Бесплатный фрагмент - Мужская логика

Мужская логика

Никогда не говори — никогда!

Глава 1

Я заявлялся домой так же внезапно, как и исчезал, и с ходу рас­творялся в привычной атмосфере ворчания Иды, шлепанья по полу босых детских ног и «сказок» Кота: он терся о ноги, мурчал, ну, в общем, был самим собой. За окном лил сплошной стеной дождь, шлепались тяжелые ржавые листья, залепляя подоконни­ки. Обрушился годовой запас воды на наш мелкий город. Ида из­ливала знакомые фразы: о квартирной плате, которую мы задол­жали, о рваных ботинках Патрика, как быстро вылезла Сара из тех платьев, что куплены в начале лета. Я мирно проваливался в сон под ее «гудение». Да, я так жил, и мне так было привычно. Мне очень быстро все надоедает, и с этим бороться не стоит. Сво­бода в моей крови. Ну что тут попишешь!

Отоспался. Утро морозное. Я сегодня пешком — не хочу сто­ять в пробках. Наш мелкий город забит машинами, которые мы чиним в нашей шарашке «Сервис для вашего авто». Плетусь по узким улицам, хлебнув сырого воздуха, приходится поднять во­ротник куртки, пробирает. Мужики наши в сборе и травят бай­ки — это разминка перед работой. Заказов под завязку. А в воз­духе сырость и запах снега.

Припарковалась белая «Ауди», из приоткрытой дверцы — ножка, затем вторая. Женщина приехала разбираться с машиной. Проблемы, а у кого их нет. И это в конце рабочего дня, я весь чумазый, как уличный пес.

— Вы ко мне?

— Да-да, я хочу, чтобы вы посмотрели, там что-то стучит и дер­гается машина.

У нее серые глаза и едва уловимый аромат духов. Она мне уже нравится. Мы идем с ней к машине, там все очень просто, но я оставляю ее авто до завтра. Мы долго смотрим в глаза друг дру­гу — это именно тот взгляд. Она пишет мне телефон и имя. И уезжает на такси. Луиза. Верчу белый бумажный квадратик в руках.

Сегодня я ночую у нее. Тщательно моюсь и из «Сервиса» зво­ню Луизе:

— Машина готова, куда доставить?

Она диктует адрес. «Подарки, сюрпризы, цветы» — магазин закрыт, поздно. У нее приличный дом. Я паркую машину, и мы стоим возле, отдаю ей ключи и держу ее руку в своей. Ее пальцы замерз­ли, и я согреваю их своим дыханием. Она живет одна, я уверен в этом, притягиваю ее к себе, и мы идем к ней домой. Странно, мы не проронили еще ни слова. Едва за нами захлопнулась дверь, мы прижались друг к другу так, словно встретились после самой долгой разлуки. Она обнимает меня нежно и страстно, я чувствую ее тело до мельчайших подробностей. Она словно ждала меня и только меня всю жизнь. Мы на ощупь пробираемся в спальню, не зажигая огня, нам нужно поскорее добраться до постели. С ее блузки сорвались пуговицы и покатились по полу, мы торопим­ся, как жаждущие воды в пустыне. Я не приду завтра на работу, мужики привыкли и знают мои выкрутасы. На пару дней я выпал из привычного графика работы, в гараже клевал носом, едва не засыпая на ходу. В воскресенье вечером я ушел. Мы ни о чем не договаривались.

Работа, работа, работа с утра и до позднего вечера. Все как всегда, но я принес кучу денег и часть передал через мужиков.

Все в норме и оплачено по счетам. Я хочу спать, очень! Все следу­ющие выходные просто отдыхаю дома. Ида печет пироги.

Нас засыпало снегом, и город увяз по самые крыши. В глазах рябит от света и белизны. В таком снегу не сразу за­метишь белую «Ауди», да еще ту самую. Она на парковке возле главного магазина. Мы сталкиваемся прямо на входе лицом к лицу, застываем на мгновение и проходим мимо друг друга. Тем лучше, я не люблю лишнего. Курю и смотрю на замерзшие стекла витрин — они в синем инее и узорах. Народу круговерть, предно­вогодняя сутолока.

— Извините, молодой человек. Помогите, я вас прошу!

Ого, какая дама, не верю своим глазам. Красотка, ну все при ней. Один минус — совсем молодая, лет девятнадцать от силы.

— Я к вашим услугам, мадам!

— Очень много покупок, не донести. Недалеко, только к машине.

И мы идем, увешанные коробками. Зрелище веселое.

— А вы не пользовались услугами «Сервис для вашего авто»? — спрашиваю с интересом.

— Нет, не приходилось, да и машина новая, только из магазина.

— Понятно, у вас еще все впереди. Ну, я пошел.

— Подождите! Может вы мне и домой поможете затащить всю эту мишуру? — девушка смотрит с надеждой на меня.

Ах, как не помочь, становится даже интересно. Мы едем и очень часто вязнем в глубоком снегу. На окраине города парку­емся, прямо у подъезда высотки. И тащим ворох подарков домой. Она звонит по телефону:

— Папа, мама, я дома! Все привезла, да, мне помог, а… знако­мый. Да! Завтра с утра я у вас! Пока.

— Чем мне вас отблагодарить? Давайте попьем чаю. Я хочу вас угостить чаем!

— Один поцелуй — цена за поддержку с подарками, — шучу я.

К моему удивлению она согласна, я беру ее нежно за талию и целую дольше, чем следовало бы. Потом резко поворачиваюсь и иду к входной двери.

— Постой… те, как ваше имя?

Я смеюсь и не могу открыть дверь.

— Вы не думайте, я не такая, ну…

Поворачиваюсь к ней:

— Я вообще никогда не думаю, и в этом мой самый большой минус, как говорит моя мама, — улыбка не сходит с моего лица и мы с ней покатываемся со смеху.

— С тобой так весело, — она обнимает меня и тащит на кухню пить чай.

Ну чай так чай! Мы пьем чай с тортом. По мне, так лучше бы полстакана виски. Новогоднее настроение.

— Послушай, я хочу знать твое имя, — она усаживается ко мне на колени, обнимает за шею и смотрит в глаза.

— Михаил.

— А я Лиза. Ты очень красивый, Михаил. Ты мне сразу понра­вился, еще там, в супермаркете. Какие у тебя глаза! Слушай, Ми­хаил, поцелуй меня еще раз! —

И я целую ее еще и еще. Но наша встреча затягивается, а это не входит в мои планы.

— Ну, Елизавета, я рад, что помог.

— Михаил, напиши мне свой телефон.

У меня принципиально нет телефона, и это мой козырь.

— Мне надо идти, Лиза.

Такие юные девочки не входят в круг моих интересов. Мороки будет много, по самое горло: мама, папа, свадьба, голубь ты мой сизокрылый.

— Миша, ну Миша, — у нее на глаза наворачиваются слезы, — подожди, как-то все не так!

— Все, все так, Лизавета. Пока!

И я сбегаю по лестнице, даже не жду лифт. Уже времени много, а до дома далековато. Хорошо хоть от белого снега светлым-светло. Иду по дороге, по проезжей части, надеюсь поймать машину домой. Подъезжает и останавливается белая «Ауди».

— Садись!

— Луиза? Какая встреча.

Не ожидал ее здесь увидеть.

— А ты здесь живешь? И это твоя жена?

— О чем ты? — смеюсь и закуриваю. Искренне смотрю удивленными глазами. Мы едем прямо. «А куда?»

— Куда тебя подвезти? — Луиза читает мои мысли и криво улыбается, прищурив левый глаз. Подмигиваю ей:

— Вези куда хочешь, я весь в твоей власти. Не диктовать же ей мой домашний адрес. Дальше едем молча. Знакомый дом весь завален снегом. В прихожей, едва захлопну­лась дверь, все повторяется с точностью до мелочей. Луиза сни­мает с себя одежду еще в прихожей. Она не дает мне раздеть­ся и шепчет в самое ухо:

— Я убью тебя! Я тебя убью! Ты рвешь мне сердце на части!

Ну вот, начало новой песни. Надо раскрывать карты, но не сей­час, не перед этим. А много позже.

— Я этого не слышал, а ты не говорила, — шепчу ей в ответ.

— Я хочу знать твое имя!

Да-a, что-то сегодня все хотят непременно знать мое имя.

— Ми-ха-ил, — произношу я, касаясь губами ее лица.

У меня отменное мужское здоровье, ну что тут скажешь, а в моих карманах всегда полно презервативов. И мы летим в тартарары.

Двое суток я с Луизой, мне нужно идти. И я прошу, чтобы отпу­стила меня. Она прижимает свою ладонь к моим губам:

— Не надо, не говори ничего о себе, боюсь услышать то, что не хочу слышать!

— Я все понял, молчу. Не провожай меня, — говорю ей и вы­хожу за дверь. Снега по колено намело и идти непривычно трудно. Он, види­мо, сыпал всю ночь. Надо добраться до дома, но как? Мне совсем в другой конец города. И я еду к матери.

— Ох, горе ты мое, ты весь в отца, весь в отца! Где ты все время пропадаешь?

— Дом, работа и работа, ты же все понимаешь, мам.

Я ее знаю, она сейчас всхлипнет пару раз и скажет что-то вро­де: «Самое главное — все мы живы и здоровы». За что я и люблю ее, она не растягивает тему до бесконечности.

Дверь открывается и забегает молодая симпатичная девушка.

— Ой, а я снова к вам, мне там гвоздь забить! У вас есть молоток?

— А это у нас новые соседи, Миша, на вот молоток, забей гвоздь, — говорит мама.

— Ух ты, это кто ж такой молодой, красивый?

— Это мой сын Михаил, он женат и у него двое детей, ему ле­том будет двадцать пять лет, — выдала мама с самым серьезным видом и прибавила, вздохнув, и очень тихо: — А ума нет.

— И мне приходится идти к соседке на второй этаж, прямо над маминой квартирой.

Я ловко прибиваю гвоздь, и мы крепим в прихожей вешалку для одежды. Соседка стряхивает пыль с рук и откидывает волосы с лица.

— Что ж это ты такой молодой женился?

Я качаю головой.

— Так получилось.

— А я вот, например, не замужем!

— Похвально, но это все временно, — улыбаюсь я.

— Вот найду точно такого, как ты, и сразу выйду замуж!

Она хочет пройти в комнату, но я упираюсь рукой в проем стены.

— Я такой один единственный, второго не найдешь! Тогда что?

— Тогда буду отбивать тебя!

— Как отбивную? Я не согласен.

— Ну ты шутишь, а я нет! Я на полном серьезе. Тогда что?

— Я не понял: это тебе понравилось, как я гвоздь вбил?

— Любовь с первого взгляда! Ты приходи почаще к маме, ну, не к маме, а прямо ко мне.

— Хм, я подумаю над твоим предложением, как вас?

— Дина.

Я вышел, захватив молоток.

— Приходи на новоселье, Миша, — говорит Дина вдогонку.

Я иду домой, а завтра на работу, и еще Новый год на носу. Надо купить «живую» елку детям. Они обрадуются, и будут помогать украшать ее, и танцы устроят.

Дома тихо, дети спят, Ида вяжет носки Патрику.

— Как хорошо, что ты пришел. Примерь.

Надеваю свитер — как раз.

— Отлично. А я тебе его закончила без примерки.

Обнимаю ее и иду спать.

Сегодня канун Нового года. Дети рады елке, а подарков мы им приготовили очень много. Мы положили их под елку и на стуль­я возле кроваток. Не знаю что дарить жене, я принес ей день­ги, она сама себе купит подарки. Букет роз я дарю каждый день рождения им с мамой. И даже Саре. Она смеется, вдыхает аромат цветов и закрывает глазки. Это того стоит, я смеюсь вместе с ней, и нам очень весело.

— Я сделала сюрприз детям, увидишь! — сообщает мне Ида. И вечером, ровно в пять часов, к нам приехали гости: Дед Мороз со Снегурочкой! Они устроили представление для детей; танцы, песни, и нам пришлось танцевать за компанию с ними. Приезжа­ли родители, все как в обычных семьях, мы сидели за празднич­ным столом.

Я пахал как вол всю неделю — мы разгребли львиную долю ра­боты, что скопилась в праздники. Мне скучно. Сегодня я еду на своей машине. Морозно — пешком идти неохота. Я исходил свой мелкий город вдоль и поперек, знаю все его закоулки, но бро­дить в мороз энтузиазма нет. Стою на светофоре, прямо у дороги девушка с парнем выясняют отношения. Она его отталкивает и ко мне:

— Отвезите меня домой!

Вот так сюрприз! Молча трогаюсь с места, мы едем. Она возму­щена, и, видимо, у нее не умещается это в голове.

— Остановите машину!

— Я не могу здесь, сейчас проедем еще немного.

Останавливаю. Молчим. И вдруг она ревет и падает ко мне на плечо.

— Ну не надо, — я хлопаю ее легонько по спине. — Не надо, слышишь? Ну что ты?

Я не умею особо утешать людей, молчу. Она постепенно успокаивается. Собирает волосы, которые рассыпались по пле­чам, в хвост. Достает платок и вытирает глаза.

— Ну вот другое дело, куда едем? — спрашиваю я, закуривая и включаю музыку.

— Вот почему вы, парни, такие? Почему?!

— Какие, интересно мне узнать? Ну, какие мы? — я улыбаюсь и смотрю ей в глаза.

Я смеюсь, и она начинает улыбаться вместе со мной.

— Я люблю его, люблю, понимаешь?

— Понимаю, — я продолжаю улыбаться.

— А он! — восклицает девчонка.

— Ну что он? Что? — вопрошаю я.

— Видела их вместе, он разговаривал с ней, рыжая такая, на параллельном курсе учится. Я сама видела!

— Ну и что? Ну, — я уже смеюсь, и она смеется вместе со мной.

— Ну что ты такой веселый? Что ты смеешься?

— А что мне, плакать?

И тут я вспоминаю слова мамы: «Главное все живы и здоровы, ну что еще надо?». Мы едем по городу и слушаем музыку.

— Давай отвезу тебя домой, тебя, наверное, ждут.

Девчонка согласно кивает и хлюпает носом.

— А ты какой?

— Я? Веселый, ты же сама сказала.

— Твоей девушке, наверное, очень весело с тобой?

— Очень, — усмехаюсь я.

Мы подъезжаем, девчонку уже поджидает отец, он платит мне деньги, я не прошу, но он не хочет слушать. Обняв дочь за плечи, он уводит ее домой.

— Вы свободны? Я вас прошу, мне надо ехать!

Ну что ты будешь делать, а? Женщина в моем вкусе, как тут откажешь. Прокатимся. Она торопится, и мы едем на большой скорости, только, видимо опаздываем. Она просит меня не уезжать и скрывается в здании вокзала. Который похож на растревоженный улей, со снующим туда сюда людским роем. Люди катят чемоданы и тащат всевозможную поклажу. Приехавшие и встречающие, отъезжающие, ожидающие и те кто провожает, вокзал всегда наполнен энергетикой движения. Я курю и слушаю музыку, у меня вечер таксиста. Через десять минут она выходит и реши­тельно садится ко мне.

— Едем домой! Мне теперь наплевать, поехали! — говорит она.

Поехали. Она живет в поселке за городом, в старинном доме с большим, еще старого образца, парадным подъездом.

— Вы извините, вы, наверное, не таксист. Но я очень, очень спешила.

— Ну не надо, — я морщусь и подмигиваю ей, — все будет хорошо.

— Вы так думаете?

— Уверен, — подтверждаю я.

— Пойдемте, я вас накормлю.

Я хочу есть и паркую машину возле дома. Мы поднимаемся на вто­рой этаж. Квартира у нее с очень толстыми стенами между комнат и высокими потолками. Огромная библиотека, картины на всех стенах, как в музее. Она организовывает первоклассный ужин при свечах и достает бутылку коньяка. Я образно кручу воображаемую баранку.

— А вы можете здесь переночевать, машина будет в порядке, у нас тут тихо, да и ехать теперь в город ночью далеко.

И мы пьем коньяк за знакомство. Лена рассказывает мне свою историю о несостоявшейся любви и полном одиночестве. Она стелет мне царскую постель, ей приятно заботиться о мужчине. И уходит к себе в спальню. Лежу и слышу, как Лена укладыва­ется там, как она ходит, вздыхает. Мысленно желаю ей счастья. Мои глаза закрываются, и я начинаю дремать.

— Ты извини, — Лена трогает меня за руку и садится на палас у моей постели, — я, я, понимаешь, устала от одиночества!

Молча поднимаю одеяло, и Лена ложится рядом.

— Какой ты горячий, — она прижимается ко мне…

Светает, за окном занимается новый день. Воскресенье. От­крываю глаза и вижу огромную библиотеку: книги, книги, много книг, канарейка поет в клетке. Потягиваюсь и засыпаю снова. И просыпаюсь от запаха чего-то неимоверно вкусного. Чувствую, что голоден как волк. Завтрак готов (который почти обед), Лена улыбается в проеме двери. Она выглядит счастливой. Много ли женщинам надо, особенно одиноким.

— Миша, — она шепчет мне мое имя на ухо, — Миша-а-а!

— Что? — улыбаюсь я.

— Миша, ты солнце, Миш, с тобой так легко, слышишь! Ты по­дарил мне счастье!

— Да? — я шучу и прошу показать счастье мне. — Какое оно?

Она лезет ко мне под одеяло… И все, наш обед перенесен на ужин. Лена достает коньяк, ну все как в старой доброй сказке, где гостит царевич три дня и три ночи.

— Лена, мне надо ехать, не провожай меня.

Еду домой. Дома у нас мама.

— Сынок, нужны деньги. Ида с детьми в больнице, они про­стыли, они заболели. С порога направляюсь в больницу, Ида устала, она не выспалась.

Пашу весь месяц как папа Карло, езжу в больницу, вожу все что нужно — дети здоровы, Ида тоже. Я упахался, но я рад, что они здоровы.

— Мама, я отправляю Иду с детьми и тебя на курорт. Все, хва­тит, вы должны отдохнуть от всего.

Мои уехали, а я на две квартиры один.

Вечер, и я еду к маме. Протираю пыль и собираюсь обратиться в «Бюро добрых услуг». Звонят в дверь, на пороге Дина, соседка.

— Что случилось? Где родичи ваши?

— Уехали далеко и надолго.

— Полы мыть — женское дело, я сейчас, только закрою дома двери.

Сижу на кухне, курю в приоткрытую балконную дверь, а Дина моет полы и вообще наводит полный порядок. А потом пьет чай и смотрит мне в глаза:

— Миша, возьми меня в жены.

— Я женат.

— Знаю, я буду твоей второй женой.

— Ты, как все женщины, будешь иметь отдельного мужа. Какая вторая жена?

Дина обнимает меня.

— Миша, поднимемся ко мне, мне нужна твоя помощь. Нужно забить гвоздь, а то падает вешалка. Прошу тебя, Мишенька!

Ну как тут откажешь. Идем к ней наверх. Она несет мне ин­струменты, и мы прибиваем вешалку в прихожей.

— Все, теперь не оторвется.

Дина закрывает входную дверь на ключ и поворачивается ко мне.

— Я не люблю этого Дина, я сам решаю и делаю, что хочу я, — в моем голосе нешуточные нотки. Она нехотя достает из кармана ключ и откры­вает дверь.

— Я поняла, буду ждать, когда ты сам…

Спускаюсь по лестнице и иду домой пешком, охота побродить по городу и подышать полной грудью. Природа оживает, пахнет весной. Добрел домой и упал спать, с утра пораньше на работу.

В нашем коллективе разные мужики. Каждый живет, как мо­жет, по-своему.

Илья вместе с женой, ее двумя детьми от первого брака, своим совместным ребенком и тещей. Он с работы бежит домой, ездит по выходным на дачу и возит всю семью по магазинам. Он рабо­тает сверх всякой нормы, по-моему, он очень устал и выглядит несчастным. Его не расшевелишь ни домино, ни шутками. Ну, я думаю это его жизнь, и он напрягается по своей воле. Мы счита­ем его святым.

Герман — баламут, не женится, но он веселый, и мы с ним сме­емся, когда есть время. Подойдут годы, он женится, и это пра­вильно, и, наверное, будет по-своему счастлив. Но он задержался в холостяках, ему уже за тридцать, и все его поддевают со свадь­бой. Наверное, он задержался, потому что привык жить сам по себе — это затягивает. Он ищет такую как Ида, он хочет оста­ваться свободным.

Петр женат двадцать пять лет! И доволен. Да, и такое тоже бывает в жизни мужчин, он вытащил счастливый билет. Степаныч постоянно травит байки. У него дети выросли и много вну­ков. Я думаю, он не зря прожил жизнь и он рад ей. Да, еще есть Саня, мужики зовут его подкаблучником. Он просто влюблен без памяти, отсюда все его несчастья (или его счастье, с какой стороны посмотреть).

Считается что все мужики подкаблучники. Любят навешивать разные ярлыки на мужиков. Женщины держат мужиков на крюч­ке, все знают, что это за «крючок». Этим пользуются женщины, в их арсенале много всяких мелких штучек. Я поздравляю, влюбил­ся по уши — значит влип по полной программе.

Устал на работе сегодня. Поднимаюсь домой по лестнице, мама у нас, она открывает дверь. Наверное, видела, как я подъе­хал, у нее огромные глаза.

— Миша, сосед жену бьет!

— Чью жену?

— Миша, свою!

— Мам, ну ты ответила на свой вопрос.

— Что же делать?

— Ты же знаешь, только дураки вмешиваются между мужем и женой.

— Ох-хо-хо, — мама тяжело вздыхает, — наверное, ты прав. Только не укладывается такое в голове.

Ида тоже расстроена, она прижимается ко мне, и я слышу, как часто бьется ее сердце, глажу ее плечи и волосы.

— Ты-то что, ну, успокойся.

Стою и думаю, что принципиально никогда не подниму руку на женщину.

— Ида, перестань, сосед дурак, или у него что-то не заладилось в жизни. Ида, а может им нравится так жить! Ну хочешь купим дом, свой дом, хочешь?

Ида согласно кивает, размазывая слезы. Она просто устала. Смотрю на детей, они спят, у них нет взрослых проблем и заско­ков. Наконец падаю в постель.

Какое цветение! Весна — и меня, как мартовского кота, куда-то тянет. Приглашаю Иду покататься, но ее не вытащишь из дома. Еду в город и нарезаю круги по центральным улицам. Выходные.

Герман свистит и машет мне руками:

— Мишель, подкинь нас за город! Плачу наличными! Слу­шай, я с девочками, — и он зовет их. — А хочешь, поедем с нами, будет весело. Я смеюсь :

— Женат.

— Ага, ты волк-одиночка, я понял.

Девочки садятся, и мы едем за город. Эх, а погодка прелесть, поля уже очистились от снега. Ну что тут скажешь, и дышится легко, полной грудью. Включаю музыку, девочки в восторге. При­ехали, и Герман мне:

— Ну что, давай с нами?

Девчонки на улице смеются:

— Герман, бери своего друга, мы его уже любим!

Сигналю и с места — в разгон, мелькают деревья и… На оста­новке стоит Лена, она меня не видит. Раздумываю, отвезти ее или. Поздно, мы встретились глазами, и она идет к машине. Опускаю стекло.

— Привет, вот так встреча! — говорит она.

— Лена, могу отвезти тебя, если хочешь.

Она садится, и я везу ее домой. Мы молча сидим в машине.

— Миша, пообедаем у меня?

— Я не зайду, мне неохота, — с улыбкой смотрю на Лену.

— Миша, я тогда наговорила лишнего? Отрицательно мотаю головой, если честно, я даже не помню ее истории. Она машет мне, и я срываюсь с места, не люблю дол­гих прощаний.

Беру пассажиров в город, целая семья: муж, жена и дети. Муж и дети почти не дышат, мать их постоянно одергивает:

— Сидите прямо! Не вертите головой! Тихо! — шипит она.

Муж смотрит глазами преданной собаки. Женщина из слабонерв­ных натур, худощавая и, видимо, очень «правильная», как ей кажется. Мне жаль мужика, жаль пацана с девчонкой. Подъезжаем. Муж робко спрашивает:

— Выйдем здесь, дорогая?

— Нет! Выйдем у сквера!

Он поспешно соглашается и сидит ровно, с окаменевшим лицом. По-моему он уже давно потерял способность проявлять какие-либо чувства. Она отсчитывает деньги и со строгим лицом передает их мне. Видели бы люди себя со стороны. Домашнее рабство. Мужики, не бойтесь жить! Надо передать это сообщение в рупор по всему городу. В моем воображении про­носятся кадры: я представляю, как этот муж с детьми рванул в дальние страны. Они скачут на лошадях, все в пыли, капает пот со лба, но они счастливы, и ветер перемен и свободы свистит у них в ушах.

Музыка и солнце делают свое дело. Настроение легкое и весе­лое. Я работал сверх всякой меры, я обещал и делаю деньги для покупки дома. Не бросаю слов на ветер: читаю газеты и хожу по агентствам недвижимости. Сегодня иду в самое крутое агентство. Сижу и просматриваю рекламные проспекты, которые мне лю­безно предложили вместе с чашечкой кофе. Сервис!

— Добрый день. Я буду с вами работать, — раздается прият­ный голос над моей головой.

Медленно поднимаю взгляд — туфельки на шпильках, ножки, талия, грудь, волосы. Глаза! Белоснежная улыбка и вроде искренняя. Вот это я заехал, агентство крутое точно.

— Зовут меня Анастасия Леонидовна, можно просто Анаста­сия. Пойдемте.

С удовольствием иду за Анастасией, и мы размещаемся у нее в кабинете. Я падаю на мягкий диван, мне здесь уже нравится, смотрю с интересом на Анастасию Леонидовну. Она заметно вол­нуется, опускает глаза и просматривает бумаги.

— Вот, я могу вам предложить, — она подает мне журналы. — Здесь информация относительно частных вилл и различных вариантов до­мов. Может, вы уже заранее определились с выбором? — вопро­сительно смотрит она.

— Может быть, — говорю я и хочу проехать на просмотр двух домов.

— Когда вам удобно?

Анастасия слегка краснеет и это мне нравится.

— А вам? — я смотрю на нее, не моргая.

— Мы можем поехать посмотреть завтра с утра. Я вас буду ждать.

— А я не могу ждать. Сейчас, и я на машине, — решительно говорю я.

— Давайте, тогда я возьму необходимые бумаги и ключи, ми­нуточку. Вы посидите, пожалуйста, здесь.

И вышла. Я закуриваю и закидываю ногу на ногу. Мне здесь нравится все больше и больше. Мы едем, она принципиально са­дится сзади меня. Я многозначительно смотрю в зеркало и вижу, как Анастасия опускает глаза и старается смотреть в окно.

Оба дома мне нравятся почти одинаково. Но я решаю еще по­думать, не хочу торопиться. Мы едем в агентство. Время после шестнадцати, и я предлагаю Анастасии поужинать в ресторане. Она оставляет бумаги в офисе и едет со мной в ресторан. Я кли­ент, который всегда прав. Я собираюсь заключить с ее агентством сделку по покупке недвижимости.

Мы слушаем музыку и культурно ужинаем, я смотрю на Настю в упор с обычной своей улыбкой. Она смущается и часто вздыха­ет. Ладно, я оставляю ее в покое и пью горячий чай с лимоном. А жаль, что не могу немного выпить — кручу баранку. Конечно, я отвезу Анастасию домой. Она спрашивает мой телефон для связи и снова осечка: я без телефонный принципиально. Она удивлена и улыбается.

— Я заеду послезавтра к вам в офис, — сообщаю я.

Она кивает в знак согласия и выходит из машины. Мой выход­ной день подходит к концу. Я ставлю машину и иду по аллее, я хочу выпить и покупаю коньяк. У меня дома есть «горючее», но я еще не готов идти домой. Сажусь на лавочку и отхлебываю пару глотков, так я еще не пил. Но настроение такое, не знаю какое. Прячу бутылку в рукав и курю.

Из-за поворота идут двое: он и она. Они ругаются, и она пла­чет. И здесь! Почему люди всюду выясняют свои отношения?! Я запрокидываю голову и смотрю на небо, там по­явились первые звезды. Я пью еще несколько глотков, закрываю бутылку и встаю с лавочки, мне хорошо и даже весело. Крики становятся громче, пора уходить, пусть люди разберутся без свидетелей. Она догоняет меня:

— Помоги мне, я хочу уйти! Помоги, будь мужчиной! — слезы заливают ее лицо.

Не люблю я такие истории. Я стою и жду ее друга. Он кричит ей :

— Отойди от него, слышишь, иначе еще хуже будет! — И мне: — А ты катись!

— Не на колесах, — кратко бросаю в ответ и докуриваю сигарету.

Его бесит, видимо, все на свете. Пытаюсь отцепить ее руки от своей куртки. Женщина в шоке. С размаху он пытается нанести мне удар. Я отбиваю его руку и, загнув ее, делаю ему больно — он приседает. Я отпускаю его руку и хочу уйти. Но он пытается нанести мне удар ногой. В этом его большая ошибка — выворачиваю ему ногу, и он падает навзничь. Я могу бить его теперь ногами, но я не бью лежачих. Он скулит, лежа на земле, закрыв голову ру­ками. Я ухожу, она идет со мной рядом. Она что-то рассказывает мне про свою жизнь, про отношения с женихом, про маму, про подруг. Про какого-то коллегу по работе. Я ее практически не слышу. Поворачиваюсь к ней:

— Вам куда?

Ловим такси и едем сначала к ее дому, а потом таксист везет меня. Он курит и говорит мне:

— Ну зачем довел даму до слез? Что она всю дорогу плачет?

Я смотрю, как за окном мелькают деревья, здания и думаю: «Кто хочет — плачет, кто хочет — смеется. Это его выбор». От­даю таксисту деньги и иду домой. Там темно и тихо, все спят. Ложусь на диван, меня нет, я даже не вижу сны. Но я думаю, впервые в жизни я представляю Иду плачущую, кричащую мне в лицо всякие гадости и упреки. И мне кажется, я даже уверен, что уйду сразу и навсегда из дома, не дослушав. Я не люблю много­словия — это от пустоты в голове. Важно только то, что ты чув­ствуешь глубоко в душе.

Глава 2

Работа, работа, работа. Деньги, деньги, деньги. Это часть моей жизни. Мужики травят байки, у них хорошее настроение. Слушаю молча, прищурив глаза и откинувшись на спинку сиденья авто. Степаныч шлет мне привет из смотровой ямы

— Мишель, а что ты всегда молчок, а расскажи-ка нам про свои победы и поражения! Или у тебя их нет? Везучий ты парень.

Я усмехаюсь в ответ и иду работать. Сегодня еду в агентство. Моюсь и навожу марафет, у нас все есть в нашем «Сервисе» — это же сервис! Намываю машину и думаю, что точно будет дождь. Натираю стекла и слышу шум тормозов за спиной. Передо мной, хлопнув дверцей машины, появилась Луиза. Она подходит так близко, что слышу ее дыхание. Мы смотрим в глаза друг другу слишком долго. Она берет из моих рук ветошь и кидает ее в сто­рону. В глазах Луизы просьба, мольба и желание. Она оставляет свою машину в «Сервисе» и устраивается в моей. Я вытираю руки и сажусь за руль, мы молча едем к ее дому. Я не попаду сегодня в агентство и не могу предупредить Анастасию Леонидовну, у меня нет телефона. «Можно было позвонить из нашей конторы», — мелькает запоздалая мысль.

Паркую машину, и мы идем в знакомый дом. В прихожей Лу­иза закрывает дверь и долго стоит, прижавшись ко мне. Потом ведет в спальню, она ждала и подготовилась заранее: горят свечи, на столе фрукты, коньяк, блестят два фужера.

— Луиза, я сам угощаю жен…

Она не дает мне договорить и прикрывает ладонью мои губы. Смотрит в мои глаза пристально и долго.

— Что ты хочешь там увидеть? — шепчу я с улыбкой и закры­ваю глаза. Я знаю, что она хочет мне сказать, и благодарен, что она молчит. Мы пьем по чуть-чуть коньяк и гасим свечи.

Я не иду на работу на утро и знаю, что не иду завтра. Потом просто выхожу покурить на свежий воздух, сажусь в свою ма­шину и уезжаю. Так надо, иначе не вырвусь. Еду по вечернему городу и поворачиваю к матери, просто давно не навещал. По до­роге заскакиваю в магазин. Мама рада, она, как всегда, суетится, приговаривая:

— Ох, Мишка, Мишка! Ешь.

И смотрит на меня, качая головой.

— Куплю дом, мам, переедете к нам.

— Нет сынок, живите сами, главное — будьте все живы и здо­ровы. Вчера я была у твоих.

— Все хорошо?

— Все хорошо.

— Ну и отлично мам, я пошел. Отработал без выходных три недели. Надраил машину — это к дождю! На улице дождь. Ну, что я говорил. Я покурю и поеду.

Заезжаю к Степанычу и беру отгул на три дня. Сегодня еду в агентство. Анастасия Леонидовна принимает клиентов и начи­нает волноваться, увидев меня. Я не ошибся, она очень быстро заканчивает встречу и приглашает в кабинет.

— Вы не приехали, я вас ждала, — запинается она и смотрит на меня. — Тут есть еще предложения на продажу, посмотрите. Она передает мне бумаги. Я притягиваю ее за руку к себе на диван.

— Ну присядь, Настя, посмотрим вместе.

Она опускается рядом со мной. Сидит ровно, выпрямив спину. Я смотрю новые предложения и хочу, чтобы мы поехали прямо сейчас с ней. Она говорит, что еще нет ключей и соответствую­щих бумаг.

— А мы посмотрим так, снаружи. Ладно, я не настаиваю.

Но она соглашается. Осматриваем некоторое время дома и участки и едем по городу. Специально не везу ее в агентство, а она молчит. Вечер, темнеет. Мы слушаем музыку в машине.

— Михаил мы, мы, — Насте даются нелегко слова, но она ре­шается: — Мы можем поехать ко мне.

— Можем? — переспрашиваю я.

— Можем, — она улыбается и слегка краснеет.

— Значит, говори куда.

Квартира у Насти шикарная. Работая в агентстве недвижимо­сти, наверное, можно менять жилье, как перчатки. Она стоит у окна опустив глаза, она взволнована и не может скрыть этого. Глажу ее волосы и обнимаю. Чувствую, как Настя дрожит.

— Настя, я сейчас уеду.

— Нет, постой, — она ловит мою руку. Ты не бойся, я уже была с парнем. Ну.

— Не надо, не объясняй.

Целую ее губы и расстегиваю кофточку. Она краснеет, и я не в силах оторваться от нее, меня покорила ее застенчивость. «Она, наверное, будет завтра плакать», — мелькает в моей голове.

— Подожди, — она ведет меня в спальню и плотно задергивает шторы, отключает телефон и закрывает двери. Потом аккуратно развешивает одежду на плечиках и стуле. И мне уже кажется, что она не дышит. Подхватываю ее и несу в постель. Я жа­лею ее и целую слегка и очень нежно. Она робко отвечает на мои ласки, но я буду не я, если не разожгу огонь.

— Настя, получай удовольствие, расслабься. Не контролируй свое тело, просто будь моей, прямо сейчас.

Я не ошибался еще никогда, и она загорелась. Я не ждал с пер­вого раза такой страсти, но в ней проснулась женщина. Еще одна бессонная ночь у меня, но я не хочу спать, мне совсем не до сна. Настя утром отзвонилась и взяла отгул на один день, вернее ночь — днем мы спали.

Все, мне надо уходить, уже вечер следующего дня, мы лежим в постели, и Настя искренне рассказывает, что это было какое-то волшебство:

— Это совсем не так, как было в первый раз, не знала, что так бывает!

«Какие твои годы», — думаю я.

— Миша, — она целует мои волосы, — я так счастлива с тобой, Миша!

— Ну?

Наклоняюсь к ней и искренне улыбаюсь. Я, конечно, подми­гиваю и шучу. Но мне надо идти.

— Миша, ты чей? Ты ничей? — спрашивает Настя.

— Свой собственный, — отвечаю я и встаю.

Мне пора. Настя сидит в постели и молча смотрит на мои сборы. Я сбегаю по лестнице и вдыхаю прохладный воздух пол­ной грудью. Моя машина от дождя и пыли потеряла свой былой блеск. У меня остался еще один выходной. Подмигиваю себе в зеркале и еду к своему школьному приятелю, у него свой тренажерный зал. Два часа мы выкладываемся по полной. Ныряем в бассейн и физически напрягаемся.

— Как твои? — Антон кричит мне в душе, сквозь шум воды.

— А фиг его знает, сейчас заеду домой, узнаю, — отвечаю я, смывая мыльную пену.

— Так ты где пропадаешь?

— На работе Антон, на работе, — смеюсь я.

— Ясно, дом думаешь брать?

Выглядываю из кабинки с удивленными глазами.

— Да маму твою встретил, сказала.

— Не знаю Антон, ничего еще не знаю.

— Ну пошли чаю попьем.

— Ох, хорошо, даже мозги прояснились.

— Эт точно! — Антон смеется, — приезжай почаще!

Наконец я дома, Ида встречает меня прямо у порога, а дети скачут и пищат. Ида не отходит от меня

— Ты хочешь есть? Ты устал? — Она смотрит на меня, она со­скучилась, это точно.

— Ида, я завтра никуда не иду, у меня отгул. Мы будем вместе.

— Миша, давай будем жить здесь, в нашей квартире.

— А что с покупкой дома?

— А дом подождет, — говорит Ида.

— Как хочешь, — соглашаюсь я.

Она суетится, накрывает на стол, и вообще дома гвалт и кавар­дак — это дети вот так встречают меня и жена. Понимаю, что соскучился по ним. Я хочу спать, и после ужина падаю в постель, и больше ничего не помню. Завтра мы будем вместе весь день. Рано утром ласками бужу свою жену, и мы, как в ту первую ночь, отрываемся в полную силу. Я же вижу, она изменилась, она что-то поняла про нас с ней, что-то очень важное. Я чувствую это сам, где-то в глубине моего сердца. Она другая, совсем другая, я даже слегка удивлен.

— Ида, что с тобой?

— Я соскучилась, сильно-сильно!

Она смеется и шепчет мне разные такие слова. Я смотрю на нее другими глазами. Я беру ее лицо в свои ладони и всматриваюсь в ее глаза.

— Ида.

— Что, что, я люблю тебя, Миша!

В ее глазах счастье и радость. Она похорошела и заводит меня снова и снова.

— Хочешь, Ида, я буду..

— Не надо Миша, ничего не говори.

Мы слышим топот ног, Сара и Патрик несутся к нам, они прыга­ют по кровати, как на батуте, и спускаются с воображаемых горок.

Обучаю Иду вождению, она решила стать водителем. Всю вес­ну занимаюсь Идой и ее обучением. У нее получается неплохо, но главное — практика. В начале лета покупаем ей машину. Она счастлива, и я вместе с ней. Но у меня прибавилось хлопот с водителем — Идой и ее машиной. Ну что поделаешь, это жизнь с ее переменами. Ида едет строго на работу и в детский сад короткой дорогой, избегая центральных улиц, говорит ей так удобнее.

Лето. Я его ждал. Люблю пляж и море, а еще люблю смотреть на красивых девушек. Смущать их, рассматривая украдкой. Компли­менты не в моем стиле, я молчу (думаю, взгляды говорят больше, чем скажешь словами) и улыбаюсь. Улыбка — мой козырь. Я лежу на пляже и вижу море, оно уже рябит в глазах, и я надеваю очки. Мы тут пятый день загораем, бригадой выбрались на премиаль­ные, рванули на отдых, ни много не мало. Просто валяемся на пе­ске и плаваем, ходим в качалку и на массаж, а вечером пьем пиво в баре. Катался сейчас на парусном гоночном катамаране. Это стоит того, чтобы оторваться от дел и обязанностей. Саня поехал с же­ной и Илья, а Степаныч на вольных хлебах, с Германом под зонти­ком режутся в карты. Ида уехала к своим. У Сани отпуск коту под хвост, сидит с подавленным видом. Ни в баре, ни на массаже мы его еще не видели, не говорю уже про дискотеку. Мы вечером идем. Жанна не отпускает Саню от себя ни на шаг. Они даже смотрят в одном направлении. Я ему подмигиваю и киваю на красотку, Жан­на перехватывает мой взгляд и качает головой, возмущаясь:

— Ты бы сидел у меня под замком, Михаил! Тебя надо держать на коротком поводке!

— Что ты, Жанна, я перегрызу любой поводок, — смеюсь я.

— Что? У меня не сорвешься!

— Ах-ах-ах.

Я стряхиваю песок и иду в воду, разбегаюсь и ныряю с головой. Выныриваю далековато от берега и вижу, как Жанна выговарива­ет Сане, жестикулирует руками, и обмахивается своей соломенной шляпой. Я вылез на каменный островок и вытряхиваю воду из ушей. Здесь особо не полежишь, всюду камни довольно острые. Мимо проходит небольшой катер, и девушка в белоснежном ку­пальнике смотрит на меня, я кричу ей, чтобы спасала, потому что я заблудился и не могу добраться до материка. Она понимает, что я просто шучу, но кивает и машет мне, замедляя ход катера. Я ныряю в воду и плыву к ней. Вот это я попал, на катере три девчонки. У борта ухожу под воду и «захлебываюсь», девчонки в замешательстве, они спасают меня, тащат на палубу, я падаю и закрываю глаза. Девчонки не знают, что им делать, они тормошат меня изо всех сил и я «оживаю», смеюсь и хватаюсь за первую попавшуюся «в порыве благодарности».

— Ну ты даешь, ты что, так и утонуть можно! Артист! — го­ворит девушка в полосатом купальнике (если так можно назвать тонкие нити, опоясывающие ее стройное загорелое тело).

— Да! Вы меня узнали, автографов не даю — я на отдыхе, я ухо­дил от поклонниц, — рассказываю, улыбаясь им.

Они весело принимают мои шутки. Я за штурвалом, и мы го­няем по синему морю. Девчонки подогнали к берегу, и я бреду по воде на наш пляж.

— А то может с нами, а? — кричат они мне, хохочут и уходят в море.

Герман вскочил:

— Ты что, кто такие, меня бы позвал.

— Да так, — я смываю песок, — одноклассниц встретил, пред­ставляешь?

Герман понял, что я заливаю.

— Я на полном серьезе, Мишка, а ты как всегда! — вздыхает разочарованно он.

Вечером на дискотеке мне скучно, и я иду в свой гостиничный номер. Прямо в полутемном коридоре сталкиваюсь с девушкой с катера, что была в белом купальнике.

— Артист! Мы что, соседи?

Я пожимаю плечами, я не знаю где ее комната.

— Пошли в гости, — приглашает она. — Моя комната в конце коридора, у меня есть кофе!

«Кто же пьет кофе на ночь», — думаю я, но иду в гости. Она заваривает кофе, я люблю его аромат, но не пью. Мне достаточно одной маленькой кофейной чашки с утра.

— А я думала о тебе весь день! У тебя глаза запоминаются сразу.

Молча смотрю на нее и спрашиваю:

— А сам я не запоминаюсь сразу?

— Запоминаешься.

Она стоит, касаясь моего лица своей челкой.

— Мне надо переодеть купальник. Подай мне пожалуйста халат, он в шкафу!

Оборачиваюсь с халатом в руке, она протягивает руку из ван­ной. Открываю дверь и вижу совершенно голую девушку. Я пря­чу халат за спину.

— Ну, ну что же ты, дашь мне халат?

— Зачем?

Смотрю в ее глаза и медленно приближаюсь. Я понимаю, что это был всего лишь трюк, небольшая хитрость, она сама это­го хотела… Подхожу к ней очень близко, но останавливаюсь, хочу прочесть по глазам характер и откровенно рассматриваю ее.

— Я замерзла, ну что же ты! Халат!

Протягиваю ей халат и вижу разочарование и легкую обиду в ее лице. Продолжения не будет. У меня нет желания.

— Ну, спасибо за кофе.

Я хочу выйти из ванной.

— Ты же не пил, какой кофе? Подожди, ну что же ты? Разве я тебя обидела? Посмотрим фильмы. Знаешь, такие, ну сам понимаешь.

Она включает видео и садится на кровать. А я ложусь на спину, подложив под голову руки. Мы насмотрелись фильмов до оду­рения, и врожденные инстинкты не заставили себя ждать. Она была готова почти на все, и мне больше ничего не надо было бы предпринимать. Но я встал и пошел к двери.

— А? — она прошла за мной к двери. — Ты что, уходишь?

Я повернулся к ней.

— Мы договаривались смотреть с тобой фильмы.

— Но! — она удивленно подняла брови.

— Только фильмы, — придержал я девушку за плечи.

Пожелал ей спокойной ночи и вышел в коридор.

Романтика нашей поездки позади. Мне сегодня двадцать пять лет. Это много или мало? Меня чествуют, и испекли торт. Я толь­ко что вернулся с моря, июль. Ида приехала от родственников, а мама самоотверженно пребывала с детьми и котом. Я загорел, и мои зубы кажутся белее снега на фоне загара. Рождение мое от­метили. Мы едем, мама захотела, чтобы я отвез ее домой.

— Миша, зайдем!

И мы медленно поднимаемся к маме. Я приблизительно угады­ваю тему предстоящего разговора.

— Михаил! — решительно начинает она.

— Мама!

Обнимаю ее за плечи и улыбаюсь изо всех сил. Я смотрю на нее своим самым лучшим взглядом.

— Ох, Мишка-Мишка, ты своими глазами сводишь всех женщин с ума. Ты.

— Все, буду ходить в солнцезащитных очках!

Мама вздыхает и смотрит в окно.

— Эти женщины, Миша, готовы ползти за тобой по пятам!

Мама качает головой. А я лежу на диване. И начинаю верить, что мы сами выбираем себе родителей, еще до рождения. Моя не­многословна, и мы уже все поняли, без долгих дискуссий. Мама спохватывается и гонит меня домой, пока не стемнело. Она шутя выталкивает меня в коридор и захлопывает за мной дверь. Ровно в ту же секунду появляется на верхней площадке Дина и спу­скается вниз. Она искренне удивляется, увидев меня.

— Какая встреча, Михаил! Здравствуй. Как настроение?

— Отличное.

Моя белозубая улыбка отсвечивает в сумерках подъезда, — об этом мне сообщает Дина.

— Миша, может, зайдешь в гости?

Но я не могу, мне надо идти. Или не хочу, что скорее всего, и я иду к машине. Мама наверняка смотрит в окно. Я не хочу домой, не хочу спать, я даже не пил в свой день рождения! Еду, куда глаза глядят, и, очнувшись, вижу перед собой дом Лены, но и к Лене в гости не хочу. Сижу в машине, курю в приоткрытое окно. Я за городом и не могу здесь никого встретить — это даже лучше.

Я начинаю думать, люблю ли я Иду. Не знаю, я просто при­вык к ней. Зато я люблю детей, я точно это знаю, я даже сейчас в темноте улыбаюсь, так как ясно вижу их перед собой. Мама сама нашла мне невесту, она привела к нам в дом Иду, дочку своей лучшей подруги, с которой они выросли. Вернее, Тама­ра сама привезла к нам Иду. Они оставили нас вместе, а потом мы просто стали жить дальше, потому что Ида ждала Сару и Патрика, двойняшек. Мне было двадцать лет, я только что при­шел из армии, а Иде двадцать три. Мы вместе уже пять лет. Вот такая арифметика. Наверняка мама терзается, ну теперь-то я ее понимаю. Каждый сам должен строить свою жизнь и семью. Ты сам должен выбирать, с кем жить, и куда тебя тянет. Куда меня тянет, я сам еще не знаю.

Дома Ида встретила меня с распухшим носом и красными от рева глазами.

— Ида, что с тобой?

Я обнимаю ее крепко, всматриваюсь в ее глаза.

— Что с тобой?

Она хлюпает носом и долго не может произнести ни слова.

— Миша, у меня не будет больше детей, я не могу больше иметь детей, не могу забеременеть, не мо-гу-у-у!

Ида снова плачет, размазывая по щекам слезы.

— Ида! Какие дети? — я подхватываю ее на руки и несу в спаль­ню. Уложив на кровать, осыпаю ее лицо и руки поцелуями.

— Ну и что. Хватит нам двоих. Во! — приставляю ребро ла­дони к горлу. — Ты просто устала, поехали на море! В санаторий! Куда хочешь! Сколько ты будешь добиваться этого? Что за идея, Ида, все эти годы с ребенком? Вот пойми женщину!

Она постепенно успокаивается и затихает в моих объятьях…

Саня расстроен: у него сегодня не клеится работа — через каждые двадцать минут он бежит звонить Жанне. Он упрашивает ее, умоляет о чем-то, наверное, простить его, как всегда. Я лежу на сиденье от авто и наблюдаю за Сашкой. Он мелькает в открытом окне конторы, я слы­шу обрывки разговора. Он переменился в лице и сам не свой. Он нас не видит и не слышит, совсем пропал парень. Я смотрю в небо (у нас обеденный перерыв) и жую спичку. «Интересно, — думаю, — если бы мне вот так вот влюбиться сдуру, как Сашка! Что бы стало со мной?». Я усмехаюсь и никак не могу себе этого представить.

— Степаныч, — говорю, — отпусти ты его домой, он все равно сегодня не врубается в работу.

— Пожалуй.

Степаныч подходит к окну конторы и что-то бубнит Сане. Саня срывается с места в карьер.

— Ох-хо-хо, — Степаныч скребет затылок и надвигает кепку на глаза. — Во жизнь, а Мишка, ты-то не страдаешь?

— Да не могу вот никак!

— Ага, жди, будет он страдать! — Герман выходит с бутылкой газировки.

— А не зацепило, знать, тебя, Миша. Не знаешь ты любовь-то. А как встретишь — и пропал паря, вот такая она, слышь. Ну пошли работать, хватит трепаться-то.

Весь рабочий день я думал про любовь, аж самому надоело. Наутро, едва приехал на работу, — к Степанычу.

— Расскажи про свою любовь, Степаныч! Что за любовь?

— Ну, в перерыве, дай вспомнить самому, да не смейтесь вы, я помню, помню я все. Как вчера это было. Эх, — вздохнул Степаныч. — Нас пареньков всех собрали, значит, на призывном пун­кте. Стоим мы, построились и ждем, что нам скомандуют. А тут народ. И девчонки две стоят в сторонке, ждут кого-то, или что. Оказалось, она пришла за компанию; парня подружка провожа­ла в армию. Я как увидел ее — в груди сразу ёкнуло что-то, как током ударило. Моя она, ну понимаешь, как родная, что ли! Ху­денькая такая, волосы вроде темные, а светлые завитки у лба, и в косу заплетенные. Она меня тоже заметила. И вот смотрим мы друг на друга, а не решаемся заговорить. И не знаем ни имени, ничего. Помню все до мелочей, вот ведь памятно как. Платьишко на ней такое рябенькое, серенькое, с воротником, на пуговках. И босоножки на каблучке, белые. Они прошли мимо, к парню тому поближе, тут мы и разглядели получше друг друга, и она смотрит на меня во все глаза, но тут же опускает их, как встретимся взгля­дом. Тут команду подали, и пошли мы потихоньку садиться по вагонам. Я набрался храбрости и крикнул ей, что Андрей я. Она откликнулась, а имя не расслышал. Она махала мне, а я ей. Так и уехал в армию.

— Ну а дальше что, Степаныч?

— А что дальше. Да разве расскажешь всю свою жизнь, ре­бята, за обеденный перерыв. А потом нашел я паренька того, которого они провожали, попали мы с ним в часть вместе. Ну и узнал через его подружку и имя ее, и адрес. И завязалась между нами переписка. В армии для солдата письмо лучше любого по­дарка. А отслужил — ехал домой и все думал, как встретимся, и что дальше будет. Вдруг все попеременилось уже, и, может, стала она совсем другая. Волновался очень сильно. А из вагона спры­гнул — она бежит ко мне, и мы с ней лицом к лицу встали и не можем слова сказать. Смотрим в глаза друг другу, а сердце коло­тится, думал, выскочит из груди. Потом она спохватилась: «Ан­дрей, твой автобус уходит». А мне еще надо было ехать домой. Ну так все получилось, уехал я дальше и пообещал вернуться. Пожали друг другу руки, и все.

— Дома все по-старому. А я хожу и думаю про любовь: какая она и как такое может быть, что годами не отпускает. Курю на балконе и смотрю вдаль, там речка бежит. Зелено, и птицы поют с самого раннего утра. Самая пора влю­биться. Умываюсь несколько раз за день, жарко. Солнце печет. Бабье лето. Гляжу в зеркало, себе в глаза. Разве это любовь, когда любая идет с тобой, куда хочешь. А сам я разве не иду? Как там говорят? Дают — бери, бьют — беги. Я не бегу, если бьют, а если дают — беру, что ж мне, отказываться, что ли. Не беру же я все подряд, какая-то искра проскакивает, и все!

Смотрю на Иду, она готовит и бегает от стола к плите.

— Ида, вечером пойдем в ресторан поужинаем? Дети у мамы.

— Я выхожу на работу завтра, Миша.

— Ну хорошо, выходишь так выходишь.

Я обнимаю ее сзади за плечи, целую в шею.

— Хочу лечь пораньше, — говорит Ида.

Открываю окно, ветер свежий, хорошо. Одеваюсь и ухожу на улицу. У меня нет точного плана, сажусь в машину и еду к Ан­тону в качалку. Народу в тренировочном зале море.

— Привет, Миша!

Антон инструктирует женщин, обтирается и бросает полотен­це. Мы садимся на низкие скамейки, Антон пьет из стеклянной бутылки воду.

— Слушай, Миша, все, поздравь! Я, кажется, женюсь.

— Ну? Поздравляю! Ты самый последний из нас, кстати.

— А что не спросишь, кто она?

— Ну если хочешь, кто она? — повторяю за Антоном.

— А во-о-он, смотри, та, в синих трениках на беговой дорожке. Ну, давай подойдем, я хочу ее показать тебе, идем!

Я нехотя поднимаюсь вслед за ним. Девушка сошла с дорожки и обмахивалась полотенцем.

— А вот мой друг Михаил, а это Лариса.

Она повернулась в мою сторону и кивнула. Я приветливо улыбнулся. Лариса сжала губы в тонкую ниточку и вытащила по­лотенце из сумки. Девушка обычная, из тех, что сразу не запо­минаются. Слишком серьезный вид, из очень «правильных». Тут, наверное, еще много разных тонкостей надо знать, чем-то ведь она его взяла.

— Она в душ, пойдем посидим еще.

Понимаю, Антону не терпится услышать мои комментарии.

— Ну как? Она тебе понравилась?

Я конечно не задумывался над этим.

— Антон, главное, что ты сам в восторге.

— Спрашиваешь. Да я за красотой не гонюсь, Миша, понима­ешь, главное душа и все такое, чтобы проще.

При этих словах мои брови невольно поползли вверх. Как раз простоты я тут и не увидел. Обычно первое впечатление самое правильное, ну ладно, допустим, я ошибся.

— Тогда только остается пожелать вам счастья.

— Слушай Мишка, да я к красивой не смог бы подойти навер­ное, ни за что. Я тут-то сам не знаю как вышло.

— Да ладно, ну кто, как не ты, заслуживает счастья, Антон, — я хлопаю его по плечу. — Ладно, пойду я.

— А ты что, в зал не идешь?

— Не сегодня.

Я поднимаюсь со скамейки.

— Миша, давай ко мне свидетелем! — предлагает Ан­тон с радостным выражением лица.

— Ты посоветуйся сначала с Ларисой, а за мной дело не станет.

Как на улице легко, ветер такой приятный, я подставляю лицо ветру и солнцу, прикрываю глаза и набираю полные лег­кие воздуха. Стою и думаю — Антошка, как никто, заслужи­вает счастья. Простой и наивный, он и в школе такой же был. Может сложится у него все как надо. Лариса мне не понрави­лась, но я-то на ней не женюсь, а это главное, и мне стало весе­ло. Я сел в машину и покатил навстречу разыгравшемуся ветру и порозовевшим солнечным лучам, которые уже скрывались за горизонтом. Погонял на большой скорости за городом и поехал до­мой. На обочине увидел Луизу, усиленно махавшую мне рукой, притормозил. Она запрыгнула в машину.

— Поговорим?

— Такси ловишь?

Я отъехал в сторону и заглушил мотор.

— Миша, я хочу тебе сделать подарок.

Удивленно поднимаю брови.

— Хочу подарить тебе телефон.

— Н-е-е-е-т! — засмеялся я.

— Я не могу тебя разыскать никогда, нигде, и никакой связи! Ты хочешь, чтобы я сошла с ума? Я соскучилась, сильно, очень сильно. — Она замолчала и стала разглядывать меня так, будто не видела вечность.

— Где твоя машина, Луиза?

— Дома, она сломалась, я не знаю что с ней, — отмахнулась Луиза, давая понять, что ей сейчас не до машины. — А тебя не было в «Сервисе!». Миша, поедем ко мне, я прошу тебя, ты совсем забыл меня. Я никому не говорила таких слов…

Луиза не хочет слушать возражений. Она еще никогда не говорила так отчаянно. Я уверен, она сейчас не поймет никаких слов. Молча разворачиваю машину, и мы едем к Луизе. Во дворе к ее машине ставлю свою, и мы идем в дом. Она не дает мне зайти, обнимает у вход­ной двери и никак не может попасть ключом в замочную скважину. Пришлось взять ключ у нее из рук и открыть дверь. Луиза тут же за­крывается на все замки, зашторивает окна и опускает каминную решетку, чтобы я не исчез и не вылетел в трубу. Я сажусь в кресло и смотрю на нее. Она в полном порядке, как всегда, вся с иголочки. Одевается она изысканно и со вкусом. Я не знаю, сколько ей лет, мне безразличен возраст, я вижу женщину и ее горящие глаза. Сколько страсти в одиноких женщинах! «Но страсть исчезает в рутине семей­ных будней», — проносится в моей голове, я стал много думать. Луиза снимает с меня рубашку и садится на подлокотник кресла.

— Миша, — она шепчет мне горячо в самое ухо, — приходи в любое время, ну хотя бы несколько раз в месяц.

Я обнимаю ее и начинаю раздевать, она любит, как я это де­лаю, зубами расстегиваю ее пуговицы, и за каждой снятой ве­щичкой следует поцелуй. Она поддается легко, и желаний в ней до краев. Она меня заводит, я уже на автомате, а руки сами все знают, и тело тоже. Я в полной боевой готовности, и теперь ни­что не способно меня остановить. Время исчезает, как цель с радаров в бермудском треугольнике. У каждой женщины есть такой треугольник.

Опять меня не было дома, я вкалываю. И сегодня после рабо­ты, только поздно вечером, попаду наконец домой, надеюсь. Нет, даже твердо уверен в этом. Я иду мыться и смотрю на время: уже двадцать два часа, пора. Машина моя заводится с пол-оборота, и я еду по вечернему городу. Паркуюсь и поднимаюсь медленно по лестнице, осторожно открываю своим ключом дверь — и я дома. В квартире тихо, все спят. Прохожу в зал и ложусь на диван. Меня нет, я проваливаюсь в сон. Рано утром меня будит Ида: они опаз­дывают, и я везу всех по местам: детский сад, работа Иды. На ав­томате еду домой и снова падаю спать.

Всю неделю мы пашем до двадцати двух и даже не травим бай­ки, у нас на это нет времени. Наступила осень, и весь город вер­нулся после отпусков.

Мне Степаныч дает задание, и я с утра еду в богатый особняк посмотреть машину.

Подгоняю к воротам особняка с автоматическим подъемни­ком, охранником и видеонаблюдением. Охранник говорит с хо­зяином и поднимает ворота, заезжаю во двор. Парковая зона, осенние цветы, фонтанчики, ухоженные аллеи — симпатично.

Меня приглашают в дом. Сижу на мягком диване, жду хозяина. Со второго этажа по витой вычурной лестнице спускается дама в шикарном халатике: белоснежный мех, золото, какие-то невесо­мые перышки — ножка при каждом шаге оголяется выше колена.

Даму напрягает, что я сижу, развалившись на диване.

— Вы кто? — спрашивает, я так понимаю, хозяйка особня­ка, дернув бровью и презрительно надув губки. Встаю и пред­ставляюсь:

— «Сервис для вашего авто».

Дама кривит губки и подходит ко мне ближе. Она смотрит уже не так сурово и даже с интересом.

— А вы давно там работаете?

— Сколько себя помню, — улыбаюсь я, и дама слегка тоже.

— А сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Хм-м, — дама что-то прикидывает в голове. — Будешь приез­жать лично ко мне, мою машину посмотреть можно в нашем гараже.

Дама садится в кресло, и халат распахивается полностью. Я вижу прозрачные тонкие трусики и даже золотистый шарик на пупке. Она не очень то спешит запахнуть халатик.

— А ты не из робких, ты все увидел? — спрашивает она с улыбкой и блеском в глазах, какой бывает у женщин за пять минут до измены.

— Почти! — я сажусь на диван, расставив колени и скрестив руки на груди.

— Такого ты не видел даже во сне.

Она смотрит на меня свысока, покачивая ножкой. «Во сне точ­но», — думаю я. Ей, видимо, очень скучно.

В холл входит пожилой мужчина, дама успевает запахнуть ха­латик и прячет ручки в рукава. Он подходит ко мне, и мы дого­вариваемся об условиях починки машины, оплате и о времени работы. Мы идем к выходу.

— Вы приезжайте к нам, моя жена всегда дома, а я с утра всегда занят. Возникнут вопросы — вот мой телефон, или говорите пря­мо с женой. Ее кабинет на втором этаже.

— Простите, я не привык договариваться с замужними женщинами.

— Ну хорошо, — мужчина улыбается. — Вечерами я иногда дома, звоните.

Он подал мне визитку.

Гараж добротный, я осмотрел машину — работы на пару дней. Пусть Степаныч сам едет. Вышел и махнул охраннику, чтобы открывал ворота.

На работе посвободней, сегодня разгребли основные заказы. Сидим пьем кофе да чай, Степаныч травит байки, они с Ильей до­мино раскладывают на столе. Я лежу на диванчике, закрыв глаза и закинув руки за голову, кемарю.

Слышим, как подъехала машина

— Мишка, к тебе дама на белой «Ауди».

Герман открыл окно:

— Вы подождите! — крикнул он.

Вставать мне совсем не хочется, я сел, потянулся и вышел на улицу.

Луиза приехала поменять масло. Она не отходит от меня ни на шаг и, «нечаянно» прижимается ко мне то бедром, то грудью, натыкаясь на мое тело, как на невидимые препятствия.

— Луиза, ну в чем дело? — я мазнул ей по носу пальцем. — Я поменял масло, можешь ехать.

Она смотрит на меня молча, умоляющим взглядом.

— Лу-и-за, — говорю по слогам, полушепотом, — я так понял, ты не хочешь больше меня увидеть никогда.

— Я поняла! — поспешно отвечает она, садится в машину и уезжает.

— Красивая дамочка, — Герман свистит. — Везет Мишке, все клиентки липнут именно к нему, а, Михаил?

— Да брось ты.

Мой сон пропал, налью лучше горячего чаю.

— Ну чем ты их берешь, Мишка? — допытывает Герман.

— Тем же, чем и ты! Чем мужики берут женщин! — откровенно смеюсь я.

Мужики тоже от души хохочут.

— Вон у Степаныча какая краля, а, Степаныч? Расскажи Герма­ну, пусть обзавидуется, — вспоминаю я.

— Что, почему не знаю? — Герман садится за стол, он весь внимание.

— Какая такая краля? — Степаныч продумывает ход в домино и опускает костяшку на стол.

— А особняк! — напоминаю я.

— А, эта? Да-а-а-а! — смеется Степаныч.

— Да не томите вы, ну! — Герман нависает над столом.

— Ага, это знаешь, как в сказке про двенадцать месяцев. Хочу, говорит, подснежники зимой.

Степаныч покрутил растопыренными пальцами веером, и все дружно грохнули от смеха, даже Илья и Саня смеялись до слез.

— А эт она на тебя Миха глаз положила, где говорит тут ма­стер приходил, а подать грит мне мастера, растуды его в качель. А я стою, глазами хлопаю, тебя, слышь Мишка, выручаю. Не могу знать ваше высокоблагородие, глазами вертеля нарезаю, — заливает Степаныч, а нас всех смех пробирает, сил нет.

— Ноги, слышь, подкашиваются, в зобу дыханье сперло, чуть не рухнул навзничь, где стоял. Это он! — Степаныч тычет в меня пальцем, — удружил.

— Хорош Степаныч травить, лицо клинит смеяться, — пыта­юсь говорить сквозь смех.

— Ага, хорош, сам сбрендил, подкинул мне сюрпрайз!

— А не ты меня в особняк послал?

— Слышь Мишка, давай с утреца в особняк по заказу!

— Ну, ты у нас парень представительный — и рост, и улыбка, и юмор. Лицо фирмы! Мишка, тебя куда ни пошлешь — гаранти­рован успех!

Под самый мощный хохот появилась в проеме двери Жанна.

— Ничего вы ржете, как жеребцы, аж на всю округу слышно! К вам что тут, Задорнов приезжал с Петросяном?

Саня поднялся и пошел мыться. А я на улицу покурить, Жанна следом.

— Как живешь, Миша? Наверное отлично?

Я кивнул и стряхнул пепел в урну.

— Скучно мне, Миша! Слышишь, скучно мне с Сашкой, устала от его пресмыкательства. Не мужик, тряпка. Скажи что-нибудь, ну что ты молчишь? Хоть бы ты обратил на меня внимание, я бы за тобой бегом побежала.

Я докуриваю. Бежит Саня.

— Ну где ты там, Саша, а то Миша мне тут такое предлагает! — Жанна картинно закатывает глаза и поправляет прическу.

Я усмехаюсь, Саня жмет мне руку и догоняет Жанну.

Потягиваюсь, сильно зажмуриваю несколько раз глаза и иду мыться, пора домой. Завтра в качалку! Организм требует разминки.

— Видал? — кричит Герман в душе. — Как она Сашку вы­муштровала, бегом на полусогнутых.

Герман смачно сплевывает и смывает пену с головы.

— Тебя это задевает? В том и прикол, Герман — каждому свое!

— Чтоб я вот так, да не в жизнь!

— Не зарекайся, Герман — шучу я.

— Ты что! Я-то себя знаю! Ты посоветуй Сане, как надо с жен­щинами, Мишка, ну как себя держать, что ли.

— У-у-у последнее дело это, советы. Ты свою жизнь устраивай и разберись в ней, советы оставь при себе.

— А может ты и прав.

По домам.

С утра еду в качалку, выходные. Осень вступила в свои права, дождь моросит. Он, видимо, зарядил надолго, небо серое до самого горизонта.

Включаю музыку, веселее. Закуриваю — вообще хорошо.

В тренажерном зале полно народу.

— Антон, привет! Держи пять. Ты что такой пасмурный, как на улице небо?

— Да! — Антон машет рукой.

Идем с ним на снаряды. Два часа тренируюсь, душ, бассейн. Сидим на низенькой длинной лавке, их здесь много вдоль стен. Антон молчит и трясет ногой.

— Ты что! — я хлопаю его по плечу. — Когда свадьба, пробле­мы с подготовкой? Может, помочь чем?

— Да свадьба уже была Миша.

— Уже? Ну тогда поздравляю, — улыбаюсь от всей души.

— Лариса сама решила, кого пригласить, и со свидетелями тоже, да, — он глубоко вздохнул и махнул рукой снова.

— Загс это место, где последний раз спрашивают согласие мужчины! — шучу я. Что ты, ну! Ну решила и решила.

— Да перед ребятами, перед вами неудобно, я не так все это себе представлял, думал вас всех позову, а ты свидетелем чтоб.

— Да брось ты, какая разница, главное — все, семья теперь, как ты и хотел, и мама радовалась, ты же сам говорил.

— Ну да.

— Ну я покатил, Антон!

— Ты приезжай, слышь, Михаил.

— Само собой.

И я иду на парковку. Припустил ливень, бежать к машине нео­хота, и я успеваю изрядно промокнуть.

Добираюсь домой, открываю дверь, с меня бежит вода: с одеж­ды, с волос, по лицу.

— Миша!

Ида с полотенцем спешит ко мне и сушит мои волосы, начинает целовать, собирая губами капли с моего лица.

— Я наберу ванну, — говорит она. Слышу плеск льющейся воды, снимаю в прихожей мокрую одежду.

— Ну вот, — говорит Ида, — иди.

Я подхватываю ее на руки, несу и опускаю прямо в одежде в ван­ну, она смеется и пищит, теперь я снимаю мокрую одежду с нее.

— Миша, Миш, подожди.

Она отталкивает мои руки и пытается дотянуться до полотен­ца. Я сбрасываю с себя оставшуюся одежду и делаю вид, что ны­ряю с разбега в ванну.

— Мишка, ты что, — Ида хохочет.

Я «ныряю» к ней. Вода в джакузи забурлила ключом, я вклю­чил массажные фонтанчики, глажу ее ноги и всячески ее достаю. Ида улыбается и качает головой. Лью разную пену для ванн и развожу мыльные пузыри. Я моюсь сегодня уже третий раз.

Мы выкручиваем одежду и полотенца, и я несу Иду в по­стель. У меня после качалки ноют плечи, но я выдержу, я себя знаю. Сейчас войду в крутой вираж и… Я целую ей руки и пле­чи, ласкаю ее так нежно и долго, что она начинает дышать с ти­хим стоном, закрывает глаза и становится горячей, как песок в раскаленной пустыне.

Глава 3

Воскресенье. С утра мы пьем чай и едем за детьми к маме. Мама счастлива, что мы приехали вместе, она радуется и шутит. Они даже переглядываются с Идой, странно. Я все вижу, они что-то замышляют.

— А мы делали уроки с бабой, — хвастается Сара и несет мне тетрадки. — Вот!

Я ложусь на пол, на мягкий белый палас, и дети наваливаются, наседают на меня.

— Во-о-от, палочки, — Сара тычет пальчиком в кривулины.

— У тебя палочки кривые, они танцуют у тебя, а? — смеюсь я. — Смотри, ну смотри.

— Да-а-а! — Сара откидывает волосы со лба и тоже хохочет вместе со мной. Патрик играет, гудит и водит по мне машину.

— Миша, пора научить Павлика выговаривать свое имя, ну что вы его превратили в Патрика.

— Мама, ну он сам назвался и ревел, если мы убеждали его что он Павлик. А кто его учил упорно букве «Р», не ты?

— Ну я, — мама пожимает плечами.

— Ну вот, попалась с поличным, да научится, мам, всему свое время.

Раздается звонок в дверь, и я слышу голос Дины.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — здоровается она с мамой и с Идой. — Ой, у вас гости, я зайду в другой раз.

— Да что ты Дина, говори, что хотела, — настаивает мама.

— Вы знаете, извините, мне нужна мужская сила, буквально на пять минут!

Мама появляется в зале,

— Миша, помоги Дине, ей там что-то надо, ну, иди быстро, да поезжайте домой.

— Ну-ну, — я встаю со вздохом с паласа и выхожу вслед за Диной. Поднимаюсь за ней по лестнице, Дина больше, чем нужно, виляет задом и поправляет волосы. Мне смешно, но я сдерживаю улыбку.

Она молча несет мне молоток и гвозди, вешалка лежит на полу в прихожей, тут выдраны куски цементной кладки.

— Ну как ты так, Дина, у тебя кто-то хотел повеситься на этой вешалке? — смотрю на нее вопросительно. — Тут одним гвоздем не отделаешься, здесь надо капитально заделывать.

— А я не спешу. Можешь приехать сегодня и сделать? Ну не­кому мне помочь, Миша-а-а-а, — говорит Дина плаксивым голосом.

— Позвони в контору, закажи мастера, — медленно говорю я.

Дина стоит, опершись о косяк двери, и смотрит на меня пре­данными глазами.

— Ну почему я? — довожу девушку, глядя в упор в ее глаза, из которых вот-вот брызнут слезы. — Почему я?

Повторяю вопрос и подхожу к ней вплотную. Она поднимает глаза и на ресницах у нее дрожат слезы. Она не лезет ко мне, и мне это нравится, но мне не нравится, когда женщины плачут.

— Ну хорошо, я приеду сегодня, если ты так хочешь, и сделаю тебе эту чертову вешалку раз и навсегда.

Она радостно кивает головой, а по ее щекам часто-часто бегут слезы. «И откуда у них только берутся слезы», — думаю я, спуска­ясь по лестнице.

— Быстро ты! — восклицает мама. Наши все в сборе, и мы едем домой.

Дети спят. А я одеваюсь и еду к Дине, темнеет рано, оставляю машину на другой парковке, которую мама не видит из окна, и подни­маюсь по лестнице.

Она ждет и открывает дверь, едва заслышав мои шаги.

Я принес инструменты и всякую мелочь.

— Переоденься, вот — она протягивает мне трико и майку, — испачкаешься.

— Пожалуй, ты права.

Впервые прохожу дальше прихожей. Уютно. Раздеваюсь до плавок и пытаюсь напялить трико, которое мне не лезет.

— Подожди, я сейчас поищу что-нибудь другое, побольше.

Усаживаюсь на диван и представляю ситуацию со стороны: сижу в чужой квартире в одних плавках, причем разделся не для секса. Раздается звонок в дверь. Встаю и иду открывать.

— Дина! — у мамы округляются глаза и лезут почти на лоб, а на меня нападает смех. — Мишка, ты что тут делаешь?

Я ловлю маму за плечи.

— Кто отправил меня помочь соседке с ремонтом, не вы с Идой?

— А, а почему ты в таком виде? — заикается мама.

— А что мне делать ремонт в чистых брюках и рубашке?

Тут появляется из спальни Дина с ворохом каких-то спор­тивных штанов.

— Вот! — она бросает их на диван и сдувает волосы с глаз, — Вот, не подходят ему.

Она смотрит и говорит извиняющимся тоном.

— Так что же ты, Миша! У меня есть и спортивки твои, и май­ка, я сейчас и мама идет к двери, но притормаживает на выходе.

— Да, я что пришла, Дина, включай скорее телевизор! Там по нашему коллективному заявлению коммунальщики отвечают! Я сейчас, — и мама исчезает в проеме двери.

Мы сидим и смотрим телевизор, обернулась мама быстро с моими спортивными брюками и майкой. Я одеваюсь, а они с Диной обсуждают выступление руководителя их комму­нальной службы: и не смотрит он на людей, и запинается, и уходит от ответа.

Ну ладно, я беру инструменты и приступаю к ремонту. Дрель, чопики, вкручиваю шурупы, затираю, замазываю — вешалка на месте.

— Все, готово.

Дина хватается за метелку и прибирает в прихожей, я сни­маю трико и майку и отдаю маме в стирку.

— Миша, а ты давай быстро домой! — мама хлопает входной дверью.

А я иду в ванну стряхивать пыль. Дина стоит за моей спиной и держит полотенце, она предлагает мне принять душ, я смотрю в зеркало и, смахнув осевшую пыль с головы, лезу под горячий поток воды и задергиваю шторку.

Растираюсь полотенцем и, намотав его на пояс, иду искать свою одежду.

— Я здесь! — Дина кричит из спальни. — Посмотри, как я кровать оформила балдахином, оцени!

— Нормально — соглашаюсь я.

— Ну иди, полежи, смотри как все изнутри выглядит.

«Можно дома так же сделать», — думаю я, укладываясь на кро­вать. Дина задергивает кружевную ткань и становится уютно и суме­речно, только поблескивает мерцающий свет светильника.

— Ну как? -заглядывает она ко мне.

— Угу.

Я устал, мои плечи слегка ломит. В тот же миг я почувство­вал сухие и теплые ладони Дины на моем теле, она гладила и растирала мне грудь, словно угадала, я повернулся на живот. Дина массировала мне плечи, шею, я зажмурился, как кот, которого чешут за ухом, горячая волна пробежала по телу и мышцам.

— Твои плавки стираются в машинке на кухне, — говорит между делом Дина.

— Что-о-о? — поворачиваюсь к ней вполоборота.

— Да это быстро, я их сейчас закину в сушку.

И она уходит проверить машинку-автомат, а я лежу тут в од­ном полотенце, подложив руки под голову и начинаю засыпать.

— Ну все, они уже сушатся.

Дина прилегла рядом, и ее грудь «случайно» оголилась и высвободилась из-под халата. Грудь у нее крепкая, не боль­шая и не маленькая, с легким загаром. «Должна помещаться в мужской ладони», — отмечаю про себя.

— Ну где там моя одежда? — я растираю лицо руками. — А то сейчас усну.

Поднимаюсь и достаю плавки из сушки — они высохли. Оде­ваюсь, она ходит около.

— Миш, останься, пожалуйста, я тебя очень прошу!

— Извини, не могу. Мне надо идти.

Дина загораживает входную дверь.

— Все ясно, не могу — это значит не хочу. Спасибо тебе боль­шое за вешалку Миша, ты ее крепко сделал, она не оторвется и значит ты больше не придешь, — делает логическое за­ключение Дина.

— А что поделаешь, — развожу я руками. Спасибо за мас­саж, — улыбаюсь, наклонившись к лицу Дины и легонько отстраняю ее за плечи от двери.

— Миша, не спеши, еще только пять минут подожди, уже позд­но, и жена тебя так и так будет допрашивать, где ты был, так что…

— Не будет.

— Она у тебя не ревнивая?

— Нет.

— А она.

— Дина, я ни с кем не говорю о жене, никогда, извини.

Решительно и осторожно отодвигаю грустную Дину, открываю дверь и быстро спускаюсь вниз по лестнице. И во­обще где все мужики в нашем городе когда тут столько оди­ноких женщин! —

***

Ранее утро, серо, пасмурно, я приехал в автосервис.

Герман ввалился в контору и стащил с себя куртку.

— Привет! Ах, сегодня мне такой сон приснился и, как назло уже под утро. Такой расклад крутой: она, я и все на мази, и толь­ко я с ней уединился — ни раньше ни позже будильник затрещал. Во сне такая же история как и в жизни, ну что такое, а?

— Карма Герман, это карма как пить дать! — говорит Степаныч и разводит руками.

— Да брось ты, какая карма? Вон Михаил небось свое не упу­стил бы, — Герман смотрит в мою сторону.

— Упускаю Герман. Бывает, — говорю я с самым серьезным видом.

— Да брось ты Михаил заливать, так я тебе и поверил. Пошли, еще успеем чаю хлебнуть перед запаркой.

— Ну как с ними, как подъехать к женщинам? — рассуждает Герман с унылой физиономией.

— Да все гениальное просто, — говорю я с видом знатока, от­хлебывая горячего чая. — Ты же водила, Герман!

— Ну? — Герман подсаживается поближе.

Саня, Илья и Петр тоже принесли по кружке чая, навострив уши, они зашли в контору друг за другом.

— Ну, раз водила, с машиной-то знаешь как обращаться?

— Знаю. Эк куда хватил, а причем здесь женщины? Хм.

— Ну и с женщиной Герман так же надо: поймать искру. Если между вами пробежала искра — все, лови момент, а без нее никак. Ее надо предварительно хорошенько разогреть. Потом вставляешь ключ зажигания, сцепка, а потом плавно, не дергай, начинай с пер­вой скорости. Потом вторую и переключай по возрастающей.

— Ну да, что-то в этом есть, — задумался Герман. — Давай ма­стер класс проведем! Мужики подхватили тему, и Герман уже развеселился вместе со всеми.

— Тренируйся, Герман, что тренируешь, то и развиваешь.

— Ага, Герман, слышь, — Степаныч хлопает его по плечу, — ра­зогревай хорошо, но смотри не перегрей, а то закипит.

— Закипит — зальем! — заржал Герман.

— Ну Мишка, — Степаныч вытирает платком глаза, от смеха слезой прошибло, — ну выдал. Ну все, пошли работать.

Обед. Мужики опять в теме.

— Слышь, ну влюбился мужик и все, на жену смотреть не мо­жет, каждый вечер наряжается — и из дому, только его и видели, — Петр редкий рассказчик. — Причина? Появилась другая, вот и все, что тут гадать, думать. Скандалы начались, ну и пошло. Жена к нему на работу, там его пропесочили, а он домой и жену отлу­пил. Детей забыл начисто. Моя говорит: «Ну какого мужика когда дети удержали?» Жена тоже не отступает, караулит его везде, а он совсем жену возненавидел. Ну кто в таком деле разберется? Моя с ней в подругах, соседи наши, ну а теперь день через день разборки слышим.

— Что ж, столько с женой жил и возненавидел? — удивляется Герман.

— Чужая душа — потемки, — Степаныч вздыхает. — Ну он тоже хорош, мужик, а развел цирк. Мог бы как-то разобраться меж­ду женщинами, дети ведь тоже страдают. Тут или разводиться и уходить насовсем, или там оборвать, а что туда-сюда вихляться. Вот тебе и треугольник. Хотя бывает и тупик.

«Из тех, что женщин никогда не видел, а тут женщина в руки попала и все, снесло башню», — думаю я и молча слушаю рас­суждения мужиков.

Ну мало ли, сведет случай с женщиной, бывает и заносит, по­жар пробежит снизу, и все, мозги отключаются на время. Жену бить — последнее дело, но каждый сам выбирает себе дорогу по которой идти по жизни.

Стало мне грустно на душе. Люблю я женщин, но не специаль­но же выбираю и не всех подряд. Бывает момент, когда между нами та самая пресловутая искра проскакивает, сам не знаю как получается, на автомате что ли? Я об этом не задумывался еще. С глаз долой — из сердца вон, живу настоящим моментом, упро­щаю, а не заморачиваюсь. А бить-то зачем? Как там? Ласковый теленок. В общем, везде успевает, ему везде хорошо. «По-моему правильно делает», — пришел я к окончательному выводу.

— А вы тут Петр ничем не поможете им, посочувствовать мо­жете, только и всего, — говорит Илья.

— Да в том-то и дело, — соглашается Петр. — Только от их скандалов устали, живем через стенку.

— Ну да, милые бранятся, а соседи тешатся, — пошутил Илья.

— Если бы, — хмыкнул Петр.

— «Весь мир — театр, а люди в нем — актеры», вот ведь говорится-то не зря, — Степаныч крутит в руках папиросу. — Все это, мужики, шелуха, а тыл — это семья, и если тыл надежный, то жить можно смело и есть смысл жизни, что ли. А разрушить это недолго, но собрать потом невозможно. Факт!

— Не, ну ладно ты гуляй, как говорится, себе на здоровье, но зачем жену-то бить? — не унимается Герман. — Гуляй себе поти­хоньку. А надоела жена, допускаю, развернись и уйди к едрене фене, — резанул он ладонью воздух.

— Это жизнь, а от нее не спрячешься — она сама расставит все на свои места, вот так, — сказал Степаныч и взялся за работу. — Все, пошли по местам.

Длинный день сегодня получился рабочий, уже совсем темно, хоть глаз выколи. Пора и по домам.

Зимнее утро. В этом году навалом снега, морозы жмут. Све­жо на улице, хорошо, вышел в магазин за сигаретами — снег скрипит под ногами, такой чистый искристый. Шапка на за­тылке — армейская привычка, тулуп нараспашку — магазин близко. Народу много, стоять в очереди из-за пачки сигарет неохота. Ищу мелочь по карманам, чтоб без сдачи — и к кассе. Ну вот, теперь можно и покурить на свежем воздухе, а то уши «опухли» без курева. Антон прав: спорт и курение несовмести­мы, надо подумать об этом.

— Михаил, ты? — какой-то крутой парень выпрыгивает из «Мерса» и летит ко мне на всех парусах.

— Вадим! Вот это встреча! Ты откуда? Тебя не узнать, а мне сказали, ты за бугор укатил.

— Было дело. А я тебя ищу, заехал к Антону, он говорит, ты мобилу не держишь. Ты вообще как на связь выходишь?

— Меня все сами находят в «Сервисе», в центре.

Я рад Вадиму, столько не виделись.

— Вадим, давай ко мне, здесь рядом.

— Нет, у тебя семья, да и без предупреждения, так не делается. Я привык заранее договариваться.

— Да ладно, у нас можно без церемоний, тут тебе не Европа.

— Нет, Миша давай договоримся надежно, и чтобы время было. У тебя выходные когда?

— Выходные у меня прямо сейчас и завтра, а так я все время при делах, то в «Сервисе», то знакомые с машинами на части рвут.

— Ну поехали тогда ко мне на квартиру, я один.

— А семья?

— Нет здесь никакой семьи Михаил, я пока квартиру арендую. Мы сели в машину и поехали в центр.

— Ничего домик, ты еще и квартиру крутую снял.

— А то! Подъезд, консьержка, лифт, мы на пятом этаже.

Организовали стол.

— C самого дембеля не виделись Миша.

— Пять лет.

— Годы летят, ну что, давай за встречу!

Воспоминания нахлынули армейские, Вадим принес дембельский альбом.

— Представляешь, всюду его с собой таскаю. А твой где, живой?

— А как же! Дома. Придешь — посмотрим. Время двадцать че­тыре, — поднимаюсь с места, — я отчаливаю.

Вадиму с утра по делам, а так бы на несколько суток хватило разговоров. Только вышли на улицу, машина подъезжает.

— Такси надо, мальчики?

Не подаю вида и не могу понять, откуда здесь Луиза?

— Да-да, вот деньги, — Вадим обнял, крепко пожал руку. — Миша, я не прощаюсь!

Я кивнул, сел на заднее сиденье и мы поехали.

— Попался? — торжествует Луиза. Не ожидал?

— Честно? Нет, никак не думал увидеть тебя здесь и сейчас.

— А я тебя давно жду, уже думала, что не смогу дождаться, чуть не примерзла насовсем. Сейчас отогревать будешь.

— Луиза, подожди, останови машину.

Луиза тормозит и поворачивается ко мне.

— Миша, ну в чем дело?

— Луиза, такой расклад: я сейчас ловлю такси и еду домой. По­дожди, не возражай, — я глубоко вздохнул. — Ты просто застала меня врасплох.

— Нет! Нет и нет!

Луиза срывается с места и на большой скорости едет вперед. До ее дома мы едем молча. Она медленно заезжает на парковку и глушит мотор. Затем открывает дверцу и пересаживается ко мне, начинает целовать мои глаза, губы, брови, шею…

— Миша! Я с ума схожу, я не могу тебя дождаться, ну куда ты постоянно исчезаешь?

— Луиза, что ты делаешь со мной.

Я прикрываю глаза, от ее поцелуев и объятий начинаю заво­диться. Она перекидывает ногу и садится ко мне на колени, ли­цом к лицу, прижимается ко мне вплотную.

— Миша, я согласна быть с тобой где угодно, мне все равно, лишь бы быть там где ты!

Она продолжает целовать, гладит нежно мои плечи.

— Лу-и-за, — говорю я, освобождаясь от ее объятий, — вызови мне такси.

— Миша поздно, какое такси, пойдем домой.

Мы сидим на кухне, пьем свежезаваренный чай. Луиза затопи­ла камин, огонь ярко пылает в нем, жарко, потрескивают дрова.

Тихо. Тени от пылающего огня разливаются по комнате. Суме­речно и уютно. Я сижу на диване и смотрю на Луизу, она счастли­ва. Луиза снимает платье, на ней нежное кружевное белье, черные прозрачные чулки, я не могу оторвать взгляда, она раздевается медленно и снова увлекает меня, она чувствует это и дразнит. Если бы жены заводили так мужей. Приходишь домой, а тебя встречает жена в неожиданном наряде, с новой прической… Предвижу град него­дований, массу аргументов, причин и препятствий: усталость от круглосуточной работы, дом, семья, дети, стирка, уборка и все это на первом месте, а муж снова на последнем. Скажу честно, женщина всегда должна радовать глаз, это на первом месте, а чи­стота в доме — в пределах разумного. Ты лучше переверни дом вверх дном, но приласкай мужа, дай ему любви! Иначе рискуешь остаться в идеальной чистоте одна.

Рассматриваю ее и прикрываю глаза, я не могу больше сдер­живаться. Подхожу к ней и начинаю обнимать, она увлекает меня в постель. Чувствую, за время разлуки Луиза была одна, об этом говорит ее тело, оно полно до краев желанием, ло­вит каждое мое движение: «Возьми!» Ее удивительный аромат тела, хочу вдыхать его, мои мозги давно в отключке. Играют только гормоны — дирижеры жизни, плюс спиртное добавляет своеобразный резонанс.

«Она моя», — мелькает в голове. Нахожу ее, ждущую изо всех сил и иду нежно, до самого предела. Мы растворяемся в безвременьи. В сумерках под звездами.

Не знаю что с нами происходит, не задумываюсь. Наверное нужно что-то сказать. Но утром я выхожу на улицу, ловлю такси и еду на работу.

Понедельник день тяжелый. Мороз жмет, как и положено. Му­жики уже почти все в сборе, зевают, после выходных всегда так, надо включиться в работу.

— Мороз сегодня, тридцатник! — встает и потягивается Герман.

— Самое время на печке отлеживаться, — подхватыва­ет Степаныч. — Знаешь, раньше печки были, ох и тепло на них было, все кости насквозь прогреешь.

— Да, теперь на печках не погреешься — смеется Герман.

Я грею ладони о кружку с горячим чаем и впервые вспоминаю Луизу, чувствую аромат ее тела.

— О чем мечтаешь, Михаил? — спрашивает Степаныч.

— О женщинах, о чем же еще мечтать, — подхватывает Герман. Я согласно киваю и усмехаюсь, Герман, как всегда, прав. Допи­ваю чай и идем работать.

Только успеваем принимать заявки на ремонт. Мороз: все, что должно было «полететь», — «полетело».

За работой отвлекся и все встало на свои привычные места. Я уже не вспоминаю о Луизе.

В обед все отогрелись и травили байки, мужикам только дай поржать на разные темы. Степаныч, как всегда, заводила.

Тщательно моюсь и долго стою под горячим душем. Герман се­годня спешит куда-то, на свидание что ли?

Герман как будто услышал мои мысли.

— Вот, в самые трескучие морозы вроде наклевывается меро­приятие. Познакомился с одной женщиной и между нами самая настоящая искра пробежала, аж дрожь по телу пошла! Все точно, как ты говорил, так оно и есть. Женщине, небось, холодно одной в постели зимой, — делает шутливый вывод Герман. — Пожелай мне удачи, Миша.

— Технику безопасности соблюдай, — говорю я ему. — Не жена она тебе еще, резина у тебя есть?

Герман соображает, подняв брови.

— Не на машину, Гера! — смеюсь я.

— А, это? Обижаешь, я в полной боевой готовности.

Герман стремительно скрывается в раздевалке. Пора и мне до­мой. Уже поздно.

Еду. Шагаю по лестнице, открываю своим ключом дверь. И вот я дома. В прихожей горит свет. Из комнаты выходит Ида.

— Ты чего не спишь? — улыбаюсь я и смотрю на нее самым приветливым взглядом.

— Садик закрыт из-за морозов, и мы дома. Мне пришлось взять отгулы на работе, — говорит Ида.

— Понятно. Достаю из кармана пачку денег и отдаю ей.

Прохожу на цыпочках в спальню, смотрю на детей. Они спят. Я всматриваюсь в их лица и выхожу из детской, осторожно при­крыв за собой дверь.

— Ида, ты иди отдыхай, я сам найду, что поесть.

Включаю чайник. Ида уходит в спальню. Ем бутерброды и смотрю на улицу в кухонное окно.

В душе я благодарен Иде, очень, за молчаливые «упреки». Если учесть, что я вышел за сигаретами в субботу утром, а вернулся в понедельник, после работы. Мою чашку и выключаю свет. Хочу лечь в зале на диван, чтобы не тревожить Иду, но понимаю, что она не спит. Захожу в спальню и ложусь в постель. Ида подвига­ется ко мне как можно ближе.

— Горячий, — шепчут ее губы.

— Замерзла?

Я обнимаю ее, и она согревается в моих объятьях. Ида положила голову мне на плечо и пригрелась. Она спит, а я (такого еще не было) не могу уснуть. Я держу Иду, как ребенка и у меня в душе разливает­ся теплое и нежное чувство. Думаю: «Она тут у меня совсем замерзла одна». И засыпаю. Нам жарко вдвоем, под теплым одеялом.

Всю зиму не отклоняюсь от маршрута «работа — дом». Ида за­метно повеселела. Вожу детей в сад и, когда удается закончить работу пораньше, забираю их из сада. Заезжаю сегодня на рабо­ту за Идой. У нее там малинник — швейное производство, одни женщины. И за словом в карман не лезут.

— Ида, ты где такого красавца отхватила? И молчит главное! Дай адресок, где такие водятся.

Слушаю с улыбкой, рассматривая девчат.

— Может брючки сошьем мимоходом, а? — подошли поближе двое, прыснули от смеха и зарделись румянцем.

— Пойдем, — Ида готова к выходу, — а то произвел здесь фу­рор за две минуты, — сказала она улыбаясь.

— Почаще заходи за женой, хоть на красоту посмотрим! — раз­веселились женщины.

Мы вышли на улицу и пошли к машине.

— Весело у вас, — заметил я.

— Да, одиноких много, незамужних, — вздыхает Ида. — Вот девчонки и развлекаются.

Вот куда надо отправить Германа «на практику», — мелькает веселая мысль.

Мы сидим и курим после обеда. Наш сервис тоже не стоит на месте, развивается, с учетом пожеланий клиентов. Степаныч об­суждает с нами усовершенствования в сфере ремонта и обслужи­вания автотранспортных средств. На самом деле, просто обсуж­даем дела нашего сервиса.

Заехал Вадим и к Степанычу.

— А не отдадите мне вот этого молодого человека насовсем?

— Кого? Михаила? Не-е-ет, ни за какие деньги, он у нас лучше любого компьютера по диагностике. Было дело, как-то три дня судили да рядили, что с машиной, все перепроверили. Мишка пришел: «Заводите!». Послушал и не глядя: «То-то и то-то». А сам переодевается. Ну ты подумай, три дня искали причину. Мы ему за это все прощаем, любые выкрутасы, — заговорщицки подми­гивает мне Степаныч.

— Вот это я и хотел услышать! — смеется Вадим.

Несколько раз встречались с Вадимом, я был нужен ему по биз­несу. Он занялся автозапчастями. Мы заключили договор по по­ставкам на заказ. Решили сотрудничать, как два индивидуальных предпринимателя, у каждого свой бизнес. «Дружба, основанная на бизнесе лучше, чем бизнес, основанный на дружбе». Вычита­ли у Джона Рокфеллера. По-моему, так оно и есть. Вадим изменился, жизнь за границей оставила на его привычках и манерах замет­ный отпечаток. Говорили с ним про заграничную жизнь — везде живут люди. Что-то у них лучше, что-то у нас. Вадим говорит на эту тему неохотно, но я твердо уловил, душой он рвется сюда, в родные места, где вырос. Хотя ко многому он очень привык там.

Вадим уверен, его поймут с полуслова те, кто сам жил за границей и никогда не поймут те, кто не жил там. Поэтому он не любит рассказывать и тем более кому-то что-то доказывать. Пусть каждый думает, как хочет. Вадим ничего бы не потерял, если бы не уезжал, но благодарен за новый опыт. Всегда интересно увидеть мир с обратной стороны, — все познается в сравнении.

— Понимаешь, Мишка, ты никогда не оценишь свою страну, пока не поживешь в чужой. Оценка может быть какой угодно, суть уже не в этом.

Мы занимались с ним бумажными делами, ездили в налоговую.

В выходные поехал к Антону, тренажерный зал закрыт, при­шлось ехать к нему домой. Дверь открыл сам Антон, обрадовался, только стоял и мялся, не мог в квартиру пригласить.

— Антон, кто там? — раздался голос Ларисы из глубины квартиры.

— Это ко мне, друзья, — ответил Антон.

— Какие еще друзья? — а это, видимо, подала голос теща.

— Давай выйдем на улицу, — предложил я.

Антон вышел через несколько минут. На лавочке долго не посидишь: зима не лето. Со мной еще Игорь, тоже учился в нашей школе. Игорь предложил зайти к нему домой. Антон хотел было подняться то ли спросить, то ли предупредить, чтобы не теряли, но махнул рукой. И мы попылили к Игорю, его дом через пару дворов. Музыку послушали, поговорили и поехали тренироваться. Антон открыл нам тренажерный зал, потренировался с нами и помчался домой, так как Лариса звонила ему часто и он отходил с телефоном в сторонку разговаривать. Убегая, сказал мне, чтобы завтра закинул ему ключи домой.

— Антоху не узнать, — поежился Игорь. — Жена прессует с тещей!

— Бывает — соглашаюсь я.

С утра перед работой заехал к Антону, завез ему ключи от ка­чалки. Он открыл дверь и пригласил:

— Проходи Миша, садись, я сейчас. Вместе выйдем.

Он быстренько одевался. А я присел на диване.

— Антон! Вы что по всей прихожей обувь расставили! Можно же поставить аккуратно, — Лариса вышла из ванной.

Теща выплыла в халате из спальни, кивнула мне и поплыла на кухню.

— Да мы сейчас уже убегаем, — ответил Антон.

— И сколько раз я тебе говорила, не складывай посуду в рако­вину! — раздался раздраженный голос Ларисы из кухни.

— Киса, я тороплюсь, извини, — откликнулся Антон из комнаты.

— А ему что в лоб, что по лбу. Говори не говори — все едино, — присоединилась теща.

— И не задерживайся там! Не заставляй меня сто раз тебе звонить! — Лариса явно была не в духе. Или это ее обычное состояние.

— Хорошо Киса, я понял — торопливо ответил Антон.

— Иди сюда!

Антон пошел на кухню.

— Что ты понял, ты меня даже не слушаешь, все мои слова про­летают мимо! — нервничала Лариса.

— Угу, угу — подтвердила теща.

— Я для тебя что есть, что нет. Ты и в прошлый раз говорил: «Недолго, недолго»! А сколько звонить тебе пришлось, забыл? — плаксивым, протяжным голосом говорила Лариса. — Ты только из дому — и все мои слова тут же вылетают!

— Ну понял я, понял милая…

— Ему все одно, — промямлила теща.

— Смотри у меня, Антон, и на звонки отвечай сразу же! И дру­зей своих всех там поменьше слушай, — прибавила она потише.

— Ну я побежал, Киса, — Антон махнул мне и мы пошли вниз по лестнице.

— Ничего они тебя.

Мы сели в машину.

— Да не говори, — махнул рукой Антон.

— Может вам отделиться?

— Да говорил уже Ларисе, не раз. Она сразу в рёв: «Я мать не оставлю одну». Так никто и не оставляет, можно же навещать, хоть ежедневно. Приходить, звонить. Она Ларису настропали­ла, чтобы я с этого бизнеса ушел, мол, смотрю как там женщины крутятся, ну и инструктирую женщин. И понеслось: Лариса стала меня ревновать к каждой. Да что говорить.

— Главное не унывай Антоха! — улыбнулся я.

Дальше ехали молча, я закинул Антона в тренажерку и поехал на работу.

Включил музыку, чтобы разрядить обстановку. Ехал и думал, что любому парню погулять нужно до свадьбы, разобраться в себе и в женщинах. А кто с ходу женился — дал маху! Сам едва с армии вер­нулся, а тут матушка с Тамарой — дочку ее — мне! Готовую женщину в руки. А я как с необитаемого острова приехал, зашкаливало.

Сейчас любую насквозь вижу: чем она дышит и какие планы строит.

Серенькие мышки всегда с гонором — любого напополам пе­репилят. Вроде и посмотреть не на что, а цену себе высокую на­бивают. Бывают и красотки нос задирают, гордятся чрезмерно, а потом со своей гордостью от одиночества на стены лезут, под любого готовы кинуться, там уж не до выбора. Так увлеклись сво­ими достоинствами, что время упустили, и поезд ушел: всех же­нихов расхватали. В этой жизни каждому свое. Не торопись, но и тормозить не надо. Закон золотой середины.

Приехал на работу и включился сразу в процесс. Отпахали до обеда.

Степаныч пришел в контору, налил себе чаю, сидит с удоволь­ствием прихлебывает кипяток.

Герман ввалился следом.

— Миша к тебе там мужик какой-то, выйди.

Я нехотя поднялся, достал сигарету из пачки и вышел. Смо­трю, какой-то плюгавенький мужичок незнакомый стоит, с ноги на ногу переминается.

— Вы Михаил? — промямлил он.

— Ну я, — кивнул я и взглянул на него.

Что за тип, первый раз вижу. Я прикурил сигарету. Наверное, как обычно клиент насчет машины, кто-нибудь порекомендовал.

— Мне нужно серьезно с вами поговорить.

— Давай отойдем.

— Привет! — Вадим приехал ко мне.

Я махнул ему, чтобы подождал. Мы отошли за угол конторы с мужичком, он долго мялся, потом выдохнул разом:

— Я приехал за своими детьми!

— Что за бред, а я-то тут причем, папаша? — искренне удивился я.

Наконец мужик решительно и четко произнес:

— Я приехал, чтобы забрать своих детей: Сару и Павлика. Я искал Иду, она неожиданно уехала. Давно это было. Но все не так просто.

Я уже не слышал его, я сжал кулак и резко прямым ударом вре­зал ему в лицо. Мужичок дернулся назад, оступился и завалился в снег навзничь. Это спасло его от всей силы удара. Он заскулил, отползая назад на локтях и отталкиваясь ногами.

— Ты что, Михаил? — Вадим бросился ко мне, сдерживая, встал между нами. — Что случилось, Миша?

— Подожди Вадим, я сам, это личное, оставь,  сам разберусь.

У меня внутри все колотилось, но я не сдвинулся с места, дал мужику уйти. Тот поспешил удалиться: тормознул такси и уехал.

— Миша, чем я могу помочь тебе, слышишь?

— Вадим, зайди в контору, скажи Степанычу, что мне срочно нужно домой. Я поехал, не спрашивай меня ни о чем.

Я развернулся к машине.

— Тебе сейчас не надо за руль, я отвезу тебя, — Вадим пытался меня остановить.

— Нет, извини. Все в порядке Вадим, я сам.

Я сел в машину и дал по газам. Резко выехал на дорогу и пом­чался сначала на очень большой скорости, потом сбавил темп, заехал на первую попавшуюся стоянку и заглушил мотор. Вышел из машины, набрал полные пригоршни снега, растер лицо, затем снова сел в машину и захлопнул дверцу. В моей голове проноси­лись разные мысли. Первой мыслью было поехать домой и отлу­пить Иду, но я тут же усмехнулся этой нелепой идее. Бить ее я не буду. Женщину никогда не трону, не смогу опуститься так низко, это будет слабость мужика.

Потом закружились в голове еще три варианта один за одним: напиться, но это путь в никуда! Уехать с любой и забыться — пол­ная чушь, от себя не уйдешь, и с любой не пойду. Поговорить на эту тему не с кем, это лично мое дело, и распускаться не собира­юсь. Сейчас не хотелось никого видеть, никому ничего рассказы­вать. Повалил сильный снег, я включил дворники и сидел под их мерное постукивание, соображая, что мне надо делать.

«Этот мужик просто шантажист!» — вдруг осенила меня запоз­далая догадка. Он мог добиваться Иды когда-то, она ему отказала, а когда сильно достал, уехала куда подальше, вот и все. Ну а имена детей узнать проще простого, тем более если они с одного поселка.

«А если это его дети?» — у меня в душе на минуту шевельнулось сомнение. Где Сара и Павлик? Я резко завел мотор и поехал в детский сад. Едва я переступил порог группы, как увидел их, они вставали со стульчиков, вылезая из-за стола. Сара увидела меня.

— Па-а-а-па! — она раскинула ручки и побежала навстречу. Я под­хватил ее и крепко прижал к себе.

Подошла воспитательница, улыбаясь.

— Здравствуйте, вы папа Сары и Павлика?

Я кивнул.

— А я помощница воспитателя и здесь недавно работаю, она сейчас придет.

— Папа, мы пойдем домой? Да? — обрадовалась Сара.

Пришла воспитательница.

— Вы хотите пораньше забрать детей?

— Да-да, — кивнул я.

Сара повела меня к своему шкафчику с одеждой. Я забрал Пав­лика и привез детей к маме. Сказал ей, чтобы дети были у нее и чтобы она их никому не отдавала. Я оставил маму удивленную и недоумевающую, ничего не сказал ей больше. По дороге думал: «Неужели моя мать знала об этом?». Нет, она не пошла бы на та­кое, даже ради самой близкой подруги. Вышел от мамы и сел в машину. Откинулся на спинку сиденья. Я сидел неподвижно в полной тишине, а мысли роем носились в моей голове. Еще вчера я жил спокойно и весело, и мне было море по колено, а сегодня мне выпало ис­пытание на выносливость. Легко отыскивать решения для чужих проблем, но теперь надо разобраться со своей. Никто не сде­лает это за меня. Я вдруг совершенно успокоился и взял себя в руки. Еще ничего неизвестно, а я уже поднял пыль до потолка. Хотя, в принципе, я еще не поднимал никакой пыли и даже ни­кому ни о чем не говорил. Наш разговор с тем мужиком никто не слышал. А все это пока крутится тихо и мирно в моей собствен­ной голове. Завел машину и поехал домой.

Я поднимался медленно к себе на этаж. Открыл дверь. Ида была дома, она видимо только что пришла с работы и еще была не в домашней одежде.

— Миша, где дети?

— У мамы, — ответил я спокойно.

— Миша, что случилось? — Ида смотрела на меня встревожен­но.

— Расскажи мне всю правду Ида, — я сел на диван и скрестил руки на груди. Она как-то сразу изменилась в лице, тяжело вздохнула.

— Я знала, что рано или поздно это случится.

Я молчал. Ида молчала тоже.

— Ида, — сказал я устало, у меня сейчас есть возможность узнать всю правду прямо от тебя самой.

— А что говорить, — начала Ида. — Ходил он за мной давно, проходу мне не давал, отказала я ему. Потом, — у Иды задрожали губы, — силой взял, со мной шок был. Мама увезла меня сюда, к вам, на время, я была как в тумане.

— Почему в суд не подали?

Моя мама не знала об этом, я ей не сказала. Твоя тоже не зна­ла. Потом приехал с армии ты, я сразу-то не поняла, что была беременна.

— Ида. Ты уверена, что дети от него?

Ида закрыла лицо руками и между ее пальцев потекли слезы. Я встал и пошел к двери.

— Миша. Ты сам решай, как решишь так и будет, я все приму! Только знай, я жить без тебя не могу!

Я вернулся и сел на диван, молчал, пытался все понять, упро­стить — с одной стороны мне хотелось просто обнять Иду и все забыть как страшный сон. Но, с другой стороны в душе подня­лась волна обиды. Почему меня обманывали? Почему Ида не рас­сказала мне сразу все как есть. Лучше бы горькая была, но правда. Я еще тогда бы сам все решил.

Я разделся и лег спать на диване. Ида молча ушла в спальню, я слышал как она всхлипывает и потихоньку плачет. Мое сердце не выдержало, я пошел в спальню, лег и обнял Иду.

— Успокойся, не плачь, в нашу семью пришла беда и нам с тобой надо справиться с ней вместе. Еще ничего неизвестно, я пройду тест на отцовство. А дальше я сам решу.

Глава 4

С утреца прямым ходом поехал в адвокатскую кон­тору, нашел Денисыча, он ко мне с машиной приезжает на починку.

— Михаил, ты что, к нам?

— Да я тут по своей работе, все нормально.

Я вдруг передумал пока со своими вопросами. Но Денисыч старый лис, его на мякине не проведешь.

— Зайди!

Мы зашли к нему в кабинет.

— Говори! — Денисыч опустился в кожаное кресло.

Я начал без предисловий:

— Ситуация такая: мужик требует «своих» детей, — и отвле­ченно, вкратце описал положение вещей, о ком идет речь не ска­зал, просто у людей так сложилось.

— Ну значит так, по данной ситуации могу сказать следующее: мужик этот просто дурак, либо решил попортить жизнь женщи­не: развести ее с мужем или хотя бы подгадить. Если бы у него имелись серьезные основания, доказательства и соответствую­щие документы, он уже использовал бы их в суде. В итоге суд, учитывая его моральный облик и цели, может быть, разрешил ему видеться с детьми. Чтобы забрать детей, требуются ве­ские основания: аморальное поведение матери, неисполнение ею прямых своих обязанностей по воспитанию и содержанию детей и так далее и тому подобное. Происходит лишение ее родитель­ских прав, а затем уже рассмотрение его кандидатуры в качестве второго родителя. Второй вариант: может быть, мужик в сговоре или каких-либо отношениях с этой женщиной, матерью его де­тей, так как определенное время молчал, не подавая до сего вре­мени в суд, с целью свиданий с детьми. Это так, вкратце.

— Ну спасибо.

— На здоровье. Слушай, Михаил, когда ты свободен, мне с ма­шинкой надо к тебе подъехать?

— Приезжай в любое время в гараж на этой неделе. Возможность найду.

Мы пожали друг другу руки, и я вышел.

Жизнь идет вперед. Вот и весна пришла, защебетали птицы. Природа оживает, ей некогда раскачиваться: быстро набирает цвет все, что цветет, а там и семена полетят. Краски стали ярче, на девушек приятнее смотреть.

День прибавился, и солнце затопило улицу. Выходные. С утра еду в автосалон посмотреть машины, что почем.

Мы с Идой соорудили «волшебный» балдахин в нашей спальне над кроватью. Навесили меняющие цвет крохотные светильни­ки. Заменили мебель, в детских комнатах сделали перестановку. Так что обновление всюду, а не только в природе!

Пошел бродить по городским узким улицам. Ветер налетел холодный, пробирает, лезет в рукава куртки. Плотной стеной нагромождение старых афиш у тумбы с трепещущими от ветра уголками бумажных объявлений. Мужики-грузчики складывают разнокалиберные плакаты в кузов мини-грузовика. В воздухе ле­тают обрывки бумажной ленты и целлофана. Рулоны с новыми рекламными картинками прилепятся в стеклянные «аквариумы» и на городские тумбы. Город освобождается от зимнего убран­ства и украшений, отдраивается и умывается. Преображается вывесками, рекламой и блеском чистого витринного стекла.

Зашел в кафе выпить свежего чая и согреться. Герман нарисо­вался и зарулил в кафешку.

— Привет Миша, культурно отдыхаешь? Тебе вчера звонила в сервис женщина, мать этого, подожди, Антона, что-ли. Сказа­ла, что он болен или что-то в этом роде. Мол, чтоб ты зашел. Куда, ты знаешь. В таком духе.

— Когда, говоришь, вчера? Ну ладно, бывай, я пойду.

— Что случилось?

Я пошел на квартиру к матери Антона.

Вот и дом Антона, нажимаю кнопку звонка, дверь открывает его мама. Глаза припухшие от слез, руки прижала к груди.

— Миша! — и слезы навернулись на глаза. Ты проходи, прохо­ди, пожалуйста!

Я обнял ее за плечи.

— Вы что, Вера Антоновна, что случилось?

— Что-то у них не заладилось там Миша, и не разберешься, ведь он сразу, как они поженились, переехал жить к Ларисе и ее маме: Лариса настояла на этом. Стал какой-то себе на уме, не жа­ловался, а хмурый. А тут на днях увезли его, что-то с нервами. Я там у него дежурила первые сутки. Ни с кем не хочет разго­варивать. Что делать, ума не приложу. Сходи Миша, будь добр, может ты сможешь понять причину. Что же делать? Разве я так представляла себе семейную жизнь сына.

— Вы не волнуйтесь. В какой он больнице? Все будет в порядке.

— Миша, как хорошо, что ты пришел! Ты всегда знаешь, что надо делать, с тобой на душе спокойней.

По дороге все прикидывал, что с Антоном? Уравнове­шенный, как танк. Тренировки, здоровый образ жизни. Остается предполагать, допилили они его вдвоем, вот и сорвался. Ну ниче­го, главное жив, а остальное дело поправимое.

В больнице не сразу пустили в палату, пришлось подсуетиться, побегать, зайти к главврачу. Нервный срыв с признаками тяже­лой депрессии, вот так.

Антон у окошка, бледный, как стенка.

— Ага, вот ты где загораешь, Антоха, а я к тебе в качалку, а ты тут! — с ходу начал я на позитивной ноте, а у самого кошки на душе скребут.

Антон изобразил что-то наподобие улыбки.

— Что, совсем хреново?

Антон отвернулся к стенке. Ему, по-моему, сейчас все по бара­бану, фиговая ситуация.

Помолчали вместе. В моей голове бродили разнообразные мыс­ли. Женитьба не туда вывезла, сломался Антоха. Причину не ска­жет, факт! А душевная боль тяжелее физической выматывает. Если сам не захочет — не выспросишь. Да в принципе и так все ясно.

— Давай, настраивайся на здоровье. Что надо, говори, привезу, — пытаюсь разговорить. — Вадим приезжал, знаешь?

Антон повернулся в мою сторону.

— Он искал тебя, заезжал ко мне.

— Всю зиму мы с ним по делам кумекали, а к концу зимы ука­тил к своим в загранку. У него вроде планы сюда перебраться, но жена с сыном пока там, еще не решили, — рассказываю я.

— Ясно, — слабо протянул Антон.

— Посмотри на жизнь с другой стороны, — начал я и понял, что сейчас все слова мимо, но это все временно.

Пришел доктор и дал понять, что пора отчаливать. Сообщил дни и часы приема.

— Хороший друг у вас, — заметил Антону доктор. — Так что скоро будете здоровы.

Я пожал Антону крепко руку и пошел к выходу.

— Михаил!

Антон приподнялся на локте, я развернулся у самой двери.

— Заходи, как сможешь, — улыбка появилась на лице Антона, он старался.

— Зайду!

— Скажи матери, что все в порядке, — сказал Антон и отки­нулся на подушки.

Я кивнул и вышел. На обратном пути еще раз заскочил к Вере Антоновне, сообщил, что Антон разговаривает, идет на поправ­ку. Она воспрянула духом.

Сумерки надвинулись на город. Зажглись фонари и звезды на небе. На душе смешанное чувство. Синий вечер, мелькают про­хожие, прогуливаются парочки, взявшись за руки. Слышатся об­рывки разговоров, смех и стук каблучков по тротуару. Горожане живут своей обычной жизнью, каждому глубоко в душу не за­глянешь и не выудишь горькие раздумья, размытые мечтания и рухнувшие под натиском рутины воздушные замки. И много еще чего, чем способен человек забить себе голову. -Да, самый редкий вид дружбы — это дружба с собственной головой!

Веселей надо смотреть на окружающую действительность. Все пройдет, суета все это. Но как понять другого? Это надо быть на его месте. А может, просто надо уметь слушать. Я закурил, пой­мал такси и поехал домой.

В машине парочка, на сиденье сзади. Явно рассорились. Де­вушка потребовала остановить машину, бросила парню, чтобы не смел за ней тащиться, и вышла, хлопнув дверью. Парень остался сидеть в машине и безучастно смотреть в окно. «Еще одна жертва обстоятельств», — подумал я и загасил в спичечном коробке си­гарету. Когда можно смеяться и наслаждаться жизнью, люди на­ходят страдания и умирают от тоски. Я подъехал к дому, парень спросил сигарету.

— В армию ухожу, — он поднял на меня глаза.

— Вот там все встанет на свои места, — заметил таксист.

— Ну ничего, не унывай, — усмехнулся я, — все через это проходили.

— Да! — подтвердил таксист.

— Да я не унываю, — криво улыбнулся парнишка, вертя в ру­ках сигарету.

— И никому не позволяй испортить себе настроение, настоя­щий мужчина сам принимает решения, — я захлопнул дверцу машины и пошел домой.

Открываю дверь своим ключом. Дома тихо, значит со­ловьи-разбойники уже спят. Ида в зале вяжет и смотрит без звука мультфильмы, которые, наверное, не досмотрели дети.

— Привет! — сказал я шепотом.

— Привет! — улыбнулась она.

Мыться, потом пить чай и упасть спать — в голову ничего больше не шло. Ида внимательно всматривается в мое лицо.

— Что ты? — она пытается определить мое настроение.

— Да так, устал, пошли спать.

Мы легли, я крепко обнял ее и уснул.

Весна в самом разгаре. Ну и естественно кот куда-то исчез. Ида упросила меня попытаться разыскать кота, она решила увезти его к своей маме в деревню. Поди найди его тут, когда такое время года и у всех котов «сносит крышу». Я закурил и решил идти куда гла­за глядят. Прошелся по нашей подворотне, по кустам и полянам и вышел в соседний двор. Обошел несколько дворов и присел на лавке возле деревянного дома под снос. Коты любят деревянные дома. Тем более в этом месте, по запаху чувствуется, есть кошки.

Точно, за забором появилась кошка, за ней еще парочка, уже компания собралась. От нечего делать рассматриваю старый де­ревянный дом. Интересно, какого года постройка, может ему лет под сто. Во двор свернула девушка, она шла в направлении это­го старого дома. На ней было легкое платье, пальто расстегнуто. День сегодня выдался на удивление жаркий.

Как только ее увидел меня словно током ударило или про­шило молнией, не знаю как сказать. Я не мог перевести дыха­ние. Она повернула к подъезду. В моей голове мелькали отрывка­ми мысли: Сейчас она уйдет, исчезнет, и я ее «потеряю».

Девушка уже заходила в подъезд, я сорвался с места.

— Постойте!

Девушка приостановилась у подъездного крыльца.

— Вы мне?

Она повернулась, и я увидел интерес в ее глазах. Не мог ото­рвать взгляда от ее лица, волос, хотел слушать ее голос.

— Вы что-то хотели спросить? — девушка как-то запросто и по-детски улыбнулась, и от ее улыбки весь мир перевернулся, стал светлее, чище.

— У меня пропал кот. Вы не видели его? — проговорил я еле слышно.

Я смотрел так, словно от нее зависела моя жизнь и жизнь всех кошек и котов вместе взятых. В ее глазах отражалось небо, та­кие они были синие. Девушка на мгновенье задумалась и спросила:

— А какой он у вас?

— Кто? — не сразу сообразил я.

Девушка засмеялась.

— Ваш кот. Ну какой он, рыжий, черный?

Я провел рукой по лицу, пытаясь снять наваждение.

— Кот сибирский.

— Здесь много бывает котов, — она оглядела свой двор, а по­том показала на террасу. — Вон наша кошка, она тоже сибирская, и к ней уже второй год приходит сибирский кот.

Она улыбалась, глядя на меня.

— Вам нужно его увидеть, но я не знаю когда он придет. Он должен быть где-то неподалеку.

Девушка хотела зайти в подъезд, но обернулась.

— А знаете что, вы посидите на лавочке, может он появится. Она улыбнулась еще раз.

— Могли бы вы дать мне свой телефон? Если я не дождусь его, то позвоню вам и узнаю когда он будет здесь, — предложил я.

— М-м, ну хорошо, я напишу вам номер телефона, подожди­те, — и она скрылась в подъезде.

Сердце мое бешено колотилось, я опустился на лавку и, об­хватив голову руками глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы ритм моего сердца пришел в норму. Я обожал своего кота и верил, что именно ее кошечку он обожает и ходит к ней в гости. Девушка вышла на террасу (первый этаж, невысоко) и подала мне бумаж­ный треугольник.

— Я вам очень благодарен, — искренне сказал я и разулыбался.

— Рада буду вам помочь, — улыбнулась в ответ девушка и скрылась в комнате.

В моих руках была драгоценность, бумажный треугольник. Я спрятал его в карман и снова уселся на лавочке. Но мне не терпе­лось посмотреть номер телефона, словно в этом конвертике было послание о любви и нежности.

Я достал треугольник и развернул бумагу. Крупным почерком были выведены цифры домашнего телефона. По справочнику можно узнать, кто пользуется этим номером. Я смотрел на ее окна, но девушки больше не было видно. Мне очень хотелось сто­ять под ее окнами и никуда не уходить, но все равно надо идти. Даже лучше, что кот не появился прямо сейчас и есть надежда увидеть ее еще. Я встал и не оглядываясь пошел домой. «Я буду приходить сюда каждый день», — подумал я.

По дороге в голове роились разные мысли. -Кто она? Я видел перед собой ее лицо, глаза, волосы, слышал ее спокойный, нежный голос. Она перевернула все в моем пред­ставлении, весь окружающий мир вместе со всеми его законами. Видел снова и снова, как она исчезает в сумраке подъезда, как колышется ее платье, как она выходит на террасу. Я обязательно должен увидеть ее еще. «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», — вертелись пушкинские строки на губах. Я был сейчас близок душой с поэтом. Есть женщины, которые дарят вдохновение.

Как в сказке про Золушку: милая, добрая, таинственная не­знакомка. Моя душа пела, и все радовало меня. Словами было не передать это незабываемое чувство! Как я понимал сейчас всех поэтов на свете, всех композиторов и художников, посвятивших самые выдающиеся произведения той, которая зажгла в душе лю­бовь, дала вдохновение, наполнила жизнь радостью.

На деревьях развернулись мелкие листья, в воздухе разливался аромат спелого арбуза и дыма от костра. Что-то из детских дво­ровых посиделок: запахи, звуки, чувства.

Ида открывает двери прямо перед моим носом.

— Миша! Я уже хотела идти тебя искать. Только ты ушел, как этот гуляка нарисовался — весь чумазый, как бродяга. Я давай его отмывать да кормить. Что-то он не особо голодный был. Вон, полюбуйся, спит себе на диванчике. И где только его но­сило? Завтра же отвезу его к маме, пусть на свежем воздухе на природе поживет.

Вот так сюрприз — побродили мы с котом и разминулись. Ка­кими-то своими тропами ходят коты.

— Привет, бродяга, — я потрепал кота за ушами и погладил его, сказав ему на ухо: — Ну спасибо тебе, котяра.

Кот хитро прищурился, понимающим взглядом поглядел на меня, тихонько муркнул, типа «не стоит благодарностей», или: «да на здоровье, жалко что ли!».

— Миша, пошли ужинать.

Все уже уселись за стол. Сара болтала ножками и ела суп, Па­трик старался не отставать от нее. Я только сейчас почувствовал, какой я голодный.

После ужина Ида пошла укладывать детей, вернее, Патрик уже засыпал, лежа на диване возле кота. А Сара еще просила расска­зать ей сказку. Я унес сына в кроватку, и он тут же уснул. Походил по комнате и подошел к окну. На улице уже опустились сумерки и зажглись уличные фонари. Несколько прохожих. Пара машин заезжает во двор. Я вышел на балкон, ни на минуту не мог забыть образ таинственной незнакомки. Интересно, где и кем она работает? И тут я заволновался. С кем она живет? Может она за­мужем, или у нее намечается свадьба, и есть жених. Такая девуш­ка не может быть совсем одинокой. Мне хотелось бегом бежать к ее дому, к ней, немедленно все узнать, пока ее не увели, не забрали, не увезли за тридевять земель.

Спускаюсь по лестничным пролетам, прыгаю через четыре ступени — и уже на улице. Меня обдает порывом свежего ветра. Я пошел к старому дому. Хотел увидеть ее подъезд и окна, может, увижу и ее. Вечером включают свет в квартирах, а она на первом этаже. Не имея никакого плана, просто шел, ускоряя шаг. Вот и знакомый двор. Я уже любил этот двор и все, что связано с ее присутствием. Я ощущал, что она уже совсем рядом, близко. Вот ее окна, в них горит свет.

Остановился на таком расстоянии, чтобы видеть, что про­исходит внутри квартиры. Стоял возле дерева и всматривался в ее окна.

Балконная дверь немножко приоткрыта, значит, ее должны будут закрыть. Я увидел девушку. Сначала скользнула тень по занаве­ске, затем показалась она. Подошла к окошку и задернула шторы в комнате. Может, это окно спальни? Я машинально подался бли­же к террасе, сейчас она может затворить приоткрытую дверь.

Не знаю, хотел ли я, чтобы она увидела меня прямо сейчас, не задумывался, не прятался, просто стоял и смотрел.

Дверь открылась, и она вышла на террасу, подошла к перилам, слегка перегнулась и стала звать:

— Мишка! Мишка!

От неожиданности я даже сначала не понял в чем дело, но поч­ти тут же юркнула кошка из кустов на террасу, и дверь закры­лась. Значит, ее кошку зовут Мишка. Я засмеялся от такого нео­бычайного совпадения. И направился в подъезд, подошел вплотную к ее двери, прислушиваясь к шорохам и звукам за ней. В квартире зазвонил телефон, она разговаривала с кем-то, я слышал ее голос. Она говорила слишком тихо, и невозможно было разобрать слов. Я присел на корточки, прислонившись к стене. С улицы, через подъездную дверь, сквозило, доносились приглушенные урчания проезжающих в отдалении машин.

Постепенно все звуки в ее квартире затихли, но мне не хотелось ни­куда уходить, я готов был, как часовой на посту, охранять ее сон и ти­шину квартиры. Заглянул в замочную скважину — в ней был ключ и практически ничего не видно, только часть коридора в прихожей.

Свет в квартире погас. Как бы я мечтал оказаться сейчас ря­дом, услышать ее дыхание. Я встал и медленно пошел домой, за­сунув руки в карманы куртки. На повороте со двора я оглянулся напоследок. Света нигде не было, дом спал. На одно мгновение мне показалось, что шевельнулась шторка на окне, но, может это была ее кошка.

Приехал на работу, не стал звонить сразу — было раннее утро. И я с нетерпением ждал перерыва на обед: если она работает, то вряд ли удастся поговорить в рабочее время. Решил позвонить вечером, после работы. Все мысли у меня вертелись вокруг нее, и ее телефон я повторял, как код, как шифр к счастливому мгновению, когда снова услышу ее приятный голос.

— Михаил, ты сегодня такой задумчивый, влюбился, что ли? — подметил Степаныч.

Как он был близок к истине, он и не догадывался. Может, это и есть она, та долгожданная, единственная, не встреченная мною когда-то?

— Как же, влюбится он, жди! — вовремя выручил Герман.

— А что, любви все возрасты покорны. Она не спрашивает — бац, и все. И привет!

Степаныч словно вчера стоял со мной рядом в том дворе.

— Да-а-а-а, — мечтательно протянул Герман. — Влюбиться бы так, чтоб раз и навсегда! — он сжал в кулаке кепку и бросил ее об пол.

— Так-то оно так, — продолжил Степаныч. Любовь, мало того, нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь, так ее костер еще надо поддерживать, чтобы пламя не погасло. У тебя, Герман, дров-то на всю жизнь хватит?

— Влюблюсь, то и дров хватит, — засопел Герман.

— Вы что там про дрова, подшипники надо, — вылез из-под машины Илья, вытирая руки ветошью. И работа закипела снова.

Едва дождался конца рабочего дня, когда все помылись и по домам разъехались. Сделал вид, что еще со своей машиной пово­жусь. И сразу к нашему конторскому телефону. Набрал ее номер и затаил дыхание. Трубка словно горела в моей ладони. Раздались короткие гудки. Ее номер занят, значит, она разговаривает с кем-то прямо сейчас. У меня словно что-то оборвалось в груди. С кем она говорит по телефону? Я набирал снова и снова, и вот, наконец мне повезло — раздались длинные гудки, и я услышал ее голос.

— Я слушаю.

— Здравствуйте, я приходил искать своего сибирского кота. Надеюсь, вы еще меня помните?

— Ну конечно помню! А кота больше не было, он приходил каждый день раньше.

Сейчас она положит трубку, и все.

— А если я принесу вам фото моего кота? — сообразил я. — Вы на него посмотрите и, может, узнаете.

— М-м, могу посмотреть.

— Когда к вам прийти?

— Давайте в субботу, я буду весь день дома, можете прийти к одиннадцати часам утра.

— Отлично, — обрадовался я. — Тогда до субботы?

— Да! — ответила она.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

И я услышал короткие гудки в трубке. Я все еще прижимал трубку к уху, словно она могла еще что-нибудь мне сказать.

Теперь надо дождаться субботы. А сегодня только понедель­ник. Почти целая вечность!

Эта неделя тянулась для меня долго, но за работой, за делами время пролетело.

Моюсь в душе. Отработали пятницу, завтра суббота. Ида, еще в четверг, уехала с ко­том к своим в деревню. Дети у мамы. Я приехал домой и сразу пошел спать.

В субботу проснулся и подскочил в постели, мне показалось, что я проспал и уже очень поздно. Оказалось, половина восьмо­го. С утра уже светило яркое солнце. Я занялся гантелями, затем пошел в ванну мыться, бриться, приводить себя в порядок. Пил чай и щурился на солнце, оно заливало полностью всю кухню. Затем оделся и сунул на ходу фото нашего кота во внутренний карман куртки. Вышел на улицу, постоял в раздумье: идти пеш­ком или взять машину, но решил пройтись.

В половине одиннадцатого уже был возле старого дома. Присел на знакомую лавочку, достал сигареты, оглядел двор и закурил. Ре­шил, что ровно в одиннадцать зайду к ней в подъезд, как и дого­варивались. Удивительное чувство. Я даже слегка волновался, не представлял себе, что буду когда-нибудь в таком дурацком по­ложении. Мне стало смешно. «Ну, Миха, влип», — сказал я сам себе мысленно. Ладно, я не из робкого десятка. Стрелка ползет медленно, но уже без двух минут. Я вошел в подъезд и нажал на звонок той самой двери, возле которой как-то поздно вечером «дежурил».

Дверь отворилась, и на пороге возникла пожилая женщина.

— Вы к кому, молодой человек? — спросила дама вежливо.

Но я даже имени не знаю девушки, к которой пришел, и не до­гадался спросить, когда звонил.

— К вам, — не растерялся я.

— А-а, вы, верно, тот молодой человек, о котором преду­предила меня внучка. Ну что ж, проходите, сделайте милость. Прошу! — она жестом пригласила меня войти.

Прихожая была большой и просторной, с высоченными потолка­ми. Дама пригласила и провела меня в общую комнату, предложила присесть. Я с удовольствием опустился в кресло и принялся рассматри­вать убранство комнаты. На полу лежал большой персидский ковер.

На окнах кружевные занавески, картины на стенах, в вазе свежий букет цветов.

— А вот и наша Мишка, — дама увидела входящую в комнату сибирскую кошку. — Вот она, наша красавица! Вы пока посидите, а я чай поставлю, — засуетилась женщина.

— Не беспокойтесь, я пил.

— Ничего-ничего. Да, Наташу вызвали на работу, но это не дол­го — она скоро вернется.

Наконец я услышал ее имя.

Книги на полках расскажут о хозяине больше, чем он сам. Много литературы по медицине, особен­но детской, остается предположить, что Наташа детский врач.

В этот момент ключ повернулся в замке, и я услышал голос На­таши. Она заглянула в зал.

— Вы извините! Я сейчас, — и она стала снимать обувь и мыть руки в ванной. Потом зашла в комнату.

— Ну здравствуйте! Вы не торопитесь?

— Нет, я никуда не торопился.

Из кухни вышла, как я понял, бабушка Наташи.

— Ну, Ташенька, угощай гостя и проводи меня, — и она стала одеваться.

— Бабушка, попей с нами чаю. Да, познакомьтесь, это моя ба­бушка Елизавета Андреевна.

— Очень приятно, а я Михаил.

Бабушка и Наташа весело переглянулись, наверное, подумали про кошку Мишку.

— Нет-нет, Таша, мне надо идти, а то Иван Андреевич меня потерял. Я выполнила твою просьбу, — и бабушка улыбнулась.

Мы остались вдвоем. Мы стояли в прихожей так близко, и на минутку мне показалось, что Наташа смотрит на меня как-то по-особенному.

— Давайте пить чай, — предложила она.

На кухонных полках разместились баночки со всевозможными специями, а посреди стола стоял самый настоящий самовар, но, ко­нечно же, электрический. Наташа поставила передо мной чашку го­рячего дымящегося чая на блюдце и домашний пирог со смородиной.

— Спасибо, — сказал я почти шепотом.

Я смотрел на нее и слушал, держал чашку между ладонями, из­редка отхлебывая небольшой глоток чая.

— Вы совсем ничего не ели и даже не попробовали мой пирог. Ну, показывайте вашего кота, — сказала Наташа, и мы вернулись в общую комнату.

Я протянул фото кота, Наташа взяла его и села на диван, а я — в кресло напротив.

— Ну вы знаете, — Наташа внимательно всматривалась в фо­тографию, — похож! А как его зовут?

— Его зовут Кот.

Наташа удивленно подняла брови.

— Первый раз слышу такую кличку. Очень похож, остается только посмотреть на него живьем! И если я его увижу, то обяза­тельно сразу вам позвоню.

Вот тут моя ситуация дает резкий крен.

— Дело в том, что у меня телефона нет, — говорю я, набрав воздуха в легкие.

— Тогда как же я вам сообщу, если Кот все-таки появится?

— Я сам буду звонить каждый вечер, и если он появится — я сразу сюда.

— Ну хорошо, звоните.

Мы стояли в комнате близко друг к другу и понимали, что го­ворим шифрованно, совсем не о том, о чем хотим.

Я почему-то не смел прикоснуться к ней и не мог уйти. Она больше ничего не говорила, и я решил, что мне надо идти. Я по­шел к двери и прислонился к стене в прихожей.

— Вы уходите? — тихо спросила Наташа и подошла ко мне очень близко. — Неужели вы ничего не видите, — продолжила она, — уже с самого того дня я постоянно думаю о вас! Мне так радостно, так спокойно с вами!

Я обнял ее.

— Разве вы не чувствуете? — тихо говорила Наташа. — Когда я увидела вас, в тот самый первый день, я полюбила вас.

Наташа легонько прислонилась головой к моему плечу. Очень осторожно я обнял ее, ладонью едва касаясь волос. Я не знал, что мне делать. Больше всего на свете боялся обидеть ее хоть чем нибудь.

— Вы, наверное, одинок?

— Нет, почему, я женат. А ты, Наташа? — мы перешли на более близкое- ты.

— Я живу одна, но у меня много друзей, есть друг, с которым мы знакомы вот уже пять лет. Но я не замужем. Когда я наконец ре­шусь выйти замуж, то будет непременное условие — это венчание.

— Я позвоню, Наташа.

— Я буду ждать звонка.

Я открыл дверь и вышел.

Шел домой и думал, что ситуация запутанная, но я не остав­лю Иду и детей, не смогу. В общем, на данный момент у меня нет ответа. Но я благодарен за эту увлеченность небесам, я даже по­смотрел вверх на небо и мысленно отправил самые чистые и светлые пожелания всем на свете, кто причастен к моей судьбе.

Задумавшись, я вошел в подъезд и очень медленно поднимался по ступенькам домой. Вдруг я услышал мужской голос:

— Идочка, я тебя всю жизнь буду носить на ру­ках, ножки мыть! Я все для тебя готов, ты же знаешь…

И голос Иды:

— Зачем ты приехал, ну кто тебя просил, всю жизнь ты мне исковеркал!

Я встал как вкопанный.

— Идочка, ты же моя, моя, у меня домик, наш домик, мы будем вместе всегда, — мужичок говорил негромко и очень быстро. — Все все останется тебе и детям. Ты мне как глоток воздуха, я без тебя дышать не могу, жить не могу. Ты же живешь со мной, жи­вешь, ты же моя! А я живу только от твоего приезда до приезда. Так больше не может продолжаться. Я надежный человек, Ида. До последнего вздоха я буду у твоих ног ползать. Ида, а наши с тобой дети, подумай о них! Он молодой, красивый, но он не твой, Идочка. Лучше синица в руках. Отпусти парня, Ида, — мужичок перешел на писклявый жалобный тон.

— Я люблю его! Люблю, понимаешь ты! Уезжай немедленно! И не смей появляться тут никогда, я сама приеду, и решим!

— Ида!

— Решим! Уходи, иначе.

Я кашлянул.

— Не помешал?

Тот самый мужичок, что приходил ко мне в автосервис, откач­нулся к стене подъезда, закрыв голову руками. Ида стояла в проеме двери, белая как стенка, с окаменевшим лицом. Я прошел, впервые не разуваясь, в квартиру, взял документы, зимнюю куртку. На мгно­венье задержался возле фотографии детей, помедлил, но не взял фото. Ключи от дома повесил в прихожей и вышел.

— Миша! — Ида простонала мне вслед.

Я вышел на улицу, осмотрелся и пошел к машине. Сел в нее, завел мотор и выехал из нашего двора. Проехав немного по городу, свернул в первый попавшийся двор и заглушил мотор. Я сидел в ти­шине, уставившись в одну точку прямо перед собой. Жизнь поста­вила мне одну за другой подножки, но горькую пилюлю подсластила загадочным подарком. Словно в шторм попал, и ветер резко кренит корабль с одного борта на другой. В чем смысл? Или я не вижу ниче­го, не понимаю ничего в этой жизни? И мне дали под дых и прямым в лоб, чтобы я прозрел, проснулся и оценил обстановку. Жизнь, она не только под носом в мелочной каждодневной суете.

Люди не в состоянии различить глазами ни того, что слишком близко, ни того, что слишком далеко. Мы все страдаем слепотою, мы различаем не дальше, чем на расстоянии полета камня. Я, ка­жется, становлюсь философом.

Когда орел поднимается до самых облаков, сквозь дождь и снег, за пределы того пространства, где нет уже молнии и грома, он на­чинает плавно скользить в заоблачной высоте, крылья служат ему парусами, а хвост кормилом. Паря почти неподвижно на страшной высоте он окидывает взором все, что расстилается далеко внизу, он держит всех под контролем и ждет лишь удобного случая, что­бы обрушиться на выбранную добычу с быстротою молнии. О на­падении никто не подозревает — орел же недосягаем.

— Лучше быть орлом, — горько усмехнулся я, — чем мокрой кудахтающей курицей.

Я сжал кулаки до боли. Я смогу подняться над самим собой на такую высоту, чтобы увидеть, в какой яме сидел.

И погода под стать: ни с того ни с сего пошел дождь, переходя­щий в снег, который зашлепал тяжелыми крупными каплями по лобовому стеклу, тут же стекая вниз.

Глава 5

Я закурил. Выпустил длинную струю дыма в окно.

Так, что мы имеем? Руки-ноги на месте, голова вроде тоже на место встала.

Квартиру со всеми шмотками — детям. Деньги на дом у меня есть, работа есть. Вот боль из сердца не выкинешь сразу. Даже дерево не выдерешь аккуратно с корнем, что-то от корня да ото­рвется и навсегда на старом месте останется. Теперь я размыш­лял куда ехать. У матери будут огромные глаза, для нее это удар, отложим.

Оказалось, друзей много, а пойти сейчас не к кому. Нытье и переливание из пустого в порожнее, треп. Не-е-ет, пересказы­вать — это не по мне. Это касается только меня лично, само разрулится со временем.

Заехал в магазин, взял пива и еды — надо что-то запихнуть в себя и поехал в «Сервис». Выпил бутылку пива, немного поел и лег спать прямо в конторе на диванчи­ке. Чем больше прокручиваешь в мозгу тем больше цепляет. Пусть все катится куда хочет! Я резко повернулся на спину, закинул руки за голову. Уеду на вахту, куда угодно! Трусишь? Как страус голову в песок хочешь зарыть? Все, хватит! Спать! Утро вечера мудренее.

Утром я уже был почти счастлив. Лучше кончить разом, если так все открылось и сложилось. Детей жалко.

Значит не любил я Иду. Значит просто привык и катился по жизни. Любил бы ее — вырвал из лап любого, защитил, за­крыл собою, простил. Я ее простил уже, и она меня прощала, раз так жила.

В загс мы не ходили — мы уже свободны. Если дети окажутся от него — здесь побольнее удар. Я вышел покурить.

— Ладно, — сплюнул я, — переживем и это!

— О, какие люди, кого я вижу! — Герман подкатил на своей тачке. — «Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног», — процити­ровал он.

— Ты что, классиков перечитываешь? — удивился я.

— Да помнишь познакомился с одной, вот она и читает мне, — Герман достал сигарету и закурил. — В библиотеке работает.

— Значит Гера она читает, а ты растешь над собой, — прогово­рил я задумчиво. — Ну все, за дело!

Весь март работал не поднимая головы. Жил в конторе, му­жики не задевали эту тему и я молчал. Пару раз был у мамы, она до сих пор не может толком понять, в чем дело, или не подает виду. На все ее расспросы коротко бросаю, — «Потом!».

Не звонил все это время Наташе. Несколько раз приезжала в гараж Луиза, но меня ни для кого нет. Так уж я решил. Разобрать­ся в себе, прежде чем начать новую жизнь. Не бросаться же из огня да в полымя. Но и клин клином вышибают! Мужской голод не тетка, берет свое.

Я не умею грустить долго — это бесполезная трата времени и нервов. Не обижаюсь на весь мир, тем более на всех женщин. Если уж совсем плохо дело, то остается только смеяться.

— А, Герман? — подмигиваю я.

— Что, давай порубаем Михаил, — живо откликается Герман.

— Как раз кстати, я хочу есть. Герман, тащи мясо, я там шаш­лык принес, еще горячий по-моему. Где остальные?

— Так что ж ты молчишь, и зачем нам остальные? — хлопает ладонями Герман.

— Да там на всех хватит.

Мы поели — сразу стало веселее на душе. Налили по кружке крутого кипятка, заварили чай.

Стою на крыльце нашей конторы, курю. Мужики травят байки, через окно слышно, смехотерапия и треп на глобальные темы. Вот уж кого не ожидал увидеть, так это Иду. Подъехала на своей машине.

— Миша, надо поговорить нам с тобой.

— Говори! — мы отошли за тот самый угол, где «поговорили» тогда с мужичком.

— Миша! Иди домой!

Я в недоумении поднял брови.

— Квартира твоя, живи дома, — и она протянула мне связку ключей.

Удивительно, я смотрел на Иду совершенно спокойно, уже как на чужую жену. Ида опустила глаза.

— У нас все есть, мы уезжаем к матери в деревню.

Не мог понять себя в эту минуту. Идти домой, где так пусто? Но и валяться в конторе мне надоело.

— Мы уезжаем сейчас, попрощаешься с детьми? Они у твоей мамы. Отрицательно качаю головой, я не могу с ними прощаться.

Она засунула ключи от квартиры мне в карман.

— Миша, я люблю только тебя, верь мне! Так сложилось. Слезы катятся у Иды по щекам. Может, есть такие, кто верит в женские слезы, но это не я. «Крокодил тоже обливается слезами перед тем, как съесть свою жертву», — подумал в тот момент. Может, я был не прав. По крайней мере, не я довел ее до слез.

— Будь счастлива, Ида, — я повернулся и ушел в контору, не оглядываясь.

На работе все валилось из рук. Не мог сосредоточиться на де­лах. Прощаться с детьми, как вы себе это представляете? Они ки­нутся на шею с криками «Па-а-а-па», и что после этого делать?

С утра еду в областной центр. Получил бумагу из клиники — анализы на установление отцовства готовы.

В душе неразбериха, но пусть все скорее прояснится, тогда можно действовать по-другому. В центре много народу, но у нуж­ного мне кабинета почти никого. Заглядываю, но меня просят немного подождать. Медсестра с приветливой улыбкой пригла­шает в кабинет и сообщает мне:

— Да вы не волнуйтесь, все у вас хорошо, дети не ваши, вы не являетесь биологическим отцом.

Медсестра смотрит на меня испытующим взглядом, пытаясь понять, радостной ли стала новость для меня. Может отказы­ваюсь от ненавистных мне алиментов. Ну что ж, по крайней мере вопрос ясен как белый день. Я взял бумагу и ушел из клиники. На улице ветер, в его вихре кружатся мелкие прошлогодние листья. Остатки пыльного серого снега обрамляют газоны и тротуары. И все-таки пахнет весной. Значит, Ида знала, что дети не от меня!

Перед глазам замелькали разные детали из нашей семейной жизни и слезы Иды о том, что она не может больше иметь де­тей. Она чувствовала себя виноватой и все хотела подарить мне моего ребенка, а я даже не догадывался об этом. И эти частые ее поездки в деревню. Я вздохнул, сдвинув шапку на самый затылок, и присел на лавочку возле корпуса областной клинической боль­ницы. На душе было муторно, словно в нее плюнули. Выкурил не спеша сигарету, всматриваясь в синее бездонное небо. Хорошо, что весна не за горами.

— Ну что ж, — вздохнул я, — все, что ни делается — к лучшему.

Надо быть орлом, чтобы видеть все и сразу. По крайней мере, у меня сегодня незапланированный выходной, и я в област­ном центре. Покручусь по магазинам, раз я снова молодой, холо­стой. Гуляй — не хочу!

В центральном супермаркете купил себе новую куртку, крутые спортивные брюки, да необходимое по мелочам: сразу десять пар разноцветных мужских трусов-шорт отличного качества, ну и атрибуты первой необходимости — носки. Сейчас выбор огро­мен, так что, мужики, дерзайте, украшайтесь, волнуйте вообра­жение дам! Накупил мужского парфюма, не помню, что там оста­лось у меня дома. И на обратном пути заехал на работу. Мужики почти все уже разъехались по домам. После работы намылся в душе и поехал к матери.

— Миша! — обрадовалась мне мама. Ты что ж не приходишь, сынок? Что мы, чужие тебе?

Вручил маме деньги на покупку духов, купить их я не ре­шился. Не стоит делать такой подарок женщине, даже если это ваша собственная мать — все равно не угадаете. Из комнаты вышел отец.

— Отец приехал, — обрадовался я.

— Да, уж думала у Степана останется, — мама похлопала отца по спине.

— Скажешь тоже, — отец приобнял мать. — Ты нам сооруди на стол, мы с Мишей по маленькой.

Обнялись с отцом, сели за стол, выпили по паре стопок.

— Что ж вы меня внуков лишили, — начал было отец.

— Михаил, не надо, — заволновалась мама. — Сыну и так тошно.

Мы с отцом тезки.

— Хотел их с бабушкой летом в деревню к Степану взять, на природу. Мы Степану такой дом построили, я уже рассказывал. Хороший дом, теперь брат каждый год ждет нас в гости. Переез­жайте, говорит, сюда!

— Да куда уж ехать, — отмахнулась мама.

— Можно и нам дом построить там, — рассуждал отец.

— Видно будет, — согласилась она, чтобы закрыть тему.

— Ты, сын, нас пойми, — вздохнул отец, — нам тяжело, но мы приняли все как есть, всяко в жизни бывает. Ты еще молодой.

— Я не хотел говорить на эту тему. Да и, судя по всему, отец был не в курсе.

— Ладно, все, давай ешь, ты после работы, — согласился он. И стал рассказывать деревенские новости.

Мы поговорили о рыбалке в тех местах, где дядя Степан живет, и о семье дяди Степана.

— Женщин одиноких пол поселка, — заметил мне отец.

— Как ты там не бросил якорь, — подоспела с замечанием мама. — Со всеми, наверное, перезнакомился?

— А что, — отец подмигнул мне, — если женщина просит — мужчина не должен отказывать!

— Кого учишь! Э-эх, — всплеснула руками мама. — Он и так не промах!

Тут раздался звонок в дверь, и на пороге появилась Дина. Как раз вовремя.

— Вот тебе, отец, работа, помоги одинокой женщине по хозяй­ству, — засмеялся я.

— Помогать-то тебе придется, я пас, — отшутился отец и при­гласил девушку к столу.

Дину не пришлось уговаривать долго, она с сияющей улыб­кой присела и, пригубив слегка стопку водки, замахала руками и прищурилась.

— Ой, а я думаю, зайду к вам теть Надь, а у вас, как всегда, гости!

— Никаких гостей у нас нет. Миша да отец дома, уже несколько дней, как приехал от брата. Ты угощайся, соседка.

Мама поставила чайник на плиту. Я сидел, развалившись в кресле, и откровенно разглядывал Дину.

Ей нравилось, что я так смотрю на нее. А мне захотелось жен­щину. Ну что я, не живой, что ли. Мужская сила берет свое.

«Клин клином вышибают», — вспомнил я и усмехнулся. Дина стала помогать маме убирать со стола. Отец пошутил с ними и пошел смотреть хоккей. Я встал.

— Поеду домой.

— Куда ты поедешь на ночь глядя, — мама прижала полотенце к глазам. — Эх, Миша, все как-то.

— Мама, все будет хорошо, — я обнял ее за плечи и чмокнул в щеку.

Дина подскочила со стула.

— Да, я что зашла-то: узнать, пойдете ли вы в субботу на общее собрание жильцов нашего дома?

Мама кивнула и стала вытирать посуду.

— Миша, я провожу тебя, — Дина смотрела мне в глаза, ее грудь вздымалась вверх-вниз. А я улыбался, глядя на нее.

— Мам, я пошел.

— Иди уж, — мама махнула рукой, вытирая накатившую слезу.

В подъезде Дина взяла меня крепко за руку. Боялась, навер­ное, что я вырвусь. Мы поднялись к ней домой. В полутемном коридоре прихожей она прижалась ко мне.

— Дина, — сказал я улыбаясь, — мне сейчас все равно, про­сто очень нужна женщина. Я хочу женщину!

— Хорошо, — прошептала Дина. Ты ни о чем не думай. Она увела меня в спальню, где едва заметно мерцали крохотные лам­почки на потолке, и сразу ушла в душ, захватив огромное махро­вое полотенце.

Я сел в кресло и, прикрыв глаза, вдруг мысленно представил Наташу, ее волосы, тихий нежный голос. Быстро встал и вы­шел, захлопнув входную дверь. Через пару минут уже был на улице, свистнув, тормознул такси, и поехал в знакомый двор к старинному дому.

Кругом ночь, темно и тихо, лишь одинокие прохожие и маши­ны изредка мелькают в полутемных переулках и на дорогах. Не думал, удобно ли будет ночью появиться на ее пороге и что будет дальше. Не звонил и не видел ее два месяца, она вообще уже могла выйти замуж. Ее дом спал, окна отсвечивали блеском фо­нарей. Я решительно зашел в подъезд. Вот та самая дверь. По­стучал негромко, но настойчиво. Через минуту послышался шо­рох, и дверь распахнулась. На пороге в наскоро накинутом халате стояла Наташа, и даже спросонок она была такой притягательно близкой. Наверное, я не во время, и от меня слегка пахнет спирт­ным. Плевать, сейчас пусть все решится и будет, как будет. А если это она, та самая, моя единственная?

Наташа тихо охнула и потянула меня в квартиру. Дверь закры­лась, и мы остались вдвоем в темноте. Чувствовал запах ее волос, тот самый, свежий и волнующий.

— Я не звонил, — тихо проговорил я.

— Я жду каждую минуту.

Она прижалась ко мне, я стал целовать ее волосы, губы, лицо. Нежно и крепко обнял ее и мы очутились в кровати, которая еще хранила тепло. Я «выворачиваюсь наизнан­ку» и всю страсть и нежность, что скопилась за два последних месяца, обрушиваю на Наташу. Она счастлива, чувствую это. Она вне себя, и я знаю, что нужно женщине, не отпускаю ее до самого рассвета. На рассвете ухожу, Наташа в полусонном состо­янии, говорит: «Не исчезай», киваю и выскальзываю за дверь.

Впервые после разрыва с Идой иду к себе домой. От Наташи­ного дома пешком недалеко. По дороге размышляю о том, что произошло между нами. Не хочу думать о неизвестном мне На­ташином друге, который где-то существует.

Дома тихо, непривычно тихо: какая-то звенящая тишина. Про­шел по комнатам, Ида увезла все детское и свое. Шкафы открыты и полупусты. Открыл окна, вышел на балкон и увидел подхо­дившую к подъезду маму.

— Миша, к вам пока поднимешься, почему-то лифт не работа­ет. Ты машину что не забрал? Так у нас и стоит на стоянке.

— Заберу.

Мама принялась за уборку, вытерла пыль. Потом поставила чайник. Я чувствовал, что ей где-то глубоко в душе не по себе, и был рад, что она молчит на эту тему.

Мама остановилась у фотографии детей.

— Миша, ну что? Она обернулась в мою сторону со страдальче­ским выражением лица.

— Ничего. Дети не от меня, — спокойно ответил я.

— Ой, Миша.

Мама опустилась на диван и молча закачала головой из сторо­ны в сторону. Потом встала, подошла ко мне.

— Миша, ты смотри, не удумай чего, — она тронула меня за плечо. — Слышишь?

Я очнулся.

— Мам, ты о чем вообще, я что, похож на дурака? Хотя, наверно, похож, — усмехнулся про себя.

— Ну смотри, то-то же. Всяко в жизни бывает: век живешь — век учишься на своих же ошибках.

После чая мама засобиралась домой, она взяла с собой фото «внуков».

— Ну, пойду, а ты, может, со мной? — оглянулась она на пороге.

— Позже приду или завтра, после работы.

Дверь за мамой закрыл, набрал джакузи и полез принимать ванну: столько «пропарился» в конторе и конторском душе. Душ — это не джакузи. Налил разноцветной пены и вспомнил, как мы с Идой плескались здесь. Теперь все здесь вольно или невольно будет напоминать о нашей семейной жизни. Да что я в самом деле, все живы, и жизнь продолжается.

Спал как убитый, чуть на работу не проспал.

После работы поздно вечером заехал к маме, забрал со стоянки машину и поехал к Наташе. Мне очень она нужна, прямо сейчас! Нам надо решить главный вопрос. Наверное, такие вопросы надо решать с ходу.

Во дворе было темно, но я увидел Наташу с мужчиной. Види­мо, это и есть ее друг. Они стояли у подъезда и о чем-то говори­ли. Он держал ее за плечи, я мысленно кричал ей: «Прогони его, оттолкни!». Готов был выйти из машины и вышвырнуть его, выкинуть из ее жизни.

Но я не тот, что был раньше. Она сама должна выкинуть его или оставить.

Они повернулись и вошли в подъезд. Я замер, сжимая до боли руль. Чего я ждал, не знаю. Видимо, того, что он сейчас выско­чит из подъезда и помчится, в сердцах хлопнув подъездной две­рью. Но все было тихо. Прошло двадцать минут, целая вечность для меня. Они не зажигали огня. В квартире темно, может, там в зале горит свет, но я не собираюсь топтаться под их окнами, пытаясь уловить хоть какие-то звуки или увидеть электрический свет. Полчаса — это невыносимо, я решил ждать еще двадцать минут, и если он не выйдет. Еще полчаса прошло, как пытка, я завел мотор и, оглядев ее темные окна, уехал. Феи бывают только в сказках! Я ехал по городу и ни о чем не думал, мне не о чем было думать. Да и чего, собственно говоря от нее ожидал. Предложе­ния ей не делал, в любви не признавался. Я врубил музыку, заку­рил и стал нарезать круги по району. Приехал в конечном итоге во двор к матери и заглушил мотор. Открываю дверцу и выхожу из машины.

— Миша! — из темноты выныривает Динка, нагруженная сум­ками. — А я в гастроном бегала. Миша, помоги затащить провизию.

— Дина, — я раскинул руки, — вот так встреча! Ну конечно, сейчас я помогу тебе, Дина, на все сто.

Беру сумки и мы идем к ней, поднимаемся на второй этаж. Дома у Дины мы раздеваемся, моем руки и шутим. Настрое­ние у меня наплевательское.

Мы садимся за стол. Даже есть коньяк, мы с ней вы­пиваем по стопке.

Смотрю на нее, прищурив глаза, она улыбается мне изо всех сил, краснеет и просто вне себя от радости.

— Динка, что ты такая веселая сегодня?

— Миша, ну как же, такой сюрприз мне! Прямо в день рождения!

— Ну? А я без подарка.

— Миша, самый лучший подарок для меня — это ты!

— Тогда пьем за тебя?

Дина предоставляет это право мне, она пригубила вторую стопку и отодвинула ее подальше.

— Ну что ж, поздравляю тебя от души, — поднимаю стопку за ее рожденье. И допиваю бутылку.

— Миша, а теперь поцелуемся? — она смотрит вопроси­тельно и присаживается ко мне на колени.

— Ну конечно Дина, о чем речь, день твой!

Целую её, кидаем одежду на диван и идем в спальню. Там в кровати отключаюсь от всех проблем. Гори оно все синим пламенем. Музыка орет празднично, в тему.

«Дина, ты лучшая из женщин, что я имел!» — восклицаю мыс­ленно. Как она владеет своим телом, как движется! Словно мы единое целое. Не мог себе представить, какая она гибкая, ловкая, нежная. Она захватила меня целиком и полностью. «Какая женщина!» — восхищаюсь я мысленно. Ди­на-Динка, вот так зигзаг удачи. Это жизнь, принимай ее такой, какая она есть, — соображаю я как-то нечетко. «Кувыркаюсь» с Диной словно в тумане и даже не помню, как проваливаюсь в сон.

Утром она сделала мне отличный массаж, размяла плечи, мое тело было на седьмом небе от восторга. Суетилась вокруг меня, принесла мягкий новый халат.

— Это я давно купила для тебя, Миша. В тот день, когда увиде­ла тебя здесь, помнишь, в первый раз, в прихожей?

— Помню-помню, — сказал я с улыбкой.

Вот на трезвую голову все казалось уже не таким романтич­ным. Не стал завтракать.

— Я пошел, мне на работу.

— Миша, — Дина задерживает меня в прихожей, смотрит преданными глазами, — когда ты придешь снова?

— Этого я не знаю.

«Откуда две пустых бутылки из-под коньяка под столом?» — думал я, прыгая по ступенькам вниз.

На работе все как всегда: споры на высоком уровне, накал страстей.

— А я говорю, чушь все это. Твоя философия никуда не годит­ся, — парирует Петр Герману.

Натягиваю рабочую одежду, попутно врубаясь в происходя­щее.

— Ну что ты можешь знать о бабах, пардон, женщинах? — упорствует Герман. По одной судить сложно!

— Что значит по одной, — распаляется Петр.

— О, так у тебя их было не-м-м-мерено? — Герман начинает заикаться.

— Нет, не было, но я люблю, я полюбил одну. Да что ты пони­маешь! — машет рукой Петр и выходит за дверь.

— Что за шум, а драки нет? — замечаю я.

— Привет, Михаил. Да вот, спорим тут с Петром о женщи­нах! Все они одинаковые, — машет рукой Герман. — Вроде лю­бят, а потом все: рутина и никакой романтики отношений! Все лодки разбиваются о быт! О какой тяге может идти речь, если дома потом все будет одно и то же. Я не смогу уже различить ее среди мебели.

— Ну тебе-то откуда знать, Герман, ты же неженатый вроде?

— А все, Михаил, во, — и он «резанул» по горлу ребром ладо­ни, — все, уже знаю ее от и до и все, что она скажет и подумает. И потом капризы эти. Не так сделал — все, нет и речи о люб­ви, на время, пока не исправишься. Бегаешь на полусогнутых — плохо! Смотришь на нее не так, стоишь не так. Гуляешь налево и направо — тоже плохо, зато весело! — закончил Герман свою тираду на тему отношений.

— Ты что, уже расстался со своей дамой? — спросил я удивленно.

— Да вот, сегодня и ушел к себе домой, собрал шмотки и отчалил. Как гора с плеч свалилась! — Герман плюнул и пошел работать.

А я сел и задумался, глядя в окно нашей конторы.

— Что призадумался, Михаил? — Степаныч зашел в контору. — А на улице-то благодать, дороги хоть очистились, даже ехать приятно.

— Весна, — улыбнулся я Степанычу.

Закончили сегодня пораньше, да и день прибавился, непри­вычно ехать домой засветло. Смотрю — Дина идет по тротуару в резиновых сапожках, с сумками. Какой-то фраер к ней приста­ет: с одной стороны зайдет — она от него в другую сторону, он с другой стороны. Они остановились. Я припарковался к обочи­не — вмешиваться не в моих правилах.

— Миша! — радостно крикнула Дина, махнув мне рукой.

Фраерок зацепил Динку за сумку.

— Может, помочь? — спросил я его.

— А ты что, муж, что ли?

— Угадал с первого раза.

— А ты что молчала, что замужем. Не могла рассказать, что ли! — повернулся парень к Дине.

— Всем рассказывать времени не хватит, — не растерялась она. Села в машину и сбросила косынку с головы.

— Кто это? — спросил я, с интересом оглядывая Дину.

— Да так, все пристает, жениться говорит хочет.

— Ну а что же ты?

— А я, Миша, без любви не хочу замуж.

— А разве одной не надоело?

— Надоело, Миша, ох как надоело.

И Дина опустила глаза, а потом повернулась к окошку.

— Ну что, отвезти тебя домой?

— Если тебе по пути, Миша, отвези.

— А ты как сама думаешь, по пути, а, Дина? — я положил руку на спинку сиденья и разглядывал ее в упор, словно ви­дел в первый раз.

Дина слегка покраснела и повернулась ко мне, она смотрела в мои глаза.

— Была бы счастлива, Миша, если нам было с тобой в жизни по пути! — сказала она уверенно.

— Динка, откуда ты такая взялась?

Я перебирал ее волосы, и моя рука скользнула по ее шее. Кожа Дины покрылась мелкими пупырышками.

— Я-то? Я, Миша, из деревни приехала. Деревенская девчонка, к особой ласке и нежности по жизни не приучена. Выносливая и неприхотливая — вот все, что могу сказать о себе.

Я улыбаюсь.

— Больше ничего не хочешь мне сказать, Дина?

— Я, Миша, люблю тебя больше жизни, и ты это знаешь, а до­бавить мне нечего. Поехали.

Завел мотор, включил музыку. Посматривал на Дину, ехал и думал, что впервые увидел ее по-настоящему, хотя до этого видел много раз, и живет она у меня прямо под носом.

Мы подъехали к дому, я заглушил мотор.

— Миша, хочешь, буду настоящей тебе женой? Пусть второй, третьей, какой угодно!

Она резко повернулась в мою сторону. Глаза у нее сдела­лись огромными и влажными.

— Буду, Миша, верной тебе! И детей тебе нарожаю и ничего от тебя не потребую. Когда захочешь — придешь, когда захочешь — уйдешь, ты всегда свободен, Миша, а я ждать тебя буду. Я ни­какой работы не боюсь.

— Я тебя работать не заставляю.

А про себя подумал, что пока зацепила меня Дина одним местом.

— Миша, вечером придешь?

— А надо? — смеюсь я.

— Очень! — она прижимает руки к груди.

Я завожу мотор.

Дина, как на крыльях, выпорхнула из машины и, помахав мне рукой, скрылась в подъезде. А я развернулся и поехал домой. Дома поел, побрился, полежал в ванной, надел спортивные брюки и поздно вечером поехал к Дине. Она, едва заслышав мои шаги в подъезде, распахнула дверь.

— А если это не я?

— Твои шаги я не спутаю с другими, — улыбнулась Дина. И чувствую твой Миша шикарный мужской парфюм.

Она не скрывала своего счастья, старалась не лезть ко мне, но не мог­ла дождаться этого момента, я же видел. Решил не спешить, хо­тел разобраться в себе, но едва мы очутились с ней в постели, я желал только ее.

Забыл, на время, обо всех женщинах на свете. Занесло меня, ни о чем не думал. Хотел чувствовать это новое ощущение и про­сто радоваться жизни после всех волнений последних месяцев.

Рано утром она поднялась с кровати.

— Дина, — не дал ей накинуть халат, — у тебя хорошая фигура, зачем ты надеваешь на себя все эти балахоны?

Притянул ее к себе и уложил в постель.

Бегом на работу! Выскакиваю из подъезда и на ходу запры­гиваю в машину.

Весь день думаю о Дине, вернее, не думаю, а ощущаю ее физиче­ски. Надо присмотреться к ней, может, это и есть та, что мне нужна? А то всегда только дальние поля кажутся зеленее.

Вот бывает же так: не знаю, где работает Дина. А утром на сиденье своей машины обнаруживаю кошелек. Точно выпал у Дины, после нее я никого не подвозил. В кошельке карточка «Сбербанка» на имя Дины Морозовой.

Так, значит, теперь знаю не только имя, но и фамилию. Подъе­ду к своим, может мама знает, где работает Динка.

Мама белье вывешивает на балконе, отец уехал с другом на рыбалку.

— Миша, зайди поешь, ты на обед?

— Мне некогда. Мам, знаешь, где Дина работает?

— Соседка? Так она в нашей поликлинике медсестрой, где фи­зиопроцедуры.

— Понял. Ну я пошел.

— Миша, а что случилось?

— Да ничего не случилось, — говорю я на бегу и скрываюсь за дверью.

Кстати, я мог бы оставить кошелек у мамы, и она передала бы его вечером соседке. Но лучше быстрее отдать, чтобы она не успела заблокировать банковскую карточку.

В машине жарко, приоткрываю окно. Поликлиника недалеко, минут пять ехать. Народу в коридорах хватает, но с утра, навер­ное, еще больше. В регистратуру очередь, приходится искать фи­зиокабинет наобум.

В конце длинного коридора отыскиваю нужный кабинет, открываю дверь и заглядываю — за столом сидит Дина в белом халате и пишет. Она не видит меня и говорит машинально, не поднимая головы:

— Подождите, пожалуйста, вас вызовут.

— А я не могу ждать, — говорю я и прохожу к столу. — Вы Дина Морозова?

— Миша! — Дина вскакивает из-за стола и смотрит на меня счастливыми удивленными глазами. — Ты как меня нашел?

Она подходит и смотрит на меня, не скрывая своей радости.

— Эх ты, растеряша, — и я протягиваю ей кошелек.

— Ой, Миша! — восклицает Дина радостно и бросается меня обнимать.

— Дина Витальевна! — в это самое время дверь в кабинет открывается, и на пороге возникает Наташа. Ну бывает же такое. Мир тесен. Наташа столбенеет, а Динка прижимается ко мне, такая счастливая и радостная.

— Дин… — Наташа откашливается. — Дина Витальевна, когда освободитесь, зайдите пожалуйста ко мне.

Наташа медленно поворачивается и выходит из кабинета, при­крыв за собой дверь. Я даже не успеваю опомниться.

— Миша, ты не сильно торопишься? — спрашивает счастливая Дина.

Мне надо ехать на работу, и она провожает меня до выхода из поликлиники

Сажусь в машину. Тут же из кустов аллеи ко мне подходит Наташа, она открывает дверцу и усаживается на за­днее сиденье. Говорит тихо и уверенно:

— Поехали, Миша.

Завожу машину, и мы едем. Наташа молчит.

— Домой? — спрашиваю я, глядя в зеркало заднего вида.

— Нет. Остановись, где можно, поговорим!

Едем молча. Наташа, видимо, обдумывает ситуацию.

Останавливаюсь на парковке возле обочины. Наташа открыва­ет дверцу и пересаживается ко мне на переднее сиденье.

— Вы знакомы с Диной?

— Соседка, — говорю я.

— Миша, — Наташа прижимается к моему плечу, облегченно вздохнув — я соскучи­лась, я так тебя жду. Ну где ты потерялся? Почему не пришел, не позвонил?

Не рассказывать же ей, что я нечаянно подсмотрел их встречу с другом. Хотя она не скрывала и говорила мне о нем. Но у нее уже был я!

— У меня много работы, — говорю я с улыбкой.

— Когда мужчина говорит, что ему некогда, — Наташа грустне­ет, — то вывод напрашивается сам собой. Миша, поедем ко мне домой, прямо сейчас, я, — Наташа подбирает слова. — Я хочу быть с тобой, всегда!

Еще недавно я был бы, наверное, на седьмом небе от счастья, услышав такие слова от Наташи. А теперь мне было все равно.

— Наташа, мне правда некогда, без всяких выводов. Не понимаю, что со мной происходит, что-то перегорело в тот момент, когда друг не вышел из ее подъезда. Я конечно могу сейчас бросить все и уехать с ней, но что-то меня удерживает от этого шага. В душе все переменилось. Могу просто воспользо­ваться моментом и провести с ней время, но я все-таки хорошо отношусь к ней.

— Миша, тогда скажи мне, что случилось, что изменилось с тех пор, только честно! — Наташа старается говорить спокойно и с до­стоинством, но нотки горечи и страдания слышатся в ее голосе.

Я крепко сжал руками руль и посмотрел в ее глаза:

— А надо?

— Да, — сказала она уверенно.

— Был момент, очень важный для меня, понимаешь. Я приез­жал к тебе. Ты нужна была мне очень сильно.

— И что? Что! — Наташа смотрела на меня глазами, полными слез.

— Ну, в общем, я видел вас вместе в тот вечер. Он остался у тебя, и я уехал.

— Значит, ты решил, что я сделала выбор тогда? — медленно проговорила Наташа, глядя мне в глаза.

Я молчал, мне нечего было сказать.

— Хорошо, отвези меня, пожалуйста, домой, — Наташа изо всех сил сдерживала слезы.

Я завел машину, и мы поехали к ее дому. «Ну что за ерунда», — думал я. Меньше всего я хотел обидеть Наташу. Всегда мог со­вершенно свободно провести время с понравившейся женщи­ной, и все были довольны. Никаких угрызений совести никогда не испытывал, ни до, ни после встреч.

С Наташей все вышло неожиданно по-другому. Если бы ее друг тогда вышел и исчез, если бы он выскочил от нее, все было бы иначе. Я готов был остаться с ней навсегда. Наша правда, которая родилась между нами при первой встрече, растаяла в тот вечер, как дым.

Я подъехал к самому крыльцу. Она молча вышла из машины, достала из кармана носовой платок, вытерла глаза и, опустив голову, скрылась в том самом подъезде. Я постоял неко­торое время. У меня на душе скребли кошки. Я не хотел вот так расставаться, но так как никто еще не придумал других способов расставания, более веселых, то пришлось принять то, что есть. По опыту знаю, попытаешься сгладить ситуацию, только усугубишь положение. Я завел мотор и рванул с места.

«Где моя любовь? Странно», — подумал я и посмотрел в свои глаза в зеркале. Но сердцу не прикажешь. Сделал громче музыку и поехал на работу.

После работы домой, завтра выходные. Отсыпаюсь чуть не до обеда, надеваю спортивный костюм и еду в тренажерный зал к Антону.

— Привет! — Антон подскакивает со скамейки мне навстречу. — Ты где затерялся, Михаил? Я уж было думал разыскивать тебя.

— Антон, тебе рассказать — не поверишь, — шучу я. — Куда меня только не заносило. А ты как? Смотрю — качалка открыта, ну, думаю, дела идут.

— Да, Миша, жизнь прожить — не поле перейти. Выпьем пив­ка — и в сауну!

— Что-о-о? — я вытаращил глаза. — И это правильный до не­возможности Антон?

— Да-да, Михаил, я свободен и счастлив. Невозможно всегда по правилам. Мы так давно не виделись, что есть о чем погово­рить, — Антон посмотрел серьезно.

Немного размялись на тренажерах, покидали железо и пошли в сауну.

— Девчата, пива! — крикнул Антон.

— Ты что, а как же режим?

— Миша, ты был прав, свою жизнь в рамки не втиснешь, а режим только в лагере. Да, Миша, я ушел, как колобок, зна­ешь сказку. Только у меня своя сказка: от Ларисы ушел и от тещи ушел.

— Ну там еще лиса в конце встретилась, не забывай, Антон! — напомнил я сюжет сказки.

— Мне теперь никакие лисы-Ларисы нипочем, — засмеялся Антон.

— Ну я рад за тебя. Значит, пьем за опыт.

Девчонки принесли нам пива с пеной и рыбки и со смехом, по­глядывая на нас, ушли, закрыв двери.

— А это что за птички? — кивнул я им вслед.

— Да так, у меня тут тренируются, молодняк. Веселые такие девочки, — Антон сдул пену с пива и принялся за рыбу.

— Мы почти взяли кредит, Миша, решили — купим дом и все такое, а теща чтобы в квартире жила, ну там тепло, удобства и так далее. Лариса вроде бы согласилась, мы все обговорили, и я решил, что скоро вздохну свободно. Но не тут-то было. Встречаю Денисыча, а он мне выдает: ты что, мол, в козлах отпущения ходить собрал­ся? Ну и рассказал вкратце, что приходили к ним в контору Лари­са с матерью, чтобы документы на дом на нее переделать, а кредит на меня за их дом. Там такие заморочки придумали, что долго рассказывать. Я не поверил даже, но насторожился. А дальше такое пошло, — Антон махнул рукой и отхлебнул пива. — Чуть свой тренажерный зал сдуру не продал, уже и о цене договори­лись. Я же не видел ничего, понимаешь, я ее так любил, что готов был на все. Думал, не переживу, точно слепой был. Меня мать си­лой втолкнула в поезд и вытурила из города к дядьке в деревню. Он к нам как раз приезжал, или мать его вызывала, не знаю. Вот там я проболтался и прозрел. Я передумал многое. Мне словно по балде бревном ударило, что я проснулся и увидел все как есть. Это как дурманом каким голову накрыло.

— Да, Антон, — задумчиво произнес я, — порой не видишь, с кем и как живешь.

— Вот именно, — подтвердил Антон. — Ты знаешь, Миша, я ведь в женщинах совсем не разбираюсь, у меня не было никого до нее, понимаешь. Вот ты — совсем другое дело.

— А что я, порой под собственным носом ничего не видишь. Никто не застрахован от ошибок.

— Да-а-а, — протянул Антон.

Мы пили пиво и молчали.

— Что, пошли в сауну. А хочешь, девчонок крикнем? — разо­шелся Антон. Его не узнать.

— Как хочешь, — я намотал на пояс простыню и «нырнул» в сауну.

Через минуту Антон и три девчонки со смехом ввалились сюда же. Девчонки роняли простыни и рассказывали смеш­ные истории из студенческой жизни. Видно, тоже пивка глот­нули. Я молча смотрел и слушал, разглядывая их с улыбкой, и думал о своем.

Еще недавно Антон боялся взглянуть на женский пол, а теперь расхрабрился, смеется. Я от души рад за него. Он посадил рядом с собой сразу двух, а одна подошла ко мне.

— А вы о чем задумались, красавец? — она смеялась и тянула с меня простыню. Простыня соскользнула с моих бедер, и девчон­ка вместе с ней улетела в противоположную сторону, покаты­ваясь со смеху.

— Наташка! Ты что! — девчонки прыснули и выскочили из сауны.

— Видал? — смеялся Антон. — Говорю же, с ними не соску­чишься.

Прохохотавшись, они одна за другой вернулись в сауну. На­ташка, как звали ее подруги, не глядя протянула мне простыню.

— Вот, возьми, пожалуйста.

— Положи на место, как было, — я решил поиграть с ней немного.

Она оказалась не из пугливых, подошла ко мне и потре­бовала, чтобы я встал. Ну я и встал — в прямом и переносном смысле. Она, прыская от смеха, намотала мне вокруг талии про­стыню и уселась рядом. Взяла меня за руку.

— А давай я тебе по руке погадаю.

— Погадай, только я в это не верю, — сказал я.

Наташка уселась так близко, что мы касались друг друга бедра­ми, взяла мою руку в свои. Простыня соскользнула к ее поясу, оголив грудь.

— Так! — она внимательно рассматривала мою ладонь. Тебя ждет очень счастливая встреча.

«Нет уж, хватит с меня встреч», — думал я, рассматривая грудь Наташки.

— Ты встретишь свою судьбу. И тебе повезет очень в жизни! И еще вы будете очень богатым человеком! — Наташа перешла на вы. — У вас будет все: и деньги, и дети.

Наташа засмеялась и схватилась за простыню, прикрыв себя до самой шеи.

— Вот спасибо, — я кивнул Наташе, сложив руки домиком пе­ред грудью.

— Нет, за это я посижу у тебя немного на коленях, — и Наташ­ка прыгнула ко мне. Я обнял ее за талию.

— Это опасно, Наташа, — сказал я ей на ушко.

Она прыснула и подскочила, пересев к девчонкам. Вот хохо­тушки! И они, попрощавшись, ушли из сауны.

Антон улыбался, глядя им вслед осоловевшим взглядом.

— Вот все они такие веселые, пока не замужем. Откуда потом берутся очень невеселые дамы? — икнул Антон. — «Если к друго­му уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», — он попытал­ся исполнить известную песню.

Посидели мы прилично — почти до трех ночи.

Домой, спать, спать! Я приехал и сразу лег в постель.

Все выходные провалялся дома, мне не хотелось никуда ни ехать, ни идти. Впереди майские праздники, красные дни календаря.

Я отработал до праздничных дней, сделал заказы на запчасти, кручусь параллельно как индивидуальный предприниматель.

Мне пришлось прикупить сотовый, мне на него Вадим кидает деловые сообщения. К телефону я пока не привык, он мне меша­ет, и я часто «забываю» его дома. Дела идут потихоньку вперед и ощутимо по деньгам.

Я не спешу перебираться к кому-то на квартиру, но и к себе не привожу хозяйку. Меня пока все устраивает. Мама, конечно, на­мекает и вздыхает, что я бесхозный и внуков ей надо. Но это мало помогает и не действует на меня никак.

Майские праздники наступили незаметно и принесли сильный ветер и даже снег с градом. С утра побродил по городу и свернул домой. Я поднимался по лестнице и увидел Иду, она ждала меня возле двери. Видимо, она давно стояла тут, так как выглядела за­мерзшей и усталой.

— Ида, ты что тут?

— Миша, я приезжала в поликлинику за медицинскими карта­ми детей.

Я открыл дверь и мы вошли в квартиру.

— А что не сообщила, я бы выслал их.

Ида осунулась и выглядела слишком грустной.

— Я хотела тебя увидеть еще.

Мы молчали, я не знал о чем говорить.

— Как дети? — спросил я.

— Ничего, — ответила Ида. Она прошла в комнату и села на диван. — Миша, я умоюсь и попью горячего чаю?

— Конечно, — я пожал плечами и пошел ставить чайник на плиту.

Она умылась и отогрела руки горячей водой и чаем.

— Миша, как ты живешь? — Ида взглянула мне в глаза.

— Живу, как видишь.

— Ты не женился? А ведь уже почти год прошел, как мы уеха­ли, — Ида словно разговаривала сама с собой. — Миша, не могу я без тебя, — выдохнула она. — Если бы я могла родить от тебя, все было бы иначе.

— Не надо, — попросил я.

— Миша, — она хотела еще что-то сказать, но не решилась, — спасибо за чай.

Ида поднялась, оделась и ушла, захлопнув дверь.

Я не провожал ее, я видел, как Ида вышла из нашего подъезда и пошла по тротуару. Я смотрел на ее одинокую, поникшую фи­гурку и вспоминал слова Степаныча, что надежный тыл много значит для человека и разорить его легко, а восстановить невоз­можно.

Глава 6

Все, я в отпуске! Двое суток напролет валяюсь в постели. А зав­тра улетаю за границу к Вадиму, впервые посмотрю на жизнь там, у них. Заеду сегодня к своим, и с утра в аэропорт.

Мама, как всегда, вся в беготне и суете, что-то пытается мне с собой собрать. Нет, я принципиально ничего не беру, кроме де­нежных средств.

Она меня все на разговоры о семье наводит:

— Ты что, Мишка, в отшельники подался? Ты молодой, тебе жить надо, ну это… — мама хлопает глазами, не зная, как выра­зиться. Она и не догадывается, что я «живу», причем прямо у нее над головой. Она вздыхает и опускается на стул. Отец из магазина вернулся и с порога мне:

— Ну что, давай отметим, а то завтра улетишь, только тебя и видели!

Он разворачивает свертки на столе и ставит пол-литра.

— Миша, ему же лететь! — волнуется мама.

— Ну и что, мы немного, — говорит отец. — Да ему лететь-то завтра с утра, что ты.

Посидели с отцом, поговорили о Западе. Он наслышан немно­го, а как там на самом деле, кто знает. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вечереет, пора. Я обнимаю мать, отца и отчаливаю. Наверху уже открыта дверь.

— Миша, а я тебя жду! Уезжаешь? — Дина спускается ко мне и берет за руку. — Зайдем?

Снимаю куртку, и бросаю в прихожей рюкзак. Она обнимает меня.

— Я сразу услышала, что ты пришел к своим…

Прохожу в зал и сажусь на диван. Динка устраивается рядом, по­добрав под себя ноги.

— Я ненадолго, сейчас домой, а утром в аэропорт.

— Может от меня поедешь? — Дина смотрит вопроситель­но.

— Я без «резины», а как же техника безопасности?