Бесплатный фрагмент - Москве не хватает любви

***

— Ну, вот ты и стал взрослым, — сказал я своему отражению в зеркале и криво ухмыльнулся, — Поздравляю. Лучше поздно, чем никогда.

Хотя это еще черт его знает, лучше оно или не лучше… Может быть, в данном случае «никогда» оказалось бы и более уместным вариантом, нежели «поздно». Вот только думать об этом смысла уже никакого не было, поэтому я просто еще раз мельком взглянул на свою слегка помятую рожу в зеркале и пошел пить кофе с эклерами. А то остынет еще, чего доброго. Все эти внезапные откровения о жизни, смерти и прочей чепухе — вовсе не повод отказываться от завтрака.

Но по-настоящему насладиться арабикой и заварным кремом у меня уже не получилось. Это надо ж такое выдумать! Взрослым он стал. Тридцать шесть лет мужику, а до сих пор верит, что на свете существуют какие-то «взрослые»! И более того — теперь еще и считает себя одним из них. Так ты скоро и в Господа Бога уверуешь, дурень эдакий! Я допил кофе, сполоснул чашку и поставил ее на сушилку. Глупая вышла ситуация, ничего не скажешь. Но факт остается фактом — именно сейчас, на тридцать седьмом году жизни, ничем не примечательным воскресным утром в середине июля, я впервые почувствовал себя взрослым.

Надо это событие как-нибудь отметить, что ли… Такое ведь только раз в жизни случается! Но как отметить? Выпить? Выпить было не с кем, да и алкоголя совсем не хотелось. В последнее время я вообще стал слишком мало пить. Все мои бывшие собутыльники куда-то разбежались — кто за границу, кто за бабью юбку, а кто и за пределы разумного. Заливаться же в одно жало мне надоело очень быстро. Сидишь, пьешь — и тебе кажется, будто что-то меняется. Будто мир вокруг начинает шевелиться и вот-вот придет в движение, и ты придешь в движение вместе с ним, и будет что-то новое, доселе неведомое… Но на самом деле ты просто проснешься наутро в носках и с больной головой. Да денег на карточке станет меньше, вот и все.

В общем, я быстро понял, что надо с этим делом завязывать. И завязал. Жизнь сразу стала прекрасна и чиста, как пяточки младенца — никакого тебе похмельного стыда, никакого перегара на рабочем месте, никаких пьяных сообщений бывшей подруге, и так далее, и тому подобное… Но даже у этой медали нашлась обратная сторона. В голову стала частенько лезть всякая сентиментальная хрень. Вот как сегодня, например. Взял — и, ни с того ни с сего, почувствовал себя взрослым. Ладно бы старым — это ощущение мне было хорошо знакомо лет еще с двадцати пяти, когда буйная шевелюра на голове внезапно сменилась унылой лысиной, но взрослым… Дожили, блин.

После завтрака я почистил зубы, надел кроссовки и пошел гулять. Из подъезда направо, до улицы с замечательным названием «Проектируемый проезд №7677», там еще раз направо, потом налево, и в конце концов вышел к Лосиноостровскому парку. Ну, естественно! Ноги будто сами каждый раз приносят меня к этому чертовому парку. Дорожки, деревца, велосипедисты, мамочки с колясками, старики с палочками, алкаши с бутылочками… Райский уголок природной безмятежности на краю гудящего тревожным обывательством мегаполиса. Фу, какая пошлятина! Но делать было нечего, раз уж я пришел в парк — не идти же теперь обратно? И я двинулся дальше по одной из дорожек, которая вела куда-то туда, где я уже точно не раз бывал, но вот куда именно — вспомнить не мог. Да особенно и не пытался.

Проходя мимо компании подростков, развлекавшихся употреблением пива из одной полторахи на четверых, я подумал, что сегодняшнее внезапное озарение меня совсем даже не угнетает. Ну, стал взрослым — и чего в этом плохого? Да ничего! Наоборот, ощущение было такое, будто я медальку какую-то получил или грамоту. За успехи, например, или за заслуги. А ведь ни медалек, ни грамот я не получал уже давным-давно, аж со школы. Просто потому, что ни успехов, ни заслуг со мной с тех пор не приключалось.

Побродив часа два по парку, выкурив пять сигарет и выпив пол-литра газированной воды, я решил, что на сегодня достаточно проникся безмятежностью матушки-природы и отправился домой. Про тревожное обывательство тоже совсем уж забывать не следует. Если не посвящать ему хотя бы несколько часов в день, то можно ненароком и к просветлению прийти. А мне такого счастья нафиг не надо. Начну еще мантры на работе читать или гуру каких-нибудь цитировать — так весь офис засмеет.

Дома я быстренько приготовил на обед пасту с вялеными томатами и с удовольствием съел целую тарелку, запивая зеленым чаем. А потом увалился на диван с книжкой Терри Гиллиама, подаренной мне на день рождения Ирой — моей коллегой по работе, и, по совместительству, моей несчастной любовью. Гиллиам был как всегда прекрасен, но уже после трех страниц мне почему-то очень захотелось спать. И я уснул.

***

В понедельник с утра Кирилл опять чавкал своими чертовыми бутербродами. Интересно, он нарочно делает их такими неаппетитными, чтобы никто чужой не позарился, или это получается само собой? Дешевая булка, криво нарезанный сыр, обветрившаяся колбаса… От одного вида этого лакомства меня всегда начинает мучить изжога. Я дождался, пока мой напарник закончит трапезу, и только после этого принялся за свои корзиночки с клубничной начинкой. На вкус они, впрочем, оказались не фонтан. Слишком приторные, да и клубники в начинке явно было немного, сплошное яблочное пюре. Зато выглядели эти корзиночки как продукт питания, а не как добыча енота, удачно порывшегося в мусорном баке с утра пораньше. Все-таки, внешний вид тоже имеет значение. Осушив до дна кружку горького растворимого кофе и смачно рыгнув, я понял, что теперь полностью готов к началу новой рабочей недели.

Работа у нас с Кириллом совсем нехитрая. Мы занимаемся тем, что посылаем людей нахер. Официально это называется «обработка претензий», но в реальности вся обработка сводится к убеждению клиента в том, что это не мы продали ему дерьмо, а он сам его купил. По сути, это, конечно, одно и то же, но ведь суть — не главное, главное — как ее выразишь. Вот мы и выражали как могли.

Хотя формально Кирилл и занимает ту же должность, что и я, в реальности он — куда более важный сотрудник. Я занимаюсь общением с обыкновенными идиотами, которые легко соглашаются пойти нахер уже после нескольких минут обработки их претензии, а Кирилл — с идиотами при понтах. Этим нужно долго разъяснять, почему именно им в итоге все-таки придется отправиться по указанному адресу, а иногда даже для пущей убедительности зачитывать какую-нибудь статью какого-нибудь кодекса. И Кирилл в этом деле силен. А я — нет. Именно поэтому он в нашем тандеме числится главным, решает побольше и денег получает тоже побольше.

Несмотря на все это, я Кириллу никогда не завидовал. Во-первых — потому что денег мне и так хватает, а во-вторых — потому что он очень похож на лягушку. Толстый, обрюзгший, с глазами навыкате и вечно мокрыми от пота подмышками, Кирилл всегда выглядит так, будто собирается вот-вот начать метать икру. Даже голос у него какой-то квакающий. Я все время удивляюсь, как так вышло, что Кирилл до сих пор живет в Москве? По-моему, петербургский климат такому человеку должен казаться куда более привлекательным.

— Чем на выходных занимался? — спросил он у меня, закончив чтение корпоративной рассылки.

— Колеса менял.

— Колеса? На что?

На что? А на что обычно меняют колеса? На деньги, или, может быть, на наркотики? Но это в том случае, если колеса ворованные. А мои колеса ворованными не были, я их честно купил два года назад в автосервисе на Ярославском шоссе.

— На летние, — коротко ответил я.

— Ты что, до сих пор на шипах ездишь?

— А я никуда и не езжу. Последний раз за руль в марте садился.

Кирилл удивленно поморгал и не менее удивленно квакнул.

— Ну, ты даешь…

Но это действительно было правдой. Вообще-то, я и еще столько же с удовольствием бы никуда не ездил, но в среду мне нужно было забрать отца из больницы. Конечно, можно просто вызвать для него такси, но папе будет приятно, если я приеду за ним сам, на своей машине. Хоть на что-то сынок сгодился. Хоть как-то заботу проявил.

В обед к нам в кабинет пришел Лёва и позвал меня после работы в чайную. Вот такие у меня теперь друзья… Пока нормальные мужики вечерами хлещут пиво по кабакам, мы с Лёвой сидим в чайной и играем в го. Я ответил, что с удовольствием схожу поиграть, ведь никаких более интересных планов на вечер у меня все равно не имелось. Лёва удовлетворенно кивнул и ушел, не забыв сморщить нос, когда проходил мимо Кирилла. Он всегда так делает, недвусмысленно намекая на то, что от моего напарника разит потом. Я и сам об этом прекрасно знаю, именно поэтому и переставил свой стол подальше от его стола, а заодно — поближе к окну.

— Опять пойдете фишки свои гонять? — спросил Кирилл, когда Лёва закрыл за собой дверь, — И не надоело еще?

— Не-а, не надоело, — ответил я и, возможно, даже при этом не соврал.

***

В жизни Лева по-настоящему любит только две вещи — своего кота и играть в го. Но и с тем, и с другим дела у него обстоят не то, чтобы очень уж хорошо. Кота забрала с собой при расставании бывшая подруга Варя, а в го с Левой никто не хочет играть. Ну, то есть, никто кроме меня. Вот только игрок из меня еще тот — даже с форой в пять камней я все равно умудряюсь постоянно проигрывать.

— Вадим, играй нормально! — каждый раз причитает Лёва, — Ты совсем не стараешься, я же вижу.

— Я стараюсь. Просто не мое это, чувак. Мне кикер нравится, да боулинг, ты же знаешь…

— Ага, игры для дураков. Тебе просто думать лень, так и скажи.

Ну естественно, мне лень думать. А как иначе-то может быть? Разве станет нормальный человек лишний раз о чем-то думать, если можно этого не делать? Ответ на этот вопрос всегда казался мне очевидным — разумеется, не станет. Вот только Лёва — не нормальный человек. Где вы видели еврея, который больше всего на свете любит кошек и игру в го? Это подходящие увлечения для отставного самурая эпохи сражающихся провинций, а не для московского айтишника, регулярно подумывающего о репатриации в страну пейсов и шекелей.

— Слушай, если тебе не нравится, как я играю, найди другого соперника, окей?

Лёва недовольно усмехнулся и убрал с доски камни. На сегодня игра была окончена. Но в чайнике оставалось еще почти пол-литра отличного пуэра, так что расходиться по домам мы не торопились. Я сходил к стойке и взял еще немного сахарного печенья, очень уж оно мне нравится. Печенье в этой чайной дают бесплатно, и я иногда злоупотребляю их щедростью сверх всякой меры.

— У тебя попа не слипнется столько сладкого есть? — спросил Лёва, который печенья не ест вообще, потому что следит за фигурой.

— Не-а, не слипнется. Максимум — глаза чесаться будут.

Лёва покачал головой и достал из кармана упаковку шведских леденцов без сахара. Предложил одну штучку мне, но я, как всегда, отказался. Уж очень эти леденцы напоминают мне на вкус резиновый уплотнитель от дверцы холодильника. А вот Лёва их обожает. Обожает так сильно, что даже специально ездит в какой-то магазинчик на Чистых Прудах, где эта дрянь продается аж по триста рублей за коробочку.

— На эти деньги ты уже мог бы купить себе абонемент в спортзал. Чтобы на ржавых турниках во дворе не болтаться.

— На свежем воздухе заниматься лучше, — ответил Лёва и ловким движением отправил в рот три леденца сразу, — А в зале по́том воняет.

— Ну, тут действительно не поспоришь, воняет. Зато там бассейн есть и сауна.

Я доел очередную порцию печенья и собрался было взять еще немного, но потом увидел, что чай уже почти закончился. Что ж, значит можно и по домам собираться. Мы вышли из чайной, я проводил Лёву до метро, а сам решил прогуляться домой пешком. Путь от Сокольников до Метрогородка неблизкий, но времени у меня все равно хоть отбавляй, да и погода стоит замечательная. Не холодно и не жарко, весь день солнце то вылезало из-за легких облачков, то снова за ними пряталось. Красота, да и только!

К вечеру это самое солнце опустилось уже довольно низко, и за прохожими по асфальту тянулись длинные смешные тени. Кажется, если на такую ненароком наступишь, то она оторвется, тихонько взвизгнет и уползет куда-нибудь в кусты. Совьет там гнездо и примется копить жирок к зиме, охотясь в сумерках на дворовых кошек и бродячих детей. А потом… Да черт его знает, что там будет потом.

Я шел вдоль трамвайных рельсов на краю парка и думал о том, что после посиделок в чайной у меня почти всегда хорошее настроение. Не знаю даже, из-за чего конкретно: собеседник из Лёвы скучнее не придумаешь, в го мне играть абсолютно не интересно, а к чаю я всю жизнь был равнодушен… И все-таки удивительным образом сочетание этих трех унылых стихий действует на меня крайне положительно. Наверное, все дело в бесплатном сахарном печенье. Да, точно, в печенье. Человеку же вообще немного для счастья надо. А уж если это «немного» еще и дают бесплатно, то жизнь становится совсем даже неплохой штукой. Вот только глаза могут начать чесаться.

***

Когда я в среду, отпросившись с работы сразу после обеда, подъехал к больнице, папа уже ждал меня на проходной. Вид у него был вполне здоровый, даже, наверное, поздоровее, чем у меня. Оно и понятно — узнав о том, что ему предстоит операция на сердце, папа впервые в жизни бросил курить. И пить. И есть всякую дрянь — тоже. Я же такими успехами похвастать никак не мог.

— Ого, ты даже машину помыл! — он провел пальцем по задней двери моей «Шкоды», а потом внимательно осмотрел его со всех сторон. Даже с тех, которыми не касался автомобиля. Хорошо хоть на вкус пробовать не стал.

— Да я ее часто мою, — соврал я, — Не ездить же на грязной!

Папа усмехнулся, положил спортивную сумку с больничными принадлежностями на заднее сиденье, а сам уселся на переднее.

— Ну, извозчик, запрягай!

— Ты как себя чувствуешь-то? — поинтересовался я, когда мы отъехали от больницы.

— Обрадовать мне тебя, Вадимка, нечем. Квартиру пока придется еще поснимать. Доктор сказал, что здоровье у меня ого-го, лет на двадцать хватит.

­­­– Это хорошо! — я посмотрел на папу в зеркало заднего вида и заметил, что он слегка улыбнулся. Конечно, шутка про квартиру была всего лишь шуткой. Папа знает, что я хоть и не особенно заботливый сын, но все-таки люблю своих родителей. Не то чтобы прям очень сильно, но люблю. И уж точно сильнее, чем те деньги, которые приходится ежемесячно отваливать за однокомнатную халупу в Метрогородке.

— Мама к нашему приезду пирогов напечь обещала.

— Ого! — удивился я, — Я ее пирогов уже тысячу лет не ел!

Я действительно давным-давно не ел маминых пирогов, но ни капельки по ним не соскучился. Готовить мама никогда толком не умела. В ее пирогах всегда было много начинки, но на этом их достоинства заканчивались. Тесто толстое и невкусное, с одного бока пирог почти сырой, с другого успел подгореть, а сахарные булочки лучше было даже не пытаться употреблять в пищу. Впрочем, сам тот факт, что поэтесса умеет печь хоть какие-то пироги, уже казался мне занятным и даже милым.

— Ты сам-то как поживаешь? — спросил папа, когда мы съехали со Скоростного Диаметра на Щелковское шоссе, — Работу не надумал поменять?

— Нет, — буркнул я, не отрывая взгляда от дороги, — Не надумал.

Каждый раз, когда я виделся с отцом, он спрашивал, не надумал ли я поменять работу. Ему всегда казалось, что я просто обязан ненавидеть то, чем занимаюсь. Это же мышиная возня для дураков, приличному человеку должно быть стыдно зарабатывать на жизнь таким похабным образом!

— Если вдруг надумаешь, ты скажи. Я поспрашиваю у друзей — может, и возьмут тебя в какой-нибудь сериал про ментов на роль третьего трупа слева.

И папа расхохотался. Он вообще любит посмеяться, особенно надо мной. Потому что считает, что вырос я парнем хоть и неплохим, но чересчур уж обыкновенным. И в этом есть доля правды. Даже немалая такая доля.

Помню, как в четырнадцать лет он застал меня за просмотром записи выступления группы «Green Day» на фестивале «Вудсток-94». Толпа перемазанных грязью фанатов швырялась в музыкантов комьями чего-то очень похожего на коровье дерьмо, а группа отвечала им тем же самым. Папа тогда не сказал мне ничего плохого, да и глупо было бы ругать четырнадцатилетнего парня за то, что тот смотрит панк-концерт, но в выражении его лица я без труда разглядел разочарование.

— Дорогая, мне кажется, у нас растет придурок, — вот что-то в таком духе он наверняка сказал маме перед сном тем вечером.

И это понятно — сын телеоператора и поэтессы, ценителей Тарковского и Пазолини, фанатов «Pink Floyd» и «King Crimson», смотрит, как какие-то американские идиоты швыряются друг в друга навозом под трехаккордный панк. Папе было от чего расстраиваться. Наверное, застав меня за просмотром гей-порно, он и то был бы не так сильно раздосадован. В конце концов, гомосексуалисты часто бывают талантливыми людьми, а вот любители шуток про дерьмо — почти никогда.

Я припарковал машину возле подъезда кирпичной пятиэтажки на 7-й Парковой улице, и мы с папой поднялись на третий этаж. Еще на лестничной клетке я ощутил запах капитально подгоревших пирожков.

***

— Черт подери, подарок для Кирилла! — я сказал это вслух, а потом еще пару раз грязно выругался. Да, подарок для Кирилла. Я про него совершенно забыл. И это никак нельзя было назвать трагической случайностью. Ведь Кирилл мне абсолютно безразличен, и ничего удивительного в том, что я забыл о его дне рождения, быть не могло, но все же я сделал это не специально. Просто так получилось, ничего личного. Но подарок в любом случае купить было нужно, и меня это обстоятельство ничуть не радовало. Я уже почти доехал до дома, а теперь придется возвращаться обратно в цивилизацию. Ведь ни одного приличного торгового центра в Метрогородке отродясь не бывало, а где еще можно поискать подарок для коллеги, я не имел представления.

Ехать в итоге пришлось аж до Восточного вокзала, ибо ближе ничего похожего на приличный торговый центр не нашлось. В подобных местах я не бывал уже очень давно, и почему именно я в них не бывал, вспомнил сразу, как только там оказался. Люди! Чертовы люди! Их было столько, что мне сразу же захотелось расплакаться и убежать прочь из этого ужасного места. Люди кишели вокруг, как черви в дохлой псине! Они ходили, бегали, толкались, пихались и только что друг по другу не ползали. Мужики рычали на своих баб, бабы орали на детей, а дети просто верещали как полоумные, вообще ни на секунду не затыкаясь. Ох уж это народное единство, будь оно неладно! А ведь сегодня еще только четверг.

Я пошарил рукой в кармане джинсов и, к счастью, нашел там наушники. Слава тебе, Ктулху! А то глядишь совсем пропал бы! Включил на телефоне первый попавшийся альбом «Foo Fighters», собрался с силами и нырнул в поток сновавших от магазина к магазину сограждан.

Вот только радость моя оказалась совсем недолгой. Ведь даже в наушниках я совершенно не представлял, что можно подарить Кириллу. Беда в том, что у него нет никаких увлечений. Вообще. Кирилл не слушает музыку, не занимается спортом, не ездит на рыбалку… Он даже водки не пьет, в конце-то концов! Вся его жизнь заключается в том, что на работе он получает деньги, а дома складывает их в сервант. Не человек, а кошелек-лягушка, что такому вообще можно подарить? Навесной замочек на рот?

Минут двадцать я бесцельно бродил от одного магазина к другому и качал головой. Это не то, это не то, это — тоже не то. Запонки я уже дарил Кириллу на какой-то из прошлых дней рождения, галстук — на Новый год, а дарить ему трусы мне почему-то совершенно не хотелось.

Может быть, книгу? Говорят же, что книга — лучший подарок. Не могут ведь миллионы мух ошибаться? И пусть польза чтения сильно преувеличена, ведь сколько бы всякой писанины ни прочитал дурак, умным он от этого не станет, но все-таки книга — это действительно лучше, чем, например, освежитель воздуха для машины. Вот только книжного магазина я в этом торговом центре так и не нашел. А даже если бы и нашел, то вряд ли что-нибудь там купил. Не дарить же ему Терри Гиллиама, в конце концов? Кирилл ведь его даже ради приличия читать не станет. Только заляпает своими толстыми потными пальцами, да поставит на полку. Если у него дома вообще есть такая штука, как книжная полка.

В конце концов я сдался и с позором покинул этот филиал ада на земле под названием «Новочеркизовский». Да пошел этот Кирилл нахер вместе со своим днем рождения! Подарю ему пакет шведского кофе в зернах, который на прошлой неделе купил по акции, совершенно не подумав о том, что кофемолки у меня в хозяйстве не имеется. Имеется ли она в хозяйстве у Кирилла? А хрен его знает. Ну, если не сможет помолоть — пусть так, всухомятку жрет. Зубы-то у него хорошие, не то, что у меня, так что должен справиться!

Вернувшись домой, я первым делом отправился в душ. Очень уж не терпелось смыть с себя это мерзкое ощущение, будто меня потрогало своими скользкими щупальцами какое-то хтоническое существо.

— Все в порядке, Вадим, — сказал я себе, вытирая пушистым полотенцем лысую башку, — Это существо называется «народ». И ты — тоже одно из его щупалец.

***

День рождения, выпавший на пятницу — мечта любого алкаша, работающего пять через два. Можно начинать праздновать сразу после обеда, даже вечера дожидаться не обязательно. Но Кириллу такие нехитрые радости были недоступны, он ведь не алкаш. Даже на новогодних корпоративах вечно сидит как сыч со стаканом сока, да пучеглазит по сторонам. Окружающих этот факт, впрочем, вполне устраивает — одна мысль о пьяном Кирилле, отплясывающем под народные шлягеры между столами с банкетной жрачкой, приводила всех его коллег, в том числе и меня, в неописуемый ужас. Свят, свят, свят! Пусть и дальше сок пьет!

— Там пицца на проходную приехала, — сказал Кирилл за полчаса до начала обеденного перерыва, — Поможешь донести?

— Помогу, — ответил я, — Пошли.

И мы пошли за пиццей.

Кирилл работает в фирме уже черт знает сколько лет, а потому знает здесь всех. И все знают его. Даже сам генеральный директор Рустам Адамович, старый татарин с хитрым глазом, зашел сегодня к нам в кабинет с утра пораньше и лично поздравил моего напарника с некруглой, но все же вполне солидной датой — сорок четыре года. И вручил конверт. А в конверте этом было наверняка побольше интересного, чем в том, который мне несколько месяцев назад вручала начальница отдела кадров. Хотя на вид они были совершенно одинаковы.

— Это тебе на сбычу мечт, Кирилл. Спасибо за работу.

Этих самых «мечт» у сегодняшнего именинника имелось не очень много. А точнее, насколько мне известно, мечта у него была ровно одна — купить себе домик за городом. Конечно, на настоящий современный коттедж Кириллу с его зарплатой никогда в жизни не накопить, но вот какую-нибудь заштатную дачку километрах в ста пятидесяти от города он вполне мог бы себе позволить. Главное — выбрать местечко поближе к болоту, чтобы было с кем пообщаться летними вечерами.

Угощать сослуживцев пиццей мы с Кириллом тоже отправились вместе, чтобы успеть управиться, пока все не разошлись обедать.

Спасибо. С днем рождения! С днем рождения! Спасибо! Спасибо!

От всех этих спасибов и сднемрождений у меня уже в третьем по счету кабинете начала кружиться голова. К тому же, я сегодня скудно позавтракал и успел хорошенько проголодаться, а пицца так вкусно пахла, что отдавать ее в чужие руки было чертовски обидно. А вдруг нам ничего не останется? Ладно Кирилл — он толстый, подкожным жиром сыт будет в случае чего, а вот я ведь могу и в голодный обморок ненароком хлопнуться!

Впрочем, когда мы дошли до отдела кадров, голод перестал меня беспокоить. Ведь там работала Ира, а я каждый раз, когда ее видел, начинал думать не о хлебе насущном, а о чем-то куда более возвышенном. Например, о пиве.

— О, Вадим! — сказала она, даже не обратив внимания на именинника, — Привет!

­– Привет! — я вытащил из коробки три куска той пиццы, в которой было больше всего начинки, положил их на пластиковую тарелочку и протянул Ире, — Вот, я тебе самую вкусную выбрал!

— Спасибо!

— Это Кириллу спасибо.

— В «Причал» -то идем сегодня?

— Конечно, идем. Мы же договорились!

— Ура-ура! — Ира поставила тарелочку с пиццей на стол и похлопала в ладоши, — Тогда подождешь меня на проходной, я, может быть, задержусь минут на пятнадцать.

— Подожду!

Когда мы с Кириллом вышли из отдела кадров и направились к следующему кабинету, он, естественно, спросил своим фирменным сальным тоном:

— Свадьбу-то скоро ждать?

Я слышал этот вопрос уже раз пять, но до сих пор так и не смог придумать на него подходящего ответа. Поэтому просто промолчал. Мне снова очень захотелось есть.

К счастью, пиццы нам с Кириллом осталось много, аж по целой коробке на человека, и, как только мы вернулись в кабинет, я принялся с жадностью ее поглощать. Кирилл же сперва сходил к кофе-машине и сделал себе капучино, а потом сел за стол и принялся долго-долго размешивать сахар в кофе, наблюдая за тем, как я чавкаю пиццей.

— Тебе точно жениться пора. Сразу видно — не кормит дома никто.

Я посмотрел на Кирилла и, не переставая жевать, ответил:

— Тебе тоже пора. И желательно — на любительнице морить мужиков голодом.

— А такие бывают? — спросил он, вытащив ложечку из кружки и аккуратно положив ее рядом с клавиатурой.

— Да кого только на свете не бывает…

***

В «Причале» было, как и всегда по пятницам, шумно и многолюдно. Народ отмечал долгожданное завершение рабочей недели, заливаясь пивом, болтая и лопая хорошенько обжаренную во фритюре картошку. Других закусок здесь не подавали. «Причал» — место простое, дешевое и совершенно не пафосное. Даже возможность забронировать столик отсутствует.

Но для меня местный управляющий Вова всегда делал исключение из этого правила. А все потому, что мы с ним знаем друг друга с трех лет, или что-то около того. Вова, сын лучшего друга моего отца, был моим ровесником, но выглядел лет на десять моложе — наверное, еще в юности продал душу кому следует. Тощий, бледный, с прической в стиле Курта Кобейна и весь забитый татуировками, он больше всего смахивал на гея-наркомана, хотя на самом деле растил двух дочерей и даже никогда в жизни не курил. Пивом, правда, не брезговал — иначе, скорее всего, и не стал бы управляющим бара,

— Привет! — я крепко пожал его костлявую ладонь и улыбнулся. Вова — один из тех немногих людей, с которыми я всегда рад увидеться. Хотя друзьями мы друг друга вроде как не считаем и редко даже разговариваем о чем-то по-настоящему серьезном.

— Здорово! Вам как всегда?

— Ага.

Вова сам налил нам два стакана лагера, даже бармена не стал звать, и мы с Ирой отправились к столику в углу, на котором лежал закрытый ноутбук, а рядом стоял наполовину пустой стакан с какой-то мутной жижей. В ноутбуке этом даже экрана на самом деле не было, один корпус остался. Вова кладет его на столик просто чтобы за него не уселся никто чужой. Что было в стакане я не знал, да и узнавать этого мне совершенно не хотелось. Наверняка ничего хорошего.

— А Кирилл совсем не пьет, что ли? — спросила Ира, когда мы наконец-то отхлебнули по глотку живительной жидкости, — Даже в день рождения?

— Говорит, что не пьет, а как уж там в реальности дела обстоят, мне неведомо. Может быть, надирается каждую пятницу водкой под одеялом, чтоб никто не видел, а потом головой о батарею бьется полночи. Кто ж его знает…

Ира рассмеялась. Она всегда смеется, когда я говорю всякую ерунду, а я, в свою очередь, только ерунду и говорю. Умные мысли вообще редко посещают мою голову, но, если такое вдруг и случается, я предпочитаю ни с кем ими не делится. А то мало ли чего еще подумают.

— Ленка-то вчера так нажралась с мужем, что сегодня выходной взяла. Говорит, совсем никак не встать с утра было.

Кто такая Ленка, я не помнил. То ли та толстая тетка из отдела кадров, то ли бухгалтерша с жиденькими волосами мышиного цвета… В общем, одна из представительниц прекрасной половины нашего дружного коллектива.

— Да муж ей небось просто фонарь под глаз поставил по синей теме, вот и стыдно теперь коллегам показаться, — предположил я.

Ира снова рассмеялась. Она приходила сюда, чтобы пить пиво и смеяться. А я — чтобы пить пиво и смешить Иру. Такое вот нехитрое распределение ролей. Несколько раз в месяц, чаще всего — по пятницам, мы приходим в «Причал», беремся за стаканы и приступаем к исполнению своих обязанностей. Люди вокруг занимаются примерно тем же — пьют и смеются. Вова, правда, рассказывал, что после полуночи некоторые начинают еще и ругаться, или даже бить друг друга по лицу на улице возле входа, но мы с Ирой до этих весёлых моментов никогда не досиживаем. Ей надо домой, к сыну, а мне надо провожать ее до метро. Это — тоже часть моих обязанностей.

Потом я еду домой на тринадцатом трамвае и думаю о том, что Ира — жутко скучная тетка. Все ее разговоры унылы и банальны, шутки — немногим лучше Кирилловых, разве что не настолько похабные, а уж когда она начинает рассказывать истории про школу, в которую ходит ее сын Митя, мне вообще хочется встать и уйти. Причем желательно — из жизни. И все-таки я никогда не отказываюсь сходить с Ирой в «Причал». Потому что люблю ее.

— Да, чувак, когда тебе без малого сорок, влюбиться в кого-то — это именно то, что нужно, — говорю я сам себе, глядя на проползающие мимо трамвайного окна столбы, — Прям-таки, лучшая идея, которую только можно придумать.

Придя домой, я достал из холодильника бутылку «Хамовников», открыл и даже не стал выливать содержимое в стакан. Шестое пиво за вечер можно пить как угодно, вкуса все равно не почувствуешь. Опустошив бутылку до дна, я вышел на балкон и закурил. Во дворе было уже совсем темно и тихо, но на соседней улице еще позвякивали последние трамваи. Скоро и они угомонятся, а я все еще буду сидеть на балконе, пить пиво и грызть чипсы. Чтобы завтра с утра в голове было мутно, а во рту — насрано кошками.

***

И действительно, с утра в голове было мутно, а во рту — насрано кошками. Как знал, как знал! Чтобы поскорее избавиться от этих не самых приятных ощущений, я съел таблетку аспирина, запил ее банкой прохладной колы, а потом хорошенько прорыгался. Ну вот, теперь можно и делами заняться! Дел у меня на субботу было запланировано не так чтобы уж очень много. Позавтракать, погулять, послушать новую пластинку группы «Blur», пообедать, поплавать в бассейне, поужинать, по… Нет, на этом вроде все.

Ничего похожего на еду ни в холодильнике, ни в буфете мне обнаружить не удалось, поэтому за завтраком пришлось идти в ближайшую пиццерию. Там дела с продуктами обстояли куда лучше, и уже через двадцать минут я был сыт и даже немного доволен жизнью. Сделал пару кругов по району, поплевал немножко в голубей, клевавших мусор возле помойки, а потом пошел дождь. Мокнуть мне совсем не хотелось, и я спрятался от него в продуктовом магазине. А раз уж я там оказался, то решил заодно купить чего-нибудь съестного. Например, пива. Ведь прошедшей ночью я уничтожил все и без того скудные запасы этого продукта первой необходимости, которые имелись в холодильнике. Еще захватил пару упаковок вареников с картошкой, несколько пачек спагетти, две трубочки со сгущенкой и побольше сыра. Вот только вяленых томатов в этом магазине, как всегда, не нашлось, за ними придется ехать в гипермаркет.

Новый альбом группы «Blur» оказался таким же скучным и унылым, как и предыдущий. Но он все равно очень мне понравился. Я даже послушал его два раза подряд. Хотя, возможно, это просто потому, что мне было лень вставать с дивана и выключать музыку, которая играла на повторе. Встал я только когда курить захотелось совсем уж невыносимо. Дождь прекратился, но издалека, со стороны парка, уже ползла новая туча, еще более темная и густая, чем та, что висела над Метрогородком с утра. И я решил, что надо бы успеть добраться до бассейна, пока снова не полило. Но тут мне позвонил Боря.

— Вадос, здорово! Как твое ничего?

— Да потихоньку, — ответил я и хотел было добавить что-то еще, но не успел.

— Я тут в Москву вернулся, повидаться не хочешь?

— Вернулся? Насовсем, что ли?

— Похоже, что насовсем.

— С семьей?

— Нет, — коротко ответил Боря и рассмеялся, — Я теперь снова свободный человек.

Ах, вот оно что! Я изобразил какой-то звук удивления, хотя на самом деле если и удивился, то разве только тому, что Боря продержался так долго. Аж целых десять лет! Уверен впрочем, что его заслуги в этом почти никакой не было.

— Ну, давай повидаемся, раз уж такие дела.

Я знал, что отказываться бессмысленно, Боря все равно меня достанет. Не сейчас — так чуть позже. По некой совершенно неведомой мне причине этот товарищ очень любит со мной общаться. Есть, конечно, и другие люди, которым приятно мое общество, но с ними-то все понятно — они любят слушать мою болтовню и хихикать, а вот Боря… Боря меня никогда не слушает, он всегда говорит сам. Говорит много, долго и исключительно о себе. Причем я даже никогда не пытался делать вид, что мне его речи хоть сколько-нибудь интересны. Просто сидел и угощался всякими напитками, которые Боря усердно подливал мне в стакан, курил и слушал. Но большего от меня, видимо, и не требовалось.

— Приезжай сегодня ко мне, а?

Я на несколько секунд задумался, а потом согласился. В конце концов, чем быстрее приеду, тем быстрее уеду. К тому же, почти все намеченные на сегодня дела я уже сделал, а в бассейн можно будет и завтра сходить. Поужинать вот только не успел… Ну, заодно и поужинаю! И наверняка не какими-нибудь там макаронами с сыром — Боря и сам вкусно пожрать любит и друзей угостить ему никогда не жалко.

— Ты все там же живешь, на Сиреневом?

— Нет, ты что! Ту квартиру родители давно продали. Я пока снял однушку в Медведково, а дальше думать буду. Может быть…

— Ладно, давай при встрече расскажешь. Адрес говори. Только я не очень скоро буду, часам к семи, не раньше.

— Да не вопрос. У меня тут диван на кухне есть, так что сможешь и на ночь если что остаться.

Боря сказал мне адрес, я его записал, и мы ненадолго попрощались.

Ехать на метро мне совершенно не хотелось, и, покопавшись немного в своих знаниях о маршрутах наземного транспорта Москвы, я вспомнил, что в Медведково от ВДНХ идет семнадцатый трамвай. Значит, дело оставалось за малым — добраться до ВДНХ. А уж этот путь мне прекрасно знаком. Два года подряд я не реже раза в неделю катался в Останкино, где жила Лена — девушка с прической как у Земфиры, которая почему-то пребывала в абсолютной уверенности, что я в нее без памяти влюблен, и потому готова была даже пить со мной дешевое пиво на скамейке возле автобусной остановки, а потом трахаться у нее дома на икеевском диване, если мама работала в вечернюю смену. Вот только ездить ко мне в Метрогородок она почему-то все равно была не готова, потому мне и пришлось наизусть выучить маршрут до ВДНХ. Седьмой трамвай, а потом одиннадцатый. Ехать плюс-минус полтора часа.

***

К Боре я приехал насквозь мокрым. Десяти минут пешком от остановки хватило, чтобы дождь пробрался через два капюшона аж до самой лысины, а в кроссовках начало хлюпать, как на сельской дороге по весне.

— Ого-о-о! — протянул Боря, увидев меня, — Так и заболеть недолго. Но ничего, сейчас мы тебя продезинфицируем!

И Боря заговорщицки мне подмигнул. Впрочем, я и без того догадывался, что пить мы сегодня будем не чай, не в Бориных это правилах — гостей чаями потчевать.

— Водка, виски, ром? — спросил он, когда я еще даже не успел стянуть с себя насквозь мокрые кроссовки.

— Водка.

— О, это правильно! — одобрил мой выбор товарищ и зазвенел рюмками откуда-то из глубин кухни. — Ты сразу в комнату проходи, там сидеть будем.

В комнате уже стоял накрытый видавшей виды скатертью стол, а рядом с ним — два потертых венских стула. Вообще, весь интерьер с первого взгляда давал понять, что квартира эта съемная. Сервант с хрусталем, огромная нелепая люстра, скрипящий под ногами паркет… И только белый «Макинтош» на рабочем столике в углу выглядел чем-то не имевшим отношения к Советскому Союзу. Да, этот чертов понторез всегда был неравнодушен к продукции фирмы «Apple».

Мы выпили по первой, а потом сразу же и по второй. За те пять лет, что я не видел Борю, он стал еще больше. И брюхо у него стало больше, и борода, и даже шея, как мне показалось, увеличилась в диаметре.

В школе его, разумеется, дразнили «боровом». Но тогда это было не очень-то и актуально — какой там боров! Так, подсвинок чуть крупнее среднего. Зато теперь Боря оправдывал свою кликуху на все сто. Все сто с лишним килограммов.

— Ты, Вадос, совсем не изменился, — сказал он после третьей рюмки и как-то даже по-отечески положил руку мне на плечо. Пахло от Бори отличным парфюмом, и я подумал, что надо бы подарить Кириллу на следующий день рождения такой же. Вдруг у него все-таки получится перебить запах кислого пота, и Леве не придется каждый раз зажимать нос, проходя мимо моего напарника?

— А ты стал похож на попа. Надеюсь, не будешь пытаться меня воцерковить?

Боря гулко расхохотался, а потом налил еще по одной. Пить с ним всегда было тяжело. К тому моменту, когда Боря только начинал хмелеть, я уже балансировал где-то на грани между «нажрался» и «нажрался в говно». А мама ведь говорила, что надо больше каши по утрам кушать.

— Слушай, а как там Денис поживает?

От этого вопроса мне сразу стало немного не по себе. Разумеется, в том, что я не знал, как там поживает Денис, не было ничего зазорного, но все-таки… Все-таки, я мог бы это и знать. Может быть, я даже должен был это знать.

— Надеюсь, что еще хоть как-нибудь да поживает, — ответил я как можно более уклончиво, — Тысячу лет его не видел.

Боря понял, что я имею в виду, и печально покачал головой.

— Нет, ну он еще жив, это точно, я с его отцом недавно разговаривал. Но дела, конечно, плохи…

Разговаривал с отцом Дениса? Зачем тогда меня спрашивать? Наверняка уж Виктор Александрович ничего от Бори не утаил насчет своего непутевого сыночка.

— Когда я видел Дэна в последний раз, он сидел возле магазина и клянчил деньги у прохожих. Было это в начале весны. Больше мне нечего о нем тебе рассказать.

Боря снова покачал головой.

— Надо бы с ним как-нибудь повидаться…

— Ну, если ты давно не общался с бомжом, и хочешь это исправить, то вперед!

— Да он же не бомж, ты чего! Просто алкаш.

— Не бомж он только потому, что квартира не на него записана. Иначе бы уже давно ее пропил.

— Может быть…

— Не «может быть», а «так оно и есть».

Боря наконец смекнул, что мне не слишком-то хочется говорить про Дениса, и перевел разговор на другую тему. Рассказал, какой стервой оказалась его жена, как он хотел бы забрать у нее сына, как ему не позволят это сделать насквозь мужененавистнические органы опеки…

Я даже смог вспомнить, как выглядит Борина жена, которую видел только раз, лет десять назад, да и то мельком. Но одного взгляда на эту девицу с выправкой прусского офицера и таким выражением лица, будто она случайно проглотила свою ведьминскую метлу, мне хватило, чтобы понять уровень ее стервозности. А вот Боре для этого понадобилось немного больше времени.

Когда первая бутылка водки оказалась пуста, а вторая — пуста наполовину, я понял, что пора ехать домой. Мы обнялись на прощание, и Боря все-таки еще раз вспомнил про Дениса.

— Давай съездим к нему, Вад! Пожалуйста…

— Может быть, как-нибудь, — ответил я и закрыл за собой дверь.

***

И чего это ему вдруг так захотелось увидеть Дэна? Они и друзьями-то толком не были никогда, общались просто потому, что я их вместе собирал на попойки. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Все же ясно как божий день! Виктор Александрович очень хочет, чтобы какой-нибудь друг или хотя бы приятель его сыночка попробовал вытащить того из жопы.

Вот только жопа, в которой сидел Денис, была очень, очень глубока… Так глубока, что даже самый опытный проктолог все пальцы поломает, пока доберется до скорчившегося в ее недрах тщедушного человечка с немытыми и нечесаными волосами цвета прошлогодней соломы. А уж Боря-то даже булки раздвинуть не сумеет, каким бы боевым хряком он ни казался на вид.

Когда я сказал, что видел Дэна сидящим у магазина и клянчащим мелочь, я немного соврал. А точнее — приукрасил действительность. Ничего он там не клянчил, просто не мог уже. Валялся на тротуаре возле входа и источал все ароматы Франции одновременно. Разумеется, его папаше такое поведение сына нравиться не могло, вот он и решил попросить Борю попробовать как-нибудь повлиять на отпрыска. Почему Борю? Да потому что я не имею привычки разговаривать с мудаками. А Боря Виктору Александровичу многим обязан, и его привычки в расчет можно не принимать.

Такси медленно ползло по Енисейской улице от одного светофора до другого, а я, развалившись на заднем сиденье, болтался от одной пьяной мысли к другой, будучи не в состоянии на чем-то нормально сосредоточиться. Боря, Денис, Виктор Александрович… Все эти персонажи были хоть и реальны, но как-то недостаточно реальны. И даже тот факт, что полчаса назад я пил с Борей водку возле огромного белого «Макинтоша», уверенности в его существовании мне это не особенно добавляло. Сейчас я приеду домой, хорошенько просплюсь, и все они снова исчезнут там, где им самое место — в прошлом.

Но пока я не добрался до мягкой подушки, купленной полгода назад в каком-то занюханном промтоварном магазинчике возле дома, отделаться от мыслей о Денисе все равно не получится. Все-таки, мы были друзьями. Близкими друзьями. Пожалуй, это был единственный человек, которого я мог назвать своим лучшим другом. Но теперь я вот развалился тут, на заднем сиденье «Kia K5», и смотрю, как мимо проносятся северо-восточные окраины Москвы, а Денис… Денис, скорее всего, развалился где-нибудь под лавкой в Измайлово и ни на что не смотрит. Глаза его давно затянула такая глубокая синяя пелена, что смотреть они уже вообще толком не могут. Хреново все вышло, но по-другому получиться, наверное, и не могло. Если ты каждый день пьешь водку, то рано или поздно обязательно сопьешься. И никто тут не поможет — ни папаша с ремнем, ни друзья с душными разговорами.

Такси остановилось возле моего подъезда, и я кое-как вылез на свет божий. А точнее — на божью тьму, времени-то было уже далеко за полночь. Доковылял, хлюпая так и не просохшими кроссовками, до квартиры, выпил банку колы, разделся и залез под одеяло. Перед тем, как провалиться в мутный пьяный сон, я вспомнил, что сказал мне Дэн, когда я в последний раз видел его способным разговаривать:

— Если батя будет тебе звонить — не бери трубку. Пошел он!

Трубку брать я в любом случае не стал бы, да и Виктор Александрович сам никогда бы мне не позвонил, но я все равно сделал серьезный вид и ответил:

— Хорошо, не буду.

***

Наутро мне было паршиво. Причем по-настоящему паршиво. Да, водку с Борей пить — это тебе не пивко в Ириной компании потягивать. Тут последствия куда серьезнее, таблеткой и банкой колы не отделаешься. Я кое-как доковылял до кухни, выпил залпом два стакана воды из-под крана и подумал, что сейчас очень кстати было бы проблеваться. Но сделать этого, конечно же, не получится — мой организм слишком привычен к алкоголю, и даже тот факт, что водку я пил в первый раз за последние пару лет, дела особо не менял.

Я вернулся в комнату и включил сборник лучших песен Эллиотта Смита. Этот печальный американский струнобой знает толк в похмелье! Хотя бы просто потому, что провел большую часть своей не самой долгой жизни именно в этом состоянии. Почувствовав, что воздух в комнате стал немного прохладнее, я натянул одеяло почти до самых глаз. Все ясно — это мой домашний призрак Гоша, тоже большой любитель творчества Смита, вылез из своего убежища за сервантом, чтобы послушать любимую музыку. И хотя размерами Гоша совсем невелик — точнее, настолько мал, что я так ни разу и не смог его увидеть, все-таки он — самый настоящий призрак. А потому и замогильный холод, которым от него веет — тоже самый что ни на есть настоящий.

Где-то на шестой или седьмой песне я уснул, а когда проснулся, музыка уже кончилась, и Гоша спрятался обратно за сервант, так что накрываться одеялом с головой больше нужды не было. Я еще немного повалялся на диване, потом встал и пошел наконец-то завтракать. Купленные вчера трубочки со сгущенкой пришлись очень кстати — вместе с крепким черным кофе они быстро вернули меня к нормальной жизни. Вот, теперь можно и в бассейн сходить.

Конечно, то место, куда я ходил плавать, не было настоящим бассейном. Просто фитнес-клуб с мелким двадцатипятиметровым корытом, в котором вечно плескаются огромные китообразные тетки, делающие вид, что они занимаются аквааэробикой. Я каждый раз боюсь, что кто-нибудь из них примет меня за съедобный планктон и проглотит. Но ничего не поделаешь, другого бассейна в округе не имеется.

Плавать я люблю с самого детства. Это вообще единственное связанное со спортом занятие, которое мне по душе. В стоимость абонемента входит еще и посещение спортзала, но все это болтание на турниках, тягание гантелей и раскорячивание на тренажерах ничего, кроме недоумения, у меня никогда не вызывало. И зря качки напяливают на себя майки с надписью «Горилла», ни одна уважающая себя обезьяна подобной херней заниматься не станет.

Народу в бассейне оказалось совсем немного, и я с удовольствием проплавал почти целый час. На животе, потом на спине, потом — снова на животе. А потом — в сауну. Сауна в этом фитнес-клубе, правда, очень сомнительная… То есть, сама по себе сауна-то нормальная, сомнителен уровень интеллекта ее посетителей. Эти товарищи почему-то думают, что если наплескать на камни побольше воды, то сауна станет русской баней. Но русской баней она от этого, понятное дело, не становится. А становится каким-то дерьмом. И вместо приятно-горячего сухого воздуха ты сидишь в испарениях едва теплой лужи. Хорошо хоть сраным эвкалиптом в этот раз не воняет.

Когда я вышел из клуба, солнце уже почти уползло за многоэтажки, и на улице стало слегка прохладно. Как всегда после плавания, мне очень захотелось есть. Причем есть не что попало, а именно картошку фри с сырным соусом. Я перебрался на другую сторону Щелковского шоссе и зашел в «МакДак», который, хотя и не был больше «МакДаком», картошку фри, к счастью, все еще готовил. Я взял большую порцию и два соуса.

Вечер воскресенья — мое любимое время на неделе. Особенно если погода стоит хорошая, и можно прогуляться пару часов перед сном. Я неспеша брел через промзону на Монтажной улице и ни о чем не думал. Вообще. Просто разглядывал железобетонные заборы вдоль дороги и всякие непонятного назначения постройки за ними. Постройки эти были огромными и твердыми, какими и полагается быть промышленным постройкам, а настроение мое — маленьким и хрупким, каким и полагается быть настроению воскресным вечером. В общем, все было именно таким, каким быть и должно. Я аккуратно перешагнул через рельсы старой железнодорожной ветки, пересекавшей улицу возле теплоэлектроцентрали номер двадцать три, поглазел на разбросанный вокруг мусор, и пошел дальше.

***

— Мне не нужен какой-то другой кот, — раздраженно сказал Лёва и отхлебнул чай из маленькой глиняной чашечки, — Мне нужен этот конкретный кот. Мой кот!

Мы уже закончили играть и теперь сидели, развалившись на мягких пуфиках и пили чай с сахарным печеньем. Народа в чайной кроме нас почти не было. Только тощая девчонка с разноцветными косичками на голове болтала о чем-то с бариста, время от времени оглашая помещение неприятным скрипучим смехом. Одета она была так, будто по накурке ограбила дешевый секонд-хенд, а всю добычу решила унести на себе. Футболка, джинсы, платье, куртка… Всех цветов радуги сразу и обязательно не по размеру. Образ дополняли холщовая нищенка с абстрактным принтом и классические черно-белые «конвера».

— Надо же, хиппи все еще существуют, — сказал я самому себе, а потом ответил на Лёвину тираду: — Ну, тогда я не знаю, что делать.

И Лёва прекрасно знал, что я не знаю, что ему делать. Эту неприятность с котом мы обсуждали уже не первый раз и даже, наверное, не двадцать первый. Если Лёва не говорит об Израиле или об игре в го, он говорит о коте. Кота зовут Тимоша, ему три года от роду, последний из которых он провел в плену у злобной старухи Варвары, разлучившей несчастное животное с заботливым и любящим хозяином. То есть, с Лёвой. Во всяком случае, именно так эту ситуацию описывал сам заботливый и любящий хозяин.

— Эта сука его даже не кормит нормально, я уверен! Насыплет какого-нибудь дерьма — и жри чего дали. А от дешевого корма у мейн-кунов почки отказать могут.

Да, потребность в здоровой пище Лёва считает совершенно обязательной не только для людей, но и для братьев наших меньших. По крайней мере, для одного брата уж точно.

— А ты ей денег не пробовал предлагать?

— Пробовал! Ни в какую!

— Может быть, мало предложил? — ехидно поинтересовался я, зная, что Лёва хоть и не настолько жаден, как стереотипные евреи из анекдотов, но деньги считать любит и умеет.

— Предложил пятьдесят тысяч. По-моему, это неплохая сумма за кота.

Я не знал, какая сумма за кота может считаться неплохой, а какая — не может, поэтому говорить ничего больше не стал. Да и вообще, вся эта эпопея с Тимошей мне уже порядком надоела. Никаких других идей, кроме как выкупить кота или украсть его, мне в голову не приходит. Но продавать Тимоху не хочет Варя, а красть его не хочет Лёва. Да и правильно делает — это кошелек с деньгами или телевизор можно утащить так, чтобы хозяин не догадался, кто это сделал, а с котом такое не прокатит. Кот нужен только Лёве — значит, и украсть его может прийти в голову только ему. А кража есть кража — посадить за нее на первый раз, может быть, и не посадят, но проблем все равно не оберешься.

— Слушай, заведи себе собаку! Собака — лучший друг человека, не зря же говорят. Она общаться с тобой будет, а не просто сидеть на тумбочке, как шерстяной истукан…

Лева посмотрел на меня как на врага народа и допил свой чай. А потом рассказал про брата, который с тех пор, как уехал к родителям в Израиль, никак не может вылезти из кредитов, хотя сменил уже три работы.

— Просто не надо брать деньги в долг у евреев. Даже если ты и сам — еврей.

Лева грустно посмеялся, и мы стали собираться по домам.

Вечером мне позвонила мама и сказала, что в среду я приглашен к ним в гости.

— Даша вернулась из отпуска, будем все вместе отмечать папину операцию. Ты же приедешь?

— Приеду, мам, обязательно!

— И не забудь, что у Даши скоро день рождения.

— Я помню, уже подарок даже купил.

Естественно, никакого подарка я не покупал, а про Дашин день рождения никогда бы и не вспомнил, если бы мама не сказала. Сколько ей лет-то вообще исполняется? Тридцать два? Тридцать три? Надо будет у папы уточнить. В конце концов, дочери у него не каждый год на свет появлялись, так что он мог даже и запомнить, когда именно это произошло. Но мог, впрочем, и не запомнить — папа не слишком-то любит забивать голову всякой малозначительной чепухой.

***

Когда я приехал, папа, мама и моя младшая сестра Даша уже сидели в комнате за большим столом с аккуратно расставленными на нем тарелочками, стаканчиками и рюмочками.

— Ох, теперь-то я точно вас всех переживу! — смеялся отец, шевеля усами, — С новым-то сердцем.

— Папа, тебе просто поменяли клапан, никакого нового сердца, — сказала Даша таким серьезным тоном, будто отец действительно мог не знать, какую именно операцию ему делали. Она всегда была крайне занудной девчонкой.

— Так, давайте кушать, — мама принесла с кухни чугунную утятницу и поставила ее на центр стола, — Не ждите, пока остынет.

И она принялась раскладывать по тарелкам свое фирменное блюдо. То есть, какую-то непонятную бурду, название которой до сих пор оставалось мне неведомо, а вкус раз от раза менялся до неузнаваемости. Мама называет эту стряпню просто «горячее». Даже если она уже холодная. Впрочем, в этот раз стряпня получилась на удивление вкусной, хоть и выглядела, как всегда, не особенно аппетитно — какая-то смесь мясных ошметков и овощных кубиков, обильно политая коричневым соусом. Но я был голоден и потому не слишком требователен к эстетическим качествам предлагаемой пищи. Быстро умял целую тарелку, а потом еще и попросил добавки.

— У меня, кстати, новости имеются! — сказала Даша, когда мы закончили есть, и мама убрала тарелки со стола, — Я на втором месяце!

Мама с папой очень обрадовались этому известию, а я просто не удивился. У Даши уже есть два сына от первого брака, а ее новый муж, естественно, хочет обзавестись собственным наследником, так что все очень ожидаемо. За размножение у нас в семье отвечает Даша, и меня это полностью устраивает. Она рожает родителям внуков, а я заполняю их пепельницу окурками, когда приезжаю в гости. Мы с детства умели распределять обязанности по дому и никогда из-за всякой ерунды не ссорились.

По такому радостному поводу папа предложил выпить коньячку. Не себе, конечно, — после операции ему еще нельзя было употреблять алкоголь, а всем остальным. Мама и Даша были не против, а я отказался, сославшись на то, что еще за руль садиться надо. Я всегда приезжаю к родителям на машине именно для того, чтобы был повод отказаться от выпивки. Почему-то мне совершенно не хочется пить в их присутствии, хотя я прекрасно знаю, что ни папа, ни мама не имеют ничего против того, что я люблю иногда заложить за воротник.

— Главное — чтобы героином не кололся, — сказал мне отец, когда я впервые приполз домой на четвереньках. Наркотическая эпидемия девяностых унесла жизнь не одного его знакомого, даже несмотря на то, что они к тому времени были уже давным-давно не подростками.

И я папу не подвел! Какой уж там героин, даже травку-то всего несколько раз пробовал. От нее только жрать охота, да спать. Ну, еще однажды под кислотой беседовал о смысле жизни с настенным ковром в квартире случайной знакомой где-то на Шелепихе. В общем, с наркотиками у меня отношения как-то сразу не задались.

А вот торт «Северный мед» — это совсем другое дело! От него я никогда не отказываюсь. Во многом именно из-за этого торта я и люблю иногда бывать в гостях у родителей. И мама явно об этом догадывается, потому что всегда покупает именно «Северный мед», хотя сама больше любит «Санчо» или «Панчо».

— Вадимка, давай с собой кусочек положу, а? — спросила она, когда мы уже собирались расходиться, — У меня и контейнер подходящий есть, чтобы не помялся!

— Давай! Можешь даже два положить, я не обижусь!

— И Саше с Сережей по кусочку, да? — это мама спросила уже у Даши.

— Мам, им нельзя сладкое, ты же знаешь!

— Это тебе нельзя сладкое, а то попа как у меня будет! А они дети еще, им пока все можно!

Даша рассмеялась и согласилась взять два кусочка торта.

В благодарность за то, что она и в этот раз приехала на семейную встречу без сыновей, я сам отвез сестру домой через весь город, в Чертаново. Не то чтобы я так уж сильно не любил своих племянников, но все же «Северный мед» кажется мне куда вкуснее, когда под ухом никто не вопит. И Даша об этом знает. А внуков к бабушке с дедушкой она и так часто привозит, когда сама уезжает вместе с мужем куда-нибудь отдохнуть на выходные.

— Ты жениться так и не надумал? — спросила сестра, когда я остановил машину возле ее подъезда.

Мне было лень придумывать какой-то смешной ответ, и я просто отрицательно покачал головой. На том мы и попрощались.

***

В пятницу с утра работы у нас с Кириллом не было вообще. Телефон молчал, корпоративный мессенджер молчал, и даже на электронной почте было пусто, как у меня в холодильнике.

— Может, интернет не работает? — предположил я и открыл на компе первый попавшийся сайт, — Да нет, вроде все нормально. Неужели мы перестали торговать китайским дерьмом и перешли на что-то более качественное?

Кирилл расхохотался. Нет, таких чудес на свете даже по пятницам не случается.

Впрочем, не всё в нашем кабинете, несмотря на отсутствие работы, было так уж радужно. Еще в понедельник от настенного календаря отвалился красный магнитный квадратик, которым выделяется текущая дата. Отвалился, а потом куда-то потерялся. Это было очень неудобно, ведь приходилось постоянно вспоминать, какое сегодня число и день недели. Минут десять я сидел, смотрел на календарь и думал о том, что надо бы где-нибудь найти новый квадратик, но в конце концов мне стало лень решать эту проблему, и я принялся играть в гонки на телефоне.

За полчаса до обеда к нам в гости зашла Ира. Сегодня на ней было светло-зеленое платье в крапинку и черные кроссовки «New Balance». Красиво. Пришла она не только для того, чтобы позвать меня выпить пива в «Причале» после работы, но еще и для того, чтобы попросить денег. Не для себя, конечно, а для других, но все равно как-то это было несолидно для заместителя начальника отдела кадров.

— Ребята, наша фирма участвует в кампании по сбору гуманитарной помощи для детей из малоимущих многодетных семей, — Ира дала нам с Кириллом по разноцветному листочку с какими-то надписями и картинками, и продолжила, — Если у вас есть какие-то ненужные детские вещи, можете приносить мне. Или еще есть вариант помочь материально.

— А вещами — это разве не материально? — поинтересовался я.

Ира на мгновение впала в ступор.

— Я имею в виду — деньгами.

— А-а-а, деньгами, — я изобразил на лице глубокое разочарование, смял разноцветный листок и выбросил его в корзину для мусора, — Не, деньги мне и самому пригодятся.

— Ты совсем не хочешь помочь детям? — спросила Ира, и я, естественно, тут же вспомнил фильм «Собачье сердце».

— Не-а, не хочу.

— Сам-то, насколько я знаю, в нормальной семье рос, да? Но не всем же так повезло.

— Слушай, я одного не понимаю — если эти твои семьи все из себя такие малоимущие, нахрена они стали многодетными, а?

Ира замолчала, и на ее милом личике отразилось раздумье. Похоже, она и вправду собиралась что-то ответить на мой риторический вопрос.

— Ир, не обращай на него внимания, — встрял в наш разговор Кирилл, — Он за всю жизнь ни на кого кроме себя ни копейки не потратил.

Это была, конечно, не совсем чтобы ложь, но и не совсем чтобы правда. Впрочем, объяснять мне ничего не хотелось, и я просто отвернулся к монитору.

Кирилл пообещал, что спросит у соседки, имевшей в хозяйстве двух малолетних отпрысков, насчет ненужных вещей, и, если что-нибудь найдется, обязательно принесет. На этом обсуждение гуманитарной помощи было окончено, и Ира ушла. А я еще какое-то время сидел, глядя на оставшееся после нее пустое место посреди кабинета и думал о том, что семью, в которой я рос, вряд ли можно считать абсолютно нормальной. Но она, по крайней мере, не была малоимущей, а, значит, мне и вправду повезло. Иногда отсутствие невезения — это уже удача…

— Красивая девка, все-таки, — самым наглым образом прервал мои размышления Кирилл, — Повезло тебе.

— Иногда отсутствие невезения — это уже удача.

— Чего?

— Да ничего. Ты надоел уже со своими комментариями. Мы просто ходим попить пива после работы. У меня с друзьями в последнее время дело совсем плохо стало, а пива-то хочется. Не одному же в кабаке вечно сидеть?

Кирилл ухмыльнулся и ничего больше не сказал. Естественно, он знает, что я ему вру. И я знаю, что вру ему. Где-то с начала лета мы с Ирой все чаще стали ходить в «Причал», и все дольше там сидеть. Вот и сегодня тоже пойдем. Означает ли это что-нибудь кроме того, что нам нравятся слабоалкогольные напитки? Да, пожалуй, означает. Вот только вовсе не то, о чем думает Кирилл. Ира регулярно зовет меня в бар не потому, что я ей нравлюсь, а потому, что это она мне нравится.

***

— Ты книжку прочитал уже? — спросила Ира, когда мы уселись за тот же столик, что и в прошлый раз.

— Нет еще, в процессе.

— Да чего там читать-то? Я за одни выходные осилила. Помню, в юности мне Гиллиам очень нравился. Он смешной.

Ну да, Гиллиам — смешной, тут поспорить сложно. Но с чего она взяла, что мне нравятся смешные книги? С чего она взяла, что мне вообще нравятся книги? Последний раз я много читал, когда в двадцать лет сломал ногу, поскользнувшись на замёрзшей луже, и почти всю зиму просидел дома. Смартфонов тогда еще не было, а от телевизора меня уже тошнило, вот и пришлось целыми днями только тем и заниматься, что читать. Гиллиам, Брэдбери, Толкиен, Кизи, Сэлинджер… Я освоил почти всю папину книжную полку, но любителем литературы так в итоге и не стал. Занудные они все какие-то, эти писатели. Даже те, которые смешные — все равно занудные.

— Я хочу картошки! — сказала Ира, когда мы приступили ко второму стакану, — Тебе взять?

— Ага, возьми. И два соуса еще!

— Окей!

Ира пошла к стойке, и я заметил, что парень, сидящий за соседним столиком, пялится на ее ноги. Да, ноги у Иры красивые, я его вполне понимаю. И вообще она вся целиком красивая. В этом-то и была главная проблема. Я никогда раньше не имел дела с красивыми женщинами, и совершенно не представлял, как с ними нужно обращаться. Все мои немногочисленные подружки вполне годились для того, чтобы после пары бутылок пива взять их за руку и сказать что-нибудь вроде: «Вы не слишком привлекательны, я — тоже совсем не Челентано, чего зря время терять?». Но с Ирой я на такое не способен. Рядом с ней я чувствую себя нелепым угловатым подростком, пытающимся заглянуть под юбку взрослой женщине на эскалаторе в метро. И моей смелости хватает лишь на то, чтобы шутить и любоваться.

— У тебя такой вид, как будто ты помирать собрался, — сказала Ира, вернувшись за столик с картошкой и соусами.

— А, может быть, и вправду собрался, откуда тебе знать? Я вчера в трамвае чеченцу на ногу наступил, а эти ребята обид не прощают. Вот я и готовлюсь…

— Как ты узнал, что он — чеченец?

— Ну, морда у него такая была… Как будто еще вчера Ачхой-Мартан оборонял, понимаешь?

— Да выдумываешь ты все! — засмеялась Ира и поправила волосы, — Как всегда!

Ее легкость и простота вовсе не помогают мне чувствовать себя рядом с ней увереннее. Даже наоборот — если красивая женщина еще и проста в общении, то это уже высший сорт. А где я, и где высший сорт?

В бар вошел высокий статный мужик в белом поло и с окладистой бородой, и уселся за стойку. Вот это, я понимаю, самец! Сейчас он подойдет к нам, властно обнимет меня за плечи и скажет что-нибудь вроде: «Беги-ка домой, мальчик, тебя бабушка заждалась!». А сам сядет рядом с Ирой и положит свою увесистую ладонь ей на коленку. «Ну что, детка, не хочешь прокатиться на моем волосатом мотороллере?». Она виновато глянет на меня и…

— Да что с тобой сегодня, Вадим? — Ира помахала рукой перед моим лицом, а потом сунула мне в полуоткрытый рот ломтик картошки. Я его съел.

— Просто задумался. О роли человека в обществе, так сказать.

— И какая же у тебя роль в обществе?

— Хреновая.

Я посмотрел на Иру и вспомнил, что еще с утра собирался сделать ей комплимент насчет нового цвета волос. Не то чтобы он слишком уж сильно отличался от старого, но я слышал, что если женщина меняет что-то в своей внешности, это надо обязательно заметить и оценить. Но теперь уже поздно, целый день прошел. Поэтому я решил вместо комплимента рассказать ей про Борю.

— У меня тут старый приятель из Питера вернулся, спрашивал, не продает ли кто квартиру. Желательно в северных районах.

— Хорошие у тебя приятели, — ехидно сказала Ира, — Если у него есть деньги на квартиру, то и на риэлтора, думаю, найдутся.

И то верно. А еще верно то, что она не будет так вот сидеть со мной каждую пятницу до скончания времен и ждать, когда я наконец решусь сделать первый шаг. Я и так уже выбрал все возможные лимиты времени. От этих размышлений мне стало совсем грустно, и я сказал, что пива больше не хочу. Мы допили то, что оставалось в стаканах, доели картошку и пошли к метро.

***

Все выходные мне было скучно. Скучно настолько, что даже ничего вкусного поесть так и не захотелось. За окном целыми днями лил дождь, а я валялся на диване и слушал Эллиотта Смита. Пару раз из-за серванта вылезал Гоша, и тогда я забирался под одеяло с головой и проваливался в нервный дневной сон. В один из таких моментов мне приснилась Ира. Мы с ней гуляли, взявшись за руки, по желтовато-осеннему парку и смотрели на огромных сизых голубей с теленка размером, плававших по лужам и раскатисто курлыкавших. Ира схватила одного голубя за шею, ловко вскочила на него верхом, пришпорила пяткой кроссовка и крикнула: «Но-о-о! Но-о-о! Полетели!». Голубь закурлыкал, замахал крыльями, приподнялся на полметра над землей и кое-как долетел до соседней лужи. Там Ира слезла с него, подбежала ко мне и поцеловала. Больше ничего запоминающегося в эти два дня не произошло.

— Го? — спросил Лёва.

— Го! — ответил я, — Сегодня же понедельник.

И после работы мы пошли в чайную. Заказали пуэра, нахватали для меня побольше печенья, разложили доску, определили фору в пять камней, но начать играть так и не успели. Потому что мне позвонил Боря.

— Слушай, Вад, — начал он с места в карьер, даже не поздоровавшись, — Ты уже дома?

— Нет, — ответил я, — И пока что туда не собираюсь.

— Блин. Прям очень занят, что ли?

— Я в го играю.

— Во что? — Боря, судя по голосу, не просто удивился, а прям-таки охренел, — В китайские камушки, что ли?

— Ага, в камушки. В китайские.

— Я сейчас к Денису еду. И ты должен поехать со мной.

— Должен? — переспросил я, — Я тебе, чувак, ничего не должен, ты уж извини.

Я надеялся, что Боря обидится и бросит трубку, но трубку он не бросил. Хотя, возможно, и обиделся.

— Пожалуйста, Вадим. Я тебя заберу на тачке и отвезу, поехали. С меня бутылка.

Я задумался. Нет, не о бутылке — бутылку я себе и сам могу купить, этим делом меня так просто не соблазнишь. Я задумался о Денисе. Может быть, и вправду стоит его повидать? Неизвестно же, будет ли у меня другой шанс это сделать, или уже нет…

— Ладно, давай. Чайная в Сокольниках, адрес не помню, найдешь по карте.

— Через час буду.

Я убрал телефон в карман, повернулся к Лёве и развел руки в стороны.

— Извини, чувак, но мне через час надо по делам ехать. Давай, обыгрывай меня поскорее, да примемся за чай.

Когда приехал Боря, мы уже закончили партию, которую я, как всегда, проиграл, и допивали пуэр. Лёва пожал Борину руку, и я заметил, что мой старый приятель ему совсем не понравился. Хотя Лёве вообще мало кто нравится, так что ничего удивительного в этом нет. К тому же, Боря помешал ему играть, а за такое полагается дополнительная порция неуважения.

— Извините, что прервал вашу игру, — неожиданно вежливо сказал Боря, обращаясь в основном не ко мне, а именно к Лёве.

— Единственный способ заслужить его прощение — это помочь вернуть кота, — усмехнулся я.

— Кота? — Боря повернулся в мою сторону и сморщил гримасу, полную удивления и презрения одновременно, — Какого кота? Откуда вернуть? С того света?

— Нет, все не настолько плохо.

И я вкратце рассказал ему про Варвару и Тимошу, про любовь и расставание, про предательство и дерьмовый корм из пластмассовой миски.

— Я что-нибудь придумаю, обещаю. Еще раз извини, поехали, — Боря буквально вытянул меня за руку из-за стола и потащил к своему «Круизеру», не дав даже толком попрощаться с Лёвой.

— Неплохая тачка, — сказал я, развалившись в огромном кожаном кресле, — Это сколько ж надо подержанных колымаг продать, чтоб на такую заработать?

— Много, — гордо ответил Боря, — Очень много. Но я этим больше не занимаюсь. Я теперь художник.

Вот тут настало время удивляться уже мне. Художник? Я был уверен, что он так и торгует автохламом, поэтому даже не спрашивал ничего про работу. Тем более что барыга из Бори вышел действительно отличный — квартира в Питере сто́ит хоть и поменьше, чем в Москве, но и на нее заработать не так-то просто. А Боря заработал. Чтобы было что c женой после развода делить.

— В смысле, картины пишешь? — спросил я и тут же понял, что это очень дурацкий вопрос.

— Конечно, картины, что же еще? У меня выставка через неделю будет, приходи, посмотришь. Вот только никак мастерскую из Питера перевезти не могу, помещение нормальное здесь хрен найдешь.

Картины, выставка, мастерская… Видать, Боря и вправду художник. Вот так новости! Нет, я помнил, что он учился в художественной школе, и даже ее закончил, но вот чтобы хоть кто-то считал Борю талантливым живописцем — такого я точно не помнил. А самым удивительным было то, что он не рассказал мне обо всем этом при первой же нашей встрече неделю назад. Как-то это на Борю совсем не похоже…

***

Денис был трезв. В принципе, я ожидал чего-то подобного, ведь не стал же бы Боря отрывать меня от игры и тащить в Измайлово ради того, чтобы посмотреть на пьяного Дениса. Это зрелище доступно для любопытных глаз триста шестьдесят четыре дня в году, и куда-то торопиться, чтобы его лицезреть, совершенно не обязательно. Но сегодня, видимо, особый день — триста шестьдесят пятый, вот потому Боря так и гнал свой «Круизер» по Стромынке и Большой Черкизовской, потому так и матерился, когда на светофоре ему выпадал красный.

Денис был трезв, а его однокомнатная квартира идеально прибрана. Конечно, от этого она не стала меньше походить на свинарник, просто теперь это был свинарник, в котором только что провели генеральную уборку. Никакого дерьма, грязи, пустых бутылок, объедков и всего такого — только старая дешевая мебель, рассохшиеся деревянные окна, да прожженный окурками линолеум. На кухонном столе стояли заварочный чайник и три чашечки с розовыми цветами на боках. А еще — пакет печенья курабье и шоколадка «Аленка». Угощения явно выбирал не Денис — курабье он не любил, предпочитая ему водку, а шоколад вообще не ел класса с седьмого. Виновник торжества уселся на колченогую табуретку и налил себе чая. Гостям он чай наливать не стал.

— Дэн, я так рад тебя видеть! — сказал Боря, и я подумал, что хочу немедленно отсюда уйти. Худшего начала и придумать-то было сложно.

Денис достал из кармана пачку крепкой «Оптимы» и закурил. Табаком на кухне и без того пасло почти невыносимо, а теперь дышать стало совсем нечем. Поэтому я тоже закурил, только не «Оптиму», а «Честерфилд», а Боря — «Парламент». Сигаретный дым смешался с тишиной и пополз куда-то в сторону форточки.

Выглядел Денис хреново. Очень хреново. Даже чистая зеленая футболка и почти не засаленные джинсы ситуацию особо не спасали. Огромные мешки под глазами, отечные щеки цвета кошачьего поноса с кровью, дрожащие руки… И взгляд. Взгляд, который если что-то и выражал, то лишь один единственный вопрос: «Хер ли вы сюда приперлись?».

У меня ответа на этот вопрос не было, а вот у Бори он, похоже, был. Не успев даже докурить сигарету, он начал исторгать из себя поток отборных банальностей про здоровье, свет, радость жизни без алкоголя и прочую ересь. Мне захотелось уже не просто уйти, а убежать отсюда куда глаза глядят, оставив на прощание облитый бензином линолеум и горящую спичку. Это был провал. Я догадывался, что Боря опозорится, но не думал, что он опозорится так капитально.

— Я все понимаю, чувак, — сказал Дэн и отхлебнул чая, — Мне ведь тоже помирать не очень хочется.

Да, Денис все понимает, в этом-то я не сомневаюсь. Вот только поделать с собой ничего не может. Вчера, или даже сегодня утром, отец привез его из платной наркушки, где Дэна хорошенько прокапали, прочистили, дезинфицировали и витаминизировали. Но уже завтра, или, в крайнем случае, послезавтра, он снова будет валяться в отключке где-нибудь между кухней и туалетом, тут уж и к бабке не ходи.

— Если тебе что-нибудь нужно, ты обращайся обязательно, — продолжал свою тираду Боря, — Я тебе помогу.

Под «чем-нибудь» он, естественно, подразумевал деньги. Денег у Бори было много. Он всегда мечтал стать богатым, и вот теперь, к тридцати семи годам, мечты его сбылись. Круизер, макинтош, дорогущая рубашка в мелкую вертикальную полоску и синдром бога — все атрибуты успешного человека были налицо. А у Дениса налицо были только признаки прогрессирующего цирроза печени. Эти двое жили в разных мирах, и понять друг друга не смогли бы ни при каких обстоятельствах.

Я же просто сидел на гниловатом деревянном стуле и пил чай. Мое присутствие здесь было совершенно не обязательным. Боря, видимо, думал, что при мне Денис будет чувствовать себя более спокойно и раскованно, ведь мы столько лет дружили, но это не прокатило. Даже наоборот — наедине с Борей ему было бы находиться комфортнее. Дэн видит меня насквозь и прекрасно понимает, почему я приехал. Потому что не смог отказаться. Понимает он и почему приехал Боря. Потому что Виктор Александрович попросил. А Боря не смог отказаться. Да и сам Денис тоже вряд ли принимал гостей по собственному желанию. Так мы и сидели втроем — люди, которые не смогли отказаться. Пили чай, ели курабье, ждали, когда все это уже закончится. И, в конце концов, дождались.

***

— Я уверен, что все будет хорошо, — сказал Боря, когда мы выехали на Щелковское шоссе.

А я уверен, что все будет плохо. Но говорить об этом, конечно же, не стану. Просто помолчу, глядя в окно, и пожую жвачку, чтобы изо рта наконец-то пропал этот мерзкий привкус дешевого печенья на пальмовом масле.

— Я умею убеждать людей, ты уж не сомневайся.

А я и не сомневаюсь. Боря умеет убеждать людей, тут он не врет. Вот только убеждать он их умеет в том, что им нужно купить именно этот ржавый «Опель», а не какой-нибудь другой. Но Денису не поможет ни один «Опель» на свете, даже самый небитый и некрашеный. Спасти его можно только заставив полюбить жизнь, а этого Боря сделать не может. Да и никто другой не может. Насильно мил не будешь.

— Спасибо, что подвез, — сказал я, вылезая из машины возле своего подъезда, — Бывай!

— Бывай! — весело ответил Боря, — Свидимся еще скоро, я уверен!

И я почему-то тоже был в этом уверен.

Придя домой, я выпил две бутылки пива в надежде, что это поможет мне поскорее заснуть, но ничего не вышло. Я ворочался с одного бока на другой, переворачивал подушку прохладной стороной кверху, стягивал с себя и натягивал обратно одеяло, но сон так и не приходил. Я думал о Денисе.

Последний раз мы с ним нормально разговаривали спустя где-то месяц после рождения его дочки Марины. Дэн позвал меня попить пивка, и я не отказался. Может быть, и зря не отказался. Хотя он смог бы уйти в очередной запой и без моей помощи, просто с ней это получилось немного проще. Сначала мы пили на лавочке во дворе, потом — возле магазина на одной из Парковых улиц, а к ночи перебрались на такси ко мне домой. На работу с утра я не пошел, сказавшись больным, а у Дениса работы как таковой давным-давно и не было. Он, правда, числился грузчиком в какой-то конторе, куда его пристроил по блату отец, и даже получал там зарплату, но на смены выходил по большим праздникам. Начальство это, впрочем, вполне устраивало, ведь работник из Дениса всегда был хреновый — больше вреда, чем пользы.

— Зря я на ней женился, — сказал он, когда мы наконец-то опохмелились с утра, — Зря.

— А я тебе говорил. Еще и ребенка заделали! Ты правда думал, что это — такая уж хорошая идея, Дэн?

— Думал, — признался он, — Я думал, что почувствую… Что-то такое почувствую, в общем… Ну, ты понимаешь, наверное.

О да, я его понимал. Я все понимал, хотя с выражением собственных мыслей у Дениса дела, как всегда, обстояли не очень хорошо. На самом деле он надеялся не почувствовать что-то. Он надеялся перестать что-то чувствовать. А именно — перестать чувствовать одиночество. И страх. Вот только ребенок здесь помочь ничем не мог, как не могла помочь и его жена Лера — толстозадая хабалка из Гольяново, торговавшая пивом и сигаретами в круглосуточном магазинчике возле метро «Первомайская». За Дениса она вышла только потому, что его отец был полковником полиции. Думала, видать, что сумеет этим родством как-нибудь с толком распорядиться. Вот только думать ей лишний раз не стоило. Плохо у нее это дело получалось.

Денис тоже понимал, что Лера — не самая завидная невеста на свете, но все-таки не побрезговал клюнуть на соблазнительные виляния целлюлитными ляжками перед своим носом. Оно и понятно, ведь когда ты — тридцатилетний алкаш без всяких перспектив на будущее, брезговать хоть какой-нибудь, но все-таки бабой, совершенно непозволительно. Я тогда Дэну даже, помню, немного позавидовал. Сам-то вечно придирался к женщинам по ерунде — у этой морда лошадиная, эта двух слов без рюмки связать не может, та вообще жвачку с открытым ртом жует… И, в итоге, большую часть жизни просидел один, как сыч. А точнее — как та принцесса, что все ждет своего принца на белом коне, хотя в глубине души и понимает, что в лучшем случае прискачет только конь. Да и тот — серый в яблоках.

Одиночество я тоже иногда, конечно, чувствовал, вот только оно заставляло меня беспробудно пить. А Дениса заставляло. Может быть, все дело в том, что он верил, будто жизнь может быть другой — счастливой, беззаботной и вечно веселой, как вечеринка в фильме про американских подростков. И синька его в этой вере до поры до времени поддерживала. Я же в подобную ерунду не верил никогда, зато верил, что, если не выйду на работу два дня подряд без уважительной причины, меня могут уволить. Вот именно поэтому вечером я попросил Дениса уйти. Дружба дружбой, но жрать мне все-таки было на что-то нужно. Мой-то папаша — не полковник полиции.

***

На работу во вторник я пришел злым и невыспавшимся.

— Бухал, что ли, всю ночь? — ехидно спросил Кирилл.

— Нет. Бухать я буду сегодня.

— То есть, завтра тебя не ждать? — он уже успел отвыкнуть от того факта, что я иногда прогуливаю работу, ведь последние пару лет за мной такого замечено не было, и изрядно удивился.