Бесплатный фрагмент - Морские рассказы о главном

Морские рассказы о главном
От автора

Я один в квартире. Тишина. Изредка слышен гул проходящей вдали электрички. Из окна комнаты ничего не видно, потому что приходит вечер.

У каждого из нас бывает такое состояние, когда чувствуешь себя одиноким и никому не нужным. Любимое море далеко, за сотни километров, и ты уже давно не тот, кем был когда-то. Хандра сдавливает своими щупальцами, хватает за горло, пытаясь придавить к земле проблемами: пенсии не хватает, спина ломит на не погоду, водку пить нельзя — доктор не велит — ну, и так далее. Не хочется оглашать весь список маленьких радостей, которые, увы, уже не доступны. Ну, это я так, к слову.

Что остается делать в таких случаях? Со своими проблемами каждый борется по-своему. Лично я сажусь за стол, достаю ноутбук и начинаю набирать текст — так, пока ни о чем. Мысли вихрем крутятся в голове, их много. Но как сделать, чтобы все, что наполняет разум (когда-то пережитые волнения и страсти), я смог передать словами? Не знаю, получится ли.

Я пишу рассказы для тех, кто хотел бы на миг окунуться в морскую жизнь, почувствовать прелести и тяготы океанских переходов, ощутить дыхание моря и шум набегающей волны. Сижу в комнате, печатаю, и чувствую, как одиночество растворяется и тихо уходит, не попрощавшись. Так здорово, теперь я не один, а с вами. Это несказанно радует, появляется эйфория, рождается сюжет для будущего рассказа… Так давайте вместе окунемся в прошлое.

Вперед, друзья мои!

Алексей Власенко

Тайфун

Осень в Атлантическом океане — не самый благоприятное время для его пересечения, на этот период приходится пик штормов и ураганов. Тогда нам было без разницы какой рейс намечается: сегодня в Атлантике, через месяц в Индийском океане… Да и не от нас это зависело. Куда пошлет фрахтователь, туда и пойдем.

Помню, направлялись мы с грузом нефтепродуктов на небольшом танкере в сторону Бразилии, и для пополнения запасов воды, топлива и продуктов, зашли в порт Санта Круз, расположенный на Канарских островах. Это было благодатное время, когда в мире еще не знали, что такое Евросоюз и с чем его едят. В каждой стране существовала своя валюта, своя неповторимая культура и образ жизни. Все были довольны, всем всего хватало, а мигрантов не существовало даже в проекте. К тому времени они еще не родились.

Получив свои причитавшиеся испанские песеты, мы прошвырнулись по городу: отоварились в магазинах, накупили шмоток, в кафешке выпили местного розового вина с неповторимым вкусом и ароматом, а ближе к вечеру вернулись на судно. Стоянка была короткой. Отдохнули немного и вперед с песней.

Судно медленно отходило от причала. С берега доносились приятная, волнующая музыка и шум гуляющей толпы (мы всегда завидовали этим беспечным, праздно шатающимся людям). В лицо дул легкий ветерок; воздух был наполнен запахом крепкого кофе и жаренного на гриле мяса. Ночной город лежал как на ладони. Сияя яркими красками уличных фонарей и разноцветными гирляндами магазинов, ресторанов и забегаловок, он все дальше уходил от нас, сливаясь с небом и морским горизонтом, пока не скрылся в туманной дымке.

— Машину в режим полного хода! Боцману закрепить все по-походному, — раздался из громкоговорителя голос капитана.

Палуба задрожала, главный двигатель, набирая обороты, оставлял за кормой пенный серебристо светящийся шлейф от гребного винта. Я вышел на кормовую палубу. Небольшая зыбь плавно покачивала судно, навевая грустные мысли о прелестях морской жизни. Домой хотелось просто жуть, кто бы только знал. По плану я должен был списаться в отпуск еще месяц назад, но, увы, два заявления писал — все без толку. Никак замену не могли прислать.

В морской жизни многое зависит от ситуации. Например, в какой порт планируется заход. Может случиться так, что и самолеты туда толком не летают. А бывает, что не успевают билет купить, или сменщик заболел, или вообще рейс переиграли, и идем непонятно куда. Как говорят, если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Все непредсказуемо в этой жизни, и прогнозы составлять на ближайшее время — пустое дело.

Я зашел в каюту, посмотрел на исчерканный карандашом календарь. Каждый прожитый день аккуратно отмечался крестиком, и таких крестиков набралось больше полутора сотен. «Еще один день проходит», — подметил я. Оставалось поужинать в кают-компании, посидеть в курилке, поиграть в нарды, потом часа два поспать и на вахту. И так каждый день. Каюта стала такой родной и близкой за период работы, что кажется будто родился в ней и прожил не один десяток лет. Быстро ко всему привыкаешь. Сколько их было — в жизни не сосчитать. Как-никак не один год на флоте, многое повидал, через многое прошел — это, скажу я вам, не шуточки.

Ночью обещали ухудшение погоды, надвигался сильный шторм. И чтобы обойти его стороной, по выходе из порта мы изменили курс. В море расслабляться нельзя ни на грамм, это я по собственному опыту знаю. Стоит чуть-чуть дать маху, как сразу получаешь по полной программе с последствиями, травмами и авариями… Да много чего неприятного может произойти, даже не хочется говорить на эту тему.

После ужина качка заметно усилилась. Я поднялся к себе в каюту, поработал с технической документацией и решил пораньше лечь спать, чтобы выспаться перед вахтой. Казалось, только прилег на пару минут, как прозвучал телефонный звонок, заставив вздрогнуть всем телом — вроде и не спал совсем.

— Алексеевич, пора вставать, — послышался хрипловатый голос вахтенного механика.

Потянувшись, сел на кровать. Под ногами палуба шла ходуном. С трудом натягивая рабочий комбинезон, краем глаза посмотрел в иллюминатор — темень хоть глаз выколи. «Хотя, нет, что-то проглядывается», — подумал я, заметив судовые мачты и белую пену морской воды на грузовой палубе. Судно дергалось, как необузданная лошадь, рысью уходило то вправо, то влево, с трудом управляясь со штурманской рубки. В таком случае главное — держать курс против волны и медленно идти вперед. Не позавидуешь сейчас вахтенному штурману. Впрочем, всем сейчас нелегко, включая шеф повара, которому утром предстояло кормить экипаж.

С каждой минутой шторм усиливался, и ветер, как Соловей–разбойник, свистел на все лады. Играючи, он подбрасывал вверх морские гребни и разбивал их на миллионы мельчайших капель, превращая в водяную пыль. Судно, словно на санках, скатывалось с огромной волны, и палуба уходила из-под ног, проваливаясь вниз, как в бездну. Потом, взвалившись на очередную водяную махину высотой в десятки метров, оно резко подбрасывалось вверх, как на качелях. Океан тяжелым молотом, бил о борт, заставляя содрогаться корпус судна, а носовую часть полностью зарываться в воду. При этом переборки жалобно скрипели и постанывали, как несмазанные старые калоши. В желудке под ложечкой неприятно подташнивало, чувствовалась слабость во всем теле. Но от этого состояния никуда не денешься — издержки любого шторма, на которые не стоит обращать внимание.

Чем отличается танкер от других типов судов? Тем, что во время шторма низко сидящая грузовая палуба полностью покрыта водой. Волны свободно перекатываются с борта на борт, за исключением кормовой надстройки, которая в гордом одиночестве торчит сверху, как пожарная каланча. Зрелище не для слабонервных. Смотреть из своей маленькой уютной каюты на разбушевавшуюся стихию — приятного мало, становится страшно, дух захватывает. В такие моменты чувствуешь себя песчинкой, маленькой букашкой. Но человек так устроен, что привыкает ко всему.

Тучи низко неслись по небосклону. А когда изредка показывалась яркая луна, на свинцовом фоне просматривалось кипящее море в вихре пены и надвигающего ураганного ветра. «Все-таки этот тайфун краем нас зацепил. Трудно представить, что творится в эпицентре», — подумал я. Однако пора спускаться в машинное отделение на вахту.

Внизу качка была не такой резкой, как в каюте. Сделав обход, проверив показания приборов, зашел в центральный пост управления.

— Что тут у тебя? Как дела? — Я поздоровался с вахтенным механиком.

— Из-за шторма по команде с мостика сбросили обороты главного двигателя до маневренного, сильный встречный ветер и волна. Ход судна — два узла.

Третий механик, молодой парень — года три, как закончил мореходное училище, — заметно нервничал. Лицо осунулось, выглядело бледным, даже зеленоватым. Одной рукой он старался удержаться за металлический поручень, чтобы не свалиться с кресла, а другой заполнял вахтенный журнал. Было видно, что это дается ему с трудом.

— Небось, в такой шторм ни разу не попадал? — спросил я.

— Не приходилось.

— Не дрейфь, это еще не шторм, а так, цветочки. В каюте поспишь, отдохнешь. Хотя какой тут сон, когда тело из койки выбрасывает… Как топливные фильтры, не забиваются?

— Чистил два раза, — ответил он.

— Ну это еще ничего, терпимо.

От штормовой встряски в топливных цистернах поднимается шлам и осадок, который вместе с топливом через приемный трубопровод попадает в фильтр главного двигателя и забивает его. Если вовремя не почистить, двигатель может заглохнуть и остановиться в самый неподходящий момент. А это самое страшное, что может случиться во время шторма. Судно становится беззащитным, его разворачивает на волнах и кидает, как яичную скорлупу, в разные стороны. Крен с борта на борт становится все сильнее и сильнее, а под тобой тысячи метров морской воды. До ближайшего берега сотни миль, и помощи ждать не от кого. Не приведи господь попасть в такую ситуацию. Явная гибель!

Но, как правило, в такие минуты никто не думает о плохом: «Что будет дальше? А если… А вдруг…». Каждый просто занимается своим делом согласно обязанностям, потому что на страшилки времени нет. Да и привыкаешь к ним, как к неотъемлемой части морской жизни. Самое главное в таких случаях — без паники. Поэтому я постарался отвлечься от собственных мыслей: «Однако, чего это я себя накручиваю? Ну шторм как шторм. В жизни и не такое бывало: и пожары, и аварии… Если покопаться в памяти, то многое можно вспомнить». Но неприятное предчувствие не покидало. А оно никогда меня не подводило.

— Все нормально, иди отдыхай, — обратился я к третьему механику. — Вахту принял.

Затем расписался в вахтенном журнале, поудобней уселся в кресло: «Не забыть бы утром предупредить старшего моториста, чтобы приготовил новые фильтры для замены». Потом еще раз проверил по мониторам показание приборов и позвонил в штурманскую рубку.

На мостике нес вахту мой приятель, которого я знал не один год. Примерно одногодки, мы в свободное время резались в нарды, а во время стоянки в порту ходили вместе по барам и ресторанчикам.

— Серега, доброй ночи. Вахту принял, все нормально. Как у нас с погодой? — спросил я.

— Привет. Изменили курс: обходим тайфун стороной. Сам чувствуешь, что творится. Впереди практически ничего не видно. Скорость упала до нуля, топчемся на одном месте, — ответил он. — Ладно, не впервой.

— Это уж точно. Если что, звони. Давай, до связи.

От ударов волн, судно содрогалось и жалобно стонало, как раненый зверь, которому двигаться невмоготу, а надо. В какой-то момент его сильно накренило, резко подбросило и со страшной силой рвануло вниз. Ноги подкосились, я с трудом удержался за поручни обеими руками. Давненько такого не было.

Морская качка действует на всех по-разному: одних тошнит, и на еду они смотреть не могут, у других, наоборот, разыгрывается зверский аппетит — едят, как бакланы, все подряд. Но, в целом, это неприятное ощущение, когда ни поспать толком, ни поесть. Нервы напряжены, и подсознательно чувствуешь: в такой ситуации может всегда что-то произойти.

Откуда-то снизу, в районе токарного отделения, внезапно раздался оглушительный грохот, будто что-то тяжелое с силой грохнулось о палубу. Бегом спустился вниз по трапу и открыл металлическую дверь токарки. С висевшего на стене щита сорвались тяжелые инструменты и приспособления для разборки главного двигателя. С каждым креном судна они катались по палубе и с шумом ударялись о переборку. Все ящики с запасными частями, лежащие на стеллажах, были опрокинуты и разбросаны. Кое-как уложил инструменты в большую коробку, закрепил стропами. Затем подобрал с пола разводной ключ, болт с гайкой и машинально положил их к себе в карман, как вдруг в машинном отделении сработала сирена.

Сигнализация орала громко и настойчиво. «Ну, началось… — подумал я. — Что это могло быть?». Запыхавшись, забежал в пост управления и окинул взглядом пульт управления. Параметры работающих механизмов, главного двигателя и вспомогательных дизелей были в норме. Это уже хорошо. Но на одном из мониторов сбоку мигала красная лампочка — сигнальный датчик осушительной системы показывал, что кормовой колодец под нижними плитами полный водой. «В начале вахты, когда делал обход, он был пустой, — вспомнил я. — Значит, откуда-то поступает вода и заливает машинное отделение. Пресная или забортная — не важно, надо срочно проверить».

Мысли вихрем крутились в голове. Что-то случилось, просто так колодец не мог заполниться. И этот шторм так не кстати, не дай бог, что-то серьезное. Приподняв нижние плиты, посветил фонариком возле переборок. «Так, здесь все нормально. Здесь тоже… А вот чуть дальше, в стороне… Это что ж такое?». Откуда-то снизу лилась вода под довольно сильным напором. В груди похолодело. Вот оно, предчувствие?

Спустившись еще ниже по металлической лестнице, обнаружил, что из-под верхней крышки фильтра кингстона через прокладку бьет струя забортной воды. Что такое кингстон знает любой моряк: через него из-за борта вода поступает в машинное отделение для охлаждения двигателей. Я лихорадочно ощупал крышку и почувствовал, как она «играет» под рукой — двигается верх вниз в такт качки и ударами волн. «Что делать? — судорожно вопрошал сам себя. — В любой момент протечка может увеличиться, и, не дай бог, вода вырвет крышку крепления. В считанные минуты, если не секунды, тонны воды заполнят машинное отделение, и тогда все, конец! Судно опрокинется кормой вниз и мгновенно уйдет под воду. Весь экипаж погибнет, так и не поняв, что произошло».

Такие случаи в практике уже были и не раз. На долю секунду я представил всю картину так четко и ясно, что меня обдало жутким холодом. Тугой комок страха — даже не страха, а ужаса — сковал все тело. «Так, спокойно, надо взять себя в руки! Из любой ситуации должен быть выход. Необходимо поджать крепежные гайки на болтах. Для начала хотя бы одну, из-под которой поступает вода. А если не поможет, что тогда? Времени на раздумья нет! Надо рисковать, — решил я; рука машинально нащупала в кармане разводной ключ. — Так, сейчас аккуратно закрутим, и все будет в порядке».

Но те тут то было. Большая и ржавая пресловутая гайка никак не хотела поддаваться, не двигаясь ни в одну, ни в другую сторону. В голове крутилась только одна мысль: «Хоть тресни, но надо закрутить. Закрутить любым способом!». И тогда, упершись всем телом о переборку, используя ноги и руки как рычаги, я навалился изо всех сил, моля: «Ну давай, милая, ну хотя бы чуть-чуть, самую малость…». Нет, не получилось.

Напор холодной воды заметно усилился, заливая меня с головы до ног. Пришлось пробовать еще раз, но уже на ощупь. И тут случилось непоправимое: старый болт от неимоверного усилия оборвался и вместе с гайкой улетел вниз, застряв между трубами. Туда же упал и фонарик, достать который не было ни времени, ни возможности. Откинувшись по инерции всем телом назад, ободрав руки о переборки до крови, я с ужасом увидел, что вода бьет фонтаном, а крышка с каждым разом сдвигается сильнее. От собственного бессилия перехватило дыхание. Там внизу, под металлическими плитами, в полутьме, я чувствовал себя жалким и ничтожным существом. «Что делать? Что же делать? Если вырвет крышку — это конец! — паниковал я. — Добежать до токарного отделения, чтобы найти запасной болт с гайкой? Могу не успеть. Сколько времени у меня есть? Минута, две минуты?». Меня лихорадило. Мокрый, грязный, зажатый между трубами, я уже толком ничего не соображал.

«Стоп… Стоп! У меня же есть болт с гайкой, — вспомнил я и полез в карман. — Вот же он, родимый! Размеры почти совпадают, главное — достать и не уронить». Дрожащими от напряжения руками, уже не видя и не чувствуя перед собой ничего, кроме потока соленой воды, я кое-как просунул болт в отверстие крышки и стал закручивать гайку. Сначала рукой, потом ключом, раз за разом, я закручивал ее как можно сильнее. Течь заметно уменьшилась и почти прекратилась, а крышка больше не дергалась. «Все, больше ничего не трогать, ничего не обжимать», — решил я, сел на плиты, прислонившись к переборке. Затем провел рукой по лицу и почувствовал ссадину на щеке. В голове была пустота, хотелось отдохнуть хотя бы пару минут. На деревянных ногах с трудом поднялся и медленно стал подниматься по трапу. Хорошо, что не было звонков из штурманской рубки, и сигнализация не тревожила. А главное — повезло, что топливные фильтры не успели забиться.

Я понимал, что сильно рисковал. Ночью во время шторма производить любые работы строго запрещено. Тем более одному, без поддержки и страховки. Все могло обернуться по-другому, с трагическим исходом, но, к счастью, обошлось. На этот раз я победил ценой неимоверных усилий, а может, простого везенья. «Ну и слава богу. Сойду в отпуск, зайду в церковь и поставлю свечку Николаю Угоднику, покровителю моряков», — пообещал сам себе. От пережитого состояния перехватывало дыхание, сердце разрывалось на части; все силы и эмоции остались там, внизу. Весь мокрый я упал в кресло, а немного отдышавшись и почувствовав себя свободнее, расправил плечи и расслабился. До конца вахты оставался час.

Утром показал старшему механику протечку в районе кингстона и новый болт. Решили, что у боцмана надо взять доски, сделать деревянный ящик вокруг и залить цементом с жидким стеклом, а на ремонте полностью заменить на новый — вот и все дела. Все обыденно и просто.

Переодевшись, поднялся в кают-компанию. Все позавтракали, кроме Сереги. Улыбаясь, он уплетал бутерброды за обе щеки.

— Давай присоединяйся! Сегодня яичница с колбасой на завтрак, — сказал он. Настроение у него было хорошее, как у человека, с честью выполнившего свой профессиональный долг. — Счастливый ты человек, — посмотрев на меня, продолжил он.

— Это почему же? — Я даже удивился, откуда мне счастье привалило.

— Сидишь там внизу, в машинном отделении, — тепло, светло, газетку почитываешь. Смотришь на свой пульт управления и в ус не дуешь. Да и время пролетает незаметно. То ли дело у нас: скукота, темнота, за сотни миль никого вокруг, спать охота, глаза слипаются, не успеваешь кофе стаканами пить.

— Согласен, у нас внизу веселее. Как говорится, кто на кого учился… Сам знаешь, — ответил я.

После ночного происшествия мышцы и ссадины на руках ныли и побаливали. Я налил себе стакан крепкого чая с лимоном и с наслаждением пил маленькими глотками. Есть не хотелось.

— Что там с погодой? — спросил я его.

— Да все нормально. Тайфун потрепал немного и прошел стороной. К обеду совсем успокоится. Дней через десять будем в Бразилии. Девчонки там классные. Помню с одной кувыркался всю ночь… Попкой так задвинет, что мертвого разбудит.

«Это уж точно, — подумал я. — Крутить этим делом они умеют».

В каюте был полный разгром: на полу валялась документация, инструкции и разбитая тарелка с чашкой. «Ничего не буду убирать, сейчас только спать, — устало решил я. — Но сначала принять душ».

Теплая струя воды успокаивающе расслабляла тело. Обмотавшись махровым полотенцем, я посмотрел в иллюминатор. Ветер ослабел, стал не таким сильным, как ночью, море заметно успокоилось, из-за тучи выглянуло солнце. Впереди, прямо по курсу, появилась разноцветная радуга во всю ширину неба, мы шли навстречу ей полным ходом. Казалось, еще немного и мы пройдем сквозь нее, но через какое-то время она исчезла, растворившись в ярких солнечных лучах наступающего дня.

Огромный альбатрос парил над морем, плавно покачиваясь в струе свежего ветра, он изредка задевал своим крылом очередной гребень волны. «Еще один день наступил, — понял я. — Можно ставить крестик в календаре. Ну да ладно, потом, все потом».

Спал я крепко, без сновидений.

Несостоявшаяся жизнь

Утро выдалось на удивление свежим и ярким. Зима прошла незаметно и быстро; нынешний год оказался сравнительно теплым, не как в прошлом, с сильными морозами и снегопадами. Я неторопливо шел по улице, подставив лицо весеннему солнцу. Мысли медленно крутились в голове в такт шагам. Под ногами блестел мокрый асфальт. После дождя в лужах отражалось голубое небо с белыми облаками, блики солнца искрились в кронах деревьев. Хорошо-то как! Через недельку можно в деревню наведаться, протопить дом, подготовить грядки к посадке, проверить воду в колодце, включить насос, убраться внутри…

Люблю я этот период весны: все расцветает, распускаются листья на деревьях, дышать хочется полной грудью. Настроение почти праздничное. Для пенсионера со стажем важно быть в тонусе. «Кстати, не забыть бы зайти в „Четыре лапы“, купить корм для кота, — вспомнил я, — потом за продуктами». Нащупав в кармане листок со списком, очки, я машинально проверил кошелек с деньгами. Ох уже эта память! Все стал забывать.

Как стремительно бежит время: с каждым разом все быстрее и быстрее. Особенно после увольнения с флота. На берегу другой ритм, другая жизнь, к ней привыкнуть надо. Как ни крути, не верти, а тридцать четыре года по морям да океанам — это, скажу я вам, не шуточки. Первое время, как завязал с морем, оно часто снилось по ночам, синее, почти бирюзовое, с огромными плавающими в глубине рыбами, лунной серебристой дорожкой, уходящей вдаль, и темным небом с разноцветными яркими звездами. Иногда снился океан бушующим, пенистым, с шальным ветром, как хорошее выдержанное шампанское с пьяными пузырьками в искристом бокале.

Сейчас изредка, как в тумане, снятся далекие страны, незнакомые чужие города. Во снах я бегу, тороплюсь, не зная, куда и зачем, мне машут руками люди, с которыми судьба сталкивала не раз, а потом разбрасывала в разные стороны. Они пытаются мне что-то сказать, но я их почти не слышу. «Не торопись, — шепчут их губы, — не торопись. Береги свое время, его осталось не так уж много».

Да что там говорить, не успеешь опомниться, как уже блекнет молодость, и тускнеют глаза. Ничем не оправданная стремительность времени вызывает в душе сильное сожаление: все чаще вспоминаешь прошлое и задумываешься о бренности тела. За долгие годы жизни многое из памяти стерлось, притупилось, но некоторые события остались такими же яркими, какими были много лет назад.

Если честно, не смотря на солидный возраст, я себя старым не считаю. Душа так вообще молодая, как мне кажется. Однако со временем создалось впечатление, что за долгие годы морской жизни тело мое изрядно поизносилось и частично вышло из моды. Это, как старый, никому не нужный двубортный велюровый пиджак, который выбросить жалко, а носить не хочется. Вот и висит, пылится, ждет своего часа. Но я думаю, что не все так уж и плохо. Это ничего, что при ходьбе поскрипывают колени, а утром трудно вставать из-за болей в спине. Главное, держать себя бодрячком.

Эх, молодость, молодость, как она быстро проходит! Хотя есть еще порох в пороховницах. Отсырел немного, но ничего, лишь бы огонь был в душе.

Вдали блеснули купала церкви. Может зайти да поставить свечки за здравие живых и упокой ушедших, постоять у икон, помолиться? Давненько там не был.

С каждым разом редеет круг друзей. Общаемся с ними редко, как правило, по телефону: все времени нет на встречи, да и раскидало нас по всему миру. А года идут… Странная штука — жизнь: не предупреждает заранее, вот и уходят они внезапно, не попрощавшись, молча закрывая за собой двери жизни.

На какое-то мгновение мысли, как вихри, закрутились и унеслись в далекое прошлое. Сколько же времени прошло с тех пор? Лет тридцать, может больше. Николая я помню до сих пор: сравнительного молодого, сорокалетнего мужчину, немного сутуловатого, с жилистыми руками и небольшим шрамом на носу. С ним я был знаком всего пару часов, а, надо же, запомнился на всю жизнь.

Как сейчас помню, мы стояли на рейде в устье реки Параны у берегов Аргентины в ожидании швартовки. Мелкий неприятный дождик моросил палубу. Шли третьи сутки, как мы торчали там. Скукотища неимоверная: телевизор толком не брал, рыбалка была плохая, продукты заканчивались, настроения — ноль. Бывает такое: что ни делаешь — все не то, все не так. Тоска, одним словом.

В то раннее утро судно тихо покачивалась на волнах. Я только проснулся. Открыл глаза, обвел каюту непонимающим взглядом и удивился: «Где это я? Тьфу ты! Надо же, сон приснился, будто дома сижу у себя в квартире, жена блины печет, а они черные, подгорелые получаются. К чему бы это? Наверное, не к добру». Моряки — суеверный народ, но не до такой же степени, чтобы верить всякой чепухе?

— Третьему помощнику принять лоцманский катер с правого борта, — послышался голос капитана по громкоговорителю судовой связи.

— Ну, наконец-то, пойдем под погрузку.

Не спеша одевшись, я посмотрел в иллюминатор. Небольшой пузатый катер с помятыми боками медленно подходил к судну. Сильное течение то и дело сносило его в сторону. Наконец, с трудом, он уперся носом в корпус грузовой палубы. Из каюты катера вышел грузный мужчина, портовый лоцман, помогающий капитанам проводить судно по фарватеру реки в сложных условиях. Одетый в желтый дождевик, с портфелем в руках, он поднял голову, что-то прокричал и помахал рукой. Вахтенный матрос сбросил штормтрап за борт, закрепив его веревками к леерам. Чтобы подняться на борт судна по такому трапу, надо обладать определенными навыками и физической силой. Лоцман, запыхавшись, взобрался на грузовую палубу и пошел на капитанский мостик.

— Боцману, электрику на бак, поднять якорь, — донесся голос капитана через громкоговоритель.

Якорная цепь с шумом и грохотом начала подниматься вверх.

— Машине самый малый вперед.

Палуба судна задрожала и затряслась как в лихорадке, потом успокоилась. Мелкая вибрация прошлась по всему судну.

— Право на борт. Палубной команде приготовиться к швартовке.

До вахты еще часа два, а значит, можно выйти на палубу, пройтись, подышать воздухом, осмотреться. Река Парана — большая судоходная река, скажу я вам, и берет начало в Бразилии, а далее проходит через Уругвай и Аргентину. Ежегодно она выносит на поверхность залива тысячи тонн ила, окрашивая воду коричнево-грязным цветом. Сильное течение размывает крутой берег, унося в океан кустарники и обломки деревьев. Для судоходства это составляет определенные трудности: дно залива сильно мелеет, не дает судам с большой осадкой заходить в порт. Поэтому круглый год здесь работает землечерпалка, занимающаяся дноуглубительными работами.

Большие неприятности приносит и цивилизация: в реку постоянно сбрасываются всевозможные отходы в виде пластика, картонных коробок, тряпок и резиновых изделий. Поверхность воды покрыта следами мазутных пятен. По этой причине забортные фильтра забиваются так, что по приходу в порт приходится разбирать и чистить приемные сетки.

Судно шло полным ходом; слабый шум двигателей доносился из машинного отделения. Я спустился на кормовую палубу, опираясь о леера, и лениво посматривал на проходящие мимо суда.

Берег с правой стороны реки, покрытый сплошными джунглями, казался непроходимым и безжизненным, стаи птиц сидели на верхушках деревьев и о чем-то громко кричали. Возле самой воды изредка проглядывались маленькие хижины, сделанные из тростника и пальмовых веток вместо крыши. Рядом, вверх дном, лежали длинные, узкие лодки, выдолбленные из дерева. Казалось, еще немного — и из кустов выползет огромный крокодил, а за ним появиться абориген с длинным копьем наперевес.

С другой стороны реки технический прогресс был налицо: сухогрузные, нефтеналивные, контейнерные причалы располагались по всей береговой линии. Каких только судов здесь не было! Больших и малых, современных, с высокой красивой надстройкой и разноцветными трубами на корме, и совсем старых, ржавых, но все еще рабочих лошадок. Некоторые из них стояли на приколе, доживая свой век в уголочке огромного причала, тихо подремывая и посапывая паром.

Буксиры, как истинные труженики, тут и там сновали по всей реке. Толстыми швартовными канатами привязываясь к очередному судну, они с трудом тянули его к причалу, недовольно пыхтя от натуги и нещадно коптя в небо дымом выхлопных труб. Береговые краны перемещали грузы на берег и обратно. Вдали виднелись огромные склады, грузовые помещения, контейнерные площадки, а еще дальше — круглые нефтяные цистерны и заправочные станции. Рабочие в синих спецовках и белых касках, как муравьи, облепляли стоящие у причалов суда.

Работа в порту не прекращается ни на минуту днем и ночью, в любую погоду. Знакомая картина — все, как и везде, в любой точке мира — быстрей выгрузиться, быстрей погрузиться и полным ходом обратно. Стоянка дорого обходится, а простой судна — еще дороже. Деньги морские компании считать умеют.

На крутом повороте реки судно сбавило ход до маневренного, шум двигателей изменился, стал приглушенным и более спокойным. Через час на вахту, будем швартоваться у причала порта Росарио. Дня три на погрузку подсолнечным маслом, и потом обратно через Атлантику в Европу. Порт назначения пока не известен. Вроде Бельгия, но все может перемениться в любой момент.

Мысли медленно витали в голове: «Отпуск зимой, а сейчас только конец сентября. До зимы еще дожить надо. Вот было бы здорово под Новый год домой попасть. Третий год на судне его встречаю. Вряд ли получится… Да и не от меня это зависит».

Осень в Атлантике — это период штормов. Хотя в этот раз переход — тьфу, тьфу! — прошел спокойно: немного покачало на пять–шесть баллов, но это не в счет. Посмотрим, как дальше будет.

С биноклем в руках ко мне подошел третий помощник — молодой парнишка, недавно закончивший мореходку, и мы вдвоем стали рассматривать проходящие мимо суда и причалы.

— Санек, ты первый раз в Аргентине? Раньше бывал здесь? — спросил я его.

— Нет. На паруснике «Крузенштерн» ходили в Европу и по Средиземке, — ответил он.

Здесь тебе не Европа, в Росарио по большому счету делать нечего. В бар только пойти, пивка попить, да шары погонять в биллиардной. Вот Бразилия — это да, есть на что посмотреть. Один карнавал чего стоит: девчонки там задницей так крутят, аж глаза разбегаются в разные стороны.

— А ну, дай бинокль, взгляну что за судно стоит у сухогрузного причала.

Я отрегулировал окуляры и стал всматриваться в стоящее у причала небольшое судно. «Никак наше? Похоже, типа река-море. Не могу прочесть порт приписки. Как же оно сюда попало? — удивился я. — Идти через океан на таком судне равносильно самоубийству. Камикадзе какие-то… Хотя не от них рейс зависит. Куда пошлют, туда и пойдут. Небось, подвернулся хороший фрахт, вот и отправили арендаторы без зазрения совести».

Тем временем на корму стоящего у причала судна из столовой вышла молодая девушка с ведром и вылила содержимое за борт. В бинокле ее симпатичное лицо и фигура выглядели очень даже ничего. Короткая юбочка подчеркивала талию и стройные ноги. «Везет же некоторым, — подумал я с завистью. — не то что нам. Хорошенькая какая, кровь с молоком, с такой можно год без отпуска плавать». Через минуту появилась еще одна, совсем молоденькая, видимо практикантка. Они стояли на корме и оживленно разговаривали. Да уж, обе хороши.

— Палубной команде приготовиться к авралу, — донесся голос капитана из громкоговорителя.

— А вон и наш причал виднеется недалеко. Совсем рядом будем стоять. Может в гости к ним напроситься? Ладно, пора в машину на вахту.

Я не торопясь переоделся в рабочую одежду и спустился в машинное отделение. Главный двигатель по команде с мостика равномерно крутил гребной вал то в одну, то в другую сторону. Горячий воздух, пахнущий смесью дизельного топлива с машинным маслом, обдувал тело. Сделав обход и проверив показание приборов, я зашел в помещение центрального поста управления. Внутри было прохладно и не так шумно, как снаружи. Управление главным двигателем перевели на мостик, оставалось следить за воздухом в баллонах, показателями датчиков и приборов механизмов на пульте управления.

Старший механик был тут же, сидел в кресле, электромеханик рядом. Обстановка рабочая.

— Всем привет. Как у вас дела? — спросил я.

— Дела у прокурора, у нас делишки. Что там наверху? — спросил старший механик.

— Подходим, причал уже виден.

— Забортный насос главного двигателя работает почти на вакууме, опять фильтры забиты.

— Да, здесь всегда так: всякую гадость сбрасывают в реку. Как пришвартуемся, возьму моториста, почистим фильтры донного и бортового кингстонов, — ответил я. — После вахты хочу пойти на соседнее судно, ко второму механику, набивку гидравлическую попросить. Одесситы, кажется, стоят…

— Знаю я твою набивку, небось девок приметил на судне. Ладно после вахты пройдись, прогуляйся.

Где-то через час мы подошли к причалу, береговые матросы закрепили швартовные концы на чугунные кнехты, судно мягко прижалось к бетонной стенке причала. Боцман с матросами с помощью лебедки опустили трап на берег.

— Палубная, машинная команда свободны. Желающим пойти в город записаться у начальников служб, — прозвучал голос капитана.

В работе остался вспомогательный движок, прочие механизмы были остановлены. С мотористом мы быстро почистили фильтры и приемные сетки, как всегда забитые всяким хламом. Ну все, можно отдыхать!

Дождь прекратился, повеяло тихим дыханием теплого ветерка. Я глубоко вздохнул всей грудью. Пахло перебродившим зерном, полынью вперемешку с подсолнечным маслом, где-то рядом стрекотали кузнечики. Хорошо-то как! Приятно ощутить под ногами твердую землю после морского перехода. «Ну что, пойду-ка я в гости ко второму механику. Заодно набивку спрошу. Может, побриться? — Я машинально провел рукой по подбородку. — Ладно, и так сойдет».

Открыв холодильник, я достал пластиковую полулитровую бутылку и посмотрел на просвет. Разбавленный спирт, настоявшийся на лимонных корках, приятно булькнул и заискрился желтым радужным цветом. Хорошая настойка, пьется изумительно, и голова потом не болит. Жаль, запасы кончаются.

Год назад, работая в чартере на Кубе, на небольшом танкере мы грузились патокой в маленьких портах, расположенных по всему острову, а потом выгружали ее на спиртовом причале в порту Матансас. Ночью, пока охрана на берегу спала, мы потихоньку открутили гайки на фланце соседней трубы и слили чистейший питьевой спирт в бочки, канистры и бутылки — кто во что горазд. Эх, еще бы разочек туда сходить… Но мечтать, как говорится, не вредно.

Вечерело. На причале включили береговое освещение, рабочие подсоединяли масляный шланг к судовому приемному патрубку. Дня три постоим как пить дать.

«Как же удобней добраться до судна? — размышлял я. — Пройти через проходную — далековато, надо делать большой круг, а времени терять неохота». Ржавый металлический забор из сетки–рабицы, упирающийся в берег реки, отделял наш причал от соседнего, а еще дальше, метрах в ста, стояло у зернового причала нужное мне судно. Ухватившись за стояк забора обеими руками, осторожно, чтобы не грохнуться на скользких от водорослей валунах, выступающих из-под воды, я перешел на другую сторону. Отсюда напрямую идти было гораздо ближе.

Кормовая надстройка старого судна появились неожиданно быстро. Облупленные, давно не крашенные переборки из-за плохого освещения казались еще более грязными и неухоженными. С грузовой палубы доносились крики, скрипели судовые лебедки, береговые краны заполняли трюма пшеницей. Я поднялся на борт, стоящий у трапа вахтенный матрос посмотрел на меня. Вы к кому?

— Ко второму механику как пройти?

— По коридору прямо и направо. Если в каюте нет, значит, в машинном отделении, — ответил он.

Под ногами заскрипел старый, местами ободранный, линолеум. Стены, как в доисторических плацкартных железнодорожных вагонах, были покрыты дерматиновой обивкой и выкрашены серой краской. На таком корыте работать я бы не хотел. Судну лет эдак пятнадцать, может по более. По человеческим меркам, это дедушка со стажем.

Я постучался в дверь каюты с надписью: «Второй механик Волошин Н.А».

— Заходите, открыто.

В небольшой каюте, в трусах и майке, стоял высокий худощавый мужчина с грубыми чертами лица и жилистыми руками. В углу висела рабочая одежда, внизу стояли грязные ботинки огромного размера. Воздух в каюте был пропитан соляркой и машинным маслом — все, как и везде, на старых пароходах. Вытирая голову полотенцем, он вопросительно посмотрел на меня.

— Я с соседнего судна, недавно пришвартовались. Набивка гидравлическая закончилась. Может есть что-нибудь?

— Этого добра хватает. Проходи. — Николай, так звали его, протянул мне руку. — Да ты садись, в ногах правды нет. Видел, как вы подходили. Новый танкер, не то что наше корыто, старье.

— А как угораздило вас прийти сюда? — спросил я. — Технически, судно не приспособлено для океанских переходов.

— А кто нас спрашивает? Мы толком не знаем, кто хозяин судна: плаваем под багамским флагом, а взяли в аренду греки. Вот и выжимают из нас все соки — куда хотят, туда и кидают. Сейчас перед погрузкой в трюме трещину в метр длиной обнаружили… Ну, заварили, а что толку? Надолго ли? Хороший шторм — и все, она пойдет дальше по шву. А потом, сам знаешь, что может произойти. У меня на главном двигателе втулки износились, масло гонят. Сегодня два поршня дернул, кольца, как семечки, сыплются. Запчастей нет, на всем экономят, даже на продуктах, сволочи. Зла не хватает. Зарплату обещают к концу контракта перечислить, а если обманут, что делать будем? Палец сосать?

— Ну, у нас тоже свои проблемы… — Я достал из пакета бутылку. — Давай не будем о грустном. Может, за знакомство?

— Ну вот с этого и начинал бы, а не с набивки. — Николай улыбнулся, открыл холодильник и достал шмат сала и кусок колбасы. — Сейчас сбегаю на камбуз, принесу еще что-нибудь.

Через пару минут он вернулся с большой тарелкой макарон по-флотски, помидорами и хлебом.

— Как говорится, чем богаты, тем и рады. Ну, давай наливай, не томи.

Я аккуратно разлил настойку по стаканам.

— Чистейший продукт, скажу я тебе. Пьется легко, голова не болит.

— Давай без рекламы. Сейчас проверим. Ну что? За знакомство!

Мы чокнулись и выпили.

— Ну как, хороша? — спросил я.

Николай крякнул от избытка чувств.

— Крепкая, однако. Сколько градусов будет?

— Думаю под шестьдесят. Кубинский спирт, на лимонных корках выдержан, — ответил я.

Его глаза заблестели, он широко улыбнулся, многозначительно глядя на стакан.

— Да, чувствуется, благородный напиток, — сказал он. — Да ты закусывай, сало попробуй наше украинское. На привозе куплено в Одессе.

— Так ты в Одессе проживаешь? — спросил я.

— Да, в самом центре квартиру купил два года назад.

— Бывал я в Одессе, есть что вспомнить. Пивная на Дерибасовской еще стоит?

— Ну а куда ей деться? Наша достопримечательность, так сказать. Ее любой знает.

— И скрипач–старик тот же играет на скрипке?

— Ну да, только постарел сильно. Все как прежде. Ничего не меняется.

Мы выпили еще по стопке. Мягко и лениво по всему телу разлилась приятная истома. «Хорошо сидим, и каюта у Николая уютная. И сам он оказывается классный мужик», — подумал я, а вслух сказал:

— Везет же вам: такие красивые девчонки работают на судне. Я в бинокле разглядел. Особенно одна, грудастая такая. Фигура — просто класс.

— Да там все забито. Одну наш капитан забрал сразу, еще на берегу присмотрел и взял с собой в рейс. Ну, сам понимаешь, как это делается. Другая с четвертым механиком любовь крутит, собираются пожениться. Решили, как в отпуск сойдут, так и распишутся. Молодые, им и карты в руки. Ну, давай наливай. — Николай потер руки, лицо его порозовело и размякло.

Я подцепил вилкой тонкий кусок сала с мясной прослойкой, аккуратно намазал горчицей и стал медленно есть.

— Не торопись, дай прожевать… В Одессе у вас девушки просто красавицы, одна лучше другой. Глаза разбегаются, особенно, когда идешь по набережной в сторону морского вокзала.

Николай напрягся, насупился.

— Ненавижу их. Все они стервы, и моя бывшая в том числе.

Мы выпили не чокаясь.

— Что, разбежались как в море корабли? — спросил я.

— Хуже! Ты представляешь, пока я был в рейсе, она выгребла все из квартиры и уехала в Израиль к родственникам. Насовсем. Приезжаю, открываю дверь, захожу, а там пусто, даже вешалок нет. Вот сучка! А как в любви признавалась… — Голос его задрожал от негодования. — Я для нее ничего не жалел. Украшения, деньги, рестораны — все имела!

— Да брось ты. Квартира цела, на тебя записана — это главное. Остальное все — чепуха. Может, так и надо было. Начнешь жизнь сначала, с чистого листа. Ты нормальный мужик, симпатичный, такие, как ты, нравятся женщинам. Уж я-то знаю.

На самом деле в этом вопросе я всегда был полным профаном. Какие мужчины нравятся женщинам, мне оставалось только догадываться, учитывая их непостоянство и своенравие в зависимости от ситуации и настроения. Но в тот момент это было не столь важно.

— Сойдем в отпуск, я приеду к тебе в гости. Найдем такую невесту, которая тебе и не снилась! Красивую, честную, работящую. Все будет путем, поверь мне. — Я налил еще по одной. — Однако, хорошо сидим! Светло, тепло и мухи не кусают, — пошутил я. — Давай-ка выпьем за нашу с тобой дружбу и будущую свадьбу.

Мы чокнулись и обнялись, свято веря в сказанные слова. За тысячи километров от дома, от родных берегов, мы сидели в каюте, как два самых близких человека, и, казалось, никого ближе нет на этом свете. Мы пили, вспоминали прошлое, мечтали о будущем, на душе было спокойно, благостно, будто не виделись много лет и вот наконец встретились — две родственные души.

— У меня гитара есть. Может споем? — спросил Николай.

— Нет, не надо, уже поздно. Разбудим экипаж.

— А мы потихонечку.

— В Одессе встретимся, там и споем. Не только споем, но и станцуем. Знаешь песню «Ах, Одесса, жемчужина у моря»?

— Кто ее не знает? Любой одессит тебе ее споет, — ответил Николай.

— Ну и отлично! Водки напьемся, баб потискаем… Что еще моряку надо? Эх, Колька, жизнь так прекрасна! Это здесь мы прозябаем, а там, на берегу, мы — короли. Да при деньгах нас на руках носить будут.

Глаза Николая заискрились, он радостно засмеялся и обнял меня.

— Ты не представляешь, как здорово, что ты пришел ко мне. Будто груз с души снял.

Потихоньку, не спеша, выпили всю бутылку.

— Ну что? Пора возвращаться на судно. На вахту скоро. Как говорится, делу — время, а потехе — час.

— Не торопись, у меня еще есть. — Николай достал из ящика рундука бумажный пакет вина.

— Может, хватит?

— Нет, давай еще по стаканчику на посошок, и на этом все. Остальное завтра допьем.

Вино было кислое и неприятное на вкус, а закусить было нечем.

— У вас когда заканчивается погрузка? — спросил я Николая.

— Старпом говорил, завтра к вечеру.

— Ну и хорошо. Завтра перед обедом заскочу к тебе, пообщаемся, обговорим наши планы.

После выпитого вина стало подташнивать, а голова начала кружиться.

— Давай я тебя провожу.

Мы спустились по трапу на причал. Огромные звезды мерцали на небе, прорезая ночную тьму холодным светом. Николай поднял голову и посмотрел на них.

— Почему они такие большие и яркие в этом полушарии, а у нас там маленькие и тусклые? — спросил он.

Я тоже часто задумывался на эту тему.

— Здесь все другое: небо, звезды… И мы другие, потому как далеки от дома и от того что месяцами болтаемся в море, мечтая о прекрасном будущем. Все это трудно объяснить словами. Ладно, не будем о грустном. И помни мои слова: все будет хорошо.

— А у нас звезды тоже яркие, только надо смотреть на них под определенным углом и градусом. Ты понял мой намек?

— Понял. Чем больше звездочек в коньячной бутылке, тем они ярче на небе.

— Точно.

Мы обнялись. Николай взял меня за руку, прижал к груди.

— Послушай, а может и правда все образуется? — спросил он.

— Чудак–человек, да мы с тобой горы свернем! Вся Одесса будет у наших ног. Ладно, бывай здоров, я пошел.

— Алексей, постой! А как же набивка?

— Да ладно, у меня осталось немного. Если что, завтра возьму.

— Жду тебя, обязательно приходи. Мне последнее время как-то муторно, на душе кошки скребут. Бывает такое, когда места себе не находишь.

— В жизни всякое бывает, на то она и жизнь. А кошек пошли куда подальше, — философски заметил я.

Меня немного покачивало, я шел, чертыхаясь и спотыкаясь в темноте о камни и кочки на каждом шагу. «Не могут нормальную дорогу сделать? — Ну, вот и знакомый забор. Главное не поскользнуться на этих чертовых водорослях, а то и костей не соберешь». Голова уже не кружилась, но побаливала. Не надо было вино пить, ну да ладно, к утру пройдет.

На причале полным ходом шла погрузка. Второй помощник с карандашом записывал что-то в своем блокноте.

— Ну, как прогулялся, нормально?

— Да, все хорошо.

До вахты оставалось чуть больше часа, можно немного поспать. Но не успел заснуть, как звонок — пора вставать. Эх еще б минут сто покемарить… Вахта прошла в полудреме и слава богу, без замечаний. Подкачал масла в цистерны, устранил кое-какие протечки воды на главном двигателе. В основном — так, по мелочи. После вахты успел немного вздремнуть, часам к десяти утра проснулся. «Надо сбегать к Николаю, — вспомнил я, — вчера даже адресами не успели обменяться».

Посмотрел в иллюминатор, на грузовой палубе никого, кроме вахтенного матроса, одиноко стоявшего у трапа. Судно за ночь заметно опустилось. «Такими темпами за пару дней загрузимся, — подумалось мне. — Ну и хорошо».

Я оделся, спустился вниз на берег и не сразу понял, в чем дело. Сухогрузный причал, возле которого стояло вчерашнее судно, выглядел пустым и одиноким. У стенки, медленно покачиваясь на волне, стоял старый обшарпанный буксир в ожидании следующего судна. Как же так? Неужели ушли? Я подошел к матросу.

— Послушай, а чего это одесситы ушли так рано?

— Не знаю. Час назад отшвартовались, вроде как груз не полностью взяли.

Вот и все. Какой же я дурак! Правильно говорила моя мама: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Эх сколько таких встреч и моментов в жизни было. Печально встречать новых людей и тут же терять их навсегда. Значит, не судьба. Я мысленно пожелал Николаю семь футов под килем и добавил: «Удачи тебе, дорогой». Затем вернулся в каюту, пол часика повалялся на диване и пошел обедать.

Загрузились мы, как я и ожидал, быстро, за два дня. Погода опять испортилась: сильный дождь и северный ветер встретили нас по выходу из пролива. Свежая волна била в борт судна, креня и заливая грузовую палубу. Впереди нас ждал шторм. Двое суток судно болтало и кидало по сторонам, как говно в проруби, — ни поспать, ни поесть толком. Но, как говорится, рано или поздно все в этой жизни заканчивается. Так и здесь. Погода улучшилась, солнце пробилось из-за туч, блеснуло в иллюминаторе, осветив мою каюту ярким лучиком. Небольшая зыбь шла по корме, плавно и бережно качая судно, как младенца в люльке.

Я сидел в каюте и составлял месячный технический отчет о проделанной работе машинной команды, когда зазвонил телефон. От неожиданности я вздрогнул. Ох, не люблю эти звонки в неурочное время! Вечно они предвещают что-то неприятное.

— Второй механик на связи.

— Алексеевич! — Из трубки послышался взволнованный голос третьего помощника капитана, с которым мы стояли несколько дней назад на корме во время швартовки в порт.

— Слушаю тебя. Что хотел?

— Ты помнишь судно, которое стояло недалеко от нас? Ну, на которое ты ходил.

— Да, помню, конечно.

— Утонуло два дня назад. Успели один раз «SOS» послать и больше на связь не выходили.

— Как утонуло? Не может быть. — Меня как обухом ударило по голове. — Откуда информация? Может, ты что-то путаешь?

— Береговая служба Аргентины сообщила. Проходящее в том районе судно обнаружило полузатопленный пустой плот, аварийный буй со спасательным кругом и плавающие обломки. Они шли вниз, на юг Африки, попали в сильный шторм, как и мы, только он был еще сильнее. Возможно, произошло смещение груза, а может, нарушение герметичности в трюмах… Да мало ли что? О причине остается только догадываться. Вот такие дела.

«Даже не верится. Скорее всего корпус раскололся пополам, как грецкий орех, в районе заваренной трещины», — подумал я. Страшная смерть. И все равно в моей голове не укладывалась эта трагедия. Ну никак я не мог представить Николая мертвым, лежащим на дне океана, придавленного толщей морской воды в вечной безмолвной тишине. И эти молодые девчонки, не познав всей прелести жизни, погибли. Погиб весь экипаж, все до единого. О чем они думали в последние мгновения жизни, что чувствовали, погружаясь в морскую пучину, — уму не постижимо.

Мое сердце сжалось с такой силой, что стало трудно дышать. Я с трудом сдерживал слезы. Почему жизнь порой бывает так несправедлива? Как хотелось бы, чтобы каждый из нас прожил долгую и счастливую жизнь, насыщенную, радостную, с ощущением выполненного долга, и тогда, в кругу близких тебе людей и умирать не страшно. Разум говорил одно, а сердце подсказывало другое. Испытывал ли я в тот момент страх, не помню. Думая о чужой смерти, мы сильнее осознаем собственную уязвимость. На его месте мог быть любой из нас.

Пройдет время, боль притупится в памяти близких и родственников погибших. Ну а судовладелец, которому, по большому счету, было наплевать, при каких обстоятельствах погибло его судно, получит солидную страховку — немалые деньги по нынешним временам, — и в душе будет даже рад, что все так произошло: не надо на ремонт тратиться.

Для меня Николай так и остался в памяти живым, полным сил и энергии, как тогда, в день нашей встречи. Я иногда думаю: «Может произошла ошибка: судно не утонуло и благополучно добралось в порт своего назначения? И живет он сейчас где-нибудь под Одессой, в домике с небольшим палисадником. Сквозь зелень кустов сирени и акации приветливо смотрятся маленькие окна с белыми занавескам и горшками герани на подоконниках. В углу ютиться плетенная беседка, увитая виноградом и красными розами. С улыбкой на лице, немного постаревший, сидит он за столом, пьет молодое вино, а любимая жена жарит бычков, купленных на привозе. По вечерам рассказывает внукам о путешествиях в далеких странах, о штормах в океане, о хороших людях, встречавшихся на его пути, о морской дружбе и обо всем, о чем мы мечтали тогда, в порту Росарио, но не успели воплотить в жизнь». Ах как хотелось, чтобы было так!

Все в этой жизни происходит по замкнутому кругу. Вырастут внуки, начнут покорять свои жизненные вершины и, возможно, превратят наши мечты в быль, сделают то, к чему мы когда-то стремились. А мы будем жить здесь, в этом мире, до тех пор, пока будет храниться память о нас.

Кроме меня в церкви никого не было. «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих и даруй им Царствие Небесное», — читал я молитву. Свеча горела ровно, слабый свет пламени освещал мое лицо.

На душе было тепло и спокойно: вроде, как и поговорил с ними со всеми. Вот так всегда, стоит вспомнить что-нибудь из прошлого, как подробности захлестывают, да так, аж дух захватывает. Зато, что месяц назад было, убей, не помню. Значит, так надо.

Жизнь идет своим чередом… А мне еще в магазин надо забежать, небось жена заждалась.

Петрович

В судовой курилке по вечерам от сигаретного дыма, как всегда, не продохнуть, хоть топор вешай. Это было единственным местом, где можно узнать свежие новости: у кого сын женился, у кого внук родился, куда следующий рейс намечается, почем нынче курс доллара и какой товар лучше покупать на Канарских остовах. Вперемежку с игрой в нарды или домино здесь обсуждались важные политические вопросы. Как правило, на этот счет у каждого существовало свое мнение, которое в разы отличалось от мнения сидящих рядом товарищей, поэтому умные разговоры часто переходили в яростные споры, иногда в крики. До драки дело не доходило, разве что так, по мелочи — за грудки потрясти, снизить накал страстей и продолжить игру как в ни в чем не бывало.

То ли дело, когда разговор заходил о женщинах. Тут уже другой подход, другой уровень отношений. О них можно говорить долго, не торопясь, со смаком, со всеми подробностями. У каждого моряка в загашнике копились истории о любовных приключениях, мимолетных встречах, изменах и разлуках — все, как в старых индийских фильмах. Порой сюжет закручивался так драматично, что оставалось только догадываться, так ли все было на самом деле. Но где правда, а где ложь, разобраться было сложно, особенно когда рассказчик истинно верил в собственные слова. Ну а приукрасить события — святое дело. Без этого никуда.

Больше всего мы любили рассказы боцмана, старого моремана, прошедшего Крым, рым и медные трубы. Ему было лет семьдесят, может, поболее — небольшого росточка, довольно крепкий и жилистый мужичок с пронизывающим взглядом. Острый на язык, с юмором и прибаутками, боцман мог так красочно описать событие, что все слушали его с открытым ртом, позабыв обо всем на свете.

Свои морские обязанности он знал досконально, поэтому капитан и держал его в экипаже. Петрович (так его звали) был надежным, как скала: если что сказал — разобьется в лепешку, а сделает. Один недостаток: правду говорил всегда в лицо, что не каждому нравилось. Ну еще и выпить любил. А кто у нас не без этого греха? Пусть плюнет мне в лицо! В этом деле главное — меру знать, а меру боцман знал и пил не с кем попало. Иногда и со мной, по рюмке перед обедом. Для аппетита, так сказать.

Мне Петрович нравился как человек, повидавший многое в жизни, интересный собеседник, у которого можно было кое-чему поучиться. На судне его уважали: ко всем он относился ровно, с матросами был строг. Единственное, почему-то невзлюбил второго помощника. То ли за лень, то ли за «понты» непонятные.

— Не будет с него толку, не моряк, — сказал он как-то.

— Да брось, все молодые были. Образумится еще, — ответил я.

— Давай садись, в домино козла забьем. Мы тут все про баб разговариваем. Стервы они, а вот без них прожить ну никак. Вот ты скажи Петрович, неужели все такие гулящие? — спросил его молодой матрос.

— Да вы на себя посмотрите! За каждой юбкой увиваетесь. Значит, вам можно, а им нельзя? Ну а как же тогда любовь? Или на ее месте у вас только хрен вырос? Бестолковые… Вам не понять, что такое настоящие чувства, — ответил боцман.

— Вот ты и расскажи что-нибудь интересное.

Петрович нахмурился, потер рукой небольшой шрам на щеке.

— Бывают истории в жизни, которые промелькнут и исчезнут, как птицы в небе, а бывают — остаются в памяти надолго. Молодой был тогда, совсем пацан. Моложе, чем вы сейчас. Тяжелые испытания выпали на долю нашей страны: третий месяц, как шла война, отголоски ее доходили и до Одессы. Город будто замер, впал в оцепененье. Все чаще объявлялись воздушные тревоги, а над морем в сторону фронта летели фашистские самолеты, обстреливаемые нашими береговыми морскими зенитками.

Лето в сорок первом выдалось жарким и душным. На небе ни облачка, солнце своими лучами обжигало тело, слепило глаза. От него никуда невозможно было деться. Как в песне, помните, поется: «Никуда ни спрятаться, ни скрыться». Зной висел над городом, растворяясь в голубизне огромного неба, смешиваясь с раскаленным асфальтом и запахом нагретой земли. Но город продолжал жить обычной жизнью, особенно по вечерам, когда духота сменялась живительной прохладой. Во дворах жарили на керосинках камбалу и кефаль, купали детей в корытах, стирали и развешивали белье, слушали музыку и даже танцевали под звуки патефона.

Познакомились мы с ней, как это часто бывает, случайно, столкнувшись на улице лоб в лоб. И сразу словно невидимая искра пробежала между нами! Дружба стала перерастать в нечто большее, стали встречаться почти каждый день, чаще всего по вечерам, у моря. Но тот летний вечер был особенным и неповторимым. Мы шли, обнявшись, по берегу и разговаривали… Сейчас не помню, о чем, да это и не столь важно. На душе было так хорошо, так спокойно, тепло и уютно, как никогда. Ощущение, что сегодня судьба нам подарит нечто особенное, желанное, страстное и в то же время самое чистое и искреннее, не покидало нас, мы чувствовали это каждой клеточкой своего тела.

Летние сумерки незаметно переходили в ночь, тишина прерывалась всплеском волн. Лунная дорожка растекалась по морской глади до самого неба, огромные звезды ярко мерцали над головой. Ноги мягко утопали в песке, оставляя после себя мокрые следы. «Давай искупаемся? Вода теплая, как парное молоко», — сказала она. Мы разделись и, взявшись за руки, вошли в воду. «Ты вся дрожишь. Замерзла?» Нет. Мне так хорошо с тобой… — она прижалась ко мне; я слышал, как бьется ее сердце. — Обними меня покрепче, я хочу почувствовать тебя». Мы будто слились в одно целое, растворились друг в друге. И на всем белом свете никого не существовало, кроме нас двоих.

Внезапно она подняла голову, посмотрела на небо: «Слышишь? Летят. Опять летят гады!». В городе завыла сирена воздушной тревоги. Гул бомбардировщиков приближался с огромной скоростью. С железным воем и визгом они начали бомбить город. В морском порту начался пожар, отблески огня появлялись в разных местах; черный дым застилал небо и уносился ветром в сторону моря. «Бежим! Надо укрыться где-нибудь!» — прокричал я. Недалеко от нас, метрах в ста, прогремел взрыв, подняв вверх столб воды. Металлические осколки вперемешку с камнями и песком разлетались в разные стороны. Я заметил лодку, перевернутую вверх днищем: «Вон, смотри! Залезем под нее, переждем налет».

Запыхавшись, мы кое-как руками разгребли песок, чтобы можно было пролезть внутрь — какая-никакая защита. На удивление внутри было сухо, пахло рыбой и свежей смолой. «Совсем как в маленьком, уютном домике», — сказала она. В кромешной темноте я ничего не видел, только слышал ее учащенное дыхание, потому спросил: «Ты где? На, возьми рубашку, подложи под голову, так будет удобнее». Я зажег спичку, на миг осветив ее обнаженное тело, успел заметить маленькую девичью грудь с острыми коричневыми сосками и магический треугольник в ложбинке между широко раздвинутыми ногами. Во рту у меня пересохло. Потухшая спичка обожгла пальцы. «Иди ко мне, — сказала она, — мне холодно».

Все в курилке слушали боцмана затаив дыхание и не заметили, как в дверь просунулась голова радиста.

— Петрович, хватит байки рассказывать. Поднимись на мостик, капитан зовет, — сказал он.

Радист сел на освободившее место и закурил сигарету.

— Какие новости в мире? — спросил его кто-то.

— Особых новостей нет. Завтра вечером будем проходить место, где вчера затонуло небольшое судно под либерийским флагом, экипаж — филиппинцы, одиннадцать человек. Так что будем внимательно смотреть по сторонам: может кто и выжил, успел перейти на спасательную шлюпку или плот. Хотя навряд ли: вода за бортом холодная, десять градусов. При такой температуре мало кто остается живым, да еще и шторм… Думаю, аварийных гидрокомбинезонов на борту не было, это уж точно. Судно старое, должны идти на ремонт в Гибралтар, не дошли самую малость. Да… Бывает и такое.

Он затушил сигарету и ушел. Все стали потихоньку расходиться по каютам.

Я вышел на кормовую палубу подышать свежим воздухом. Рассказ Петровича не выходил из головы. Интересная все-таки штука — жизнь. Никто не знает, что ждет каждого из нас впереди. «Может это и к лучшему».

С права по курсу, навстречу шел огромный круизный лайнер, весь в разноцветных огнях, похожий на рождественскую елку, с палубы доносилась веселая музыка. Далеко позади, остался скалистый Гибралтар. Океан встретил нас небольшой встречной волной, качка заметно усилилась. Судно шло полным ходом, оставляя светящийся пенный след за кормой. «Пойду посплю пару часиков перед вахтой, — решил я. — Да и прохладно становится».

На следующий день в конце дневной вахты в машину позвонил вахтенный помощник.

— Алексеевич, давай главный двигатель выводи из режима. Походим в этом квадрате: похоже где-то здесь затонуло судно. Бочки пустые плавают, и нефтяные пятна на воде проглядываются.

Через час вывел машину в маневренный режим, сразу дали малый ход. Судно, уткнувшись носом в волну, плавно переваливалось с борта на борт. Я поднялся в кают-компанию выпить кофейку с бутербродом.

— Палубной команде аврал! — раздался голос капитана через громкоговоритель. — Второму помощнику и боцману выйти на грузовую палубу.

«Неужели кого-то нашли? — подумал я. — Пойду, взгляну».

На корме стояло несколько человек.

— Вон, смотри, плот!

— Где? — спросил я. — Не вижу.

— Ну вон, метрах в двухстах от нас чернеет. И вроде кто-то там есть.

Из-за высокой волны он то появлялся, то исчезал из поля зрения. С мостика было видно гораздо лучше.

Судно медленно разворачивалось и подходило к нему с подветренной стороны. Минут через тридцать мы подошли вплотную и увидели троих человек, лежащих на дне плота без признаков жизни. Волна то и дело захлестывала резиновые борта через край, окатывая холодной водой бледные лица.

— Смотри, вроде один рукой махнул. Живой, значит, — крикнул кто-то.

— Да брось ты чепуху пороть. При такой погоде больше часа никто не выдерживает. Гипотермия. Слыхал такое слово? Это когда постепенное охлаждение тела приводит к смерти, — ответил ему молодой моторист.

Боцман, одетый в специальный комбинезон, в спасательном жилете и багром в руках, пытался зацепить плот и подтянуть к борту. Старший матрос приготовил стропы для крепления. Второй помощник, налегке, с рацией в руке, только мешал работе.

— Как будем поднимать плот? — спросил он. — Подъемного устройства нет, скобы подъемной тоже не видно. Первый раз вижу такую конструкцию.

— Попробуем стропами закрепить через наружные леера с нескольких сторон и поднять своей кран–балкой, — ответил боцман.

Как назло, погода менялась не в лучшую сторону. Ветер усилился, не давая возможности надежно закрепить плот, а волны нет–нет, да и заливали грузовую палубу, обдавая лицо брызгами.

— Может, и поднимать его не стоит? Они уже того там, померли все. Девать потом некуда будет, — сказал второй помощник.

— Ты что, совсем обалдел?! — зло закричал Петрович. — Не нам с тобой решать, что делать! Не таких приходилось откачивать.

Наконец плот закрепили с трех сторон, для равновесия оставалось завести еще один строп.

— Ну, что там у вас? Доложите обстановку, — послышался голос капитана по рации.

— Все нормально, сейчас будем поднимать, — ответил второй помощник.

— Давайте, не тяните. Погода ухудшается.

— Петрович, вира–кран! Поднимай плот!

— Да подожди ты! Сейчас заведем еще один конец для надежности и поднимем, — ответил боцман.

— Что ты все время перестраховываешься? Поднимай, тебе говорят! Уже околел тут от холода.

Плот медленно с трудом поднимался из воды, сначала до уровня палубных лееров, потом еще немного выше, а затем его аккуратно развернули в свою сторону. Оставалось сделать самую малость, опустить вниз, когда случилось непредвиденное. Внезапно судно резко накренилось, огромная, многотонная волна захлестнула борт и стремительным потоком понеслась по палубе, круша все на своем пути. Играючи, она отбросила всех от кран-балки, закрутила, завертела в страшном водовороте и раскидала в разные стороны. Барахтаясь в ледяной воде, боцман почувствовал, как какая-то неведомая тягучая сила пытается унести его за борт в морскую бездну. В последний момент, уже находясь под водой, перед глазами мелькнули спасительные леера, за которые он успел ухватиться железной хваткой. Второго помощника и матроса, как щепку понесло вглубь палубы к грузовым трубопроводам, расположенных возле насосного отделения.

Обрушившаяся на судно волна была настолько мощная, что висящий в воздухе плот мгновенно наполнился водой, его тут же перевернуло, а крепежные стропа, не выдержав нагрузки, оборвались. Филиппинцев, словно погребальным покрывалом, накрыло водой. Океан, как живое существо со множеством щупалец, с шумом откатывался назад, унося навсегда свою добычу в морскую пучину.

Дрожа всем телом, наглотавшись соленой воды, Петрович провожал взглядом уходящие в бездонную глубину тела моряков. Их открытые глаза с укором смотрели сквозь него в синеву бездонного неба.

— Твою мать! Чуть своих не утопили из-за этих филипков, — сказал капитан дрогнувшим голосом. — Машине полный вперед! В вахтенном журнале сделай запись, что в данных координатах обнаружили пустой, полузатопленный плот, — обратился он к вахтенному помощнику. — Поиски прекратили из-за ухудшения погоды. И позвони шеф-повару, ужинать буду у себя в каюте.

В курилке на редкость было тихо.

— Да… — многозначительно сказал кто-то. — Бывает же такое.

Открылась дверь, вошел второй помощник и молча закурил. Руки его дрожали, лицо было бледным, с царапиной на щеке.

— Ну что, давай, рассказывай. Живой кто был на плоту?

— Нет, никого. Трупы окоченевшие. Долго в воде находились, — нехотя ответил он.

— Да вроде один махал рукой, мы видели. Не уберегли, значит, жмуриков, — подшутил кто-то.

— Да пошли вы все! Смотреть сверху легко! Меня чуть за борт не смыло, а вам все хаханьки — со злостью ответил он.

Позже я зашел к Петровичу в каюту. Он переоделся и сидел на кровати с отрешенным взглядом.

— Ну как ты? — спросил я. — Не сильно ушибся?

— Ты знаешь, когда мы поднимали плот, один из них моргал. Сил не было двигаться, но он был жив. Глаза его, как сейчас, смотрят на меня. Еще немного и могли бы спасти их.

— Не переживай ты так, вы и так сделали все возможное. Значит не судьба. Самих чуть не снесло в океан! Пойдем выпьем по стопке.

— Нет, не хочу. Мне надо побыть одному, — ответил он. Я вышел и тихо закрыл за собой дверь. В течении всего рейса никаких происшествий на судне больше не происходило. В курилке, по прежнему, каждый вечер собирался народ обсуждая насущные жизненные проблемы и международное положение в мире, но все это происходило как то без энтузиазма, без настроения.

По окончанию контракта я сошел в отпуск и с Петровичем больше не пересекался. А года через три мы случайно встретились на железнодорожном вокзале в Москве: я собирался ехать на курсы повышения квалификации в Новороссийск, а он к дочери, в Крым.

Мы обнялись, как старые добрые друзья, и зашли в кафешку, где заказали по кружке пива. Я заметил, что боцман постарел, как-то осунулся, вроде и росточком стал поменьше. Но голос все тот же — живой, сразу поймешь, кто говорит.

— Ну что, Алексеевич, стармехом уже, наверное, работаешь? — спросил он.

— Да, сейчас пройду очередные курсы, и сразу на судно, — ответил я. — Ну а ты? Как жизнь? С морем, наверное, завязал?

— Два года, как на берегу. И не жалею: всему свое время. Молодым, как говорится, у нас дорога, а старикам почет.

— Да брось, ты еще кого хочешь на пояс заткнешь.

— Нет, уже и сердечко прихватывает, и суставы крутит — мочи нет… Год назад супругу похоронил. Тоскливо без нее.

Мы помолчали.

— Послушай, я давно хотел у тебя спросить: ты тогда на судне рассказывал про девушку из Одессы? Так как же у вас сложились отношения? Наверное, любовь была? Неужели расстались?

— Да никак, потерял я ее. Когда немцы город захватили, я в партизаны подался. А ее во время облавы на площади схватили и увезли в Германию на принудительные работы. Тогда целыми семьями вывозили. Долго искал ее после войны. Может, погибла, а может, нашла свое счастье за границей, кто знает. Много воды с тех пор утекло, но та ночь запомнилась на всю жизнь. Сам понимаешь, первая любовь, как первый пароход, остается в памяти навсегда… Да, кстати! Помнишь второго помощника на том судне, где мы с тобой работали?

— Конечно, помню.

— Так вот он, уже будучи старпомом, погиб в рейсе при неизвестных обстоятельствах. Исчез на судне, так сказать.

— Как исчез? — спросил я.

— А вот так. Ночью стали будить на вахту, а его в каюте нету, на палубе тоже. Все судно осмотрели! Каюта пуста, следов борьбы не обнаружено. Возможно выпил лишку, нагнулся у леера, судно качнуло, вот и выпал за борт. Правда, злые языки поговаривали, что приставал он к буфетчице, прохода не давал. Уж больно смазливая была, романы крутила то с одним, то с другим. Старший матрос в нее втрескался по самые уши, вот и отомстил. Что там между ними произошло, остается только догадываться. Да и, самое интересное, исчез он в океане, в том самом месте, где мы, если ты помнишь, когда-то плот с моряками пытались вытащить на палубу. Как говорится, пути Господни неисповедимы… Я так и знал, что толку с него никакого. Не моряк он был.

Помолчали вновь. А затем я посмотрел на часы.

— Ну что, Петрович, мне пора на поезд. Да и тебе тоже, наверное.

— Алексеевич, я так рад тебя видеть, ты даже не представляешь! В последнее время как вспомню былое, так сразу слезу прошибает. Чувствительным стал до не возможности, всех жалко становится…

— Не переживай, со многими это происходит, не ты один такой. Нервы, они не железные. Это по молодости мы крутые и бесшабашные, море по колено, а с годами все через сердце пропускаем.

Мы обнялись, стали прощаться. Петрович долго не хотел отпускать мои руки и тряс их.

— Увидимся ли еще когда-нибудь? — спросил он.

— Не знаю. Навряд ли, хотя на все воля божья.

В купе кроме меня никого не было. Поезд медленно тронулся. За окном мелькнули фигуры провожающих и тут же исчезли. С каждой секундой набирая скорость, он уносил нашу встречу с Петровичем в далекое прошлое, туда, где могучий океан сливался небом, а соленый ветер надувая паруса, плыл по волнам нашей памяти.

Я смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Картинки менялись одна за другой, как в калейдоскопе. Совсем как в жизни.

Переплетение судеб

Посвящается всем моим друзьям,

товарищам, безвременно ушедшим в иной мир.

Пароходы — как люди, каждый из них живет своей неповторимой жизнью. Пока строятся на судоверфи, а затем отправляются в свой первый рейс, они вроде как все одинаковые, будто братья-близнецы. И только потом, с каждым годом, по мере взросления, их жизнь непредсказуемо меняется. Совсем как у нас с вами.

Одни, как белые лебеди с гордо с поднятой головой, плавают чистенькие, ухоженные, пахнут свежей краской. Да и рейсы у них размеренные, неторопливые, и перевозят они грузы хорошие, и стоянки в порту — соответствующие. Экипаж на такие пароходы подбирается, как правило, умный, порядочный, трудолюбивый. И живут такие суда, по человеческим меркам, долго и счастливо.

Другим везет меньше — можно сказать, совсем не везет, — их эксплуатируют на износ: крутятся как белки в колесе на коротком плече, носятся как угорелые, разбивают механизмы в пух и прах. Все торопятся куда-то, быстрей да быстрей, — стоянки короткие, план не успевают выполнить, как говорится, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Работают так, что через пару-тройку лет превращаются в хлам, истоптанную грязную обувь. Денег на ремонт и покраску не дают, хозяева меняются как перчатки, и каждый норовит только прибыль получить, выжимая из парохода и экипажа все соки. Да и последний набирают черти какой — с миру по нитке. Оттого и аварии, потому и тонут, бедолаги, раньше времени вместе с людьми. Хотя, может, все дело в судьбе или непредвиденном случае? Кто его знает, не мне судить.

«Какая судьба? О чем базар? Это же груда металла!» — воскликнет обыватель, сидя у телевизора с банкой пива, нежно поглаживая свое необъятное пузо. Он никогда не бороздил моря и океаны на этих самых пароходах, ни разу не попадал в настоящий шторм, не чувствовал под ногами дрожащую, уходящую из-под ног палубу и навалившуюся многотонную волну, готовую придавить и сплющить любого на своем пути. Страшное зрелище! Такой человек никогда не поймет меня. Ведь в эти моменты пароход, словно живое существо, пытается совладать с морской стихией, справиться с неуправляемой природой, пока ты сам — казалось, самый умный и сильный на этом свете — всего лишь букашка, маленький, слабый человечек. Это он борется изо всех сил, трясясь от натуги, и, не щадя жил, старается выжить наперекор всему. А ты лишь содрогаешься вместе с ним, пытаешься хоть чем-то помочь: молишься Николаю Угоднику, покровителю моряков, когда судно в очередной раз, с трудом взвалившись на огромную волну высотой с пятиэтажное здание, падает вниз, словно в бездну.

Нет, это им береговым никогда не почувствовать и не понять. Настоящий моряк всегда такому скажет: «Да что вы знаете о морской жизни? Когда пароход становится частью самого тебя, врастает в твои кожу и кости; когда ты обветрился соленым ветром, знойным солнцем, пропах дымом, пропитался соляркой и машинным маслом…» Возможно, это звучит довольно странно, но это так.

В море мне приходилось бывать на разных судах: новых и старых; измотанных до предела, измочаленных от постоянной работы и счастливых, удачных, достойно отработавших свой нелегкий век и стоящих теперь где-нибудь в сторонке у причала, в дремоте и наслаждении тишиной и покоем. Про таких говорят: «Настоящие труженики моря! Повезло им». Впрочем, так же, как и у нас у людей.

Оно иногда как бывает в жизни? Сначала вроде все хорошо, даже отлично, а потом — раз! — и пиши пропало, все наперекосяк: и кораблекрушения, и на мель садятся по халатности или неопытности экипажа… Порою, если не ты что-то эдакое, несуразное сделал, так тебе могут — борт, например, продырявят за милую душу. Вот о таких случаях из моей морской практике и пойдет речь.

Работал я тогда вторым механиком на добротном пароходе, с современным классом автоматики в машинном отделении, с удобными, уютными каютами, со спортзалом и маленьким бассейном. Условия проживания соответствовали всем требованиям. Перевозили нефтепродукты в разные страны. Грузовые танки были покрашены специальной краской на эпоксидной основе, что давало возможность, помимо прочего, перевозить и пищевые продукты, такие как подсолнечное, соевое и пальмовое масла. Не брезговали и патокой; даже пару раз возили питьевой спирт — радости тогда было немерено… Ну это я так, вспомнил к слову.

Тот рейс, о котором пойдет речь, ничем не отличался от всех остальных. После погрузки подсолнечным маслом в Аргентине мы взяли курс на Бельгию, в порт Антверпен. Атлантический океан встретил нас спокойствием и тишиной. Вдали, куда не бросишь взгляд, простиралась морская гладь до самого горизонта, вокруг — никого. Изредка в дымке покажется какое-нибудь судно и тут же исчезнет, или стая летучих рыбок неожиданно выскочит из морской глубины, понесется на своих крыльях, обгоняя друг друга, да растворится на фоне голубого неба. А потом опять тишина, только шуршание воды за бортом. Идешь себе и идешь потихоньку. Двигатель монотонно крутит гребной винт, оставляя после себя гребешки волн, расходящиеся в разные стороны, и кажется, что это неторопливое движение в пространстве будет происходить вечно. Выйдешь на палубу, постоишь немного, полюбуешься однообразием окружающего мира, почувствуешь обжигающую жару палящего солнца, и обратно, в каюту. А вечером, во тьме уходящего дня, взглянешь на мерцающие звезды, на одинокую печальную луну, какой она была и тысячу лет назад, взгрустнешь и пойдешь спать. И так день за днем.

По пути мы должны были зайти на Канарские острова для получения продуктов, воды и бункера. Заодно планировали прошвырнуться по городу, размять ноги, промочить горло парой кружек пива, ну и самое главное — отовариться, накупить всякого товара для души, тела и на продажу. И вот, рано утром, благополучно бросили якорь на рейде у входа в порт Санта-Крус. (Мы даже не встали к причалу, потому как все работы происходили на рейде.) К судну тут же подошел небольшой старенький катер, взял на борт первую группу увольняющихся на берег моряков, в числе которых был и я. Через час подошли к берегу, разбрелись кто куда. Сначала прошлись по маленьким магазинчикам, предназначенным для таких моряков, как мы, затем, оставив там же огромные сумки и пакеты со шмотками, налегке прогулялись по городу, периодически заходя в кафешки попить пива из запотевших бутылок. Времени на это удовольствие давалось всего-то часа четыре, не больше, потому как после обеда в город должна была ехать следующая группа товарищей, ну а вечером после приема топлива планировалось продолжить свой рейс на Европу.

Возвращаясь обратно на катере, мы наблюдали за рулевым крутившим штурвал в разные стороны, словно заправский жонглер, хвастались друг другу покупками и допивали пиво. Настроение было приподнятым. Катер штивало в разные стороны, как необузданную лошадь, пенные брызги встречной волны окатывали низкую палубу и нас в том числе, а нам хоть бы что — хохочем. Но вдруг рулевой, поговорив с кем-то по радио связи, наклонился к нам и сообщил, что наше судно столкнулось с другим и получило повреждение.

— Этого не может быть, исключено, — не поверили мы и продолжили смеяться. — Стоим на рейде, никого не трогаем. Наверное, какая-то ошибка.

— Какая ошибка? — отвечает он. — Подошел огромный контейнеровоз, этакая громадина, раза в два больше вас, и во время швартовки на якорь, в последний момент, у него отказало рулевое устройство. Его понесло по инерции в сторону, навалился всем корпусом, разворотил вам скулу бака, изрядно помял бока. Сейчас сами убедитесь.

И действительно, минут через двадцать специально подошли поближе к носовой части. Да, как говориться, нет слов одни чувства. Рваные стальные листы палубы торчали в разные стороны, как тополи на Плющихе, обнажая раскуроченную боцманскую кладовую, расположенную под полубаком. Хорошо, что пробоины у борта не произошло, а то запросто пошли бы ко дну прямо на глазах у всех пароходов.

Вот так, нежданно-негаданно, мы зашли в порт и встали на аварийный ремонт возле небольшой плавучей мастерской. Компания контейнеровоза оплатила все неустойки, связанные с ремонтом. Сам виновник получил лишь несколько царапин и небольшие вмятины, и те — были не в счет, так что судно ушло в рейс в тот же день.

Если честно, незапланированный ремонт мы восприняли как некое развлечение. Первый раз за все время мы могли подолгу гулять по городу, не торопясь, с чувством, с толком и расстановкой. По вечерам сидели в прибрежной кафешке, небрежно потягивали местное винцо и наслаждались закатом океанского прибоя.

Заводчане — молодцы, старались, не покладая рук, работали круглые сутки. Даже пару раз нашли время свозить нас на экскурсии. Первая была автобусом по живописной дороге горного серпантина. Через густые сосновые леса мы поднимались ввысь, над облаками, на вершину потухшего вулкана. Глыбы застывшей лавы удивительным образом напоминали лунный пейзаж и сюжеты из фантастических фильмов голливудских режиссеров. Там же мы пообедали в небольшом ресторанчике и продегустировали местную кухню. В следующий раз свозили на другую сторону острова, где в фешенебельных отелях отдыхали богатые туристы со всего мира. Бутылка кока-колы там стоила, по нашим подсчетам, баснословных денег. Попить воды даже не смогли! Не спорю, красиво, все сделано со вкусом, глазу приятно, но нам, советским морякам, смотреть на загнивающих толстосумов было однозначно не интересно, потому как между нами была такая финансовая пропасть, которую никаким мостом не соединишь.

Между тем на судне своей работы тоже было выше крыши: почистили холодильники охлаждения главного двигателя, насосы перебрали, — всех работ и не перечесть. Две недели ремонта пролетели быстро и с пользой для дела. В итоге все было сделано в лучшем виде, как будто и не было никакой аварии. Носовую часть подровняли, стальные листы заменили на новые, вся палуба блестела от свежей краски. И наконец мы могли покинуть гостеприимный порт — как говориться делу время, а потехе час! — и взять курс на Антверпен.

Бискайский залив встретил небольшим волнением. Судно нехотя перекатывалось с борта на борт, изредка зарываясь носом в очередную волну. Такая качка действует убаюкивающе, совсем как в детстве: спишь крепко, без сновидений.

В Антверпене выгрузка прошла довольно быстро, в течении суток. Но все же экипаж успел побывать в городе и накупить дешевых ковров (в то время они были в моде), чтобы дома продать рублей за восемьсот. По тем временам, приличная сумма денег! В общем, даром времени не теряли.

Прошло пару месяцев, может больше, и мы уже стали забывать о неприятном событии, произошедшем с нами. Рутинная работа заставляла думать о другом, к тому же изменился район плавания. Теперь мы работали в Индийском океане — перевозили пальмовое масло из Малайзии в Европу через Суэцкий канал. При прохождении канала иногда возникали непредвиденные ситуации, порой даже совсем неприятные, мягко говоря… Но о них я расскажу как-нибудь позже, в следующий раз.

Рейсы были спокойные, без напряга, особенно когда грузились маслами где-нибудь в мелких деревушках, где даже буксиров не было, приходилось швартоваться самим. Все происходило без спешки: как правило, стоянка занимала несколько дней, мы успевали не только плодотворно поработать, но и отдохнуть, наконец от души выспаться между вахтами. Бывало, на рейде неделями стояли, рыбу с борта ловили в свое удовольствие. Погода хорошая, не качает, отпуск приближается незаметно, в шею никто не гонит, нет драконовских портовых служб, как, например, в Америке или в той же самой Европе, — красота! На лодке постоянно подъезжали к борту местные торговцы, предлагали бананы, ананасы, виски местного производства (втихаря, конечно же), ну и всякую нужную для моряка мелочь. Все это менялось на рабочие рубашки, штаны и обувь.

После загрузки в очередном порту несколькими сортами масел, мы взяли курс на Гонконг. Вообще-то работать в тех местах было небезопасно (один Малаккский пролив чего стоил: то тут, то там на быстроходных лодках сновали морские пираты, готовые в любой момент забраться на борт судна и поживиться всем, что под руку попадет), поэтому ухо мы старались держать востро. Правда случались и проколы.

За сутки до подхода к Гонконгу прошел сильный тайфун, накрывший мощным ураганом город и его окрестности. Настоящий тропический ливень, падающий с неба сплошной стеной, который чуть не затопил несколько маленьких деревень, расположенных на близлежащих островках. Поэтому, когда мы встали на рейде в ожидании швартовки, сильное течение в семь-восемь узлов, окрашивая воду коричневым цветом, гнало в разные стороны вырванные с корнем кусты и коряги вперемежку с бревнами. Из-за непогоды на рейде собралось много судов, столпившись в довольно узком месте, где каждый ждал своей очереди постановки к причалу. Ситуация со швартовкой, прямо скажу, была не совсем благоприятная. Помимо течения, дело усугублялось множеством маленьких, снующихся тут и там без всяких правил, рыбачьих лодок и самоходных барж.

Так мы простояли двое суток. Погода немного улучшилась, но течение оставалось по прежнему сильным. Ночью произошло по судовым меркам чрезвычайное происшествие, пока вахтенный штурман в рулевой рубке уютно дремал на небольшом диванчике, просматривая очередные сны, а матрос клевал носом, упершись лбом о стекло иллюминатора, к борту незаметно подошла лодка. Два лихих джигита с огромными ножами в зубах вскарабкались по якорной цепи на бак судна, открыли кладовку боцмана и вытащили все инструменты и краску. Освещение на баке мощное — светло так, что можно иголку в стоге сена найти, — и на тебе. Уму непостижимо, как они умудрились под самым носом такое мероприятие провести. Профессионалы, одним словом. Так ведь и по каютам шмон могли навести, пока все спали… Но это еще полбеды! Через якорные клюзы они спустили к себе в шлюпку 150 метров швартовных канатов! А это уже серьезно. О такой пропаже надо сообщать в пароходство, в службу, где за такие вещи по головке не погладят. Как итог, капитан злой, штурмана поникшие. После происшествия стали выставлять добавочные ночные дежурства с обходами по всему судну.

Наконец дали добро на швартовку, как раз на моей вахте. Прикинул по времени: часа за четыре подгребем к причалу, к концу вахты управимся, потом можно сразу и в город махнуть.

К борту судна подвалил маленький катерок с лоцманом.

— Боцману, электрику на бак, — донеслась команда капитана с рулевой рубки. — Палубной команде приготовится к авралу.

По команде с мостика запустили главный двигатель, проверили параметры работающих механизмов, доложили обстановку.

— Все нормально, передаем вам управление главным двигателем, — сообщил я наверх.

— Принято. Берем управление на себя, — ответил вахтенный помощник капитана.

«Ну все, теперь пусть они сами крутят, как хотят», — подумал я, поудобней усаживаясь в кресло. Палуба мелко задрожала, двигатель отработал на задний ход, якорь медленно поднимался из воды. Наконец дали малый вперед.

Судно шло в маневренном режиме, изредка меняя скорость в зависимости от ситуации. Наверху, на мостике, было спокойно, у нас тоже все на мази: все вертится, крутится как положено. В мыслях я уже перебирал, какую модель магнитофона куплю в Гонконге: двух кассетный Шарп или все-таки Сони. В предвкушении покупки даже потирал руки от удовольствия. Давненько мечтал попасть сюда, и вот свершилось!

Но тут я почувствовал, что на мостике происходит что-то неладное: нервные восклицания, отдельные крики доносились через громкоговоритель. Сходу дали стоп машине, потом полный назад, опять вперед, — какие-то непонятные судорожные движения. Предали управление двигателем опять нам, в машинное отделение, потом по команде перешли вообще на ручное управление, чтобы быстрее разворачивались лопасти гребного винта для изменения скорости судна… Появилось ощущение, что назревает какая-то внештатная ситуация. В голове прокручиваются всякие нехорошие мысли. Или нас куда-то несет в сторону, не дай бог на берег, или, еще хуже, на какое-нибудь судно. Тут уже не до бережного отношения к двигателю — нагружаем по полной программе, на все сто процентов. Главное — выкрутиться из этой ситуации. А, судя по всему, там наверху она была напряжена до предела.

Вдруг мы почувствовали удар о корпус судна. Настолько сильный, что все, находившиеся в центральном посту управления, по инерции попадали на пол. «Неужели ударились о причал? — была моя первая мысль. — Хотя, нет, рано. До него еще далеко идти…» Через короткий промежуток времени произошел еще один удар, послабее, судя по всему в середину корпуса судна. Потом еще, небольшой, тихий, будто кто-то нежно толкнул нас в корму. Тут же дали команду «стоп машина» и бросили якорь. Все команды с мостика прекратились, наступила тишина, как перед бурей. Мы в растерянности молча смотрели друг на друга. И тут к нам спустился бледный моторист.

— Что там наверху? — спросил я.

— Труба дело. Китайский контейнеровоз утопили, — ответил он.

— Как утопили?! — воскликнул я. От волнения перехватило дыхание.

— Молча. Врезались в него, как нож сквозь масло, чуть напополам не раскололи. Пробоина метра два образовалась. За десять минут перевернулся.

Озноб прошелся по всему телу. Было ощущение, что волосы на голове слегка зашевелились. «Ну все. Теперь тюрьма. Точно посадят. Кто на вахте стоял, тех и посадят», — с тоской подумал я. Пойди разберись в таких случаях, кто виноват, а кто прав.

Я поднялся на грузовую палубу, окинул акваторию взглядом. Куда ни взглянешь — повсюду плавали одни контейнеры. Совсем рядом, метрах в ста от нас, покачивалось на воде ржавое в ракушках днище перевернутого вверх дном судна, которое медленно относило течением в открытое море. Сбоку днища, из отверстия трубы, под напором клубился пар, нефтяные струйки, просачиваясь из поврежденных топливных танков, заполняли морскую акваторию тонкой вонючей пленкой. В небе уже стрекотал вертолет, с которого операторы местного телевидения снимали все происходящее на камеру. Еще бы, такая сенсация!

На следующий день весь мир знал о происшествии. По телевидению только и говорили про нас: русские, такие-сякие, потопили судно, загрязнили нефтью весь порт, нарушили экологию и так далее, и тому подобное. Из дома сплошным потоком шли радиограммы: «Как вы? Что с вами?» А нам в это время было ой как несладко. Хотя были и… позитивные моменты.

Во-первых, на борту китайского судна в момент столкновения практически никого не было. Все находились в городе, за исключением трех человек, успевших вовремя надеть спасательные жилеты и заранее попрыгать в воду. Так что жертв среди экипажа не было.

Другим неоспоримым фактором в нашу пользу, что подтвердил местный лоцман, являлось то, что перед началом катастрофы огромная баржа, заполненная песком, наглым образом шла наперерез нам, нарушая все существующие законы мореплавания. Чтобы не столкнуться с ней, пришлось сбросить ход до самого малого, фактически остановиться, но в условиях сильного течения судно становится практически неуправляемым. (Тут уж без разницы: что вперед, что назад, — все без толку.) Вот тогда-то все и началось: судно закрутило, завертело, будто какой-то демон спустился с небес и решил позабавиться над нами. Он играл нашим судном, как ветер яичной скорлупой, не давая ни секунды на размышления. После попытки увернуться от баржи нас понесло на стоящий на якоре контейнеровоз, который мы без зазрения совести тут же продырявили и утопили. Но это — только начало! Дав задний полный ход, что только усугубило ситуацию, нас стало заносить в другую сторону, и спустя короткое время, своим левым бортом мы навалились на рядом стоящий танкер, который носом протаранил нашу кают компанию и смял ее в лепешку. А ведь он стоял в грузу под нефтепродуктами. Небольшая искра, возникшая от столкновения, могла привести к взрыву в его грузовых танках. Можно сказать, легко отделались. Ну и под конец, когда нас все еще продолжало крутить, мы легонько коснулись еще одного судна, которое оставило на нашей корме небольшую вмятину с дырочкой посередине примерно в кулак. Хорошо еще, что выше ватерлинии.

Вот такие пироги. Кто не видел, тот не поверил бы, что такое возможно.

Две недели нас мурыжили: проверяли документацию, заставляли писать объяснительные, снимали копии с вахтенных журналов… Нервы были на пределе, а состояние шока все это время не покидало ни на минуту. Пароходство наняло опытных адвокатов, борьба за выживание была не шуточной. Но правда была на нашей стороне: все было по правилам, отказа в работе механизмов не было, действия экипажа посчитали верными. Погодный фактор и ошибку экипажа злосчастной баржи, которую так и не нашли, признали причиной аварии. А кто ее найдет, эту баржу, когда каждый день они десятками снуют туда-сюда, как ненормальные, проходу солидным пароходам не дают?

Наконец мы встали к причалу, благополучно выгрузились. О каком-то увольнении в город даже в мыслях не было, — быстрей бы уйти из этого злополучного места! За время стоянки, как могли, заварили повреждения. (И обедали теперь все вместе внизу, в столовой рядового экипажа.) Портовые власти дали добро на отход, но с условием, что по приходу в любой порт сделаем соответствующий ремонт.

Обратно шли порожняком. А через пару дней получили сообщение от пароходства, что идем в Италию — там и подлатают нас, и в док заодно встанем для осмотра днища и рулевого устройства. Десять дней стоянки у причала небольшой ремонтной мастерской прошли быстро. Все сделали как положено. Но, как ни странно, на этом приключения с нашим судном не закончились.

После ремонта мы пошли в Новороссийск для погрузки дизельным топливом. Проходим Босфор. Солнце светит, птички щебечут… И вдруг, откуда ни возьмись, на пролив спустился густой туман, да такой плотный, хоть ножом режь! Протянешь руку, а ее не видно. Останавливаться нельзя, запрещено. Хорошо, лоцман знал свое дело: шли малым ходом, постоянно подавая сигнал судовым гудком о своем присутствии. И все же без ложки дегтя не обошлось. Прямо перед носом судна неожиданно появилась турецкая подводная лодка, шедшая в надводном положении на другую сторону канала. Двигалась она без всяких правил, как у себя дома. Вовремя дали стоп, но все равно ударились, можно сказать, коснулись своей носовой бульбой о корпус субмарины.

Опять шум, гам, «стоп машина». У нас даже вмятины нет, а у них — претензии. Хотя этих подводников тоже можно понять: если ты очутился в наглухо закрытой бочке, и кто-то — нехороший человек — вдруг с силой шарахнет по ней снаружи кувалдой, то мало не покажется, от страха и в штаны наложишь. Думаю, нечто подобное они и почувствовали. Снова разборки, нервотрепка… Но, слава Богу, все обошлось. В Новороссийск разве что пришли с опозданием. Вот оно как в жизни бывает, планируешь одно, а на деле совсем другое получается.

С тех пор прошло года три. Началась пресловутая перестройка, развал Союза со всеми последствиями… Пароходства стали обанкрочиваться, новоявленные хозяева по дешевке продавали суда кому не попадя, а деньги перекидывали на свои счета в иностранные банки, — распил государственного имущества шел по полной программе. К тому времени я уже работал в одной морской иностранной компании. И вот однажды, находясь в греческом порту Салоники, с удивлением обнаружил у проходящего мимо причала знакомые очертания судна, на котором когда-то ходил по морям. Полностью перекрашенное в унылый серый цвет, с панамским флагом на корме, это было уже чужое судно, не мое. Замызганное, неухоженное, с большими нефтяными подтеками на грузовой палубе и черным дымом, клубами поднимающимся из трубы. «Что же они из тебя сделали, друг мой сердечный?» — с грустью подумал я. Постоял немного, окинул еще раз взглядом, мысленно попрощался и пошел дальше. Больше его не встречал никогда.

И вот, спустя много лет, копаясь в паутине интернета, наткнулся на суда той серии, на которых когда-то работал. Нашел и свой пароход, его характеристики: где построен, каким компаниям принадлежал, что перевозил и где закончил свой жизненный путь. Последнее время он ходил у берегов Австралии, перевозил нефтепродукты, пока как-то ночью, вахтенный штурман не задремал. Судно налетело на подводные камни возле большого кораллового рифа и пропороло себе днище. Экипаж благополучно спасся благодаря буксиру береговой службы, а вот пароходу не повезло. Одинокий, никому не нужный, он медленно качался из стороны в сторону, черпая бортом морскую волну. Потрепанный флаг безжизненно висел на корме, и только чайки кружили над ним, провожая в последний путь. А где-то через месяц, во время очередного шторма, судно раскололось на две части и затонуло.

Вот так вот в жизни и бывает…

Как правило, название очередному произведению я подбираю заранее, когда оно еще только витает в воздухе. Но на этот раз долго не мог подобрать нужные слова. Вроде ничего сложного, а все никак. И тут, перебирая в голове сумбурные мысли, пытаясь разложить их по полочкам, я вдруг понял одну важную вещь: что судьбы пароходов и людей, плавающих на них, неразрывно связаны между собой, переплетены тугим морским узлом на всю жизнь, где бы они ни были, и что бы не делали. Все в этом мире взаимосвязано, как день и ночь, земля и небо. И от этого никуда не денешься, до тех пор, пока ты жив и жива память о тебе.

Югославия (трилогия)
Яхта

Работал я тогда в Грузинском морском пароходстве на танкерах югославской постройки. Довольно неплохие по тем временам, надежные суда с классом автоматики и нормальными бытовыми условиями, они являлись лидерами по перевозкам жидких пищевых грузов. Приличный опыт работы на данной серии судов, несколько грамот и благодарностей в личном деле поспособствовали направлению меня на приемку нового головного судна типа «Академик Векуа». Судно строилось на крупнейшей судоверфи Югославии, расположенной на северном побережье полуострова Марьян у города Сплит. Попасть на приемку считалось большой удачей для моряка: высокая зарплата на период строительства и возможность впоследствии работать на современном автоматизированном судне давали определенные привилегии, удобства и престиж, что также важно в нашей работе. Да что там говорить? Не сравнить со старыми пароходами! Одно дело — сидишь, как белый человек, в центральном посту под кондиционером и нажимаешь на кнопки; другое — в жаре, потным, в грязном комбинезоне безвылазно находиться в машинном отделении, устраняя постоянные поломки из-за износа механизмов. В общем, данное предложение я принял с нескрываемой радостью и энтузиазмом.

Из терминала только что построившегося международного аэропорта Шереметьево, в огромном зале которого еще пахло свежей краской и строительными материалами, мы прилетели в Белград, переночевали в гостинице, а на следующий день на поезде в неудобном маленьком вагоне с короткими диванами, уставшие, но довольные, наконец добрались до Сплита. Представители завода встретили нас на вокзале, отвезли в отель, и тут же обговорили кое-какие технические вопросы и время начала рабочего дня. (В наши задачи на период строительства входил контроль соответствия судовых монтажных чертежей с проектными, проверка поставляемого оборудования и сертификатов, контакт с администрацией завода по спорным вопросам и многое другое.) А на следующий день, в восемь утра, нас ждал автобус, чтобы отвезти на судно — красавца, гордо стоящего у стенки причала судоверфи. Рядом с ним, на стапелях, строились еще несколько судов такой же серии.

Так начались наши трудовые будни, которые, скажу сразу, оказались совсем не обременительны.

Условия проживания, как в санатории, даже лучше: завтракали и обедали в ресторане, на улице, возле террасы; рабочий день заканчивался в пять часов вечера, затем небольшой отдых, принятие душа, ужин с бокалом красного далматинского вина, а потом отдыхай и делай, что хочешь. Никто над головой не стоит и не спрашивает куда и зачем идешь.

Наш отель располагался в старинной части Сплита недалеко от древнего дворца Диоклетиана, римского императора, жившего в третьем-четвертом веке нашей эры.

Вышел в город, пять минут, и ты окунаешься в атмосферу древнего Рима, гуляешь по старинным улочкам, вымощенным оригинальным булыжником, сохранившимся со времен закладки дорог. Захотел — тут же в баре или маленькой кафешке выпил пару бокалов пива, опрокинул рюмку сливовицы и пошел дальше. Не жизнь, а малина.

С наступлением темноты город вообще преображался. Горящий тысячами огней, переливающийся неоном рекламных вывесок, он становился непохож на себя: эффектная подсветка древних сооружений, колонн и мостовой, отполированной за многие годы миллионами ног, создавала атмосферу мистики и загадочности. Люди гуляли по набережной, сидели в кафе или перекусывали прямо на скамейке.

По выходным каждый из нас занимался своими делами: кто с утра шел на пляж, позагорать и искупаться в море, кто спал до обеда после очередной попойки накануне, а кто-то просто гулял по парку на возвышенности полуострова, с которого открывался чудесный вид на город и море. Кругом сосны, пение птиц — хорошее место, чтобы уединиться, слиться с природой, отдохнуть от повседневной суеты. Лично мне нравилось утречком, пока еще не взошло солнце, посидеть где-нибудь под тентом маленького уютного кафе, выпить чашечку ароматного кофе с пирожным, с интересом наблюдая за гуляющими туристами. Но больше всего мы любили ходить в кинотеатры смотреть фильмы, меняющиеся каждую неделю. Если сейчас фильмы ужасов на меня действуют тошнотворно с учащенным сердцебиением, то тогда все воспринималось, как нечто интересное и необычное. А эротические так вообще шли на ура. Как говорится, запретный плод сладок.

Дни проходили монотонно и размерено, один похожий на другой, изредка меняясь в ту или иную сторону. Приемка судна шла полным ходом, дел заметно прибавилось. Строительство судна отставало от графика, поэтому работы шли круглосуточно, нас на ночные работы пока не привлекали, это было еще впереди, а пока мы наслаждались жизнью в полном объеме.

Где-то через месяц подъехали остальные члены экипажа, и жить стало веселее, разгульнее. Тогда же я подружился с электриком — парнем моих лет, с которым мы частенько вечерами гуляли по городу или сидели где-нибудь в уютном месте за кружкой пива.

Спустя много лет, с какой-то ностальгией и грустью вспоминаешь некоторые курьезные эпизоды и моменты из жизни, происходившие в тот период. Помню, как в один из воскресных дней он зашел ко мне в номер со словами:

— Сколько можно спать? Погода классная, пошли на море искупнемся.

— А ты на какой пляж хочешь пойти? — спросил я.

— На центральный.

— Нет, давай только не туда. Там полно народу, неуютно, шагу некуда ступить. Лучше через парк пройдем и спустимся вниз, к бухточке. Немного подальше придется идти, но зато вода почище, и почти никого нет.

— Хорошо, договорились. Жду тебя внизу.

На уютной летней веранде ресторана мы позавтракали. День обещал быть жарким. Где-то через час уже лежали у моря на узкой полосе песка и мелкой гальки. Солнце еще не успело подняться высоко, а уже чувствовалось его горячее дыхание; на небе ни облачка, ни спасительного ветерка. Лучи яркими бликами отражались в кристально чистой воде Адриатического моря. Всплеск небольшой волны, крики чаек вдали создавали идиллию спокойствия и умиротворения. Купающих в море было действительно мало, несколько человек лежали на песке под пляжными зонтиками. Недалеко от нас, пожилой мужчина в соломенной шляпе, черный, как смоль от солнечного загара, ловил рыбу на длинную удочку. Облокотившись спиной о бетонную стенку небольшого причала, он сидел на маленькой скамейки, перебирая разноцветные рыболовные крючки. Поплавок уныло качался на волне, создавая иллюзию поклевки мелкой рыбешки. Недалеко в метрах ста от берега, стояли на якоре белоснежные яхты, да такие красивые, просто глаз не оторвать, одна лучше другой.

— Хватит валяться, давай искупаемся, от жары в сон клонит! — сказал я.

— Ну ладно, давай ты первый, — ответил приятель.

Войдя в прохладную воду, я медленно поплыл вглубь залива в сторону одной из яхт — самой большой, деревянной, с двумя мачтами, высоким острым носом, широким корпусом и округлой кормой. Своей красотой и элегантностью она привлекала особое внимание. Такие яхты приходилось видеть только в кино или на картинках, позже я узнал, что они по своему классу относятся к традиционным турецким Гулетам — судам ручной работы, изготовленные из высококачественной и прочной древесины (такой как тик и красное дерево), с удобными комфортабельными каютами, просторным салоном для отдыха, оснащенные современным навигационным оборудованием. Вблизи она оказалась еще красивее. Под кормой на шлюпбалке висела закрепленная полуспущенная надувная шлюпка с подвесным мотором, а на флагштоке развевался потрепанный от ветра испанский флаг.

На палубе, в шезлонге, откинувшись назад всем телом, полулежала в непринужденной сексуальной позе, обнаженная молодая девушка. В одной руке она держала большой запотевший стакан коктейля, украшенный долькой апельсина и декоративным ажурным зонтиком. Смешно вытянув губы, она периодически потягивала его через трубочку. В другой руке была длинная с золотистым фильтром сигарета, от которой исходила тонкая струйка дыма. В воздухе плавали запахи ментола и дорогих духов. Вся ее фигура показывала равнодушную скуку и отражала то, что ей решительно нечем было заняться. Спустя какое-то время, небрежно затушив сигарету о хрустальную пепельницу, она поднялась, грациозно, как кошка потянулась, потом, запрокинув руки за голову, подставила свое тело яркому солнцу, отдаваясь каждому его лучику. Не скажу, что она походила на красотку из популярных модных журналов, но в ней что-то было такое, от чего в душе щемило и заставляло смотреть на нее, не отрывая глаз: молодое, слегка загоревшее тело и соблазнительная упругая грудь, говорили сами за себя. В лице таилось что-то детское, непорочное, и в то же время вся ее фигура будоражила воображение. Так и хотелось помахать ей рукой, что-то крикнуть и почувствовать на себе ее заинтересованный взгляд. Темные ухоженные волосы, опускаясь на плечи легкими волнами, оттеняли светлую кожу; миндалевидные глаза с пушистыми ресницами заставляли забыть об всем на свете. На изящной руке красовался золотой браслет в форме неразъемного кольца с большим зеленым камнем посередине, придавая ее телу неповторимый шарм и очарование. Чувствовалось что девушка знала себе цену и предпочитала общаться не с кем попало, а с состоятельными мужчинами. Я невольно залюбовался ею, пока из штурманской рубки не вышел грузный мужчина лет сорока пяти с густой шевелюрой и сединою на висках. С мощным обнаженным торсом, волосатой грудью, одетый в белые шорты и с капитанской фуражкой на голове, он подошел к ней, что-то сказал, по-хозяйски обнял и легонько похлопал по попе. О чем-то негромко разговаривая, они спустились в каюту. Через пару минут с борта послышалась тихая блюзовая музыка.

Из открытого иллюминатора на камбузе доносилось аппетитное шкворчание жареного мяса; судовой повар в белоснежной куртке и колпаке резал большим ножом овощи, раскладывал их по тарелкам и поливал оливковым маслом. Пузатая бутылка местного вина стояла рядом в ожидании своего часа. Подсвеченные солнечными бликами хрустальные бокалы сверкали всеми своими гранями. Да, как говорится в таких случаях, красиво жить не запретишь. Мне так захотелось в тот момент хотя бы на миг оказаться на месте капитана шикарной яхты, небрежно обнять молодое податливое тело, все цело принадлежащее только тебе одному, что я чуть было не заплакал от избытка чувств.

Моя голова, торчащая из воды, казалась ненужным инородным элементом. Где я, и где они, эти загнивающие капиталисты! Разница между простым советским моряком со своими житейскими проблемами и заботами о хлебе насущном, и этим богатеем в капитанской фуражке, была настолько велика и существенна, что я почувствовал себя маленьким, жалким, никчемным человечком, далеким от той богатой и недоступной жизни, о которой только мог догадываться и в которую на миг попытался заглянуть сквозь призму обывательской жизни.

— Ну почему одним в жизни так везет, а другим нет, — думал тогда я.

От неуютных мыслей меня отрезвил повар, напевая что-то себе под нос, он вышел на палубу и вылил за борт в мою сторону ведро с помоями. Мне показалось, что сделал это он намеренно, с определенным юмором, показывая свое превосходство. Хотя может я был и не прав, он просто мог не заметить меня. Как говориться у каждого свои права и обязанности. В последний момент я успел уклониться и нырнуть под воду. Перед глазами, проплывающая мимо стайка мелких разноцветных рыбок с жадностью набросились на медленно тонущие остатки еды. Под водой, подплыв ближе к борту, я ухватился за штормтрап, подтянулся на руках, пытаясь заглянуть в круглый иллюминатор яхты, что получилось с трудом и не сразу. Сквозь полумрак каюты на огромной деревянной кровати смутно виднелись два обнаженных тела, обнимающих друг друга. Они медленно и синхронно двигались в такт музыке, создавая вокруг себя шлейф эмоций и возбуждающих ощущений. До сих пор не могу понять, зачем я это делал тогда, как-то несерьезно все это выглядело со стороны. Возможно, подсмотреть, как занимаются сексом… А может, просто так, от избытка чувств к молодой девушке. Не знаю. Жадным взглядом я пытался запомнить каждое их движение, в душе завидуя хозяину яхты, который мог позволить в жизни все, что душе угодно.

Спустя минуту, набрав в себя побольше воздуха, я глубоко нырнул и, двигаясь вдоль борта, провел рукой по шероховатому, покрытому ракушками днищу, таким образом будто прощаясь с яхтой. Затем с силой оттолкнулся от нее, проплыл под водой еще метров двадцать, вынырнул и уже не торопясь поплыл к берегу.

— Что ты так долго крутился там? — спросил мой приятель.

— Да так… Осматривал яхту, вон ту, я показал рукой, самую большую, на корме такая телка красивая загорала, голая совсем, глаз не оторвать, как говориться нет слов одни чувства. Капитан яхты видно крутой мужик. На шее золотая цепь в палец толщиной.

— А что толку смотреть, только слюни распускать, у них другая жизнь, другие понятия, они и мы, это все равно, что земля и небо — ответил он.

— Это уж точно, — подумал я.

Еще немного поплавали, позагорали и собрались идти домой. Солнце жарило неимоверно, да и время шло к полудню, а в отеле нас ждал обед и потом двухчасовой сон.

Вечером всей гурьбой направились в кинотеатр, расположенный на окраине города, совсем рядом возле моря, чтобы посмотреть очередной фильм про Джеймса Бонда — агента британской разведки с его незабываемыми приключениями. Казалось, так себе прошел день, ничего особенного, а ведь — надо же! — запомнился надолго.

Так получилось, что в Югославии мне приходилось бывать довольно часто. Несколько раз стояли на ремонте в портах Пула, Загреба, Трогира, а сколько приятных воспоминаний осталось в памяти! Давно это было, уже и страны такой в помине не существует. Спустя много лет, оглядываясь назад, я понял одну истину, что не в яхте дело, и не все ценно, что покупается за огромные деньги. Оказывается, можно счастливо прожить и в обыкновенных, нормальных условиях. Хотя без них, этих разноцветных бумажек, никуда не денешься: с ними гораздо проще и приятней существовать. Главное в жизни — как мне сейчас кажется, это когда любой из нас, независимо от ситуации, остается настоящим человеком с большой буквы. А что такое настоящий человек — у всех понятие разное. И желания тоже разные, и потребности. В этом и заключается парадокс современного бытия. По этому поводу так и напрашивается старый еврейский анекдот — как говорил умудренный опытом дядя Яша: «кроме девок и водки есть много других занятий, правда они не всегда интересные…»

Незнакомец

После очередного трудового дня, поужинав в отеле и дождавшись живительной прохлады я со своим приятелем вышли прогуляться по старому городу Сплита. Сам факт гуляния по узким каменным улочкам уже приятен. Дошли до Народной площади, что возле городской ратуши, а оттуда спустились на рынок, существующий уже не одну сотню лет, купили персиков и тут же съели. Дальше по пути заходили в маленькие магазинчики, а затем, заметив бар, в котором еще не были, решили посетить его. Заказали по рюмке коньяка, по чашечке кофе и уселись в уютном месте возле окна. Заведение практически пустовало, за исключением молодой пары, мирно сидящей в углу, да подвыпившего немолодого мужчины, одетого в помятый костюм. Он разместился на барном стуле за стойкой, на которой стояла начатая бутылка виски.

— Ну что, давай выпьем за хороший вечер. Вчера на площади видел наших туристов, целая толпа садилась в автобус, — заговорил приятель.

— Интересно, откуда они и где проживают? Может здесь, в Сплите? — спросил я.

— Не-е-ет. Времени не было пообщаться, но назвали другой город, не запомнил какой.

— Жаль, а то можно было к ним в гости махнуть, познакомиться для разнообразия, заодно пригласить к себе в отель. А то сидим здесь вдвоем, от скуки штаны протираем, а душа требует праздника. Кстати ты не хочешь пойти на стриптиз на следующей недели? — спросил я.

— Это куда?

— Я сам толком не знаю, приглашает сварщик, который работает на судоверфи, ты с ним тоже знаком, у него мать русская, отец хорват. По-русски хорошо говорит, любит с нами общаться. Вчера в отель в гости с бутылкой вина приходил.

— Знаю его, конечно пойду, какой разговор, а потрогать стриптизершу можно будет? — спросил он.

— Думаю за деньги все можно, оттопыриваешь ее трусики и опускаешь туда югославские динары, заодно гладишь по голой попе своей шершавой мозолистой рукой, — ответил я.

— Нет так дело не пойдет, я лучше динары на коньяк потрачу, как сейчас, — ответил он.

За окном надвигалась темнота, отдельные прохожие торопились по своим делам. Старые дома на фоне узких улочек казались мрачными и неприступными, как средневековые замки, хранящие многовековые тайны проживающих здесь обывателей. Из летнего кинотеатра с соседней улицы доносились громкие крики и стрельба очередного американского боевика. Как они здесь живут в таком шуме? И это каждый день. С ума можно сойти.

Сидящий за стойкой мужчина изредка посматривал в нашу сторону, прислушивался к разговору, словно пытаясь понять, о чем мы говорим.

— Чего он глядит все время на нас? Делать что ли нечего? Не люблю, когда так вот в упор смотрят.

— Скучно наверное одному пить. Хочет присоединиться к нам, а не знает, как это сделать. Да и по-русски скорее всего ни бум бум, не может толком понять, о чем речь, — ответил я.

— Ну что, еще по одной и домой? — предложил приятель, — завтра вставать на работу рано.

Мы выпили, закусив орешками, и вышли на улицу. В лицо пахнуло свежим вечерним воздухом. Оживленно о чем-то разговаривая, медленно направились на выход к старинным воротам, как вдруг к нам подошел тот самый человек, сидящий за стойкой бара.

— Вы русские? — спросил он с довольно сильным акцентом.

— Да, — ответил я. — А в чем, собственно, дело?

— Вы не представляете, как я рад встретить вас! Я сам русский! Мой отец — бывший генерал царской армии. — Он назвал фамилию, которую я тут же забыл. — Наша семья во время октябрьского переворота покинула Россию. Столько лет прошло с тех пор? Целая вечность! У нас там осталось все, дом, земля, бежали на военном корабле из Севастополя, налегке с одним чемоданом, сначала в Турцию, потом слава богу смогли переехать сюда в Югославию. Он говорил быстро, глотая и подбирая нужные слова, будто в любой момент его мог кто-нибудь остановить. Его голос дрожал. Вы знаете, так хочется хоть одним глазком увидеть Родину. Бедный отец, он так и не дожил до этого. Говорят, сейчас к вам можно ездить туристами. Это правда? Так хочется попасть в Санкт Петербург, город где я родился, где прошла молодость моих родителей.

Я насторожился. Для моего поколения, белогвардейцы и всякие царские прихвостни считались заклятыми врагами нашей великой державы, с которыми наши отцы и деды вели беспощадную, но справедливую борьбу — так нас учили в школе и так я читал в книгах про революцию и гражданскую войну. Мы с приятелем от неожиданности лишились дара речи.

— Чего это он от нас хочет? Может, какая-то провокация? — спросил он шепотом, пугливо оглядываясь по сторонам.

— Не думаю, — ответил я, одновременно убыстряя шаг.

— Во-первых не Санкт Петербург, а Ленинград, — ответил я незнакомцу, — а во-вторых мы не знаем, кто и как может ездить туристами в нашу страну. Он легонько дотронулся до моей руки, словно пытаясь остановить меня.

— Друзья, я приглашаю вас к себе в гости, — продолжил подвыпивший мужчина.

— Посидим выпьем виски. Вы любите виски? Хотя нет, о чем это я, совсем забыл, мы будем пить водку, настоящую русскую водку, закусывая селедочкой с вареной картошкой и солеными огурчиками. Жаль черного хлеба нет. Как вы на это смотрите? Живу я здесь недалеко отсюда, всего десять минут ходьбы. Мне есть что вам рассказать, посмотрим старые фотографии… Мой отец был близок к самому царю, Николаю II! Я вам покажу его медали, ордена, остались кое какие его записи, как он воевал в Первую мировую войну. Это так интересно, я хочу написать книгу об отце и о тех трудных временах. Как вы считаете, можно будет ее опубликовать в России?

«Этого еще не хватало, — подумал я. — Кто-то из наших узнает — политическое дело пришьют».

— Извините, мы не можем пойти к вам в гости, мы моряки, нам надо сейчас на пароход, ночью в рейс уходим, — ответил я.

— Да, да, конечно, я понимаю, работа прежде всего, но поверьте господа, мне так хотелось с вами поговорить, еще когда мы сидели в баре, но я стеснялся этого сделать. И только сейчас не выдержал, подошел к вам. Однако жаль, очень жаль, — сказал он и нетвердой походкой двинулся в противоположную от нас сторону. Фигура его сгорбилась под гнетом нахлынувших чувств и сам он в тот момент казался жалким и потерянным. Но через несколько шагов, будто споткнувшись обо что-то невидимое для всех нас, он выпрямился, резко обернулся и неожиданно громко крикнул на всю улицу: — Я люблю вас, русские! Я люблю вас! — повторил он еще раз.

С каким-то надрывом прозвучал его голос. Это был даже не крик, а зов души. Нет, не к нам лично, а скорее всего к тому прошлому времени, которое до сих пор помнят с тоской и ностальгией, к той жизни, которой лишилась вся его семья во время революции. В вечерней тишине его шаги гулко отдавались под каменными сводами древних ворот до тех пор, пока он не исчез, растворясь в темноте уходящего дня. После этого странного разговора, мы вздохнули с облегчением и поспешили в отель. Через пару недель выходя из музыкального магазина, где я выбирал виниловые пластинки для своей домашней коллекции, нос к носу вплотную столкнулся с нашим незнакомцем. Тщательно выбритый, одетый в белоснежную рубашку, в галстуке, он равнодушным взглядом окинул меня и прошел мимо.

— Хорошо, что не узнал, а то как-то неудобно получилось бы, — подумал я.

Спустя много лет я иногда вспоминаю встречу с этим странным, как мне тогда казалось, человеком, и думаю: «Может, и не было тех слов? Может, все придумал?». Но нет, все действительно было так, как бы удивительно это не звучало. Эх, если бы сейчас я встретился с ним, с какой радостью и удовольствием я зашел к нему в гости! О многом поговорили бы, вспомнили исторические события, посидели за одним столом и выпили не одну бутылку вина, а может что и по крепче, за всех нас, русских, какого бы цвета и сословия мы ни были — белые или красные, анархисты или социал-революционеры, без разницы, — за всех, любящих нашу Родину. Но время вспять не повернешь. Сколько их, бывших русских, покинувших свою страну в смутные революционные времена, разбросано по всему миру, одному богу известно. А надо же Родину помнят и не забывают никогда.

Романтическое знакомство

В один из воскресных дней за обедом в отеле, обсуждая про между прочим технические вопросы, связанные со строительством нашего судна на югославской судоверфи, после очередного выпитого бокала вина, электромеханик предложил мне поехать на автобусе в Трогир. В этом небольшом уютном городке мне приходилось бывать не один раз. Расположенный на юге Каштеланского залива, он считается жемчужиной Далмации и включен в список объектов всемирного наследия Юнеско. Богат историческими памятниками и древней архитектурой. Красивый городишко, но ехать туда, просто так, не было особого желания.

— А что там делать? — спросил я. — У нас и здесь, в Сплите, достопримечательностей своих хватает, только зря время терять.

— Я тебя не ходить по музеям приглашаю. А развлечься по полной программе. Недалеко от Трогира, на берегу моря, находится огромный комплекс базы отдыха. Туда приезжает много туристов из Советского Союза. Я там был пару раз. Красивейшая природа, хвойный лес, сказочный песчаный пляж, танцплощадка чуть ли не до утра работает, выпивки всякой навалом, а главное — отдыхают наши девчонки со всей страны. Я там с двумя уже познакомился…

— А возвращаться как будем, чтобы не опоздать на работу? — спросил я.

— Все продумано! Первым автобусом из Трогира в половину шестого утра выезжаем, как раз к завтраку подъедем.

Он так красочно описал наше предстоящее путешествие, что отказаться от данного предложения я был просто не в силах. Купив в местном магазинчике литровую бутылку красного терпкого вина, фруктов и кое-что из закуски, мы направились к автовокзалу. В ожидании встречи с молодыми девушками, настроение было приподнятым. На автобусе к туристическому комплексу доехать было легко: заезжаем в Трагир, там стоянка минут пять-десять, потом едем по горам километров пятнадцать, выходим на остановке и спускаемся вниз через небольшой хвойный лесок к самому берегу моря. Однако мой приятель не все рассказал насчет поездки, чтобы заранее не мучиться моими ненужными вопросами. Дело в том, что обратно предстояло идти ночью, пешком до самого города, и только там на автовокзале садиться на первый утренний автобус до Сплита. Но об этом я узнал гораздо позже.

Часам к шести вечера мы добрались до места, прошли мимо большого шикарного отеля и оказались возле красивого двухэтажного домика, расположенного у песчаного пляжа. Вид на море и близлежащие небольшие островки, покрытые изумрудным лесом и маленькими бухточками, поражал своей красотой. Поднявшись на второй этаж так называемой виллы, мы постучались в дверь одного из номеров. Нас встретили две симпатичные молодые девушки — одна из Воронежа, другая из Ленинграда. Познакомились, выпили вина, закусили, поделились морскими байками о нашей непростой флотской жизни, тем самым укрепив свой статус опытных моряков, прошедших многое в жизни. Через пару часов их уютный двухместный номер стал родным и близким, а девушки такими очаровательными и соблазнительными, что просто глаз не оторвать. Как говорится в таких случаях, душа требовала продолжение банкета, решили пойти на танцы.

Небольшая площадка, подсвеченная разноцветными огнями, выглядела уютной и веселой. Живая музыка, исполняемые местными музыкантами любимые мелодии, ритмичные движения, выражающие состояние души и тела — все это создавало ощущение радости и эйфории. Быстрые танцы сменялись медленным блюзом, в промежутках между ними мы садились за столик ближайшего кафе и выпивали по бокалу красного вина, закусывая сладкими как мед абрикосами. А потом, ближе к ночи, тесно прижавшись друг к другу, сидели под открытым небом на скамейке среди хвойного леса и о чем-то разговаривали. Между деревьями висели тусклые лампочки, покачиваясь на слабом ветру, они создавали интимный полумрак, заставляя смотреть на окружающий мир сквозь розовые очки безмятежного счастья. На соседних лавочках уютно расположились влюбленные парочки.

Разогретые избыточными чувствами, решили искупаться в море. Благо до него было рукой подать. Девчата переоделись в купальники, мы надели плавки, заблаговременно взятые с собой, и, взявшись за руки, вошли в воду, теплую как парное молоко.

Море слегка волновалась под небольшим ветерком. Было так тихо, что, казалось, я слышу едва уловимое дыхание моей спутницы. Наши тела соприкасались, создавая в душе трепет и внутреннюю дрожь. Недалеко от нас, в золотистых огнях, проплывали лодки, откуда доносилось пение на хорватском языке; под листвой одинокого дерева со стороны танцплощадки по воздуху лились едва уловимые звуки саксофона и знакомая мелодия, которую никак не могли вспомнить. Мы медленно плыли в темноте, создавая вокруг себя яркое фосфорное свечение: при каждом взмахе руки вода искрилась и осыпалась тысячами мельчайших голубых огоньков, похожих на летящих в разные стороны светлячков. Круглая луна огромным шатром нависла над нами, заливая все небо серебряным светом холодного огня.

Немного поплавав, вышли на берег. Стало немного прохладно. Завернувшись в большое махровое полотенце, сидя на теплом песке, мы глядели на мерцающие звезды, будто видели их первый раз в жизни, такие яркими и необычными они казались.

— Вон, смотри! Видишь? Полярная звезда, она всегда смотрит на север. А рядом — ковш Большой Медведицы. А вон там, самая яркая, — это Венера, — рассказывал я.

Едва уловимая улыбка не сходила с лица девушки.

— Все, как в сказке, даже не верится, что несколько дней назад были дома, — сказала она, опустив голову мне на плечо. — Хорошо-то как!

— Да, ты права. Если и есть Рай на земле, то он скорее всего находится здесь…

Трудно описать словами, насколько наши чувства были хрупкими и обостренными. Казалось, что эта чарующая ночь всего лишь мираж, который может исчезнуть в любой момент и превратиться в сладкий сон.

Мы даже не заметили, что остались вдвоем.

— Давай еще разок искупаемся? — предложил я. — В воде теплее, чем на берегу. Ты никогда не ныряла ночью в море?

— Нет, жутко и страшновато, — ответила она.

— Хочешь, покажу класс? — Недолго думая, я сходу нырнул в воду прямо с берега.

Под водой ничего не было видно, лишь слабая, едва уловимая лунная дорожка с трудом пронизывала толщу морской глади. Где-то через минуту я вынырнул и помахал рукой. Песчаный пляж с маленькими домиками в огнях фонарей, отражающихся на воде, погруженный в ночные сумерки, казался спящим и опустевшим.

— Плыви обратно! — крикнула моя спутница. — Хватит, я замерзла, пошли в номер.

Я выходил из воды, чувствуя себя Ихтиандром из кинофильма «Человек-амфибия». Как вдруг у самого берега острая боль в ноге тут же отрезвило мое сознание — морской еж, на которого я случайно наступил, впился в пятку своими колючками.

С трудом доковыляв до номера девушек, я плюхнулся в кресло. (Наши друзья уже были там и, в отличие от нас, занимались более приятными и полезными делами.) Общими усилиями, со смехом и прибаутками, при помощи пинцета для бровей, вытащили все иголки, и я вздохнул с облегчением. Боль утихла. Мы вышли на маленький балкон. С гор понемногу шла утренняя прохлада. Луна отражалась в глазах моей спутницы, играя причудливыми бликами. Девушка скользнула в мои объятия, я медленно провел рукой по ее спине, чувствуя податливое нежное тело. Мы стоим почти невесомые, пронизанные сказочным светом возникшем в наших сердцах. Целуемся отчаянно, безумно, точно люди, которых неведомые нам силы отрывают друг от друга и которым дано слишком мало времени, чтобы понять многое в этой жизни. Я пытаюсь ей что-то сказать.

— Тише шепчет она. Не надо слов. Обними меня крепче, как только можешь. Я хочу запомнить тебя таким, каким ты есть сейчас.

Короткая ночь пролетела незаметно и быстро, пришло время расставания. За какой-то малый промежуток времени вроде и привыкли друг к другу, как родные стали…

— Приезжайте завтра вечером… Вернее, уже сегодня. Будем ждать вас.

— Постараемся. Но сначала надо хотя бы в Сплит добраться вовремя, к рабочему дню, а там видно будет.

Напоследок расцеловались. Уходить совсем не хотелось. Наверное, у каждого случались такие трогательные встречи, яркие события, на которые даже не рассчитывали, и которые исчезали в самый неподходящий момент. Так и у нас получилось.

Попрощавшись, мы вышли к морю навстречу ночи.

— Ну давай, веди, Сусанин, до Трогира. Пешочком или как? — спросил я, еще не догадываясь, какой путь нам предстоит.

— Пойдем пешком по берегу моря — срежем несколько километров. Так ближе будет, — ответил он.

— Тебе виднее.

Ночь выдалась тихая, изредка нарушаемая стрекотом кузнечиков и цикад; в стороне угадывались сады и кукурузные поля. Небольшое облачко закрыло луну, стало совсем темно. Маленькая тропинка, вьющаяся по-над берегом, проглядывалась с трудом. Шли молча, то и дело спотыкаясь об острые невидимые камни. Но вскоре песчаный берег стал переходить в скалистый, а тропинка, поднимающаяся на возвышенность, проходила у самого края, что было довольно опасно для движения.

— Слушай, а другого пути нет? — спросил я. — Не дай бог упадешь вниз — костей не соберешь.

— Да, согласен, днем здесь удобней идти. Может через сады наискосок пройдем?

— Давай попробуем… А если кто там живет? Ненароком разбудим, что тогда? — спросил я.

— Спят все, это мы — полуночники.

Темень, хоть глаз выколи! Мы свернули в сторону и в нерешительности остановились. Неподалеку, среди деревьев, виднелся небольшой дом с остроконечной крышей и палисадником. В одном из окон горел слабый свет. Приятель приложил обе руки к губам.

— Гав-гав! — вдруг пролаял он.

— Ты что, сдурел? — шепотом спросил я.

— А вдруг здесь собаки? Вот и проверяю, есть они или нет.

— Какие собаки? Тут даже забора нет. Это тебе не наша деревня с петухами да коровами.

Медленно, стараясь идти как можно тише, мы вошли в сад, огибая дом стороной. И тут, как назло, из-за туч выглянула луна во всей своей красе. Две крадущиеся фигуры на ее фоне светились как на ладони. Давно я таких острых ощущений не испытывал. Разве что в детстве, когда с мальчишками в деревне воровали груши у соседей. Кому расскажешь, не поверят: в чужой стране, ночью, по садам да огородам, как партизаны, пробирались домой!

Где-то через час мы вышли к окраине города и спустя некоторое время, сидя на автовокзале в ожидании автобуса, со смехом вспоминали наше приключение. В отель мы добрались вовремя, успели переодеться, принять душ и сходить на завтрак. Полусонным, я ходил по горячей палубе судна, спускался в машинное отделение, залазил в цистерны, проверял покраску внутренних переборок и чувствовал себя к обеденному перерыву варенным, как рак. Спать хотелось ну очень сильно.

После обеда мне передали папку документов, где указывалась время и объем приемо-сдаточных работ по испытанию механизмов и оборудования по заведованию. Сроки приемки судна поджимали, мы отставали от графика строительства, поэтому испытания планировались круглые сутки. Бегло просмотрев бумаги, я понял, что в два часа ночи намечается запуск насосов и проверка автоматики, а уже в шесть утра — опрессовка масляных цистерн. «Программа на весь месяц! Господи, когда же спать? И никаких выходных, не говоря уже о планируемой вечерней поездке к нашим подружкам, — понял я. — Придется впрягаться по полной, отдохнули и будет». Вот так вот всегда, все хорошее быстро и незаметно заканчивается и начинаются настоящие трудовые будни.

Это касалось всего комсостава. Иногда ночью по три-четыре человека нас отвозили на судно и только к утру, а бывало и к обеду, возвращались обратно. На борту выдавали ланч-пакеты с едой и водой, чтобы можно было перекусить, не отрываясь от работы.

Все, что происходило раннее с нами — походы в кино и на пляж, гулянья под луной — осталось далеко позади. Впереди ждали швартовные и ходовые испытания судна в море. Хотя я все-таки урвал свободное время и поехал туда, где месяц назад, сидя ночью у моря вместе с симпатичной девушкой, любовался звездами. Но, как говорится, в одну и ту же реку дважды не войдешь: в сентябре стало прохладней, накрапывал мелкий неприятный дождик, и все теперь казалось чужим, даже пляж — мрачным и неуютным. С шумом накатывались небольшие волны на берег, оставляя белую пену на мокром песке. И в то ж время, пока я бродил по знакомым местам, сердце отдавало грустью. Но потом мягкая волна утешения плеснула в душу. Разве встречи и расставания существуют не затем, чтобы потом снова и снова встречаться с новыми людьми и окунаться в новые события? Ведь все это так, не правда ли?

Хорошие были времена, скажу я вам, вспоминаю о них с улыбкой. Особенно о людях, оставивших особый след в моей душе; о приятных, незабываемых встречах; о молодости, которой я наслаждался полной грудью, не думая ни о прошлом, ни о будущем и когда жил только настоящим. Тогда я не спешил и не торопил события, поскольку впереди была целая жизнь.

Рано утром просыпаюсь от шума голосов, доносившихся со спортивной площадки. Я открываю настежь окна, вдыхаю свежий воздух, одеваю теплый спортивный костюм, выбегаю навстречу наступающему дню, на ходу размышляя о бренности бытия и текущих насущных проблем простого пенсионера. Иногда меня охватывает нестерпимая тоска по тем временам, хочется бросить все и бежать туда в далекое прошлое полное любви и молодости. Но время вспять не повернешь, как и саму жизнь. И это правильно.

Чемоданчик

В бархатный сезон в Батуми погода, как правило, теплая и безветренная, без изнуряющей жары, с ночной прохладой. Солнце уже не так греет коричневое от загара тело, толпы отдыхающих давно разъехались по своим городам, и теперь можно спокойно посидеть на берегу пустынного пляжа, полюбоваться разноцветными красками вечерней набережной, послушать рокот прибоя и ощутить на себе соленый привкус набегающей морской волны. В этот период некоторый дискомфорт приносят частые и обильные дожди, продолжающиеся иногда всю неделю, но рано или поздно дождь прекращается, и солнце вновь выглядывая из-за туч, окутывает город своими яркими лучами, отражаясь разноцветными бликами в больших лужах.

В один из таких сентябрьских дней судно, на котором я тогда работал, пришвартовалось у нефтеналивного причала. Стоянка предполагалась на двое суток — вполне достаточно, чтобы немного расслабиться, пообщаться с семьей, встретиться с друзьями, да и вообще, походить по твердой земле. Жизнь в этом маленьком курортном городке протекала медленно, лениво и размеренно, с ощущением уверенности в завтрашнем дне. При желании встретиться с кем-либо из друзей, достаточно было пройтись вечером по приморскому бульвару. Выпьешь кружку пива в одной из забегаловок или просто посидишь на скамейке у бамбуковой рощи, рядом с играющими под музыку фонтанами, — обязательно знакомое лицо увидишь. Поэтому я не удивился, когда встретил своего давнего школьного товарища возле бара у Летнего театра.

Привет-привет, сколько лет, сколько зим, давно не виделись… Обнялись, вспомнили школьные годы, — как в туалете курили и убегали с последних уроков погонять мяч в ближайшем пустыре, — посетовали, что время летит слишком быстро. Идем себе потихоньку, гуляем не торопясь, разговариваем о жизни. Цветные клумбы благоухают ароматом; наслаждаемся природой и малиновым закатом солнца. И тут черт дернул меня сказать, что завтра ухожу каботажным рейсом в Одессу, а потом в Туапсе.

— Слушай, это же так здорово, что мы с тобой встретились именно сегодня! — воскликнул товарищ. — Тут, понимаешь, такое дело: у маминого брата в Одессе день рождения через пару дней, круглая дата намечается. Ты не мог бы передать ему небольшую посылку? Сделать приятный сюрприз, так сказать.

— А почтой нельзя отправить? — спросил я.

— Посылка долго идет, а там мандарины, апельсины, мягкая хурма — может все попортиться. Да еще две бутылки Киндзмараули, не дай бог, разобьются от тряски, обидно тогда будет.

— Ну не знаю. Стоянка намечается короткая, тем более город плохо знаю, разве что только центр, — пытался я как-то выкрутиться из щекотливой ситуации.

— Будь другом, выручай! Одна надежда на тебя. Добраться из порта несложно, адрес я подробно напишу. Они тебя встретят дома, отблагодарят, люди гостеприимные.

— Ладно, — сдался я. — К восьми вечера встречаемся возле проходной, передашь свой подарок. Только чтобы не тяжелый был!

Посылка оказалась небольшим старым фибровым чемоданом из прессованного картона, со ржавым замком и треснутой дерматиновой ручкой, для пущей надежности перевязанным крест на крест толстой веревкой. Приятель долго тряс мою руку и хлопал по плечу, обещая золотые горы при очередной встрече в Батуми.

На следующий день мы вышли в море. Погода, как это часто бывает, неожиданно ухудшилась, небо заволокло темными тучами, пошел мелкий неприятный дождь. Порывистый ветер гнал небольшую, но злую волну, которая монотонно била о борт судна, заставляя его все сильнее покачиваться из стороны в сторону. Изредка нос форштевня, зарываясь вниз, погружался полностью в воду, и тогда главный двигатель ревел от натуги, пытаясь всеми силами вырваться на свободу. Судно дергалось и скрипело под тяжестью обрушившейся на него многотонной водяной махины. Пришлось сбавлять обороты и идти малых ходом.

К вечеру погода немного успокоилась, и пришло сообщение об изменении рейса: сначала заход в порт Туапсе, а уже потом пойдем в Одессу. На тот момент нам было без разницы куда идти: каботажные рейсы, похожие один на другой, были для нас обыкновенной рутинной работой. А о чемодане, лежащем за рундуком, я, честно сказать, и вовсе забыл. Не до него было.

По приходе в Туапсе, пользуясь кратковременной стоянкой, старший механик затеял чистку парового водотрубного котла. Досталась эта грязная и неблагодарная работа мне и еще двум мотористам. В течение всего дня щетками и скребками мы очищали от накипи и сажи поверхность топки и водяной барабан с трубками. Внутри котла жара была неимоверная — пот заливал лицо и глаза. Свободного места было так мало, что мы складывались в нем в три погибели и передвигались на четвереньках. В конце работы, грязные, как трубочисты, и уставшие до изнеможения, с трудом вылезли наружу и, отдышавшись, пошли в душевую, где больше часа выковыривали сажу из ушей и носа и отмывали въевшуюся грязь всеми моющими средствами, что нашли на судне. В большей степени это удалось. Однако черные обводы, словно женская тушь, под глазами и ресницами красовались на лице еще долго.

Спустя несколько дней мы благополучно подошли к Одессе и бросили якорь на внешнем рейде в ожидании постановки к причалу. Из-за большого наката волны рейдовые катера, занимающиеся перевозкой моряков, безмолвно стояли в порту в ожидании улучшения погоды. Пользуясь случаем каждый из членов экипажа проводил свободное время как мог. В основном, отсыпались да в курилке резались в домино и нарды. Телевизор из-за дальности от берега работал плохо. По вечерам электрик опускал за борт самодельную люстру, тускло освещающую поверхность воды, и тогда любители рыбной ловли пытались поймать мелкую ставридку. Виднеющийся вдали ночной город, отражаясь на темной воде, тысячами огнями, магически манил и завораживал своими яркими красками.

Наконец ранним утром судно пришвартовалось к знакомому причалу. Можно было размяться и прогуляться по городу. И тут мой взгляд упал на злосчастный чемодан, уныло стоящий в углу каюты. «Надо отвезти его прямо сейчас, с утра пораньше, чтобы к обеду возвратиться обратно, — подумал я. — Ну а потом весь день буду свободен».

Пока шел к проходной, в голове крутился один-единственный вопрос: поймать такси или поехать на автобусе? В кармане брюк лежало пятнадцать рублей, которые я планировал потратить с пользой и для удовольствия, поэтому прикинул: чемоданчик не тяжелый, много места не занимает, — и решил, что поеду на автобусе, заодно сэкономлю пару тройку рублей. Тем более что вечером договорились с приятелем пойти в ресторан.

Возле проходной не было ни одной машины. «Вот и хорошо. По крайней мере, если что случится — не буду себя корить», — порадовался я и бодро направился к автобусной остановке.

Место, куда надо было добираться, находилось на противоположной стороне города, сначала предстояло ехать автобусом до центра города, дальше пересесть на троллейбус и потом немного пройтись пешком. День намечался жаркий и безветренный. Яркое солнце карабкалось по безоблачному небу, нагревая металлические коробки проходящего мимо автотранспорта. Во время пересадки, не сообразив сразу, куда ехать, сел не в ту сторону. Пока суд да дело прошло немало времени. Чертыхаясь, заскочил в переполненный троллейбус. Вспотевший, злой на самого себя, кое-как пролез к окну и оглянулся по сторонам.

Тесно прижавшись друг к другу, разношерстная публика развлекалась байками о трудностях семейной жизни. (Одесса есть Одесса! Уникальный город.) Толпа медленно колыхалась и покачивалась в такт движению троллейбуса, совсем как на волне морского прибоя. Успокоившись от пережитого волнения, зажатый со всех сторон, я прикрыл глаза и с досадой подумал: «Вот надо мне было связаться с этим чемоданом? Будь он неладен…»

— Молодой человек, я прошу вас, не дышите мне на очки! Они так вспотели, что я ничего не вижу, — обратилась ко мне довольно симпатичная женщина с соблазнительными пухлыми плечами.

С каждым потряхиванием троллейбуса она все сильнее прижималась ко мне, вдавливая мое тело к стенке троллейбуса. Большая и тяжелая грудь, как две спелые дыни, призывно выпирала из бюстгальтера. Лет ей было примерно за тридцать. По моим тогдашним меркам, уже взрослая тетя.

— Извините за неудобство. Перепутал транспорт, заблудился немного, поехал в другую сторону… — пытался оправдаться я, одновременно переставляя чемодан как можно удобней между ног.

Женщина посмотрела на меня с нескрываемым интересом.

— Сразу видно, что вы приезжий моряк, к тому же интеллигентный на вид… — сказала она и поправила прическу. — Вот только ваш чемоданчик истоптал мои туфли. Вы не могли бы его немного сдвинуть в сторонку?

Я продвинул поклажу еще глубже под себя и постарался дышать как можно тише, в сторону окна. Капли пота струйкой стекали по лицу и шее до самых пят. И тут, к своему стыду, я ощутил, как в моем молодом организме медленно и уверенно поднимается волна приятного, но запретного желания. Как бы я не пытался отвлечь себя на другие темы, связанные с работой и недавним штормом на море, ничего не помогало, хоть тресни. Ощущение возбуждения от близости горячего женского тела становилось все сильнее и сильнее.

Почувствовав мое состояние, она наклонила ко мне голову и тихо прошептала:

— Я все понимаю: вас и вашу молодость… Но не до такой же степени! Вы страстно дышите в самое ухо, и мне от этого становиться щекотно. А когда мне щекотно, я возбуждаюсь. Оно вам это надо?

От ее слов я густо покраснел, как нашкодивший ребенок, попавшийся врасплох. Со смущением взглянув в ее игривые глаза, я вдруг понял, что она просто смеется надо мной, неопытным юнцом! Тогда я был слишком молод, чтобы понять, когда женщина флиртует, а когда недовольна чем-то. Я даже не догадывался, что эта зрелая женщина с шикарной грудью и упругими бедрами намного слаще любой неопытной молодой девчонки. При определенных обстоятельствах, моя попутчица с удовольствием преподала бы мне урок настоящих отношений.

Тем временем, она загадочно улыбалась и чуть склонив голову продолжала смотреть на меня. Теперь уже ее дыхание стало частым и порывистым, а лицо покрылось испариной. Я чувствовал, что еще немного, — и она начнет смеяться, то ли от возбуждения, а может надо мной, таким робким и неуклюжим. А мне было не до смеха. Толпа зажала нас так, что было не вздохнуть, ни выдохнуть.

К счастью, на следующей остановке пора было выходить. Мятого и взъерошенного от пережитых страстей, с шутками и прибаутками меня вытолкнули к солнцу и свежему воздуху. Широко открывая рот, и дыша полной грудью, мое тело выпало на улицу, как оглушенная рыба на мокрый песок. Двери троллейбуса с шумом захлопнулись. В окне мелькнула знакомая женская фигура. Хотелось на прощание помахать ей рукой, но троллейбус исчез за поворотом, будто его и не было.

Заглянув в свою бумажную шпаргалку, я радостно обнаружил, что идти оставалось совсем недолго. «Цель близка! „Азохен вей и танки наши быстры“, — почему-то пришли на ум слова из старой еврейской песни. — Так, вон детский сад, а напротив, через дорогу, должно находиться нужное мне старое кирпичное здание. А ты боялся, что не найдешь!»

Ручка чемодана окончательно сломалась, пришлось обхватить его двумя руками и прижать к груди. А пока шел, вспоминал, как первый раз оказался в Одессе.

После мореходного училища меня и еще двоих выпускников направили работать мотористами на судно, стоящее в здешнем порту. Вечером прилетели в аэропорт, куда идти — толком не знали, но у товарища был адрес то ли дальней родственницы, то ли близкой знакомой его мамы, точно помню. И вот мы ночью нагло вваливаемся к ошарашенной незнакомой женщине, долго и упорно объясняем, что она приходится родственницей нашему приятелю и было бы неплохо, если мы переночуем у нее. Когда она наконец поняла, кто мы и откуда, то долго хохотала, хватаясь за живот. К нашей радости приняла нас как полагается: накормила, напоила и уложила спать. Правда рано утром женщина нас растолкала.

— Так, ребятки, мне надо на работу, так что давайте одевайтесь и бегом на судно. Море ждет вас, — улыбнулась она. — Семь футов под килем желаю вам.

Перед уходом всех по-матерински обняла, расцеловала и перекрестила. Казалось, совсем недавно это было, а — надо же! — пару лет уже прошло.

Проходя мимо стеклянной витрины магазина, боковым зрением я взглянул на свое отражение. Да, с таким потрепанным внешним видом в обнимку с задрипанным чемоданчиком, можно проканать за мелкого воришку. Как же меняется человек в зависимости от ситуации!

Наконец долгожданный кирпичный дом предстал передо мной во всей своей красе. С чувством выполненного долга я медленно поднимался по лестнице в надежде, что скоро расстанусь с чемоданом раз и навсегда.

Время между тем близилось к полудню. На площадке третьего этажа пахло свежим борщом и чесноком с салом. Я судорожно сглотнул слюну, замер на несколько секунд, а затем кротко нажал на дверной звонок. «Если позовут в гости, сразу попрошу попить воды, в горле совсем пересохло. А если еще и накормят, то вообще здорово будет: с обедом-то на судне пролетел. Может, еще и стопку нальют?» — замечтался я.

Никто не открывал. Я нажал на кнопку звонка еще раз и с досадой подумал: «Вот будут дела, если никого дома нет!» Но, прижавшись ухом к двери, услышал какие-то невнятные шорохи. «Не хотят открывать что ли? — недоумевал я. — Или звонок не работает?» Стал стучать кулаком.

— Откройте дверь! Посылка пришла! — крикнул я в замочную скважину.

— Слышу, слышу! Не надо так громко кричать, — послышался голос из глубины квартиры.

В дверном проеме показалась грузная фигура кучерявого мужчины в мятых брюках и с подтяжками на голое тело. Очки с толстой пластиковой оправой и огромными линзами придавали его лицу глупый вид школьного ботаника.

— Вам кого надо? — спросил он, подозрительно окинув взглядом меня и стоящий рядом чемоданчик.

Я только открыл рот, чтобы рассказать о своих приключениях, как он замахал рукой.

— Можете не отвечать, и так все понятно. Дорогая, иди сюда, — обратился он, видимо, к своей жене. — Ты только посмотри на этого негодного мальчишку, еще неделю назад мы ждали наш чемоданчик! Эти скоропортящиеся продукты мы должны были давно скушать и забыть. А что стало с ними сейчас? Я не знаю, и никто не может знать. Даже боюсь его открывать! — Он приподнял чемодан и немного встряхнул его; послышалось бульканье жидкости в бутылках. — Хорошо, что вино уцелело.

— Левушка, ты только не нервничай и не делай ему скандал, а то, не дай бог, тебе будет больно, — донесся из соседней комнаты голос женщины.

— Некрасиво поступили, молодой человек, — продолжил мужчина, — сразу видно, что вы не живете в Одессе. Я имею вам кое-что сказать, но мое больное сердце не позволяет этого сделать.

— Много не говори, а то вспотеешь, — заволновалась женщина. — Оно тебе надо, так нервничать, когда борщ стынет?

Я попытался что-то сказать в свое оправдание, но понял, что толку от этого не будет никакого, поэтому молча смотрел на него, как удав на кролика.

— И не смотрите на меня так, будто я вам рубль должен. Я себя хорошо знаю, а вы думайте про меня, как хотите. В следующий раз приходите вовремя, — нравоучительно сказал именинник и захлопнул за собой дверь.

Я вышел на улицу и с облегчением вздохнул: будто тяжелый груз сбросил с плеч. Возле дороги, в сторонке, увидел пустое такси с водителем и твердо решил: «Все, хватит экономить на мелочах! Поеду в порт на такси, как белый человек». Я подошел к машине и спросил:

— Вы свободны?

Водитель внимательно и оценивающе посмотрел на меня, подмигнул и улыбнулся.

— Уже год как свободен! Развелся с женой и не жалею.

— Я спрашиваю: такси ваше свободно?

— А вот такси занято, — ответил он и, сделав небольшую паузу, небрежно закурил сигарету. — Клиента жду.

«Тоже мне, артист хренов. Они все тут с ума посходили от своих идиотских шуточек», — раздраженно подумал я и побрел на автобусную остановку.

К обеду, конечно, не успел: приехал на судно поздно. Но не жалел об этом. Не впервой. Зато вечером с приятелем оторвались в ресторане по полной программе. Заказали запотевший графин столичной водки, пару бутылок пива, горячие блюда, закусок всяких, у швейцара купили из-под полы пачку американских сигарет, — гулять так гулять! — а музыка играла и играла без передышки. Как говорится, танцуют все.

За соседним столиком сидели молодые девушки, у одной из них был день рождения. Познакомились. Я выбрал именинницу (а может она меня, это было не столь важно). Высокая, стройная, с огромными глазами, стрижка — каре с челкой, юбка в обтяжку, — она произвела на меня огромное впечатление. Только приобнял за талию и понеслось, забыл обо всем на свете; ощущение полной эйфории и всеобщего восторга не покидало ни на минуту. В медленном танце мы все сильней прижимались друг к другу, и этот сказочный миг казался вечностью.

А потом наступила ночь, пришло время расставания, мы всей гурьбой поехали в порт, где возле проходной допили из горла бутылку шампанского. Там же, на скамейке, среди одиноких деревьев страстно целовались, как в первый и последний раз в жизни. Голова кружилась от ее волнующих губ и учащенного дыхания. Звезды на небе размеренно качались и хитро подмигивали, как старым и добрым знакомым. Совсем рядом плескалось море, будто во сне оно что-то бормотало словно сердилось на кого-то.

И вдруг, неожиданно для всех нас, в порту рявкнул гудок отходящего от причала парохода. Потом еще раз, долго и пронзительно.

— Наше судно отходит! — заорал приятель. — Давай бегом, может, еще успеем!

Толком не попрощавшись с девчатами, мы как ненормальные вылетели через проходную и изо всех сил рванули к нашему судну. Казалось, еще немного и сердце разорвется от напряжения. Но когда мы подбежали к своему причалу, на наших глазах отходил не наш пароход, а соседний.

— Эх ты! «Отходит», «отходит»… Каких девушек потеряли! — с досадой сказал я. — Ладно, пошли поспим немного. Утром на работу.

Мы молча поднялись по трапу и разбрелись по своим каютам. Из открытого иллюминатора доносились ленивый шорох волны и голоса докеров с опустевшего причала. Легкое дуновение ветра коснулось моего лица и наполнило каюту запахом смолы и сухими водорослями. Ночной порт вызывал особые чувства, тревожил и волновал воображения. «Вот и все. Праздник закончился, не успев по-настоящему начаться», — подумал я с грустью. Но такова морская жизнь, и от нее никуда не денешься.

За день произошло столько всякого неожиданного и интересного, что пресловутый чемоданчик ушел далеко на задний план. Не вспоминал о нем ни разу, будто его и не было вовсе. И только спустя много лет, когда давно уже завязал с морем (теперь оно лишь изредка снится по ночам), чемодан неожиданно всплыл в памяти, как некий старый, загадочный сундучок, набитый светлыми воспоминаниями о чем-то неуловимо грустным и смешным, что заставило вновь улыбаться и мысленно переворачивать страницы моей молодости.

Тогда я подумал: почему бы не подарить себе маленький кусочек счастья, не почувствовать его еще раз, хотя бы на минуту, на миг? И, кажется, мне это удалось. В течении жизни все меняется, мы стареем и многое уходит от нас навсегда, но память остается такой, какой она была много лет назад и это радует.

Главное — помнить, что после сильного дождя всегда приходит радуга.

Террористы

Этот отрезок из моей морской жизни я не люблю вспоминать, и не только потому, что период работы на тот момент был тяжелым с точки зрения условий труда и жаркого климата, но и по другим соображениям, о которых расскажу позже.

До конца отпуска оставался месяц. В кругу семьи я наслаждался последними августовскими теплыми днями, не думая ни о чем, тем более о море, когда неожиданный звонок из Новороссийска прервал отдых. Крюинговая компания, в которой я работал уже несколько лет, срочно отзывала из отпуска: требовалось заменить второго механика, работающего на одном из их судов, по причине… Не знаю какой. То ли запил, то ли заболел, а может, не справился со своими обязанностями — всякое могло быть. Отпуск и семья, как- то сразу остались позади, в голове прокручивались мысли, связанные с будущей работой.

Все документы были готовы заранее, поэтому по приезде в Новороссийск я получил соответствующий инструктаж и направление на судно. Работа намечалась в Мексиканском заливе — перевозка нефти из Мексики в порты США. Каких-то тринадцать часов перелета аэрофлотовским рейсом через Европу и Атлантический океан, и я оказался в другом полушарии на юге Америки, в Хьюстоне. Там меня встретил представитель компании, за пару часов довез на своей машине до Нового Орлеана и сразу на судно.

Старый танкер японской постройки, водоизмещением шестьдесят тысяч тонн, был еще тех времен, когда в шутку с намеком говорили: «Моряки железные, а палубы пароходов деревянные», — произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, солидная махина достойная уважения: уютные каюты для комсостава, большая кают-компания с огромным обеденным столом из красного дерева в центре, старыми, слегка потертыми кожаными диванами и креслами по бокам. Настенные светильники в стиле ретро, иллюминаторы, занавешенными малиновыми бархатными шторами — куда ни посмотришь, приятный глазу дизайн. В машинном отделении тоже многое сделано по уму: удобное расположение трубопроводов, простота и надежность в эксплуатации механизмов, широкие, удобные проходы между помещениями… Японцы в этом отношении — молодцы. Но, с другой стороны, старье — оно и есть старье. Ржавые трубы, во многих местах прогнившие, требовали замены; клапана пропускали воду, до конца закрутить их было невозможно, отчего случались постоянные протечки мазута и забортной воды. А главное — автоматика управления погрузкой и выгрузкой судна не работала, приходилось все делать вручную. Это огромное судно, поработавшее верой и правдой не один десяток лет и повидавшее многое в жизни, давно пора было отправить на заслуженный отдых, но в последний момент, как это часто бывает, по дешевке его выкупила небольшая судоходная греческая компания. Подлатали, сделали небольшой ремонт, зарегистрировали под либерийским флагом, набрали русскоязычный экипаж и вперед с песней. Как говорится, дешево и сердито. В этом плане греки — народ предприимчивый, и судно использовали на полную катушку. Впрочем, как и нас, русских моряков.

Работа в Мексиканском заливе оказалась тяжелой и изнурительной. Организм не успевал восстанавливаться из-за коротких переходов от одного порта в другой, а постоянные погрузки и выгрузки изматывали до такой степени, что не было сил на другие дела. Сентябрь 2001 года оказался жарким, сухим и душным. Постоянные переходы в Новый Орлеан по реке Миссисипи, с учетом навигационной обстановки, держал в напряжении весь экипаж. Особенно доставалось машинной команде: во время выгрузки в порту по технике пожарной безопасности все иллюминаторы и двери были наглухо задраены, а вентиляция работала только на себя, перемалывая горячий воздух внутри помещений машинного отделения. Жара от работающих котлов достигала более пятидесяти градусов, и если в любой другой стране можно было позволить себе спуститься вниз на вахту в одних шортах и тапках на босу ногу, то здесь — обязательно в комбинезоне и чуть ли не в каске.

Драконовские условия сроков выгрузки судна за двадцать часов заставляли напрягаться по полной программе. Не могли мы уложиться в эти нормативы, хоть тресни! А грузовые насосы были изношены до такой степени, что никакие запасные части не помогали.

Портовые власти также не давали расслабиться. Не дай бог, чтобы из трубы пошел черный дым — штраф неминуем. Хотя рядом с причалом находился огромный нефтеперерабатывающий завод, нещадно дымивший своими огромными трубами круглые сутки. Ему значит можно, а нам нет?

Чтобы как-то разрулить проблемы, к нам приехал представитель — грек, отвечающий за техническое состояние судна. Толстенький, небольшого росточка, как все греки, эмоциональный и с завышенной самооценкой, он пытался воочию убедиться в наших проблемах, и, как ему казалось, дать нам ценные указания. Он бегал по грузовой палубе, махал руками, что-то записывал в свой блокнот, спускался в машинное и котельное отделения, задавал вопросы, спрашивал, кому-то что-то объяснял, создавая лишь нервозность, и при этом требовал дисциплины — в общем, как всегда, обо всем и ни о чем. Разве что пообещал мастера по наладке автоматики. А на наши вопросы — почему запасных частей нет на механизмы? почему продуктов мало закупается? и почему покупать надо только у местного грека, а не у других, у которых более дешевые товары? — пространно отвечал, что в Америке все дорого. То, что он с этих продаж имеет свой процент, мы знали: грек всегда поддержит своего и даст ему заработать.

После вахты механики, в мокрых и пропитанных потом комбинезонах, чувствовали себя, как выжатый лимон. Есть не хотелось, зато воды пили по три-четыре литра. Желание было одно — отдохнуть; поспать в прохладной каюте, выйти вечером на палубу да подышать свежим, пропахшим нефтепродуктами воздухом. В город, естественно, никто не ходил, да и добираться до него было далеко. В отношении выпивки было жестко: не дай бог, в порту на проходной увидят с пакетом, из которого высовывается горлышко бутылки — автоматическое списание с судна с соответствующими последствиями. Телевизор мы почти не смотрели: о России говорили мало (еще не было таких санкций против нашей страны, как сейчас, да и отношение к нам в тот период было, как говорили сами американцы, безразлично-позитивное), а новости и дурацкие шоу-программы настолько были неинтересны, что раздражали.

Лишь однажды мы не смогли пройти мимо. В тот день я отстоял дневную вахту, переоделся и поднялся в кают-компанию выпить чаю. Возле телевизора стояли несколько человек и что-то бурно обсуждали. Краем глаза я заметил, как на экране один самолет врезался в огромный небоскреб, а после — в такую же высотку, стоящую рядом, влетел второй. Дым, крики… «Опять эти дурацкие боевики! Лучше бы какой-нибудь ковбойский фильм показали», — подумал я. Налил себе кружку, сделал бутерброд и стал медленно прожевывать. Есть совсем не хотелось. А вот от чего-нибудь холодненького, типа сока или, на худой конец, кока колы я бы не отказался. Но ни того, ни другого на столах давно не было, по причине экономии (точнее жадности) нашей компании.

— Алексеевич, ты слышал, что в Нью Йорке творится? — спросил меня второй помощник.

— Нет, только с вахты пришел.

— Террористы захватили два самолета и врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра.

Я всмотрелся в телевизор. Это был не фильм, а новости по главному каналу! Паника, люди, грязные, все в пыли, куда-то бежали… Будто карточный домик, разрушилось одно здание, а затем рухнуло второе. Это было похоже на апокалипсис. «Неужели такое взаправду бывает?» — думал я, замерев от страха; ощущение нереальности происходящего не покидало. Мы смотрели на экран телевизора и не верили увиденному.

Я не мог понять, как в такой мощной стране, у которой все под контролем не только у себя в стране, но и в мире, могло такое произойти. Куда смотрели спецслужбы, ФБР, ЦРУ? Спустя несколько лет я много читал об этом теракте и чем глубже вникал в суть, тем больше у меня возникало вопросов, оставшихся без ответа.

В Америке после этого ужесточили законы и правила безопасности в аэропортах, на вокзалах, да и на улицах тоже. Теракт 11 сентября послужил толчком для образования глобальной антитеррористической коалиции многих стран. От греха подальше мы если и выходили на берег, то только во время погрузки в Мексике, в небольшой бар, расположенный метрах в ста от причала, чтобы выпить по кружке пива и сыграть в биллиард.

Через пару месяцев такой каторжной работы, наконец пришли приятные новости: после выгрузки нам следовало идти пустыми в балласте на юго-запад Африки, в Конго. Подробности работы в том районе обещали сообщить позже. «Ну наконец-то нормальный рейс намечается», — подумали мы и вздохнули с облегчением. Длинные океанские переходы в летний период с хорошей погодой были только в радость.

Часть экипажа поменялся в порту Новый Орлеан, а я и еще человек семь остались на борту. Атлантический океан встретил нас с распростертыми объятиями, погода сопутствовала: ветер дул в корму, небольшие волны монотонно бились о борт судна, заставляя его медленно покачиваться из стороны в сторону, на небе — ни облачка. Потихоньку все становилось на свои места. Размеренная жизнь, вахта, отдых, сон — все как полагается. По вечерам я часто выходил на кормовую палубу полюбоваться на океан на закате дня, когда солнце становилось уже не таким ярким и, догорая багряно-красным пламенем, медленно уходило за горизонт. Последние лучи освещали розовыми красками поверхность темнеющей морской глади. Еще миг, и все исчезало, становилось темно. Как по взмаху волшебной палочки, на небе появлялись золотой россыпью огромные звезды. Если немного пофантазировать, то можно услышать, о чем они шепчутся между собой.

От работающих судовых винтов за кормой образовывалась длинная водная дорожка фосфорического свечения, осыпанная голубыми искрами. Простиралась она так далеко, что и глазом не охватишь. Из машинного отделения доносился еле уловимый шум работающих механизмов. Изредка тишина нарушалась слабым ударом морской волны о корпус судна. Далеко-далеко, за десятки миль, вдруг мелькнут и через минуту исчезнут движущие огни невидимого судна. Откуда и куда оно идет, я никогда не узнаю. Вполне вероятно, там тоже, облокотясь о леера, кто-то стоял и смотрел вдаль, видел мое судно, любовался звездами и думал о том же, что и я. В такие моменты можно помечтать, вспомнить о чем-то приятном; окружающий мир ощущаешь по-другому. Благодать появляется в сердце. Но как сказал один арабский деятель: «Приучайтесь к суровой жизни, потому что благодать не бывает постоянной». В жизни все познается в сравнении.

Через двадцать дней мы благополучно дошли до Конго и бросили якорь в бухте порта Пуэнт-Нуар. Как полагается в таких случаях, на борт поднялись таможенные власти, осмотрели судно, подписали соответствующие документы — все, как и всегда, буднично и обыденно. Однако начинался новый этап в нашей жизни. Оказалось, что судно зафрахтовала на шесть месяцев нефтяная компания, и суть нашей работы заключалась в следующем. Нефтеперерабатывающий завод, находившийся недалеко от порта, частично вывели на ремонт. На всякий случай, чтобы не прекращать добычу нефти с месторождения, если вдруг что-то пойдет не плану, а излишки нефти некуда будет девать, наше судно должно было эту нефть погрузить в свои танки. Забегая вперед, скажу, ничего мы не делали — полгода стояли на рейде в ожидании этого непредвиденного случая, который так и не произошел.

Первые две недели судно стояло недалеко от порта, а затем с берега дали указание отойти подальше, миль за тридцать на юг, что мы и сделали. Поначалу все были несказанно рады таким условиям работы. Еще бы! Ни тебе выгрузки, ни погрузки, никакие представители над головой не стоят, свободного времени хоть отбавляй. Но, как говорится, в любом положительном факторе существует ложка дегтя, которая потихоньку разъедает и растворяет все хорошее. А началось все с того, что по указанию представителей компании нам запретили выезд на берег. И не потому, что члены экипажа могли выпить лишку и привезти на борт судна спиртное, а потому, что заказать буксир на берег стоило приличных денег. Греки, как я говорил раннее, деньги считать умеют. Тут уж никуда не денешься.

Чтобы особо не расхолаживаться, весь экипаж с энтузиазмом включился в работу: матросов сняли с вахт, направили на уборку и покраску судна. С утра до вечера они драили, очищали от ржавчины грузовую палубу, на специальных беседках проводили покраску борта судна, смазывали лебедки и троса, проверяли шлюпки и палубные механизмы. В машинном отделении работа тоже шла полным ходом: профилактика механизмов, текущий ремонт, замена трубопроводов, устранение протечек, покраска переборок — все то, что накопилось за прошедшее время. Через месяц в машинное отделение можно было спускаться в носках, настолько кругом преобладала чистота и порядок.

В трудах и заботах мы не заметили, как на судне закончилась вся краска, запасные части и использован весь расходной материал. Резина, паронит на прокладки, болты, гайки, ветошь — практически ничего не осталось. Даже стиральный порошок и мыло стали в дефиците. Но это еще мелочи по сравнению с тем, что запасы продуктов были на исходе, о чем шеф-повар неоднократно докладывал капитану. А это уже серьезная проблема, от которой зависит не только настроение, но и общая дисциплина экипажа. Вскоре нам подтвердили закупку продуктов, чему мы несказанно обрадовались. Но радость оказалась преждевременной: многого из того, что мы заказали, в списке не было, а то, что было, стоило в несколько раз дороже, чем в той же самой Америке. Картошка привозная стоила дорого, мясо тоже… Выделенных денег нам явно не хватало. И когда к борту судна пришвартовался буксир с продуктами, мы были разочарованы. Несколько ящиков с овощами, какие-то консервы, мука, макароны — так, все по мелочи; кальмара закупили килограммов пятьдесят, и то не первой свежести. Вот, пожалуй, и все.

Настроение падало с каждым днем. Телевизор не работал, до берега далеко… Информации никакой! Одни и те же лица так осточертели, что шарахались в сторону друг от друга. Говорить стало не о чем, книги перечитаны, а главная беда — это безделье. Некуда было девать свободное время. И в один прекрасный момент мы стали ощущать себя добровольными узниками в морской плавучей тюрьме: вода оказалось отличным изолятором от окружающего мира. Невольно вспоминался фильм про «день сурка», но там сюжет интересный: герой каждый день влюбляется в красивую женщину; а здесь — никакого сюжета. В такие моменты не чувствуешь ничего, кроме раздражения: мелочи, которые должны проходить незамеченными, обостряются и вызывают неадекватные реакции. Что ни делаешь, все плохо. Психика менялась не в лучшую сторону, и каждый старался найти укромное место, чтобы побыть одному. В голову приходили мысли настолько разные, что для неопытного моряка они были чреваты непредсказуемыми последствиями. В конце концов я пришел к выводу, что работа в Америке была не такой уж и трудной (все познается в сравнении) и было бы здорово пойти в любой другой рейс, а не торчать в этой чертовой дыре еще долгих четыре месяца.

Место, где мы стояли на якоре, напоминало огромное морское болото, покрытое маслянисто-мутной водой, — ни движения, ни ветерка, ни крика чаек. Мы как-то пробовали ловить рыбу! Опускали леску, грузило стукалось о песчано-скалистое дно на глубине пятнадцати метров, и ни одной поклевки, будто все вымерло. «Ну должна же быть хоть какая рыба!» — надеялись мы. И как-то вечером на баке я увидел боцмана, выпиливающего что-то из металла.

— Что это ты на ночь глядя делаешь? — спросил я.

— Блесну из мельхиоровой трубки. Смотри, внутри для веса залил свинцом. Сейчас прикреплю тройник и попробую на хищную рыбу, — ответил он.

— Ну давай, поглядим.

Прожектор, установленный на судовой мачте, освещал кусочек водного пространства. Боцман раскрутил леску с блесной и, как заправский рыболов, закинул снасть метров на пятьдесят, после чего стал медленно вытягивать ее, поддергивая. И вдруг леска в его руках сильно натянулась и потянуло в сторону.

— Сидит что-то крупное, — хрипло сказал он. — А ты говоришь рыбы нету.

Боцман подтянул леску ближе к борту, и мы увидели на поверхности воды извивающую, как змея, рыбу в метр длиной.

— Аккуратней тяни, чтобы не сорвалась! — закричал я.

— Без тебя знаю. Не мешай.

С трудом он вытащил улов на палубу. Длинная, вытянутая с боков серебристая рыбина с острыми зубами дергалась и прыгала так, что ее невозможно было схватить.

— Вот это мощь! Смотри, почти на хвосте скачет, — заметил я.

— А ты знаешь, что это за рыба? — спросил боцман.

— Нет, первый раз вижу.

— Это, брат, рыба-сабля. Посмотри, какая она тонкая и блестит, как клинок. Мясо этой рыбы необычайно вкусное.

— Ну все, значит с голоду не помрем, — пошутил я

К сожалению, больше поклевок у боцмана не было. Но, как говорится, лиха беда начало, почин сделан. На следующий день несколько заядлых рыбаков тоже попытались поймать что-нибудь на самодельные блесны. Так на наших столах стали появляться рыбные блюда. Но это был не выход из положения, и наконец капитан договорился с компанией о закупке продуктов с тем условием, что мы сами поедем на базар и закупим, что надо, это будет дешевле и качественней. На том и порешили. Связались по рации с буксиром и нашли человека, который покажет базар и поможет общаться с продавцами.

Съездить на берег хотелось многим, но выбрали человек шесть во главе со старпомом. Ранним утром подошел буксир и забрал счастливчиков, на которых мы смотрели с завистью. День прошел в долгом ожидании. И только поздно вечером, часам к десяти, буксир, вся палуба которого была забита ящиками с продуктами, вернулся. «Вот это другое дело!» — приободрились мы. Было приятно смотреть на такое изобилие.

Погода была тихая, безветренная, но моряков на буксире штивало так, будто попали в сильнейший шторм: двигались по палубе, чуть ли не падая. Сразу видно — оторвались по полной. Один молодой матрос от избытка чувств, возвращаясь на судно, порвал свой паспорт и выбросил за борт. Зачем он это сделал? Вразумительного ответа не последовало. Наверное, крыша немного поехала, молодой организм не выдержал испытаний. Позже его списали с судна и больше он в море не выходил. На этом поездки в порт закончились.

Однако мой контракт близился к концу. Я написал заявление на отпуск в надежде, что подтвердят замену, и, как ни странно, обещали через пару недель прислать. Радости моей не было предела. Наконец-то домой! А пока, находясь в кают-компании, я наслаждался хорошим ужином с мясом, жареной картошкой и салатом из помидор и огурцов. Перед этим мы со старпомом выпили по стопке водки, которую он приобрел, закупая продукты на базаре. Оказывается, как человеку мало надо, чтобы почувствовать прелесть жизни независимо от ситуации. Как сказал много лет назад вождь всех времен и народов товарищ Сталин: «Жить стало лучше… Жить стало веселее».

Через две недели прилетел механик. В течение дня и последующей ночи он принял все дела, подписал приемо-сдаточный акт, ну и все, свобода. Рано утром я и еще двое мотористов с сумками погрузились на буксир. А через пару часов подошли к причалу, где нас должен был встретить представитель — судовой агент, занимающийся устройством в гостиницу, обеспечением билетами на самолет и заказом такси. Но на причале никого не было. И чего делать в таких случаях?

Вдали виднелось двухэтажное здание и несколько пристроек к нему. Мы стояли минут тридцать, не зная куда идти и к кому обратиться, пока из здания не вышли два человека в камуфляжной форме и не подошли к нам. Они что-то спросили на французском, я ответил на английском… Естественно, друг друга не поняли.

— Алексеевич, они что, по-английски совсем не понимают? — спросил меня моторист.

— Эти бараны, чувствую, ничего не понимают, — ответил я.

И тут «бараны» расхохотались.

— Так вы русские? Так бы сразу и сказали!

Нам повезло: эти ребята-пограничники, оказывается, много лет назад заканчивали университет в Ленинграде и прекрасно разговаривали на нашем языке. Тут же позвонили агенту. Никто нас не проверял и не досматривал, как полагается в таких случаях, только и были разговоры, как здорово проходили времена во время учебы в Советском Союзе. А затем и наш агент подъехал, тоже бывший студент Ростовского института. Вот тебе и Конго с официальным французским языком!

Пока все шло по плану. Мы поселились в небольшой двухэтажной гостинице. Понятное дело, что это не три звезды и даже не две — стандартный номер с кондиционером, деревянной кроватью, столом, стулом и телевизором на стене, показывающим более ста каналов. Но с ним всяко веселее. На первом этаже гостиницы находилось приличное кафе, где мы плотно перекусили и угостили нашего агента: выпили по бутылке вина, как полагается в таких случаях. Ну а на следующий день поехали в аэропорт; билеты до Франции были уже у нас на руках.

Самолет должен был лететь через промежуточную африканскую страну, там дозаправиться, взять еще пассажиров и в Париж. А уже оттуда нам предстояло Аэрофлотом добраться в Москву. Но в самый последний момент что-то пошло не так: ни с того, ни с сего прекратили регистрацию на самолет. Ждем час, два… А потом объявили об отмене рейса. Хорошо агент рядом: пошел, все узнал.

— Ну что, ребята… В той стране, через которую вы должны лететь, произошел военный переворот, — сказал он. — По последним данным, президента убили, а аэропорт захватили боевики противоборствующей партии. В стране беспорядки и военное положение. Так что сдаем билеты, едем обратно в гостиницу. Через три дня прямой самолет во Францию, вот на нем и полетите.

«Да нам крупно повезло!» — подумал я. Не дай бог очутиться одним в гуще военных политических событий, тем более в Африке. В таких случаях твоя драгоценная жизнь и ломаного гроша не стоит.

Возвращаясь обратно по старой проселочной дороге, я попросил агента:

— Покажи нам город, интересное что-нибудь.

— Да у нас ничего нет, — ответил тот. — Центральная улица упирается в вокзал… Пальмы, двухэтажные строения, кафедральный собор под названием «Нотр-Дам», рыбный рынок, несколько отелей, магазинов — вот, пожалуй, и все.

— Ну а где же ваши знаменитые национальные парки, заповедники с гориллами, змеиные фермы, куда так стремятся туристы? — спросил я. — Одна река Конго чего стоит со своими водопадами и густыми лесами.

— Это все далеко отсюда. До реки более 150 километров, а заповедники находятся еще дальше, в горах на юго-востоке страны. У нас тут одна достопримечательность — нефтеперерабатывающий завод. Ну и, конечно, морской пляж.

— Все равно. Хочется посмотреть на чужую жизнь из окна автомобиля.

И мы поехали. В центральной части города расположились двухэтажные административные здания, а к северу от порта — африканские кварталы. Маленькие одноэтажные дома, окутанные густыми лианами, с маленьким двориком и искусственной лужайкой, как две капли воды похожие друг на друга. С металлическими решетками на окнах, и глиняными заборами, выкрашенными в розовый цвет, они стояли между деревьями манго и кокосовыми пальмами. По улице шли женщины в живописно пестрых платьях. Куски ткани плотно обтягивали спину и бедра, подчеркивая шоколадный оттенок кожи и выразительные темные глаза. Каждая из них обладала невероятной грацией и особой женственностью, присущей темнокожим девушкам. Многие из них несли на голове корзины с продуктами, тазики с бананами и кокосовыми орехами. У некоторых за спиною был ребенок, привязанный к матери платком. Тут же уличные продавцы жарили на гриле морскую рыбу до хрустящей корочки, отдельно выкладывая на свежую кукурузную лепешку овощи с ароматными специями. Кто-то прямо на тротуаре продавал сувениры из морских ракушек и деревянные маски в африканском стиле. Немного в стороне стояли двое ребят с огромной трехметровой анакондой без головы.

— Чего они делают? — спросил я.

— Змею продают, — ответил агент.

— И что, покупает кто-то?

— Конечно, это же мясо.

Автомобиль свернул немного в сторону, и мы оказались у входа на песчаный пляж. Вдоль него раскинулись разноцветные бунгало, бары и рестораны; в шезлонгах под зонтиками мужчины и молодые девушки-негритянки наслаждались морем и солнцем. Мы вышли из машины, сняли обувь и босиком пошли по горячему песку. Дул слабый ветерок, обдавая все тело стойкой соленой свежестью. Все ближе слышался рокот океанской волны. Вздымая белую пену, она с шумом и брызгами накатывалась на берег, оставляя следы на песке. Над водным гребнем в медленном танце кружились чайки, стараясь поймать своими крыльями воздушный поток и взлететь ввысь. Негромкая музыка доносилась откуда-то издалека.

— Вот это я понимаю жизнь! Вот, где надо было останавливаться в ожидании самолета — в бунгало у самого моря. Тепло круглый год, вода двадцать шесть градусов, красивые девушки… Что еще надо российскому моряку после длительного рейса? — мечтательно сказал я.

— Здесь отдыхают богатые. Вам не по карману, — ответил агент.

Да мы и сами догадывались. Но, как говорится, мечтать не вредно. Полюбовались, пора и честь знать.

Через четверть часа мы вернулись в отель. Те же самые номера, все без изменений. По поводу самолета особо не расстраивались: четыре месяца ждали отпуска, а тут три дня. Можно и повременить, тем более все оплачено — ешь, пей, сколько душе угодно! Мои ребята сразу же подруг себе присмотрели, симпатичных, черных как смоль. Хотя искать и не надо — сами напросились. Я, конечно же, сразу парней предупредил о необходимости предохранения: Африка — она и есть Африка. Здесь любую заразу можно подцепить если не половым путем, так поцелуем. Потом всю жизнь ходи, мучайся… Но что с них взять? Молодые пацаны, сперма в голову бьет. Хорошо еще, что деньги принесли ко мне в номер на хранение. Не дай бог, местные путаны обворовали бы, пока те спят.

Три дня пролетели быстро и незаметно. После снова поехали в аэропорт с надеждой, что на этот раз все обойдется, и мы наконец улетим из этой страны. С агентом попрощались, как с родным. Посидели в баре, опять вспомнили жизнь в Советском Союзе. Наконец объявили о начале посадки. Агент помахал нам рукой, мы поднялись на борт самолета и взлетели.

Полет шёл нормально, настроение было соответствующим. Где-то часа через полтора, когда мы начали засыпать под монотонный шум двигателя самолета, послышалось объявление командира корабля по громкоговорителю. Кроме того, что произошли какие-то изменения в рейсе, я толком ничего и не понял.

— Что случилось? — спросил я у сидящего рядом француза по-английски.

— Все нормально, — ответил он. — Самолет сделает посадку на несколько часов в аэропорту страны Нигер, а потом в Париж.