Бесплатный фрагмент - Мертвые хозяева

Я посвящаю эту книгу дорогой маме и родной сестре. С благодарностью и любовью.

Мертвые хозяева

Пролог

Смерть не выбирает конкретного человека, не гонится за тем, кто обманывает ее, но выставляет себя напоказ. Все ее падшие жертвы несут ей жестокую мрачную славу. Да, она купается в ней, торжествует над жизнью. Но Смерть лишь втянута в обычный закон природы: ничто не вечно, все возрождается из чего-то и погибает, снова возрождается и снова гибнет.

Одни люди не могут смириться с потерей, они считают смерть близкого великим горем, несправедливой утратой. Другие люди не хотят сами умирать, они цепляются за жизнь изо всех сил, думая только о себе, волнуясь только за свою шкуру.

А вот Смерть не имеет людских привязанностей, не имеет чувств, она не умеет распознавать добро и зло, для нее все равны. Она — интуиция, она — часть природы, она стоит за людьми напоминанием, чтобы уравновесить бытие и саму жизнь. Она — напоминание о том, что жизнь имеет свою цену, свой срок, свою фазу, свою уникальность, свое начало и свой конец. Без Смерти не было бы ценности жизни.

Плохо ли умершим или только живущим, которым как бы стыдно дышать и продолжать жить, они как будто не имеют права существовать из-за того, что значимый человек покинул мир, а их Смерть пощадила. Все равно есть конкретная формула, определенный замысел во всей этой кутерьме. Все взаимосвязано, в каждом уголке земного шара происходят трагичные события и в то же время счастливые, полные жизни. Многие умирают, но немало и тех, кто проживает долгую, полную жизнь.

Никак не может быть иначе, все рано или поздно проходят через это. Ведь Смерть приносит и облегчение, законченность. Она, как человек, несет не только зло, но и добро. Она неповторима, она мечется, собирая у всех нас души, она должна собирать урожай, для того чтобы взошли новые всходы. Мы не можем появиться на свет из ничего, может, частички наших душ переплетаются, соединяются, и мы — новое, и мы — старое, мы — прекрасное и ужасное.

Иногда людям нужно винить только себя в смерти других. Да, Смерть может отбирать жизнь у тех, кто этого не ждал, но только не в том случае, когда человек решает сам прервать течение жизни самоубийством или рискованным поступком, или по своей глупости, безответственным поступком лишая при этом жизни других. Свобода воли — вот для некоторых ближайший путь к Смерти. Многое зависит от самих людей, и в них заложены разрушительные семена, которые толкают их на жестокие поступки по отношению к себе подобным. В сферу Смерти человеку не проникнуть никогда, не понять до конца всей ее сути. И людям придется смириться с неизбежным и постараться ценить каждый миг жизни.

Часть 1

***

Умрешь, но еще долгое время будешь оставаться невидимым, но ощутимым присутствием для тех, кто тебя знал. Какую Смерть примешь, какую Смерть познаешь, какую выберешь, покажут время и действие. Не страшись умирать, если Смерть овладеет тобой и прервет твой срок на земле, словно во сне, мгновенно, без боли и мучений. Пусть будут спокойны родные, зная, что последние минуты жизни не были горькими и невыносимыми, как у тех, что надеялись изо всех сил выжить и терпели страшные долгие муки, и в итоге навсегда сомкнули веки после страшной агонии в душе и теле.

Ты — горькое воспоминание, ты — вечная полуживая и недосягаемая картинка в памяти родных людей, или ты призрак, который не может порвать связь с миром живых? Оболочка твоя сброшена и не нужна тебе, кто ты без нее, человек или уже нет? Мертвое тело твое отлично от духа? Душе твоей где место, где ее приют?

Глава 1 (1951 год)

Цыганка Любитшка, чье имя означало «любовь», была крайне взволнована. Со дня на день на свет появится малыш, не иначе как мальчик, ее первенец, ее сокровище. Ни к чему было волноваться, ведь она молода, здорова и справится с родами. А уж как она старалась не перешагивать через натянутые веревки и забор, иначе пуповина бы задушила ребенка, и собак ногой не отгоняла, хоть и хотелось жутко, но ребенку ни к чему на теле щетину иметь. На пожар, как запрещено, не смотрела, чтобы пятен родимых у чада не появилось. Не подходила к беседующим мужчинам. Она как все будущие матери соблюдала строгий закон, запрещающий ей перейти дорогу мужчине-цыгану, а также запряженной лошади. Святая Сара убережет от всего дурного, верила Любитшка.

Табор вольно раскинулся по широкому полю. Он был шумным, деятельным, пестрым. Цыгане далеко ушли от деревень, оставив для кого-то, может, добрую память, а для кого-то вздох огромного облегчения.

Трудные времена царили на русской земле, и цыгане не знали, чего ждать от властей и людей, когда ожидать нового подвоха, долго ли будет царить религиозный бардак.

Но здесь, на поле, снова царили их мир, их исконная вера, их кочевой быт, только родные смуглые лица, запахи трав и свежеприготовленной пищи.

Как-то незаметно наступили сумерки, а там и ночь глубокая еще ярче осветила костры, еще громче озвучила цыганское пение, еще больше заставила фыркать лошадей.

Эта была ночь, когда Любитшка родила, не без боли, не без слез. Он был таким тихим и как будто бездвижным. Смугленький и немножко сморщенный младенец покоился на материнской груди. Любитшка долго смотрела на него и немного боялась того, что сынок слишком спокоен, слишком безмолвен. Где требовательный рев, что почти всегда пробивается у цыганских сынов с самого появления на свет? Маленький стал жадно теребить ручонками по руке матери и вскоре снова затих.

Младенца окропили соленой водой, вроде как крестили, при этом дав ему особое имя — Баро, означающее «главный, важный». Оно будет произноситься только в определенные периоды его жизни, все остальное время у мальчика будет мирское имя Харман — никак «смелый выносливый человек». Теперь не подступиться мощным демоническим силам к невинной крохотной жизни.

Молодая женщина была горда собой, теперь, после рождения первенца, тем лучше что мальчика, она станет полноправным членом семьи мужа. Конечно, первые шесть недель она будет изолирована от членов табора и никто, кроме нее, новорожденного не возьмет на руки.

Старая цыганка бережно повязала младенца красной лентой от всякого дурного глаза и повесила ему на шею маленький мешочек-талисман, в котором лежали разные сухие травы: базилик, укроп, рябина, полынь, зверобой, мытник — и не только. Так же кроличья лапка, зубы кабана, желудь, соль. Любитшка улыбалась, она была счастлива.

Глава 2 (2016 год)

Хорошо гостить у родственников в городе, отдохнуть немного от сельской трудовой жизни. Вам предложат культурную программу, а это и театр, и поход в музей, и концерт известного исполнителя. Да, много в городе проходит мероприятий, и просто прогулка по городу тоже будет небезынтересна, а фонтаны, памятники, церкви, беседки, парки — все вас удивит, не оставит равнодушным, только бы вам самим не упасть в грязь лицом, соблюсти приличие, показать себя воспитанным, сделать вид, что вы не хуже других.

Но не зря говорят, что в гостях хорошо, а дома лучше. Душа, душа простая просится домой, где простор и чистый воздух, красота и тишина. Слишком суетно, слишком многолюдно, слишком душно, слишком шумно. Нет, не выжить вам здесь долго, зачахнете.

Пора собираться в дорогу. Теперь пусть родственники отдохнут у вас в селе. И вам есть чем их удивить. Хватит им покрываться городской пылью.

Вещи погружены в машину, все сидят на местах, предвкушая увлекательную поездку. Вот и выехали за городскую черту, и вы почувствовали себя свободней и непринужденней. Да, уже осень, урожай собран, заготовки на зиму сделаны. До дома каких-то сорок километров, не беда. И пусть дорога не ахти, зато какая красота по сторонам. Светит солнце, деревья в разноцветном осеннем уборе приветливо машут листочками. Это уже не городские деревья, ведь те без души, а эти вам родней и понятней.

Незаметно пролетело время в дороге, и вот вы уже въезжаете в село, но перед тем в лесу вы увидели знакомое кладбище, достаточно большое, и вы сразу притихли.

Проезжая лужи и достаточно приличные дорожные ямы, вы едете по улице села, стараясь не сбить местных собак и кошек, которые или вальяжно лежат, или идут прямо по дороге.

Вот и стали вы видеть знакомые лица и рассказывать родственникам про них первое, что пришло в голову: «Вон Машкины ребята бегают, опять без присмотра, а вон сидит на лавке Петр Алексеевич, старенький он уже совсем и одинокий, скоро уж преставится, а вон, вон Сонька рыжая идет, краса-то наша, мать Валька у нее, так и без мужа воспитывала ее, а был ли муж, вообще неизвестно. Так и живут втроем — Сонька, Валька и брат родной ее Гриша, старший. Гриша тоже не нашел себе спутницу жизни, вот странная семейка. А эта Сонька все зазнается, друг ее, великан Сема, глаз с нее не сводит, а ей, наверно, подавай хлыща городского».

***

Молодая двадцатидвухлетняя красивая девушка с огненными длинными волосами в джинсах и зеленой кофте шла по дороге из магазина, по пути она встретила проезжающую машину, причем иномарку. В ней Соня увидела, как знакомая тетка Нина вытягивает свою шею и что-то тараторит, смотря прямо на нее.

Девушке стало не очень приятно, но приходилось мириться с человеческой глупостью и чрезмерным деревенским любопытством. Но Соня все-таки не сдержалась и высунула язык, повернувшись к тетке Нине, пусть глупо и не по-взрослому, зато чем-то хоть ей отплатить.

Все, чего не хватало девушке в этой жизни, — это любовь, любовь яркая, как ее волосы, и самая-пресамая настоящая. Но здесь, в селе, парни были слишком типичны, или просто уже они до боли намозолили ей глаза, а кто-то просто уехал жить в город и там построил свою жизнь.

Подходя к своему дому, Соня увидела друга Сему, высокого крепкого парня, именно крепкого, а не толстого, с солнечной широкой улыбкой. Девушка сбавила шаг, и ее настроение ухудшилось. В последнее время Сема был слишком навязчивым, и от него хотелось отдохнуть. Да, он был хорошим, верным другом, и все детство они провели вместе, но они стали взрослыми, и ей хотелось все поменять в своей жизни.

— Сонечка, сумка-то у тебя не тяжелая, случайно? — обеспокоился друг.

— Ты что, не видишь, что она очень легкая? — недружелюбно отозвалась девушка.

— Ну и хорошо, Сонь, приходи сегодня вечером с семьей к нам на шашлыки в огород! — Сема выглядел очень счастливым.

— Даже не знаю, — вяло сказала Соня.

— Сонь, ты чего такая подавленная? Обязательно приходи, я уже твоей маме сказал, и она согласилась!

— Сема, я приду, но смотри, мне завтра на работу, — девушка погрозила пальцем.

— Вот и развеешься! Как детки себя сегодня вели?

— Нормально, но нянечкой в яслях быть непросто. Вот опять Димка в штанишки наложил, и представь, пять раз на дню умудрился, а другие малыши почему-то так не делают, он у меня особенный, — Соня засмеялась.

— А, кстати, у нас будут гости. Тут один парень городской дом покупает, в селе хочет жить. Строителем, кстати, работает. И тут, неподалеку, этот богатей-то, Шмаков, хочет себе все переустроить: красивую беседку и всякое такое ему надо. И этот парень, Ярослав, будет участвовать в постройках, вот когда он сюда приезжал с бригадой и решил тут обустроиться.

— А что ты еще про него знаешь? И почему он у вас гостит? — заинтересовалась Соня и даже выпустила пакет из рук.

— Он друг сына моей тети Зины, моего двоюродного брата, они вместе учились в строительном техникуме и тут недавно встретились случайно в городе, когда брат туда ездил, и вот, сегодня все собираемся.

— Сема, я приду. Давай, до встречи! — Соня пулей залетела в дом.

Жизнь тихонько подсунула Соне шанс все изменить. «Красивый ли этот парень, а вдруг он страшный? Ладно, что бы ни было, надо сходить на разведку!» — подумалось Соне.

Девушка долго примеряла платья и юбки, и ей казалось, что вещи слишком деревенские для городского парня.

— Доченька, ты что делаешь так долго в комнате? — спросила через дверь мать Валентина.

— Мам, готовлюсь идти в гости, сама ведь ты придумала идти! — крикнула Соня.

— Не забывай, доченька, лучшее твое украшение — это твои волосы и карие янтарные глаза, а еще красота всегда исходит изнутри!

— Ты уже говорила! Не отвлекай меня и сама давай что-нибудь надень интересное! А дядя Гриша пойдет с нами?

— Нет, у него дела, и опять он за грибами ушел в лес.

— Любит он ходить, уже девать некуда скоро будет их! А как-то он целый день бродил по лесу и принес совсем немного красноголовиков, может, он еще куда-то ходит? — посмеялась дочь.

— Может, и ходит, это уж его дело!

— Просто хотелось бы, чтобы женщину он нашел себе любимую!

— Всем ты хочешь пару найти, а нам главное, чтобы ты себе достойного жениха нашла!

— Я не против, но всему свое время.

Наступил вечер, и мать с дочерью были готовы идти к соседям. Соня надела ярко-зеленое платье по колено, достаточно подчеркивающее выразительную талию и стройные длинные ноги. Бедра у девушки были узковаты, но зато плечи были изящными, покатыми. За лето она хорошо загорела, и загар ей очень шел. Валентина оделась скромно, в штаны и кофту.

— Мам, ну ты что, ты ведь стройненькая и симпатичная, что ты как будто собралась грядки полоть в таком виде! — стала ругаться дочка.

— Кофточка у меня почти новая, смотри, какой бантик на ней милый, — улыбнулась мать.

— Как знаешь, — успокоилась Соня.

Прозвенел звонок, и пришедшим оказался Сема.

— Сонька, я пришел вас сопроводить. Ты что в таком виде? Замерзнешь ведь! — друг открыл рот в изумлении.

— Сема, не начинай! Пришел сопровождать — дак давай веди нас, мы готовы!

— Красавицы! — улыбка Семы, казалось, была бесконечной.

Две красавицы и крупный парень следовали по селу, и каждый шел в задумчивости. Соня замерзла, мурашки бегали по коже, но сердце как будто ожило и застучало буйно.

Они подошли к дому, уже стало темно, и на участке горел согревающий костер, и рядом стоял большой стол с лавками, и горели небольшие фонарики, так что света хватало. Пахло очень вкусно — дымком и ароматным мясом. Люди уже сидели за столом, женщины и мужчины, и смех лился на всю округу. Пришедшие присоединились к застолью и влились в разговор.

Соня поговорила с людьми для вида, ответила на вопросы, но так и не увидела нового лица, а только ушастого худого Кольку, двоюродного брата Семы, и тихонько его спросила:

— Коль, а где друг у тебя?

— А, Славка-Ярославка! Он не любит застолья и всегда не любил. Мы как начали стол собирать да спиртное выносить бутылками, дак он сразу и пропал куда-то. А ведь ему уже двадцать семь, как мне. Сказал, что пройдется по округе, — пережевывая шашлык, ответил парень.

— Понятно, а он тут у тебя сколько гостить будет? — как бы незаинтересованно спросила Соня.

— Скоро бригада вся подтянется, и он будет работать. Пока бумажная волокита идет с его новым домом, он пару дней у меня заночует. Дом он у Кулачевых покупает, который на самой окраине села, ближе к пастбищу, эти Кулачевы как два года назад съехали, и дом этот старенький никто не хотел брать, а он взял подешевле, будет по частям с ними расплачиваться, я уж подсобил и сказал, что парень надежный, со временем полностью расплатится. Яр сказал, что дом превратит в хорошее жилье, все там сам подлатает.

— Я смотрю, городским в городе не сидится, на природу его, значит, потянуло, в глушь нашу.

— Пусть живет, веселее будет! Но только он парень не очень веселый, в основном серьезный, все в себе держит и определенно не пьет! Вот чудак! — Колю отвлекли, и он забыл про Соню, стал разговаривать с другими.

В Сониной семье очень редко выпивали, и то в меру, дядя Гриша всегда говорил, что мужчина должен оставаться всегда с ясной головой и трезвым рассудком, ведь мужчина — фундамент семьи, и если фундамент пошатнется, то и семья вся распадется на обломки.

Соня решила удалиться домой, Сема хотел ее проводить, но она отказалась. Беспутный, бессмысленный вечер испортил Соне настроение. Этот загадочный незнакомец нравился ей все больше. Когда она пришла домой, на кухне сидел Дядя Гриша.

— Привет, ну как ты, Сонька? — поздоровался мужчина приятной наружности, светлоглазый, светло-русый.

— Нормально, мама сейчас у соседей, у Зинаиды на шашлыках. Можешь сходить к ним, — Соня села на табуретку, понурив голову.

— И без меня им там весело. Ты что такая грустная? От меня ничего не скроешь! Выкладывай все любимому дядьке! — он приподнял подбородок племяннице.

— Ты знаешь, тебе я все рассказываю. Тут парень один приехал городской, и я хотела его увидеть, а его не было у соседей. Не думай обо мне плохо, я просто хотела познакомиться по-человечески, — Соня снова опустила голову.

— Вижу, ты сегодня особенно принарядилась. Соня, а ты знаешь, я ведь столкнулся с ним. Его ведь Ярослав зовут?

— Да, а где ты его видел? Как он выглядит? — встрепенулась девушка.

— Ты только пообещай, что осторожна будешь, мы ведь не знаем, что это за фрукт. Надо быть осмотрительной. Я ему шею сверну, если лапы свои начнет распускать! — Григорий грозно сверкнул глазами.

— Дядь Гриш, ты его уже в маньяки записал, — засмеялась девушка.

— Пока нет. На первый взгляд он показался нормальным, но время — лучший показатель человеческой натуры.

— Как встретились-то? — не терпелось узнать Соне.

— Вышел я из лесу, уже темненько было, вышел в том месте, где пастбище. А долго был в лесу, потому что уснул случайно на полянке. И решил через дом Кулачевых пройти, а там этот новенький сидит на крылечке. Подошел, и поговорили мы с ним. Он такой, знаешь, серьезный и высоковатый вроде, подкачанный, это тебе важнее знать? Вроде симпатичный, темноволосый. Жить, сказал, скоро тут будет.

— Значит, он не чудовище! Ура! — Соня подпрыгнула со стула.

— Ну что вы, современная молодежь, по внешности судите, раньше для нас все были красивыми, а если некрасивыми, то не так и страшно это было. На характер смотрели, на совестливость, на поступки и дела. Ты давай не прыгай мне тут, знаешь, как Валюше не повезло, доверилась пташка коршуну. Худо будет тому, кто обидит мою девочку!

— Дядь Гриш, конечно, маму жалко, знаю, что ее бросил этот негодяй, мой типа папаша. Знаю, что поспешила она в него влюбляться. Но я все ровно не хочу бояться любить. Я хочу быть счастливой и сама не позволю себя использовать! — Соня посмотрела в глаза Григория серьезно и увидела в его глазах страх за нее, — все будет хорошо, может, это и не мой человек, но ведь подружиться-то с ним надо.

— Никуда с ним далеко не ходи! Я еще все вызнаю про него. Мне слез и горя от тебя не нужно! — Григорий встал и поцеловал племянницу в макушку. — Давай, Сонька, иди спать, завтра нам на работу.

— Я не маленькая! Не надо меня так оберегать! Я вас люблю, но вы так, бывает, бесите своей заботой, особенно мама, — Соня разозлилась и тут же пожалела об этом, — прости, просто мне кажется, что вы все делаете для меня, а о себе забываете. С самого детства вы надо мной порхаете как ангелы! Так ведь нельзя!

— Не выдумывай! Мы любим о тебе заботиться. Ладно, постараюсь сильно не надоедать! — Григорий подмигнул Соне и улыбнулся.

— Дядь Гриш, давай, спокойной ночи! — девушка тоже улыбнулась в ответ.

Глава 3 (1994 год)

Пасмурный и хмурый день. Кружат наглые и ненасытные вороны в воздухе. Их огромные длинные клювы раскрываются в истошном крике, круглые темные глаза голодно и зорко следят за чем-либо съестным, их черные, как будто рваные крылья оставляют летящие тени на земле мертвых. Неприятное место для маленького мальчика. Он смотрит вокруг: нет могилам конца и края под осенним убором деревьев. Под этими крестами и памятниками люди спят вечным сном. Эти люди наказаны, они плохие. Иначе они бы не уснули так крепко и их бы не положили в гроб-кровать, чтобы оставить здесь под землей. Теперь они никогда не вернутся домой. Наверно, это хорошее место.

Ярославу уже пять лет, и он так часто бывал на кладбище за городской чертой, что привык считать это место наказанием для людей. Он еще не понимал, что такое смерть, ему казалось, что все это глубокий сон. Такое временное место, куда тебя обязательно положат за что-то плохое, и напишут твое имя, и прибьют твой портрет, чтобы не забыть о тебе, ведь вдруг придется выкапывать человека обратно за хорошее поведение.

Отца он боялся и не понимал, почему тот живехонько стоит над могилами под необъятным небом, а не находится под стопами живых, чем он заслужил право быть ненаказанным, ведь он всегда грубо разговаривал с бабушкой Ярослава, и мальчика он тоже все время ругал, и грубо прикасался к нему.

Запах здесь стоял и так землистый и застарелый, и отец добавлял к запаху кладбища свой спиртной перегарный аромат.

Ярославу хотелось домой, а не находиться здесь на лавке и смотреть, как отец осушает очередную рюмку со своими дружками и травит чаек и ворон кусками пирогов. Они были на могиле какого-то друга отца, судя по портрету, достаточно молодого. Ковер из разноцветных листьев осыпал даже саму могилу и большой выцветший венок.

Он, скорее всего, много пил, и, наверно, поэтому его замуровали здесь, и отцу пора туда же, прямо в дружеские объятия, места им должно там хватить.

Наконец, мальчик был дома, было уже поздно, но сон не приходил. Но он знал, как можно уснуть. Представил кладбище, море могил. Там тихо, никто не тревожит живых. Свободное местечко, аккуратная прямоугольная яма, бездонная и темная. На земле рядом с ямой лежит открытый гроб, в нем отец, его глаза закрыты, сам неподвижен, скован. Крышка закрывается, гроб опускается в пропасть, черноту ямы, в самую глубину. Сверху сыплется земля, много тяжелой земли. Мальчик даже почувствовал этот особый запах земли на кладбище, такой затхлый и несвежий. Можно поставить крест, раз так принято, но только очень некрасивый. Теперь ему не выбраться, не проснуться, где же ему на такой глубине услышать звуки жизни. Мальчик сам не заметил, как погрузился в спокойный сон.

Глава 4 (2016 год)

Прошла неделя, и Соня так и не видела Ярослава, вроде и хотелось там и тут его найти, но потом желание пропадало, и она ждала случая, случайности. А вдруг встреча будет такой необычной и незабываемой, о которой они будут вспоминать всю свою совместную жизнь, а если так просто к нему подойти, то это будет слишком банально, и они забудут потом это серое знакомство. Да, первая встреча очень важна.

— Соня, хватит бесполезно сидеть у окна, пошли со мной за рыжиками! — Григорий стоял с большой корзиной в руках.

— Я маме буду помогать, будем пылесосить, в шкафах прибираться и еще всякое поделаем, от чего мне уже скучно, — Соня зевнула.

— Зря не любишь за грибами ходить, никак тебя я не приучил полюбить это приятное занятие, — дядя расстроился.

— Вон дождь моросит, а ты куда-то собрался!

— Я надел плащ, вон какой длинный и непромокаемый. Пока грибы есть, надо их брать!

Соня видела из окна, как удаляется дядя от дома, накинув капюшон и широко шагая в резиновых сапогах. Так кто-то еще ему идет навстречу в сыроватой одежде. Кто-то темноволосый и высокий подошел к дяде и протянул руку, чтобы поздороваться.

— Боже мой! Это, наверно, Ярослав! — Соня соскочила с места, прикусив губу, и стала думать, что делать. Потом махнула рукой и подумала: «Дядя все и так поймет».

Соня схватила маленький нож из кухонного шкафа и выбежала в халате прямо на улицу с распущенными волосами. И, почти добежав до двух мужчин, выкрикнула, запыхавшись:

— Дядя Гриша, ты ножик забыл, как грибы будешь собирать?

— Сонь, ты зачем выбежала? Взял я нож, ты что? — мужчина развернулся к племяннице и сделал удивленное лицо.

— Забыл, забыл. На, держи, — Соня подошла и протянула нож.

— Спасибо, Соня, за заботу, — дядя рассмеялся.

Она посмотрела на незнакомца. Его вымокшие черные волосы были кудрявые, глаза карие и такие суровые, он был действительно высоким и плечистым, и сильным, но в меру, и нос у него был такой орлиный, а губы, кажется, правильно очерчены, но только плотно сжаты. Он смотрел на нее без всякого намека на интерес, и, казалось, его губы не умеют принимать форму улыбки. Девушке сделалось не по себе.

— Сонь, это Ярослав, наш новый житель, Ярослав, это моя племянница Соня, — Григорий подтолкнул Соню к молодому человеку.

— Приятно познакомиться, — серьезным тоном проговорил Ярослав.

— Мне тоже очень приятно. Обращайтесь, если что-то нужно, мы в этом доме живем, — девушка улыбнулась, но он не ответил тем же. — Заходите в любое время!

— Хорошо, если нужно что-то подлатать, я тоже готов помочь, — он повернул голову к Григорию, — я пойду, еще увидимся, хорошего грибного улова.

— Ступай, ступай! — ответил Григорий.

Кудрявый нахал, как подумалось Соне, прошел мимо нее как ни в чем не бывало и оставил ее стоять в недоумении.

— Соня, ты что, в ступор впала? — дядя Гриша стукнул ее корзиной по мягкому месту.

— Он такой неразговорчивый! — девушка поежилась от прохлады. Мелкий дождь начинал раздражать, или это Ярослав был виноватым.

— Быстро в дом! Стоять она мне тут будет в халате под дождем! — гаркнул Григорий. — Нож забери, лишний мне ни к чему!

— Звони, как обратно пойдешь, все, ухожу.

Через два дня Соня гуляла на поле с Семой. Сема выглядел милым из-за густых русых взъерошенных волос с челкой на лбу и кругловатого лица. Рядом текла речка извилисто, непрерывно, и коричневатые ее мутные воды наводили тоску. Пасмурный день, и все вокруг не мило. Трава пожухла, и пахло сеном. Подошли к деревьям, и от желтых и красных листочков стало приятней на душе.

— Сема, а пошли в гости к Кольке, давно его не видели, — предложила Соня.

— Пошли, я все хочу с Ярославом познакомиться, но его вечно не бывает дома.

— Я видела его, он не был настроен разговаривать.

— Ему надо привыкнуть, он никого еще не знает.

— Видимо, и не хочет знать.

Соня не надеялась увидеть Яра, но, когда Коля завел их в комнату, там за компьютером она увидела его кудрявую шевелюру и сразу поправила свои волосы, и непроизвольно улыбнулась.

Они сели на диван, Колька затараторил. Они обсуждали погоду, рассказывали Ярославу наперебой о том, что у них тут вообще делать нечего, разве что купаться хорошо, рыбачить, ходить на пикники, по грибы, по ягоды, а в основном это вечные дела по огороду, по дому. Но зимой хорошо тем, кто любит лыжи, мелочи на санках с гор катаются.

— Мне это все подходит, для меня жизнь в городе — это скука, тем более я знаю каждый его уголок, все места, и мне неинтересно отдыхать, просто прогуливаясь медленным шагом по парку, или просиживать на лавочках, — спокойно сказал Ярослав, посмотрев на каждого и дольше всего задержав взгляд на Соне.

Соне так понравился его приятный мужественный голос, совсем не как у Семки, мягкий, и не как у Кольки, звонкий, а такой низкий, с легкой хрипотцой.

— Я бы хотела хоть иногда ходить в кинотеатр, и по магазинам тоже здорово было бы пройтись! — Соня без стеснения посмотрела в глаза Яру.

— Ты и так ездишь иногда в город и часами ходишь по этим магазинам! — Коля весь передернулся. — Девчонки, что с вас взять!

— Я все равно люблю жить в селе, тут спокойно, чисто. И работа моя мне нравится. Я, Ярослав, нянечкой в яслях работаю, — Соня все старалась заинтересовать Яра и не отрывала от него взгляд.

— Сонька вообще так с ними возится, как со своими, однажды она даже домой мальчика взяла на ночь, ведь родители не забрали, перепили, ясное дело, — сказал Сема.

Соня заметила, как нахмурились густые брови Ярослава. Они еще поговорили о его работе, а потом Яр отлучился позвонить. Девушка переживала и думала, что же он о ней подумал и помнит ли, как она в легком, не длинном, но и не коротком голубом халатике выбежала на улицу.

Соня наврала Ярославу, что Григорий с ее мамой ждут его в гости на ужин, и пришлось еще пригласить Сему и Кольку.

Валентина была не против гостей, и ей очень хотелось увидеть Ярослава, а вдруг и вправду судьба прислала его в качестве жениха для ее дочери.

Вечер Соне не понравился, ей мало уделяли внимания. Но полезное для себя она все-таки выяснила. Дядя все восхищался, что Ярослав не пьет, и задавал ему разные каверзные вопросы. Выяснилось что приезжий с детства жил в городе, в том же, куда все село ездит за сорок километров, воспитывали его отец и бабушка, что невесты у него нет, свободный. Любимая бабушка уже умерла давно, а с отцом он не ладит, но не сказал почему, просто сказал, что отец не пример для подражания. За весь вечер Ярослав нечасто улыбался и говорить старался по существу и без особых подробностей.

Соня заметила, что Ярослав все равно поглядывает на нее, рассматривает ненароком, а как же иначе, красавицей ведь ее не зря называют и завидуют. Он оказался не таким суровым, каким выглядел вначале, и, может, его внешность покажется кому-то слишком грубоватой для тех, кому нравятся смазливые, с тонкими чертами лица парни. Кожа и так у него была смугловатой, а он еще сильно загорел на солнце, видимо, когда работал на стройках.

Соне казалось, что она влюбляется в него по-настоящему. Он притягивал ее, о нем она думала неустанно. В ближайшие дни они мимоходом пересекались, и ей не удалось с ним пообщаться как следует.

Глава 5 (1993 год)

Небольшой скарб был собран и лежал в укромном месте. Сердце восемнадцатилетней Вали стучало от страха перед будущим. Да, ей вскружили голову, да, она забеременела, и да, она теперь опозорена в глазах отца. В их село из города приехал рыжий веселый парень погостить у своей тетки.

Этот парень наговорил Вале столько комплиментов и был таким интересным собеседником, что она влюбилась в него мгновенно и бесповоротно. Он приглашал ее на танцы, и с ним ей было так весело. А как девчонки ей завидовали, как тоже сходили с ума по нему. Он был одет лучше всех и знал такие вещи, что деревенским парням даже не представить.

Валя была всегда скромной девушкой, но она не устояла перед его обаянием. Стыдно вспоминать, но, когда они уединились и он стал покрывать ее лицо жаркими поцелуями, Валя забыла обо всем и тем более о приличии. Он был нежен и в то же время настойчив.

Как бы то ни было, вскоре после их близости рыжий парень уехал в город, пообещав вернуться. Она, как дурочка, верила, что он вернется, и с улыбкой вспоминала его лицо, его слова и ласки.

Через два месяца девушка осознала, что беременна. Больше двух недель не шли месячные, раздражал ее любимый запах наваристого борща, чаще хотелось спать, но тошнота не мучила, слегка набухла грудь, талия стала объемней. Мама много ей рассказывала о своей беременности, и девушка сделала выводы относительно себя. Как связаться с любимым, она не знала, он ничего ей не оставил, а узнавать она стеснялась. Через неделю обо всем узнал отец.

Отец всегда был грубым человеком, а после смерти жены он заправлял всем в доме и стал более властным и жестоким. Жену он не любил, но уважал за порядочность, трудолюбие и тихий нрав, а дочь и сына старался воспитывать в строгости, чтобы росли они не бездарями и сразу уяснили, что в жизни ничего не бывает преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой.

Вале не хватало ласковой мамы, которая умерла от пневмонии три года назад. Маму так сильно лихорадило, мучил непрекращающийся кашель, насморк, она была так слаба. И вроде лекарства и антибиотики немного помогали, но, как сказал врач, слишком поздно она стала лечиться, и иммунитет у нее очень слабый от природы, что и привело к смерти.

Девушка никак не могла забыть, как отец взял ее за горло железной хваткой, как его лицо налилось краской, как свирепо и с ненавистью он смотрел на нее. Ей пришлось во всем сознаться, сказать, с кем она потеряла невинность.

Валя получила от отца много хлестких пощечин, услышала про себя много оскорблений, и особенно ее задело то, что он назвал ее грязной подзаборной шлюхой. Вовремя вмешался брат Гриша, а то отец мог бы разорвать дочь в клочья. Брат был старше на шесть лет, он уже отслужил в армии в сухопутных войсках и отучился в училище на механика, и работал в соседнем поселке на лесопромышленном предприятии. Между сыном и отцом завязалась драка. Оба были хорошо побиты друг другом. Отец не стерпел подобного от сына и выгнал его из дома.

Тетка рыжего парня сказала их отцу, что ее племянник месяц назад женился и что это не ее проблемы, раз девушку не воспитали в семье как подобает. Злой отец, вернувшись домой, сообщил Вале, что от нагулянного отродья надо скорее избавляться.

Валя не понимала, почему любимый ее обманул, и в ее сердце стала проникать ненависть к нему. Из-за него любимый брат потерял кров над головой, а она не могла оставаться больше с отцом одна в этом пустом доме, и не хотелось прерывать жизнь внутри себя.

Брат обещал этой ночью прокрасться к ней в комнату и попрощаться. Она сидела на кровати в одежде и обуви. Раздался негромкий стук в окно. Валя открыла створки для брата, и тот проворно забрался в комнату.

— Валюша, как ты, сестренка? — тихонько спросил Гриша.

Сестра села на кровать и прикрыла лицо руками, ей так захотелось выплакаться. Гриша присел рядом и обнял девушку за плечи.

— Тихо, тихо, Валюша. Все образуется, — он поцеловал ее в макушку.

Валя подняла лицо, взяла руки брата в свои и жалобно прошептала:

— Гришенька, я не останусь здесь одна. С тобой пойду хоть на край света. Не оставляй меня одну, прошу!

— Валюша, я уже думал об этом, но что я могу тебе дать. Здесь у тебя хотя бы есть крыша над головой, — вразумительно сказал брат.

— С тобой я буду счастлива где угодно! Гриша, я уже готова, я собрала необходимые вещи. Ребеночка хоть моего пожалей, — Валя снова пустилась в горький плач.

— Потише, потише. Обувь у тебя удобная, не натрешь ноги?

— Все удобно, и одежда, — жалобно простонала Валя.

— Ну, хорошо, будет трудно, но мы справимся. Документы взяла? — Гриша тяжело вздохнул.

Валя кивнула и от радости крепко обняла брата, она снова почувствовала себя немножечко счастливой.

— Валюша, как сейчас твое самочувствие? Смотри, нам бежать надо прямо сейчас и уйти как можно дальше.

— Я в порядке, это ты вон весь в синяках, а лицо-то все опухло.

— Да краше меня сейчас не найти во всей деревне. Пропащий дед Федот и то приличней выглядит. Да, Валюшка? — спросил, шутя, брат.

— Все-таки тебе до него далеко, — еще больше повеселела девушка.

— Может, его с собой возьмем? Компанию нам составит, ведь он всех лучше знает, каково ночевать на улице.

Девушке хотелось хлопать в ладоши от радости, если бы раньше ей сказали, что надо уйти из дома и пуститься в сомнительные приключения, она бы ни за что не согласилась, ей нравилась обыденная домашняя жизнь. Но сейчас уйти из дома означало обрести свободу и покой.

Валя сложила одеяло и подушку так, чтобы казалось, что она спит. Записку отцу решила не оставлять, и так все сам поймет и ни за что никогда не примет ее обратно на свой порог. Ну и не нужно, возвращаться она даже не думала.

Гриша выбрался из окна наружу первым, затем помог сестре, подставив свою спину как опору. Они прикрыли створки и поспешили удалиться от дома: кто-то мог бы подумать, что они воры.

Июльский ночной ветер был теплым, и Вале показалось, что он очень ласковый, что он подбадривает ее. У брата был на спине внушительный рюкзак, и в одной руке он нес тряпичную сумку сестры. Они избегали освещенных улиц и стремились слиться с темнотой.

— Гриш, а ты где хотел переночевать? — спросила сестра, немного запыхавшись.

— В лесу, Валюша, в лесу, — серьезно ответил брат.

— Хорошо-хорошо, в лесу так в лесу, — Валя очень испугалась, но страшнее было, если брат передумает ее брать с собой.

— Вижу, что тебе страшно, хоть и храбриться пытаешься, но я продумал маршрут по лесу, чтобы дойти до другой деревеньки, а там сесть на автобус и уехать подальше, но куда точно, я и сам не знаю, — Гриша был подавлен, так как уже пожалел, что взял Валю: ей ни к чему такие скитания.

— Одна бы я не пошла ночью в лес, но с тобой-то мне нечего бояться, — подбодрила брата девушка, — только, знаешь, надо к маме на могилку сходить, а то вдруг больше не сможем ее навещать. Я днем не могла сходить, он меня никуда не хотел выпускать.

— Да, Валюша, ты права! Мне тоже это нужно, — Гриша поменял направление в сторону кладбища.

Они подходили к воротам сельского кладбища, до которого добирались примерно двадцать минут. У Вали все нервы были на пределе, так как вокруг и так было темно и страшно для нее, а тут за забором уже виднелись очертания отталкивающих взор крестов и памятников. Она никогда не была ночью в таком месте, а брат был молчалив. Странная тишина кладбища, которая как будто вот-вот закончится и пробудит что-то опасное и злое, пугала девушку. Она крепко схватила руку Гриши и дальше шла очень медленно, будто не хотела, чтобы ее кто-то заметил. Она закрыла глаза, но так стало только хуже. Ну почему так странно все ночью, эти нескончаемые оградки и прямоугольные бугристые могилы за ними с торчащими надгробьями и крестами наводят такой страх в душе, от которого не зажмуриться и никуда не деться. Мрачный неживой мир, который нужно посещать только при свете дня.

— Все хорошо, не бойся. Мертвые люди спят себе давно в своих могилах и совсем не собираются нас пугать. Все, пора свернуть, Валюшка, тебе повезло, что мама похоронена не так далеко от дороги, — голос брата прозвучал для сестры странно, слишком обычно.

Скованность Вали все не проходила, она не понимала, почему Гриша так спокоен. Сходить ночью на кладбище — это не к соседям в гости сходить и не в магазин.

Чтобы дойти до могилки матери, пришлось обойти пару других могил, немного запинаясь о корни. Тут уж Вале просто хотелось кричать от страха. Страшные неровные и большие бугры, а не простые могилки, слишком острые пики оградок, тянувшиеся вверх, едва видные, но как будто живые лица хозяев своих вечных пристанищ и корявые деревья в чреве темноты, кажущиеся исполинами и стражниками усопших душ, заставляли сердце бешено стучать.

— Валюша ты в порядке? Все, мы у мамы, не узнала, что ли? — забеспокоился брат.

— Заходим быстрей за оградку, у мамы безопасно, да, да безопасно! — Валя поспешила снять цепь с оградки и зайти внутрь. — Гриша, обратно цепь повесь!

Могилка матери была аккуратной, со столиком и лавочкой. Валя заботливо посадила цветы и часто до этого приходила их полоть и поливать. Железный крест с табличкой был вместо памятника, муж поскупился на него и все тянул время.

— Ну как скажешь. Да ты вся дрожишь! — Гриша подошел к сестре и усадил ее на лавку. — Представь, что сейчас день, птицы поют, солнце светит и вокруг благодать.

— Небо такое хмурое стало, а дождь не пойдет, интересно? — расстроенным голосом проговорила Валя.

— Не думаю. Ну ладно, давай покрестимся, а то совсем позабыли.

Вале сразу стало легче и спокойней, и как она сразу не додумалась это сделать. Теперь ее не испугало даже противное карканье вороны. Они вспомнили вслух, какая хорошая была у них мама, как она вкусно готовила простую незамысловатую пищу, как она их любила и всегда говорила им, что гордится ими. Они все говорили и говорили, то и дело отмахиваясь от приставучих комаров. Валя залилась слезами, когда вспомнила, как угасала и чахла их мать, хоть они и до последнего надеялись, что она выживет и победит болезнь.

— Ма-моч-ка, милая, как ты нам нужна! Ма-ма! Как жизнь жестока! Как жестока! — Валя сползла с лавки и упала на землю, горько стеная.

— Валюша, вставай давай! Мама в раю сейчас, она бы не хотела, чтобы ты так убивалась, — Гриша приподнял сестру и усадил обратно на лавку. — В раю она, и ей там очень хорошо, — кривя душой, говорил брат.

— Я не ребенок, Гриша. Кто знает, есть ли этот рай, да не должна она была умирать, не должна! — Валя разозлилась, что случалось с ней очень редко.

— Изменить уже ничего нельзя! Она нас любила, а значит, не хотела, чтобы мы были несчастны, — Гриша ответил жестковато, но потом смягчился, когда вспомнил, как Валя с трудом отходила от этой потери. — Валюша, не горюй, хотя бы ради меня.

— Цветы, цветы я, бестолковая, должна была принести, ее любимые лилии, — Валя еще пуще расстроилась.

— Посиди тут, я сейчас нарву цветов, где-то тут недалеко они росли, дикие, — Гриша хотел сделать все, чтобы сестра успокоилась.

— Я с тобой пойду, — Вале не хотелось оставаться одной.

— Я быстро, тут рядышком! — он проворно встал.

Гриша вспомнил, что рядом с кладбищенской помойкой выросли какие-то белые цветы, и Валя бы точно смутилась сорвать их у какой-то кучи хлама, а для Гриши это было ничуть не странно. Но ему тоже было здесь не так уж комфортно, особенно когда на ум приходили произведения Гоголя, мастера жутких историй.

Валя онемела от поспешности Гриши и, осторожно оглянувшись по сторонам, притаилась, как мышка, и стала смотреть, как ветер плавно трепыхал ленту большого венка на соседней могиле. Одна среди бескрайнего моря могил, среди слабого, но очень жалобного скрипа деревьев, среди напоминания, что жизнь ничто, а смерть — все, смерть — это конец для каждого. Умереть и быть для всех вот такой пугающей взор могилой. Днем ей бы не пришли такие странные мысли в голову.

Сейчас ей казалось, что так бессмысленно после смерти иметь вот такой свой неуютный клочок земли для захоронения бренного тела.

При жизни люди имеют свой дом, плодородную землю, являются хозяевами своей собственности, а после смерти они являются хозяевами своего захоронения, своей могилы. А нужен ли душе и телу этот клочок земли, неужели действительно после смерти можно обрести покой, только если тебя как подобает отпели в церкви и после, как принято, похоронили.

Так холодно было на душе у Вали, что она не чувствовала, что находится на могилке родной матери. Действительно, все умершие являются тут хозяевами своих захоронений. Валя вспомнила, когда приходила на кладбище раньше, что у нее всегда было такое чувство, что чужая могила неприкосновенна, что нельзя нарушать территорию умершего человека. Как нельзя без приглашения заявиться в незнакомый дом к незнакомым людям, так и тут что-то отталкивает от чьего-то захоронения, что-то не дает нарушить эти видимые и невидимые границы. Она вспомнила, как когда-то нечаянно запнулась прямо о чью-то могилу, которая не была огорожена ничем, и прямо вслух машинально извинилась. Мертвые хозяева, надо ли вам такую собственность или вам уже все равно, имеете ли вы такое пристанище на границе живого и неживого мира, или нет? Мертвые хозяева, вы здесь как память, а не как продолжение чего-то. Валя подумала, что, наверно, только живым могло прийти в голову наделить вечным местом покойного, дать ему свой уголок, как при жизни, а мертвых никто не спросил, чего бы им хотелось на самом деле, так как никто не может до конца познать загробную жизнь. Живые не хотят отпускать умерших близких и продлевают связь с ними таким способом.

— Валюшка, я иду! — голос брата прозвучал громко и весело.

Хорошо, что брат сейчас подойдет, но зачем кричать так громко. Вале снова показалось, что здесь полно душ, которые готовы разъяриться в любую минуту. Кладбище есть кладбище, здесь должно быть тихо.

— Смотри, какие красивые! А запах-то чудный какой! Валюша! — Гриша подошел к Вале довольный собой.

— А, это гладиолусы, ну ладно, они тоже красивые. Гриш, они запаха почти не имеют совсем, — у Вали поднялось настроение.

— А по мне, дак они пахнут. Я и баночку под них нашел совсем неплохую, да и водичка у нас тут есть, — брат засуетился, чтобы оставить цветы на могилке как подобает. — А ты как тут, без меня не скучала? — поддел по-дружески он.

— Это тебе не скучно было, наверно, в помойке баночку нашел, всю помойку перешерстил? — рассержено спросила Валя.

— Валюш, да как можно-то! На заборе она покоилась себе, а вовсе не там! — Гриша, конечно, соврал. Кто-то выбросил ее на самый вверх наваленной кучи, и ему пришлось вскарабкаться по мусору, сорнякам, старым венкам и крестам. Это было не оскорбление для матери, а просто практичный выход из положения.

— Вот сюда, Гриш, поставь, да, да посерединке, — Валя тяжело вздохнула.

— Все, давай прощаться. Да и комары, собаки эдакие, уже замучили. Мы с тобой обязательно поставим маме памятник, она это заслужила, — Гриша перекрестился три раза.

— Спи спокойно, мама, пусть земля тебе будет пухом, аминь, — тихонько прошептала девушка тоже, перекрестившись.

Они вышли с территории кладбища, но Вале все время казалось, что кто-то провожает ее недобрым взглядом. Обратно по кладбищу она шла быстро и так же быстро созерцала захоронения, которые мелькали подобно быстрой картинке, но только эта картинка была очень отталкивающей и гнетущей.

Теперь Валя не боялась ночевать в лесу, после кладбища ей все должно казаться раем. Они продвигались окольными путями, заброшенными дворами и глухими местами.

К кромке леса они подошли изрядно уставшими. Раскидистые ели стояли плотной стеной, но между ними можно было разглядеть еще больший мрак. Вале снова сделалось не по себе. Огромные еловые лапы как будто тянулись к ней и хотели загрести ее в свой плен. Они прошли немного, и Гриша указал на небольшой проход между деревьями. Уверенной походкой брат исчез с глаз долой в этом черном проходе, а Валя осталась стоять и никак не решалась сделать шаг в неизвестность.

— Валюш, ты чего? — крикнул Гриша.

Сестра не откликалась, ему пришлось выйти наружу, и он увидел, как Валя улепетывает в обратную сторону, к дороге, приподнимая длинный подол платья. Гриша скинул рюкзак, бросил сумку и побежал за ней.

Догнал сестру быстро, схватил крепкой хваткой и сердито заговорил:

— Нельзя всего бояться! Ты уже решилась, а взяла и сдалась! Валюша, бояться надо людей и их поступков, а не деревьев и могил! Лес зла не причинит, только люди!

— Я так испугалась, я… не знаю, я не могу… — Валя не знала, что сказать, ею завладел животный страх.

— Там как раз тропинка неплохая протоптана. Мы бы по ней прошли, а потом к небольшой полянке вышли. Там бы костер развели, далеко я уже тебя бы не повел, — брат потихоньку развернул сестру к лесу и стал тихонько идти, подталкивая сестру вперед, — я за руку тебя поведу и никуда не отпущу, не бойся и знай, что не так страшен черт, как его малюют.

— Черт! — поражено воскликнула девушка.

— Если на кладбище с нами ничего не случилось, то и тут подавно нам ничего не сделается, — уверял брат.

— Я пойду домой потихоньку, ступай, Гриша, с Богом, — слабо промямлила девушка.

— Иди, раз жизнь твоего ребенка тебе неважна! Иди! — зло воскликнул Гриша, отвернувшись от сестры.

Они стояли, замерев на пару минут, пока Валя не произнесла:

— Гришенька, пошли в эту адскую черноту, я готова. Я не буду больше трусить, прости меня.

— Валюша, и ты меня прости. Я все забываю, что ты моя младшая сестренка, которая далеко от дома никогда не уходила. Но ты доверься мне, мы справимся, — Гриша обнял сестру. — Ну, все, пошли! Адская чернота, говоришь? А по мне, дак просто хорошее укрытие для двух беглецов.

Валя

Мое сердце стучит, как загнанный зверь, а ноги такие ватные, непослушные. Я думаю только о себе, о бедный брат, бедное нерожденное дитя. Как мне вразумить себя, как перестать бояться? Мы уже подходим к этому безбожному проходу. Надо перекреститься, и тогда легче станет. Мы подошли, и я лучше буду смотреть под ноги и креститься что есть мочи. Да, так легче, брат ведет меня за руку, и мое лицо иногда задевают грубые, хлесткие ветки. Ой, посмотрела вперед и чуть не вскрикнула, пока не поняла: это всего лишь рюкзак. По бокам стволы деревьев, такие чуждые мне в темных тонах, и за ними как будто что-то есть, что-то угрожающее. Слышны наше дыхание и треск мелких веточек, когда мы ступаем по ним.

Мы немного сворачиваем и снова идем. Я уже не понимаю, где что, все для меня слилось воедино в черноте леса: земля и небо, деревья, кусты и даже мой брат. Шишки попадаются под ноги, комары издают противный писк. В лесу влажновато, прохладно, тропинка не в траве, а так бы промочили ноги в росе. Как странно, но потом глаза все-таки привыкают к темноте, и я уже различаю лучше, что вокруг меня. Еловые ветки так раскидисты, и тут же и тоненькие стволы сосен стоят. Не так страшен, черт как его малюют, я теперь понимаю, почему он так сказал. Конечно, здесь мне неуютно, но теперь достаточно терпимо.

— Валюша, скоро на полянку выберемся. Ты как? — нарушил молчание Гриша.

— Все хорошо, Гриш, можешь руку отпустить, а то ладони у нас уже вспотели, — попросила я.

— Умница моя!

Я старалась не отставать от брата. Как-то стало чуть посветлее, когда мы выбрались на открытый участочек. Мы расположились на невысокой траве, постелив лежанки. Я так устала, что не могла пошевелиться, но приходилось отмахиваться от назойливых комаров, которые успевали больно впиваться в голову, лицо и тело. Гриша не без труда развел костер. Он сказал, что ветки отсырели, и если бы он не взял бумагу, ничего бы не вышло. Мрак озарил яркий огонь, но мне не стало светлее на душе. От костра тянулись живые тени и дрожали вместе со мной. Рядом с костром было светло и тепло, а вокруг как будто, наоборот, стало чернее, и деревья были как будто живыми. Теперь я хорошо видела лицо брата, он присел, взяв в рот травинку, и стал ее пережевывать.

— Валюша, голодна ли ты? У меня есть консервы, овощи, чай в термосе, — Гриша потянулся к рюкзаку.

— Можно чай попить, — голода я не чувствовала.

— Чай дак чай! Утром поедим. Пей чай и ложись спать! — скомандовал бодро брат.

— Как уснуть-то тут? — спросила я.

— Я буду костер поддерживать, у меня ни в одном глазу сна нет! — он смешно выпучил глаза.

— Комары у костра почти не лезут! — обрадовалась я.

— Держи, Валюша, чаек! — Гриша протянул круглую крышку от термоса.

— Спасибо.

Мы попили горячий чай, я надела теплую кофту и прилегла лицом к костру, который мирно потрескивал, но изрыгал жаркое горящее пламя.

— Вот и молодец, сестренка, спокойной ночи, — брат как будто не хотел спать.

— И тебе спокойной, — пару раз проухал филин или сова, а потом я закрыла глаза и погрузилась в сон, прикрыв живот руками.

Валя спала так крепко, что брат очень долго тряс ее за плечо. Когда девушка открыла глаза и поняла, что находится не дома, на своей кровати, а в лесу, то она не сразу пришла в себя. Костер был потушен, было прохладно. Валя привстала и поняла, что ее тело как будто сильно побито, к тому же немилостиво зудели укусы на голове и на руках.

— Валюша, видела бы ты сейчас себя! Такой я тебя никогда не видел. Волосы всклокочены, вся помятая и такая хмурая! Ты так сладко спала, что я подумал, что ты проснешься очень счастливой! — брат говорил веселым тоном, но вид у него был немного уставший.

— Я думала, что это все сон, но нет, мы здесь, в лесу, и мне надо к этому привыкнуть, — Валя усиленно чесала укусы.

— Не расчесывай, будет только хуже! Ночью я запек нам прошлогоднюю картошечку, давай налегай! — Гриша по-деловому сел на землю.

— Подожди, я схожу в туалет, — Валя встала и растерянно посмотрела по сторонам.

— Вот те кусты особенно подходящие. Да, да, еще подальше пройди.

Они поели, попили, собрали вещи, Валя привела себя в порядок и расчесалась. Тронулись в путь лесными тропами. Солнце уже просачивалось сквозь ветви деревьев, окутывая их в свой мягкий ясный свет. Проснулись крылатые лесные создания и наполнили заливистой музыкой свое царство.

— Гриша, как хорошо! — воскликнула девушка.

— Вот видишь, какая красота кругом. Какой воздух! Лес — это жизнь, лес — это пища для души! — восхищался брат.

— Мы идем уже где-то час, а у меня как будто силы удвоились. Знаешь, раньше я не очень чувствовала радость, когда мы ходили по грибы и ягоды, но сейчас мне так хорошо, — Валя остановилась, посмотрела на небесный чистый свод, на свободно тянувшиеся вверх зеленые сосны и ели могучие и тоненькие молодые.

— Смотри, на веточке еловой сидит птичка с желтым брюшком, красавица.

— Все, упорхнула, испугалась.

Глава 6 (1958 год)

Какая шершавая, неровная и теплая кора на ощупь, и так приятно прислониться к ней щекой. Маленький цыганенок Харман прижался к старенькой сосне, его ручки сколько могли, настолько и обхватили ствол. Слова, звуки и образы для него не имели значения, их для него просто не существовало. Его мир был миром прикосновений и связанных с ними ощущений. Все, что он трогал, на что натыкался, на что ступал, не имело картинки, звука и даже названия.

До того как прижаться к сосне и немного поелозить на колких иголках, он быстро шел, чуть не падая, спотыкаясь о корни, ветки, поскальзываясь на сухих шишках, это были неприятные ощущения, но не такие неприятные, как удары по телу, от которых все ныло резкой болью. Где-то в груди затрепетало новое чувство, чувство жалости к себе и потерянности, одиночества. Захотелось, чтобы ласковые руки залечили все раны одним мягким прикосновением к коже его щеки.

Влажные струйки побежали из глаз по лицу, он попробовал их языком на вкус, они оказались солеными, затем они стали щипать щеки. Мальчик не хотел больше плакать, но в груди все сжималось, и соленая водичка сама собой текла по щекам. Постепенно становилось легче, непроизвольные, как будто сдавленные звуки-хрипы прекратились.

Стало зябко, он прилег на достаточно мягкую землю, сжался и стал вспоминать, как его взяли под руки его таборные мальчишки, он знал их по запаху, по активным движениям, и повели по проселочной дороге. Было очень сухо, и пыль летела в лицо, хотелось чихать. Они шли и шли, пока ему в нос не ударил резкий неприятный запах навоза. Все остановились, и ему сунули в руки небольшой пустой мешок и отошли от него. Они то шли все вместе, то останавливались, мешок тяжелел. Мальчишки-цыганята припрыгивали от радости, это чувствовалось.

Потом все изменилось: мальчика оттолкнули, как будто в спешке, наверно, он остался один с этим мешком, и что теперь делать, он не знал. Неожиданно чья-то ручища вырвала мешок из его рук, железные пальцы сжали тоненькие ручки мальчика, и все его тело затряслось в разные стороны, потом его мотало вверх и вниз, голова закружилась, в лицо летели какие-то брызги, затем он был прижат к мягкому и большому брюху, а потом резко отброшен на дорогу. Боль в локтях и в тазу была неожиданной, но когда нога в жестком ботинке ударила его в бок, перевернув его тело на другой бок, он получил еще один удар, но более жгучий, невыносимый, прямо в поясницу. Ему только осталось сильно скрючиться и мычать почти беззвучно от этой боли, которая не хотела прекращаться, оставлять его. Никогда за свою короткую жизнь он не испытывал таких невыносимых для него ощущений.

Новых ударов не было, но не было и сил встать. Он лежал несколько минут, пока не решил подняться медленно и с большим трудом. Вспоминать это было мучительно…

Глазастая бабка сидела на лавочке. Она была очень старой, но могла еще хорошо видеть. За несколько домов от нее шла стайка смуглых черноволосых детишек в штанах и пестрых рубашках. Она перекрестилась три раза, так как поняла: это цыганские попрошайки наведались, и только Бог убережет ее от них. Любопытство взяло над бабкой верх, и она решила пока не уходить, стала вглядываться.

Вот они подошли к многоквартирному двухэтажному домишке, трое цыганят поднялись на небольшое крыльцо и зазвонили в дверь. Видать, стали клянчить да на жалость давить. А один-то маленький цыганенок так и остался стоять у дома, мешок какой-то прижимает к себе. Мальчишки с радостным воплем подбежали к своему с мешком, что-то туда набросали, взяли паренька под локотки и дальше пошли. Вот люди дали им подачку, лишь бы быстрей от них избавиться.

Соседи, как поняла бабка, не все были так добры, кто вовсе из дому не выходил, кто через окно им что-то кидал. Бабка подумала, что хватит ей светиться на виду, и стала к калиточке своей семенить да поглядывать одним глазом на цыганскую ватагу.

Цыганское дурачье к Семену Захаровичу в дом решило постучаться, у того и собаки не было, а они и рады. Ой, глупцы, ой, недоумки. У Семена Захаровича нрав жесткий, характер мстительный, рука крепкая, тело толстое и рост немаленький. Уже вышел злой как собака, что-то гаркнул, то ли прорычал, и три цыганенка помчались стрелой от него, сшибая с дороги своего паренька с мешком. А тот стоит растерянный и почему-то не бежит, а на него уже надвигается большой и разъяренный Семен Захарович, делая широкие шаги, засучив рукава, и лицо пылает красным жаром. Бабка о калитку оперлась и во все глаза смотрела, как начал он трясти худощавого паренька с большой силой и вверх-вниз подбрасывать, матом благим орать, да еще на дорогу придумал вышвырнуть. И этого стало мало зверью: пинать придумал мальца своими крупными ногами, тельце-то больно мало, так ведь и убить можно. Бабка перекрестилась, жалко стало паренька, пусть и цыган, а ведь живое существо. Да что тут поделать, жизнь-то ведь такова и есть — тяжкое бремя, и бремя это тело не щадит.

А вон ведь один цыганенок не убежал далеко, он был повыше и покрепче избитого мальчика. Паренек стал отвлекать Семена Захаровича, кричать ему обидные слова. Оскорбленный мужчина набычился и стал ловить цыганенка, но тот ловко уворачивался и еще больше дразнил толстяка. Какая невидаль произошла для бабки: этот цыганенок умудрился обвязать ноги Семена Захаровича у самых щиколоток веревкой, но, пока затягивал узел, был схвачен за шиворот и приподнят. Паренек не растерялся, стал отталкивать врага от себя, и неповоротливый Семен Захарович, потеряв равновесие из-за связанных ног, бухнулся спиной на дорогу, мальчик упал вместе ним, приземлившись прямо на толстый живот, но, не желая на нем долго лежать, соскочил стремглав и подбежал к избитому цыганенку.

Еле живой малец уже пытался приподняться на своих тонких ручках. Высоконький мальчуган подбежал к нему, погладил по голове, свистнул что есть мочи, и не пойми откуда другие цыганята подскочили и давай все вместе пытаться лежачего паренька поднимать, а у того гримаса боли на лице застыла.

И так, и сяк пробовали, а Семен Захарович, пыхтя и ругаясь, от пут себя любимого старался освободить. Цыганята присели, выстроившись в почти ровную линию, и кто за что подхватили мальца, и как доску подняли и понесли его. Они очень спешили убраться с глаз долой.

Бабка провожала цыганят пораженным взглядом: да, не растерялись ребятки, хорошо поваляли в дорожной пыли Семена Захаровича. Они удалялись к лесу, через лес можно было выйти к полю, где, видимо, расположился табор, табор, который не должен был кочевать и вести такую жизнь по новому закону.

Мальчишки подбежали к кромке леса и, очень устав нести живую ношу, положили ее на землю. Паренек повыше стал осматривать ушибы Хармана.

Цыганятам было жаль побитого, они не понимали, как можно жить и ничего не видеть и не слышать, иногда он казался им лишь деревом, на которое можно только смотреть и не получать никакой ответной реакции. Его мать наказала относиться к нему как к обычному ребенку и ни в коем случае не оставлять его одного. С ним было трудно, они часто забывали о его присутствии.

Вот и сейчас они разговорились и совсем не смотрели на цыганенка, который смотрел открытыми глазами сквозь них.

Быть безвольным мячиком, который подбрасывают и кидают, мальчику больше не хотелось. Ему захотелось встать и пусть даже сквозь боль, но идти самому, сделать свой выбор. С этого дня он не должен позволять вести себя куда-то и тем более жестоко к себе прикасаться. Может, он понял это по-другому, может, страх завладел им, и он больше не хотел испытывать те же ощущения.

Он почувствовал запах хвои, и на этот запах он приподнялся, опираясь о неровную поверхность, встал и пошел неуверенно. Он первый раз был в лесу один, и точно: он выбрал не хорошую тропинку, а заросшую прогалинку. Он выставил руки вперед, чтобы знать о препятствиях, и ускорил шаги, чтобы быть дальше от чего-то неприятного…

Высоковатый цыганенок первый заметил удаляющегося мальца, но понял, что сможет его догнать, и не стал спешить. Для своего возраста он был очень рассудительным и чутким и наказал ребятам бежать к табору, и ждать его, и ни в коем случае не рассказывать ничего взрослым, так как справедливость всегда не на стороне цыган и лишние волнения ни к чему.

Цыганенок догнал мальца, тот присел к дереву, потрогал его ладошками и прижался к нему. Никогда он не видел, как малец плачет, да и не думал, что может плакать, может страдать.

Пришло время увести слепоглухонемого мальчика, который уже лежал на земле, и он дотронулся осторожно до Хармана, приподнял его за плечи. Малец сильно вздрогнул и, когда почувствовал, что его поднимают, то стал отбиваться, что есть силы, а затем дернулся с места, налетев грудью на дерево.

Высоконький пожалел, что поспешил. Он подскочил к мальцу, взял его за руку, а другой рукой погладил по голове, он видел: так делала мать слепоглухонемого.

Глава 7 (2003 год)

— Семка, великан и балован! Великан и балован! — кричали мальчишки, тыкая пальцем в крупного и высокого мальчика во дворе.

— Переросток, переросток! — дразнились другие.

— Ты не мальчик, ты медведь!

— Ха-ха-ха-ха-ха!

— Ты расти-то прекрати, а то в школу не пустят! Ха-ха-ха!

— Не пустят, не пустят! Неуч-великан!

Сема не отвечал, понурил голову. К ребятам подошел мужчина с рыжей девочкой. Потом мужчина по-свойски подошел к мальчику Семе и протянул ему руку для рукопожатия, и сказал:

— Семен, рад видеть тебя! Ты что этих мелочей жалеешь, ты бы мог их одним ударом всех расшвырять. Вижу я, ты на пределе, но твоя доброта тебя останавливает!

— Он бояка-собака! — засмеялись мальчишки. — Он самый трусливый великан в мире!

— Не может быть! Парни, подойдите поближе, и я вам такое расскажу! — мужчина подозвал стайку сорванцов к себе и сел на траву.

Через десять минут вокруг мужчины с открытыми ртами сидели мальчики и с уважением смотрели на мальчика-великана, который приободрился и немного улыбался.

— Я вам еще раз говорю, что это было так молниеносно и отважно. Взбешенный, как будто одичавший бык, очень здоровый, здоровее всех быков в округе чуть не покалечил меня, а Семка придумал его отвлечь и бегал от него, смеясь. Бегал долго, изворотливо, сильно! Как бы не Семка, я бы не накинул веревку и не остановил бы быка. Оса, ребята, его очень сильно ужалила у глаза, и бык был вне себя от ярости и боли, аж мне было страшно. А еще Семка спас мою племянницу из воды, ее уносило беспощадным течением на глубину, что даже я не сразу спохватился, так как задремал, но снова, к счастью, подоспел Семен-герой, разбудил меня и сам ринулся в воду без промедления, а как он хорошо плавает, как сильны его движения были, он не знал усталости, пока мы не подплыли к Соне и не подхватили ее, и вместе не доплыли до берега обратно. Век не забуду таких поступков! Учитесь, мальчики, берите пример с Семена! Вы будущие мужчины, и негоже вам, как слабым девчонкам, травить друг друга, это позор и не красит настоящих мужчин. Совершайте лучше хорошие и смелые поступки, тогда и девчонки будут от вас без ума. Да, Соня?

— Да, дядя Гриша! Сема молодец, я тогда так испугалась, от мальчишек обычно не дождешься такой смелости! — заверила племянница.

— Вот! Видите! Давайте, мальчики, нам пора. Семен, с нами пойдешь? Поговорим, как всегда, о своем мужском! — Григорий посмотрел на Сему, и тот скромно кивнул и подошел к нему, — скромность и врожденная доброта — это тоже хорошо, ребята. Мне как-то Сема сказал: «Да я бы отметелил всех, но что с них взять, они еще глупенькие, сами не знают, что говорят и творят».

— Сем, приходи завтра на площадку, и вовсе мы не глупенькие! Приходи, классно поиграем! — кричали радостно мальчишки, с завистью смотря на такую дружбу со взрослым.

— Придет! Пошли, Семен! — важно сказал Григорий и увел племянницу с великаном.

По дороге мальчик молчал, а племянница сказала дяде:

— Это же все неправда, но, я думаю, так надо было! Мальчики такие дураки и зазнайки.

— Сема, я с тобой никогда не общался, но много раз видел, как тебя задирают мальчишки, и видел, как ты пытался им что-то отвечать, но это не помогало, и ты сдавался всякий раз. Я соврал, и так нельзя делать, но я захотел тебе помочь, парень ты действительно добрый, это сразу видно, — сказал Григорий.

Сема все время молчал, но кивком головы согласился зайти в гости. Мальчика накормили конфетами с чаем, и он стал разговорчивым.

— Я ведь плавать совершенно не умею, а вы такое наговорили, и быка я бы точно испугался, бык бы меня затоптал, — мальчик немного рассердился.

— Это все не проблема! Плавать я тебя научу. А смелость приложится, если сильно захотеть быть смелым и к сердцу своему прислушиваться. И взрослые боятся, но не тот смелый, кто ничего не боится, а тот, кто преодолевает свои страхи. Я всегда всем говорю, что не так страшен черт, как его малюют. Поверь, эти мальчишки ничем тебя не лучше. А то, что ты выше и сильнее их, это же твое преимущество, это твоя особенность. Ты должен гордиться собой и принимать себя таким, какой ты есть, тогда и они будут тебя принимать и не посмеют обидеть. Люби себя, и голову выше!

— Я не хочу быть грозным, мне не нравится с кем-то ругаться, а плавать я хотел научиться, но отцу некогда, а сам я не смог, — мальчик был грустным.

— Твоего батю я знаю, все нормально, сговоримся, и будешь ты у меня другом, и всему я тебя научу полезному. И раз мы так приврали, и нам поверили, и все считают, что ты герой, значит, ты будешь героем. Вот моя Соня, племянница, ей девять лет, и будешь ты теперь ее рыцарем, защитником и другом. Она с девчонками, конечно, общается, но ей не очень интересно в куклы играть. Тебе сколько лет?

— Одиннадцать скоро, я буду хорошим другом! — обрадовался мальчик и густо покраснел, опустив глаза, когда Соня на него посмотрела.

— А давай поиграем в мяч, хочу мяч погонять как в футболе, — предложила девочка.

— Побегайте, только, Сонька, через час мама придет с работы, и будем есть!

— Хорошо, догоняй меня, Сема!

***

Тринадцатилетний Сема нес на своих крепких плечах Соню. Она радостно сидела на нем и обозревала округу впереди, держась за Семину голову. По всему селу они любили так носиться. Он придерживал ее за коленки и несся вниз со склона покатой дороги, девочка визжала от легкого испуга.

Целый день он мог ходить и бегать с ней так, она была для него легкой. Пожилые люди ругали их, кто-то крутил у виска, дети шутили и называли их парочкой.

Сема действительно стал гордиться своими габаритами и всегда защищал Соню по любому поводу и даже без повода. Его стали бояться мальчишки и никогда не говорили плохо про него в глаза. Но чаще Сема просто шутил, веселился, всех подбадривал, помогал. С Григорием он проводил много времени и научился отлично плавать. Они втроем, Григорий, Сема и Соня, ходили в маленькие походы в лес, за грибами, часто проводили время, пася скотину, ходили купаться, загорать, гоняли мяч, делали вместе уроки.

Соня была уверенной в себе девочкой, и, когда в школе ее дразнили, она поднимала голову вверх и смеялась обидчикам в лицо, и вообще не принимала все близко к сердцу, и поэтому от нее быстро отстали. Дома ее любили, и она привыкла чувствовать себя значимой и нисколько не хуже других.

*** (2018 год)

Она лежала на металлическом холодном столе, прикрытая белой простынкой. Здесь она была не одна. Тела как на подбор лежали на спине, тела, что уже не ощущали связь с жизнью, им было все равно, где и на чем лежать.

Ярослав смотрел на ее синюшное лицо, обескровленные уста и сомкнутые веки, ему было больно. Запах, снова этот знакомый, самый невыносимый запах на земле просочился в ноздри, в самую глубину носа, и застрял там, как толстая пробка.

Теперь он стоял на земле, земле, что скрывает под своей поверхностью нелицеприятное зрелище. Поверхность земли тоже не радует взор. Кладбище — горькая обитель, приют вечной скорбной памяти и тленных тел.

Кто не закопал могилу, кто оставил яму вырытой? Ярослава тянет неведомая сила к краю могилы, ноги не слушают его. Он на краю, он смотрит вниз, там лежит она в белом платье просто на голой глубине земли и поедает свою плоть. Она вгрызается зубами в свою руку и вырывает куски мяса, и выплевывает их, и снова, как голодный лютый зверь, разрывает свою плоть, но не чтобы съесть, а чтобы избавиться от нее.

В спину Ярослава толкает мертвая пожилая женщина в черном платье, мертвая потому, что тело ее уже подверглось разложению, ее плоть уже мягкая, жидковатая, цветная. Он резко падает, словно в пропасть, словно в длинный беспросветный тоннель, сердце замирает, но, к счастью, это длится недолго. Снова сон, всего лишь сон, нет, все было как наяву.

Глава 8 (2016 год)

Дни стояли погожие, теплые, березы с подвижными золотыми маленькими листочками и клены с желтыми и красными, и багряными, и рыжими листьями радовали глаз. Любая, даже самая черствая человеческая душа изумится деревьям в таком скоротечном, но пестром наряде. Земля покрылась красивым разноцветным ковром, и мир как будто стал лучше.

Соне не хватало Ярослава, даже просто смотреть на него было приятно. Они так мало общаются и видятся, что просто невыносимо.

Сегодня он опять будет работать на участке с утра до позднего вечера. И вот ведь людям богатым деньги некуда девать, все им хочется самого лучшего и шикарного.

У Сони появилась идея: а если добраться до того дома и принести Ярославу что-нибудь поесть как бы по-дружески? Всю первую половину дня она посвятила приготовлению пирожков — и с капустой, и с мясом, и с луком, и с яйцом сделала. Мама всему ее научила, и девушка готовила хорошо, хоть и не с такой радостью, как Валентина.

Пирожки она сложила в небольшой рюкзачок, еще теплые и ароматные. Шабалины жили в трех с половиной километрах в совсем маленькой деревушке, и Соня достала из сарайки свой старенький велосипед, на котором она лихо гоняла по округе в детстве, а сейчас давно на нем не ездила. Велосипед пришлось протереть от пыли и хорошенько подкачать его колеса.

Соня ехала и радовалась бодрящему ветру, встречным хвойным и лиственным деревьям, которые разрослись у обочины дороги. Зеленый насыщенный цвет смешивался с ярким желтым и легким красным, и небо тоже решило не отставать и нежно голубело прямо на глазах.

Пару раз Соня подскакивала на дорожных ямах и неровностях. А когда заехала в деревню, еле проехала до нужного дома по неровной, чем-то изрытой и идущей под уклон земляной дороге. Зубы стучали от тряски, руки крепко вцепились в руль до боли, пирожки прыгали вверх-вниз. Она чуть не проехала нужный дом, а он здесь был такой один, занимающий самый большой участок.

За высоким декорированным забором ничего нельзя было увидеть, только верхушку дома из цельного темного лакированного сруба с балконом, у которого были большие прямоугольные окна, кованые перила в виде виноградной лозы с птицами и коричневая крыша.

Рядом с домом росли клумбы с пионами, петуниями, лилиями и аккуратные карликовые ели. Ворота были красивыми, расписными, деревянными. Тут и жар-птица вырезана, и как будто русская княгиня, и березы у круглого озера, и гордый волк, и разные мелкие детали.

Неужели им еще чего-то не хватает, что там Ярослав делает. Две овчарки грозно лаяли, просовывая зубастые пасти в нижнюю часть ворот. Соня стала звонить в звонок очень долго, она не собиралась уезжать, пока не увидит Ярослава. Наконец она услышала женский неприветливый голос и сразу заговорила:

— Здравствуйте, я подруга Ярослава и хотела бы его увидеть, пожалуйста, впустите меня или позовите его!

— Размечталась, человек делом занят, не отвлекай его. Ему деньги платят не за то, чтобы он виделся со всякими вертихвостками!

— Да что вы говорите! Вы тут как в крепости заперлись, а мне всего надо пару минут! — Соня недоумевала.

— Мне все равно! Рембо и Стивен молодцы, хорошие мальчики!

Больше Соня ничего не слышала, кроме зверского лая собак. Она решила поездить здесь, неподалеку, на велосипеде. Поездила рядом с полем и даже немного по лесу за этим полем, которое казалось ярко-желтым морем с зеленым отливом от многочисленно растущей пижмы. Прошел час, и Соня поехала обратно через неприступный дом. Ярослав, наверно, все еще был там, и был таким же неприступным.

Девушка решила постоять у дома несколько минут: а вдруг он выйдет? И он и вправду вышел через двенадцать минут из калитки, такой уставший и в не очень чистой одежде. Ярослав был удивлен.

— Привет, я тут каталась и решила к тебе заехать и пирожков от мамы привезти, она очень хотела тебя угостить. Вот только хозяйка тут совсем чокнутая! — Соня покрутила у виска.

— Они и вправду странные. Уже пожилые, на пенсии, и все держат под контролем и боятся пускать кого-то к себе. Говорят, ворья много развелось и прохиндеев, — Ярослав скупо улыбнулся, — я в самом доме никогда не был. Они для внуков хотят участок в сказку превратить.

— Ты пешком хочешь идти? — девушка взметнула рыжие брови вверх.

— Ничего такого, дойду. Мотоцикл сломался, надо чинить, — он подошел к Соне и взял велосипед за руль. — Давай в горку проведу велосипед, а ты потом поедешь.

Он был так близко, и его глаза показались Соне такими незабываемыми, а ладони — такими мужественными. Она не сразу отпустила свой транспорт. Они шли по деревеньке, и Соня была счастлива.

— Вместе поедем, ты за рулем, а я на багажнике! — предложила девушка.

— Твой велосипед может не выдержать, какой-то он у тебя ненадежный, старенький, — Ярослав не смотрел на Соню, а только вперед.

— Все он выдержит! Прокатимся с ветерком, быстрее дома будешь! Мы с дядей Гришей в детстве часто вместе ездили. Пирожки тебе надо поесть, ты голодный? — Соня не отрывала от него взгляда.

— Нет, спасибо. Хорошо, поедем. Мне надо быстрее закончить все дела дома и тут. Я уезжаю через месяц на юг надолго: заказ хороший предложили, — Ярослав повернулся к девушке, а та сразу помрачнела.

— Ты даже тут и не пожил толком! — Соня всплеснула руками.

— Хорошие деньги предлагают. Давай пробовать ехать, — Ярослав сел на сидение и ногами уперся в землю.

Соня села на узковатый багажник как леди на коне в дамском седле.

— Держись за меня, — сказал он.

Просить ее дважды не пришлось, Соня обняла его за талию, и он дернулся с места. Ехать было неудобно, пришлось приподнимать ноги над землей. Но вид его крепкой спины очень нравился Соне, и обнимать его был тоже приятно. Он немного набрал скорость, и попа у девушки все норовила съехать с сидения и начала ныть.

— Ты как? — поинтересовался Ярослав.

— Лучше не придумать! Только сильно не гони, — отозвалась она.

До дома она доехала мучительно, все мышцы затекли, попа была отбита, но это стоило того. Ярослав поблагодарил Соню и поспешил к себе. Он все равно остался закрытым и не сделал попытки развить отношения.

***

Потом он уехал, и они так и не стали близки, но хотя бы у Сони появилась возможность общаться с ним Вконтакте. Жизнь шла своим чередом, но для Сони жизнь без него была монотонной, лишенной радости и смысла. Ей казалось, что ее страдания так глубоки и бесконечны, но надежда увидеть его вновь давала ей сил делать привычные дела.

Она так много рассказывала про себя ему Вконтакте, присылала фото и в ответ тоже получала красочные фото, но он всегда писал не очень открыто и откровенно. Они, можно сказать, стали друзьями по переписке, но никого намека на романтику она не дождалась. Потом в его фото стала появляться миловидная блондинка, как будто добренькая и совсем не стерва, и не кукла крашеная. Он сказал, что подружился с Дашей, что она очень начитанный, вдумчивый человек и что она работает тут временно администратором гостиницы.

Соня злилась на него и переживала еще больше, ночами плакала в подушку. Он приехал только летом следующего года со своей женой Дашей, и они стали жить в доме Ярослава, за которым присматривала за плату тетя Кольки. Их дружба переросла в любовь, и почему его потянуло к этой Даше, Соня не понимала. Он что-то пережил плохое и так не открылся Соне, хотя у них было общее: он рос без матери, она — без родного отца, у него умерла бабушка, а она так и не знала свою.

У Даши была полная семья и достаточно любящая, но у нее умерла любимая бабушка, и это ее сроднило с Ярославом, который потянулся к ней. Они много гуляли вместе, ходили на морской пляж и купались как беззаботные дети. Через время они поняли, что дружбы им мало. Даша первая поцеловала его и призналась в своих чувствах. Он хотел, чтобы его любили, всегда хотел. И представлял, что она дарит ему свою любовь, да, он может ее принять, наверно, он уже готов. Но отдать без остатка свою любовь к ней, выплеснуть наружу чувства — да, к этому он был не готов. Он боялся, что скупое проявление чувств будет принято ею как равнодушие. Может, она сумеет подождать, когда он будет готов раскрыть перед ней дверь своего сердца.

Она подождала, и Ярослав через месяц сделал ей предложение, он понял, что нужен ей таким, какой он есть. Даша нужна была ему, как сейчас неустанно и банально поют, как кислород, чтобы дышать ей. Конечно, если влюбленные не будут дышать друг другом, так можно и умереть.

Свадьбу они сыграли на морском диком берегу, было мало людей, только самые важные. С утра до вечера они угощали гостей едой на костре, живой музыкой под гитару. Все танцевали, купались и пели вживую. Потом на маленьком теплоходе они неспешно рассекали морскую соленую воду, пока гостей не высадили на берег и не оставили молодоженов наедине для самого важного момента в их жизни, который они должны были ощутить как небывалое счастье.

Глава 9 (1993 год)

Морозная снежная зима не остановит похороны, и люди будут долбить и ковырять промерзлую землю, пока не выроют прямоугольную глубокую яму.

Почти все кладбище утонуло в чистом мягком снегу, но памятники и кресты несут свое скорбное знамя и полностью не погружаются в снег.

Ветви деревьев слегка согнулись от снежного, почти ледяного слоя и искрились на солнце серебряными крупинками.

В церкви маленькому мальчику, вернее, четырехлетнему Ярославу, было тепло, но там так странно пахло, и люди в золотистых и черных, и белых длинных платьях, и в белых уборах на голове были такими неземными, и росписи на стенах, и кресты с распятым человеком, и горящие тонкие свечки, и лики в рамках немного пугали. И эти голоса, одновременно монотонные и в то же время звонкие, и открытый гроб с лежащим спящим человеком, таким знакомым, кажется, мальчик видел его пару раз у себя дома, — все сводило немного с ума.

Рядом люди стояли, как на подбор, все в черном, кто-то плакал, кто-то просто стоял с горечью на лице. Мальчик устал, бабушка держала его за руку. Когда все стали выходить на улицу, отец мальчика радостно потирал ладони и старался выйти быстрее всех.

На морозном воздухе от ртов людей выходил теплый дымок, все ежились и топтали ногами, чтобы согреться.

По очищенным дорожкам процессия дошла до места захоронения, а вернее, всего лишь к небольшой площадке с вырытой ямой. Мальчик почти не смотрел, как гроб опускали и как закапывали промерзлой землей со снегом и попадающейся сухой травой, и ставили деревянный крест. Мальчика поразило, как много его отец пил и все говорил и говорил, громко, нахраписто. Отпускал какие-то шутки и снова заливал горло водкой.

— Пьем за тебя, мой двоюродный брат, уже схоронили твою мать, теперь вон тебя! — выкрикивал отец, покрасневший до предела.

— Хватит, Миша! Ребенок у тебя уже замерз! Все уже почти разошлись, — бабушка показала на Ярослава, который окоченел даже в шубке и в валенках и почти не двигался.

— Маман! Ты такая зануда! Ты кого вырастить хочешь? Да он у меня на всех поминках будет присутствовать, родственников у нас много, пусть мрут. А мы выпьем за них как следует! Давай, дай рюмочку сынишке, сразу согреется! — гаркнул Миша, замахав руками.

— Думай, что говоришь! Уходим. Пока машины не разъехались, — бабушка взяла ребенка за руку, перекрестилась у могилы и, развернувшись спиной к сыну, стала удаляться с внуком.

— Баб я слушать больше не собираюсь, раз моя женушка, проститутка, меня бросила и, кстати, своего ребенка тоже, то я объявляю войну вам, блудницам вавилонским! Эй, ну ладно, подожди меня! Блудница моя старая, куда учесала! Моего отца похоронила уже как семь лет назад и наверняка успела переспать со многими! Да? — он попытался следовать за ними, но все время падал на снег, но все-таки шатающейся походкой в расстегнутом полушубке и уже без шапки он добрел до машины, перемазанный снегом.

Глава 10 (1993 год)

Валя

Мы едем на стареньком автобусе до самой конечной остановки. Я смотрю по сторонам: мелькают деревья, домишки, вдалеке широкие поля раскинулись. Прошел месяц, как мы ушли из дома, а мы с Гришей так и не нашли свое пристанище. Меня иногда подташнивает, но особых неудобств я не чувствую. Я вспоминаю, как непросто нам было. Мы часто ночевали в лесах, пока у Гриши не спали синяки на лице, нас люди старались обходить стороной. Мы не углублялись слишком далеко от проселочных дорог, и в березовых рощах и в хвойном лесу мы не блудились. Гриша сооружал на день подобие палатки из крепких веток и еловых лап, чтобы я отдыхала. Ночью мы спали в тканевой небольшой палатке, которую Гриша взял из дома. Я готовила на костре супы из консерв, грибов, рыбы, которую брат часами пытался выудить из реки, тушила овощи с грибами, варила чай из трав, которые нам попадались. Иногда лес я считала домом: в нем мы спали, ели, и никто нам не мешал, никто не смотрел на нас косо или с любопытством. Так стыдно было смотреть людям в глаза. Денег у нас было мало, трудно было найти работу. Один раз нас приютила одна старушка. Мы целый день помогали ей по хозяйству, она накормила нас козьим молоком, свежими яйцами и ароматным хлебом. Она не смогла оставить нас ночевать в доме из-за строгого мужа, но хотя бы мы побыли ночью под крышей сарая над головой. Спали на сене как младенцы. Грише очень понравилось общество кур и коз, прежде чем спать, он перегладил всех коз, которые разбегались от него в разные стороны, истошно блея. Утром нас снова накормила добрая старушка, отдала постиранные наши вещи, и мы отравились в путь. Я так устала стирать и мыться в реке хозяйственным мылом.

Стопы были все в мозолях, ведь мы много проходили километров за день по обочинам проезжих дорог и по лесам. Бесчисленные деревеньки и села слились в моей памяти одинаковой неприветливой картиной. У местных жителей мы обменивали нужные нам вещи на грибы и ягоды. Но мой мир стал шире и больше. Мы, наверно, сами тянули время и не вливались в общество как должно. Я понимала, что ребенку нужны настоящий дом и одежда, и мне было грустно от того, что все так неопределенно. Гриша сказал, что нужно быть как можно дальше от прежней жизни, и тогда мы начнем все сначала.

***

Брат и сестра вымотались от долгой дороги. Они вышли из дребезжащего автобуса. Село, кажется, было немаленьким. Валю немного укачало, они присели на лавочку возле остановочного столба.

— Как ты, Валюша? — забеспокоился брат.

— Да вот уже лучше, — натянуто улыбнулась она.

— Посиди пока, я сейчас, — он встал, подошел к ближайшему домику, что был близ дороги, окликнул мужчину за забором.

Местный житель отказался приютить двух незнакомцев, но посоветовал сходить перекусить в столовую, что неподалеку, а еще намекнул, что одна бабка одинокая пускает всякую шваль на свой порог.

Молодые люди нашли столовую. Они так устали от нецивилизованной пищи на костре, что готовы были потратить чуть ли не последние монеты на настоящий обед. С радостью подошли на раздачу, взяли недорогой суп, булочки и компот. Устроились за столиком, народу в не очень опрятном зале было немного.

— Гриш, может, сходим к этой бабке? — прошептала девушка.

— Она, наверно, воров да пьяниц принимает! — брат нахмурил брови.

— Зайдем к ней, а там видно будет, — Валя выглядела бледной.

— Ну хорошо, ешь давай, а то суп остынет, — примирился Гриша.

Поели, отдохнули, Валя ушла надолго в туалет. На брата навалились люди с расспросами, даже поварихи выглядывали с интересом. Гриша держался молодцом, шито-крыто рассказал небылицу, да и сам выяснил, что было нужно.

Валя вышла, на щеках появился румянец. Пора было идти. Их провожали любопытными взглядами.

— Ну, Валюш, село, как я понял, не в упадке. Два магазина есть, даже школа небольшая, люди скот держат, где-нибудь руки рабочие пригодятся. Крышу над головой, конечно, непросто найти, ведь все подозрительны, у всех свои трудности, но не будем отчаиваться. Заглянем сейчас к бабке, дорогу мне объяснили. Тут повернем, пару домов пройдем, опять свернем и в скорости на месте будем.

Подошли к нужному дому: деревянный, старенький, краска облупилась, забор местами покосился. Обычный непрезентабельный дом. Таких тут было полным-полно. Повсюду лаяли злые псы, и у этого дома имелась своя сторожевая собачонка, худая и старая, и от того более неприветливая.

— Да, через такую злую оборванку нам точно не пройти, — пожаловалась Валя.

— Погоди, такой шум поднят, я думаю, старуха сама выйдет, — заметил брат.

— Ах, не нравится мне это место, — поежилась она. — Но ты не думай, я не боюсь всяких бабок.

— Ну, Валюша, смотри, вот и наша бабуля выходит, вроде мирная, — сощурившись, сказал Гриша.

Полноватая пожилая женщина в светлом платке и коричневом платье до колен достаточно шустро продвигалась к калитке, обращаясь к собаке:

— Цыц, Бобик, морду бестолковую не скаль. Да, да, пшел в будку.

Вышла на дорогу к пришедшим, руки в боки уперла, оглядела их с ног до головы наглым взглядом и громким басом спросила:

— Чаво явились? Откуда такие взялись? Почто у моего дома третесь? А?

— Ну, матушка, так сразу и не расскажешь все! — бойко ответил Гриша. — Зачем серчать! Специально к вам пришли, неужто прогоните?