Бесплатный фрагмент - Мозаика

От автора

Некоторое время назад была издана книга стихов и рецензий под названием «Цветы воскресного отдыха». В ней собраны собственные стихотворения автора, переводы произведений современных белорусских поэтов, а также рецензии, написанные для разных изданий. Однако по многим причинам в книгу не вошли работы, которые, как сегодня полагает автор, были вполне достойны публикации.

Настоящую книгу, названную «Мозаика», следует расценивать как вторую часть предыдущей. Она состоит из четырёх разделов: собственные стихотворения автора, переводы из белорусской поэзии, рецензии и эссе. Надо отметить, что некоторые рецензии были уже опубликованы в вышеназванном издании, в этом они дополнены и исправлены. То же самое касается стихотворений.

Все эти произведения можно сравнить с частицами большой мозаики, которую представляет современный литературный процесс.

I. Стихотворения

Благая весть

Ещё ты — влажное пятно

в глуби родного организма,

но в нашей речи ты давно

уже растёшь неологизмом.

Сказать, что ждал? Увы, не то, —

скорее, жаждал встречи странной;

пришла пора: ты из Ничто

явился звёздочкою ранней.

Всё изменилось лет на сто

вперёд: движение Вселенной

впитало влажное пятно

под звуки песни колыбельной.

Санкт-Петербург

Сын

Себя как в зеркале я вижу,

но это зеркало мне льстит.

Когда сажусь к нему я ближе,

оно со мною говорит,

руками тоненькими машет,

очами матери глядит —

для мира будет приукрашен

мой неуклюжий внешний вид.

Санкт-Петербург

«Бадямба» и «гэга»

Два слова: «бадямба» и «гэга»

прижились в его словаре —

два хрупких весенних побега,

что радуют глаз в январе.

И что это? Предок далёкий

кивает из вечности нам?

Иль, может, наш мир кособокий

уж манит любовью к словам?

Не ведаю. Тайные тропы

порою ведут к языку.

Как много у судеб работы,

чтоб первую дать нам строку!..

Санкт-Петербург

Синоним

Вчера я сыну объяснял

значенье слова «Бог»,

в глубины тёмные нырял,

но объяснить не мог.

Рассудок мне бы посильней

(иль мал ещё сынок?),

ведь ускользало, как Протей,

значенье слова «Бог».

Вселенский Разум, Добрый Свет,

чудесный старичок…

Искал я правильный ответ,

но отыскать не мог.

И вот явилось, наконец,

решенье: слову «Бог»

синонимично лишь «Отец»!

Согласен был сынок.

Утро

Проснулась чудо-обезьянка:

нас ждут великие дела!

Моя планета спозаранку

в движенье быстрое пришла.

Автомобили загудели

и засвистели поезда,

и пусть родитель из постели

с упрёком смотрит иногда.

Гремит железная дорога,

но чу! — из кухни слышен звук:

там скромно кошка-недотрога

вкушает сыр из женских рук.

Потом те руки капучино

нам приготовят, потому

уже появятся причины

петь славу дому моему.

Проснулось ласковое чадо

и с ним проснулся целый свет.

Другой Вселенной мне не надо —

в другой Вселенной жизни нет!..

* * *

Я работал колыбелью,

иногда конём работал,

и потом в полночной «келье»

превращался в полиглота.

По ночам я плёл рассказов

переменчивые нити;

были остры мои фразы,

словно копья ободритов.

Меж потоков впечатлений

пробивались стихострочки,

но в поэзии нетленной

я останусь многоточьем...

А года неспешно плыли,

как суда в лазурной дали.

Боги, боги! Что же крылья

вы мне сильные не дали?

Екатеринбург, Петергоф

* * *

Лежу я теперь перед ним —

гляжу на своё отраженье.

Картина предвечна, как Рим,

и всё же прекрасно мгновенье.

Глаза, переносица, лоб,

улыбка, движенья ногами, —

как будто бы методом проб

внедрён я в столетья богами.

Екатеринбург, Петергоф

* * *

…Останется в мире, когда я исчезну,

и буду лишь строчкой из толстых журналов,

а, может, погасшей звездою из бездны,

в которой потухших созвездий немало.

Останется жить среди сильных и слабых,

красивых, уродливых, умных и прочих,

голландцев, китайцев, французов, арабов…

Он будет живым, а вот я… Я — не очень.

Екатеринбург

* * *

Спит в колыбели частица планеты,

дышит прерывисто, строит гримаски.

Слаб, беззащитен и хрупок; при этом

мил, как царевич из маминой сказки.

Где-то пируют предвечные боги,

где-то свой хлеб добывают крестьяне.

Я размышляю об узкой дороге,

далях далёких, что юношей манят.

Екатеринбург

Речь порядочного человека

Я родом из лавки мясной.

Мои горизонты не дальни,

и вертится шарик земной

вокруг моих тушек печальных.

Я твёрдо стою на земле,

уверен, упитан, спокоен,

и звёзды, как чудится мне,

смеются в тиши скотобоен.

Екатеринбург

Поколения

«… вот капустная кочерыжка; я её узнаю. Она по крайней мере в десятый раз вырастает вон там в углу, возле абрикосового дерева»

(Э. Золя. Чрево Парижа)

Иван сменил Ивана, Илья сменил Сергея.

Когда пришёл Кондратий, скончался Алексей.

Среди двоих Кириллов исчезла Пелагея,

пополнив на погосте кресты своих друзей.

Так волны набегают: приливы и отливы…

Так длится на планете людей привычный ряд.

Я чувствую порою, как грустно, молчаливо

мне в спину чьи-то тени из сумрака глядят.

Екатеринбург

Особенности одного года

Весной стремительно закрылись горизонты,

как будто двери — сильным сквозняком.

Читал в тиши я сочиненье Ксенофонта

и наслаждался ереванским коньяком.

А время сквозь планету протекало

без смысла, без последствий, — просто так…

И половина человечества дрожала,

другая фыркала презрительно: «Бардак!»

Реальность медленно катилась по наклонной,

газеты цифрами терзали россиян,

а я смеялся смехом беззаконным,

от книги интересной словно пьян.

Санкт-Петербург

Петергофская идиллия

Львов и дельфинов протест грациозен

против бездушья зимы:

в снах серебристых горят туберозы

жарким огнем Хохломы.

Стынет от ветра с немого залива

сосен пушистый эскорт,

старый дворец изукрашен на диво

словно рождественский торт.

Тихо, пустынно теперь в Петергофе —

благостный лик декабря.

С книгой, и креслом, и чашечкой кофе

вспомню чужие края…

Петергоф

Игра

…А сильный конь стремится на врага,

немую битву смертью населяя.

На чёрно-белом поле пешек стая

его движений ждёт издалека.

Волнует их предсмертная тоска,

особенности шахматного рая:

легко, неумолимо пожирает

шесть слабых пешек сильная рука, —

его рука, невидимого бога.

Без лишних сантиментов на алтарь

ненужной им победы бросит строго

и вымолвит чуть слышно: «Да не жаль…»

Цена победы слишком дорога,

если не пешкой победил врага.

Екатеринбург

Новогоднее стихотворение об одиночестве

Я проснусь сегодня рано,

уберу свои подушки,

и достану из чулана

мне знакомые игрушки.

Волки, зайцы, медвежата…

Из коробки пахнет мелом,

борода из серой ваты,

как всегда, обледенела.

Ёлка жемчугом сияет,

меж ветвей резвятся птицы.

И лишь крест дубовый знает:

дед Мороз не возвратится.

Санкт-Петербург

Шведский свадебный сундук

Большой, старинный, расписной,

с замком и плоской крышкой.

Внизу, у стенки лицевой,

зерном хрустела мышка.

Известный мастер «положил»

цветы на синем фоне,

когда-то мастер этот жил

в далёком шведском Сконе.

Сияют розы как огни,

аканты плетью вьются…

«Jag älskar dig!» — поют они

и ласково смеются.

Петергоф

На смерть одного белорусского поэта

Ты ушёл как будто невзначай,

оказалась краткою дорога,

и друзья промолвили: «Прощай,

ты теперь, наверное, у Бога».

Замолчали струны. Тишина.

Песня уж над залом не прольётся,

души не разбудит ото сна

и в людских сердцах не отзовётся.

Незачем на прошлое роптать:

что случилось — то уже случилось.

Строчек твоих светлых благодать

словно летний дождь засеребрилась.

Санкт-Петербург, Минск

Ночные сторожа

Когда на планете сгущается сумрак

и звёзды сверкают на стали ножей,

кладут бутерброды в три тысячи сумок

три тысячи мрачных ночных сторожей.

Они вереницей уходят в закаты,

безмолвно и медленно тают они.

Послышится вскоре работа лопат и

в сторожках немытых зажгутся огни.

Склады, магазины, бассейны, вокзалы,

дома, институты, парковки, сады…

Следят отовсюду и смотрят устало

глаза сторожей из ночной темноты.

Петергоф

Мёртвая квартира

Лохмотья погибших растений — на пыльном столе.

Пусты подоконники, полки, шкафы, шифоньеры.

Пятно на диване, что тускло мерцает во мгле,

стыдливо прикрыто кусочком старинной фанеры.

Не слышно ни звука. Лишь эхо в холодных углах,

как будто паук, притаилось и жаждет добычи.

Всё в прошлом: сомнения, радости, хлопоты, страх,

вернее сказать, они стали уж слишком привычны.

Что дом без людей? Равнодушие толстой стены.

Как песня без голоса, песня без нот и мелодий.

Теряем мы тех, кто судьбой благосклонной даны.

Трагедий так много, однако не меньше — пародий.

Петергоф

Цветы-сироты

Хозяйки нет, пуста квартира.

Повсюду — пыль и тишина,

и даже белый кот-задира

уже не дремлет у окна.

Герань, вьюнок и орхидея

страдают молча без воды.

Какая чудная затея —

оставить глупые цветы.

В другой квартире их не надо.

«Прощайте, други», — им прорек

и навсегда в цветочном аде

покинул добрый человек.

Петергоф

Старость

Теперь смотрю на мир спокойно,

чудес и радостей не жду,

ведь в этой булке многослойной

изюм уже я не найду.

И пусть безумствуют поэты,

пусть ищут светлый идеал, —

возможно, не на той планете

я что-то дивное искал.

Прощай, пророк! И виждь и внемли,

исследуй души и сердца

(явился ты сюда не с тем ли?)…

А я — в кусты. Ламцадри-ца.

Петергоф

Котострофы

1. Кошка (материалы к характеристике)

Беззащитна. Воровата.

Неуклюжа. И порой

этот хитрый провокатор

увлекается игрой.

День проводит у окошка.

Наблюдает, как бегут

толпы смертных понемножку

создавать себе уют.

Ночь полна тревоги смутной,

бега, удали полна!

Радость портят поминутно

шкаф, ботинки и стена.

2. Кошкины сны

Свернулась калачиком тихая кошка,

дыхание ровно, закрыты глаза.

Теперь даже я для неё — понарошку,

а мир шелестит, как весной — стрекоза.

Изящны и тонки её сновиденья

(старинное кружево тоньше едва ль!).

И если бродил среди строчек весь день я,

то в снах очутиться мне вовсе не жаль.

3. Преступление

И вновь — преступленье! Коварная кошка

исчезла под старым столом.

Остались от мячика рожки да ножки,

от Фета — обгрызенный том.

— Ведь ты же читать не умеешь, мерзавка!

За что был истерзан поэт?!

И мне возразила преступница мягко:

— Прекрасен был Фет — на обед.

4. Крошки

С домовым не дружит кошка:

домовой — седой старик,

со стола он наши крошки

собирать давно привык.

Эти крошки — нашей кошки!

Вот препона дружбе той.

Потому для рыжей крошки

вне закона домовой.

5. Зеркало

Кошка вдруг насторожилась:

взгляд — не взгляд, а быстрый нож.

«Что же там пошевелилось?

Это сразу не поймёшь…

Те же цвет, размер, повадки,

те же грация и стать.

Незнакомец хоть и гадкий,

мог бы мне и другом стать.

Он приходит, если здесь я,

и уходит, если — нет.

Как всегда, на прежнем месте,

и мяукает в ответ.

Впрочем, все они похожи,

и волнует их одно.

Надо мне быть с ним построже…

Но красив он, как никто!»

Петергоф

* * *

Ни радость, ни грусть, ни тревога…

Ни слёзы, ни крики, ни смех…

Теперь я на скучной дороге.

Ужели такая у всех?

Преступны, тлетворны сомненья,

как будто Бог выключил свет.

Не верьте: то лишь упражненья —

обязан быть в форме поэт.

Великий Новгород

II. Переводы из белорусской поэзии

Николай Викторович Шабович

Поэт, переводчик, педагог. Родился в 1959 году в деревне Бадени Мядельского района Минской области. Окончил филологический факультет Минского государственного педагогического института им. М. Горького (ныне — Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка), кандидат филологических наук, доцент. Автор более 50 научных статей и монографии.

Член СП Беларуси с 1998 года. Лауреат Международной литературной премии имени Сергея Есенина, лауреат Республиканской литературной премии «Золотой Купидон». Автор поэтических сборников «Дом» (1996), «Яшчэ пакуль не лістапад» (1996), «Падары мне сваю адзіноту» (2002), «Мая надзея» (2006), «Хор болей не спявае: пародыі, эпіграммы, прысвяченні» (2008), «Прыколы ад Міколы» (2015). На стихи Н. В. Шабовича написано более 200 песен.

«Пока светает небо тишиною…»

Венок сонетов

1

Надела ты ромашковый венок

И в том венке от радости ликуешь.

Тебя однажды видел я такую,

То время светит мне, как огонёк.

И вот настала лета череда,

Звенели птиц заманчивые трели.

Взлетали к небу юных грёз качели,

И мир, казалось, молодел тогда.

А ты в венке сияла чистотой,

Волшебной чаровала красотой

И что-то говорила звонко-звонко.

Тогда гуляли мы рука в руке…

Почти не изменилась ты в венке

И кажешься мне школьницей-девчонкой.

2

И кажешься мне школьницей-девчонкой,

Когда венком любуешься своим,

Хоть над землёй плывёт осенний дым —

Не май сплывает паутинкой тонкой.

Так, может быть, и мне помолодеть?

Венком украсить голову, быть может?

Да только что-то всё ж меня тревожит,

Ведь не могу венок я твой надеть.

И хоть, конечно, дело не в венке,

Хочу держать удачу я в руке,

Не глядя на минувшего осколки.

Не хуже мне известно, чем тебе,

Что всякое случается в судьбе.

И всё ж улыбка холодна и колка.

3

И всё ж улыбка холодна и колка.

В тревожной суете проходят дни,

Чудесными не кажутся они,

А в волосах уж — инея иголки.

Ведь счастье было, было! Пусть прошло.

Но радость жизни вовсе не пропала.

И коль надежды чуточку осталось,

Готовь для взлёта новое крыло.

И пусть снежинки в волосах искрятся,

Грёз молодых не будем мы стесняться, —

Они как будто животворный сок.

Назло годам, завистникам и року

Ты снова вспомни юности уроки

И губы, как печальный мотылёк.

4

И губы, как печальный мотылёк,

И очи, что в мои глядели очи,

Пусть вижу эти сны не каждой ночью —

Они переступают мой порог.

И в этих снах мы вновь с тобой вдвоём

Бежим по лугу, и хочу нарвать я

Ромашек для тебя, и в белом платье

Ты — как невеста перед алтарём.

Исчезла сказка. Где мгновенья эти?

Мы не были безгрешней всех на свете,

Но грешниками зваться не могли.

О, как же сладки летние свиданья!..

И наши ночи перед расставаньем,

Ты помнишь, как доверчиво цвели.

5

Ты помнишь, как доверчиво цвели

Узоры звёзд в серебряном тумане

И те деревья на лесной поляне,

Куда с тобой однажды забрели.

Смеркалось быстро, в месяца огнях

Сияло нам ромашковое море,

Где утомленье утонуло вскоре,

А путь домой рассеялся в волнах.

А ты венок свой сказочный плела,

Как будто в даль цветочную вела,

Где ярких звёзд ромашковые очи.

О, как чудесно было всё тогда!

Их и теперь я вижу сквозь года —

Свиданий наших ласковые ночи.

6

Свиданий наших ласковые ночи

И губ чудесный, сладостный полон…

Я нежность твою помню… В этот сон

Порой иду, и мне печально очень.

А может быть, и ты среди тревог

Плывёшь в мечтах своих к поляне белой

И рвёшь цветы — свои года — умело,

Чтобы сплести ромашковый венок?

Что юность наша?! Край волшебных снов,

В который хочется вернуться вновь.

И жизни круг — лишь девичий веночек?

Но не грусти, что вдаль плывут года,

Ты и теперь прекрасна, молода,

А взгляд твой и сейчас заманчив очень!

7

А взгляд твой и сейчас заманчив очень,

Он может искушать и чаровать.

О, как тогда нам нравилось гулять,

Покуда звёзд на небе блещут очи.

В заманчивой напевной тишине

Струились нашей юности мечтанья,

В те дни от счастья был как будто пьян я,

Как будто пребывал в волшебном сне.

Вернуть бы вновь счастливые мгновенья,

Что наполняли ночи искушеньем…

Но мы с тобой любовь не сберегли.

Дни исчезают, как листва с деревьев,

Но нашу нежность помню и теперь я,

Как будто годы вдаль не утекли.

8

Как будто годы вдаль не утекли,

В моей остались памяти навечно

И дождь густой, и шелест верб над речкой,

Мечтаний наших смелых мотыльки.

Был колыбелью дивной красоты

Уютный дом твой. Мы благодарили

Судьбу свою, что встречу подарила,

Спасительную, как глоток воды.

Рука с рукой сплетались поневоле,

Как два венка порой весенней в поле, —

Вот так в венок сплетаются года…

А за окном уже заря алела

И задавала свой вопрос несмело:

Ужель мы будем вместе навсегда?

9

Ужель мы будем вместе навсегда?

Нести свой крест — и радости, и муки,

Идти вперёд, не разнимая руки,

В ту жизнь, где даже горе — не беда.

Ты говоришь, что это не пустяк,

Что счастья дни укрыты тёмной далью,

Куда глядим мы с тихою печалью.

Быть может, наша встреча — Божий знак?

Я точно так же верю и не верю,

Стучусь упрямо в запертые двери,

Но время не замедлить никогда.

Пусть в прошлое нам нет уж возвращенья,

В моей душе не чёрные мгновенья —

Та песнь очей, что вечно молода.

10

Та песнь очей, что вечно молода, —

От тяжкой грусти нам спасеньем стала.

Как мы могли с метелью той усталой

Делить секреты наши в те года?

И как же чудно в сумраке ночей

С надеждой ждать грядущей нашей встречи,

Рукою гладить бархатные плечи

И от тебя не отводить очей!..

О, как доверчиво с тобой мы шли

В тот мир, куда дороги повели,

Что нас манили лживой красотою.

Мне так вернуться хочется назад,

И, как когда-то, твой лучистый взгляд

Меня чарует светлой добротою.

11

Меня чарует светлой добротою,

Пусть время уж другое на дворе,

Не только взор твой, словно оберег,

А мир мечты, пленявший высотою.

Сложить мы нашу песню не смогли,

Хотя она волшебной мне казалась.

Порой на ровном месте спотыкаясь,

С тобой мы в неизвестное брели.

И пусть судьба бросала вправо, влево,

Мы всё твердили: «Дни блаженства, где вы?

Где ты, желанный, где ты, вечный рай?»

Но мне теперь не так уж одиноко,

Ведь снова вижу образ твой высокий,

И я прошу: верни мне дивный май.

12

И я прошу, верни мне дивный май,

Верни весну, что прорастала в лето,

Как завершенье песни недопетой,

Что наполняла душу через край.

Верни тепло, что грело нас в ночи,

Когда переплетались наши руки,

И порождало радостные муки —

Искать сердец секретные ключи.

Давно те дни затихли-отшумели,

Когда цвела любовь душистым хмелем,

Вела тропинка в соловьиный рай.

Надежда в сердце всё ж не умирает,

И я тебе несмело повторяю:

Как и тогда, целуй и обнимай.

13

Как и тогда, целуй и обнимай,

Как будто солнце лучиком рассветным.

Веди меня сквозь лабиринт сонетный

В любви далёкий, неизвестный край.

Ты так в венке и манишь и цветёшь,

Что красотой твоей не надивиться.

Мне на тебя, как грешнику, молиться,

Пока живу, покуда ты живёшь.

И скоро утро наш рассеет мрак,

И сделаем мы тот последний шаг,

Который разделял тебя со мною.

И встретятся когда-нибудь следы,

На той дороге, где лишь я и ты,

Пока светает небо тишиною.

14

Пока светает небо тишиною,

Должны поверить мы в грядущий час,

В нём столько счастья и надежд для нас,

Что никогда не снилось нам с тобою.

И солнца луч мне обещает вновь,

Что всё еще наладится меж нами

И расставаний скроются цунами,

Затихнув у привычных берегов.

И может, завтра он уже настанет,

День нежности — венец всех ожиданий,

Ведь жизнь суровый нам дала урок.

Не для похвал чужих и восхищенья,

А чтобы вспомнить юности мгновенья,

Надела ты ромашковый венок.

15

Надела ты ромашковый венок

И кажешься мне школьницей-девчонкой.

И всё ж улыбка холодна и колка,

И губы, как печальный мотылёк.

Ты помнишь, как доверчиво цвели

Свиданий наших ласковые ночи?

А взгляд твой и сейчас заманчив очень,

Как будто годы вдаль не утекли.

Ужель мы будем вместе навсегда?

Та песнь очей, что вечно молода,

Меня чарует светлой добротою.

И я прошу: верни мне дивный май,

Как и тогда, целуй и обнимай,

Пока светает небо тишиною.

Сонеты

Ты словно лучик солнца для меня,

Глоток воды средь зноя, летней пыли.

Зачем же мы грядущему дарили

Блаженство ночи, искушенье дня?

Мы погружались в повседневный быт,

Мирились с окружением, с друзьями,

На суету растрачивались сами,

Подарков ожидая от судьбы.

Теперь отвыкли мы от встреч-разлук

И познаём тепло любимых рук.

Услышим ли с тобою мы, как прежде,

Сердец напевы в звонкой тишине,

Пока огни в небесной вышине

Своим сияньем дарят нам надежду?

* * *

Свиданья наши — словно дивный сон,

Душа тоскует о вчерашнем лете.

Мы оборвали песнь на полкуплете,

А ведь когда-то пели в унисон.

Не вижу я знакомого следа…

За сто дорог, а, может быть, за двести,

Твой путь пролёг. И будем ли мы вместе,

Когда однажды ты придёшь сюда?

А ведь могли по одному пути

Рука в руке — счастливые — идти,

Минуты и часы благословляя.

Но ветер, что кружит над головой,

Нам не дает увидеться с тобой,

Лист за листом с деревьев обрывая.

* * *

Мы от добра пошли искать добро,

Советов мудрых было нам не надо.

И были мы с тобой, как дети, рады

И рисковать и ставить на зеро.

Любовь, судьбу поставили на кон,

И легкодумно верили в рулетку,

Но стали мы чужими неприметно —

Закончился блужданий марафон.

Ещё — друзья, но потускнела медь

Тех чувств, которым уж недолго тлеть,

Ведь осень — злая, хитрая старуха.

Пусть для возврата нам препятствий нет,

Уже за окнами кружится снег,

И ветры воют жалобно и глухо.

* * *

Ты говоришь, что всё прошло давно,

Что сладких дней повытерлись сюжеты,

А я мечтаю, грёзами согретый,

Вновь губ твоих попробовать вино.

С тобой мы шли по жизни напрямик.

А что теперь? Разбились на осколки.

Но вспомни ты, что после молний колких

Есть радуги счастливый, светлый миг.

Перешагни невидимый порог,

Надеюсь я, что победим мы рок,

Когда ответишь мне улыбкой прежней.

Дай руку мне, пусть не смеётся Бог,

Что мы блуждали долго меж дорог, —

Туман вокруг как будто бы и реже.

* * *

Какой же долгой кажется мне ночь,

Что не с тобой — с бессонницей на пару,

Воспоминаний вновь настигла кара —

О днях, что от меня несутся прочь.

Зачем же время так жестоко нас

По жизни разбросало? В чём причина?

Ведь мы с тобой — две нежных половины,

что Бог соединяет только раз.

Теперь повсюду — сожалений мгла,

Слова «да как ты мог», «как ты могла»

Пронзают грёзы острою стрелою.

И хоть воспоминанья вновь придут,

Мы порознь будем — с путами, без пут —

Бродить по миру с нищенской сумою.

Грустный осенний триптих

1

Грёз моих вдруг порвалась струна

И теперь надолго отзвенела.

Нас разделит чёрная стена,

Ты заснёшь печально и несмело.

А стихи на годы сберегут

Наши чувства, расставанья-встречи,

И следы, что врозь уже бегут,

И в ночи твоё «arrivederci».

2

И порвалась ещё одна струна,

Совсем моя гитара онемела.

Не исчерпала грусть мою до дна

И разгадать желанья не сумела.

О состраданье вовсе не прошу.

Наверно, к музыке лишён я дара.

Окно закрою, строчкой согрешу,

Святым иконам помолюсь я с жаром.

Затем отправлюсь в предрассветной мгле

Туда, где осень тускло серебрится,

Где песнь моя звенит среди полей

И в небеса взлетает словно птица.

3

Подбери мне песню, подбери,

И такую, что ещё не спета,

Нам с тобою, что ни говори,

Вместе быть на этом белом свете.

Подбери мне песню, я молю,

Подбери такую, как ты хочешь,

Чтобы душу нежила мою,

Думы растревожила средь ночи.

Пусть прольётся звук через окно

В вышину, что ласково синеет.

Чай я пью, как будто бы вино,

И не понимаю, что пьянею…

Подбери мне песню, подбери,

И такую, что ещё не спета,

Нам с тобою, что ни говори,

Вместе быть на этом белом свете.

Мария Шебанец

Родилась в 1989 году в г. Молодечно (Минская область). Участник творческих конкурсов, фестивалей, городских и районных поэтических встреч и концертов. Публикуется в различных газетах, журналах, коллективных сборниках творческих объединений, фестивалей, слётов. Автор книги стихов «Таямніца» (2016). Обладатель Гран-при конкурса «Берега дружбы» (2018). В настоящее время пишет не только стихи, но и прозу: роман на белорусском языке и серию рассказов. Член СП Беларуси (до 2020 года).

Поиск

Посвящается М. К. Огинскому

Когда разъярённая вьюга метёт,

И время восхода не близко,

Старинной дорогой неспешно идёт

Михал Клеофас Огинский.

Чудовища чёрные тянут, грозя,

К нему своих рук хворостины,

Колдунья-метелица мечет в глаза

Холодные скопища льдинок.

Михал воротник поднимает прямой

И дышит теплом на ладони.

Скрывается вовсе из виду порой,

Затерянный в снежном полоне.

А всё ж не сдается и дальше идёт

С могучею волей солдата.

Чего же он ищет и что обретёт

В тех землях, где правил когда-то?

Заводы и фабрики он миновал,

Замедлил свой шаг у строенья,

Где в бронзе двойник его гордо стоял,

И вспомнил часы вдохновенья.

О, был он таким! Но столетья назад…

Избранник судьбы и Отчизны!

Весь мир его музыку слушать был рад,

Все ждали чудесных сюрпризов.

И плечи расправил немедленно князь,

И встал, словно памятник, строго:

Ладони поднял, чтоб мелодии вязь

В душе покружилась немного.

Хохочет и воет метелица вновь:

— Да ты никому здесь не нужен!

Ты бронзовым стал, и людская любовь

В учебник запрятала душу.

Опять на дорогу торопится он,

Опять опускаются плечи.

Скиталец проходит и почту, и дом,

Дворец — чудо вновь человечье!

Играли его, ощутил Михаил,

Поэмы ему посвящали.

Но так ли уж искренен творческий пыл

Тех строк, что на сцене звучали?

Он видит сквозь стены, как по одному

Стихи здесь читали поэты.

Задумали памятник в книге ему —

Михал не обрадован этим.

— Ты — звук, дорогой мой, ты — бронза и звук, —

Вновь сердце пронзило метелью, —

Давно не волнуешь ты сердца и рук,

Скучны и пусты их изделья…

Он выслушал молча, в дорогу — опять,

Но больше не прячет он руки.

Упрямство повстанца, изгнанника взгляд, —

Не хочет быть бронзой и звуком.

Себя он встречает на стенах домов,

В афишах, что зрителей звали,

Да только в рисунках, скоплениях слов

Искомое встретишь едва ли…

Настал уж рассвета тревожного час,

Шеренга домов наступает,

И пламя в их жарких огромных очах

С угрозою сверху взирает.

Вдруг остановился измученный князь

И шубу тяжёлую сбросил —

Идти до последнего вдаль, не боясь,

Потом уж о смерти попросим!

Но что это? В чёрных шеренгах домов

Мелькает огонь торопливо.

Зовёт он Огинского, тянет без слов,

Но в спину не бьёт, терпеливый.

Проводит рукой Михаил по глазам:

Действительно ждёт он, не гаснет!

Князь делает шаг и надеется сам:

Попытка не будет напрасной.

Совсем не враждебною капля была

Огня и далёкого света.

Напрасно хватала метель и кляла —

Растаял он в пламени этом.

Кого повстречал он, поведать о том

Лишь время сумеет, возможно.

Но раннее утро встречал этот дом

Касаньем струны осторожным.

А после по клавишам кто-то прошёл,

Лаская знакомые звуки —

И с солнышком вместе на небо взошёл

Мелодий рассказ многорукий!

Когда разъярённая вьюга метёт

И время восхода не близко,

Без устали поиск повсюду ведёт

Михал Клеофас Огинский.

Маньковщина

I

Три бабушки жили в деревне

С одной только улицей. Имя

У каждой из бабушек древних

Красивое было — Мария.

И чтобы не путать соседок,

Разумные односельчане

Меняли порой так и этак

Имён этих милых звучанье.

Старушку, чей дом в сердцевине

Деревни, Марией все звали.

Берёзы росли у овина,

Старушки любовь — сериалы.

Бабулю, чей дом был у поля,

Все Манечкой именовали,

Была она доброй уж больно —

Ей прозвище точное дали.

А ту, что в деревни начале

Жила, называли все Манькой.

У ней телефон был — встречала

Старушка гостей спозаранку.

II

Однажды мне ехать до дому

Пришлось из далёкого края,

Глядела в окно исступленно

На небо с вороньею стаей,

И тучи я взглядом глотала,

Душой растворялась в озёрах,

Речушкам далёким смеялась,

Дышала полями и бором.

Но вдруг увидала названье

Деревни, что за поворотом —

Там «Маньковщина»! Меня тут

Прошибло волнения потом.

Не знаю я, что там за хаты,

И жители мне не знакомы,

И всё же готова признать я,

Что сердцем почуяла: дома!

Спускаясь с крыльца спозаранку,

Секрет свой храню дерзновенно:

Зовусь я, как бабушка, Манькой,

И где-то моя есть деревня.

Сумасшедший

Немного безумен я. Впрочем,

Боюсь, не немного: бумага

С волшебною силою мага

Глядит непрестанно мне в очи.

Порою как тот персонаж я

Кричу: «Не отдам! Моя прелесть!»

В ней — то, чем душа моя грелась,

И то, чем тревожилась даже.

Блокнот. Тишина. Книжек стопка.

О, радость души сумасшедшей!

Живу я не здесь, а в прошедшем,

И дух мой — в словесности топкой.

Пленённый читатель

Не первый год я провожу в полоне,

Но я совсем не жалуюсь, о нет!

Всё глубже, глубже запускаю корни

В мир волшебства, где музыка и свет.

Тут проза льётся ласковым напевом,

А музыка — как ветер за спиной.

Здесь можно быть и птицами, и древом,

И небом, где безмолвствует покой.

Мне говорили возвращаться к людям,

На сказке, мол, ты не построишь дом,

Ведь популярен реализм, а чуду

Возможно примириться с нашим злом.

Хоть я вам благодарна за советы,

Ещё в плену пусть поживут поэты!

Второе творение

Дитя печали, хрупкое творенье,

Ты ищешь выход в рифмах и словах,

Примериваешь с звуком единенье,

Рисунок ладишь в красках и цветах.

Коль повезёт со временем, терпеньем,

Ты вдруг появишься в моих руках,

Чтобы затем глядеть с недоуменьем

Сквозь плёнку пыли на пустых очах.

Эх, если б встретился чудак-учёный,

Иль тот волшебник, добрый чаровник,

чтоб оживил героев окрылённых!

Талант поэта — циник и шутник:

Дышать не может им одушевлённый.

Не нам принадлежит рожденья крик.

Надежда Петручук (Филон)

Род. в 1988 году в Гомеле (Беларусь). Окончила Гомельский государственный педагогический колледж им. Л. С.Выгодского (специальность — «Начальное образование») и Гомельский государственный университет им. Ф. Скорины (филологический факультет, специальность — «Белорусская филология»). Печаталась в журналах «Бярозка», «Полымя», «Верасень», «Адукація і выхаванне». Победитель международного литературного конкурса «Першацвет» (2017). В настоящей подборке — стихи из сборника «Кроплі святла» (2012).

На просторах вечности

На просторах вечности стою…

Что меня в грядущем ожидает?

Сохранить загадочность свою,

Чистоту и веру я желаю.

И нести, как будто бы завет,

Сквозь судьбы моей пути-дороги…

Не боясь, смотрю на белый свет,

У прекрасной жизни на пороге.

Покинутый

Дитя заснуло на руках…

Созданье слабое такое,

И всё ж узнать успело страх,

Потери боль и сердце злое.

Кто скажет, кто ответит мне,

В чём эта крошка виновата?

Теперь и мамы рядом нет,

И не ответит сыну папа.

И мама нежной теплотой

Ребёнка окружит едва ли…

Отвергнут он… Гляжу с тоской

На детство, полное печали.

* * *

Сквозь пальцы пропускаю я песок,

Песочный цвет мне согревает руки,

Я слышу этот шепчущий поток,

Сыпучие, таинственные звуки…

О времени печалятся они,

Которое бесцельно я теряю.

Так хочется отпущенные дни

Наполнить светлой истиной до края.

* * *

Не бывает случайных друзей,

Бог нам лишнего не посылает.

На сплетении наших путей

Бесполезных друзей не бывает.

Кто улыбкой поддержит подчас,

А кто словом сердечным спасает.

Пусть уверится каждый из нас —

Бесполезным ничто не бывает.

Отзвук расставания

Белый снег — в преддверии весны!

Серебрятся над землёй снежинки…

Но не грёзы это и не сны,

Что запорошили все тропинки.

Солнечных лучей и не видать —

Потускнел без них денёк весенний,

А снежинки всё летят, летят,

И похожи на ковёр настенный.

Не сдаётся снежная зима,

Кружит в воздухе пушистой шалью,

Но — всё в прошлом. Знает и сама,

Что пугает лишь своей печалью.

Очень скоро зацветёт наш сад

И весна заблещет, как царица,

И, возможно, этот снегопад

Просто был попыткою проститься.

Триолет

Нам жизнь даёт Всевышний только раз,

И неизвестно, что нас ожидает…

Ты вспомни эту строчку в трудный час:

«Нам жизнь даёт Всевышний только раз».

И что тебя в пути ни повстречает,

Ответь ты честно, твёрдо, без прикрас:

«Нам жизнь даёт Всевышний только раз,

И неизвестно, что нас ожидает…».

III. Рецензии

«Латунный блеск отточенной строки…»

Рецензия на сборник стихов Ивана Денисенко «Совсем иначе»

Бывают случаи, когда «взаимодействие» алгебры и гармонии не имеет положительного результата: первая лишь убеждается в собственной слабости как инструмента познания, вторая — в нецелесообразности «взаимодействия». По этой причине ниже не будет тщательного анализа рифм и стихотворных размеров, образов и сюжетов. Можно лишь констатировать, что Иван Денисенко — великолепный мастер художественного слова и его сборник стихов, вышедший в свет в издательстве Stella в 2013 году, заслуженно отмечен премией им. Ольги Бешенковской.

К «алгебре» необходимо обратиться лишь ненадолго, дабы читатель получил представление о технической стороне творчества Ивана Денисенко. Его рифма разнообразна: она может быть составной («всё те же» — «мятежен», «…леса вон!» — «саван», «да ну вас!» — «шелохнулась, «в обиде ли» — «не видели»), экзотической (например, «Dum spiro…» — «Шекспира», «тумба» — «Колумба», «кофе» — «Петергофе»), сочетать разные части речи («исковеркав» — «фейерверков», «подыграв ей» — «фотографий», «другие» — «литургии»). Поэт последовательно избегает банальных и глагольных сочетаний, что способствует оригинальности его рифмы.