Бесплатный фрагмент - Молот и меч

Глава 1

1 век н. э. Верхняя Мезия, близ города Наиссус.

Он помнил всё. Когда они расстались, ему было семь или восемь лет, он не знал точно. Три зимы они провели в этих бараках, значит, привезли его четырех или пяти лет от роду. Он ничего не помнил о том, что было до плена. Все его воспоминания начинались с барака, длинного глинобитного строения, в котором в тесноте и смраде проживало около сотни рабов. Барак делился пополам дощатой перегородкой, и малые дети обитали на женской половине. Женщины везде остаются женщинами и заботились они сообща о детях, своих, которых удалось уберечь, и чужих, разлученных с родителями или вовсе оставшихся без таковых. Маленький Славиус был горд — у него была старшая сестра, и он чувствовал себя защищенным, не понимая, что маленькая девочка, случись что, не сможет защитить ни его, ни себя. Она называла его — славный, славненький — и это стало его именем. Чужие не могли произнести это славянское слово и стали звать его на ромейский манер — Славиус.

У них с Русаной, так звали его сестру, был свой мир — тюфяк в углу барака, набитый соломой и паклей, который стал для него олицетворением родины, началом воспоминаний. Здесь, укрывшись тряпьем, он слушал ее рассказы о далекой стране, неведомой Венетии. Там, в этой сказочной стране их ждали отец и мать, там спокойно, тепло и красиво, много хлеба и добрые люди. Славиус, несмотря на малый возраст, осознавал, что встретились они здесь, в неволе, и никаких отца и матери у них нет. Но это осознание жило в нем отдельно, само по себе, как бы в другом человеке. Он искренне верил рассказам сестры, и они проросли в его сознании и душе, как семена, попавшие на благодатную почву и заботливо орошаемые живительной влагой.

Иногда Русана помогала старшим рабыням прислуживать в вилле и приносила, пряча под платьем, вкусные объедки с хозяйского стола. Укрыв сшитым из кусков тряпья подобием одеяла, она кормила брата и рассказывала сказки, слышанные ею от своей бабки, а он перебивал ее и просил снова и снова рассказывать о далекой прекрасной Венетии.

— Русана, расскажи лучше, как мы катались на санках с горы.

— Я тебе уже сто раз рассказывала. Ну, ладно, слушай.

Теперь он не помнил всех подробностей тех рассказов, но на всю жизнь сохранил впечатление и ощущение Родины, и свою принадлежность к народу, о котором ничего почти не знал, и язык которого стал забываться с годами.

Немало он повидал людей, рожденных в неволе, не ведающих ни роду своего, ни племени, говорящих на чуждом для них ромейском языке и так и не ставших частью народа, населяющего великую страну. В этих людях не было стержня, в трудной ситуации они ломались без отчаяния, без злости, покорно принимая несправедливость судьбы. Куда крепче были люди, помнившие, откуда и кто они, и которым было куда вернуться. И он прекрасно понимал чувства, которые испытывали эфиопы, тоскующие по своей жаркой африканской родине, или отважные галлы-гладиаторы, поющие после боя протяжные свои песни. Только в отличии от них, он никогда не рассказывал о своей родине и чужие рассказы слушал с полным равнодушием.

Глава 2

Все шло своим чередом и маленький Славиус, не ведавший другой жизни, воспринимал окружавшую его действительность как нечто само собой разумеющееся. Мир вокруг него был четко организован, и он был маленькой частицей этого мира со своей ролью.

Была некая мифическая фигура, называемая хозяином, и были они — рабы, взрослые и дети, душами и телами которых этот невидимый хозяин владел безраздельно. Между ними и владельцем существовала прослойка, состоящая из людей, наделенных хозяином властью, то есть правом приказывать и наказывать. К ней относились надсмотрщики, управляющий имением Маркус и прочие люди, называющиеся свободными. Рабы, причисляемые к рабочей скотине, и жили в соответствующих условиях. Но ведение хозяйства требовало, чтобы скотина была здорова и работоспособна и приносила максимальную прибыль. Поэтому невольники, хоть и работали на износ, но еды получали достаточно. Наказания за провинности были жестокими, но справедливыми.

Славиус был частью этого мира и не мог не усвоить закономерностей среды. В мире рабов тоже была своя иерархия, устроенная по подобию внешнего мира. В поле и мастерских выполнявшие роль безропотной скотины, в бараке люди играли другие роли. Самые сильные требовали почтительного уважения к себе и имели право выбирать лучшие куски еды и распределять то, что похуже между другими членами сообщества. Славиус накрепко уяснил — чтобы, если и не отнимать у других, а хотя бы не лишиться своего, нужно быть сильным и жестоким и бить первым. Среди детей, населявших барак, тоже была своя система взаимоотношений, но Славиус стоял чуть в стороне от нее, потому что у него был свой мир, в котором они с сестрой жили обособленно. Ребята постарше, каким либо образом обидевшие Русану, получали такой яростный отпор от маленького ее брата, что попросту решили не связываться с ним. Одному из обидчиков Славиус прокусил насквозь руку, вцепившись в нее как бульдог, за что мальчишки называли его за глаза Волчонком.

Русана выговаривала брату, убеждая его, что она взрослая и может сама постоять за себя, но Славиус только улыбался в ответ и кивал в знак согласия русой головой.

— Славный, ты же обещал мне, что не будешь драться.

— Они назвали тебя нехорошим словом. Так называют взрослых женщин.

— Пусть называют, а ты не дерись. А если бы меня сейчас не было? Тебе бы досталось пуще этого.

Ему даже нравилось, когда она ругала его. Ведь это означало одно — Русана любит его и волнуется, что будет с ним в ее отсутствие, и что на самом деле ей приятна его защита. Бросаясь в драку на обидчиков сестры, Славиус не задумывался о последствиях, таков уж был его характер.

Взрослые рабы трудились в полях и на виноградниках и на других хозяйственных работах. В бараке оставались пожилые женщины и тоже работали не покладая рук. Они пряли шерсть, плели веревки, изготавливали из прутьев корзины и делали еще много всякой работы. Дети должны были помогать взрослым, принося пользу хозяину и отрабатывать свой хлеб. Красивые юноши и девушки отбирались для обслуживания хозяев и большей частью жили на вилле, в специальном помещении для прислуги.

Так прошло три зимы и с приходом весны начались полевые работы. Ничего не предвещало беды. Подросший Славиус в числе других ребятишек работал в поле, помогая взрослым работникам. Вечером он добирался до барака, еле волоча ноги от усталости, но счастливый от мысли, что его ждет Русана и, поужинав жидкой похлебкой, они спрячутся в своем уголке, чтобы вместе мечтать и строить планы о побеге.

К идее побега Славиус относился со всей серьезностью и с жаром убеждал сестру в его реальности. Он считал, что нужно только основательно подготовиться и выбрать подходящий момент. С наступлением весны у них обоих появилась уверенность в скорых переменах в их судьбе. Русана теперь постоянно работала в доме хозяина и тайком приносила объедки с хозяйского стола. Они складывали их в холщовую сумку и прятали ее в ворохе тряпья. Путь домой предстоял неблизкий и трудный.

В тот вечер Славиус вернулся с поля позже обычного и не застал сестру в бараке. Патриций принимал гостей, и Русана опять прислуживала в доме. Такое случалось и раньше, но в этот раз она задержалась надолго. Уже вернулись другие прислужницы, а Русаны все не было. На вопрос Славиуса никто не дал вразумительного ответа, и только пожилая черная рабыня, отводя глаза, сказала:

— Хозяин будет пировать до утра. Много работы в доме. Утром твоя сестра вернется.

Славиус не сомкнул глаз всю ночь, прислушиваясь, не заскрипит ли дверь барака. Еле дождавшись, когда надсмотрщики отомкнут двери, он выскочил на улицу, надеясь, что увидит возвращающуюся сестру. Но надежды его были тщетны. Когда рабов нестройной колонной повели в поле, Славиус, улучив момент, нырнул в кусты крыжовника. Выждав, когда колонна удалится, он, прячась среди деревьев, пробрался через сад к дому хозяина. На террасе он увидел фигуру Маркуса с восковой дощечкой и стилом в руках. Тот что-то писал на дощечке, время от времени кивая головой. Хозяин, видимо, сидел на скамье, скрытый от глаз перилами. Наконец Маркус откланялся и ушел через атрий во внутренние покои виллы. Выскочив из-за кустов, Славиус бросился к террасе, перемахнул через ступеньки и остановился, тяжело дыша, перед хозяином.

Патриций Петроний, тучный мужчина лет тридцати пяти с заплывшим от обжорства лицом, сидел с отрешенным видом на мраморной скамье. Перед ним стоял столик, заставленным едой и напитками. Он всегда мучился с похмелья, а сегодня, после бурного ночного пиршества, чувствовал себя совсем отвратительно. Разглядывая покрытые свежими царапинами руки, он не сразу заметил Славиуса. Поднял глаза и увидел мальчишку с горящими, как у звереныша глазами и некоторое тупо время разглядывал того, недоумевая, откуда он мог взяться. Славиус, с ненавистью глядя в заплывшие жиром маленькие глазки толстяка, задыхаясь, выкрикнул:

— Где моя сестра? Отпусти Русану!

Петроний поднял руку, намереваясь кликнуть слуг, но те уже сами бежали, а с ними и Маркус. Двое рабов схватили Славиуса, и потащили было вон с террасы, но хозяин вдруг остановил их:

— Отпустите его, пусть подойдет. Что ты тут кричал? Какая сестра? — и обратился к управляющему — У него есть сестра?

— Не знаю, сестра ли, но так он ее называет. Они говорят на своем языке, который никто не понимает. — Маркус знал все о своих подопечных — Это вчерашняя девчонка…

— А, так ты братец этой строптивой козы? — и вдруг завопил, протягивая исцарапанные руки — Смотри, что она сделала со мной! Ее высекут и завтра продадут на рынке.

Славиус рванулся к толстяку, но слуги схватили его и держали за руки. Слезы лились из его глаз, он ничего не видел, только жирное расплывчатое лицо с поросячьими глазками. Петроний резко протянул руку и схватил медальон, висевший на груди мальчика. Маленький кусочек меди с изображением круга с расходящимися лучами и двумя перекрещивающимися черточками посередине. Русана объяснила Славиусу, что это молот в солнечном круге, так как их отец был кузнецом, и наказала беречь медный знак как зеницу ока. Это была единственная вещь, связывавшая его с прошлым, которого он не помнил.

Петроний дернул медальон к себе, но волосяной шнурок выдержал. Славиус увидел перед собой пухлую руку обидчика и вонзил в нее острые свои зубы. Толстяк взвыл от боли, вскочил со скамьи, и белый мраморный пол обагрился патрицианской кровью. Слуги бегом потащили мальчишку с террасы, а хозяин закричал им вслед, подвывая от бешенства:

— Пусть всыпят ему плетей! Маркус! Ну что ты стоишь, как истукан! Позови эту черную колдунью с ее снадобьями. Да проследи, чтоб мальчишку насмерть не забили.

Все-таки это был товар, и терять свою выгоду никак нельзя. Из мальчишки все равно работник получится никудышный, и лучше его продать, пока он не натворил чего-нибудь.

Привязанный к столбу позади барака, Славиус потерял сознание после первого же удара плетью. Выполнявший обязанности палача здоровенный надсмотрщик, которым пугали маленьких детей, старался во всю. Если бы не Маркус, который пришел проследить за экзекуцией, то Славиусу пришлось бы совсем худо.

Он очнулся ночью от нестерпимой боли в спине. Черная рабыня, которую хозяин называл колдуньей, та самая, что успокаивала Славиуса в бараке, смазывала его израненную спину каким-то едким снадобьем. Напоив его холодной водой из кувшина, она ушла, не сказав ни слова. Сколько времени провел у столба, Славиус не знал. Потом он валялся на своем тюфяке в бараке, время от времени приходя в сознание. Сердобольные женщины поили его отварами трав, он равнодушно проглатывал горькое варево и только мысли о Русане жили в его воспаленном мозгу. Где она и что с ней? Почему ее нет рядом с ним?

Жизнь его висела на волоске, но молодой организм переборол тяжелое потрясение и постепенно его состояние выровнялось. Рубцы на спине начали затягиваться и почти не болели, но спал он плохо. Опять вернулись кошмарные сны, которые мучили его в первую зиму в бараке. Опять он видел горящие дома и страшные фигуры черных всадников-великанов, сеющих вокруг разруху и смерть. В отсветах пожара тело большого человека в кожаном фартуке и человек этот до боли родной, но кто это, он не знает. Маленький мальчик, прижавшийся к безжизненному телу женщины с огромным животом, торчащим в небо, это он — Славиус. Накрывающая его, как смерть, тень черного всадника с окровавленным мечом и крик «мама», вместе с непомерным ужасом застревающий в глотке. Крик этот опять будил его среди ночи. Он вскакивал, потный и дрожащий от ужаса, и шарил руками по тюфяку. Но Русаны не было рядом. В ту первую зиму она прижимала его, дрожащего, к себе, гладила по голове, шепча на ухо:

— Ну, что ты, Славный, не бойся, я с тобой.

И кошмары ушли, оставили его. Теперь ее не было и они вернулись, чтобы убить его.

— Убить? А как же Русана? Кто защитит ее, если его не будет?

Эта мысль появилась в его голове в одно из таких пробуждений и вдруг поразила его настолько, что страх кошмара разом куда-то исчез. Равнодушные к жизни разум и тело неожиданно стали наполняться такой яростью, такой ненавистью ко всему окружающему и препятствующему их с сестрой счастью, что он понял со всей ясностью каков смысл его дальнейшего пребывания на земле. Все очень просто — тело должно жить, чтобы защищать их с Русаной, а разум должен руководить всеми его действиями. Эта простая истина прочно утвердилась в его сердце и голове, и он всегда следовал ей.

Утром, как только открыли двери барака, Славиус вышел, пошатываясь от слабости, из смрадного помещения. Жадно глотая густой весенний воздух, он оглядывался в тщетной надежде увидеть сестру и не знал, какие испытания готовит ему судьба. Он не знал, что накануне в имение прибыл грек-торговец, перекупщик рабов, объезжавший раз в месяц окрестных землевладельцев, и Петроний продал ему его, Славиуса и еще двух больных рабов за бросовую цену. Он смутно помнил, как яростно сопротивлялся, отказываясь идти за повозкой торговца. Его, избитого, связали и бросили в задок повозки, он извивался и мычал, потому что не мог кричать. Крик, замешанный на ненависти, застревал в глотке.

Глава 3

Торговец-грек собрал партию рабов из двух дюжин и отправил товар с приказчиком в город Наиссус на продажу. В нанимаемом купцами в складчину помещении — эргастуле собралось сотни две рабов разного пола и возраста. Тут были черные рабы из Нубии, смуглые египтяне, черноволосые парфяне и голубоглазые варяги. Все оттенки цвета кожи и глаз можно было найти здесь. Славиус прислушивался к разговорам, но знакомых славянских слов не услышал.

Каждое утро рабов выводили на рынок на окраине города, и они стояли весь день на солнцепеке, ожидая своей участи. Покупатели разных сословий ходили между рядами, разглядывали товар, ощупывали и приценивались. Без раба, его труда и умения, жизнь в империи остановилась бы. Граждане Рима были развращены изобилием рабов, выполнявших всю необходимую работу. В каждом доме был хотя бы один невольник. Человек, не имеющий своего невольника, считался нищим и презираемым.

Славиуса, как и других рабов, тоже ощупывали, заглядывали в рот, но почему-то не покупали. Видимо, отпугивал его горящий, как у волчонка взгляд, полный ненависти и презрения. Строптивый раб никому не нужен. Приказчик злился и награждал мальчишку подзатыльниками и пинками — всех его рабов разобрали, и остался только этот мальчишка.

— Когда к тебе подходит покупатель, прячь свои волчьи глаза, звереныш. Иначе я тебя забью до смерти. Все равно выгоды с тебя меньше медяка.

На его зуботычины Славиус никак не реагировал — что взять с этого безмозглого холуя?

В конце концов, приказчик сбавил цену и Славиуса сторговал перекупщик из Македонии, который перепродавал рабов владельцам торговых галер на побережье Внутреннего моря. Что такое галеры и море, Славиус не знал, и ему было все равно, куда его поведут. Но он старался запомнить названия городов, поселений, рек и других ориентиров, чтобы потом, когда придет время, было легче отыскать обратный путь.

Вереницу рабов, мужчин, женщин и детей, связанных одной общей веревкой в длинную цепь, повели на юг, к Средиземному морю. Сколько длился путь, Славиус не знал. Дни он не считал, на боль в разбитых в кровь ногах не обращал внимания и вонючую похлебку, которой их кормили, проглатывал машинально. Через две недели они вошли в портовый город Диррахий в Северной Македонии. Многолюдные, шумные улицы, роскошные дома городской знати не произвели на Славиуса должного впечатления. Он равнодушно взирал на всю эту суету, пока их вели через город в порт. Но бесконечная водная гладь моря поразила его своей необъятностью и скрытой мощью. Море ему понравилось, оно существовало само по себе, свободное и равнодушное к людской суете.

* * *

Портовая гавань была полна диковинными разномастными судами. Были тут и парусники, но и они имели трюмы для гребцов, чтобы не зависеть от капризов морских ветров. Дюжину мужчин — рабов и троих мальчишек погрузили на шлюпку и переправили на галеру, стоящую на якоре метрах в восьмистах от берега. Это был военный корабль — двухпалубная бирема — приспособленная под торговые нужды. Судно совершало регулярные рейсы в Египет и другие страны через Средиземное море, кишащее пиратскими флотилиями. Военная галера как нельзя лучше подходила для выполнения этих целей.

Команда состояла из пятнадцати бывших легионеров, профессиональных солдат, имеющих опыт ведения морского боя и десяти матросов, которые тоже умели обращаться с оружием. Кроме того на корабле находились семь человек — охранников трюмных рабов-гребцов, под началом гортатора, тоже военного в отставке. Одним словом галера имела на своем борту достаточно профессиональную команду, способную защитить судно в случае нападения пиратов. К тому же, из соображений безопасности, капитаны торговых судов объединялись в небольшие флотилии из восьми — девяти галер, следующих в одну сторону.

Ступив на борт, Славиус с интересом оглядывался, изучая обстановку корабля, который должен был стать местом его обитания. Посреди палубы, длинной и узкой — девяносто локтей в длину и двадцать в ширину, высилась мачта, на которой поднимался парус при попутном ветре. В кормовой части находилась рубка, довольно обширное помещение, в первом ярусе которого располагалась команда корабля, включая трюмных охранников. На втором ярусе находились каюты капитана, лоцмана и двух рулевых, которые по рангу были выше, чем простые матросы и подчинялись лоцману. Там же располагались пассажирские каюты. Взрослых рабов сразу отправили в нижний, гребной трюм, открыв крышку деревянного люка. Верхний трюм под палубой служил товарным отсеком, и его широкие люки были заперты на тяжелые кованые замки, ключи от которых хранились у капитана.

Мальчишек же отвели в носовую часть, где под тентом из грубого промасленного полотна, служившим защитой от дождя и солнца, сидели на полу шестеро подростков. Все они были прикованы цепями к кольцу на бушприте, наклонной носовой мачте, на который крепился косой парус при боковом ветре. Славиус оказался самым младшим в компании.

Рано повзрослевший и уже много испытавший мальчик сразу принялся изучать порядок взаимоотношений в коллективе, пытаюсь понять иерархию. Коренастый, плотно сбитый подросток лет тринадцати с уверенным взглядом, которого все называли Буцин, скорее всего, был вожаком. Он руководил всеми действиями малолетней команды, и гортатор, начальник трюмной команды, отдавал распоряжения через него. Еще двое, которые находились все время рядом с Буцином, были его приближенными, и в их обязанности входило следить за исполнением приказов вожака. Взамен они имели возможность работать меньше других и получать лучшие куски еды после Буцина.

Новички, зачерпнув забортной воды кожаным ведром, обмыли израненные ноги и их приковали к железному кольцу на бушприте. Багровый диск солнца уже соприкасался с морским горизонтом, и им позволено было отдохнуть до утра. Буцин подозвал Славиуса и спросил:

— Тебя как зовут?

— Славиус.

— Странное имя. Ты фракиец, или дак?

— Я славянин, из Венетии.

— А, склавен, слышал о таких. Я — Буцин, здесь все должны слушаться меня.

Едва красная макушка солнца показалась над краем моря, как протрубил сигнал пробуждения и команда галеры, наскоро умывшись и позавтракав, принялась за работу. Судно готовилось к отплытию, и дел было много. К борту то и дело подходили шлюпки с других судов каравана, лоцманы о чем-то перекрикивались с капитаном и отбывали, не задерживаясь. Все это не касалось детей, у них была своя задача, у экипажа была своя.

Люк, ведущий в нижний трюм, открыли и мальчишки, черпая воду за бортом, носили ее ведрами и сливали в деревянную бадью, которую старшие подростки во главе с Буцином опускали на веревке вниз. Смрад, который ударил в нос Славиуса, когда он принес свое первое ведро, едва не свалил его с ног. Запах человеческих испарений и нечистот от без малого сотни людей, находящихся в замкнутом пространстве, был почти осязаем на ощупь. Каким образом гребцы не только дышали, но еще и тяжко работали в таком зловонии, было трудно понять.

Воду по утрам подавали в трюм, чтобы смыть нечистоты за борт. Чтобы избежать попыток побега, все клюзы в гребном трюме были наглухо заделаны. В отверстия для весел воды было не зачерпнуть, поэтому то и подавали воду сверху, с палубы. В той же бадье в проем опустили еду, куски грубого хлеба и полусырого мяса — закованным в железо гребцам требовалась сытная еда. Бадья была на все случаи, потому что в ней же подали в трюм и воду для питья.

Люк захлопнулся и через некоторое время из-под палубы послышались глухие звуки барабана, мерно отбивающего и задающего такт взмахам сорока пар весел. Галера плавно отошла от причала, развернулась и медленно заскользила к выходу из гавани. Буцин подошел к фальшборту и стоял рядом со Славиусом, потом сказал:

— Что, страшно покидать землю. Ничего, привыкнешь. В море лучше, чем на берегу, спокойнее.

Славиус смотрел на удаляющийся берег с холодеющим сердцем. Там, на берегу осталась сестра Русана, и кто знает, какие унижения ей приходится сейчас терпеть. Он должен, но не в силах ей помочь. Сможет ли он вернуться, чтобы выполнить свою миссию, клятву в исполнении которой он дал себе там, в бараке, когда находился между жизнью и смертью? Чтобы вернуться, нужно было выжить, и это было пока его первоочередной задачей.

Глава 4

Первое плавание запомнилось Славиусу надолго. Все было необычно и непривычно для мальчика, никогда ранее не видевшего моря. Ощущение незащищенности и хрупкости судна перед мощной стихией долго не покидало его, но постепенно это чувство исчезло, и он стал привыкать к жизни на море. Ему не раз пришлось отстаивать свое достоинство и место в коллективе в жестоких драках. Самого младшего посчитали и самым слабым, и каждый норовил за счет него утвердиться в своем превосходстве. Славиус, не задумываясь, бросался в драку по любому поводу и вскоре уже никто не пытался отнять у него кусок или обидеть словом.

Жизнь на море шла размерено и по раз и навсегда установленным правилам. Команда поднималась с восходом солнца и начиналась рутинная работа. Утром отстегивали цепи от ножных кандалов, которыми мальчишек приковывали к железному кольцу на бушприте, но сами кандалы снимать не разрешалось. Только Буцин ходил без них, но если гортатор был в плохом настроении, то и для вожака не делалось исключения.

Два раза в день подавали воду и еду в нижний трюм, и это была самая тяжелая работа. Иногда по утрам из зловонного чрева галеры подавали изуродованные трупы гребцов. Их бросали за борт без всякого сожаления на съедение рыбам. Внизу тоже шла борьба за лучшую долю и место под «солнцем» и в ней были победители и побежденные. Но не всегда эти трупы были результатом драк между гребцами. Иной раз надсмотрщики могли переусердствовать, и их кожаные бичи, с вплетенными полосками свинца, отправляли на тот свет какого-нибудь бедолагу. Это был искаженный слепок внешнего мира с теми же звериными законами.

В течении дня ребятня помогала матросам по работе на судне, драила палубу и чистила снаряжение. Старшие помогали в установке паруса при попутном ветре и осваивали морскую науку. Такая жизнь не шла ни в какое сравнение с жизнью в бараке и выматывающим трудом на плантациях. Работы тяжелой было много, но и на отдых времени оставалось достаточно.

Чистый морской воздух и сытная кормежка сделали свое дело, и Славиус окреп. В глазах его появился блеск и интерес к жизни. Взгляд его утратил звериный блеск и плечи расправились.

В детских забавах сверстников он не принимал участия, предпочитая свободное время держаться поближе к взрослым, слушая рассказы ветеранов-легионеров о сражениях и боевых походах. Один из них, самый старший по возрасту, особо благоволил к мальчишке с суровым, недетским выражением лица и иногда позволял подержать в руках оружие, меч или кинжал. Все называли старого солдата Оптион, и никто не знал, было ли это его воинское звание или же имя. Как-то раз легионер спросил Славиуса:

— Малыш, ты знаешь, откуда родом?

— Я из Венетии, это далеко.

— Да уж не близко. Отец, мать живы?

Славиус потерянно молчал, вопрос застал его врасплох. Мальчик почувствовал, как к горлу подкатился комок, и веки его глаз задрожали. Вдруг он встрепенулся и, гордо расправив плечи, сказал с вызовом:

— У меня есть сестра, Русана! Она ждет меня!

— Это хорошо, что ты не один на белом свете.

Легионер положил тяжелую руку на худенькое плечо мальчика и спросил участливо:

— Очень скучаешь по сестре?

Славиус резко повел плечом и, круто развернувшись, отошел к борту судна. Он стоял, сжав зубы, и усилием воли не давал вырваться из глаз расслабляющим душу слезам.

На третьем году пребывания Славиуса на галере из того, первоначального состава остались только он да Буцин, все это время бессменно занимавший место вожака. Славиус был его правой рукой и пользовался привилегированным положением, несмотря на малый возраст. Это позволяло ему работать меньше других и, иногда, в дневное время находиться на палубе без цепей на ногах. Ночью всех пристегивали к бушприту, таков был порядок, хотя вряд ли кто из рабов рискнул бы броситься в открытое море в поисках свободы.

Состав детской команды постоянно обновлялся, поскольку провинившихся или слабых хозяин продавал с выгодой и покупал новых рабов. В тот раз заменили сразу пятерых из их команды. Все вновьприбывшие были знакомы между собой и держались друг друга. Один из новичков по прозвищу Косой, правый глаз его был изуродован, жилистый и нервный паренек, с первых минут вступил в негласную борьбу за лидерство с Буцином. Буцин, за три года спокойной жизни подрастерял навык борьбы, ведь конкурентов у него не было. Косой отказывался выполнять его распоряжения и сам норовил покомандовать ребятней. Его пятерка имела численный перевес и вскоре двое оставшихся ребят перешли на сторону Косого. двое против семерых — расклад явно не в пользу Буцина.

За ужином непременно возникали стычки, так как «одноглазый» старался ухватить куски пожирнее для себя и своих приближенных, не дожидаясь разрешения вожака. Это делалось подчеркнуто демонстративно, и Буцин стремительно терял авторитет. Но физически победить вожака Косому было пока не по силам, к тому же, лидерство Буцина поддерживалось гортатором. До поры до времени все так и шло, но решающей схватки было не миновать. Когда и каким образом она произойдет, никто предугадать не мог.

Поубавив накал отношений с Буцином, Косой все свое внимание переключил на Славиуса. Ему доставалась самая тяжелая работа и меньше всех еды. К тому же это имело и тактическое значение в его борьбе за место вожака. Если Буцин не сможет защитить своего друга, то потеряет авторитет в глазах команды окончательно. Стычки происходили каждую ночь, и Славиус вынужден был в одиночку противостоять старшему, а потому и более сильному обидчику. Косой, используя всякую возможность, постепенно сблизился с гортатором и тот уже большей частью передавал распоряжения именно через него.

Развязка наступила в одну из безлунных ночей, когда, поймав в парус попутный ветер, галера беззвучно рассекала килем морскую гладь. Барабан в трюме молчал, давая отдых изможденным гребцам. Разбуженные шумом на носу корабля, на палубу выскочили раздраженные охранники во главе с гортатором. При свете факелов они увидели картину жесточайшей драки, которую спровоцировал Косой, подговорив своих дружков. Те среди ночи набросились на Буцина и Славиуса, но встретили достойный отпор и подняли шум. На это и делал расчет Косой. Разбуженный среди ночи, и от того злой, гортатор приказал всем построиться и некоторое время молча разглядывал взъерошенных рабов. Потом подошел к Буцину и слова его были приговором:

— Парень, ты, кажется, забыл, для чего ты тут приставлен. Последнее время толку от тебя никакого. Суеты много, а работа делается как попало. Ты не справляешься с этими бездельниками? Найдутся люди, которые справятся с этим лучше тебя. А ты, я смотрю, разжирел на дармовых харчах.

Гортатор ощупал плечи и руки Буцина, похлопал по спине и добавил:

— Совсем уже взрослый раб и достаточно сильный.

Буцин, которому исполнилось шестнадцать лет, действительно вырос и возмужал за последний год. Имея от природы ширококостное, крепкое телосложение, он выглядел старше своих лет. Это и сыграло с ним злую шутку. Будь он похудосочнее, его бы продали в порту какому-нибудь землевладельцу или кому другому. Накануне из трюма вытащили трупы трех гребцов, и не хватало крепких рук на веслах. Гортатор повернулся к стоящим поодаль охранникам нижнего трюма и крикнул:

— Откройте люк! На весла этого ублюдка!

Буцин отправился в ад, откуда не бывает возврата. Славиус, остался один на один с новым вожаком, с которым еще предстояла жестокая борьба. Он решил про себя, что во что бы то ни стало должен избежать участи Буцина. Если над его головой захлопнется крышка люка, то на этом закончится все — не будет неба, солнца, а главное — не будет цели, на которой строилась его судьба.

Глава 5

Новый и теперь уже полноправный вожак Косой с наслаждением властвовал в своем маленьком мире. В отличие от Буцина, своего предшественника, он не работал, предпочитая четко организовать работу команды. Сам же, напустив на себя важности, прохаживался вдоль фальшборта, покрикивая на подчиненных. Гортатор иногда позволял ему подниматься на мостик рубки, где матросы и легионеры, коротая время, играли в кости.

Косой не забыл своих стычек со Славиусом и прекрасно понимал, что тот его не уважает и никогда до конца не подчинится. Отныне Славиусу доставалась самая тяжелая работа и, к тому же, ему теперь не дозволялось ходить по палубе без ножных браслетов с цепями. За утренней и вечерней дележкой ему доставалось меньше всех еды, и это было самое унизительное. Не дать еды в то время, когда ее было достаточно, означало, что ты самый слабый. Не испытывая ни малейшей жалости, Славиус отбирал куски у других своих сверстников. Делал это он не для того, чтобы унизить кого-то или набить брюхо, а только лишь для того, чтобы остальные знали его силу и не растоптали окончательно. Таковы были законы стаи и не он их придумал. Он был один, но он был вторым после вожака. И уступать свое положение просто так не собирался. Возможности и сил справиться с Косым у него пока не было, но он был уверен, что его час придет.

Время шло и, видя, что Славиус не предпринимает попыток занять его место, Косой успокоился и даже пытался приблизить его к себе. Он понимал, что помощник с таким авторитетом принесет немалую пользу. Но юный славянин делал вид, что не замечает попыток сближения. Вскоре его авторитет признали все, и он стал брать еду из котла вторым после вожака. Ему опять разрешено было ходить иногда днем без браслетов на ногах и общаться с командой галеры. Все стало на свои места, и такое положение устраивало всех, включая Косого.

Время шло день за днем, месяц за месяцем и незаметно пролетело два года. Славиус свыкся с жизнью на море и время стоянки в порту его тяготило. Многоголосица людской суеты его раздражала, и мысленно он торопил время отплытия, с упоением работая на ремонтных работах или на погрузке.

В их маленькой команде, как и в любой другой, состоящей из несвободных людей, велись бесконечные разговоры о свободе и способах ее приобретения. Кто-то мечтал попасть к хорошему хозяину, который по своей доброте отпустил бы раба на свободу. Но большинство справедливо полагало, что стать свободным можно только через побег. Считалось, что порт самое подходящее место для побега, потому что в многолюдном городе, куда ежедневно прибывает и откуда убывает бесчисленное множество народу, легко затеряться. Обычно эти разговоры начинал Кот, рослый и медлительный увалень. Он был правой рукой вожака и, пользуясь своим положением, частенько отбирал еду у самых младших рабов. Сощурив и без того маленькие глазки на круглом лице, он говорил мечтательно:

— Когда-нибудь я все-таки удеру отсюда. Уж очень не хочется сгинуть, как Буцин, в вонючем трюме.

Кто-нибудь обязательно задавал вопрос, который мучил всех:

— Как же ты сделаешь это, если в порту нас никогда не отстегивают от цепей? Оторвешь бушприт и уйдешь с ним в обнимку?

— Я знаю как, но пока это секрет. Вот когда я рвану, тогда узнаете и будете завидовать мне.

Кто-нибудь из мальчишек не выдерживал и спрашивал:

— Ну, хорошо, с галеры ты удерешь. А дальше? С браслетами на ногах далеко не уйдешь.

— Да на окраинах города полно маленьких кузниц. Любой кузнец за три медяка в одно мгновенье собьет браслеты, не спрашивая ни о чем.

— Все равно будут искать и, рано или поздно, ты попадешься.

— Можно наняться на судно матросом и в море уйти к пиратам. А с ними можно разбогатеть, и вообще, у них жизнь вольготная.

— Когда разбогатеешь, не забудь про нас.

Думал ли Славиус о побеге? Конечно, много раз он обдумывал такой вариант, но, обладая природным умом и умением анализировать даже скудную информацию, он понимал, что такая задача трудновыполнима. Мало уйти, ведь ему нужно, чтобы достичь цели, пересечь всю страну с юга на север, а это почти невозможно. При кажущейся безалаберности все в Римской Империи подчинялось строгому порядку. Ведущая бесконечные войны страна была насыщена воинскими частями, да и гражданское население при виде подозрительного человека не преминуло бы задержать или доложить куда следует. Какой-нибудь мелкий землевладелец, если и не донес бы в префектуру, то, не раздумывая, присвоил бы бесхозный товар, который еще и сам пришел.

Славиус понимал, что время еще не пришло, что он должен повзрослеть и измениться, ведь толку было бы мало, приди он сейчас в имение Петрония в качестве беглого раба. Для того чтобы освободить человека, нужны были деньги, а он не имел и медного гроша. Ему не оставалось ничего другого, как ждать удобного случая и перемен в своей судьбе. Когда и какие должны произойти изменения, Славиус не знал, но был уверен, что они наступят и он все сделает правильно, когда придет срок.

Глава 6

Очередной рейс в Карфаген начинался как обычно. Как всегда в таких случаях, на борту царило оживление и суета. Верхний трюм галеры был загружен отборным зерном нового урожая, который надлежало обменять за морем на медные листы для обшивки военных кораблей империи и доставить в Остию, порт, что в двухстах милях от Рима.

Заказ был очень выгодный и хозяин купец был доволен в предвкушении солидного барыша. Он пришел к отправке корабля, чтобы лично отдать последние распоряжения капитану и удостовериться в целости груза и исправности судна, которое две недели простояло на верфи на ремонте. Основательно проконопаченное и просмоленное, с новым такелажем, вычищенная галера горделиво покачивалась у причала, принимая в свое чрево вереницу отдохнувших за две недели на берегу гребцов.

Славиус стоял у борта и наблюдал, как галера глотает одно за другим мускулистые тела обреченных, чтобы позже, пережевав, выплюнуть истерзанные трупы. Он всматривался в лица гребцов, но Буцина так и не увидел. Скорее всего, он попал на другое судно. Славиусу минуло четырнадцать, он был крепок не по годам и его еще подростковое, бронзовое от загара тело уже приобретало законченность мужской фигуры. Вожак Косой подошел к борту и встал рядом со Славиусом. Коротко засмеялся и сказал насмешливо:

— Что, думаешь, как не попасть в мышеловку? Держись меня, не пропадешь.

Матросы убрали трап и, после команды капитана, заухал барабан в гребном трюме. Лоцман у форштевня знаками подавал сигналы рулевым. Галера дернулась и отвалилась от причала, разворачиваясь носом в открытое море. Все шло как обычно.

Утром третьего дня плавания море заштормило, ветер крепчал, и капитан отдал приказ поднять парус. Матросы привычно принялись за дело. Косой велел Славиусу встать у люка подавать бадьи в трюм, но тот пропустил его приказ мимо ушей и вместе с двумя другими ребятами полез на мачту натягивать ванты. Рук не хватало и вожаку самому пришлось выполнять грязную и тяжелую работу. Неповиновение должно было быть наказано, иначе его власть грозила ускользнуть из рук.

За ужином, когда Славиус протянул руку к еде после Косого, тот ударил его по руке, сам взял кусок мяса и протянул одному из своих приближенных по имени Кот. Это означало, что Славиус больше не является правой рукой вожака и его место отдано другому. Славиус коротким ударом свалил Кота с ног, поднял с пола выпавший из его рук кусок, и, отойдя в сторонку, насколько хватало цепи, сел на палубу и сосредоточенно принялся есть. Спокойная жизнь кончилась, вызов был брошен и принят противником. Теперь вожак должен был уничтожить претендента на власть, а именно так понимал действия Славиуса Косой.

Ночью Славиус не спал, ожидая нападения, и невольно окунулся в воспоминания, которые жили в нем и которым он не давал воли, боясь ослабнуть. Но иногда он возвращался к ним, чтобы пережить все заново и вновь напитаться ненавистью и решимостью дойти до конечной цели. Снова он ощутил себя маленьким ребенком, пробудившимся от душившего его крика, застрявшего в глотке. Крик иногда напоминал о себе и поныне, но он научился с ним справляться. Русана прижимала его к себе, гладила по голове и ее слова — маленький, я с тобой, я с тобой — звучали в его ушах и ему показалось, что не было нескольких лет скитаний по морю, и он все тот же несмышленый мальчик на соломенном тюфяке рядом с любимой сестрой. И только сейчас он стал понимать, как зыбок был их мир в бараке, и как ничтожны его силы, чтобы справиться с предстоящей задачей.

Погруженный в воспоминания, Славиус пропустил начало атаки, когда Кот и еще кто-то второй навалились на него и стали осыпать ударами. Наугад ткнув кулаком во что-то мягкое, Славиус рывком вскочил на ноги, сбросил с себя нападавших и, не дав им время подняться, несколько раз коротко и сильно ударил сначала Кота, потом второго. Те отползли, вытирая кровь с разбитых лиц, и не рискнули продолжить драку. Юноша постоял еще несколько секунд, потом опустился на свое место и закрыл глаза. Он знал, что этой ночью уже ничего не произойдет и крепко заснул. В отсветах луны под бушпритом хищно сверкнул единственный глаз вожака, предвещая нешуточную борьбу.

Каждую секунду Славиус ожидал нового подвоха от своего противника, но путь до Карфагена прошел как никогда спокойно. Косой смирился с его положением второго, негласного вожака, и даже право на лучший кусок подтвердил сам, подвинув котел с едой на следующий день во время ужина. Но Славиус не поверил уловкам вожака и каждую минуту ожидал какой-нибудь подлости.

Команда и капитан и раньше не очень вмешивались во внутренние дела подростков-рабов, а теперь и вовсе перестали обращать на них внимание. Работа выполнялась вовремя и с надлежащим тщанием, больных и покалеченных не было, то есть порядок соблюдался. В этот рейс и в нижнем трюме все было спокойно, за время пути на поверхность был вытащен всего один труп, да и то бедолага преставился своей смертью, от непосильной работы.

Славиус тоже успокоился и начал соблюдать осторожность только в порту Карфагена, так как время стоянки, разгрузки и погрузки было наиболее удобным для мести. Подножка или незаметный толчок человека с тяжелым грузом на спине на шатком трапе мог закончиться трагически и все списали бы на несчастный случай. Но опасения оказались напрасными, Косой не предпринял никаких действий.

Выгрузив партию зерна, галера приняла в трюмы верхней палубы драгоценную красную медь, тяжело просев до самого бархоута. Пополнили запас воды и провизии и капитан дал приказ отчаливать. Корабль плавно отошел от карфагенского причала и, не дожидаясь попутчиков, вышел в открытые воды. Команда торопилась пересечь море и доставить медь на остийские верфи до прихода северных ветров. Обратный путь был также спокоен, день за днем проходили размеренной чередой. Уже не одинокие залетные, а целые стаи чаек кружили иногда над кораблем в поисках объедков — это означало что берег уже близок, до Остии оставался день ходу.

Последнее время Славиус ловил на себе заинтересованный взгляд гортатора, старого служаки, оценивающего рабов с точки зрения пригодности к работе в качестве гребцов. Вот и сегодня, проходя мимо Славиуса, сворачивавшего ванты, гортатор вдруг остановился и, оглядев его с ног до головы, произнес с ехидной усмешкой:

— Да, а ты вырос, парень. И в кости крепок, и мясом оброс.

Он ощупал мускулы на руках юноши и удовлетворенно хмыкнул:

— Ну ладно, работай… поглядим…

Вожак подошел и, как будто знал, о чем был разговор, дружески похлопал Славиуса по плечу:

— Что призадумался, Славиус? Не дрейфь! Держись меня, уж я-то знаю, как договориться с этим могильщиком.

Слова гортатора могли означать только одно — недалек тот час, когда крышка люка захлопнется над головой Славиуса и перечеркнет все его надежды. Это был сигнал тревоги, и нужно было действовать.

Глава 7

Солнце скатывалось за море, день угасал, и можно было отдохнуть. Славиус окатил себя из ведра морской водой и нырнул под тент из промасленного полотна, который был натянут поверх бушприта от борта к борту для защиты от непогоды. Самые младшие уже притащили из камбуза дымящийся медный таз с вареной рыбой, и все рассаживались вокруг, поглядывая на Косого, ожидая разрешения начать трапезу. Тот не торопился, напустив на себя солидности, зевал и потягивался, всем своим видом показывая, сколь незначительным событием является это пустое дело для настоящего мужчины.

Славиус, не дожидаясь Косого, раздвинул мальчишек за плечи, стал брать куски рыбы и раздавать сидящим без разбору. В результате на дне таза осталась лежать, дожидаясь Косого, одинокая тощая рыбешка, да еще и с оторванным хвостом. Демонстративно набив рот, Славиус делано строгим голосом приказал:

— Чего ждете? Всем быстро есть, пока чайки не налетели!

Ребятня дружно зачавкала, работая челюстями, с них спрос недолог, всю ответственность взял на себя Славиус. Большая часть команды была бы рада, если б место вожака занял сильный и справедливый Славиус. Все ожидали, что Косой бросится в драку, но он молча отошел в сторону и сидел с безразличным видом.

После ужина, стыдливо отрыгивая, Кот подсел к своему покровителю, и они долго о чем-то говорили вполголоса. Никто не мог заснуть, все знали, что такое происшествие не может пройти бесследно, и каждый решал, чью сторону принять, Славиуса или Косого. Опозоренный вожак не предпринимал никаких действий и вскоре усталых морских рабов сморил сон.

Славиус был готов, когда Косой и Кот, посчитав, что он уже спит, навалились на него вдвоем и пытались обмотать цепями. Единственное, чего не мог предусмотреть юноша, так это то, что оба нападавших окажутся свободными от кандалов. Цепь захлестнулась на шее Славиуса, он едва успел подсунуть под нее правую руку, не давая сдавить горло. Удары сыпались градом, но Славиус не обращал на них внимания. Стараясь дышать ровно и глубоко, он невероятным усилием руки ослабил удавку, чувствуя, как кто-то из нападавших пытается цепью обмотать его ноги. Набрав воздуха в легкие, резко и сильно ударил в маячившее перед ним пятно лица. Раздался хруст сломанной переносицы, Кот, а это был он, взвыл и ослабил хватку. Славиус резко сел, сбросив с себя противника. Косой, сидевший на ногах, оглянулся и потерял бдительность, мгновенья хватило защищавшемуся юноше, чтобы освободить ногу и закинуть цепь ножных кандалов на шею вожака. Изогнувшись змеей, Славиус резко выбросил ногу в противоположную сторону, затягивая железную удавку, одновременно схватив отползающего Кота за лодыжку. Обеими руками он тянул извивающееся тело к себе, уворачиваясь от бестолковых и суетливых ударов. В ногах бился в конвульсиях Косой, издавая предсмертные хрипы, а руки искали горло второго противника, который верещал поросенком, почувствовавшего приближение смерти. Последним усилием Кот пытался вырваться из железных рук, одна из которых мертво держала его за поясную веревку. Ему удалось развернуться, и он пытался дотянуться руками до щели между бушпритом и полом палубы. Но левая рука Славиуса уже дотянулась до его шеи и, заведя ее за подбородок, он, чувствуя, как рвутся жилы на руках, потянул голову Кота к себе. Сердце гулко бухало в груди, и на девятом ударе раздался глухой хруст ломающихся позвонков.

Рука плетью бессильно упала на пол одновременно с безжизненным телом несчастного Кота. В ногах уже не дергался Косой. Славиус упал на спину, звездное небо качалось перед лицом победителя, а по лицу его текли слезы. Этих слез не видели остальные члены команды, разбуженные возней и шумом и с ужасом наблюдавшие за смертельной схваткой. Каждый из них жалел теперь, что не оказал помощи победителю, чем обеспечил бы почетное место по правую руку нового вожака.

Славиус с усилием поднялся и сел. Кто-то услужливо подал ему ковш с водой, и он жадно пил, радуясь, что мягкий свинец ковша заглушает стук зубов. Повинуясь взмаху его руки, ребята дружно подтащили и сбросили безжизненные тела за борт. Потом они долго вполголоса переговаривались, обсуждая детали схватки, а Славиус провалился в тяжелый сон.

Глава 8

Утром, когда обнаружилась пропажа двух рабов, началось дознание. Матросы обыскали все судно, но не нашли каких либо следов. Взбешенный гортатор, получив нагоняй от капитана, стегал поочередно плетью подростков и выпытывал, кто что видел. Все как один уверяли, что ничего не видели и не слышали. Гортатор еще больше бесился, хотя прекрасно знал, что даже каленым железом не сможет допытаться до истины. Он был уверен, что не обошлось без Славиуса, но не мог поверить, что тот смог справиться с двумя дюжими парнями, каждый из которых был старше и не на много уступал ему в силе. К тому же разбитое лицо и кровоподтеки на руках и теле юноши говорили о том, что этой ночью случилась нешуточная драка. Но даже у видавшего виды вояки никак не укладывалось в голове, что четырнадцатилетний мальчишка мог убить двоих и выбросить за борт.

Хозяин не будет разбираться и просто напросто вычтет из жалованья стоимость двух рабов. А это ни много, ни мало — шестьсот, а то и семьсот сестерциев. О, боги, если б знать, что так выйдет. Гортатор, самолично отстегнувший цепи на ногах Кота и Косого перед ужином, ожидал совсем другого исхода. Эти двое должны были поднять ночью шум, якобы предотвратив попытку побега Славиуса с галеры, заодно выместив на нем всю свою злость. За попытку побега начальник нижнего трюма на законном основании отправил бы Славиуса на весла, где тот и закончил бы свой путь через год другой.

Легионеры и матросы собрались на мостике кормовой рубки и наблюдали за происходящим сверху. Жизнь на море однообразна, а тут перед их глазами разворачивался настоящий спектакль. Всем была безразлична судьба малолетнего раба и они раззадоривали и без того обозленного гортатора:

— Всыпь ему как следует, старина! Сдери с него кожу своим бичом.

— Сбрось его в трюм, и если он не сломает шею, я выставлю пинту вина.

Бешенству гортатора достигло предела, и он крикнул своим подчиненным:

— Откройте люк! Скиньте этого мерзавца вниз, если не сломает себе шею, сгниет там заживо. Уж я об этом позабочусь.

С рубки спустился ветеран-легионер, тот самый, что иногда разговаривал со Славиусом, и подошел к гортатору.

— Ты не сделаешь этого, парень ни в чем не виноват.

— Какая разница, виноват, или не виноват. Раб, он и есть раб. Его жизнь ничего не стоит, и не важно, умрет он сегодня или завтра, в трюме или в каменоломне.

Старый легионер вытянул на две пяди боевой меч из ножен, его изборожденное шрамами и морщинами лицо затвердело от решимости.

— Сынок, я не знаю, как ты воевал до отставки, может быть смелости тебе не занимать, но твой вчерашний поступок не делает тебе чести. Я видел, как вчера вечером ты отстегнул кандалы на ногах тех двоих. Откуда мне было знать, для чего ты это делаешь. Может они заплатили тебе, чтоб ты помог им бежать, а теперь ты заметаешь следы?

Гортатор побледнел и весь покрылся испариной. Если хозяин узнает, не миновать беды. За пособничество рабам в побеге лишат всех званий, наград и пенсии. Позор всей фамилии, а то и самому наденут рабский ошейник на шею. Ноги его подкосились от таких мыслей, и он прохрипел:

— Что ты хочешь, Оптион?

— Я хочу, чтоб ты забыл об этом парне, а я забуду о вчерашнем. И посоветуй хозяину продать его, здесь ему не место. Придумай чего-нибудь, мол, больной и ленивый.

— По рукам! Я могу быть уверен в тебе?

— Слово солдата тебя устроит? Ну, по рукам!

— И все-таки я не понимаю, какое тебе дело до этого раба?

Славиус, стоял в стороне у фальшборта и не слышал разговора. Он понимал, что речь идет о его судьбе и напряженно ожидал итога. Увидев улыбающееся лицо старого солдата, он облегченно вздохнул и расслабился. Его вчерашний план сработал не так, как он рассчитывал. Он надеялся, что после ночной драки его продадут на берегу, и таким образом ему удастся избежать трюма, куда вознамерился упрятать его гортатор. Но когда ночью цепь обвилась вокруг шеи, он почувствовал, как железные когти смерти приближаются к его сердцу и ему не оставалось ничего другого, как самому убить. Косой, сговорившийся с гортатором и обещавший только наказать Славиуса публично, на самом деле хотел через его смерть вернуть свой авторитет и смыть позор, которому подвергся во время вечерней трапезы. Легионер подошел к Славиусу и, положив руку на плечо парня, сказал:

— Прощай, парень. Тяжело тебе придется с твоим характером, но ты пройдешь свой путь до конца.

— Спасибо, отец!

Славиус вздрогнул от произнесенных собой слов. Он и не подозревал, что знает такие слова, они вырвались из его уст помимо его воли. С трудом сдерживая нахлынувшие на него чувства, он повернулся и пошел прочь.

Старый солдат смотрел ему вслед, покачивая головой и с горькой усмешкой на губах. Жена его умерла при родах много лет назад, и он так и не женился впоследствии, проведя всю жизнь в боевых походах. Может быть, таким он видел своего неродившегося сына, похожим на Славиуса, ловким и сильным, умеющим защитить себя.

Глава 9

Галера бросила якорь в шумной и тесной гавани Остии встала на рейде дожидаться своей очереди на разгрузку. Что и как устроил гортатор, отправившийся вместе с капитаном на берег на доклад к хозяину, Славиус не знал, но его на следующий же день отправили на берег. Он опять оказался на невольничьем рынке, где сотни таких же несчастных рабов всех возрастов ожидали своей участи, надеясь на лучшую долю.

Каждое утро их выводили на невольничий рынок Остии, где они стояли группами, отсортированные по возрасту или по ремеслу, и покупатели осматривали, ощупывали приглянувшегося раба и торговались с продавцами. В четырнадцатилетнем подростке уже просыпался мужчина, и Славиус с интересом приглядывался к молоденьким рабыням. Но не только инстинкты руководили им, но в девичьих лицах он с надеждой искал знакомые черты той маленькой девочки, которая много лет назад стала его сестрой. Однажды взгляд его наткнулся на фигурку девочки лет десяти-одиннадцати с длинной русой косой, стоявшую к нему спиной ярдов в сорока. Славиус рванулся, натянув цепь, девочка в этот момент оглянулась, и он поник, разочарованный — чужое лицо, чужой взгляд. «Да ведь Русане уже лет восемнадцать-девятнадцать, она ведь старше меня. А узнаю ли я ее? Конечно, узнаю» — он был уверен, что они узнают друг друга, сколько бы лет ни прошло с момента их расставания.

В центре рынка находился аукцион, где продавались особо ценные рабы, искусные в каком либо ремесле или отличающиеся красотой юноши и девушки. Рабы стояли на вращающемся помосте, и глашатай выкликал достоинства продаваемых. Он сопровождал свою речь шуточками и прибаутками, привлекая внимание публики. Покупатель приказывал рабу раздеться, осматривал его со всех сторон, щупал его мускулы, заставлял соскакивать с помоста и запрыгивать обратно, чтобы посмотреть, насколько он ловок и проворен.

Специальные люди следили за соблюдением правил продажи: продавец должен был повесить на шею раба табличку и в ней указать, не болен ли раб какой-либо болезнью, нет ли у него физического порока, мешающего работе, не повинен ли он в каком преступлении, не вороват ли и не склонен ли к бегству. В табличке также указывалась и национальность раба. Репутация Славиуса, как склонного к преступлениям и побегу, не позволила торговцу выставить его на продажу с аукциона, не то не миновать бы ему гарема какой-нибудь богатой римской развратницы.

Молодые рабы пользовались большим спросом, и Славиусу приценивалось много желающих, но их отпугивала высокая цена, которую установил его хозяин, желавший хотя бы частично возместить убыток от потери двух рабов. Однажды стареющая матрона, возжелавшая иметь молодых наложников, увидев Славиуса со спины и очарованная его мужественной фигурой, ухватила его за плечо и развернула к себе. Предупрежденный товарищами, юноша обернулся, скосив глаза и пустив слюну, да еще затряс головой. Матрона отпрянула со словами: «О боги, какое страшилище!».

За несколько дней, проведенных среди таких же, как он, невольников, Славиус узнал много нового. Особым спросом пользовались рабы, обученные какому-либо ремеслу, крепкие и с кротким нравом. Цена на них была втрое, а то и вчетверо больше, чем на рабов, не владевших какими-нибудь навыками. Выбирали невольников также по национальности. Галлы считались прекрасными пастухами, особенно для конских табунов, а рослых, крепких каппадокийцев покупали в богатые дома носить носилки. Даки считались прекрасными овчарами, а особенно высоко ценившиеся врачи, чтецы, учителя, вообще образованные рабы, чаще всего были греками.

А что умел он, шесть лет проведший в море? Купить его могли только для морского дела, или разве какая-нибудь стареющая развратница для телесных утех. За шесть лет он привык к морю, и такая жизнь ему нравилась, но перспектива закончить жизнь в трюмном аду его никак не устраивала. Нужно было ждать — он был уверен, что ему повезет, только бы не прозевать нужный момент.

С этого момента Славиус стал внимательно присматриваться к покупателям, стараясь заранее определить их принадлежность к той или иной профессии, хотя и не знал, кто именно ему нужен. И это дало результат, хотя казалось, что он в его состоянии бесправного раба вряд ли сможет повлиять на ход своей судьбы. В то утро его цепкий взгляд выхватил из толпы необычную процессию, отличающуюся от людской массы, наводняющей рынок.

Пожилой мужчина с суровым лицом воина, в короткой тунике и с мечом на поясе, казалось, не замечал толпы, рассекая ее, как нож масло. Сопровождавшие его двое вооруженных людей вели за собой связанных парами шестерых рабов, одного взгляда на которых было достаточно, чтобы понять, что это не ремесленники и не землепашцы. Это были военнопленные солдаты с окраин империи, где велись бесконечные войны. Какая-то, возможно даже большая часть пленных солдат, став рабами, смирялась со своей участью, и кто-то из них становился хорошим ремесленником. Но была среди них такая категория людей, которую даже рабство не могло лишить достоинства и гордости. Такие солдаты, особенно из так называемых «варварских» народов, предпочитали умереть, нежели стать рабочей скотиной, и у них было только два пути — умереть от бича, отказавшись подчиняться, или умереть на арене цирка с оружием в руках.

Процессия приближалась, но стала забирать чуть в сторону, и Славиус понял, что в поле зрения мужчины с мечом он не попадает. Он раздумывал не больше секунды и, развернувшись, отвесил оплеуху стоявшему сзади рабу. Тот отпрянул назад и закричал от неожиданности. Проходящие мимо горожане останавливались, привлеченные шумом и ожидая развития событий. Какой-то мужчина с корзиной в руках радостно завопил:

— Дай ему сдачу, несчастный! — и заржал, предвкушая интересное зрелище.

Славиус пнул ногой корзину, выбив ее из рук зеваки, и на землю полетели фрукты и всяческая снедь. Толпа заволновалась, раздались громкие и гневные возгласы, требующие немедленно наказать раба. Оскорбленный горожанин хотел ударить Славиуса, но тот перехватил руку и держал ее, глядя перед собой в пустоту. Боковым зрением юноша видел, что суровый мужчина остановился, привлеченный шумом. Прибежавший торговец хлестнул бичом по плечам и спине, но ни один мускул не дрогнул на лице юноши. Славиус отпустил руку, и горожанин отошел назад, тряся занемевшей конечностью. От процессии отделился один из охранников и, жестом остановив поднявшего бич торговца, коротко спросил:

— Сколько стоит этот раб?

— Девятьсот сестерциев — чуть помедлив, втрое поднял цену торгаш. — Это как раз то, что вам нужно. Он, не поверите, убил двух взрослых рабов голыми руками.

— Здесь тысяча — охранник бросил на помост набитый серебром кошелек.

Торговец дрожащими руками оттиснул на восковой табличке свою печать, удостоверяя сделку, и передал покупателю, не сумев скрыть довольной улыбки. Еще бы, раб, за которого вчера не давали и двухсот сестерциев, сегодня продан за тысячу! Удачный, очень удачный день!

Служивый перерезал веревку на шее Славиуса и повернулся, бросив через плечо:

— Следуй за мной.

Еще не зная, куда приведет его очередной поворот судьбы, Славиус с облегчением двинулся за охранником.

Глава 10

Ланиста Мерсенна осматривал во дворе постоялого двора купленный товар перед отправкой в Рим, где у него была одна из знаменитейших в стране гладиаторских школ. Бойцов он всегда выбирал сам, не доверяя даже самым опытным тренерам. В прошлом боевой офицер, выйдя в отставку, он вложил все накопленные за годы службы сбережения в эту школу. В Риме было несколько школ, но благодаря упорству и расчетливости, Мерсенне удалось сделать свою одной из лучших и известных. Воспитанники его школы дрались на лучших аренах Рима со знаменитейшими гладиаторами и нередко побеждали. Не будучи выходцем из знатного рода Мерсенна, тем не менее, водил дружбу со многими влиятельными гражданами города. Богатым патрициям льстила дружба со знаменитым ланистой, что также способствовало развитию его дела.

Сорок новых бойцов, которых он отобрал здесь, в Остии, и столько же в Генуе, должны были восполнить потери в рядах гладиаторов, которые школа несла еженедельно. Сколько из них доживут до следующей весны — вряд ли половина, но некоторых из них ждет короткий миг славы.

Писарь громко зачитал устав, прослушав который, каждый должен был поставить подпись под документом, который гласил, что подписавший его вверяет свою жизнь школе и с этого момента считается мертвым, вследствие чего его убийство на арене не считается преступлением. Все сорок, кроме Славиуса и двух других подростков, не достигших совершеннолетия, не сомневаясь, и даже с радостью поставили крестики на восковой дощечке. После этой торжественной процедуры Мерсенна приказал отправлять новобранцев на речную пристань за городом, где ждала баржа — керкура, на которой отряд должны были доставить в Рим.

Казармы гладиаторов, вместе с другими постройками школы, образовывали двор, называемый перистиль, довольно обширный, размеры которого позволяли упражняться одновременно полутора сотням атлетов. Подростков, привезенных со взрослыми бойцами, поместили в отдельном помещении казармы, присоединив к остальным тринадцати несовершеннолетним воспитанникам. Вновь прибывшим после бани выдали одежду, простые холщовую рубаху и короткие, до колен, штаны.

Забросив полученное суконное одеяло на второй ярус грубо сколоченных нар, Славиус с товарищами отправился знакомиться с новым своим обиталищем. В перистиле, разбившись на пары или группы, гладиаторы упражнялись в боевых искусствах. Кто-то отрабатывал приемы владения и удары мечом или копьем, другие же оттачивали мастерство защиты. В другом месте тренер обучал молодых бойцов приемам борьбы и кулачного боя, причем делалось это в полную силу и у многих учеников были в кровь разбиты лица и руки.

Но особенно понравилось Славиусу в кузнице, где старый кузнец-перс приводил в порядок поврежденное в боях оружие и снаряжение. Как завороженный смотрел он на разогретый до красна бесформенный кусок металла, который под ударами небольшого молота приобретал изящную форму. Запах пота, горячего железа и еще чего-то, чему он не знал названия, волновал его и пробуждал какие-то неясные воспоминания. Кузнец, задержавшись взглядом на медном медальоне на груди юноши, сказал:

— Пообвыкнешь, приходи, я тебя научу понимать металл.

Все было прекрасно, люди, почти ежедневно встречавшиеся со смертью, были добры и веселы, строгий порядок и дисциплина давали чувство защищенности, но только ночью, слушая рассказы своих новых товарищей, Славиус начал понимать, в какую ловушку угодил. Избежав корабельного трюма, из которого не было выхода в жизнь, он попал, на первый взгляд, в более привлекательную, но не менее гибельную ситуацию.

Гладиаторы, большей частью военнопленные или преступники, приговоренные к смерти, были по своему положению ниже всех других рабов. За убийство невольника полагался хотя бы денежный штраф, возмещающий убытки владельца, тогда как убийство гладиатора, к тому же публичное, преступлением не являлось. Единственной задачей бойца было победить, чтобы выжить и через несколько дней вновь вступить в схватку с товарищем, с которым до этого момента делил еду и кров. Эта безжалостная мясорубка работала, перемалывая сотни жизней только лишь для потехи жадной до зрелищ, пресыщенной и развращенной римской знати и плебса, заодно принося несметные барыши устроителям кровавых пиршеств.

Наиболее отважные и удачливые гладиаторы пользовались громкой славой и популярностью среди плебса, но даже денежного вознаграждения им за их подвиги не полагалось. Хотя были счастливчики, которых богатые поклонники или поклонницы одаривали иногда даже значительными суммами, но купить свободу на эти деньги было нельзя. Только единицам удалось получить статус вольного человека по распоряжению императора, но даже эти избранные, о которых ходили легенды, оставались до конца своих дней людьми низшей касты, не имеющими никаких прав, даже права быть похороненными среди свободных граждан.

Век гладиатора, своей отвагой и мужеством добившегося статуса победителя, был недолог. Невозможно побеждать все время, всегда найдется воин, превосходящий по силе и ловкости кумира толпы, и рано или поздно приходит миг, когда вчерашний победитель падает, обагряя алой кровью белый песок арены. Немногим счастливчикам удалось пребывать в звании непобедимого более полутора лет, и итогом их жизненного пути могла быть только смерть.

Славиус ясно осознал всю гибельность своего положения, и в сердце его закралась тень страха. Не дав развиться этому чувству, он решил про себя, что время в запасе у него еще есть, а когда настанет решающий час, то он сумеет найти выход. По правилам, юношей, не достигших семнадцатилетнего возраста, нельзя было выпускать на арену. Значит, два года он мог прожить в безопасности. Приняв решение, он крепко уснул, чтобы утром следующего дня начать новую жизнь.

Глава 11

День за днем Славиус втягивался в размеренный ритм школы, постепенно постигая премудрости военного дела. Жизнь протекала по раз и навсегда установленным правилам, основанным на жесткой военной дисциплине. С восходом солнца начинались тренировки и занятия по всевозможным военным дисциплинам, гимнастике и упражнениям с тяжестями. Основное внимание уделялось, конечно, искусству владения оружием — рубящим, колющим и режущим, одним словом, предназначенным для убийства. Кроме того отрабатывалась тактика ведения боя пара против пары, трое против троих и взаимодействие в больших группах.

Тренировались деревянным оружием, потому что боевое выдавалось непосредственно перед реальным боем из соображений безопасности. Нетрудно представить, что могло произойти, имей оружие две-три сотни хорошо обученных, сильных и бесстрашных воинов. Любая искра недовольства могла перерасти в вооруженное восстание с непредсказуемыми последствиями. Еще не изгладились из памяти римлян события далеких лет, когда знаменитый Спартак едва было не отнял власть у патрициев.

Военное дело Славиус постигал с упоением, часами отрабатывая какой либо прием с мечом на деревянном манекене. Несладко приходилось его товарищам при работе в парах, когда от его ударов едва не разлетались в щепки тренировочные щиты. Его отличала, кроме силы, ловкость и быстрота движений, четкое видение поля боя и способность думать и принимать верное решение в самой критической ситуации.

Учителя-рудиарии, скупые на похвалы, все же не всегда могли скрыть свое одобрение, а иногда и восхищение способностями и упорством ученика, и в разговорах между собой они отмечали его качества и прочили ему блестящее будущее.

Зачастую, когда его сверстники, едва дождавшись окончания занятий, убегали в казарму, чтобы бездельничать и пустословить, Славиус оставался в перистиле и повторял заученные приемы или тренировался с тяжестями. Постепенно у него выработался свой стиль ведения боя и из всех видов оружия он отдавал предпочтение гладиусу — короткому, с острым жалом, обоюдоострому мечу римских легионеров, от названия которого и произошло слово гладиатор. Но и другими видами оружием он в течении года овладел в совершенстве, так же, как и техникой защиты от них.

Пришло время определиться, в каком именно амплуа будет в дальнейшем выступать каждый из воспитанников. Славиус, с одобрения тренера-рудиария, решил стать самнитом, так назывались воины, вооруженные гладиусом, прямоугольным щитом и одевавшие на голову шлем с перьями. Это были универсальные воины, которые могли выступать в схватках со всеми другими разновидностями воинов. Другие же воины, например, ретиарии, могли сражаться только с секуторами и иногда с мирмиллонами, а гопломахи с мирмиллонами и с фракийцами. К тому же в подготовку самнитов входила верховая езда, а к лошадям у Славиуса была особая тяга. Ему нравились эти умные и красивые животные, которых он помогал подковывать кузнецу Клидиону.

Ни с кем из сверстников Славиус близко не сошелся. Все они были отличные ребята и даже в чем-то похожи на него самого, ведь ланиста Мерсенна подбирал для своей школы бойцов, обладающих определенными качествами. И дело было даже не в замкнутости характера Славиуса, а в том, что цель, которая стояла перед ним, держала его в постоянном напряжении, не позволяя расслабиться ни на секунду. Все, что не способствовало достижению цели, не могло интересовать его какое-нибудь длительное время. Нельзя сказать, что он не общался со сверстниками и сторонился их. Он принимал участие в разговорах, но больше слушал, чем говорил и никогда не откровенничал.