Декабрьский вечер. Во дворе стояла видавшая виды Лада пятнадцатой модели. Кузов, давно потерявший родной серебристый цвет, был в пятнах шпаклёвки. Сюрприз в виде тёзки Акимова восседал на переднем сиденье и приветливо улыбался. Я открыл дверь машины и разместился сзади.

— Здорово Димончик! — крикнул я, протягивая руку.

— Здорово Димончик! — в тон мне ответил Акимов.

— Долго же ты отсутствовал.

— Долго. Пять лет.

— Пять лет!? Охренеть! Во, время летит!

НАЧАЛО

С Акимовым мы познакомились в девяностом году, на заводе, куда я устроился после из армии. Сошлись и подружились как-то быстро и незаметно. Димон был скрипачом, а я пописывал стишки. Оба отслужили в СА, оба слушали примерно одну и ту же музыку, смотрели одни и те же фильмы, и оба были не прочь, если до этого доходило дело, подраться, что однажды и ощутил на своих боках стодвадцатикилограммовый Боря Зараменских.

Если честно, Акимов был мало похож на скрипача. Среднего роста, крепкий, с широкой и тяжелой ладонью.

— Ну какой ты скрипач? — частенько подкалывал я его. — У тебя же пальцы на грифе не умещаются. Тебе кувалдой махать, а не смычком по струнам водить.

Акимов только молча улыбался и прятал за спину свои не скрипичные руки.

Прошло совсем немного времени и мы решили заняться написанием песен, а в идеале собрать рок-группу. Благо, что примеров было хоть отбавляй. Просторы страны бороздили такие монстры как ДДТ, Алиса, Наутилус, Кино, Бригада С и многие другие. Рок-н-ролльное было время и личности были сильные. Но мы то, от глупой дерзости своей, думали, что будем ещё круче. От той же глупой дерзости, думали, что и опыта у нас хоть отбавляй. Димон до армии был вокалистом группы не то Атлас, не то Дятлос, а я, в паре со своим другом и одноклассником Римом Шарафутдиновым даже записал какой-то панковско-бардовский демо-альбомчик. Тут-то на нашем рок-н-ролльном горизонте и появились Шура Поздеев и Олежек Фесуненко.

Шура был гитаристом-самоучкой, но самоучкой довольно неплохого уровня. В отличие от меня, он знал больше трёх блатных аккордов и умел играть сольники. Да, самые настоящие сольники! Для меня это было вообще что-то нереальное. Олежек же только думал, что умеет играть на гитаре, но это было не так. Он был другом Шуры и Шура везде таскал его с собой. Со стороны это было похоже на ситуацию в советском магазине, когда тебе к дефицитной вещи в нагрузку давали что-нибудь непродаваемое. Такой нагрузкой и стал для нас Олежек Фесуненко. Но справедливости ради надо сказать, что первую сносную вещь мы написали именно с подачи Олежека. В песне, которую он нам как-то показал, был неграмотный и слабый текст, исполнение тоже оставляло желать лучшего, но в ней была мелодия. За эту мелодию и ухватились Акимов и компания.

Фотография в конверте.

Мне её прислали черти.

На неё смотрю.

Так начиналась песня. Не вру. Остаётся только догадываться чью фотографию прислали Олежеку эти пресловутые черти. Скорее всего, это было фото самого Князя Тьмы, как предостережение того, чтобы никогда больше не писал стихов.

— Фиаско какое-то, — переведя с русского нецезурного, на русский литературный, констатировал я и переписал текст.

Шура подрихтовал гармонию, Акимов спел, и получилась довольно симпатичная попсовая песня. Помню последний куплет.

Твои нежные улыбки.

И твой стан изящный, гибкий.

Дочь воды и дочь Огня.

Исчезаешь ты в тумане.

И меня с собою тянешь.

В ночь, от суматохи дня.

Но устал я притворяться.

Что твои глаза мне снятся.

Пыль придуманных мной фраз.

Потускнели наши краски.

И конец приходит сказке.

Быль. Печален мой рассказ.

Начало было положено, душа требовала продолжения, по возможности рок-н-ролльного.

МАСТЕР И МАРГАРИТА

Однажды я с удивлением узнал, что тёзка Акимов совсем не читает книг.

— Ты это серьёзно? -спросил я его.

— Ну, не то чтобы я совсем ничего не читал, — неохотно начал он. — В армии я, например, прочитал Устав и текст Присяги.

— Да ты что! Тогда это в корне меняет дело, — рассмеялся я. — Хочешь дам что-нибудь на пробу?

— Ну, давай, — без особого энтузиазма согласился Димон.

В девяностых годах, после советского книжного безрыбья, с литературой стало гораздо лучше. В стране начали во множестве открываться кооперативные издательства, которые с дикой скоростью, будто наверстывая упущенное, начали штамповать Фенимора Купера, Майн Рида, Агату Кристи, Конан Дойла. Именно в то время я узнал, что в Советском Союзе были и есть такие писатели как Аксёнов, Войнович, Довлатов и Поляков. Издания конечно, оставляли желать лучшего, с плохой полиграфией и множеством опечаток, но и цена у таких книг была приемлемой. А помню, в восемьдесят девятом году, за книгу Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт» я отдал двадцать пять рублей. Кто не знает, я поясню. В то время на эти деньги можно было прожить недели две, если не три. Это то же самое, что если бы я сейчас, в две тысячи восемнадцатом, за книгу в двести страниц отдал бы десять тысяч. Но я отвлёкся. На следующий день я принёс булгаковскую «Мастер и Маргарита».

— Рим на день рождения подарил. Почитай, может понравится.

Акимов обещал попробовать. Через какое-то время книга была возвращена.

— Димончик! Это круто! — кричал Акимов.

Я с видом победителя уже готовился услышать просьбу о новом чтиве, но новоиспечённый читатель умел удивлять.

— Будем делать альбом по этой книге, — заявил он, — так и назовём «Мастер и Маргарита».

Честно говоря я не был готов к такому повороту событий. Мне хотелось просто делать песни, одна хитовее другой, а тут мне предлагали написать чуть-ли не рок-оперу. Но Димон умел не только удивлять, но и убеждать. Короче, я согласился. В течение нескольких месяцев я написал шесть или семь текстов, Димон с Шурой параллельно делали музыку. Репетиционной базы не было, поэтому собирались где попало, в основном на чьих-нибудь квартирах. С инструментами тоже была беда. У Шуры имелась старая акустическая гитара с самопальным звукоснимателем, у Димона скрипка. Дело двигалось до тех пор, пока Акимов не решил вдруг поступать в Самарский институт культуры. Подбил он на это и Шуру Поздеева. Неделю, или может чуть больше, они тусовались в Самаре, после чего вернулись в родные башкирские края.

— Димончик, выручай! — молил Акимов. — Нужны два сочинения, вот темы.

— И что дальше? — спросил я его, — ну, напишу я вам эти сочинения. Что вы с ними делать-то будете?

Но оказалось, что Димон всё продумал.

— Перепишем своими почерками набело, а на экзаменах сдадим готовые варианты как только что написанные.

— Сколько у меня времени? -почуяв неладное спросил я.

— У нас на завтрашний вечер билеты уже куплены.

— Да ты охренел что ли! — заорал я так, что зазвенели стёкла в квартире. — Ты чуть пораньше не мог приехать? Что у тебя за привычка делать всё в последний момент?

— Извини, Димончик, так вышло. — развёл Акимов руками.

Весь день, до глубокой ночи я писал этим горе абитуриентам сочинения, утром вручил написанное и нецензурно благословил их отъезд.

— Может и ты с нами? — предложил Акимов, — ты легко поступишь.

— Ну уж на хрен.

Но в тот раз мне всё-таки нужно было послушать Акимова. Шура поступил в институт и все письменные задания в течение следующего года за него делал я. Так не проще ли было поступить самому?

Всю жизнь я за кого-то что-то пишу. За знакомых, за друзей, за родственников. Один раз я помог Риму Шарафутдинову написать рассказ и он тоже поступил на курсы художников-мультипликаторов. Но с Римом другое дело, он и сам умел писать, что впоследствии много раз доказывал, просто на тот момент у него не было времени. Как то написал за сестру Вику пару стихотворений. Про кого бы вы думали? Про рентгенологов. Где я и где рентген? Но стишки получились. Сейчас процитирую одно из них.

Эх, дай Бог памяти!

Стреляют в Питере из пушки.

И полдень бьют в Москве куранты.

У вас же ушки на макушке.

Ведь вы-рентгенолаборанты.

На рифмах счастья не построишь,

Хоть про любовь стихов полтома.

От вас навряд ли что-то скроешь,

Что перелом, что гематому.

Я словно Мастер к Маргарите,

Спешу к тебе. Зима шалила.

Чтобы узнать о гайморите,

Который ты определила.

Даже сейчас, нос к носу к полтиннику, я пишу рассказы за Андрюшку третьеклассника, сына моей крестницы и получаю пятёрки. Где то я слышал, что Чехов писал за детей-школьников, причём получал двойки. Ура! Я круче Чехова! Меня вообще удивляет нынешняя школьная программа. Чтобы понять её сложность, приведу один небольшой рассказик, который я написал за Андрюху. На уроке литературы преподаватель предложила детям готового сказочного героя, несколько вводных, характеризующих этого самого героя и дала задание написать поучительную историю. Честно говоря такие задания не всякому взрослому то под силу. Итак, слушайте.

Струмышкин дом

В одной семье была старая сахарница. Она была такой старой, что сахар в неё давно уже не сыпали и старушка тихо пылилась в кухонном шкафу. В неё то и поселилась первая Струмышка. Жить в сахарнице Струмышке понравилось и она рассказала об этом своим братьям и сёстрам. С тех пор старые сахарницы стали домами для всех Струмышек. Со временем Струмышки стали разноцветными. Если сахарница была белая, то и Струмышка была белая. У нас дома живёт красная Струмышка. От неё всегда вкусно пахнет конфетами и она очень любит сладкий чай с молоком. Если у кого-то есть старые сахарницы, то не выбрасывайте их. Не делайте Струмышек бездомными.

Ну, каково? Потом я залез в интернет и кое-что нарыл на этих самых Струмышек. Была такая писательница Наталья Абрамцева, ныне покойная, она то и придумала этих сказочных зверюшек. Интересно, учительница поняла, что рассказ написан взрослым?

Из Самары в Уфу Димон с Шурой вернулись недели через две. Похудевшие, уставшие, но возбуждённые и с новыми планами на жизнь.

— Ищем базу для репетиций, набираем музыкантов и доделываем Мастера и Маргариту — отвечая на мой вопрос, объявил Димон.

И действительно, очень скоро мы нашли помещение в ДК РТИ, а к помещению приложились и музыканты. Басист Олег Казанцев, впоследствии получивший кличку Батя за то, что был на несколько лет старше остальных, гитарист Костя Бобров, бэк-вокалист Андрюха Шеф и барабанщик Цитович. Я тогда и представить себе не мог, что с двоими из них я буду до сей поры петлять одними и теми же жизненными и музыкальными тропками. На словах договорились о количестве репетиций и трезвую явку на эти самые репетиции. За трезвую явку громче всех кричал я, но по иронии судьбы на первую репу пьяным пришёл именно я и примкнувший ко мне Рим Шарафутдинов. Но на это никто не обратил внимания. На инструментах играть нам было не нужно и что это вообще за рок-группа такая, в которой, или около которой нет пары пьяных раздолбаев.

В каком саунде мы играли? По мне, так не пойми в каком. Димон же это называл арт-роком. Арт-рок так арт-рок, я верил ему на слово. Параллельно снимали популярные в то время песни. Дело в том, что любой ДК предоставляющий помещение, помимо арендной платы, брал ещё и музыкой. То есть группа по первому требованию обязана была давать бесплатные концерты. Так было в ДК РТИ, так было в сорок четвёртой школе, куда мы вскоре попали. Но об этом чуть позже.

Появилась в группе и девушка вокалистка. Ксюша. На самом деле её звали Алёна, но после того как она исполнила песню Ксюша-юбочка из плюша, мы между собой, за глаза, начали называть её именно Ксюша. Девушка она была красивая, с неплохим голосом, и запросто могла стать предметом раздора между молодыми пацанами, но слава Богу, не успела. Первый концерт мы дали этим же летом, в местном санатории. Под это дело нам даже выделили целый Икарус, большой междугородний автобус. В назначенное время все были в точке сбора, все, кроме Кости. Сначала я не придал этому значения, но увидев злое и обеспокоенное лицо Бати, спросил:

— Мы чего то не знаем?

— Костярин запросто может забухать.

— Весёленькие новости.

Время шло, Костя не появлялся, и мы решили съездить к нему домой. У Бати были шикарные для тех времён жигули «копейка».

Костя лежал на диване и был пьянее грязи. Хотя почему пьянее грязи? Кто-нибудь видел пьяную грязь? Вот пьяного в грязи я видел много раз, и сам там неоднократно бывал.

— Пацаны! Я не могу, давайте без меня, — с трудом подняв голову прохрипел Костя и отрубился. Батя выругался и мы двинули обратно.

Ну и компания у нас собралась на тот концерт. Помимо музыкантов в автобус набились Шурины дворовые друзья, довольно мутные типы. Присутствовал и Олежек Фесуненко, который и так то был невостребованным, а в новом составе ему вообще не нашлось места. До уровня нынешних музыкантов он даже близко не дотягивал. Я начал попивать прямо в автобусе. Шурины друзья сделали то же самое, так что в санаторий многие прибыли в хорошем подпитии. Подключились, настроились, и начали концерт. Тут-то и понеслись сюрпризы. Олежек, возомнивший вдруг, что может заменить Костю, выскочил с гитарой на сцену. Увидев такую картину, Акимов побледнел, но отступать было поздно. Я даже представить себе не мог, что один человек может так испортить песню. Гармония совершенно из другой оперы, какие-то корявые и не к месту сольники. Это был тихий ужас. Кое-как дотянули до конца. Жидкие хлопки санаторных зрителей.

— Уйди, уйди, ради бога, отсюда, — услышал я голос Акимова и подивился его интеллигентности.

Я бы выдал что-нибудь покрепче. Обиженный Олежек ушел со сцены. Музыканты облегчённо вздохнули и начали вторую песню. Но рано они расслабились. Олежек, одетый в черный костюм, в шляпе и солнцезащитных очках, опять выскочил на сцену. Выскочил и начал танцевать. Танцевал он получше чем играл, но постоянно натыкался на аппаратуру и закрывал собою Димона. Доиграли и вторую песню. На Акимова было больно смотреть.

— Димончик, — обратился он ко мне, — уведи его отсюда, иначе я за себя не ручаюсь. Я дружески, но жёстко обнял Олежека за плечи и ненавязчиво начал выталкивать его за кулисы.

— Куда, куда? — запротестовал Олежек, — мне на сцену надо.

— Не надо тебе на сцену, — ласково зашептал я ему на ухо, — Ну не надо тебе на сцену. Уж поверь мне на слово. Пойдём лучше буханём.

С небольшими промежутками я влил в Олежека два по сто, Олежек захмелел и концерт был спасён. На сцене безумствовал желтоволосый Акимов. Сменяя его, Ксюша пела про юбочку из плюша, а Андрюха Шеф заявлял, что счастливый мальчик — это он. Слушая эти песни и видя реакцию публики, я думал о нашем проекте с громким и самонадеянным названием «Мастер и Маргарита». Какой там Иисус, какой там Иуда, какое там «Прощение и вечный приют». Нет не будут слушать такие песни. Нужно что-нибудь повеселее и позитивнее, не голимую попсу, конечно, а заводной и весёлый рок-н-ролл.

Концерт закончился. Ехать домой никому не хотелось и, посовещавшись, мы решили до утра прокуролесить на речке. Не знаю, как и кому это удалось, но автобус с водителем остался в нашем распоряжении. Развели костёр, достали из заначек кто водку, кто вино, кто пиво и началось веселье. Акимов замахнув стакан, схватил Олежека за шиворот и потащил его в ближайший лесок. «Убивать повёл» — радостно подумал я. За этот вечер Олежек вымотал мне нервы больше, чем за весь прошлый год. Один из мутных Шуриных друзей ходил вокруг костра и предлагал всем анашу. Подпитая Ксюша барражировала от одного музыканта к другому, и похоже была не прочь познакомиться поближе. Пацаны, не то стесняясь друг друга, не то по ещё какой-то причине, отодвигались от неё на безопасное расстояние. Удивительно, но то же самое произошло и со мной.

— Хороший концерт, — сказала Ксюша, вынырнув передо мной из темноты.

— Для первого раза вообще неплохо, — ответил я.

— Спасибо что взяли с собой.

— Да брось ты. Не за что. Ты хорошо пела.

Молчание. Угольки наших сигарет алели в темноте.

— Я искупаться хотела, — Ксюша заглянула мне в глаза, — только у меня купальника с собой нет, да и страшно одной.

— Не советую, — я отвёл взгляд, — вода холодная, да и берег плохой, ноги порезать можно. Извини. Шура, Шура! Сыграй «Я получил эту роль.»

Но мир не без добрых людей, и состоит он не из одних нерешительных лохов. Шурин мутный друг быстро накурил Ксюшу планом, и увёл её в августовскую ночь. «Ну и зачем я дурак кобенился?» — с горечью и обидой подумал я.

Появился Акимов. Он шел широким, уверенным шагом и был похож на Петра Первого. За ним с побитым видом семенил Олежек.

— Димончик, угости сигаретой, — Акимов уселся рядом со мной на корягу.

— Выпей сначала, — я протянул ему стакан с водкой.

Выпили, вместо закуски закурили.

— О чём с Олежеком тёр? — спросил я.

— Да ё-пе-рэ-сэ-тэ! — взмахнул Димон руками, — Достал совсем. Играть не умеет, петь не умеет, сидел бы молчком, а он суётся. Высказал ему всё и выгнал из группы. Да он и в группе то не был.

— Тогда понятно почему у него такой вид.

Докурили, щелчками запустили окурки в темнеющую реку.

— А Ксюша где? — спохватился вдруг Акимов.

Я вкратце описал ему ситуацию.

— Иба, мурэ, мальчишки! — по псевдо французски возмутился Димон, — да вы что тут без меня?

Ночь заканчивалась. Компания у костра начала редеть. Пьяный и усталый народ по одному, по двое уходил к автобусу, досыпать. Подались и мы с Акимовым. Поёрзав в креслах, уснули. Было почти светло, когда я услышал стук каблучков. Ксюша и мутный Шурин друг по-партизански, стараясь поменьше шуметь, стали забираться в автобус. Но всё равно кого-то зацепили.

— Хорош тут шататься! — услышал я чей-то сонный, возмущённый голос, -сзади места есть, туда валите!

Из-за реки начинало подниматься багровое солнце.

КОНЕЦ МАСТЕРА

Шуру Поздеева я знал примерно два года, и все два года ему патологически не везло. Я всегда удивлялся как такое может быть. Как-то решили мы втроём — я, Акимов и Шура попить пива, а под пиво побренчать на гитаре и пообщаться. Это сейчас «попить пива» проще простого. Зашел в любой маркет, купил хоть бутылочного, хоть разливного, хоть в стекле, хоть в пластике и пей, пока оно обратно не полезет. Не хватило? Пошёл за добавкой. Ни тебе очередей, ни других препятствий. В советское время, а именно до девяносто первого — девяносто второго года, «попить пива» было очень проблематично. Бутылочного практически не было, а пивнушку где торгуют разливным нужно было ещё найти, выстоять огромную очередь, дать в чью-нибудь морду, и получив в свою, добраться наконец-то до пивного крана. О «сходить за добавкой» не могло быть и речи, пиво разлеталось за пару часов, поэтому брали сразу от десяти литров и больше. Так вот, решили мы, я, Акимов и Шура попить пива. Объездив полгорода нашли пивной ларёк, с боем взяли двадцать литров, и отправились на чью-то квартиру. По дороге выяснилось, что у Шуры из кармана вытащили новые кожаные перчатки, подарок сестры. У нас с Димоном тоже были перчатки, но украли только у Шуры. Однажды получил Шура зарплату, двести рублей, большие по тем временам деньги, и поехал к Акимову отдать какой-то незначительный долг. В районе Ж Д вокзала увидел он напёрсточников, обувающих очередного лоха, постоял, посмотрел. Лоха обули и Шура продолжил свой путь. Стоит ли говорить, что к Акимову он пришёл без денег. Карманники своё дело добре знали. И таких случаев было хоть отбавляй. Шура психовал, матерился.

— Это жопа какая-то! — кричал он после очередной неудачи.

Акимов как мог успокаивал его.

— Потерпи Сашка. Это чёрная полоса. Очень скоро она сменится на белую.

Ох, как он был неправ, ох как не прав!

В конце лета девяносто второго года Шуру убили. Пошёл к какому-то знакомому чинить телевизор и пропал. Не вернулся ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Розыск ничего не дал, да и не было, скорее всего, никакого розыска. В то время людей валили пачками, кому была охота заниматься делом какого-то неизвестного пацана-музыканта. Нашли Шуру месяца через два, в леске, сравнительно недалеко от дома. Следователь сказал, что от него мало что осталось. Дожди и жара, крысы и бродячие собаки сделали своё дело. Убийц, естественно, не нашли. Тело долго не отдавали, поэтому хоронили мы Шуру уже по снегу. Сами выкопали могилу, сами опустили гроб, сами же и закопали. На Тимашевском кладбище и обрёл Шура свой вечный приют.

Позже я узнал, что все, кто так или иначе пытались озвучить или экранизировать Мастера и Маргариту, сталкивались с чем-то необъяснимым. С травмами, несчастными случаями, и даже со смертью. И зачем я дал Акимову именно эту книгу? Мастера не стало, проект закрылся. Из текстов в моей памяти остался лишь один, который я много лет читал как стихотворение и выбивал слёзы из широко раскрытых девичьих глаз.

Когда проклюнется весна

Сквозь толщу снежной скорлупы

И сбросит надоевший сон,

Пройдёт по улице Она.

И в стиснутых тисках толпы

Увидит это будет Он.

Вот так вот сказка началась.

Гулял по тротуару кот.

На лист мелодия лилась

Ручьями зазвеневших нот.

Он и Она, Она и Он.

Какой банальнейший расклад.

Но что-то билось в унисон

И расцветал замёрзший сад.

Затихни мир, не надо слов,

Где говорят одни глаза.

Любила первая любовь.

Грозила первая гроза.

Они пошли по мостовой.

Не торопясь, издалека.

Как сладко дышится весной.

И как сама весна сладка.

Переливался и блестел.

Небесно-звёздный знак Весы.

Скупой восход им руки грел.

Но счастья коротки часы.

Любовь и смерть. Смерть и любовь.

Как театрален был финал.

Но настоящей была кровь.

Как жаль, не понял это зал.

Дней через сто придёт весна.

Сквозь толщу снежной скорлупы.

Я вновь услышу её звон.

Но не появится Она.

И из ушедшей вдаль толпы.

Не улыбнётся больше Он.

БОГ ДАЛ РОК-Н-РОЛЛ ТЕБЕ

После смерти Шуры всё как-то разладилось. Было несколько вялых репетиций, одна хуже другой, во время которых мы не продвинулись ни на шаг. Тут ещё и Батя подлил масла в огонь.

— Показывал песни Виталику Мухе, — как-то объявил он нам, — Виталик сказал, что не пойдут такие вещи, не будут их слушать.

— Много он понимает, твой Муха, — вспылил Димон.

Назревал скандал, но небеса решили всё по-своему. Очень скоро группу погнали из ДК, и нам пришлось освободить помещение.

— Сидите дома и будьте на связи, — скомандовал Акимов, — мы с Димоном найдём что-нибудь, тогда и соберёмся.

Сказать легко, сделать гораздо труднее, так что в поисках базы для репетиций нам пришлось попотеть. Помню, в один из дней мы прошерстили половину Советского района, но всё было напрасно. Ни ДК, ни техникумы, ни училища не хотели принимать под своё крыло каких-то подозрительных волосатых подонков. Устав и проголодавшись, мы решили чего-нибудь съесть.

— Пойдём ко мне, — предложил я Акимову, — нароем пару корочек хлеба.

На наше счастье дома был Лёха, мой младший брат. Вникнув в суть вопроса и немного подумав, он посоветовал:

— Сходите в нашу школу, там директором Леонидыч, он нормальный мужик, может и выделит какой-нибудь угол.

Наскоро пообедав, мы побежали в школу. Толстоноженко Александр Леонидович оказался совсем не старым мужчиной, общительным, продвинутым и дальновидным. Акимов недолго «приседал ему на уши.»

— Есть у меня одно помещение, — бодро сказал Леонидыч, — пойдёмте, посмотрим. Если подойдёт, заключим договор и репетируйте себе на здоровье.

В школе я не был с выпускного вечера. В ней мало что изменилось, разве что цвет стен и полов стал другим. Вот лестница на второй этаж, вот кабинет химии, вот мужской туалет напротив кабинета. Твою мать! Леонидыч ключом открыл дверь туалета.

— Ну, как вам? — спросил он.

Туалет, так туалет. Дарёному коню в зубы не смотрят. В течение месяца мы приводили помещение в порядок. Заглушили окна под потолком, сам потолок обклеили картонными контейнерами из-под яиц, стены затянули плотной материей и навешали плакатов. Помещение, хоть и отдалённо, начало походить на репетиционную базу. Завезли кое-какую аппаратуру и собранную с мира по нитке ударную установку. Собрались на первую репетицию и стали думать, как быть дальше. Проект «Мастер и Маргарита» был закрыт, а что-то другое никто пока предложить не мог, или не решался. Но тут появился в группе новый гитарист Руслан Сулейманов. Насколько я помню, Руслан был художником и работал у Виталика Мухи и, скорее всего, был его протеже. Я уже второй раз упоминаю Виталика Муху и, наверное, пришло время рассказать о нём подробнее.

Виталий Мухаметзянов был человеком разносторонним и талантливым. И талантливым в большей степени не как музыкант или художник, а как организатор и лидер. Девяностые годы, страна в жопе, народ кто в барыгах, кто в бандитах, а кто вообще в нищих, а Виталик собирает вокруг себя молодых художников и создаёт комикс-студию «Муха». Одни комиксы прибыли не приносят, и студия параллельно занимается дизайном обоев, выпуском плакатов, календарей, открыток. Через какое-то время Виталик начинает заниматься клипмейкерством. Клипы выдаёт добротные, и по сравнению с Москвой, недорогие. На моей памяти он снял клипы для Алисы, Чайфа, Серьги, Пикника. Не забывал Виталик и про местные группы. Так или иначе через его руки прошли и ВИА Чаппа, и Люмены. Помню, выпустил Виталик альбом с новогодне-зимними песнями местных музыкантов. Там была песня под названием «Снег». Кто бы вы думали был автором и исполнителем песни? Земфира, блин, Рамазанова. Песня, кстати, мне не понравилась. Виталик всегда чувствовал конъюнктуру. Насчёт конъюнктуры интересную историю рассказал мне Батя. Однажды Виталик дал ему послушать кассету одной новой группы.

— Очень скоро это будет лучшая панк-группа России, — заявил он.

Батя послушал, сказал: «говно», я, между прочим, сказал бы то же самое. Хотите узнать, что это была за группа?

«Король и Шут»!!!! Наверное, не стоит напоминать, сколько шума наделала эта команда, и какое количество поклонников у неё было. Что касается меня, то я не слушал КиШ и тогда, не слушаю и сейчас, и вообще никогда не буду её слушать.

В конце девяностых Муха снял фильм «День Хомячка», в начале двухтысячных фильм «Здравствуйте, я ваша крыша». Я всегда уважал людей, которые доводят дело до конца, и очень жалею, что всего один раз мне довелось работать с Виталиком. А дело было так. Виталик, будучи поклонником группы «Kiss», решил записать одну их композицию с уфимскими музыкантами, причём на русском языке. Песня в переводе называлась «Бог дал рок-н-ролл тебе». Музыку делала наша группа, и ответственным за текст был я.

— Текст напишешь, загляни ко мне на студию, — попросил Муха, — посмотрим что получилось.

Текст был написан, и я отправился к Виталику. По дороге встретил своего закадыку, Рима Шарафутдинова. Рим был навеселе. Он только-только снял свой первый мультфильм, поэтому и куролесил. Видеокассета была при нём, ресницы Рима были празднично выкрашены зелёной мультипликационной краской.

— Ты куда? -спросил меня Рим.

— К Мухе, -ответил я.

— Я с тобой, — поставил меня Рим перед фактом.

Честно говоря, я немного сомневался, что Виталик будет рад такому колоритному гостю, но тот только добродушно рассмеялся, усадил нас и приступил к делу.

— Первый куплет хороший, то, что надо, — сказал Виталик, прочитав текст, — а вот второй нужно переписать, он немного про другое.

— Про что, про другое? Ты расскажи, а то я из английского только парле франсе знаю.

Виталик улыбнулся, оценив шутку, и рассказал краткое содержание второго куплета.

— Ну, в общем-то всё понятно, — успокоился я, — до завтра сделаю.

— Хорошо. Как дела-то? — обратился Муха к Риму.

— Да нормально, вот мультфильм сняли, «Сад расходящихся тропок» называется, — ответил Рим, и вдруг неожиданно предложил, — Виталик, купи.

— Что купить?

— Фильм.

Муха повертел в руках видеокассету, ещё раз прочитал название фильма.

— А знаешь, куплю, — на полном серьёзе сказал он, — но выставлять буду под лейблом своей студии.

Я посмотрел на Рима. Он, как мне показалось, был немного ошарашен таким быстрым и деловым подходом, да и насколько я знал, продавать мульт он не имел права. Фильм принадлежал киностудии, на которой Рим работал, но ему пьяному было всё нипочём.

— Договорились, — важно объявил Рим.

Никто, конечно, мультфильм не продал, и никто его не купил, а вот песню мы сделали и записали. Я даже один раз слышал её на каком-то радио. Сидел, я помню, в кафе «Джайляу» с местной шпаной, выпивал, и вдруг услышал знакомую музыку, и что самое главное, свой текст.

— Пацаны, пацаны! Тише! Дайте песню послушать, — закричал я, — это, кстати, моя песня.

— В смысле, твоя песня?

— Текст мой, я написал.

— Бабушке своей уши три. Ты написал. Гонишь тут нам.

— Ты мою бабушку не трогай, понял? — предупредил я, и схватив со стола бутылку, сделал из неё «розочку».

— Я сейчас ТЕБЯ трону! — пообещал знакомый шпан, и вытащил нож.

Мы стояли разделённые столом, смотрели друг другу в глаза, а из динамика звучала песня.

Ты проснулся злой, сам не свой.

Утром серым и сырым.

Ты услышал дождь,

Ты увидел дым.

Сними гитару со стены,

Где висят плакаты рок-н-рольных звёзд.

И на твой вопрос,

Ответ будет прост.

Бог дал рок-н-ролл тебе.

Дал рок-н-ролл тебе.

Ты верь ему.

Пусть беден ты и одинок.

Пусть в заплатах джинсы

И в вине вода.

Это всё пустяк, это ерунда.

Возьми мелодию весны,

Выйди утром за порог

И забудь про всё,

Ведь тебе дал бог.

Бог дал рок-н-ролл тебе.

Дал рок-н-ролл тебе.

Ты верь ему.

С приходом Руслана музыка группы изменилась, она стала гораздо позитивнее и веселее. Меня это радовало. Руслан приносил музыкальные заготовки, напевал мелодию, я писал текст, Димон с музыкантами выдавал готовый продукт. Над текстами я в то время вообще не заморачивался, беззастенчиво заимствуя понравившиеся мне строчки у тогдашних музыкальных грандов. Я украл у Башлачёва «Душа гуляла, душа летела», обворовал старика Розенбаума на пару строчек «Этот маленький оркестрик вам не даст стоять на месте». В общем в то время я был маленьким литературным воровайкой, то ли сказывалась моя работа в приёмном пункте стеклопосуды, то ли общая воровская ситуация в стране. Репетиции были регулярными, группа сыгрывалась, и нам становилось тесновато в стенах бывшего школьного туалета. Нужен был какой-нибудь маломальский концерт, чтобы опробовать свои песни на публике. Небо благоволило молодым выскочкам, и послало нам Костю Наумова.

Костя Наумов был музыкантом группы «Каир», которая успела нашуметь в Башкирии и её окрестностях с песней и клипом «Товарищ Чинганчгук». Группа гастролировала, музыкантов показывали по местному TV, брали интервью, но вскоре как-то всё затихло, и группа исчезла с местного рок-н-рольного горизонта. Наумов пригласил нас на фестиваль «Розовая чайка», который сам же и устраивал. Единственным его условием было условие петь под фонограмму.

— Шевчук бы не одобрил, — заикнулся я.

Но меня быстро заткнули, сказав, что ни я, ни Шевчук им не указ. Я заткнулся, тем более, что запись фонограммы Костя брал на себя. Прошло много лет, и я с уверенностью могу сказать, что под фанеру мы больше никогда не пели.

Готовясь к фестивалю, мы наконец-то вспомнили, что группа до сих пор без названия. У меня имелись свои варианты, но они были сырыми и слабо подходили для такой крутой группы, как наша.

— Гектор Берлиоз, — предложил Акимов.

— Это ещё кто такой? — спросил я.

— Был когда-то такой композитор.

— Композитор? А я думал ты опять Мастера и Маргариту вспомнил. Там тоже был Берлиоз.

— Я недавно разговаривал с Виталиком, — вступил в разговор Батя.

Услышав про Виталика, Димон недовольно скривился. Он терпеть не мог когда в дела группы вмешивались посторонние.

— Виталик предложил, — продолжил Батя, — выступить как «Тяжелое время».

— Какое ещё на хер «Тяжёлое время»? — начал я раздражаться.

«Гектор Берлиоз» напоминал мне «Агату Кристи», а «Тяжёлое время» вообще ещё сравнительно свежую группу «Тяжёлый день». Попахивало откровенным плагиатом.

— Мы с Костярином играли в этой группе, — ответил Батя, — Виталик говорит, что под этим названием нас знают.

Я окончательно разозлился.

— Конечно знают. То-то я первый раз слышу об этой группе.

— Чувак! А что ты вообще знаешь про уфимские рок-группы?

— Ну, уж про «Тяжёлое время» точно ничего не знаю, и надеюсь, что ничего и не узнаю.

Ох, как я ошибался. В 2018 году группе «Тяжёлое время» исполнилось двадцать пять лет, если считать с девяносто третьего года, и в жизнедеятельности группы я принимал самое активное участие. Так что если на Страшном Суде за это участие придётся отвечать, я буду в первой пятёрке ответчиков. В тот вечер мы долго и много спорили. Костя с Батей были за «Тяжёлое время», мы с Димоном против. Руслан, Андрюха Шеф и Цитович помалкивали. Я не помню, чтобы они что-то предложили. Костя пытался найти компромисс, в отличие от Бати он был более гибким человеком, но ничего не получалось.

— Костярин, не разговаривай с ними, — призывал Батя, — это скоты!

Мы с Акимовым напрягали бицепсы, сжимали кулаки и мысленно решали в какую часть тела зарядить этому горлопану и оскорбителю.

— Ладно, Димончик, — охрипнув от крика шепнул мне Акимов, — пусть будет «Тяжёлое время», после феста всё равно переименуем.

— Хрен с ними, — подумав, согласился я.

Это была наша первая ошибка.

Фестиваль «Розовая чайка» меня удивил, удивил разношёрстностью приглашённых команд. Была и откровенная попса, были и хард-роковые команды, был даже один оперный певец с красивым мощным голосом. Мне запомнилась группа «Рок-архив». Мы сидели с Римом в третьем ряду, пили ром, и смотрели на этих пожилых, как нам тогда казалось кожаных монстров. Они были одеты в куртки-косухи, мечту любого советского рокера, и фонограмма у них была явно не от Кости Наумова.

— Крутые парни! — Крикнул мне Рим в ухо, — сразу видно, что не в первый раз выступают.

В знак согласия я кивал головой, прикладывался к бутылке с пиратским напитком и «кидал вилы». Наконец-то появилось «Тяжёлое время». Что и говорить, парни выглядели эффектно. Димон в высоком самопальном цилиндре, с платком на шее и с фенечками на запястьях, Андрюха Шеф в какой-то рваной куртке, с теми же фенечками. Руслан с нарисованным на щеке пацификом. Другие музыканты были не менее живописны. Своим подходом пацаны мне напомнили чернокожих уличных баскетболистов. Сначала выглядеть колоритно, а уж потом как-нибудь играть. Пели две песни. «Отдай себя» и «Ты мисс рок-н-ролл».

— Классно! — сказал мне Рим после выступления, — вся сцена была в движении, никто не стоял на месте, интересно было смотреть.

Много лет спустя примерно то же самое сказала Екатерина Борисова. На фестивале в Архангельске она представляла журнал «Fuzz».

— Вы шикарная концертная команда. В записи вас, наверное, не так интересно будет слушать, а вот вживую вы гораздо эффектнее!

После фестиваля собрались на базе, пили, пели и очень громко делились впечатлениями. Двадцать первый день февраля радовал нас стерильной белизной и мягкостью температуры.

ВРЕМЯ НИЩИХ ДОЖДЕЙ

После «Розовой чайки», уже ближе к весне, Руслан перестал приходить на репетиции. Прошёл слух, что музыкант-художник беспросветно влюбился и музыка стала ему мешать.

И действительно, я как-то встретил его на улице, и не сразу узнал. Налицо были все признаки недуга по имени Любовь. Руслан похудел, как будто долго и серьёзно болел, небритые щёки впали, глаза блестели устало и обречённо.

— Что-то ты неважно выглядишь, Русланчик, — посочувствовал я ему.

— Истаскался я, — как-то виновато констатировал Руслан.

— С репетициями то что?

— Приду, обязательно приду, вот только утрясу кое-какие дела.

— Приходи, ждём.

Но Руслан так и не пришёл. Наступало время другого гитариста. Звали его Валерка, и у него была шикарная для периферийного, никому неизвестного музыканта, кличка — Нищий!

Валерка, как и положено нищему, ничего не имел. К нам он пришёл с одной гитарой и пачкой дешёвых сигарет. Своих песен у него не было, каких-либо музыкальных заготовок тоже. В Костины аранжировки он не лез, но исполнителем был крепким, и своей игрой неплохо вписался в общую музыкальную картину группы. В песнях «Тяжёлого времени» появились какие-то британско-шотландские нотки. И сами песни стали другими, более взрослыми и текстовыми. Наверно мы всё-таки немного подросли и поумнели. Тот период мне нравится больше всего. Группа обросла двумя десятками песен, и запросто могла отыграть часовую программу. Девяносто четвёртый, девяносто пятый год, были годами концертов и знакомств. Мы играли с Jhonny FuckaFaster, мы играли с «Гарлемом», мы играли с «Аннигиляторной пушкой».

Безоговорочным лидером и вдохновителем J.F.F. был Дмитрий Молодцов. По отношению к жизни и творчеству он был деятельным непоседой. Вырос из Уфы, перебрался в Москву, стало тесно в России, подался в Европу. J.F.F. играл бесшабашный, разухабистый панк, правда на английском языке. Я всегда с долей скептицизма относился к российским англоязычным группам. Тут на русском то языке мало кто может написать что-то достойное, а уж на неродном…

J.F.F благополучно существовал до тех пор, пока его не накрыла тень такого явления как Земфира. Собираясь покорять Москву, она забрала с собой и барабанщика Пафу, и басиста Рену. Прихватила откуда-то клавишника Миролюбова, и подранила «Гарлем», выбив из его рядов гитариста Вадима Соловьёва. Димон Молодцов и Стас Ржавый, вокалист J.F.F, остались не у дел, и занялись сольными проектами.

Да, Земфира была явлением. Если бы она им не была, то до сих пор жила бы в Уфе и за тысячу рублей пела бы свои песни в каком-нибудь Рокс-кафе или Джаз-клубе. Вспоминаю одну смешную историю. Зашли как-то мы на радио «Европа Плюс» к своему знакомому, Аркаше. Стояли, разговаривали.

— Ребята, угостите сигаретой, — услышали мы и обернулись.

За нашими спинами стоял небольшого роста, коротко стриженный, щуплый парень. Кто-то из нас достал пачку. Паренёк взял сигарету и, поблагодарив исчез.

— Что за чувак? — спросил Батя.

— Чувак? — удивлённо воскликнул Аркаша, — это же Земфира.

Не менее смешная история произошла с пацанами в Москве, несколькими годами позже. Стояли они у дверей репетиционной базы и курили. Назавтра у них было назначено выступление в одном столичном клубе. Ну и увидели Земфиру. Кого ещё можно увидеть за полторы тысячи километров от Уфы? Конечно же земляка, в данном случае — землячку. Земфира куда-то шла по своим звёздным делам, и вдруг увидела Батину машину с башкирскими номерами. Постояла, посмотрела, видно вспоминая родные медоносные края, ну и двинула дальше. Только пацаны и видели её синюю джинсовую панаму. Вышедший покурить Батя, узнав о случившемся, разорался.

— Дебилы! Вы что, не могли её тормознуть? Вам такой шанс выпал, а вы стояли, рты разинули. Эх, меня не было.

— Тебя не было? — зашумел в ответ Костя, — а что бы ты сделал? Так же стоял бы с разинутым ртом.

Здесь я согласен с Костей. Как-то был у меня такой случай. Шёл я по улице, курил, и был-то не с похмелья, и вдруг вижу, мне навстречу идёт Шевчук. Видно приехал неофициально, потому что никакой рекламы, никаких афиш о концертах ДДТ не было. Шёл со своим малолетним сыном. И что вы думаете я сделал? Ничего. Прошёл мимо, и даже не поздоровался. Хотя было видно, что Шевчук заметил мои удивлённо вытаращенные глаза, и готов был остановиться, перекинуться парой слов, и дать, если нужно, автограф. Похожий случай произошёл и с Римом. Дело было в Москве. Вообще все дела делаются в Москве, как это не обидно для провинции, но талантливых людей всё же больше в провинции, как это не обидно для Москвы. Так вот пришёл Рим на концерт группы «Калинов мост», зашёл в туалет перед выступлением, и кто бы вы думали оказался его соседом по писсуару? Конечно же Дима Ревякин. Ну и что тут сделаешь? Попросишь автограф?

От души наоскорбляв друг друга, пацаны наконец-то зашли на базу. В это время там репетировала Наталия Медведева, писательница и бывшая жена Эдуарда Лимонова. Кропаю эти строчки и смотрю на её книгу, стоящую у меня на полке. «Мама, я жулика люблю» и «Отель Калифорния». Медведева мутила какой-то сольный проект с Боровом из «Коррозии металла». Узнав, откуда приехали музыканты, она спросила.

— А эта, как её, Земфира, она тоже из Уфы?

— Из Уфы.

— Так нашли бы её и сказали: ну ты, девочка с плеером, помоги землякам!

Услышав это, ещё не остывший Батя вполголоса выругался и выскочил из помещения.

— Чего это он? — удивлённо спросила Медведева.

— Он не любит её творчество, — сострил Акимов.

— Он гомофоб, — добавил Костя.

С Валеркой Нищим мы сделали шесть песен, и даже записали небольшой демо-альбомчик. Назвали его «Время дождей». Запись делали у себя на базе, на какой-то катушечный магнитофон, и для первого раза получилось вроде неплохо.

— Несите кассеты, перепишем, если кому нужно конечно, — объявил Батя.

В делах мирских, не рок-н-рольных, я как-то забыл о Батином объявлении, а когда вспомнил и принёс кассету, то записи уже не было.

— А куда она, интересно, делась? — вкрадчиво спросил я.

— Я её стёр, -ответил Батя.

— Это ещё зачем?

— Я записал на неё, — Батя назвал какую-то группу.

Я обвёл глазами помещение и пнул ногой стопку бобин с плёнкой.

— Здесь хуева туча катушек, — нецензурно возмутился я, — а ты стёр именно эту? Специально что-ли?

— Я всех предупреждал! — заорал в ответ Батя.

— Да причём тут «предупреждал, не предупреждал». Какое ты вообще имел право её стирать?

Короче, мы разругались, и я хлопнув дверью ушёл, вынашивая в голове план Батиного убийства.

В этом же году нас пригласили в Стерлитамак на фестиваль «Полигон». Это было как нельзя кстати, нам нужно было опробовать новые песни на публике. С тем и поехали. На «Полигон» я не попал, был приглашён на юбилей одного местного авторитета, которому очень нравились мои стихи. Отказать ему было ну никак нельзя. Поэтому про «Полигон» я пою с чужого голоса, в основном с Костиного. Поехали на двух машинах, на Батиной и Лёхиной, мой брат к тому времени обзавёлся ижевским москвичом, в простонародии именуемым «пирожок». Костя Бобров, накануне крепко погусаривший, всю дорогу страдал с похмелья. И мысли его были не о предстоящем фестивале, а о специальном магазине с рядами разнокалиберных бутылок. В муках и чёрных думах он кое-как дотянул до Стерлитамака, и выскочив из машины, побежал разыскивать нужный магазин. И конечно же нашёл его. Купил чекушку коньяка, зашёл в ДК, в котором проходил фестиваль и спрятал бутылку в туалете, в сливном бачке. Классика жанра!

— Перед выступлением я тебя выпью, — пригрозил он утопленной бутылке.

На сцене чекалась какая-то группа, вернее, пыталась чекаться. Музыканты были настолько пьяны, что не могли даже настроиться. «Вот кому хорошо» -завистливо подумал Костя.

Наконец устроителям это надоело, и кто-то из них крикнул.

— Всё, хватит. Уберите этих клоунов со сцены!

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.