Бесплатный фрагмент - Моё любимое «Я»

Посвящается жене и детям

Посвящается духовному наставнику

Посвящается родителям и брату

Светлой памяти бабушки Тамары

Пролог

Солнце, похожее на большой одуванчик, просыпалось, потягивалось, стараясь лучами разбудить все живое. Один луч высушил росу на крыльях бабочки, и та радостно вспорхнув, полетела украшать мир. Другой — посветил слегка в норку мурашам, и сразу деловитые солдаты побежали проверять своё стадо тлей на ближайшей березе. Третий луч, скользнув по красивому терему, проник в опочивальню и мягко коснулся щеки богатыря

Добрыня слегка приоткрыл глаза, но бог сна снова утянул его в свои чертоги. Сон был необычный. Добрыня сразу это почувствовал. Посреди широкого поля была выкопана могила. Добрыня подошел к ней и заглянул в черноту. Страх овладел им. В могиле лежала молодая, стройная женщина, рядом лежал мальчик, примерно десяти лет от роду. Но Добрыня не чувствовал их умершими, нет! Они спали тихим вековым сном, вокруг все было торжественно и вместе с тем печально. У спящих нельзя было разглядеть ни лиц, ни одежды, они были плотно обмотаны простынями. Добрыня отпрянул от могилы и сел поодаль. Он всегда был бесстрашным воином, ничто и никогда не могло повергнуть его в уныние, страх, слабость и прочие напасти, несвойственные богатырям. Кроме обычной кольчуги, защищавшей тело от ударов меча и копья, он обладал крепкой, невидимой «кольчугой», ограждавшей его от дурных помыслов. Он держал под контролем свой Ум, больше прислушиваясь к сердцу и Душе. Ведунья научила его всему этому. Но сейчас он почувствовал, что Ум вырывается из пут, и слабость начинает брать верх. Он не мог пошевелиться боле, его послушные члены вдруг стали его врагами, страх парализовал его. Внезапно что-то легкое, воздушное, похожее на дымку или облачко зависло над могилой и плавно, будто нехотя, опустилось в неё. И тут, словно отпустив поводья, Добрыня закричал. Дико. Страшно. Отчаянно. И… проснулся.

За окном весело чирикали воробьи, мычали коровы, петух горделиво прокукарекал, радуясь солнышку — начался новый день. На крик Добрыни прибежал верный помощник его Никита, поправил подушку в изголовье, дал напиться. Добрый и смелый малый не раз выручал богатыря важными поручениями. Да что говорить, все в окружении Добрыни под стать ему — честные, не пугливые, открытые. У каждого внутри стержень стальной, скажут — сделают, на ветер слов не бросают! Знают, что в словах, делах, мыслях — энергия живет, берегут её, не распыляют понапрасну.

Добрыня попытался встать, но не смог, рана не давала. Слабость из сна в явь просочилась. И страх, липкий, как пот, здесь был, чувствуя себя хозяином.

— Позови Маринку! — слабо прошептал Добрыня. — Видно, час мой настал.

Ведунья пришла быстро, словно ждала только просьбы. Стройная женщина в красивом льняном платье, на груди крест, в руках посох. Свет вокруг неё золотистый, будто солнечные лучики в кокон сплелись. Добрыня прикрыл глаза и прислушался к себе. Боль утихала, он чувствовал это в каждый раз, когда приходила Маринка. Разум прояснялся, все чувства оживали, получали второе дыхание. Ведунью Добрыня знал давно, ещё с малолетства. Мальчишкой брала она его в лес, учила травы собирать, прислушиваться учила ко всему, зверей понимать и птиц, энергию восполнять у деревьев. Многое Добрыня узнал тогда. Время прошло, а она не изменилась — все такая же грациозная, легкая, только глаза мудростью вековой наполнены, да светом ярким. Всегда ворон рядом с ней и волчище матерый. Защитники. Хотя зачем ей защита!? Захочет — слово молвит только и человек немеет, падает как сноп. Или, бывало, рукой помашет и пропадет вдруг. Много ведает она, но не со всеми делится, а с теми, кто готов принять.

— Видно, в последний раз видимся — подумал Добрыня, и слеза скатилась по щеке.

— Не в последний, Добрынюшка! — прочитала мысли его Маринка. — Но встретимся не скоро!

— Ухожу я … — глухо сказал богатырь. — Время пришло!

— Знаю! Поэтому и спешила к тебе, подготовить тебя надобно к переходу, — ведунья присела на краешек постели, лицо её было торжественным, глаза так и полыхали светом.

— Всё, что ни скажешь, — исполню! Говори же…

— Слушай и запоминай! Многому я тебя научила, прожил ты жизнь достойную рода твоего, защищал и оберегал нас, Силу мы твою чувствовали и были спокойны, как под колпаком защитным. Но пора тебе дальше идти, новый урок ждет. Силу свою богатырскую вновь показать придется. Но враги твои будут не люди, не змеи трехголовые. Враги твои в тебе будут жить. Проснешься ты в другом мире, в другом теле. Знания тебе неведомы будут до поры до времени. Предстоит тебе проявить себя богатырем заново, попереть врагов своих внутренних. Выдюжишь — станешь сильнее, как я, сможешь управлять энергиями разными, молодость хранить, много неведомого откроется тебе, к Богу прикоснешься. А не выдюжишь, сдашься — низвергнут тебя в пропасть вороги твои. Тогда пошатнется Русь и плач будет, и кровопролития, и войны, мрак придет.

— Страшные ты вещи ведаешь, Маринка! — Богатыря в жар бросило от слов ведуньи. — Что за враги такие, с кем воевать буду?

— Один из них в тебе сейчас меч точит. Страх это. Ещё отчаяние, злость, лень, коварство. И самые страшные — уныние и гордыня! Легион их зовут. Не мечом с ними бороться нужно, не копьём. Там другое оружие и стратегия другая. Будешь ты жестоким, злым, живность обижать будешь, красть, обманывать, убивать! Даже на меня прогневаешься.

— Да как такое может быть! — Кровь ударила в голову Добрыни. — Прогневаюсь? Злой буду? Украду, убью? — Богатырь, забыв про рану попытался встать, но боль вернулась и бросила его обратно.

— Не перебивай, слушай дальше, времени мало остается. — Ведунья говорила все быстрее, чувствуя, как нить ускользает, а нужно ещё многое сказать. — Ты сам выберешь место рождения, родителей, братьев и сестер, жену, детей. Они — твоё отражение. Смотри на них и себя увидишь, поймешь, что к чему. Будешь ты и холопом, и барином, и богатым, и бедным. Заплутаешь… Но найдешь меня, и я тебя направлю на Путь. А пройти его самому придётся! Будешь отчаиваться, бросать, падать, оступаться, но встанешь и дальше пойдешь. На меня не пеняй! Ты сам выбрал этот Путь.

Добрыня слушал и не мог слова вымолвить, словно что-то не давало ему говорить.

— Я речь сковала, прости, но времени мало на вопросы, наговоримся ещё. — Маринка сосредоточенно смотрела на богатыря и взгляд её проникал в самую суть его. — Сон твой — вещий! Еще раз его увидишь. Я тебе расшифрую. Женщина с ребенком — суть Любовь и твоё внутреннее Я, а облачко — Свобода. Могила открытая — тебе решать, похоронишь ты их или оживишь, снимешь путы. А пока — спать будут. Оживут они, если вспомнишь себя, своё предназначение, тогда вернется богатырь Добрыня и Род воспрянет, жить будет. А если не вспомнишь…

…Сознание заволакивала полудрема. Добрыня с трудом вслушивался в слова ведуньи, они долетали до него с трудом, оседали нехотя. Последнее, что он услышал — слова молитвы, знакомой с детства: «…да не введи нас во искушение…»

Глава 1. Начало

Ты помнишь, как всё начиналось?!

«Машина времени»

— Я есть! — Мысль, словно вспорхнувший воробей, пронеслась мимолетом, а за ней другая, третья.

— Кто я? Что я? Где я? Какой я? — Мысли летали одна за другой. Я пытался их поймать, ухватить за самый кончик, выстроить в ряд, но где там! Они были намного быстрее меня. И вдруг я почувствовал тепло, свет, радость. Это было так необычно, что я замер, прислушиваясь к себе. Внутри меня звенели невидимые колокольчики, было приятно и немного щекотно. Мысли, словно повинуясь какому-то негласному приказу, вдруг исчезли, вернее, отодвинулись на второй план. Я стал ощущать себя, свой мир, своё прошлое, свою суть. На бесконечной шкале времени я «увидел» все свои предыдущие воплощения, весь смысл своего существования, это было захватывающе. Вот я плыву в океане, игриво кувыркаюсь и хватаю на ходу зазевавшихся рыбешек. Вот лечу над поверхностью Земли, выискивая добычу. Вот я, набрав камней, притаился за огромным деревом, охотясь на антилопу. Вот я запряг в повозку упрямых быков и пашу землю, чтобы посеять пшеницу. Вот я лекарь и лечу больных травами и заклинаниями. Вот я богатырь и мечом отсекаю головы огромному змею. Вот я купец и торгуюсь за каждую копейку. Вот я жена священника, покорно следующая за своим мужем и помогающая нести его крест. Видения шли друг за другом, и в каждом я заново проживал свою жизнь, ощущал связь между воплощениями, осознавал суть. Лишь будущее было скрыто от меня густым туманом и как я ни старался — ничего не «видел».

Я наслаждался «видениями» до тех пор, пока не услышал звуки, доносившиеся извне. Мысли завертелись вокруг меня гудящим роем, но я вновь отмел их и прислушался еще раз. И вновь зазвенели колокольчики, и я ясно «увидел» картину, осознал суть происходящего. И в первый раз мне стало страшно.

***

— Почему ты мне раньше не сказала?!

— Я думала, что, просто живот болит, съела что-то…

— Живот… И что сейчас? Мы с тобой недавно встречаемся, и ты уже залетела. А обо мне ты подумала? Мне это надо?

— А разве я одна виновата? Ты ни при чем, получается? Ветром надуло, да?

— И что сейчас? Что ты намерена делать? Надеюсь, не соберешься рожать? Мы даже не женаты!

— А ты разве меня не любишь?

— Я? Почему ты так решила? Просто мы ещё молоды, погулять бы пару годиков, а семейная жизнь потом…

— То есть сейчас мы с тобой не семья? Ты «погулял» и к маме вернешься? И опять гулять пойдешь, так? И ещё говоришь, что любишь?

— Я ничего такого не говорил! Опять все перевернула! Как же ты меня достала! Сейчас что, давить на меня будешь? Не на того напала!

— Да пошел ты! Гуляй сколько влезет, только ко мне больше не подходи! Давить… перевернула… ты… ты… знаешь кто?

— Да, постой, не реви! Давай серьёзно поговорим.

— А мы сейчас не серьёзно?! Уходи, Женя! Я не хочу тебя видеть, понимаешь?

— Как хочешь. Успокоишься — поговорим ещё. Пока!

***

Я метался, мысли одолевали меня. Они говорили обо мне. Они не были мне рады, вернее, отец не был рад. Мой папа. Почему? Что я сделал ему? Он же не видел меня, не разговаривал со мной, не играл. Он не знает меня и… не хочет знать? Что происходит?! Ой, опять мысли мамы.

***

«Господи, что мне делать? Если мать узнает, что будет?! Позор какой! А ему наплевать. Скотина. Все мужики — скотины! Сделают дело и в кусты! Сделаю аборт, пока не поздно, завтра схожу в поликлинику. Куда я с ребенком, одна?! А работа? Гад.. гад… запачкался и убежал… что же делать… господи…»

***

— Мама! Не надо! Я люблю тебя! Мама, не убивай, маамааа… Я хочу жить, хочу увидеть мир ваш, хочу ножками пройтись, потрогать все, посмотреть… мама, я хороший! Я докажу тебе, что я — ХОРОШИЙ! Только не убивай меня, мамаааа… — Я бился в липком, противном страхе. А что если она сделает это? И я никогда не увижу мир? НИКОГДА НЕ УВИЖУ МИР!!! Почему я плохой? В чем я виноват? Что я сделал не так?! Мамаааа!

***

«Нет, я не сделаю аборт! Чтобы ни случилось. А вдруг у меня больше не будет детей? А он… Пусть уходит, сама выращу. Мама поругается и простит, она меня любит. Поможет, если что… Всё, решено, буду рожать! И как только мысль такую допустила — убить? Прости меня, Господи!» — Женщина прислушалась к себе и уловила слабый звон колокольчиков. Стало легко и радостно от такого решения. Словно встряхнулась от чего-то чужого, наносного. Жить захотелось! Жить!

***

«Зачем я это ей сказал, вот идиот! Что меня взбесило? До сих пор сходило с рук, да. А что, у меня будет сын, семья. А там… Стерпится-слюбится, так говорят… Сын. Даже не задумывался раньше. Продолжение рода. А она здоровая, крепкая. И сын здоровый будет. Это важно. А я и правда струсил, ответственности испугался. Ну не идиот же! Вернуться к ней, сказать, сейчас, сразу… Сын, сын у меня будет, надо же!»

***

— Таня, прости меня! Сглупил поначалу, ведь не каждый раз сын рождается, ой… тьфу… не то сказал, балда! Прости меня, я совсем с ума сошел от радости. Не сразу понял, психанул, наговорил тебе всякого… А сейчас… Выходи за меня! А родителей я уговорю!

— А ты меня любишь?

— Люблю? Да, конечно, люблю. Так ты меня простила? Я к родителям!

***

— Мама, я женюсь! У меня сын будет! Благослови!

— Посмотри на часы, на работу опоздаешь!

— Пока не благословишь, не пойду никуда, ты что не слышишь? Сын у меня будет!

— От Татьяны?

— Да. Сегодня только сказала. Так что ты скажешь?

— А что скажу — женись! Тебе жить… Татьяна порядочная девушка, может, и сладится у вас. Ты хоть любишь её?

— Мам, давай не будем об этом! Ну, я побежал на работу, вечером ещё поговорим.

— Беги, чего уж…

***

Ура! Мама и папа помирились! Мои мама и папа! Как я рад, скорей бы уже увидеть их, почувствовать их прикосновения, поиграть с ними. Скоро я все забуду, начну эту жизнь заново, так надо. Но потом все вспомню. Время придет.

Глава 2. Семья

Семейный круг должен быть нашей безопасной гаванью. Но очень часто это место, где мы находим глубочайшую сердечную боль.

Иянла Ванзант

Я родился! Чувствую, как мама гладит меня нежно по лицу, как плачет от радости и от боли. Я улыбаюсь. Как хорошо! Я пришел в этот мир! Мне очень приятно от её прикосновений, я с любовью смотрю на неё и стараюсь облегчить её боль. Пока я это могу. Мама улыбается и смешно дует мне на волосы. Я счастлив! Приходит папа и осторожно берет меня на руки. Он удивленно смотрит на меня и говорит, что я похож на него. Да, я похож на папу, он же сам так хотел. Хотел, чтобы я был его продолжением. Родители счастливы. В этот миг мы все счастливы. В этот миг мы ЖИВЕМ, мы ЛЮБИМ, мы — СЕМЬЯ! У меня на щеках ямочки, поэтому, когда я улыбаюсь — улыбаются все. Это приятно!

Мы живем в небольшом домике, с садом и огородом. Папа и мама — работают. Папа — водителем, а мама — парикмахером. Я сижу дома один. Сначала со мной сидели няни. Иногда — бабушки. Но по большей части они мне были не нужны. Я легко оставался один, занятий у меня было предостаточно. Игрушечные бои, замки из кубиков, да мало ли занятий может придумать себе человек! А потом мне показали книги. И я пропал. Сначала я смотрел картинки, как одержимый, пытаясь расшифровать символы по ним. Видя моё упорство, меня стали обучать грамоте. Было мне тогда четыре года. Желание научиться читать было настолько сильным, что я схватывал на лету, запоминал буквы, соединял их в слова — и вот я уже медленно читаю. Затем все быстрее и быстрее. Стопка в пятьдесят тонких книг заменила в то время няню и бабушку. Чтение стало моим страстным желанием. Но, кроме книг, мне стало интересно познать мир, потрогать его, почувствовать. Дом был закрыт снаружи на замок, но я, слегка поразмыслив, догадался, как можно выбраться. Это было просто! Я был щуплым мальчишкой, мог пролезть в очень узкое отверстие и кошачий лаз в двери сарая стал для меня выходом в мир. Сарай прилегал к дому, и было без разницы — заперта входная дверь или нет, я выходил через черный ход. Поначалу это забавляло меня. Начитавшись до одури и желая подышать свежим воздухом, я преодолевал массу препятствий — отодвигал тяжеленный баллон с газом, задержав дыхание, пролезал в дверной проём кладовки, натыкаясь на разные склянки, колеса, ухваты — доползал до кошачьего лаза и вот она, СВОБОДА! Но однажды меня поймали, и кошачий лаз был немилосердно заколочен с обеих сторон. Тогда я придумал другой способ вырваться на свободу. Я случайно увидел, как родители, закрыв дверь на замок, спрятали ключ на дно почтового ящика. Раскрыв этот секрет, я попросил соседскую девчонку открыть замок, объяснив, где лежит ключ. Оказавшись на свободе, я бежал сломя голову куда только глаза глядели. А глаза глядели по-разному. Сначала я исследовал свой небольшой садик и огород. Здесь водилось много интересной живности, и я мог часами рассматривать, как собирают и несут травинки и прочие «стройматериалы» муравьи, как мухи, жужжа, перелетают с одного нагретого солнцем места на другое, как паук прядет свою ловчую сеть. Иногда я впадал в задумчивость. Я думал, почему родители со мной не играют? Почему они покупают много игрушек, книжек, приглашают нянек, а сами все время где-то заняты? Может, я и не нужен им вовсе, может, я вовсе не такой хороший, как хотелось бы? Обида росла и копилась во мне. Иногда эта обида прорывалась в злость. И тогда я рвал паутину, поливал муравьев водой из банки, убивал мух, привязывал шмелям ниточку за туловище и таскал их, как на поводке, мучил кошек. Я словно вымещал на этих беззащитных тварях свою обиду, своё одиночество. Были у меня и приятели. Мы играли в незатейливые игры — прятки, войнушку, просто бродили по огородам и срывали ягоды, выкапывали овощи и тут же съедали, помыв в бочке с дождевой водой. Так проходило моё детство — то под замком, то на свободе. Пока я не начал путешествовать.

Моя бабушка часто покупала путевки, стараясь до старости увидеть как можно больше, и сейчас я понимаю, как она была права! Используй молодость по максимуму! Ведь не знаешь, как там оно дальше пойдет со здоровьем, сможешь ли? Однажды бабушка взяла меня с собой. Сначала в Украину, потом в Петрозаводск, Мурманск. Везде у неё были друзья, казалось, что нет такого места, где её никто не знает. Пословица «не имей сто рублей» — как раз про мою бабушку. Меня она брала с собой при одном условии, что буду слушаться, Но я очень часто не выполнял его. Охотился на чужих куриц, воображая себя индейцем в прериях; ломал подсолнухи, стоящие на границе участков; убегал, не предупредив. Но бабушка терпела мои выходки и не отказывала впредь, хотя и журила. В этих путешествиях мы сроднились друг с другом ещё больше. Наконец-то я встретил человека, который не отмахивался от меня игрушками, а смотрел как на равного. Это было замечательное время. Полеты на «Ан-2», посещение театров, музеев, цирка, отдых на берегу Дуная с ведром груш в придачу, южный рынок с его запахами, звуками и воркованием голубей. У меня было с чем сравнить — большой навесной замок всегда маячил перед глазами, и я был несказанно рад, что его открыли и выпустили меня, наконец! Я не помню нравоучений, одергиваний, обид в то время, тогда я просто ЖИЛ. И самое главное — я не думал о том, где взять деньги. Ну да, я же жил в другой стране, под названием «детство».

Было радостно возвращаться домой, но вместе с тем и грустно. Я понимал, что путешествие подошло к концу и когда ещё будет следующее — непонятно.

Когда я ещё немного подрос — меня отправили в санаторий. Впечатления от него остались пренеприятные. Уже тогда я был начитанный, переполненный знаниями мальчик и мне было скучно с «обычными» детьми, как я про них думал. А они чувствовали такое отношение к себе и устраивали мне травлю. И тогда я уходил за территорию санатория, хоть это и было строго запрещено. Однажды я подрался. Причину конфликта не помню, но вся злость на это место, на этих детей вылилась на одного человека. Я бил его чем попало до тех пор, пока меня не оттащили воспитатели и не заперли в изоляторе. Но и там я не мог остановиться и сломал все деревянные плечики из шкафа для одежды, кидая их в закрытую дверь. Меня наказывали, писали гневные письма домой, просили забрать из санатория и однажды это произошло. Что мне там понравилось, так это кислородные коктейли да овсяная каша по утрам. Уезжал я с радостью. Больше ни в санатории, ни в лагеря меня не отправляли.

Друзей у меня не было. Так, приятели для игр. Я больше дружил с собаками, кошками. Даже самую злющую собаку я мог усмирить, прикармливая её вкусными косточками после обеда. Когда мы переехали в новую квартиру, я завел много лохматых друзей и проводил время в основном с ними. Чувство собственной исключительности, попросту гордыни, с каждым днем укоренялось все больше. Но тогда я не думал об этом. Бродил с собаками по окрестным лесам, плавал на плотах и льдинах, читал… Жизнь одиночки меня привлекала. Я привык быть один, лес и собаки были для меня ближе людей. Однажды я спросил у мамы:

— Правда, что я не ваш сын? Меня взяли из детдома?

Она опешила:

— Почему ты так решил? Нет, конечно! Какую ещё ерунду скажешь!

Ей стало смешно, а мне не очень. Я не стал продолжать эту тему и вновь ушёл в себя, в свои детские обиды, горести и страхи.

Глава 3. Наставник

Я пытаюсь освободить твой разум. Но я могу лишь указать дверь. Ты сам должен выйти на волю.

Из фильма «Матрица»

«Булькнуло» сообщение ВКонтакте, и я вернулся из детских воспоминаний в реальность. Сегодня целый день занимался тем, что рассылал сообщения разным коучам, тренерам, учителям, что, впрочем, обозначало одно и то же. Предлагал им раскрутку в Сети, хотя сам сомневался в своих способностях, и было странно, что кто-то согласится.

Ответила Марина:

— Здравствуйте. Я пробовала. Нет, у меня это не работает. Я не продаю обычные товары. Спасибо, но НЕТ!

Это «нет» почему-то меня не остановило, и я продолжил переписку.

— Речь не совсем о продаже товаров, а о привлечении людей на мероприятие (живое или онлайн).

— Чтобы привлекать людей, нужна система. На мне она не работает. Мужчины хотят всё завернуть в систему… Молодцы, но есть вещи, не упаковывающиеся в неё. Вот я за такие вещи и взялась.

— Что это за вещи? Очень интересно)

— Я вышла на путь ментОрства. Это не сложно, но и не просто! Требует терпения и любви к этому делу. Научится слышать себя и УПРАВЛЯТЬ своей жизнью! СОТВОРЯТЬ себе и финансы, и любовь! Вот тут я и нашла себя! Не контролировать! Ибо контроль — это страх потерять. Именно УПРАВЛЯТЬ! Уровень — человек — Бог! Я управляю своей жизнью.

Я задумался. Всё было как-то необычно, нужно было понять, но мне не хватало знаний для этого и вдруг…

— Зачем ты выбрал обидеться на маму, жену и Богородицу, на всех женщин? А… Добрыня?

Меня затрясло, в горле образовался жесткий ком, и захотелось сглотнуть его, но не получалось. А потом я заревел. Слезы текли из меня, как из порванного шланга, я рыдал так горько, словно потерял кого-то очень близкого и родного… Я не понимал, что со мной происходит. Кто эта женщина, откуда она знает про обиду, почему Добрыня? Я постарался успокоиться, сходил на кухню и залпом выпил стакан воды. Вернулся.

— Мне сейчас было немного не по себе. Откуда Вы знаете про обиду? Почему Добрыня? Вы кто?

— Давай на «ты»? Так удобнее. Ты был Добрыней, но забыл об этом. И меня забыл. Вспомнишь, но позднее. Ты готов начать обучение?

И я вспомнил. Вспомнил, как кричал тогда, смотря на звезды, в пустоту:

— Господи! Пошли мне Учителя! Я не могу так больше! Прошу Тебя, ну разве Ты не видишь, что я не могу сам?! Помоги!

Жизнь дала трещину, которая расползлась в глубокую расщелину, и вскоре я должен был провалиться туда, на самое дно этой пропасти. Но я не хотел, боялся этого, я хотел жить свободной, счастливой жизнью, любить, быть любимым, богатым. Но все было с точностью наоборот. Я потерял работу, оставшись с кредитами и без денег на проживание. Нечем было оплачивать коммунальные, не на что покупать детям молоко, не говоря о фруктах. Я заметался, как заяц между фарами надвигающейся машины. Водитель хлебовозки, оператор на заводе, грузчик, таксист, бухгалтер, эколог, программист — я прыгал с места на место, но все было не то. Я искал дело, которое принесет мне не только деньги, я искал работу по душе! Я очень давно искал это дело, но до сих пор тщетно.

— Так не бывает — говорили мне. Не бывает ТАКОЙ работы, нужно просто зарабатывать, браться за то, что подвернется. Не валяй дурака!

Но я не верил. Я прожил уже сорок лет и не мог больше браться за что попало, я устал это делать! И сколько бы мест я не менял — денег от этого больше не становилось. Что-то было не так, а что? Я не мог ответить на этот вопрос. И проклинал все на свете — людей, обстоятельства. Меня бесила эта жизнь. Тараканьи бега, мышиная возня… Мне хотелось чего-то большего. Я был жалок. И в то же время я возгордился тем, что я не работаю ни на кого, что я могу выбирать. Гордыня, выращенная с детства, давала о себе знать. Но я не обращал на это внимания. Я дважды уходил из семьи, кричал на близких, обвиняя их в своих бедах и считая, что они — главный корень зла. Родителей — за то, что не любили, жену — за то, что постоянно пилит, детей — за то, что требуют к себе внимания и не дают побыть одному. Быть одному. Я хотел этого и вместе с тем не мог. Люди были мне нужны, как вода. Ведь среди них я самоутверждался. Я следил за их оценкой и старался соответствовать ей. Я старался быть ХОРОШИМ. И сравнивая себя с остальными, видел других — плохими. Программа, выбранная мной при рождении, работала. Но что-то внутри меня было против этой программы. И сейчас словно щелкнуло внутри, и, не раздумывая больше, я ответил:

— Да, я согласен обучаться!

— Хорошо! Твоя цель — научится любить себя любым. Сначала прими для себя Истину: нет добра и зла — есть Я и моя реакция на мир. От моей реакции на мир он и окрашивается. Поживи немного с этим, впусти в себя, прочувствуй.

Глава 4. Осознание

Если бы ты не мог проснуться, как бы ты узнал, что сон, а что действительность?

Из фильма «Матрица»

Прошло несколько месяцев. За это время я старательно учился, но временами ленился по привычке и все забрасывал. Ум не хотел изменений. Он тянул меня к привычной, размеренной жизни, без всплесков и эмоций. Но я понимал, что такая жизнь — это просто игра ума, это не моя настоящая ЖИЗНЬ. Однажды я шел по улице, разглядывая прохожих, вдруг в голове что-то щелкнуло, и я стал ОСОЗНАВАТЬ. Свои мысли, слова, прошлое, настоящее — всё. И потихоньку я стал разбираться в себе. Я видел картины прошлого и переживал их заново, менял свой выбор.

Сначала я увидел, как я прошу отца, чтобы посадил меня на шкаф. И оттуда я взираю на всех с высоты своей гордыни и презрения. Я — выше всех! Когда я подрос, шкаф стал мне мал, и я стал залезать на крыши домов, на деревья. Меня не видели, а я видел сверху всех и всё. Я наслаждался своим величием, своей исключительностью. Однажды, кода я залез на крышу бабушкиного дома, отец убрал лестницу. Помню, что тогда я обиделся на него и, желая показать себя суперменом, решил скатиться с другой стороны крыши, как с горки, и на самом краю прыгнуть на сарай, стоявший неподалеку. Я растянулся во весь рост и отпустил руки, что было дальше — помню смутно. Летел как метеор, кричал. Видел, как бегут отец и бабушка. А потом грохнулся на деревянные мостки. В голове всё потемнело, я попробовал дышать — не получалось. Отец занес меня в дом и положил на кровать. Через час я пришел в себя. Встал, как ни в чем не бывало, и пошел. Отделался ушибом. Я долго обижался на отца, винил его в том, что убрал лестницу, что не любил меня никогда. А сейчас я взглянул на это по-другому. Я увидел мальчика с раздутой гордыней и любящего отца, который показал, как бывает больно, когда возвышаешься над всеми и потом падаешь с высоты своего презрения.

Ещё одно воспоминание. Самое важное из всех, именно там я сделал неверный выбор и долгие годы страдал от него. Мне пять лет. Больница. Меня оставляют в ней одного. Нельзя было с родителями в то время. Мне плохо, я кричу и вырываюсь из цепких рук медсестры, миловидной женщины лет сорока. Мне плохо. Мама уговаривает меня, говорит, что будет навещать каждый день. Я не слышу. Боль, тоска, отчаяние. Почему меня бросают, почему предают? Разве я плохой? Я не нужен! Мысли перетекают в слова, я кричу дрянные, мерзкие вещи. Маме. Своей маме! Я не вижу, что она тоже мучается, мне наплевать. Наконец медсестра за руки тащит меня в палату, и я прячу слезы и своё горе в пахнущую лекарствами подушку.

А сейчас я заново переживаю всё это. Именно в тот день я сделал несколько выборов, которые печатью легли на будущую жизнь: я не нужен родителям, ненавижу людей в белых халах, меня не любят, мир жесток. А сейчас мне по крупицам, методично и дотошно приходится исправлять эти выборы, потому что нет добра и зла. НЕТ ДОБРА И ЗЛА! Я повторяю это в который раз, чтобы слова плотно легли в подкорку, закрепились там, и ничто не могло бы их оттуда убрать.

Я тогда выбрал обижаться на всех и вся, я выбрал копить в себе обиды и претензии. И мне нужно сильно попотеть, чтобы все исправить. Но, как сказал мой учитель:

— Сам сделал выбор, сам и исправляй! Только ты можешь это сделать.

И я снова и снова погружаюсь в воспоминания.

Лес. Я с родителями собираю землянику. Все поехали домой, а я заупрямился — мало собрал, жадность, злость тянут меня спорить и обижаться. Я горделиво отворачиваюсь и ухожу в лес. Иду быстро, потом убегаю, прячусь в кустах, а потом оказывается, что я заблудился. Я кричу — никто не откликается, реву и бегу напролом через заросли, ветки хлещут меня по рукам, лицу, наплевать! Страшно. Страшно погибнуть вот так, зазря, по своей глупости. Сколько я прошел — не помню, но каким-то чудом оказался в поле, где работали трактора. Как заяц, внезапно выпрыгнувший из-за копны сена, я подбежал к одному из трактористов и вцепился в дверку. Он удивился, услышав мою историю, ведь я прошел почти двадцать километров лесом, и что было бы, если б свернул не туда?! Он отвозит меня в деревню, к родителям, но вместо того, чтобы покаяться тогда, я обиделся на них ещё больше. И сейчас я, всматриваясь в прошлое, вижу ту обиду и гордыню. И ещё желание, чтобы меня… полюбили. Я убегал от себя, даже не пытаясь справиться с гневом, злобой, яростью. Я убегал.

Деревня. Я приехал к родителям и брату, приехал впервые поговорить по душам с мамой, пока с мамой. Она чувствует моё состояние и откладывает все дела, чтобы выслушать. Я начинаю говорить, сначала невнятно, спотыкаясь, потом меня прорывает. Я реву белугой, рыдания рвутся из меня, как зверь, которого долгое время держали взаперти, а потом внезапно освободили. Я обвиняю, прошу прощения, благодарю, снова обвиняю. Сорокалетний мужик плачет, как ребенок, уткнувшись маме в плечо. Почему этого плеча не было в детстве? Всё было бы по-другому. Сразу же приходит спасительная мысль: «Всё — вовремя». И я успокаиваюсь. Вытираю слезы и сопли. Мы смотрим друг на друга, словно впервые после долгого расставания. Обнимаемся. Она тоже плачет. Мне становится легко, спокойно так, благодатно. Да, именно благодатно. Я возвращаюсь домой другим, не с обидами и горестями, нет, я везу с собой благодать, как старушка, выйдя из церкви, не заходит никуда по дороге, не разговаривает с прохожими, а идет прямо домой, так и я — еду прямо домой и ни о чем не думаю. Внутри меня равновесие.

Через некоторое время я снова навещаю родителей. День рождения мамы. Накрытый стол. Подходит время тоста, и я встаю. Тесно, неудобно вставать, но ничего, поднимаюсь и говорю. Сначала как обычно поздравления, пожелания. Потом, словно лавина с гор, — раскаяние. Встаю на колени. Неудобно, стол мешает. Со стороны смешно, наверное, но никто не смеётся. Прошу прощения у матери, отца, а душа плачет навзрыд. Приняли ли они моё раскаяние? Почувствовали ли они? Надеюсь, что да, ведь я был искренним. И преодолел свой страх. Но я чувствую, что это только начало.

Глава 5. Чувство вины

Ты виноват уж тем…

Из басни Крылова «Волк и ягнёнок»

— Я устал быть всё время виноватым и не хочу больше нести этот груз! Не хочу! Что мне делать?!

— Во-первых, перестань оправдываться! Отслеживай такие ситуации и останавливай себя. Кроме того, спустись в своё чувство вины. Прими себя виноватым. Пой, как раненый воин, стоя на коленях и принимая смерть как радостный выход!

Темнота. Горит, слабо потрескивая, свеча. Лики святых смотрят на меня и ждут, я читаю в их глазах веру в то, что я смогу. Я смогу!

Встаю на колени и… попадаю в поток, который несёт меня по прожитой жизни. Я вижу мелькающие картинки, и всё, что мне остаётся делать, — принимать. Свою вину, свои грехи, своё тёмное Я.

Виновен! В том, что не вовремя появился на свет и спутал чьи-то планы. В том, что капризничал и не давал спать по ночам, часто болел, не слушался, отказывался от еды и заставлял уговаривать себя.

Виновен! В том, что убегал из дома, пока родители были на работе, в том, что спускал карандаши в подполье через щель в полу и однажды даже помочился в эту щель. В том, что исподтишка брал сладости из буфета. В том, что обманул соседскую девчонку и хитростью выпросил у неё еды, а потом, насытившись, перестал с ней играть.

Виновен! В том, что прятался и не отзывался, когда звали родители, ломал игрушки и пачкал обои, терял деньги, когда отправляли в магазин, ходил с чужими людьми, когда те заманивали с собой.

Виновен! В том, что любил оставаться у бабушки больше, чем дома. В том, что мучил кота, заставляя его сидеть на коробке с игрушками и охранять. В том, что тайком открывал бабушкин комод и рылся в нём, находя интересные вещи. В том, что когда-то взрослый дядька на велосипеде обогнал меня и, смеясь, показал «козу».

Виновен! В том, что кидал в гневе комья земли, обидевшись на бабушку, которая набрала грибов больше меня. В том, что украл закладку из книги у понравившейся девчонки. В том, что обзывался и вредничал. В том, что уходил без спросу в лес, блуждая и чудом находя дорогу обратно.

Виновен! В том, что обманывал, предавал, насмешничал, завидовал, ставил себя выше всех, калечил души и сердца, кидал в глаза и за спиной грязные слова, лелеял и пестовал себя как наивысшую ценность, которую нельзя даже пальцем тронуть и всё, что полагается, — сдувать пылинки и молиться на неё.

Виновен! В том, что направо и налево бросался словом «любовь», не веря в это слово и в это действие. В том, что сбивал с толку себя и других, находясь в иллюзии и принимая эту иллюзию за реальность.

Виновен! Виновен! Виновен! Виновен!