Бесплатный фрагмент - Мизгирь

Все права защищены законом об авторском праве. Никакая часть электронной и печатной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет, на любой из платформ, озвучивание текста, а также частное и публичное использование текста без письменного разрешения владельца авторских прав.

Мизгирь

Глава 1

— И чего мы там забыли в этой, как её? — я посмотрел на друга, мучительно припоминая название деревни, которое так и вертелось у меня на языке.

— Мизгирёвка, — ответил Влад, не глядя на меня, и со старанием отмечая маршрут на бумажной карте, что лежала у него на коленях.

— Название-то ещё какое, — фыркнул я, — Мизгирёвка. Откуда оно, интересно, взялось?

— Люди тамошние поклонялись какому-то Мизгирю, — сказал Влад, — Вроде как божеством он у них был.

— Не слышал про такого, — нахмурился я.

— Да это вроде паука кто-то.

Я фыркнул:

— Серьёзно? Ну надо же, поклоняться пауку! А ты откуда узнал про эту Мизги… Мирги… Тьфу.

— Про Мизгирёвку рассказал мне коллега мой по цеху, Анатолий Александрович, Саныч по-простому, так мы его все зовём, лет шестьдесят ему. Мы недавно с мужиками день рождения отмечали, дача, баня, шашлыки. И вот Саныч мне на уши и присел, завёл разговор про то, про сё, и после про детство своё принялся рассказывать да про ту самую Мизгирёвку.

В той деревне жила когда-то его прабабка. А он сам в детстве там часто гостил, пока она жива была. Рассказывал про устои их, про уклад. При нём уже, конечно, не было такого открытого поклонения божеству. Времена были не те, тогда и в Бога не верили, не то что в пауков. Но это только внешне. На самом же деле все обряды, переданные от предков, свято соблюдались в Мизгирёвке, тщательно скрываясь от советской власти.

— И что это были за обряды? — спросил я.

— Разные. Мизгирь этот был у них духом домашнего очага, благополучия в доме. Убить в избе паука, хоть самого маленького, считалось у них самым страшным грехом. Полагалось, что после того удача уйдёт из твоего дома на семь лет. Мало того, пауков принято было подкармливать. Им в специальном месте в избе, навроде красного угла, оставляли пищу. Если пища исчезала, значит дух благоволил к жителям дома, ну а нет, так значит прогневили они чем-то его.

— Мда, — ответил я, — И это всё?

— Ну почему всё? — сказал Влад, — Много было разных обычаев. Вот, к примеру, когда ребёнок рождался, то вторым крёстным ему непременно паука звали. Для девочки крёстную выбирали среди женщин, а мальчику из мужчин, ну а вторым крёстным был паук. То есть как в крёстные, это уж я выразился так, а был там конечно свой какой-то обряд вроде нашего крещения. Посвящение новорожденного этому самому Мизгирю.

— Интересно, — протянул я, — Какая только ересь не придёт людям в головы.

— Когда хоронили кого-то, — продолжил Влад, — То в руки покойному непременно моток пряжи вкладывали.

— Это ещё зачем?

— Считалось, что после смерти, Мизгирь забирал душу человека к себе и делал её пауком. Ну и вот, значит, чтобы усопший мог сплести себе первую свою паутину, и оставляли ему эту пряжу. Кстати, потому и пауков нельзя было убивать, считалось, что это души почивших предков возвращаются затем в виде пауков в дом и охраняют его от злых духов, плохих людей, от бед и всё такое.

— Паучье царство какое-то, — вздохнул я, — Ну, хорошо, рассказал тебе твой Саныч об этих, скажем так, особенностях своей малой родины, но нам-то зачем туда ехать? Да там, небось, уже и нет ничего. Вымерла вся деревня, как и большинство ей подобных во время развала СССР, а?

— Вот потому нам туда и надо, что вымерла, — хитро глянул на меня Влад, — Никто не помешает.

— Чему не помешает?

— Саныч мне одну местную легенду поведал, — Влад отложил, наконец, свою карту и придвинулся ко мне поближе, — В общем, был у них там свой вроде как храм в честь этого самого Мизгиря. Находился он в лесу, неподалёку от деревни, на болотах, так, чтобы власть местная не пронюхала. Там, за деревней сразу, начинаются болота, несколько их, друг за другом идут.

— И? — спросил я, не понимая.

— В том храме, который представляет из себя обычную избу, алтарь есть. На нём приносили жертву Мизгирю.

— Жертву? — не понял я, — Типа овечку там, барашка?

— Нет, — покачал головой Влад, — В том-то и дело, что не барашка. Людей там приносили в жертву.

Я засмеялся:

— Да ты совсем сдурел! Саныч тебе по-пьяни наплёл чего-то, а ты как дитя малое уши развесил. Какие ещё жертвы? Мы что, в каменном веке находимся!

— Ну, в каменном — не в каменном, — огрызнулся Влад, — А лет пятьдесят назад ещё вполне такое практиковалось в тех местах. Пропадали люди, не местные, то грибник какой потеряется, то ещё кто. Грешили на болота. Поищут-поищут, да и успокоятся. Тем более пропадали немного, в год по человеку. А на самом деле, рассказал Саныч, местные-то в жертву их приносили Мизгирю.

— Ну предположим, — сказал я, — Мы-то там что забыли?

— А то, — ответил Влад, — Что в том самом храме на болоте был, как рассказывает Саныч, изображён этот самый Мизгирь. Вроде как из камня вырезан. Да это не суть. А вот глаза у него сделаны были из некоего красного камня, и если верить рассказам прабабки Саныча, то были это настоящие рубины, с ладонь величиной. Откуда они взялись у крестьян в глухой деревне, не спрашивай, но факт, что были. Вот я и хочу побывать там и проверить, правда ли это рубины, и если они ещё там, то забрать их.

Я с сомнением поглядел на моего друга — уж не шутит ли он? Влад не шутил. Я хмыкнул:

— М-да… Прямо «Перстень царицы Савской»! Ну, предположим, поедем мы с тобой в эту Мизгирёвку. Как мы найдём на болотах этот паучий храм? Мы же там утопнем.

— Не утопнем. Мне Саныч объяснил всё, как пройти. Он там был однажды. Прабабка его с собой водила на собрание. И камни эти он тоже видел.

— За столько лет там уже всё должны были унести, — скептически заметил я.

— Это вряд ли, когда молодёжь из деревни стала уезжать, то старики пока могли, продолжали ходить в свой храм на болоте. А после, когда уже сил у них на такие прогулки не осталось, они доживали свой срок, поклоняясь Мизгирю дома. А тот храм так и стоит там, на болоте. Так ты со мной?

Я подумал и кивнул — почему бы и нет? Интрига меня всегда манила.

В эти же выходные мы уже мчались по трассе в направлении Мизгирёвки на внедорожнике Влада. Находилась она километрах в пятистах от нашего города, дорога заняла у нас часов шесть. Свернув с трассы, мы нашли деревню довольно быстро. Она располагалась буквально километрах в семи от трассы и даже грунтовая дорога, ведущая к ней, была вполне сносной, хотя здесь по словам Саныча никто не жил уже лет тридцать.

Деревня встретила нас молчаливыми улицами с потемневшими от времени избами. Ветер гнал по небу серые тучи, начал накрапывать мелкий, холодный дождь, пробирающий до мозга костей. Темнело.

— Наверное, стоит заночевать в деревне, а завтра отправимся на болота, — сказал я, глянув на небо.

— Пожалуй, что так, — поёжившись ответил Влад, — Пойдём, поищем дом для ночлега. На вид они довольно крепкие. Не удивлюсь, если Саныч ошибся и здесь даже живут люди.

Мы оставили машину у первой избы и пошли по улице, осматриваясь по сторонам.

Из-за серого дождя и низких туч, нависших над нами, уже практически стемнело и нужно было торопиться.

— Да чего выбирать? — сказал Влад, — Войдём в первый попавшийся дом, да там и заночуем. Они все одинаковые.

— А ну как здесь всё-таки остались ещё жители? — покачал головой я, — Ещё решат, что забрались какие-нибудь грабители или чёрные копатели, да ударят по башке, пока спим. Нет уж, давай-ка сначала обойдём всю деревню, чтобы точно убедиться, потом и на ночлег устроимся.

Влад нехотя пожал плечами, поправил рюкзак на спине, и мы тронулись в обход.

Деревня устроена была странно, дома здесь стояли не ровными рядами, как это бывает обычно, а вразброс. Они рассыпались по пригорку, словно кто-то бросил невидимой рукой кубики с неба, и они упали как попало, да так и остались.

— Да какие тут могут быть жители, Санёк? — чуть ли не заныл Влад, — Ты глянь, тут даже проводов на столбах нет. Ни света, ни газа, ничего!

Я поднял глаза наверх. И правда, старые накренившиеся столбы были пусты, лишь кое-где болтались на них обрывки проводов, видимо не скрученных ещё в тяжёлое время искателями алюминия и меди.

— Всё равно давай обойдём, — остался я при своём мнении.

Влад вздохнул:

— Чёрт с тобой. Могли бы уж тогда хотя бы на машине ехать, а не бросать её на околице.

— Ещё не насиделся в машине? — спросил я у него, — Весь день сюда ехали.

— Слушай, если бы тут кто-то жил, мы бы увидели хотя бы огонёк в окошке, ну или дымок из печной трубы, — сказал Влад, — Ведь должны же они как-то готовить себе пищу, раз электричества тут нет.

Я огляделся. Над деревней стояла мёртвая тишина. Какая-то даже слишком тихая, я бы сказал. Чёрные, промокшие от дождя избы накрыли пригорок, как стая ворон, опустившаяся на наживу. Покосившиеся заборы будто скрывали за собой некую тайну. Глазницы окон глядели на нас тяжело и молча.

— Да, скорее всего ты прав, — я поёжился, вспомнив вдруг россказни о жертвоприношениях в местном лесу, только сейчас байки Саныча не казались уже такими нелепыми, как дома при ярком свете лампы, шуме телевизора и снующих за окном автомобилей, — Давай вернёмся к машине и заночуем в ней, мне кажется это будет лучший вариант.

С последними словами я резко развернулся назад и вдруг со всей дури влетел в бабку, невесть откуда взявшуюся за моей спиной. От неожиданности я выматерился и сплюнул, сердце в груди молотило, как бешеное. Бабка, сгорбившаяся, одетая в тёмное, даже не покачнулась от удара и молча стояла, взирая на нас с Владом, опираясь на трость скрюченными, похожими на сучья, пальцами.

— Э-э-э, здравствуйте! — выдавили мы из себя.

— Чаво тута делаете? — недружелюбно спросила бабка, глядя на нас в упор сверлящим взглядом.

— Да мы это, — замялся я.

— За грибами приехали! — не растерялся Влад.

Бабка смерила нас оценивающе и процедила:

— Чавой-то далёко вы за грибами-то собралисся.

— Да мы же по наводке, — ответил Влад, улыбаясь своей шикарной улыбкой, которая всегда оказывала на женский пол неотразимый эффект и имела ошеломительный успех.

Но то ли бабка в силу возраста уже давно утратила гендерные принадлежности и потому ей было плевать на обаяние красавца-мужчины, то ли в потёмках она не смогла по достоинству оценить величия сего момента, но гнев на милость она так и не сменила.

— Уходили бы вы отсюда подобру-поздорову. Нетути тут грибов.

— Да куда ж мы сейчас пойдём? — вставил я своё слово, — Уже ночь почти, а из-за дождя и вовсе темень, и дорогу до трассы, небось, размыло. Мы заночуем, а с утра и уедем, хорошо?

— Бабушка, и правда, ну куда им сейчас? — раздался вдруг из-за спины старухи мелодичный тихий голосок.

Мы только сейчас заметили, что позади бабки стоит молодая девушка, тоненькая, словно веточка, с длинными косами, лежащими на плечах, и спускающимися до самого пояса, в длинном зелёном платье и вязаной безрукавке. Черты лица её не были классическим каноном красоты, но тем не менее, лицо её было настолько прекрасно, что мы уже во второй раз за столь короткое время потеряли душевное равновесие.

— Добрый вечер, красавица! — наконец, выдохнул Влад, всё-таки он был тем ещё ловеласом и не смог устоять перед очередной красоткой, к тому же такой необычной. Позади него тянулся длинный шлейф не из одного разбитого сердечка, моему другу было уже за тридцать, но жениться он пока и не думал.

— Кому добрый, а кому и не очень, — буркнула сердито бабка вместо внучки, злобно зыркнув на Влада.

— А вы, как я полагаю, будете внучка этой чудесной добродушной старушки? — ничуть не смущаясь, вновь обратился Влад к незнакомке. Его было не так просто свести с намеченного курса, коль уж он вознамерился добиться желанной цели.

Прекрасная незнакомка застенчиво улыбнулась, опустив глаза, и вновь обратилась к своей бабушке, тронув ту за плечо:

— Бабушка, может пригласим их к нам переночевать? Сегодня будет холодная ночь и, наверное, придёт туман с болот.

Старуха зыркнула на внучку и повернулась к нам. Помолчав немного, она промолвила: «Идите за мной», и заковыляла к одной из избушек, стоящей в отдалении. Мы с Владом, переглянувшись, последовали за ней.

— А как вас зовут? — шёпотом спросил Влад у девушки, пока бабка семенила впереди.

— Славяна, — ответила она, улыбнувшись.

— Ого, какое имя необычное, впрочем, как и вы сами, — продолжал мой друг, совершенно забыв про меня.

Я вздохнул, всё шло по привычному сценарию. Влад всегда терял голову от красивых девушек и погружался в игру полностью.

— Дак кто вас сюды заслал-то? — не поворачивая головы спросила бабка.

— В смысле — кто? — не поняли мы.

— Ты, — бабка резко остановилась, обернулась и ткнула пальцем в грудь оторопевшего Влада, — Баял давеча, что по наводке вы сюды припёрлися. Кто вас прислал? И почто?

— Да коллега мой, — отойдя от изумления, ответил Влад, и потёр грудь, палец у бабки был как свинцовый, — Саныч зовут, в смысле — Анатолий Александрович. Родом он из вашей Мизгирёвки, прабабка его тут жила. Вот он и рассказал, мол, места у нас там живописные, грибов — во! Да только уж годы не те, далеко ехать, давление, мол, и все дела. А вы, ребята, говорит, попробуйте, съездите, поглядите на мою родину. Глядишь кто жив ещё там остался, так привет передавайте.

Влад без тени смущения плёл бабке невесть что, сочиняя на ходу так, что я лишь усмехался про себя его находчивости, снаружи же не подавая и виду, что Влад нагло врёт.

— Саныч? — спина бабки вздрогнула и напряглась, — М-м-м, вон чо. Знавала я его бабку и мать, и прабабка его — Фёкла — долго жила на этом свете, померла уж, когда ей сто пять лет исполнилось. Тогдашни люди-то крепки были. Потому как веру имели.

Она помолчала.

— Хороший мальчонка был Саныч ваш. Только про деревню-то забыл, как вырос. Мать свою в город забрал. А родные места нельзя забывать…

Она сказала это каким-то странным тоном, но тут же, словно опомнившись, встрепенулась и окинула нас с ног до головы оценивающим взглядом.

— И чаво вы, в лес вот в этой одёже да обувке полезете?

— Нет, — ответил я, — У нас для леса специальная одежда лежит, вон там, в машине.

Я махнул рукой на край деревни.

— Кстати, — опомнился Влад, — Надо машину перегнать, поближе к дому. Раз уж тут ночевать будем.

— Неча её гонять, — ответила бабка, — Никто её не тронет. Пущай тама стоит. А то напустите свово газу да дыму мне в избу, как заводить станете.

Мы переглянулись и улыбнулись, решив не спорить со старухой, по её выражению лица было ясно, что она тут в авторитете, и других мнений кроме своего не приемлет.

Мы дошли до их дома. Это была обычная изба, похожая на все остальные. Крыльцо на деревянных столбцах в три ступени, сенцы, веранда, две комнаты, одна из которых разделена шторами — что-то вроде спальни, большая русская печь. В избе было тепло, на столе стояла керосиновая лампа, которую бабка зажгла, когда мы вошли в дом.

— Славяна, на стол накрой, — приказала она внучке, — Уж не обессудьте, чем богаты, тем и рады. Гостей не ждали.

— Да ничего, — спохватились мы, — Мы ведь тоже не с пустыми руками.

Мы полезли в свои рюкзаки и выудили оттуда банки с тушёнкой, копчёную колбасу, овощи и варёные яйца.

Бабка придирчиво оглядела наше подношение и принюхалась.

— Городская еда, одни химикаты, отрава, — сделала она вывод и засеменила к выходу, захватив с собой корзину, стоящую в углу у порога.

Славяна словно извиняясь, улыбнулась нам и сказала:

— Давайте сюда, ребята, я всё на стол положу. Вы на бабушку не обижайтесь, она по старым устоям живёт, как привыкла. Из деревни никуда не выезжала, всю жизнь тут прожила.

— А ты? — очарованный звуками её мелодичного голоса, спросил Влад, глядя девушке в глаза.

— Я раньше в городе жила. До семи лет. А после мы с родителями в аварию попали. Они не выжили, а я… Меня вот бабушка забрала на воспитание.

— Погоди, — не понял Влад, — А как же школа, друзья и всё такое? Ведь тут глухая деревня, ничего нет.

— Да школа в соседнем селе есть. Бабушка меня каждый день туда возила, зимой только когда дорогу заметало, так не всегда получалось.

— Возила?

— Ну да, у нас раньше лошадка была своя.

— Ну а после школы? Институт, колледж?

— Нет, я нигде не училась, не хочу бабушку оставлять. Да и отвыкла я от города. Все в город рвутся, а я не хочу. Мне здесь хорошо.

— Но ведь нужно же какую-то профессию иметь, — возразил Влад.

— Меня бабушка своей науке учит.

— Это что за наука?

— Как людей да скотину лечить, какая трава что может.

— О, так она ведьма что ли? — удивился я.

— Ну почему ведьма? — пожала плечами Славяна, — Знающая просто. Вроде как знахарка.

— Но на что вы живёте? — спросил я.

— К бабушке люди приезжают, лечиться, жизнь поправить, вот они и помогают нам.

— Дела-а-а, — протянул я, — Чудно ты говоришь, мы будто в сказку попали. Неужели в наше время ещё такое может быть?

— Всё может быть на этом свете, — ответила Славяна.

— Ну а кроме вас тут ещё кто-то живёт? — задал вопрос Влад.

— Есть немного.

— Ну вот, — восторжествовал я, — Я же говорил! А ты — никого-никого.

Влад хотел было ещё о чём-то расспросить Славяну, но тут из сеней вошла в избу бабка, неся с собой что-то в корзине. Славяна тут же смутилась и замолчала, отойдя к печи, и принялась доставать оттуда чугунок со щами. Бабка подошла к скамейке у стены и поставила корзину. Мы с любопытством уставились на неё. Бабка откинула тряпицу, прикрывавшую корзину, и нашим глазам открылось то, что лежало в ней. Это была большая стеклянная банка, покрытая пылью и паутиной, а в ней находилось что-то тёмное и густое, мы сначала подумали, что это варенье или что-то в этом роде. Но когда бабка подошла к столу и, пододвинув миску, принялась переливать в неё содержимое, мы разглядели его. Тошнота подступила к моему горлу, но я как заворожённый смотрел на банку, из которой выливалась вонючая жижа — в мутной жидкости плавали сотни мух вперемешку с белыми, шевелящимися ещё опарышами.

Влад, как и я, с ужасом уставился на банку в руках бабки. Во взгляде его читалось отвращение и недоумение. Мы молча наблюдали, как она переливает жижу в миску, не смея даже спросить, что она, собственно, собирается со всем этим угощением делать. Я даже в мыслях не хотел оформить свои подозрения в слова, боясь, что иначе меня просто вывернет на стол. Неужели она намерена предложить это нам?!

Тем временем бабка убрала банку обратно в корзину и вынесла куда-то то ли в сенцы, то ли в чулан. Возвратясь, она подняла на нас свой суровый взгляд:

— Чаво глядите? Не нравится?

Взяв со стола ложку, она стала перемешивать вонючую смесь, ещё больше распространяя по избе смердящий запах гниющего мяса, которым, видимо, подкармливали мух в банке.

— Вы же не собираетесь это? ….

Я замолчал, не в силах высказать своё предположение.

Бабка глянула на меня, как на полоумного:

— Ты чаво, думал, что я это исть что ли буду? Али вас кормить?

Она взяла миску со стола и, отвернувшись, побрела куда-то в угол за печью, попутно бормоча себе под нос:

— Понаехали тут, полоумные…

Бабка повозилась там несколько минут, а затем загремела водой в рукомойнике, и возвратилась к нам уже с пустыми руками.

Поймав наши вопросительные взгляды, она удосужилась ответить:

— Духов этого дома время пришло кормить. Для них это.

Мы многозначительно переглянулись с Владом, вспомнив про рассказы Саныча о том, как в Мизгирёвке оставляют еду для пауков, коих тут считают душами умерших предков.

— Давайте ужинать, — ласково сказала Славяна и подставила бабушке стул, та уселась, и Славяна подала ей ложку и тарелку. Затем подала приборы и нам, и только потом присела за стол сама. Щи из печи ароматно дымились в наших тарелках, горкой высился свежий домашний хлеб, нарезанные огурчики и розовые кругляши редиса, перья зелёного лука и щавеля источали сочный, терпкий аромат. Славяна всё же добавила к столу и наши яства, однако бабка к ним даже не притронулась, мы же с Владом уплетали всё за обе щёки, уставшие после долгой дороги, и замёрзшие под мелким, не по-летнему холодным, дождём.

За ужином Влад и Славяна то и дело переглядывались украдкой, и девушка тут же опускала смущённо глаза.

— Ещё одна птичка попала в сети охотника, — усмехнулся я про себя, — И когда же ты, Влад, угомонишься и женишься?

Сам я тоже не был ещё женат, однако в своё оправдание мог сказать, что уже два года у меня была девушка, с которой мы планировали пожениться, и сейчас копили деньги на свадьбу. Отчасти именно этот фактор и сыграл роль в том, что я согласился на Владову авантюру и припёрся сюда, чтобы выковыривать глаза какому-то там Мизгирю в хате на болоте. Если там и правда рубины, то мы сможем не только сразу же сыграть свадьбу, но и жить дальше безбедно и ни о чём не переживать.

Бабка делала вид, что не замечает переглядок внучки с заезжим молодцем, однако я чувствовал, что надвигается буря.

— Рассказывайте, как там Анатолий поживает? Жива ли Зинаида, его матушка? — завела бабка разговор.

— Да года три, как не стало её, — ответил Влад, — А Саныч-то хорошо. Работает вот. А что, он сюда вообще не приезжает? Всё-таки дом тут остался, память, ностальгия какая-то.

— Не приезжает, — как-то сердито ответила бабка, впрочем ласкового тона от неё, видимо, и не приходилось ждать, — Забыл свой долг, и Зинаида хороша, видать вовсе не напоминала сыну о нём.

— Что за долг? — спросил я, полагая, что бабка имеет в виду то, что Саныч о корнях своих забыл, только ей-то что за дело, тут же подумал я, чужой человек вроде как. Хотя кто их разберёт, может деменция уже, годов-то прилично ей уже, пожалуй.

Бабка покосилась на меня, словно думая, стоит ли мне говорить свои мысли или нет:

— Долг он у каждого ессь, а у Саныча долг особый. Нельзя ему было уезжать отседова. Тут он должон был жить. Теперь вон всё развалилося, нет деревни. Одни мы, старики, кой как держим ишшо оборону.

— Оборону? — с улыбкой спросил Влад, — А у вас тут что, военные действия ведутся?

— А ты помалкивай, кобелина, — сказала ему бабка и я не удержался от смеха, — Неча моей внучке глаза-то строить, я тебя насквозь вижу, одно на уме. Ты лучше рассказывай по каке это ты грибы приехал? Чаво там вам Анатолий наплёл?

— Да ничего такого, сказал, места, мол, тут красивые, люди добрые, — поддел Влад бабку, — А мы развеяться вот захотели, на природе, так сказать, отдохнуть.

— М-м-м, — промычала бабка, хлебая щи, — Ну, гляди, как бы опосля такого отдыха целым остаться.

— А чего вы всё нас хаете? — неожиданно перешёл в нападение Влад, — Мы с вами по-доброму, а вы…

— Были добрые да все извелись, — оборвала его бабка, — Доедайте да на ночёвку будем укладываться.

— Ты, — бабка ткнула пальцем на внучку, — На кровать ступай, я на печи лягу, а вы в большой комнате на полу ложитесь. Кроватей у меня больше нет. Постелю вам тулупы на пол, а под голову вон рюкзаки свои кладите.

Мы согласно кивнули, выбора всё равно больше не было. Всё лучше, чем в машине спать.

Ночью я проснулся от какого-то монотонного бурчания. Я приоткрыл глаза и увидел, что в кухне, за печью, кто-то возится. По голосу я понял, что это была бабка. Слабое пламя свечи дрожало во тьме и отбрасывало по стенам неровные тени. Я прислушался, пытаясь разобрать что она там бормочет.

— А то, глядишь, примет Мизгирь новую жертву, да и оттает, подсобит нам, осерчал, родимец, на нас. Да и есть за что, оставили мы его голодного. Анатолий хорош, он во всём виноват. Следить должон был. Грех на ём. Мизгирь такого не оставит ему.

Я внимательно слушал, что мелет бабка, сонным умом воспринимая всё, как сущую ересь.

— Так и есть, сумасшедшая, — подумал я про себя, и только было хотел повернуться на другой бок, как услышал ещё один голос, явно не бабкин. Но и на голос Славяны он точно не походил. Это был какой-то загробный голос, идущий словно из-под пола, глухой и сдавленный. Я не разобрал слов, но вот бабка вдруг охнула.

— Бат-тюшки, а что если… Если зря я Анатолия ругаю. Может он их нарочно прислал! Вместо себя?!

И тут же, словно опомнившись, убавила громкость и вновь зашептала:

— Ступай-ступай, спи, спасибо тебе за совет. Да поешь что принесла.

Я вспомнил лакомство, унесённое бабкой за печь, и чуть было не изверг ужин из себя. Чёрт возьми, кого она там кормит за печью? И что за голос ей отвечал? Ведь в избе никого кроме нас не было.

— Может там кровать стоит, а на ней… Ну дед, например, парализованный, — я пытался найти какое-то логическое объяснение всему происходящему.

Но усталость оказалась сильнее и вскоре сон сморил меня.

Глава 2

Когда я проснулся, за окном уже было светло. День наступал ясный и погожий. О вчерашнем дожде напоминала только расквашенная дорога, но небо было голубым, и лёгкий ветерок, колышущий занавески на приоткрытом окне, уже обдувал землю.

Я сел, протирая заспанное лицо, и осматриваясь. Славяна хлопотала у стола, в светлом платье, с синей лентой в волосах, вся в облачке белой муки, она напоминала сказочную фею и была поистине прекрасна. Влад сидел за столом и, подперев рукой голову, любовался девушкой, а та месила тесто. Бабки нигде не было видно. Я поднялся, потянулся, и прошёл к столу.

— Доброе утро всем! А где можно у вас умыться? — обратился я к Славяне.

— Мы летом во дворе умываемся. Там рукомойник прямо за крылечком, а вот тебе полотенце.

Девушка протянула мне чистое полотенце, приятно пахнущее горькими травами, я сразу вспомнил бабушкин шкаф, в котором развешивала она полынь, чтобы моль шерстяные вещи не портила, и на душе разлилось тепло.

Я уже дошёл до порога, но тут же развернулся и спросил у Славяны:

— А кто ещё с вами живёт?

Девушка удивилась моему вопросу:

— Никого. Мы вдвоём с бабушкой живём… А почему ты спрашиваешь?

— Да бабушка твоя ночью разговаривала с кем-то в углу, за печью.

Славяна вспыхнула и, опустив глаза, принялась усерднее месить тесто:

— Она просто старенькая уже и верит во всякое… Ну, как сказать, у нас раньше тут люди поклонялись существу, вроде как паука огромного, Мизгирь называется. Оттого и деревню-то нашу так прозвали, кстати. Ну, и считалось, что души умерших предков тоже пауками становятся и продолжают жить после смерти в своём доме. Вот бабушка и «кормит» их, и разговаривает. Ну, верит она в это всё.

— А ты? — спросил Влад, — Ты тоже веришь?

— Я? — девушка помолчала, — Я не знаю. Я уважаю память предков, но считаю, что Мизгирь это всё лишь некая аллегория. Нужно было людям в тяжёлые времена верить во что-то, что их, якобы, защищает, помогает. Говорят, что в лесу есть даже некий храм в честь этого Мизгиря. Но я никогда там не была. Может и нет его вовсе, так, выдумка одна.

— Понятно, — кивнул я и позвал с собой Влада, — Идём умываться!

Влад нехотя поднялся со стула и оторвал взгляд от Славяны.

— Идём, — ответил он и поплёлся за мной.

Когда мы вышли на улицу, я спросил у него:

— Ну, и что ты обо всём этом думаешь?

— А что мне думать? Саныч в принципе поведал мне всё то же самое, что и Славяна нам сейчас рассказала.

— Бабка ночью говорила с кем-то за печью, — сказал я.

— Так ведь Славяна объяснила, что она в духов верит и кормит их своей бурдой, — усмехнулся Влад.

— Да, — ответил я, — Только вот в чём загвоздка, я слышал ночью ещё один голос — ей кто-то отвечал.

Влад выслушал меня с долей иронии, и, как я и предполагал, списал всё на мою усталость и сказал, что мне просто приснился этот голос за печью. Я махнул рукой, устав доказывать, что всё было наяву, и пошёл умываться.

Рукомойник, прибитый к стене дома, был полон свежей прохладной воды, и на её поверхности плясали искристые блики от солнца, поднимающегося из-за леса. Я повесил полотенце на заборчик, отделяющий двор от сада, и, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо. Кожу тут же обдало сотнями тонких ледяных иголочек, заморозило, защипало, а я плескал ещё и ещё, пока не перехватило дыхание, а после жар разлился по всему телу, и я почувствовал необыкновенный прилив сил и бодрости. Утро занималось над деревней. Где-то вдалеке закричал петух, и я удивился, что здесь и правда, оказывается, течёт мало-помалу жизнь и есть люди. Влад тоже умылся и мы пошли в дом.

Бабка уже хлопотала на кухне, невесть откуда пробравшись в избу, ведь мимо нас она не проходила, мы всё время были у крыльца. Видимо, в доме имелся ещё один вход. Мы встали у двери в ожидании бабкиного нападения, сейчас наверняка скажет, чтобы мы пили чай и поскорее мотали отсюда. И каково же было наше удивление, когда та вдруг открыла рот и елейным голоском пригласила нас к столу:

— Проснулись уже, ребятки? Дак айдате к столу, завтрекать станем, чем богаты тем и рады. Не обессудьте.

Мы настолько оторопели от такой перемены в бабкином поведении, что застыли у порога, не решаясь сделать хоть шаг.

— Дак чего стоите-то, как не родные? Садитесь, баю, исть станем. А опосля я вам дорожку-то подскажу, как к самому грибному месту пройтить.

Мы сели за стол, полные изумления и недоверия. С чего бы вдруг такое благодушие? А бабку словно подменили, она и улыбалась нам, как долгожданным внукам, приехавшим наконец-то в гости, и подкладывала пшённой каши в тарелки, и заглядывала нам в глаза, будто пытаясь прочитать там ответы на какие-то свои вопросы. В конце-концов, бабка заявила:

— Я вас до опушки-то провожу, а дальше сами ступайте. Там недалёко. Места у нас и правда грибны да ягодны, это Анатолий не соврал. Только я вам всё-таки про одно место скажу, где особливо грибов-то много. Значится так. Как в лес войдёте, ступайте прямо, там тропку видать, дойдёте до горелого дуба, повернёте налево.

— А как нам этот горелый дуб найти? — спросил я.

— Да там мимо не пройдёте, он аккурат возля тропки стоит. Много лет уж как молния в яво попала, надвое расколола. Чёрный весь, до самой земли раскроен, а стоит однако ж, не падает, крепко корнями-то держится. Как мы все тут…

Бабка задумалась, но тут же осеклась и вновь заулыбалась своими сухими тонкими губами.

А у меня на душе становилось всё тревожнее. Ещё вчера я смеялся над Владом и его затеей, считая рассказ Саныча бреднями, но сейчас, находясь в этой деревне, рядом со странной бабкой, разговаривающей по ночам с кем-то за печью, мне было не по себе.

— После того, как у дуба завернёте, всё прямо шагайте, выйдете к болоту, обогнёте его по правую руку, и придёте на поляну. Там как раз место самое грибное. Раньше-то мы всегда туда бегали, а теперь уж силы не те.

После завтрака, поблагодарив хозяев, мы с Владом вышли на крыльцо.

— Слушай, а может ну их, эти рубины? — сказал я другу, — Может и нет их там. А мы попрёмся в незнакомый лес, неизвестно куда. Тем более тут же болота кругом, а мы с тобой каждый день в походы не ходим, и в таких местах не ориентируемся.

— Да ты чего, — хлопнул меня по плечу Влад, — Испугался? Мы уже на месте, и я просто так не уеду, найдём этот их храм, и проверим есть ли там обещанное богатство.

— Влад, за столько лет тут куча народу прошла, всякие там охотники и прочие, да и сами местные наверняка перепрятали рубины, с чего бы им оставлять их в лесу.

— Саныч говорил, что местные не тронут камни из-за священного страха, они верят в то, что Мизгирь разгневается, если сотворить такое кощунство над его идолом. А насчёт охотников — вариант, конечно, но пока не проверишь — не узнаешь. Короче, давай собираемся, идём до машины, берём всё необходимое и вперёд.

Мы шли мимо разбросанных по пригорку домов, а бабка семенила за нами следом. Дойдя до машины, мы переоделись, взяли с собой воды, перекус, фонарики, вёдра для виду (всё ж таки за грибами идём!) и двинулись к лесу, что начинался сразу за деревней. Еловый, густой, тёмный лес с редкими лиственными деревьями встал перед нами стеной, из него тянуло сыростью, мокрой землёй, прелой листвой и чем-то таким, отчего моя тревога начала перерождаться в уже вполне себе хороший страх и предчувствие чего-то плохого.

Бабка тем временем отдавала последние напутствия:

— Ступайте по прямой. Да у болота аккуратней будьте, не хлюпните, глядите, палку по дороге какую подберите, чтоб ощупывать дорогу-то. Да по краешку пройдёте, ничаво, справитесь. Зато грибов там видимо-невидимо.

Бабка как-то странно ухмыльнулась и мы вступили под сень леса. Отойдя немного, я оглянулся, и увидел, что бабка всё ещё стоит на опушке, глядя нам вслед, и опираясь на свою палку.

Глава 3

Мы шли уже около получаса и никакого горелого дуба не видели. Тропинка, вначале бывшая широкой и утоптанной, давно сошла на нет, и теперь мы шагали по высокой мокрой траве, которая липко цеплялась за наши штаны, оплетая ноги, словно плети, и не давая идти.

— Знаешь что, — сказал Влад, — Судя по описанию Саныча, паучий храм находится как раз в той стороне, что и грибная поляна, на которую указала нам бабка.

— Случайно ли? — вздрогнул я и остановился.

— Чего встал? Идём, — потянул меня за рукав Влад и продолжил разговор, — Да, только Саныч говорил, что к храму от болота нужно идти налево. Так что повернём туда. Обратно всё равно вернёмся уже затемно скорее всего, так что грибы для виду нам собирать ни к чему, только время терять. Сразу сядем в машину и уедем.

— Хотя, — добавил Влад, — Я бы тут задержался с радостью на несколько деньков.

— Что, — не удержался я от ехидной усмешки, — Бабка приглянулась?

— Да иди ты, — ответил Влад, — Вот разберёмся с рубинами, и я сюда вернусь как-нибудь попозже, якобы снова за грибочками.

— Мало тебе что ли в городе барышень? Любую позови, побежит, с твоей-то харизмой.

Влад скривился:

— Надоело.

— Во те раз, — опешил я, — Ты не заболел часом, родимый?

— Хорош тебе уже, — вспылил Влад, — Должен же когда-то был прийти этот час икс, ну, вот и пришёл.

— Как заговорил-то, — не удержался я всё же, — Час икс… Славяна тебе значит голову вскружила?

Влад промолчал и мы пошли в тишине, лишь похрустывали под ногами опавшие ветви, да в верхушках деревьев, над нами, переговаривались птицы.

— Она другая, — неожиданно сказал Влад, когда я уже и забыл про разговор, — Особенная. Понимаешь?

— Это да, — согласился я, — Потому и не советую я тебе портить ей жизнь. Ты ведь что, порезвишься, как обычно, и до свидания, а ей что делать? Она ведь тут, в своей деревне, как книга открытая, вся на виду. Хочешь, чтобы до беды дошло? Это тебе не городские барби.

— А почему ты думаешь, что я собираюсь резвиться?

— Да потому, что знаю тебя с малых лет и всегда ты таким был.

— Вот спасибо!

— Да пожалуйста.

— А если у меня всё серьёзно?

— С чего бы? — спросил я.

— А что я, не человек что ли? Не могу полюбить?

— Так сразу и полюбить?

— А ты не веришь, что такое возможно? — возразил Влад, — Хотя я тоже до вчерашнего дня не верил. Думал это так, для бабьих романов придумано.

— Да-а-а, брат, — протянул я, — Не узнаю тебя. Неужели и правда влюбился?

Влад пожал плечами, помолчал.

— Короче, вернусь я сюда по любому.

Мы прошли ещё метров двести и тут впереди показался дуб. Он был гигантским, я видел такие деревья разве что где-нибудь по телевизору в передаче «Вокруг света», где показывали баобабы. Дуб был в обхвате таков, что внутри с лёгкостью можно было бы устроить келью для одинокого монаха-отшельника.

— Фьюи-и-и-ить, — присвистнул я, обходя этого великана кругом, и ощупывая его монументальные бока, чёрные, пахнущие гарью, словно въевшейся в его ствол, и представляя его таким, каким он был до того, как в одну из летних гроз в него ударила молния, и какой же силы она должна была быть, чтобы повергнуть этого богатыря.

Влад так же, как и я, был воодушевлён и покорён величием несломленного гиганта, и молча осматривал его со всех сторон. Кажется, на миг мы даже позабыли, зачем мы вообще здесь находимся.

— Итак, — наконец сказал я, — Пришли мы отсюда. Значит, если встать лицом к дубу, то лево выходит там.

Я махнул рукой в ту сторону, куда нам следовало идти дальше.

Мы подобрали две толстых ветки, валяющихся под дубом, и двинулись в путь.

Внезапно сзади хрустнула громко ветка и мы, вздрогнув, обернулись на звук. Каково же было изумление, когда мы увидели, что всё это время мы были в лесу не одни. На примятой нашими сапогами траве, стояла перед нами Славяна и потирала ушибленную руку. Мы молчали, не понимая, зачем она здесь, и как тут оказалась. Следила за нами? Но для чего?

— Славяна? — наконец произнёс Влад, — А ты чего тут?

Девушка помолчала, а после сказала:

— Не ходите туда, ребята. Нельзя вам туда идти. Иначе беда будет.

Несколько мгновений мы все трое стояли и с глупым видом пялились друг на друга.

— Нельзя вам туда, ребята, — снова повторила Славяна.

Подол её длинного платья был мокрым от росы, глаза широко распахнуты, будто от удивления или же испуга, косы растрепались, и в них тут и там торчали маленькие веточки и листья. Вид её был забавен и трогателен одновременно, но нам было не до смеха, мы понимали, что девушка шла за нами втайне от своей бабки, которой явно не понравилось бы, узнай она про её поступок, не просто так. И причина, побудившая её отправиться в лес, явно была веской.

— Почему нам нельзя туда, Славяна? — тихо спросил Влад, подойдя ближе к девушке и взяв её ладони в свои руки, — Что случилось? Мы ведь не хотим ничего плохого, просто набрать грибов и…

— Хватит, — оборвала его Славяна, — Вы всё соврали! Вы приехали к нам не за грибами.

Влад удивлённо отпустил её ладони и хотел было открыть рот, чтобы оправдаться, но девушка не дала ему сказать и слова:

— Да, вы соврали и это нехорошо. Но я не хочу сейчас слушать ваши объяснения, да вы и не обязаны оправдываться передо мной. Это дело вашей совести. Но то, что вам грозит теперь беда, это я вам могу сказать совершенно точно. Возвращайтесь скорее в деревню, садитесь в свою машину и уезжайте отсюда!

— Да что произошло-то? — ничего не понимая спросил я.

— Давайте уйдём с видного места, — попросила Славяна, — Мне неуютно здесь, кажется, что за нами следят. Вот, давайте присядем здесь, под дубом.

Когда мы уселись на бархатистый, изумрудный мох, девушка продолжила:

— Не успела бабушка вернуться в дом, проводив вас, как во дворе послышался какой-то шум. Бабушка сразу как-то смутилась и сказала, что может поленница упала, сказала, что сходит поглядит, а мне нечего беспокоиться и пугаться.

Бабушка вышла во двор, а я осталась в избе, послонялась туда-сюда, и решила, что чего мне тут сидеть, ведь в огороде много дел, ну и направилась туда. Только не успела я сойти с крыльца, как услышала, что в сарае кто-то разговаривает. Сначала я решила, что к бабушке кто-то пришёл, из её посетителей, тех, что за помощью обращаются. Но потом уловила, что разговор идёт на каких-то повышенных тонах, словно бабушка спорит с кем-то. Мне это показалось странным и я решила подслушать.

Я осторожно подошла к стене сарая, не той, где дверь, а сзади, чтобы меня не увидели нечаянно, и присела на траву. В сарае разговаривали двое — моя бабушка и какой-то мужчина. Голос был незнакомый, низкий, с хрипотцой. Они говорили на повышенных тонах.

— Столь лет тебя тут не было, а теперь приехал да указывать начал, — говорила бабушка.

— Да разве ж я указываю? — горячился мужчина, — Я как лучше хотел, нарочно всё рассказал этому молодому, расписал всё в радужных красках, что и нет там никого возле храма, что рубины смогут взять безпрепятственно, и всё в этом роде. Он и клюнул. Да ещё и друга с собой прихватил. Ну, отлично же. Глядишь, всё и получится.

— Получится, — передразнила бабушка, — Об такех делах надось заране договариваться, а не с бухты-барахты. Вчерась эти двое упали, как снег на голову. Я сначала-то решила, что грабители какие припёрлись. Опосля решила испытать, ночевать у себя оставила, а перед тем духов подкормила, да совета испросила. Ночью и ответили они мне. Сказали, что от тебя эти двое прибыли. Я и смекнула, что может ты Мизгирю-батюшке пищу прислал долгожданную. Сколь лет он голодный сидит. Некому теперь его кормить. А ведь всё твоя вина!

— Что моя вина? — спорил мужской голос, — Я как уехал отсюда с молодых лет, так и жил на стороне, могли бы и другого переизбрать.

— Э, не-е-ет, — протянула бабушка, — Как это — переизбрать? Тебя Мизгирь выбрал!

Я заглянула в щёлочку между досок сарая и увидела, как бабушка ткнула пальцем в грудь стоящего перед ней мужчину в голубой клетчатой рубашке и светлой ветровке.

— Тебя Мизгирь выбрал! И служителей народ не избирает, ты это должен знать! Он сам решает кто будет ему служить. И это на всю жизнь, понимаешь? Не отвертеться тебе от своей доли, хоть бы ты на край земли отседова уехал.

— Да знаю я, знаю, — уже совсем другим голосом, как-то обречённо произнёс мужчина, — Измучился я уже весь. Что ни ночь, Мизгирь ко мне является, и требует своего, напоминает о священном долге, шепчет, как он голоден. И никто, никто его не видит кроме меня! Лишь только свет потушим, уснут жена, да дочь с внуком, как начинается. Шорох со всех сторон, шёпот свистящий, после из тёмного угла с потолка тень начинает вырисовываться, всё чётче и чётче, огромная, страшная. И ползти начинает ко мне, ближе и ближе…

Я вижу толстые мохнатые лапы с крючьями на конце, круглые красные глаза, которые во тьме горят, как угли, и крест на его спине, жёлтый такой, будто пульсирует. Выползает он из своего угла и закрывает собою весь потолок, нависает надо мною, так, что я не в силах пошевелиться. дыхание его смрадное душит меня, задыхаться начинаю. И до утра он так висит надо мной. Я уже спать не могу.

— А ты мне на жалость не дави, — сказала ему бабушка, — Сам виноват. Жил бы здесь, мать бы не увозил, Мизгирю служил, как деды наши служили, и всё бы путём было. Прабабка твоя в Избранный День привела тебя в храм и Мизгирь тебя выбрал из двух десятков других. А ты сбёг отседова, решил, что умнее веры отцов, что сам свою судьбу устроишь, ан нет. И там Мизгирь тебя нашёл, спустя столько лет.

— Нашёл, — тяжело проговорил мужик, — Не могу я больше. Я уже и к врачам обращался, ничего не помогает. Думал, может кажется мне всё это. Но нет. Только какой из меня теперь служитель? Годы не те. Да и не смогу я в деревне жить, тут и благ никаких, отвык я от таких условий. Ведь всю жизнь почти в городе прожил.

— А ты внучка своего определи вместо себя, — предложила бабушка.

— Ты что? Ты что? — замахал руками мужчина и попятился, — Не отдам внука! Пусть спокойно живёт. Это что ж ему потом всю жизнь тут провести?

— Почему же тут? Может и из города Мизгиря кормить. Ты же вот отправил в конце-концов людей, как допекло-то тебя.

— Я хотел одного, а тут двое сразу вышло, — ответил мужик, — Так я теперь вот что думаю-то… А что если одного Мизгирь сожрёт, а второго… Второго вместо меня служителем сделать? Только как это всё организовать, я не знаю. Помоги, а, Лукинична?