Бесплатный фрагмент - Мой пушистый фамильяр

ПРОЛОГ

Пушистый зверёк висел на дереве вниз головой, зацепившись хвостом за ветку. Длинный зелёный мех, большие круглые глаза, лапки… а были ли у него лапки? Если и были, то хорошо спрятались среди длинных ворсинок.

Зверёк глядел на меня и широко улыбался, делая вид, что он — белый и пушистый и добрее него нет никого на свете. Но я почему-то ему не верила.

Нет, пушистым он, конечно, был. Но вот добрым…

Я с тоской смотрела на него, думая, когда же этот бесконечный и уже поднадоевший сон, наконец, закончится, и я проснусь. И снова окажусь в родной спальне. Надоело мне смотреть на это лохматое чудо. По моим ощущениям, мы друг на друга часа три таращились, если не больше. И я уже не первый раз думала, что пора проснуться.

Вот только с чего я взяла, что я сплю? Очень уж реалистично всё выглядело: и дерево, шелестящее листвой от пролетающего мимо ветерка, и чахлая трава под ногами, и лужа, в которую я угодила, когда брела по лесу, пытаясь понять, где же я очутилась. И зверёк этот, которого я увидела, задрав голову, чтобы посмотреть, кто в меня шишкой бросил.

Увидела — и остановилась, как зачарованная, глядя в его огромные глазищи.

И вот уже уйму времени стою, как приклеенная, не в силах ни отойти, ни глаз отвести.

Ну, не могла же я в действительности из спальни перенестись в это странное место, в котором даже ёлки выглядели сюрреалистично? Где в реальности встретились бы мне ели с розовыми иголками и голубыми шишками? Нигде, за это я ручаюсь.

Следовательно, я права. Я сплю и весь этот кошмар мне просто снится.

Значит, нужно проснуться.

Но, несмотря на все мои старания, проснуться не получалось. Зверёк продолжал висеть передо мной, напоминая воздушный шарик. Только почему-то очень волосатый.

Интересно, бывают волосатые воздушные шарики?

Вот что за бред в голову лезет?

Волосатый шарик моргнул, и я внезапно обрела свободу. Поспешно шагнула в сторону, надеясь, что смогу повернуть сюжет своего сна в другом направлении, но зелёный монстрик внезапно распушил шёрстку, сразу увеличившись в размерах раза в три, и, отцепившись от ветки, не спеша спланировал вниз. Завис в нескольких метрах от меня на уровне моего лица, и пискнул, словно о чём-то спрашивая. Или — предупреждая.

Я попятилась: почему-то мне стало жутко. От мехового шарика исходила угроза, я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Горло перехватило, и я с трудом смогла выдавить лишь хриплое:

— Ты кто?

Шарик прищурился, отчего круглые громадные глаза превратились в длинные узкие щели, едва не сходящиеся на переносице. И внезапно гулким басом ответил:

— Я — лучшее, что с тобой происходило. Я — твой фамильяр.

Распахнул пасть, полную стоящих в три ряда длинных и острых зубов, и кинулся на меня со скоростью баллистической ракеты.

Я заорала так, что мгновенно сорвала голос, отскочила в сторону, споткнулась и покатилась вниз по склону глубокого оврага…

ГЛАВА 1

— Васька, уснула, что ли? — раздался над ухом голос подруги, и я, моргнув, перевела на неё взгляд

Васька — это я. Василиса. Увы, не Премудрая. И совсем не Прекрасная. Вот наградили родители имечком! До сих пор на них злюсь за это. Вроде, столько лет прошло с того момента, пора бы и привыкнуть. Или имя сменить, раз уж совсем невмочь это носить. И такая мысль появлялась. Но как подумаю, сколько вместе с паспортом придётся документов менять, так желание связываться пропадает. Раньше нужно было думать, когда паспорт в первый раз получала. Но тогда — не решилась, а сейчас чего уж дёргаться. Всё равно родня и друзья будут Васькой называть. Они-то как раз уже привыкли.

— Ты что-то сказала? — я посмотрела на подругу и потянулась за чашкой.

Мы сидели в пиццерии. Эта небольшая кафешка находилась ровно посередине между нашими домами: две остановки на трамвае от Катьки, две — от меня. Поэтому мы и выбрали её для наших встреч. Ходили сюда завтракать каждую субботу. Помимо пиццы здесь было весьма неплохое меню. Сейчас передо мной стояли тарелки с сырниками и фруктовой нарезкой, а Катька ковыряла венские вафли под шоколадным соусом, запивая их крепким кофе, без которого утро себе не представляла.

Очень здоровый у неё завтрак, согласна. Но подруга обожала вафли и терпеть не могла каши и творог. И при этом без всяких диет, лопая торты и выпечку, умудрялась держать вес в пределах нормы. Повезло человеку с наследственностью. Мама у неё тоже в свои почти пятьдесят сорок шестой размер одежды носит.

— Я говорю: ты сегодня сама не своя. Что случилось-то?

— Ничего, — пожала я плечами. — Сон странный приснился.

— Сон? — сразу заинтересовалась Катька. — Расскажи!

Подруга любит мои сны. Говорит, что по ним романы писать надо. Фантастические. А вот мне они как-то уже поднадоели. Мало приятного каждую ночь просыпаться с криками ужаса и в холодном поту.

Пару дней назад мне приснился зомби синего цвета, идущий ко мне с вытянутыми руками и перекошенным на сторону ртом, да ещё и воняющий так, что у него под ногами трава вяла, а я вообще чуть не задохнулась.

Вчера во сне любовалась зверем непонятным: с вытянутой, как у енота, мордочкой, и с такими же «очками» на глазах, но размером с носорога. Да ещё и с крыльями кожистыми, как у дракона. Любовалась до тех пор, пока он на меня внимание не обратил. А потом пришлось спасаться бегством. И проснулась опять с криком, перебудив родителей, спавших в соседней комнате.

Мама давно уже говорит, что пора мне заканчивать с чтением фэнтези. «Почему бы тебе на классику не переключиться?» — спрашивает она.

Ага, чтобы мне потом маньяки с топорами снились или разорванные поездом девушки? Классика — те ещё ужастики. Столько мрака, как у Достоевского или Толстого, далеко не в каждом фэнтези-мире встретишь.

Ну, а сегодня мне приснилось вообще что-то непонятное. Какой-то меховой шарик с огромными глазами, каждый глаз — на пол лица. Или — на пол морды? Да ещё и с зубами, как у акулы. И, кстати, падение моё было очень натуральным. До сих пор ушибленная рука болит, а на боку синяк образовался.

Где и когда я так ушиблась, вспомнить не могу. Не во сне же? Сон — это, насколько мне известно, переработка мозгом того, что за день случилось. Или — предвидение того, что со мной ещё только когда-нибудь случится.

Но не этот же пушистик со мной случится, верно? Таких зверей не бывает. Я утром, перед уходом, специально в Инете пошарилась. Подобных монстриков только в «Академии монстров» нашла, да и то не точно таких, а лишь слегка похожих.

Но почему-то тревога не отпускала всё утро. А своим предчувствиям я привыкла доверять. В отличие от ума, интуиция у меня работала отлично. Сколько раз уже выручала. Например, я, выходя из дома в солнечную ясную погоду, могла взять с собой зонтик, и он мне действительно пригождался.

Ой, вот только не говорите, что я просто накануне прогноз погоды услышала, и он у меня на подсознательном уровне отложился.

Хотя, кто его знает…

— Ты где опять? — сердито спросила Катька. — Снова куда-то мыслями улетела? Я с кем, вообще, разговариваю?

— Извини, задумалась, — виновато спохватилась я. Вот что-что, а «мыслями улетать» я умею намного лучше, чем цифры по таблицам раскладывать. Как меня в бухгалтеры занесло, вообще не представляю. Родители постарались, самой бы мне это и в голову не пришло. — Так что ты сказала?

— Вообще-то, я просила тебя сон рассказать, — язвительно отозвалась подруга. — Но вижу, тебе не до меня.

— До тебя, до тебя, — я подцепила кусочек яблока и засунула его в рот. — Просто сон какой-то нелепый. Вроде бы и детский. Но я почему-то перепугалась страшно. Вот к чему такое может присниться?

И я начала свой рассказ про симпатичного пушистика.

Когда я закончила, Катька нахмурила брови и с серьёзным видом произнесла:

— Этот сон свидетельствует о том, что ты находишься в кризисной ситуации. Ты хочешь быть хорошей для всех, тебя волнует мнение о тебе окружающих. А ещё у тебя повышенная тревожность, доводящая до состояния защитной агрессии…

Слушая этот бред, я кивала, мысленно усмехаясь.

Подруга работала главбухом в крохотной фирме. В подчинении у неё были две работницы: тётеньки предпенсионного возраста, целыми днями бумажки заполнявшие, да по папкам их раскладывавшие. Но Катька своей должностью очень гордилась. А ещё она увлекалась психологией и читала умные книжки, в которых рассказывалось, как управлять персоналом и находить общий язык с подчинёнными.

А как с ними находить общий язык, если тётенек интересовали только их внуки, огород, да то, какого размера у них пенсия будет? Делали потихоньку свою работу, а на кипящую идеями начальницу поглядывали со снисходительной усмешкой.

Это мне сама Катерина рассказывала, возмущаясь, что подчинённые её совсем не любознательные и им ничего не надо, а основная цель — чтобы их не трогали и дали спокойно до пенсии доработать.

А я вздыхала, завидуя Катькиной кипучести, и с горечью думала, что мне уже сейчас «ничего не надо», и я бы тоже предпочла, чтобы меня не трогали и дали спокойно доработать до пенсии.

Нет, ну в двадцать с небольшим — и такие мысли! Нормально?

Но что поделать. Свою работу я не любила. Зато всякие истории придумывать у меня получалось прекрасно. Уже в пятилетнем возрасте своих одногруппников в детском саду до нервного срыва доводила, пугая сказками о «страшном змее, живущем в унитазе». Не буду уж сейчас рассказывать, что этот змей там делал и чем питался, но девчонки потом без воспитательницы боялись в туалет заходить.

В школе за сочинения двойки получала, но не потому, что писать их не умела, а потому, что какую бы тему ни задавали, у меня в результате получался рассказ, который можно было печатать в рубрике «Ужасы нашего городка». Даже когда о «птице-тройке» писала, она у меня к концу как-то нечаянно в трёхголового дракона превратилась.

Как я позже узнала, учителя моими сочинениями зачитывались и жалели, что продолжений не бывает, каждое сочинение — отдельный рассказ. Но тем не менее русичка за содержание методично ставила мне «неуды». И из-за этого по литературе выше тройки у меня никогда не выходило. В отличие от математики, где сочинять ничего не требовалось.

Может, поэтому меня родители и отправили не на филфак, куда мне хотелось, а на экономический, где я и отбыла пятилетнюю каторгу с последующим «пожизненным поселением» в бухгалтерии нашей мебельной фабрики, куда папа устроил меня по большому блату. Он на этой фабрике мастером сборочного цеха работал.

И вот уже второй год я занимаюсь обработкой первичной документации: заношу расходы и доходы фабрики в таблицы на компьютере, распечатываю их и подшиваю в толстые папки-скоросшиватели.

Работа не сказать, что очень сложная, но внимания требует. Так что в бухгалтерии мне не до сказок. А вот дома порой пишу небольшие рассказики, в которых то зомби фигурируют, то драконы летают, то маленькие милые фамильяры скачут. Белые и пушистые. И не зубастые, как этот чудик, который мне во сне приснился.

— Поняла? — Катька строго посмотрела на меня, и я послушно кивнула:

— Угу.

— Ты меня хоть слушала? — вздохнула подруга.

— Конечно! — возмутилась я. — Я тебя всегда слушаю.

— Слушаешь, но не слышишь, — сердито продолжила она. — Вот повтори, что я тебе сейчас советовала?

— Ну… это… словом, поняла я всё. Не доставай, — мне было стыдно, что я снова всё прослушала, погрузившись в свои мысли. Катька реально хотела мне помочь, а я опять ушами прохлопала.

Отличная у меня подруга. Всегда и во всём меня поддерживает, выслушивает мои бредовые фантазии и постоянно возмущается, что я их не записываю. Говорит, что меня с нетерпением ждёт стезя писателя-фантаста. А когда я напоминаю ей про «тройку» по литературе, она машет рукой и решительно заявляет: «Забудь. Русичка тебе просто завидовала».

К моей чести, нужно сказать, что обычно я Катерину слушаю внимательнее, чем сегодня. Но сны последних дней и, особенно, волосатый шарик здорово выбили меня из колеи. Давно мне таких реалистичных кошмаров не снилось.

Может, действительно пора лечиться?

— Ладно, — Катерина не умела долго сердиться. — Давай уже рассчитываться, а то погулять не успеем. Мы с мамой после обеда собирались по магазинам пройтись.

— Угу, — согласилась я и призывно замахала стоявшему у стойки официанту.

Рассчитавшись, вышли из пиццерии и не спеша двинулись в сторону парка, по которому любили бродить в хорошую погоду.

А погода была как раз для прогулок: солнечная и тёплая. Жара, достававшая нас последний месяц, накануне спала, и мы шли, с удовольствием подставляя лица под тёплые солнечные лучи, ласково нас пригревавшие, но не обжигавшие жаром.

Дойдя до парка, остановились у перехода, дожидаясь «инопланетянина». Я так однажды зелёного человечка назвала, который на светофоре загорался, разрешая переход. Это ещё в школе было, когда я впервые услышала, что у нас инопланетян «зелёными человечками» называют. Ну и подумала: а почему бы тогда и наоборот не сделать?

Название прижилось, и мы уже много лет на каждом перекрёстке с «инопланетянами» встречаемся. Зелёненькими и бойко шагающими.

Однажды даже рассуждали с Катькой: а вдруг эти человечки и в самом деле прилетали? Встретились с создателем светофора и попросили увековечить их визит на всех перекрёстках страны.

Или нет, не впрямую попросили, а приснились ему и приказали. Они ж — завоеватели, зачем им просить?

А я потом целую историю про их визит сочинила. Про войну зелёных и красных человечков, закончившуюся тем, что засунули вояк в светофоры и запретили им друг с другом встречаться. Поэтому они и загораются по очереди, а не одновременно, чтобы, упаси бог, случайно опять не поссориться.

Миленькая такая сказка для детей старшего школьного возраста получилась. С морем крови, рушащимися домами и сталкивающимися на перекрёстках машинами. Именно поэтому и разместила спасительница землян (это я, значит) завоевателей в светофоры: пусть исправляют то зло, которое натворили.

А мне потом эти битвы долго снились, и человечки, забыв про свои распри, хором угрожали мне всеми возможными карами за своё вечное пленение. Под конец я торжественно сожгла рассказ на костре, но убедить Катьку не называть человечков «инопланетянами» не смогла.

Наконец, красный свет сменился жёлтым, мы, не дожидаясь зелёного, шагнули на «зебру», и вдруг я краем глаза заметила, что прямо на меня во весь опор несётся какой-то не успевший проехать на свой свет торопыга. И, судя по всему, тормозить не собирается. Дёрнула Катьку, отталкивая её назад, сама тоже отскочила, и всё бы закончилось благополучно, если бы не попавший мне под ноги поребрик, о который я споткнулась. Да так, что, не удержавшись на ногах, упала навзничь и как следует приложилась головой об асфальт.

Успела ещё услышать крик подруги, и погрузилась в темноту.

ГЛАВА 2

Не знаю, долго ли я была без сознания, но, очнувшись, я сразу об этом пожалела. Лучше бы и дальше в обмороке лежала. Голова раскалывалась, во рту стоял сладковатый привкус крови, всё тело болело так, словно меня долго и методично били. Застонав, я приподнялась на руках, ожидая увидеть толпу зевак или больничную палату… и тут же резко села, увидев склонившуюся надо мной ветку с розовой хвоей и синими шишками. Правда, сразу вскрикнула от пронзившей меня боли. Истерзанное тело яростно протестовало против таких энергичных действий. Впрочем, звук собственного голоса и охватившая меня паника помогли слегка приглушить неприятные ощущения, и я, стараясь не делать резких движений, медленно повернула голову, разглядывая окружающий меня лес.

Лес?!

Это что? Это я где? А где город, асфальт? Катька где? Она не могла меня бросить в таком странном месте!

Розовые ели с синими шишками…

Я что, опять сплю?

Или это у меня бред такой?

Я прекрасно помнила и летящую на меня машину, и своё падение, и ничем иным, как галлюцинацией находящегося в коме мозга объяснить окружающее не могла.

Ладно, галлюцинация, так галлюцинация. Значит, это ненадолго. Сейчас мне врачи вколют что-нибудь взбадривающее, приведут в чувство, и этот бред закончится.

Лишь бы они меня в медицинскую кому не отправили. Долго смотреть на этот сюрреалистический пейзаж охоты нет.

Впрочем, лежать всю кому на одном месте я тоже не собиралась. Может, я в ней месяц пробуду. Что, так и торчать под этой ёлкой? Нет уж, раз оказалась в таком интересном месте, нужно его исследовать. Да и есть что-то хочется. Не кормят меня в больнице, что ли? Голодом заморить решили?

Покряхтывая от боли, я оперлась на тёмно-лиловый ствол стоящей рядом ели и медленно встала, собрав на волосы уйму осыпавшейся хвои.

Чего она так сыплется-то? Зимнюю шубу на летнюю меняет? Ох, и колючая, зараза!

Начала стряхивать хвою и запуталась рукой в пышной гриве. Недоверчиво потянула завиток и округлившимися глазами уставилась на длинную рыжую прядь.

Не может быть! Я ж всегда коротко стригусь. Недавно в парикмахерской была, так зарасти за несколько дней бы не успела. Да и цвет странный. Я всю жизнь тёмно-русой была, с чего вдруг рыжей стала?

Впрочем, мой бред, как хочу, так и выгляжу. Всегда мечтала о длинных густых и волнистых волосах. От родителей мне волосы достались хоть и густые, но тонкие и прямые, висящие сосульками и абсолютно не держащие завивку. Поэтому и делала всегда короткие стрижки. А в бреду, видимо, решила оторваться на всю катушку, вот и вообразила себе шикарную копну на голове.

Да и рыжий цвет мне всегда нравился. Пару раз даже хотела в него покраситься, но что-то так и не решилась. А зря, наверное.

Стряхнув, насколько получилось, хвою, осторожно сделала шаг, выбираясь из-под ели на простор, огляделась настороженно, высматривая, не висит ли поблизости меховой шарик из моего кошмара, и, никого не увидев, опустила глаза, чтобы поглядеть, сильно ли я пострадала и почему у меня всё болит. И снова чуть не вскрикнула от неожиданности.

Гулять я пошла в джинсах, футболке и босоножках на невысоком каблуке. А сейчас на мне была длинная, до земли, страшно грязная и порванная чуть не на лоскутки, юбка и перемазанная кровью бывшая когда-то белой блузка. Один рукав блузки был оторван и болтался на ниточке, на локте второго красовалась большая дыра. Вместо пуговиц или молнии от ворота к груди шла шнуровка, сейчас тоже грубо порванная. А ещё я была босая: из-под юбки выглядывали грязные пальцы.

Я приподняла подол и осмотрела ноги. Никаким педикюром там даже не пахло. Вместо ухоженных ножек с аккуратными, покрытыми бледным лаком, ногтями, увидела стоптанные ступни. Подняла ногу, провела пальцем по коже стопы, потом постучала по ней.

Дубовая просто. С такой кожей можно по углям, гвоздям и битым стёклам безбоязненно ходить. Даже неудобства не почувствую.

Эх, зря я, выходит, два дня назад столько денег в салоне оставила!

Вздохнув, опустила ногу и взглянула на руки.

Хм, а я-здешняя не белоручка, точно. Мозоли на ладонях явно не от вышивания. Но вот ногти ухоженные… были, пока я в грязи не перемазалась, как поросёнок, до лужи дорвавшийся.

Что ж я такая чумазая-то? В каком болоте меня валяли? И, главное, кто?

Повела плечами, вдохнула глубоко, пытаясь понять, сильно ли меня избили.

Переломов, вроде, нет. Дышать могу, руки-ноги шевелятся. И даже тело уже болит не так яростно. Боль как-то приглушилась, превратившись в нудное, но вполне терпимое нытьё.

Что ж, пора выяснить, где я нахожусь. Бред бредом, но ходить грязной и голодной галлюцинацией приятного мало. Нужно привести себя в порядок и найти еду, раз уж врачи не озаботились моим пропитанием.

Оглядевшись, увидела, что стою рядом с тропинкой, выбегающей из оврага и скрывающейся в лесу.

В овраг я, конечно, сейчас не полезу. Не с моим здоровьем по оврагам лазить.

И пошла в лес. Но с каждым шагом во мне всё ярче крепло убеждение, что я делаю ошибку, иду не в том направлении. Идти становилось всё сложнее, ноги, словно получив самостоятельность, двигались тяжело и неохотно. А в мозгу внезапно запульсировала мысль: не туда идёшь, не туда!

Я скрипнула зубами: да что ж такое! Кто тут раскомандовался?

Но всё же остановилась и задумалась.

Я всегда доверяла своей интуиции. Единственный раз не прислушалась к ней, когда мы с Катькой в парк пошли, и вот чем это закончилось. С самого утра ведь чувствовала непонятную тревогу, но списала её на приснившийся кошмар, вот и вляпалась по самое не могу. А сейчас интуиция — кто ж ещё? — буквально вопила об опасности. И кто я такая, чтобы это предупреждение игнорировать? Мало мне случившегося, захотела ещё приключений на свою пятую точку?

Поморщившись от неприятных воспоминаний, решительно повернулась и направилась к оврагу. Ноги сразу скинули с себя тяжесть и обрадованно побежали в заданном направлении, а в голове, вместо сердитого ворчания зазвучала легкомысленная мелодия.

Так.

Я снова остановилась и сердито уставилась на свои конечности.

Это что такое? Кто из нас хозяин своего тела: я или ноги?

«Слишком много думаешь, — раздался в голове насмешливый голос. — Иди уже. И радуйся, что жива осталась».

Честно говоря, слушать в голове посторонние голоса я была не готова. Мало мне комы, ещё и шизофрения начинается?

— Ты кто? — голос дрогнул, и я сердито сжала губы.

Точно — шизофрения. Сама с собой уже разговаривать начала.

«Увидишь — узнаешь, — усмехнулся голос. — Не стой, а то догонят».

— Кто? — совсем перепугалась я.

«Кто тебя убить хотел, тот и догонит. Поторопись, ведьма».

— Сам ты ведьма, — возмутилась я.

Голос помолчал, потом с лёгким недоумением спросил:

«У тебя что, мозги отшибло?»

Я хмыкнула: хороша картинка. Стою я, босая, грязная и лохматая посреди леса, и сама с собой вслух разговариваю. Эх, Катьку бы сюда, она бы объяснила мне истоки моего бреда. Наговорила бы опять уйму непонятных слов, засыпала бы психологическими терминами, и прочистила бы мне мозги.

«И правда отшибла, — грустно отозвался на мои рассуждения голос. — Какая Катька? Если ты Картаринку имеешь в виду, так она ещё долго не вернётся. И потом, ты её всегда Ринкой называла, а не Катькой».

— Какая Картаринка? — простонала я. — Всё, хватит! Вытрясайся из моей головы, надоел со своими поучениями!

«Я-то вытрясусь, да только чтоб тебе от этого хуже не стало, — хмыкнул голос. — Иди уже, пока колдун не спохватился и за тобой не вернулся».

Колдун? Ух, ты! А мой бред начинает мне нравиться!

Но голос прав, предстать перед колдуном в таком чумазом виде приятного мало. Ладно, если он седой, бородатый и уродливый старик. А если молодой и симпатичный парень? А я тут — чучело чучелом. Его ж кондрашка от моего вида хватит.

И я заторопилась к оврагу.

Склоны оврага оказались достаточно круты и спускаться напрямик было бы сложно. Но тропинка бежала вниз, извиваясь, как змея, обходя валуны и растущие на склоне кусты, и я хоть и поскользнулась пару раз, но благополучно достигла его дна и, перебравшись через небольшой ручей, начала подниматься наверх.

Боль, как ни странно, уже совсем прошла, тело подчинялось мне легко и охотно, и я даже успевала головой по сторонам крутить, рассматривая окрестности.

Розовые ели с голубыми шишками росли стеной по обе стороны оврага, не давая ему расширяться дальше. Склоны его поросли стелющейся по земле бирюзовой травой с мелкими белыми цветочками. Кусты, мимо которых я проходила, топорщились длинными и острыми колючками, и я порадовалась, что очнулась в лесу, а не в кустарнике. Из него я бы так просто не выбралась.

Последние метры оказались самыми тяжёлыми: склон оврага внезапно превратился в почти отвесную стену, и пришлось попыхтеть, карабкаясь по ней, цепляясь за высунувшиеся из земли корни деревьев. Но я и с этим справилась.

Выбралась из оврага, выпрямилась, тяжело дыша и утирая выступивший на шее под волосами пот. И получила шишкой по макушке.

— Что за… — вскинула я голову, и увидела висящий на ветке вниз головой пушистый зелёный шарик, глядящий на меня огромными глазами.

— Мама, — пискнула я, попятившись. Мой кошмар начинал приобретать реальные черты. Это что ж, я сейчас обратно в овраг полечу? Искалечусь же окончательно!

— Не мама, а Пушистик, — почему-то не гулким басом, как в моём сне, а вполне приятным баритоном сообщил меховой шарик. — Мама твоя умерла уже лет десять назад.

— Чего? — обалдела я. — Когда умерла?

— С тобой всё в порядке? — поинтересовался шарик и спланировал вниз, зависнув у меня перед глазами. — Тебя так стукнули, что память отшибло?

Кажется, в этот раз пушистик есть меня не собирался, и я осторожно перевела дух и опасливо спросила:

— Ты кто?

— Здорово тебя приложило, — пробормотал глазастик. — Вообще-то я — твой фамильяр.

— Фа… кто?!

— Фамильяр, — недовольно проговорил шарик и встопорщил шёрстку, увеличившись в размерах. — И меня это жутко злит.

— Почему? — удивилась я. Во всех книжках, которые я раньше читала, фамильяры были довольны своей участью, любили хозяев и всячески им помогали.

— Потому, — хмуро ответил фамильяр. — Пошли уже домой, пока тебя снова на костре не сожгли. Восстанавливай тебя потом из пепла. Я тебе не раб, так меня эксплуатировать.

У меня ослабли колени, и я с трудом удержалась на ногах:

— На… на ко-о-стре? Со… сожгли?

— Слушай, — пушистик медленно облетел меня, внимательно разглядывая, и вернулся на прежнее место: — А ты и правда какая-то не такая. Что-то мне это не нравится. Пошли-ка в избушку, там поговорим.

— По… о… шли, — голос не слушался, заставляя заикаться.

Страшная какая-то сказочка у меня получается. Вот нет чтобы мне любовными романами увлекаться. А то — фэнтези. А там постоянно кого-то убивают, на кострах сжигают, мечами разрубают… Хотя и фэнтези бывает безопасное. Что бы мне на отбор невест для принца не попасть? Я бы там на балах танцевала, принцу глазки строила. Нет же, угодила в какой-то кошмар!

Кто я тут? Ведьма?

Видимо, раз уж меня на костре сжигали. И, судя по словам моего фамильяра, не однажды.

Но это же больно!

Нет, бежать отсюда! Бежать, пока не поздно!

Я сделала шаг, но тут же остановилась и застонала от осознания: бежать-то мне некуда! Я ж в коме, и пока из неё не выйду, никуда отсюда не денусь. Так что нужно просто послушаться Пушистика и побыстрее убраться от оврага в неведомую мне избушку.

— Куда идти-то? Веди давай! — откуда только такие командирские нотки в голосе прорезались? С перепугу, не иначе.

— Нет, всё-таки это — ты, — хмыкнул Пушистик. — Раскомандовалась.

И поплыл впереди меня, помахивая загнутым, как у белки, хвостом.

А лапки у него, оказывается, есть. Тоже пушистые, с коготками на конце. Хорошими такими коготками… когтищами…

И с чего он мне подчиняться вздумал, с таким-то арсеналом: зубы, когти, летать умеет. Как я его заставила?

Хотя, нет, не я. Какая-то ведьма.

Некоторое время мы шли молча, а потом я всё-таки нарушила молчание:

— Как хоть меня зовут?

Пушистик с недоумением покосился на меня, что-то буркнул себе под нос, но всё-таки ответил:

— Василинка.

— Васька, значит, — вздохнула я.

Ох, и бедная у меня фантазия! Даже в бреду не смогла себе имя поинтереснее придумать!

— Вспомнила, что ль? — Пушистик бросил на меня настороженный взгляд, но я только головой в ответ мотнула, и мы опять замолчали.

Так, в молчании, дошли до развилки, и тут мой фамильяр внезапно нырнул в густо растущие кусты. Я растеряно затопталась на месте. Лезть в колючки не хотелось, но и оставаться одной в незнакомом мире тоже было неприятно.

— Ну, чего застряла? — послышался сердитый голос, и я, решившись, шагнула следом.

Как ни странно, я просочилась сквозь кусты, ни разу не зацепившись и не оцарапавшись. Прошла сквозь заросли, как нож через масло.

— Ты ж их сама заколдовывала, кровью поила, — проворчал ожидавший меня Пушистик, встретив мой недоумевающий взгляд. — Иди уже.

И снова полетел вперёд. Я поплелась следом. Но на этот раз мы шли без всяких тропинок, и я печально думала, что без Пушистика дорогу обратно не найду. У меня — топографический кретинизм, меня в лес без провожатых пускать нельзя, в трёх соснах заблужусь.

Вскоре деревья расступились, открыв небольшую полянку, посередине которой росло высокое и чрезвычайно толстое дерево с ярко-малиновыми листьями и тёмно-синими плодами, напоминающими очень крупную вишню.

Да что ж это здесь всё такое разноцветное? Сюрреализм какой-то.

— Сама так захотела, — буркнул Пушистик, которому мои мысли, видимо, тайны не составляли. И это мне не понравилось. Мало ли о чём я подумать решу. Не обо всём этому шарику знать нужно.

— От шарика слышу, — опять разозлился фамильяр, и я вспомнила голос в голове и встрепенулась:

— Слушай, это ты со мной разговаривал, когда я только очнулась? «Радуйся, что жива осталась», «Поторопись, ведьма»?

— А кто ещё? — фыркнул фамильяр.

Ну, слава богу. А то я всерьёз думала, что у меня шизофрения началась. Но, значит, мы с фамильяром можем мысленно переговариваться, да ещё и на расстоянии? Это радует. Но надо проверить.

«Я что, действительно ведьма?» — мысленно спросила я.

«Угу», — Пушистик даже качнулся в воздухе, подтверждая мои слова. Это он так головой кивнул?

Но то, что мы умеем общаться телепатически, радует. При такой опасной жизни, как у здешней ведьмы, это умение может понадобиться.

Мы подошли к дереву, и я остановилась, с удивлением разглядывая небольшую дверцу, вырезанную прямо в его стволе.

Странно, я же, вроде, ведьма, а не эльф, чтобы в стволе жить. Ведьмы — они в избушках обитают, у печки травы сушат, в горшках отвары варят. А в дупле этом, поди, и печь не разожжёшь?

— Чего встала? Заходи! — приказал Пушистик.

Интересно, чего это он раскомандовался? Кто из нас фамильяр: я или он? Кто кого слушаться должен?

Но любопытство победило, и я, пообещав себе разобраться с этим хамом позже, дёрнула ручку, открыла дверь и вошла внутрь.

И поморщилась, увидев захламлённую донельзя комнату. Ощущение складывалось, что здесь ни разу уборку не делали.

По углам висела паутина с застрявшими в ней засушенными мухами, потолок был какого-то грязно-серого цвета, как и бельё на незаправленной кровати, одежда кучами валялась на стульях и на полу, на замызганном столе и не менее заляпанном подоконнике стояли вперемешку немытые чашки и плошки, колбочки и пробирки, ручные весы и пакетики с порошками. А вдоль стен висели пучки высохшей и уже пропылившейся травы.

— Это что? — возмущённо спросила я. — Это я тут живу?

— Угу, — весело подтвердил Пушистик. — Настоящее ведьмино жилище.

— Понятно, — я задумчиво огляделась. Я, конечно, чистюлей никогда не была, мама меня частенько ругала за бардак в комнате, но такого безобразия я не допускала. Я тут и есть не смогу, побрезгую.

Значит, для начала наводим порядок, а потом уже будем обедать и разговаривать.

— Где тут ведро и тряпка? — я решительно закатала целый рукав, а тот, который висел на ниточке, просто оторвала, чтобы не мешался. Переодеваться буду, когда уборку закончу. Всё равно сейчас вся перемажусь.

Пушистик поднялся под потолок и хмыкнул:

— Понятия не имею.

Вот ведь… фамильяр недоделанный. Нет, чтобы помочь! Впрочем, может ведьма никогда не прибиралась и у неё этого ведра просто нет?

Я снова обвела взглядом комнату.

Надо же, и печка есть, правда, крохотная, но, чтобы прогреть эту комнатушку, её мощности хватит. И еду, наверное, на ней же готовят? Хм, я её хоть растопить-то сумею или придётся ягодами с дерева питаться?

Желудок недовольно что-то буркнул, вспомнив о еде, но я прислушиваться не стала. Да и мысли о растопке из головы выбросила. Об этом я подумаю, когда время подойдёт. Сейчас нужно найти ведро и тряпку.

Всё нужное для уборки нашлось в закутке за печью, таком же пыльном и грязном, как и вся комната. Пока выкапывала из-под кучи хлама ведро, подняла тучу пыли, да ещё в паутину вляпалась. Вылезла оттуда, чихая, как ненормальная. Эх, маску бы сюда медицинскую, а то точно аллергия на пыль начнётся.

Прочихавшись и с трудом стряхнув прилипшую паутину, взглянула на так и висящего под потолком и с насмешливым интересом на меня смотревшего Пушистика.

— Где тут воды набрать можно?

— С другой стороны поляны ручей течёт, — фамильяр махнул лапой в сторону печки.

Я подхватила ведро и вышла из ведьминого жилища.

Ручей искать не пришлось. Обойдя ствол дома-дерева, сразу увидела бегущий по краю поляны быстрый, глубокий, но не широкий ручей. Перешагнуть не получится, а вот с разбега перепрыгнуть — запросто. Но, видимо для большего удобства, рядом с ручейком лежала толстая доска: клади на набросанные вдоль берега камни и перебирайся со всеми удобствами, ног не замочив.

Вода в ручье оказалась чистая и холодная. Родниковая, что ли? Нужно будет позже посмотреть, откуда он течёт.

Зачем вот только это мне надо? Какая разница — откуда, главное, за водой ходить недалеко.

Следующие три часа я упорно приводила ведьмину халупу в порядок. Пыли наглоталась по уши, исчихалась вся, пятнами красными покрылась, но красоту навела. Стряхнула пыль с пучков травы, протёрла стены и окна, разогнала пауков, сложила одежду в скрипучий шкаф, выгребла сажу из печки, отскоблила грязь с пола и только после этого, подняв голову, вспомнила про потолок.

Да, туда я не залезу.

Зацепилась взглядом за болтающийся над головой меховой шарик. Пушистик так и провисел вверху, с интересом разглядывая мои телодвижения. Вот пусть теперь тоже поработает.

— Эй, хватит на меня глазеть. Не в музее. Протри-ка лучше потолок.

— Зачем? — флегматично отозвался фамильяр.

— Чтоб чисто было. Я бы и сама это сделала, но очень уж высоко, не доберусь.

Фамильяр пожал плечами… я не знаю, где у этого шарика плечи, но то движение, которое он сделал, очень походило на пожатие плечами. Что-то пробормотал, перевернулся на спину, развёл лапки в стороны и засиял зеленоватым светом. А потом выплеснул из себя этот свет, как я — воду из ведра. Свет растёкся по потолку и погас, а потолок оказался белоснежно-белым и заблестел так, что на него стало больно смотреть.

Я смотрела на это представление круглыми глазами, восхищаясь умениями моего фамильяра. А когда всё закончилось, до меня потихоньку начало доходить, что меня попросту нагло и жестоко поимели. То, на что я, чумазая и голодная, потратила уйму времени, Пушистик смог бы сделать за пять минут. И я бы уже давно приготовила ужин, помылась и переоделась.

— Ах, ты, скотина… — выдохнула я и с силой бросила в этого наглого гада тряпку, которую до сих пор держала в руках.

Пушистик ловко увернулся, а на свежевымытом потолке остался грязный отпечаток.

— Вот и помогай тебе после этого, — фыркнул наглый шарик, зависнув в дальнем от меня углу.

— Ты… ты… — злость внезапно прошла. Я устало сгорбилась, махнула рукой, подняла ведро и, идя к двери, мрачно закончила: — Гад ты после этого, а не фамильяр.

И вышла из комнаты.

Как следует вымыла в ручье ведро, оттерев песком налипшую на стенки грязь, набрала чистой воды, умылась сама, с грустью помечтав о горячем душе, и потом долго сидела, слушая чириканье и трели невидимых в листве птиц, подставляя разгорячённое лицо тёплому летнему ветерку.

В дом зашла, когда смеркаться начало. Есть уже хотелось невыносимо, и я с грустью вспомнила маму: что она сегодня на ужин приготовила? Макароны или сырники? Или вообще готовить не стала, а заказала пиццу? Когда мама волновалась, у неё постоянно что-то подгорало, поэтому в такие моменты папа предпочитал ужинать в кафе или заказывать еду на дом. А сегодня мама наверняка здорово переволновалась.

А мне сейчас придётся ещё долго возиться, чтобы ужин на печи приготовить. Я даже не уверена, что смогу её разжечь, никогда подобным не занималась. А на фамильяра надежды мало. Я уже поняла, что на него где сядешь, там и слезешь.

Что ж мне так с фамильяром-то не повезло? Такой, вроде, симпатяшка, а характер поганый. Недаром он меня в моём сне едва не съел. Ладно, хоть наяву не покушался. Впрочем, как говорят — ещё не вечер. Может, он пока сыт был. А как проголодается, так мне конец и придёт.

Тяжело вздохнув, я открыла дверь… и застыла на пороге. Комната блестела чистотой. И не той, что я навела. Я тот ещё уборщик, как ни старалась, а, например, разводы на полу так и остались. Небольшие, правда, но были. Да и протереть стены до самого верха не получилось.

А сейчас стены были стерильно чисты, пол блестел под светом лампы, а посуда, которую я ещё не успела помыть, сияла отполированными боками. И бельё на кровати, которое я не сменила просто потому, что не нашла чистого, было белоснежным и лежало без единой складочки.

А ещё в доме упоительно пахло свежеприготовленной едой. В печке потрескивали поленья, а в чугунке пыхтела, пуская пузыри, какая-то каша.

Я подняла взгляд на сидевшего на печи Пушистика и растеряно произнесла:

— Это ты постарался?

— А кто же ещё, — буркнул он, настороженно глядя на меня и, видимо, готовый к любой моей реакции.

Он что, думает, что я его за самовольство ругать начну?

Я сглотнула голодную слюну и слабо улыбнулась:

— Спасибо.

А потом пол почему-то ушёл из-под ног, в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Вот уж не ожидала, что я такая нежная. Но, видимо, слишком необычные впечатления и чрезмерное количество проделанных на голодный желудок усилий, подорвали мою хрупкую нервную систему.

Очнулась я от того, что кто-то вливал в меня силу.

Что? Это я подумала? Откуда мне известно, как силу вливают?

Откуда, откуда… Романов начиталась, вот и знаю.

Открыла глаза и увидела сидящего у меня на животе Пушистика. Прикрыв свои огромные глаза так, что от них остались узкие щёлочки, он сосредоточенно месил меня передними лапками, от которых шло явно ощутимое тепло, наполнявшее меня спокойствием и силой.

Некоторое время я молча наблюдала за его работой, потом решила подать голос. А то очень уж деловито фамильяр по мне топтался, ещё синяки останутся. Или когтями поцарапает, вон они у него какие длинные. Как ещё меня не проткнул до сих пор?

— Ты чего делаешь? — просипела я.

Пушистик подскочил от неожиданности, зависнув в воздухе в нескольких сантиметрах надо мной, а потом дёрнулся в сторону и снова настороженно взглянул на меня:

— Силой делюсь.

— А чего испугался-то?

Фамильяр промолчал, но немного расслабился.

Я медленно, прислушиваясь к себе, села на кровати.

На кровати? Я, вроде, у двери отключилась.

— Это ты меня перенёс?

— А кто ж ещё? — снова буркнул фамильяр.

Да что ж он такой сердитый? Бурчит постоянно, как старый дед. А ещё — пугается из-за каждого пустяка, словно постоянно какого-то подвоха ожидает. Чем его ведьма так запугала?

Я взглянула на свою изодранную юбку, перевела взгляд на белоснежную простынь и тяжело вздохнула: разве можно такую грязную меня класть на такую чистую постель? Полежала бы на полу, не развалилась.

Всё, хватит! Нужно, в конце концов, переодеться! Сколько можно чумазейкой ходить!

— Слышь, фамильяр, а ты можешь воду в ведре быстро подогреть?

Пушистик молча пустил луч в ведро.

— А теперь — отвернись! Или нет, лучше — вообще снаружи подожди.

Фамильяр хмыкнул и не спеша выплыл из комнаты.

А он вообще ходить может, или только летает? Забавно — лапы есть, а не ходит, крыльев нет, а летает.

Через полчаса, относительно чистая, насколько можно отмыться в тазике, поливая себя из ковшика, и одетая в — ура! — целые юбку и блузку, я сидела за столом и жадно хлебала жидкую кашу.

Почему она жидкая, я не поняла: то ли здесь так положено, то ли Пушистик пожадничал и мало крупы положил, или просто пропорции не рассчитал? Но спрашивать не стала, чтоб снова не нарваться на сердитое ворчание. Какая разница, главное — было невероятно вкусно.

Или это я просто жутко голодная?

Пушистик примостился рядом, усевшись прямо на стол, и аккуратно слизывал кашу розовым язычком. На его зубы я старалась не заглядываться.

Ела и думала, что надо бы мне побольше узнать о мире, в котором я очутилась. А для этого нужно порасспрашивать фамильяра. Кто ещё сможет мне полно и подробно ответить на все вопросы? Только он.

Хотя, фамильяр у меня тот ещё фрукт. Опять разворчится, язвить начнёт… Да ладно, поворчит и перестанет. А мне источник информации нужен, как воздух. Так что вот сейчас поем, а потом устрою ему допрос с пристрастием.

Но, съев последнюю ложку каши и с трудом удержавшись от вылизывания тарелки, я вдруг почувствовала, что дико хочу спать. Глаза закрывались сами собой, и я поняла, что допрос придётся отложить. С трудом добралась до кровати, стащила свой наряд, под который, по счастью, после мытья догадалась надеть нижнюю рубашку и, рухнув на постель, уснула прежде, чем голова подушки коснулась.

ГЛАВА 3

Я смотрел на спящую девушку и никак не мог понять, что же пошло не так? Какой-то странной была моя хозяйка.

Хозяйка… Сколько времени прошло, а меня всё ещё передёргивает, когда я произношу это слово.

Разве мог я представить, отправляясь в тот злосчастный день на охоту, во что выльется преследование оленя, которого начали загонять мои собаки? Ведь говорил же мне придворный маг Мерлинд, что не нужно мне выезжать из дворца. Что звёзды сложились в некую непристойную фигуру, которая сулит мне беды и несчастья.

Я тогда посмеялся: если сулят мне звёзды неприятности, то они, неприятности, меня и во дворце достанут.

Дурак! Непроходимый, тупой, самонадеянный дурак!

Впрочем, вполне возможно, что я был прав, и ведьма достала бы меня и во дворце. Заклинание призыва действует одинаково, где бы в этот момент призываемый не находился. Если уж даже демонов из Нижнего мира вызывают, то что говорить о каком-то принце, который по силе им и в подмётки не годится.

С другой стороны, во дворце — хорошая защита, которую придворные маги ежедневно проверяют и подпитывают. Почувствовали бы, что сквозь неё кто-то ломится, могли бы меры принять. Дополнительный щит поставить. В крайнем случае, Мерлинд бы в меня вцепился и вместе со мной призвался. А уж он бы с ведьмой разобрался, она ему в колдовстве не соперница. Развеял бы её в воздухе, она бы и охнуть не успела, не то что клятву с меня взять.

Зачем я её дал? Какое помутнение на меня нашло?

Впрочем, я тогда вообще плохо понимал, что происходит.

Помню, олень выскочил на поляну, где я его ожидал. Собачки мои знают толк в охоте, вывели жертву прямо на охотника. Особо не целясь, вскинул арбалет, собираясь спустить тетиву. Я — лучший стрелок в королевстве, и уж в такую громадную цель промахнуться никак не мог.

И вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног, а в голове раздаётся зов, туманящий разум и пробуждающий дикое желание скорее найти призывающего и покориться ему.

Демоны! Всё произошло так быстро, что я и сообразить не успел, что происходит! А ведь Мерлинд говорил мне об этом заклинании. И даже учил, как ему противостоять. Но я тогда только посмеялся: кто посмеет покуситься на принца? Кому настолько жить надоело? И, конечно же, пропустил все пояснения учителя мимо ушей.

Боги, каким я был идиотом! Вернуться бы сейчас на год назад! С каким бы усердием я учился! Каждому бы слову Мерлинда внимал.

Но увы, прошлое не вернёшь. А будущее у меня весьма печально. Проклятая клятва не позволит мне открыться, даже если я каким-то образом во дворец попаду. Да мне там не дадут и слова сказать: прибьют раньше, чем я рот открою. Я же теперь — монстроид. А монстроиды — тупые и жадные хищники, убийцы, не щадящие никого и ничего. Их истребляют. За каждого убитого зверя дают большую золотую монету, а для крестьянина — это целое состояние. Получив такое вознаграждение, он целый год может семью кормить, ничего не делая. Вот и стараются мужики, бродят всё свободное время по лесам, отыскивая в листве зелёные шары.

Работа не простая, конечно. Точнее сказать — смертельно опасная. Это здесь меня хорошо видно на фоне дурацких декоративных розовых елей, которые ведьма тут для красоты насадила, хотя я и не понимаю, что может быть красивого в такой неестественной окраске благородных деревьев. Во дворце я чуть садовника не казнил, когда он подобную «красоту» решил у ворот сотворить, зарёкся он с той поры эксперименты проводить. А вот в настоящем лесу пушистая шкура монстроида сливается по цвету с листвой. Слух и обоняние у них такие, что путника за версту чуют. Притаятся в кроне, а как незадачливый охотник под ними пройдёт, прыгают ему на спину и впиваются зубами в шею. Там, где самый большой кровеносный сосуд идёт. С такой рваной раной выжить нереально, самому кровотечение не остановить. А монстроид отлетает в сторону и ждёт, когда человек от потери крови сознание потеряет. И потом не спеша обедает. Порой даже косточек не оставляет. Зубы-то острые, камни ими грызть можно, не то что кости.

Как ведьме удалось этот кошмар поймать — до сих пор понять не могу. Огонь его не берёт, в воде он не тонет, к магии почти не восприимчив. Очень сильный нужен маг, чтобы суметь монстроида живым пленить. Убить можно, например, заклинанием окаменения, наброшенным внезапно и, желательно, сзади, чтобы увернуться не успел. А вот чтобы сеть магическую он порвать не сумел, прорву силы вложить в неё нужно. Не каждый маг справится.

Обычные охотники ловят «на живца»: ходят группой по несколько человек, а одного одевают в магически усиленную броню и идут за ним следом, отставая на несколько шагов. Если быстро среагируют на пикирующего хищника, у «броненосца» есть шанс выжить. А вот если пленника или раба пускают, тут без шансов. На смерть посылают. Прячутся в кустах и ждут, пока монстроид не начнёт трапезу. Он тогда расслабляется, едой увлекается, и его можно пристрелить. И то — если выстрелить практически в упор, чтобы стрела его насквозь пробила. А лучше — две стрелы. Или три. Иначе — выживет и преследователи сами в дичь превратятся.

Словом, монстроиды — те ещё чудовища. А вот внешность у них такая, что так и хочется их погладить и потискать. Глазастые пушистики с умильным выражением морды. Как глянут своими большими глазищами, так сразу к ним доверием проникаешься и забываешь, куда и зачем шёл.

Поэтому и вышел закон, запрещающий ловить этих хищников. Только — убивать. Слишком опасно держать такого зверя в клетке. Обязательно найдётся доверчивый и любвеобильный дурак, который решит помочь «несчастному страдальцу». И выпустит его на свободу, заодно послужив тому обедом.

Так что — никакой пощады. Смерть монстроидам!

И поэтому во дворец мне не вернуться. Никак. Если жить хочу.

А жить я хочу, это точно. Но вот смириться с произошедшим никак не получается, хоть и пытается ведьма вколотить в меня покорность всеми доступными ей методами.

Только зачем ей моя покорность? Ведь в любом случае я выполню все её приказы. И вред причинить не смогу при всём моём желании. Клятва проклятая не даст. Но ведьме хочется, чтобы я перед ней пресмыкался, а я не могу. Всё во мне бунтует против рабской покорности. Принц я или кто? Хотела покорности, могла бы какого-нибудь крестьянина призвать. Деревенские спину гнуть привычные, в рот бы хозяйке заглядывали, лапки бы раздвигали, пузо оголяя. Не защищённый живот — верх покорности. Монстроиды так самок своих соблазняют: вот, мол, я, весь твой, делай со мной, что хочешь.

А я ещё ни разу ей свой живот не показал. И её это бесит. Тоже мне, самка монстроида нашлась. На кой ей мой живот?

Самое забавное, что приказывать она не хочет. Приказала бы — никуда бы я не делся, открылся бы. А она всё ждёт, когда я сам это сделаю. Покорность свою продемонстрирую. Не дождётся. Пусть хоть до смерти забьёт, я только рад буду.

Впрочем, увы, скорая смерть мне не грозит. Слишком прочна шкура монстроида, слишком быстро они восстанавливаются после ранений. Мерлинд называл это каким-то сложным словом. Реде… реве… регенерация, вот как. Регенерация, говорит, у них прекрасная.

Для них-то это хорошо, наверное, а мне порой от неё выть охота. Когда у ведьмы настроение плохое, она меня так гоняет, что за ночь раза по три восстанавливаться приходится. Неприятно, конечно. Мягко говоря.

Но сегодня с ведьмой что-то случилось. Ни разу за весь день не рявкнула, кнутом магическим не огрела, и разговаривала не как обычно, с руганью и криками, а спокойно. Даже «спасибо» сказала. Порядок навела в своей хибаре. Вот за весь год, пока я здесь обитаю, ни разу она в руки тряпку не брала. Зачем? У неё же есть фамильяр. Прикажет, и я сделаю. Чистоту наведу, одежду в шкаф сложу ровными кучками, обед приготовлю. А что монстроиды — звери боевые, к бытовой магии мало приспособленные, и после вложенных в уборку усилий я несколько часов в себя приходить буду, ведьму не волнует. Какая ей разница, как её раб себя чувствует.

Одно хорошо: ведьма особой любовью к чистоте не отличалась и уборку за год я раза три всего и делал. А пауков она вообще любила и паутину трогать запрещала, вот та и заполонила все углы.

Мне ещё поэтому не нравилось прибираться. Попробуй, наведи чистоту, пауков не потревожив. Ведьма ж меня за каждую повреждённую паутинку наказывала.

А в этот вечер, начав уборку, она меня в очередной раз удивила. Всех пауков вымела, тенёта убрала, печь почистила. И при этом меня вообще ни о чём не просила. Поэтому и помог ей, когда ушла она умываться, довёл дело до конца. Мне ж и самому приятнее в чистом доме жить.

И, как ни странно, в этот раз даже не устал от уборки. Может потому, что основную часть ведьма сама проделала, а я только окончательный лоск навёл?

Впрочем, благодаря силе королевского рода, мой монстрик получился намного сильнее магически, чем его дикие сородичи. Думаю, поэтому и призвала ведьма именно меня, а не крестьянина, в котором магии вообще нет. Разве бы обычный монстроид сумел спасти её от казни?

Демоны! Как я обрадовался, когда её схватили в первый раз и устроили ей самосуд! Крестьяне близлежащей деревни решили, что это она их посевы потравила, саранчу на них напустила. И сожгли её на костре. Я наблюдал издали, с опушки леса. И радовался её воплям.

Ох, как она кричала, когда пламя начало лизать ей ноги! Проклятия сыпала на окружающих, как горох из дырявого мешка. А когда костёр прогорел, и я решил улететь, вдруг понял, что не могу это сделать. Что клятва со смертью колдуньи не исчезла, а только усилилась, и, если я хочу остаться в живых, я должен оживить свою хозяйку.

Меня тянуло на кострище так, что пришлось вцепиться в дерево всеми лапами, выпустив когти на всю длину, да ещё и хвостом ствол обвить, чтобы не вылететь из леса до того, как все палачи по домам разойдутся. Еле темноты дождался, собрал оставшиеся кости и золу, унёс в лес, а потом чуть концы не отдал, ведьму поднимая. В первый раз сам не понял, как это сделал. Просто жить хотелось. Да и клятва помогала, подсказывала.

А ведьма, восстав, только зыркнула свирепо, да ещё на мне же злость сорвала. Заявила, что это я виноват, что её схватили. Что раз я её фамильяр, я обязан был её уберечь от казни. И так прошлась по мне магическим хлыстом, что я чуть не до утра рану зализывал. Сил даже на регенерацию не осталось.

Потом узнал, что у деревенских, которых ведьма прокляла, мор начался. Вся деревня за пару месяцев вымерла, никого не осталось. Сильная она колдунья, да ещё и злость помогла, видимо. Всю деревню проклясть — это вам не коровью смерть призвать. Сила нужна огромная.

Если бы я это знал, когда только очутился внутри начерченного на земле пятиугольника! Но я тогда как в тумане был. Даже не понял ничего. Рукой-ногой пошевелить не мог, в голове пустота, а в этой пустоте голос звучит: «Равение габрус хаберус. Таравес тинденус фарастен». Заклинание, закрепляющее призванного в пятиугольнике, чтобы, очухавшись, сбежать не смог. А я и очухаться не успел. Если бы в своём теле был, может, и сумел бы понять, что происходит. Но меня ж сразу в монстроида притянуло. А звериный разум — он другой. В чём-то превосходит человеческий, а в чём-то — не дотягивает. Вот я и не «дотянул». Пока приноравливался к новому телу, упустил возможность спастись. Машинально повторил слова за колдуньей, и оказался к ней привязан до конца своей жизни. А живут монстры долго.

А как было не повторить, если пентаграмма сама из меня эти слова вытягивала? Требовала, болью ломала, жилы тянула. Только замешкаешься, как чуть не наизнанку выворачивать начинала. Вот и проговорил, сам не понимая, чего. Потом, когда выпустила меня колдунья из пятиугольника, я на пол рухнул и два дня в себя приходил. И ещё долго в ногах и хвосте путался. Попробуйте-ка после человеческого в зверином теле оказаться.

Первые дни ещё хорохорился, даже сбежать пытался. Клятва не дала. Да и некуда было бежать. Про то, как к монстроидам относятся, я уже говорил. А искать меня, на что я надеялся, никто не стал. Тело-то моё нашли и даже похоронили с почестями. Поэтому и не искали больше. Никому и в голову не пришло, что жив я.

Так что теперь мне и податься некуда. Даже тела меня лишили. Буду тут торчать до скончания века, выполняя все требования ведьмы.

Сегодня у меня был небольшой праздник. Несколько дней назад колдун, поселившийся у околицы соседней деревни, решил нанести моей ведьме визит вежливости. Но ведьма и вежливость — понятия не совместимые. Повздорили они. Из-за чего — не знаю, не прислушивался. Не интересуют меня их дрязги. А вчера прислал колдун приглашение с извинениями за свою вспыльчивость. Обещал артефакт какой-то показать. Ну, ведьма и прельстилась. Пошла, а меня у оврага оставила, потому что не показываюсь я посторонним на глаза. Нечего слухи распускать про странного фамильяра ведьмы.

Так и сидел я в лесу, пока вдруг меня словно спицей не проткнули. Ох и подскочил я: опять хозяйке опасность угрожает! Кинулся к избе колдуна, а ведьма уже по лесу идёт и шатает её, словно от ветра сильного. При том, что погода на редкость тихая, даже листочки на дереве не шевелятся. Увидела меня, прохрипела: «Спаси! Отравил колдун!», и рухнула на землю. А сама выглядит — краше в гроб кладут. Грязная, словно в луже её валяли, и юбка, и рубашка порваны. Дрались они, что ли? Или это она через кусты напрямик продиралась, чтобы быстрее до меня добраться?

Упала она и в конвульсиях забилась. А изо рта пена пошла. И я вдруг понял, чем отравил её колдун. Нет от этого яда противоядия, потому как магией оно подкреплено. И даже я вряд ли справлюсь с его последствиями. Одно дело — костёр, он магию не пожирает, только плоть. А есть магия — можно и плоть восстановить. Другое дело — колдовской яд, напрочь выжигающий магию. Тут хоть наизнанку вывернись, а не оживишь. Не жить больше ведьме, а, значит, и мне конец придёт.

Нет, поднять, конечно, можно, только ведь не человек это уже будет — мертвец ходячий, зомби. И уже не он мной, а я им командовать начну.

Только зачем мне такое счастье? Он же скоро вонять начнёт, гнить. Тьфу, от одной мысли тошнить начинает.

Вот и сидел я над телом хозяйки, к смерти готовился.

Да не тут-то было. Клятва ожила, начала требовать действий. Сопротивлялся я, как мог, да клятве не больно-то посопротивляешься. Когда тебя наизнанку выворачивать начинает, так и зомби поднять согласишься.

Вот и оживил я ведьму. Сперва так и подумал: зомби поднял. Даже отлетел подальше, чтобы этот мертвяк меня не порвал. Они, когда восстают, очень уж злые бывают. А как не подумать о зомби, когда вместо хозяйки кукла получилась? Встала, глазами хлопает, по сторонам таращится, словно не понимает, где оказалась. Поднятые мертвецы тоже себя так ведут, пока у них сознание окончательно не погаснет. Потом им всё равно становится, и они начинают двигаться. Идут, куда ноги шагают, если им направление не задашь.

Вот и эта кукла пошлёпала по тропинке прямо к дому колдуна. Решила, видимо, ещё раз самоубиться. Пришлось её позвать.

А потом, как она через овраг перебралась, и я её увидел вблизи…

Честно говоря, я не понял, что произошло. Вроде, и зомби, а вроде — и нет. Странно она себя как-то вела. Двигалась и разговаривала, как живая, а вопросы задавала, как упокоенная. Они тоже ничего не помнят, когда восстают. И смотрела вокруг с таким изумлением, что мне даже мысль пришла: а может, теперь я кого-то призвал и сейчас этот кто-то, как я когда-то, тоже пытается разобраться, не понимая, куда его занесло?

Нет, не может быть. Я ж никаких пентаграмм не рисовал, заклинаний не произносил. Просто силу пустил, остальное клятва делала.

Но почему тогда во время уборки ведьма так долго рассматривала себя, наткнувшись на прикрученное к дверце шкафа зеркало? Словно в первый раз своё отражение видела.

Я поначалу обрадовался, что ведьма ничего не помнит, хамить ей начал, хоть так решил отомстить за своё унижение. А потом вдруг жалко её стало, такой уставшей и несчастной она выглядела.

Сам себе удивился: с чего бы мне ведьму жалеть? Сколько она мне зла причинила — вовек ей со мной не рассчитаться. А сам с чего-то взял — и поесть приготовил. И комнату в порядок привёл, пока она у ручья сидела. Настолько она была измученная после уборки, что я и вправду ей посочувствовал.

Да и вела она себя не так, как обычно. Не ругалась, не приказывала, за хлыст не хваталась. Когда мы ужинать сели, не согнала меня со стола, куда я для проверки уселся, не отправила на пол к печке, где обычно стояла моя миска. И выгнала меня из комнаты, когда помыться решила. Никогда ведьма так не делала. Наоборот, дразнила: мол, смотри — такая красота, а не твоя, и твоей никогда не будет. И ещё руками проводила по груди, по бёдрам. Волосами своими рыжими трясла, пальцами их перебирала, на кулак наматывала. Знала, дрянь, что всегда любил я пышногрудых красавиц с длинными волосами.

Мы ж так и познакомились. Как-то в начале осени охотился я в этом лесу, да и встретил у ручья красотку фигуристую. Слово за слово — остался у неё ночевать. А утром, когда потребовала она у меня во дворец её с собой взять, рассмеялся, да и сказал, что простолюдинкам во дворце не место. И дал золотой за тёплую ночку.

Знал бы я, что она ведьма, обошёл бы десятой дорогой. А так — уехал, слыша брошенное в спину:

— Подожди, красавчик, мы ещё встретимся. И встреча эта тебе не понравится, клянусь жизнью своей.

С той встречи прошло больше полугода. Зима миновала, весна промелькнула, лето наступило. Я уж и забыл о рыжеволосой красавице, столько за это время в моих покоях девушек побывало. Поехал снова на охоту, и — нарвался. Я-то забыл, а она не забыла и всё это время план мести вынашивала. Монстроида выловила. Как уж ей это удалось — не знаю, но, видимо, злость оказалась хорошим советчиком. Заклинание призыва выучила. Где она его откопала? Оно, вообще-то, запрещено законом и те, кто им пользуется, очень рискуют. Если бы я мог написать на неё донос, её бы на костре сожгли.

Впрочем, что мне от этого? Всё равно бы воскрешать пришлось. Только лишние хлопоты.

И вот теперь сижу я на спинке кровати и смотрю на свою мучительницу. И почему-то сегодня первый раз мне не хочется вонзить в неё когти и вцепиться зубами в шею. Идёт от неё, сонной, умиротворяющее тепло. И, видимо, снится ей что-то хорошее, такая добрая, солнечная улыбка освещает её лицо.

Что же мне с тобой делать теперь, ведьма?

Василинка.

Никогда не называл тебя по имени. Слишком доброе и красивое оно у тебя. Не по твоему характеру, ведьма. А сейчас сижу и перекатываю его во рту, как леденцы сладкие: Ва-си-лин-ка…

И почему-то мне это нравится.

Только вот не верю я тебе, ведьма. Придёшь в себя, вспомнишь, кто ты такая, и останется мне только воспоминание о том, какой ты, оказывается, можешь быть, Василинка…

ГЛАВА 4

Я проснулась утром от того, что солнечный луч, пробежав по комнате, пригрел мне щёку. Открыла глаза, думая, что лежу в своей кровати, и уткнулась взглядом в сидящий на спинке кровати зелёный пушистый шарик.

В первый момент опять чуть не подскочила, но события предыдущего дня всплыли в памяти мгновенно, не дав запаниковать, и я только тихонечко вздохнула: значит, я всё ещё в коме? Надеюсь, я не останусь тут на веки вечные? Как-то неохота мне остаток дней провести в лесу, без удобств и Интернета. Да и мыться в тазике мне вчера тоже не понравилось. Надо хоть какую-нибудь бочку поискать. Должна же была ведьма как-то себя в порядок приводить? А в бочке мыться всё же удобнее, чем в тазу.

Снова взглянула на своего фамильяра.

Пушистик спал. Закрытые глаза сливались с общим фоном его шубки, и я сначала даже не поняла, сидит он ко мне передом или задом. Спиной, то есть. У него и веки, оказывается, мехом покрыты. Как же он глаза открытыми держит? Неужели шерсть не мешает?

Тьфу, что за глупые вопросы в голову лезут? Какая мне разница, как у него глаза устроены? Больше думать не о чём, что ли?

А о чём мне ещё думать? О маме с папой? О том, что я лежу где-то при смерти и неизвестно, очнусь ли когда-нибудь? Нет уж, лучше анатомию Пушистика изучать. А то от таких мыслей можно волком взвыть.

Да и потом, почему я решила, что я — в коме? Может, я на самом деле уже умерла давно, а душа моя оказалась здесь, в теле ведьмы. Сколько раз о таких поворотах судьбы в фэнтези читала! Когда в двух мирах одновременно умирают две девушки, и их души меняются местами. Или не меняются, а только одна из них попадает в другой мир и оказывается в чужом теле.

Но тогда получается, что ведьма умерла? И я, значит, здесь навсегда останусь?

Ой, нет. Точно лучше о строении глаз фамильяра думать, чем с подобными мыслями бороться. А ещё лучше — встать, зарядку сделать, да позавтракать. Потом нужно выяснить, как ведьма гигиенические процедуры проводила, бочку найти или в чём она там мылась. С округой познакомиться, узнать у Пушистика о мире: кто в нём живёт, кто правит, что можно и что нельзя делать. И что за колдун, который меня, то есть ведьму, убить хочет? Короче, дел полно, хватит валяться и горестным мыслям предаваться!

Подъём!

Потянулась, расправляя затёкшие мышцы, и натолкнулась на настороженный взгляд огромных глаз. Даже вздрогнула от неожиданности, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась:

— Доброе утро.

Пушистик промолчал, по-прежнему настороженно меня разглядывая. Словно чего-то ждал.

Только вот чего?

— Ты что такой сердитый опять? Не выспался? И почему ты спал на спинке кровати? Тебе спать негде?

— Я всегда тут сплю, — Пушистик слетел со своего насеста и перебрался на стул у стола.

— Почему? — полюбопытствовала я, садясь.

— Ты велела, — огрызнулся он.

— Я? Ах, я… Ну, да. А почему?

— Что — почему? — не понял фамильяр.

— Почему я так велела? Какой в этом смысл? Это для моей безопасности сделано? Или тебе так удобно спать? — выпалила, с недоумением глядя, как с каждым моим вопросом шёрстка на зверьке начинает всё больше топорщиться.

— Издеваешшшшшьсссся? — внезапно прошипел Пушистик, увеличившись в размере и вновь превратившись в меховой шарик из моего сна.

Ой, кажется, я его разозлила. Сейчас он меня есть будет!

— Тихо, тихо, мой хороший, — забормотала я, натягивая на себя одеяло, словно оно могло меня спасти от острых зубов этого монстра. — Я не хотела тебя обидеть. Я просто не помню: это моя блажь, или вынужденная необходимость?

Пушистик сердито посмотрел на меня и вдруг сдулся, как воздушный шар, снова став милым маленьким зверьком. Отвернулся и буркнул:

— Блажь.

— Понятно, — а вот и не понятно ничего, но не признаваться же в этом. Хотя, почему бы и нет? — Слушай, Пушистик… хотя нет, давай, сначала позавтракаем?

Я умильно улыбнулась и торопливо начала одеваться.

Фамильяр пренебрежительно фыркнул и полетел разогревать остатки вчерашней каши.

И вот что он всё время фыркает, а? Что я ему сделала? Может, у меня какие-то неправильные понятия о фамильярах? Может, в этом мире они — хозяева, а маги у них в подчинении? Надо бы и этот вопрос прояснить.

Одеваясь перед зеркалом, снова осмотрела себя, и увиденное мне понравилось. Вчера я была слишком уставшей и грязной, чтобы понять, как я теперь выгляжу. Сейчас — выспавшаяся и умытая, я смотрела на себя с удовольствием.

Ведьма оказалась красавицей. Фигура — идеальная: пышная грудь, тонкая талия, крутые бёдра. Ноги — от ушей, как у фотомодели. Грива длинных, до пояса, рыжих волос, чуть раскосые глаза, чувственные пухлые губы. Эх, мне бы в моём мире так выглядеть! С такой красотой на балах мужчин с ума сводить нужно, а не в лесной избушке от людей скрываться.

Причесавшись, ещё немного повертелась перед зеркалом, потом сделала несколько несложных упражнений, разминая мышцы, шагнула к столу… и наткнулась на изумлённый взгляд больших глаз.

— Ну, чего опять? — буркнула я. — Что я опять не так сделала? Что ты на меня уставился, как баран на новые ворота?

— Что это? — не понял Пушистик.

— Баран. Это зверь такой. Впрочем, неважно. Так что случилось?

— Я знаю, кто такой баран, — фыркнул шарик. — Ты мне скажи, что ты сейчас делала?

Глаза у него были, как две плошки, и я подумала, что ещё немного — и они из него выкатятся и двумя мячиками по столу покатятся. И это мне вряд ли понравится.

— Зарядку. — И, видя, что Пушистик не понял, пояснила: — Упражнения для мышц. Чтобы проснуться побыстрее.

Фамильяр хмыкнул и уткнулся в свою тарелку.

Я тоже уселась за стол и, начав есть, спросила:

— Может, я что-то не понимаю… или не знаю… В общем, расскажи мне, кто такие фамильяры и для чего они нужны?

Вопрос для Пушистика оказался настолько неожиданным, что он подавился кашей и раскашлялся так, что мне его захотелось по спине похлопать. Но на всякий случай я этого делать не стала. Кто его знает, как он на подобные действия среагирует. Вдруг для здешних фамильяров посторонние прикосновения — страшное оскорбление или, как минимум, нарушение правил приличия? Придётся потом на нём жениться. То есть замуж за него выходить.

А вообще, мой фамильяр — мальчик или девочка?

Ох, ну что за бред опять в голову лезет?

Я с любопытством уставилась на фамильяра, заметив, что после моего вопроса шёрстка у него потемнела. Была изумрудной, а сейчас стала почти малахитовой. Интересно, что это значит? Что он возмущён? Или удивлён? Или испуган? Надо проследить, как и когда он цвет меняет, может, научусь его настроение по окраске шерсти узнавать?

— Так расскажи мне о фамильярах!

— А ты не знаешь? — недоверчиво взглянул он на меня.

— Ну, как сказать. Немного знаю, — осторожно ответила я. — Но ты ведёшь себя не так, как те фамильяры, о которых я читала. Вот я и думаю: здесь все фамильяры такие, или это только мне так повезло?

— Повезло? — повторил Пушистик, и вдруг зафыркал, затрясся всем телом. И я с удивлением поняла, что он смеётся!

Вот гад! Хамит, насмехается, и ещё ржёт, как лошадь. Точно когда-нибудь выведет меня из себя, и прибью его поварёшкой. Или что там у меня в руках в этот момент окажется.

— Хватит ржать! — рассердилась я. — Говори уже!

Почувствовав моё настроение, Пушистик прекратил смеяться так резко, словно выключили его. Отвёл глаза и нехотя ответил:

— Да что рассказывать. Фамильяр — это териоморфный дух, служащий колдунам и ведьмам.

— Чего? — вытаращилась я на этого заучку. — А попроще можно?

— Териоморфизм — это… — Пушистик посмотрел на меня и, видимо, решил не разбрасывать бисер перед свиньями: всё равно не поймут. — Словом, фамильяры в большей степени животные, чем люди, и больше духи, чем животные. Они делятся с хозяевами энергией, как я вчера с тобой, когда ты от энергетического истощения свалилась. Помогают выполнять ритуалы. Видят духов и могут с ними общаться. Защищают хозяина от неприятностей.

— Защищают, ага, — пробормотала я, вспомнив, что нахожусь в теле убитой ведьмы. Не помогла, значит, ей защита?

Пушистик поморщился, но продолжил:

— Принимают на себя негатив. Например, на ведьму наводят порчу или проклинают, а та рикошетит ими на фамильяра.

— И фамильяр умирает? — перебила его.

— От силы пославшего проклятие колдуна зависит. Но в любом случае болеет долго.

— Бедный. Съесть проклятие, да ещё чужое, наверное, неприятно?

Пушистик горько усмехнулся и опять не ответил.

— Они могут шпионить, особенно если фамильяр — какое-то домашнее животное типа кошки. Никому и в голову не придёт, что копающийся в отбросах кот внимательно слушает разговор соседей. Или ворона может посидеть на ветке у окна с этой же целью.

— А ты?

— Что я?

— Ты тоже можешь шпионить?

— Нет. Я слишком приметный. Дальше рассказывать?

Я закивала, и даже рот рукой прикрыла, показывая, что больше не произнесу ни звука.

— Ещё мы можем давать полезные советы, потому что зачастую знаем больше и понимаем лучше, чем люди.

— Ага, — опять не сдержалась я. — Что-то я вчера от тебя ничего полезного не услышала.

— Я тебя от колдуна спас! — возмутился Пушистик. — Ты прямо к нему пошлёпала.

— Это был не совет, а защита! — заупрямилась я. — А советов я как-то не припомню.

— А… — фамильяр открыл рот, посидел с выпученными глазами, видимо, вспоминая, какой он мне вчера полезный совет дал, потом хмуро продолжил. — Неважно. Наслушаешься ещё.

Я хмыкнула, но добивать несчастного зверька не стала.

— А как вы себе хозяина выбираете? Ты, например, почему стал фамильяром ведьмы?

И сразу поняла, что спросила что-то не то. Потому что Пушистик внезапно распушил мгновенно потемневшую чуть не до черна шёрстку и зашипел, как змея, которой на хвост наступили. Или почему там змеи шипят? Я, слава богу, змей только в террариуме видела, в их психологии не разбираюсь.

— Ты чего? Я опять что-то не то спросила?

Шарик помолчал, потом медленно опустил шёрстку, выдохнул и нехотя ответил:

— Ты меня призвала.

— Призвала? Это как?

— Прочитала заклинание призыва. Я не смог ему противиться. И дал тебе клятву.

— То есть, ты не хочешь быть фамильяром? — дошло до меня.

Странно. Сколько читала книг, везде фамильяры радовались своей связи с магом и были его лучшими друзьями, готовыми за него в огонь и воду. А мой чуть от злости не лопнул, когда о ведьме услышал.

Видимо, ведьма была не слишком приятным человеком. А так как для него я — это она, вот он свою злость на меня и переносит. Неприятно, конечно, но, по крайней мере, становится понятно, почему он себя так ведёт.

— А ты бы захотела? — снова взвился Пушистик. — Лишиться всего, что тебе было дорого, превратиться в страшного монстра, выполнять все капризы злобного чудовища, быть в полной зависимости от ведьмы, которая в любой момент может тебя в блин раскатать только потому, что у неё настроение плохое…

Тут он внезапно замолчал на полуслове, тяжело дыша, потом прикрыл пылающие яростью глаза и тихо произнёс:

— Простите, госпожа, я не должен был этого говорить.

Госпожа… это я-то — госпожа? Бедный шарик, натерпелся он от этой швабры злобной. Убила бы, если б она и без меня с этим не справилась. Молодец, колдун, правильно сделал, что её пристукнул.

— А сделать теперь ничего нельзя? Освободить тебя от этой клятвы?

Пушистик недоверчиво посмотрел на меня и качнулся в воздухе, словно головой мотнул:

— Нет. Точнее — не знаю. Заклинание призыва запрещено законом. Книга запрещённых заклинаний хранится в Ковене магов и только там можно узнать, существует ли какой-то способ её отменить.

— Так надо туда сходить и спросить! — воодушевилась я. — Почему ты это до сих пор не сделал?

Мой пушистый фамильяр вздохнул:

— Я не могу отлучаться надолго. И быть далеко от своей хозяйки тоже не могу. Пара вёрст, не больше. И то уже тяжело становится.

— Понятно, — пробормотала я, прикидывая варианты. — Значит, нам нужно вместе туда пойти, в Ковен этот.

— Чего? — теперь уже фамильяр вытаращился на меня с таким изумлением на пушистой морде, что мне бы смешно стало, если бы ситуация не была такой печальной. — Это невозможно!

Но почему это невозможно, спросить я не успела. Пушистик внезапно бросился на меня и повалил на пол вместе со стулом, прикрывая собой.

Правда, в первый момент я даже не поняла, что произошло. Подумала, что мой сон сбываться начал, и этот меховой шарик решил меня съесть, чтобы избавиться от расспросов.

Но всё оказалось не так просто.

Раздался звон стекла, и в окно влетел пылающий шар, врезавшийся в стол в том месте, где секунду назад сидела я. Запахло палёным.

Пушистик мгновенно увеличился в размерах, заняв чуть не треть комнаты, вскинул лапу и из-под его когтей вырвался яркий луч. За окном кто-то грязно выругался, потом дверь затрещала, засов, на который она была закрыта, вылетел, словно и не привинчен был, а просто прилеплен на двусторонний скотч, и в комнату ворвался злой, как демон, мужчина.

Длинный чёрный плащ, шляпа с широкими полями, закрывающими лицо. Больше я и разглядеть ничего не успела, потому что Пушистик просто влепился в него, вцепился в грудь когтями, да ещё и засветился во всю мочь так, что я чуть не ослепла, еле успела глаза рукой прикрыть. А вот колдун, видимо, не успел. Потому что заорал во всё горло и вылетел за дверь, пущенный сильной рукой. То есть лапой. Судя по всему, разодравшей ему не только одежду, но и кожу.

За окном вновь раздались громкие ругательства, и наступила тишина.

Всё произошло так быстро, что я и понять ничего не успела. Только сидела, всхлипывая, задыхаясь от ужаса.

Кто это? Что я ему сделала? За что он хотел меня убить?

Пушистик дунул на разгоравшийся пожар, и огонь сразу погас, оставив запах горелой ткани и большую дыру на скатерти. Потом мой спаситель медленно спланировал вниз, опустился на пол рядом со мной:

— Ушёл. Он — портальщик, мне его не догнать.

— Кто это? — с трудом выдавила я. По щекам текли слёзы, меня трясло, как в лихорадке.

— Тот колдун, что тебя вчера отравил. Видимо, узнал, что ты выжила, и пришёл довести дело до конца.

— За что-о-о? — прорыдала я.

— Ты ему чем-то капитально насолила, — Пушистик был очень серьёзен и в то же время опять внимательно ко мне присматривался. Словно что-то пытался понять — и не понимал.

Затем подплыл ко мне и заглянул в глаза. И я утонула в его взгляде. Слёзы мгновенно высохли, трясти перестало, на душу снизошёл покой.

Вот ведь… антидепрессант выискался.

Пушистик удовлетворённо кивнул, помог мне подняться, поддерживая под локоть своей когтистой лапой, на которой ещё остались следы крови колдуна, усадил на стул, сел на стол напротив меня и коротко приказал:

— Рассказывай.

— Что рассказывать? — всхлипнула я.

— Кто ты такая и как здесь оказалась. Ты — точно не она. Но кто?

Я тяжело вздохнула и начала свой печальный рассказ.

ГЛАВА 5

Я слушал сидевшую передо мной и всё ещё до конца не пришедшую в себя ведьму, и никак не мог поверить в то, что слышу. Другие миры, параллельные измерения, порталы… Пиццерия, автомобиль… Девчонка сыпала словами, половину из которых я не понимал. Но чувствовал, что она не врёт, что всё, что она рассказывает, до последнего слова — правда.

Значит, бедная девочка сейчас в лучшем случае лежит без сознания в каком-то далёком мире? Или вообще уже там умерла, а душа её пронеслась сквозь мир ушедших, но почему-то не осталась там, а угодила в тело погибшей от яда ведьмы?

Понятно, почему она так странно себя вела. Потерять сознание в городе, а очнуться в лесу с розовыми ёлками — немудрено растеряться.

Или это я её призвал, сам не поняв, как? Если это я виноват в её появлении, то остаётся только головой об стену биться. Потому что я, как никто другой, понимал, что она сейчас чувствует, лишившись всего, что ей было дорого и оказавшись в чужом теле и чужом мире.

Говоря о том, как переживают о ней родители и какая-то Катька, Василинка снова прослезилась. И мне стало совсем плохо.

Неужели это всё-таки моя вина? Уж лучше бы я умер вместе с ведьмой, чем стал причиной страданий для, судя по всему, неплохой девчонки.

Что ж теперь делать?

— Звать-то тебя как?

— Да почти так же, как здесь: Василиса, Васька.

— Красивое имя, — попытался я к ней подлизаться, чтобы вытрясти из головы мысль о собственной подлости.

— Мне не нравится, — поморщилась девушка. — Василиса у нас героиня сказок. Она то Прекрасная, то Премудрая. А я — ни та, ни другая. Самая обыкновенная.

И вдруг улыбнулась:

— Василинка — лучше.

— Почему? — удивился я. Её прежнее имя мне понравилось больше. Может потому, что им ведьму не звали?

— Оно такое весёлое, звонкое. Как льдинки.

— Или леденцы, — вспомнил я свои ночные рассуждения.

— Да. Разноцветные, кругленькие, — обрадовалась ведьма.

Или уже не ведьма? Передалось ей мастерство прежней хозяйки тела или она теперь лишена всех магических умений? Это надо выяснить. И срочно. Пока колдун снова не явился.

— Слушай, а ведьмины знания у тебя остались? Колдовать получается?

Девушка растеряно пожала плечами:

— Колдовать? Это как?

Да, тяжёлый случай. Как объяснить основы магии человеку из безмагичного мира?

— Пойдём-ка выйдем на поляну. Посмотрим, что ты можешь.

Я поплыл по воздуху к выходу. И услышал за спиной:

— А ты, вообще, ходить умеешь?

— Что? — опешил я.

Фамильяры — они к духам ближе, чем к животным, а где вы видели шагающего духа? Да и зачем напрягаться лишний раз? Ногами в любом случае медленнее получается.

И, честно говоря, у монстроидов лапы больше для лазанья по деревьям приспособлены, чем для бега по пересечённой местности. Кривые они и короткие. Вот дерево обхватить и когтями в него вцепиться — в самый раз. А по земле эти монстрики бегают довольно забавно: с боку на бок переваливаются, да когтями в дёрне застревают.

Так я Василинке и объяснил. А она сразу загорелась:

— Покажи, как ты ходишь! Ну, пожалуйста!

Мне не жалко, конечно. Показал. А потом не знал, то ли радоваться тому, что её насмешил, и она забыла о своих переживаниях, то ли злиться, что она так надо мной хохочет. Я ж, всё-таки, монстроид. Меня бояться надо, а не прыскать в ладошку при взгляде на мои острые когти.

Ничего, я тоже найду повод над тобой посмеяться, Василинка.

Хотя, может, это она мне за вчерашнее мстит? Вчера-то я над ней вдоволь поиздевался. Сейчас даже вспомнить неприятно, как я ей хамил. И уборку делать заставил. И мыться ей в тазу пришлось, а не в бадье банной.

Ладно, пусть хихикает. Будем считать, что мы в расчёте.

Мы вышли на поляну, и я, прищурившись, облетел вокруг девушки, пытаясь увидеть, идут ли от неё магические потоки. И обрадованно воскликнул:

— Есть!

Магия, окружавшая Василинку, была совсем другой, нежели у ведьмы. Лёгкая, светлая, она переливалась на солнце всеми цветами радуги. Никаких чёрных пятен и тёмных красок, какими изобиловала аура ведьмы. На неё и смотреть-то было приятно. Так и хотелось в неё погрузиться и ею подпитаться.

Так, кажется, я не о том думаю.

— Что — есть? — заинтересовалась Василинка.

— Магия есть! Никуда она не делась, как ни странно.

А ведь действительно странно. У ведьмы же колдун всю магию выжег своим ядом. Откуда же она снова взялась? Может, она при перемещении между мирами бонусом даётся? Чтоб не так страшно было новую жизнь начинать?

— У меня — магия? — округлила глаза девушка. — Это как?

— Обыкновенно. У нас много магов. Ты же ведьма, а какая ведьма без магии? Сейчас будешь учиться ею пользоваться.

А когда мы начали тренировку, я понял, что учитель я никудышный, хоть и вспоминал старательно пояснения своего преподавателя. Только дворцовый маг меня обучать начал, когда я и сам уже многое умел. Магия у меня рано пробудилась, и я к десяти годам уже и дворец поджечь умудрился, и лестницу обрушить. А уж сколько посуды перебил, экспериментируя — и не сосчитать.

Первой учительницей по бытовой магии у меня была моя няня, добрая и спокойная женщина. Объяснять она не умела, учёных слов не знала. Но обладала ментальной магией — очень редкой в нашем мире, поэтому её и взяли во дворец. Она вкладывала мне в голову картинки, что и как я должен сделать, а я просто повторял за ней.

Но у меня-то ментальной магии не было, вот я и пытался объяснить словами то, что сам делал, не задумываясь.

Девчонка не понимала простейших вещей: как почувствовать магический поток, как увидеть магическую нить, как собрать магию в огненный шар. Пыхтела, старалась, расстраивалась, но к концу двухчасового занятия только и научилась, что слабый огонёк вызывать.

Ну, хоть в темноте не споткнётся, путь осветить толку хватит.

Когда я, наконец, объявил перерыв, Василинка без сил опустилась на траву, и я только теперь сообразил, что прерваться нужно было намного раньше. Занятия магией требуют большого расхода сил и концентрации внимания. А она ещё и много лишних усилий делала, не понимая, чего от неё требуется. И сейчас сидела бледная, вымотанная, и я слышал, как часто бьётся её сердце.

У неё ж магическое истощение! Вот ведь. Чуть не угробил девчонку, дурак! Какой же я фамильяр после этого, раз не почувствовал, что хозяйке дурно?

Или это потому, что я её за хозяйку воспринимать перестал, как понял, что она — не ведьма?

А вот это — плохо. Могу не почувствовать угрожающую ей опасность. Надо исправлять ситуацию. Эй, клятва, где ты там? Помогай!

Подплыл к девушке, укутал её в магический кокон, подпитал силой. И вздохнул с облегчением, увидев, как порозовели её щёки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Устала, — слабо улыбнулась девушка, и я опять почувствовал лёгкий укол совести. — Но уже хорошо. Это ты со мной силой поделился, да?

— Да.

Я опустился рядом с ней на землю и прикрыл глаза. Рядом с ведьмой я только холод и злость чувствовал, а от Василинки шло расслабляющее тепло и сидеть возле неё было очень приятно.

— Пушистик, — неуверенно позвала девушка.

— Что? — лениво отозвался я.

— Можно, я тебя поглажу?

Погладить?! Меня?! Наследного принца?!

— Чего? — вытаращился я на неё, и она даже отшатнулась. Я, видно, сам не заметив, ещё и оскалился. А зубки-то у меня ого-го!

— Нет, если нельзя, то и не надо. Чего сразу злиться-то?

Да какого принца? Давно уже об этом забыть пора. Я для неё сейчас просто игрушка. Мягкий меховой шарик. Пушистый большеглазый симпатяшка, которого так и хочется потискать.

Наверное, я к этому никогда не привыкну. Но она тут ни при чём.

И вообще, она — моя хозяйка. Госпожа она моя, демон меня забери! Я же только что клятву на помощь призывал, чтобы втолковала она мне это доступными ей методами.

Ага! А вот и клятва подоспела! Непокорность наказывается, верно? Так мне и надо, принцу самолюбивому.

— Я не злюсь. Хочешь — погладь.

И мысленно добавил: ты — хозяйка, ты можешь делать со мной всё, что тебе вздумается.

Почаще нужно это себе повторять, фамильяр, чтобы нос выше крыши не задирался. Прежняя жизнь осталась в прошлом, и незачем о ней вспоминать.

Тоненькие пальчики ласково коснулись моей шёрстки, легко скользнули по спине раз, другой. И я вдруг понял, что мне это приятно. И совсем не обидно. Из горла неожиданно вырвался мурлыкающий звук, и ободрённая им Василинка улыбнулась:

— А ты ещё и мурлыкать умеешь?

И снова меня погладила. А я, к своему стыду, замурлыкал, как довольная кошка. Вот уж не думал, что монстроиды мурлыкать умеют.

Было одновременно и неловко, и приятно. Сначала пытался сдержаться, заглушить мурлыканье, а потом плюнул: зачем? Кто меня тут видит? Не во дворце же. Подумаешь, принц решил помурлыкать. Имеет право.

И расслабился, дал себе, наконец, волю. Целый год чувствовал себя зверем в клетке, а тут внезапно растёкся киселём. Мурлычущим киселём.

Забавное ощущение.

Я закрыл глаза и, уже ни о чём не думая, полностью отдался приятным ощущениям. И поэтому не сразу понял, о чём спрашивает Василинка:

— Почему ты решил, что я — не она?

— Ты о чём?

— Почему ты решил, что я — не та ведьма, которая тут раньше жила?

— Потому что та ведьма никогда бы не стала прятаться под стол и плакать при столкновении с колдуном. Она б на него первая напала, ещё на улице бы его почувствовала.

— Понятно, — покраснела Василинка, и я улыбнулся, почувствовав, как ей стыдно за своё малодушие.

А чего тут стыдиться? Врывается в комнату незнакомый мужик, да ещё огнём швыряется. Любая бы испугалась.

Но что теперь с колдуном делать? Он же не знает, что Василинка — не ведьма. Прибьёт ещё ненароком. Я, конечно, сделаю всё, чтобы этого не допустить, но ведь как-то сумел он прикончить мою прежнюю хозяйку, не успел я вмешаться. Вдруг и здесь зазеваюсь?

Нет. Ведьму мне не было жалко, я в её охране особо из шкуры не лез. А с Василинки я глаз не спущу. Ни на шаг от неё больше не отойду. Везде с ней ходить буду. Точнее — летать. Даже в туалет провожать стану. Незачем рисковать. Если с ней что-нибудь случится, я себе этого не прощу.

ГЛАВА 6

Я ещё никогда в жизни не чувствовала себя такой дурой, как во время урока по магии. Пушистик из шкуры вылезал, чтобы объяснить мне, что и как нужно делать, а я хлопала глазами, как последняя идиотка, и никак не могла понять, что от меня требуется.

И только в самом конце тренировки я вдруг словно прозрела и увидела лёгкую разноцветную дымку, меня окружающую. Неужели это и есть аура магии? Красивая! Интересно, она у всех такая, или чем-то отличается? Цветом, например? Может, у злых ведьм она чёрная? Подумала, что надо бы об этом спросить Пушистика. Потом. Когда-нибудь. Потому что в тот момент сил не было даже на разговоры. Вымотал меня мой учитель по самое не могу.

Когда ауру увидела, тогда и объяснения Пушистика понятнее стали. И я даже смогла соорудить из светлых нитей некое подобие огонька. И только после этого фамильяр от меня отстал, и я без сил опустилась на траву.

И всё равно я была рада. Хоть сердце и колотилось, как ненормальное, и руку поднять не могла даже для того, чтобы потереть зачесавшийся нос, и ноги не держали, дрожали и подгибались, но я всё равно была в полном восторге.

Я — колдунья! У меня есть магия! Да только ради этого можно было в коме полежать.

Жаль только, что, когда меня в чувство приведут, я все эти умения снова потеряю. Значит, нужно активнее тренироваться, чтобы успеть помагичить до своего выздоровления.

А если я здесь навсегда…

То тем более нужно учиться быстро. А то вернётся этот ненормальный колдун, которому ведьма дорогу перешла, и останутся от меня рожки да ножки. Как бы тогда регулярные смерти в привычку не вошли.

Интересно, если я здесь умру, это будет насовсем, или меня опять в другой мир перебросит?

Впрочем, проверять это мне не хотелось.

Пушистик, поняв, что я вымоталась до предела, поделился со мной силой, отчего у меня сразу вся усталость прошла. Хорошо иметь такого фамильяра. И успокоит, когда ты встревожена, и силой поделится, когда устанешь. Красота же!

И вообще, он — лялька такая. Так и хочется его потискать, большеглазого пушистика. Только зубы у него чересчур большие, и слишком их много. Чего можно грызть сразу тремя рядами острых игл? Меня?

И вообще, чего он так разозлился, когда я его погладить попыталась? Оскалился на меня, как на врага. Потом, правда, разрешил, но в глазах такая тоска появилась, что у меня всякое желание пропало его тискать. Поэтому только чуть-чуть прикоснулась к шёрстке, оказавшейся очень приятной на ощупь: мягкой, шелковистой. А Пушистик вдруг замурлыкал. И я почувствовала, что он перестал злиться и расслабился.

Интересно, почему я так хорошо чувствую его состояние? Потому что он — мой фамильяр? Но он же не мой фамильяр, хоть и мой.

Тьфу, совсем запуталась.

А он меня тоже чувствует? Если мы с ним можем мысленно переговариваться, он и мысли мои читать может? Или воспринимает только мыслеволны направленного действия?

О, как я уже заговорила. Мыслеволны. Где такое слово только взяла?

Пушистик лежал, прижавшись к моему бедру, и тихо мурлыкал. Интересно, он мальчик или девочка? И вообще, у этих шариков пол есть или они эти, как их… забыла. Которые бесполые и могут размножаться самостоятельно?

Спросить, что ли? Или опять разозлится? Может, такие вопросы у них неприличными считаются?

— Пушистик, а ты мальчик или девочка?

Мурлыканье прекратилось. Фамильяр фыркнул, но не зло. Я уже выяснила, что такое фырканье у него — это как лёгкий смешок. И ответил:

— Мальчик. Точнее, уже вполне половозрелый мужчина.

От такого ответа я слегка смутилась: половозрелый мужчина, надо же, как сказанул. Но гладить его не перестала. Сделала вид, будто всё нормально и ответ получила такой, какой и ожидала.

— А как вы называетесь? Какой ты породы?

— Какой породы? — в голосе снова появилась горечь, и я поняла, что опять задала неприятный вопрос. Но почему? Что в нём неприятного? Вот если меня спросят, я отвечу, что я — человек. А соседская Муська — кошка. Что в этом особенного? — Монстроид я.

— Монстроид? — надо же, какое название. — У нас тоже есть слово монстр. Только им называют злобных и безжалостных страшилищ. А ты — очень милый и симпатичный.

Пушистик неожиданно вывернулся из-под моей руки, взлетел на уровень моего лица и, взглянув в глаза, требовательно сказал:

— Василинка, если ты где-нибудь увидишь подобного зверя, беги бегом от него и не оглядывайся. И зови меня, если вдруг я почему-то окажусь не рядом с тобой. Монстроиды — тупые и жестокие звери. Они не знают жалости. Ты же видела, какие у меня зубы. Ими камни разгрызть можно. Съедят тебя, и костей не останется. А вид у них такой милый специально, чтобы своей внешней безобидностью жертвы приманивать. Они объявлены вне закона и за их убийство дают большие деньги.

— А ты? — растерялась я. — Ты же не жестокий. И очень умный.

— Я? — Пушистик словно осунулся: шёрстка обвисла, лапки поджались к телу, а в глазах снова появилась тоска. — Я — не монстроид.

— То есть как? А кто ты тогда?

— До призыва ведьмы я был человеком.

— Что?!

Я была в полном шоке. Значит, мой фамильяр когда-то жил себе спокойно. Может, у него даже семья имелась: жена, дети, родители. И вдруг по желанию какой-то тётки оказался он в теле злобного и тупого зверя.

С ума можно сойти.

Это какой гадиной нужно быть, чтобы превратить в фамильяра человека! Понятно, почему он так ненавидит ведьму.

Я попыталась представить, что было бы, если бы я, угодив в другой мир, оказалась бы в зверином теле. Да ещё таком, которого все боятся и при первой же возможности убить пытаются.

Нет, лучше не представлять. Я и к чужому человеческому телу с трудом привыкаю, а уж к звериному…

Бедный Пушистик! Как ему должно быть тяжело!

— Мне так жаль…

— Не жалей, — резко ответил фамильяр и сердито распушил шерстинки. — Я сам виноват. Думать головой нужно было, а не…

Он оборвал себя на полуслове и отвернулся.

— А не чем? — не поняла я.

— Не важно.

И тут до меня дошло. Недаром же он себя назвал половозрелым мужчиной. Я покраснела, но любопытство оказалось сильнее смущения. Да и вообще, раз уж зашёл разговор на подобную тему, нужно всё выяснить сразу, чтобы потом к этому не возвращаться.

— Так вы с ведьмой были знакомы раньше?

— И ещё как, — с горечью ответил фамильяр.

— Она была твоей любовницей, а потом ты её бросил, и она разозлилась, — я не спрашивала, я констатировала факт.

— Ты так спокойно об этом говоришь, — Пушистик бросил на меня быстрый взгляд, но тут же отвёл глаза, и я почувствовала, что ему неловко и от моих слов, и в целом от этого разговора.

Мне тоже было неловко, но разговор нужно было довести до конца.

— У нас такое тоже не редкость. Мужчины, видимо, во всех мирах одинаковы.

Пушистик промолчал. Аргументов для опровержения моего заявления у него не нашлось.

— Значит, — начала я подводить итог всему, что узнала за эти два дня пребывания в новом мире: — ты был человеком. Наверное, сильным магом, да?

Пушистик дёрнулся в воздухе — кивнул. Говорить он по-прежнему не желал.

— Разозлил ведьму, она тебя призвала в тело монстроида. И тебе теперь нельзя появляться на людях, потому что тебя сразу убьют, причём — на вполне законных основаниях. Но для твоего освобождения нам нужно добраться до Ковена магов. А для этого придётся выйти из леса и оказаться среди людей.

Я помолчала, пытаясь отыскать какой-то выход из безвыходного положения, и, так и не найдя, растеряно спросила:

— И что делать будем?

— Ничего. Жить дальше, как жили. Ты не доберёшься до Ковена, — сквозь зубы выдавил Пушистик. — Одна — не доберёшься.

— Я же с тобой буду, — не поняла я.

— До первого села с магом. А там меня убьют, а тебя, как ведьму, на костре сожгут.

— На костре — это плохо, — передёрнула я плечами.

— Да уж, хорошего мало, — согласился фамильяр.

Я снова задумалась. Появилась у меня одна мысль, только очень уж она была неприятная. Но, видимо, иного выхода не было. Не оставлять же Пушистика рабом до конца его дней. Да и мне на всю жизнь в лесу застревать не хотелось. А пока мой фамильяр — монстроид, уйти я из него не смогу.

И я, наконец, решилась:

— Значит, так, фамильяр. Слушай мою команду.

Пушистик насторожился.

— В ближайшие дни ты учишь меня колдовать. А когда я более-менее освоюсь, мы пойдём к колдуну. Попросим его с нами пойти в Ковен.

— Ты с ума сошла? — выдохнул монстрик. — Он же тебя пришибёт сразу, как увидит, даже слова сказать не даст.

— Значит, мы ему сперва письмо напишем. Надеюсь, читать он умеет.

— Ты — ненормальная, — встопорщил шёрстку Пушистик. — Почему ты думаешь, что он согласится на эту авантюру?

Я встала, отряхнула юбку и ответила:

— Я ничего не думаю, я просто очень на это надеюсь. А теперь давай дальше заниматься. У нас мало времени. К посещению колдуна я должна быть готова к нашей встрече.

ГЛАВА 7

Нет, она ненормальная. Точно — ненормальная. Сумасшедшая взбалмошная девчонка, не разбирающаяся в нашем мире и его правилах. В Ковен магов она собралась! С колдуном на пару! Да он её в порошок сотрёт! Да кто её там слушать будет! Да они…

— Ты меня учить собираешься или так и будешь топорщиться до вечера?

А она ещё и хамка! Топорщиться! Я не топорщусь, я злюсь! Кому её от колдуна и магов спасать придётся? Мне! А они меня пришибут, я и глазом моргнуть не успею. Став фамильяром, я, конечно, много новых способностей приобрёл, но многое и потерял. Я не справлюсь с магами Ковена!

— Пушистик, а как тебя зовут… звали на самом деле?

Я медленно опустил стоявшую дыбом шерсть. Чего я так распсиховался? Веду себя, как дворцовая барышня-истеричка. Терпеть их всегда не мог, а сейчас сам истерю на пустом месте. Надо успокоиться. В конце концов, мы не сегодня туда идти собираемся. Время есть. Она будет учиться магии, а я — отговаривать её от этой безумной затеи.

— Антрон.

— Антрон? Похоже на «Антон». Есть у нас такое имя. Оно мне, кстати, всегда нравилось. Думала: вот будет у меня сын, назову его Антоном.

Какой сын? О чём она, вообще?

— А отчества у вас бывают? Я, например, Василиса, а отец у меня — Андрей. Значит, я — Василиса Андреевна. А у вас как? Полное имя у тебя какое?

— Антрон эр Ландэр Ландрийский.

Что я говорю?! Как я мог сказать ей полное своё имя? Его же каждая собака в королевстве знает! Стоит ей его произнести, и… Боги, что со мной вообще творится? Вывела она меня из равновесия. Надо брать себя в руки. Что-то слишком легко она из меня сведения вытаскивает. Забалтывает до отупения, и я такие вещи говорю, которые держать нужно в строгой тайне.

— Ландэр — это твой отец, а Ландрийский — фамилия? Красивое у тебя имя. Антрон эр Ландэр. А частица эр что означает? Знатность фамилии?

— Ты заниматься собираешься? — прозвучало грубо, конечно, но я отчаянно злился на себя, что так легко поддался на её провокацию.

— Тебе неприятно, что я тебе о прежней жизни напомнила? — огорчилась Василинка. — Извини. Но я теперь не смогу тебя Пушистиком называть.

— Почему?

— Потому что ты — половозрелый мужчина, да ещё и знатного рода, — улыбнулась девчонка.

Издевается, да? Точно — издевается. Вот ведь…

Но злость почему-то прошла, и стало смешно. Сам виноват. «Половозрелый мужчина» — надо же было сказать такую глупость.

Окончательно успокоившись, я подплыл к своей подопечной и начал объяснять, что нужно сделать, чтобы получился огненный шар. И тренировка пошла своим чередом.

После того, как Василинка научилась видеть свою ауру, обучение пошло намного быстрее. И уже через час она вовсю швырялась шарами. Только вот с меткостью у неё было плоховато. Ни разу в мишень не попала. Все шары мимо пролетали, я едва успевал тушить начинающиеся пожары.

Наконец, она выдохлась. Уселась на траву, скрестив ноги, глаза закрыла, пальцы в колечки сложила и загудела: «Омммм».

Это что ещё за упражнение?

— Ты чего делаешь?

— Медитирую, — не открывая глаз, ответила она и снова затянула: — Омммм!

— Чего? Колдуешь, что ли?

Поняв, что от меня просто так не отделаешься, Василинка сердито взглянула на мою озадаченную физиономию:

— Отдыхаю я так. Не мешай.

Но гудеть перестала. Вздохнула и растянулась на траве, закинув руки за голову. Я пристроился неподалёку. Так старался, работая учителем, что тоже устал.

Интересно, мой маг тоже уставал, меня обучая? Я тот ещё шалопай был. Эх, вернуться бы в то золотое время…

— А почему у вас ёлки розовые?

Вопрос ворвался в воспоминания, грубо вышвырнув их из головы.

И правильно, нечего им там делать.

— Это ты их заколдовала. Точнее, ведьма. Нравился ей розовый цвет.

— Глупость какая. А на самом деле они какие?

— Зелёные. Как моя шерсть.

— И как их назад вернуть? Снова зелёными сделать?

— Думай. Ты ж их заколдовывала.

Девчонка замолчала и надолго задумалась. Лежала, хмуря брови, с таким сердитым выражением лица, что мне даже страшно стало.

На меня, что ли, разозлилась? Сейчас вспомнит, что она — моя хозяйка, и шаром меня припечатает. Сжечь — не сожжёт, а подпалит изрядно. Я ведь даже уворачиваться права не имею. В прошлый раз, когда ведьма меня вместо мишени использовать решила, долго ожоги лечил, думал, навеки лысым и в шрамах останусь. Но регенерация у монстроидов действительно великолепная. Через месяц снова пушистый стал, словно и не было ничего.

Но всё равно неприятно. И, главное, очень больно.

— Кажется, я вспомнила.

Интересно, что она вспомнила? Как в меня шарами кидала?

— Сейчас попробую.

Василинка встала, отряхнула юбку, развела руки в стороны и что-то забормотала, одновременно делая круговые движения кистями. И вдруг — я не поверил своим глазам! — ёлка начала зеленеть! Сверху вниз побежали зелёные искорки, становясь всё более яркими. Расползались по веткам, по иголочкам, спускались всё ниже и, наконец, взорвались звонким фейерверком, осыпав поляну искрами всех оттенков зелёного цвета.

А все ели стали зелёными, такими, какими их боги создали.

Я, ошалев, смотрел на это чудо. От изумления у меня глаза чуть из орбит не вылезли. А когда всё закончилось, только и сумел выдавить:

— Как?

Василинка выглядела ничуть не лучше меня и смотрела на следы своих трудов с таким же обалдевшим видом. Словно и не она всё это сделала.

Оглядев поляну, перевела взгляд на меня и осипшим от волнения голосом сказала:

— Не знаю.

— То есть как это — не знаешь? — встревожился я.

— А вот так, — девушка без сил опустилась на землю, и я почувствовал, что она на грани обморока. Кинулся к ней, укутал в магический кокон, делясь силой. — Ты сказал — вспоминай. Я начала вспоминать. И вспомнила.

Василинка испуганно взглянула на меня и жалобно спросила:

— А ведьма точно умерла? Я в неё не превращусь? Я же реально вспомнила это заклинание, хотя никогда его не знала.

Хотел бы я знать ответы на эти вопросы.

— Наверное, это память тела, — начал её успокаивать. — Это же здорово. Значит, ты скоро освоишь все умения, которыми владела ведьма. Ты же сама этого хотела.

— Хотела, — Василинка отвела глаза, уткнулась взглядом в землю. — Только…

Она не договорила, но фамильяр я или кто? Понял, чего она боится. И сам этого испугался.

Что мы знаем о переселениях душ? Ничего. Как это происходит? Уходит ли душа прежней хозяйки тела насовсем, или может вернуться и выжить новую, которую сочтёт завоевательницей? Или сумеет слиться с ней и подавить, засунув в дальний уголок… чего? Мозга? Тела? Себя? И станет Василинка такой же пленницей ведьмы, как я? Или пробуждающиеся способности девушки — просто память тела и напичканного знаниями мозга, и душа здесь ни при чём?

Вопросов было много, ответов — ни одного. Но мы оба были в панике.

Наконец, Василинка облегчённо вздохнула:

— Спасибо, я в порядке.

Я притушил сияние силы, опустился на траву и, глядя девушке прямо в глаза, решительно произнёс, стараясь говорить как можно убедительнее:

— Ничего не бойся. Ты вспомнишь все умения ведьмы, станешь такой же сильной, как она, сумеешь победить колдуна, и мы отправимся в Ковен. И всё будет хорошо. Это тебе я говорю, твой фамильяр. А фамильяры умеют предвидеть неприятности.

Которых, как я чувствовал, впереди у нас будет немало. Но говорить об этом и без того расстроенной Василинке я не стал.

ГЛАВА 8

Я умею колдовать. Я колдовать умею. Колдовать умею я.

Это не укладывалось в голове. Казалось, что я сплю, и с минуты на минуту проснусь и выясню, что мне пора на работу.

Меня переполнял восторг, и в то же время я — боялась. Да, я боялась того непонятного, что со мной произошло. Когда я вдруг поняла, что знаю, каким образом можно расколдовать розовые ёлки. Мне словно кто-то шепнул, что надо сделать. Подсказал пасс и заклинание.

Кто это был? Подсознание? Местный бог? Или вернулась ведьма, и теперь она начнёт выживать меня из тела?