Бесплатный фрагмент - Мразь

Глава 1

Осень… Октябрь…

Не знаю… не понимаю… что за мысли роятся в моей башке…

Может это осенняя хандра? Так хочется верить, что это именно она, а не суть моего существования.

В такие дни, наверное, многие, если не большинство, чувствуют себя мелкими, тоскливыми мышами. Хочется забиться в теплую, сухую норку, ни о чем не думать… Смотреть на гребаный дождь и спрашивать себя: когда меня отпустит? Хотя вряд ли… В 20—25 лет так вообще насрать какая погода, энергия молодости не дает даже на секунду усомниться, что все будет зашибись… А есть же люди, которые и после сорока (и в принципе по жизни) улыбашки, им все ни по чем. Видимо все-таки это я такой…

Мдааа, осознавать, какая ты мразь очень тяжело…

Депресняк? Может быть… Но убивать себя не хочу… Ну нахер, не все так плохо. Может я просто как человек говно? Может. А вообще, просто нужно, чтобы никто не успел испортить настроение с утра по раньше и тогда вуаля, вроде и не хочется никого «мочить».

Но да, надо все-таки признать, что сразу и не вспомню день, который начался бы спокойно, без «настройки» моих нервов на «боевой лад». Крайние семь дней народу пострадало, конечно, прилично. Нет речь не об убийствах (сам пальцем никого не тронул), я никакой не маньяк-садист… Вроде. Ну, я так считаю, что нет… С другой стороны, кто-то же должен работать «успокоителем» особо-возбудимых, плохо пользующихся своим основным органом, (мозгом имеется в виду), граждан… Тем более и мне как-то легче становиться…

Изнутри засасывает черная дыра, которая подла растет и растет, не знаю уже как вырваться из тьмы ее сущности… Все чаще посещает мысль, что не такие уж чудные те, кто говорит, что чувствует себя одиноким в толпе людей.

Конец рабочей недели — пятница. Еду за рулем Лексуса домой, после очередного «дня сурка», смотрю как по стеклам автомобиля скатываются мелкие ручейки сраного, мелкого дождика и думаю, а ведь как здорово именно в такую погоду выйти на крыльцо деревяного домика, где-нибудь в тайге (привет Горный Алтай), взять с собой горячую кружку травяного чая с медком из разнотравья, укрыться пледом и просто стоять, смотреть на дождь. А если еще и мои девочки ко мне присоединятся (а они это сделают), то вообще лепота. И вроде совсем похуй на все траблы (какие, если подумать?) в этот момент, главное мои крошки, мои доченьки со мной.

Да, дочек я люблю без оглядки… всех четверых… Но бывают эти долбаные моменты, когда похер на все и всех, даже на самых близких. И потом, когда немного отпускает, приходит осознание, что пока настроение было ниже плинтуса и я вел себя с ними резче, чем это было необходимо, я все больше и больше ощущаю себя мразью. А чем поганее настроение, тем безразличнее мое отношение к ним и все начинается снова.

Замкнутый круг твою мать…

Но я вынужден, просто обязан быть «алекситимиком», в том числе ради них… пока не смогу понять, как унять эту мразь…

С женой у нас не очень… сугубо «хозяйственные» отношения. Так уж получилось, что мы почти чужие люди, хотя и живем под одной крышей и воспитываем общих с ней детей. Оказывается, так бывает, вернее так нужно было… Хотя по жизни совсем не так задумывалось… Нет, ее нельзя назвать сукой стервозной, но иногда хочется простого человеческого понимания, ничего более. Она же пытается меня воспитывать, подстраивать под себя, улучшать мои «морально-волевые» качества, не вникая в «тонкости» настройки души человеческой. А это как бы со временем начинает утомлять и раздражать. С другой стороны и ее можно понять, она женщина, а я точно не ангел, тем более совсем без эмоций, которые так нужны любой женщине и ее детям, а я просто не могу…

И все равно, иногда мерзко осознавать, что ты не являешься таким уж «защитой и опорой» для моих девчонок, как принято в обществе. Лайков это никак не добавляет к психоэмоциональному состоянию. Да еще башка постоянно болит и прессует и без того гнусное настроение, особенно в плохую погоду. Причем не во всякую, а преимущественно в мелкий, моросящий дождь, при этом, в такие моменты в мыслях всплывают одни и те же образы из подросткового возраста… Постоянно и навязчиво… Образы, которые своим появлением изменили мою жизнь, мое восприятие реальности и сделали меня тем, кем я стал и существую с этим.

Живу я в относительно небольшом сибирском городе Барнаул. Мужчина 42 года, спортивного телосложения, правда совсем не высокого роста, всего метр шестьдесят пять. Не красавчик — есть несколько физических «нюансов», но и не Квозимодо. По возрасту, обычно, мне дают лет на 5—6 меньше, чем есть, видимо из-за роста выгляжу моложе.

Окончил факультет математики и кибернетики в местном политехническом университете. Работаю программистом в одной, очень влиятельной силовой структуре государственных органов, отвечаю за сектор информационно-аналитических систем безопасности. Сам род занятий очень нравится, мне всегда нравилось думать логически, вести мысленные дискуссии с самим собой и комплексно подходить к задачам. Правда, почему-то, по жизни способность мыслить «логически правильно» мало чем пригождалось в плане выстраивания социальных взаимосвязей. Наверное, даже мешало, потому что чаще получалось так, что лучше просто ступить и опустить ситуацию на тормозах, чем разложить ее на составляющие и сделать вывод, что нужно сделать нечто «плохое», чтобы в последствии получилось нечто «хорошее». Или, что еще противнее, сделать вид, что все хорошо и тогда эта связь налаживалась. Место работы, надо сказать, очень «удобное», хотя и не столь высокооплачиваемое, как на «вольных хлебах». Впрочем, с финансовым достатком проблем у меня нет, еще по студенчеству мной была заработана крупная сумма денег, которая быстро увеличивалась, а затем удачно размещена в ценных бумагах и долях нескольких фирм.

В семье у меня царит бабье царство: жена и четыре доченьки, мои умнички-красавицы (это про дочек). Есть пословица, что молния не бьет дважды в одно и тоже место, но это херня, не нужно этому верить. Даже ученые подтвердят, что вероятность того, что молния ударит в одно место дважды — сорок пять процентов, а не ноль, как принято считать. Сорок пять, считай один из двух! Как математик могу сказать, что это очень высокая вероятность. То есть событие либо наступит, либо нет. Все просто. Я выбил два из двух. Родились две пары близнецов! С разницей ровно в два года, день в день. Это же чудо-чудное, у всех четверых один день рождения!

Хотя, если подумать и взять в расчет генетику, то чему удивляться-то, если двойни, причем близнецы, в нашем роду, особенно по маминой линии, не редкость: прабабушка моя одна из близнецов, у неё была двойня-близняшки, кроме еще троих детей (одна из дочек не выжила в войну); у одной из её внучек, моей тети — близнецы; и даже у тётки по отцу — двойня. Так что могу сказать, что шансы мои были велики.

Казалось бы, нужно гордиться и радоваться. Но не все так просто. Нет, я ужасно был счастлив, причем упор на слово «ужасно». Все мои дети желанны, хотя и были большим сюрпризом. Однако для меня это дар Божий, чудо! Где-то читал, что древние славяне считали, что близнецам боги дают одну душу на двоих. Поэтому они не могут жить друг без друга. Даже на небе существует космический союз — Большая и Малая Медведица, которые кстати раньше на Руси назывались Лосихами или Лосихой и Телёнком и являлись отображением охотничьего культа. А на шаманских бляшках северных народов часто присутствует изображение двух полуженщин-полулосих, как небесных владычиц. Или существует предание о двух оленях-лосях, которые приходили к славянам в день чествования Рожаниц (кажется это праздник Богородицы), и о том, как одно животное приносилось в жертву, а второго отпускали восвояси, бытовало на Руси вплоть до XIX века.

Нет, меня нельзя отнести к верующему человеку, но иногда крещусь, когда иду спать, никогда не знаешь, какой «чудной» может быть эта ночь, а я знаю, что может быть «еще какой». Я крещен с рождения, ведь в деревне, где я родился и рос некоторое время, было плохим тоном не крестить детей, не смотря на светско-советский уклад жизни. Я не ходил в сельскую церковку, хотя любимая бабушка всегда настаивала на этом.

Естественно, не всегда и не во всем получалось жить по законам Божьим, от этого еще тяжелее было осознавать, что я не могу дать детям тех эмоций, которые так необходимы любому ребенку и наоборот, привить неправильное отношение к друг другу. Ведь именно от родителей зависит, какие отношения складываются между близнецами, да и любыми детьми. Как и у других людей, эти отношения во многом являются отражением отношений между отцом и матерью. А в этом вопросе капец как не все просто.

Так… надо расслабиться и подумать о хорошем. Вот же! Вот что сейчас будет кстати — останавливаюсь напротив бара и решаю пойти выпустить пар, залив жар терзающих душу мыслей парой литров пенного напитка. Алкашом себя назвать не могу (собственно, ни один алкаш этого и не сделает), но иногда могу пропустить «добрую» порцию. Алкоголь действительно снимает напряжение на какое-то время, но потом то, ясен пень, ничего не изменится… Ладно, хряпну бокал-два пенного, тем более, что этой осенью меня сделали «моложе» на пять лет (это я про повышение пенсионного возраста для мужчин до 65 лет) и может стану чуть добрее… Может даже получится никого не «уработать», постаравшись не принимать близко к сердцу «неправильное» поведение жителей нашего города.

В заведении, расположенном на втором этаже трехэтажки, погруженное в полумрак, мест было не много (а чего ждать от пятницы), а те, что были свободны, видимо не очень пользовались популярностью. Мне они тоже не понравились. Зато стол для одиноких (ясен пень, очень важных) персон очень даже подходил для достижения конкретных целей в этом заведении. Правда и он был занят, причем такого вида мужиком, словно это хозяин бара. Может так и было, только мне было насрать.

— Свалил бы ты отсюда быстренько, бычара колхозная, — мысленно я пожелал здоровья этому посетителю, — мне нужен этот столик.

Мужик остановил руку, полную каких-то орешков у разинутой пасти, затем бросил их на стол (подонок, насорил), встал из-за стола и пошел на выход. Вот молодец, как вовремя то!

Заняв место за столиком, я стал читать содержимое пивной карты. В основном всякая хрень, ничего стоящего. Помниться когда то, во времена студенчества, появилось пиво «Глюкауф». Вот это было пиво! Мдааа, аж слюнки потекли… Мимо прошмыгнула официантка, неся поднос полных бокалов. «Ой блин, давай ставь их мне, а?» — тут же родилась вполне закономерная мысль в моей голове. В этот же момент, она остановилась по середине зала, повертев головой, как будто решая, а надо ли ей делать то, что она делает и повернувшись назад пошла к стойке бара. Может не нашла тех, кто заказал пиво… Я тут же махнул рукой, приветствуя ее:

— Красавица, ставь поднос сюда, он же тяжелый поди, — решил сыграть в плейбоя.

Она поставила:

— А вам какое надо было? — спросила, при ближайшем рассмотрении совсем не красавица.

— Да вот это и надо было, — сказал я, а мысленно добавил, — иди с Богом, дурнушка Бетти.

Поставив поднос на уже мой столик, она улыбнулась, поправила прическу рыжих волос и двинула к бару, даже не взглянув на оставленный предыдущим посетителем свинарник. А мне почему-то вспомнились стихи, прочитанные, совсем недавно, но уже не вспомню где:

Среди других играющих детей

Она напоминает лягушонка.

Заправлена в трусы худая рубашонка,

Колечки рыжеватые кудрей

Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,

Черты лица остры и некрасивы.

Знаю, что неправильно так думать про людей, но что поделать.

Надо отметить, что место столика было самым «козырным» в этом заведении. Из окна был виден вполне приличный городской пейзаж: машины снуют по лужам, яркие огни ночного города освещают все вокруг, ветер ласкает редкие листочки на немногочисленных деревьях… А по тротуару, мимо здания напротив, еле ползет маленький одинокий пешеход. Видно, что он промок и ему холодно. Складывалось впечатление, что он если он сейчас же не ускориться и не появится в назначенном месте, он навсегда потеряет что-то важное.

Блять, как же болит башка, надо срочно записаться на обследование, мало ли что. Фриске вон тоже начала с головной боли. Да и психолог, на сегодняшнем, первом сеансе, настаивал на том, что нужно обязательно сделать МРТ и пройти полное, всесторонне обследование мозга.

И когда же перестанет лить этот гребаный дождь? Ненавижу октябрь! Каждый год этот месяц заставляет меня возвращаться назад, в прошлое, и задумываться над тем, что было бы, если бы я прислушался к себе и доверял своим чувствам. Хотя, скорее всего, ничего не изменилось бы.

Там, в октябре 1991 года все и началось.

Это был год начала конца. Конца существования страны, в которой я родился и жил, и начала той херни, с которой мне потом пришлось существовать дальше. Надо сказать я как-то не особо воспринимал житейские проблемы, с которыми моя мама, Людмила Петровна Юсова, билась каждый божий день. Я видел конечно, что жратвы в магазинах почти не стало, одежду с боями приходилось добывать, деньги переставали что-то стоить и прочие заморочки. В общем все проблемы того времени, что разрывали психику людей на части, я застал. Но с другой стороны — хрен ли они меня должны были волновать, когда мне всего 15 лет. Молодой пацан девятиклассник по имени Леха.

Леха Юсов.

Жили мы в совхозе Раздольный, который в до перестроечные времена считался зажиточным — от Барнаула, краевого центра, было не далеко, хозяйство большое, поля, коровники, свинарники, пруды короче все дела. Народу жило здесь, на сколько я помню, тысячи две, может две с половиной, нормальный такой совхоз. Переехали мы сюда из глухой горной деревушки Тулата восемь лет назад. Правда переехала не вся семья. С отцом мама развелась, так как он не хотел изменений в жизни и не поехал с нами на новое место искать лучшей доли. Так сказала мама.

Переезд показал, что оказывается есть более цивилизованная жизнь. Деревеньку, в которой я родился, по сравнению с новым местом проживания, можно было смело назвать стоянкой древнего человека.

Во-первых, находится она в очень отдаленном месте, в тайге, вдоль берега горной речушки, куда транспорт не всякий доедет (нужно добираться до райцентра, а там уж как повезет). Если кого-то встречают на уазиках или Нивах и есть свободное место-два, то считай тебе несказанно повезло, а иначе надо звонить, договариваться с кем-нибудь, у кого есть транспорт. Или ждать, когда попутно пойдет грузовик с продуктами в деревенский магазин и у него не будет занято заветное место.

Во-вторых, население родной деревушки не большое, не знаю, вряд ли больше пятисот-семисот человек. В какой двор не зайди — родственники в каком-нибудь колене. Наверное, правильнее говорить не деревня, а община. Насколько я помню из рассказов учителей, люди начали селиться в этих краях еще в конце XVII века. Весь наш род является потомками старообрядцев, которые селились в труднодоступных местах и проживали в маленьких поселениях на 3—7 дворов.

Местные, больше старики, не любили, когда к нам переезжал кто-то «пришлый». Но люди встречаются-женятся, от этого никуда не деваться. Дети вырастали, уезжали учиться, работать и многие возвращались не одни, а со своими «половинками», часто и с детьми. А ближе к распаду СССР все чаще, из деревни уезжали. Не то, чтобы убегали, но и задерживаться никто не хотел, как их не уговаривали старики.

Мне же тяжело далось расставание с родными местами. Как будто они не хотели никуда меня отпускать. Первое время меня донимала грусть-тоска, как будто я лишился чего-то важного и необходимого мне. Возможно отца.

Однако подростковая психика штука интересная, адаптировался я быстро. Тем более, что приехали мы не на «пустое» место. Совхоз предоставил нам небольшой, старенький, хлипенький домик, а маме рабочее место. Я сразу же начал ходить в школу, где достаточно быстро втянулся в учебу. Были, конечно, по началу, терки с местными пацанами, меня дразнили, подшучивали, но все как-то обошлось без крупного кровопролития, и друзья в итоге были найдены.

Наш «новый» дом же был очень отвратным. Мало того, что его построили еще в конце 50-х годов, так он был захламлен сильно. Предыдущие жильцы оставили его давно и явно были засранцами — оставили после себя много разного шмотья и мусора. А чердак дак вообще был завален газетами и древними фотографиями каких-то людей. Причем было похоже, что это фотографии военных лет, на них были запечатлены военные и пленники, наверное, фрицы. А газеты середины 50-х и 60-х, судя по датам, видимо их хранили для самокруток, так по крайней мере делали некоторые старики в деревнях. Короче выгребал я это дерьмо неверное неделю, фотографии только оставил на месте, в итоге все равно привел его в полный порядок: помыли-побелили и покрасили все, что нужно было.

Вообще, мне было вполне вольготно прозябать в те дни. Учился я без напряга, легко все давалось, особенно математика. Занимался музыкой, танцами, спортом, короче особо-то и некогда было думать о взрослых проблемах. Но особенно я любил почитать, пофиг что, однако все, что касалось мистики-суеверий, религиозных взглядов на смерть и прочих разных человеческих «необычностей», тут пить не надо, только бы читануть. В общем, про меня можно было сказать «славный, добрый, умненький», может слегка застенчивый парнишка (может не слегка) в некоторых аспектах. По правде говоря, думаю точно следует еще добавить «тихий» (сейчас я назвал бы себя «замкнутым»). Скорее всего, в скованности виноваты пара физических «недоразумений»: вся передняя часть моего туловища, грудина и пузо, была изуродована шрамами от хирургического вмешательства — рубцами. Да еще на лбу, имелась «отметина» (хорошо, что в самой верхней части и не большая) — кожаная заплатка. Мама говорила, что, когда мне было около двух, она меня на минутку оставила на улице поиграть, а сама пошла в дом. Отец был на работе, естественно. Через две-три минуты раздался детский визг, и она бросилась обратно на улицу. В общем меня рвала бродячая собака. Пришлось делать много операций, но меня выходили. Так как-то… Да, еще же, чуть не забыл, есть еще одна «фишка»: наличие гетерохромии, то есть цвет глаз абсолютно разный, левый — коричневый, как у отца, правый — серо-голубой, как у мамы. Короче интересный объект. Особенно для докторов-анатомов…

В те годы, народу нашего возраста особо развлекаться нечем было. Вечерние покатушки на мотоциклах, да по субботам танцы, если не было никаких залетов по учебе. Еще иногда кино в клубе. Поэтому, когда в деревне открыли видеосалон, молодежь ударилась в поглощение той дурнины с VHS-кассет, которую транслировали из зомбаящика. Короче цивилизация зашла и в наши края. Не отставал и я.

— Меченый, погнали сегодня вечером в Бразерс к Тяпке? — орет мне мой кореш Сеня, заходя в наш дом — у него сегодня пара фильмов уматных, ужасы мля…

Тяпка — Тяпкин Павел Петрович, сын Андрей которого служил моряком (или подводником, не знаю точно), ходил в походы по всему свету и в очередной отпуск привез ему видеомагнитофон. Вот он и заделался местным частным кинотеатром, Ворнер Бразерс в народе. А «Меченый» — это я, по понятными причинам приобретший такую вот кликуху.

— Не знаю братан, охота, конечно, но у меня сегодня «генеральный день» намечается, если успею чистануть сарай и сгонять в баню, то давай.

Генеральным днем в деревне обычно была суббота, как и 5 октября 1991 г., а называлась она так, потому что в субботу нужно было не только дома навести марафет, но еще и в сарайке говницо выкинуть из-под животины всякой. Вот и Сеня застал меня дома за уборкой своей комнаты (терпеть не могу захламление).

— Да я тоже впахивать буду, ты давай не сачкуй и успеем, там начало в семь, времени-то выше крыши, — говорит Сеня — Лис и Жора тоже пойдут.

— Ладно, думаю успею. Давай пиздуй отсюда, говноед, отвлекаешь только.

— Пошел на хер говно собачье. Ладно, давай, до вечера, — ржал Сеня, закрывая за собой входную дверь.

Да, меж собой мы разговаривали всяко-разно-безобразно. И обзывали друг друга как последних шлюх, и подколы были — жесть, но никто и никогда даже и в мыслях не допускал обидеться на друга. Это такой прикол, думаю парни меня поймут.

А Лис и Жора — это Толян и Гриша, наши друганы, такие же бравые колхозники-одногодки, которые чаялись теме же мыслями-делами, что и мы с Сеней (только что Сене вообще было похуй на учебу). В общем когда-то эта троица взяла меня, мутанта, под свою опеку, дабы местные «шакалы» не сожрали заезжего хлюпика.

Я выскребал свою комнату под песни Доктора Албана, в надежде, что все успею и смогу с друзьями посмотреть «нормальные» фильмецы. А то самыми страшным на тот момент можно было назвать разве что фильм «Заклятие долины змей». Надо сказать мистические фильмы меня очень привлекали, сам не пойму почему.

Как сейчас помню, весь тот день меня не покидали какие-то странные ощущения, и я не мог понять какие. Как будто кто-то смотрел мне прямо в затылок или даже сквозь меня. При этом в доме никого не было, а оборачиваться мне не хотелось до жути. Да еще подогревало мое воображение услышанное несколько раз в школе перешёптывание местных, которые тыкали своими пальчонками в мою сторону и меж собой рассказывали, что нас заселили в дом, в который никто из местных не хотел заезжать, так как в нем жил и убил себя «нехороший» человек.

Надо отметить, что особо трусом я себя не считал. Да, иногда по темноте, конечно, ссыкотно было шараебиться, но в таком возрасте ночь — самое главное время, а когда еще и не один, так вообще похуй. Ну а кто ночью, в деревне, может что-то сделать? Долбоеб Сеня, который может напугать по приколу — не в счет, конечно. Тем более, обычно это он визжит от моих выходок.

В духов я тоже не верю — слепо впечатлительным никогда не был (тем более в те времена особо пугаться то не чем было, только детскими страшилками). Тогда не верил.

До шести вечера я все успел сделать, что планировалось на этот день. Сходил в баньку, одел чистые труселя, пожрал вкусной жареной картошки со свежим сальцем, заглотил кружу горячего, сладкого травяного чая и стал собираться к Сене, который жил в доме, что располагался по пути следования в видеосалон. И пока я одевался, в моем мозгу засела и никуда не хотела уходить мысль, типа «а может ну его, этот видеосалон» с примесью еще какого-то, не знакомого мне ощущения.

Погодка была отвратной: лил мелкий моросящий дождь, было грязно и скользко, и, дойдя до первого же перекрестка дорог, я понял, что действительно почему-то не хочу никуда идти. Уже начинало смеркаться. До дома Сени оставалось еще порядка трехсот метров — всего ничего. Но в какой-то момент дождь превратился в ливень, а дорога в месиво. Все вокруг стало сливаться в единое серое пятно. Казалось, даже жижа на дороге не хотела, чтобы я куда-то шел, поэтому с легкостью всасывала в себя мои сапоги и заставляла медлить.

В общем я какое как добрался до дома Сени и постучал в окно, чтобы он выходил.

— Здорова, бродяга, — Сеня жевал на ходу бутерброд с салом, — не всякая погода благодать все-таки, блять…

Сеня натянул на себя говнотопы в виде сапог сорок третьего размера, и мы двинули в сторону видеосалона. До начала сеанса оставалось всего пятнадцать минут, а топать предстояло порядка километра.

— Что за бурду то хоть будем зырить? — спрашиваю у него.

— Какой-то старенький фильмец «Туман» и новый — «Кладбище домашних животных». Пацаны говорят зачетные фильмы, пару дней назад Андрюха прислал посылку из очередного похода. Блять, везет же ему, полмира уже видел, везде был, да еще и деньги рубит. Тоже хочу моряком батрачить…

— Ага, по три месяца болтаться как говно в проруби, ну нах… А ужастики я люблю, это круто… Кстати, после сеанса как обычно в клуб?

— Конечно, покажем клоунам как надо «плясать»…гы гы гы, — ответил хихикая Сеня, сглатывая последний кусок бутерброда. Лис сегодня обещал Кэмел притаранить, так что будем паравозить…

Вообще я не курил, в отличие от Сени, вернее сказать «Прорва» — так мы его меж друзей звали за неуемную тягу к еде. И сам Лис, и Жора тоже не курили. Все мы били, как теперь принято говорить, на ЗОЖ, занимались легкой атлетикой, футболом, волейболом, баскетболом, короче всем подряд, что было в доступности, все нравилось. Короче были крепкими. Но иногда по субботам, Лис приносил забугорные сигареты (пиздил у старшего брата), типа Кэмел или Страйк, и мы забирались в наше логово, на чердаке клуба, куда никто не мог забраться (просто палевно лезть на третий этаж по крутой лестнице) и выкуривали по одной-две сигареты. В виду того, что мы не курили эффект, конечно, был улетный. Легкое опьянение от никотина раскрепощало нас и досуг окрашивался яркими тонами. Тем более танцевать мы действительно умели, по крайней мере относительно «простого» населения, так как мы еще и танцами занимались.

Довольно быстро мы дошли до дома Тяпки, зашли в сени и постучались во входную дверь. Времени до начала сеанса оставалось пару минут. Сквозь нее было слышен гул и гогот подростковых голосов, видимо мы не одни в этот вечер решили скоротать время до клуба. Дверь открыла жена Тяпки, тетя Оля, вернее Ольга Петровна, по совместительству — кассир.

Про тетю Олю надо бы рассказать отдельно. Дело в том, что для меня, пятнадцатилетнего пацана она была идеалом. Реально, я прямо тащился от ее внешнего вида. Тело этой женщины было очень красивым и совершенно нетронутым временем. Оно казалось вырезанным из старого дерева — гладкая кожа без морщин, тонкие запястья, длинные пальцы, изящные лодыжки и ступни. Ей было уже сорок три. Сейчас то я бы сказал, «всего» сорок три!

Она была стройной, наверное, даже можно сказать худоватой, но все равно очень привлекательной. Работала она в местной канторе, кажется бухгалтером, а хозяйством в их семье занимался исключительно только дядя Паша, так что она особо не убивала свое здоровье физическим трудом. И я, бывало, просто сгорал от ревности Ольги Петровны к ее же мужу. Придурок, что сказать…

Она открыла нам дверь в домашнем халатике. Божечки ты мой, я думал мой мозг расплавится, как будто на него вылили кружку нагретого солидола. Я так о ней мечтал. Лицо залила ебучая маска смущения, я был в полуобморочном состоянии, и никак не мог отвести от нее глаз. Мне тогда казалось, что я «залип». Да, тормозил, но все-таки по-тихому двигался из коридора (предварительно как-то разувшись и найдя место для сапог в куче таких же, при этом не уебавшись в лужу какого-то ссанья, видимо с сапог) в сторону зала, которой по совместительству был и «кинозалом».

Лис и Жора были уже там, сидели на полу возле дивана, так сказать в первых рядах. На самом диване и кресле рядом, расположились четыре пацана из 11-го класса. Мы уселись на пол рядом со своими друзьями и вытянули ноги в ожидании чуда «синема».

— Че так долго шли? — спросил Жора.

— Дак эту собаку разве оторвешь от жрачки, все, не может никак нажраться, — прикололся я над Сеней, он действительно любил поесть.

— Пошел нахер, — вставил свое слово Сеня, — у меня растущий организм, который постоянно требует топлива. Я же не вы, задохлики.

Надо отметить, что Сеня в свои 15 лет выглядел минимум на 18. Может потому, что он наполовину чеченец, у него и щетина даже присутствовала приличная. А мы, я, Жора и Лис были обычными подростками, хотя и выделялись на фоне сверстников спортивным телосложением. Я же был вообще самым «стройняшкой», виной всему мой рост.

«Кинозал» был простенькой стандартной комнатой, в которой обои выглядели так, будто их купили из соображений экономии. Я бы даже сказал: они не стоили своих денег. Они просто были. Такие дешёвые, что казалось, будто ими оклеили комнату ещё до того, как всё остальное было покрашено и побелено. Но надо сказать, это был не единственный в колхозе дом, где обои были настолько дешёвыми. Старая советская «стенка», диван, кресло и телевизор на тумбочке вот, собственно, и вся обстановка. Телевизор, кстати, тоже Андрюха, их сын, привез из-за бугра, как помнится Goldstar. В общем для нас, несмотря ни на что, это были настоящие барыги, которые жили богато.

— Здорова шушера, — в комнату зашел Тяпка, неся в подмышке две кассеты, а в руках видеомагнитофон, — ну что, готовы раскошелиться?

Он аккуратно поставил видеомагнитофон на пол рядом с тумбочкой и стал соединять проводами эти две крутые вещицы. «Panasonic NV-2000», прочитал я на коробке этой чудо-техники.

В комнату вошла она, Ольга Петровна. Она принесла пару подушек, чтобы «первый ряд кинозала» смог более комфортно расположиться. У меня снова начался мандраж и предательски наливаться краской лицо. Я думал о том, что она может заметить, как мои штаны начинают медленно приподниматься в районе паха. Но она была занята «обелечиванием», поэтому я понемногу начел успокаиваться. Мы передали ей по пять рублей и вот дядя Паша, он же Тяпка, объявляет начало сеанса.

— Ну что, какой фильм поставить первым: «Туман» или «Кладбище домашних животных»? — спросил Тяпка.

— Давай с «Тумана» начнем, — сказал Паша из 11-го.

— Не вопрос, — сказал Тяпка и стал втыкать кассету с фильмом в видеомагнитофон.

Нам было все равно какой фильм будет первый, лишь бы скорее начался сеанс. Вообще мы пришли в салон третий раз. Нам, как «настоящим спортсменам», конечно, больше нравились боевики, где все друг другу разбивают морду, но в виду того, «предприятие» только начало свой «коммерческий путь», «репертуар» не блистал разнообразием. Да и хотелось, если честно, немного, так сказать, понюхать настоящего хорора.

Что ж, первый фильм мне понравился. Длился примерно полтора часа. Суть его сюжета в том, что в не большой рыбацкой деревне (я тогда первый раз подумал: «какого хрена село, где два десятка жителей называют городком») обитают духи погибших моряков. Это были духи моряков судна, которое разбилось о скалы ровно сто лет назад, и вот теперь город окутывает плотный туман, который несет в себе смерть.

В общем то ничего особо страшного, что могло бы напугать как следует я не увидел в фильме. Сам сюжет вроде интересный, но детали несколько не продуманы, что ли… Но так как по жизни я привык думать и рассуждать, меня зацепила мысль, что смерть — не конец существования. При этом, видимо важно то, как ты жил и как умер.

Второй фильм — «Кладбище домашних животных». А вот этот фильм тронул меня гораздо больше. Причем он реально меня напугал. Нет, не наличием трупаков в кадре, я в принципе не боюсь мертвых людей (а вроде бы должен, если нормальный). А своей сутью: мы можем потерять близкого человека навсегда. Даже если он вернется, например таким способом, как в фильме, это будет уже не он. Я реально ощущал, что героев фильма на каждом шагу преследует зло. Зло ощущалось в долбаной дороге (по которой гоняют охуевшие дальнобойщики), на которой гибнут животные и люди; зло исходит от тропинки, которая ведет к кладбищу домашних животных; злом пропитан туман и лес. А когда показывали сцены на индейском кладбище, то волосы на моем теле вставали дыбом как у напуганной кошки, я ощущал зло просто физически. Вот это фильм! Блять, меня словно перевернуло. Злом может стать родной человек! Которого уже не вернуть, он не будет прежним в принципе! Никогда!!!

В тот вечер я получил очень большой шквал эмоций. Наверное, я был к ним не готов. «Может я немного «другой», отличный от «нормальных» людей, раз так реагирую на «шоу», — думал я пока на экранах шли титры. «Может я вообще псих» — развивал мысль мой мозг, тем более иногда мои предчувствия действительно сбывались, а сны порой были настолько реальны, что я не сразу вкупался спросонки что происходит. Ну на хер, надо пойти в клуб, оттянуться как следует и тогда жизнь снова заиграет красками, как обычно!

Не заиграет, как оказалось…

— Сеня, че расселся, опять жрать хочешь, конь педальный, — старался отогнать я от себя навязчивые мысли.

— Я всегда жрать хочу, отвали, сейчас поднимусь, — огрызнулся Сеня.

Мы столпились в коридоре, в ожидании свой очереди обуться в сапоги и выйти из дома. Я стоял в очереди последний и все никак не мог отогнать от себя нахлынувшее с новой силой ощущение, что не нужно было идти никуда в этот вечер.

Из зала вышла Ольга Петровна, под мышками она несла подушки и проходя мимо меня слегка коснулась своей рукой мою. Боже мой! Мне как кувалдой в лицо ёбнули! Да что же это такое, как так-то… Я конечно был в нее несколько влюблен, но не до такой же степени! Так я рассуждал стоя с отвернутым в сторону от нее хлебалом. Меня больше конечно интересовало ее тело, нежели она вся целиком, дак почему такая реакция.

Вечер в клубе прошел довольно прикольно. Мы с пацанами поднялись в блат-хату, выкурили по паре сигарет и пошли на танцпол. Мы были в ударе, выдали максимум того, что могло наше молодое, крепкое, а главное наученное правильным движениям тело. Я даже пару раз танцевал медляк, под мои любимые «Ветер перемен» Скорпионов и «Отель Калифорния» Орлов с не последними на деревне девчонками. Надо же блять, под песни животных и насекомых… Короче я был очень доволен.

Вернулся я домой примерно в два часа ночи. Тихонько прокрался в комнату, где уже давно на своей кровати спал младший брат Юрка. Разделся и улегся в кровать с чистенькой пастелью. Сон, как назло, не шел, а я не хотел в тот момент думать о чем-либо. Настроение было хоть и приподнятое после вечеринки, но как будто чем-то взволнованное. Да еще этот проклятый дождь все никак не унимается, стучит навязчиво по крыше…

Я решил подумать об Ольге Петровне. Естественно, я начал представлять, как будто у нее дома никого нет и я пришел к ней ночью (почему нельзя было пофантазировать про день, ума не приложу, ведь так лучше можно рассмотреть тело). Представил, как вхожу в дверь, а в коридоре горит полумрак и лишь тусклый свет слабенькой лампочки из дальней комнаты позволяет хоть как-то ориентироваться в доме. Разуваюсь, снимаю куртку и тихонько иду на свет.

На большой, красивой кровати (откуда блять у них такая большая и такая красивая кровать пронеслось в башке) лежит она, Ольга Петровна. Или, наверное, Ольга. Или Оля. Она полностью обнажена. Ее голова отвернута от входа, руки раскинуты в сторону, как будто она зовет меня в свои объятия, а ноги слегка согнуты в коленях и так же повернуты в сторону, что и голова. Я с восхищением смотрю на ее упругое тело (ого как она сохранилась, думается мне).

Через пару секунд приходит понимание, что я стою голый, мой эрегированный член как пика, направлен в сторону Ольги и я не понимаю: а когда я успел раздеться? И кстати, почему так тускло горит лампочка светильника, особенно если учесть тот факт, что вилка не воткнута в розетку!!!

Мне становиться не по себе. Начинает охватывать паника, становиться тяжелее дышать, температура в комнате, как будто начинает резко снижаться. По телу поползли мурашки размером, наверное, с майского жука. Тут я замечаю, что тело Ольги Петровны (что блять за новость, как только наступает шухер, объект моего вожделения становится Ольгой Петровной), трясет мелкой дрожью.

Ольга Петровна пытается повернуть голову в мою сторону, но у нее это не получается, будто что-то, или кто-то невидимый прижал ее и не дает сделать движение. А под самым потолком, прямо над кроватью, вдруг ожила темнота. Нет, я не видел никого, но я уловил, а вернее почувствовал, там легкое, еле заметное движение и я понял, что там есть ЗЛО! Не просто какой-то мудак-убийца в маске, а такое же зло, как из фильма про кладбище, или даже страшнее.

— Какого хера, че за хрень?! Я что, сплю что ли? — то ли возникли мысли, то ли я это сказал вслух…

У меня возникло правильное, очень уместное, очень жгучее желание свалить нахер из этого места. А еще лучше бы проснуться! Ведь это по ходу сон, просто сон! Нет? Но, в тот же миг, я понял, что не могу двигаться! Напрочь, никак! Боже правый, помоги-помилуй и все такое… че твориться то?!

А из угла на меня смотрело что-то. Или кто-то. Опять же, как сказать «смотрело»: рассмотреть я ничего не мог, но реально чувствовал на себе взгляд, наполненный злобы и ярости. Я отчаянно не хотел узнавать, ЧТО (КТО) это, тем более тьма начала приобретать весьма конкретные очертания. Очертания человека!

— Мыыы теббббьяяя нашшшшшшлииии, — до меня донесся тихий шепот-скрежет как будто голос умирающего курильщика: со свистом и кашлем!

Не могу отвести глаза от черноты угла, пытаюсь закричать во всю глотку и понимаю, что не могу, мой рот как будто заклеили, наружу рвется только стон! Краем глаза что Ольга Петровна с усилием, слегка поворачивает голову и слышу ее сиплый, сдавленный голос «Ннннеееетттт!». В тот же самый миг, ее голова с хрустом разворачивается на сто восемьдесят градусов, и я начинаю орать во всю глотку!

В тот же миг, я вскакиваю на кровати от собственного крика и чувствую, что меня всего трясет. Все мое тело покрыто холодным потом, подушка мокрая от слез, а голову разрывает дикая боль…

Возле кровати стоит брат с расширенными от ужаса глазами. В комнате горит ночник, я смотрю на часы — три часа ночи.

— Леха, ты чего орешь? — часто и нервно дыша, спрашивает Юрик.

— Да так, насмотрелся ужастиков в Бразерсе, приснилась херь, наверное, какая-то, ложись спать, все нормально.

Я лег в кровать, но сна, конечно, ни в одном глазу после такого «шоу». Тело еще продолжало трясти, но теплое одеяло делало свое тело — постепенно я согревался, дрожь уходила. Я попытался мысленно прокрутить увиденную во сне сцену. Сука, как же все было реально! Сейчас, когда стало понятно, что это всего лишь сон, меня поглотило странное, смешанное чувство. Смесь пережитого страха, неизбежности и «крутости от реальности увиденной картинки».

Голова разламывалась от боли. Я встал с кровати, кое-как нашел на кухне в аптечке анальгин, запил его холодным молоком и вернулся обратно. И только под самое утро, часов в пять, когда мама уже встала, чтобы накормить животных в сарае, истопить печь и идти на работу, я смог уснуть. Благо завтра — воскресение и в школу идти не нужно, так что можно было не парится.

Проснулся я поздновато для меня, часов кажется в десять. Мама была на работе, Юрка еще валялся в кровати. Я еще с час полежал, почитал книгу про Тарзана (это была уже 16 книга Эдгара Берроуза про этого героя) и только потом встал, чтобы разогреть картошку и утолить дикий голод. Да еще же в двенадцать начинались «Утиные истории»!

Примерно в половине двенадцатого пришла с работы мама. Она работала оператором машинного доения, дояркой то есть. Она была взволнована и немного бледная. Мы вместе сели за стол.

— Мам, ты чего такая потерянная? — спросил я.

— Юра, иди есть, — крикнула мама, — Да вот новость плохая есть. Ты же знаешь тетю Олю Тяпкину, дак вот сегодня ночью она умерла. Говорят толи в туалет пошла, толи попить, короче встала с кровати, споткнулась, упала видимо и свернула шею… Сильно свернула… Я все думаю: как так споткнуться можно было у себя в доме? Ужас в общем… Хотим скинуться на работе по двадцать рублей на похороны. А ты чего сегодня ночью орал-то? — спросила она.

И вот тут я чуть не ебнулся со стула. Ложка с жареной картошкой так и застыла перед открытым ртом. Мозг упрямо твердил: нет, это же был сон!!! Ну сон же!!!

— Ты чего побледнел так? — спросила мама, — прошарился вчера под дождем, заболел поди? Кстати, вы же вчера к ним собирались сходить кино смотреть кажется? Ходили?

— Со мной все в порядке… Да, ходили. Просто… она вчера была живая, а сейчас ее получается нет? — меня била мелкая дрожь.

Наверняка мама подумала, что я сейчас расплачусь. Она положила мне руку на плечо и сказала:

— Ничего, сын, ничего. Так бывает, ты же знаешь. Всех нас когда-нибудь призовет Господь!

Точно! До меня дошло, что Ольга Петровна, когда я «пришел» к ней этой ночью, лежала в позе Иисуса Христа, что на крестике! А вовсе не в призыве кинуться в ее объятия, чтобы наконец-то я смог впервые полностью отдаться греховным страстям.

Блять! Что это такое вообще! Я никак не мог прийти в себя.

— Я пойду, полежу немного, — сказал я маме, — что-то меня и правда трясет, может и приболел.

Я пошел в нашу с братом комнату. Юрка протопал мимо меня на кухню, и они с мамой продолжили обедать, обсуждая за едой, какого хрена он снова попер в школу «эту хрень»?

Юрка был младше меня всего на три года, но был очень смышленым, с инженерным складом ума. Хотя надо сказать в школе он учился не важно, без интереса. Его страстью были «железки всякие», как называла его увлечения мама. Вот он постоянно с собой и таскал везде: проволочки, гайки, болты, магнитики и прочую «инженерную» приблуду. Вполне мог в том возрасте взяться за разбор движка нашего мотоцикла, если бы его до него допустили.

Я упал на кровать без сил. Уставился в потолок и не мог никак прийти в себя. Снова начала накатывать головная боль. Не может же быть такое на самом деле, мы же живем в век «технологических прорывов», такого в принципе не может существовать!

Но факт оставался фактом, это мой мозг не мог отрицать: ее убили в моем сне свернув шею, и она умерла от такой же травмы и в реальности.

Глава 2

Ольгу Петровну похоронили в среду 9 октября 1991 года. Прощание с телом усопшей проходило в доме Тяпкиных, а поминальный обед в местной совхозной столовой. Практически все взрослое население нашего совхоза приходило, чтобы проститься с ней. Я, конечно, не смог пойти, хотя тот же Сеня ходил. И даже не потому, что боялся покойников или что-то типа того. А просто потому, что думал, что если я пойду, то приму за данность то, что ее реально убили на моих глазах, а этого мой юный мозг не вынес бы.

Когда мы вечером встретились с пацанами перед тренировкой по волейболу, то Сеня рассказал нам, что шею и рот Ольги Петровны окутывал черный газовый платок, а на глазах лежали медные пятаки. На сколько я знал (все-таки увлечение книгами иногда полезная штука), христиане не кладут монеты на глаза. Еще в детстве я был на похоронах своего дедушки, он умер рано, всего то было сорок семь лет. Дак вот ему монеты на глаза не клали.

— Короче стоял я рядом с бабками, к которым подсела и моя, — рассказывал Сеня, — дак вот, они шептались, что не простая смерть у Ольги случилась. Типа глаза закрыть никак не могли, поэтому монеты и положили. А рот вообще зашивать пришлось, по той же причине, типа она видимо орала перед смертью как будто, хотя муж ничего не слышал. Блять, я чуть со страху не обосрался, сразу пошел в столовку.

— Ты же по любому пожрать на халяву ходил, — стал подкалывать его Жора.

— Ну а че упускать момент-то, — не стал отрицать Сеня, — все равно жрачки останется до хера и больше.

— Леха, а ты чего такой потерянный? — спросил Меня Лис.

— Да че то по ходу простудился малость в субботу, как-то знобит что ли, — ответил я.

Друзьям я, конечно, ничего не стал рассказывать о своем «ночном приключении». Просто я и так слыл «слегка восприимчивым», а если рассказал бы, то они по любому стали бы говорить, что я «обоссался не из-за чего».

Да, возможно, я несколько чувствительнее и восприимчивее других одногодок-пацанов, думаю тут они были правы, но давать им повод постоянно над этим угорать я не собирался. Меня мало заботило то, что мои кореша по сравнению со мной считаются (кем?) более «мужественнее». Меня больше беспокоило то, что в моей душе, как будто появилась маленькая мертвая черная точка, на месте которой раньше был живой кусочек…

На следующий день я не пошел в школу, потому что у меня действительно поднялась небольшая температура и мама разрешила схалявить, остаться дома. Уроки я не любил пропускать, но зато появился повод немного облегчить ей жизнь, хотя бы тем, что утром и в течении дня ей не пришлось идти в сарай.

В субботу и воскресение я так же никуда не пошел, решил «отлежаться» как следует. Дочитывал книжку про Тарзана и слушал моего любимого Доктора Албана. Вечером приходили в гости пацаны, чтобы уговорить меня на танцы, но я так и не соблазнился новыми сигаретами (по-моему, в тот раз Лис стащил у брата Мальборо) и «теоретически высоким» шансом помацать местных шлюшек-подружек Наташек.

Постепенно все улеглось, жизнь вошла в привычное русло. Мы с пацанами после школы так же ходили на тренировки, посещали танцевальный коллектив, а по субботам (иногда и по воскресениям), как и прежде, ходили на дискотеку в клуб.

Единственное, что изменилось в моей жизни, это то, что я почти перестал улыбаться. Мне стали все чаще сниться странные сны, почти как в детстве.

Все они обычно сводились к тому, что я нахожусь в каком-то пустом помещении, в котором нет ничего, кроме стен. Вернее сказать, может там что-то и было, да только из-за тьмы, что окутывала меня, ничего не было видно. Ни потолка, ни самих стен (но это точно помещение), ни предметов мебели, ни кого-то живого.

Тьма, одна тьма….Казалось она проникает в мою душу…

Ни одного проблеска света, ничего…

А я стою, причем всегда голый, как прикованный к месту, и не могу ни двинуться, ни позвать на помощь. Только тишина и темнота, да еще эта головная боль. Слёзы застилают глаза, но я смотрю на неё, не отрываясь, просто смотрю, боясь моргнуть, пошевелиться, чтобы не упустить ни одного мгновения.

Обычно я ничего не вижу, но в какой-то момент начинаю ощущать, как легкий, но холодный ветерок, начинает гладить мои волосы на голове. Словно дыхание кого-то незримого…

Как только появляется этот ветерок, мое тело становится способным поворачивать голову. И я оборачиваюсь! Никого нет. После этого я очень тяжело просыпаюсь с дикой головной болью, которая меня потом донимает еще несколько часов.

Осень закончилась достаточно быстро. Скоротать ее помогала моя «всесторонняя» занятость. То концерт, на котором я и играл на баяне или танцевал эстрадные танцы, то районные соревнования по волейболу или баскетболу, то школьный капустник, на которых мы оттягивались на полную катушку.

Вторую четверть, впрочем, как и первую я закончил почти на пятерки. Пацаны тоже не плохо финишировали. Даже Сеня и тот более-менее справился.

Новый, 1992 год мы встретили в большой, шумной компании наших сверстников. Одной из наших одноклассниц ее родители разрешили собрать нас у них дома. Девчонки замутили всяких вкусностей, а парни, как порядочные джентльмены — раздобыли спиртного, как всегда, выручил Лис. Он же зафигачил целый арсенал самодельных пиротехнических изделий, которые его же в итоге чуть и не спалили. Это была самая первая наша «взрослая» вечеринка!

Началась она чинно и благородно. Мы пили спиртное, танцевали, жрали салаты и угорали над Сеней, которому для усрачки понадобилось всего две стопочки водки, и он начал кувыркаться как настоящий алкаш и гнать всякую хрень, заплетающимся языком, как дебил!

После того, как прозвучали куранты мы дико заукали-завизжали, ведь наступил год Обезьяны! Еще немного выпили и подались в клуб, так сказать далее приобщаться ко взрослой жизни.

Единственное заведение для развлечений был заполнен под завязку, никто не хотел праздновать дома. Были и совсем старики, которые с довольным видом сидели на стульях, о чем-то переговаривались и смотрели на танцпол; были и совсем сопляки, которые сновали туда-сюда, играя в догонялки вокруг здоровенной елки. Но в основном, конечно же преобладала молодежь.

Наша компания начала понемногу разбредаться по клубу. Кто к родственникам отходил, кто встретил приятелей, кто-то встретил свою половинку, а кого-то на танцполе трясло как паралитика. Я в какой-то момент остался один. Девушки у меня не было, а мама не любила шумных мероприятий и, видимо, уже крепко спала дома. Хмель почти выветрился. Наверное сказалось, то, что я и так не много выпил, да еще и мороз протянул по самое не балуй пока шли в клуб. Короче мне стало скучновато.

Смотрю, мимо меня прошел Серега из 11-го класса. Здоровяк типа «конь». Я слышал, что ему пить то особо не льзя — «крышу» сносит очень далеко и на долго. А он явно был «навеселе». Протопал виляющей походкой прямиком к нашей однокласснице Катюхе, которая красила губы возле зеркала, он давно не равнодушно дышал в ее сторону (еще бы, выглядела она на все двадцать с ее то третьим размером сисек, она же, как и подобает начинающей шлюшке, только отшучивалась с ним, особо не отталкивая, но и не давая понять, что он ей не интересен).

А Серега по ходу в этот вечер был настроен очень решительно, благо он был не один, его в это время подбадривал алкоголь в крови, выпитый загодя:

— Давай Серый, ты сегодня мистер «могу», не теряйся иди к ней, она по любому упадет в обморок от твоего появления. Ты можешь все, ты же красивый как Аполлон и обаятельный как Дьявол, — видимо так говорил алкоголь в его крови, хер знает, — давай, давай, чертяка….

Катерина же похоже не заценила дыхание «любви» в ее сторону, тем более не понятно было какой бормотухой он залил это самое дыхание. Короче, она видимо была не очень этому рада и сказала ему что-то не лицеприятное, типа:

— А не соблаговолите ли вы, любезный Сергей, пойти на хуй, ибо я тут жду своих друзей и мне не очень хочется наслаждаться столь вонючим воздухом, источаемым вашим дыханием.

Думаю, примерно так она и сказала, сам то я не слышал, музыка орала так, что все ходили как рыбы в пруде, только открывали рот, а из звуков была только эта самая музыка. В общем либо Сергей, либо алкоголь в нем, очень сильно обиделся и схватил ее за руку. Катюха вскрикнула от неожиданности и наглости. А может этот огр чуть не сломал ей руку своей лапищей.

У меня в башке пронеслось «ну заебись, и где носят вас парни, когда вы так нужны». Сам-то я прекрасно осознавал, что если подойду к ним и начну выражать сожаление по поводу его неудачи, то Серый меня сквозь пелену влюбленности на глазах (а может и пелену паленки) даже не сразу заметит, а если и заметит, то скажет что-то типа:

— Иди отсюда мальчонка, найди мамку и не лезь к дяде с тетей.

Но и я был не один в тот момент, во мне сидел хоть и порядком выветренный, но все же качественный, самый настоящий (да, тот самый мягкий, изысканный вкус) гарант прекрасного настроения в виде водочки «Столичная». Вот эта паскуда и давай мне нашёптывать:

— Давай, ты же не трус, занимаешься спортом зря что ли. Видел же как Брюс Ли ебашит вражин на право и на лево, а он, между прочим, такой же дрышь как и ты. А как Ван-Дамм ухандокал этого зверюгу Тонга По, помнишь? Ты по любому можешь так же, давай же Леша, иди уладь все неприятности Катюши…

Блять и я поверил же этой сволочи, пошел.

Если я скажу, что Сергей был удивлен моему появлению — ничего не сказать. Он был явно возмущен до глубины души (откуда у огров душа-то), что его любовный порыв был омрачен появлением какого-то гнома.

— Серый, здорова, можно мне Катьку на танец, она обещала, — сказал я с улыбкой на лице, надеясь, что в черепушке Сереги не произойдет никаких фатальных для меня выводов по этому поводу.

Но нет, видимо при любых раскладах финал был предопределен. Естественно, Сергей предложил мне проследовать с ним на улицу для общения на свежем воздухе, так сказать в приватной беседе.

И я пошел, не убегать же мне прямо оттуда с низкого старта. Хотя если бы я убежал, этот здоровяк не догнал бы меня ни при каких обстоятельствах, хрена он догонит третье место района в беге на восемьсот метров.

Короче иду я рядом с ним на улицу со второго этажа клуба и думаю «ну все бродяга, отбегался, сейчас эта горилла тебя просто порвет на тряпочки». Мы вышли из клуба и пошли за него, как водится там обычно и происходят самые интересные и веселые события сельской жизни.

Серый повернулся ко мне и сказал:

— Ты что ли бессмертный, не видишь, что я с девчонкой общаюсь, охуел что ли?

Я-то думал он меня начнет бить сразу, возможно даже ногами, возможно даже по голове, а он решил, видите ли, прояснить на всякий случай свою позицию. И он прояснил и начал на меня наступать. Я отошел от него метра на полтора.

И тут из меня окончательно свалил мой мотиватор в виде алкоголя, я стал предельно трезв. Я почувствовал реальную угрозу и ощутил, как будто из далека на меня накатывают какие-то непонятные ощущения. Их никак не получалось определить.

Дальше все было как в замедленном фильме. Серега в полной решительности шагнул в мою сторону, согнув при этом руку для нанесения мне в башку своей рукой-кувалдой сокрушительного апперкота.

Я сделал еще шаг назад, в глазах у меня немного потемнело, башка словно очистилась ото всех мыслей, и я крикнул на него со всей дури:

— Стоять!

А вот дальше я не совсем понял, что произошло. Серега действительно остановился и замер, причем мне показалось совсем не в ахуе от моей наглости (хотелось бы сказать храбрости), а просто потому, что я сказал ему это сделать.

Я понял, что надо срочно развивать успех «схватки», ведь если мозг этого огра оттает, то он меня совсем уработает, поэтому я не нашел ничего лучшего заорать:

— Пошел на хуй отсюда, тварь!

Фонарь со столба возле клуба хоть и светил не особо, и все же я видел, что лицо Сереги исказила гримаса ужаса и страха, он медленно сделал шаг назад от меня, постоял пару секунд глядя мне прямо в глаза, развернулся и побежал в сторону, противоположную от клуба.

На меня накатила слабость, голова немного закружилась, и я упал на колени. В ушах появился звон, сквозь который я услышал приближающиеся голоса. Оказалось, что доблестные мушкетеры в лице Сени, Лиса и Жоры, а также еще нескольких одноклассников, соизволили проверить, а жив ли еще их старый добрый Д’Артаньян.

— Живой? Сильно этот уебок тебя приложил? — закружился вокруг меня Сеня.

Жора и Лис взяли меня под руки и подняли с колен.

— Нормально все, он еще не успел втащить, вы вовремя прискакали, — сказал я, стряхивая с колен снег.

— А чего тогда кровь идет и на колени нахера встал? Пощады вымаливал, что ли? — не упустил момента Жора.

— Пошел нахер, придурок, — мне если честно было не до смеха, хотя и не смог скрыть улыбку.

Только сейчас я почувствовал, что под носом что-то липкое. Катюха тут же подскочила ко мне и варежкой стала вытирать кровь с моего лица.

— Ладно тебе, Кать, все нормально, говорю же, живой я, живой!

Хоть Серега физически и не причинил мне вреда, башка начала болеть так, что меня как будто реально лягнул в голову конь.

— Ладно Давид, пошли в клуб, чтобы не заморозить жопу, а то че то мороз начал давить, — сказал Лис.

Это он намекнул на историю с Давидом и Голиафом видимо, все заржали как кони и всей гурьбой двинулись обратно, в теплоту помещения.

После перепалки мне не очень-то хотелось танцевать, хотя боль по не многу начала отпускать. Но Сеня, мать его, достал откуда-то почти полную бутылку «Пшенички», и мы принялись восстанавливать настроение. В итоге к шести утра уже никто и не вспомнил, что праздник чуть было не был испорчен.

Зимние каникулы пролетели не заметно. Мы практически каждый день ходили на пруд, гонять в хоккей, а вечерами, как запрограммированные шли в клуб, отрываться на танцполе.

В первый же школьный день третей четверти, сразу после второго урока, моей любимой математики, ко мне подошел «огр» Серега:

— Здорова, Леха. Говорят, я на тебя быковал на дискаче в новый год, ты если чего извиняй, я нихера не помню, по ходу паленки наелся перед походом, вот и буксовал малость…

— Здорова. Да не вопрос, — мне очень не хотелось, чтобы мы начали выяснять, что же произошло на самом деле, поэтому я решил не развивать разговор.

— А ты не помнишь, почему…, — начал было он то, чего мне так не хотелось.

А я про себя подумал: «иди на хер уже, заебал козлина».

— Хотя, пофиг, главное миром разошлись, — тут же осекся Серега и зашагал в сторону класса русского языка.

Я же пошагал в сторону спортивного зала и подумал, что наконец-то меня даже местные «быки» воспринимают за мужика, при этом совсем не обязательно махать кулаками, все можно решать словами. Я был чертовски в этом уверен! Еще бы башка перестала гудеть…

До конца учебного года больше никаких особых событий не происходило, мы были поглощены рутиной учебы и спортивных мероприятий.

Как и ожидалось, наша компания вполне прилично закончила четвертую четверть и по итогам учебного года трое из нас прямиком были отправлены в следующий, 10-й класс. Трое — потому что Сеня, решил, что учеба — это не его. Он таки решил-таки стать моряком, а для этого для начала подал документы в Новосибирское речное училище. Сразу после того, как мы узнали эту новость он тут же получил кликуху — Матроскин, а он был и не против, так как предыдущая — «Прорва» (потому что жрал все подряд и много), ему надоела. Короче настроение в преддверии каникул было у всех отличное.

Еще в начале четвертой четверти мы всем классом договорились, что будем отмечать выпускной класс походом с ночевкой. И хоть про нашу местность нельзя сказать, что она аномально красива (в основном это равнина с редкими островками небольших рощиц, сети прудов да речушки), тем не менее есть где отдохнуть и почувствовать себя туристом.

Решили, что самым оптимальным днем похода должно стать последнее воскресение июня, потому что это был самый классный день календаря — «День молодежи». Так сказать, совместить празднование двух, очень значимых событий.

Дни же, которые нужно было скоротать до 30 июня, пролетели незаметно: купалки, рыбалки, ночные музыкальные посиделки с последующим сном до самого вечера благоприятствовали этому.

И вот наступает утро воскресения, 30 июня. Я поднялся рано, часов, наверное, в шесть. Рюкзак собрал еще с вечера, поэтому спокойно сел, позавтракал бутером со сливочным маслом и медом поверх него и чаем, а затем пошел проверять удочки, которые вряд ли мне пригодились, но решил, что возьму.

Походом, если честно, наше мероприятие сложно было назвать. Так как большинство вещей: палатки, котелки, рюкзаки, аккумуляторы и прочую шнягу, нам увезли взрослые на грузовом автомобиле. Нам же оставалось просто прогуляться налегке до места дислокации. Но и тут мы схалтурили, так как большинство приехали либо на мотоциклах, либо были доставлены теми же взрослыми на личных авто (у кого они были). Я тоже решил, что можно дать своему телу отдохнуть, ведь весь учебный год я гонял его по разным «мероприятиям», которые нагружали его по полной. Поэтому, мой, почти новый «Юпитер-5» с мотоколяской («люлька» в народе), доставил меня куда нужно очень быстро, а вместе со мной и Сеню, которого я подобрал по дороге.

Настроение было атас! Погода — блеск, температура воздуха — плюс 28—30 градусов, а значит купание обеспечено. Место выбрано — шикарное, прямо на берегу одного из прудов, которое не было видно с полевой дороги из-за небольшой рощицы, примерно в 10—12 километрах от поселка. Рядом на лугах не паслись коровы (а обычно рядом с водоемом всегда есть животина), поэтому опасности нечаянно вляпаться в лепешку говна мы избежали. Единственно, некоторых напрягало наличие всего в двух километрах сельского кладбища…

Народ, не весь конечно, смог собраться в составе, который планировался, голов двадцать, кажись было. После того, как взрослые покинули расположение нашего пристанища, мы тут же накрыли поляну и принялись активно нагружаться алкоголем. Как говорил великий «Мальчишник»: врубили музыку на всю и начали творить такое, что я лучше промолчу. Короче мы были молоды и красивы, нам можно было все!

Мы ели, пили и купались, потом снова пили, ели и снова купались. И все это сопровождалось плясками под лучшую в мире музыку в стиле Евроденс. То лето должно было стать самым лучшим в моей жизни!

В очередной пьяный заплыв, так получилось (или кто-то сделал, так, чтобы это получилось), что мы с Катей остались одни в воде. Я уже нанырялся и собирался выходить вслед за остальными, когда она подплыла ко мне и сказала:

— Леш, давай вечером погуляем? Я так люблю клубнику, а девчонки не хотят со мной идти.

— Конечно, можно и прогуляться. А че вечером-то, нифига же не будет видно? — ответил бодро я.

— Не, лучше вечером, солнышко не так печь будет, и эти алкаши уже напрыгаются и будут валятся-отдыхать….

— Все, договорились, пойдем конечно. Ладно давай вылазить, а то ты, по-моему, уже вся синяя от холода, — сказал я.

Мы вылезли из воды и пошли к «столу», за которым уже во всю шла пьянка в хорошем смысле этого слова.

Когда мы присели, выпили по рюмашке и принялись за шашлычок, ко мне подсел Сеня и тихо спрашивает:

— Чо это вы там с Катькой тихушничали?

— Да ничего, звала ягодку пожрать вечером, — ответил я, жуя полным ртом.

— А ты чего?

— Мне сложно что ли поохранять девку, че гонишь то?

— Ты долбоеб что ли? — чуть ли не языком залез мне в ухо Матроскин, — поохранять он собрался девку…

— А чо? — не сразу дошло до меня, а через секунду-две я въехал. — Ты опять меня «женил» что ли?

Ну конечно, у меня же не было девушки, я еще был девственником и не понимал никаких намеков, пусть даже и толстенных как удав. А парни, особенно Сеня, уже во всю «рыбачили», поэтому сразу просекли «что к чему» со стороны Екатерины.

Уффф… Бляяя… Меня как молния по башке пизданула. Сердце думал выпрыгнет прямо на поднос с шашлыком. Я, конечно, очень хотел, чтобы такое событие наступило в моей жизни, но все равно, был застигнут врасплох.

Еще же надо про Катеньку (сразу Катенька), рассказать. Хоть ее и за глаза называли шлюшкой, я ее такой не считал. И не потому, что она, теоретически, могла сегодня вечером открыть мне врата настоящей, половой жизни. А потому что, во-первых, я был воспитанным молодым человеком, а во-вторых, она вела себя не как шлюха, вернее не типично им. Она могла игнорить первых на деревне «самцов» и в то же время, по пьянке или даже без нее, переспать с каким-нибудь задохликом или батаном вроде меня. Хер знает, что там за порода тараканов паслась у нее в башке. В принципе и я не особо вписывался в портрет среднестатистического пацана, которому дадут по любому. Трахаться она, по слухам, начала год назад. И у меня создалось впечатление, что назло своим родителям, которые пытались оградить ее (от чего? от жизни?) от неприятностей и таскались за ней по всюду «по поводу и без» (как она сегодня от них избавилась, не понятно… задушила поди). К слову, семья их была из порядочных, так сказать сельской интеллигенции потомки, мама вроде бухгалтером, а отец — водитель грузовика. Ее нельзя было назвать красавицей, но она была очень умной и чертовски притягательной с прекрасной фигурой. Ростом выше меня на 3—5 сантиметра, плотного, спортивного телосложения, с русой, толстой косищей до самого пояса. В общем девка «кровь с молоком».

— Презик есть? — не унимался уже порядком охмелевший Сеня.

— Нет, — промямли я тихо, ощущая себя при этом малолеткой лет восьми, не больше.

— Блять, вечно мне за тобой надо приглядывать, возьмешь в правом кармане моего рюкзака, — сказал «папочка» и с чувством выполненного долга полез за очередной порцией шашлыка.

Пиздец, до самого вечера я не мог думать ни о чем, кроме как о предстоящем мне с Катюхой увлекательном мероприятии. А еще мне не давал покоя вопрос: почему я? Если она захотела отблагодарить меня за тот случай с Серым, то как бы случаев для этого было очень много, буквально каждую субботу в клубе. Влюбиться в меня она не могла, я не питал иллюзий на сей счет. В итоге, опрокинув очередную рюмочку «Столичной» я бросил гадать на сей счет и решил, что если случиться «чего-то», то пусть так и будет, не важно «с чего это она именно со мной».

До захода солнца оставалось еще полно времени, мы периодически купались, загорали и танцевали. Я больше не пил спиртного, так как совсем не хотелось искать места, чтобы уединенно переблеваться, да и стоять на ногах тоже хотелось уверенно. Есть я тоже перестал, так как чувствовал, что брюхо набито до отказа, а значит, может начать колоть в боку, если придется продолжительное время быть «под нагрузкой». Короче решил ответственно подойти к этому мероприятию.

Примерно в половине девятого вечера мы разожгли костер и уселись возле него. Девчонки начали болтать о том о сем, а я решил приготовить чай, но не нашел воды возле кострища, поэтому пошел к палатке для пищевых запасов. И тут подошла Катя. Уффф….мамочка роди меня обратно… я в очередной раз получил «ментальный» удар копытом в лицо — башка потяжелела как песочный мяч для тренировок.

— Привет, — тихо сказала Катя, — готов прогуляться со мной?

Она была чертовки обворожительной и это мне не снилось. В легоньком желтеньком, хлопковым халатике на молнии с кофточкой такого же цвета на плечах. Боже мой, под халатиком ничего не было! Мляяя… почему я не обращал внимания на нее до этого момента? Мы ведь общались с ней достаточно плотно, впрочем, как и со всеми одноклассницами. Иногда флиртовали в шутку, не серьезно. А скорее всего, потому что обычно я не пью спиртного без повода, особенно в школьные дни. Видно было, что она слегка пьяненькая.

— Конечно, Катюха с тобой хоть на край света, — ответил я, решив, что уже пора распускать павлиний хвост и начинать брачные пляски.

— Пять сек, я возьму ветровку, а то комары здесь конечно конченые вурдалаки…

«Чего ты несешь, Петросян бля» — пронеслось у меня в голове. И как же хорошо, что мой давний воображаемый приятель, который появляется, если в организме появляется алкоголь, был со мной и в этот раз.

— Успокойся, самец, чо ссышь то, — вот что этот мудак мне нашёптывал, — Девка сама идет к тебе. Пиздуй в палатку, бери презики и вали ее нахер где придется…

Короче, кажется, я слетал, а не сходил в палатку. Разворотил весь Сенин рюкзак (ибо нехуй: надо уточнять с какой стороны правый карман), но нашел-таки презики, сорвал с веревки, на которой сохли купальные трусы, ветровку и вернулся к Катюхе.

— Прошу, — сказал я, выставляя локоть, как джентльмен, и учтиво склонив голову, гримасничать я умел, все это знали, — не соблаговолите ли выйти со мной на вечерний променад?

Ну бля точно, Петросян таки вылез. Я думал Катюха покрутит у виска или закатит глазки, типа «Бля, что за имбицила я позвала…». Но она посмотрела на меня и заливисто засмеялась, взяла меня под руку, и мы пошли по направлению от лагеря, в сторону могилок. Это потом я сообразил в какую сторону мы двинули, а тогда думал несколько не предназначенным для размышления органом своего тела.

Мы шли под руку, как «взрослые» и разговаривали обо всем и ни о чем конкретно. Это было так здорово, я не ожидал, что могу так свободно общаться с девочкой. (Ладно, пусть и с не большой помощью алкашки). Как говориться Остапа понесло. Мы вспоминали смешные моменты со школьных вечеринок, я снова воспроизводил те моменты, при этом старался кривляться как можно смешнее, придумывал сопутствующие шутки на ходу и с удовольствием наблюдал, как девочка, которая мне нравиться все больше и больше наслаждается прогулкой. Когда она улыбалась, ее глаза превращались в щелочки, а после того, как начинала смеяться, я тоже не мог не смеяться.

Пока мы медленно шли и болтали, то даже не вспомнили про ягоду. Немного позаглядывали в будущее, рассказывая друг другу чем хотели бы заниматься, когда закончим школу (блин еще два года учиться, а туда же) и даже не заметили, как ушли от лагеря примерно на километр-полтора. Мы пришли к небольшому холму, забрались на самую макушку и уселись на мою ветровку, когда солнце практически уже село.

Было очень красиво и романтично: солнце казалось невероятно огромным. Красно-бордовый, будто окроплённый кровью кусочек звезды словно прощался с нами, уступая место своему оппоненту — луне, когда Катя положила свою голову на мое плечо, а я ее приобнял. Наверное, только в такие моменты и рядом с таким человеком мы чувствуем себя неуязвимыми.

Мы сидели молча и смотрели на эту красотищу еще какое-то время, пока светило не скрылось совсем за горизонт. А после того, как тень земли постепенно заполнило небо, на нем появился силуэт тонюсенького месяца и россыпь бледных звёзд, ознаменовав пришествие ночи.

— Леш, поцелуй меня, — тихо сказала Катя.

Я робко и не уверенно прильнул к ее теплым, пухлым губкам. Божечки мои, что творилось в моей пустой в тот момент башке… Такой всплеск адреналина, я, кажется, не испытывал больше никогда. Сердце мое, словно поршень газанувшего мотоцикла, начало биться быстрее! Я не ожидал такого «эффекта», возникла мысль «я же просто поцеловал ее», а было ощущение, что я растворился в невесомости и бесконечной благодати.

Катя медленно начала ложиться на ветровку и потянула меня за собой. Я решил, что нужно «слушать» ее, ведь она так и так опытнее в этих вопросах и улегся сверху нее, упершись левым локтем и левой ногой в землю, а свободную, правую руку положив ей на пояс. Она сама стащила с меня футболку, отстранив меня от себя и сняла с себя кофточку. Затем полностью расстегнула молнию и оголила тело. Оно было великолепно…

Не знаю сколько прошло времени, только когда сознание начало к нам возвращаться, на небе во всю сверкали звезды (я и не заметил, что оказывается вокруг нас кромешная тьма).

— Ну что, пойдем в лагерь? — спросила, улыбнувшись Катя.

В тусклом свете звезд она казалась феей… Только сейчас до меня дошло, что вся моя жопа и спина безжалостно искусаны комарами, все чесалось, как у прокаженного. Мы стряхнули с себя траву и комочки земли, я накинул на ее плечи свою ветровку, и мы двинули в сторону небольшого огонька — это горел костер в лагере, давая нам ориентир.

Обратно мы шли не спеша. Первые несколько минут — молча, взявшись за руки, думая каждый о своем. Да, все-таки я очень сентиментальный, все пытался понять почему это произошло с нами и что будет потом. Нет, не думаю, что я тут же влюбился в эту девочку, но четко понимал, что, если бы она так решила — мы были бы вместе, это факт! Не знаю, о чем уж там думала Катюха, но очень надеялся, о том, что «оказывается Лешенька-то ого-го».

— А знаешь, в этом пруду ведь много лет назад погибла влюбленная пара, — вдруг сказала Катя.

Я с большим трудом, и, если честно неохотно, вернулся в реальность.

— Нет, не знаю. Забыла, я же не местный, не все байки аула знаю. А чего говорят?

— Ты же знаешь, что наш совхоз образован на месте сиблага? — спросила Катя.

— Да вроде нет, а что за сиблаг? — ответил я, немного заинтересовавшись байкой, потому что реально любил историю, как предмет.

— Сибирский исправительно-трудовой лагерь, — пояснила Катя, — мне бабушка Агафья рассказывала, она была свидетелем той истории.

И она продолжила рассказ.

— Короче, когда образовался СССР, советская власть была резко против любого небольшевистского мышления, а тех, кого ловили на инакомыслии отправляли в специальные трудовые лагеря. Мы об этом будем в следующем году по истории проходить. Дак вот, все местные — это потомки тех самых заключенных и их охранников, в том числе и моя семья. Мою бабушку отправили в такой лагерь, который был образован в 1932 году в этот самом месте, в возрасте 22 лет из Ленинграда, за то, что была в компании молодых людей, имевших неосторожность чего-то там ляпнуть про советскую власть. Это было кажись в 1948 году. Вот она и гнула спину на исправительных работах до 1953 года, пока лагерь не расформировали.

В их бараке жила девушка, звали ее Аня. Осенью 1950 года, в помощь на уборку овощей, из соседнего лагеря, что располагался километрах в двадцати, пригнали молодых парней. Среди них был Костя, бабушка говорила, что высокий, статный красавец. Вроде даже родом из буржуев, как тогда говорили. Вот они и влюбились с первого взгляда, да так, что тоска съедала, когда не были на виду у друг друга. Короче, когда овощи убрали с полей, в конце сентября, они уже не моги друг без друга жить. Костю, естественно, угнали в соседний лагерь, а к Аньке, оставшейся в лагере, начал приставать местный начальник вертухаев, охранников по-другому.

А в то время, кажется по какому-то постановлению правительства, решено было строить в стране пруды и водоёмы, типа для обеспечения высоких урожаев в степных районах. Дак этот Костя какими-то правдами и неправдами напросился на работы по обустройству местного пруда, как раз того, где мы и тусим сегодня. Его уже почти доделали, толи плотину обустраивали, толи укрепляли берега…

Когда они снова увиделись, то оказалось, что Аня уже была беременна, хотя живота еще не было видно, уж не знаю, как они успели в таких условиях… Она, конечно, рассказала Косте и вместе стали ломать голову чего делать то. В общем вариантов особо не было. Так они промыкались, наверное, недели три, когда случилась трагедия. А было это как раз 7 или 8 ноября, праздник годовщины революции.

Вечером, когда охрана возвращала парней в соседние бараки с работ на пруду, во время закрытия ворот их отряд остановили возле барака девушек и Костя увидел, как пьяный начальник волоком тащит Аньку в свой дом, сам понимаешь для чего. Он вообще очень любил развлекаться тем, что сначала насиловал заключенных девушек, а потом мучал их, выворачивая и ломая конечности.

Может он прознал и специально на глазах ее парня так сделал, или ли ему пофиг было на ее беременность, а может и так совпало, сейчас, наверное, никто не скажет, как на самом деле было. Ну видимо у Кости тогда взыграла молодая и горячая кровь. Сорвался с места, в три прыжка оказался рядом с ними, врезал начальнику по харе, схватил Аньку за руку и вскочил в заведенный автомобиль, стоявший у крыльца его дома, водитель которого видимо угощался горячими харчами. Благо конвоиры замешкались, а на вышках видимо уже успели глотнуть спирта, так что он ударил по газам и поехал прямо на ворота, которые и закрыто то не успели.

Короче, как только они совершили побег из лагеря, сразу же договорились, что не дадут взять себя живыми. Им так и так бы не жить, так что терять им было нечего. А вслед автомобилю тут же застрекотали автоматные очереди, одна из пуль пробила одно колесо. Стало понятно, что далеко они не уедут. Вот и направил Костя автомобиль прямо на пруд…

Катя замолчала….

Мы почти дошли до нашего лагеря, когда она продолжила с дрожью в голосе:

— Короче, убили они и себя и не родившегося ребеночка. Хотя, когда охрана подъехала к пруду, то еще можно было их спасти, но начальник не позволил этого сделать, и все просто смотрели как автомобиль уходит под воду. А когда на воде остался небольшой фрагмент автомобиля, говорят, Аня прокляла всех охранников лагеря и всех их потомков тоже. Вот так вот…

Я, конечно, был немного ошарашен… чисто по-человечески… Мы какое-то время шли молча, и слушали голос Лиса, который драл горло под гитару «Группу крови». Еще через минуту показался костер, уже горевший не в полную силу, отблески которого, освещали лица наших друзей. Мы стояли во тьме, не решаясь выходить на поляну, когда Катя тихо сказала:

— Леш, этой ночью Лис будет в нашей с Надюхой палатке ночевать, есть одно место, если хочешь, можешь с нами… со мной провести ночь…

— Я больше всего на свете этого хочу, — тихо ответил я и мне показалось, что мой голос предательски исказился, сорвавшись в фальцет…

Мы еще совсем немного постояли, держась за руку, затем Катя, сказала, что ей надо привести себя в порядок, переодеться и что она придёт ко всем чуть позже. Я остался один. Кидаться в думки совсем не хотелось, поэтому я выдохнул и смело шагнул к костру, нашел место посвободнее и уселся рядом с «трупом». Это Игорек, наш одноклассник, «наелся» так, что просто не в силах был доползти до палатки, поэтому мирно спал, обнявшись с мешком картошки. Я дотянулся до кастрюли с малосольными огурцами (обожаю их), взял сразу три штуки и принялся жевать, слушая очередной шедевр группы Кино — «Звезда по имени Солнце».

Тут же, буквально из ниоткуда, нарисовался Сеня. Этот козел еле стоял на ногах, но упорно продолжал кутить.

— Ну че, давай кобель рассказывай, че там у вас случилось? — начал он снова нашептывать мне в левое ухо.

— Иди на хер, — зашипел я, — слушаю песню же, не видишь баран?!

— Хорош гундеть, колись давай хороняка, — не унимался он.

— Потом, потом, отъебись… жри на огурец давай или пиздуй найди водки, че то кажись надо накатить.

— Слушаю и повинуюсь мой господин, — сказал, исчезая Сеня…

Да, все-таки Сеня отличный друг, чего уж там, мы понимали друг друга с полувзгляда.

Он явился через минут пять, принес бутылочку пшеничной водки и стал наливать в стопочки, которые очень предусмотрительно были разбросаны буквально везде…

— Хорош-хорош, — стал останавливать я его, потому что он был уже под мухой, и водка лилась мимо стопок, –Ладно, давай за всех девчонок, — сказал я, опрокидывая в себя рюмочку.

Мы стали грызть огурчики и смотреть на костер.

— Ну? Давай рассказывай, — все не унимался он…

— Бляяяять, че пристал то? Ну было… все было… все просто отлично было… Все? Доволен?

И лицо Сени озарила улыбка блаженного дебила:

— Мугамбо доволен, — произнес он, — молодец сынок…

Подьебал таки опять, скотина… Но я уже сам во всю давил лыбу имбецила.

— Кстати, я сегодня с ней ночую, так что заебись, не услышу твоего хрюканья…

— Не понял… хера себе, вот ты ненасытный конь! — сказал он, засовывая в рот огурчик вместе с чесночком.

— Да не, мы же там не одни, так что отъебись и хватит уже тебе вливать эту шнягу. Кстати, а «Столичная» кончилась?

Было у меня настроение выпить еще пару стопочек алкоголя. Хоть и нельзя было назвать нас всех опытными выпивохами, все-таки пили мы очень редко и не много, поэтому мало еще знали о том, где находится наш предел, тем не менее я был уверен, что он еще очень далеко.

В общем примерно до двух ночи мы слушали то песни Лиса, то врубали евродиско и пускались в дикие пляски. Два раза я приглашал Катюху, которая уже переоделась в футболку и легкие трикотажные штаны, на медляк. Постепенно народ начал расползаться по палаткам. Видимо наш юный организм не был готов к приему чрезмерной дозы алкоголя, поэтому он врубал аварийный режим у всех по-разному: кто переблювался и шел умываться, кто дрых уже и видел седьмой сон, кто просто устал и пошел отдыхать. В общем все были заняты.

Я шел от пруда, где умывался и чистил зубы, к своей палатке, когда увидел Катю перед их палаткой, из входа которой торчала жопа, кажись, Лиса. Она (жопа) скрылась из виду, и я понял, что надо бы и мне двигать к месту предполагаемого ночлега.

— Привет, — сказала Катя, — давай, залазь к стенке вправо, я завяжу завязки и приду к тебе…

— Есть мэм, — тут же вытянулся я в стойку как кто-то из персонажей фильма «Полицейская академия», увиденный у Тяпки, и тут же скрылся в палатке.

Лис и Надюха тискались под одеялом с левой стороны, светя сквозь него фонариком, хихикали и о чем-то шептались… На улице было достаточно темно, месяц же был не большим, но в палатке вполне хватало освещения из-за этих двух придурков.

Я скинул футболку и шорты, придвинулся к правой стенке и стал ждать Катюху. Она быстро пришла, я даже ничего не успел придумать, чтобы хоть как-то завести разговор. Да я и не успел бы, потому что как только она прилегла ко мне, мы тут же укрылись пледом и сплелись в страстном поцелуе, насколько я умел конечно это делать страстно. Он был очень, очень долгим. Мы просто наслаждались моментом и ни о чем не думали. Утолив жажду, она повернулась ко мне спиной, нашла мои руки, притянула меня за них к себе и позволила обнять себя. Раздеваться она не стала, только кофточку подстелила под себя. Так мы и уснули — обнявшись, одновременно и очень быстро.

Кажется, не прошло и получаса, как я стоял в кромешной тьме и всматривался в нее, вертя по сторонам башкой с бешеной скоростью. Я снова ощущал на себе легкий ветерок чьего-то дыхания. Или чего-то движения. Не знаю, как всегда, никого не было видно. Меня снова подсвечивал ореол, не понятно откуда взявшегося мягкого света.

— Что такое? Где я? Снова этот сон? Зачем я здесь? — в голове вертелись вопросы, ответов на которые, скорее всего никогда не получить.

Уже прошло, наверное, месяца два, как не было этих странных снов и вот на тебе, снова.

Стоп! Во сне же нельзя рассуждать… только «фильм» и все… Меня начало трясти мелкой дрожью… Что это, неужели я снова увижу что-то ужасное? Нет, только не это!

Я попытался развернуться и сделать хоть что-то, лишь бы убежать с этого места. В этот раз было понятно, что я не в помещении, потому что «пол» был мягким… Блин я во сне что ли выполз из палатки, не понимал я. Но ни звезд, ни костра, ни палаток, ни друзей я не видел. Да и звуков тоже не было никаких, значит я снова вижу, то, чего очень не хочу! Я стал изо всех сил пытаться двигаться, но мои попытки не увенчались успехом — я был снова скован!

Волосы на моей голове зашевелились, и я понял, что тварь, которая убила Ольгу Петровну здесь! У меня не было никаких сомнений, что это именно она! Я задергался с большей силой, из глаз, как и в первую нашу встречу, потекли ручейки слез, я боялся. Я ОЧЕНЬ боялся!!! Стон… только лишь стон вырывался из моей напряженной глотки.

— Мммыыыы тттебббьяяя нннааашшшшшлииии, — заговорила голосом туберкулезника тьма вокруг меня.

Я перевел взгляд немного влево, в направлении голоса и увидел, что в полутора метрах от меня, на высоте двух метров что-то менее темное медленно «летит» в мою сторону. Казалось, что от ужаса мое сердце не выдержит и просто разорвется.

Тьма выполнила едва уловимое движение и это «что-то менее темное» остановилось прямо возле меня, и я смог рассмотреть его: в невесомости, словно паночка из фильма Вий, «летела» Катя!!!

Нет! Нет! Только не Катя! Как же так! Проснись, проснись же!!! Я не понимал, что нужно делать… Ее глаз не было видно, но я почувствовал, что она в ужасе от происходящего. Как и Ольга Петровна, в прочем, как и я, она не могла говорить и лишь стонала.

Вдруг руки Кати резко распахнулись в стороны. Боже, все повторялось, я прекрасно осознавал, что сейчас может произойти. Что делать то, что делать! Раздался сухой треск и Катины предплечья согнулись под углом в 90 градусов! Катя взвыла так, что я вздрогнул. Тварь увечила девочку у меня на глазах, а я просто не мог ничего сделать… Смотреть на это так же не было сил, и я закрыл глаза и стал рыдать уже в полную грудь… Снова раздался треск, я открыл глаза: теперь у Кати голень тоже имела сгибы в тех местах, где их не должно быть! А потом и руки и ноги Кати резко выгнулись в неестественном для человека направлении. Ее голова упала на грудь, видимо она просто не вынесла этой пытки. И вот тут раздался резкий, но глухой, как будто в банку, визг. Я вздрогнул и понял, что могу шевелиться.

Над моей головой метнулся луч света и тут же мои ноги осветились ярким светом. Они были окутаны пледом, которым на кануне мы укрывались с Катей в палатке. Значит я уже не сплю! Но я лежал на спине, а не на боку обняв Катю. Я повернул голову вправо, но там, где лежала Катя была только ее желтая кофточка. Свет, что светил мне на ноги — это луч фонарика, брошенного у самого выхода, видимо того, с которым забавлялись Лис и Надька.

Снова раздался визг, на этот раз такой силы и так близко, словно мне в ухо просигналил автомобиль, что я окончательно проснулся. Орала Надька. Она сидела на жопе в левом углу, возле входа. Глаза ее были закрыты, ноги подтянуты к подбородку, руками она обняла свою голову, словно защищала ее от чего-то или кого-то, и качаясь взад-вперед, словно пыталась убаюкать себя, плакала навзрыд.

Я потянулся к глазам, чтобы вытереть слезу и в этот миг появилась Катя… Ниоткуда… Она просто упала сверху на место, где уснула, только ближе к выходу из палатки. Она висела под потолком палатки!!! Вскрикнув от неожиданности, я вжался в стенку палатки с ужасом глядя на нее. Надя заорала с новой силой, ее трясло к как листок на сильном порывистом ветру. Даже при таком освещении было понятно, что руки и ноги Кати были переломаны, в точности как во сне.

Через секунду соскочил Лис, он завертел башкой во все стороны и таращил сонные, все еще пьяные, глаза вокруг по палатке и нихера не понимал.

— Толян, быстро заводи мой Иж, — первое оцепенение оставило меня, и я стал соображать.

Боковым зрением я видел, что он смотрел на меня с видом «Вы че бля, придурки, охерели, в такую рань капошиться», но потом проследовал своим взглядом за моим и тут же подскочил.

— Че такое? Что с Катькой? Надька заткнись…

Толя славный малый, когда надо было — всегда соображал трезво. А Надька, видимо, чтобы совсем не чокнуться, ползком вывалилась из палатки и пропала из нашего поля зрения.

— Не знаю, но ее надо срочно везти в деревню. Заводи мой Иж, перенесем в «люльку» и повезем.

А вокруг палатки уже копошился народ. Конечно никто, ничего не понимал, поэтому просто слышались приглушенные голоса, типа «че за фигня, кто-то решил жестко поприкалываться над кем-то?». Но когда из нее пулей вылетел Толян в трусах и рванул к стоянке мотоциклов, на ходу натягивая футболку, все разом умолкли.

— Че случилось то? — спросил Виталька, командир класса.

Толян же, запнувшись за кучку дров и чуть не растянувшись там же, ничего не ответил. Благо костер все еще тлел и хоть немного давал освещения. Он как ошпаренный подскочил к моему «Иж-5» и стал дрыгать «заводилку» моего мотоцикла. Через пару попыток тот взревел, а Толян включил свет фары и кинулся обратно в палатку.

— Давай, только осторожно, — сказал мне Толян, шагнув в палатку и начав натягивать штаны, — я под руки, а ты под колени бери и выносим.

Я уже оделся и ждал его возвращения, тупым взглядом смотря на переломанное тело, которое совсем еще недавно открыло для меня таинственный мир наслаждения. Он перешагнул через Катю, присел на корточки и подсунул руки под ее подмышки, посмотрел на меня. Я же сидел у ее ног и все никак не мог решиться потрогать ее.

Вот за что я сильно уважал Толяна, он никогда не терял самообладания, был рассудительным и никогда никого не осуждал, даже когда, по идее, были поводы.

— Леха, очнись блять, ей нужна помощь. Давай, бери под колени осторожно и погнали.

Я послушался его, осторожно просунув руки и приподняв ее ноги. Катин вес был приличным, как оказалось, может даже больше моего. Толян то он парень крепкий, самый «рослый» из нашей компании, похоже его нисколько не «смутил» ее вес. Мы вынесли ее из палатки и народ охнув отшатнулся от нас, как от прокаженных. От пацанов доносилось «Ни хуя се», «Ебааать», «Кто ее», а девчонки, как и положено женскому полу завыли кто в какой тональности.

Виталька сообразил первым, не зря видимо командир класса, подскочил к мотоциклетной коляске, поднял крышку, откинул брезент и мигом кинулся к нам. Он осторожно встал слева от меня, подсунул руки под Катину талию и стал помогать.

Времени было часа четыре, может полпятого, но лагерь загудел во всю, сна ни у кого не было, естественно. Мы усадили Катю в мотоколяску. Я бросил невольный взгляд на ее руки — они начали опухать. Меня передернуло, но я уверенно сел за руль своего мотоцикла, а Лис уселся за мной. Виталька же, осторожно укрыл Катю брезентом, опустил крышку и отошел в сторонку, освобождая нам проезд.

Хорошо, что ночь летом короткая, иначе в нашем состоянии, да еще с алкоголем в крови мы могли бы не доехать до совхоза. Но когда мы отъехали от лагеря километра на два, уже светало. Слава Богу, стало еще лучше видно дорогу, и мы без проблем добрались до Катиного дома, буквально за полчаса. Я заглушил движок мотика и кинулся к калитке. Ее родители, конечно же, уже не спали, как и большинство взрослых: в сенях и в сарайке горел свет, видимо Катина мама доила коров, а отец кормил свиней или кур, что там у них разводилось…

Видимо услышав, как у дома был заглушен двигатель, из сарая вышел Виктор Павлович, Катин отец. Он, словно почувствовал беду, а может как-то разглядел наши с Лисом рожи, на которых был описан весь ужас ситуации: бросил ведро полное зерна в сторону и понесся к нам. Я не успел пройти к дому и двух метров, как вынужден был отскочить в сторону, чтобы он не снес меня пробегая мимо. Все-таки сердце родителя, настоящего родителя, чувствует, когда его ребенок в опасности. Может от такого момента они с ее материю и пытались огородить Катюху, кто знает…

— Гаааляяя, — заорал он на ходу, подбегая к люльке мотоцикла.

Тут же из-за сарая показалась Галина Егоровна, мать Кати. Она все поняла без слов. Заголосив диким воем, она тоже кинулась к мотоциклу.

— Толька, выгони Москвича из гаража, ключи в бардачке, — сказал он Лису, не глядя на него и осторожно открывая крышку мотоколяски.

Галина Егоровна, причитая завалилась на зад люльки и обняв Катю за плечи стала навзрыд плакать.

— Что случилось? — спросил Виктор Павлович и посмотрел на меня.

Блять, в этот момент я хотел провалиться под землю и больше никогда не показываться на Божий свет. Как я объясню ему, что мы с его дочерью в этот вечер были очень счастливы (я по крайней мере), легли вместе спать, а потом ее в моем же сне изуродовала какая-то тварь? Но я лишь промямлил еле слышно:

— Не знаю, никто ничего не видел….

Он посмотрел на меня взглядом, который будет преследовать меня всю жизнь и сыграет немаловажную роль в модели моих взаимоотношений с близкими людьми, словно хотел сказать: «Как же так, Леха? Я доверил вам свою кровиночку, доченьку, а ты ее не смог защитить… мужик…»

Мне было стыдно… Очень стыдно… Я потупил взгляд на Катином затылке, что сотрясался от рыданий материй. Хорошо, что из гаража выскочил их Москвич-412, за рулем которого сидел Лис. Он подогнал его к мотоциклу, Виктор Павлович аккуратно отстранил от «люльки» Катину мать, которая уже приходила в себя и стал вытаскивать Катю.

— Быстро, бери документы Катюхины, права и садись, — сказал он жене, и та тут же метнулась в дом.

Он уложил боком Катю на заднее сидение, подогнув ее ноги и подложив под них снятый с себя пиджак, сам сел за руль Москвича и уставился в точку, видимую только ему одному. Хорошо, что дочь была все это время без сознания, не думаю, что можно было бы вынести боль, которую причиняли бы такие повреждения и быть при этом в сознании. Мы с Лисом стояли с тупым видом и смотрели на нашу одноклассницу, словно прощались с ней навсегда. Через минуту бегом вернулась Галина Егоровна, она села на переднее пассажирское сидение и сказала, глядя на нас:

— Ребятки, осторожнее давайте на мотоцикле, не спешите. Витя, давай быстро.

И они рванули, видимо в районную больницу. Мы же постояли еще с минуту, сели на мотоцикл, который так и не заглушили и двинули к дому Надиных родителей, надо было сказать им, чтобы они забрали ее…

Глава 3

Тот поход наш класс так и не «догулял». Когда мы сообщили Надиным родителям, что ее нужно срочно забрать, потому что Катя покалечилась, а Надя сильно испугалась за нее, то они, естественно, подняли «на уши» всех остальных родителей. Деталей мы особо им не могли пояснить: Лис особо ничего и не видел, а я — просто потому, что мне никто бы не поверил. В общем озвучили версию, что, видимо, Катя пошла в туалет и возвращаясь в палатку, запнулась обо что-то и неудачно упала, переломав и руки, и ноги.

Это «что-то», теперь не выходило из моей головы ни на минуту. Возможно она, эта мерзкая тварь там, в черепушке, в моей душе или еще где-то, надолго обосновалась. Ведь, если в случае смерти Ольги Петровны, я еще как-то справился, убедив себя, что это просто «сумасшедшее» совпадение, то второй подобный случай полностью исключал его. Особенно теперь, после расправы над Катей, слова монстра обретали некий смысл, который, правда, пока маячил очень слабеньким и далеким огоньком: «Мы тебя нашли». То есть оно (она, он, они?) искало именно меня!!! И ведь нашла, мразь… Но зачем?

Эти мысли все глубже и глубже вгоняли меня в состояние прострации, пока мы ехали обратно в лагерь. Я даже чуть не свалил мотоцикл с дороги, не заметив. как начал сворачивать с нее. Хорошо Лис не терял бдительности, хлопнул по спине, да так, что чуть дух не выбил у меня:

— Стой! Ты че, уснул, что ли? — заорал он в самое ухо.

Я ударил по тормозам, и мы с заносом остановились на самом краю насыпной дороги. Он хотел еще поорать, но посмотрел на меня и уже тихо добавил:

— Давай я поеду, садись в люльку…

Спорить я, конечно, не стал и вернулись мы в целости и сохранности. В лагере, по понятным причинам, все было тихо, никто не веселился, никто не купался, никто не ел, естественно… кроме Сени. Этот придурок жрал в сторонке, возле мотоциклов какую-то консерву, в прикуску с булкой хлеба, когда мы подкатили на мотике к ней.

— О, братва, че случилось то? Никто толком ничего не знает, говорят: «Катюха покалечилась» и все. А я как убитый спал, ничего не слышал, полчаса назад только встал, башка болит, вот сел покушать маленько…

Вот ублюдок, начал было вскипать я про себя, тебе бы только жрать… ты ночью спал, а в это время девчонку рвали на части… Хотя, тут же поразмыслив и начав успокаиваться: в чем он виноват и чем бы он мог помочь, рассуждал я? Если только сожрать эту тварь… Виноват был я, это же очевидно!

— Да никто из нас ничего и не видел, — сказал я, глядя в сторону пруда, где сидело несколько девчонок вокруг неподвижной Надюхи.

— Может Надя видела? — сказал Лис, заглушил движок мотика и слез с него. — Пойду поговорю, может успокою и она что-нибудь расскажет.

— Да она все время там сидит, молча, не шевелится даже, все смотрит и смотрит в воду — кое как промямлил полным ртом еды Сеня, — девчонки от нее не отходят, а то мало ли чего, сиганет в пруд и потом отвечай перед родоками… о вон, кстати, кажись их Волга катит…

По полевой дороге в сторону лагеря действительно ехала зеленая Волга 24. Это точно были они, потому что в деревне больше не было зеленых автомобилей. Лис, который было хотел идти к Наде остановился, посмотрел на приближающийся автомобиль и снова залез на мой моцик.

— Блин, срать захотел теперь, — поведал нам Сеня свои сакральные желания, — пойду что ли прогуляюсь «до ветру».

— Конь педальный, когда же ты съебешься из деревни, все глаза засрал уже, — без злобы поддел я его, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

Лис натянул улыбку, которая тут же исчезла с лица, и стал смотреть, как к Наде выходят из подъехавшей Волги ее родители. Ее мама стала говорить ей что-то на ухо, гладя по голове, рядом тут же присел отец, и они тихонько стали пробовать поднимать ее с земли. Она сначала никак не реагировала на их слова, просто сидела на берегу пруда, скрестив руки на коленях и упершись в них подбородком, продолжая смотреть в воду. Затем, видимо мама нашла какие-то заветные слова, Надя повернула к ней голову и медленно положив ее на плечо матери, громко зарыдала, закрыв лицо руками.

— Ну что, пойдем собираться? — Толян тонко чувствовал, когда надо бы собирать манатки.

— Да, думаю надо двигать домой, че то больше не хочется отдыхать.

Мы двинули в сторону палаток, а в это время родители подняли Надю на ноги и повели усаживаться в машину. Когда мы с Лисом проходили мимо их, Надя подняла взгляд на нас и заорала нечеловеческим голосом! У нее была истерика, она стала биться в руках матери и орать:

— Нет, нет, не надо, я не хочу, пожалуйста, не тронь меня….

Мы встали как вкопанные, испугавшись внезапность этого срыва, а больше по ходу такого поведения нашей подруги.

— Света? — крикнула ее мама одной из наших одноклассниц, из последних сил удерживая обезумевшую дочь, — можешь собрать Надины вещи, твой папа тоже собирался сюда, может уже едет? А я вечером у вас заберу?

— Конечно, теть Нин, конечно, не беспокойтесь, — откликнулась тут же Светка.

Надин отец стал помогать своей жене успокаивать и удерживая дочь, запихивая ее в машину. А когда ее усадили-таки, оцепенение прошло и у нас.

— Слушай, а ты сам-то что все-таки видел? — спросил я Лиса, когда мы подошли к палаткам.

Мне очень нужно было знать это, чтобы понять, что же значат эти сны и что происходит при этом в реальности, пока я в них умираю от ужаса.

— Да особо ничего, — ответил он, — я же спал.

— Ну может чего заприметил необычного в палатке до того, как уснул? — не унимался я.

— Ну мы маленько с Надькой помацались, — стал он воспроизводить мысленно вчерашний вечер, — под одеялом она мне показывала свои «игрушки», светя фонариком, — немного смутившись сказал он. — Потом, мы начали ну это, сосаться короче, как и вы же… А когда решили спать, вы по ходу уже дрыхли… Она тогда говорит, что кажется «сикать» захотела, а Катька уснула. Я говорю пошли со мной, а она «дурак что ли». В общем она сказала, что, если чего, разбудит ее позже, они договорились будить друг друга, даже фонарик условились в кармашек над головами положить. А в следующий момент я слышу визг, продираю кое как глаза и вижу тебя, а потом… ее… Катюху…

— Ясно, я примерно то же самое видел, — соврал я.

Даже Толян не понял бы меня, расскажи я ему правду. Хотя какую правду? Ведь я и сам то ничего пока не понимал.

— Ладно, давай, собирай шмотье и бросай его в люльку, я тоже собираюсь, будем выдвигаться.

Собрались мы очень быстро. К тому времени уже приехало четыре автомобиля, готовых загрузить добрую половину «отдыхающих» и вернуть нас в родной дом. Мы отъехали самыми первыми, не считая зеленой Волги, на которой родители Нади везли ее подальше отсюда. Я полностью пришел в себя (как же мне повезло, по сравнению с Катей) и уже сам вел мотик.

Я довез Лиса до его дома, подождал, пока он выгрузит свою поклажу, попрощался с ним и двинул домой. А дома, судя по всему, меня ждала мама, которая, естественно, уже была в курсе произошедшего. Впрочем, уже вся деревня гудела, ведь в ней не часто происходили события такого рода. Да, конечно, люди жили-умирали, но все как-то «мирно». Я бросил мотик возле гаража и пошел в дом, решив разобрать вещи чуть позже. А когда заходил в калитку, то увидел, что брат Юрка опять чего-то мастерит в сарае.

— Юрбан, будь другом, загони с улицы мотоцикл, а то меня че то рубит, спать хочу, — попросил я его.

— Давай ключи, — он был рад конечно погазовать на вожделенной технике.

Я дошел до него, передал ключи и пошел в дом.

— О, Леш, вернулся? — мама отдыхала в своей комнате, мимо которой я пытался незаметно проскользнуть. — Что там у вас стряслось, рассказывай.

— Мам, может вечером, спать хочу, сил нет…

Я действительно еле стоял на ногах. Только сейчас весь груз пережитого свалился на мои плечи, заодно как следует придавив веки.

— Кушать будешь?

— Нет, потом, сейчас спать пойду.

— Леш, расскажи, что было, а то в деревне кто-что несет, говорят милицию вызвали, скоро приедет, мне надо знать обо всем, что тебя касается. А тебя, судя по всему, это очень касается.

Любая деревня, как и наш совхоз, живет своей, уникальной жизнью. Поэтому, чтобы, где бы не происходило, рано или поздно об этом узнают все. Так что я нисколько не удивился, что мама в курсе с кем я проводил ночь. Без подробностей и тонкостей, конечно. По крайней мере я на это надеялся.

Я присел на край ее кровати и рассказал версию, которую в той или иной интерпретации выдаст Лис:

— Ну мы потусили, поели, покупались, а вечером нам с Лисом Надюха и Катя предложили ночевать с ними, они типа побоялись одни. Ну мы и согласились. Все нормально было, все счастливы-здоровы. А ночью проснулся от крика, это Надя кричала. В палатке светил фонарь, и я увидел Катю, она лежала у выхода и как будто спала. А присмотревшись увидел, что у нее руки как-то неправильно выгнуты. Тут же Толян проснулся и увидел то же самое. Вот, собственно, и все, что я видел. А остальное, ты, наверное, уже знаешь…

— Да, говорят всякое, — подтвердила мама.

Она была еще на работе, когда к нам пришла соседка Татьяна Ивановна, потому что у нас телефона нет и позвонили ей, и сказала Юрику, чтобы за мной приехали. Но когда брат ей это пересказал, мама решила, что раз я на мотике, то значит, если жив-здоров, смогу сам добраться.

— Ладно, давай, иди ложись спать, отдыхай, а вечером надо будет полить огород, раз уж ты не в походе и собрать огурцы из теплицы.

Поспать мне в итоге довелось всего то полчаса. Благо я сразу же уснул, как только упал в кровать. Меня разбудила мама.

— Вставай, милиция приехала, хотят поговорить с тобой.

Я кое как продрал глаза, поднялся, одел футболку и вышел в кухню, немного смутившись от наличия в ней двух милиционеров, которые сидели за столом и пили воду из наших стаканов. На улице стояло самое пекло, градусов, наверное, 35 не меньше.

Я рассказал им ровно то, что ранее рассказывал маме, они все записывали и задавали вопросы. «Допрос» длился не долго, может минут 10—15, а после я снова пошел в кровать и проспал уже до самого вечера.

Часов в восемь начал поливать огород, а через полчаса поплелся в теплицу. В половине двенадцатого вечера, когда я уже лежал в кровати и пытался осмыслить все происходящее в моей жизни, в окно моей комнаты легонько постучали. Я сразу понял кто это. Ну кто еще может припереться в такой час? Конечно Сеня. Я натянул штаны и футболку и двинул в сени. Мама уже спала, как и Юрик. В сенках надел кроссовки и ветровку (блиииин, ту самую…) и вышел на улицу.

— Здорова, брат, — конечно же это был Сеня. — че меня то не забрал? Блядь, я же ненадолго отошел по делам, вернулся, а нас всего пятеро осталось. Хорошо, что жрачка осталась немного…

— Ну еп твою мать, тебе бы жрать да срать… ладно, извини, просто пойми меня правильно… мое состояние… тем более я знал, что за вами едут.

— Ладно, не парься, не «малохольный» же я, все понимаю. Кстати, Катюху положили в больничку на долго. У нее кости переломаны, как будто трактором переехали… да походу и не раз…

У меня ком к горлу подкатил… я еле сдерживался, чтобы не расплакаться прямо перед другом…

— Будет много операций, прежде чем она сможет начать снова учиться ходить. А может и не сможет, там все серьезно. Ее пока держат под наркозом, чтобы не умереть от шока, так кажись…, — продолжал «убивать» меня Сеня, — кстати, ты так и не рассказал, что произошло то…

— Не знаю я…, — еле слышно ответил я, — пойду, спать охота… завтра увидимся.

— Ладно… Это, я удочки припер, ты их оставил возле палатки. Давай, до завтра.

— Стой! Это ты подстроил, что мы с ней…? — вдруг само собой вырвалось у меня.

— Нет, — ответил он и скрылся в темноте.

В ту ночь, как, впрочем, и все последующие июльские ночи, я спал как убитый, без снов. Видимо из меня было вытянуто слишком много жизненных сил и мозг был не способен воспроизводить «картинки».

В последующее время, были исключены все подростковые развлечения, типа танцев и ночных, а чтобы не сходить с ума, я с головой погрузился в чтение книг, это занятие всегда успокаивало меня и отвлекало от проблем. А еще я не готов был расстаться с фильмами, которые теперь крутили в другом видеосалоне (Тяпка пока прикрыл лавочку), особенно когда всплывал какой-либо ужастик, не смотря на возможные последствия. Особенно меня впечатлили несколько фильмов: «Изгоняющий дьявола» и его продолжения об одержимости демонами, а еще «Детские игры», про куклу Чаки в которую вселился злой дух. Уж очень сюжеты этих фильмов были завораживающие идеей, что есть загробный мир… и намекало на то, что может быть со мной.

К Катиным родителям я насмелился прийти только через неделю. Они рассказали, что ее перевезли в краевой центр и там, на ее руках и ногах экстренно провели операцию, которая длилась 8 часов. Этих операций будет еще много, что вернется она не скоро и скорее всего первое время будет дома учиться, так как ходить не сможет, а может и уедет в краевой центр, к своей тетке. Я попросил при случае передать ей привет и постарался как можно быстрее уйти из их дома.

13 августа мне стукнуло 16. Конечно, вечером приходили друзья: Лис, Жора и Сеня, поздравляли с надеждой на жаркое продолжение. Но нет, после краткого общения и еще более короткого извинения я возвратился в кровать и снова занялся чтением книг.

Я думал, что дотяну в таком режиме до начала учебного года, который вместе с уроками и секциями принесет отсутствие времени на темные «думки», но наступило 22 августа. Вечером того дня, когда мы уже готовились ко сну, к нам постучались, как оказалось соседка, которая сказала, что маму зовут к телефону. Мама накинула халат поверх ночной рубашки, и они ушли к ней домой. Вернулась она минут через пять в слезах и всхлипывая, на мой вопрос «Что случилось?» она ответила коротко:

— Умерла моя тетка, ваша двоюродная бабушка Рая. Завтра выезжаем на похороны.

Ну зашибись, да что же это за жизнь! Что и кому я сделал? Умом я понимал, что это жизнь, мне рано пришлось повзрослеть, но все равно, какого хера?!

Следующим утром, рано, часа в 4 мы все были на ногах. Вечером накануне, мама договорилась с Василием Ивановичем, соседом, который жил через дорогу, отвезти нас в соседний городок Алейск, чтобы мы могли на проходящем через него автобусе доехать до Чарыша. Там нас должны были ожидать на Ниве родственники.

Дорога показалась мне долгой, а мы действительно провели в ней почти семь часов, и очень утомительной. Может, потому что дорога до самой деревни — гравийная, а может, потому что не было настроения и аппетита. А еще всю дорогу один говнюк, сидевший сразу за нами, в странной одежде, с косичками и дебильной панаме, всю дорогу слушал на кассетном плеере (вот жидяра, где взял то?) аудио рассказ, про персидского царя Ксеркса, который, разгневанный на свою царицу, изгоняет ее и выбирает в жены некую сироту, прекрасную молодку, которая спасает иудеев (кто такие?) от истребления персами. Блять, пришлось всю дорогу приобщаться к «прекрасному», теперь и я знаю эту историю молодой еврейки. В общем добрались мы до места только в шесть часов вечера. Нас приняла тетка Лена и мама тут же, не став отдыхать, стала помогать взрослым теткам вести приготовления к завтрашнему погребению, а мы с Юркой упали на кровать в летней кухне и вырубились напрочь.

Наверное, я проспал бы суток двое-трое, но нет, не довелось. Кто-то меня толкал в плечо и будил:

— Леша, вставай, надо помочь, — это была мама. — Давай сынок, потом выспишься.

— Встаю, мам.

Я кое как продрал глаза и поднялся на кровати. Было уже, наверное, часов одиннадцать вечера, может позже, на улице было уже темно.

— Что такое? Чего надо делать?

— Нужно пойти домой к бабе Рае, она на горе, может помнишь, живет… жила, возле своротка в центральный переулок, что за «верхним» магазином…

— Да, найду, а чего делать то?

— В общем то ничего особенного. Просто нужно там быть… Тех, кого хоронят нельзя оставлять одних… с бабушкой думаю будут рядом другие бабушки и мужики, на всякий случай. Вот. Ты тоже побудь с ней, помоги, если попросят, а то я совсем выбилась из сил, прилягу, завтра будет очень трудный день.

— Хорошо мам, ты отдыхай, я все сделаю.

— Ты только покушай, а то не ел с самого утра и возьми у тети лены фонарь, на улице темень. Да, Леш, чуть не забыла, вот, возьми этот крестик, отдашь бабе Поле, Лена сказала она там готовит избу, она положит его к бабе Рае, как положено. Я обещала своей тетке, что он будет с ней, когда придет время. — она передала мне маленький, медный крестик, висевший на толстой нитке, и пошла в дом.

На кухонном столе стояла не убранная еда, закрытая вафельным полотенцем. Я сел, быстро поел жареных пескарей, залитых яйцами с луком, выпил кружку горячего чая и двинул к месту дежурства. Когда выходил из дома тетя Лена подала старенький фонарик, который практически не светил.

С бабушкой Раей я не особо часто общался, но те нечастые моменты, которые я помнил с ней, были наполнены теплом и заботой. Она переехала из города в деревню, когда мне было, наверное, года 3—4. Тетя Лена, которая нас приютила по приезду — это ее единственная дочь.

Дошел я достаточно быстро, деревня-то не большая, хотя уже нихрена не было видно. Дом нашел сразу, только теперь он выглядел одиноко стоящей во тьме «заброшкой» на отшибе. Может потому, что было темно, а он был очень маленьким и там лежал покойник, может так и было на самом деле (весь дом — одна небольшая комната). В самой комнате света не было, но она озарялась каким-то освещением, видимо в сенях включили свет и открыли дверь. А возле него горел костер, вокруг которого сидело несколько мужиков, они о чем-то разговаривали не спеша.

— …говорю тебе, моя бабка такое могла вытворять… — с каким-то смешным акцентом послышалась речь одного из них, — с мертвяками разговаривала, как мы с тобой…

Когда я подошел и поздоровался, один развернулся в мою сторону и спросил:

— О, кажись Леха Юсов?

— Ага, — ответил я.

— Садись вон на то бревнышко, погрейся… Я дядя Сережа, может помнишь? Мы с твоим папкой дружим…

— Да, вроде помню, — соврал я, присаживаясь на какую-то грязную чурку, которую он назвал бревнышком.

Мне сразу стало понятно, что мужики для храбрости приняли. Да они особо и не скрывали, доставая бутыль какой-то мути из травы и наливая ее в медные кружки. Я сполз с чурки и уселся рядом на палено, прислонившись спиной к моему «стулу», так было гораздо удобнее, и стал тупо пялится на костерок, без единой мысли в голове. Минуты потекли медленно, где-то далеко заохала сова, а ей в ответ закричали другие ночные обитатели. Я впал в легкую дремоту, а мужики, опрокинув очередную стопочку «храбрительного» и закусив малосольными огурчиками, продолжили болтать о чем-то в полголоса:

— И чего ты там прогонял про бабку, Нафталин? — спросил один мужик у другого.

— Нафтали мое имя, умник… говорю, она могла говорить с мертвыми, вот те крест…, — снова сказал смешной голос. По-моему, это был чудик, который слушал аудиорассказ в автобусе.

— Ты, блять, еврей Нафталин, какой нахер крест? Пиздишь конечно! — парировал дядя Сережа.

— Не-не, говорю же могла, еще и лечить словами могла. — не много помолчав, он продолжил, — Был случай, я еще жил в Чините, бабку мою как-то привезли сюда посмотреть на мальчонку, его родители говорили, что он разговаривает с воздухом и про такие сны рассказывал, что волосы дыбом вставали… и не только на голове…

Мужики заржали, заставив меня вынырнуть из объятий Морфея и заставив снова прислушиваться к их трепотне…

— Дак вот, бабка потом говорила моей матери, что этого мальчонку диббук преследовал, мол он во снах его видел, об нем и рассказывал ей…

— Кто такой этот «дипук»? — спросил мужик, сидевший от меня справа.

— Диббук, правильно говорить. Это злой дух, а по-вашему — не упокоенная душа…

Он продолжил молоть какую-то хрень о духах и как с ними бороться, а я снова погрузился в дремоту, не зная, как заткнуть уши, чтобы перестать слышать их бубнёж. Получалось совсем плохо, мои мысли переплетались в замысловатый клубок с их болтовней:

— …Колька сам рассказывал, пару лет назад, когда обмывали «борозду», что он родился не один, а еще был и близнец… только от него особо ничего не осталось, пацаненок «съел» его… — шептал голос дяди Сережи.

— Да ты гонишь, пиздец срань какая! — чуть громче отозвался кто-то из мужиков.

— Да, вот те крест! Так что, хорошо, что они отсюда уехали, хер его знает, что это за урод родился…

Видимо я все же уснул, потому что через какое-то время дернулся во сне и встрепенулся от ворвавшегося в мозг из ниоткуда окрика:

— Мужики, надо переставить сундук, а то завтра не вытащим ее, — кажется из дома говорила какая-то бабуля, — я сама не передвину.

— Не-не-не, мы туда ни ногой…, — сказал мужик слева от меня. Они даже выпивать перестали и с выпученными глазами смотрели на окно дома.

Уж никак не ожидал, что взрослые мужики настолько суеверные и трусливые. Хотя кто знает, что они, а вернее КОГО, они там боялись. Наслушались баек этого еврея Нафталина, да дяди Сережи про какого-то пацана, что сожрал своего брата-близнеца…

— Я помогу, — откликнулся я, бодро встав со своего седалища и направившись в дом, очень уж не хотелось слышать болтовню пьяных мужиков.

Зайдя в сени, в которой бабушка вытирала посуду, доставая ее из старенького буфета, поздоровался с ней.

— Я баба Поля, подруга твоей покойной бабушки. Живу через три дома ниже отсюда. А ты, наверное, Лешка Юсов, Колькин сын?

Колька Юсов — мой отец, живший уже в другой семье, в этой же деревне. Как потом я узнал, с маминой подругой. Нет, он не ушел от нас к ней. Родственники все, как один, говорили, что он маму ждал еще 3—4 года, может одумается, а потом женился. Если честно, не знаю почему, но мне было как-то все равно. Но, тем не менее, я собирался, если будет время, сходить к нему в гости. По отцу я скучал…

— Сейчас закончу вытирать посуду и вынесем сундук из комнаты, он не тяжелый, но мне не сподручно, — щебетала бабушка Поля, пока я рассматривал убранство сеней старенькой избушки, — если не боишься, можешь пока побыть с Раей, думаю она будет рада…

Ага, рада… Может еще она и чаю предложит? Но я решил-таки последовать ее совету. Может из любопытства, может потому, что она так сказала, сам не пойму. В общем двинул я ко входу в комнату, но на самом пороге встал как вкопанный. Бабушка Поля заметила мое замешательство и сказала:

— Напугала все-таки? Ничего, ничего, вон мужики, кони такие, а ссут как дети малые, хорошо, что перед самогоном устоять не могут, — а затем шепотом добавила, — это они с бабами герои…

— Заходи уже, надоело слышать пустую болтовню… — из комнаты раздался скрипучий голос.

Я вздрогнул от неожиданности. В комнате по середине стояла лавка, на которой в гробу лежало тело моей бабушки, а с левой стороны от нее, сидела «дородная» бабка. Расположилась она на садовом кресле-качалке, укрыв ноги старым, байковым одеялом, сложив руки на животе и глядя в одну точку — в стену напротив. Освещения от лампочки с сеней было достаточно, чтобы рассмотреть ее лицо. А оно было «древним»: испещрено многочисленными морщинами, обвислые щеки как будто лежали на плечах, а густые, седые брови, словно две мочалки делали лицо отталкивающим. Толстые, вспухшие губы все время были в движении (видимо, что-то шепчет про себя). Но самым страшным были ее глаза — они были полностью белыми (теперь понятно, почему мужики не решились зайти). И все это усиливалось наличием тьмы вокруг, за исключением тусклого света от сенной лампочки и света от пары свечек.

Через пару секунд, как я шагнул и замер на пороге, ее губы перестали «говорить», она замерла, казалось, даже перестала дышать. А затем резко повернула голову в мою сторону и «уставилась» прямо на меня. Ее брови нахмурились, а глаза будто физически вцепились в меня. Если честно, мне кажется, я даже пернул (а может и обосрался малость) от такой неожиданности.

— Не бойтесь, он вас здесь не тронет, — проскрежетала она, — проходите, посидите с нами, я Есфирь…

Какой нахер проходи… Я стоял как вкопанный, не зная, чего делать и что сказать, а главное не понимал, как садиться на жопу, когда твои штаны полны «кирпичей».

Наверное, она почувствовала мое замешательство (видимо я еще «легко» отреагировал на ее вид, не орал же!):

— Да не бойся же, кому говорю? — сказала она, отворачивая голову снова туда, куда до этого «пялилась».

— Не бойся Леша, она не кусается, — сказала бабка Поля, входя в комнату из сеней, — бери вот этот сундук за ручку и потащили его в кладовку.

Сундук стоял возле двери комнаты, поэтому мне не пришлось «далеко» заходить в комнату. Хотя даже это «не далеко» — практически у самой лавки с гробом. Мы взялись за ручки, подняли сундук и потащили его. Он действительно был не тяжелым, но объемным.

— Рая была та еще «тряпичница», все старые шмотки складывала в сундук. Для кого — не понятно…

Мы перенесли сундук в кладовку, которая оказалась за дверью, что напротив входной двери с улицы и твердо решил пойти к мужикам. Но проходя мимо двери в комнату услышал «механический» голос Есфирь:

— У тебя много вопросов, кажется, я могу на некоторые дать ответы, если ты, конечно, не боишься этой дурочки…

Этой «дурочки» я не боялся. Баба Рая при жизни то была со мной, в те немногочисленные встречи, очень добра и участлива, а сейчас… Но откуда она узнала про терзающие меня вопросы, ответы на которые я и не надеялся никогда получить? Да и вопросы то сформулировать никак не получалось. Я робко переступил через порог, взял стул, что стоял возле «русской» печки и поставил его напротив бабки Есфирь.

— Видишь плохие сны? — сразу же первым вопросом она охерачила меня.

Я моментально вспотел и съежился. А она медленно перевела взгляд со стены на меня и стала «пялиться».

— Я же сказала, что он вас здесь не тронет, — сказала она, твердым голосом.

Я все никак не мог начать «разговор». Да и как начать, если «слепой» пригвоздил тебя взглядом и бесцеремонно изучает твою душу. А у меня было стойкое ощущение, что она смотрит сквозь меня, почти так же, как тогда, перед походом в видеосалон, 5 октября прошлого года.

— Кто он? — я решил, что раз уж она говорит о «нем», значит что-то действительно понимает в этой жизни.

— Диббук, — спокойно сказала она.

— Кто-кто? — на каком это она сейчас языке сказала и вообще с кем разговаривает?

— Диббук, — начала она методично раскачиваться в кресле-качалке, — моя религия так называет злого духа, который вселяется в человека, овладевает его душой, причиняет душевный недуг, говорит устами своей жертвы, но не сливается с ней. Люди вашей веры называют его «неупокоенная душа», а католики «одержимыми». Суть одна — уйти в мир иной не дано душам самоубийц и людям, принесшим много зла другим, а может и не получивших надлежащего погребения. Она, как бы ее и где бы ни называли, теряет способность попасть в рай и вынуждена скитаться между миров, ища убежища в телах живых. Однако это практически невозможно, если не происходит в самом раннем возрасте. Главное, что тебе нужно запомнить, эта тварь боится обращения к силам Света, будь то молитва или церковная свеча. Что-то случилось с вами, и вы привлекли его внимание…

— Можете говорить мне «ты», я же намного младше вас… — начал было разъяснять пожилому человеку.

— А я обращаюсь к вам обоим, — перебила она меня.

Меня пробил жар по всему телу… Да что ж она так меня пугает то, этот старый крот?

— Не понял, я же здесь один, вам, наверное, показалось, что…

— Ты не знаешь? Не сказали значит…, — все не переставала говорить загадками Есфирь.

— Про что «не сказали», чего я не знаю? — у меня начала понемногу гудеть голова от этой мистической фигни…

— В утробе матери ты был не один. У тебя был брат-близнец, — добила меня Есфирь, — он и сейчас с тобой. Ты же не думал, что дар, которым ты обладаешь сам по себе появился? Он не твой!

Что блять, за муть она несет, поди выпила той же бормотухи, что и мужики возле костра? Какой еще дар: обосраться при общении с девками? Или шутовской дар? Или нормально учиться? — но это так себе дар, я всегда считал, что это обязательный параметр не имбецила. И почему он не мой?

— Какой еще близнец, какой дар? Вы точно меня путаете с кем-то…

Она остановила кресло, и подала свое тело вперед так быстро и уверено, что я отпрянул назад, чуть не пизданувшись со стула на пол. Уставившись на меня своим невидящим взглядом (вот блин большой вопрос, слепая ли она) она сказала:

— Ваш род «отмечен», вы всегда могли пересекать границы наших миров, а они это чувствуют!

— Леш, ты чего? Ну-ну, все хорошо, давай вставай, — как хорошо, что в комнату вошла баба Поля, — пошли, я напою тебя чаем, а потом отведу к себе домой, там поспишь, хватит с тебя, тем более все уже готово к завтрашнему дню.

— Захочешь узнать больше, найди меня… — крикнула нам в след старая Есфирь.

Мы вышли из дома, а все никак не мог прийти в себя, прокручивая в голове ее слова. Мужики уже во всю храпели, усевшись рядом с остатками костра и уперевшись спинами в чурки, на которых сидели. Бабушка Поля взяла костыль, который «дожидался» хозяйку возле калитки и медленно двинули к ее дому. По дороге я сквозь пелену слышал, что она что-то рассказывала и спрашивала у меня, но я ничего не мог ответить внятного, мой мозг был словно накрыт невидимым покрывалом.

Когда пришли к дому, было, кажется часа три ночи. Зашли в дом, он, как и дом бабы Раи был однокомнатным, небольшим, но уютным. Слева от входной двери стояла большая железная кровать, справа — русская печка. По середине, возле окна большой деревяный стол. Сразу за кроватью стоял старый, обшарпанный буфет, весь заставленный какими-то баночками, мешочками и кастрюльками. Возле печки расположился старый, желтый шифоньер, с которого на меня смотрели «глазищи» старинного радиоприемника.

— Садись к столу, перекусим и спать.

Она налила холодного напитка из чайника, что стоял на подоконнике и сказала, чтобы я обязательно его выпил, типа он с хорошими травками, вкусный и поможет расслабится и выспаться. Я не стал упираться, тем более чай действительно оказался вкусным, слегка сладковатым и ароматным. Чуть погодя, немного нервное напряжение спало, и я спросил:

— Чай вкусный, спасибо. А что за травы в нем? Я помню часто бадан отец заваривал… а этот вкус не помню….

— Аааа, травку то нужно подбирать знаючи, у меня то в нем есть все что нужно, чтобы пережить любое горе: пустырник, мята, соцветия хмеля, чабрец, ромашка, боярышника плоды, листики ежевики. Пей-пей, я еще налью. Пирожок вон бери, — хлопотала она.

— Баб Поль, а почему нельзя покойников оставлять одних? — потянувшись в чашку с пирогами.

— Молодец, коли интересуешься этим. Молодежь то нынче бессовестная, не верит в Бога. А зря, от этого много бед и происходит. А оставлять покойного нельзя, потому как наши предки верили, что он может «проснуться» и принять облик демона. Чтобы не допустить этого и сохранить тело усопшего для погребения, нужно было охранять его от злых духов на протяжении трех суток. Первые три дня душа умершего пребывает в кругу семьи, следующие шесть дней познаёт загробный мир, с 9-го дня дух почившего отправляется в мытарства, где проходит сквозь сонм собственных прегрешений.

Пока она медленно, рассказывала это, как заправский сказочник, я жевал свои любимые пироги с яйцами и луком. А когда закончила, меня уже почти свалил сон. Видимо бабушка Поля заметила, что я начал кивать за столом:

— Давай, забирайся на печку, там все есть и спи, завтра проводим Раю, выспишься еще крепче.

— Баб Поль, а почему эта бабка сидит там? Она родственник наш, что ли? — я решил задать этот вопрос, прежде чем залезать на печь.

— Чего? Напугался все-таки? Даже после смерти не уймется…, — она помолчала с полминуты, потом продолжила, — знаешь, у нас в деревне когда-то жила бабулька, Рахиль ее звали. Это была старая еврейка, когда-то давним-давно переехавшая сюда со своим мужем. Ты же грамотный? Знаешь, что в 38 году, много евреев было угнано в лагеря? Вот ее муж то был в свое время раввином, так кажется говориться, дак их обоих и сослали в Сиблаг, а когда его закрыли, то они нашли пристанище здесь. Мужичок у костра, тот, что в очках, это ее внук, Нафтали, наши же его Нафталином кличут, дал же Бог имечко… Говорят, она всегда чудная была, видела то, чего другие не видят; слышала то, чего обычные люди и не слышат. Болтали, будто она покойников умеет «провожать», им, мол, спокойнее пережить дни до погребения с ней. В общем, когда муж ее от туберкулеза умер, они еще вполне не старые были, и его хоронили, она с ним разговаривала, пока его не закопали. Как будто он рядом с ней все это время стоял! Все, кто помогал с похоронами и приходил проститься, а у нас принято всем миром провожать усопшего, все это видели и слышали. Конечно, кто-то рассуждал, что она умом тронулась с горя, хотя она ни разу не заплакала во время похорон, а кто-то и поверил… Потом она еще, то ли к соседям, то ли просто к знакомым, пришла на похороны одной женщины, которая умерла от хвори какой-то лет в 50, сказала, что душа покойника здесь и хочет, чтобы позвали ее дочь, хочет с ней «поговорить». Дочь пришла, а та и говорит ей, мол мать ее прощает, что любит ее и не держит зла за то, что та в последние дни «махнула» на мать рукой, дескать устала… Дочь конечно припала к гробу родителя и рыдала до самой могилы. А с тех самых пор ее стали на каждые похороны звать, а она никогда и не отказывала…

Через минуту я уже ничего не слышал и сопел в обе норки. А уже через час на дворе зарделась заря. Но расслабляющий чай сделал свое дело, и прохладная твердыня печки казалась мне мягкой периной, в пучине которой я растворился.

Разбудили же меня к часу дня. Бабушка Поля, говорит утром, часов в 10 приходила мама, но она не дала ей будить меня, мол паренек помогал, пусть отдыхает. Пригласила к столу, мы поели окрошки в прикуску со свежей картошкой, сваренной в мундире, снова выпили свежего травяного чая (на этот раз бодрящего) и отправились на прощание с моей бабушкой Раей.

Похороны прошли тихо-мирно. На саму могилу я не поехал, мне хватило вчерашнего «прощания», думаю бабушка не сильно расстроилась. Остался ждать возвращения матери дома у тети Лены, в компании брата Юрки, который тоже оказался не фанатом таких мероприятий.

Часа в четыре, вернулась мама, сказала завтра рано утром поедем в райцентр, будем искать способ добраться домой. Видимо она очень устала, прилегла на кровать. Я же, чуть помявшись и набравшись храбрости, подошел к кровати и тихо спросил:

— Мам, хотел к отцу в гости сходить, — начал я издалека, — и еще к Сашке, дружку, зайти, поздороваться…

— К какому? — мама не поняла про какого Сашку я говорю.

Я же, не услышав вопроса продолжил:

— Кстати, у нас, у родни, по твоей линии много близнецов, почти в каждом поколении. А у тебя могли родится близнецы? — не стал тянуть с вопросом.

В общем промямлил какую-то херню, я даже толком не осознал, чего спросил, но отчетливо увидел, как мама будто перестала дышать. Значит ей было что рассказать! В комнате повисла гробовая тишина… И хоть мама лежала, отвернувшись лицом к стенке, кажется я «услышал», как сильно она сжала веки…

— Зачем тебе это знать? — немного резко спросила она.

— У меня был брат? — решился я на свой главный вопрос.

Она резко развернулась и села на кровати, вся бледная, схватила меня руками за плечи, притянула к себе и спросила:

— Кто тебе сказал? — почти крикнула она…

Ее взгляд сначала был безумным, я даже слегка испугался и пожалел, что спросил. Но увидев мою реакцию, ее глаза наполнились слезами и было понятно, что это очень больная тема для нее. Она в одно мгновение «постарела»: лицо осунулось, плечи опустились, руки, разжав кулаки и выпустив мои плечи, упали на кровать. Она опустила голову всхлипнула. Не поднимая головы, она спросила:

— Леш, кто и что тебе сказал?

— Бабка Есфирь, когда я вчера был дома у бабы Раи.

Мама подняла голову и нахмурила брови, то ли вспоминала кто такая Есфирь, то ли была недовольна, что она мне рассказала лишнее. Затем взгляд как будто прояснился, словно настал момент, принесший ей облегчение:

— Хотела рассказать тебе, когда ты будешь уже взрослым, но раз уж эта тема всплыла… Садись, поговорим, может и к лучшему, что ты сейчас узнал, мне будет полегче на душе, если не буду все держать в себе, а поделюсь этим еще с кем-нибудь…

Я присел на край кровати, мама нежным взглядом посмотрела на меня, погладила по голове, взяла мою руку в свою и сказала:

— Ты уже взрослый, должен все понять… Когда я забеременела первенцем, твой отец, Николай, очень радовался. Сам он из древнего рода, они одни из первых переселились в эти места, набожные. Основной период беременности пришелся на зиму, а в тот год она лютовала — жуть. В общем в конце пятого месяца беременности мне стало плохо: живот болел сильно, да еще малыш в утробе перестал активничать. В райцентр же и сейчас трудно попасть, а тогда, да еще в феврале, можно было даже и не мечтать. Я думала, что это последние дни моей жизни, все переживала за ребенка, но через какое-то время ты начал снова попинывать, — мама посмотрела на меня и улыбнулась.

В общем, слава Богу, пережили и спокойно продолжили ждать положенного срока. Когда он подошел и начались схватки, Николай договорился с машиной и отвез меня в роддом. Я пролежала два дня, мучалась и не могла разродиться, а 13 августа меня прокесарили и на свет появился ты… вы…, — мама всхлипнула…

Я тупо смотрел в пол и не знал, что сказать. Осознание того, что у меня при рождении мог быть брат, но по чьей-то воле родился я один… Или «бездействии» кого-то не родился второй… Стало очень тяжело, я еле сдерживал себя, чтобы не разреветься… А мама продолжила:

— Ты родился не совсем один, как бы тебе объяснить, но в тоже самое время один. Второй плод, я не знаю кто это, мальчик или девочка, был вросшим в тебя… Мне не показали вас сразу… только на вторые сутки… попросили быть сдержанной и постараться не пугаться…

Бляяяяхаааа! Нет, этого не может быть… Я сидел и даже не мог дышать от накатившей волны эмоций… А мама продолжала, все ускоряя темп своего рассказа:

— Рождение с такой патологией всегда редкость, а тут ты… Когда врач сказал, что это «акардиальный монстр», на всю жизнь запомнила его «диагноз», — мне стало нехорошо. А когда уточнил, что часть врожденного в тебя тела близнеца способно двигаться, я упала в обморок… От того, что внутри моего первенца было что-то страшное, не понятное, повергало в шок… Ты был обречен, врачи сказали, что скорее всего ты медленно умрешь и предложили отказаться от тебя. Но я бы никогда так не поступила. Правда отец ваш, когда узнал новость о том, что у него родился не первенец, а «монстр» сразу уехал обратно домой, бросив меня в роддоме и обвинив во всем случившимся… Я проплакала три дня, кормила тебя и смотрела, как маленькие, недоразвитые части тела торчат из тебя и еле заметно шевелятся. Скорее всего это был плод моего воображения, но мне очень было страшно! Однако больше всего я испытывала ужас от твоей головы, в левой части лба которой был полноценный глаз! В тот же вечер вернулся отец, он плакал и умолял простить его, за то, что так отреагировал, говорил, что ничего страшного, мы все выдержим.

В общем на восьмой день вечером в палату зашел доктор, как сейчас помню, Ковалев, имя не помню, который вступил на суточный пост накануне. Он сказал, что в краевой столице он знает врача, вместе учились в институте, который специализировался на сосудистой хирургии и в области его научных интересов лежит, в том числе случаи с сиамскими близнецами. В общем Ковалев рассказал о нашем случае и тот предложил попробовать удалить «лишние» части из тебя… Я ухватилась за эту соломинку…

В комнату зашел Юрик:

— Леха, когда к отцу пойдем, скоро вечер уже?

— Сейчас, скоро выходим, — ответил я, — можешь подождать на улице?

Брат вышел из комнаты, а мама продолжила:

— Но сразу делать операцию никак не возможно было: ты был слишком мал. Да к тому же нужно было ехать в город, а у нас с отцом не было средств, чтобы взять и поехать. В общем было решено выписываться домой, немного подождать, чтобы ты подрос и окреп, подсобрать деньжат и тогда ехать.

Когда мы с тобой и отцом приехали в деревню, то решили, что удастся достаточно долго не показывать тебя никому, чтобы не было пересуд. Хорошо, что твой день рождения пришелся на конец лета, а там и зима, гулять можно укутавшись. В общем у нас в запасе оказалось примерно год на подготовку. Я села с тобой дома, пришлось оставить работу, а отец работал, брался за все подряд лишь бы заработать.

Но получилось чуть подольше. Отца через семь месяцев после твоего рождения, направили в длительную командировку, на север и мне пришлось буквально одной вертеться по хозяйству, хорошо, что твоя бабушка помогала. Не смотря на заверения врачей, что твое здоровье будет ухудшаться, ты хорошо кушал, достаточно активно рос, а в месте с тобой и твой «близнец». Вернее, части от него…

В общем мы с тобой ждали отца домой. Вернулся он через полгода, с хорошим заработком и решили, что через пару месяцев можно отправиться на операцию. Я позвонила доктору Ковалеву, он пообещал все устроить. Через пять дней, он отзвонился и сказал, что можно приехать через два месяца. Мол, пока мы будем собираться и ехать врач, который будет вести операцию подберет себе помощников и организует операционную.

До города мы добрались нормально. Нас встретил сам врач — Маслов Сергей Константинович. В общем все прошло очень хорошо, через три недели, после наблюдений и анализов тебе провели операцию. Удалили с грудной клетки, таза и живота все «отростки». Сложнее всего пришлось с твоим глазом на лбу. Сергей Константинович все время повторял, что это невероятно — глаз был полностью функциональным, хотя и очень-очень маленьким. Тебе его удалили, а «заплатку» взяли из моей лопатки (дак вот откуда шрам на ее левой лопатке). Еще через три недели мы вернулись домой, и чтобы люди задавали меньше вопросов придумали историю про собаку, которая напала на тебя.

Через какое-то время родился Юра. Жить становилось все труднее и труднее, а тебя начали дразнить местные ребятишки, вот я и предложила отцу переехать поближе к городу, чтобы тебя могли посмотреть врачи и попробовать исправить хоть как-то эти ужасные шрамы. Тем более моя подруга уже несколько лет жила в совхозе, куда мы в итоге и переехали.

В общем отец отказался уезжать с деревни, в которой родился. Просил не торопиться, может устал от проблем, может просто не смог морально. Я его не виню. Но я была настроена, и мы уехали… Вот сынок, теперь ты знаешь свою историю полностью… А теперь иди, ты хотел дойти до отца, а мне нужно поспать, сил нет…

Я вышел из комнаты и сначала решил никуда не идти, а как-то переварить информацию, свалившуюся на меня в эти дни. Однако, увидев брата, решил, что нужно все-таки показаться отцу на глаза, все-таки мы не виделись много лет, а за одно решить еще один важный для себя вопрос.

Отец, а вернее его новая семья, жили на самом краю деревни, возле местной речушки. Я хорошо помнил этот дом, потому что сын его нынешней жены был немного старше меня, и мы часто играли вместе. До их дома мы добрались быстро — бежали на перегонки с Юркой. Чтобы хоть как-то отогнать грустные мысли я согласился на спор пробежаться. В этот раз решил поддаться ему, может как-то по-особому стал смотреть на брата после того, как стало известно о том, с каким сюрпризом я появился на свет Божий. По уговору, если я проиграю, то разрешу ему прокатиться на мотоцикле, а если он проиграет, то три дня он занимается «хозяйственными» делами в сарае. В общем его взяла. А я был рад…

Отец встретил нас очень радушно. Словами сложно описать как нам с братом его не хватало. Дома он оказался один, его жена и ее сын уехали погостить к бабке, ее матери, так отец сказал. Мы посидели, поговорили о том о сем, попили чаю. Отец позвал показать нам свой новый мотоцикл «Днепр», чем вызвал шквал эмоций у Юрика, а я решил, что пора переходить к решению очень важного вопроса:

— Пап, слушай, а ты же знаешь где живет бабка Есфирь?

— Что? Какая Есфирь? Ты, наверное, про старый дом, который не далеко, повыше нашего по ручью? Там и жила еврейка кажись старая…

Ну вот, кажется, сегодня хоть что-то прояснится и возможно будут получены ответы… Попрощавшись с отцом и не дослушав его до конца, что в общем-то не вежливо, было решено решительно найти старуху.

Глава 4

Дом Есфирь находился, не так уж не далеко от дома отца, и гораздо ближе к лесу, чем хотелось бы. Мдааа, по любому окажется, что это дом старого отшельника. Дорога до него, конечно, была, но очень уж каменистая. Похоже материалом для ее обустройства служили камни с этой же речки. Я не стал говорить отцу зачем мне эта старая ведьма, собственно, я толком и сам то не понимал до конца, поэтому решил сказать, что хотел ей передать слова благодарности от бабы Поли. Предупредил, что приду домой к тетке Лене позже, а Юрика пусть отец отвезет на мотоцикле.

Когда я был еще маленьким, лет, наверное, шесть-семь, мы с моим единственным дружком, таким же как я «задохликом» Саней (кстати надо узнать, где он живет, в детстве то он всегда сам ко мне приходил в гости), облазили почти всю округу, но сюда, мы никогда не заходили. Может на подсознательном уровне боялись чего-то, может так действовала «установка» родителей, что «детей, которые играли в этих местах, больше никто, никогда не видел». Короче обходили стороной «заколдованный лес». Теперь я понимал, что тогда взрослые просто боялись этого старого человека, впрочем, ничего не изменилось, судя по всему, но не понимал почему.

Пока я шел вдоль речушки к дому Бабки Есфирь, начался мелкий, моросящий дождь. Моя голова тут же отреагировала на него — началась, пока что, слабая головная боль. Хорошо, что путь лежал через небольшую рощицу и среди нависающих сверху крон деревьев мне было комфортно, словно под зонтиком. Весь путь до ее дома я задавал себе вопрос: «а зачем я иду к ней», ответа на который, естественно не было.

Местом обитания «старой ведьмы» оказалось на том самом месте, на которое указал отец. Недалеко от мостика через речушку, прямо под кронами старых, огромных елей, стоял этот, словно из сказки (думаю страшной), ветхий, покосившийся домик, стены которого были расписаны непонятными символами, а крыша поросла травой. Оградка же вокруг дома соответствовала состоянию самого домика — дышала на ладан. Блин, вид этого места снова навеял то, что чувствовал, когда бабка Есфирь смотрела на меня ночью прощания с бабушкой Раей. Да еще солнце закатилось за горы, привнеся своим отсутствием частичку тьмы и еще уменьшив этим мой настрой. Но не идти же обратно, раз уж пришел!

Я открыл хлипкую калитку, думая, что сейчас оторву ее и прошел к крыльцу, такому же старенькому и ветхому, как и все кругом. Судя по всему, в доме была только одна комната, посередине которой стояла огромная русская печка, по крайней мере, мне так представлялось (почему по середине-то?). Зайдя на ступеньки крыльца, те «заохали» будто старые ворчливые собаки. Я, как водится, немного струхнул, но занес-таки руку для обозначения своего визита в виде стука по входной двери.

— Заходите, — тут же проскрежетал голос старухи, чем заставил меня вздрогнуть и попятиться назад, — открыто там.

Опять «заходите»? Ладно, думаю теперь надо принять тот факт, что я не один в этом теле. Дверь скрипнула, когда я ее толкнул и шагнув через порог в сени, которые освещались претусклым светом пары свечей, исходившем из открытой в избу двери, замерев в нерешительности. Теперь я расслышал, что бабка не одна (или опять разговаривает с собой). Я заглянул в избу, которая как я и предполагал, оказалась всего с одной комнатной, и сказал:

— Здравствуйте, баба Есфирь, это Леша, мы с вами вчера…

— Да-да, я же не умалишенная, помню все, не ссы ты, проходи, гостем будешь…

Ее дом оказался точной копией дома бабушки Поли, впрочем, как и бабушки Раи. Слева стояла большая железная кровать, справа русская печка (надо же, не посередине), не большой буфет возле кровати и старый шкаф возле печки. Возле окна, которое с улицы я почему-то не видел, стоял большой деревянный стол, за которым и сидела за чаем бабка Есфирь. Из освещения были только две здоровенные, явно церковные свечи, стоявшие здесь же, на столе.

— Проходи, возьми чашку в буфете и налей чаю, — сказала хозяйка этой избушки на курьих ножках.

Я решил, что надо слушаться ее, мало ли… сожрет еще… Налил из электросамовара кипятка, добавил из заварника чифирю, иначе эту жижу не назвать и уселся напротив нее. Чай, на удивление, оказался очень ароматным и вкусным, прямо как в детстве — из листьев бадана.

— Ну? Значит решил, что нужно знать побольше, чем хочется? — спросила она, прихлебывая из своей чашки чай.

— Да, хочу понять, что со мной, как от этого избавиться…

Она откусила какой-то сухарик и стала тщательно пережёвывать его, видимо соображая с чего начать, чтобы я не обосрался от ее рассказов. А потом медленно начала, глядя чуть левее меня:

— Иногда, обычно через поколение, в вашем роде рождаются детки, как правило девочки, которые обладают некоторым даром. Это очень редко бывает. Кто-то видит духов, как я, например (значит баба Поля была права). Другие, Райка вот, бабка твоя, умела видеть день, когда и от чего человеку суждено было покинуть наш бренный мир. Она поэтому уехала из города, там слишком много людей, устала от этого знания. Да и люди стали на нее коситься и шептаться, когда она пыталась рассказать некоторым, чего им не нужно делать или наоборот — делать, чтобы пожить подольше. Я ее дурочкой и назвала, потому как она старалась казаться «нормальной», то есть быть не самой собой. Ты на меня не серчай, я не со зла ее так… мы же с ней дружим… даже сейчас еще дружим…

Я стал вертеть башкой, как филин на ветке, будто действительно думал увидеть за спиной бабу Раю, которая помашет мне рукой и скажет «привет».

— Нет, — «успокоила» усмехнувшись, меня Есфирь, — ты ее конечно не увидишь, тебе не дано это, да и не здесь она сейчас… хотя еще и не в ином мире. У тебя другой дар, вернее у вас…

Я поставил, на всякий случай, кружку с чаем на стол и стал внимать каждому ее слову. Было страшновато, но я решил, что сегодня уйду от нее полностью понимая, что происходит.

— Ты родился не один, судя по всему, и часто в вашем роду, а я знала еще твою прапрабабку (ого, да сколько ж ей лет на самом деле?), кто-то из пары близнецов мог переходить срединный мир, который между миром живых и миром мертвых. Их называют по-разному: «ходоками», «путешественниками меж миров», «обитатели». Тебе же досталась частичка души твоего брата-близнеца. Я не вижу его, но чувствую… и кажется он не мертвый… странно… думаю это его дар… а есть и другой — сыпала загадками бабка.

— Какой? — мне было интересно, что же делает меня особенным, надеясь, что это не вариант с «призраками».

— Я не знаю, — сказала она, — только ты сам сможешь понять это. Дак вот, обычно, впервые дар проявляется у ребенка в виде непроизвольного посещения того мира во сне. Все, что происходит там становится неотличим от реальности. Если это произошло, ребенка нужно готовить и учить пользоваться своим даром. Срединный мир — это не сказочный мир, — не упустила очередной возможности «взбодрить» меня она, — если не суметь вернуться обратно в тело, можно потеряться там… Или кто-то, с другой стороны, очень-очень плохой, может заметить «путешественника» и тогда сделает все, чтобы прилипнуть к душе, а потом завладеть телом. Диббук, я тебе говорила кто это. Он заметил вас, когда вы были в том мире и теперь хочет овладеть вашим телом…

Ну заебись, теперь подтверждается версия того, что тьма, ЗЛО, которое я видел, как выясняется не во сне, пытается (хорошо, что еще не победило) завладеть моим родненьким, хоть и малость «покоцанным» телом! Удивительно, но сидя сейчас здесь, перед «старой ведьмой», слушая страшилки, я уже не испытывал первобытного страха перед непонятным и непознанным. Как всегда, я оказался прав, знание — сила! Меня даже разбирала некая злость на эту тварь, за нас с братом. Бабка меж тем продолжала:

— Считается, что диббук пытается завладеть телом незащищенного ребенка или человека, потерявшего всякий контроль над своим поведением: пьяницы, больного головой, слабого духом: озлобленного или с другими пороками. Наверное, он почуял частичку души твоего брата, которую ты перенес в срединный мир, или она твою, не могу сказать точно.

Холодным пот ужаса покрыл все мое тело. Значит я умею «ходить» в какой-то «срединный мир», где меня в любой момент может захерачить злобный дух. Мать моя женщина…

— Но что его привлекло? — может хоть на этот вопрос получу ответ, подумал я.

— Думаю ты испытывал какое-то волнение, может переживал сильно по какому-то поводу. Скорее всего еще и ваш дар тут замешан. Вы были как маячок во тьме, вот он и заметил вас. Наверное, все-таки его… а ты «усилил» свет от маячка…

Блин, сходится ведь! Первый раз я был потрясен осознанием того, что могу потерять близких, что мы на самом деле хрупкие, как внутри, так и снаружи. Нет, я и раньше думал о смерти, как о неизбежности, как о моменте бытия, но в тот раз эмоции были усилены фильмом… как же его… а «Кладбище домашних животных»…А второй раз, так вообще волнение было ого-го, я наверное что то почувствовал к Кате, может это был зачаток любви, кто теперь знает.

— А как прогнать эту тварь? — с надеждой спросил я.

— Диббук просто так не отступится, — «обрадовала» меня старая, — он может выжидать многие годы, но если этот демон нашел способ вернуться в мир живых, то уцепится и сделает все, чтобы это произошло. Будет подавлять свою жертву, пока та не перестанет сопротивляться, а эта тварь начнет постепенно сводить ее с ума. К счастью, на сколько я знаю, их возможности в нашем мире сильно ограничены, ибо ни один дух, как бы он ни был силен, не может нанести вреда, если его не боятся. Только собственный страх может нанести нам вред, парализуя волю. Так что, все их попытки вмешаться в ход материальных дел терпят неудачу, пока они не начинают влиять на события через свою жертву. Такие влияния были бы не опасны, если бы не их невидимость и последствия. Расскажи мне, как ты перешел в срединный мир.

— Сейчас я могу сказать, что когда мне исполнилось лет пять-шесть, то мне постоянно снился сон, что я один и почему-то голый в темноте стою и просто пялюсь куда-то… Я как-то не придавал этому сну значения. Иногда со мной разговаривал как будто невидимка… А почти год назад, в очередной раз во сне, — я, конечно, не стал рассказывать всего, что и с кем собирался делать в нем, — накануне был очень взволнован фильмом о смерти близких, а когда уснул, то не смог двигаться, а он… оно убило женщину, которая мне нравилась…

Я раскраснелся как малолетний шкодник, которого поймали за подглядыванием за женщинами в общественной бане.

— Второй раз, — чуть помявшись продолжил я, — мы в походе провели… ну это… в общем… занимались любовью с девушкой, я первый раз, — опустив голову промямлил я, — а эта тварь переломала ей руки и ноги…

— Хм, думаю диббук чует всплески твоих эмоций. Что было, когда тебе исполнилось восемь?

Я резко посмотрел в ее глаза:

— Мама развелась с папой, и мы переехали в другую деревню жить…, — тихо сказал я.

По моим щекам текли слезы, видимо только сейчас я смог это выразить эмоциями, которые копились столько лет во мне.

— Думаю это многое объясняет. Ты — «ходок», «путешественник» при этом каким-то образом умеешь усиливать свои эмоции. А так как диббук лишен возможности испытывать их, кроме злобы и нереальной ярости, он улавливает твои. И, скорее всего, будет пытаться использовать их против тебя же. Он ими будет питаться и становиться сильнее. Но как он смог причинить вред людям, да еще не в их снах, вот в чем вопрос?

Я не особо понимал то, о чем бабка Есфирь несет, все смешалось вокруг мысли о этом гребаном призраке, или кто это там приперся из «параллельного» мира. Главное, что мне нужно знать — как унять эту сволочь и заставить забыть обо мне. И о том, что осталось от моего брата. О как же я был не прав в тот момент! Не уловил правильный, главный вопрос той беседы, а Есфирь продолжала:

— Желающих покинуть мир душ отпугнуть легко, но будет беда, если они потеснят душу и получат доступ к управлению желаниями. Здесь они могут навредить уже по-крупному. Я несколько раз отпугивала подобных им простой мысленной угрозой сделать это. В общем, ничего опасного, но с диббуком все по-другому, думаю тебе нужно сходить в церковь и помолиться. И носи при себе какой-нибудь святой в понимании вашей религии «отпугиватель», например нагрудный крестик, который при случае поможет вспомнить о Боге.

Блин, я же забыл передать бабке Поле крестик, что дала мама для бабы Раи….

— Но как же все-таки избавиться от него, должен же быть какой-то способ? — с дрожью в голосе спросил я ее, — я был на грани, в любой момент я мог расплакаться как первоклашка.

— Самое трудное, — ответила она, — это узнать имя диббука и договориться с ним об условиях, на которых дух согласится отстать. Хорошо будет узнать, чего он хочет, только тогда можно провести ритуал изгнания.

— Что еще за ритуал? — я хватался за соломинку, — молитва что ли?

— Подойдет любой из способов: ваша церковь может провести отчитку — особый ритуал, в котором произносятся особые заклинательные молитвы для изгнания из одержимого человека нечистой силы. У католиков он называется экзорцизм, а у мусульман «ритуал изгнания джинна». Но в нашей стране, где так относятся к религии, очень сложно найти того, кто понимает в этом сложном деле. Думаю, проще найти цадика, он сможет организовать проведение ритуала…

— Кто такой «цадик»? — спросил я с надеждой глядя на человека, которого еще совсем недавно считал чем-то сродни ведьмы.