Бесплатный фрагмент - Моя любимая Гиперборея

Фантастический роман

Предисловие автора

Узнав, что в первой Академии наук Российской империи из ста учёных русских было только трое, я задумалась, зная, что русофобия корнями уходит в глубокие века — даже прежде раскола христианства на католичество и православие.

Логичным было сделать вывод, что иноземцы творили с нашей историей всё, что им вздумалось. Не зря же Ломоносов с ними ожесточённо воевал. Но проиграл.

И мы имеем ныне ту историю, которую нам оставили «просвещённые» европейцы.

Не желаю верить этому!

Мы — древнейший народ. Тому есть много косвенных доказательств, одним из которых является теснейшее сходство языков и понятий русского и индусского. Вторым — многочисленные артефакты, раскопанные русскими археологами на территории не только России, но и в других странах. Ну и, дополнительно, книги Задорнова М. Н. о русской истории, написанные по материалам многочисленных экспедиций его команды, в которую входили историки и учёные.

Доказательства есть, а история наша кастрирована.

Так разве я не имею права включить фантазию и представить, как жили наши предки и откуда вообще пошла есть Земля Русская?

P.S. Мне уже высказывали резкие мнения, что древняя Гиперборея не имеет никакого отношения к нынешним нам. Что это, дескать, абсолютно другая страна. Мифическая. Которая то ли была, то ли нет. Но что неоспоримо, по их мнению, так это то, что она, как Атлантида, просто исчезла. Как и её народ, бореи, вообще не имеют отношения к россам, к сегодняшнему русскому народу. Это ИХ мнение. Моё — другое.

P.S..S. Всё содержание данного романа — чистой воды вымысел, хотя мною было прочитано всё, что удалось найти по Гиперборее. Опять-таки — это их мнение. Моё — вот такое.

Глава 1

Радость, переходящая в тревогу

Кор, ранняя пташка, наслаждался солнечным восходом. Он любил эту утреннюю тишину, расцвеченную только птичьими голосами и всегда вставал первым в доме. Он выходил на балкон самого верхнего уровня, садился в любимое, очень удобное кресло и подставлял лицо первым сполохам встающего светила. Ещё даже не было лучей, только дальний отсвет на краешке неба. Но это было солнце, которое скоро выкатится на небосвод. А перед этим появятся лучи…

Яр, его брат-близнец, был большим любителем поспать и встретить восход он мог только в том случае, если не лёг бы в постель часа в три, как то было у него в обычае, а оказался в соседнем кресле и хоть раз в жизни увидел то, что ежедневно видел брат.

Похожи они были как две капли воды. Но только физически. Характеры у них были разные настолько, что не только родители, но и они сами этому удивлялись до изумления.

Кор не только любил рассветы, он любил рисовать их, особенно весенние восходы солнца и каждый раз эти восходы у него оказывались разными. Как это получалось, было совершенно непонятно: та же точка обзора, те же краски, тот же восход, тот же художник, а картины восходов получались настолько разными, что казалось, будто рисовали их на разных планетах.

При такой художественной натуре, Кор был ещё и одним из самых знаменитых технарей: он обожал математику и физику и достиг в обеих довольно больших, для своего возраста, научных высот.

Это его пристрастие удивляло всех — было бы естественно, если бы он интересовался животным или растительным миром, но он интересовался только естественными науками.

Яр же никакими художественными пристрастиями не отличался, а интересовался исключительно тем, что в наши дни называется политикой. Включая международные отношения. Тут он был такой дока, что мог предсказать поведение самых отдалённых стран на сотни лет вперёд. Столь дальние прогнозы проверить было затруднительно, но ближайшие его прогнозы сбывались с точностью сто процентов.

Кор любовался только-только начавшим светлеть небом, ещё даже не посветлевшим до явного полукруга, полоса темноты ещё отделяла полосу, начинавшую светлеть, от горизонта. Но город уже было можно разглядеть: ночное освещение автоматы уже выключили.

Рамос, как и все города Гипербореи, строился, по традиции, в форме маленьких восьмилистников, которые все вместе составляли один огромный. В каждом «листке» по внешней линии ставились жилые здания, а внутри обустраивалось пространство для отдыха и игр. Таких восьмилистников в городе могло быть сколько угодно, но обычно их число не превышало нескольких десятков тысяч: не было смысла селиться именно в этом городе, если можно было поселиться в любом по выбору. Везде было одинаково удобно, красиво и уютно.

Были в Гиперборее и совсем маленькие селения, в которых жили бореи, предпочитавшие заниматься тем, что люди через тысячелетия назовут сельским хозяйством и животноводством. Но и они были устроены по схеме восьмилистников — самой удобной для всех.

Единственным исключением был Остров, располагавшийся в центре острова на внутреннем море, омывавшем все четыре материка Гипербореи. Он мог считаться столицей страны, хотя управляющие поселениями учреждения самостоятельно решали все бытовые вопросы.

В центре Острова возвышался Главный Храм Бога. Вокруг Храма были расположены каплевидные клумбы, широкой стороной наружу, образуя подобие большого цветка со многими лепестками. Несколько отступя от клумб, было огромное вымощенное пространство для общих собраний и празднований.

Посему смело можно утверждать, что Остров был духовной, а не управляющей столицей Гипербореи.

К собственно государственным вопросам относились только контакты с прибывавшими в Гиперборею представителями других стран и самими этими странами. Того, что ныне называется банком, в Гиперборее не было. Были только государственные хранилища денег, причём исключительно чужеземных — бореям деньги были ни к чему. Достаток был настолько полный у всех без исключения, что каждый просто брал из хранилищ потребное. Пополнялись они самими бореями — каждый оставлял себе, что хотел из сделанного, а остальное относил в хранилище, чтобы его изделия мог взять любой. Не было также и того, что мы называем заработной платой — каждый трудился на избранном им самим месте с полной отдачей и полным же наслаждением.

Ещё дальше — несколько учреждений по управлению страной: то, что позже будет названо министерствами — иностранных дел, науки, просвещения, сельского хозяйства, строительства, промышленности, искусства и тому подобные. Но их число не превышало десятка и людей в них работало немного: для общего руководства и связи между домами Старейшин материков и управлениями на них большего и не требовалось.

И, кстати, не было МВД — бореи были исключительно мирные люди и вели себя круглый год вполне достойно. Даже на праздниках. Не было и армии. А от кого обороняться и с кем воевать? Между Гипербореей и другими, ближе всего по прямой расположенными, странами были такие огромные, трудно преодолимые неразвитыми народами расстояния, что никакой армии не было проку отправляться в такую даль. Это у гипербореев были для передвижения разного размера и назначения гравилёты — как для одного пассажира, так и для большой группы. Были много разновидностей лётов грузовых, способных перевезти как станок, так и скалу любого размера, причём на любое расстояние.

Между зданиями и клумбами пространство было таким огромным, что на нём могло уместиться больше ста тысяч человек — в дни главных Праздников любой житель из любой точки страны мог прибыть сюда и праздновать не в своём поселении, а здесь.

Только на Острове строились не восьми, а девятилистники. Это было наиболее удобным — все управления были в пешей достижимости, так что каждый управитель мог перейти в любое нужное ему здание либо на своих двоих, либо на движущейся доске, либо по движущимся дорожкам. Если же здание располагалось далеко, в том числе на другом материке, обычно применялась портация в нужную точку. Достаточно было задать координаты, чтобы во мгновение ока переместиться в конкретное место.

Но больше всего было домов для гостей — в дни праздников не обязательно было возвращаться домой: каждый мог выбрать себе любые комнаты и пожить в них любое количество дней. Но обычно там постоянно жили только работники управлений и служители Храма, а также те, кто хотел побывать в главном Храме. Или имел какие-то дела к главным управителям материка.

Но все обычно торопились домой, к привычным занятиям. Дома оно как-то уютнее…

Сегодняшний рисунок Кора был каким-то удивительным: словно солнце знало, что сегодня — сутки перехода ночи в день. И что у бореев — праздник по этому случаю. Кор помнил, что столь же удивительным — но иным — было солнце в такой же день в минувшем году. Он внимательно смотрел на новую свою картину и утверждался в мысли, что прошлогодняя картина этого дня была совершенно другой.

«Не подарить ли мне их все музею солнца?» — подумал он. «Быть может, это их заинтересует?».

Праздник этот был самым весёлым в году. Другие праздники были не хуже, но этот был каким-то самым бесшабашным, очень весёлым и самым радостным. А Яр всё ещё дрыхнет, словно ему неинтересно, каким солнце бывает в самые первые минуты появления.

Впрочем, до начала праздника ещё много времени. Пусть спит. А Кор всё-таки спустится к морю и поплавает в своё удовольствие. Да и друг по играм, небось, заждался.

Морской друг, по имени Сифин, был на месте — это был довольно большой дельфин, даже для своего вида. В своё время он первым затеял игры с плавающим Кором, а тот не стал отказываться. Так они и подружились, и уже второй годовой круг каждое утро наслаждались волнами.

К моменту, когда Кор вернулся, вдоволь наплававшись, свежий и довольный, Яр уже изволил разлепить глаза и даже принять вертикальное положение. Правда, это вовсе не означало, что он проснулся. Поэтому и шевелился он как сомнамбула, хотя и добрёл до умывальника. Но протянуть руку и открыть воду, чтобы промыть всё ещё сонные глаза, он медлил. Сон, что ли, досматривал?

Кор, улыбнувшись, не стал беспокоить брата вопросами, а прошёл к себе. Надо же было найти картины прошлых лет, написанных в эту же дату. Уж коли решил дарить, надо найти.

Музей, собственно не был музеем как таковым. Скорее, планетарием. А ещё вернее — научным центром. То есть он был и музеем, и планетарием, и научным центром одновременно. Там было много отделов, которые изучали всё, что было связано с солнцем. Например, его воздействие на природу в разные часы суток.

А поскольку это влияние было действительно огромным, то и установили — в дни переходов ночи в день и дня в ночь — два праздника. Собственно, год так и делился на две половины — длинный день и длинная ночь. Конечно, ночь не была абсолютно тёмной, из-за небесных сияний, зато все двадцать четыре часа день был абсолютно светлым, потому что солнце светило, хотя поначалу и из-за горизонта, причём по-разному, но потом взбиралось в самую верхнюю точку… Но всё-таки это были именно день и ночь.

Сегодня как раз был праздник начала Дня. Ночь уходила на полгода, а день, на полгода же, начинался. Так что повод праздника был очень весомым для всех и всего.

Кор взглянул на солнечные часы — да, следует поторопиться. Хорошо, что он с детства приучен к порядку, благодаря чему складывает временно не нужные вещи так, что их всегда легко найти.

Взяв картины, он по пути снова заглянул к брату. В комнате его не было. Видимо, завтракает. Точно — Яр пил кофе. Но, конечно, кофе и ничего больше. Это и был его завтрак. Часа три ему в горло не пролез бы даже лепесток розы. Только кофе. Сова, что с него взять!

— Я в музей. Хочу им предложить картины в подарок. Если возьмут, хорошо, а нет — всё равно нужно вернуться, чтобы переодеться к празднику. Ты пойдёшь туда, надеюсь?

Яр только кивнул. Разговаривал он с утра тоже только кивками и мычанием. Но чаще всего, взглядами.

Их дом находился на самой крайней, заокругленной, точке внешней стороны лепестка восьмилистника. Они, то есть родители близнецов, специально выбрали такой, чтобы до моря было всего несколько шагов. Они тоже обожали море и плавали каждое утро. А то и вечер. Если только не были сильно заняты.

Правда, до центральной площади оказывалось идти дольше, чем обитателям других домов, но ведь можно было не идти, а мгновенно переместиться мысленно, встать на движущуюся доску или бегущую дорожку и доехать за пару минут. Но Кор всегда предпочитал ходить пешком. Это ведь так приятно — ходить, никуда не торопясь! А уж в такое нежное утро прогуляться — чистейшее удовольствие!

Минут через двадцать он был уже на площади. И снова восхитился её красотой: в центре стоял Храм города Рамоса — города восьмилистников. Несколько отступя, располагались по кругу каплевидные клумбы, усыпанные великолепными цветами. Далее, опять-таки по кругу, было широкое вымощенное пространство, а по внешнему краю площади располагались различные здания. В том числе и музея-планетария.

Кор вошёл в гулкое пространство, где было очень тихо — сегодня все готовились к празднику, так что на своих местах находились только те, кто должен был встречать неожиданных посетителей, вроде Кора. Он подошёл к стойке, за которой сидел служитель, что-то рассматривавший на огромном листе, лежавшем перед ним на столе.

Посетитель не стал отрывал человека от его занятия, а спокойно остановился и ждал, пока его заметят.

Видимо, тень Кора всё-таки была упала как раз в поле зрения: служитель поднял взгляд. Кор знал его, это был Кир, учёный-музейщик, с которым они не раз встречались в стенах Академии наук.

— Это ты? Случилось что-то?

— Нет. Просто я подумал, может быть, музею пригодятся эти мои картины? Они все написаны в день равностояния. Одна сегодня, вторая — год назад. И все совершенно различны. Солнце разное всегда!

Кир кивнул, знаю, мол.

— Ну-ка, покажи?

Кор положил картины, которые даже ни во что не заворачивал, только повернул их лицом к лицу. Теперь он развернул последние по времени изображением вверх и положил поверх листа.

Говорить ничего не пришлось, Кир прикипел взглядом и выдохнул поражённый:

— Вот я определённо знал, что оно всегда разное!

— Так нужны картины?

— Ещё бы!

— Тогда бери.

— А подпись автора?

— Зачем? Дело ведь не в авторе, верно?

Кир, так и не отрывая взгляда от картин, которые он старательно сравнивал, кивнул.

— Я пошёл к празднику готовиться.

Похоже, Кор мог этого и не говорить — Киру уже было не до него. Кор с лёгкой улыбкой, которую всегда вызывают чудачества ближнего, повернулся и направился к дому.

Возвращался он тоже пешком — несколько минут прогулки только прибавят ему хорошего настроения…

Брата, вернувшись, он нигде не увидел, а потому отправился к себе — пора было готовиться. Он хотел выглядеть хорошо, ведь там непременно будет Нейя! Они о чувствах своих пока не говорили, просто были хорошими знакомыми, но он уже отличил её среди других дев и надеялся, что и он ей не безразличен. Впрочем, вступать в брак ему пока рано.

Нейя жила в другой группе восьмилистников — если дом Кора располагался на севере Рамоса, то её — на востоке. И дом Нейи был не крайним, как у Кора, а располагался довольно далеко от моря. Хотя понятие это было весьма относительным — если далеко было добираться пешком, то всегда можно было использовать движущуюся доску или даже лёт. Семейные были настолько велики, что там могло поместиться человек десять, но семья Неи состояла всего из пяти человек — кроме неё самой, было ещё два брата, старше неё, да родители. Родители родителей, бабушки-дедушки, жили отдельно, в одном из поселений, причём выбрали дома по соседству.

Зайдя в одёжную, Кор задумчиво рассматривал, выбирая, что же всё-таки предпочесть. Единственное, что было очевидно — одежда должна быть светлой. Но с каким оттенком? Может быть, морской голубизны? Или всё-таки солнечного света? Следовало бы поинтересоваться и у своих, и у Нейи, что они намерены выбрать для праздника.

Нет, лучше не торопиться. Потом рука сама возьмёт нужную одежду. Главное, что задача мозгу задана, пусть обдумает неторопливо и решит. С душой пусть посоветуется. А он, Кор, подчинится.

Не сходить ли поздороваться к родителям? Вообще-то, это было не принято — беспокоить кого бы то ни было до того, как борей покинет личные комнаты. Если только не случилось чего-нибудь экстраординарного. А сегодня ничего не случилось. Поэтому лучше он сходит чего-нибудь попить. Если туда же придёт ещё кто-то, будет возможность поздороваться. Спросить, кто какой себе выбрал праздничный наряд. Тогда и он выберет — чтобы пребыть в гармонии с ними.

Впрочем, родители, скорее всего, не примут участия в плясках, а отправятся на трибуны к старейшинам или сядут в зрительских рядах. Вряд ли они уже теперь знают, где будут, так что спрашивать особого смысла нет. А относительно нарядов, пожалуй, спросить стоит.

Но Кор не спросил, потому что они оба были заняты какой-то беседой и он, поздоровавшись, прошёл в дальний угол, к столу с напитками. Налил себе сока пайи, выпил и решил, что хочет кофе. Сделал несколько шагов к кофейной машине и через мгновение получил чашку, наполненную ароматным напитком.

Хотя родители беседу свою, кажется, закончили, Кор не стал им мешать, а сел у маленького столика, специально для того, чтобы было удобно наслаждаться кофе.

— А что ты намереваешься надеть на праздник? — спросила у него мать, словно услышав его вопрос.

— Пока не знаю. Хотел с вами согласовать.

— Мы будем в белом с голубым отливом!

— Поразительно, я тоже к этому оттенку склонялся!

— Ну и замечательно!

Праздники, в обиходе называемые праздниками Равенства, были весьма торжественными. Особенно первый, по окончании Ночи и в начале Дня. Ведь предстоял долгий благостный, исполненный солнцем период, когда невозможно было не пребывать в радости и довольстве.

Начиналось всё с торжественной музыки, которая, собственно, и объявляла, и начинала праздник. Она звучала, пока на площади не собиралось всё население — от мала до велика. Потом говорит речь и поздравляет всех с праздником Избранник, носящий в этом столетии титул Правителя. Сейчас им был Тулл, кажется, самый старший из старейших. И самый мудрый.

Далее начинался хоровод, перемежающихся разными танцами и отдыхом. Хоровод длился целые сутки, пока солнце не проходило суточный круг — от первого восхода до второго. Хотя теперь эти понятия были весьма относительны. Но на часах точно отсчитывалось двадцать четыре деления и всё это время длился праздник.

Семья Дора на праздник пришла в полном составе: он сам, супруга, оба сына-близнеца и обе дочери — Дея и Лея, младше сестры на десять лет. Все были в белом с лёгким голубым отливом. Если учесть, что семейный цвет их волос — светло-русый, даже золотистый, особенно у младших девочек, и цвет глаз — небесно-синий, то наряд очень с такой одеждой гармонировал, и восхищённые вскрики и комплименты, слышавшиеся со всех сторон, были вполне заслужены.

Старшее поколение немедленно отправилось к своим сверстникам, молодёжь же присоединилась к своим. Тем паче, что все друзья были в сборе и пребывали в праздничном настроении.

Речь Тулла была короткой, но яркой, снова зазвучала музыка и начались пляски и разные игры. Но предавались веселью все в некотором ожидании: считалось, что, если в день весеннего праздника пройдёт дождь, быть году счастливому и урожайному.

Правда, бореи и так не жаловались на судьбу: погода круглый год была вполне благоприятна, обычные три урожая были всегда обильны, жизнь была благоустроена так, что лучше и пожелать нельзя, науки развивались, всякие хозяйственные трудные работы выполняли машины…

Но человеку никогда не бывает достаточно. В каком комфорте и неге он бы не жил, ему всегда чего-то не хватает. Откуда-то вселилась в душу человеческую тревога и при самых благоприятных обстоятельствах бытия она время от времени даёт знать, что она тут и никуда не делась.

Все надеялись, что дождь прольётся, хотя ни единой тучи на небе, совершенно чистом, очень синем, напоминающем синеву моря на большой глубине, не было. Но их, туч-то, никогда не бывало. Совершенно чистое, ясное небо без единого облачка и вдруг — дождь. Никто уже многие столетия не помнил праздника, когда бы такого дождя не случилось. И только по его силе и длительности определялась урожайность и благоденствие.

Дождь пошёл. Как раз в ту минуту, когда пляски разгорелись по-настоящему, когда музыканты вошли в состояние высшего вдохновения и играли так, что невозможно было оставаться на месте. И даже те, кто был старше двух сотен лет, тоже готовы были танцевать. Но им это уже вроде было не к лицу. Хотя — а что говорить тем, кому по семьсот и больше?

Кор задрал голову к небу — ни единой тучи не видно, а дождь идёт. Причём весёлый дождь, танцующий, льющий то прямые струи, то волнообразные, то завивающиеся в спирали разной длины…

Праздник удался! В этом мнении Кор укрепился, увидев Нею. Она радовалась так искренне, что, если бы в стране был хоть один грустный человек, он немедленно о грусти забыл бы.

Кор не стал подходить, он просто порадовался, что видит Нею и помахал ей рукой. Всё равно особо не поговоришь — куда приятнее слушать изумительную музыку и радоваться празднику. Она ответила ему и продолжила кружиться в огромном хороводе, на противоположной стороне которого танцевал и Кор. Да все танцевали! Все, кто ещё не обзавёлся собственной семьей и считался юным. Или кто настолько увлёкся своим делом — изобретениями, учёбой, наукой, наблюдениями, изготовлением и разведением того, что каждый себе избрал — что не торопился отрываться от своего занятия. Незачем. Придёт Час и придёт Любовь.

Поэтому Кор продолжал веселиться, танцевать, иногда подходил к столам с напитками и каждый раз выбирал разные соки — он вообще любил фрукты и при необходимости выбора между напитками всегда предпочитал именно соки.

Праздник длился долго, так что многие уходили домой, отдыхали и возвращались снова. Кор уходил тоже, но не домой, а к морю. Он обожал воду и погружение в волны всегда действовало на него чрезвычайно благотворно. А Яр, кстати, к морю ходил редко — ему достаточно было душа или ванны. Не то, чтобы он не любил плавать — любил. Но мысль о том, что до моря ещё нужно добраться, а потом вернуться, останавливала его добрый порыв поплавать в самом зародыше.

Да и праздников Яр особо не любил — огромная толпа, все орут, шумят, топают и вообще ведут себя, с его точки зрения, неприлично! Никакого достоинства и самоуважения!

— Ты, дорогой братец, годам эдак к пятистам превратишься в угрюмого зануду, — подначивал его Кор.

— Не превращусь! Я в учёного превращусь.

— Тогда в учёного-зануду!

— Поглядим!

А праздник шёл своим чередом. Молодёжь плясала и смеялась, те, кто сильно постарше, удалились в специально устроенные помещения для отдыха, кто-то и вовсе предпочёл удалиться. Всё, как обычно…

Для молодёжи, которая не давала себе труда заниматься текущими проблемами, полностью передоверив оные старейшинам и мудрецам, всё было, как обычно.

Для тех же, кто отвечал именно за то, чтобы всё было, как обычно, наступали, кажется, трудные времена.

Проблем, заботивших Тулла уже довольно давно, было две. По неизвестной причине в Гиперборею зачастили разные послы и торговцы из стран таких далёких, что гиперборейцы туда очень редко, а ещё вернее — практически никогда не — добирались. Более того, даже не подозревали, что такие страны есть на планете. И не нуждались в том, что там росло или производилось. У них у самих было всё необходимое и даже сверх необходимого.

Вторая была похуже — похолодание. Тысячи лет страна пребывала в практически райских условиях, когда температура круглый год была в пределах плюс 20 зимой и плюс 30 летом. А теперь она, особенно в пике Ночи, стала опускаться ниже крайней отметки. В истекшую же ночь неожиданно упала до плюс восемнадцати. Наблюдатели, «порадовавшие» Правителя этой вестью, добавили, что, сколько не рылись в давних записях, никаких сведений о подобном недоразумении так и не обнаружили.

Это ведь что-нибудь значит, а? А если так, то непременно нужно разобраться в причинах и возможных последствиях.

Вторая причина была сложной, особенно потому, что совершенно непонятной, но над ней работали все, допущенные к этому факту, учёные: незачем раньше времени возбуждать тревогу.

Зато первая, об участившихся приездах гостей, тревожила Тулла и всех старейшин, да что там — всё старшее поколение — куда сильнее. Особенно бореям не нравилось то, что гости, особенно те, кто жил в Гиперборее достаточно долгое время, и обладал дипломатическим статусом, стали рваться на Остров в дни Праздников. А из-за статуса никак им нельзя было запретить посещать Остров в дни праздников. Да дело не в статусе даже, тревожило не столько их желание побывать на празднике, а то, что туда рвались не обычные любопытствующие, а именно лица, обладавшие неприкосновенностью. Что они там искали, что хотели увидеть? И, главное, чем это грозило стране?

Казалось бы, планета огромная — расстояния такие, что иноземцам из самой ближней страны приходится тратить год, а то и больше, чтобы добраться до Гипербореи, но они приезжают, несмотря ни на что. Зачем? Что их побуждает и не даёт остановиться? Узнать, как и чем живут бореи и позаимствовать их удобства и богатства себе?

Бореи готовы были делиться, в обмен на то, что привозили торговцы, однако, это, со стороны бореев, было деяние исключительно милосердное. Ничего такого, чего у них не было бы, торговцы не привозили. Но уж коли доставили в такую даль, не гнать же их обратно? Выкупали, чтобы не обидеть гостей. Хотя кладовые были подобными изделиями завалены вплоть до самых чердаков.

Богатства борейские их интересовали? Это ещё более странно — по всей планете подобные металлы можно добывать с тем же успехом. А тащить за тридевять земель произведения искусства или технические устройства бореев может ли быть выгодно?

Поневоле приходится допускать, что интерес прибывающих в Борею всё более многочисленных гостей — какой-то иной. А какой? Неужели из одного любопытства едут? Хм…

Хоть то хорошо, что торговцев не допускают на Остров. А ведь скоро Праздник. Самый главный праздник!

Тулл задумался так глубоко, что совершенно позабыл, где находится. А находился он в центре группы старейшин и поскольку был Правителем, то сидел на несколько возвышенном кресле. И некоторые уже начали обращать внимание на его задумчивость, совершенно не вязавшуюся с радостной обстановкой праздника.

Вдруг Тулла осенила ужасная мысль: а не связаны ли эти две проблемы друг с другом? Только ли в Гиперборее началось похолодание, или оно проявилось и в других местах?

Если проявилось, тогда появляется вполне разумное объяснение нашествию незваных гостей: весь мир отлично знает, что борейские учёные изобрели многие удивительные вещи и механизмы, которых до сих не было в странах, откуда являлись торговцы. Может быть, их затем именно и отправляют в очень дальний путь, чтобы своевременно обнаружить решение этой ужасной задачи?

А если климат портится на всей планете, то чем это может закончиться? Тулл решил, что прямо завтра надо всем собраться и обсудить это. И созвать на совет не только старейшин, но и всех главных учёных. Беда стучится в двери и глупым было бы делать вид, что ты временно потерял слух. Даже если она на время перестанет стучать, то уйдёт вряд ли. И ты оказываешься закрытым и осаждённым в собственном доме и положение при этих условиях лучше точно не становится.

Тулл даже думать не хотел о возможности того, что похолодание продолжится и через столетие-другое от его страны останется только огромный ледник. И только ли от Гипербореи? Или вообще от всей планеты? Или только в определённой точке возникнет ледник?

— Ты о чём так задумался, праздник же в разгаре! — сидевший рядом старинный друг, ровесник и старейшина Рус смотрел на Тулла в большом удивлении. — Какие это мрачные мысли тебя одолевают в такой радостный день? Что-то случилось?

— Пока ничего. Но может. В общем, надо нам всем завтра собраться и поговорить о некоторых вопросах.

— Прямо завтра?

— А зачем откладывать? Ты меня знаешь, если я о чём-то задумался, то причина важная.

— Знаю. — Рус ещё более внимательно посмотрел на друга. — Может быть, прямо сейчас и передадим по рядам, чтобы завтра пришли?

— Передай. Пусть в Дом старейшин все придут, дело важное.

— Только старейшины?

— Учёных тоже надо бы позвать.

— Даже так?

Тулл кивнул: так.

— А как убедишься, что все знают относительно завтрашнего собрания, можем уйти. Поговорим дома.

Рус кивнул — да, можно и уйти. Праздничное настроение у него приугасло, но он этого никому старался не показать. Наоборот, видом своим всех убеждал, что присказка относительно часа — потехе, а делу — часа действует круглогодично и вот ещё раз себя проявила.

Вскоре оба друга начали потихоньку выбираться со своих мест, их вежливо пропускали, не удивляясь — всё-таки самым младшим старейшинам уже хорошо за триста, старшим же — более семисот. В таком возрасте праздник вполне мог утомить.

Когда они вошли в дом Тулла, то, прежде всего, отправились на террасу самого верхнего уровня, с которой был великолепный обзор на город и море. Там они уселись в покойные кресла и некоторое время молчали.

— Ты в курсе, — спросил Тулл, — что стало несколько холоднее? Учёные, изучающие погоду, уже несколько раз в течение последних десяти лет подтвердили наблюдения, что каждый год становится несколько холоднее. За последние пятьдесят лет годовая температура упала на целый градус.

— В курсе, конечно. Но что из этого следует?

— Ничего хорошего. Если так пойдёт дальше, то лет через двести (а то и раньше, ведь похолодание ускоряется) вместо Гипербореи будет огромный ледник.

Рус охнул!

— А если это должно случиться, то пора сделать надлежащие выводы. И самый логичный вывод воистину ужасен: страна должна переселиться.

— Переселиться?!! Куда?

На это Тулл не ответил, а продолжил свои мысли.

— Если возникнет необходимость переселяться, а это вполне вероятно, то ведь всё, что есть, с собой забрать не удастся. И, видимо, пора во все стороны посылать разведывательные экспедиции в поисках огромных свободных земель. Причём, подальше отсюда — если ледник возникнет, то отдаляться придётся на огромные расстояния…

Но сегодня всё ещё день праздника. И время ещё есть. Но сколько его у нас, неизвестно. Первые наблюдения показывали падение тепла на одно деление из ста каждые сто лет, в нынешнем году пришлось придти к выводу, что тепло понизилось на одно деление за прошлые пятьдесят лет. Целый уровень! За всего пятьдесят лет! Вдвое! И самое ужасное, что скорость падения нарастает. А если она так и будет нарастать (не хочу напоминать, что может и ускориться ещё больше), то мы должны поторопиться, если хотим остаться в живых!

— А почему тебя это встревожило именно сегодня?

— А ты не обратил внимания, что небо сегодня не такое синее, как было всегда? В этот день оно всегда было темно-синее. Как море. Но море сегодня темнее неба.

— Ты это когда заметил?

— А перед тем, как на праздник идти. С вот этой самой террасы. Да ты сам посмотри! Море прямо перед тобой, небо — над тобой. Посмотри и сравни. А ещё лучше — посмотри в точку, где они сливаются. Видишь разницу?

И правда, небо было гораздо бледнее моря. Это тревожило и страшило. Ведь этому должны быть причины?

— Я тебе больше скажу, — продолжил Тулл. — Обратил ли ты внимание на резко возросшее число торговцев из дальних стран? Что им у нас нужно? Ничего такого, в чём мы действительно нуждались бы, они не привозят. Да мы и не нуждаемся ни в чём. А они едут и едут, везут и везут. Мы принимаем — не разворачивать же их обратно, но отчего их стало так много в последние годы? И расстояния их не страшат!

И ещё одно. Почему послы всех стран, с которыми мы опрометчиво установили отношения, так настойчиво рвутся на Остров? И началось это именно одновременно с падением тепла. Пришлось сопоставить оба явления и стало очевидным, что это связано.

А самое главное — Ушедшие не отвечают на мои вопросы по этому поводу. И мне страшно. Мне впервые в жизни по-настоящему страшно. Беды у нас впереди. Великие беды. Причём на тысячелетия вперёд!

Попробуй мне объяснить, что они забыли на нашем Острове? Зачем они так туда рвутся, а?

Рус задумался. Не то, чтобы он прежде не обращал внимания на появление на богослужениях иноземцев. Замечал. Но особого значения не придавал. Ну, любознательные, хотят, возможно, сравнить, как молятся Богу бореи и как молятся в их странах.

С другой стороны, службы в Храме проходят ежедневно, но на обычные службы пришельцы не приходят. Только на праздничные.

А что такое праздник?

Это день, когда не только служители Храма, но вообще все присутствующие видят Бога.

И да, раньше это случалось куда чаще! А несколько тысяч лет назад все, не только те, кто был на Острове, но и каждом гиперборейском храме, могли видеть Его постоянно, с любой точки, в которой находились. А теперь — только в главном Храме и только в праздники.

Более того — прежде все и каждый могли разговаривать с Ним! Теперь общение стало односторонним — люди говорят, поют, молятся, но давно потеряли уверенность, что их слышат. А уж ответ получить — на уровне великого чуда!

С течением времени бореи этой возможности — видеть, слышать, беседовать — почти лишились. Она всё уменьшалась, небесное окно сначала покрылось словно лёгким туманом, потом несколько потемнело, а к нынешнему дню затемнилось так сильно, что видеть можно было только Сияние. И только в центре Храма.

Но трижды в год Он распахивает «окно» и все, пришедшие на праздник, видят его вполне свободно и слышат все Его обращения. А самым длительным этот праздник был именно на пике Дня, ровно посередине. Весь этот день небо стояло распахнутым, не ограничивая в общении и лицезрении никого из бореев.

Не странно ли, что иностранные послы, находясь в самой середине Храма, не видели и не слышали, тем не менее, ничего и никого?

Это тоже была загадка для бореев, которую уже почти сотню лет они никак не могли разрешить. А Он объяснять не стал, ответив, что бореи должны понять это сами.

Пытались они это выяснить у своих близких, перешедших Линию, разделявшую земную и небесную жизни, но это, похоже, был единственный вопрос, на который нельзя было получить ответа. Ушедшие отвечали, что это земные должны были выяснить сами. Как, увы, и возникшее необъяснимое падение температуры. То есть было понимание, что это прямо связано с тем, что Окно всё затемнялось и открывалось только трижды в год, но было ли это единственной причиной похолодания?

А если было, то можно ли этот уход тепла остановить? Замедлить хотя бы, ослабить? Или шансов на это нет совершенно никаких? А если их нет, то что предстоит?

— Одно знаю точно — народ наш выживет. Но то, что нас ожидает впереди, меня не просто не радует — ужасает!

— Не слишком ли мрачно ты смотришь на вещи? Ну да, не было раньше такого падения, но оно могло быть пару тысячелетий назад. А мы просто не знаем об этом. А набеги торговцев — так мы всегда всё у них забираем. Где ещё им такой рай? В других странах то ли купят, то ли не купят. А у нас обязательно заберут всё. Вот и едут. Выгодно.

— Давай всё-таки посоветуемся с умными людьми!

— Я разве против? Давай!

Назавтра в зале совещаний Дома старейшин собрались все, так что зал был полон, поскольку были приглашены также и главные учёные всех наук, даже тех, которые, казалось бы, не имели к обсуждаемым вопросам никакого отношения. Например, главные художник и музыкант. У Тулла, однако, была мысль, что как раз они могут предложить какую-то неожиданную, но умную версию происходящего.

Он рассказал всё, что думал по обеим поводам. Новостью стали не эти новости, а предположение Тулла, что они связаны между собой. Более того, вытекают один из другого. Что резкое увеличение числа прибывающих торговцев связано — правда, неизвестно, непонятно пока что, как — с начинающимся похолоданием. Единственное предположение — оно началось везде. Завершил Тулл предложением высказывать все возможные мысли, включая даже те, которые самому покажутся глупыми или смешными.

Некоторое время все молчали, ибо никто, включая учёных, всерьёз не воспринимал ни первого события, ни второго. Ни, тем более, не связывал две эти тревоги в одну. И, соответственно, не думал о последствиях.

— А вы уверены, Правитель, что похолодание начинается по всей планете? Во всех странах? Но если даже и так, что они ищут у нас в связи с этим? Откуда им знать, что оно у нас началось тоже? Мы этого не разглашали особо даже среди бореев, только в научной среде, да вам вот, старейшинам, сообщили. — Это был Крин — учёный по климату.

— Не уверен. Я просто ищу те причины, по которым они стали прибывать во всё бόльших количествах, особенно если сравнивать с тем, сколько торговцев некоторые страны отправляли к нам в прежние времена. А поскольку вторая причина меня тревожит не меньше, если не больше, да и возникли они одновременно, то разве не логично их связать воедино?

— Логично. Но эти две причины могут существовать без зависимости друг от друга. Более того, может существовать третья, не менее, а то и более важная.

— Например?

— Войны. Насколько мне известно, а я не очень осведомлён в этом вопросе, дальние от нас народы постоянно воюют друг с другом. А что такое война? Много смертей в раннем возрасте, разрушение всего и, отсюда, всеобщая нищета. Возможно, они пытаются восстановить свой уровень жизни нашими богатствами?

Тулл только плечами пожал: за морем тёлушка — полушка, да рубль — перевоз. Выгоды ли они ищут? Или ещё чего-то? А чего?

— Ведь между Гипербореей и самой ближней страной — огромные пустые пространства. Но они едут. Ничего не боясь — едут. И не только из ближних стран, но и из столь дальних, что мы о них ничего, кроме названия этой страны, и не знаем. А если и знаем, то безотносительно к чему бы то ни было — просто чтобы не утерять пришедшее знание. Выходит, они либо очень жадные, либо ужасно бедствующие, либо безумно любопытные. Можете предположить ещё причины? Переселиться к нам хотят? А что им тут делать? Каким делом они тут могут заниматься? Что они умеют?

— Я, честно признаюсь, — продолжил Тулл, — мозги сломал, пытаясь себе их нашествие объяснить, но версий, которые мне самому всё бы разъяснили, так и не нашёл. Тем более, что возвращаться к себе они больше не торопятся. Неужели вы не заметили, что они теперь очень медлят с отъездом домой? Не странно ли это?

Ирна, мать близнецов, астроном, попросила слова.

— Не знаю, важно ли это, но полагаю, что теперь важно вообще всё. Одновременно с началом затемнений мы заметили большие изменения в положении небесных тел. И особенно над странами, из которых к нам прибывали торговцы. Но не только. И во многих других местах положение звёзд изменилось. Мы даже посылали группу исследователей, которые должны были выяснить, что изменилось в тех странах, над которыми произошло изменение в расположении небесных объектов. Так вот — эти изменения были прямо связано с началом войн и их окончанием. Я по войнам не знаток, но полагаю, что изменения происходят от огромнейшего выплеска агрессии и жестокости.

Так что теперь мы можем, без отправки исследователей на местность, определить, где начались или скоро начнутся войны. Или где закончились. Потому что в этих случаях изменения различаются.

Не знаю, поможет ли это, но я сочла необходимым довести эти данные до всеобщего сведения.

Ирна села, не дождавшись никаких вопросов.

Старейшины молчали, думали.

Тулл пожал плечами — торопиться некуда. Тут уже не время важно, а именно единственно верное решение найти. Разрешение непонятного и выход из положения.

— А если ты прав и всё так и есть, то что, как ты полагаешь, из этого в ближайшем будущем произойдёт? И что нам делать с тем, что произойдёт? — это Крас нарушил общее задумчивое молчание.

— Не спрашивай! Мои мысли никому не понравятся. Они мне самому страх как не нравятся. Но наука мыслить имеет свои законы и получается то, что получается.

— И что получается?

— Ничего хорошего!

— А именно?

— Вы все хотели бы это узнать?

Все согласно загудели.

— Ну что же, вы сами спросили.

Тулл встал, хотел пройтись, но решил, что это будет излишняя вольность. Но начать ему было трудно. Тем не менее, он сразу перешёл к делу.

— Первое, что очень сильно меня тревожит — уменьшение тепла. Если и дальше так пойдёт, то лет, в лучшем случае, через двести, на месте нашего материка будет огромный ледник.

— Что?!!

— Вот именно! Если не через двести, то через триста. Но будет. И что нам делать в этом прискорбном случае?

Помолчав, Тулл добавил:

— Но и это ещё не самая большая беда.

— А что самая?

— Я не учёный, как вы знаете, то есть учёный, но именно что чистый математик. Наблюдениями за природой и погодой занимаются другие люди. Но логика вычислений показывает, что ледник может так надавить на планету, что она изменит своё положение в космосе. Настолько, что дома наши могут оказаться, по отношению к уровню поверхности, не прямо стоящими, а под большим углом. А такое их положение очень скоро приведёт к их разрушению. Я вам больше скажу — изменятся русла рек и скорость течений. А океаны? Как они себя поведут? Не затопит ли те места, которые мы сочтём пригодными для переселения? Не рухнут ли горы на наши головы?

А подобные же мысли могли придти не только в мою голову. Ибо если моё предположение верно и обледенение наступит, то погода может измениться на всей Земле. И в странах, откуда прибывают торговцы, могут быть люди, которые пришли к тем же выводам, что и я.

И именно они могли убедить своих правителей сюда торговцев присылать. Если это действительно торговцы. Что-то я в этом стал сомневаться, временами. Зачем присылать? Узнать, не похолодало ли и у нас? А если да, то что мы предпринимаем? А если нет, то не планируют ли они переселиться в Гиперборею из своих стран? Может быть, подобные моим расчёты неопровержимо показали им, что их страны могут быть затоплены? Или покрыты ледником? И они тоже ищут места для переселения?

Получается, что сейчас самые главные люди — исследователи климата. И математики. Или кто? Те, кто сможет определить, какие пространства — если случится самое худшее — не будут затоплены? Потому что мои расчёты показывают, что, если тепло уйдёт совсем и даже превратится в холод с теми же показателями — в 30 градусов, но ниже нуля, что вызовет появление льда, у Земли непременно сместится ось. А за этим последуют такие беды, о которых мне даже думать не хочется!

— А можно посмотреть эти расчёты?

— Можно, конечно. Даже нужно! И я очень надеюсь, Раст, что ты там найдёшь ошибку и окажется, что я неправ.

— А если не найду? Если ты прав?

— Ох! — и помолчав, Тулл добавил:

— Я бы даже хотел, чтобы не только ты это проверил, но и другие учёные твоего отдела. Да и вообще все, кто хорошо знает математику.

— Это непременно! Всем интересно, прав ли ты.

— А если окажется, что я прав (а вероятность очень большая, я проверял эти расчёты много раз), то нам следует обдумать, что мы будем делать. Я много думал и пришёл к выводу: единственное, что мы можем сделать — переселиться.

— Что, все?

— Да. Все. Весь народ. Я выход вижу только один — переселение. Но надо иметь координаты места, куда мы сможем переселиться. А чтобы найти, куда, надо вычислить, до каких пределов дойдёт ледник и холод от него.

Конечно, мы можем до переселения оборудовать места для подземного пребывания какой-то группы бореев (я говорю об учёных), приспособив для этого одну из самых больших шахт. Или несколько. Уровень развития наших наук и производства позволяет это сделать. Причём мы смогли бы спустить туда не только людей, но и животных, и все произрастающие у нас деревья и злаки. Да и цветы тоже. Ведь главное здесь — обеспечить их светом. А это мы умеем прекрасно. Вот только на поверхность выйти им вряд ли удастся. Впрочем, мы вполне можем создать и механизм, который пробивал бы льды любой толщины…

Более того, считаю, что мы непременно должны будем часть своего народа здесь, под землёй, оставить. Ибо неизвестно, с чем мы столкнёмся. А если допустить самое худшее, то нас может ожидать полное истребление. Так что они остались бы, как залог нашего, бореев, существования.

— Как ты себе это переселение представляешь?

— Почти никак. Потому что всё, что есть Гиперборея, останется здесь. И будет укрыто многими метрами льда. А унести мы сможем только то, что сможем. А сможем — немногое. Нам придётся забирать всех — от вчера родившихся младенцев, до глубоких стариков. А это, прежде всего, много еды.

Мы не можем оставить тут святыни.

Мы не можем оставить достижения науки…

Ну, вы сами определите, чего мы не можем оставить. Без чего перестанем быть бореями.

Вот только — прежде чем собирать, что возьмём, следует помнить, что всё это придётся тащить в неведомую даль.

— Почему в неведомую?

— Почему? Есть среди вас путешественники? Кто за последние пару-тройку сотен лет покидал Гиперборею? Какие страны вы посетили и что там видели?

Ему ответом было полное молчание: бореям хватало собственной страны и просторов вокруг неё — океана и гор.

— Скажу под конец самое худшее — даже если мы найдём, куда переселиться, спасаясь от ледника, даже если мы заберём с собой все самое ценное (а это будут, скорее всего, материалы научных изысканий и чертежи), на новом месте нам придётся сначала строить. И строить всё, от жилищ до производств, одновременно занимаясь детьми и стариками. А поэтому неизбежно прекратится, минимум на столетие, развитие наук. А за это время ряды учёных поредеют. Почему? Потому что мозг, прекратив работу, деградирует. И нас отбросит примерно на тысячелетие. А к дню, когда мы сможем, наконец, вернуться к привычному образу жизни, нам придётся начинать именно с точки, в которую нас отбросит жизнь.

И это я ещё не упоминаю о возможных потерях — как мы перенесём это переселение, представить страшно.

А есть ещё и потеря, которой даже боюсь касаться — появится ли в наших новых храмах возможность видеть Его? Очень боюсь, что нет. И дело не в месте, куда мы переселимся. Дело в нас. Наше с Ним общение сокращалось постепенно и мало уже осталось тех, кто помнит, как было в прежние времена, когда мы видели Его постоянно. И слышали. И могли общаться. А сегодня что? Трижды в год.

А там не будет и этих трёх раз. В этом я уверен.

Так не задуматься ли нам, отчего Небо закрывается? Ведь и холод приходит поэтому. А причинами, по которым оно стало закрываться, мы, вроде как, и не заинтересовались толком. Всё шло так долго и медленно, что мы, в конце концов, стали считать это естественным. Но естественно ли, что целый народ теряет такие связи?

Что-то мы сделали не так. Возможно, есть ещё возможность это положение исправить и вернуться к прежнему порядку событий? Но я уверен, что мы упустили её давным-давно. Она была. В самом начале, когда появилась первая разделяющая нас дымка, туман, пыльца. Вот тогда бы нам спохватиться и начать спрашивать, что случилось. Но мы не спросили. А если и спросили, то не о том. И не получили ответа. Такого, который помог бы вернуть всё на круги своя. А теперь, по всей вероятности, уже слишком поздно. Хотя, вероятно, какая-то мизерная вероятность всё хотя бы приостановить, если не вернуться к былому, есть. Но она такая мизерная, что мы вряд ли сможем ею воспользоваться.

Правда, я немного покопался в летописях и обнаружил, хотя и тут могу ошибаться, что первое затемнение совпадает во времени с первым появлением в Гиперборее иноземных гостей. А если быть совсем точным — появлением здесь посла из Орколании.

Мы ведать не ведали, что такая страна есть. Однако, именно там отчего-то решили установить с нами дипломатические отношения.

Посла мы приняли, поверив ему на слово, что дипломатические отношения выглядят так и эдак. Пришлось и нам отправить борея на подобную роль в его страну. Потом мы несколько скорректировали наши понятия о дипломатических отношениях, но не в этом суть. А в том, что он был первый. И мы приняли его. И не задумались, почему именно он. Почему он прибыл, кто его послал к нам, с какими целями, что представляет собой его страна и как ведёт себя в общении с другими народами. Мы легковерно приняли его объяснения и позволили ему остаться.

А потом последовали другие. Их мы тоже приняли.

После этого начали приезжать торговцы. И не только из тех стран, чьих представителей мы к себе пустили, но и из самых разных стран, о существовании которых мы знали немногое, или вовсе ничего не знали, да и узнавать не испытывали нужды или желания. У нас и так всё было. Но они везли сюда какие-то вещи и мы это из вежливости выкупали.

Мы узнали о деньгах. Именно от торговцев узнали! У нас и теперь своих денег нет, а платим мы торговцам теми, которые они же оставляют у хранителей наших кладовых.

Нам незачем было устанавливать цены нашим сокровищам. Мы и теперь этих цен не знаем. И, мне пришло в голову, что эти торговцы (и народы их стран) нас могут считать просто глупцами, которые за малую плату отдают то, что потом торговцы у себя продают за большие деньги.

Но дело даже не в этом. А в том, что иноземцы принесли к нам заразу — жадность, корысть, хитрость, ложь, наветы и прочее, и прочее. Мы заразились этим? Не знаю. Надеюсь, что нет. Хотя такой уверенности у меня уже нет. Да её и не было. Ибо не было вопроса.

Но всё, что они принесли с собой, осталось здесь, в нашем воздухе. И отравило его. И мы уже несколько столетий дышим отравленным воздухом, в котором размножается зараза. И, в конце концов, мы отравимся полностью. Если только уже не отравились… Но мы не знаем, как теперь это остановить, как очиститься и излечиться…

В том же столетии началось затемнение Неба. И продолжалось, хотя и медленно, едва заметно, но безостановочно, пока положение не стало таким, какое имеем сегодня. Пока следствием этого затемнения не стало наступление холода.

Что скажете?

Все молчали. И это было не столько молчание раздумий, сколько тревоги.

— Неужели никто из вас ничего не замечал? Ни за что не поверю! Вы же учёные! Вы должны были что-то про себя отмечать. Что-то, что отличалось от нашего образа мысли. Неужели нет?

— Ну почему же? Замечали. — это Крас решил поддержать друга. — Меня, например, уже давно раздражает их постоянное появление на наших праздниках. Что им делать на наших праздниках? Словно яд подливают в наши напитки!

— И всё?

— Не всё. — Раст поднялся со своего места и обернулся так, чтобы его видели все. — Многое мне не нравилось, да и другим, думаю, тоже. А только подсчитывать это какой теперь резон. Полезнее будет разобраться в том, что мы имеем сегодня и попробовать найти выход.

— А ты полагаешь, что нам это удастся?

— Не знаю. Но попробовать стоит. Особенно, если создать специальный отдел, куда соберутся все желающие этот выход найти. А ещё, — Раст поморщился от того, что ему предстояло озвучить, — надо бы придумать, как выявить заразившихся всей этой гадостью. И — как с ними быть, буде таковые найдутся.

— Да, это важно. Скорее всего, в их числе окажутся те, кто более всего вступал с ними в общение. Вот только как их узнать?

— Прямо спросить! — кто это предложил, было непонятно.

— И что они должны ответить? А главное — о чём именно спросить? Зараженный может и не осознавать изменений в себе. А полагать, что он ни в чём не изменился.

— Спрашивать надо, — теперь встал Ирс, историк и летописец, — что именно у них пытались выяснить о нашей стране иноземцы. А потом эти ответы сверить. Обязательно обнаружится их нездоровый интерес к чему-то определённому.

— А к чему, ты полагаешь, может быть этот нездоровый интерес?

— К сокровищам нашим, конечно! В том числе и к научным.

— А именно?

— Да ко всему! К золоту, которое для нас — только очень удобный для обработки металл, к роботам, к машинам нашим, начиная от движущихся дорожек и заканчивая нашими гравилётами. Есть ли в дальних странах такие же? Сильно сомневаюсь.

И ещё больше вас всех огорчу — пора уже нам организовать войска и полицию. В том числе и тайную. Которая как раз этими гостями и зараженными ими бореями и занялась бы.

Все ахнули! Сроду не водилось у них ни того, ни другого! А придётся их организовать, обучить, вооружить, нацелить на бои и убийства врагов. Это просто катастрофа! Это добровольное падение вниз. Но, судя по всему, без этого бореям теперь не обойтись… Особенно если действительно предстоит переселение…

— В общем, мыслю так. Надо завтра же отправить гонцов ко всем нашим послам и поручить им привезти обратно собранные ими, в содружестве с нашими послами, самые подробные сведения о том, как устроены армии и внутренние службы в тех странах, где они пребывают.

Второе. От всех отделов учёных надо отобрать по одному-два самых любопытствующих исследователя. Из тех, кто помоложе и ещё не имеет собственной семьи. Они составят отдел разведки при будущей армии. Разведчики будут пока заниматься поиском и исследованием тех мест, куда Гиперборея могла бы переселиться.

Третье. Как только мы получим от послов данные, ими должна заняться группа самых мощных, логически мыслящих стратегов, которые создадут нашу будущую армию и определят необходимую её численность. После этого объявим призыв. Желающие должны найтись. А если не найдутся, придётся огласить народу наше положение и объяснить, зачем нам нужны армия — для внешних битв и полиция — для внутренних следствий.

Четвёртое. Среди учёных надо отобрать людей, которые смогут создавать различное оружие и организовать его производство.

Есть и в-пятых, и в двадцать пятых, но перечисленным мы должны заняться немедленно.

А ещё того раньше, просто-таки немедленно, мы должны обратиться к служителям Храма и просить их попробовать поговорить с Небесами. Возможно ли хотя бы замедлить похолодание. А если невозможно, то выяснить, что нас ожидает и как нам следует действовать. Потому что если мы переселимся, то самым вероятным следствием будет полная потеря возможности хоть на мгновение Небо открыть. Потому что после связь будет утеряна совершенно. По крайней мере, с нашей стороны. Вероятие здесь — все сто возможностей из ста.

— Теперь, похоже, пора сказать и мне. — Это был Лар, учёный-политик, учитель и наставник Яра, возглавлявший отдел нажии (наблюдений за жизнью и обычаями). — Мне, то есть учёным нашего отдела, по роду занятий положено изучать все процессы, происходящие в обществе. Причины этих процессов, зарождение, течение и итоги. В нашей стране и в любых других. Вы, вероятно, не знаете, что наш отдел, политиков, я имею в виду, уже примерно три столетия, если не больше, постоянно собирает сведения об отношении к нам в тех странах, где есть наши представительства. И о поведении всех иноземцев, независимо от их статуса, проживающих или приезжающих на время, в нашей стране.

***

И у нас накопилось довольно много интересных наблюдений, выводы из которых могут вас очень удивить.

Если вкратце, то вот: нас во всех тех странах считают богатыми глупцами, не умеющими своё богатство ценить. А потому считается просто-таки святым долгом отнять — хитростью, обманом, подкупом (если можно было бы нас подкупить), любыми, включая самые подлые, средствами — эти богатства и увезти их в своих страны.

Одновременно нас считают очень умными — таких машин как у нас, в других странах нет и никогда не было.

Но воевать против нас пока никто не собирается — мы слишком далеко от ближайшей из этих стран. Между нами и ими — огромные пространства, населенные самыми различными, в том числе и опасными, животными. Да-да, животные бывают опасными, а вы разве не знали?

Все удивлённо переглянусь — вот это новость! Опасные животные? Как они могут быть опасны, если это добрейшие существа, обладающие способностью мыслить? Просто надо их язык знать!

— Я продолжу, — Лару оставалось сказать немного. — Вот и получается, что животные — наши невольные защитники. Причём все, независимо от размера. Но главное не это.

Главное — расстояние. Как вы знаете (или сейчас узнаете), на этих пространствах встречаются различные местности — от гор до болот. Преодолеть их нам труда не составляет — у нас есть гравилёты. Есть лодьи разной величины. Есть движущиеся площадки. Есть иные средства передвижения — для одного человека, нескольких или нескольких десятков одновременно. Мы можем, кроме того, попросить проводника у местных животных. Не было случая, чтобы нам отказали!

Но жители других стран ничего этого не имеют и не умеют. Поэтому только шлют сюда лишь хитрых торговцев. Позволю себе напомнить вам, что на день прибытия первых «гостей» мы не видели никакой нужды в том, что они нам привезли. Да и нынче не имеем. Тем более не было у нас никаких нужд в деньгах. Но теперь нам понадобятся учёные, которые способны в них разобраться и разработать для бореев. Даже если мы отменим необходимость переселяться, нам следует иметь свои, не давая так уж глупо себя грабить. Ну вот и всё, что я хотел сказать. Разве ещё — мы можем свести воедино всю информацию и предположить, как нам дальше себя вести в общении с другими странами. Если так решит совет. Причём он, мне кажется, впредь должен созываться только в таком составе: старейшины и учёные. Один ум хорошо, а два — лучше.

— Я правильно понимаю, Лар, что вы предлагаете собрать совещание ещё раз? В более полном составе?

— Именно. И очень желательно пригласить еще и тех, кто будет поставлен по главе новых групп. И прикрепить к этим группам, по крайней мере, поначалу, самых ярких учёных всех отраслей.

— Зачем?

— Затем, что нам предстоит совершенно переменить образ жизни. И это должно быть понято и принято всеми бореями. А чтобы это было принято, оно должно быть разумным и ясным: глупых среди нас нет, но различные новшества могут не понравиться. Тем более, что их не вводилось уже несколько столетий.

Все согласно загудели — действительно, последнее изменение было введено в связи с первым основательным затемнением Неба и было оно принято, мягко говоря, со скрипом. Но поскольку затемнение от бореев, вроде бы, не зависело, особенно недовольных не было.

Теперь же становилось понятным, что очень зависело. Вот только тогда они этого не поняли и упустили возможность его остановить.

— Нет ли у кого желания высказаться? — спросил Тулл.

Однако, хотя народ переговаривался, обсуждая сказанное Правителем, но никто желания дополнить это или задать вопросы не изъявлял. Тулл решил дать людям время решить, хотят они высказаться или нет. Если через некоторое время говор стихнет, а желающих что-то сказать не появится, придётся подвести итоги своим речам.

Желающих не нашлось и Тулл встал снова.

— Я вот что предлагаю. Давайте мы на сегодня закончим. Прошу каждого из вас обдумать всё, собрать все доступные вам данные, избрать, если сможете, тех, о ком я говорил — изыскателей, руководителей групп и так далее, свести воедино все вам известные сведения, причём очень бы хорошо как-то их сгруппировать. Эти материалы и свои предложения прошу сообщить тому из старейшин, с кем постоянно общаетесь. Мы всю вашу работу объединим и сможем увидеть полную картину. А на четвертый, считая от сегодняшнего, день, прошу снова здесь собраться. Причём можете приглашать всех, кого сочтёте нужным и полезным. Всё равно скоро придётся обо всём этом объявить всей стране. Обстановка весьма серьёзная. Понадобится принять общее решение.

Ещё до нового совещания Тулл пообщался со служителями центрального Храма — они ведь должны иметь какое-то мнение о затемнении? О его причинах, последствиях и о возможностях вернуть всё на круги своя. Собираясь к ним, Тулл ругал себя, что не сообразил обратиться к ним сразу же, как только его одолели тяжкие раздумья.

— Конечно, я давно думаю об этом, — ответил Вет, главный служитель центрального Храма Гипербореи, — давно уже думаю, почти с самого начала своего служения. Да и любой здравомыслящий человек должен бы думать. Искать причины и выход из положения. Но честно скажу: если о причинах мнение составить удалось, то выхода я пока не вижу. Кроме одного: обратиться к Небесам с просьбой прислать нам кого-нибудь, кто бы нам всё объяснил.

— А связывал ли ты затемнения с нашествием к нам иноземцев?

— Да. Потому что только слепой не видит изменений, которые они сюда принесли.

— И что думаешь по этому поводу?

— Мы упустили время. И, похоже, безвозвратно. Упустили возможность что-то исправить. Если она вообще была, такая возможность.

— То есть?

— Вполне возможно, что Он вынужден был это допустить. Из-за обстановки в других частях планеты. И если я прав, мы увидим и услышим Посланца. Но, боюсь, ничем он нас не обрадует. Чтобы не сказать хуже. Что он нас сильно огорчит.

— С этого места поподробнее, пожалуйста!

— Если моя догадка верна, то наше переселение неизбежно. Больше скажу — не просто переселение, а именно наше рассеяния по всей планете. И я просто уверен, что роль нам какая-то уже отведена. И участь наша будет чрезвычайно трудна.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что мы и только мы можем и должны выполнить Его волю и попытаться изменить положение дел на планете.

— А оно тебе кажется сильно тревожным и опасным?

— Чрезвычайно! Ты ведь знаешь — хотя бы по тому, что пришельцы сюда принесли — что у них нравственная жизнь находится ниже критического уровня. Поэтому там идут постоянные войны. И всё, что из них следует. А Он не любит убийств, проливания крови. И, мне кажется, намерен это прекратить. Видимо, кроме нас, других у Него помощников нет.

— То есть нас лишили общения целенаправленно и продуманно? Тогда ты прав — Посланец прибудет. — Потом Тулл добавил:

— Через два дня в Доме старейшин будет большое совещание. Приходи и ты, пригласи с собой туда всех, кого посчитаешь нужным. Нам пора с этим разбираться и что-то решать.

— Буду.

В Доме старейшин были почти все — каждый получил по несколько сообщений и разбирался с ними. Кроме того, у каждого было и своё видение положения, так что оставалось тоже изложить это в ясном виде и сравнить с другими сообщениями. И обнаружить сходность взглядов. Или их различие. Обнаружить нечто совершенно неожиданное во мнениях тех, кто присылал всё новые сведения и свои из них выводы.

— Да, — сказал Рус, увидев Тулла, — похоже, послезавтра у нас будет самое сложное и долгое совещание.

— Что, кто-то тебя сильно удивил?

— Многие. А ты, кстати, присланные тебе сообщения видел?

— Пока нет. Пойду к себе, пожалуй, да посмотрю, что мне прислали. Освободишься, загляни, если сможешь.

Рус кивнул — загляну, а как же. Самому надо бы поговорить обо всём этом. Он поражался собственной слепоте и невнимательности: всё же так явно, что просто диву даёшься, как долго все мимо этих несуразностей проходили и не пытались обратить на это хоть чьё-нибудь внимание. Равнодушие? Или привычка полагать, что те, кто повыше, более зорки и мудры? И коли не делают ничего, то и делать не стоит?

Собрание было столь многочисленным, что пришлось вносить дополнительные сиденья. Тулл начал:

— Все вы знаете, как мы жили многие тысячелетия: учились, трудились, изобретали, совершенствовали то, чем пользовались, воспитывали детей, дружили с животными, которых так много на лугах в нашей стране. Но никогда мы не судили о том, как живёт другой борей, как устроил жизнь своей семьи и как ведут себя его дети. Незачем было — мы все были открыты друг другу и честны. Ибо такова наша природа.

Но приехали чужие. Не потому чужие, что из другой страны, а потому, что у них другие нравы. Всех тех из бореев, с кем они общались более-менее долго, они научили сплетням, зависти, осуждению, жадности — хотя наши богатства нисколько не уменьшились и все по-прежнему обеспечены всем, что им потребно…

И тогда началось затемнение Неба. И сегодня оно привело к тому, что нам приходится ждать такого мощного похолодания, что я предвижу на месте Родины нашей появление ледника. Который установится на многие века. И нам придётся переселяться.

Старейшины получили множество сообщений и всё, мной сказанное, есть вывод из сведенных воедино данных из этих сообщений.

Но виноваты не пришельцы. Виноваты мы. Что приняли их, не удосужившись выяснить, кто они такие и что из себя представляют. Что позволили им у нас остаться. Не предвидя ничего из того, что последовало вскоре. И что привело нас сегодня к катастрофе… А теперь я хочу предоставить слово Вету.

Главный служитель Храма продолжил речь Тулла:

— Я, да и другие служители, уже многие века замечали те изменения, которые всё усиливались из-за пребывания в нашей стране чужеземцев. Не знаю, какую жизнь они ведут, но это плохая жизнь. Не знаю, почему им постоянно не достаёт всего, в чём у них возникает нужда: не думаю, что их земли беднее нашей. Надеюсь, Лар нам что-то объяснит. Но чужеземцы — и я подозреваю, что во всех странах, постоянно между собой воюют. И хотя мы никогда не знали войн, я понимаю, что война — это взаимное убийство и взаимный грабёж. А там, где проливается кровь, не может быть Света. Да вам это известно не хуже, чем мне.

Больше скажу, с тех пор, как чужеземцы стали приходить на наши праздники — а нам в голову не пришло, что они могут это сделать и мы не придумали способа им этого не позволить — Небо стало темнеть так быстро, что за одно столетие потемнело сильнее, чем за предыдущее тысячелетие. И теперь наступает холод. Ведь прежде такого не бывало никогда, чтобы мы не видели Днём солнца. Небо затемняется и солнца просто не видно. Теперь, чувствую, оно будет скрываться всё чаще и чаще. А это означает, что наши урожаи будут куда скуднее. Что у нас могут возникнуть недостачи в чём-то… Что с этим делать, я не знаю.

Единственное, чем я могу вас всех обрадовать, это весть о том, что в день Праздника Середины Дня нам всё разъяснит Посланец, о котором мы давно просим. Его появление — радость, вот только речи его, вполне вероятно, огорчат нас ужасно. Ибо ничего доброго в этих речах для нас не будет. Такой я делаю вывод и такое предположение.

Уступаю место Лару.

— Как всем вам известно, я возглавляю управление по наблюдениям за жизнью общества. Нажисты мы. Или, по иноземному пониманию, политики. Но как нас не назови, делаем мы это уже второе тысячелетие. С тех пор, как мелькнула в Небе первая дымка. И мы всё это время собирали различные данные, писали летописи и делали какие-то выводы.

Нынешние внушают мне глубокую печаль.

Не хотелось бы печалить и вас, но больше об этом молчать нет смысла. Раньше казалось, что всё, как мы привыкли, само рассосётся. Но оно не только не рассасывается, но ухудшается постоянно.

Немного я уже рассказал вчера, сейчас приведу более полную и ясную картину. Мы сообщили всё это, — добавлю, — Совету Старейшин, так что итоговая картина (ибо я не сомневаясь, что у других научных отделов сведения примерно столь же грустные), не порадует никого.

Первое затемнение случилось не тогда, когда мы приняли у себя первого «гостя». А когда в той дальней стране, откуда он прибыл, приняли решение отправить его к нам. И это затемнение должно было нас насторожить. Но мы настолько привыкли к постоянному благополучию и полному довольству, что ни на миг не насторожились.

Мы не только приняли этого пришельца издалека, но даже никто не задался простейшими вопросами: откуда о нас узнали в его стране, ведь между нами — тысячи вёрст расстояния, что им у нас понадобилось, как рискнул посланный теми правителями отправиться в столь дальний путь, каковы истинные его цели.

Мы настолько безхитростны, так что ни о каком коварстве и злоумышлении даже мысли ни у кого не появилось. Единственное чувство, которое мы все испытали — удивление.

К сожалению, никто из нас, включая руководимых мной учёных, не удосужился порасспрашивать пришельца о его стране. И не расспрашивали многих, последовавших за ним. И тем более — торговцев.

Начали мы задавать им вопросы только спустя несколько столетий. И то лишь потому, что они стали появляться на наших Праздниках.

Эти опрашивания многим из нас казались пустой тратой времени, но, в итоге, многочисленные ответы прибывших из разных стран позволили составить общую картину отношения к нам жителей тех дальних стран, которые решили засылать к нам своих представителей.

Хотите знать, как она выглядит? Ничего хорошего я вам сообщить не могу, к сожалению.

Я уже говорил вчера и сегодня повторяю: главное в их, к нашему народу, отношении — презрение. Ещё недавно я и сам этого слова не знал. И что оно обозначает — тоже. Сейчас объясню. Они считают нас полными и неизлечимыми глупцами, которые незаслуженно владеют несметными богатствами. А коли мы глупцы, то богатства у нас следует отнять. И они отнимают — привозя нам совершенно нам не нужное, которое мы благородно у них принимаем, отдавая им взамен что-то своё.

Поскольку никогда мы не имели денег — при полном довольстве они были нам совершенно без надобности — то, полагаю, а это моё предположение подтверждается многими донесениями наших дипломатов — что мы давали им сто мер отборного зерна за одно сорное семечко. Причём семечко нам совершенно не нужное.

Конечно же, в их глазах мы — не щедрые хозяева, а настоящие глупцы. Которых им их бог велел грабить без пощады. У них, кажется, совсем другой, чем у нас, бог. — Это замечание Лар произнёс, словно самому себе не веря, недоумевая, не понимая, откуда у пришельцев мог взяться другой бог, если есть только Он.

— На этом их определении нас как глупцов и строится всё остальное. Они, с каждой новой волной, задерживались у нас всё дольше и дольше, пытаясь выяснить, чем ещё мы богаты. А поскольку мы богаты всем, что нам потребно, то и это они захотели у нас отнять. А как это сделать? Всеми теми приёмами, к коим они привычны, а мы нет.

Кто из вас знает, что такое зависть? — Лар обвёл глазами всех присутствующих, но ответа не дождался. — Я так и знал, что вам всем это чувство неизвестно. Это постоянное озлобление на другого, у кого есть то, чего лишён тот, кто завидует. И постоянное желание это у обладателя отобрать. Любыми средствами.

Вы, догадываюсь, не знаете также, что такое озлобление? Это осознание себя в чём-то обделённым и на этом осознании развитое до полного затмения разума отрицание человека, обладающего желаемым, и желание ему всяких неприятностей. Вплоть до смерти.

У каждого из нас было всё. И мы не знали ни зависти, ни озлобления. Пришельцы же, как теперь понятно, в чем-нибудь обделены. А многие — во всём. У них нет домов, друзей, возможности заниматься тем, к чему лежит душа и куда влекут таланты, нет друзей, любви — да всего нет.

И они отправились в очень дальнюю дорогу, чтобы добыть себе всё, чего у них нет. И способ они знали только один — отнять у нас. Любым способом, включая обман. Обман, это когда вам дают одно неизвестное семечко и убеждают вас, что оно равно ста мерам отборного зерна. А поскольку вы хорошо воспитаны и об обмане не имеете никакого понятия, то вы эти сто мер зерна отдаёте. Хотя семечко вам совершенно без надобности. Просто долг гостеприимства.

Многое ещё подобное они сюда принесли. Такое, о чём и говорить не хочется. Подлость, коварство, осуждение, готовность убивать, уверение, что животные опасны! И тому подобные безумные убеждения.

Не буду сожалеть, что мы не прогнали самого первого и последующих прибывших, поздно теперь сожалеть.

Скажу только, что положение наше теперь настолько опасное, — как в связи с иноземцами, так и в связи с наступающим похолоданием, что я даже упавшего с дерева листа не доверил бы никому, кто не борей.

Понимаете меня?

Глухой стон вырвался одновременно у всех: как тут не понять!

— Поскольку полные сведения от всех учёных есть у нашего Правителя, лучше, полагаю, продолжить ему. Если в том есть нужда. Но мне кажется, что лучше бы нам понять, что дальше может быть только хуже, а потому необходимо всем нам внести предложения, что мы можем сделать вот прямо сейчас для спасения нашего народа и нашей страны.

Лар вернулся на своё место и сел.

Тулл вставать не торопился, давая время желающим, если таковые найдутся, высказаться. Но желающих не нашлось.

— На сегодняшний день положение действительно сложное. Я вчера уже говорил, а сегодня ещё повторю для тех, кто вчера на Совете не был, что теперь мы поставлены не только перед необходимостью переселения, но и перед нуждой, просто-таки немедленно, завести у себя две армии — для внешних врагов и для внутренних расследований. Поскольку зараженных чужим духом бореев, как оказалось, по сведенным данным, слишком много, чтобы этим было можно пренебречь.

Также нам нужно отобрать желающих стать разведчиками: им предстоит обследовать ближние и дальние пространства и отыскать место, куда мы могли бы переселиться. Или несколько мест: нас довольно много, так что найти территорию столь же обширную, как Гиперборея, вряд ли удастся. Кроме того, как уже вчера говорилось, часть наших учёных и всего, что им может понадобиться на несколько веков, нам нужно будет переселить под землю. Только так они смогут спастись от холодов. И сберечь наши науки и всё то ценное, чего мы не сможем забрать с собой.

Всё это следует сделать буквально сегодня. И видится мне, что лучше было бы нам это всё сделать ещё вчера. Но вчера мы были всё ещё слишком беспечными и эта беспечность довела нас до того положения, в котором мы оказались сегодня.

Тут поднялся Рен, учёный, возглавлявший отдел по изучению растений и животных, в обиходе ражист:

— Правитель, объясни мне, будь добр, что тут толковалось об опасности животных. Это как понимать? — недоумение Рена разделяли все, ибо история бореев не запомнила ни единого случая каких бы то ни было проявлений недоброжелательства со стороны тех, кого пришельцы называли животными. Бореи же их называли просто Иными. Живущими в иных условиях и мыслящих на другом языке.

— Это для нас они — добрые соседи, ибо за все прошедшие тысячелетия мы ни разу не обидели друг друга. Пришельцы, между тем, убеждены в другом: каждый Иной — опасен и должен быть убит.

— Что это означает — опасен? В чём это проявляется?

— Из данных, представленных Ларом и его отделом, приходится сделать вывод, что кто-то из них напал на другого и оба в этом поединке погибли. Или были сильно ранены. И сочли друг друга опасными. Способными напасть и убить. Как раз тебе и следовало бы знать об этом.

— Но я не знаю! Сами Иные мне ни о чём подобном никогда не говорили, а я ни о чём подобном не спрашивал, ибо такая несуразица мне в голову не пришла ни разу.

— Теперь надо спросить. И узнать достоверно, что же случилось. Задай им любые вопросы и получи на них ответы.

— Не уверен, что наши Иные знают об этом хоть что-нибудь. Но если нечто подобное было, они узнают и расскажут мне. Может, потому и не рассказывали, что я не спрашивал. Да и никто из нас. Нам это просто в голову не пришло.

— Спроси. И на следующем совещании всем нам расскажи.

Рен кивнул — естественно!

Тулл продолжил:

— Я своим помощникам уже велел составить толковый словарь тех новых для нас понятий, которые принесли пришельцы. И даже нескольких зараженных мы выявили. Пока они у нас в доме отдыха, с ними работают исследователи слова и другие учёные. Нам ведь надо придумать, как их в нормальное состояние вернуть.

Прошу вас всех просмотреть своих подчинённых, друзей, знакомых и особенно — их семьи. При выявлении каких-либо отклонений просите их отправиться к лекарю Арсу в дом отдыха и подробно рассказать, в каком они состоянии находятся.

А заодно подберите всех исследователей, самых любознательных — в разведчики, самых сильных — в армию, самых умных и добросовестных — во внутреннее войско. Изобретательных — на разработку и изготовление всех видов оружия и защиты. Рукодельных — готовить форму. Музыкантам поручить написать подходящую для армии музыку. И песни.

Нора и его отдел, а также всех, кто обладает знаниями о наших подземных выработках, прошу объединиться и продумать, как там устроить тех, кого мы оставим здесь. Им должно быть предоставлено всё, что у них было до того, как они спустятся под землю, чтобы больше никогда не увидеть солнца. Но всё-таки нужно придумать что-то, чем они могли бы пробиться наверх сквозь ледник. И тёплую одежду. Понимаете? Всё, что им может понадобиться. Даже если они ни разу им не воспользуются.

Нор, возглавлявший отдел исследований недр и подземных выработок, кивнул.

— Есть ли у кого-нибудь какие-то предложения? Потому что положение наше такое, с каким прежде никогда мы не сталкивались. Я ещё раз перечитаю все записи и попробую ещё раз всё осознать. Да, если есть у кого-то ещё сведения и замечания, присылайте. В любое время. Всё, что сочтёте нужным и важным.

И прошу всех неустанно думать над всем этим. И ещё — вскоре мы все должны будем собраться в Храме. Соберёмся и вместе с Ветом снова будем просить Его прислать нам кого-то, кто бы всё нам разъяснил и помог разрешить это невыносимое положение.

Закончилась наша хорошая жизнь. Что нас ожидает в ближайшие века — боюсь даже и подумать.

Глава 2
Вестник

Рен, выйдя из зала совещаний Дома старейшин, отправился в свой сад. По дороге к дому он потрясённо повторял слово «опасные» — с таким удивлением и непониманием, какого ещё никогда не испытывал. Инсталлий, огромный волк, с которым у Рена была настоящая дружба, встретил его на опушке и сразу заметил, что с человеком происходит нечто странное.

— Поговорить надо, — коротко бросил Рен и пошёл вглубь сада, словно не в силах остановиться. Инсталлий молча последовал за ним и вскоре понял, что Рен так и не остановится — что-то его сильно тревожит.

Рен смог остановился только усилием воли, осознав, что мечется по саду и не в состоянии справиться с ужасным настроением.

— Послушай, брат, — Рен разговаривал с волком мысленно, что было вполне обычным способом общения между бореями, хотя и волчьим языком владел, как, впрочем, языками практически всех представителей животного и птичьего мира.

Инсталлий молча ждал, что скажет человек, ибо за обращением ничего не последовало. Рен растерянно искал, как задать такой странный и, возможно, оскорбительный вопрос.

— Послушай, я не знаю… как тебя об этом спросить. Но вынужден. Я сейчас был на большом, расширенном совещании в Доме старейшин. И один из учёных, нажист Лар, заявил, что приезжие из других стран считают вас, то есть всех Иных, опасными. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Инсталлий кивнул.

— Знаешь? Но почему ты мне этого не рассказал?

— Ты не спрашивал.

— А как я мог спрашивать, если для меня это полная неожиданность? Сроду о таком не слышал. Мне это просто в голову не пришло! Можешь объяснить, в чём дело?

— Одна из недавних групп торговцев, едущих в Гиперборею, примерно в неделе пути отсюда, — ты ведь знаешь, что они, в отличие от вас, передвигаются чрезвычайно медленно, — решили убить оленя. Чтобы съесть его. Это мы поняли из их разговоров.

Все мы были в таком шоке, что они собрались убить одного из нас, что какое-то мгновение не знали, что делать. А потом все ринулись на защиту оленя. Причём именно все ринулись. Сам понимаешь, что мамонт Осталлий, довольно крупный, скажем мягко, с разбега не смог остановиться и случайно затоптал нескольких иноземцев. Но он только пытался их отогнать.

Глава 2 Вестник 34

Правда, это не помогло защитить оленя, он был уже мёртвый. Зато вызвало нападение остальных путников на нас. Их выстрелами были убиты ещё несколько зверей, два зайца, один медвежонок, один конь и ранены довольно многие из нас. Естественно, Осталлий и другие из его стада снова ринулись, потеряв голову, на пришельцев и затоптали остальных. А их тела увидели, через несколько времени, направлявшиеся тоже в Гиперборею следующие иноземцы. Отсюда и подобные вести. Это правда — мы их умертвили. Но они начали с убийства оленя. Что же нам оставалось? Позволить им нас убивать?

Рен потрясённо молчал. Никогда бореи не убивали животных, тем более для того, чтобы их съесть. Считали их просто другой расой, с иным языком и образом жизни. Это был бы настоящий каннибализм — питаться трупами другой расы. Бореям хватало даров моря, овощей и фруктов, а также тех продуктов, которые представители иной расы отдавали добровольно — например, молока, яиц, мёда.

— И что теперь делать? — Рен был в тупике, потому что не понимал, как теперь это разрешить. Как оградить животных от нападений?

— Мы тоже не знаем, что делать. Пока решили держаться подальше от всех иноземцев. Мы знаем все их пути в нашу страну и оставим пустынными земли вдоль этих путей. Отойдём подальше. А что ещё сделать — тоже не можем решить.

— Это мудрое решение — отойти подальше. Я тебе больше скажу — наступают плохие времена. Началось похолодание и, скорее всего, нам всем придётся переселяться. Куда — пока неизвестно. Но здесь, где мы сейчас живём, утверждают клиссы — исследователи климата, очень скоро, столетия через два, будет только огромный ледник. Замёрзшая вода. И холод. Всё скроется подо льдом и не будет ни травы, ни полей, ни деревьев.

— Мы заметили, что стало холоднее, особенно ночью. Но решили, что ошиблись.

— Не ошиблись. Так и есть. Причём клиссы ручаются, что похолодание ускоряется: если за прошлое тысячелетие похолодало всего на полделения, то за последних два века — на целый уровень! И если так дальше пойдёт…

— Это плохие вести.

— Хуже некуда!

— Значит, бореи будут переселяться?

— Иного выхода просто нет. Правда, часть бореев останется жить под землёй — неизвестно, удастся ли народу выжить на новых землях, а если и да, то в каком количестве. Но что нам вряд удастся сохранить науки и иные достижения — к этому склоняются все. Вот чтобы науки сохранить, часть бореев спустится в выработанные пустоты.

— А нас возьмут?

— Если найдутся желающие.

— Это предложение?

— Можешь считать, что да. Все, кто захочет остаться, будут включены в группу остающихся. Только мы ведь не можем гарантировать, что они там выживут. Мы и о себе самих в этом не уверены.

— Мы обсудим всё это. Я о том, чтобы остаться.

— А мы должны будем подумать, как вас оградить от нападений иноземцев. Они ведь раньше этого не делали?

— Никогда.

— Но почему в этот раз?

— Мы думали над этим. Единственное, что придумали — везли слишком много к вам вещей, а на еду им места не хватило. Мало взяли. Поэтому решили пополнить. Мы подумали, что, видимо, у них в стране убивать животных — обычное дело. Вот они и решили, что здесь тоже можно.

— Но они ничего не сказали нам!

— Не сочли, что случилось что-то необычное. Для них, похоже, это вполне обычно. И да, мы, придя к такому выводу, поговорили с теми животными, которые везли их поклажи. И они подтвердили: да, в тех странах убивают постоянно. И все к этому давно привыкли. Включая и тех, кого убивают.

— Какой ужас!

Волк промолчал: он был согласен.

— Но ведь они столько раз бывали в Гиперборее! Столько раз ели нашу еду. Разве они видели на наших столах нечто похожее на..? — Рен затруднился с выбором слова, которое могло бы обозначить еду из трупов.

— Могли решить, что это у вас очень дорогая еда и вы едите её только сами. А гостям не предлагаете.

— Это уже совершенно непонятное что-то. Ничего мы не скрывали и не утаивали. И у нас всё доступно для всех. В том числе и для приезжих.

— Видимо, у них другие понятия.

— Разве только — ничем иным объяснить их поведение невозможно. — Рен продолжил:

— Повторюсь: через несколько дней у нас будет ещё одно совещание. Перемены предстоят огромные. Например, намечено создание армий — внешней и внутренней. Кстати, возможно, кто-то из ваших тоже захочет стать в строй. Будем рады. Только мы ещё не знаем, как всё это будет — никогда у нас не было армий и ни с кем мы никогда не воевали. Теперь это, судя по всему, в прошлом. Мы скоро будем, как они. И это может случиться в любой день: если не здесь, то с началом переселения — вполне.

— Я скажу.

— Как только в моей голове выстроится хоть какое-нибудь понимание всего этого и что с ним делать — я приду снова. Надеюсь, что и вы что-нибудь придумаете — вместе мы должны что-то придумать. Ибо происходящее далеко не радует. Хуже — огорчает! Сильно огорчает.

Осталлий почувствовал, что Рену хочется побыть одному. Помолчать, подумать, успокоиться. И он тихо исчез. Рен только минут через двадцать осознал, что волка рядом больше нет. И никого другого — тоже.

Это была ещё одна странность — обычно пообщаться подходили все. Или оказывались в поле зрения человека — у Иных не было привычки навязываться с беседами.

Теперь не подошёл никто. То ли чувствовали состояние Рена, то ли, услышав его первый вопрос, деликатно удалились, чтобы не мешать такому важному разговору, то ли им было нечего добавить к словам волка.

Хотя бореи в этом происшествии были совершенно ни при чём — поступок иноземцев оказался для них полной неожиданностью — именно они получили сильнейшую головную боль: как это объяснить себе и Иным и как из этого найти выход.

Рен решил пойти к своему учителю: да, надо идти, это нечто из ряда вон выходящее и нужно срочно решить, что с этим делать. Сделать вид, что ничего не произошло, было невозможно: равнодушие бореев (если бы оно было возможно) стало бы причиной разрыва добрых, дружеских отношений между расами. Допустить это было ни в коем случае нельзя. Решение обязательно нужно найти. Но одному ему это не под силу. Но даже если Рен и нашёл бы выход, воплощать это решение всё равно нужно будет всем — и бореям, и животным. А это означает, что и решение должно быть общим. Рен не знал, есть ли у животных, кроме как далеко уходить от путей пришельцев, другое решение, но у бореев пока и такого решения не было.

Искор, руководитель отделения ражии, то есть исследования жизни растений и животных, выслушал Рена в тяжёлом молчании.

— Трудные и страшные времена начались, — сказал он. — Этот случай навсегда изменит наши — людей и животных — отношения. Навсегда. И эти отношения, в конце концов, перейдут во взаимную вражду, страх и даже ненависть.

— Даже если мы не будем поступать так же, как поступают иноземцы? Если будем вести себя с Иными по-прежнему?

— Да. Это тот камешек, который вызывает лавину. Мы, возможно, сможем её какое-то время сдерживать, потому что у животных хорошая память. Но если мы переселимся и будем общаться с другими народами (а Иные будут общаться с тамошними Иными) через десяток поколений эта память уйдёт в глубины, покрывшись новыми случаями взаимной злобы и взаимных нападений.

— Но зачем нам на них, а им на нас нападать?

— Мы-то не будем, другие люди будут. Ведь чем мы отличаемся от иноземцев? Ростом, обычаями да некоторыми особенностями внутренней жизни страны. Но и только. А если мы действительно переселимся, а ещё точнее — рассеемся по планете — то мы, что весьма вероятно, вскоре позаимствуем образ жизни других народов, и быстрее, нежели они — наш. И даже неизвестно, сможем ли мы, хотя бы частично, сохранить наши обычаи и образ жизни.

Лишившись всего, к чему мы привыкли, мы и сами изменимся. И вряд ли в лучшую сторону.

— Почему это?

— Потому что свой пик благоденствия мы прошли. И со времени первого затемнения мы начали катиться вниз. И теперь скорость нашего скольжения к подножию той вершины, на которой мы пребывали тысячелетия, возросла до такой степени, что возможности возврата нет.

А что это значит? А то, что мы уже теперь, ещё оставаясь на Родине, начали терять свои лучшие качества. А кто теряет лучшее, тот освобождает в себе место для худшего. И вот одно из такого худшего — вражда с близкой нам расой Иных.

— Но ведь не мы её начали!

— А скоро это будет неважно. Особенно после переселения. Мы придём на новые земли, где у животных уже есть не просто понимание того, что человек — враг. А уверенность в том, что от человека добра ждать не приходится.

Я больше скажу — мы понятия не имеем, как у тамошних животных устроена внутренняя жизнь. Наши между собой не враждуют. Точно ли так же и в других землях? Ой, сомневаюсь!

— Но почему?

— Потому что вражда распространяется волнами — не воздуха даже, а того, чего мы не видим, а только чувствуем. Энергии, которой окутана планета. Энергия ведь живая. Всё воспринимает и передаёт дальше. Если там принято животных убивать, то это вполне могло заразить и всю расу животных. И не только страхом и ненавистью к человеку, но и друг к другу.

— Какой ужас!

— Ещё бы не ужас!

— И что же делать теперь?

— Оставаться людьми.

— Думаешь, получится?

— Этого я не знаю. В этом я тоже сомневаюсь. По крайней мере, у части — получится, часть превратится очень быстро, а остальные — как выйдет.

Оба замолчали.

— Когда следующее совещание?

— Пока не решили окончательно. Если ничего не изменится, в день, который определил Правитель. Если изменится, то в день, когда все будут готовы. Из Дома старейшин сообщат.

— А пока что нам делать?

— А пока мы можем только отобрать самые важные данные для хранения. Для тех, кто останется. А также их надо будет повторить, чтобы можно было взять с собой. А также для продолжения исследований. У нас ведь много наблюдений, которые было некогда обрабатывать, особенно в последнее время.

Так что отбирать будем то самое важное, что нам может понадобиться в других землях. А всё отобранное нужно сжать так, чтобы можно было их унести с собой на любое расстояние.

Причём, я думаю, все уходящие бореи будут разделены на несколько частей. Не может переселиться такая толпа — в десятки миллионов человек — одновременно в одно место. Разве только в случае, если найдутся столь же обширные и благоустроенные земли, какой есть Гиперборея. Но на это надежды мало. Но и в этом случае отправятся не все сразу, а сначала — только передовые отряды, которым будет надо обустроить новую страну для сколько-нибудь терпимого проживания. А на это потребуется время.

Вскоре в отделе было созвано общее совещание. Искор начал свою речь с сообщения, которое принёс после разговора с волком Рен. Повторив для всеобщего осведомления всё то, что он говорил Рену, Искор продолжил:

— Считаю, что даже до начала переселения наши животные вступили с животными приезжими в общение и очень многое смогли выяснить о жизни в других странах. И, само собой, первым делом они будут выяснять, каковы отношения между животными и людьми в тех странах, откуда прибывают пришельцы. И я очень боюсь, что эти отношения совершенно никуда не годятся. Настолько, что главными их составляющими следует считать взаимное осознание опасности, ежедневно грозящее убийство и ожидание этого убийства, то есть страх.

Поскольку животные сильно восприимчивы к волнам энергетики и приносимым этими волнами знакам, они, даже помимо собственного желания, мгновенно переймут эти слагаемые и наши, бореев, я имею в виду, отношения с Иными сильно ухудшатся. И будут ухудшаться, даже мы не нарушим наших добрых отношений с ними. Пока не падут до уровня, в котором уже будет страх и подозрительность.

Вторую волну такого ухудшения наших отношений мы получим после переселения. Ещё в пути наши животные будут обмениваться энергиями со всеми теми, кто живёт в новых землях. А поскольку вряд ли существуют народы, у которых были бы такие же, как у нас, отношения с Иными, то этот уровень страха и ненависти установится на долгие века. И разве только хорошая память некоторых животных станет причиной сохранения отношений такими, какие они есть сейчас.

Но мы ведь тоже падём. Мы будем с опасной скоростью сближаться с другими народами по уровню духовности. Мы уже планируем создание армий, а это означает — готовимся к убийствам. А убийство меняет самого убийцу необратимо. И только в одном случае из многих тысяч человеку удаётся человеком остаться.

А, пав, мы станем к животным относиться так же, как и другие народы. Ибо перестанем хоть в чём-нибудь от этих народов отличаться. Если сейчас мы отличаемся образом нашей жизни и обычаями, то это мы утратим и останется у нас в качестве отличия только высокий рост. И всё.

Удостоверившись, что все осознали им сказанное, Искор заговорил снова:

— Вчера на совещании было решено, что в Гиперборее будут созданы армии — внешняя и внутренняя, а также что потребуются отряды изыскателей, разведчиков — как для поиска новых земель для нашего переселения, так и для военных целей. Поэтому если кто изъявит желание в эти отряды быть включенным, прошу сообщить мне: я составлю списки. И передам их на следующем совещании Туллу. Либо тому, кого он укажет. Также поручено отобрать желающих в войска. Не представляю, кто этого может захотеть, но полагаю, что это должны быть люди, готовые к приключениям. И к смерти. Как собственной, так и чужой.

Ещё отбираются группы учёных, которым предстоит поселиться в подземных выработках, откуда мы добывали нужные нам ископаемые. Выработки эти должны быть приспособлены для пребывания в них не только людей, но и животных, растений и птиц. На неопределённое время. Возможно, на века. Если кто-то захочет оказаться в этой группе, остающихся, а также тех, кто будет выработки обустраивать для длительного проживания, я их также внесу в список.

И ещё. Если у кого-то имеются мнения и, тем более, предложения, как найти выходы из всех наших сложностей, прошу либо прямо сейчас их огласить, либо потом подойти ко мне. Новое совещание мы можем собрать в любое мгновение — мы все на месте и будем готовы выслушать каждого. Возможно, удастся найти решение общими силами.

Все пока молчали, даже не было желающих записаться в какие-то из отрядов. Каждый хотел подумать.

Подобные совещания проводились во всех отделах и руководители говорили примерно такие же слова. А слушатели становились всё более угрюмыми и молчали. И прерывали свои занятия, чтобы обдумать услышанное и что-то решить.

Жизнь предстояло изменить настолько основательно, что бореи — как народ и каждый из народа — тоже должны были измениться до такой неузнаваемости, что для самих себя окажутся незнакомцами.

В научном отделе уже в сотый раз проверяли расчёты Тулла и очень жалели, что не удалось найти в этих расчётах ошибки. И получалось, что лучший из математиков прав и им предстоит тяжелейший период жизни, из которого вряд ли все выйдут живыми. Хотя обычное время жизни для бореев составляло около девяти сотен лет, плюс-минус век-два, предстоящее грозило этот срок существенно укоротить.

Лар на совещании ограничился несколькими словами, кратко вводившими всех в состояние дел, правда, не упустил сообщить о создании армий и специальных отрядов, но и только. В его отделе были учёные, занимавшиеся состоянием отношений как внутри страны, так и отношениями с иными странами и отношениями как внутри этих стран, так и их отношениями с соседями ближними и дальними. Этим людям незачем было растолковывать очевидное и предлагать найти выход из положения. Они и так этим постоянно занимались все сотни лет существования отдела.

Называть их дипломатами было бы преувеличением, скорее, это была политика в чистом виде, но кадры дипломатов набирались именно из их отдела.

Зато Яр, благо время перевалило за ту черту, до которой он продолжал спать на ходу, и он обрёл полную ясность ума, начал то задавать короткие вопросы, то высказывать мысли вслух.

— Если некоторой части учёных предстоит остаться, то не следовало ли бы продумать систему связи с ними? Ведь неизвестно, куда нас занесёт. Пробьёмся ли мы к ним мысленно, если окажемся уж очень далеко? А самое главное, если потеряем способности сами?

— Так мы ведь можем прилететь сюда и поговорить с более близкого расстояния.

— Сотню-другую прилетать сможем. А позже? Что-то я не уверен в этом. До наук ли нам будет? И до производств будет ли?

— То есть?

— Мы можем потерять наши лёты. Повредить их. И на чём мы тогда прилетим?

— Как это потерять?

— Способов много. Пока сделай такой допуск. И, кстати, ни разу они не летали в условиях сильных холодов. Я вот не уверен, что и смогут.

Народ растерялся. Яр был прав. При создании лётов об этом никто не думал: постоянное тепло отучило их учитывать другие условия.

Искор всех успокоил: от тепла или холода лёты, использующие гравитацию, никак не зависят: она существует всегда. Так что дело не в этом. А в том, что они могут потерять способность общаться мысленно.

— То есть как потерять? — изумление было всеобщим.

— Очень просто! Мы сейчас живём активной умственной жизнью не потому, что мы умные, а потому что у нас всё есть. А представьте, что нам придётся воевать или кончится еда. Или мы будем заняты какими-то непривычными для нас делами. Будем ли мы мыслить столь же продуктивно? И будем ли мыслить вообще? А ведь это — то единственное условие, которое позволяет нам общаться друг с другом через любые расстояния. Будем ли мы в состоянии поговорить с кем-то через сто лет после переселения? Даже с находящимся рядом. Не говоря уж находящихся далеко. Что-то я сомневаюсь. Мы не знаем, что нас ждёт и какими мы станем.

Не знал этого никто.

— Больше скажу, — продолжил глава отдела. — У нас практически нет грузовых лётов. Больше всего у нас разного размера лётов, созданных для перемещения людей. Нам не были нужны в больших количествах грузовые. По крайней мере таких размеров, чтобы каждая семья могла прихватить с собой всё то, что она захочет увезти на новое место. Но и тех, которые есть, которые перевозили всё в пределах страны, слишком мало, чтобы их получила каждая семья.

То есть или надо строить их немедленно столько, чтобы дать каждой семье свой, либо ограничивать груз. Брать самое ценное. А что самое ценное? Это знания. Это святыни. Это духовность. Это наше единство. Разве для этого груза нужны большие лёты? Тут другое нужно…

— А не будет ли правильным поговорить о наших возможностях сохранить мысленное общение на будущие времена с отделом связи? С физиками? — это Яр задумался, что руководитель его может, к сожалению, оказаться прав.

— Обязательно поговорим. На следующем большом совещании. Пока все отделы решают одинаковые задачи: отбирают добровольцев в разные отряды. Да, я, кстати, это упустил. — Искор подробно и детально разъяснил, какие именно отряды каждый может для себя выбрать и что для этого нужно сделать.

Яр не записывался никуда. Он считал, что ныне существующий отдел будет весьма востребованным в будущие времена. Он и сейчас очень нужен, а позже будет нужен ещё больше. Поэтому он думал над тем, какими будут отношения с другими странами после переселения бореев. Они потеряют свои главные преимущества — полное благоденствие, круглогодичное тепло и Родину. Куда они не переселились бы, они переселятся на чужбину. А чужой хлеб сладким не бывает.

Всё, что было продумано и действовало естественным порядком здесь, предстоит налаживать на новых местах. И отдел нажистов, скорее всего, будет разбит так, чтобы несколько политиков и дипломатов оказалось в каждой части рассеивающегося борейского народа примерно поровну. Куда их судьба забросит — одному Богу известно!

А бореям — всем вместе и каждому в отдельности — было твёрдо известно и понятно только одно: привычная жизнь закончилась. Предстоящие времена виделись настолько тяжёлыми, что, вполне возможно, перенесут эти испытания не все.

Настроение у людей было очень непростым. Всё привычное уходило и любые попытки остановить или хотя бы замедлить этот уход были обречены на поражение.

У Кора настроение было настолько плохим, что он делать ничего не мог. И потому решил уйти к морю.

А на выходе из Академии столкнулся с Неей — она в отделе ражии занималась растениями, а если точнее — цветами. Они их просто обожала, разговаривала с ними, дружила и они отвечали ей взаимностью. Сейчас она хотела пойти в сады, посмотреть, как себя чувствуют цветы и спросить у них, кто хотел бы поселиться в подземных выработках. А кто — переселиться. Настроение у неё было не лучше, чем у Кора.

Они спросили друг друга, кто куда направляется и поделились настроением. Странно, но у обоих настроение улучшилось.

— Я переживаю за свои цветы, да и вообще за все растения, особенно за высокорослые — им предстоит погибнуть: ни перевезти их на новое место, ни переселить под землю нам не удастся — они слишком высокие. Разве под землёй они поместятся?

— Не думаю. Хотя я тут не знаток, я и был внизу всего несколько раз. Просто чтобы знать, что там и как. Я же математик, в основном.

— Я знаю.

— Хочу пойти к морю. Тяжело. Хочется смыть с себя всё это. Может, и ты со мной?

— Нет, я тороплюсь.

Скоро праздник, давай мы там с тобой хотя бы поговорим обо всём, времени будет больше.

— Да, я буду там непременно.

Нейя ушла.

А Кор отправился к океану — не к тому привычному месту, где он всегда купался, а к ближайшему от его отдела берегу. Войдя в воду, он хотел только смыть с себя всё то тяжкое и страшное, что довелось узнать за последние часы. Он даже не стал раздеваться, тем более, что одежда его была лёгкой, а обувь — подошва с ремешками.

Увидеть своего водного друга он в этом месте моря не предполагал, а потому очень удивился, увидев его рядом. Они поздоровались, но, против обыкновения, Сифин молчал. Просто плавал рядом и не трещал, рассказывая истории о жизни обитателей океана.

Кор это осознал не сразу, а когда осознал, то даже остановился:

— А ты отчего нынче так молчалив?

— Да ведь и ты тоже, — прощебетал Сифин.

— Я… У нас дела плохи.

— У кого — у вас?

— У бореев.

И Кор поведал Сифину о грядущем леднике, о переселении, о делах, в связи с этим переселении возникшим, и страхе, у которого, конечно, глаза велики, но… Одно дело облетать землю на лётах, просто для получения новых знаний, и другое — для поиска земель, куда предстоит переселиться твоему народу. Так что горькие мысли тут вполне уместны и понятны.

— Похоже, — сказал Сифин, — что тебе неизвестны вести о расе животных, об Иных. — Тоже нехорошие вести.

— Ты о чём?

И Сифин поведал Кору о возникшем понятии опасности животных, о том, откуда что взялось и чем это грозит всему миру живых.

— Ох ты ж! На совещании упоминали об этом, но я решил, что чего-то не понял. Но это, оказывается, правда. И это истинное бедствие. И как бы не хуже наступающего ледника.

— Хуже. От ледника можно уйти. Его можно растопить. Да мало ли решений, — дельфин не считал ледник бедствием большим, чем возникшая вражда между расами, — но разрешить докатившуюся до наших земель страшную смертоносную вражду ни остановить, ни даже замедлить не удастся. А если и удастся — то очень не скоро. Если удастся вообще. Куда больше вероятия, что она будет усиливаться и расширяться, пока не дойдёт до предела, начисто уничтожив добрые наши отношения.

Кор, способный в уме действовать числами с количеством знаков около десятка, тут же вывел кривую развития событий и то, куда упала эта кривая, его ужаснуло хуже самых страшных известий.

— Это ты ещё не знаешь, — продолжил Сифин, — что есть много других тёплых морей и океанов. Вдоль экватора, например. Да летом везде тепло. И нас убивают везде. Только вы не убиваете. Не убивали. Но теперь, если вы переселитесь и станете общаться — уж не говорю о воевать — с другими народами, вы тоже станете убивать. И нас, и себе подобных…

— Ты уверен?

— Уверен. Может, не сразу. Но через несколько столетий вы забудете, что мы дружили. Забудете наш язык. Перестанете нас понимать. И будете убивать. И не только для еды — это бы ещё полбеды, для развлечения станете.

Кор задохнулся от ужаса. Неужели они превратятся в лютое отребье бездушных убийц?

Сифин кивнул.

— Не скоро. Но обязательно. Не все, конечно. Но многие. А хуже всего то, что и те, кто убивать не будут, станут считать это обыденным, привычным. И наши расы станут врагами.

Если бы у Кора так не свело горло, он заплакал бы. Но он не смог. И говорить не мог. И понимал, что Сифин прав — та кривая, которая логически последовала из вычислений Тулла, неизбежное следствие заданных величин. Вот только что она обозначала, эта кривая, Кор не думал.

Они молча плыли, но не к тому месту, где Кор вошёл в море, а к их обычному месту игр — к дому Кора. Ему нужно было остаться одному и подумать. Он должен был найти выход. Если этот выход есть, его нужно найти. Сегодня или через сто лет — но выход будет найден.

Через день состоялось новое, расширенное совещание. Причём оно было открытым. Не то, чтобы прежние были закрытыми, просто они не транслировались на всю Гиперборею. Это транслировалось. И не обычным способом общения — мысленно. Был включен главный передатчик, который использовался только в самых чрезвычайных случаях и всё, что происходило в зале заседаний Дома старейшин, звучало на всю страну и услышали это все до единого гиперборейцы.

Открывая совещание, Тулл в подробности не вдавался, но повторил для всех то, что прежде обсуждалось в круге старейшин и учёных. Завершил сообщением о том, что раса животных считается у других народов опасной и враждебной и что там их убивают. В том числе и для съедания.

Кор встал и дополнил это сообщение рассказом Сифина. И передал его слова о том, что через некоторое время все они станут убивать животных. Или считать это привычным действием, вроде сбора зерна.

Гиперборейцы, которые до этого дня продолжали увлечённо заниматься своими привычными делами, словно окаменели. Всё это было таким потрясением, что никто уже не мог оставаться таким, каким был до этих слов. И больше никогда таким не будет.

— Поэтому, — продолжил Правитель, — мы вынуждены будем прямо сегодня изменить свою жизнь. Принято решение создать внешнюю и внутреннюю армии, создать отряды разведчиков, исследователей, строителей, разработчиков оружия и ещё многие другие. И, по сообщению Рена, вы все знаете, Иные, с которыми он дружит, выразили пожелание присоединиться к нам — как к той группе, которая отправится под землю, так и к нам, когда мы будем переселяться. Так что если те из Иных, с кем дружат другие бореи, захотят к нам присоединиться, будем рады их принять в свою семью.

Я также вынужден объявить общую нашу — учёных и старейшин –просьбу, чтобы все, кто желает послужить Отечеству в какой-то области, обращались сюда, в главный Дом старейшин или в свои Дома и сообщали, чем бы они хотели заниматься. Действовать в каком отряде или остаться здесь, в подземных выработках, с группой учёных. В каждом случае это будут только добровольцы. Очень, просто запредельно, высока вероятность, что они больше никогда не смогут подняться на поверхность земли. Наши расчёты показывают, что оледенение может продолжиться примерно десять-одиннадцать тысяч лет. Бореи столько не живут.

Хочу также напомнить о необходимости переселения. И даже не из-за холода только. А из-за того, что, когда нарастут ледники, наша планета может сместиться по оси и изменить своё положение относительно других планет. А для всего живого это означает страшные перемены. Сами понимаете, какие: сместятся и океаны, и горы, и реки… И там, где были нагорья, могут оказаться морские впадины. Так что возникает вопрос о простом сохранении жизни в этой круговерти.

Вот для этого и нужен совместный труд: учёные совместно попробуют рассчитать, какие места окажутся пригодными для того, чтобы туда переселиться. Причём в данное время там вполне может плескаться море… А значит, наши лёты должны стать также и лодьями. Причём взлетающими и с воды, а не только с суши.

Работы, в общем, много.

Самое главное сегодня для всех нас — принять всё это и начать подготовку к переселению. Гиперборею мы теряем. И если кто-нибудь из народа не только сохранится на долгие тысячелетия, но и не потеряет памяти о Гиперборее, он вернётся. Пока же нам предстоит уходить.

На этом совещание закончилось. Вернее, закончилась его трансляция. Но все, кто был в Доме старейшин, начали обсуждать положение, предлагая свои и анализируя чужие предложения. Надежда, что удастся отыскать самое лучшее решение, пригодный для всех выход из предстоящих бедствий, не угасала, но всё, что они пока могли придумать, совершенно не годилось. Это должен быть сплав различных решений, из которых образуется выход. Впрочем, это были бы всё равно только уточнения — как именно переселиться без особых потерь, как отыскать место, которое окажется пригодным и так далее. Отыскать место, которое и до предполагаемого смещения было бы пригодным для поселения, и которое останется таковым и после.

Осознав, что пока ничего толкового придумать не удаётся, все постепенно разошлись по своим отделам и занялись уже там разработкой возможных вариантов. Каждый в своей науке или занятии пытался рассчитать, что нужно сделать и как это сделать.

— Учитель, — спросил Яр, — не будет ли разумным пообщаться со всеми нашими дипломатами и расспросить у них, знают ли в тех странах, где они сейчас находятся, о предстоящем похолодании, появлении ледника и обо всём, что за этим последует? А если знают, то что предпринимают. Если, конечно, предпринимают.

— Пообщаться можно. Не хочу никого обижать, но приходится считать, что в тех странах стоят на более низком, чем мы, уровне. Вернее — уровнях. Во всех отношениях — науки, духовности, нравственности и иных. Понимаешь, народ, который убивает постоянно, не может находиться на высотах разума. Среди них есть, конечно, люди, этому не причастные. Но только в тех семьях, где не занимались убийствами хотя бы три поколения, возможен взлёт. А если занимались, то это будет падение. Всё, что они могут придумать и открыть, всегда — во зло. Для тех же убийств.

Впрочем, надеяться, что Иные уже обрели способ решить всё к всеобщему удовольствия, не приходится. Во-первых, они вряд ли многое знают об образе жизни в других странах. А только в тех, из которых приезжали торговцы. А если учесть, что Иные могли пообщаться только с теми животными, которые везли груз, то следует учесть, что они давно живут в ожидании быть убитыми. А это означает, что от них не приходится ожидать безпристрастных сообщений и данных. Хотя — чего только на свете не случается…

Яр согласился. Но обстановку, хотя бы искажённую, знать не повредит. Если наложить несколько сообщений, то искажение данных будет видно всё равно.

А самое главное, надо бы пообщаться с братом — математики, похоже, вычислят все возможные варианты последствий, если планета действительно сдвинется, под тяжестью намёрзших льдов, с оси.

А это означает также, что на новом месте будет нельзя строить ничего, кроме самых лёгких шатров. То есть, место должно быть в тёплом поясе планеты, где наличие или отсутствие крыши не стало бы для людей вопросом жизни и смерти.

— Правитель, есть у вас время поговорить? — это Раст мысленно обратился к Туллу.

— Да.

— А что, если мы задержим похолодание?

Тулл удивился до невозможности.

— И каким же образом?

— Очень просто. На окраинах наших материков, точнее, на необитаемых островках или даже в море пробурить землю и поджечь выходящий газ. Правда, было бы мудрым поставить какие-то ограничители, чтобы огонь горел достаточно мощно, но долго. И если таких огней будет хотя бы десять, тепло вернётся. И у нас появится больше времени для подготовки к переселению. А, может, оно и вовсе не потребуется.

— Это надо обдумать. Посоветоваться с учёными по климату, да и с другими тоже. Но мысль хорошая. Очень хорошая!

— Ну и отлично! — и Раст отключился.

Нажисты тем временем вступили в общение с дипломатами, находящимися в других странах, и просили их помочь. Сообщения, полученные из этих стран (которых, впрочем, было не так уж и много) ничем не порадовали: царящие там нравы ужасали и никаких новостей чисто научных было не просто мало — это были скудные крупицы сведений том, что и там есть учёные. Но чем они занимаются, было как-то не очень понятно. Известий, что занимаются возможным похолоданием и его последствиями, не было. Вероятно, они полагали, что это не их головная боль. Что им ничего в этом смысле не угрожает.

Народ бореев, после потрясшего всех сообщения о предстоящих трудных временах, почти бросил свои привычные занятия и пытался — друг у друга — выяснить, что всё это значит и что с этим следует делать. Это в первый раз за всё время бореи прекратили работы и исследования и пытались осознать непостижимое.

Примерно к обеденному часу перед взором Тулла возник Служитель главного храма — Вет.

— Я бы хотел увидеться, Правитель. Нужно поговорить.

У Тулла, как ему ещё недавно казалось, способность удивляться на данный момент иссякла. Но он удивился.

— Что-то случилось?

— Ты не мог бы приехать в Храм? Лучше нам здесь поговорить.

— Хорошо. Сейчас буду.

Тулл не стал никого предупреждать, что уходит — с ним в любое мгновение можно было связаться, если бы он кому-нибудь понадобился. Поэтому просто удалился. Пошёл пешком — ему требовалось немного подумать: столько событий навалилось за последнее время и все эти события были насколько необычными и неожиданными, что он оказался в некоторой растерянности. Не в том смысле, что он не видел выхода, а в том, что не мог понять, почему Небеса всё это допустили и зачем. Так что предстоящий разговор с Ветом оказался как нельзя более кстати. Хотя вряд ли у Вета исключительно те же заботы, что и у него. Тулл даже не мог припомнить второго такого срочного приглашения на беседу — всегда всё происходило в размеренности, которая установилась за долгие тысячелетия. А тут вдруг призыв поговорить. Это означало только одно: что-то случилось. Что именно, Тулл не хотел думать — и так скоро узнает.

— Я получил сообщение оттуда, — Вет кивком указал наверх.

— Сообщение? И как ты его получил?

— Я как раз читал священные книги, и поверх текста возникло оно. Красными знаками. Несколько минут горело и когда пославший сообщение удостоверился, что я не только прочёл, но и понял, оно исчезло.

— Может быть, это просто в тексте было?

— Нет. Я потом трижды страницу просмотрел — таких слов там не было. И уж тем более — красным цветом.

— Значит, сообщение. О чём?

— В нём было сказано, что в Праздник Полдня к нам, к народу борейскому, прибудет Вестник. И он расскажет нам всем, что, зачем и почему происходит и что нам предстоит. Сообщение было таким сухим и коротким, что у меня не осталось сомнений — ничего доброго мы не узнаем.

— Вестник? То есть прямо с Ним мы общаться больше не можем.

— Очевидно, нет. Коли приходит сообщение, что будет прислан Вестник. Если Царь собирается прибыть куда-то Сам, то вестники только сообщают об этом. Что прибудет. А если приходят другие вести, о прибытии Посланца, то Царя ждать не стόит.

— Похоже, что так. — После минуты раздумий Тулл спросил:

— Считаешь, извещать народ ни о сообщении, ни о прибывающем Вестнике не нужно?

— А зачем? Чтобы волновались? Мы ведь не знаем, что именно нам скажут. То есть в подробностях не знаем. А о самом его прибытии зачем сообщать?

— И то верно. Надо продолжать готовиться. И, кстати, как думаешь, мне тут предложили, Раст, ты его знаешь, зажечь огни на островах вокруг Гипербореи — чтобы остановить похолодание. Как думаешь, там, — и Тулл точно также кивком указал наверх, как давеча Вет, — не будут возражать? Или мы этим что-то нарушим?

— Это ведь не срочно, верно? Давай подождём вестей оттуда, а потом и решим, стόит это делать или нет. Но мысль хорошая.

— Хорошая-то она хорошая, но ведь нужно ещё получить согласие всех старейшин и учёных на это дело. Да и народа всего — тоже. А если мы его получим, то надо будет продумать, как это выполнить. Мы ведь прежде никогда такого не делали.

— Это верно. Но теперь нам придётся делать многое такое, чего мы прежде не делали. И даже не собирались.

— А почему? — спросил Тулл, — ты решил, что о сообщении никому не следует говорить? Я так понимаю, что и старейшинам не следует?

— А потому, что я в этом не уверен.

— В чём?

— Что оно было. Я, как и все, тоже постоянно думаю обо всём, что было вами же вчера на совещании сказано. Но я, как служитель Храма, думаю об этом в связи с Небесами. Так что могло вполне померещиться.

— Но могло и не померещиться. Зря ты усомнился. Я почему-то уверен, что это настоящее сообщение о прибытии Вестника. Тем более, мы же несколько раз просили об этом. Вот нам и ответили.

— Понимаешь, я почему-то во всём теперь сомневаюсь. Даже в самом очевидном. Не знаю, почему такое состояние возникло, но оно есть.

— И что ты с ним делаешь, с этим состоянием?

— Пытаюсь читать священные книги. В них ищу ответа на нынешние наши вопросы. Но не нахожу. Пока.

— Если там есть ответы, ты их найдёшь. А если нет, то это ещё более понятно — наши книги написаны были для других времён. А коли наступают новые времена, то и книги новые появятся. Со всеми ответами.

— Наверное…

Тулл поторопился вернуться в Дом старейшин: он был уверен, что именно здесь сейчас работы больше всего. Со всех сторон приходили сообщения — не только от учёных или других руководителей, но и от бореев, выбравших более-менее уединённый образ жизни — а также заявления от различных людей, которые изъявили желание быть включенными в какую-то из создающихся групп. Всё это надо было разобрать, внимательно изучить, связаться с другими старейшинами…

Более того, с ними нужно было обсудить, какую из групп за кем из старейшин закрепить, потому что обязательно должен быть кто-то, вокруг кого будут собираться люди. Потом они выберут себе руководителя и войдут в одно из управлений, но пока они только собираются, им нужен кто-то, с кем они могли бы поговорить, чтобы получить все ответы на вопросы. Относительно ответов — сомнительно, чтобы они были получены, поскольку даже Тулл их пока не имел — но всё-таки люди должны иметь кого-то, кто временно будет за всё отвечать.

Была также группа сообщений с самыми различными, порой совершенно удивительными, предложениями по всем озвученным на вчерашнем совещании темам. Тулл поручил разбираться с этими сообщениями двум из десяти своих помощников. Остальным он тоже дал поручения, которые должны были несколько облегчить и упростить создание различных групп и отрядов. Которых, как выяснилось, получалось довольно большое число. Вернее, основных групп было немного — две армии, внешняя и внутренняя, переселяющиеся под землю, готовящие переселение бореев да политики-дипломаты, то есть нажисты — но в эти главные входило множество подгрупп.

Нажисты, в общем-то, были самой собранной из групп, но эта группа должна была пополниться учёными-исследователями областей для переселения.

Этот отдел был вторым, после Дома старейшин, отделом, где работы было выше головы у всех. Только старейшины занимались работой внутренней, а нажисты — внешней. Постоянно улетали и прибывали гонцы из разных стран, приносившие или отсылаемые за новыми сообщениями о разных тонкостях устройства армий, отношениями между разными слоями населения — да, да, в разных странах это различие было воистину огромным, не то, что в Гиперборее, где каждый мог стать старейшиной и даже Правителем.

Все данные группировались по вопросам, которые освещали какую-то тему. Например, те, что касались устройства армий и вооружения предстояло сравнить и свести воедино. Потому что бореям надо было отобрать всё самое лучшее и действенное, отобрать и создать единое понимание всех вопросов. И создать свои армии такими, чтобы они могли с успехом и самыми малыми потерями отражать любые атаки и коварства.

— Учитель, — сказал Яр, — вот до меня только сейчас дошло, что мы вынуждены посылать гонцов к нашим представителям. Потому вынуждены, что они почти потеряли способность мысленного общения с нами. То есть их возможности настолько уменьшились, что без гонцов теряется связь. Не говоря уж о передаче важных сведений. С этим надо что-то делать!

— Что, например?

— Придумать какой-то усилитель излучаемых ими мыслей. Мало ли что произойдёт! Если мы не сможем с ними встречаться, никого к ним отправлять, получится, что мы их бросили на произвол судьбы. Но ведь мы своих никогда не бросали! Неужели теперь бросим?

— И каким ты этот излучатель видишь?

— Понятия не имею. Вечером с братом поговорю, пусть он к Расту обратится. Они-то знают, как это разрешить.

— Поговори! А то действительно — нехорошо получается.

В доме старейшин шла своя работа.

С переселением было больше всего вопросов. Мало того, что выбрать место можно было только после того, как математики закончат свои вычисления и укажут самые вероятные области, которые не пострадают от смещения оси, а окажутся пригодными для проживания. Ещё большей головной болью был вопрос, что именно брать из Гипербореи и в каком количестве. Некоторые старейшины предлагали самое малое — половину всего, хранящегося в кладовых, спустить в выработки, в которых останутся жить учёные и Иные. Вторую половину разделить между округами и взять с собой. Возникал вопрос: откуда тогда брать необходимое для армий? Ладно, возражали Туллу, давай из второй половины снабдим всем нужным армии, а остальное разделим между всеми.

— Ох, — вздыхал Тулл, — чтобы понять, половину взяли или треть, надо знать общее количество. А именно оно и неизвестно — никогда бореи крохоборством не занимались. И потом, мы ещё не определили, сколько людей и Иных будем селить под землёй. Столетие у нас ещё есть, надеюсь. И ещё — не забывайте, что мы всё-таки надеемся на то, что с нами поговорят и всё объяснят.

— Кто поговорит?

Тулл только кивнул наверх — и так ясно, кто.

— Ты уверен, что поговорят?

— Уверен. Уж в праздник Середины Дня — непременно.

— Это ты просто уверен, потому что праздник, или есть другие основания для такого утверждения?

— Есть другие.

— Какие, если не тайна?

— Я тебя не узнаю, откуда такое любопытство? — Рус только слегка ухмыльнулся в ответ.

— Оттуда. Из всеобщей тревоги.

— Ладно, но только молчок: Вет получил сообщение.

— Какое и откуда?

— Оттуда. Что прибудет Вестник.

— Оп-па! Не вижу что-то радости на твоём лице.

— А я ничего доброго не жду.

— Даже так?

Тулл кивнул.

— При всех возникших обстоятельствах — а они не могли возникнуть без причины и предполагающихся (не бореями) последствий, радоваться было бы неразумно.

— То есть ты уверен, что всё происходящее запланировано там, — Рус повторил кивок Тулла к верху, — и задумано с какими-то целями?

— Именно!

— И ты хоть как-то эти цели понимаешь?

— Вет понимает. И я согласился с ним.

— А с этого места поподробнее, пожалуйста!

— Это мы тут сидим и благоденствуем, а ведь по прибывающим в Гиперборею из других стран пришельцам сразу видно, что там дела-то — печальные. Только убийство Иных да войны чего стоят. Стоит ли сомневаться, что Ему всё это резко не нравится.

— Да уж.

— И, видимо, стало понятно, что требуется внешнее вмешательство. Не оттуда, — Тулл указал пальцем наверх, — а именно земное.

— А почему так?

— Видимо, все средства исчерпаны и результата не дали.

— А мы, получается, результата достигнем?

— Видимо, должны.

— Да, скучать нам явно не придётся.

Рус, поглядевший в окно и случайно попавший взглядом на большие часы, внезапно обнаружил, что время уже довольно позднее. В не столь давние времена все уже разошлись бы по домам, оставив одного-двух старейшин на случай, если кого-то из бореев осенит гениальная мысль и он захочет посоветоваться по этому поводу. Или у него появится другая причина для общения. Но это бывало редко.

— Да, — кивнул Тулл, — я тоже заметил, что время позднее. Так что пора и по домам. Всего в один день не переделаем.

Они вышли вместе и пошли пешком, благо были соседями. И оба удивились, сколько в городе пешеходов. Все предпочитали передвигаться на своих двоих, причём большинство — поодиночке, некоторые по двое, а групп было всего несколько. И с первого взгляда было видно, что эти группы — семьи. Но групп людей, которые работали бы вместе, почти не было — каждому хотелось уединиться и обдумать всё то, что они узнали в последние дни. Особенно потому, что это были вести, которых бореи не получали не то что сотни, тысячи лет! А ещё точнее — вовсе никогда!

Братья вернулись домой тоже пешком и поодиночке. Но вернувшись, оба поспешили друг другу навстречу — надо было срочно поговорить.

— Начинай ты, — предложил Яр.

— Отчего мне такая честь?

— Мои вопросы довольно сложные.

— Думаешь, мои проще? Давай тогда бросим жребий.

Яр кивнул: давай.

Кор снял с подставки небольшой золотой диск, обычно служивший гонгом и легко подбросил его в воздух.

— Ну я так и знал, — с досадой произнёс Яр, увидев, что диск упал вверх стороной, на которой была луна, — что мне придётся говорить первому. Ну ладно, начну.

Как ты уже знаешь, Кор, мы установили постоянную, почти ежедневную связь со всеми нашими представителями в других странах. Нам пришлось слать туда гонцов. И знаешь почему? Потому что обычная, мысленная связь оказалась невозможной. Наши дипломаты настолько потеряли мыслительные, или, точнее, излучательные, способности, что передавать сообщения обычным для нас способом им оказалось не под силу.

— То есть как не под силу? — вытаращил глаза Кор.

— А вот так. Окружающая их в стране пребывания энергетическая обстановка столь губительно влияет на их способности, что эти способности упали до почти отрицательного уровня. Они могут передавать и принимать только короткие сообщения, вроде согласия или отрицания. Передать же сколько-нибудь обширную информацию они более не могут.

— И что теперь делать?

— А вот для этого мне нужен ты и весь твой отдел.

— Зачем?

— Чтобы создать усилители передачи мысленных сообщений. А эти усилители должны одновременно быть и передатчиками. Причём следует иметь в виду, что наши дипломаты будут терять свои способности и дальше, пока не потеряют их совсем.

— То есть как совсем?!!

— Так — совсем. Полностью. Они будут оставаться самыми умными, по сравнению с местными, но и только. Способности, свойственные бореям, они теряют.

— Но ведь этому передатчику, то есть усилителю, потребуется энергия. Пока борей передавал сообщения сам, то энергию эту он черпал из поля планеты, но теперь это должен будет делать усилитель.

— Да. Но если это будет в одном предмете, он получится большим и неудобным для постоянного пользования. А мне видится очень небольшой предмет. Это должен быть предмет, похожий на те, которым пользуются обычно жители данной страны. Чтобы не вызывать подозрений. А энергию они должны будут получать от каких-то других объектов. Расположенных вне этих стран. И таких объектов нужно установить по всей планете столько, чтобы излучаемая ими энергия покрывала всё пространство, занятое людьми. Но нужно, чтобы они или находились в местах, для людей недоступных, или были не подверженными повреждениям. Чтобы люди, обнаружив их, не смогли их разрушить или хотя бы повредить.

— М-да, задача!

— Понимаю, что это сложно. Но крайне необходимо. Особенно при учёте нам предстоящего. Когда мы рассеемся по разным землям, мы, скорее всего, свои способности тоже потеряем. Так что излучателей и энергетических объектов должно быть изготовлено много. Чтобы на всех хватило.

Особенно излучателей — их должен получить каждый борей. И излучатели эти должны не только иметь вид обычного предмета, но и быть простейшим устройством. А также должны включаться через необычные действия, например, сжатие предмета, или надавливание одновременно на три его ребра. Ну, это вы сами придумаете.

— Ты уверен, что нам без этого не обойтись?

— Совершенно уверен!

Убедившись, что Яр сказал всё, что хотел, Кор спросил:

— Ты готов теперь выслушать меня?

Яр кивнул.

— Тем у меня две и обе тяжёлые. Начну с первой, более общей. Ты слышал, но я не уверен, что особо для себя выделил, сообщение о мнимой опасности Иных. Я поначалу тоже едва обратил на это внимание. Но сегодня я поговорил с Сифином и он рассказал мне, что в других странах убивают не только наземных Иных, но и морских. Морей и океанов, как ты знаешь, много по всей планете. И многие — такие же тёплые, то есть пригодные для жизни, как и наши.

— Сифин уверен?

— Да. Ты знаешь, что они никогда не лгут, ибо просто не знают о существовании лжи. И выдумывать тоже не очень способны. Придерживаются существующего. Им легко и весело жить, а потому и врать незачем.

Так вот — морские народы постоянно перемещаются и встречаются с другими. И общаются, конечно. И делятся рассказами о событиях. И Сифин утверждает, что ему говорили об одном и том же прибывшие из разных морей народы. Понимаешь, из разных! То есть там это — привычное дело.

Более того, Сифин говорит, что, когда он говорил, что мы, бореи, морской народ не убиваем, ему не верили. Нет, во лжи не обвиняли — у них просто нет такого понятия — но не верили. Как это может быть, чтобы человек не убивал морской народ? Невозможно!

Ты понимаешь, до чего дело дошло?

— И что из этого следует?

— А то, что мы должны изобрести возможность оградить наших (да и не только!) Иных от этих убийств. И мне мыслится, что это как раз для тебя работа: найти такой способ.

Яр кивнул — похоже, да, это дело именно политика.

— И вторая тема: поиск места для поселения. Ты не мог бы свести в одну карту все известные тебе страны: не хотелось бы оказаться соседями с убийцами Иных. Сам понимаешь, нам нужны не просто обширные земли, но и в таком месте, которое окажется безопасным и после вероятного смещения планеты по оси. Будет это смещение или нет, пока неизвестно, но что образуется огромный ледник — никто уже в этом не сомневается. Это только вопрос времени.

— А зачем тебе такая карта, скажи честно? Эти сведения ты мог бы свести и сам — тут никакой тайны нет.

— Тайны нет, да ведь ты можешь знать и о странах, о которых мне, к примеру, сведения ни к чему. У меня другие интересы. И, кроме того, я, да и весь наш отдел, занят расчётами для поиска места, которое окажется безопасным. И мне бы очень хотелось, чтобы оно находилось вне той карты, составить которую я тебя прошу.

— Согласен. Хотя работы у меня и так выше головы, но я этим займусь в первую очередь.

— А я завтра же передам все твои слова Расту. Уверен, что мы этим тоже займёмся в первую очередь.

— Это нужно было ещё позавчера. Но пока мы не встревожились словами Тулла, то и не думали ни о чём… Да и не общались мы с дипломатами так часто, чтобы это заметить. Ну живут они там, и живут. Едет кто из той страны в Гиперборею, отправляют с обозом к нам вестника с собранными данными, и на этом всё и заканчивалось. Мы и к тем данным, которые вестники привозили, относились без должного внимания — просто добавляли к уже имеющимся. И просматривали, если вдруг возникала необходимость навести справки о какой-то стране. Для составления прогнозов, например. Но ими занимаются немногие, я, например. Да ещё несколько нажистов. А так — обычная работа. Ничего срочного или тревожного.

— Теперь зато всё — тревожное!

Яр кивнул — вот именно! И дальше будет только хуже.

Назавтра оба обратились к своим руководителям, передав то, что ими было вчера сказано друг другу. И Лар, и Раст очень серьёзно отнеслись к этим словам. Решение первым принял Раст:

— Да, такие усилители мыслей нужно придумать немедленно. Как и источники энергии.

Он разделил своих учёных на две группы, оставив одну заниматься поиском места для переселения, а второй, в которой были гении математики и физики в одном лице, поручил расчёты по созданию усилителей и энергетических излучателей.

— А карта, которую ты попросил приготовить брата, — добавил Раст, — пригодится нам также и для выбора мест установки излучателей. Самое главное, чтобы они были недостижимы для разрушения. Ещё не знаю, стоит ли их выполнять в таком виде, чтобы они сливались с местностью, где будут установлены, или нет.

— Я думаю — нет.

— Почему?

— Потому что эти излучатели будут там стоять века. И даже если теперь там места пустынные, лет через двести или триста они вполне могут быть заселены. А обитатели тех мест излучение энергии почувствуют в любом случае. Вне зависимости от того, как излучатель будет выглядеть.

— Это верно! А ты молодец, ученик!

Кору была приятна похвала учителя, но не ради этой похвалы он продолжал разговор.

— Брат считает, что усилители мыслей должны иметь вид обиходных вещей той страны, где находится дипломат. А ещё лучше — вид вещи, которой пользуются во многих странах. А от себя добавлю — и не отличаться от тех небольших вещей, которые можно постоянно носить с собой, не вызывая ни у кого подозрений.

— Подозрений? Ты о чём?

— О том, что наши дипломаты теряют способности именно из-за агрессивности жителей стран, в которых они представляют Гиперборею. Там настолько отрицательная энергетика, что бореи, как выяснилось, не имеют от этой энергии совершенно никакой защиты. У нас — другая энергетика. Потому защиты и не требовалось. Мы тут, как дельфины в море — в радости и довольстве. А они там, как дельфины на суше. Не побоюсь этого слова: умирают они там. Теряют себя. И не могут спастись.

— Может быть, их стоило бы почаще менять?

— А смысл? Пока новый разберётся, всё поймёт, привыкнет… Да и — у новых защиты тоже не будет.

— То есть нам нужно придумать ещё и защиту?

— Если мы не хотим терять своих братьев. Если не хотим знать и помнить, что это мы послали их на медленную и страшную гибель…

— Это верно. Но придумывать нужно одновременно. Нет смысла отдавать им усилители, если не будет излучателей. Да и защита теперь вряд ли уже поможет. Разве только новым.

— Но пока у нас её нет. И рисковать людьми нет смысла. Зато есть смысл подумать о средствах восстановления для уже пострадавших. И ещё — если мы примем окончательную формулу излучателей, то её можно будет использовать и при создании оружия.

— Точно! Умница, Кор! А я, признаться, об оружии сейчас и не вспомнил. И не сообразил, что принцип может быть один…

А до праздника Середины Дня оставалась всего неделя. Никто, правда, не знал о прибытии Вестника, но всем хотелось успеть именно к Празднику — сознание, что не сделаны столь важные исследования, лишило бы их праздничного настроения. И даже внушило бы стыд: ничего не успели, а пришли праздновать…

Эту неделю все трудились, не обращая внимания на время. Уходили домой, но и дома продолжали думать и искать решения.

Кор, тем не менее, ежедневно ходил к морю и плавал, как обычно. Но Сифин заметил, что он сильно озабочен и спросил об этом.

Кор рассказал ему обо всех своих трудовых заботах.

— Когда вы придумаете излучатели, мы могли бы их установить и на дне в нужных вам точках. Это ведь поможет?

— Конечно, поможет. Но если мы правы и земля действительно сместится по оси, то излучатели могут оказаться на вершинах, а установленные на вершинах — на дне новых морей.

— Как это понимать?

Кор объяснил детально и подробно. Сифин огорчился:

— Это значит, что и всему морскому народу на всей планете грозит опасность?

— Всему живому грозит. Воды будут искать для себя новое русло. Горы могут обвалиться. Возможны даже землетрясения. Оползни. Всё, что угодно, может произойти.

— Я могу своих предупредить?

— Конечно, только время ещё терпит — столетия полтора-два у нас ещё есть. Мы, по крайней мере, так надеемся.

— А если меньше?

— Я расскажу тебе о результатах наших расчётов: где потом будут моря, и где суша. И где лучше всего вам собраться, чтобы оказаться в новых морях, а не погибнуть от внезапного оттока вод.

— Спасибо!

— Разве мы не друзья? Да и нет пока никаких результатов. Вот будут — тогда и поблагодаришь. А если ты узнаешь хоть что-нибудь о жизни других стран или других морей — я просто не в состоянии поверить, что там нет подобного нашему общения — уж будь так добр поделиться. Такие времена настали, что никогда не знаешь, что окажется самым важным.

Сифин кивнул. Но, видя, что хорошее настроение к Кору так и не вернулось, спросил:

— Похоже, радость ушла от нас. И спокойствие.

Кор кивнул — очень на то похоже. Или совсем ушли, или настолько изменились, что мы их перестали узнавать.

Плавать Кору расхотелось и он, попрощавшись с дельфином, ушёл домой. У себя он, вместо заняться чем-нибудь привычным, уселся в то кресло, которое обычно предпочитал по утрам, и задумался. Не нравилось ему происходящее, очень не нравилось.

Он тоже никуда не записывался, понимая, что он в своём обычном качестве будет более полезен, чем в каком бы то ни было из новых отрядов. Разве только если сформируют отряд боевых пловцов. Но при одной мысли, что ему придётся убивать, Кора прямо корёжило внутри… Нет, убивать он не в состоянии. И приучаться не собирается.

Яр тоже был у себя, обдумывал ту же ситуацию, только в несколько ином плане. Обладая изумительной памятью, он словно мысленно перелистывал все сообщения, которые услышал или прочитал за последние годы. Ему нужно было составить общую картину нынешней обстановки, обдумать всё в подробностях и представить, что из этого может получиться. То, к чему он пока пришёл, его глубоко огорчало. Он пытался отыскать хоть что-нибудь хорошее в ближайшем и отдалённом будущем для Гипербореи, но пока ему это не удавалось. Только тревога и вопросы…

Все печали и огорчения скоро будут отодвинуты — приближался Праздник Полдня. Это был хороший, весёлый праздник, даже более радостный, чем Праздник Равностояния. Оставалось ещё несколько дней, но готовились к нему как-то плохо — все бореи были встревожены и думали о предстоящих трудных временах больше, чем о веселье. Хотя и понимали, что нынешний праздник может оказаться последним, который состоялся ещё при мирной обстановке. Даже если не начнётся ничего особенно страшного, все уже будут другими, особенно те, кто запишется в армии…

Тут Яр вспомнил, что брат просил составить карту. Он поднялся и постучался к Кору.

— Я чуть не забыл: я карту тебе принёс. И ты прав, оказалось, что у нас есть сведения о многих странах, причём некоторые находятся довольно близко, но в привычную нам карту они не были внесены. И теперь обстановка получается несколько иная. Гляди! — и Яр передал брату уточнённую, полную карту мира.

Кор несколько минут её внимательно рассматривал:

— Вот я чувствовал, что наши карты как-то не очень соответствуют действительности. Просто расчёты указывают, что должны быть и другие страны, а их как бы и нет. И приходилось предполагать, что расчёты неверны, что где-то ошибки допущены. Нет, это не ошибки.

— А что это меняет?

— То, что мы ведь не можем переселяться в места, которые уже заняты какими-то народами. Бореям не очень бы хотелось соединяться с другими людьми. Сам знаешь, к чему это может привести.

— Знаю.

— Вот именно. Так что получается, что пустынных пространств куда меньше, чем мы предполагали. Теперь будет легче: останется только рассчитать, окажутся ли не затопленными или подвергшиеся иным разрушениям, то есть оказавшимися полностью безопасными те места, на которых сейчас никого нет. Чтобы мы могли туда переселиться.

— Ну, время у нас ещё есть.

— Да. Но неизвестно, сколько.

— Скоро узнаем точнее, сколько его у нас в запасе.

Кор кивнул: узнаем. Но вряд ли обрадуемся.

Они ещё немного поговорили и Яр рассказал брату, что ничего хорошего не ожидает: ни от ближних стран, ни от дальних, ни вне связи с ними. Гиперборее никакого отдыха не будет, а, наоборот, начнутся тяжелейшие времена. Даже если удастся замедлить обледенение и задержать переселение. Переселение, судя по всему, всё равно будет. Если не сегодня, так послезавтра.

— Обязательно будет? Но почему?

— Потому что там, — Яр кивнул наверх, — на нас явно имеются собственные планы. Не знаю, чем они вызваны (впрочем, легко предположить, что резким падением духовности во всех имеющихся странах, кроме нашей), но явно у нас будет роль чистильщиков и восстановителей. А это, знаешь ли, на нас самих скажется.

— Почему? И как?

— А мы будем вынуждены с ними не просто соприкасаться, общаться, но и воевать. Иными словами — падать. Во всех смыслах. И в некоторых свойствах можем оказаться на уровне тех, кого нам, видимо, предназначено восстанавливать и возносить до изначального уровня.

— Это неизбежно?

— Увы. Это как изучение чужого языка. Чем лучше ты вживешься в образ того, чей язык изучаешь, тем больше ты в эти минуты «теряешь» себя. Язык — безобидная вещь, потом ты возвращаешься, но зная уже два языка. Но при выполнении такой задачи — очищать и восстанавливать — вернуться будет куда труднее. Если вообще возможно…

Но вот и день праздника наступил. Все были одеты празднично, но настроение было тревожным. Никто не понимал, почему тревога была столь всеобъемлющей и глубокой, но подавить её никак не получалось. И если в прежние годы многие стремились попасть в Храм на Острове, то сейчас почему-то предпочли оставаться в своих городах и селениях, отправляясь в свои храмы. Так, словно на Острове с ними могло случиться нечто нежеланное, с чем потом будет невозможно справиться.

Иноземцы были неприятно удивлены категорическим и не подлежащим обжалованию запретом посетить в этот день не только Храм на Острове, но и вообще все храмы. На вопросы, чем это вызвано и что означает, получали невразумительный ответ относительно неких внутренних гиперборейских причин. При попытках выяснить, что это за причины, получали отповедь, что эти разъяснения они получат позже. Без уточнения сроков и сути этих разъяснений.

Пришельцы были бы ещё более неприятно удивлены, если бы знали, что это не разовый запрет, а постоянный: впредь ни в какой борейский храм никто из них, включая дипломатов, не мог ступать за порог. Им ещё предстояло узнать, что попытка нарушить запрет любым из них, включая имеющих статус неприкосновенности, чревата большими неприятностями. И первая — что их в храм не пустят — самое малое из перечня огорчений.

Хотя внутренней армии ещё не было, но несколько отрядов уже было создано. Пока, правда, специальной формы у них не было, пока они носили свою обычную одежду, но с синими поясами, синими нарукавными повязками и синими камнями в очельях.

А первая задача им была поставлена именно эта: не впускать в храмы иноземцев. Так что в каждом городе по нескольку молодых людей были прикреплены к каждому храму и их прямой обязанностью была защита этого храма от вторжений.

— Это ты верно решил, Вет, — Тулл был целиком и полностью на его стороне. Более того, сожалел, что не решился на подобную меру раньше. Душа протестовала, что какие-то чужеземцы с неизвестным вероисповеданием оскверняют храмы Гипербореи. Причём не спрашивая согласия и разрешения жителей страны. Неправильно это, очень неправильно!

Народу в храме собралось не больше обычного. Но, как было принято, собрались все, на кого были возложены обязанности отвечать за других — от Правителя, Тулла, до старших самых маленьких поселений, включая и те, где жила всего одна семья.

Служение началось, когда солнце оказалось в апогее, прямо над головами. Как только исчезли тени, зазвучал торжественный гимн и все дружно его подхватили.

Но не успела ещё служба дойти до середины, как Храм, да и вся Гиперборея, вдруг озарились очень ярким светом — словно солнце спустилось так низко, что просвечивало и стены, и скалы, и всю землю до самых её глубин. А в этом свете — ибо все подняли головы вверх — виден стал огромный, на полнеба, Вестник. И виден был он только бореям, хотя жившие в тех же городах иноземцы, находясь в нескольких метрах, не видели ничего — даже света. Для пришельцев всё оказалось закрытым, кроме, разве, какого-то непонятного поведения бореев, глядящих в небо.

Бореи не только глядели, они и слушали.

Хотя Вестник ровным, спокойным, почти тихим голосом сообщал то, что ему было велено передать народу бореев, слышали и видели его все, по всей стране, включая младенцев и древних стариков.