Бесплатный фрагмент - Многогранность

МНОГОГРАННОСТЬ

СБОРНИК РАССКАЗОВ

ВТОРОГО ШАНСА НЕ БУДЕТ

Это была на редкость тёмная ночь. Про такую говорят — хоть глаз выколи. И только всполохи молний беспощадно кромсали мрачные небеса, на мгновения освещая округу. Дождь точно обезумел, и седьмой час подряд лил как из ведра, словно оплакивал давно вымерший посёлок, скорбел вместе с ним.

Стоящий на окраине деревни дом ничем не отличался от остальных. Чёрный, трухлявый, покосившийся. Некогда резные, разукрашенные ставни давно не прикрывали маленькие оконца, болтались на ржавых навесах потревоженные стихией. Крыльцо под стать дому: три гнилые ступеньки спускаются к едва заметной среди бурьяна тропке, что пересекает заросший высокой травой двор. После того как основная часть Южного Урала стала зоной отчуждения, подобное запущение воцарилось повсеместно.

Разбухшая от влаги калитка скрипнула, пропуская сгорбленную фигуру в зелёном бесформенном дождевике. Сухая, узкая ладонь сжимала в узловатых с длинными, загнутыми ногтями пальцах деревянный посох. Да именно посох, иначе это отшлифованное неисчислимыми прикосновениями рук древко, с множеством витиеватых рисунков и набалдашником в виде чёрного шара, назвать было нельзя. Шлёпая по размокшей дороге, фигура в дождевике медленно заскользила вдоль ветхой, поломанной изгороди. Она удалялась от дома, погружаясь в тёмный, шелестящей мокрой листвой подлесок.

Новый всполох молнии и почти сразу раскатистый удар грома. Вспышка небесного «электричества» на мгновение выкрала у мрака образ идущего. Седые длинные волосы выбились из-под капюшона, прилипли мокрыми спутанными прядями к старушечьему лицу.

Есть женщины, чью красоту старость пощадила, превратив роскошную барышню в милую, приятную бабулю. Но как быть с теми, кто и в молодости не особо блистал? Тут, казалось бы, к концу жизни природа должна помиловать, перестать глумиться над несчастной, но этого не происходит. А всё потому, что над самой природой надругалось проклятое человечество, изуродовало, изменило до неузнаваемости, она лишь возвращает «подарки» бумерангом.

Упругие струи хлестали сгорбленную фигуру, но та с упорством продолжала идти вперёд. Посох, увенчанный чёрным шаром, едва ли служил опорой, скорей это просто та вещь, которую принято считать частью образа. Старые калоши вязли в месиве из грязи и палой листвы, порывы ветра норовили опрокинуть тщедушное тело, что посмело идти супротив.

Подлесок закончился и вот уже многовековые сосны, осины и ели берут старуху под свою защиту. Лес густой, дождю и ветру не так-то просто пробить его зелёную шкуру. Но как же быть с тьмой? Здесь среди шума дождя, скрипа деревьев и отдалённых ударов колесницы Тора, что катит сейчас по небесам, размахивая Мьёльниром не видно абсолютно ничего. Однако для идущей сквозь смешанный лес это никогда не было преградой.

***

— Такие артефакты рождаются один раз в год, в сезон дождей, — рассказывал пожилой, одноглазый мужчина, вглядываясь в лица двух молодых спутников. — Поверхность и нутро «Живого болота» становится кладезю редких, аномальных образований. Зима близко и нам надо собрать как можно больше, осень же в этих местах очень шустрая. Не успел оглянуться, а на смену проливным дождям приходят снежные бураны.

— Сколько лет ты этим промышляешь, Стерх? — спросил щуплый, пронырливый Кнут, в его маленьких глазах-бусинках отражались языки пламени от костра. Однако огонь алчности горел в них куда резвее. — Я вот ума не приложу, как ты смог выжить в этих гиблых местах?

— Пятнадцать лет будет. Вернулся сюда через год после аварии, тянуло очень. Дом как-никак, вся жизнь здесь, — продолжил неспешно Стерх. — Поменялось тут всё, едва узнал родной посёлок, лес в который по грибы-ягоды ходил. К тому времени военные периметр оцепили, первые заставы понатыкали. Вблизи одного из кордонов я и поселился, тогда с этим не было проблем.

— Дааа, — протянул круглолицый Дрон. — Сейчас эти шакалы в край обнаглели! Такие бабки дерут, а сами же из наших рук потом и кормятся, крысы!

«Молодые, нетерпеливые, жестокие, похлеще любого мутанта будут», — запоздало подумал Стерх, оглядывая сталкеров новичков. — «Как же быстро они вывернули шкуру. Там, на кордоне хлопали глазками и внимали всему с наивностью и жадностью ребёнка».

Сделанного не воротишь, теперь они в Зоне, в одной упряжке, а кто кому первый перегрызёт горло, это дело времени. Прошлогодняя вылазка к аномалии лишила Стерха двух верных друзей. Не один год они хаживали вместе к «Живому болоту» и всегда возвращались полные ценного хабара. Отправляться в столь опасный путь в одиночку, он не рискнул, а вот со спутниками как-то не угадал. Как бы то ни было, козырей в его рукаве было больше. И эти шустрые парнишки о том в курсе.

***

Старуха чуяла: люди засели в разрушенной водяной мельнице, сложенной из природного камня. Кажется, она ещё помнит, как пересохшая ныне речка крутила колесо, а древнее строение работало, выполняло свою функцию. Впрочем, это неточно, много лет одиночества, аномальный лес и вечный голод повлияли на её память и рассудок. Но сегодня всё может измениться. Она почувствовала их присутствие за много километров. Наконец-таки встретила людей! Живых людей, а не тех, что слоняются в округе — безмозглых и гнилых манекенов.

Их было трое. И то, что творилось в разуме двоих — ей не понравилось.

***

— Денег отвалят, на год точно хватит! — Кнут хлопнул Дрона по плечу. — Главное, сторговаться как следует. Правда, же, Стерх?

— Хватит, — подтвердил одноглазый, оглаживая щетинистый подбородок. — Но мы ещё даже не дошли до места…

— Да ладно, не гони, отец, утром дождь закончится, и двинем по холодку, пока ветер без сучков! — поддержал товарища Дрон.

— Дождь — это не самое страшное, парни, что ждёт нас здесь…

— Стерх, ты столько лет в Зоне, все эти тропки тобою хожены-перехожены, ты, что нас запугать решил? — нервно проговорил Кнут, подбросив в костёр влажные дрова. — Ты не думай, мы не пацанье какое, и нас на слабо не возьмешь!

— Я не думаю — я знаю. А мой опыт — это мой опыт! И к вам он абсолютно не относится, — в голосе одноглазого прозвенел металл. — Вчерашняя безопасная тропа, завтра может стать западней, уяснили?

— Да ладно тебе, дядь, — примирительно выставив ладонь, проговорил Дрон, рука его потянулась к початой бутылке водки. — И тебе хватит дёргаться, Кнут, мы тут новички и многого не знаем!

Спутники замолчали, осушили стаканы со спиртным, закусили тушёнкой.

— Спать, — коротко скомандовал Стерх, залезая в спальный мешок. — Завтра рано подниму.

Кнут проснулся от невероятно яркого, реалистичного сна, схватился за обрез. Ещё пару секунд назад он стрелял из него, и парень не сразу понял, что всё это ему приснилось. Он с шумом выдохнул, но то не был выдох облегчения. Кнута сильно огорчила реальность и мерный храп спутников. Там в этом чудесном сновидении приятели лежали на болотной траве с развороченными дробью затылками, а он с упоением потрошил их полные артефактов рюкзаки.

Кнут сел, потёр затёкшую руку. Дождь и ветер почти стихли, гроза прекратилась, мрак за окном стал поистине непроницаемым. Но вот что-то сверкнуло в нём, заискрилось. Это совсем не походило на молнию, да и раскатов грома не последовало. Голубая вспышка повторилась через несколько секунд, маняще подмигивая ему и тьме.

Артефакт. Мысль обожгла сознание парня. А почему бы и нет, ведь это мать её Зона и повстречать их можно повсюду. Одно дело, какой он: редкий, ценный, обладающий целебными свойствами или совсем бесполезный идущий на бижутерию. Кнут осторожно выпутался из спального мешка. Зачем спутникам знать про артефакт. Меньше знают, крепче спят. А он сходит, проверит, в любом случае это его находка. Не хрен спать. Кто рано встаёт, тому Бог подаёт.

Он медленно двинулся к выходу, прихватив оружие. Профессиональный домушник, он умел не шуметь. Выйти незамеченным и не услышанным из развалин мельницы не составило особого труда. Ночь снаружи оказалась не такой уж и тёмной. Глаза привыкли к мраку, да и луна, пробиваясь сквозь быстрый караван туч, сегодня была на его стороне. Кутаясь в куртку от холодных капель дождя и накинув на голову капюшон, парень двинулся в сторону мигающих всполохов. Хвойные деревья тянули к нему пушистые лапы и на одной из них, как в новогоднюю ночь сверкал голубым свечением шар.

Кнута затрясло. Надо скорее хватать добычу, пока никто не проснулся. Он потянулся к артефакту, а тот вдруг медленно воспарил над колючей ветвью. Последнее, что успел заметить парень, это деревянный посох, верх которого и украшал шар. Когтистая рука вонзилась в горло, вырвала кадык и отбросила тело Кнута в овраг.

***

Никому не доверяй. Этот девиз шёл со Стерхом и стал особенно актуальным с возникновением Зоны. Одноглазый видел, как Кнут вышел на улицу, возможно, просто отлить. Однако возвращаться в тёплый спальный мешок, парень не спешил. В душу мужчины закралась тревога. «Это всё неспроста, что-то с ним там произошло. Или это выродок задумал играть в нечестную игру?» — твердил внутренний голос, — «надо сходить и проверить».

Стерх уже хотел вставать. Но Дрон, спавший неподалёку, вдруг зашевелился и резко вскочил. Пару минут парень озирался по сторонам, очевидно, привыкая к тьме, потом взял свой охотничий карабин и медленно побрёл к выходу. То, что друга не оказалось на месте, его не заботило.

Как только дверь за Дроном закрылась, Стерх тихо поднялся. Снятый с предохранителя АКС-74У уже лежал наготове.

«Спокойно, мужик, незачем накручивать себя! Просто ложись обратно спать», — заговорил с ним внутренний голос.

Стоп! А его ли это голос? Стерх сдавил виски, как будто пронзённые навылет арбалетным болтом. Кто-то пытается залезть в его голову. Нет, уже залез!

Мужчина заскрежетал зубами, сделал пару шагов к выходу и едва не упал, облокотился о стену, сдирая ладонь о её шершавые неровности. Снаружи послышался сдавленный крик и бульканье, что-то тяжёлое плюхнулось в грязь.

«Упрямый какой и сильный», — раздался дребезжащий, старушечий голос в голове. — «Ну, раз хочешь выйти, выходи, милок, только не шали».

Стерх с трудом открыл дверь, словно перед ним была не ветхая, деревянная конструкция, а многотонная гермоплита прочно закрывающая вход в бомбоубежище.

Догадка подтвердилась. Ламия! Та, что подчиняет волю любого, и никто не может этой твари противиться. Она стояла на коленях возле окровавленного тела и тянула из распоротого живота блестящие петли кишечника. Голова Дрона лежала рядом в пузырящейся от редкого дождя луже.

«Не жалей. Они бы убили тебя», — проскрипел голос. Волна дурноты подкатила к горлу. Стерх выронил автомат. — «Убили, как только поняли, что ты им не нужен».

Старуха мутант выпрямилась, встала, опираясь на трость. Седые, окровавленные волосы прилипли к её чудовищному лицу, и тварь облизнула их невероятно длинным языком.

— А теперь ты просто зайдёшь обратно в дом и ляжешь спать, — на этот раз Ламия проговорила вслух. — Не думай, милок, что ты какой-то особенный. Я начала трапезу с тех, чья душа и мысли черней твоих и вот незадача — насытилась быстро. Уйдёшь рано утром и больше не возвращайся в эти места. Второго шанса у тебя не будет!

Стерх безропотно вернулся в мельничную, словно марионетка, залез в спальник и сомкнул глаза. С этого дня путь к «Живому болоту» ему на века закрыт. Ламия подарила самый бесценный артефакт — жизнь. Но, второго шанса действительно не будет.

2019 г.

СТАТЬ ДРУГИМ

Когда тебе шестнадцать, мысли о собственной смерти заботят меньше всего. Более того — сама смерть кажется чем-то далёким и едва ли реальным.

Вокруг же все могут спокойно умирать. Ведь пришло их время. Дядя Гриша, мамина старшая сестра, бабушка, любимчик семьи — кот Матвей. Все, но не ты. И всему есть оправдание. Сосед Гришка — беспросыпный алкаш, бедная печень устала пропускать сквозь себя цистерны дешёвого спирта и отказалась работать. Тётя Надя — мамина сестра — впервые в жизни поехала на море. Среди тысяч загорелых туристов акула-людоед почему-то выбрала её. Любимая бабушка была уже очень старой и больной, лекарства, на которые только и хватало пенсии, едва умещались на её прикроватной тумбочке. В одно прохладное осеннее утро её не стало. Медичка, уставшая от постоянных вызовов, лишь развела руками и констатировала смерть. Кот Матвей, завидный жених и задира, который гулял сам по себе и где ему вздумается, погиб от руки ненавистного врага. Точнее, от зубов соседского пса — кавказская овчарка величиной с доброго телёнка сорвалась с цепи. Матвей, нагло разгуливающий вдоль чужой изгороди, тем самым доводя псину до почти истеричного лая, не смог тогда убежать.

Вот так ты и живёшь, теряя близких, каждое утро замазывая и давя пред зеркалом прыщи, тайно влюблённый в свою одноклассницу или одноклассника и страдающий от неразделенного чувства. Пока один из дней не переворачивает всю твою жизнь.

Кровь из носа пошла на уроке алгебры. Красные капли заляпали неровные строчки дробей, и Никита запрокинул голову.

— Что, месячные? — ехидно спросил Стас Куценко. Друзья этого нахального и жестокого ублюдка называли Куцым.

Раздался смех. Почти все в классе услышали его слова.

— Куценко, выбирай выражения! — Людмила Викторовна, педагог математики и физики, возмущённо приспустила очки, вперив взгляд в улыбающегося Стаса. — Никита, что там у тебя? А, кровь — ну, выйди умойся холодной водой. Жарко сегодня, сил нет.

Школьный класс — ячейка общества: тут есть свои лидеры, хулиганы и ботаники, тихони и болтуны; есть и те, кто не относится ни к кому выше перечисленному. Вечные объекты насмешек, приколов и жестоких розыгрышей, другими словами — лохи. Никита Добролюбов давно смирился со своим унизительным статусом и старался не обращать внимания на задирающих его ребят. Но в последнее время закрывать глаза на унижения со стороны сверстников становилось всё трудней. И одной из причин стала Настя Алексеенко, пришедшая в класс посреди учебного года.

Чувствуя лёгкое головокружение, юноша поднялся со своего места; кровь, как будто этого и ждала — так и хлынула из носа. Он сидел один — никто бы не рискнул сесть с лохом за одну парту.

— Эй, дебил, ты тут всё зальёшь! — завопил нудный и визгливый Виталик Ежов, или просто Ёжик, сидевший вместе с Куцым. — Шевелись, салохранилище!

И вновь хохот и дежурная фраза учителя, одёргивающая хулигана, — пустая, ничего не меняющая.

Никита заспешил к дверям, зажимая нос ладошкой. Щёки привычно налились красным, его бросило в пот. Он знал — в его широкую спину с оплывшими плечами смотрят глаза ненавидящих людей. На эти взгляды ему давно было наплевать. Но там, на первом ряду, за третьей партой, рядом с хохотушкой Танькой Бондаревой сидит Настя и в очередной раз видит его унизительное положение.

Кровотечение открылось и на четвёртом уроке, после чего учитель литературы отправил Никиту домой.

Весна выдалась ранней и невероятно жаркой. Снег сошёл за пару дней, и протекавшая вдоль посёлка речушка Каменка превратилась в стихийное бедствие. Никита не ходил в школу несколько дней. Самочувствие резко ухудшилось. Головокружение, слабость и апатия, ну и, конечно, кровь из носа, которая текла по несколько раз в день, — всё это признаки авитаминоза. Именно такой диагноз поставила местный фельдшер тётя Зоя. Серьёзно к его самочувствию отнеслись чуть позже, когда он вместе с доброй частью односельчан отправился посмотреть на вышедшую из берегов реку.

Большой и грузный (в свои шестнадцать лет Никита весил сто двадцать килограммов, и это не при самом большом росте в классе — сто семьдесят восемь сантиметров), юноша рухнул в придорожную грязь и потерял сознание.

После поверхностного обследования в районной больнице его отправили в городскую, сославшись на отсутствие специального оборудования. Мать поехала с ним. Отец, как и всегда после закрытия золотодобывающей фабрики, единственного места более или менее приличного заработка, был на двухмесячной вахте на севере.

Когда тебе шестнадцать и ты учишься в десятом классе, весть о скорой и неминуемой кончине звучит страшно. Однако проникнуться и осознать это никак не удаётся. Как такое возможно? Буквально вчера твой внешний вид говорил сам за себя, излучая абсолютное здоровье, а сегодня впору подыскивать место на кладбище, поближе с ранее усопшими родственниками.

Рак мозга. Приговор вынесен судьбой, и любые попытки оспорить его несправедливость ни к чему не приводят. Никита прошёл несколько курсов химиотерапии, после чего его отправили домой. Умирать. Опухоль в правом полушарии мозга продолжала расти.

Стали выпадать волосы, рыжие клочья валились с него, как с соседского пса во время линьки. Мама побрила его под станок, и теперь юноша никак не мог привыкнуть к своему внешнему виду. Болезнь изменила парня, он сильно похудел и осунулся. Выпирающий вперёд живот, по которому так любил бить Куцый, пропал без следа, как и пухлые щёки.

Учёба закончилась, настало время летних каникул. Того, что к нему заглянет кто-нибудь из класса, справится о здоровье, Никита не ждал. Однако в глубине души, втайне от своих пессимистических мыслей надеялся на это. К нему так никто и не пришёл. Звонила классная руководительница Ольга Владимировна, но этим интерес к его личности был исчерпан.

Мысли о Насте не покидали голову смертельно больного юноши. Впереди было лето, и если бы не беспомощное состояние, он мог бы изредка видеть её. Нет, подойти к ней он бы не решился. А уж заговорить тем более. Никита так и не успел сказать ей «привет», встретив в школьном коридоре. Природная застенчивость превращала его в немого остолопа, который едва мог связать слова в приличное предложение.

На её улыбающиеся фото Никита смотрел каждый день. Несмотря на сильные головные боли, юноша включал ПК и выходил в интернет, единственное место свиданий со своей любовью. Зарегистрировавшись в соцсетях несколько лет назад, парень так и не обзавёлся друзьями, за исключением родственников и нескольких странных типов под никами Stalker202 и Killerman. Иногда, когда модем Никиты вытворял настоящие чудеса, демонстрируя максимальную скорость приёма, он в их числе переносился в любимый мир Чернобыльской зоны отчуждения. Сетевая игра S.T.A.L.K.E.R-online объединяла многих, и совсем неважно знать, что представляет из себя твой напарник в реальной жизни.

Одноклассников же на одноимённом ресурсе в друзьях у него не было.

Найти Алексеенко Настю было несложно, а заходить в гости на её страничку «ВКонтакте» можно совершенно незамеченным. Так, он и поступал. Пока раздирающая его мозг боль не становилась невыносимой. Экран монитора заволакивало мутной разноцветной пеленой, и лишь мощные болеутоляющие спасали на короткое время.

Несмотря на испорченное с вечера настроение, Никита проспал всю ночь, ни разу не проснувшись. Мать, привыкшая к беспокойным ночам, не верила в чудо. Несколько раз с замирающим от волнения сердцем приближалась к кровати сына. Грудь её единственного ребёнка мерно вздымалась, бледные губы растянулись в улыбке. Он видит хорошие, добрые сны, хотя и не запоминает их. Она верила в это. Пусть хоть там не будет боли и тех мук, что были в реальности.

Перед сном он решил взглянуть на неё. Возможно, в последний раз. Запомнить всю, до каждой чёрточки, до каждой родинки на миленьком личике. Ведь завтра может так и не наступить для него.

«Влюблена!» — этот статус поверг его в шок.

Но ещё большее впечатление произвела обновлённая фотография. Куцый держал Настю за талию, их губы слились в поцелуе!

Подонок! Мразь! В своём худшем кошмаре Никита не мог представить, что этот похотливый ловелас так быстро завладеет новенькой одноклассницей. Конечно же, он об этом думал. Видел, как Куцый смотрел на неё. Взгляд зверя на кусок аппетитной плоти. Этот не упустит своего. Все старшеклассницы уже не раз побывали на его «дубинке», как он сам гордо именовал своё достоинство. Такую чистую и непорочную девочку, как Настя, Стас просто не мог пропустить мимо.

Ненависть и обида захлестнули сознание парня. Слёзы сами собой покатились из глаз. Известие, что в его мозгу разрастается смертельная опухоль, воспринималось куда менее болезненно. Может, потому что он ещё не верил в это. А то, что Настя принадлежит его заклятому врагу, было перед глазами.

Никита не помнил, как отключил компьютер и добрался до постели. Голова коснулась подушки, и сознание взорвалось. От собственных мыслей его затрясло, и юноша ещё долго не мог успокоиться. Одно Никита знал наверняка — проснётся он уже другим человеком. Сон пришёл незаметно и поглотил всю его боль.

Новый день встретил его отличной погодой. Никита даже вышел во двор, чего не делала давно, несмотря на летнее время. Чувствовал он себя намного лучше, если не считать щемящую сердечную боль. Его любимая Настя стала игрушкой в руках коварного Стаса Куценко. Никита прекрасно знал, что её ждёт в дальнейшем. Этот подонок позабавится с ней на каникулах, а осенью бросит, как ненужную вещь.

И он ничего не сможет изменить! Никогда. Или же нет?

Новый аккаунт. Новая жизнь. И он новый, изменившийся. Аватарка в духе Сталкера, в стёклах противогаза отражаются языки пламени, вздымающиеся над пылающей ЧАЭС. Выбрать имя было сложней. В голову лезли легендарные имена героев Зоны, и он, не колеблясь, отмёл их в сторону. Пальцы с минуту лежали на мультимедийной клавиатуре, после чего в едином порыве выдали текст — «Я ДРУГОЙ».

Зашла мама, спросила, как он себя чувствует и принимал ли прописанные лекарства. Поцеловала его в лысую голову и вышла во двор, хлопотать по хозяйству. Она работала на почте, а когда Никита заболел, взяла отпуск, посвятив себя уходу за сыном. Отец остался на межвахту. Для лечения требовались большие деньги, и выбора у него не осталось.

Врачи не тешили их глупыми надеждами. Ещё никогда рак не протекал у разных пациентов одинаково. Конечно же, всё зависело от индивидуальных особенностей организма. И организм Никиты не был исключением. Химиотерапия в его случае оказалась бесполезной. Медики были бессильны. Однако какой нормальный родитель согласится с этим? Отец слал деньги, а мать доставала всевозможные и как гласили надписи на некоторых из них, чудодейственные препараты.

Было раннее утро. Надеяться на то, что Настя выйдет в интернет, пустое дело. Наверняка «задержалась на дискотеке с девчонками» — это будут слова для её мамы, давно позабывшей, как кипят гормоны в организме девушки. Ну а теперь отсыпается.

Головные боли сегодня почти не мучили. И Никита с удовольствием продолжил чтение неоконченного романа. Скитальцы Зоны отчуждения, всегда выходящие из невероятно сложных ситуаций, увлекли его в чудесные миры.

Фанатом игры S.T.A.L.K.E.R он был давно и, хотя проект закрылся, народные умельцы, занимающиеся модингом, не переставали удивлять свежими идеями, даря незабываемые часы прохождения новых аддонов.

Возникшая несколько позже одноимённая литературная серия увлекла так, что на полках шкафа не хватало места для новых книг.

Мигающая надпись «online» напротив ненавистной фотографии, где Куцый лапал Настю, возвестила о её подключении.

Ладошки намокли. Сердце птахой забилось в груди, рёбра, словно импровизированные прутья решётки, не пускали его на свободу. Пальцы побежали по кнопкам клавиатуры.

Я ДРУГОЙ»:

Привет.

Никиту бросило в пот от собственной решительности. Да, он сделал это! Пусть и не произнес вслух. Тягостные минуты ожидания и — о чудо, ответ!

НАСТЮША:

Привет. Мы знакомы?

Я ДРУГОЙ:

Да. Только я не думаю, что ты обращала на меня хоть какое-то внимание

Никиту прорвало, он не мог сдержать проворно порхающих пальцев. Времени исправить что-то в своей никчёмной жизни, к сожалению, не осталось. А помочь любимому человеку не натворить глупостей он просто обязан.

НАСТЮША:

Что за странный ник, ты кто?

Я ДРУГОЙ:

Это не важно. Просто знай, я друг и не хочу ничего плохого…

НАСТЮША:

Вообще-то я не общаюсь с теми, кого не знаю. Не пиши мне. Ok.

А кто сказал, что будет легко? Другого Никита не ожидал. Поэтому перешёл к главному.

Я ДРУГОЙ:

Стас тобою пользуется, он тебя не любит и бросит, когда ты ему надоешь.

НАСТЮША:

Да кто ты такой? Тебе что за дело? Отвали от меня, придурок! Не лезь в мою личную жизнь!

Глупец! Он действительно подумал, что сможет вот так вот просто всё изменить. Написать правду от лица незнакомца — и Настя ему поверит. Злость на самого себя захлестнула с головой. Трус и тряпка, прячущийся под выдуманным глупым именем.

Рак жрет его мозг. Девушка, в которую он влюбился с первого взгляда, даже не знает о его чувствах. А Куцый, подонок и мразь, с первого класса невзлюбивший полного Никиту, гуляет с Настей и наслаждается жизнью! Где справедливость? Где этот грёбаный Бог? Умирающая бабушка до самой смерти твердила, что он существует и всё видит. Умерла в мучениях, и молитвы ей не помогли! Никто не помог.

Гнев, копившийся в его душе долгие годы, требовал выхода. Никита не догадывался, что способен на такие чувства. Он даже позабыл о своей болезни, прокручивая в мозгу быстро зарождающиеся идеи, такие тёмные и невероятные, что захватывало дух.

Надеяться больше не на кого. Менять жизнь в лучшую сторону не осталось времени. Однако есть ещё один путь, и, выбрав его, он уже ничего не потеряет. Разве что замарается, хотя покойников принято мыть и одевать в чистую одежду.

Утро следующего дня было необычным. Во-первых, он проснулся без какого-нибудь намёка на боль в голове. Во-вторых, ему приснился сон, кошмар, оставивший липкий осадок в душе. Никита даже помнил несколько обрывочных моментов, связать которые, к сожалению, не смог. Но сам факт, что он снова видит сны, удивил не меньше хорошего самочувствия. Сновидения пропали ещё после первого курса химиотерапии. Ночами он проваливался в беспросветный мрак, и только частые боли вырывали Никиту из его объятий.

Дождаться Куцего в интернете было делом непростым. Большую часть времени его одноклассник проводил в спортзале, совершенствуя свою фигуру. После физических занятий вместе с Виталием Ежовым, закадычным другом-подхалимом, они ехали на пляж, где и пропадали до вечера в окружении подруг.

И всё же в семь часов вечера Куцый объявился. Всё то же фото с Настей, статус — в отношениях. Сгорающий от нетерпения Никита набрал первую довольно безобидную строчку.

Я ДРУГОЙ:

Привет, Куцый, есть разговор.

Ответ не заставил себя ждать.

СТАС КУЦЕНКО:

Ты кто? Что надо?

Манера Куцего вести разговор присутствовала и в письме.

Я ДРУГОЙ:

Считай меня доброжелателем. А теперь к делу. Твоя новая подружка Настя не та, за кого себя выдаёт. Милашка с ангельским личиком не так чиста и непорочна, как пытается преподнести. Хочешь знать больше?

СТАС КУЦЕНКО:

Паря, ты нарываешься. Если я узнаю, кто мне пишет, будь уверен, так просто я это не оставлю.

Я ДРУГОЙ:

Я прекрасно знаю, с кем имею дело. Поэтому врать мне смысла нет.

СТАС КУЦЕНКО:

Чего ты хочешь? Какое тебе дело до моих отношений?

Я ДРУГОЙ:

Ты очень дорожишь своей репутацией. Твои родители одни из самых богатых и уважаемых людей в посёлке. Не думаю, что они обрадуются, узнав, с кем встречается их единственный сын.

СТАС КУЦЕНКО:

Что за бред? Кто ты такой?

Качок-тугодум всё ещё отпирался. Но Никита чувствовал, Стас у него на крючке. Как же просто ввести в заблуждение этого самодовольного хмыря! Эх, знай он об этом раньше, всё могло бы сложится иначе.

Я ДРУГОЙ:

Бросила школу посреди учебного года. Её предки быстро продали квартиру в городе и переехали в деревню. Разве это не странно?

Продолжал бомбить Никита, почувствовав кураж.

СТАС КУЦЕНКО:

Что тебе известно? Благотворительностью, думаю, не занимаешься, что нужно?

Есть! Красавчик-атлет заглотил наживку, теперь следует вести себя аккуратней, выводя улов на берег.

Я ДРУГОЙ:

Небольшое денежное вознаграждение. Сумма для тебя пустяковая — 10 000 тысяч деревянными. Взамен информация. Оставь мыло, файлы получишь, когда деньги будут у меня. Поверь мне, зрелище стоит того! Век технологий, так сказать, — и на простую десятиклассницу можно накопать много чего интересного.

P.S. Деньги сегодня до десяти оставь на заброшенной фабрике. В цеху с табличкой «Отделение реактивации» найдёшь старую ёмкость, под неё и положишь. Отцовскую машину не бери, приезжай на велосипеде. И помни, никто об этом знать не должен.

СТАС КУЦЕНКО:

Насмотрелся фильмов про крутых шпионов? Ладно, будем считать, что договорились. Я тебя предупредил, найти я тебя смогу, поверь.

Отвечать Никита не стал. Времени было в обрез, и следовало использовать его рационально.

Через полчаса он уже катил по просёлочной дороге на своём стареньком трёхскоростном велосипеде. Счастливая мама, заметившая улучшения в его состоянии, беззаботно спала на диване перед телевизором. После ужина они пили чай, и Никита добавил в её кружку парочку таблеток. Мощное снотворное не отпустит женщину до утра.

Красное солнце клонилось к горизонту, летний ветерок обдувал его бледное лицо, и не было ничего приятнее на этом свете. Он крутил педали, все дальше удаляясь от посёлка, туда, где разноцветными барханами возвышались отвалы вывезенной из карьера земли.

Когда фабрика закрылась и всех рабочих распустили по домам, проникнуть на её территорию не представлялось возможным. Охрану сняли только после того, как всё дорогостоящее оборудование было вывезено. Никита часто ездил туда прошлым летом. Ему нравились заброшенные цеха, ржавые негодные ёмкости, лестницы, пустые тёмные коридоры со множеством дверей. Атмосфера постапокалипсиса витала в пахнущем химией воздухе почти как в любимой игре.

Добравшись до места с двумя передышками, Никита отметил, что почти не устал. Голова не болела, хотя сегодня он сократил дозу ежедневных лекарств ровно наполовину. Спрятав велосипед в сером бурьяне прошлогодней травы, юноша поспешил к одному из пяти входов. Внутрь помещения он по привычке проник через цех с табличкой «Отделение приготовления раствора цианида». Этот путь был известен всем, кто когда-либо приезжал побродить по заброшенному заводу, в том числе и Куцему. Мысленно Никита уже сто раз проделал все нужные приготовления, теперь оставалось воплотить всё в реальность. Излазивший фабрику вдоль и попрёк парень знал, это не составит особого труда.

Куцый приехал на велосипеде, один, как того требовал Никита, наблюдавший за дорогой с третьего этажа «отделения десорбции». Высокий блондин, прекрасно сложенный, был одет в чёрную борцовку и спортивное трико, на ногах лёгкие кроссовки.

Никита не помнил, как сбежал вниз, а уже через минуту голова Куцего взорвалась брызгами крови. Чёрт, неужели убил? Он отбросил в сторону обрезок железной трубы и нагнулся к распластавшемуся на бетонном полу однокласснику. Слишком лёгкая смерть для этого гада! Да нет, дышит, паскуда. А кровь вон так и свищет из его тупой башки. Перестарался немного, не рассчитал удар. А как иначе, ведь сколько лет об этом мечтал!

Тело оказалось на удивление лёгким. Ухватив бесчувственного Стаса за ноги, Никита оттащил его от входа и принялся раздевать. Что может быть беззащитней нагого человека?

Руки тряслись от выброса адреналина. Никита стянул борцовку, обнажая мощный торс Куцего, расшнуровал и снял кроссовки. Раздевать ненавистного врага было противно, но он знал, игра стоит свеч. Дошло дело до трико, которое он стянул вместе с трусами и, скрючившись от дикого смеха, повалился на пол.

«Дубинка» Куцего, сморщенная и жалкая, напоминала зачаток огурца. Вот это поворот!

Стас застонал, лицо его исказила гримаса боли. Разрекламировавший себя секс-гигант приходил в себя, следовало поспешить.

Затылок пульсировал от сильной боли. Стас открыл глаза и попытался встать. Как же, верёвки, опутывающие тело, намертво пригвоздили его к старому деревянному креслу. Страх ледяной рукой проник в накачанную грудь и сжал трепыхающееся сердце. Боже, да он же абсолютно голый! Стыд и унижение пронзили сознание парня. Его жестоко разыграли, проломили череп, раздели и связали. Но кто? Кто посмел это сделать?

— Эй? — неуверенный хрип вырвался из его рта. Он жутко боялся и всё же попытался покричать: — Что за дикарские выходки? Вы хоть понимаете, с кем имеете дело? Мой отец участковый, а дядя служит в ФСБ!

Послышалось шуршание, потом шаги. Рослая, болезненно худая фигура словно бы выплыла из-за огромной бочки с облупившейся надписью «Осторожно, цианид натрия». Человек медленно приближался. Одет он был странно: порванный, весь в тёмных пятнах костюм ОЗК, на голове противогаз без фильтра, в руке что-то вреде ржавого разводного ключа. Стас почувствовал слабость внизу живота, стиснул зубы, съёжился. Только не это! Только не сейчас! Струйка мочи небольшим фонтанчиком забила вверх, орошая голые ноги. Приближающийся человек запрокинул голову и заржал. Нижняя часть противогаза была порвана, и он видел его перекошенный рот.

Ещё никогда Куцему не было так стыдно. Всё, что он так тщательно скрывал от окружающих, выставлено напоказ.

— Что тебе надо? — жалостливо произнёс качок и захлюпал носом. — Что я сделал тебе?

Страх парализовал его дрожащее тело. Незнакомец сделал ещё шаг и оказался совсем рядом. Стёкла противогаза мерцают в полумраке, ловя свет из неплотно закрытой входной двери. Он молчит и смотрит, и от этого Куцему ещё страшней. Широкий замах — и разводной ключ бьёт по прижатой к широкому подлокотнику ладони.

Крик Куцего вырвал его из транса. Опьянённый собственным превосходством Никита какое-то время пребывал в странном состоянии. Он взглянул на корчившегося в кресле одноклассника, из его раздроблённых пальцев хлестала кровь. Стас уже не кричал, а только скулил, напрочь сорвав голосовые связки. Вот он, настоящий Стас Куценко, — жалкий и убогий, пожираемый собственными комплексами, скрывающий свою истинную личину за горами мышц и репутацией ловеласа. Он так похож на него. Никита увидел в нём родную душу. Но это было всего лишь на мгновение. Ненависть, подогретая обидами, нанесёнными этим подонком, вытеснила все сантименты. Нет, прогнившая душа Куцего не сравнится с его. Он никого не обижал, не притеснял, не унижал, не вымещал на других собственной неполноценности. И в этом их главное различие.

— Я… Я всё сделаю, что захочешь, — заикаясь и рыдая, произнёс Стас. Кровь, слёзы и сопли смешались на его лице, и эта чудесная маска нравилась Никите. — У меня есть деньги. Возьми, они в кармане трико…

— Жизнь! — сквозь зубы произнёс Никита. — Ты забрал у меня нормальную жизнь, а совсем скоро рак оборвёт и её. Что ты мне можешь дать, тварь?! Что?!

Кулак врезался в скулу, и голова Стаса откинулась назад.

— Жирдяй… то есть Никита… Добролюбов! — завопил Куцый, не обращая внимание на ещё несколько ударов по лицу. — Я узнал тебя по голосу! Ты же болен, при смерти!

Никита сорвал противогаз и швырнул им в Куцего. Разыгрывать маскарад стало неинтересно. Защитный костюм, найденный на фабрике, уже сыграл свою роль.

— А ты изменился, — дрожащим голосом проговорил Стас, сплёвывая кровавую слюну.

— Ты тоже, теперь я знаю, кто ты на самом деле — надутый стероидами бык с малюсеньким членом!

— Я не хотел Никита, я… Я… не со зла, понимаешь…

— Заткнись! Отвечай на мои вопросы, быстро и чётко! И не дай бог я почувствую ложь! — Никита размахнулся ключом. Брызнувшая вверх моча едва не попала на него. Стас взвыл, стискивая свой крохотный орган мокрыми ногами. — Ссышь, сука?! Теперь я знаю, от каких уродов пошло данное выражение.

— Я не буду врать, Никита! Я не буду…

— Настя, расскажи мне о ней! Я хочу знать всё! Понял, всё!

— Она стала моей, понимаешь, моей! — быстро затараторил Куценко. — Не как все эти дуры, с которыми я переспал. Они все притворялись. Они лгали мне, подлые сучки! Они смеялись за моей спиной. Я велел им держать язык за зубами, иначе им же будет хуже. Никто не должен был знать о моем чле… о моей ущербности. Но появилась Настя. Я видел, как ты тайком глядел на неё в школе. Поэтому и решил прибрать девчонку себе. Назло тебе! Назло всем!

— У вас уже было? — Никита не узнал собственного голоса, настолько он изменился. Он едва сдерживался, чтобы не пустить в дело ключ. — Отвечай!

— Да. И это было чудесно, понимаешь?! Это было по-настоящему! Она была со мной, потому что хотела! Не из-за моих денег. Не из-за страха. Она полюбила меня таким, какой я есть! И я сам… кажется, я сам её люблю, иначе не повёлся бы на твою замануху.

Куцый не врал, но от его слов не стало легче. Любой человек имеет право на счастье и рано или поздно находит его. А как же он, Никита? Почему жизнь так несправедлива к нему?

Ключ выпал из потной ладони. Опустошённый, словно бы и не человек, а его серая тень, Никита привалился к стене и закрыл глаза. Куцый продолжал говорить, но он его уже не слушал.

Быстрые шаги по бетону заставили открыть глаза. Мелькнула силуэт, и голову Никиты обожгла сильная боль. Он рухнул на пол, чувствуя подкативший приступ тошноты.

— Гаси его, Ёжик! Гаси! Отец отмажет! — визгливо голосил Куцый. Виталя Ежов пришёл на помощь другу. Этого следовало ожидать.

Ёжик орудовал железной трубой, той, что Никита вырубил Стаса, и все его удары приходились по голове.

Разум Никиты нырнул во мрак. Здесь не было ничего — ни его тела, ни времени. Боже, если это смерть, то почему так больно?

Веки весили не меньше килограмма, а когда Никита всё же смог их приоткрыть, яркий свет стал ещё одним испытанием. Из-за затмивших глаза слёз он ничего не видел.

— Он открыл глаза… — донеслось как будто из другой комнаты.

Шуршание одежды, запах лекарств и снова мрак.

Когда он в очередной раз пришёл в себя, мама была рядом. Состояние сына расценивалось как стабильное, и врачи перевели его из реанимационного отделения в обычную палату. Очнуться и увидеть родного человека — что может быть приятней? Это тебе и радость, и очередной стимул цепляться за жизнь.

— Сынок, — из её глаз хлынули слёзы, женщина уткнулась в одеяло на его груди. — Мой сынок…

— Мама, Настя, Куцый, ребята… Они…

— Тише, тише, ты ещё слишком слаб. Ты был в коме, Никита, эта неделя показалась мне вечностью. — На её опухшем от слёз лице прибавилось морщинок. — А когда стал приходить в себя, всё время твердил имена своих одноклассников. Настя — это новая девочка из твоего класса? — Никита кивнул. Так значит, ничего этого не было? Всё случившееся всего лишь плод больного воображения. Да и как иначе, если рак запустил клещи в его мозги.

«Чудесное выздоровление», «Возвращение с того света», «Рак — не значит смерть»… Эти и другие с полсотни газетных заголовков появились, когда ополоумевшие врачи подтвердили полное выздоровление Никиты Добролюбова.

Позже, сидя под прицелом десятков видеокамер в одном из популярных телешоу, парень с ёжиком рыжих волос на голове скажет, отвечая на вопрос ведущего: «Болезнь можно победить, если есть чёткая уверенность, для чего жить дальше…» А в самом конце программы, прощаясь со зрителями, передаст привет своей любимой однокласснице Насте.

2015 г.

ПРОВОДНИК В АД

Когда девушка перестала трепыхаться и обмякла в моих руках, я ослабил хватку и опустил её на землю. Всё! Ещё с одной сукой покончено! Я почувствовал невероятное ощущение, перед которым даже оргазм терял всю свою прелесть. Луна сегодня была полной и светила необыкновенно ярко. Так что видел я всё отлично, несмотря на тёмные, несуразные скелеты по-осеннему «одетых» деревьев, смыкавшихся над моею головой. Перед моей машиной на пожухлой листве лежало тело молодой полуобнажённой девицы. Несмотря на холодную и дождливую осень, гардероб девушки состоял исключительно из летних, излишне откровенных вещей. Да что, собственно, ожидать от «ночной бабочки»? Чёрт! Меня захлестнула волна ярости.

И какой умник придумал это дурацкое название — «ночные бабочки»?!! Шлюхи они, продажные твари!

Я одним рывком перевернул тело на спину. Безжизненные, с чёрными разводами от туши, глаза смотрели холодно, однако застывший в них страх остался там навсегда. Что не могло не радовать.

Выпутав из её длинных рыжих волос застрявшую удавку, я аккуратно свернул её и убрал в карман.

Моё орудие отмщения и очищения, сколько шей ты обвила в своей смертельной хватке? Если честно, я не помню…

Так, а на десерт у нас ещё и любовные утехи, пока дамочка не совсем остыла. Я нагнулся к трупу и, не церемонясь, стащил с него всё, что было. Теперь передо мной лежало абсолютно нагое тело девушки с прекрасными формами, а белый свет луны придавал ему ещё большее очарование. Я почувствовал дикое желание, трясущимися пальцами расстегнул ремень на брюках и навалился на остывающий труп.

Минуту спустя, когда всё уже было кончено (я мысленно похвалил себя за то, что в этот раз был на высоте и продержался рекордное количество времени), я уже стоял, вытирая со лба пот и тяжело дыша, и никаких более чувств, кроме, бесконечной ненависти не было в моей душе. Ненависти к ней, что лежит, раскинув руки, на опавшей листве. Ненависти к той, что когда-то породила меня на свет!

«Смотрите, пацаны, кто к нам идёт?! Антошка!.. Антошка, а где твоя мама-шлюха?!! Опять в ночь на работу готовится?!!» Ясные, звонкие, терзающие душу голоса из детства насмешливо завопили у меня в голове. За что? За что мне всё это? Я открыл машину, пошарил под сиденьем и извлёк из-под него огромный кухонный нож, закутанный в мягкую ткань. Отрезать голову было делом плёвым, опыт, как говорится, не пропьёшь. Наточенная, как скальпель, сталь точно вошла в нужный «промежуток» между шейными позвонками. И вуаля (франц. «voila»), тренажёр, а лучше сказать, сексуальная игрушка готова, осталось дело за малым, вырвать плоскогубцами зубы. Подождав, когда с отрезанной части стечёт уже густая, сворачивающаяся на глазах кровь, я сунул голову в чёрный мусорный мешок. Потом открыл багажник своей старой «Волги» и положил вновь приобретённый «трофей» для самоудовлетворения. Не забыв при этом достать старую, надоевшую за месяц «игрушку». Её звали Вика (во всяком случае, она сама мне так сказала, незадолго до смерти), я «подснял» её месяцем раньше, и всё это время, голова этой продажной дряни, хранившаяся в моей морозильной камере, помогала мне скоротать скучные осенние вечерочки.

Вырыв неглубокую яму в точно отведённом ей месте, так, чтобы не попасть в старые захоронения, я бросил туда обезглавленное тело. Однако это ещё не всё. Я взял чёрный пакет с головой Вики.

«Ну, что ж, прощай, дорогая! Ты искупила свои грехи, точнее, отработала! Конечно, не вся целиком, пусть только одной своей частью, однако для тебя это и так награда!» — мысленно заключил я, кидая голову в свежую могилу.

Если когда-то такое случится, и мои захоронения снова найдут, полиция непременно узнает почерк одного из ужаснейших маньяков современности, первые жертвы которого были найдены в соседней лесополосе ещё десять лет назад. Пронырливые и вездесущие журналюги, сразу же давшие мне нелепое прозвище Головорез, снова получат пищу для ума. Да, конечно, прозвище соответствовало действительности, но всё-таки я не просто отрезал головы, а хранил их дома, используя в качестве средства для самоудовлетворения, и в итоге голова предыдущей жертвы попадала в могилу к следующей, и так снова и снова. Мне стало обидно, чёрт, я придумал столь хитрый ход, а меня тупо и незвучно обозвали — Головорезом. Ну, да ладно, хрен с ним, с этим прозвищем! Уже слишком поздно, задержался я сегодня, ища по ночному городу жертву, надо скорее зарыть Танюшку (мы успели познакомиться) с головой Вики, и ехать домой. Такой ярый и исполнительный офисный работник, как я, не мог себе позволить опаздывать на работу.

Утро как-то сразу не заладилось, сначала этот необычайно яркий сон, в котором мне явился чёрт, и буквально вырвал меня из тесных объятий Морфея, а потом вдруг неизвестно откуда взявшаяся тревога. Тревога необоснованная, жуткая, подавляющая волю. Меня знобило, словно больного, руки тряслись и отказывались подчиняться. Я сильно обжёг руку, наливая чай, и всё из-за того, что лопнул мой любимый стакан! Из которого я пил вот уже много лет, и это вконец огорчило меня.

Жутко недовольный, зацепившись за дверь в подъезде капюшоном ветровки, я, бормоча проклятья, вылетел на улицу.

— Ой, господи, зашибёшь же! — вскрикнула согнутая в три погибели старушка, в которую я со всего ходу впечатался.

— Ой, простите, Марья Николаевна! — искренне пролепетал я, удерживая старушку. — Простите, не заметил вас, на работу спешу! Что, опять не спится, в такую рань поднялись, темно же ещё?

— Антошка, так это ты? А я сослепу не признала соседа сваво! Какой уж там сон, сынок, мы, старые люди, какие? Нам ни порадоваться, ни погрустить нельзя, всё близко к сердцу принимаем! А вчерась новости посмотрела, а там снова воровство да убийства, так глаз и не сомкнула до утра!

— Да будет вам, Марья Николаевна, за всех-то расстраиваться, своих забот, небось, хватает. Пенсию-то вам повысили, а то одни обещания?

Словно во сне я продолжал говорить, спрашивать старушку о, в общем-то, не особо волнующих меня вещах. А чувство тревоги всё росло и росло во мне. Нервно оглядываясь по сторонам, я напряжённо всматривался в тёмные, неосвещенные углы родной улицы. Неужели вычислили? Нашли, поганые твари! Однако я так просто не сдамся, не видать вам меня в клетке, словно загнанного зверя. Я уже почти не слушал ропчащую на судьбу соседку, и только безумное чувство уважения к старой женщине не давало послать её к чёрту и, сославшись на нехватку времени, быстро ретироваться. Да, передо мной стояла старушка, и это единственная возрастная категория женщин, вызывавшая во мне тёплые чувства. Впрочем, к маленьким девочкам я старался быть снисходителен. Однако одна мысль о том, что этот маленький ангелочек с косичками через несколько лет превратится в похотливую самку, убивала все хорошие чувства.

— Вижу, Антошка, спешишь. — Дошло, наконец-то, я с облегчением выдохнул. — Не буду тебя задерживать своими старушечьими бреднями, иди, сынок, с богом!

В ответ я промямлил что-то невнятное и, дрожа всем телом, сделал несколько быстрых шагов от подъезда. Старушка, с присущей в таком возрасте сварливостью, причитая, скрылась за железными дверями. Что нравилось мне в ней? Да всё! А эта её схожесть с Фаиной Захаровной, моей, пусть не кровной, но настоящей мамой, она сводила меня с ума! Я часто навещал престарелую соседку, помогал ей, чем мог. Я почувствовал, как глаза мои увлажнились. Бедная, бедная моя мамочка, как мне тебя не хватает. Нет! Не той шлюхи, что родила меня неизвестно от кого. А той, что воспитала, пригрела под крылышком забитого алкашом-отчимом мальчишку, выучила и дала дорогу в жизнь! Фаина Захаровна, моя названая мама.

Размышляя о своей нелёгкой судьбе, я не заметил, как дошёл до гаража. Достал массивную связку ключей и замер. Словно ведром ледяной воды меня окатило сзади. Я отчётливо почувствовал на себе чужой, недобрый взгляд. Что же, это должно было когда-то случиться! Двенадцать лет я был неуязвим! Двенадцать лет, с промежутками в один, два месяца, я убивал очередную «королеву обочины», придорожную дрянь, продажную суку! Двенадцать лет «полиция, которая нас бережёт», изо всех сил старалась сделать так, чтобы ужасные убийства в их родном городе не стали известны общественности. Однако и у них случались проколы, несколько раз обо мне становилось известно прессе, и город какое-то время «шумел», пересказывая истории о жутких убийствах. «Всему когда-то приходит конец!» — вспомнил я слова старенькой, умирающей от рака мамы. Значит, и мой черёд настал! Отчего-то я в этом не сомневался. Подчиняясь какой-то неведомой силе, я быстро открыл гараж, а потом и ворота, завёл машину и выехал на улицу. Всё это произошло так молниеносно, что я сам удивился. Обычно мне, довольно большому и грузному, требовалось на эти «процедуры» намного больше времени. Неприятное присутствие чьего-то внимательного взгляда гнало меня прочь от этого места. Освещённый ярким светом вынырнувшей из-за ближайшего дома машины, я влетел в салон «Волги», и, что называется, топтанул. Предчувствие не обмануло меня, за мной гнались! Преследовавшая меня «Лада Калина» без опознавательных номеров, просигналив, моргнула фарами! Ага, хрен вам, опоздали! Я уже в своей машине, а это значит, что остановить меня ох как нелегко! Какой русский не любит быстрой езды? Я был именно тем русским, кто не только любил скорость, но при этом и неплохо управлялся с транспортным средством. Минутное петляние по ещё тёмным дворам, и я выскочил на проспект. Надо отдать должное моим преследователям, «Калина» не отставала.

Как меня вычислили? Когда и где я прокололся? Почему они решили взять меня именно по дороге на работу? И вообще, полиция ли меня преследует, ведь ничего, выдававшего их, не присутствовало? Эти вопросы бешено вертелись у меня в голове, натыкаясь друг на друга, в то время как умелые руки крутили баранку.

— Водитель чёрной «Волги 3110», гос. Номер С 746 КН, снизьте скорость и сверните с дороги! В противном случае мы будем вынуждены применить оружие!!! — раздался угрожающий голос, и только потом я услышал вой сирены, и увидел присоединившийся к погоне УАЗик с синими номерами. — Водитель чёрной «Волги 3110», требую подчиниться! На обочину, живо, или я стреляю!

— Ага, ща, испугали меня! Хрен вам, да каждому в морду! Полиция, милиция, какая разница, мусора вы поганые, как вас ни переименовывай! — орал я, не в силах сдержать эмоции.

Несмотря на раннее утро, движение на дороге было довольно активное, и мне никак не удавалось оторваться от двух упрямо нагоняющих меня машин. И тогда я, долго не мучаясь в выборе правильного решения, резко выскочил на встречку. Что, слабо вам, суки?!! Я злорадно рассмеялся, пересёк встречную полосу и нырнул в тёмный проулок.

Резкий, так что я даже не успел почувствовать боли, удар швырнул меня вперёд. Звон разбивающегося стекла и скрежет тормозов. Ещё удар и мрак. Однако ощущение кромешной тьмы длится недолго, резко вскакиваю.

— О боже! — впервые за много-много лет я произношу это слово, вырвавшееся из моих уст нечеловеческим криком.

На асфальте, прямо под моими ногами, рядом с влепившейся в бок «Лексуса» «Волгой», лежало окровавленное тело грузного, высокого мужчины, с редкими растрёпанными волосами. Моё тело! Что пробив лобовое стекло вылетело из машины и прилично протащилось по асфальту.

Но как такое возможно?!! Как?!! Вот он же я, стою на ногах!

Цепенея от догадки, я взглянул на вытянутую ладонь. Свет фар, останавливающихся возле места аварии преследовавших меня машин, прошёл через конечность насквозь, и нисколько не ослепил меня. Вмиг высыпавшие из машин полицейские бросились ко мне, точнее, к моему окровавленному телу. Я даже отпрыгнул в сторону, ощущая невероятную лёгкость. Но стоявшего рядом с ними меня они попросту не замечали.

— Готов! — прощупав пульс на моём, теперь уже бывшем, теле, констатировал высокий черноволосый служитель закона.

— Мразь поганая! — яростно зашипел пузатый коротышка с пышными усами, и даже замахнулся для удара ногой, но вовремя совладал с собой. — Гореть ему в аду!

— Ребят, вызовите скорую, эта ещё жива! — крикнул кто-то из копошившихся возле «Лексуса» оперативников.

Я тоже это почувствовал, не знаю как, но я знал определённо — водитель, а точнее, водительница злополучной машины была жива. Чёрт, она жива, а я, значит…

— Меня кто-то звал?!

Шипящий, невероятно громкий голос накрыл меня, прозвучав сразу со всех сторон, ворвавшись в уши вместе с пронизывающим до костей холодным ветром. Я опять чувствую своё тело! Перед глазами всё поплыло, замерцало, «размазываясь», сливаясь в один серый непроглядный туман. И вдруг свет, яркий, ослепляющий. Глаза будто выжигали огнём, я застонал, схватившись ладонями за мокрое от слёз лицо. Свет, боль — всё уходило, а вместо этого пришло новое ощущение — холод.

В последний раз протерев слезящиеся глаза ладонями, я развёл их в стороны и прохрипел в изумлении: «Мать твою!»

— Нет уж, голубчик, твою! Твою мать! И ты её скоро увидишь! — ледяной баритон за спиной заставил меня подпрыгнуть от неожиданности и испуга, однако повернувшись я понял, что прозвучавший голос — это ещё цветочки, а ягодка стояла в двух метрах от меня, поводя чёрным хвостом. — Привет, — просто произнес чёрт (точная копия того, что приснился мне утром), не вкладывая в приветствие никакой интонации, и сердце моё зашлось.

В знакомой до каждого кустика лесополосе, которую я узнал бы даже в бреду, стоял огромного роста, с копытами на ногах, с закрученными бараньими рогами и свиным пятаком на тёмном, заросшем чёрной шерсть лице, не сводя с меня красных с ромбовидным зрачком глаз, самый что ни на есть, настоящий чёрт!

— Я в аду? — запинаясь, как первоклашка перед строгим учителем, не задумываясь, промямлил я.

— Ээээ-э-э, да ты спешишь, Антошка, место в аду не даётся абы кому, да абы как, его надо заслужить! — густой баритон чёрта перешёл в хриплый смех. — Понял меня, заслужить!

Я судорожно сглотнул, и, оглядываясь по сторонам, попятился назад. Ночь, светлая из-за полного круга алой луны и звёздная. Но сейчас уже должен был наступить рассвет!

— Рассвет, — словно пробуя на вкус это слово, произнёс чёрт, явно читая мои мысли. — Это всего лишь один пункт из большого списка радостей, которых ты лишаешься навеки!

— Что за бред ты несёшь?!! Ты кто?!! — выпалил я, отчётливо различив невдалеке припорошённые опавшей листвою могилы! Мои захоронения, так сказать!

— Бред — это то состояние, что будет присутствовать в твоём существовании вечно! — В мгновение ока остававшийся стоять на одном месте чёрт возник рядом со мной. — А величают меня Проводником! — Его мерзкая рожа с козлиной бородкой склонилась ко мне, обдавая горячим и смрадным дыханием. — Проводником в ад!

Вылетевшая вперёд рука с загнутыми когтями резко и больно ткнула меня в грудь, и я грохнулся на землю. Да, этот чёрт не такой, каким я привык его видеть в книгах или кино. Наверное, потому что он настоящий!

— Ты ещё в чём-то сомневаешься? — удивился Проводник-чёрт. — Ну, тогда наслаждайся!

Что-то сильно и больно ухватило меня за голову, прижимая к мокрой земле, которая буквально взорвалась фонтанами рыхлого грунта вперемежку с вонючей, похожей на гной, массой, заливая мне лицо и одежду. Я дёрнулся, тщетно пытаясь освободиться, и с ужасом увидал руки. Руки, много рук, они торчали прямо из земли, костлявые, и совсем свежие, с едва подвергнувшейся гниению плотью. И все они тянулись ко мне, рвали одежду, добираясь до тела. От собственного бессилия и жуткого, животного страха я зарычал, крутнувшись по земле, сминая под большой массой собственного тела торчащие конечности. Это помогло, я вскочил на ноги. Чёрта или как он себя сам назвал, — Проводника в ад, не было видно нигде. Однако это нисколько не облегчало разворачивающуюся ситуацию. Из земли проворно вылезали безголовые женские тела! Мои жертвы! Все до одной!

— Эй, подруга, не думаешь возвратить мне моё тело, истосковалась я по нему? — жалобно спросила гнилая, с остатками рыжих волос, голова, находясь в руках безглавого трупа. — Махнёмся, а? Тело-то у меня твоё!

— Легко! — бодро ответила другая, белобрысая, зажатая костлявыми пальцами второй безглавой мертвячки. — Лови! Оп!

Словно футбольными мячами, они обменялись головами, и будто в жутком фантастическом фильме, с хрустом водрузили их, прикрепляя к телам.

Я побежал. Не помню уже, когда в последний раз делал это, работа в офисе вот уже много лет не предполагала таких физических нагрузок и, конечно же, скоро задохнулся.

— Эй, куда же ты? Постой, мы всё равно тебя достанем! Догоним и оторвём твою голову!

Разноголосый хор жутких голосов сыпал на меня проклятья. Я чувствовал, как дико бьётся сердце, которое уже остановилось сегодня, а сейчас в моём теле снова есть жизнь. Почему так, что со мной происходит? Я оглянулся, тяжело дыша, и меня затрясло. Только сейчас я осознал и увидел, на сколько жертв распространилось моё отмщение. Они шли, припадая на ломающиеся конечности, ползли, цепляясь за кусты, с уже «вставленными» головами и без них, и их было много, действительно много. Превозмогая боль в груди, едва передвигая ватные ноги, я снова побежал. И, о чудо, спустя минуту почувствовал, как мне становится легче. Мёртвые проститутки прилично отстали, а я нёсся, словно парень, а не пятидесятилетний сто двадцати килограммовый жлобина. Второе дыхание? Может, и оно, но это не важно, главное — как можно дальше от этого места, от этих жутких оживших мертвецов! Дивясь самому себе, я гнал вперёд, пока вдруг ноги не зацепились за что-то в темноте. Натыкаясь на голые ветви, я кубарем полетел сквозь низкорослый кустарник. Вскочил, и по новой упал. Да что же такое, я непонимающе посмотрел на невероятно длинные колошины брюк, что сползли к ботинкам и мешали бегу.

— Чёрт! — От произнесённого имени этого дьявольского отродья я вздрогнул, перед глазами всплыл отчётливый образ Проводника. — Что за хренотень творится?

Последние слова я произнёс, не узнав собственного голоса, он был слишком высок и мог принадлежать только ребёнку или же женщине! Не веря собственным глазам, я оглядел себя. Вывод был шокирующим — я ребёнок! Вот почему мне было легко бежать, я молодел, а значит, худел и уменьшался. Снимая ставшую большой и неудобной одежду, несмотря на холод осенней ночи, я оглядывал посиневшие тонкие ручки и ножки, на вид мне было лет семь, восемь, не больше. Быстрей, быстрей, освободиться от мешающей бежать одежды, и прочь, прочь из леса.

Прижав рукой ставшие неимоверно большие трусы, я выпрыгнул из кустов, но было поздно. Тихо подкравшаяся мертвячка возникла на пути, словно призрак. Один мощный удар, и я понимаю, что лежу на влажной листве. Тёплые струи текут со лба, заливая лицо, это кровь, и от неё щиплет в глазах.

— Мы же предупреждали тебя, не уйдёшь от нас! — проскрипело над ухом. — Быстрей, девочки, наш несостоявшийся клиент требует прелюдии.

От жуткого непонимания и такого же страха я заорал, всё ещё дивясь собственному голосу. Однако холодная рука, сжавшая моё тонкое горло, быстро воспрепятствовала этому. Боль, возникшая сразу во многих местах моего тела, нахлынула одурманивающей волной. Меня рвали руками, кусали, смачно причмокивая, а я не мог ничего поделать. Последнее, что я почувствовал, это был кишечник, который методично, метр за метром, вытягивался из моей брюшной полости сквозь рваную рану на животе.

— Сука! Мразь поганая, ты где опять шлялась всю ночь?!!

Этот, вызывающий дрожь во всём теле, голос, от которого ладони становились мокрыми и липкими, я узнал бы из миллионов. Я рывком вскочил.

— Тсссыы! — приставив когтистый палец к пятаку, протянул чёрт. — Ты же не хочешь, чтобы он тебя услышал?

Моё невероятное омоложение, и даже ожившие жертвы в лесу, которые рвали и терзали меня, да всё что угодно, но такого я никак не ожидал.

Тёмная, с обшарпанными обоями и никогда не выветривающимся запахом курева и перегара, кухня однушки. Покосившийся кухонный гарнитур и вечно капающий кран, заваленный грязной посудой и пустыми бутылками стол (за которым, деловито закинув ногу на ногу, расположился Проводник), вот он, дом! Даже в самом жутком ночном кошмаре я не мог вообразить, что когда-то снова увижу это проклятое место. Место, где, живя с родной матерью шлюхой и отчимом, психопатом, я чувствовал себя как в аду.

Я взглянул на себя, всё такой же маленький, сижу, поджав ноги, в сдвинутых между собой, пропитавшихся мочой креслах. Моя «уютная» коечка в не менее «уютной» детской, что ж, всё, как и прежде!

— Зачем? — задаю я единственный вопрос, слыша звонкую пощёчину и отборный мат, вырвавшиеся из светлой полоски не до конца закрытой на кухню двери. Это отчим Сергей снова воспитывает мать.

— Когда ты сам найдёшь все ответы, в том числе и на этот вопрос, ад раскроет пред тобою врата! — сверкнув глазами, произнёс черт. — А посему, быть тебе между мирами ещё долгое количество времени!

— Как это — между мирами?!! Кто я теперь?!! Я же умер, вышел из тела?! Я это сам видел, а потом вдруг опять почувствовал себя живым! Что происходит, и почему я ребёнок? — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, зашептал я. — Ответь, я прошу тебя?

— Ну, ну, ну, ты ещё заплачь, и это наш беспощадный Головорез! — чёрт хрипло рассмеялся, и я в страхе взглянул на неприкрытую дверь. — Не бойся, он меня не слышит и не видит, а вот тебя — да.

За занавешенным рваной простыней окном была ночь, и яркая луна освещала довольную рожу Проводника, он театрально выждал и начал:

— Ты когда-нибудь слышал о неупокоенных душах, о тех, кого не приняли ни в ад и ни в рай? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — На то, конечно, имеются свои причины. Так вот, буду предельно краток, ты один из них, оставшийся между мирами, неупокоенный!

— И как долго это продлится?

— Всё зависит только от тебя! Месяц, год, а может, и тысячу лет, знавал я и таких.

— А что, что я должен сделать? — заикаясь, начал я, не думал, что когда-нибудь буду жутко переживать из-за того, что не могу попасть в ад. — Ответь, не томи?

— Во-первых, раскаяться в свершённых тобою деяниях, а во-вторых, ответить честно, прежде всего, самому себе, что, собственно, послужило тому, что ты стал таким? Правильно: шлюха — мать, зверь отчим, вечное потакание, что ты не такой, как все, со стороны сверстников, обида на весь, не понимающий тебя мир! Пока я вижу всё это у тебя в мозгу, для тебя закрыт даже ад! Ты давно исчерпал свой лимит «допустимого зла»! Как и у каждого смертного в твоём мире, он у тебя свой, исходя из тех личных жизненных ситуаций, побудивших тебя на тот или иной жестокий шаг.

— А ты, твоя роль здесь какая? — спрашивая шёпотом, я на минуту забыл, что, несмотря на оставшийся взрослый разум, снаружи я ребёнок, но, уронив взгляд на ноги, внутренне похолодел.

— Я слукавил немного, сказав, что всё зависит только от тебя… — Проводник вдруг замолчал, лицо его исказила ужасная улыбка-оскал. — Как тебе такая тавтология, а? «Лукавый немного слукавил», по-моему, прикольно звучит! Ну, да ладно, немного о себе. Быть Проводником — это лишь одна из моих ролей, вторая — это наставничество, подготовка твоей мечущейся меж мирами души к царству тьмы. И тут уже моя власть над тобой безгранична, я решаю, как мне быть с тобой, выбирая по своему усмотрению психологически-физическую пытку, через которую ты всё поймёшь и осознаешь! Детский возраст выбран мной неслучайно, в том возрасте ты был особенно уязвим, а страх ребёнка по-своему уникален! И это ты сейчас вспомнишь!

От последней фразы заложило уши, я моргнул, а черта, как и не бывало. Дверь на кухню скрипнула, отворяясь, на пороге, едва стоя на ногах, возник отчим, в его руках болтался кожаный ремень.

— Что, сучёныш, не спится, сейчас я тебя немножко воспитаю, глядишь, из тебя и человек получится! — заорал он хрипло, и, качнувшись, двинулся ко мне.

2012 г.

ОПАСНАЯ СДЕЛКА

(юмористическая фантастика)

2029 год. Где-то на российско-китайской границе. Ночь

Кусты затрещали, и из них, отряхивая одежду и что-то недовольно бормоча, появился китаец Ли.

«Что же я делаю? — сознание честного служащего Российской армии сержанта Воробьёва отчаянно пыталось воспротивиться сердечному порыву. — Защищаю границу родины, а сам творю такое бесчинство!»

Перед глазами возник укоризненный взгляд Вики. От обиды девушка ещё больше надула и без того пухлые губки. Ну как тут откажешь? Тем более что он сам обещал ей этот подарок на день рождения.

— Принёс? — спросил сержант, когда курьер приблизился к разделяющей их колючей проволоке.

— Та, та! — замотал головой китаец, доставая из-за пазухи тряпичный свёрток.

Сердце Воробьёва забилось чаще, на лбу появилась холодная испарина. Он по-прежнему медлил, несмотря на то, что многое сделал для организации этой встречи. Он сильно рисковал, когда искал поставщиков. Да он и сейчас рискует. Через четверть часа здесь должен пройти патруль. Заметят при передаче товара — и прощай честь и доблесть российского солдата. Состоится суд. Нет, его, конечно, не посадят. Но дальнейшая судьба контрактника, преступившего закон, будет печальной.

— Твоя берёть? — хитро прищурился курьер, и от его глаз не осталось ничего, кроме узеньких щёлочек. — Или моя пошёл?

— Да берёт моя, берёт, — выдавил из себя Воробьёв. — Сколько за товар?

— Твадцать давай и твоя забирай.

— Так, неделю назад сумма вполовину меньше была! — округлил глаза военный.

— Так, неделю назад твоя и надо было брать, — развёл руками китаец.

— Ладно, давай! — махнул рукой Воробьёв и полез в карман за деньгами. Препирательства ни к чему не приведут, курьер не снизит цену. А вот патруль точно его обнаружит. — Держи свои деньги.

Получив новенькие купюры, китаец тщательно пересчитал их, протянул сержанту свёрток и шмыгнул в кусты.

Воробьёв стоял возле ограды, и тревожные мысли терзали его. Правильно ли он поступил?

В конце концов, немного успокоив себя, военный понял, что допустил оплошность. Курьер ушёл, а он так и не проверил полученный товар.

Чувствуя сильное волнение, Воробьёв осторожно развернул материю, явив ночному небу, смотревшему на него миллионами блестящих завистливых глаз, кружевное женское бельё.

Когда в далёком 2014 году вышел, казалось бы, безобидный закон о запрете кружевного белья, ещё никто не знал, к каким последствиям это приведёт в будущем.

Спрятав подарок для своей девушки за пазуху, сержант заспешил по своим делам. Он ещё не знал о принятых вчера во втором чтении законах о запрете мини-юбок и надувных каблуков и поэтому был вполне счастлив.

Это же Россия — страна больших возможностей и тупых законов.

2014 г.

СЕЛЬСКИЙ УЖАС

Я проснулся необычно рано, в семь часов утра. И это во время летних каникул! Однако страну сновидений я покинул не по своей воле. Так, всегда бывает, когда сквозь сон я слышу тихие, но в то же время, чем-то озабоченные, встревоженные голоса родителей. Они разговаривали на кухне, закрыв двери, с ними был дядя Саша, папин друг и компаньон, голос которого я не мог не узнать.

Я встал, запрыгнул в мягкие тапочки-коты, стеклянные глаза которых смотрели, словно настоящие, поёжился, потирая ставшую гусиной кожу на руках, в доме было тепло, но меня всегда пробирал приятный холодок, когда я покидал нагретую за ночь постель. «Опять забыл выключить компьютер», — наблюдая за метающейся из угла в угол надписью на экране монитора, недовольно подумал я. Подошёл к столу, щёлкнул кнопку, монитор погас. Выйдя в светлую прихожую, я слушал обрывок отцовской речи, он нервно, что бывает очень редко, произнёс: «…милиция приедет, она во всём разберётся». Я открыл двери, и взрослые затихли, смотря на меня. Папа стоял посреди заполненной утренним солнцем кухни, теребя замок спортивной олимпийки, дядя Саша, как всегда, словно спецназовец из фильма во всём цвета хаки, задумчиво вглядывался в цветную клеёнку на столе, сидел, прислонившись к громоздкому холодильнику «Indezit», мама, с бледным лицом, была у плиты, на которой уже что-то варилось.

— Дениска, сынок, а ты чего так рано? — спросила мама.

— Так бы в школу вставал разбойник! — подхватил дядя Саша.

И почему взрослые всегда говорят «разбойник», обращаясь к мальчишкам, разве мы, маленькие и щуплые полководцы пластмассовой армии из пакета, похожи на них — лысых со шрамами на лице и с настоящими пистолетами?

— Что-то случилось? — спросил я, протирая глаза. Взрослые переглянулись, словно мысленно совещаясь, говорить мне, или не стоит.

— Деда Митяя, нашего сторожа, убили ночью, — потухшим голосом произнёс отец и добавил, смотря на дядю Сашу: — Не понимаю, зачем надо было его убивать, тем более, так, ведь ничего не взяли.

Деревня у нас хоть и большая, но новости в ней разлетаются быстро, тем более, плохие, какой и была весть о смерти весельчака и балагура деда Митяя.

Не узнав дома больше ничего о случившемся, я позавтракал и пошёл к своему другу, Олежке, жившему через дорогу. Играть настроения не было, все мои мысли занимало первое, случившиеся на моём недолгом веку, убийство в родном селе. Тем, более что деда Митяя я знал хорошо, он работал у моего отца уже два года, сторожил рабочую технику в поле, принадлежавшую папе и дяде Саше, являющимися фермерами и компаньонами. Хлопнула зелёная калитка, и Олежка выскочил мне навстречу, одетый в повседневную летнюю одежду — просторные бриджи ниже колен и бронзовый загар на всём теле, впрочем, как и я.

— Слыхал?! — взволнованно спросил он.

— Слыхал, — вздохнул я.

— Деда Митяя нашли без головы! Голова-то в десяти шагах лежала от него, в пшенице! — выпалил на одном дыхании он. — Отрезали её, да и выкинули!

— Чего? — чувствуя, как поплыло всё перед глазами, глухо спросил я.

— Чего, чего, тётя Таня, дочь его, приходила с утра к мамке, сама и рассказала, а я подслушал!

Я попятился, садясь на лавку у забора.

— Эй, ты чего? — испугался Олежка.

— Ничего, — плохо видя из-за затмивших глаза слёз, выдавил я.

Домой я вернулся под вечер. Несмотря на испорченное с утра настроение, день мы провели весело. Полдня, пока был клёв, удили пескарей для Олежкиных уток в местной речке Каменке, протекавшей рядом с селом, а потом купались, играли в догонялки в воде с остальными деревенскими мальчишками. Мама, как всегда, строго прочитала мне лекцию о таком халатном отношении к пище, что ел я ещё утром, потом накормила меня вкусными блинами, я принял душ и отправился в свою комнату. Включил компьютер, загрузил любимую, но пока не поддающуюся игру, и вот уже я — мощного телосложения парень, с кучей оружия, появляющемся прямо из воздуха, лишь стоит нажать клавишу, снова бреду по тёмным городским переулкам, вступая в жуткие, неравные схватки с расплодившимся злом.

Утром, прихватив пакет с солдатиками, я, как всегда, отправился к Олежке, и он снова огрел меня шквалом новых, невероятных новостей. Его мать, тётя Надя, работала в единственном в деревне магазине, в котором, как в единственном месте сбора всех деревенских баб, оседали все сплетни. Поэтому Олежка, часто отиравшийся на работе у матери, знал буквально всё, что творилось в нашем родном селе.

…оказывается, этой ночью, которая прошла для остальных сельчан тихо и мирно, снова произошло убийство. Пастуха Ваську Доронина, вечером отправившегося собирать разбредшейся по совхозным полям скот, нашли утром в нескольких километрах от деревни ехавшие на работу золотари, что лет уж десять, как добывали золото в карьере в семи километрах от села. Добывали, вредя полям и всей экологии края, как говорил папа — химическим способом.

— Ваську нашли у дороги, без рук, без головы, да и туловища толком не осталось! — испуганно рассказывал Олежка. — То ли отпилили ему всё, то ли отрезали, ну точно так же, как голову деду Митяю, следов человеческих рядом нет, да и тащили его не по земле! В магазине говорят, будто маньяк у нас завёлся! — он совсем перешёл на шёпот. — А я им не верю, тут что-то не то, не может же маньяк летать, таская за собой тело, а потом выбросить его в нескольких километрах от деревни! К тому же лошадь нашли, на которой Васька был, — мёртвая… — он прервался, услышав шум приближающихся машин, мимо нас довольно быстро проехала «Волга» местного участкового Шестаковского, а за ней следом «Уазик» с синими номерами из района. — Во, и менты уже тут! — продолжил он. — Лошадь-то тоже без головы, да какой, к чёрту, без головы, один зад с хвостом остался!

— Нет, не маньяк, — ошарашенный таким потоком информации, выдавил я под вопросительным взглядом друга. — Точно не маньяк, человек такого не сделает!

— Вот и я о том же! Ты внимательно слушал? — Я кивнул.

— Что я говорил про следы?

— Что человеческих следов рядом не было.

— Да, человеческих нет, а вот другие есть! — Этими словами он буквально добил меня, я обалдело спросил:

— Чьи, чьи есть?!!

— Ну, в общем-то, их следами-то не назовёшь, — деловито начал Олежка. — Это борозды, шесть глубоких борозд через каждые десять-двенадцать метров, такие же были и на поле твоего папки, где нашли деда Митяя.

— Тебе бы шпионом быть! — с нескрываемым восхищением произнёс я.

— А ты почаще в магазин ходи! — хихикнул Олежка.

На речку мы сегодня не пошли, взрослые категорически запретили нам далеко уходить от дома, однако это нас не огорчило, мы нашли занятие не менее весёлое — игра в войнушку.

В центр большого двора Олежкин отец привёз кучу речного песка, он расширял дом, и песок требовался ему для строительства, он был ещё мокрый и легко принимал форму. Возведя каждый себе по песчаной крепости, утыканной пулемётными гнёздами, вышками со снайперами и ловушками, мы начали войну, жёсткую и бескомпромиссную, по отношению друг к другу, не считаясь с потерями своих пластмассовых армий. Домой я пошёл, увидев, что приехал отец, он загнал свою «Ниву — Шевроле» в гараж, и подошёл к стоящей в саду маме. Я подбежал к ним.

— …они, как всегда, не могут ничего понять, — говорил отец явно о милиции. — Ездят по полям, затирая и без того скудные улики, да руками разводят! — Он строго посмотрел на меня. — Ну а ты где у нас ходишь, бродяга?

— У Олежки во дворе был.

— Вот правильно, — одобрительно сказал он. — Играйте во дворах, либо у нас, либо у него, ни шагу на речку, или ещё куда-нибудь, сами должны понимать, не маленькие, опасно сейчас стало, даже днём!

Я кивнул, прошмыгивая в дом. Пока родители были во дворе, успел сделать всё, о чём договорился с другом, и теперь по моей кроватью, дожидаясь ночи, стоял термос с тёплым молоком, пакет печенья и фонарь.

Будильник, заведённый на полночь, тихо запикал, накрытый подушкой, я неспешно отключил его. Включил стоящий на тумбочке светильник. Приготовленные с вечера джинсы, футболка и тёплая кофта висели на спинке стула. Я быстро оделся, сложил всё, что вечером заготовил под кроватью в сумку, обул новые кроссовки. Готов. Осталось самое трудное — выбраться из дома.

Погасив светильник, я включил фонарик и, стараясь не задеть стоящий на столе компьютер, полез на подоконник. Открывающаяся форточка протяжно заскрипела, к счастью, дверь в мою комнату плотно закрывалась, не выпуская никаких звуков, в том числе так сильно не любимых взрослыми, компьютерных. Форточка была большая, в неё мог бы протиснуться и взрослый, поэтому я без труда выбрался наружу, спрыгнул на траву. Старый пёс Джек недовольно заворчал, высовывая морду из будки.

— Тихо, Джек, тихо.

Я кинул ему печенье, и он завилял хвостом, постукивая им о деревянные стены своего жилища. А я перебежал освещённый зажжённым возле бани фонарём двор и вышел за калитку. Олежка, стоявший на дороге, услышал меня, мигнул два раза фонариком, я ответил.

— Ну что так долго! — заворчал он. — Я заждался, пошли!

И мы пошли, никого и ничего не боясь, а точнее сказать, не осознавая, к чему это может привести, прямиком к злополучному полю, до которого, кстати, рукой было подать. Местом засады мы выбрали старую деревянную мельницу, она стояла на краю поля, доживая свой век, разрушаемая ветром и дождём, напоминая о том давнем времени, которое папа называл умным словом — социализм.

Ночь была тихой и тёплой, но очень и очень тёмной, ни луны, ни звёзд. Мы сидели, молча вглядываясь через прорехи в стенах в царящий снаружи мрак. Ждали неизвестно чего, хрустя печеньем с молоком. Обстановка была необычной, тёмная ночь, тишина, старая мельница, того и гляди сюда ворвётся убегающий от погони Франкенштейн, а во мраке замелькают огни горящих факелов. Я зевнул, протёр уставшие глаза. И почему мы решили, что кого-то подстерёжем, увидим или услышим тащившего в поле очередную жертву убийцу?

— Глупая затея… — начал, было я.

— Тихо! — призывно вскинув руку, прошипел Олежка, включая фонарик. — Слышишь?!

Я вытянулся вслушиваясь. Поющие жабы, сверчки, стрекотание каких-то насекомых, лай собак, доносящийся из села, — ничего не обычного. Я хотел уже что-то сказать, однако слова так и застыли в горле, когда над нашими головами загрохотало нечто сродни, разве что, вертушкам вертолёта. Это что-то пронеслось над дырявой крышей мельницы, и с шумом шлёпнулось в нескольких метрах от неё. Боясь включать свои фонарики, мы тщетно пытались хоть что-то разглядеть. Ничего. Ни огней, ни света. То, что приземлилось на поле, было явно не механического и неэлектронного происхождения. Щелчок кнопки на Олежкином фонарике мне показался таким громким, что я вздрогнул. Яркий луч метнулся в поле, в ту же секунду «вертолётный звук» возобновился, нечто большое, величиной с полугодовалого телёнка, молниеносно унеслось в небо. Стрекочущий звук удалился и снова умолк, снова возобновился и опять умолк, странное существо, своим передвижением напоминающее саранчу, улетало прочь от мельницы.

— Саранча! — оседая вдоль стены, прошептал Олежка. — Гигантская саранча! Это она всех убивает!

— Ты что, что за глупость! — запротестовал я. — Саранча не ест мясо, они травоядные, помнишь, по телевизору показывали, как полчища этих тварей заполонили и сожрали все посевы в Китае, да и на уроке биологии…

— Те из телевизора, может и травоядные! — перебил друг. — А это — точно нет, ты видал её размеры, жуя одну лишь травку такой огромной не станешь!

— Ладно, хватит спорить! — найдя выход из положения, сказал я. — Это легко проверить, пошли! — вставая с деревянного ящика и беря сумку с термосом, позвал я. — Если эта тварь оставила такие же следы, как те возле убитых, о которых ты мне рассказывал, то всё будет ясно!

Мы опустились по ветхой скрипучей лестнице и вышли из давно упавших ворот разваливающейся мельницы. Пошли по невысокой, чуть выше лодыжек, стерне, светя вперёд, покуда хватало лучей фонариков. И вскоре нашим глазам представились неоспоримые доказательства — шесть пропаханных в земле борозд, оставленных шестипалым насекомым.

Проснувшись, я огорчённо подумал, что всё — старая мельница, гигантская саранча, её следы, всё мне приснилось. Однако стоявшие под кроватью запылённые кроссовки и грязные следы на подоконнике свидетельствовали о реальности случившегося. Я, счастливый, встал, оделся, пошёл умываться и чистить зубы. Но что тут весёлого. Я выдавил из тюбика пасту. Мы, и только мы с Олежкой знаем, кто убивает людей. И что это даёт? Да ничего, кто поверит двум девятилетним мальчишкам в какую-то там байку, больше подходящую для сценария голливудского ужастика про гигантскую саранчу. Я начал с упорством начищать зубы «Блендометом». Да к тому же я никогда не решусь рассказать о своем ночном приключении родителям, как говорится в этих случаях, «Я не враг своему здоровью», хотя про здоровье уж больно сильно сказано. Да, меня накажут, запретят ходить на улицу, может быть, до конца каникул, но не более того.

Послышались голоса, двери открылись, на кухню зашли родители.

— Дениска, ты уже проснулся? — наигранно весело спросила мама. — Есть будешь?

— Угу, — промычал я, склоняясь над раковиной.

Завтракали мы молча. Наверное, каждый думал о своём. Точнее сказать, об одном и том же, но делая свои личные выводы и предположения. Эх, как меня подмывало все рассказать родителям, чтобы они, наконец, перестали ждать угрозы от какого-то там маньяка.

Ко двору кто-то подъехал, требовательно, но ненастойчиво посигналил.

— Наверное, Саня! — вставая из-за стола, сказал отец, и вышел из дому.

— Что-то опять случилось? — спросил я, оставшись с мамой наедине.

— Да, сынок, тётя Настя Фролова, мать Артёма, твоего одноклассника, пропала вчера вечером.

Аппетит пропал, я через силу доел суп, встал из-за стола.

— Я к Олежке, ненадолго.

Друг, как всегда, знал больше меня

— …остальные доярки вышли, а её уж и след простыл, только все слышали шум, похожий на вертолётный, хотя на небе ничего не было, поискали, покричали, закрыли коровник и ушли! — закончил Олежка.

— Выходит, лишь мы можем помочь найти убийцу, но напрямую этого мы не можем сделать, надо натолкнуть этих тупых ментов на какие-то доказательства, чтобы они поверили в гигантское насекомое, — предложил я.

— Надо, а как?

Пожал плечами.

— А пока надо получше узнать об этой твари. — Я, соглашаясь, кивнул.

Отец приехал, когда я уже закончил приготовление к ночной операции, название которой «Смерть саранче» полнее соответствовало действительности, и собрался ложиться спать. Он почти с порога начал что-то взволнованно и громко рассказывать маме. Услышав всё, что нужно, я лёг.

На этот раз будильник прозвенел на час раньше, мы заранее договорились об этом с Олежкой, нам хотелось застать саранчу тогда, когда она ещё только летит в село в поисках очередной жертвы. Я выбрался из дому так же, как и прошлой ночью. Друг ждал меня возле калитки, и мы, не теряя времени, отправились к мельнице, надеясь, что саранча ненамного отклонится от прежнего курса и пролетит рядом. Эта ночь, в отличие от предыдущей, выдалась светлой, и фонарики нам понадобились лишь внутри самой мельницы. Мы заняли выжидательную позицию возле самых больших дыр в стене и стали ждать.

— Олежка? — полушепотом окликнул я друга.

— Чего? — не отрываясь от созерцания звёздного неба, спросил он.

— Вчера ночью не одну тётю Настю эта тварь схавала, у золотарей на карьере тоже два рабочих исчезло.

— Да ты что? — воскликнул Олежка, удивлённо таращась на меня. — Откуда знаешь?

— Слыхал, отец маме вечером рассказывал. А ещё, они с дядей Сашей хотят организовать что-то вроде деревенского дозора, в который будут ходить все сельские мужики по очереди, надеются, что маньяк побоится соваться в патрулируемую деревню.

— Глупцы, — кликнул Олежка. — Такой маньяк, как саранча ничего не боится!

— Будешь чай? — решив сменить тему, спросил я и затих.

Издалека, методично, с постепенно нарастающим по мере приближения к нам звуком — стрекотанием, делая десятиметровые прыжки, неслась исполинская саранча.

— А вот и букашка, — бесстрашно высовывая голову в дыру, пошутил Олежка. — Скоро будет возле нас! — влезая обратно, сказал он.

— Олежка, мне страшно, — признался я.

— Не дрейфь, она не тронет нас, испугается света! — он покрутил фонариком. — И улетит.

— Но кого-то она сегодня тронет, убьёт и сожрёт! Кого-то из нашей деревни.

— Не нагоняй страх, — отмахнулся друг. — Самому страшно…

Невыносимо громкое, жуткое стрекотание саранчи заглушило его слова и резко стихло. Насекомое приземлилось совсем рядом с мельницей, дав нам возможность лучше разглядеть себя в довольно ярком свете. Ничего нового мы не увидели, обычная саранча, только в сотни раз больше своих травоядных собратьев. Луч Олежкиного фонаря резко осветил исполина, и саранча вспорхнула, оглушительно стрекоча.

— Зачем?!! — крикнул я, но, как всегда в таких ситуациях, слишком поздно.

Гнилые стропила не выдержали удара саранчи, сиганувшей на крышу, и с треском ломаясь, полетели вниз на нас вместе с насекомым. Меня сильно ударило по голове, и я упал, разбивая фонарь, кубарем, спотыкаясь, бросился к лестнице.

— А-а-а!

Крик Олежки, крик, полный отчаянья и боли, всколыхнул мою душу, как луч его фонаря, перед тем, как навсегда погаснуть, мрак старого помещения.

Я навсегда запомнил этот крик.

На всю жизнь.

— Папа! — завопил я. — Папа!

А он уже мчался по лестнице, размахивая включённым фонариком с тускло мерцающим в руках ружьём. Я знал, он найдёт нас, заступая в свой первый дозор, увидит в старой мельнице свет и придёт.

— Дениска! — он подскочил ко мне. — Ты как здесь…

— Папа, Олежка! — перебивая, голосил я. — Он там, спаси его!

Яркий луч заметался по царящему во мраке беспорядку и застыл, найдя что-то совершенно необычное, бесстрастные, и оттого очень страшные глаза гигантского насекомого смотрели на нас с отцом, а обагрённые кровью челюсти продолжали трудиться, перекусывая ноги бесчувственного Олежки.

— Стреляй!

Заорал я, и крик мой слился с выстрелом.

Летние каникулы закончились, и мы с Олежкой снова пошли в школу, точнее сказать, я пошёл, а он поехал на коляске. Сказал, что ненадолго задержится в ней, скоро ему пришлют протезы из Москвы, и он снова будет ходить и пинать мяч дальше всех, ломать доски одним ударом, потому что ноги у него будут из титана.

А ещё, наша деревня стала известной на весь мир, ну и мы с Олежкой. Папа вообще стал героем-спасителем, убившим мутанта-людоеда, выросшего, как нам объяснили прилетевшие на вертолётах учёные, в экологически неблагоприятной среде.

Но я до сих пор во сне слышу крик, самый страшный крик в мире, и просыпаюсь в холодном поту.

2006 г.

ЗВОНОК НА ТОТ СВЕТ

Она продолжала говорить с ним, даже когда его не стало. Говорить обо всём, как будто он был рядом и, всё также снисходительно улыбаясь, слушал всю её женскую болтовню.

Сегодня Анна надела его любимый свитер. Она сама связала его для Дениса. Забравшись с ногами в кресло, налив две кружки горячего шоколада, девушка увлечённо рассказывала мужу о прошедшем дне. Он улыбался и смотрел на неё с яркой фотографии в рамке, а за его спиной плескался океан.

Она говорила, а он молчал. И кружка горячего шоколада, налитая для него, уже остыла. Убитая горем девушка понимала всю абсурдность ситуации, но продолжала верить в то, что однажды её любимый откликнется.

Трагедия случилась месяцем ранее. Дениса и всю его геологическую экспедицию накрыла сошедшая с гор лавина. Потом была целая неделя поисков, отразившаяся в чёрных волосах Анны белой прядью. И наконец муж был дома, только вот гроб, в котором его привезли, не разрешили открывать. Она так и не увидела его в последний раз. Из его личных вещей ей вернули свитер и раздавленный мобильный телефон.

Иногда девушка уходила в их уютную спальню, оставив его мобильник в другой комнате, и начинала звонить мужу. Шли гудки, ведь телефон, несмотря на то, что лопнул, был в рабочем состоянии. Однако трубку никто не брал. В соседней комнате приглушённо играла установленная мужем на её входящий звонок мелодия. А Анна, кутаясь в одеяло, под которым они совсем недавно спали, заливалась горькими слезами.

Мать звала её к себе. Она жила одна за городом. Отца они схоронили несколько лет назад. Но девушка каждый раз отказывалась. Как она могла бросить всё то, что ей дорого и напоминает о муже? Зато они чаще стали видеться с ней. Мама приезжала несколько раз в неделю, привозила овощи с собственного огорода. И даже Вика, сестра, с которой они несколько лет не общались, навестила её на прошлой неделе.

Все сочувствовали, жалели её. Но откуда им всем знать, что творилось в душе Анны? Слова соболезнования — это дежурная речь, порой ничего под собой не имеющая.

Ей хотелось укрыться от всех, спрятаться в своём мирке, где так много осталось от мужа, и говорить с ним, говорить, не глядя на часы. Позабыв о работе, которую она когда-то любила. Позабыв обо всех и обо всём.

Мария Фёдоровна уже выходила из дома, когда ей позвонили с работы дочери. В груди пожилой женщины как будто всё оборвалось. Дрожащим пальцем она надавила клавишу ответа.

— Мария Фёдоровна, ваша дочь не вышла сегодня на работу, на звонки не отвечает, — мягкий, спокойный баритон зашелестел в трубке. А по спине женщины прокатился озноб. — Мы всё понимаем, Анна недавно потеряла мужа. Мы все беспокоимся за неё. Но поймите меня правильно, это не повод пропускать работу…

— Конечно, конечно! — несколько запоздало затараторила женщина. — Я всё понимаю! Как раз сегодня я собиралась навестить дочку. У меня автобус через пятнадцать минут, поеду и всё выясню.

— Спасибо, — всё так же спокойно произнес звонивший. — Будем надеяться, что с Анной всё хорошо.

Телефон умолк. А Мария Фёдоровна, сама не своя от сковавшего её страха, поспешила на остановку, оставив сумку со свежесобранными овощами висеть на деревянной калитке.

Несколько попыток дозвонится до дочери не увенчались успехом. Бесстрастный женский голос как заговорённый талдычил одно и то же: «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети».

Анна была в спальне. Воспоминания о проведённых с мужем жарких ночах будоражили её память. В то время как она не прекращала набирать номер Дениса. Шли гудки, телефон бренчал в гостиной, но трубку никто не брал.

Ну не может такого быть! Жил человек на свете, а потом раз — и его не стало. Куда делось всё то большое, что составляло его внутреннею вселенную? Чувства, мысли, желания, даже осознание того, что твоя оболочка не вечна? Она стареет, дряхлеет и, в конце концов, изживает себя. Или же просто нелепо гибнет, не израсходовав отведённый биологический ресурс. Однако что-то же должно остаться?

— Алло, Аня! Аня, милая, привет! — голос мужа, такой далёкий, но такой родной, донёсшийся из телефона, заставил девушку подскочить на месте. — Аня, это я, Денис! Я смог, я смог тебе ответить! Это было нелегко, Аня, но я смог, любимая, потому что ты верила в меня!

Анна повалилась на кровать, от нахлынувших эмоций она едва не лишилась чувств.

Ключи от квартиры, дочь ей дала сразу же после похорон Дениса. Анна часто задерживалась на работе — не оставлять же пожилую мать ждать её у подъезда.

Мария Фёдоровна отворила дверь, вошла в полутёмный коридор. Боже, Аня смеётся! Смеётся и плачет, разговаривая с кем-то в спальне. Женщина уже давно не слышала от замкнувшейся в себе дочери ничего подобного. Кто бы мог развеселить её?

Мария Фёдоровна сделала несколько шагов к комнате, заглянула в полуоткрытую дверь, да так и застыла, услышав обрывок произнесённой дочерью речи.

— Дениска, милый мой, больше всего на свете я боялась, что не услышу никогда твоего голоса! Я сходила с ума, я не спала ночами, я звонила тебе, я знала, что ты мне ответишь!

Руки пожилой женщины затряслись, она с трудом подавила желание броситься к тронувшейся умом дочери. Худшие опасения оправдались — психика Ани просто не выдержала.

Пальцы не слушались её, и рыдающая мать с трудом достала свой телефон. Ей больше ничего не оставалось, кроме того чтобы вызвать скорую помощь.

Она сидела на кухне в ожидании врачей, слушала счастливый лепет дочери и плакала. А в гостиной на журнальном столике лежал телефон Дениса. Он светился, на треснутом экране застыла фотография улыбающейся Ани, и только бесстрастные ко всему цифры продолжали отсчитывать длительность входящего звонка.

2014 г.

СТРАШНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Вся романтика зомби-апокалипсиса развеялась в ночь на 21 декабря 2020 года, когда сосед Васька Грачёв сожрал свою молодую жену и двухгодовалого сынишку.

Боже, до чего люди бывают глупы! Насмотревшись за многие десятилетия массы кинематографического бреда, наигравшись в сотни нашумевших видеоигр, мы вдруг решили, что зомби — это круто! Это понятно и даже прикольно! Ходи себе по разгромленным улицам родного города и только успевай размахивать битой или топором. Всё вокруг предельно ясно: есть живые, и есть неупокоенные мертвецы, жизнь расставит всех по своим местам. Определит в одну из категорий.

Разве у кого-то могли возникнуть мысли, что именно ему выпадет участь стать живым мертвецом? Все мнили себя отчаянными и храбрыми бойцами, сражающимися за свою и жизнь близких людей на закате цивилизации. Что может быть проще — отыщи оружие, ведь в городе хаос, анархия, оружейные и продуктовые магазины грабят и разносят на куски. Хватай всё, что можешь унести…

Игорь пошевелил пальцами левой руки и скривился. Небольшой укус превратил его конечность в пухлый несуразный волдырь тёмно-бурого цвета, как у больного лимфостазом. Боль и начавшийся к утру жар сводили с ума. Парень корчился в мокрой от пота постели, крепко зажав зубами пуховую подушку. Мама, бедная мама, она не должна слышать его стоны.

Когда пять лет назад от них ушёл отец, она едва ли походила на живого человека. Выцветшая, серая, безликая. Тогда Игорь решил, что сделает всё, чтобы она опять стала счастливой. И ему это удалось. Победы на соревнованиях, успехи в школе, потом институт, куда его приняли на бюджетной основе. Он продолжал радовать её каждый день. И она расцвела, распустилась, как диковинный цветок после лютой ядерной зимы. Тогда-то и появился Сергей. Про таких говорят «мужик с руками». Умный, спокойный и обходительный, он не пытался стать ему другом после двух-трёх встреч, не лез с поучениями и советами всего поведавшего в этой жизни человека. Всё шло своим чередом, и Игорь сам не заметил, как привязался к нему, стал доверять.

Сергей позвонил вечером, сказал, что на дорогах жуткие, невиданные для этого города пробки. Привыкшие ужинать вместе, всей новой семьёй, Игорь и мать Наталья решили его дождаться. Парень удачно сдал сессию и мог побаловать себя свободным времяпровождением, сюда входили: прогулки по городу с друзьями, выезды на природу и банальное задротство у монитора любимого ПК. Именно последним вариантом Игорь и решил воспользоваться. Интернет — паутина: попал однажды — и всё, больше и больше увязаешь в её цепких, пусть и невидимых глазу нитях. Соцсети — несмотря на полное осознание всей пагубности данной разновидности знакомства и общения, Игорь, как и любой другой современный человек, не мог без них обойтись. Это вторая жизнь, которая, к счастью, ещё не заменяет реальности.

Подключение. Браузер. Закладки. Моя страница. Новости.

Что это?!

Сначала заполонившие экран видеоролики кажутся постановкой, трейлерами к будущим ужастикам про зомби. Ну а как иначе, если он состоит в сообществе «Зомби-апокалипсис». Безумные сообщения подписчиков и друзей, вопящих о реальности происходящего, кажутся откровенным разводом. Какой только живностью ни наводнён интернет: тролли, пранкеры, садисты, религиозные фанатики, маньяки и эксгибиционисты. Ещё неизвестно кто может с тобой общается, скрываясь под личиной любимой тёти. Сомнения парня развеет дверной звонок. Мама упорхнула открывать отчиму, не удосужившись взглянуть в дверной глазок. И спустя секунду квартиру взрывает её страшный истерический крик.

Игорь бежит в прихожую и едва не сбивает пятящуюся назад мать. На пороге стоит Василий, сосед по лестничной клетке, только внешний вид его значительно преобразился. Мужчина рычит, из окровавленного рта прямо на грудь льёт пузырящаяся пена. Глаза Васьки навыкате, от белков не осталось и следа, теперь это два больших кроваво-чёрных буркала.

— Сынок, что это?! — мать впивается в руку единственного защитника, мужчины, каким стал её сын.

— Закройся в ванной! — шепчет ей сын. Глаза Игоря мечутся по интерьеру прихожей в поисках того, чем можно дать отпор вошедшему. — Быстро, мама, прячься!

Женщина едва успевает захлопнуть за собой дверь в санузел, и Василий бросается в атаку. Мерзкий, гадкий, смердящий кровью. Парень проворно уворачивается и бьёт, нога соскальзывает, и удар получается слабым, смазанным. Но Василий всё же теряет равновесие и падает в спальню. Топор! На кухне есть маленький топор для рубки мяса. Игорь бросается туда, хаотично соображая, где он может лежать. Один за другим выдёргивает ящики из кухонного гарнитура, мысль о том, что вот-вот со спины набросится монстр-сосед, мешает трезво взглянуть на обычные вещи.

Сильная руку хватается за ворот футболки, озверевший сосед тянет его на себя, и ткань не выдерживает, рвётся по швам. Василий рычит, будто огорчаясь неудачной попыткой. Страх творит с человеком необъяснимые вещи. Иногда это спасает, в других случаях подобный союзник становится причиной нелепой смерти. Пальцы сжимаются на рукоятке ножа, слишком маленького, чтобы быть уверенным в нём и в себе. Игорь бьёт без замаха, просто тычет лезвием вперёд и попадает. Из лопнувшего глаза Василия прямо в лицо парня бьёт кровавый фонтан. Но это же зомби, оживший мертвец, — разве его остановишь этим? Игорь наваливается на противника, прижимает к стене, давит, пытаясь запихнуть ножик поглубже в череп соседа. Боль от укуса обжигает руку, тем самым стимулируя к резкому и сильному удару.

— Тварь, — шипит парень, в ужасе смотря на прокушенное запястье. Василий лежит на полу, кончик рукоятки торчит из его глаза.

Как донести маме тот факт, что с человеком, заражённым укусом зомби, опасно находиться? Как?

Почти сразу ему стало плохо, и объяснить женщине хоть что-то он уже был не в состоянии. Сосед, съевший свою жену и сына, так и лежал на кухне. Наталью трясло не меньше Игоря, заботливо уложенного в собственной спальне. Она металась по квартире, не выпуская из рук телефон, но Сергей не отвечал.

— Мама, мама, — сухие синие губы Игоря едва приоткрылись. — Ещё воды, мама.

— Сыночек мой, что же это с тобой делается?! — он видит её размытый силуэт. — Вот вода, вот.

Мать склоняется над ним. Мрак застилает глаза. Боже, как же вкусно она пахнет…

2015 г.

РАССВЕТ НА ЧУЖОЙ ПЛАНЕТЕ

Одна планета, два разных мира, разделённых искусственно воздвигнутыми горами, две древние культуры, две враждующие расы. Это Уган, затерянный жёлтый «шар» в созвездии Треугольника.

— Проклятые уганхи! Чёртовы обросшие дикари, как они посмели снова взяться за старое! — капитан Уг, казалось, вот-вот метнёт молнию из своих серых глаз прямо в броневое стекло обширного иллюминатора.

— На что они надеются! — подхватил сержант Уп, высокий, худощавый с продолговатым черепом, совершенно лишённым волос (растительность на теле уганцов отсутствовала вообще, кроме тонких бровей и длинных ресниц у женщин). — Захватить в плен двух пилотов грузового звездолёта, глупее поступка я ещё не видел!

— Уверяю тебя, сержант, ты ещё не раз убедишься в их глупости! — раздражённо проговорил капитан. — Снижаемся! — это уже к пилотам, сидевшим за штурвалами.

Боевой крейсер произвёл посадку в нескольких десятках метров от селения дикарей. Мост-трап с грохотом повалился на обожжённую огнём турбин бурую растительность, и в один миг, словно горох из мешка, по нему на поляну высыпал боевой отряд.

— Клянусь, если они начнут сопротивление, я сравняю их жалкую деревушку с землёй! — Уг вступил на траву последним, одет он был в ярко-голубое одеяние, приталенное поясом серебристо-стального цвета, такого же цвета был стоячий воротник и сапоги.

Остальные солдаты, кроме сержанта, одетого в форму зелёного цвета, были в красном, неизмененный серебристый присутствовал лишь на воротниках и обуви, вооружение было лёгким, лучевые ружья и ручные гранаты. Уг поднёс бинокль, висевший у него на шее, к глазам.

— Попрятались, твари! — сквозь зубы процедил он. — Вперёд! — Он махнул рукой. — Осмотреть каждый дом, сарай, подвалы и погреба!

Капитан оглянулся, бросил взгляд на гигантские горы, над которыми повисло красное солнце, его всегда терзала безумная тоска, когда ему приходилось покидать родину, и, преодолевая восьмикилометровые скалы, перелетать на эту, чужую сторону.

Однако то чувство, что засело в его груди, сейчас было куда более сильное, на его глазах вершилась историческая картина, и он, простой капитан Уг-16, сын Уга-15, сам непосредственно принимал в этом участие. Девяносто три года прошло с того дня, как два воинственных народа, уганцы и уганхи, заключили договор о перемирии и, разделив планету на равные части, отделились друг от друга стеной из скал. Но вчерашней ночью случилось непредвиденное — грузовой корабль по техническим причинам вынужден был произвести посадку на территории, принадлежащей уганхам (дикарям, как часто называют их уганцы). Пилоты были схвачены в плен, а корабль и груз утащен в неизвестном направлении. Заданием капитана было найти и то, и другое, и по возможности сделать это тихо, без применения оружия, новая война не должна начаться.

Деревня дикарей начиналась с ветхих деревянных шалашей, построенных под гигантскими деревьями и на них, но, углубившись дальше в джунгли, солдаты всё чаще стали натыкаться на мощные бревенчатые сооружения, крепости, на обыск которых уходило много времени, а следов дикарей по-прежнему нигде не было. В домах было прибрано и по-могильному тихо.

— Как тебе это нравится, сержант? — спросил капитан после очередного безуспешного обысканного «здания».

— Не могу понять, капитан, они как будто бы испарились, оставив в домах чистоту и порядок! — развёл руками Уп.

— Не похоже это всё на них, не похоже, — покачал головой Уг. — Я изучал материалы, просматривал хроники перед полётом сюда, да и ты в училище наверняка проходил историю войны, дикари никогда не бросали свои селения, тупые, обросшие, они выбегали с копьями и стрелами, и дрались с вооружёнными до зубов десантниками за каждый метр, за каждый дом!

— Девяносто лет — большой срок, что-то поменялось в их мозгах, капитан, они изменили тактику, — предположил сержант.

— Да, ты прав, за это время они смогли додуматься и до такого!

Пустые деревянные крепости закончились после километрового пути. Джунгли стали редкими, и сквозь широко растущие друг от друга деревья можно было видеть видневшиеся впереди скалы. Стрела со свистом рассекла воздух, и, ударив в грудь капитана, отскочила, как от бетонной стены, тонкая ткань защищала не хуже тяжёлого бронежилета.

— Дикари! — заорал Уг, вскидывая лучевое ружьё.

В тот же миг воздух зашумел от града стрел и копий, которые сыпались на отряд со всех сторон.

— Они на деревьях! — заорал сержант, шмальнув из ружья, не обращая внимания на точные попадания уганхов.

Отряд капитана Уга был довольно-таки немолодой, здесь не было желторотых птенцов, однако ж, и те, что были в нём, никогда прежде не участвовали в настоящем бою, но, надо отдать им должное, солдаты не растерялись, и вот уже дикари отступают, неся потери.

Десятки обросших с ног до головы чёрной шерстью, одетых в набедренные повязки тел лежали, слабо дымясь, под мощными стволами деревьев. А кто ещё мог двигаться, в панике отступали к скалам.

— За ними! — орал капитан. — Вперёд! Догнать и уничтожить!

Солдаты бросились вдогонку, ободрённые первой победой, им повезло, из боя вышли все, не понеся потерь. Десятка два раненых дикарей достигли, наконец, своих пещер-убежищ, выдолбленных прямо в скальной породе.

— Уничтожить всех! Не щадить никого! Дикари сами сделали свой выбор! Всю ответственность за нарушения приказа по применению оружия против дикарей я беру на себя! — голосил капитан. — Обыскать каждую пещеру, каждую нору, пилоты наверняка здесь!

Первые пять уганцов подбежали к пяти недалеко расположенным друг от друга входам в скалу, и забросили гранаты. Взрывы были глухие и слегка сотрясли исполинскую махину. И сразу же из верхних чёрных провалов, к которым шли тонкие каменные ступени, показались кричащие дикари, и снова на солдат обрушился шквал ударов, только теперь в помощь стрелам шли булыжники и глиняные кувшины, которые взрывались, ударяясь о землю. Однако почти все удары уганхов пришлись впустую. Отряд успел укрыться в пещерах, пострадал лишь один солдат, его ранило в непокрытую голову (уганцы не носили головных уборов, чтобы не скрывать красоту голого черепа) осколком глиняной «гранаты» дикарей. Капитан Уг разделил отряд на пять групп, в каждой из которых было по пять человек, которые двигались по пяти разным пещерам.

«Ну до чего же они глупы! — со злостью думал Уг. — Зачем они захватили пилотов и развязали новую войну? Какой смысл им снова тягаться с нами, с прогрессирующей расой! Чёрт, надо было сровнять их с землёй ещё девяносто лет назад, а вместо этого Гуманное правительство отдало им полпланеты!»

Капитан с яростью сплюнул на гладкий пол пещеры, он и ещё четверо солдат двигались по центральному, освещённому горящими факелами, коридору. Вдалеке показался свет, он был ярче, и хорошо заметен в полутёмном коридоре. И снова засвистели стрелы, ну что за дьявол, они взрываются, стоит им коснуться преграды. Слева от него раздался взрыв, вскрикнул и упал солдат. Уг краем глаза видел, как стрела разворотила лицо бедняге. После шквального огня уганцов дикари отступили, потеряв двоих товарищей, сражённых выстрелами капитана. Коридор закончился, и Уг с тремя солдатами, переступая через трупы, выскочил в круглый и большой, словно цирковая арена, зал. Из других проходов выбежали остальные группы.

— Наверх! — скомандовал капитан, указывая на широкие каменные лестницы.

Но, не успели солдаты забраться и на десяток ступеней, как со всех сторон (с верхнего этажа) полетели глиняные гранаты.

— Быстрей, наверх! Быстрее!

Капитан понимал, что, если они задержатся внизу, их просто-напросто закидают гранатами. Двое солдат с криками отлетели назад, повалив ниже забирающихся товарищей. Взрыв прогремел у их ног, однако тот, что был выше и здоровей, сразу же вскочил на ноги, осколки не принесли ему особого вреда, а маленький и щуплый остался лежать, голубая кровь струилась вниз по ступеням из-под лысого черепа, пробитого осколком.

Дикари с каждой минутой становились всё яростнее и напористее, их новое оружие и тактика боя застала солдат врасплох. Капитан Уг точно знал, что в ту далёкую войну, кроме деревянных стрел и копий у уганхов ничего не было. Однако то, что произошло потом, повергло капитана и солдат в шок. В одном из проходов, лишь только уганцы успели взбежать на второй этаж, появились те же самые дикари. Но закованные с ног до головы в броневые костюмы, и в руках у них были лучевые ружья неизвестной модели.

— По тварям огонь! — заорал Уг и отлетел от точного попадания лучом.

— Капитан! — сержант Уп подхватил падающее тело Уга.

— Всё в порядке! — морщась, прошипел он. — Зацепило слегка!

— Но вас ранило в грудь! — возразил Уп.

— Нормально, сержант! Это не повод к отступлению! Мы почти на месте, видишь, как яростно бьются волосатые! Вперёд!

Солдаты устремились вслед, за напролом бежавшим капитаном. Несмотря на броневые костюмы (которые явно уступали в прочности ткани, что была на уганцах) и ружья, дикаре отступили.

— Стоп! — остановился капитан, привлекая внимание поднятой рукой. — Они ведут нас по ложному пути, не стоит преследовать их! Бежим по другому туннелю!

— Не понимаю, откуда у этих ублюдков, взялось оружие? Ничуть не уступающее нашему? — растерянно спросил сержант Уп, когда они продвигались вперёд, по вырубленному в скале туннелю.

— Не знаю я, сержант! — зло бросил Уг. — Ничего не знаю, чёрт возьми! Ничего не понимаю!

Неожиданно заголосили солдаты, что бежали сзади всех, уганхи пустились в погоню.

— Принять бой! Первая шеренга, пригнуться! Огонь! Вторая шеренга! Огонь!

Преследователи, понеся потери, отступили, бурно крича и сквернословя.

— А-а-а! Получили, скоты! — заликовал сержант Уп. — А-а-а! — И повалился на пол, стрела вонзилась ему в глаз.

— Враг впереди! — завопил капитан, поливая из лучевого ружья.

Коридор закончился, и уганцы сквозь дым и огонь выскочили в небольшой зал. У одной из стен, прикованные цепями, лежали две женщины-пилота (грузовые судна мужчины-уганцы не водили).

— Проклятые дикари, как они посмели надругаться над вами! — дико завопил капитан.

Солдат по имени Ут наклонился к полуобнажённым, истерзанным телам женщин.

— Живы! — прощупав пульс у обеих, радостно объявил он.