Бесплатный фрагмент - Монино детство

Роман Савин
Монино детство
Новелла о 80-х

Моим одноклассникам и нашей второй маме,

Валентине Матвеевне Бурштейн

Друг друга мы не знали совершенно,

но, познавая белый свет блаженно,

попеременно — снег, дожди и сушь,

разгулы будней, и подъездов глушь,

и мостовых дыханье,

неизменно

мы ощущали близость наших душ.

Булат Окуджава. Речитатив

Дорогие друзья, аудиокнигу «Монино детство» можно прослушать на канале Романа Савина на YouTube. Спасибо за внимание!

Ледяное яйцо

Мы с Лехой стоим у Второй Башни и курим на двоих сигарету.

— Ща бы на пляж! Ром, сигара, мулаточка!

— Тебе и Вера Павловна не даст!

— А тебе и Му-Му!

Льется нежное осеннее солнце. Делать нечего.

Слева от нас гаражи. Впереди пустырь и за ним стройка. Справа — Первая Башня, где в окне на втором скорбит Чижик, наказанный за курение. К Ирке идти еще рано, а наши вожаки только едут из ПТУ.

Тоска! Хотя и хорошо.

— Может, в качалку?

— Да ключа нет.

Вдруг сверху раздался смешок и в метре от нас бахнулось яйцо. Оно не только не разбилось, но даже воткнулось в землю, разбрызгав песок, точно бомба.

Леха поднял яйцо, и мы уставились вверх: на балконе пятого этажа искрит восторгом тупая рожа Гоши Птицына.

Гоша помахал нам рукой, перегнал сопли в горло и смачно харкнул.

— Конец уроду! — обрадовался Леха.

Достояние республики — Гоша Птицын — состоял где-то на учете, что не мешало ему замораживать куриные яйца и метать их с балкона. Обычно он пулял по кошкам, а тут мы с Лехой — грех не бахнуть!

Мы ломанулись в подъезд. Лифт не работал, ну и ладно — по лестнице все равно быстрее. Прыгая через две ступеньки, мы живо обсуждали, куда засунем Гоше ледяное яйцо и кто первый ему пропишет.

Пнув дверь на пятом этаже, мы вкатились внутрь и столкнулись с незнакомым чуваком лет двадцати. Слюнявой рожей он походил на Гошу Птицына, но был больше по размеру и гораздо злее. Я чуть не задохнулся от тугого амбре из дыма, пота и перегара.

— Здрасьте, а Гоша дома? — спросил Леха с насмешкой.

— Кому первому звездюлей? — чувак затер окурок о стену. — Это ты, хомяк, над братом глумился? — он вытянул лапу, пытаясь схватить Леху за куртку.

Леха, действительно похожий на хомяка, сверкнул злыми глазенками и внезапно швырнул ледяное яйцо прямо в слюнявую рожу.

— Тебе первому!

Судя по сочному «БЛЯ!!», жить нам оставалось секунды две-три.

И мы понеслись вниз! Прыжок, захват поручня, приземление, прыжок. Разрывая легкие и рискуя переломать кости, мы мелькали в пролетах лестницы как две молнии — четвертый этаж, третий, второй, первый, улица!

Не сбавляя темпа, мы помчались к гаражам и остановились в их дальнем конце у гаража дяди Юры — отца Васи Нефедова по кличке Крыса.

Кивнув дяде Юре, мы с Лехой сложились пополам и жадно глотали воздух, будто караси на берегу.

— От кого тикаете? — ухмыльнулся дядя Юра. — От этого лоха, что ли?

Я поднял глаза. Оказывается, скоростной спуск был освоен не только нами. Очень рассерженный Гоша-старший пыхтел метрах в десяти от нас, и в его правой руке качался силикатный кирпич, забрызганный кровью из разбитого носа.

Мы с Лехой даже не шелохнулись.

Во-первых, дыхалка сбита напрочь.

Во-вторых, мы оказались за спиной у дяди Юры, который вышел вперед, сложил руки на груди и спокойно ждал бегущего по наши души разъяренного амбала.

— Привет! Что строим? — весело спросил дядя Юра.

Гоша-старший удивился и перешел с галопа на шаг.

— Вот эти… этот, сука, хомяк… Убью!

В спокойствии дяди Юры таилось что-то зловещее, но нам было не страшно, а даже интересно.

— Иди сюда! — ласково поманил дядя Юра Гошиного брата. — Эти щеглы со мной. Знаешь меня?

— Да.

— Все?

— Все… — Гоша-старший, только что хотевший нас почикать, опустил глаза и бросил кирпич в пролет между гаражами.

— Ну я пойду? — отпросился он.

— Ну иди.

Гоша-старший развернулся и захромал прочь. Мы молча провожали взглядами его нескладную обезьянью фигуру в грязной майке и растянутых трениках. Мне стало его жалко.

Леха же смотрел ему вслед с презрением, а потом спросил:

— Дядя Юра, есть закурить?

— Щазз! Ну рассказывайте!

Мы рассказали.

— Да знаю я эту семейку. Этот примат — старший брат вон того фантомаса, — дядя Юра указал на Гошу Птицына, скачущего по балкону в мамкиных трусах на голове.

Рядом с Гошей курил его отец — алкаш дядя Толя — и глазел в нашу сторону.

Дядя Юра продолжил:

— А этого забулдыгу я всю жизнь тяну. Одноклассник мой. Вы там смотрите, им человека кирпичом — как два пальца.

Тут он немного напрягся и обратился к нам с некоей даже неловкостью:

— Парни, и вы это… Ваську Крысой не называйте.

Так Крыса стал Васей, впрочем, ненадолго.

Пока не готова домашка

Пока Ирка делает домашку, которую мы с Лехой и Чижиком пойдем списывать, я нас кратко представлю, а дальше вы все уже сами поймете.

Меня зовут Роман Монин. Друзья зовут меня Моней, а подруги Ромиком. Я люблю читать, ходить в качалку и тусоваться с друзьями. У меня в жизни нет особых целей, кроме секса с Иркой, но думаю, что в нашей компании я не один такой.

Чижика зовут Витя Рыжов, но из-за «Приключений Электроника» он навечно Чижик. Его папа, Петр Сергеевич, работает директором нашей школы, и Чижик внутренне комплексует из-за статуса мажора. Поэтому он старается быть хулиганом, как мы с Лехой, хотя получается у него не очень и он всегда огребает больше других.

Леха — мой лучший друг, хотя мы дрались и ссорились уже раз сто. В нем удивительным образом сочетаются отмороженность, расчетливость и надежность. Такие, как Леха, могут вести себя как подонки в одну минуту и как герои — в следующую, при этом не испытывая ни угрызений совести, ни гордости за свои поступки.

А об Ирке я расскажу через минуту.

Мы с Лехой, Иркой и Чижиком живем на улице Генерала Трофимова в небольшом подмосковном городе. Наш дом называется Первая Башня. Его построили, когда нам было по шесть лет, мы в него тут же заселились, и поэтому мы друзья с первого класса.

Рядом стоит близнец нашего дома — Вторая Башня. В ней живут Крыса, Гоша Птицын и Гошин брат, только что вернувшийся из тюрьмы и чуть не проломивший нам черепушки.

А теперь к Ирке!

Ирка

Из всей нашей компании Ирка одна никогда не курила, не воровала капусту с полей и не ходила в качалку. Зато она играет на скрипке, учится на отлично и всегда дает списать.

Я в Ирку влюблен и думаю, что Чижик с Лехой тоже, но она с нами как-то высокомерна. Типа мы ее подшефные.

Чижик объясняет высокомерность наличием скрипки. Леха считает, что Ирка так шифрует любовь к самому смелому из нас, то есть к нему. А я молча страдаю, когда Ирка ведет себя как королева и, особенно, когда она дарит знаки внимания моим друзьям.

Ирка и Чижик живут на втором этаже, их квартиры расположены напротив, и от этого меня колбасит еще сильней.

Иркин отец работает геологом и почти не пьет, что в наших краях большая редкость. Его месяцами не бывает дома, зато он как приедет, так уж приедет!

Один раз он привез чучело крокодила, другой раз настоящее мачете, в третий раз колоду карт с мулатками в бикини.

Он спрятал колоду, Ирка ее нашла и на свою голову показала нам. Новость о мулатках облетела всю улицу, и к Ирке стали стекаться паломники. Сначала приходили знакомые, потом знакомые знакомых, потом Иркин отец не досчитался двух карт и лавочку прикрыли.

Тайна пропавших мулаток так и осталась бы тайной, если бы не предприимчивость Крысы. Пятьдесят две туземки уже взбередили неокрепшие умы, и после конфискации колоды образовался вакуум. Ну а Крыса, который, кстати, и спер карты, не смог удержаться и стал сдавать их в аренду пятиклашкам по десять копеек за пару в день (с залогом в рубль).

Мы с Лехой прижали его в школьном туалете, и я, поплевав на кулак, предложил вернуть украденное. Крыса хотел уточнить, что именно мы ищем, но, поймав оплеуху, крякнул «окей, окей» и нырнул в карман брюк. Через секунду в его ладони лежали две затисканные мулатки, бикини которых были замазаны гуашью в тон тела.

Мулатки, похожие на раздетых кукол, и мольба в глазах Крысы были настолько комичны, что мы с Лехой заржали и оставили карты новому владельцу. Тем более, что Ирке их уже не вернешь — к чему травмировать чистую душу?

***

Чижик уже поджидает у Иркиной двери. Смотрит с надеждой, ножками сучит, так курить ему хотца.

— Пацаны, есть заку…

— Щазз!

Ирка открыла дверь. Глаза у нее на полвторого: «Тсс! Папа только прилег!»

— Случилось че?

Ирка аж трясется, тянет меня за рукав и ведет в свою комнату.

— Смотрите!

В аквариуме сидит горбатая бирюзовая ящерица с хохолком на башке и выпученными глазами.

Мы обступили аквариум, и ящерица деловито завертела глазами-конусами, рассматривая нас. На автомате у меня в голове прозвучал восторженный голос Николая Дроздова: «В дождевых лесах Амазонии вы встретите много удивительных зверей».

Чижик сделал умное лицо и заявил:

— Достойная игуана! Фазер привез?

Ирка посмотрела на него с жалостью.

— Сам ты игуана. Это хамелеон, он меняет цвет!

Леха гаденько ухмыльнулся.

— Знавал я одного хамелеона. Он двух мулаток так отхамелеонил, что теперь не понятно, где дама пик и где валет бубей.

Мы с Чижиком загоготали.

— Тсссс! — зашипела Ирка и посмотрела на Леху с такой ненавистью, что я аж заревновал. — Дурак! Это настоящий, из Никарагуа!

— А что он ест?

Что едят хамелеоны

— Это проблема, — сказала Ирка. — Дыню он есть не хочет. Но когда на дыню села муха, он ее — раз! — и слямзил.

— Так, где у тебя энциклопедия? — спросил я, ища глазами на полке. — Вот, нашел! «Хамелеоны обитают…» А вот: «Основой рациона хамелеонов служат насекомые — саранча, сверчки и личинки восковой моли». Так, дальше: «Взрослый хамелеон может съесть до семи сверчков в день».

— И где я возьму семь сверчков в день? — обреченно спросила Ирка.

— Может, он еще маленький и ему нужно только три? — осклабился Леха.

— А где я возьму три сверчка в день? — спросила Ирка еще обреченней.

— Уже не говоря о трех личинках восковой моли, — философски заметил Чижик.

— А хамелеоны съедобны? — все нарывался Леха.

— Ладно, — вмешался Чижик, — что будем делать? Где взять сверчков?

И тут меня осенило!

— Во Дворце пионеров есть кружок натуралистов. У них там кузнечиков хоть завались!

— Точно! В аквариуме! — подтвердил Чижик. — Пойдем, попросим?!

— Ага, так нам их и дали, — усмехнулся Леха.

— И что же делать?

— Украсть! — оживился Леха. — Музыка там до девяти, а ботаники в восемь закрываются. Тихо войдем, сделаем дело, и все чики-пики.

И приказал Ирке:

— Делай домашку, а мы за жратвой для игуаны.

— Это хамелеон!

Жопа в форточке

Мы решили отсидеться у Чижика, чтобы не отвлекать Ирку от алгебры и не будить ее отца.

Только мы вышли покурить на балкон, вернулась Чижикова мама, и нас с Лехой чуть не выгнали взашей за то, что мы «вечно сбиваем Витечку с истинного пути».

Мы искренне раскаялись, пообещали никогда больше не курить и отдали ей пустую пачку от «Явы». В нас вбухали борщ, ежики, потом чай с плюшками, и мы были прощены.

Часы пробили восемь. Пришло время делать дела.

Мы шагали ко Дворцу пионеров с таким важным видом, будто собирались убить Юлия Цезаря, а не скоммуниздить сверчков для Иркиного хамелеона.

— А что нам за это будет? — спросил я.

— Ничего не будет, если никто не узнает, — успокоил меня Леха.

— Пацаны, мож, покурим перед делом? — предложил Чижик, достав из куртки мятые сигареты, и мы, конечно, покурили.

У входа во Дворец пионеров сидит на лавочке Вася Крыса и не знает, чем себя занять.

— Моня, ты что, на музыку записался? — спросил меня Крыса.

— Ну да, типа.

— Леха, ты тоже?

— Иди на фиг!

Тут Леха что-то вспомнил и спросил:

— Вася, а как вообще дела?

Вася, которого мы звали Крысой всю его короткую, но полную подлянок жизнь, аж расцвел. Но потом вошел в роль и, заискивая, пролепетал:

— Ребят, а можно с вами?

Мы посвятили его в курс дела. Крыса задумался и спросил:

— Интересно, а сколько на Птичке стоят хамелеоны? Мож, загоним?

Чижик передразнил его:

— Интересно, а сколько на Птичке стоят крысы? Мож, тебя загоним?

— Да ладно вам, пацаны. Я же шучу!

— Мы тоже, — ответил Леха, уже сожалея о своем благородстве. — Ладно, пошли.

Дворец пионеров почти опустел, и только гаммы на фортепьяно нарушали тишину его коридоров. Дверь в кружок натуралистов была заперта. Мы подергали ручку, Крыса поковырял в замке скрепкой, но все было напрасно.

Мы вышли на улицу, обогнули здание и встали возле нужного окна. Оно было закрыто, но оставалась надежда на форточку. Решили сделать так: крепыш Леха стоит внизу, ему на плечи забирается жилистый Крыса, а сравнительно мелкий Чижик залезает на Крысу и толкает форточку. Я же подсаживаю Чижика и стою на шухере.

Сказано — сделано. Чижик, цепляясь за куртки, штаны и раму, подобрался к форточке, толкнул ее, и — о чудо! — она отворилась. Недолго думая, он полез внутрь, и Крыса, сопя от усердия, стал запихивать его глубже и глубже.

Но тут случился форс-мажор: Чижикова задница, увеличенная в диаметре ватной курткой, застряла в форточке.

— Ха-ха! Как жопа может быть шире плеч? — заржал Леха.

Бедный Чижик, запечатанный, как пробка в бутылке, засучил ногами и впаял Крысе в пятак рифленым польским сапогом. Крыса охнул и скатился на землю, попутно отколов ботинком кусок старинной лепнины, а Чижик, лишившись опоры, запсиховал еще сильнее и со всей дури жахнул сапогом по стеклу. Раздался такой звон, будто разбилось не одно, а сто окон, и мы с Лехой едва отскочили от целого града осколков.

Вот теперь было не до смеха — в соседнем доме кто-то уже наверняка набрал 02, и до приезда ментов оставались считанные минуты.

— Моня, подсоби! — крикнул мне Леха.

Я сковал ладони в замок, Леха оттолкнулся от них, забрался ко мне на плечи и овчаркой вцепился в Чижиковы копыта.

— Выдыхай! Выдыхай, сволочь! — хрипел уже Леха, выкручивая Чижика из форточки.

Чижикова куртка треснула, и жопа плюс все остальное бахнулось прямо на осколки.

Почуяв свободу, Чижик вскочил, проехал по стеклу, как фигурист, и рухнул мордой в асфальт. Я же, пытаясь перепрыгнуть Чижика, зацепился за него ногой и впечатался ухом в острый край лепнины, отколотой Крысой.

И вот мы снова несемся к гаражам. А Крыса как испарился.

Бутер для Крысы

Нас вроде никто не засек — это хорошая новость. Плохая же в том, что нам придется либо самим делать алгебру, либо быть осмеянными Иркой. Между трудом и позором мы, конечно, выбрали позор и, покурив перед экзекуцией, пошли на поклон к нашей подруге.

Дверь открыла Ирка.

— Привет, папа дома?

— Нет, ему позвонили и он сорвался. Вы его не видели?

— Не, не видели.

— А, ну ладно. А у меня хорошие новости! Проходите.

За Иркиным письменным столом сидит, развалившись, Крыса и запивает чаем бутерброд с докторской колбасой. Мы аж остолбенели! — никто из нас еще не удостаивался такой чести.

— Ребята, я так рада! Васенька, ты мой герой!

Васенька галантно принял похвалу, мерзко улыбнулся жирными губами и ответил набитым ртом:

— Ирочка, всегда к твоим услугам.

— Смотрите! — воскликнула Ирка и указала нам на банку из-под горошка, стоящую на столе.

Мы склонились над банкой, заодно сверля глазами ароматный бутерброд, исчезающий во рту Крысы. В банке лежит клейкая лента с прилипшими к ней мухами.

Только сейчас Ирка разглядела нас.

— А вы откуда такие?

Да уж, посмотреть было на что. Стоим грязные, как три поросенка, и ободранные, как коты после драки. У Чижика сломан зуб, я тру лиловое ухо, а Леха мнет в руках вырванный с мясом карман Чижиковой куртки.

— Ирочка, — осклабился Крыса, со свистом пригубив чай, — не суди их строго. Чижуля вот чуть жопы не лишился, гы-гы.

— Крыса навозная! Да ты вообще слинял! — возмутился Леха.

— Может и слинял, да дело сделал!

Ирка заступилась за Крысу.

— Ребята, Васенька просто сходил в магазин и попросил ленту с мухами! И теперь у хамелеоши еды на месяц.

— Ну и целуйся со своим Васенькой! — вспылил Леха и развернулся к двери.

Мы с Чижиком пошли за ним. Смотреть на идиллию между Иркой и Крысой было невыносимо. Гори она огнем, эта домашка.

Обида и прощение

Мы обижались на Ирку ровно до утра, а утром она пришла в школу заплаканная. Нас еще клинило от ее предательства, но мы уже скучали по ней, да и вообще, это же наша Ирка и ей сейчас плохо.

На перемене мы подошли к ней.

— Ребята, хамелеоша умер! — воскликнула Ирка с отчаянием.

— Как умер? — спросил я, не веря своим ушам.

— Налопался этих мух, а там на ленте клей ядовитый.

Она зарыдала и убежала в туалет. В обычной ситуации мы бы ее подкололи, типа, не верь, Ирка, крысам, дары приносящим, но сейчас никто даже не улыбнулся.

Кстати, сам Крыса в школу не пришел.

— Надеюсь, что отравился колбасой! — прошипел Леха.

Чтобы как-то успокоить Ирку, мы с Лехой и Чижиком повели ее в продуктовый магазин, откуда Крыса стянул ленту с мухами. Как и большинство наших идей, эта идея была тупой и наивной.

В магазине кроме продавщицы, мух и кильки в томатном соусе никого больше не было. Чижик вышел вперед, набрался смелости и просипел:

— Здрасьте! Нам книгу жалоб.

— Зачем? — спросила продавщица, смерив его насмешливым взглядом.

Чижик оглянулся на нас, ища поддержки, и промямлил:

— От ваших мух дохнут хамелеоны.

От удивления выщипанные брови продавщицы поднялись так высоко, что коснулись чепчика.

— Мальчик, ты дурак?

Повисла неловкая пауза. Чижик снова посмотрел на нас, но по делу никто ничего добавить не мог.

— Ребята, пошли отсюда, — дернула его покрасневшая Ирка, стыдясь нашего идиотизма.

Когда мы пришли домой, то увидели у подъезда милицейский уазик, куда нас с Лехой настойчиво пригласили.

В милиции

Уазик тронулся, и мы с Лехой стали гадать, за что нас замели: за блины для штанги, вынесенные с завода, за позаимствованный на стройке сварочный аппарат или за разбитое окно во Дворце пионеров? За последнюю неделю мы вроде других дел не мутили.

В отделении нас провели в кабинет следователя. Кроме следователя, там сидел Гоша-старший. Он был заплакан, а его лапы, стянутые наручниками, безвольно висели между колен.

После выяснения наших имен и адресов следователь спросил нас, почему Гоша-старший, которого, оказывается, звали Данила, гнался за нами с кирпичом.

Леха ответил, что мы к Даниле претензий не имеем. Следователь осадил его.

— Мне плевать на твои претензии. Говори, что произошло.

— Мы с Данилой играли в салки.

— Вы играли в салки силикатным кирпичом? Ты что, дурака из меня делаешь?

— Нет, мы прете…

— Еще раз скажешь о претензиях, пойдешь в камеру к уголовникам. Сержант!

— Товарищ следователь, не надо сержанта. Мы и так все расскажем.

Леха рассказал, как мы гуляли по лестнице во Второй Башне и встретили там Данилу. Он попросил закурить, у нас не было, он нагрубил нам, и мы бросили в него яйцом.

Следователь спросил:

— А ты всегда носишь с собой яйцо? Может, у тебя и сейчас в кармане яйцо?

— Я купил яйцо в магазине.

— А, ну да.

— В общем, Данила погнался за нами, но дядя Юра все уладил.

На автомате Леха снова хотел заявить, что мы претензий не имеем, но следователь так на него зыркнул, что Леха осекся и перефразировал:

— Данила и дядя Юра — очень хорошие люди. Можно мы пойдем домой?

— Этот хороший человек… — следователь указал на Данилу, — вчера чуть не убил другого хорошего человека.

— Дядю Юру? — воскликнули мы с Лехой.

— Да, тем самым кирпичом. И ваш дядя Юра сейчас в реанимации, — ответил следак и добавил, глядя на Данилу. — Молись, гад, чтобы все обошлось.

— Итак, начнем с начала, — скомандовал следак, видя, что мы поплыли.

Мы с Лехой переглянулись и все ему рассказали.

Данила не проронил ни слова. Он смотрел в пол и всхлипывал.

— К вам есть еще один вопрос, как к героям дня. Это не вы разбили окно во Дворце пионеров?

— Нет, мы вообще туда не ходим.

— И карта эта не ваша? — следак положил на стол карту с мулаткой, с отпечатком Чижикова польского сапога.

— Впервые видим!

— Ну-ну.

Подписав протокол, мы вышли на улицу.

— Пойдем к Крысе? — предложил я.

Но до Крысы мы не дошли.

Даня

На пороге УВД стояли Гоша Птицын, его мама — тетя Лена и глава семейства — алкаш дядя Толя.

Тетя Лена схватила нас за рукава курток и взмолилась:

— Ребята, вы Даню не видели?

— Да, теть Лен, он у следака сидит.

— Боже мой, что же это делается! — она осела, и нам пришлось ее подхватить. — Что же это, расстреляют мою кровиночку?

Мы не знали, что ей ответить. Ее кровиночка нас чуть не порешил, но и мы не ангелы — Леха мог ледяным яйцом и глаз выбить.

Из всей птицынской семейки одна тетя Лена была приличным человеком. Она работала на заводе, а после смены стояла в очередях, чтобы прокормить свою ораву. Ее ноги были обезображены варикозными узлами, и даже мы, отпетые хулиганы, не считали зазорным донести ей сумки.

— Теть Лен, ну, может, это не он? — я хотел ее успокоить, но знал, что это точно он.

Я поймал взгляд Данилы, когда он отбросил кирпич. Это был взгляд труса, который испугается сильного, но не забудет и отомстит исподтишка.

Тетя Лена смотрела на меня с такой надеждой, словно я что-то мог сделать.

— Ребята, если вы что узнаете, помогите Дане. Ну не мог он вот так. Он добрый. Чую, что не он это. Не мог он.

— Конечно, тетя Лена, — промямлил я, не в силах смотреть на ее беспомощность.

— Знаете, как Даня сел? — не унималась она. — У него друг был, а у друга девушка. Она на рынке цветами торговала. К ней стал приставать один барыга, ну и друг попросил Даню разобраться. Он-то у меня богатырь, одного вида хватит! Даня пришел поговорить, а тот на него с ножом. Даня нож выбил и дал ему в морду. Земляки-то барыгины это дело так не оставили и побили Даню, а потом из больницы его сразу в СИЗО за хулиганство. Упекли Даню на три года, а друг его расстался с той девушкой уже через месяц. Вот такая жизнь.

Тетя Лена застыла, потом сникла и вдруг перекрестила нас с Лехой:

— Храни вас Бог, сынки.

Рядом с нами остановился жигуль Лехиного отца, и мы услышали жесткое:

— Марш в машину.

Когда мы отъезжали, я обернулся. Лицом к дверям УВД стояла, сгорбившись, тетя Лена, и ее бережно держали под локти дурак-сын и алкаш-муж.

Урок литературы

— Садитесь-садитесь! — в кабинет вошла наша классная, русичка Изольда Васильевна.

Изольда любила нас, как Лермонтов отчизну, — странною любовью. Малейший наш промах вызывал у нее негодование, практически бурю, и не было нам покоя, пока она не выскажет все, что думает.

Однажды она заявила Ирке, что Иркино место не в МГУ, а во дворе с метлой и лопатой. Ирка глотала слезы, а Изольда все сыпала соль на рану:

— Разве может умная девочка перепутать метафору с гиперболой? Это же позор чистой воды! Это как перепутать «Памятник» Державина со стишками Монина. Вот, плачь теперь, неумеха!

Но за спиной Изольда защищала нас, как Некрасов Белинского. Если бы не она, нас с Лехой, да и не только нас, уже давно бы куда-нибудь перевели и поставили на учет. И, если другие учителя спешили после уроков домой, Изольда оставалась допоздна, проверяя домашку и подтягивая всех желающих. Дома ее ждали облезлый кот Михаил и затюканная дочь Варя, обязанная читать по пятьдесят страниц русской классики в день.

Вот бывает так: скажут тебе доброе слово, а тебе все равно. Но если сквозь лупы очков Изольды жег не испепеляющий взгляд, а светился огонек одобрения, то тебя словно окатывало теплой волной.

В общем, мы ее и любили, и уважали, и боялись. И тоже не понимали умом, как Федор Тютчев Россию.

Итак, в класс вошла Изольда, и ее вид не сулил ничего хорошего.

— Комаров, к доске!

— А почему сразу я? — возмутился Леха.

— Хочу направить твою энергию в мирное русло.

— Изольда Васильевна, — обратилась к ней Ирка, — а можно я?

— Можно, но сначала я поставлю Комарову двойку.

— Изольда Васильевна, за что? — взмолился Леха.

— Монин, к доске!

— Изольда Васильевна, а почему сразу я?

— Садись, Монин, два!

— За что?

— А за то, что я — ваш классный руководитель. И я не хочу, чтобы сюда приходила милиция и я краснела за моих учеников.

— Так мы же ничего не сделали! — возмутился я.

— За теми, кто ничего не делает, милиция не приходит, — отрезала Изольда и продолжила. — Ты, Монин, можешь себе представить, чтобы за Пушкиным погнался уголовник с кирпичом?

За меня ответил Леха:

— Пушкин сам гонялся!

— За кем же? — язвительно спросила Изольда, не ожидая подвоха.

— За юбками. Поэтому и допрыгался.

А вот это было чересчур! Изольда поднялась из-за стола, медленно сняла очки и поставила руки в боки. В ее глазах было столько ненависти, презрения и решительности, что даже смелый Леха сделал полшага назад. В классе воцарилась гнетущая тишина.

Тут раздался грохот стула о парту и все уставились на Чижика, который уже стоял с поднятой рукой по стойке смирно, как часовой на посту.

— Изольда Васильевна!

— А тебе что, Рыжов? Тоже хочешь плюнуть в святыню?

Чижик замялся, с уважением посмотрел на портрет Александра Сергеевича и выдал ни к селу ни к городу:

— Изольда Васильевна, а вы слышали о презумпции невиновности?

***

И вот мы трое стоим в кабинете директора школы Петра Сергеевича Рыжова, который по совместительству является Чижиковым папой.

— Еп-понский бог! Что опять?

— Васиного папу кирпичом приложили.

— И?

— А в нас кинули ледяное яйцо.

— И?

— А потом нас замели милиционеры.

— Вы из меня дурака делаете?

— Петр Сер…

Он нас перебил:

— Завтра родителей в школу.

— И моих тоже? — пошутил Чижик.

— А я и так здесь! Отдуваюсь, как говорится, не отходя от кассы. А ну, марш на урок!

В коридоре нам встретился опоздавший Крыса и сообщил, что дядя Юра жив, но в коме. Но главное — на ВДНХ будет выставка, а значит, мы сможем разжиться заграничными сувенирами.

Выставка

Ирка отказалась сразу.

— У меня, в отличие от вас, еще осталось человеческое достоинство.

Ну окей, будешь завидовать нам, когда мы придем в школу с модными пакетиками!

Мы доехали до ВДНХ и простояли час в очереди на выставку «Оборудование для нефтедобычи». Наконец нас пустили внутрь и мы окунулись в заграницу.

— Значит так: разбиваемся на группы Норд и Ост, — распорядился Крыса.

Мы подчинились — он знал, как делать дела.

Мы с Крысой пошли шакалить по периметру, а Леха с Чижиком выступили в центр. Нашей задачей было следить за позициями конкурентов и успеть туда, где раздают ручки, пакеты и так далее.

Так! Началось движение! Мы с Крысой, как две раненые антилопы, ломанулись к одному из стендов. Раздают пакеты! Мы протиснулись сквозь толпу, взяли по пакетику, запихнули добычу в брюки и пошли на второй заход. Получив по второму пакету, и чуть не раздавленные толпой, мы с видом победителей отправились за Лехой и Чижиком.

Леха встретил нас гордой усмешкой, а Чижик был грустен. Оказывается, они отхватили по фирменному карандашу, но Чижик свой выронил, его оттеснила толпа и он остался ни с чем.

— Держи! — Крыса протянул ему пакет.

— Мне? — не поверил счастью Чижик.

— Манде! — с завистью огрызнулся Леха.

Мы побродили по выставке еще полчаса, но больше ничего не урвали и собрались домой.

У выхода мимо нас прошел Иркин отец. Мне показалось, что он заметил нас, но почему-то сделал вид, что не заметил. Я окликнул его.

— А, приветик! Много контрактов заключили? — дядя Валя, как обычно, юморил, но был как-то скован и у него бегали глаза.

Уже на улице Леха предложил Крысе обмен: карандаш на пакет, плюс Крыса получает мороженое. Они ударили по рукам, но денег на мороженое у Лехи не оказалось, и Крыса всю дорогу канючил, что получилось как-то нечестно. Леха же ухмылялся и говорил, что договор — дело святое, а мороженое он купит в следующий раз.

МВИ

По приезду домой все куда-то рассеялись, и я пошел к Ирке один. Я подарил ей пакет, и мы сели пить чай.

— Ир, мы сегодня видели твоего папу на выставке. Странный он какой-то…

— Да уж, — ответила она озабоченно, — его как подменили. Наверное, переживает за дядю Юру.

— Ну они же с детства дружили, понятное дело.

— Ну да. Знаешь, Ром, после того, как мы похоронили маму, он вообще ведет себя странно. Улыбается, но как-то искусственно. А я, что я могу?

Она отвернулась к стене.

Иркина мама погибла несколько лет назад. Ее сбила машина, а водителя так и не нашли.

Ирка повернулась ко мне.

— Умеешь хранить тайну?

— Конечно!

— Подожди.

Она принесла из отцовской комнаты шкатулку и вытащила из нее золотой кулон в форме чайки с тремя буквами, выгравированными на крыле: МВИ — Мария, Валентин, Ирина.

— Вот, Ромик, пришел человек и убил чайку, — выдавила из себя Ирка.

— Это же твой кулон!

— Нет, это мамин! — она потянула цепочку на шее и достала такой же кулон. — Видишь, на моей чайке буквы на правом крыле, а на маминой на левом.

— И в чем здесь тайна?

— В том, что мы с мамой эти кулоны не снимали, а когда ее нашли на дороге, кулона на ней не было.

— А откуда он взялся в шкатулке у дяди Вали?

— Не знаю, я только сегодня нашла. Обычно шкатулка в серванте стоит, а тут смотрю — она на папиной тумбочке. Я открываю, а там мамин кулон.

— Да уж, мистика!

— Но ты никому, ладно? — Ирка коснулась теплой ладонью моей руки, и меня словно долбануло током.

Я покраснел как рак.

— Ромик, ты что?

— Жарко тут у тебя. Пойду погуляю.

— Ну иди! — Ирка была расстроена, но в ее глазах промелькнул огонек насмешки.

Дома

Я гулял целый час, лишь бы не возвращаться домой. Мой отец пил каждый день, и приходил он обычно не в духе, устраивая нам с мамой концерты игры на нервах.

Мама даже придумала систему оповещения: если кактус стоит на подоконнике справа, то отца дома нет, если посередине, то он дома, но особо не буянит, а если слева, то он в гневе и мне лучше еще погулять.

Иногда отец задерживался допоздна, бухая то с коллегами по работе, то с разношерстными городскими приятелями, среди которых были известный бард Валерий П., несостоявшийся космонавт Аркадий В. и даже маргинал дядя Толя.

В такие вечера я, как щенок, забивался под одеяло и с замиранием ждал, когда на этаже остановится лифт. Отец открывал дверь своим ключом, потом начинались хождения по квартире, и я прислушивался к его шагам, интонациям. Он колобродил полночи: курил, хлопал дверями, гремел посудой, ругался.

Но самое-самое жуткое, что отец оскорблял маму. В такие моменты у меня внутри все взрывалось и я готов был ударить его. И чем старше я становился, тем сложнее мне было сдержаться.

Однажды он швырнул в маму свои очки и попал ей в лицо. Я, как был, в трусах, подскочил к нему с занесенным для удара кулаком, но мама взмолилась: «Рома, не надо!» А отец только усмехнулся: «Вот, вырастил гаденыша».

Когда отец напивался до чертиков и становился невменяем, мама хватала меня за руку и мы бежали из дома. Звонки в милицию заканчивались равнодушными отговорками: «Побои есть? Труп есть? Нет? Тогда сами разбирайтесь».

Я часто спрашивал себя, почему Ирке достался такой классный отец, а мне нет. В чем таком я провинился, что он терроризирует нас с мамой? Может, мне стать отличником, как Ирка?

О разводе не могло быть и речи. Идти нам с мамой было некуда, да и она все равно отца не бросит — куда он без нас?

В тот вечер кактус стоял посередине. Может, обойдется без скандала.

Родительское собрание

На очередном родительском собрании Изольда вывела нас с Лехой к доске и предложила обсудить ситуацию.

— Какую ситуацию? — спросил Леха с вызовом.

— То, как вы проводите свободное время!

— А как мы его проводим? — спросил я, сделав невинное лицо.

— Так, что за вами с кирпичами бегают разные уголовники.

— Так у них и спрашивайте! — возмутился Леха.

— Мы спросим! Мы спросим! Кто разбил окно во Дворце пионеров?

— А мы-то откуда знаем?! — воскликнул Леха с такой неподдельной искренностью, что во взгляде Изольды промелькнуло сомнение.

Но она быстро собралась и возразила обидно, но справедливо.

— Вот за другими детьми с кирпичами не бегают.

Из зала посыпались реплики:

— С этого все и начинается!

— Им давно пора в спецшколу!

— И наши дети с ними учатся!

Громче всех возмущался отец отличницы Светы Синицыной. В молодости он озвучивал негодяев в «Союзмультфильме», но был уволен за аморалку и с тех пор где-то подкручивался, что-то кому-то доставал, а заодно вымещал злобу на бедной Светке, лупя ее ремнем за любые оценки, кроме пятерок. В общем, вошел в роль, а выйти не смог.

— Большинство старшеклассников знает, что вы, вот вы двое, все шкоды и устраиваете, — прогремел он театральным басом и сверкнул глазами с такой ненавистью, словно мы с Лехой сожгли его дом и увели в рабство его семью.

— А меньшинство младшеклассников? — ухмыльнулся Леха.

— Что меньшинство младшеклассников?

— Они тоже знают, что мы все шкоды и устраиваем? — пояснил Леха с издевкой.

На секунду актер так растерялся, что мы с Лехой едва удержались, чтобы не заржать.

— Вот! — воскликнула Изольда, — лучшая иллюстрация к портретам Комарова и Монина. Прямо фильм снимай под названием «Виниться не буду, а буду хамить».

— И я о том же! — поддакнул ей отец Светы. — Хоть кол на голове теши, а им все смешочки! И наши дети с ними учатся!

Он вдруг раздухарился, вскочил со стула, весь затрясся и заорал:

— Гнать! Гнать таких к чертовой матери!

Его пегая грива аж летала по плечам, когда он грозил нам пухлым красным пальцем.

Тут случилось неожиданное. Иркин отец поднялся, подошел к нам и обратился к родителям:

— А где вы были, когда этот уголовник бежал за ребятами? Если виновны, то пусть ответят, а нет, то нечего и сыр-бор разводить.

Светкин отец возразил:

— А почему это вы за них заступаетесь?

— А кто еще за них заступится? — ответил ему дядя Валя. — Налетели на парней. Прокураторы!

Я думал, тут начнется, но в классе повисла тишина.

— Пойдемте, ребята, — сказал нам дядя Валя, и мы вышли коридор.

— Может, к Юре сходим в больницу? — предложил он, и мы с Лехой кивнули.

Когда мы проходили мимо турников, Леха отстал от нас, примкнув к компании старших ребят.

А я, как всегда, полез не в свое дело и, не думая о последствиях, спросил:

— Дядя Валя, а откуда у вас кулон тети Маши?

Иркин отец посерел на глазах.

— Роман, это не имеет значения. Машу уже не вернуть.

В его голосе звучала такая безнадега, что я аж удивился. Действительно, другой человек. И от него сильно разило алкоголем.

Дядя Валя остановился, я тоже.

— Ладно, Роман, я пойду.

— А как же дядя Юра?

— В другой раз.

Я посмотрел ему вслед. Он чем-то напомнил мне Данилу — высокий, сутулый, бредущий куда-то.

И все-таки, откуда у него кулон?

Конкурс

Изольда вошла в класс с какой-то важной женщиной.

— Знакомьтесь, ребята, это Маргарита Ефремовна из гороно.

— Здравствуйте, Маргарита Ефремовна! — познакомились мы хором, поражаясь ее исполинской груди, которая могла бы вскормить не только всех младенцев СССР, но и половину стран Варшавского договора.

— Ребята, у Маргариты Ефремовны есть для вас важное сообщение! — объявила Изольда.

— Дорогие ученики! — торжественно начала Маргарита Ефремовна. — Мы проводим конкурс на лучшее сочинение о том, как Советский Союз борется за мир во всем мире, а США, наоборот, разжигают гонку вооружений. Кто хочет принять участие?

В классе поднялись две руки: отличниц Ирки и Светки. Изольда удивленно вскинула брови.

— И все? Разве вы не комсомольцы?

Ирка повернулась ко мне.

— Ромик, давай с нами!

Я дернулся, чтобы поднять руку, но Леха, сидящий у меня за спиной, долбанул мне по стулу.

— Монин, ты же все время пишешь Крыловой стишки? Зачем таланту пропадать? — сказала Изольда не то с издевкой, не то желая меня подбодрить.

Мы с Иркой были готовы провалиться сквозь землю. Ирка застыла на месте, словно обращенная в камень Медузой Горгоной, и у нее покраснела даже шея.

— Монин, ну! — не унималась Изольда.

— Конечно, Изольда Васильевна!

***

— «Конечно, Изольда Васильевна», — травил меня Леха, когда мы шли из школы.

— Леха, а может, я сам хочу?

— Чего ты хочешь?

— Написать сочинение. Может, мне грамоту дадут, — привел я слабый, но все-таки аргумент, — да и вообще прикольно.

— Прикольно будет, когда все гороно будет уссываться над твоими каракулями.

Мой почерк действительно был как у курицы лапой, но что-то меня задело.

— Спорим, что мое сочинение будет лучшим!

— А спорим!

— На что?

— На желание!

— Идет!!

***

Когда я пришел домой, то сразу же сел за письменный стол. Я хотел доказать Лехе, да и всем, что я тоже чего-то стою.

Вот тетрадка и ручка. Мне никто не мешает. Но, как на зло, слова не шли в голову.

Мне нравилось сочинять стишки об Изольде и наших одноклассниках, но сейчас нужно было сочинить на заказ, и у меня отключился мозг. Вот еще и пакет лежит из коварной Америки — фирменный, прочный, а на Крысином видаке мы без конца пересматривали американские фильмы.

Я подошел к окну и увидел, как Ирка с отцом сели в «копейку» и куда-то поехали.

— Интересно, куда это они? — подумал я, почему-то вспомнив про внезапно найденный кулон Иркиной мамы и странное поведение ее отца.

Ко мне зашел Леха.

— Здоров, Достоевский! Пойдем в качалку.

В слезах, как баба

Я вернулся домой часов в девять. Рассерженный отец ходил по кухне кругами и курил. Как обычно, началось:

— Где шлялся?

— У Иры был.

— Знаю я, где ты был. Опять по стройке лазил?

— Нет, мы говорили с дядей Валей о геологии.

Отец рассвирепел.

— Знаю я этого чистоплюя. Все порядочного из себя строит. Ничего, скоро все всплывет.

— Что всплывет-то?

— Видел я его тогда! Как он от гаражей шел. Весь в слезах, как баба.

— В тот вечер, когда дядю Юру звезданули?

Отец ничего не ответил и, прикурив от сигареты еще одну, вышел на балкон.

Я не хотел с ним дальше разговаривать и спустился к Ирке. Дверь долго не открывали. Наконец она приоткрылась на цепочке и показалось недовольное лицо Иркиной бабки:

— Здравствуйте, а Ира дома?

— Здравствуй, Роман. Они с папой уехали.

— Куда?! Надолго?

— Я не знаю. Взяли и уехали, — и захлопнула дверь.

У нас же контрольная по алгебре на носу! Да и сочинение о коварной Америке нужно сдать! Я позвонил снова.

— А когда Ира вернется? У нас же контрольная скоро!

— Когда надо, тогда и вернется.

И как хлопнет дверью!

Не веря в происходящее, я сначала зашел к Чижику, а потом мы вместе поднялись к Лехе.

— Пацаны, что происходит? — спросил я, рассказав ребятам, что Ирка взяла и уехала.

Леха и Чижик были в таком же замешательстве.

— Как, вообще, можно свалить и к друзьям не зайти? — сказал с раздражением Леха.

— И, главное, почему? — подхватил Чижик.

Меня подмывало рассказать им о кулоне Иркиной мамы и словах моего отца, но я сдержался и прикинулся шлангом, надеясь, что они не почувствуют, что я от них что-то скрываю.

Новенькая

Прошло несколько недель. От Ирки вестей не было. Изольда сообщила нам, что Крыловы переехали в Прибалтику. Я хранил молчание и терзался мыслями об Ирке, но сделать ничего не мог.

А еще у нас появилась новенькая: Аня Высоцкая. Ее мама вышла замуж за директора ювелирного салона «Рубин», и они переехали из Ленинграда. Чтобы разбавить нашу шайку, Чижика от меня отсадили, и его место за партой заняла Аня.

На первой же перемене Крыса решил приобщить Аню к подмосковной культуре.

— Высоцкая, сыграем в сифака?

Аня, выросшая на Невском среди атлантов и кариатид, с интересом спросила.

— Это вроде «Что? Где? Когда?»

— Лучше! — воскликнул Крыса, с нетерпением потирая ладошки.

Он метнулся к умывальнику, достал половую тряпку, намочил ее, немного отжал и внезапно швырнул в изумленную Аню.

— Ты — сифак!

Бедная Аня смотрела неверящими глазами то на мокрую блузку, то на мерзкую тряпку, которую она все-таки поймала, но, увы, поздно.

Я забрал тряпку и метнул ее прямо в счастливую рожу Крысы.

— Ты сифак!

Крыса взвизгнул, вытер ладонью фейс и, выпучив от удивления глаза, указал мне на окно.

— Моня, смотри!

Только я повернул голову, как получил тряпкой по шее.

— Моня — сифак, ха-ха-ха!!

В общем, мы с Аней быстро сдружились, и я с замиранием сердца наблюдал, как наш замечательный город преподносит утонченной девушке из Ленинграда все новые потрясения.

Аня была умна, красива и очень самостоятельна. Она ни перед кем не лебезила, но в то же время не строила из себя принцессу. Учеба давалась ей легко, и она сама предлагала нам остаться после уроков или пойти к ней домой, чтобы вместе делать домашку.

Аня словно появилась, чтобы заменить Ирку, и, наверное, поэтому Леха и Чижик сразу ее невзлюбили, а мою с ней дружбу восприняли как предательство.

И вот еще одна вещь: Аня написала сочинение о коварной Америке за один вечер, а я мучился-мучился и сдал какую-то бурду. Из трех сочинений — моего, Светкиного и Аниного — выбрали сочинение Ани и зачитали его перед всем классом. Ее сочинение действительно было лучшим. Даже Ирка бы так не написала.

— Ребята! Вы все должны равняться на Аню! Вот как нужно! — объявила Изольда.

Это и стало последней каплей.

Эх, Леха!

Во дворе школы нас с Аней поджидали Леха и Чижик.

— Друзей на бабу променял? — прошипел Леха.

— Сам ты баба.

— Ага, а почему ты мой портфель не носишь?

Аня забрала у меня свой портфель.

— Леша, так лучше? — спросила она.

— Будет лучше, когда ты вернешься к себе в Урюпинск, а Моня вернется к своим друзьям.

— Я, кстати, из Ленинграда, — уточнила Аня.

Леха ее как будто не слышал.

— Ты Высоцкая? Значит жидовка?

В Лехину рожу сначала полетел мой портфель, а потом мы схлестнулись, каждый за свое: Леха за обиду, а я за Аню, к которой уже испытывал чувства большие, чем просто дружба.

Я впаял Лехе маваши в плечо, но он был плотный, как мешок с картошкой, и у меня чуть не отнялась нога. Леха засадил мне с правой в живот, потом с левой в челюсть. Я хорошо его знал и был готов к продолжению банкета, но из окна учительской показалось лицо Изольды.

— А ну-ка брейк! Леша!!

Леха отскочил, но жаждал крови.

— Помнишь наш спор на желание? — тяжело дыша, спросил он.

— Ну помню, — выдавил я.

— Так вот, желание такое: сейчас ты идешь с нами, а об этой… — Леха презрительно посмотрел на Аню, — ты забываешь и никогда с ней больше не общаешься.

— Леха, ты охренел? Это вообще против правил!

— Я тебе говорил, что твое сочинение будет говном? Сам спорил, сам и отвечай!

Я бы потерял в лицо в любом случае, но спор есть спор.

— Аня, я должен идти.

— Иди, иди, — спокойно ответила Аня и гордо зашагала прочь.

Но ее тихий голос ударил меня больнее, чем Лехин кулак. В этом «иди, иди» звучала нотка разочарования. И это касалось всего нашего трио.

— Пошел ты на хер, козел! — я был готов убить Леху, а он нагло улыбнулся и ответил без всякой злобы:

— Сам козел!

Он толкнул Чижика, и они свалили.