Бесплатный фрагмент - Мужик в тельняшке

Веселая смейсь

Мужик в тельняшке

Однажды энергичными студентами была найдена квартира для проведения праздника Первого Мая. Хозяйкой квартиры оказалась одна весёлая женщина, жена матроса речного флота — вечно пьяного мужика. В один из весенних дней мужик врезал поутру поллитровкой по нутру, увидел на реке баржу, а на ней широкая корма… шевелится. Запрыгнул мужик на неё, да и пропал… там. Неделя — нет, другая — нет, мужика нет, писем нет, а тут праздник на носу. Вот хозяйка и поддалась на уговоры молодых соблазнителей, у которых

«Вонзались клыки, как стальные клинки,

В редко встречавшиеся шашлыки».

Сначала, как всегда, тосты, речи, звон рюмок, потом — стаканов. Короткие шутки, хохот и, наконец, нарастающий непрерывный гул.

Проходит время энергичных возлияний. И вот уже одному НАДО…, а он не может встать. Двое друзей помогают болезному весельчаку. Тот, приняв неустойчивое положение, устремляется в шкаф… с верхней одеждой.

— Парас… тите, р… решите. Разре… шите.

Шкаф трясётся.

— Чего уперся! Дай пр… р… йти! Нарядились тут. Лето вокруг, а вы в шубах. Во, народ! Да откуда вас столько?

Из шкафа раздаются глухие удары. Это весельчак уперся в заднюю стенку и стучит в неё головой. Друзья извлекают его из объятий зимней одежды.

— Ты чего в шкаф лезешь, дурень? — и выводят к туалету.

Там он долго, что-то, где-то безуспешно ищет. Но штаны сдвинулись по фазе на девяносто градусов, и он вместо известной прорези сосредоточенно шевыряется в широком кармане. Там пусто.

— Нету. Пропал гад. Вечно попадает куда-нибудь не туда, — бормочет весельчак, — а чем же теперь в туалет ходить?

Один из сопровождающих пытается помочь весельчаку. Не получилось. Пусто. Тогда он дает команду второму:

— Иди на кухню, тащи огурец.

Второй выбежал и через полминуты явился с большим зелёным огурцом.

— Во, какой! В пупырышках!

Они вручают огурец в руки весельчаку, и через несколько секунд блаженная улыбка распространяется по лицу страдальца.

— Готов? — спросил сопровождающий, — а теперь на воздух, проветриваться.

И повел его к выходной двери.

— Тут опять шкаф, — бормочет весельчак, — вон, смотри, тельняшка висит… а в ней мужик.

Действительно, в дверях стоял усатый мужик в тельняшке в состоянии высшей степени кондиции.

— Вам кого, мужики? — произносит сосредоточенно трезвеющий весельчак.

— Я не мужики. Я мужик, понял, очкарик?

— Понял. А чего вам… всем надо?

— Мне бабу мою.

— Тебе бы… ба… бу? — попытался уяснить очкарик.

— Да.

— Ба… бу… бы? — снова уточнил очкарик.

— Это квартира два? — усомнился усатый.

— Два, — ответил очкарик, — а может, три или четыре.

— Ты чё делаешь тут? — вдруг осенило догадкой усатого, — я тея щас раздавлю, как клопа! А… а! Тут ещё двое… Ну, очкарики, держись!

За столом услышали какой-то шум в прихожей, возню. В комнату влетели разбитые очки и лоскут тельняшки, раздался глухой удар на улице: прыг, бряк, брык, кряк, как будто кто-то выронил мешок с отрубями, и в комнату вошёл один из сопровождавших с фингалом под глазом.

— Ничего, не волнуйтесь. Тут какой-то мужик в тельняшке пытался прорваться, мы его в окно выкинули. Этаж-то первый.

— В тельняшке? — испуганно спросила хозяйка.

— Да… был.

— С усами?

— Когда влетел, был с усами. Когда вылетал — не знаю.

— Господи! Так это ж мой му… у… ж!

И хозяйка пулей вылетела на улицу.

Публика медленно трезвела.

Выпивши

Лето. Вдоль по улице, постукивая колёсами, шёл трамвай. На остановке в него влез пьяненький мужик при галстуке и стал исполнять танец Лумба-Мумба с приплясом, продвигаясь в сторону водительской будки.

— Пра… стите, прас… ити. А ты не гуди!!! Пароход гудел, гудел, его и привати… изировы… вали… на запчасти.

Трамвай тронулся, мужик затанцевал в обратную сторону — задом. Со стороны видно было, как профессионально он выделывал кренделя этого витиеватого танца. Наконец, профессионал наступил одной ногой на другую, плюхнулся задом на ребристую поверхность пола и крякнул.

— Ой! как ему больно, — жалостливо простонала сердобольная тетя.

— Ничего. У него задница чугунная, — успокоил её усатый гражданин.

Трамвай шёл, мужик трудно вставал. Вот он встал и снова затанцевал. Впереди светофор. Красный. Трамвай резко тормознул. Мужик пролетел три метра вперёд и смачно долбанул эфиралганом металлическую стенку водительской будки.

— Ии… э… эх! — раздался выдох коллективного соболезнования в трамвае. Мужик обернулся — эфиралган, как у пса.

Трамвай дёрнулся и пошёл. Мужик завис в пространстве, потом принял устойчивое положение на карачках и стал медленно распрямляться, принимая менее устойчивое. Трамвай повернул направо. Мужика понесло в левый ряд и усадило на колени молодой, лет семнадцати, девушке. Её проворная бабушка, сидящая рядом, сладострастно вонзила шпильку мужику в то место, которым он уселся.

— У …у…у! — взвыл мужик и взмыл в воздух, хватаясь за мягкое место. В это время трамвай вошёл в левый поворот, и мужика понесло в правый ряд в объятья здоровенного дядилы. Дядила принял мужика, как волейбольный мячик, и мужик вылетел по инерции в окно.

Очухался он на крыше джипа «Чероки». Крыша оказалась гладкой, и по мере того, как маневрировал джип, маневрировал и мужик на этой… джипе: взад, вперёд, влево, вправо. Когда штаны стали мокрыми, маневрировать стало легче. Джип резко повернул направо, и мужика вынесло на крышу встречного джипа «Мицубиси». Осмотрелся. «Здесь комфортней», — подумал он. Но кайф был недолог. Аналогичным способом его перенесло сначала на «Гранд Ровер», затем на «Сузуки», «Тойоту», «Ниссан». Запомнить, на каких иномарках катался, не представлялось возможным, так как на крышах не было названий. Да если бы и были, то прочитать их тем местом, которым он ездил, он не мог. Место это у него читать не умело.

Наконец, его плюхнуло на крышу «Запорожца». «Запорожец» хрюкнул, взвизгнул, как недорезанный поросёнок, и начал чихать и вилять хвостом. Мужик обнаружил, что едет в обратную сторону, заволновался и начал дубасить по крыше. «Запорожец» тормознул и остановился. Мужик по инерции съехал с крыши на капот. Из машины вышли двое — большой бульдог с огромными глазищами и маленький мужичишка.

Мужик обратился к старшему.

— Права у тебя есть? — Бульдог согласно кивнул и моргнул глазищами.

— А страховка ответственности? — Бульдог снова кивнул.

— А куда едем?

— Куда надо, туда и едем, — проверещал маленький мужичишка.

— А тебя не спрашивают, шавка.

Бульдог преданно смотрел на мужика. С ним впервые разговаривали по-человечески, как с равным.

— Ты мне поговоришь ещё, — тявкнул мужичишка.

Бульдог строго взглянул на мужичишку: не мешай, мол, разговаривать, когда старшие говорят. Мужик тоже зарычал, сидя на капоте. Мужичишка в растерянности замолк.

Мужик попытался слезть с капота. Не получалось. Зацепился за что-то штанами. Штанина треснула. Мужик — тоже. Наконец, съехал с капота на четвереньки. Встать никак не получалось. Бульдог взял его за галстук и повёл в подворотню. Мужик шёл за ним на четырех лапах, повиливая хвостом. В подворотне бульдог стал зализывать рану на штанине мужика.

— Рудольф! Ко мне! — протявкал мелкий мужичишка из «Запорожца». Рудольф не реагировал. — Ну, чёрт с тобой, жрать захочешь, придёшь. Только своего четвероногого друга не приводи. Иначе он у тебя всю жратву слопает. Вон харю какую отъел!

И уехал.

Мужик переступил с одной лапы на другую в поисках удобного места для отдыха и во что-то вляпался правой передней лапой.

— Вот так всегда, то в не ту партию вступишь, то в дерьмо.

На подоконнике любопытствовала сиамская кошка.

— А ты чего ухмыляешься? — раздражённо спросил мужик. — Ты на себя погляди. Тебе кто черными чернилами в морду плюнул?

Бульдог на некоторое время смылся и через пять минут вернулся в сопровождении двух собак.

— О! Как в лучших домах Парижа. Девочки с доставкой на дом! — воскликнул мужик и попытался погладить грязной лапой приглянувшуюся ему рыжую суку.

Та фыркнула, вильнула хвостом и ушла, показывая всем своим видом, что с такими нечистоплотно-вонючими ничего общего иметь не желает. Бульдог ушёл провожать дам. Мужик заснул.

Весть об интересном представителе четвероногих молниеносно разнеслась по дворам. Собралась огромная стая дворовых собак со всего района. Самцы выпендривались. Они подходили по очереди к мужику и поднимали заднюю ногу. Одни левую, другие правую — в зависимости от того, левша был пес или правша. Мужик спал. Ему снилось, как он катается на различных иномарках, включая «Запорожец», и купается в самом синем в мире Чёрном, по-летнему теплом, но очень уж — тьфу, тьфу — солёном море.

В предбаннике

Из парной в предбанник выходят два мужика и рассаживаются на лавке. Поглаживая распаренные животы, перекидываются короткими незначительными фразами. Отдыхают. Наконец, коснулись обоюдоинтересной темы.

Рядом, между ними, на лавке лежит старая газета с изображением двух бывших руководителей сверхдержав: Никсона и Брежнева. Из текста статьи следует, что эти двое тоже оживленно разговаривают. Но газетная иллюстрация разговора отображает только миг в этом разговоре, застывшее состояние беседующих, что очень обедняет газетное изображение.

Два мужика на лавке стали друг другу что-то доказывать, что потребовало сократить дистанцию между ними. Один из них встал, сократив эту дистанцию, и шлёпнул по газете голой за… э… местом, на котором мужики обычно штаны носят.

Размахивая руками, мужики, наконец, пришли к консенсусу — «надо врезать по пивку» — встали и, жестикулируя, двинулись к банщику за пивом.

— И эти ожили! — удивился третий мужик, наблюдая, как два руководителя сверхдержав на отпечатке, скопированном задницей, только что сидящей на газетном изображении этих руководителей, замахали руками, что-то доказывая друг другу.

Когда мужики очередной раз выходили из парной, руководители сверхдержав уже не спорили между собой. Их просто смыло.

«Короткая жизнь у вас, господа президенты», — подумал третий мужик, расстилая на лавке новую газету с сегодняшними руководителями, и… уселся на неё.

Схватка с Тузиком

Поздно вечером из деревенского заведения вышли трое, накачанные самогоном до верхней риски. Один упал сразу около заведения в полной уверенности в том, что подруга, приготовившая оглоблю для встречи со своим суженым, сменит гнев на милость и, как часто бывало, потащит его в опочивальню.

Второй бодрым зигзагом проскочил мимо своей хаты, споткнулся и уже в более устойчивом состоянии — на карачках — залез в чужой коровник, где вызвал беспокойство супружеской пары — двух единиц крупного рогатого скота, спокойно пережёвывающих свою жвачку.

Что касается третьего, то он подошёл к забору ближайшего палисадника, намереваясь оросить этот забор влагой естественного происхождения. Он стоял, покачиваясь, и нарушал на чужую собственность. И всё бы было хорошо: нарушил бы, да и ушёл своей дорогой. Но было два фактора, которые изменили этот мирный исход безобидного происшествия. Во-первых, мужик качался и периодически прислонялся к забору палисадника плечами так, что голова, лишённая опоры, с каждым толчком всё дальше и дальше проваливалась за забор. Во-вторых, у хозяина деревенского дома с палисадником в качестве сторожевой собаки была умная овчарка, которая понимала, что облаивать мужика бессмысленно. Он к этому дома привык.

А посему здоровый пёс внимательно следил за перемещением головы в стельку пьяного мужика. И когда эта голова качнулась так, что оказалась в зоне досягаемости сидевшего на цепи пса, он рванулся и ухватил своими челюстями мужика поперёк личности, вонзив клыки в его пухлые щеки.

— А… а… а! — заорал мужик и в свою очередь схватил своими зубами то, что подвернулось ему в пасти пса.

— И… и… и! — завизжал пес и, не выпуская жертвы, начал трепать голову мужика из стороны в сторону.

Так они стояли и жевали друг друга. Пес мужика снаружи, а мужик пса внутри.

Трудно было предположить, кто кого бы сожрал, если бы не выскочил хозяин и не растащил воюющие стороны. В результате мужика отправили в больницу, а собаку в ветеринарную лечебницу.

А всё отчего? Да оттого, что в деревнях отродясь не было и, наверное, никогда не будет общественных туалетов.

Байки в электричке

Электричка начинает движение. Группа мужчин среднего возраста занимает места в углу вагона. Настроение весёлое. Ехать не меньше трёх часов. Начинается треп.

— Вот мне один мужик рассказывал, — начинает рыжий, у которого в нижней челюсти по центру дырка вместо зуба.

— Ты лучше скажи, какая бабка тебе зуб выпердила?

— Зуб? Это мне тесть хотел пинка дать, а я увернулся.

— Ты нам старые анекдоты не грузи, — притворно надув губу, проговорил грузный бугай, — а то мимо рюмки проскочишь, когда наливать начнём.

— Ладно, ладно, — перебил бугая ещё один из компании, — не мешайте человеку. Давай про мужика-то.

— Да. Так вот, — продолжает рыжий, — этот мужик лежал в больнице. При обходе врач сказал одному больному: назначаю, мол, вам такие-то анализы, а перед этим — клизму.

«А когда клизму-то?» — спрашиват больной.

«Медсестра придёт и позовёт».

— Ну, полежал будто этот больной, полежал, да и пошёл покурить. В это время сестра привела ещё двоих новеньких и устроила их на двух пустующих кроватях. А среди нас, — рассказывал мужик, — был один шутник, который в принципе не выносил тишину. Ему обязательно надо было, чтобы народ вокруг со смеху помирал. Вот он и спрашиват новичков:

«Клизму-то уже делали?»

«Н… нет ещё, — отвечают. — А что?»

«Что, что! Это перва процедура для всех. Пришёл сюды — перво-наперво надо облегчиться в интересах чистоты окружающей среды. Не знали, что ли?»

«А куда идти-то?» — спрашивают.

«Сами придут. Ждите».

— Только он это сказал, — рассказыват мужик, — как в палату вошла здоровенна тетка с вядром и голосом фельдфебеля прогудела:

«Ну, кому тут клизма-то прописана? За мной!»

«Новички соскочили с кроватей и потопали на экзекуцию».

«А в енто время появился тот, кому та самая клизма была прописана».

«Тут за мной не приходили?»

«Приходили, — сказыват рыжий. — Сказали, чтобы через десять минут явился на клизмодром».

— Когда первый из новичков, — рассказывал мужик, — под впечатлением пережитых полутора литров вернулся в палату, шутник и говорит больному с прописанной процедурой:

«Ну, а теперь твоя очередь. Топай».

«Больной ушёл, а мужики стали прислушиваться».

«Вдруг из клизмотронной раздался громкий бас фельдфебеля:

Што!! Ишшо один! С ума, што ли, посходили! Всем клизму подавай! По одной прописке — трое. И все за клизмой!»

— Как потом выяснилось, — рассказывал мужик, — третьему клизма досталась самая полноценная, запоминающаяся. Даже врач-рентгенолог его похвалил: «Хорошо подготовились».

«А потом, — хохотал мужик, — сестра-фельфебель долго ещё, бродя с ведром по коридорам, возмущалась:

Ну и мужики пошли. Сами ничего не могут. В туалет и то только со страху ходят».

Публика, разместившаяся в вагоне, заржала.

— Кончай анекдоты травить, — перебил рыжего бугай, — разливать пора.

И компания занялась привычным делом.

Николай Николаевич

На студии напряжение. Через пять минут репортаж известного журналиста Николая Николаевича Николаева о проведении праздника города, а в коридоре лопнула труба и заливает помещение. Срочно послали за сантехником. А пока работники студии героически сопротивляются свалившимся на них сантехническим неприятностям. Но и репортаж переносить нельзя. Время уходит. Главный режиссёр выскакивает в коридор и кричит:

— Николай Николаевич! Где вы?

— Я тут, — раздаётся из толпы мельтешащих сотрудников.

— Идите со мной!

Он вырывает из толпы Николая Николаевича и тащит в студию, за стол.

Передача началась.

— Николай Николаевич, как вы оцениваете качество проведённых мероприятий в городе? — задаёт вопрос ведущий.

— Прекрасно, — отвечает Николай Николаевич. — Сантехнические службы хорошо подготовились к этим мероприятиям, в результате чего чрезвычайных происшествий почти не было.

— А как, по вашему мнению, прошла конференция под названием «город будущего»?

— Там были кое-какие дефекты в подготовке. В женском туалете лопнула труба, — Николай Николаевич с опаской посмотрел в сторону коридора, где уже булькало. — Да. Так вот, поскольку в мужском туалете об этом узнали слишком поздно, то им пришлось эвакуироваться в незастегнутых портках.

— Оригинально, оригинально, — заерзал на стуле ведущий.

— А что вы можете сказать о конкурсе молодых талантов в помещении оперного театра?

— Могу сказать, что молодые действительно оказались талантливы. Один из сантехников успел вовремя перекрыть задвижку водоснабжения. Иначе были бы неприятности.

— Вы очень оригинальны. А как вам понравился приезжий тенор из Москвы?

— Хороший парень. Я у него в номере гостиницы кран в ванной комнате чинил. Так он меня дорогущим коньяком угостил.

В это время из коридора в студию поступает вода.

— Простите, а вы кто???

— Я Николай Николаевич. Сантехник.

— Так чего же вы тут сидите?

— А вы какого чёрта мне зубы заговариваете! Мне пора делом заниматься.

В это время в студию влетает журналист Николай Николаевич Николаев с гаечным ключом.

— Безобразие! Я вам не сантехник, трубы чинить. Где главный режиссёр, я ему по балде гаечным ключом настучу!

Упадёт или…

Из парной в предбанник выходили красные, распаренные мужики и рассаживались на лавках. Отходили. В углу отжимал в ведро тряпку банщик и что-то ворчал в длинные, как рыжая мочалка, усы. Вдруг он повернулся к только что вышедшему из парной голому мужику и заорал:

— Ты че ввалился! Вся корма в мыле! Иди, смойся, не вишь, с тея тикёт! А то вылетит хто из парной, посклизнётся и ё… ся!

Мужик с намыленной задницей ушёл смываться, кто-то гоготнул ему вслед, а сухощавый гражданин с красной полоской от очков на переносице многозначительно заметил, глядя на банщика:

— Уместнее было бы сказать: упадет.

Сказано это было настолько спокойно и веско, что голая публика на момент замолчала. Банщик повернулся. Хотел что-то возразить, но, встретившись взглядом с сухощавым, осекся и, махнув рукой, обиженно отвернулся в свой угол.

И только круглолицый дядя, отдуваясь и поглаживая себя по животу, равнодушно произнёс:

— А чего тут спорить? Одно из двух — упадет или ё… ся.

Публика вновь загоготала.

В это время в предбанник ввалился только что смытый мужик и, поскользнувшись, смачно шлёпнул голой задницей по мокрому кафелю.

Голая публика взорвалась хохотом, а банщик уперся взглядом в сухощавого и тоном победителя сказал:

— Ну что? Упаде-е-ет, упаде-е-ет. Я же сказал — ё… ся. Вот он и ё… ся!

Хохотали все, в том числе, и сухощавый.

Всеобщая гомеопатизация

Человек — существо сложное. И, как всякое творение природы, в познании неисчерпаем. Сколько бы ни изучали это творение, а вопросов всё больше и больше. Тот уровень познаний, который приобретен человечеством за тысячелетия осмысленного существования, позволяет ему приблизительно оценить состояние здоровья себе подобного. Но только приблизительно. Отсюда и отношение к врачам. Прямо скажем, разнообразное. Вот, например, гомеопатия. Нет, нет, я не против гомеопатии. Говорят, кое-кому помогает. Не тем, конечно, которым очень и очень больно, и надо немедленно что-нибудь отрезать или оторвать, как говорится, операбельным путем, а тем, кому до операции ещё лечиться да лечиться у многочисленных врачей, в том числе и у гомеопатов.

Так что гомеопатия — это, может быть, и неплохо. Только больно уж интерес к ней нарастает, в основном со стороны поставщиков различных гомеопатических препаратов.

Так чем же всё-таки отличается гомеопат от остальных врачей? Он ведь что? Бросил травку в тонну воды и сделал настой. Затем взял капельку этого настоя и разбавил в тонне воды, потом проделал это ещё и ещё раз, пока в воде не останется ни одного атома лекарственного средства. В воде только память о нём осталась. У воды ведь память будь здоров, не то, что у нас — склерозников. Ну, а дальше? Дальше продавать можно… бочками, а лучше флакончиками в двадцать грамм по сто рублей за флакончик. И деньги идут, и люди лечатся. Помогает от всех болезней, кроме одной — от глупости не помогает.

А тут появился мужик с компьютером.

— А я вам эту самую память запрограммирую в компьютере, обработаю по этой программе малюсенькие шарики из сахара — и готово. Шарики одинаковые, из одного мешка, а программы разные — от разных, то есть, болезней. Кушайте на здоровье… по двести рублей кулёчек.

Но, как известно, из научных трактатов, творческая мысль не имеет границ. Появился этот… как его… Чунак… или Чудак? Ну, так вот, этот Чувак и говорит:

— А я вам эту самую воду заряжу от всех болезней внушением.

Внушил. Пьют. Но не все. А надо, чтобы все. Тогда Чувак вписал свой лик в экран телевизора, чтобы всем видно было. Лик вписался и произнёс:

— Приготовьте воду. Буду заряжать.

Зарядил. Пьют. Опять не все. Некоторые ведь воду на дух не переносят. Те, кто пьют в основном водку, попробовали её заряжать… Чуваком. Не берёт. Водка вроде бы светлеет, а в голове после неё темнеет. «Палёная, значит, получается», — решили некоторые. Другие говорят: «Нечего, мол, на Чувака валить. Как была паленая, так паленая и осталась. А Чувак вам не очистное сооружение, чтобы всякую дрянь в питьевой этиловый спирт превращать».

Сыр да бор. Пока спорили, появился Василий Петрович Шизнутый. Это фамилия у него такая — Шизнутый. Что же касается ловкости ума, то у него хоть мать и русская, и отец никакой не юрист, а банальный дворник, но ловкость ума у Василия Петровича ну прямо удивительная. Вот он и начал продавать наваристый суп с гомеопатическим мясом. Один раз сварил суп и месяц разбавляет. Мяса в нём, конечно, нет. Даже запаха мяса и того нет. А вот память о нём есть… у Василия Петровича.

Вскоре возникли лихие рационализаторы и в руководстве страны. «А мы что, хуже Чувака, что ли?» И появились такие понятия, как гомеопатическая пенсия, гомеопатическая минимальная зарплата. Не для всех, конечно. Для тех, кто там, наверху, и пенсия, и зарплата, по-старинке, наваристые. Даже слишком наваристые, наваристее, чем по-старинке. А для основной массы трудящихся — всеобщая гомеопатия в отечественной валюте.

— Мария Ивановна, как там Максим Фёдорович поживает?

— Увы, он умер.

— Умер? И что это за вирус его сгубил? Уж такой здоровый мужик был.

— Вирус? Как хошь эту болезнь называй. Пенсионная гомеопатизация.

В доме престарелых

(Из разговора в электричке)

Я человек, в общем-то, в возрасте. В девятый десяток пробрался. Пора где-то и приземлиться, то есть притулиться, прежде чем приземлиться. Вот я и пришёл в дом престарелых. В кабинете заведующей — крупный письменный стол. За ним — солидное существо с бампером в пол-письменного стола и любопытствующим выражением на лице, две фары, включенные на ближний свет, выше — лобное место для встречи с твердыми предметами, представляющими собой объективную реальность, данную ей в ощущениях. На голове буйная растительность — джунгли. Над головой, рядом с распределительным щитком, предупредительный плакат: «Не влезай — пришибёт!». Рядом манекен старушки с образцами летней нижней одежды, лесенка-стремянка и надпись: «Влезай здесь».

Заведующая бросает на меня пронзающий взгляд и бодрым голосом произносит:

— Новенький?

— Нет, — говорю, — старенький, то есть новенький старенький.

— Справка есть? Возраст, пол, направление и так далее.

— Вот паспорт. Смотрите. Пол мужской… был. Только я пока ознакомиться, предварительно.

— Ну, знакомиться, так знакомиться. У нас есть с кем и с чем — солярий на крыше, зубной врач от излишнего аппетита, комната смеха, где старушки собираются — со смеху помрёшь, секс-клуб.

— Как это — секс-клуб?

— Старая видеодвойка. Шоу, очень тонизирует. Идите, знакомьтесь.

На втором этаже, при входе в столовую, какие-то шутники повесили плакат: «Чтобы не портить творческой атмосферы в коллективе, надо меньше есть черного хлеба». Молодцы, старичьё — шутят. А вот ещё один, пожелтевший от времени плакат: «Сегодня Пасха — каждому по ицу».

А вот и зал. В кружок сидят бабки. Беседуют.

— Вот я всю жисть чем-то увлекалась, — говорит одна, — даже шахматисткой была. До сих пор помню, как пешки ходят, офицеры, ферзь, тура, конь. А вот как валет ходит — забыла.

— Што-што? — проснулась другая. — Куда валет ходил? Так ить к тее и ходил.

— А король? — подхватила третья.

— Нет, ейный король никуды не ходил. Он рога отращивал.

— Хулиганье в чепчиках, — беззлобно парировала первая. — Я, между прочим, и в шашки любила играть. Помню, в доме отдыха с одним мужиком… Чего гогочете? Какие шашни? Шашки, говорю! Как щас, помню: большая такая доска, а на ней… Да не я, не я на ней, извращенки старые. Шашки на ней такие — деревянные, большие, как консервные банки. Только шашек этих половины нет. Ну, пошли с мужиком в буфет, взяли консервы.

— А ишшо чево взяли?

— Да ничего больше не взяли, успокойся, только консервы и взяли. А там из консервов-то только шпроты да килька в томате. «Вам какие, — говорит мужик, — шпроты или кильку в томате?» — «И вы ещё спрашиваете? Конечно, шпроты». — «Ну, а я тогда кильку возьму». Стали играть. «Я вас ем», — сказал мужик и съел, мою банку шпротов. — «А теперь, — говорит, — ешьте мою банку, с килькой». — «Я не буду, — говорю, — у меня гастрит». — «Ну, тогда я у вас за фук съем». — И опять съел, гад. Только когда он слопал все мои шпроты и остались одни деревяшки, смотрю — он уже со мной в поддавки играет. Ну, я не вытерпела и врезала деревянной шашкой ему повыше нюхальника. Так у него, прямо на моих глазах, вот такой фонарь засветился. Вечерний ландшафт освещать.

— А я, — говорит третья бабуся, — песни любила. У меня сопра́… ано.

— Со́…опрано.

— Что со́…опрано?

— Со́…опрано, говорю, сопра́…ано твоё.

— Ну, со́́прано так со́прано, — смирилась бабуся. — Я вот, помню, как молодой Робертино Лоретти пел. Голос как тысяча колокольчиков. Заслушаешься. А потом киноактер Филиппенко. Сам сказал: «Буду желудочным голосом петь». И запел. Потом, о боже, ансамбль «Звуки МУ» забулькал двенадцатипёрстной кишкой. И вот, наконец, нате вам! На сцену выходит молодой краснощёкий мужчина, опускает микрофон ниже пояса, поворачивается спиной к зрительному залу, и… зазвучала современная поп-музыка.

Старичье хохочет. Из соседней комнаты появляется Василий Иванович:

— Ну и юмор у вас, Марья Ивановна, какой-то нижепоясничный.

— Так ить жисть у нас, в доме перестарелых, Василий Иванович, такая. Вон, смотрите: Пётр Николаевич! Бла-а-родных кровей. Солнечны, воздушны ванны принимають. Голенькие лежать… на крыше, а килизму в заднице забыл. А реклама?! Вы только вдумайтесь: «Съел кусочек хлеба с рамой, и хожу всё утро…». Срам-то какой! Наше-то время другое было. Вот вы, например, настоящие стихи писали. Книжка у меня ваша была. Называется «Взбзднуздав Пегаса», кажется.

— Вы уж, Марья Ивановна, не искажайте, пожалуйста. Не «взбзднуздав», а «взгнуздав Пегаса».

— Василий Иванович, — вступила в разговор Глафира Петровна, — а это не из ваших творений тут кривоногий нам декламировал?

— Ну-ка, ну-ка, — поддержали её старушки.

— Пожалуйста, одну строчку только и помню: «Я тот, чей вздор Надежду губит».

— Нет, это не моё.

— Ой, что-то меня знобит, — запричитала одна из старушек. — Зуб на зуб не попадает. Пойду аспиринчику выпью.

— У вас, Наталья Павловна, лет пятнадцать уже зуб на зуб не попадает. Знаете, почему? Потому что у вас один зуб в верхней челюсти слева, а другой — в нижней справа. А других больше нет. Чтобы, например, орехи грызть, вам надо вот так, — Василий Иванович скорчил рожу наперекосяк. — И не аспирин вам сейчас нужен, а Спиридон. Вон он из вашей кельи вас сквозь замочную скважину взглядом буравит.

— Хулиган вы, Василий Иваныч!

— Разговорчики! Кру… гом! Шагом марш в келью! Следующие инструкции получите от Спиридона.

— Какой же вы невоспитанный, — сказала Наталья Павловна и демонстративно пошла в келью.

— Это уж точно — интеллигент, а невоспитанный, — подтвердила Глафира Петровна. — Нас, например, из поколения в поколение воспитывали. Мою бабушку французский гувернёр пестовал, моя бабушка маму пестовала, мама меня, а уж я новое поколение выпестовала.

— А Жучку вашу Тузик пестовал? — спросил Василий Иванович.

Глафира Петровна гневно отвернулась и замолчала. Василий Иванович, еле сдерживая смех, и в то же время с умоляющей миной, промолвил:

— Глафира Петровна, голубушка. Ну, простите, вырвалось. Пожалуйста, продолжайте, кто там у вас кого, как вы говорите, пестовал?

— А вы, молодой человек, хто?

И вся компания обернулась в мою сторону.

— Я, — говорю, — любопытствующий. Я как бы тоже из прошлого. Сначала мне говорили в трамвае: «Ты чего, пацан, под ногами вертишься?» Потом: «Слушай, парень, чего раскорячился?». Затем: «Гражданин! Уберите туловище с дороги». И, наконец: «Эй ты, старый хрыч! Чего застрял в заднем проходе?»

— Значит, наш, — сказала Глафира Петровна. — Знакомьтесь. Могу кое-что показать. Вот старинная картина — наша достопримечательность. Впервые она была описана знаменитым пейзажистом…

— Да-да, — перебил её Василий Иванович, — а вторично она была описана местным рыжим котом по прозвищу Чудо-барс, после чего она долго находилась в реанимации.

— В реставрации, дурень.

— Давайте лучше споём, — предложила Марья Ивановна.

— Какую? Лирическую? Сатирическую? Или как в телевизоре — истерическую?

Старушки запели лирическую, а мы с Василием Ивановичем пошли осматривать помещения.

В деревянном пристрое — лечебный корпус. В коридоре сидели четыре человека, с надеждой поглядывая на единственную дверь с обозначением «ОО».

— Это что, — спрашиваю, — общество с ограниченной ответственностью? Одной «О» не хватает.

— Да нет, — ответил Василий Иванович, — скорее, с безграничной безответственностью. Людей много, а очко одно.

Из кабинета врача-гастроэнтеролога вывалился ещё один пациент после процедуры очищения кишечника и присоединился к сидящим. Все ждали. На лицах напряжение. «Что-то много их накопилось», — подумал я и открыл дверь с надписью «ОО». Там никого не было. Глянул вверх — крыши нет. Зияет дыра. Я повернулся к страждущим и сказал:

— Его тут нет, он вылетел! Ракетой!

Сначала публика налилась еле сдерживаемым клокотанием. Смех готов был вырваться наружу — животы содрогались, булькали, глаза — навыкат, щеки раздулись. Расслабиться нельзя. Первый бросился к двери с воплем: «Ну, погоди!». Расслабился, значит. Остальные за ним — разбежались по лесу.

— Весело живёте, — сказал я, прощаясь с Василием Ивановичем.

— Вернёшься? — спросил он.

— А куда денешься? Вернусь, когда созрею.

И я пошёл созревать.

Техническая характеристика передвижного устройства — новоиспеченного именинника (шифр…)

Технари настолько привыкли к техническим оценкам всего и вся, что даже качества именинников оценивают по параметрам технических условий на аппаратуру.

Устройство образца тысяча девятьсот затертого года, зарубежных аналогов не имеет, создан творческим коллективом из двух разработчиков — Папой и Мамой, по техническому заданию, утверждённому матушкой Природой. Идея создания родилась у разработчиков самостоятельно, без подсказок и тематических карточек. Соисполнители (контрагенты) в паспортных данных не зарегистрированы. Экспериментальный НИРовский ЗАДЕЛ отсутствовал. Получился сразу действующий образец с руками, ногами и другими мощными интерфейсами для взаимодействия с объективной реальностью. Запрограммирован в одном из вузов Страны.

Кроме спецязыков, обеспечен русским, в устном и письменном вариантах. Программой используется всё богатство языка, включая жаргонные помехи, изображаемые на заборах.

Кроме основного назначения, может использоваться в качестве рыхлителя на даче, кухонного комбайна, а также в других, не подлежащих разглашению, интересах.

Состав комплекта: собственно устройство, авторучка, на левой верхней конечности счетчик наработки времени, галстук спереди, в ЗИПе — масса страстей и необузданных желаний.

Конструкция устройства предусматривает свободный доступ к отдельным элементам и составным частям. Допуск официально оформлен на одного оператора женского пола. Кстати, пароль к доступу может быть найден и другой операторшей, если та сумеет искусно состроить глазки или нечаянно показать обнаженную коленку.

На плоской лицевой панели преобладает любопытствующее выражение, внизу — разъём энергопитания (хлебоприемник), чуть выше, по центру — рубильник для взаимодействия с неожиданно возникающими тупыми и тяжелыми предметами.

Обеспечивает свои параметры непосредственно с момента включения. Отключается редко — нужна слишком большая доза.

Коэффициент теплоотдачи: душевный.

В своё время, при тоталитарном режиме, в присутствии высоких руководителей умел работать в ждущем режиме, а иногда выполнять функции усилителя руководящих указаний. В настоящее время режим работы — автономный, представляет собой широкополосный генератор идей.

Коэффициент собственных шумов: умеренный.

Погрешность: в зависимости от ситуации. Возрастает по мере приближения к Черноморскому побережью

В практической деятельности рационален: сначала семь раз отмеряет, а потом всё равно не отдаст.

Чувствительность: особенно чувствителен к наполняемости карманов.

Устойчивость к перегрузкам: устойчив к физическим, психическим, моральным перегрузкам и перегрузкам желудка.

Акустические шумы: практически бесшумен, но не дай Бог, если взбрыкнёт.

Вероятность скрытых отказов: нулевая. Отказы умеет скрывать.

Среднее время безотказной работы: работает безотказно много-много лет с перерывами на обед.

Техника безопасности: выглядит безобидно. (Медведь тоже так думал — пришлось оставить шкуру в прихожей именинника). При нарушении правил техники безопасности в общении с устройством можно потерять глаз.

Массогабаритные показатели средние: в пиджак влезает, на стул умещается.

Функциональные возможности: повышенные. Может успешно функционировать в различных точках страны. Преимущественно на пятой точке.

Коэффициент повторяемости: повторился несколько раз в различных городах страны (мальчики и девочки). Мог бы и больше. Не всё ещё потеряно. Потенциальные возможности беспредельны. 2

Устойчивость к спецвоздействиям: устойчив к воздействиям mv (лучше пополам) в виде силикатного кирпича с крыши по кумполу спецвычислителя.

Лобовое столкновение с транспортным средством не рекомендуется. Транспортное средство приходится списывать.

Допускается отклонение от конструкторской документации путём замены зубов и других узлов на искусственные.

Транспортировка: транспортировался всеми видами транспорта, кроме спецмашины вытрезвителя. Условия транспортирования в укладочном ящике оговариваются отдельно, после физического и морального износа в возрасте ста пятидесяти лет.

Патентная чистота: справка о поиске на стадии формирования технического задания, когда Папа искал Маму, не сохранилась. Патентно чист во всех смыслах: каждую неделю умывается с мылом.

Маркировка и упаковка: порядковый номер присвоен в день совершеннолетия давно тому назад. Упаковка современная — штаны, рубашка, шлепанцы..

Цена в единичном производстве: бесценен. Может поставляться на экспорт.

Краткие характеристики транспортной части передвижного устройства:

Черепная коробка передач в норме, фары — тоже.

Карданный вал в идеальном порядке, как у грузчика.

СО, СН — выхлопные газы в пределах допуска.

В рабочем режиме:

Светодиоды горят. Интерфейсы жестикулируют.

Рубильник начищен в вышестоящих инстанциях.

К кандидатским диссертациям равнодушен, к докторским — тоже. Употребляет «Тяпницу», «Горьковскую», «Московскую», «Кедровицу», «Журавли» и «Первак». Не брезгует суповыми наборами.

Специальная комиссия в составе целого зала друзей на своём заседании сегодня отмечает, что высочайшие достоинства передвижного устройства под шифром… за истекший период далеко не исчерпаны, у него ещё всё впереди, и он ещё себя покажет.

Начало творчества

Молодой, новоиспечённый писатель собрал в стопку рукописи, положил сверху чистый лист бумаги, написал заголовок «ИЗБРАННОЕ», и вышел.

Через некоторое время вошла жена, увидела заголовок и решила привести его в соответствие с действительностью. Зачеркнула первые две буквы «ИЗ» и написала вместо них «НА». Получилось «НАБРАННОЕ». Через некоторое время вошла дочка и исправила третью букву «Б» на «В». Получилось «НАВРАННОЕ». Затем в комнате появился Тузик, схватил рукописи и стал их трепать по всей комнате, из-за чего буквы «В» и «Р» поменялись местами. Получилось «НАРВАННОЕ». Наконец, в комнату вошёл Барсик, увидел в углу кучу рваной бумаги и подумал, что ему организовали новый туалет, присел, затем пошелестел бумагами и ушёл. Получилось что? Правильно.

Творческий процесс продолжается.

Из писем А. М. Кашпировскому

Уважаемый Анатолий Михайлович! До просмотра Ваших телевизионных сеансов меня страшно раздражал муж. После Ваших сеансов освободилась от раздражения. Надеюсь в дальнейшем освободиться от мужа.

Дорогой Анатолий Михайлович! Вы действительно, чудотворец. Вы несёте с собой нам, женщинам, личное счастье. У меня на носу была бородавка, а у неё нет. После того, как мы просмотрели телесеанс с Вашим участием, мне хоть бы что, а у неё выросли аж две бородавки. Спасибо.

Недавно соседский тузик располосовал мне штанину. После Вашего сеанса, Анатолий Михайлович, рана на штанах зарубцевалась.

Паслушай, дарагой. Я был бэлый-бэлый. После сеанса черный-черный стал. Гырузины на базаре здороваются. Зато должники и родственники из Литвы не узнают, панимаешь.

Анатолий Михайлович! Я не умел плавать. После вашего сеанса поплыл. Только от меня теперь всё время чем-то попахивает.

Трансформация во времени

В шестнадцатом веке благородный рыцарь сшибал на турнире три башки с противников и завоёвывал право поцеловать ручку молодой красавицы. Он целовал эту ручку, а потом всю жизнь снова и снова переживал это счастливое мгновение.

В девятнадцатом веке энергичный повеса соблазнял жену своего ближнего, а потом, будучи вызванным на дуэль, проводил следующую ночь в подготовке к этой дуэли.

В конце двадцатого века на тусовке юное создание, окружённое многочисленными молодыми почитателями, кокетливо объясняло им, что оно предпочитает безопасный секс.

И, наконец, в середине двадцать первого века папа возьмёт за шиворот своё восемнадцатилетнее чадо с молодой порослью под носом, которое все эти восемнадцать лет проторчало за компьютером, и швырнёт его в реальную жизнь. Увидев впервые молодую девушку, это самое чадо с удивлением произнесёт: «А это что за чучело?»

Генетик

Возвращаясь из командировки, Матвей Лопухов в поезде зачитался успехами генетиков. Оказывается, они каким-то образом запросто могут создать, ну, например, козлотигра. Пришёл домой, взглянул в зеркало.

А у него рога!

А рядом с женой — мужик в трусах.

— Вы генетик? — неожиданно для себя спросил Лопухов.

— В какой-то степени да, — уклончиво ответил генетик, разглядывая развесистые рога Лопухова.

Несколько слов о серьёзном

Перекройка

Жил был терем-теремок, в нём не мышка-норушка, не лягушка-квакушка, а многонациональное дружное семейство. И главное, что удерживало многочисленное семейство — это уклад жизни, уважение к старшим, единое картофельное поле, единая касса и единый пирог, от которого кусали все по очереди. Умер главный вождь, но дело его жило, семья росла, теремок разрастался вдоль и поперёк. Пролетал мимо теремка Анзор Хурцилава с мешком персиков, присел передохнуть, вдохнул аромат лесных духов молоденькой Даши и не мог дальше двинуться. Пришлось делать пристрой и наполнять теремок весёлой кавказской песней. А там, где грузин, там и вечный его соперник армянин Ашот Артовазович уже примеривает подарочные туфельки на соблазнительную ножку Любушки-голубушки. Вскоре женился на Фросе запорожец Павло Некрутибашка и загудела украиньска мова, а за ней белорусская, литовская, эстонская и чёрт-те знает ещё какая речь. И наполнился терем разноязычной многоголосицей. Естественно, не обошлось без перекосов — кое-кого заставили жениться — не балуй, чем попало. Так или иначе, в результате вполне естественного процесса появились Артовазы Сергеевичи, Сидоры Сигизмундовичи, Тевье Микуловичи, Анастасы Шаевичи и прочая национальная мешанина.

Но всё течет, всё меняется — говорится в диалектической поговорке.

И наступил момент, когда оплот многолетнего устойчивого состояния — старые аксакалы — один за другим сыграли в ящик, и нужно было выбирать из молодых. Выбрали.

— Что будем делать? — подобострастно спросило многонациональное семейство.

— Экспериментировать, — заявил только что выбранный Голова с пометиной на голове, — Сначала пусть будет гласность и плюрализм, — сказал он и плюнул между глаз Борису Популисту.

— Плюрализм! Плюрализм! — загалдели люди и начали плеваться и поливать друг друга словами, которые раньше произносить боялись, а только писали на заборах.

Петька Блюменталь притащил писчую машинку и сказал:

— Я буду свободная неприкосновенная печать. Тащите информацию друг на друга и гульдены. Чем больше гульденов, тем сногсшибательней публикации.

На следующий день под псевдонимом «Свистунов» появилась подробная статья Е. Загребайло о том, где была его троюродная сестра Зухраба Анишаевна и что и как она делала с Арсеном Залихвадзе, когда её муж — майор сухопутных войск Петро Шагайло — за тридевять земель исполнял интернациональный долг.

Разразился скандал.

— Плюрализм так плюрализм, — сказал двоюродный отец оскорбленной Зухрабы и плюнул в личность журналисту Петьке. Дальше, нарушив, чем мог, на интернациональный менталитет общества, он сообщил, что Петька хитрый, подсматривает в скважину и недостоин чести называться неподкупной прессой.

Дальше больше — плюрализм так плюрализм. И вскоре всё и вся вокруг было оплевано, пока не наступил кризис жанра.

Ашот Артовазович толкнул в спину Витолиса Усориса и сказал:

— Убери рога, телевизор глядеть мешают.

Когда Витолис полез в стоящую на столе бутылку, Ашот спокойно объяснил ему: ты, мол, рыжий и жена твоя рыжая, а дети черненькие, и все как один похожи на Хурцилаву. Витолис взвыл и потребовал суверенитет.

Вот тогда и появился в дверях Борис Популист, дал хорошего щелбана Голове по отметине и сказал:

— Хватит мне на вас спину гнуть — хочу суверинитету.

— Ура! — воскликнули многонациональные граждане и бросились занимать наиболее выгодные позиции.

Кухню занял Главчук и его родственник Некрутибашка. Ванную комнату — компания прибалдийцев. В просторной гостиной обосновался Борис Популист. Прихожая досталась Али и Алиевой семье. Туалет — семейству Шибколадзе. Общая касса куда-то молниеносно сублимировала вместе с Борисом Абрамовичем и его сотоварищами, ярыми борцами с антисемитизмом.

Дальше — больше. Энергоресурсы (газ, электричество), согревающие: (спирт, водка и другие пиломатериалы), поступавшие ранее на кухню, были перекрыты семейством Сидоровых. Там стало нечем питаться. Попасть в туалет стало невозможно — пока оформляешь визу, папаха полная. Не растерялся бизнесмен по прозвищу Фунт, перекрыв линию подачи воды из кухни через ванную в туалет. Там нечем стало дышать. Обсетинская и Ахазская части семейства Шибколадзе не выдержали и заявили о желании самоопределения и выхода из туалетного состава. Не тут-то было. Попытка нарушить территориальную целостность вызвала несогласие с применением боевых средств подавления. Началась вооруженная борьба за право выхода из туалета.

Из комнаты в комнату стали проникать вооружённые представители соседних суверенных помещений с единственной целью — напакостить. Начались бартерные сделки. Я тебе через внешторг английской соли в суп, ты мне втихаря пару рыжих тараканов в угол, и так далее, и тому подобное.

Зачастились выяснения отношений, и только бабка Ефросинья, оставшись одна на картофельном поле, потрясая лопатой, причитала:

— Антихристы, бездельники, ить с голодухи подохнете, стрекулисты!

Когда воровство и безобразие достигли апогея, Голова, чтобы успокоить разбушевавшуюся демократию, привёл кота Леопольда, дабы призвать жить дружно. Но коту тут же отдавили хвост, а самого Голову обвинили в том, что его вчерашнее «я те дам!» не что иное, как проявление тоталитаризма, и чтобы завтра, чего доброго, не было диктатуры, Голову надо отстранить, а всё, что у него ещё есть, немедленно толкнуть за бугор. Вот тогда, мол, и наступит настоящая свобода. Когда Голову начали раздевать, он забубнил себе под нос:

— Это не конституционно, не конституционно!

Тогда со стороны демократической общественности появился старший научный сотрудник, у которого мать русская, а отец юрист, и убедительно сказал:

— Нет, конституционно, — и стащил с Головы последние подштанники.

Когда теремок начал напоминать пороховую бочку, появился посторонний мужик в чёрных плаще и шляпе с засекреченной надписью «ЦРУ» и с фитилем в руках. Демократическая часть общества тут же расшифровала аббревиатуру ЦРУ как «Целуем Русских и Украинцев». Остальная, консервативная часть общества вдруг стала искать майора сухопутных войск Шагайло с его дальнобойной пушкой. Майора нашли с фингалом, полученным им как представителем бывшего тоталитарного режима, а пушку кто-то успел толкнуть на металл.

Продолжение следует.

Сяо

Получили два соседа по участку земли и стали на ней работать. Один — звали его Дэн — посадил всякие там полезные растения и стал наблюдать, что получится. И получился полный рот забот: слабым растениям помочь удобрениями, сильные сами в рост пошли, а всякий чертополох пришлось корчевать с корнем (прополка называется), чтобы полезным растениям солнце не загораживал, чтобы соки земли бесполезно не высасывал.

В трудах праведных Дэн получил, наконец, урожай богатый. На экспорт поставлять можно.

А второму нужно было, чтобы ОНО как можно быстрее само выросло. И решил он, выражаясь научным языком (он теоретиком был), стимулировать то, что быстрей растёт. И ОНО ух как вымахало — выше головы! Самого хозяина не видно.

Наступила осень. Пришёл первый ко второму и удивился:

— Сево это ты, — говорит, — Егор, натворил?

— Свободный рынок жизни, — солидно прочмокал Егор.

— Ни себе фига, — удивился Дэн, — какой зе это ринок зизни? Это ринок смерти полусился. Всякий ринок долзен быть регулируемым. Какое зе полезное растение без солнесьного света зить будет? Теневой он у тебя полусился — ринок-то. Ты посмотри — сертополох, сорняк всякий все полезные растения заглусыл. Гляди, как вымахали! Узе друг друга позырать насяли. Не сегодня-завтра до тебя доберутся, и придётся тебе, Егор, мигрировать с этого усястка. Усти — я тебя на свой не пуссю.

— Обойдёмся, — ухмыльнулся Егор и причмокнул, покосившись в сторону, где виднелось шикарное ранчо с надписью «Дядя СЭМ».

— Моя всё понял, — хитро усмехнулся старый Дэн, а про себя подумал: «Первый раз визу, сьтобы селовек сам свой усясток гробил, для того сьтобы за бесценок богатому соседу толкнуть. Знасит, или дурак, или мерзавес, а скорее всего, и то и другое».

Повернулся Дэн, помахал рукой и произнёс прощальное: «Сяо».

Из воспоминаний инженера времен социализма

Пятёрка