Бесплатный фрагмент - Москва — Гурзуф — Москва

Я хочу выразить искреннюю благодарность своим редакторам — любимой Юлии и двум Екатеринам, основным критикам и рецензентам Андрею и Александру и мэтру Ильичу за долготерпение и отзывчивость.

Огромную роль в создании книги сыграли друзья юности, молодости и всей жизни — Андрей Рипп, Колюнька, Джефф, Эдуардик, Елена Лунёва, Мишка «Хиппи», Михаил Алфимов, Игорь Солдащенский и многие-многие другие.

Книга посвящается светлой памяти всех тех, кто подвигнул меня на стезю творчества — младшему брату Борьке, Борису «Ра», Мишке «Нильсону», Косте «Малышу», Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику» Терентьеву, Николаю «Куке», Шуре «Помидору», Косте «Моське» и остальным, не упомянутым…

Предисловие

Желал я душу освежить

Бывалой жизнию пожить

В забвенье сладком близ друзей

Минувшей юности моей.

А.С.Пушкин

Описать некоторые, а скорее определённые, куски жизни я хотел всегда — не хватало времени, и стыковки необходимости и усидчивости. Все время бежал, хотел «объять необъятное». Но в последнее время воспоминания всё чаще стали рваться наружу, и понял — пора.

Большинство друзей признает, что с памятью у меня все отлично — помню даже то, что и не очень должен, учитывая регулярное и не всегда умеренное употребление алкоголя. Это не бравада, а горькое сожаление! Перенося содержимое памяти на «жесткие носители», я надеюсь сохранить дорогие мне воспоминания и одновременно почистить «винчестер» в голове.

Любимый музыкант Ян Андерсон — бессменный лидер группы «Jethro Tull» — однажды в интервью сказал: «Услышав игру Эрика Клептона, я понял, что на гитаре даже в одну лигу с ним не попадаю, и выбрал другой инструмент, на котором преуспел!».

Воспитанный на Паустовском, и позднее, потрясенный рассказами Бунина, я понимал, что до их прозы — «дистанции огромного размера», а другим инструментом не владею. Но творил ещё замечательный бытописатель Гиляровский, позже появились книги рассказчиков Довлатова и Веллера. Их и следует считать «крёстными отцами» этого опуса.

Литературное творчество Довлатова и Веллера связано с городом на Неве, а любимый Гиляровский писал о Москве конца 19 — начала 20 века. Мой дневник охватывает период на столетие позже. Он про москвичей бывших и нынешних, и для них же.

Я не великомосковский шовинист — «Понаехали тут!» — и надеюсь, что все упоминания Москвы и большинства героев, коренных жителей столицы, не отторгнут иногородних читателей и «новых» москвичей.

«Никто пути пройденного у нас не отберет!»

С детства любимый К. Паустовский сформулировал отношение к сочинительству следующими словами:

«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал».

В своих виршах я стараюсь в точности отражать факты быстропротекающей жизни, а не следовать мечтательному желанию глубокоуважаемого мэтра, хотя иногда очень хочется и, как следствие, изредка случается!

Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а персонажи — друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» — не про эти опусы. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.

Большая часть героев рассказок, к глубокому сожалению, уже нас покинула. И каждый год старуха с косой продолжает жатву: всё больше времени я провожу на Московских кладбищах, упокоивших родных и друзей.

«Кто не помнит прошлого — у того нет будущего!», — эти слова Ключевского, услышанные от отца в раннем детстве, я сразу воспринял как руководство к действию.

Дневник — дань памяти людям, очень значимым для меня. И это не плач по ушедшей «империи, которую мы потеряли», скорее весёлые воспоминания обо всем хорошем, что было в той жизни, ныне называемой «Совком».

Получившиеся рассказки удалось объединить в определенные циклы: Друзья, Родня, Однокашники, Наш Гурзуф, Странствия, Служба, события и персонажи в которых тесно переплетаются.

Дневник предполагает некоторую историческую последовательность, рассказки же «пляшутся» от героя, поэтому время и место в них — факторы переменные.

Комментарий №1 — Ответ на письма читателей

У читателя опусов может сложиться впечатление, что я и мои друзья никогда нигде не работали и не учились, так сказать, не созидали, а только выпивали, веселились и «занимались любовью».

Но это совершенно не соответствует истине!

Все мы упорно и серьёзно учились, позднее честно и напряжённо работали «на благо построения…» в соответствующей времени обстановке, со всеми определёнными тем строем условностями.

В предисловии я особо подчеркнул, что в дневниковых рассказках описываю только то хорошее, весёлое и смешное, что сохранила память из уже далёкого периода «развитого социализма».

Даже в «эпоху застоя», и как теперь пишут в эру «полного отсутствия свобод», «заколюченные» от всего мира, мы хотели и умели радоваться жизни.

Комментарий №2 — Ещё один ответ на письма читателей

В рассказках я «бытописую» жизнь друзей, знакомых и родственников в период с 70-х до 90-х годов прошлого века. Все забавные случаи происходили в реалиях Советской власти в Великой Стране, называвшейся Советским Союзом.

В отличие от Сергея Довлатова, на творчество которого я ориентируюсь, у меня в друзьях не состояли Иосиф Бродский и другие, не менее известные личности того периода.

Мне не довелось опохмелять великого Саврасова, сиживать в кабаках и трактирах со знаменитыми российскими актёрами и издателями или «ручкаться» с «сильными мира сего» своего времени, как это удалось величайшему знатоку московского быта «Дяде Гиляю», ещё одной путеводной звезде моего творчества.

Но для меня и моих сверстников, надеюсь также, что и для представителей других поколений, герои опусов и события, происходившие с ними, не менее интересны. Тем более, что большую часть персонажей составляют неординарные субъекты с интеллектом существенно выше среднего, обладающие сильно-развитым чувством юмора, что особенно ценно во все времена и эпохи!

Первые впечатления

«Неплохое осмысленное произведение, способное достичь подсознания читающей публики. Вердикт: читабельно!»

Виктор Коган, литератор, переводчик

«Получилось вполне занятно.

Читая, улыбаешься, эпоха и типажи встают перед глазами во всех подробностях. Это даже хорошо, что нет претензии на высокую литературу. Скромная подача, некий дневник, записки на манжетах. Думаю, что это интересно для людей нашего поколения. Читатели — наверняка — найдутся, и ты их порадуешь!»

Олеся Фокина, журналист, кинорежиссер

«Жанр дневниковых записей или россыпи воспоминаний вообще не предполагает каких-то жестких рамок, тут интонация важна, а она есть, и на ней все держится. Хорошо получилось, без надрыва и занудства, с нужным драйвом, интересно. Люди, по крайней мере, выглядят живыми, а это главное, дальше все уже частности. Короче, „автор, пиши еще“».

Екатерина Добрынина, журналист, редактор, литератор

«Мне понравился про Сергеича. В нем есть больше, чем описанная история: образ человека и времени».

Саша Окунь, художник, литератор

«Предисловие» — нормально, чё!
«Фёдор» — написано вполне прилично. но, таких рассказов, кажется, много. во вс. случае, меня не увлекло. «Рассказ» — это, конечно, импонирует

Как раньше говорили, «афтор, пиши еще».

Если есть что рассказать, почему не рассказать».

Иван Ахметьев, поэт

Гурзуф. Предисловие

«Описывай, не мудрствуя лукаво

Всё то, чему свидетель в жизни будешь»

А. С. Пушкин

Гурзуф — это целая эпопея. Значительная часть моей юности, молодости и занимательного процесса взросления прошли в этом небольшом крымском поселке, входящем в Большую Ялту.

Память хранит огромное количество гурзуфских рассказок. Периодически из её глубин всплывают полустершиеся эпизоды середины 70-х, а после встречи на Московской «стрелке» с кем-нибудь из «стариков» вдруг выныривает совсем забытОе.

Традиционная «гурзуфская стрелка» в Москве, получившая такое название задолго до бандитских 90-х и не имеющая с ними ничего общего, до сих пор происходит ежегодно в первую субботу сентября, теперь уже на Патриарших, заменивших легендарную «левую ногу» памятника Маяковскому.

Чтобы передать неповторимую атмосферу, приведу две «независимые» оценки «того» Гурзуфа людьми разного возраста, положения и гражданства, посещавших посёлок в период его «расцвета».

Один сложный (не кровный) возрастной родственник в период конца 70-х — начала 80-х служил руководителем советского корпункта в Греции. Каждый год отпуск он проводил в небольшом городке в Пиренеях, где в это время собиралась подрезвиться молодежь со всего юга Европы. Вернувшись после командировки на Родину, родственник, будучи членом Союза Журналистов, вытребовал путевку в очень популярный Дом Творчества им. Коровина, расположенный в самом центре Гурзуфа. Отдохнув в «Коровинском» в сезон «московского заезда» (конец июля — середина августа), он твёрдо и авторитетно объявил всем друзьям и близким, что юг Европы серьезно отстает по «уровню и степени свободы отдыха!».

На «Пятаке», центральной площади Гурзуфа, красовалось культурное питейное заведение — «Шампанная» тети Розы, бессменной заведующей. На тот момент даже само название завораживало: в Москве я тогда ничего подобного не видел. То ли дело сейчас! В Кривоколенном переулке находится заведение под названием «Презервативная». Интересно — чем там угощают?

В начале августа 1984 года зайдя под вечер в «Шампанную», я подсел за столик к двум симпатичным девчушкам с неявно западным обликом. Оказалось — чешки, отдыхающие в «Спутнике». Угостившись коньяком и став дружелюбней и разговорчивей, визави охотно рассказали, что перед поездкой в Союз прошли небольшой инструктаж: им объяснили, что поскольку они все-таки с Запада, где нравы посвободней, в Союзе рекомендуется вести себя скромнее. В «Шампанной» девушки ожидали советского приятеля, с которым планировали пойти в «Тарелку» веселиться.

Внезапно их заколотило: в заведение зашел «добрый молодец» под метр девяносто и сразу направился к стойке, где стребовал три бутылки «Игристого». Одет он был неожиданно: в мальчУковый костюмчик в цветочек, шорты и рубашечка навыпуск а-ля Волк из «Ну, Погоди!», где только размер нашел. Одну бутылку молодец выпил прямо у стойки из горлышка (уметь надо!), оставшиеся две попытался запихнуть в карманы рубашечки, впрочем, безуспешно.

Перебивая друг друга (девушки сносно говорили по-русски), чешки в полном восторге заявили, что никогда ничего подобного не видели на своем Западе и не представляли, что такое вообще бывает, особенно, в Советском Союзе. Обведя зал просветлевшим задорным взором, молодец расплылся в улыбке и, кивнув мне, подхватил обеих чешек и убыл праздновать в «Тарелку».

Гурзуф, как «оазис свободы» в его тогдашнем (последняя треть прошлого века) виде, открыл «6-ой американский флот» в конце 60-х. Я лично никого из этих «мореманов» не встречал, видел только старые фотографии. Три весельчака (по слухам — мясники из Гастронома возле Курского вокзала) заказали в ателье пляжные комплекты — шорты и френчи с коротким рукавом а-ля «иностранный матрос». Униформа цвета «английский хаки» была дополнена стрижкой американского морпеха. Ребята провели в Гурзуфе отпускной заезд в стиле «моряк вразвалочку сошел на берег». Почудили вволю! Такая своеобразная отрыжка «оттепели шестидесятых».

Уже на излёте я застал второе поколение «заслуженных» московских гурзуфцев, среди них — Петрова и компанию. Лет на 8—12 меня постарше, все они принадлежали к «непростым» семействам с фамилиями, известными по школьным учебникам Истории СССР.

Ну а следующими были мы.

Петров и другие

Петров проходил под прозвищем «Внук Большевика». Он и правда приходился внуком легендарному Петрову — старейшему члену ВКП (Б), с партийным стажем чуть не больше, чем у самого Ленина. Почему легенда осталась живой и даже ни разу не была посажена во время довоенных и послевоенных сталинских репрессий, старый большевик однажды объяснил в интервью знаменитому писателю Юлиану Семенову: «Надо не распускать язык и не высовываться», — лаконично сформулировал Петров-патриарх.

Внук не внял заветам деда: и высовывался, и на язык был несдержан, особенно во хмелю. А трезвым его в Гурзуфе никто никогда не видел. Трудился он, в описываемый период, инструктором Октябрьского райкома КПСС. Его ближайшими друзьями являлись Семен и Василий Тимошенко, Сашка Львов, Валера Кулаков и Жора Капанадзе. Я приведу пару — тройку случаев, свидетелем которых был сам, характеризующих озорное курортное времяпрепровождение.

Случай на Ялтинской набережной

Накануне вечером Петров задал неожиданный вопрос: «Ты сможешь завтра одеться поприличнее?» Вопрос не был праздным — в те годы москвичи приезжали в Гурзуф в «доживавшей» одежде, которую выкидывали сразу после возвращения. Я прикинул — есть ни разу не одетая футболка и ещё вполне пристойного вида джинсы. Договорились встретиться в 8 утра на Пятаке у «бочки». Натуральная бочка-цистерна, как в Москве для кваса, стояла на центральной площади поселения «Пятаке» рядом с камерой хранения и автобусной остановкой. Работала она круглосуточно и торговала портвейном винсовхоза «Массандра», виноградники которого вплотную окружали Гурзуф и Артек.

Придя в назначенное время на площадь, я был потрясен нездешним «обликом» Петрова: костюм-тройка, белоснежная сорочка с галстуком и портфель-дипломат. Ничего не объясняя, Петров подошел к первому же такси, дежурящему на Пятаке, кивком отправил меня на переднее сиденье, сам сел сзади и бросил водителю: «В Ялту!». Прокатиться до Ялты на такси тогда стоило около трёх рублей. Мы с Шурой «Помидором» — постоянным напарником по поездкам в Гурзуф — обычно ездили в Ялту или морем на «пьяном» пароходе или на троллейбусе, но «богатые люди — особенные»! Всю дорогу ехали молча. При въезде в город Петров велел таксисту ехать на набережную к Центральной Сберкассе и там остановиться. Минут через семь ожидания из главного входа появился некто, одетый как двойник Петрова, включая «дипломат», и стал спускаться по лестнице. Петров резко достал из дипломата пистолет и выстрелил. Бахх! «Двойник» схватился за грудь и весь в крови картинно скатился по лестнице вниз…

Петров, приставив пистолет к голове таксиста, дал команду: «Гони в Аэропорт!». Не доезжая до места назначения, мы покинули машину, причём Петров даже расплатился.

Я абсолютно ошалел, хотя ещё у Сберкассы в неизвестном узнал Кулакова, соратника Петрова по взрослым шалостям. Вопрос «Зачем?» настолько ясно читался у меня в глазах, что Петров, зайдя в первую же встреченную рюмочную, с довольным видом пояснил: они решили таким образом развеяться. «А я на что?». А меня он взял «для солидности».

Обратно в Гурзуф возвращались морем во второй половине дня. Пароход гудел: мы услышали сразу несколько версий утреннего происшествия — от ограбления банка до «ликвидации иностранного агента».

Кулаков отделался 10 рублями штрафа «за мелкое хулиганство».

«Ла Скала» поила и кормила

Рестораны советского периода — тема отдельного рассказа. Речь идёт не об известных заведениях центра Москвы –«Арагви», «Узбекистан», «Славянский Базар», они в красках изображены дореволюционными и советскими классиками. В каждом районе Москвы присутствовал свой центральный ресторан местного значения: у нас на Автозаводской — «Огонек», на Пролетарской — «Минутка», в районе Песчаных улиц — «Пацха», на Таганке — плавучий дебаркадер «Сокол». Они считались предприятиями общепита повышенной комфортности при полной внешней непрезентабельности. Все заведения предлагали стандартный набор традиционных «московских» блюд: мясная и рыбная нарезка, салаты «Московский» и «Оливье», на горячее — цыпленок–табака или шашлык. Никакой «высокой» кухни, зато вполне подходящая закуска для спиртных напитков, употреблять которые клиенты и приходили. На входе непременно висела табличка «Свободных мест нет», и стоял швейцар — дядя Вася (Петя, Вова), свободно пропускавший всех знакомых, а также незнакомых «за малую толику».

Ресторан «Гурзуф», единственный на весь посёлок, располагался на господствующей высоте — четвёртом этаже «Дома Торговли». На открытой площадке с колоннами, поддерживающими крышу в стиле «постсталинский ампир», панорамным видом на море любовалась «курортная элита» — творческая интеллигенция из «Коровинского» Дома Творчества, восточные торговцы с рынка и прочая занятная публика. Ресторан работал с 6 вечера, в нём играл «кабацкий» ВИА из Москвы, мест — понятное дело — никогда не было. Мы иногда забегали ночью купить у официантов «веселящих» напитков, когда уже ни один магазин не функционировал. Всё, как в столице.

Петров предупредил с самого утра — днём не налегай, вечером пойдём в ресторан — приезжает Жора, будем отмечать. Для меня это был дебют — ресторан «Гурзуф» я ещё ни разу не посещал за все годы поездок.

В семь вечера у ведущей в ресторан лестницы собралась вся компания — Петров, Кулаков, Львов, Жора Капанадзе, один из внуков маршала, какие-то примкнувшие девушки и я. Приоделись исключительно цивильно. Войдя в ресторан, Петров вызвал метрдотеля, предъявил красную книжечку — удостоверение и, объяснив, что празднуем приезд иностранного гостя, попросил столик недалеко от сцены с видом на море. Тут же кого-то попросили подвинуться, кого-то пересесть — волшебные слова «иностранная делегация» своё действие оказывали. Сдвинули столики, и «делегаты» приступили к культурному отдыху. На фоне остальных приехавший Жора выделялся свежим, не утомленным видом, статной фигурой, медальным чеканным профилем, копной вьющихся иссиня-черных волос и явно не крымским загаром. Итальянец! Эта ассоциация сразу приходила на ум, что и определило дальнейшее развитие событий.

Шутки — прибаутки, тосты, веселье с учётом ресторанных реалий. Ансамбль без перерывов «лабал» по кругу весь небогатый репертуар — «Листья желтые», «День рожденья раз в году», «Поспели вишни в саду у дяди Вани» и «Мясоедовская улица моя». К девяти часам вечера все уже сильно набрались: кто танцевал, кто обнимался с девушками, уставший «итальянец» Жора дремал. Петров подмигнул Кулакову, подошёл к сцене и сделал знак руководителю ВИА — длинноволосому с залысиной молодящемуся типу. Они недолго поговорили, после чего тип громко объявил в микрофон: «Уважаемые посетители! Сегодня у нас в ресторане — редкий гость. Итальянский тенор из „Ла Скала“, проходящий практику в „Большом“, решил недельку отдохнуть в „Спутнике“. Сейчас он для вас, дорогие друзья, исполнит несколько песен».

В зале раздались восторженные удивленные возгласы и аплодисменты. Кулаков крепко взял под руку пьяного в дым, абсолютно ничего не соображающего Жору и помог ему подняться на сцену. Со стороны казалось, что застеснявшегося итальянского певца, слегка робеющего в непривычной обстановке чужой страны, друзья вежливо, но решительно провожают к микрофону. Утвердив Жору перед микрофонной стойкой, Кулаков вполголоса сказал руководителю «О, Соле мио!» и спрыгнул со сцены. При оглушительном звуке первого аккорда Жора вышел из анабиоза, обеими руками ухватился за стойку и вместе с ней рухнул со сцены, потянув за собой большой басовый динамик. Веселье в зале не поддается описанию. Милиция появилась быстро, и бессознательного Жору забрали в отделение.

«Итальянец», выпущенный утром из камеры, в произошедшее верить отказывался наотрез. Но после предобеденного посещения аллей, когда каждый встречный спрашивал: «Чао, когда следующий концерт?», Жора в приключившемся триумфе более не сомневался.

«Диверсант» и его тетка

В тот день я прибрёл на аллеи к семи утра — «алкогольный сон краток и тревожен!». Несмотря на ранний час, народ уже толпился вокруг сидящего на бордюре Игоря «Бамбины», коротая время до открытия павильона «ПИВО» (в просторечии –«Соски»), слушая его байки.

Увидев меня, «Бамбина» вскочил, увел в сторонку и немедленно начал рассказ, для других ушей не предназначенный: «Сидим вчера ночью в камере. Все свои — я, Прайс, Янис, Смеян и ещё пара „пионеров“. Заходит майор Иван Андреич (начальник местного отделения) и говорит: „Граждане хулиганы, дебоширы и пьяницы! Всех вас мы хорошо знаем — не первый год отдыхаете. Но сегодня ночью пограничники передали одного подозрительного типа. Задержали на пляже, денег и документов никаких, одет во все иностранное, на вопросы не отвечает. Рекомендую быть с ним настороже! Возможно — шпион или диверсант!“ Отходит в сторону, и два сержанта заволакивают в камеру бессознательное тело. И все дружно, в один голос, с хохотом выдыхают — Петров!».

«Бамбину» выпустили — камера не резиновая, а Серега остался продолжать отдых.

«Иван Андреич просил Тебе передать, чтобы зашел», — заключил Игорь.

Сначала Иван Андреич со словами «Были прецеНденты» попросил предъявить паспорт. Потом перешел к делу: «Константин, я тебя знаю не первый год как законопослушного гражданина, поэтому органы правопорядка в моем лице просят тебя помочь!» В беседах с отдыхающими Иван Андреич всегда выражался непросто, таким образом давая понять приезжим интеллектуалам, что тоже не лыком шит. Мужик он был замечательный, как тот постовой в песне, который «вышел из народа». При внешней, чаще напускной, суровости, он всегда «входил в положение» и чаще прислушивался к голосу сердца, чем к букве закона. Из многих встреченных за жизнь сотрудников милиции, Иван Андреич проявил себя одним из самых человечных.

«По закону, — продолжил Иван Андреич, — я обязан задержать неизвестного, тем более переданного пограничниками. Но раз мы все его знаем — я его выпускаю. Запрос в Москву уже отправлен. Ты, как его друг, должен написать мне расписку». Я опешил: «Какую?». «Что несешь за него полную ответственность до восстановления его гражданского статуса, платишь за него штраф, если он во что-нибудь вляпается — он тебе потом вернет, и приглядишь, чтобы он не умер с голоду. До получения им денежного перевода я предоставлю ему комнатку для проживания при отделении, но кормить его я не могу». Это была самая смешная расписка, когда-либо мной подписанная.

Выпущенный на волю «диверсант» повел себя по-деловому. Поинтересовавшись, сколько у меня с собой денег, срочно поволок на переговорный пункт при почте звонить в Москву насчет перевода, документов и, как он сказал, своей тётке. После этого мы «рысью» рванули на аллеи — поправить здоровье и успокоить нервы!

С удовольствием попивая портвейн, Петров рассказал свою одиссею. Текст без купюр: «Решили мы с тёткой поехать отдохнуть культурно в Крым. Взяли билеты в СВ на фирменный поезд „Крым“, приехали заранее, вещи в вагон забросили и пошли в кабак на Курском отметить отъезд. То да сё, к вечеру проснулся в купе — смотрю, её нет. С расстройства ещё выпил, с утра в Симферополе вылез из поезда с двумя чемоданами и зашёл у вокзала в пивную подлечиться. Пока брал парочку, глянул — вещей нету. Добрался троллейбусом до Гурзуфа, на последнее серебро купил две „Массандры“ и двинул на пляж — на лежаке позагорать. Ночью погранцы и забрали».

У меня возник вопрос, сколько же тётке лет, но задать его постеснялся. Самому Серёге на тот момент было под сорок, так что участь немолодой женщины, оставленной в привокзальном ресторане без денег и документов, внушала некоторую тревогу.

Первым делом Петров продал с себя малознакомому «пионеру» футболку, а Бамбине — джинсовую куртку. Правда, Игорю пообещал куртку отдать позже, а то ночами — холодно. На вырученные деньги Петров организовал обязательный традиционный сабантуй «с приплыздом». Учитывая, что в Гурзуфе активно претворялась в жизнь улучшенная и дополненная фраза Наркома Микояна «Пиво — жидкий хлеб, портвейн — жидкое мясо, водка — жидкая черная икра», за калорийность Серегиной диеты я не беспокоился и «голодных обмороков» не опасался.

Через три дня приехала его «тётка», оказавшаяся веселой симпатичной барышней лет двадцати восьми, так что переживать за пожилую даму я перестал. Она привезла Петрову деньги, вещи и какой-то документ.

Встреченный у Дома Торговли Иван Андреич радостно поприветствовал практически словами из песни: «Я и не сомневался. У нас правильный человек никогда и нигде не пропадет!».

«Пискунарий» и пионеры

В 1986 году, после Чернобыльской катастрофы, постановление правительства обязало жителей Крыма предоставить пострадавшим приоритетное право на проживание в частном секторе. Тогда же местные власти провели инспекцию всех сдаваемых помещений, в результате чего общая площадь аренды сократилась втрое. Две трети фонда были признаны негодными для проживания (аварийными, требующими ремонта, антисанитарными и т.п.), нарушителям светили драконовские штрафы. Как следствие — малая часть признанного непригодным жилья была отремонтирована, остальное — заброшено.

Среди самого массового и пёстрого «московского заезда» Серёга «Пискунарий» резко выделялся видом и поведением. Он успешно закончил МИФИ и трудился над диссертацией в «Курчатнике». Удачливой научной карьере способствовала протекция папы, отечественного светила высшей математики — автора известного во всех технических вузах учебника.

Облик молодого ученого, с обширной лысиной и холёной бородкой, несколько портил запах одеколона «Кармен» изнутри и сильно обветшавшая одежда. На третий день заезда «Дедушку Ленина» — еще одно прозвище Сереги — уже трудно было отличить от местных, плотно выпивающих жителей неопределенного возраста. В отличие от большинства москвичей, приезжающих на отдых компаниями, «Пискунарий», в силу веселости характера и нестандартности поведения, посещал Гурзуф сольно. Деньги у него кончались день на пятый, а далее он принимал помощь от друзей. Когда иссякал и этот источник — «Пискунарий» поднапрягал мозги и начинал поиски «внутренних резервов».

Именно в такой момент в Гурзуф приехала команда московских «пионеров» — так матёрые «гурзуфцы» называли отдыхающих, которые явились в посёлок впервые, наслушавшись рассказов и баек. Абсолютно девственные в том, что касалось курортных реалий, эти одиннадцать человек который день ночевали на «Пятаке» (местной бирже по сдаче недвижимости), пытаясь снять общее жилье. Самый лучший предложенный вариант — две комнаты по пять человек, рядом, но у разных хозяев — «пионеров» не устраивал: они упорно желали жить дружной коммуной. К вечеру третьего дня в «пионерском» отряде наметился разлад — часть уже была согласна на раздельное проживание, наиболее ретивые предлагали, вообще, уехать в какое-нибудь другое курортное место.

Тут-то появился сильно пьющий пожилой и, судя по виду, явно местный житель с заманчивым предложением: «У меня, ребЯтушки, есть жилье на всех. Домик двухэтажный, но без удобств, потому как под капремонт. Электричество и воду уже отключили, но стены, крыша и двери стоят. Кроватей и матрасов достаточно, если не хватит — берите лежаки. Возьму с вас по-божески: полтора рубля с носа в день, вперёд за пять дней. Потом приду за окончательным расчетом». Предложение заманчивое, цена отличная! — пошли смотреть. Всё соответствует. Немедленно устроили новоселье, отсчитали хозяину задаток, угостили — и дед сгинул.

Милиция пришла только на третьи сутки, когда обозленные соседи и отдыхающие стали массово жаловаться на непотребства и шум из заброшенного дома «под снос». «Пионеры» в один голос твердили про местного деда, у которого они честно сняли домик и заплатили за 5 дней вперед. Гурзуфская милиция — отдельная рассказка. Люди в погонах вошли в положение и негласно разрешили пожить еще денёк, а потом — сматывать удочки. «Пионеры» ещё неделю искали «хозяина» по всему Гурзуфу.

«Пискунарий» на вырученные деньги двое суток ни в чём себе не отказывал, потом с помпой отметил обязательный традиционный «отплызд» и убыл в Москву.

Неожиданная встреча с «жильцами» произошла уже в Москве в «Пльзене» на Гурзуфской стрелке, но страсти к этому моменту поутихли, да и Серёга находился в тесном кругу друзей и соратников.

«Дед» и раскладушки

Алупка

Вторая половина 70-х. Накануне летней сессии на 4-м курсе Колюня предложил мне и ещё одному приятелю Михаилу после сдачи экзаменов поехать в Крым. Рано начавшая редеть шевелюра, неторопливая обстоятельность и чрезмерная осторожность, более характерные для пожилых людей, прочно прилепили Мишке прозвище «Дед». Ленинский стипендиат Колюня все зачеты и экзамены сдавал досрочно и организацию поездки пообещал полностью взять на себя.

Не откладывая в долгий ящик, провели собрание отъезжающих: Колюня озвучил Алупку, как альтернативу Гурзуфу, а Мишка взялся нагнать самогону для уменьшения «основной статьи расходов». Однокашник Колюниного отца служил начальником Ветеринарной Службы Ялтинского района. Он любезно предложил пожить в помещении ветстанции Алупки абсолютно безвозмездно, предупредив: все удобства имеются, но из мебели присутствует только диван. Решающим доводом в пользу Алупки послужила меркантильная поговорка «Задаром — это недорого!». Родители «Деда» очень своевременно уехали в отпуск, поэтому вопрос с самогоном он легко и полностью закрывал самостоятельно. Я сдавал сессию по расписанию, и от меня лишь только требовалось в назначенный день явиться на Курский вокзал к фирменному поезду «Крым», с двумя бутылками водки «на дорожку».

Я приехал на вокзал заранее, но поезд уже стоял вдоль перрона, и оба попутчика что-то живо обсуждали у вагона. Оказалось, у Мишки внезапно нагрянули родители, и он успел лишь «малую толику» браги перегнать в финальный продукт. Большую часть пришлось срочно вылить на помойку: от запаха окрестные коты сходили с ума. Я понимал котов, из рюкзака за плечами «Деда» шел плотный обволакивающий «духан» низкопробной сивухи. Сам Мишка запаха уже не чувствовал: привык. Зашли в купе: Колюня постарался — два нижних места и одно верхнее. Я сразу согласился наверх: отличный вид, и на ноги никто не садится. Рюкзак с пятилитровой канистрой убрали вниз под полку и плотно накрыли курткой, но запах все равно струился. Атмосфера в купе сразу навеяла цитату из Зощенко: «Запах — гроб! Не то, чтоб воняет — пахнет!»

«Дорожную» снедь сразу выставили на столик: шесть бутылок «Столичной», две жареных курицы, картошка в мундире, четыре яйца вкрутую, соль, пара помидоров.

Тут в дверной проем купе с трудом протиснулись молоденькая девушка, интеллигентная мама и два объемных чемодана. Мамаша, опешив, поинтересовалась: «Молодые люди, вы втроем едете?», и, услышав утвердительный ответ, внятно прошептала: «Ирочка, надо меняться!». Но договориться с проводницами не удалось! Смирившись с такими попутчиками, дама на прощание даже попросила присмотреть за дочуркой и помочь в Симферополе вынести чемоданы из вагона: «На вокзале ее встретят родственники!»

Милая Ирочка, искренняя говорливая девчушка, подробно рассказала, что живет в Подольске, окончила первый курс педагогического института и едет в Крым на смотрины к родственникам жениха. С суженым учится в одной группе, и он уже сделал предложение. Вместе с родителями сокурсник будет встречать её в Симферополе.

По давней общепринятой традиции, начав у выложенного покрашенными камнями на насыпи пожелания «Счастливого пути!», первую бутылку выпили еще в пределах столицы и далее перерывов не делали. Когда выпили четвертую, «Дед» внезапно спросил: «Похож я на АСУ?» Мы испугались начала горячки, но потом поняли, что имелась в виду не Автоматизированные Системы Управления, а его полосатая футболка «осиной» желто-черной расцветки. Здоровый отдых начался!

Ирочка поучаствовала в застолье приготовленной мамой домашней едой, и беседы с шутками-прибаутками затянулись до глубокой ночи. Когда напитки закончились, мы с Колюней сбегали за добавкой в вагон-ресторан, где он сходу обаял официантку. За второй бутылкой Колюня отправился сольно в красных спартаковских трусах и с обнаженным торсом — вернулся только под утро. Ночью я дважды всех будил, падая с верхней полки, раз зацепив головой «на лету» столик, но с утра был как «штык»: «готов к труду и обороне».

За полчаса до Симферополя стали собираться. Достав рюкзак, неожиданно обнаружили причину «амбре»: плохо закрученную пробку. Обрадовавшись, сразу решили попробовать продукт, напоминавший по внешнему виду свернувшееся молоко. Но запах!!! На вопрос: «Ты его процеживал?», — Мишка честно ответил: «Через техническую вату. Только я ее потом выжал обратно, не пропадать же добру!». Действие самогона оказалось сногсшибательным в буквальном смысле, точно по Ленчу: «Скорострелкой в самую мозгу бьёт».

Страшно представить мысли, пришедшие в голову жениху с родителями при виде выходящей из вагона процессии: впереди джентльмен «Дед», повиснув на Ирочке, волочил ее чемоданы; следом мы с Колюней, подпирая друг друга и подтаскивая наши вещи, звонко вопрошали на весь перрон: «Где этот наш жених с родственниками?» Подоспевший однокашник Колюниного отца, решивший лично встретить сына старого друга, нарушил немую сцену у вагона, пригласив проследовать в поджидавший на привокзальной площади экипаж.

Белый УАЗик с синим крестом на борту: «Ветеринарная Скорая» резво взяла с места, увозя нас в Алупку. Гостеприимный хозяин со словами: «Проголодались, наверное!» — завез по дороге в диетическую столовую. Обширный выбор полезных для здоровья блюд не удивил, поразил ассортимент предлагаемых напитков. С удовольствием угостившись крымским портвейном, мы закусили «диетическими» сырниками и «с песнями» поехали дальше к месту базирования.

Ветстанция очень понравилась: отдельно стоящий особняк с колоннами послевоенной постройки, со всеми удобствами, где нам выделили просторную светлую комнату с огромным кожаным диваном. Поблагодарив хозяина специально привезенной из Москвы бутылью армянского коньяка, мы пообещали звонить в случае надобности.

В Алупке «Дед», предварительно все разведавший, сразу поволок в городской пункт проката. Взяв под залог Мишкиного паспорта две раскладушки и три комплекта белья, мы вернулись в новое жилище обустраиваться и праздновать новоселье. Распробовав местный портвейн, сообща приняли твердое решение: Мишкин «продукт» употреблять только в крайнем случае или когда совсем закончатся деньги.

После полуденного оздоровительного сна мы выдвинулись знакомиться с Алупкой. Стемнело рано, и особых красот природы разглядеть не удалось. Зато на центральной площади обнаружили отличный кабачок, куда и зарулили начать знакомство с городом. Вечер стартовал «на славу»: «Деда» сразу «сняли» две яркие местные девицы, ко мне пристал бороться на руках какой-то сильно нетрезвый тип сопровождаемый тремя подружками. Когда же я, уступая продолжительным уговорам и демонстрируя «добрые намерения», с силой вогнал в деревянный стол раскладной нож для фиксации места сцепления ладоней, одна из девушек«от греха» увела меня на танцы. Оставшийся в одиночестве Колюня ещё немного выпил и отправился домой спать. Не вспомнив дороги домой, он надумал ловить такси, но городок уже спал — никто никуда не ехал. Подойдя к одной из стоящих на площади машин, Колюня стал уговаривать водителя отвезти его на ветстанцию, впрочем, без всякой реакции. Требуя внимания водителя и человеческого отношения, Колюня с силой несколько раз дёрнул ручку двери. Милицейский патруль и задержал Колюню уже с этой ручкой в могучих руках.

По возвращении с «танцев», у дверей ветстанции меня встретил милицейский «Газик». Два сержанта вежливо попросили предъявить документы и поинтересовались, знаком ли я с Николаем К — — м. Получив утвердительный ответ, они потребовали Колюнин паспорт и, ничего не объясняя, настоятельно рекомендовали утром зайти в городское отделение милиции. Узнав о ночном визите, появившийся поутру «Дед» пришёл в ужас. Мишка патологически опасался любых проблем с представителями органов правопорядка.

В отделении не порадовали: Колюне инкриминировали попытку угона автомобиля. Как выяснилось уже утром: водитель Колюне привиделся — обманчивая игра света и алкогольного воображения. После подключения к делу освобождения «абсолютно невиновного» Колюни начальника ветстанции, события приняли благоприятный оборот. Нам предложили, не откладывая, через сберкассу заплатить штраф «за хулиганское поведение» товарища, и никаких претензий работники органов правопорядка предъявлять не станут. В этот день единственная в Алупке сберкасса не работала, и Мишка поехал на автобусе оплачивать штраф в Симеизе.

Чтобы скоротать время, я помог продавщице кваса на плацу перед отделением милиции подключить привезенную бочку к водоснабжению. Благодарная работница торговли не осталась в долгу, и, отоварив наиболее жаждущих, предложила зайти к ней по соседству ненадолго — «спрыснуть знакомство». Выйдя от гостеприимной продавщицы и направляясь в милицию, у самого входа в отделение я зацепился модным румынским сабо за булыжную мостовую и упал, разбив подаренную трехлитровую банку домашнего вина. Именно в этот момент «Дед» в сопровождении начальника выводил посиневшего, замерзшего в холодной камере Колюню. Нам всем сразу же предложили проследовать обратно в отделение, и выдали предписание покинуть Алупку в 24 часа.

Сил хватило только доехать на первом попавшемся частнике до ветстанции, забросить в машину вещи и раскладушки и проорать в три глотки: «В Гурзуф!»

В Гурзуфе

В Гурзуф добрались к вечеру, когда уже стемнело. Бросив вещи в камеру хранения, разделились и порознь — для увеличения шансов — вышли на поиски жилья. «Дед» взялся «утюжить» «Пятак» — местную «биржу» сдаваемой жилплощади. Колюня двинул в «Бюро по найму жилья»: подобное государственное учреждение присутствовало в каждом городе. Не успев отойти от камеры хранения, я встретил однокурсника, который потащил к «Бочке» отметить «приплызд». Когда через час я был обнаружен у пирса встревоженными моим исчезновением друзьями, жилищный вопрос был уже положительно решён.

У «Бочки» я встретил одну из многочисленных московских Колюниных подруг, Таню. Она вместе с тремя коллегами отдыхала во Фрунзенском, и девушки на один день заехали в Гурзуф осмотреться. Ожидая парохода в свой поселок, подруги коротали время за напитками и сразу любезно пригласили погостить на несколько дней: жили они в просторном домике на четверых, так что «никаких неудобств!». «Дед» тут же слетал в камеру хранения за вещами. Раскладушки привели подружек в бешеный восторг: «В Крым со своими койками!», — зашлась Таня.

Во Фрунзенское доехали без приключений и немедленно сели праздновать встречу друзей. Ночью у Колюни подскочила температура до 39 градусов, колотило, душил кашель. Хозяйки срочно сварили компот, укрыли больного всем, чем можно, и стали усиленно кормить для скорейшего выздоровления. Аппетита отсутствовал, зато «Дед» ел за «себя и того парня». К утру лучше не стало, и мы с Мишкой отвели Колюню в туземную больницу. Его почти госпитализировали: «Минимум на неделю», — пообещал местный эскулап. Но Колюне «повезло»: как только выяснилось, что мы во Фрунзенском проездом, попросили на выход — «Зарегистрируйтесь, тогда милости просим в больницу!». Попрощавшись с гостеприимными подружками, с вещами и раскладушками мы вернулись в Гурзуф, вспомнив, что «дома и стены помогают!».

Съём «фанзы» напоминал сценку из театра абсурда: при температуре плюс 35*С в тени, надевший на себя все имевшиеся вещи и укутавшийся сверху джинсовой курткой «Деда», Колюня, замотав горло шарфом, охрипшим голосом пытался договориться с арендодателями. Стоявший рядом осунувшийся «Дед», методично откусывая от горбушки черного хлеба, повторял как заведённый: «Что же мы будем делать с вещами?». Вблизи стояли раскладушки: мест в камере хранения не оказалось.

Около старого рынка тоже предлагали жилье, и я прошёл от «Пятака» в сторону Артека. Ко мне незамедлительно подскочил мужик лет сорока: «Вас сколько?». — «Трое». — «Одни парни? А то у меня жена девкам не сдает!». В Крыму все денежные вопросы решали жены. «Далеко?». — «От Пятака пять минут. Посмотрим? У меня и машина здесь!». Подхватив на «Пятаке» Колюню и «Деда» с вещами, мужик на «артековском» УАЗике мигом домчал нас до места.

Я ещё не встречал в Гурзуфе подобного жилья: на расстоянии шести метров от «хозяйского» дома стояла стена от снесенной постройки, по козырьку дома и на стене лежал тес, выполняющий роль крыши, а через него по бокам от земли до земли был перекинут брезент, играющий роль стен. Внутренняя отделка выглядела не менее «заманчиво»: поверх земляного пола по периметру настелили доски, к которым брезент намертво приколотили; одна из стен была глухая, а во второй — проделаны палаточного типа окно и дверь. В жилище разместились три стандартных «артековских» пружинных кровати, большой стол с тремя табуретками и двустворчатый шкаф. «Мебель» занимала около трети помещения, высоко под потолком лампочка Ильича тускло освещала огромную кубатуру.

«Туалет во дворе, рукомойник на дереве, вещи свои можете хранить у нас в доме. По 1.5 рубля с носа за ночь, и живите, сколько хотите», — наседал хозяин. Имелось сильное желание дать ему отлуп, но, посмотрев на дрожащего в жару Колюню, и «Деда», цепляющегося за раскладушки, я нехотя согласился. Все ценное, в том числе документы, отдали хозяевам на хранение, раскладушки расставили на свободной площади, рюкзак с канистрой убрали в шкаф.

Хозяин слукавил — не зря он, гадюка, держал УАЗик наготове — до Пятака было ходу минут сорок. Но на отдых это никак не повлияло. На вакантные раскладушки приходили ночевать друзья: «Бамбина», Петров, «Помидор», Cашка «Афанасий», «Осташка» с девушками — места хватало всем. Колюня поправился за три дня — вот что значит молодой и крепкий организм при правильном режиме и здоровом питании. Еженощно он возвращался часа в четыре и на вопрос проснувшегося «Деда» или регулярно ночевавшего у нас Бамбины: «Сколько?» отвечал: «Пять!», приводя обоих в неистовство: «После такого гиганта нормальному мужику к девушке подойти неловко!».

Основную часть времени Колюня проводил в Артеке, деля внимание между озорными пионервожатыми и инструкторшами по плаванию. «Дед» сдружился с фарцовщиком «Греком» и регулярно ездил в Ялту «практиковать» итальянский язык, «утюжа» набережную в поиске иностранных туристов. Подружившись со смешанной «бригадой» крымских и московских девчушек «полусвета», я проводил досуг на «пивных аллеях», «работая справочным бюро» у только приехавших отдыхающих, в общем, жил насыщенной гурзуфской жизнью. Втроём мы встречались днём на «аллеях», обедали в кафе «Адолары», а вечером бурно отмечались в коктейль-холле.

В один из особенно успешных дней в Ялте «Деда» задержали «люди в штатском» во время удачного контакта с итальянцами и попросили предъявить документы. Отпущенный под честное слово, Мишка, перерыв чемодан и не найдя паспорта, вспомнил про рюкзак. Паспорта там тоже не оказалось, а канистра почему-то оказалась пустой.

На заднем дворе «Дед» и Сашка «Афанасий», примкнувший к Мишке по дороге из Ялты, обнаружили хозяина с приятелем изрядно «навеселе». На столе среди закусок высилась трёхлитровая банка с нашим самогоном, сразу узнаваемым по цвето-ароматной гамме. Объяснения хозяина о внезапно приехавшем шурине и призыв войти в положение были признаны неубедительными, и, оценив серьезность намерений «Афанасия» и его внушительные габариты, шурин скрепя сердце отдал десять рублей, объявленные «Дедом» за ущерб. Посчитав инцидент исчерпанным, «Дед» немедленно рванул в Ялту и по совету опытного «Афанасия» подал в отделении милиции заявление об утере паспорта. После заполнения необходимых бланков и оплаты квитанции Мишке выдали надлежащую справку, и он на время успокоился. Через час после отъезда «Деда» домой пришли мы с Игорем «Бамбиной», томимые сильной жаждой, и у хозяина случилось «дежа вю». Он был уже сильно не в себе, денег оставалась «пятерка», которую мы и реквизировали. Колюня объявился к вечеру один и, собираясь в Артек, заглянул в шкаф! Хозяин уже объясняться не мог и жестами предложил угостить Колюню его же собственным самогоном, за что разъяренный Колюня уделал его «как бог черепаху».

Когда к ночи все собрались у «домика», наши вещи стояли у входа. Вернувшаяся с работы хозяйка вызвала милицию, и дружелюбный сержант предложил покинуть территорию «во избежание».

Снова озадачиваться съёмом жилья мы уже не стали: Колюня переехал в Артек к пионервожатым, «Дед» поселился на «персональной» раскладушке в «фанзе» у «Грека», а я окончательно перебравшись на «аллеи», отчего отдых стал ещё более «диким и аутентичным», предавался всем доступным видам курортных развлечений на «личной» раскладушке.

Оставалось всего четыре дня до возвращения в Москву — начиналась очередная производственная практика. Я перенес «лежачее место» к пункту продажи авиабилетов у входа на городской пляж, с комфортом переночевал две ночи в живой очереди и улетел домой, сдав раскладушку «Деду». Спустя двое суток Колюня отбыл помогать родителям на даче, а Мишка задержался в Гурзуфе до конца отпуска.

Накануне отъезда сдавая в Алупкинском пункте проката бельё и раскладушки, «Дед», к огромному удивлению, получил назад «родной» паспорт. Обрадованный Мишка немедленно решил вернуться в Москву самолётом, но в аэропорте Симферополя — «органы не дремали» — его задержали с «ворованными документами».

На следующий год нам с Колюней не удалось убедить Мишку поехать в Крым, как ни старались: его обстоятельной и осторожной натуре такой отдых был противопоказан.

У Медведь — горы

«Правильный» отдых

Середина 80-х.

Рейсовый автобус в город отходил в 8:25. Ровно в восемь Андрюшка шел к открытию магазинчика, где ожидала приветливая молоденькая продавщица. Со словами «А вот и москалик пришел» она выдавала стандартный ежедневный «набор для завтрака» ценой два рубля: бутылку портвейна, пачку сигарет «Бужор» и два яблока. Завтракали быстро, чтобы успеть на автобус. Андрюшка, открывая бутылку, содержимое которой пузырилось от пребывания на солнце, мечтательно произносил: «Замечательная страна Крым — портвейн газированный, сигареты соусированные и витамины на каждом шагу».

Третья за этот заезд «фанза» стояла вплотную к Медведь-горе.

С предыдущих двух попросили съехать на третий и седьмой день соответственно.

Первая «фанза» располагалась на Фонтанной улице за Домом Торговли, почти на Пятаке. Всё испортил Сашка «Афанасий»: мало того, что он у нас ночевал с первого дня, так когда хозяин выразил недовольство присутствием постороннего, Сашка «нечаянно» выбил ему зуб.

Вторая находилась подальше от центра, в самом начале Ленинградской. Проживали отлично, пока в гости не заскочил Вовка «Осташка». Он исполнял любимую песню «Коммунисты поймали мальчишку, затащили его в КГБ», когда зашедший арендодатель пытался разобраться, сколько же человек проживает. Вместо трёх снимавших парней, он насчитал шестерых плюс девушки. Хозяин служил в поселковой милиции, и текст песни послужил решающим доводом. С утра проспавший «Осташкин» визит Андрюшка «Крекс» никак не мог понять, из-за чего опять приходится собирать вещи.

Заезд мы спланировали заранее. Борька учился, мы с Андреем работали. Ещё в Москве, исходя из имеющихся денег и разных дат отпусков, прикинули: получилось 15 общих дней на троих. Отдыхать предстояло еще неделю, а жилье никоим образом снять не удавалось. Вещи бросили у Сереги «Майса», жировавшего прямо у Пятака в отличной квартире, на которую желающие записывались заранее ещё из Москвы. Даже на улице Строителей, «московской вотчине», мест не было, а ежедневно взбираться в «Новый район», или того выше, в Краснокаменку над трассой совсем не хотелось.

И вдруг, счастливый случай! Попросив закурить, Андрюшка разговорился на автобусной остановке с подвыпившим аборигеном: у них с женой сдавался сарайчик прямо у Медведь-горы. Ещё на прошлой неделе должна была приехать отдыхающая каждый год семья, но в этот раз вышла какая-то заминка. Мужик пообещал выяснить у жены ситуацию: возможно, пустят дней на пять — семь. С радостной новостью «Крекс» нашел меня, Борьку и «Афанасия» с Ленкой в пельменной за традиционным завтраком, состоявшего из двойной порции пельменей со сметаной, стакана томатного сока и двухсот граммов портвейна на каждого, включая Ленку. От барной стойки, находившейся в зале пельменной напротив раздачи, портвейн к столику, чтобы не расплескать, носила именно Ленка, ибо: «Крепость в руках — необычайная!».

Я отнесся к «благой вести» скептически, особенно, когда выяснилось, что Андрюшка не договорился о следующей встрече и не спросил точный адрес. Но в середине этого же дня на аллеях к «Крексу» неожиданно подошла немолодая местная тетка и позвала смотреть жильё: мужик сумел точно описать Андрюшку жене.

Втроем с Борькой и «Крексом» мы доехали вместе с хозяйкой на рейсовом автобусе до конечной остановки у подножия Медведь –горы. На столбике висело расписание: автобус отбывал обратно в город один раз в час.

Тётка сначала привела к своему аккуратному окруженному изгородью домику: «На участке — умывальник и туалет, в кухне холодильник, если надо!». Пройдя метров пятьдесят в сторону моря, мы остановились у сооружения, напоминающего блок из пяти гаражных боксов. Открыв навесной замок на центральном, владелица гостеприимно распахнула дверь. Внутри между боковыми стенами на высоте 70 см от пола располагалась деревянная полка с тремя матрасами. Между «нарами» и дверью в одном углу поместился маленький столик с двумя стульями. Единственное зарешеченное окошко было прорублено в двери. Люк на потолке оказался дверцей в «шкаф» для вещей. Ассоциация: «камера» — пришла в голову всем троим одновременно. Но выбора не было, как говорится «на безрыбье ….!».

После того, как ударили по рукам и отдали задаток, хозяйка поведала, что проживание в глубоком «тылу» Артека имеет свои плюсы: имеется пропуск на «артековский» пляж, и местное «сельпо» со всем необходимым расположено в десяти шагах. Окружающая природа, местами абсолютно нетронутая, и частично облагороженная пионерами, потрясала воображение.

В первый же вечер устроили новоселье. Присутствовали только «свои»: Борька, «Крекс», Ленка с Афанасием и я со встреченной накануне Лерой, любвеобильной девушкой из Бреста. Остальные приглашённые не явились, «трезво» рассудив, что неблизкую «дорогу вряд ли осилит идущий», а на последний автобусный рейс в 22:10 они не успевают, поскольку коктейль-холл функционирует до 23:00. На «огонёк» зашел познакомиться сосед из крайней правой «камеры» — Юрий, врач из Москвы. Он посещал это место уже четвертый год, после того как успешно прооперировал в Москве дочку хозяйки. Родители девочки в благодарность пригласили приезжать на недельку бесплатно, и ему понравилось. В Гурзуф он выбирался раз в три дня за покупками, а остальное время проводил на пляже с озорными девчушками — пионервожатыми или лазил в гору и на виноградники «Массандры».

На следующий день Ленка уезжала в Москву — пора выходить на работу. Вместе с ней решил возвращаться «Афанасий», они крепко сдружились за неделю совместного отдыха. Во время празднования «отплызда» на набережной в кафе «Чайник», Борька внезапно объявил нам с Андрюшкой, что тоже двинет с Ленкой и Сашкой в Москву — устал от активного отдыха, такое в Гурзуфе случалось сплошь и рядом.

Пока я сажал друзей на пароход до Алушты, «Крекс» на пирсе познакомился с грустным мальчуганом, отставшим от компании. Ему надо было где-то перекантоваться три дня до возвращения друзей, и Андрюшка немедленно сдал освободившееся место в «фанзе». Проставившись «с новосельем», мальчуган отбыл на почту звонить в Москву. Мы с «Крексом» двинули на аллеи и на набережной наткнулись на только приехавшего Толика «Фёдора» в компании с соседом по купе — ленинградцем. В процессе дальнейшего времяпрепровождения: празднования традиционного «приплызда» на аллеях и вечернего посещения коктейль-холла, к Толику приклеилась симпатичная «сургутчанка» Таня. Девушка порадовала полной готовностью к «труду и обороне»: в сумке через плечо она носила теннисную ракетку, вечернее платье, зубную щетку, упаковку презервативов и три бутылки «Токая». На ночь всей компанией завалились к нам, подобрав третьего сожителя в коктейль-холле. С утра Андрюшка повздорил с ленинградцем на тему алкоголизма — тому не понравился «завтрак». Больше мы его в Гурзуфе не видели, наверное, перебрался в другое курортное место. Не вернулся к вечеру и третий «сокамерник», то ли друзья приехали раньше, то ли он не выдержал первых суток совместного отдыха. Деньги у нас с «Крексом» подходили к концу, но Толик обнадежил: «Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать!», и мы воспряли духом.

На следующий день «Фёдор» встретил в «Чайнике» однополчанина по службе в Афганистане, отдыхающего в Ялте с женой и заехавшего в Гурзуф с экскурсией. Отпраздновав встречу, Толик внезапно отбыл с другом в Ялту, и поставил нас в «пиковое» положение — угроза голодной смерти не нависала, но уезжать в Москву было не на что.

Отъезд

Неожиданная материальная помощь пришла в виде Лериной записной книжки. Я обнаружил книжку на аллеях, сразу узнав по необычной «импортной» обложке. Вечером, при встрече в коктейль-холле выяснилось, что Лера книжку не теряла, хозяин найденной не объявился, и хранящийся в книжке «четвертак» чуствительно помог продолжить праздник жизни.

Через пару-тройку дней, когда окончательно иссякла «манна небесная», мы серьёзно задумались об отъезде. Тем же вечером Андрюшкино появление в коктейль-холле произвело фурор: его вела под руку совсем молоденькая девушка в вечернем платье и туфлях на шпильках в компании еще трех таких же разодетых подруг. В процессе знакомства выяснилось: у четырёх подружек, первокурсниц московского «языкового» ВУЗа, состоялось дебютное посещение Гурзуфа. Отдыхали они в «Спутнике» и решили напоследок (уезжали девчушки через два дня) отметиться за пределами лагеря, надев привезенные и впустую пролежавшие весь отпуск в чемоданах вечерние наряды. Днём они познакомились с «Крексом» и сразу оценили «матёрого» гурзуфца, с которым не страшно выйти вечером куда угодно, даже в «опасный, но влекущий» коктейль-холл. При этом робкие подружки были крупнее Андрюшки в полтора раза и выше на полголовы.

Так, играючи разрешился вопрос отъезда: девушки с удовольствием брали нас с собой! Осталось найти денег в дорогу и на традиционный «отплызд».

И вновь фортуна не отвернулась. Андрюшкин начальник, отдыхающий в Гурзуфском санатории с женой, детьми и тещей, невыносимо устал от их общества. Серьёзно выпив, он забрёл на аллеи как раз в тот момент, когда такие же нетрезвые завсегдатаи и случайно зашедшие граждане участвовали в спонтанно организованном «всесоюзном» конкурсе по «армрестлингу». Пока, побеждал москвич Володя «Долгорукий», «рычаги» которого напоминали конечности гориллы. Он уже успешно положил фаворита Ивана «Минского», превосходящего габаритами Шварценнегера, и двух «крошек» литовцев Йонаса и Ричардаса, ростом по два метра. Когда начальнику непонятным образом удалось одолеть уставшего «Долгорукого», он сильно загордился и стал предлагать всем желающим бороться на деньги. И тут, как «чёрт из табакерки», опять появился «Фёдор». На первый взгляд Толик не производил «внушительного» впечатления, но кто же мог знать, что «борьбой на руках» он ещё в институтские годы зарабатывал деньги, и стал чемпионом «Пищевого» по этой дисциплине. Начальник не увидел в «Фёдоре» достойного соперника и уверенно поставил на кон «всё, что есть» — пятьдесят рублей. И мгновенно «сдулся»: и правой и левой рукой Толик победил моментально. Деньги сразу брать не стали: договорились на день отъезда.

Двое последних суток отдыха мы использовали на полную катушку: пляж в Артеке, «пивные аллеи», танцы в «клетке», коктейль-холл, разнообразные напитки и девчонки. У нас в «камере» ночевало по восемь человек — места хватало. По два раза в день мотались от аллей до горы, днём — пешком. Даже сосед Юра поучаствовал в наших эскападах, и однажды полночи тащил на себе «Крекса», все семь километров от Пятака до дома.

Во время традиционного празднования «отплызда» в «Чайнике» подошел Гера «Сайгак» и слёзно попросился уехать с нами. Он уже неделю находился в Гурзуфе на нелегальном положении, подписав постановление об отъезде в 24 часа: ночью прятался от рейдов милиции, а отсыпался на дневных сеансах в летнем кинотеатре. «У меня семь рублей есть!». Милые попутчицы, хотя не очень обрадовались неожиданному прибавлению, но и не отказали.

В Симферополе на перроне Андрюшка галантно попытался помочь поднести к вагону чемодан Лизе, самой хрупкой из девушек, но не смог сдвинуть его с места.

«Мы думали Гурзуф — цивильное место, и набрали вечерних туалетов на каждый день», пояснила Лиза, легко закидывая чемодан в багажный отсек наверху. Гера появился на вокзале уже с напитками, так что отъезд реализовался легко: проводник не чинил препятствий, получив соответствующие объяснения и немного денег. Изнурённый отдыхом Гера сразу расстелил на полу пляжную подстилку, прилёг и мгновенно заснул. Меня пригласила на вторую полку самая худощавая из попутчиц, а Андрюшка не спал всю ночь, отвечая на бесчисленные вопросы Киры, самой любознательной из четверки. Исходя из количества и разнообразия охваченных тем, создавалось впечатление, что по приезде она собирается выпустить энциклопедию «Как отдыхать в Гурзуфе!».

В первую субботу сентября на Гурзуфской «стрелке» я неожиданно встретил «соседа с горы», хирурга Юру. Стоя в толпе завсегдатаев около памятника Маяковскому, он с удовольствием участвовал «в распитии». На удивленный взгляд он радостно ответил: «Ваше пребывание у Медведя сильно повлияло на видение „правильного“ отдыха. Когда едем на следующий год?»

Алушта. «Портос» и курортница

После первых суток в Гурзуфе, «Федор» поделился выводом: «Здесь нельзя тратить на девушку больше четырех часов — остальные обидятся!»

Исторически сложилось, что количество отдыхающих в Гурзуфе особ женского пола превышало мужской контингент в четыре раза, а порой превосходство доходило до семи. Создавалось ощущение, что с необъятных просторов Советского Союза именно сюда, в Гурзуф, стремятся приехать все: все незамужние девушки в поисках жениха, все молодые разведенки прийти в себя после «жизненной коллизии», и все уверенные в себе дамы средних лет — просто подрезвиться на лоне чудесной Крымской природы.

Для Гурзуфа было нормой, что девушка целый год откладывала средства на отпуск и с удовольствием за две недели тратила их на совместный отдых с понравившимся юношей: в советское время приоритеты были расставлены по иному — не у всех целью жизни являлись деньги.

Категорически не стоило приезжать в Гурзуф молодоженам и, вообще, парам: «В Тулу со своим самоваром!» Атмосфера  буквально искрила флюидами любви, и страсти кипели нешуточные. Некто Гордаков, имеющий отдаленное отношение к «миру кино и ТВ», приезжал в Гурзуф шесть раз сразу после бракосочетаний, на медовый месяц. В течение первой же недели после приезда четыре избранницы наставили ему рога, а двум другим он сам прирастил хвост: «медиамагнат» удостоился прозвища «Молодожён» вполне заслуженно.

Однажды в Гурзуф заехал нас навестить Мишка «Рыба» с будущей женой. Они совершали предсвадебное путешествие и заскочили на один день катером из Алушты. Мишка оповестил: общий приятель «Портос» отдыхает с девушкой в Алуште и приглашал назавтра в гости. Встреча была назначена у павильона «Прохладительные напитки» на площади напротив пирса от 12:00 до часа.