы, с седыми взъерошенными волосами, он громко отчитывал таксиста, подловившего его на выходе из зала прилётов.

— Такси не желаете?

— Не желаем. С вашими ломовыми ценами… не желаем, — отрезал Артём и подмигнул подошедшей Еве. Супруги обнялись. Они радостно поприветствовали друг друга.

— Ты без багажа? — кивнула Ева на его дорожную сумку.

— Да, вот весь мой багаж, — он перекинул сумку через плечо.

Назойливый таксист не отставал от пожилой пары.

— Вам далеко ехать?

Артём не ответил. Он обнял жену за плечи, увлекая е Артём к выходу:

— Пойдём, найдём частника.

— Частников сюда не пускают! — неслось им вслед.

Супруги вышли из здания аэропорта. Вереница автомобилей остановилась на несколько секунд, пока из очередной машины высаживались торопившиеся на посадку пассажиры.

— Там вон, видишь частника, он как раз клиентов высаживает. — Артём показал на «Тойоту». — Поспешим к нему, пока не отъехал.

Супруги быстро пересекли застывший на несколько секунд автомобильный поток и устремились к освободившейся машине.

Водитель собирался было отъехать, но, передумав, притормозил возле пожилой пары. Они договорились с водителем о маршруте и проникли на заднее сиденье. Миновав шлагбаум, водитель вывел машину в транспортный поток. Пассажиры расположились поудобнее, приготовившись к длинному пути из аэропорта в город.

— Ну, рассказывай, как съездил? — спросила жена.

— Съездил отлично.

— Как они там поживают?

— Они? А что им сделается этим буржуям… всё как обычно. Обеды, ужины… в нуль-нуль…

— А мелкие? Мелкие как?

— Мелкие? Эти короеды? Они всю дорогу с гаджетами в обнимку… каждый в своем углу…

— А Маша? Как она тебе?

— Всё в порядке. Цветет и пахнет.

— Знаешь…

Неожиданно Артём понизил голос, бросив взгляд в сторону водителя.

— Маша очень расстроилась. Да и я тоже. Помнишь альбом с марками. Мы с тобой решили подарить его Боречке на день рождения.

Ева тревожно кивнула:

— Конечно же, помню.

— Я оказался в дурацкой ситуации. Преподнёс внуку подарок… торжественно, с помпой. Он развернул подарочную обертку, а в паспорте для хранения марок — пусто… Секундное замешательство… Маша заглянула через плечо сына и тоже замолкла. Они оба, как-то странно посмотрели в мою сторону.

Ева наклонилась к мужу, не веря своим ушам…

— Ты тогда сумку сдавал в багаж. Возможно… там… они…

— Всё может быть, — резюмировал Артём.

Ева подалась вперёд, хотела что-то добавить.

— Давай, не здесь. Дома поговорим, — остановил её Артём и откинулся на сиденье. Ева закрыла глаза и отвернулась. Повисла тягостная пауза. Ехали молча. В конце дороги виднелись строения. Машина мягко несла их к дому.

                                       ***

Артём открыл дверь. Супруги вошли в свою квартиру, где прожили вместе почти полвека. Это была удобная просторная квартира до предела заполненная картинами хозяев. Типичная квартира художников с особым устоявшимся запахом лаков и красок. Комната Артёма служила ему одновременно и мастерской. Она была завалена бумагами, книгами и рамами из-под картин. Хаос в комнате и на кровати. Бесчисленные пакеты с машинописными текстами вдоль стен, под кроватью, на письменном столе.

В эту комнату с трудом можно было протиснуться, и это устраивало хозяина дома. — Нечего сюда заглядывать, — смеялся он, когда Ева жаловалась на хаос и невообразимые завалы у мужа. Зато у нее самой в спальне и в гостиной всё было иначе. Здесь царили красота и уют.

— Ну, наконец-то я дома, — Артём расположился в любимом кресле. Откинувшись на спинку кожаного кресла, он мгновенно задремал, в то время как Ева поспешила к компьютеру, чтобы пообщаться с дочкой по скайпу. С Машей общались вполголоса:

— Да… всё в порядке… долетели хорошо… вот только не могу уложить в голове историю с исчезнувшими марками… — она с тревогой вслушивалась в наушники:

— Я не удивлюсь, мама, если это его очередные фокусы, — говорила Маша. — Наверняка ты оторвала от него эти марки для подарка внуку. И он выкинул такой фортель … — Дочка рассказывала матери о странностях, которые она раньше не замечала у отца: — Он часами сидел в гостевой комнате, в неподвижной позе. Перед выходом в город задолго до назначенного времени ждал перед дверью переодетый и готовый к выходу. Папа очень изменился! Может, стоит обратиться к врачу? — тревожилась Маша.

В конце разговора Ева заверила дочку, что подумает над её словами и выключила связь. Она окинула долгим взглядом задремавшего в кресле мужа, а в голове теснились тревожные мысли. Она так же, как и Маша, давно стала замечать странности в поведении мужа. Но почему-то старалась не придавать этому особого значения.

Его постоянную забывчивость она приписывала возрастным особенностям. А может, она избегала думать на эту тему из страха перед неизбежным… перед той самой пропастью, которая изображена на одной из её последних работ под названием «Неизбежность». Если её муж — постоянный «кладезь ума», ироничный, талантливый во всём, за которым она шла всю их совместную жизнь и старалась равняться на его талант, ум, на его безграничную духовность — если он поколебался, пошатнулся, споткнулся о неизбежность старости, то о чём ей самой думать в таком случае?…

Все последующие дни события развивались так, как и предсказывала Маша. Проходя мимо его комнаты, Ева с болью в сердце замечала мужа сидящим подолгу в застывшей позе перед мольбертом и беспорядочно сверлящим кистью холст. Или… она находила его застывшим в неподвижной позе на кровати, уставившимся в одну точку.

Ева выводила его из такого состояния, зазывая на кухню, или в гостиную.

— Может, почитаешь, — предлагала она ему. — У тебя столько непрочитанных книг. Помнишь, ты говорил мне, когда скупал их у букинистов: «Здесь столько интересного… вот когда я постарею, то ни одну книжку не оставлю непрочитанной…»

— Нет, не сейчас, — обречённо махал он рукой. — Кстати, ты не поможешь мне набрать вот этот номер телефона? У меня в последнее время никак не получается…

Ева поняла, что он не в состоянии набирать номер на диске телефонного аппарата. И писать он затруднялся. Часами тщетно изучал свои собственные холсты… пытался записать что-то в записной книжке. Часто интересовался о дне недели и времени суток, которые постоянно путал…

— Доброе утро, — приветствовал он жену по вечерам на кухне.

Она находила на столе бумажки, на которых он пытался нацарапать авторучкой день месяц и год.

— Какой сегодня день недели? А месяц? А который сейчас час?

— Восемь часов.

— Утра или вечера?

А когда она нашла изрезанные ножницами листки со своими записями, она поняла, что надо обратиться к помощи врача.

— Что это?

— Не знаю. Так получилось. Я не хотел.

— Может, поедем в поликлинику? — осторожно спросила она у мужа.

— Да, наверное… — согласился он.

Через несколько дней надо было сдавать анализы. Ева договорилась с Артёмом, что с утра пораньше она разбудит его, и они вместе поедут в поликлинику. Но когда она встала со звонком будильника, то мужа уже не было дома. Встревоженная Ева бросилась искать его по квартире. Тщетно. Артём умчался без нее. Домой он вернулся растерянный. Таким потерянным она его никогда не видела.

— Ты куда умчался ни свет, ни заря? Мы же договорились пойти туда вместе.

— Да, это было глупо с моей стороны. Я пришёл туда затемно. Сторож сжалился и впустил меня посидеть на лавочке, пока не начнётся рабочий день.

— И сколько ты там просидел?

— Час с лишним, пока все не пришли на работу, — заметив встревоженный взгляд жены, он усмехнулся. — Ну что поделаешь… у меня мозги стали, как решето… крыша едет… одним словом, повихнулся!

— Бывает… но пройдёт, — нашлась Ева. — Иди, мой руки. Буду кормить тебя. Небось, проголодался.

— Да. Сейчас приду. Это я с удовольствием, — обрадовался Артём и зашёл в ванную.

Едва сдерживая слёзы, Ева начала готовить завтрак.

                                       ***

Они приехали к врачу в одну из лучших клиник города. Доктор-профессор практиковал в области заболеваний мозга. Он провёл Артёма по всем аппаратам, заглядывая в извилины его головного мозга и пришёл к неутешительному диагнозу: заболевание неизлечимое… но есть возможность остановить его развитие и облегчить симптомы заболевания. И прописал сложный курс лечения.

Домой супруги ехали молча. Каждый думал о своём. Еве не давала покоя самая первая фраза Артёма, когда врач обратился к пациенту с вопросом, «что вас беспокоит?»

— Я не могу собрать мозги. Они у меня рассыпаются в разные стороны, — отвечал Артём.

Все последующие дни были похожи один на другой: приём лекарств по расписанию… завтраки, обеды, ужины, тоже по расписанию. Как в доме отдыха. Для супругов — свободных художников — такая жизнь казалась испытанием. До последнего времени их жизнь состояла из постоянных встреч с коллегами-художниками, организацией выставок, поездок на семинары.

По утрам, за завтраком, Ева пытала мужа вопросами:

— Ну, рассказывай… что ты чувствуешь после приёма медикаментов? Изменения замечаешь?

— Раньше я сидел прибитый пыльным мешком. А сейчас пыльный мешок куда-то делся, исчез… хотя, пыль ещё осталась в голове, — шутил муж.

— Много пыли осталось? Сколько? — пытала его Ева.

— Достаточно по сравнению с тем, что было до моего безумия.

— А ещё какие изменения, подумай, — не отставала Ева.

— Ну а если думать нечем?… А ещё что-то пальцы на руке задрожали… — он показал на дрожащую ладонь.

— Признаки болезни Паркинсона.

— Это Паркинсон пришёл в гости к Альцгеймеру, — невесело заметил Артём. — Знаешь, я только что видел во сне своего отца, — сказал он неожиданно.

— И как ты его видел?

— Он вышел из нашей кухни и подошёл ко мне. Мы оба вошли в гостиную. Молча. Без слов. А потом он куда-то исчез, растворился, — рассказывал Артём.

— А ты раньше видел его во сне? — спросила Ева.

— Нет, никогда. После его ухода из жизни никогда. Но это был не сон. Я видел его живым. Не во сне, а наяву.

— Галлюцинация? — спросила жена.

— Да, — отвечал муж.

Ева с утра давала мужу очередную порцию медикаментов и отправлялась за покупками и по делам. Она старалась успеть к обеду до его второго приёма лекарств. Боясь, что он перепутает и примет больше, чем положено, она сама распоряжалась лекарствами.

В тот день она вернулась с небольшим опозданием. В дверях её ожидал встревоженный муж:

— Я всё время, пока тебя не было, искал документ… Кладбищенский… моё право быть захороненным на семейном кладбище…

Секундное замешательство… по её спине пробежал холодок… но Ева собралась с силами и поспешила успокоить Артёма:

— Ты мне после смерти родителей принёс этот документ, чтоб я сохранила его. Не волнуйся. Я его сохранила в папке среди других документов.

— Слава Богу. Гора с плеч… — он прошёл в гостиную, упал в кресло, откинувшись на спинку, закрыл глаза. Ева подошла к нему, устроилась в ногах, прижалась к нему:

— Не пугай меня так больше… прошу тебя… все мы смертны… я как-то прочитала любопытную статью… сейчас не могу вспомнить автора…

— Вот! И у тебя Альцгеймер! — обрадовался Артём.

Ева улыбнулась:

— Возможно…

— Ну и… — вопросительно посмотрел на неё муж. — Что за статья? — «Человек — слуга своего мозга»… «Мы заперты в своём мозге»…

И ещё одно высказывание. Оно мне особо врезалось в память: «Мозг — это оркестр. На нём надо научиться играть…»

— Джазовый, или симфонический? — спросил Артём. — Мой мозг, точно симфонический… Не люблю джаз.

— А у меня джазовый. Обожаю джазовые композиции. Сейчас включу мою любимую волну.

Ева поднялась с колен и подошла к приёмнику.

В комнате зазвучала джазовая мелодия.

Через неделю у Артёма резко поменялось настроение. Ева с тревогой наблюдала, как он бесцельно меряет шагами комнату туда-обратно, приговаривая:

— Что это со мной? Не пойму…

Потом резко останавливается, возвращается к себе и выходит оттуда с толстой папкой документов.

— Ева, найди мне место, где я могу запереть все свои документы.

Ева узнала папку — это были документы на всё их имущество. Растерявшись на какую-то долю секунды, она подошла к книжному шкафу и открыла боковую дверцу, запертую на ключ. Пока жена высвобождала нужное пространство, Артём внимательно изучал каждый документ. Но Ева заметила, что содержимое документов проскальзывало мимо его внимания. Не в силах сосредоточиться на содержании перебираемых им документов, он бесцельно перекладывал их из одной стопки в другую. Наконец, он собрал все документы в папку:

— Все мои бумаги на моё имущество будут лежать в этом сейфе, — забрав у Евы ключи, он удовлетворённо запер дверцу «сейфа». После этого развернулся на месте и тут же исчез из гостиной.

Но не успела жена опомниться, как муж снова вернулся к сейфу. На этот раз уже с деньгами. Лихорадочно пересчитав все семейные запасы денег, он запер их в сейфе. Потом повернулся к жене и пренебрежительно бросил:

— Ключи будут лежать постоянно у меня. Когда тебе понадобятся деньги, скажешь мне…

Артём бросил на жену быстрый взгляд и сразу же отвёл глаза.

Ева не верила своим ушам. Совершенно ошеломлённая она молча смотрела на него.

Комната наполнилась тишиной. Стрелки настенных часов, казалось, застыли на месте.

Все последующие дни Артём не расставался с ключами. В ванной, в туалете, везде он перекладывал ключи из кармана брюк, в карман халата… пиджака… ночной пижамы…

Жена замечала, каких трудов стоили ему все эти манипуляции с концентрацией мозгов. Но она молчала. Она понимала, что все выяснения отношений здесь бесполезны. Да и здоровье ей не позволяло начинать разговоры с мужем. Постоянное напряжение в доме очень плохо сказывалось на её самочувствии.

Поздними вечерами, когда Артём уже спал, она включала скайп и рассказывала Маше, что едва держится на ногах, что сердце работает с перебоями. Маша просила мать пойти на обследование, проверить кардиограмму. Ева обещала ей обязательно сходить к врачу, но не выполняла своих обещаний. Она существовала, как во сне. Автоматически выполняла все обязанности по дому, по уходу за мужем, а в голове была пустота.

В то утро Ева поехала в картинную галерею, где надеялась договориться о продаже своих работ с хозяином маленького частного павильона. Ева шла по улице, вдыхая свежий весенний воздух, напоённый запахами начинающейся весны. «Как приятно выйти на улицу из душной давящей домашней обстановки. Я уже забыла, как это бывает в обычной жизни…» Ева понимала, что обстановка в доме накалялась с каждым днём и не видела выхода из свалившейся на неё новой, непонятной реальности…

Вернувшись домой и войдя в квартиру, Ева натыкается на стоявшего в дверях мужа. Он встречает её в полной растерянности:

— Я мылся. Обручальное кольцо чуть не сползло с пальца. Я отложил его на полочку. А сейчас не могу найти.

— Ты помнишь, что снял его в ванной? — спросила Ева.

— Да.

Она обыскала ванную. Прошлась по его комнате. Примерила своё кольцо в водопроводной трубе на предмет падения в неё. Безрезультатно. Она горестно вздохнула и присела на банкетке в прихожей. Неожиданно заметила, что не успела разуться, так ошеломил её вид встретившего её мужа. Таким она его никогда раньше не видела. Всегда весёлый, неунывающий, сыплющий шутками-прибаутками, уверенный в себе…

Ева сняла с себя плащ и сапожки и начала переодеваться. Неожиданно перед ней вырос Артём. Судя по выражению его лица, он был необыкновенно доволен собой. Радуясь, как дитя малое, он показывал ей своё обручальное кольцо. Оказалось, оно лежало на его прикроватной тумбочке.

                                       ***

Просыпаясь по утрам, Ева с тревогой спешила к комнате мужа, чтобы проверить, на месте ли он или куда-то умчался. В то утро она не застала его в комнате. Ева бросилась на кухню, обыскала всю квартиру — мужа нигде не было. Проходя мимо входной двери, она заметила его трость. «Как же он без трости? Наверняка потеряет равновесие и упадёт где-нибудь».

Она быстро схватила куртку в прихожей, ключи от входной двери и с тростью в руке помчалась вдогонку за беглецом. Выбежала на тротуар, окидывая взглядом остановку напротив дома. Но Артёма там не было. От остановки отъезжал очередной троллейбус. Ева, напрягая зрение, начала всматриваться в салон троллейбуса. И поймала беглеца! За стеклом среди вошедших пассажиров мелькнул Артём. Он вынимал из нагрудного кармана проездной билет.

Ева быстро пересекла улицу, одновременно голосуя тростью перед проезжавшими машинами. Ей повезло. Остановился частник.

— Можем догнать вон тот троллейбус?

— Догоним, нет проблем, — улыбнулся водитель взъерошенной пассажирке.

Они без труда догнали и даже обогнали преследуемый троллейбус. Ева хотела расплатиться, но водитель отказался от денег. Поблагодарив его, улыбающаяся Ева с тростью в руке встретила ошарашенного мужа. Она торжественно вручила ему трость.

— Ты как здесь оказалась? — удивлялся Артём.

— Спустилась к тебе с небес.

— Что ж, спасибо.

— Ты куда собрался, дорогой?

— В булочную… за моими любимыми булочками… — и он пошёл по направлению к магазину.

Ева проводила его долгим грустным взглядом. Потом развернулась и пошла к остановке.

Прошла неделя.

В тот вечер, так же, как в то памятное утро, когда настроение Артёма резко переменилось, наступил новый этап в жизни супругов.

Артём растерянно подбирал в своей комнате разбросанные денежные купюры. Он вытаскивал их из-под подрамников картин, из под книг, разбросанных на полу… Везде и повсюду валялись деньги. Наконец, он решился, вошёл к жене и сказал обречённо:

— На, возьми эти ключи и спрячь. Деньги… я их собрал в своей комнате, на полу… ты… ты сама распоряжайся деньгами… и документами тоже…

Повисла пауза.

— Ладно. Как скажешь, — она забрала у него ключи и деньги.

Артём посмотрел на жену, заглянул ей в глаза.

Ева удивилась: она уже не помнила, когда в последний раз он с такой нежностью смотрел на неё. За время его болезни она постоянно ловила на себе встревоженные, а иногда и озлобленные взгляды мужа.

— Знаешь, я вдруг вспомнил, что я тебе тогда говорил… ещё в той жизни обещал… ещё до моей болезни… давно… — сказал он.

— Что? — удивилась Ева.

— Я тогда сказал тебе, Ева: «Я хочу, чтоб ты пошла со мной по жизни». Вспомни. Ты тогда удивилась, нет, обиделась даже…

— Ну да, помню, я ждала от тебя предложения выйти за тебя замуж, а ты… просто предложил мне пойти с тобой по жизни, — усмехнулась Ева.

— Нет, не просто, а по-настоящему пойти со мной по жизни… а сейчас предлагаю не по жизни, а по тому, что осталось от нее… от этой жизни… — он обреченно махнул рукой, молча опустил голову, затих.

В комнате воцарилась звенящая тишина.

Ева медленно подошла к Артему и нежно обняла его.

Она прильнула к его груди и почувствовала невероятное чувство отдохновения от всех невзгод, свалившихся на них на обоих за последнее время. Зарывшись на его широкой груди, Ева попала в тишину — не ту, которая окружает нас в нашей обычной повседневной жизни, а в другую, которую никакими словами не опишешь. Артем по-настоящему утешил исстрадавшуюся душу своей жены.

Долго стояли так, не шелохнувшись.

Потом она отпустила мужа из своих объятий, спросила:

— Ты будешь ужинать?

— Да, конечно, — обрадовался он.

— Тогда иди, мой руки.

— Я сейчас, мигом, — и он исчез из комнаты.

Ева прошла на кухню, начала готовить ужин.

Потом, опомнившись, вынула коробочку с лекарствами. Начала укладывать в стаканчик вечерний рацион медикаментов.

Она едва сдерживала слёзы…

                                       ***

В тот вечер Артём неожиданно спросил у жены:

— Ты покажешь мне статью, о которой говорила… Ну, про мозги… Про оркестр…

— Знаешь, это была не статья, а видеофильм, интервью с профессором биологии Черниговской.

— Найдёшь мне это видео? — попросил муж.

Ева с тревогой посмотрела на него.

— Да, да, конечно, — пообещала она.

Вечером Ева включила компьютер и показала мужу видео-интервью с профессором биологии. С наушниками в ушах, Артём внимательно всматривался в экран. — Очень интересное интервью, — повторял он вполголоса.

Ева несколько раз подходила к нему. Заглядывая через плечо мужа, она пыталась понять, сколько ещё осталось до конца интервью.

— Если ты устал, — предложила она, — я могу остановить фильм. Отдохнёшь, а потом вернёмся снова.

— Нет-нет, эти вещи я могу слушать бесконечно, — отвечал Артём.

С экрана звучало:

«…Если появляются галлюцинации, то у человека, у которого они появляются, нет способа доказать, что этого нет…

Кто мы на самом деле? Что даёт нам основания считать, что эта рука есть…

Мы заперты внутри своего мозга. Как он нам разрешает, так мы и видим.

---

И видим мы не глазами, а мозгом. Глазами мы смотрим, а мозгом мы видим… Мозг порождает миры сам… Мозг нас может обманывать».

Во время видео-просмотра, Артём радостно реагировал:

— Ооо, она Альцгеймера упомянула!

— «Хорошего знакомого встретил», — мелькнуло у Евы.

Интервью продолжалось ещё минут двадцать.

Фильм закончился. Артём откинулся на спинку кресла. Долго молчал.

— Значит, — проговорил он едва слышно, — и смерть обман… Мозг нас обманывает…

Повисла пауза.

Он встал и молча вышел из комнаты.

Ева выключила компьютер, села в кресло. Она напряжённо думала. — Что же получается? Получается, что всё, к чему мы прикасаемся, что мы имеем… — руки, ноги… — все это обман? Ровно то, что преподносит нам мозг? Но что даёт нам основания считать, что это есть?… Врач говорила в интервью о больных, которые без лишних вопросов доверяют своим галлюцинациям… Они даже могут их потрогать… понюхать… И при всём при этом мы должны доверять мозгу? «Вопросов больше, чем ответов», — подумала Ева.

Она тряхнула головой, как бы отбрасывая мучившие её мысли. Она прошла на кухню, вынула из аптечки очередную порцию лекарств, разложила нужную порцию в стаканчик и вошла к мужу. Артём лежал на кровати с закрытыми глазами. Жена долго стояла в дверях, так и не рискнув войти в комнату. Она ждала, сама не зная чего…

Муж не отреагировал…

Ева вышла из комнаты. Остановилась в коридоре. Вопросительно посмотрела на стаканчик с лекарствами в руке. Неожиданно для самой себя отшвырнула стаканчик в сторону и быстро направилась в свою комнату. Её одолевали странные, непонятные мысли. Она подошла к окну, посмотрела во двор. Напряжённо размышляла…

В интервью врач говорила о мозге и памяти. Но на вопрос журналиста, а что же такое душа человеческая… что она из себя представляет… ответ был кратким:

— … С душой всё сложнее и вообще ничего в этой области непонятно и не изучено.

Ева подошла к креслу, механически села в него, откинула голову на спинку кресла.

— Что же такое душа человеческая? — размышляла про себя Ева. — Наша память и наше воображение ведут нас в мир образов и галлюцинаций… как у Артёма. Да и не только у него. Образы эти роятся в нашей голове во сне и наяву, от них мы страдаем. Но где же сила той самой души, которая должна очистить наши умы от страданий?

Неожиданно Ева вздрогнула от внезапно осенившей её догадки: наше сердце — это наша жизнь. А ум наш всего лишь служит нашему сердцу. Чтобы наш ум не имел возможности рассеиваться, отвлекаться, его надо поместить в то самое место, где кроется наша душа, а именно — в наше сердце. Чтобы ум не был заперт в своём теле и не имел возможности командовать нами. «Как он нам разрешает, так мы и поступаем» — вспомнила Ева слова из интервью.

Ну, конечно, ум наш должен войти в сердце, чтоб он не витал нигде понапрасну. И тогда уже ничего не будет отвлекать нашу память, наш ум от правды жизни.

— Вот она, душа человеческая!

Ева легко вскочила с кресла, почувствовав себя необыкновенно свободной. Казалось, с неё свалился неподъёмный груз, терзавший её все последние месяцы. Она посмотрела на часы. «Теперь можно и лекарствами заняться».

Ева с улыбкой на губах прошла на кухню.

Она успокоилась. Она знала нечто такое, чего не знал никто.

Может, и знал кто-то… а может, и не знал…

И от этой мысли всё вокруг Евы осветилось каким-то неземным особенным светом и теплом.

«КНЯГИНЯ»

В тот самый июльский полдень, когда на улице жара стояла совершенно непереносимая, в одном из престижных столичных Салонов красоты было комфортно. Салон работал, как блестяще отлаженный механизм. Отточенными движениями гибких пальцев мастера стрижек и укладок колдовали над причёсками своих постоянных клиенток.

В глубине зала, за красочной рекламной перегородкой расположился маникюрный отсек, до предела заполненный ровными, наподобие грядок, рядами столиков с удивительно похожими друг на друга мастерицами. Все они походили друг на друга не только своими кокетливыми халатиками с эмблемой салона на груди, но и пассами фокусниц со скальпелями маникюрного инструментария.

В отличие от мастериц, клиентки салона были совершенно разными. не походили одна на другую… Здесь, за одним из столиков среди клиенток сидела Анна — молодая женщина — изящная, интеллигентная, с длинными, волнистыми каштановыми волосами. Тонкое лицо было покрыто загаром.

Пока маникюрша колдовала над её пальцами, Анна заглянула в зеркало напротив. В нём она увидела свои светло-карие встревоженные глаза и, как это часто с ней происходило за последние месяцы, она неожиданно почему-то тут же вспомнила ЕГО — его глаза, его улыбку, его голос… Вспоминала тот самый день, когда в первый раз встретила своего Константиноса… — «древнего грека», как называла его подруга Ани, Ириша.

Со своим «греком» Анна познакомилась случайно. Ириша, гид-переводчик «по ночной Москве», позвала подругу в последнюю минуту на спектакль в Культурный центр греческого Посольства. Пропадал лишний билетик.

В тот вечер на сцене любительского театра Культурного центра при Посольстве Греции играли в основном актёры-любители, кроме самого режиссёра, с опытом работы в небольшом периферийном театре. В фойе и в залах Центра было много публики и театральных светил. В антракте около Анны как-то незаметно очутился ОН… Улыбнулся, как будто они только вчера расстались, и непринужденно представился:

— Режиссёр спектакля, Константинос, — и после паузы добавил: — Можно просто, по-русски, Константин.

Это был мужчина самой заурядной внешности. Среднего роста, в светло-сером костюме, на первый взгляд совсем неприметный, он относился к той категории мужчин, которым можно было дать и тридцать, и сорок лет. Но как только он заговорил, на Анну обрушилось море обаяния и чего-то необъяснимого, от чего у неё бешено заколотилось сердце.

Режиссёр предложил ей войти в труппу театра и попробовать себя в роли Княгини.

— Я собираюсь ставить средневековую пьесу. Там есть очень подходящая для вас роль…

— Но я не актриса, — вспыхивая под его взглядом, отвечала Анна.

— Я художница по костюмам из мира кино. И потом… я не особенно люблю театр. Эти хорошо поставленные голоса, напыщенность… искусственность декораций… условность… вот кино — это совсем другое дело.

Анна смутилась, опустила глаза. Ей показалось, что Константин не слышал её, а только с улыбкой наблюдал за её манерой говорить.

Подошла подруга Анны Ирина. Надо было возвращаться домой. ОН предложил им свой автомобиль. Ирина радостно поддержала его предложение. Потом он развозил их по домам и неожиданно для Анны напросился к ней в гости. Она почему-то согласилась без колебаний. Тем более, что в их доме поздние гости не были проблемой.

Муж Ани, Сергей, часто встречал у себя дома поздними вечерами коллег операторов и режиссёров с киностудии, где они с женой, художницей по костюмам, работали последние десять лет.

Позже, в годы перестройки, когда в кино, как и во всей стране, всё развалилось, Сергей неожиданно для окружающих, нашёл себя в бизнесе. Анна же продолжала заниматься любимым делом, по большей части дома — писала натюрморты и эскизы воображаемых костюмов. Дочка Вика оканчивала школу и с удовольствием встречала припозднившихся богемных гостей. В тот вечер гости были необычные, вернее, гость из театральной среды. Вика подавала чай, прислушиваясь к разговорам о театре.

Константин умел произвести впечатление. У него был острый, проницательный и живой взгляд. Он увлечённо рассказывал о необычном эксперименте в любительском театре при Посольстве Греции.

— Такой эксперимент некоторое время назад уже поставили на Западе, — говорил он. — Спектакль на нескольких языках одновременно.

В конце вечера уже муж и дочка уговаривали Анну попробовать себя в роли Княгини в необычном театральном эксперименте.

Анна незаметно для себя окунулась в театральную жизнь. Репетиции три раза в неделю. Греческий язык, которым она занималась с приглашенным педагогом из посольской школы, работа над текстом с Константином в течение двух часов подряд — всё это преодолевалось ею легко, радостно, под пристальным взглядом режиссёра. Он явно принадлежал к породе людей властных. Это ощущалось по тому, как он подчинил своей воле всех членов труппы. Когда занятия с педагогом подошли к концу, Анна начала репетировать со своим партнёром, Гариком Истоминым, актёром в прошлом, а сейчас по совместительству администратором.

Гарик увлечённо репетировал роль священника, в которого безответно была влюблена героиня Анны, богатая Княгиня, пожертвовавшая все свои сбережения на возведение Храма.

Через какое-то время режиссёр объявил всем, что в ближайшие выходные назначен показ отрывка из готовящегося спектакля. Будут важные гости, столичная пресса, театралы и сам Посол с супругой.

Репетиции шли полным ходом. Анна сутками отсутствовала дома. Сергей, занятый своим бизнесом, особо не замечал отсутствия жены. Но Вика была недовольна и ревновала мать к новому театральному увлечению. Ей явно не нравились изменения, происходившие в матери. Почти каждый вечер Анна вела долгие телефонные разговоры со своим режиссёром. Дочка интуитивно понимала, что происходило с матерью. Её кроткая, любящая домашний очаг мама вдруг перекочевала в мир богемного счастья с каким-то невзрачным типом…

— SOS! Тётя Ира, ваша подруга пропадает! Надо срочно спасать её!!! — предупредила Вика мамину подругу Ирину.

— Постараюсь, Викуся, хотя с моим плотным графиком… не знаю, получится или нет.

В то утро после ухода хозяина дома, мать и дочь оказались на кухне одни. В последние месяцы они редко виделись. Аня пропадала на репетициях, Вика — то на занятиях, то с друзьями. Если она оказывалась дома, то не отрывалась от компьютерных игр в своём углу. Сегодня была суббота. Аня готовила завтрак. Вика пила утренний кофе, поглядывая на мать. Ей явно хотелось поговорить с мамой о её недопустимом, с её точки зрения, поведении Анны.

Зазвонил телефон. Аня схватила трубку. В последнее время она первая бросалась к домашнему телефону. Вика с усмешкой наблюдала за ней. Это был, конечно же, «мамин грек». Они договаривались о какой-то совместной поездке. Пунцовая, но очень довольная Аня, соглашалась со всеми его доводами. Вика не выдержала, начала жестикулировать, всем своим видом протестуя против отъезда матери из города. Едва дождавшись конца их переговоров, дочка начала выговаривать матери…

— Что он снова тебя кошмарит? Куда ты собралась? Сколько можно плясать под дудку этого местечкового театрала? Ты у нас с папой спросила?..

— Я достаточно взрослая, чтобы без спроса уезжать куда-либо, — огрызнулась Аня, соскребая со сковородки подгоревший блин.

— И куда он тебя увозит? — ехидно спросила Вика.

— Он позвал меня во Владимир. Буду помогать ему в подборе актёров в местном театре.

Вика подалась вперёд, заглядывая в смущённые глаза матери.

— А без тебя он не может обойтись?

Аня выключила плиту. Безнадёжно опустила руки. Села за стол напротив дочери:

— Что ты лезешь в мою жизнь?

— Мамочка, ты же постоянно меня контролируешь… «Поздно не приходи!»… «За город — нельзя!»… «К друзьям на дачу — нельзя!»… «Позже двенадцати часов — опасно!»

— Что ты хочешь от меня на это услышать, дочка?

— Я хочу, чтоб ты любила только папу, — сказала Вика резким тоном, с шумом отодвигая стул. — Я просто от тебя в шоке, мама! Это чёрте что такое! — и она быстро вышла за дверь.

Снова зазвонил телефон. Аня сорвала трубку. На этот раз была Ирина. Подруги договорились о встрече.

Анна открыла дверь кафе Культурного центра, вошла и окинула взглядом помещение. Ей нравилось здесь. Повсюду ощущался изумительный запах кофе. Она заказала чашку своего любимого «капучино» и, подтянув к себе стул, уселась за свободный столик. Столик был на двоих. Ирина должна была подойти с минуты на минуту. Это она настояла на сегодняшней встрече. Заметив в кафе знакомых, Анна поприветствовала их рукой.

Подскочила запыхавшаяся Ирина. Подруги весело поздоровались.

— Ещё одну чашку, — кивнула Аня официанту. Несколько минут обе внимательно изучали друг друга. Аня первая прервала молчание:

— Ириш, Викуля права. Я — в ловушке.

— Ты что, запала на своего режиссёра?

— Ириш, это не подходящее слово… — шептала Анна, как будто кто-то мог их подслушать. В этот полуденный час кафе было набито битком.

— Послушай, подруга, что это с тобой? Я тебя не узнаю. Ты видела себя в зеркале? Соберись! — увещевала подругу Ирина.

— Нет, это ты меня послушай. Трудно… но я попробую тебе объяснить.

Анна подалась вперед, снова зашептала.

— Раньше, до моего замужества, я чётко понимала: этот мужчина мне нравится, а этот — не волнует… Красавчики вообще были не в моём вкусе. Что-то в них во всех сквозит слащавое, не мужественное…

— А Костик — сама мужественность, — хихикнула Ира. — Не смеши меня.

— Ну вот, снова ты всё оборачиваешь в шутку, — обиделась Аня.– Пойми, в нём не это главное.

— По мне, так в каждом мужчине именно это самое главное его достоинство, — улыбнулась Ирина, окидывая игривым взглядом соседние столики.

Принесли кофе. Ирина кивнула официанту, поблагодарила его, дождалась пока тот отойдет от их столика, обернулась к подруге.

— Что ты в нём нашла?

— Ты знаешь, что мужчины в моей жизни никогда не занимали особого места, — говорила Аня. — Вспомни, как ты подтрунивала надо мной по этому поводу… А сейчас моя жизнь поделилась на «до» и «после» встречи с НИМ.

— Может, он, как мужчина тебя… — теперь уже Ира перешла на шёпот.

Анна не дала ей договорить:

— Какой мужчина! Пойми, для меня не это главное.

Аня заёрзала на стуле, как будто села на горячий утюг. — Послушай! Когда я с ним разговариваю по вечерам по телефону… когда слышу его голос… если бы ты знала, какими ласковыми именами он меня одаривает… Ни один мужчина на свете не говорил мне таких слов и не называл меня такими именами. А когда мы репетируем, то у него над головой образуется… — Аня замолкла. Она с трудом подбирала слова:

— Мне трудно объяснить… я и сама толком не пойму, что образуется… в общем, я попадаю туда, и у меня окончательно сносит крышу. Одно я знаю точно, подруга, он проник мне в кровь. И точка!

— Да-аа, Кащенко по тебе плачет, подруга. Крыша едет точно. Викуся права. Тебя надо срочно вытаскивать. — Послушай меня, Анют, чего тебе не хватает? У тебя прекрасный муж, не то, что у меня… Ни мужа, ни любви… А на работе — мрак.

— Муж? — Анна усмехнулась. — Я для Серёжи что-то вроде привычки.

— Брось ты всю эту возню со своим режиссёром, — продолжала Ира. — Тем более, что, как я тебя поняла, у вас с ним пока ничего и не было…

Ирина вопросительно посмотрела на Аню, в ожидании ответа. Та сосредоточенно пила свой кофе, внимательно изучая пенку в чашке.

— Ничего не было, — подтвердила Аня упавшим голосом.

Повисла тягостная пауза.

— Понятно, — снова заговорила Ира. — Я вижу, ты так легко не выползешь из своих греческих мифов. Ладно, я тебе помогу. Когда у вас выступление в Посольстве?

— В воскресенье вечером, — тихо подсказала Анна.

— Поняла. — Ирина допила свой кофе, поставила чашку на стол.– После представления поезжайте с ним на мою дачу. Я все устрою, не волнуйся. Предупрежу Серёжу и Вику, что забираю тебя из Посольства, поздно вечером к себе. Думаю, подруга, — переспишь со своим «греком» и успокоишься.

Обе замолчали, прислушиваясь к шуму в кафе.

Ирина подозвала официанта, расплатилась с ним. Подошла к Ане, поцеловала в макушку. — Ты не расплачивайся. Я уже расплатилась, Анют. Мне пора на работу. Созвонимся, подруга.

Ирина убежала. Аня продолжала сидеть на месте, разглядывая причудливые узоры на дне своей кофейной чашки.

После встречи с Ириной Аня долго бесцельно бродила по улицам, занятая своими мыслями. Но так и не придя ни к какому решению, вернулась домой.

В день представления Аню было не узнать. Казалось, она парила над всеми. Не было ни капельки волнения, хотя вокруг все волновались. Сцена с Гариком прошла на высоте. Публика, в основном из греческой общины, была в восторге.

Княгиня говорила со сцены на греческом языке без акцента. За кулисами, к Анне подошёл молодой грек с горящим взглядом оливковых глаз. Он заговорил с ней по-русски. Видимо, родился и вырос в России.

— Знаете, с завтрашнего дня я буду учить свой родной язык! И всё благодаря вам. Спасибо большое.

Его слова для Ани были дороже цветов и комплиментов.

Подали лёгкий фуршет. Ирина привела в Центр ораву туристов с «Ночной Москвы». Все хвалили её подругу и восторгались театральным экспериментом режиссёра.

Зазвонил телефон. Викин звонок напомнил Ире о другом эксперименте… о дачном… — Тётя Ира, не могу дозвониться до мамы… — щебетала Вика, — как прошла премьера? Папы ещё нет, а я одна дома.

— С премьерой всё замечательно, Викуся. Вот только… — Ирина оглянулась по сторонам, ища глазами подругу. — Вот только, в остальном не очень… вы двое у неё близких людей, но ни один не появился на премьере. (через паузу) — Уже поздно. Передай папе, что я забираю вашу маму к себе на дачу до понедельника! — И пока Вика не отреагировала на её слова, Ирина поспешно попрощалась и отключила связь.

Константин не отходил от Ани весь вечер. Сразу после показа, за кулисами он весело схватил её за руку и радостно сжал её. Потом водил премьершу от одного гостя к другому и представлял её, как свою женщину.

Посол с супругой поздравили их обоих. Официанты разносили гостям шампанское на подносах. Ближе к полуночи гости начали расходиться.

Ирина сдержала своё обещание. В дамской комнате она незаметно подсунула Ане ключи от дачи и заговорщически подмигнула ей. Аня растерянно огляделась по сторонам. Обе подруги были похожи на бандитов, задумавших ограбление века.

Потом Ира организованно увела группу иностранцев в «Ночную Москву». Константин с Аней вышли последними. Он подвёл её к своей машине.

Он даже не поинтересовался, с кем она собирается возвращаться домой. Всё «само собой разумелось»… Она — его женщина… он, и только он, повезёт её домой. Они уселись в его машину.

— Куда едем? — он вопросительно посмотрел в её сторону.

— Едем на дачу, в сторону Троицка. — Аня назвала адрес. Он согласно кивнул ей, включил навигатор, задавая нужный маршрут, и тронул машину.

Внутри машины была приятная прохлада.

— Скажи мне, Аннушка, — говорил он, глядя на ночную дорогу, — ты продолжаешь думать, что театр — это застой… Вспомнил твои слова о театре в первый день нашего с тобой знакомства.

— Нет, я поменяла своё мнение. В нашем варианте всё, как в жизни. Даже не верится, что такое может быть на сцене.

— Ты не оговорилась? — усмехнулся он. — Не как в жизни… Ты хотела сказать, как в кино?

— Да, удивительное дело — с одной стороны, театральная условность: ограниченная сцена, декорации, кулисы… С другой стороны, невероятная свобода в том, как говорят актёры, как свободно двигаются в пространстве… всё, как в жизни.

Мне было так легко и свободно. Хочу тебе признаться — я бы, наверное, не рискнула окунуться в театральное дело, если бы не спектакль, показанный французами. Тогда я, случайно включив телевизор, напала на этот спектакль. Мягкий свет… Приглушённые голоса актёров… Приятная атмосфера… Никакой искусственности декораций. Актёры — ОН и ОНА — говорили на непонятном мне французском. Длинный диалог не утомлял… Наоборот, хотелось слушать и слушать Мужчину и Женщину. Главное было в том, как они произносили свои реплики совсем не по-театральному, а свободно, как в жизни, как на киноэкране. Я любовалась ими…

— А я сегодня вечером любовался тобой. И не только я. Ты моя звёздочка… Ты — прелесть необыкновенная, Аннушка. Ты даже не представляешь, как я к тебе отношусь, милая моя, — заговорил Костя внезапно дрогнувшим голосом.

Он ещё что-то говорил ей в пути. Бросал на неё короткие взгляды, когда позволяла дорога… Она не вникала в его слова. Ей было достаточно видеть его, слышать его голос…

Последние минут десять, когда подъезжали к дому, он молча гнал машину на большой скорости, потом сбавил скорость, свернул на боковую дорогу и остановился. По длинной, подъездной дорожке они подъехали к дачному домику в белом свете Луны.

Константин вышел из машины, обошёл её, галантно открыл дверцу со стороны Анны, помог ей выйти.

— Я провожу тебя? — спросил он очень тихо.

Анна с улыбкой пригласила его в дом. Она завозилась с непривычным для неё замком. — Я помогу? — он взял ключи, удивительно быстро справившись с замком, пропустил её вперёд.

Они вошли в комнату. …Большая и чистая комната со шторами на окнах. На полу — коврик, под окном — электрический камин, а посредине — деревянный стол.

— Располагайся, — ликуя, проговорила ему Анна.

То ли от выпитого шампанского, то ли от предвкушения близости с ним у Ани бешено колотилось сердце.

Он подошёл к ней, обнял одной рукой за талию, прижал к себе. Другой рукой повернул к себе её разгорячённое лицо:

— Твоя улыбка… твои губы… Это бесконечное очарование женственности в глазах, в губах, в выражении лица… знаешь, такая женственность свойственна не каждой женщине. А если это актриса — то она в любом возрасте притягательна как на сцене, так и на экране…

И снова, в который уже раз, Аня не слышала его слов… Она только ловила что-то неуловимое в его голосе…

И вдруг!

— Поздно уже. Я поеду обратно… — спокойно заключил он, после чего выпустил её из рук и почти сейчас же исчез, плотно затворив за собою дверь.

В первые несколько секунд Анна вошла в ступор. По её спине пробежал холодок, она с трудом сдерживала волнение. Очнувшись, огляделась и, не найдя никого рядом, с силой швырнула сумочку на пол. В гнетущей тишине раздался треск. Анна вздрогнула, подбежала, подобрала сумку. Из сумки вывалилась треснутая фирменная коробка. Что-то выскользнуло на пол. Анна подняла свёрток, развернула. Это было изысканное кружевное женское белье.

Ира! Это она подсунула незаметно в её сумочку ночной презент. Аня вспомнила, как передала свою сумку подруге, когда они вошли в туалет.

— Ира-аа!!! — раздался в ночи женский крик отчаяния.

Через какое-то время на дачу примчалась на такси Ирина. Аня уговорила её приехать к ней ночью, чтобы не оставаться одной.

Ира попыталась возразить ей: такси будет дорого стоить. Но Аня заверила её, что деньги у неё есть. Она заплатит. — Приезжай! Умоляю. Я одна! Совсем одна, Ира!

Подруги не обменялись ни единым словом. Ирина поняла ситуацию и не бередила душу расспросами. Она молча обняла свою Анюту и поплакала с ней «за компанию».

Анна прилагала все усилия, чтобы не думать о НЁМ. Но все её усилия были напрасны. Каждое утро она просыпалась с его именем в голове. В ушах звучал его голос. Она говорила себе, что она мужняя жена, что ОН не для неё… что ОН не может принадлежать ей… что она медленно сходит с ума, если постоянно думает только о НЁМ… Но ничего не помогало. Она не могла выкинуть ЕГО из головы.

---

Беда пришла сразу, неожиданно для всех. Днём на репетиции узнали о трагедии, случившейся накануне. Гарик после вечера в Центре в нетрезвом состоянии врезался на своей машине в столб и погиб на месте.

Вся труппа во главе с режиссёром поехала на поминки в театральный центр. Столы были уставлены выпивкой и закуской. Было много незнакомых для Ани людей, в основном, друзья Константина и Гарика. Молодые люди напились и вели себя неадекватно. Ане показалось, что этот «пир во время чумы» никогда не закончится. «Не пора ли мне исчезнуть?» — подумала она, но Константин, сидевший рядом, угадал её настроение.

— Ты мне очень нужна, Аннушка, не уходи.

И она осталась.

Аня не смогла отказать ему, хотя внутренний голос подсказывал ей: «Откажись, он тебя так унизил… и эти молодые незнакомые ребята — его друзья — такие неприятные…»

Аня возвращалась домой, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что она погибла окончательно, что она зависима от этого человека, как наркоман от наркотиков, что она ничего не может с собой поделать… И на вопрос: «А ты, Анна, смогла бы ради него бросить дом, семью, мужа, Вику (!), сама себе ответила не колеблясь: „Да! Смогла бы! С ним — хоть на край света!“»

Вечером он позвонил и сказал ей, что через час заедет за ней.

— Едем в ресторан, Аннушка. Я подъеду к твоему дому и позвоню тебе снизу.

Аня безропотно согласилась.

Сергей и Вика были дома, когда Анна спокойно договаривалась с Константином о встрече возле подъезда.

— Куда ты в такой поздний час собираешься? — удивился муж.

— В ресторан, на поминки Гарика.

— Поминки ночью, — хихикнула Вика, высунувшись из ванной комнаты.

— Не волнуйтесь, меня подвезут, — отвечала Аня, удивляясь своему спокойствию.

Она вышла из дома, оставив домашних в полном недоумении. Они никогда не видели её такой спокойной и уравновешенной. Какая-то неведомая сила толкала Аню в неизвестность…

В ресторане было многолюдно. Их уже ожидали молодые ребята с предыдущих поминок. Он подвёл Аню к их столу. Все шумно приветствовали вновь пришедших. Ане показалось, что это вовсе не поминки, а скорее всего очередная встреча подвыпивших друзей. Пили за Гарика, вспоминали разные истории из его жизни.

Аня сидела тихо, в основном рассматривала свои руки. Константин сидел прямо напротив. Вдруг один из подвыпивших гостей громко спросил его:

— Костя, ты почему не женишься на ней? — и кивнул в сторону Анны.

Она вздрогнула, взволнованно обвела взглядом всех присутствующих за столом. Взгляды Кости и Ани на мгновение встретились, и уже в следующее мгновение Костя усмехнулся:

— Я не могу на ней жениться, у неё уже есть муж.

Все дружно засмеялись.

Анна напряглась, инстинктивно сжала кулачки. Её душили слёзы. Весь вечер её кулачки то сжимались, то разжимались…

Ей никогда не было так скверно… Но она почему-то продолжала оставаться с НИМ допоздна.

Было уже далеко за полночь, когда все начали собираться. Возле гардероба Константин ухаживал за Аней.

— Отвези меня домой, Константин, — попросила она, забирая у него свой плащ.

— Я много выпил, Аннушка, мне нельзя садиться за руль. Я тут вызвал по телефону своего друга. Он подвезёт тебя. — Константин обвёл взглядом фойе, заметил кого-то, приветственно замахал рукой. — А вот и он подоспел.

Подошёл мужчина лет тридцати, высокий, подтянутый, тёмные волосы собраны в хвост. Поздоровался с Константином. Тот представил его Анне.

---

— Очень приятно. Василий, — представился ответил он.

Константин похлопал его по плечу:

— Спасибо тебе, Василь, что приехал. Поручаю тебе Аннушку. Отвези её домой. Поезжайте.

Потом обернулся к Анне, обнял её, осыпая мелкими поцелуями лицо, шею, шепнул на ухо:

— До завтра, милая. Спокойной ночи, радость моя.

Анна, еле сдерживая слёзы, вырвалась от него и поспешила за Василием.

По ночному городу машина Василия неслась на полной скорости. Ехали молча. Анна время от времени показывала дорогу.

Она напряжённо размышляла. Почему-то вспомнила несчастного Гарика… Неожиданно в голове возникли реплики Княгини и Священника из их диалога.

«– Ты бросила мужа, семью, удалилась от мира… Как ты могла…

— Я это сделала ради тебя, ради нашей любви… А ты меня упрекаешь, называешь лгуньей, самкой… И хочешь разрушить наш Храм. Храм нашей любви.

— Этот Храм должен быть разрушен. Он построен на лжи и лицемерии.

— Но я вложила в него все свои сбережения, уже не говоря о том, что в этом Храме моя душа… в нём наша любовь…

— Я построю новый Храм. Чистый, незапятнанный…

— Ты меня не слышишь. Чтобы построить новый Храм, нужны годы и годы…

— Неважно. Я буду строить и рушить до тех пор, пока не построю настоящий Храм. Пойми меня.

— Ничего не хочу больше слышать. Прочь с глаз моих. Я всегда была одинокой — одинокой и погибну в этой пустыне. Уходи!»

Её мысли прервал голос Василия:

— Анна, Аня, ты меня слышишь? Ау-уу!

Анна испуганно мотнула головой, извинилась.

— Что вы сказали? Я не расслышала.

— Я говорю, Аня, а ты знаешь, что Костя не может общаться с женщиной? — Я говорю, Аня, а ты знаешь, что Костя не может общаться с женщиной? …Ну, ты понимаешь, наверное, о чём я?

Повисла тягостная пауза.

Анна похолодела на какую-то долю секунды, но тут же собралась, в голове пронеслась Княгиня из пьесы, театральные этюды на репетициях… И ответила спокойно:

— Конечно же, знаю. Я всегда это знала.

Довольный её ответом, Василий усмехнулся:

— Ну-ну… это хорошо, что знаешь. Я бы даже сказал, что отлично.

Так какой у тебя подъезд?

— Четвёртый.

Машина плавно подъехала к четвёртому подъезду. Остановилась.

Василий молча ждал, когда его пассажирка сама выйдет из машины.

— Спасибо.

Он кивнул в темноту.

Анна вышла из машины, пошла к своему подъезду, не чувствуя под собой ног. Путь от машины до её подъезда показался ей голгофой…

Василий дождался, пока Анна войдёт в свой подъезд и только после этого тронул машину с места.

За окном забрезжил рассвет.

                                       ***

…Вы какой цвет предпочитаете? — маникюрша сняла с рук клиентки массажные варежки, после чего аккуратно распеленала их, смахивая остатки крема. Не дождавшись ответа клиентки, она сама подобрала флакон.

— Может этот? Цвета слоновой кости? — маникюрша показала Анне флакон, улыбнулась, — он очень подойдёт к вашей коже.

Аня согласно кивнула ей.

За соседним столиком обсуждали сеанс Кашпировского, который транслировался на многочисленных мониторах Салона красоты, подвешенных над столиками маникюрного отсека. Анна подняла голову, посмотрела на экран.

— Даю установку на добро… На добро… добро! Добро!! — настойчиво увещевал Кашпировский.

Анна машинально начала молиться.

— Кто-то из зрителей мешает мне работать. Выйдите из зала. Сейчас же выходите, не мешайте работать, — настоятельно требовал экстрасенс с экрана.

Молясь про себя, Анна быстро вышла из Салона и пошла по направлению к Храму.

Она шла и чувствовала, как медленно распускалась пружина, стягивавшая её в последние несколько месяцев…

Она ускорила шаг, не переставая молиться… Ей становилось всё легче и легче. Наконец-то, она освободилась от напряжения.

Анна вздохнула полной грудью… «Я построю свой Храм не на лжи и лицемерии, а на откровении… Чистый, незапятнанный… И буду строить и рушить до тех пор, пока не построю настоящий…»

Она задышала легко и свободно…

Её больше ничего не мучает…

Она знала про себя:

Нет больше театра. Нет больше Константина.

Есть только Небо.

А ещё есть её семья: Она, Серёжа и Вика.

«НАВАЖДЕНИЕ»

---

Мила прилетела ночным самолётом в Питер и уже через полчаса приближалась на такси к отелю на окраине города.

Расплатившись с водителем и подхватив свой ноутбук в сумке-чехле через плечо, она подошла к четырёхэтажному зданию гостиницы. Толкнув парадную дверь, Мила оказалась в пустом ночном вестибюле отеля. Она подошла к стойке оформления посетителей.

— Доброй ночи! Чем могу помочь? — приветствовала ночную гостью дежурная на ресепшене, бросив профессиональный взгляд на ночную визитёршу.