Бесплатный фрагмент - Мир — это речь Бога. Практика творения

«Неделимая частица творения»

Мир никогда не «сходит с ума».

Если вдруг мне что-то кажется про ум мира, то я уже знаю: с миром всё в порядке, просто кто-то меняет ориентиры и метрики сознания следующих поколений. Да и моего сознания тоже… в особенности — моего.

Понимание своего места в пространстве жизни по привычным ориентирам перестаёт работать, натоптанные маршруты к целям не ведут боле… да и сами цели внезапно пропадают. Не ищутся цели без ориентиров, не прокладываются без метрик маршруты.

Разве что сама цель и есть «ориентир» — в прямой видимости.

Так, например, порой начинало казаться, что именно бизнес является двигателем творения. Но…

Бизнес — это всегда «зарабатывание денег, получение прибыли». Есть небольшое — очень незначительное! — количество людей, кому сам факт получения денег доставляет искреннее удовольствие. В большинстве случаев простого наличия денег оказывается недостаточно для стабильно удовлетворённого состояния.

Многие успешные люди удерживают себя в деятельности получением телесной радости — отдыхая на курортах, занимаясь экстримом, подсаживаясь на массаж и прочие «спа». Иначе быстро наступает слом, выгорание…

Кому-то удаётся себя убедить, что деньги нужны именно для подобных радостей. Кстати, «деньги» и «телесные радости» — тоже пара ориентиров, многим для движения достаточных…

---

Я долго старался жить так же, хотя всегда догадывался, что меня значительно больше денег и экстрима интересует творение. Да, себя убедить я не смог…

Радость и наслаждение от хорошо реализованного проекта, от акта творения значительно выше телесной радости. Возможно, порой эту радость творения наблюдали у себя и вы. Припоминаете?

Мне приходится уговаривать себя заниматься телом (кстати, один из результатов подобной лени — разработка фасциальной гимнастики), жаль тратить время на малые радости, столько всего ещё надо успеть сотворить…

Но даже ради восторга творения неправильно это — забывать о теле: живём и творим на Земле мы [пока] с помощью тела, не так ли? Так что, если нечто полезное забываю делать я, не надо брать с меня пример.

Полезно? — пользуйтесь, не полезно — поступайте иначе.

Уже лет десять назад я прекратил «заниматься бизнесом» — как и в самом начале своей деятельности, я «делаю дело». Бизнес в «деле» остаётся небольшой составляющей — ведь живу я, как и большинство из вас, в капиталистическом обществе и принимаю законы и правила человеческого общежития этого общественного строя.

Построение дела — это одновременно защита бизнеса от увода и гарантия длительного удовольствия от жизни, ибо если бизнес — это «ничего личного», то дело — исключительно лично всегда.

Обезличенно чистый бизнес прост в отчуждении его от создателя и от владельца; дело же, личное дело, в худшем случае можно лишь разрушить. Желающих отобрать больше, чем желающих порушить: и отбор, и разрушение требуют усилий, но в первом случае есть явная и продолжительная выгода.

Задумайтесь об этом прежде, чем обезличивать свой бизнес по МБА.

Дело имеет будущее на срок, сопоставимый со сроком значимости для вас целей и задач, побудивших вас к делу.

Дело может стать «делом жизни», если цели и задачи по длительности и значимости сопоставимы или выходят за пределы вашей жизни, а не поставлены на дни, месяцы или на несколько лет. Дело должно быть (стать?) очень личным, лишь тогда оно длиной не менее жизни.

Мне удивительно было это увидеть, но практически всё то же самое относится и к семье…

…но ведь я начал говорить о творении, помните?

***

…а пока продолжается состояние хождения около двери в неописуемое.

Пред дверью той стоят слова стеной, и их не обойти — ведь я рассказываю… значит, надо искать основу появления слов, откуда, каким образом и для чего появляются слова.

Почему мы говорим на разных языках? Ведь так удобно было бы, чтобы все люди Земли говорили на одном, правда?

Я думал так, пока не погрузился в связь языка с картиной мира. Но не язык создаёт картину мира, он лишь поддерживает её — основой любого языка всегда оказывается представление об устройстве мира, а у части языков, как у русского, — некое внутреннее знание о сотворении мира.

Языки и наречия (культуры! — это больше, чем «язык») разных народов поддерживают (пока ещё — поддерживают) различные миры внутри единой реальности планеты Земля; пропажа каждого из языков, исчезновение любой культуры — это утрата целого мира, утрата целой линии путей творения.

Беззвучная и незаметная гибель ещё одной Вселенной…

А так, да — когда все говорят на одном языке, да ещё простом, это удобно. Кому-то удобно… но мир одновременно становится площе, уже и менее познаваем.

***

Исследуя каналы восприятия человеком окружающей среды и способы научения людей чему бы то ни было, я обнаружил шокирующую — меня лично это потрясло — вещь: познавательная основа материализма — «столкновение».

А ведь мы все здравомыслящие люди, рациональные материалисты, не так ли? Даже верующие помнят о психиатрах… психиатр и общественное мнение сегодня для нас страшнее кары божьей.

Почему столкновение — основа материалистического познания? Это просто.

Ключевое свойство «материи» — непроницаемость: материальность обнаруживается через столкновение, через сопротивление одной субстанции свободному проникновению через неё, через её основы другой субстанции… если они материальны. Не надо мне верить — вспомните или проверьте сами, какими способами наука исследует «материю».

Следовательно, все материалистические способы познания мира, все наши взаимодействия в рамках материализма основаны на сопротивлении и, как следствие, — во многом — на противостоянии.

Нет сопротивления, нет противостояния — нет и явления.

Но не тупиковый ли это в смысле творения путь? Быть может, пора искать иные способы познания, взаимодействия, научения, созидания… Творения?

Ведь столкнуться можно лишь с тем, что уже существует.

Помимо «столкновения» и «сопротивления», что ещё определяет и направляет нас на досознательном уровне? Что задаёт нам наши способы взаимодействия со средой и друг с другом?

Оно может быть также связано с движением и с опознаванием свойств и явлений через движение/изменения.

Но, уверен, должно же существовать и что-то для опознавания явлений иным образом, до или вне движения и изменений? Точно не знаю, но возможность ощущаю и ищу.

Вероятно, именно это будет совсем рядом с творением, а вовсе не искомые физиками на коллайдерах (соударителях!) «неделимые/элементарные частицы творения», их которых, как верят они, сотворена (собрана?) материя.

Как выявлять свойства, если нет изменений? Как выделять явления из неподвижного или невнятного фона, где движение/изменения неощутимы? Или если изменения как явление не существуют в неком пространстве вообще?!

Как разобрать явление на свойства, не разбивая его на частицы, не разрушая его?

Как «собирать» явление из свойств? Ведь если присмотреться, мы именно так и обучены создавать что-то…

Получается, для освоения творения лучше искать не «частицу», а «связующие свойства»?

Вопросов много, и каждый заданный вопрос содержит в себе предположение ответа.

Да, это область основ нашего образования.

Что же, давайте поищем «элементарную частицу творения» вместе. Или это окажется «свойство»?

Ведь всё больше ощущается, что каждое явление, каждый объект в нашем мире — это набор свойств, которые мы умеем [имеем свойство] опознавать и воспринимать. По сути, каждое явление нашего мира — кварк, фотон, протон, атом, молекула, кристалл, клетка, организм… — это некий маяк, ретранслятор набора свойств. Получается, что каждый из нас — это такой приёмник-передатчик свойств, собранный из множества маленьких маячков и взаимодействующий с другими приёмниками-передатчиками? Возможно, это и есть «другое видение»? Что, если бы с рождения мы бы обучались смотреть на мир так?

И возможно, это иной подход к научному познанию мира?

***

«Нечто, из чего сделано всё» — «частицы творения» или «свойства»?.. Мне это вовсе неважно, если итогом станет близость к основам творения — короткий путь к результату.

Беседа 1: «Ждём книгу. Исчезающие пласты»

Собеседник: Почему вы хотите написать книгу? С какой целью?

Добровольский Александр Владиславович (далее — ДАВ): Неотвратимой нужды, конечно же, нет. Более того, я не хочу. Но ощущаю необходимость.

Я вижу, как происходят очень серьёзные изменения на уровне передачи знаний и навыков от одних поколений человечества к другим, как утрачиваются довольно большие пласты знаний и умений.

А хочу я, чтобы риск возврата человека в средневековье был… нет, я хочу, чтобы такого риска вообще не осталось.

Происходит вполне управляемый и направленный процесс, и уже несколько лет назад он затронул пласты такой глубины, что становится страшновато. То, что я наблюдаю на протяжении жизни, говорит о реальной возможности утраты изрядной части накопленного человечеством «знания» всего за одно поколение, максимум — за два-три поколения.

По каким-то причинам «знание» всё больше начинает преподноситься нам как нечто рисовано-словесное или как нечто чисто технологическое, в первую очередь как нечто технологическое: как сейчас называют, «компетенции».

В пространстве предметов и явлений мы смотрим сначала на то, на что направлен «свет». Это естественно, но это лишь точка внутри огромного объёма, она ничто сама по себе без связи с окружающей её средой.

«Компетенции» и справочники, подсвечиваемые нам сегодня в качестве ориентиров «знания», — это исчезающе малая часть объёма знаний, как стулья и табуретки, поставленные на незаметный огромный фундамент, называемый иногда «культурой» или «культурной средой». Мы не привыкли обращать на фундамент внимание, ведь опора нам кажется неизменной всю нашу жизнь. Она и является таковой для каждого потому, что мы несём основы переданной нам культуры в себе и с собой. Мы пользуемся «знаниями и компетенциями», как стульями и табуретками, привычно и сноровисто — и очень удивляемся, когда вдруг обнаруживаем, что стул в руках есть, а поставить его некуда: среда изменилась, фундамент уже иной, чем ранее нам привычный.

Нет на решётке места стулу — проваливаются ножки.

Если мы что-то не передадим следующим поколениям, оно исчезнет вместе с нами. Даже на примере своей небольшой фирмы много лет назад я увидел, как это работает — уход человека, не передавшего часть своего знания. Нет, документацию он составил, но слова не передают полноты знания, если культурная основа у человека иная. У него были иные «очевидности», о которых и писать-то незачем.

Мало кто об этом слышал, но сейчас появилась целая отрасль — «промышленная археология», где серьёзные специалисты работают над тем, чтобы восстановить утраченные контексты вполне, казалось бы, подробной документации, составленной всего-то лет десять-двадцать назад. Потому что слова кажутся ясными, а в инструкцию уже не складываются.

Культура того производства, среда незаметных, но ясных всем работавшим тогда людям правил, умолчаний и очевидностей не была передана следующему поколению.

Культура — это и навык взаимодействия людей между собой, это и навык собственного целеполагания — умения ставить свои цели и задачи и умения достигать их; это и навык совместной деятельности — особенно умение самостоятельно объединяться в коллективы, в сообщества для совместного достижения целей и решения каких-то задач.

Это огромный объём. Когда пытаешься о нём рассказать, получается, что всё время делаешь двумерные срезы какой-то многомерной фигуры. Понимаешь, что рассказываешь всего об одном срезе, и нет никакой гарантии, что по нему можно понять, о чём вообще идёт речь.

Потому что одну плоскость можно опознать по её пересечению с другой плоскостью и с третьей, по проекции на четвёртую… Сколько потребуется сделать срезов в разных местах, чтобы люди могли понять, что речь идёт об объёмной фигуре, об объёмном явлении?

Раньше в школах и институтах нас учили черчению, геометрии и стереометрии. Нам развивали пространственное мышление, развивали способности пространственно осознавать и ощущать предметы и по срезам (по проекциям на плоскости) воссоздавать объём. По меньшей мере нас научили тому, что если ты увидел одну плоскую фигуру, другую плоскую фигуру, третью плоскую фигуру, и тебе говорят, что это всё про одно и то же, то возникает желание собрать из этого некий объём. Не факт, что получится правильно, потому что надо ещё точно знать, как были расположены эти плоскости, в каких осях координат делались срезы.

Но само представление о возможности объёма было…

Общаясь с успешными выпускниками различных учебных заведений вроде «Высшей школы экономики», экономического факультета МГУ и многих других, с психологами и даже с математиками, которые должны бы иметь хорошее пространственное мышление, я поражаюсь, насколько плоско стали мыслить люди.

Они напрочь отказываются видеть, что существуют какие-то объёмы. Ты им говоришь: «Смотри, этот квадрат — часть большего, это проекция, тень цилиндра!», а они: «Не придумывай сложностей, ясно же видно, что это — квадрат!»

И произошло это всего за тридцать лет с поры, как я закончил университет. Навык восстановления объёма по отражениям, воссоздания целого из частей утрачивается с катастрофической скоростью.

Наверное, объёмность видения и мышления — это первый пласт знаний и навыков, уходящий из нашей реальности. На данный момент я практически не представляю себе, как об этом можно словами рассказать в книге.

Ведь речь пойдёт о «другом восприятии»…

***

Одна из тем, которая возникла при попытке описать «другое восприятие», другой способ взаимодействия, другую картину мира, предоставляющие дополнительные возможности для познания, взаимодействия, творения, по сравнению с большинством моделей, которые либо использовались ранее, либо используются сейчас, — это тема переменной аксиоматики.

Описывая психику, способы мышления человека, описывая, каким образом люди вообще друг друга понимают, каким образом требуют друг от друга доказательств и принимают или не принимают это что-то в качестве доказательств, я заинтересовался тем, как происходили математические открытия, как происходили описания этих открытий, называемые «доказательства».

Математика — это же идеал точности и однозначности описаний, не так ли?

К моему изумлению, большинство открытий оказались связаны не с некой новизной изощрённости доказательств, а с пересмотром наборов истин, используемых при доказательствах в качестве оснований. Изучая классику, самое простое среди «истин» — аксиомы Евклида, я вдруг увидел, что они… неочевидны. Вероятно, так подумал когда-то и Лобачевский, создав новые пространства на новой системе аксиом.

Погрузившись в неочевидность очевидного, я пришёл к тому, что назвал переменная аксиоматика.

Теперь это называется «аксиоматичность мышления», когда мы принимаем некие наборы фактов и их интерпретаций за данность, которая не требует дальнейшей проверки, не вызывает сомнений, и на их основании начинаем строить картину мира. Аксиоматичность мышления формируется не только наборами фактов, но и допущениями, которые воспринимаются уже как факт или как нечто обязательное [проверенное учёными]. На основании трактовок того, что написали учёные, мы что-то начинаем воспринимать как незыблемое, описывающее нашу реальность.

Но это же не «факт», это лишь гипотеза, хоть и популярная!

Да, оказалось, что подавляющее большинство фактов, которыми мы оперируем в качестве истины, на самом деле являются не более чем допущениями, соглашениями, гипотезами. Они оказываются удобными для достижения тех или иных результатов в определённых — далеко не во всех! — областях. Но, оказавшись удобными для получения результата в одной области, они по тем или иным причинам и во имя интересов тех или иных людей становятся растиражированными на области, к которым первоначально никакого отношения не имели.

Рассказывая, я всякий раз чувствую, что делаю лишь ещё один срез, рисую ситуацию плоско. Но ведь и плоскость ещё надо бы описать, и её взаиморасположение с другими известными вам плоскостями…

Именно это создаёт для меня проблему: о чём всё-таки будет книга. Ведь это про другой способ описания мира, описания построений и взаимодействий, в том числе между людьми. Я же не знаю точно, какие «плоскости» уже известны вам, какие из них стали «полом», какие — «потолком», а какие — «стеной»… и вообще, видите ли вы, научены ли видеть связь плоскостей, называемую «объём»?

Всё надо описывать словами. Вот мы говорим о переменной аксиоматике, и даже за эту пару минут слова стали казаться привычными… То есть — понятными? Нет, увы, вопрос остаётся: «А что это такое вообще?»

Переменная (плавающая) аксиоматика — это концепция исследования основ построений, построений в самом широком смысле — от построений в математике до создания конструктов в философии, социологии и психологии.

Одно из её направлений — это осмысление, каким образом становится возможным или невозможным что-то доносить до других людей с целью обеспечить совместную деятельность.

Обычно, говоря какие-то слова окружающим нас, мы полагаем, что все мы говорим на одном языке. Например, на русском. Я произношу слова, и всем должно быть понятно приблизительно одно и то же, так?

Но практически наблюдаю, как, находясь в компании, кто-то произносит слова, и вдруг, особенно если рядом сидят неспециалисты в какой-то узкой области и говорят они не о своей работе, выясняется, что под очевидными словами каждый понимает что-то своё.

Почему? Как это случается? Ведь учились мы, по крайней мере моё поколение, по единой программе, по одинаковым учебникам, в единообразных школах.

Сейчас-то я понимаю, что всё гораздо сложнее, а в последние лет десять-пятнадцать или даже дольше было возможно учиться в рамках вариативного образования, где чуть ли не каждая школа создавала свою программу. И чем «круче» школа, тем «особеннее» программа у неё была.

Замечательно, но язык-то должен быть одинаковый? Нет, оказывается, и язык не одинаковый.

Переменная аксиоматика… Она рассказывает о том, что нет ничего незыблемого, объективного. Есть какие-то представления, согласованные и принятые большим или меньшим количеством людей, теми или иными сообществами. Принятые ими потому, что более или менее удовлетворительно — для их нужд — описывают какие-то свойства, предоставляют им достаточные возможности для получения результатов — в неких определённых средах.

Об этом почему-то мало кто думает. Обычно нам кажется, что мы все живём в практически одинаковых условиях, у нас единая картина мира, и даже ценности у нас одни.

Да? Ничего подобного, они у нас тоже разные — условия, картины и ценности…

Действительно непонятно, как об этом рассказывать.

Теоретически получается, что можно дать большое количество таких плоских срезов, написать что-то вроде эссе, где с большей или меньшей динамичностью и эмоциональностью рассказать о том, что, глядя на одну и ту же картофелину и разрезая её ножом на пласты в разных направлениях, можно получить некоторое количество различных по форме плоских срезов… да, «глядя и разрезая». Но…

…если мне неизвестно про «объём», если я сам ту картофелину не видел, удастся ли мне из «срезов» обратно собрать картофелину или хотя бы восстановить её форму? Не исключено, что если этих срезов мне дадут достаточно много и я догадаюсь их класть один на другой, то, может быть, после многократных попыток приложить один к другому… Нет, если ранее не видел — маловероятно.

А если часть срезов будет недоступна? Тогда практически нет шансов, что эта картофелина будет собрана. Более того, что с формой, если эти срезы сделаны в разных сторонах картофелины… а если ещё и под разными углами? И это куски от одной картофелины или от нескольких?!

Хотя о чём это я? Я-то ещё помню картофель, который был разной формы с разных сторон. А сейчас в магазинах картофель весь одинаковый. Израильский и египетский. Все картофелины ровные и овальные, другие просто в магазин не попадают.

Получается, что, если эту картофелину или другую резать в разных местах, такие срезы почти не отличаются. И из каких кусков ни собирай, выйдет одна по виду картофелина…

Это пример унификации среды, ведущей к тому, что мы вообще утрачиваем способность к различению деталей и к сборке из них чего-то объёмного. Оно всё становится одной формы.

Если у тебя все детали — кружки, диски — одинакового размера, то, что ни делай, ты всегда из них будешь собирать цилиндр.

В любом порядке собирай — всё равно получишь цилиндр.

Длиннее, короче — но только цилиндр!

Массовая утрата способности к различению, в особенности способности к опознаванию и различению сред, — второй исчезающий пласт человеческой культуры.

***

Далее пришлось разбираться, откуда вообще возникают слова. Не с точки зрения истории: арии их придумали, инопланетяне или ещё кто-то. А с той точки зрения, что даже если существует какой-то язык, то как получается, что ребёнок становится способен им пользоваться?

И каким образом получается, что, хотя мы в одном сообществе пытаемся научить детей пользоваться словами одинаково, на выходе получаем людей, которые под одним и тем же словом начинают понимать не совсем одно и то же, а иногда и вовсе разные вещи.

Сейчас, например, выросло целое поколение людей, которые под словом «любовь» понимают конкретно половой акт.

Другие под словом «любовь» понимают обязанность взыскивать с кого-то подарки. А третьи под словом «любовь» вообще ничего не понимают, кроме того, что это нечто нужное и обязательно надо это требовать и доказывать.

Способности пользоваться словами был посвящён целый раздел наших исследований, которые длились несколько лет и в той или иной степени продолжают развиваться.

Стало понятно, что мы должны говорить об образовании. Об образовании как о средстве социализации, средстве создания и передачи картины мира. Ведь социализация индивида основана на совпадении его картины мира со «знаниями» и с набором образов приемлемых в сообществе взаимодействий.

Далее. Для того чтобы появились слова, нам нужно, чтобы они что-то обозначали, на что-то указывали. Получается, сначала ребёнок должен научиться опознавать предмет, явление, и тогда к этому можно будет привязать слово. Ребёнок должен научиться увязывать в своём сознании именно это звуковое сочетание и это явление.

Ребёнок должен?! Нет, его всегда кто-то учит.

«Слово» может быть набором символов или ещё чем-то. Например, чашка. Для того чтобы ребёнок начал опознавать чашку, что требуется?

Как минимум — показать ему несколько раз эту чашку. Для того чтобы он знал, что «это» называется «чашка», надо сопровождать её демонстрацию звуковым явлением, словом «чашка». И так до тех пор, пока этот образ не увяжется со звуковым явлением и ребёнок не скажет: «О! Чашка!»

При этом, если ты ему показываешь банку, а ребёнок говорит: «чашка», нужно сообщить ему, что нет, не чашка — нет! Потому что банка — это не чашка, хотя тоже является ёмкостью.

Про это можно написать ещё [не] одну книгу, каким образом происходит научение нас различению явлений…

Когда-то я работал в проекте с азербайджанцами и спросил их о сложностях перевода, они сказали: «Вы знаете, наш язык довольно простой, интересный, но очень простой. Например, есть слово „сосуд“ и чашка — это „сосуд-чай“, ботинок — „сосуд-нога“ и так далее…»

Очевидно? А для меня внезапно сложилось, как наглядно из различных наборов свойств может собираться понятие, описывающее конкретное явление. Возможно, не в каждом языке оно так заметно, но…

Получается, мы «собираем» явление из свойств?

Когда мы показываем что-то ребёнку и произносим при этом какие-то слова, каким образом его мозг начинает за это цепляться? Возможно, это что-то о «зеркальных нейронах»?

В итоге мы пришли к пониманию или к предположению, которое позволило создать рабочую модель «научения».

Нет никакой гарантии, что это истина в последней инстанции — просто удобное средство описания, которое помогает нам получать результаты в различной обстановке, в различных культурных средах.

Итак, когда рождается ребёнок, он не умеет ничего: у него практически нет врождённых рефлексов, которые бы позволили ему самостоятельно выжить. Он даже до груди дотянуться не может.

Следовательно, человек и, как рассказывают биологи, вообще все теплокровные — это на сто процентов социальные существа. Все виды теплокровных гарантированно обречены на вымирание, если не будет происходить передача неких знаний, навыков от старших поколений к потомству. Направленная, адресная передача знаний называется «научение». Помните, мы говорили уже о «культуре»? Она передаётся научением.

Исследуя, как происходит передача, мы выделили три способа научения:

1) прямая передача, когда каким-то образом происходит трансляция знания.

Явление практически неизученное, но эксперименты, типа легендарной «сотой обезьяны», говорят о том, что нечто похожее [вероятно?] существует;

2) предъявительное научение с обратной связью — то, что я описывал с демонстрацией чашки: когда показываем предмет, явление или способ реагирования и, в случае реакции на него у ребёнка, даём ребёнку каким-то образом подтверждение «узнавания» или «правильности реакции»;

3) объяснительное научение, которое большинство из нас считает главным и единственным способом научения; здесь предполагается обязательное наличие понятийного аппарата, владение словами, владение языком. А ведь для появления понятийного аппарата требуется огромнейшая работа, необходимо научиться распознавать различные образы, явления, выделять их в различных средах и окружении — и связать с тем, что называется «слова»… Нет, слово «огромнейшая» не передаёт объёма, это запредельно огромный объём культуры передачи знания без слов, до слов — для того чтобы сделать слова возможными.

Этот неимоверно огромный объём нам не виден: нет слов и нет библиотек, описывающих его… потому что там ещё нет слов. Лишь небольшое количество очень замороченных и в чём-то «отмороженных» исследователей заглядывает в эти глубины.

И это третий, самый глубокий, но неописанный пласт знания, находящийся под угрозой утраты — культура передачи оснований для слов до слов и без слов — и, вероятно, самый важный для существования человечества.

Невидимая для большинства из нас основа…

Да, я пока не знаю, как написать и об этом тоже.

Но хотя бы смог сказать, правда?

Беседа 2: «Ищи субъекта!» (управление развитием)

Собеседник: Что произойдёт, если нам будут предъявлять определённого типа вещи, а другого типа вещи предъявлять не будут? Я так понимаю, что человечество вымрет?

ДАВ: Вопрос на самом деле совершенно замечательный. Я бы сказал — в стиле британских премьеров. В какой-то степени это то, про что я хотел немножко рассказать, ибо «допекло» сильно. Мне часто приходится анализировать на скрытые смыслы и посылы различные тексты, политические, юридические и не только… Изначально этим британизмом были больше наполнены политические тексты, а сейчас это стало достаточно общим местом. Это то, что я бы назвал «сокрытие субъектности». Вот можешь ещё раз повторить свой вопрос?

Собеседник: Что будет, если будут предъявлять определённые вещи, а другие вещи предъявлять не будут? Человечество вымрет?

ДАВ: Гениально! Все слова знакомы и кажутся понятными, а смысл вопроса ускользает. Тем не менее — или именно поэтому? — попробую ответить в контексте первого правила внесистемного анализа: Каждая (любая!) система создана для получения результата, нужного её создателю.

До тех пор пока создателю нужен этот результат, система, скорее всего, не вымрет. Поэтому вопрос «Что, если будут предъявлять?» звучит почти как классика сокрытия субъектности: «перед нами стоят вызовы» или «время нам ставит вызовы». Или «ошибка была сделана».

Это рекомендация из английского языка: «если хочешь снизить свою ответственность — используй страдательный залог: ошибка была сделана, а не я совершил ошибку».

Непонятно, кем была сделана эта ошибка, но теперь «перед нами стоит вызов». Да?

Бред.

Каждое слово на что-то указывает, за ним стоит облако смыслов и свойств, оно описывает явление. Если говорится «ошибка была сделана», у меня сразу возникает вопрос: «Кем была сделана?» «Ошибка» не обладает свойством «воля», не обладает самостоятельностью!

Если говорить о свойствах языка, то у меня опять тот же вопрос: «А кто субъект?» Потому что если ошибка была сделана, а субъект не обозначен, то я вроде бы становлюсь причастным к этой ошибке, хотя могу к ней никакого отношения не иметь. Подсознание подсказывает: раз здесь единственный субъект — ты сам, других не предъявили, значит, отвечать за ошибку — тебе…

И теперь уже я должен отвечать за её совершение. Ведь ошибка не может совершиться сама!

Второй вопрос, другой: «Почему это воспринято как ошибка? Кто так решил?» Но, находясь в ступоре от первого непонимания, второй вопрос себе мало кто успевает задать…

Этот блестящий языковой трюк очень активно используется политиками, причём в оборот он введён был, по слухам, британскими политиками. Английский язык великолепно подходит для того, чтобы скрывать субъектность происходящего, то есть чтобы скрыть тех, кто инициировал событие. Пассивный залог там весьма часто используется, он из речей английских деятелей перебрался в другие языки, в том числе в русский, ещё в советские времена.

В результате уже несколько поколений страдают, как теперь мы это часто называем, синдромом «ВШЭ головного мозга», то есть неким «представлением о субъектности явлений „экономика“ и субъектности явления „рынок“, которые как бы сами всё сделают». «Экономика нуждается», «рынок определяет» — эти слова у них не вызывают никакого раздражения и никакого удивления: «А как иначе?! Так оно и есть».

Недавно на конференции по информационно-психологической безопасности была замечательная дискуссия с участием всё ещё живых адептов секты «всемогущего и всетворящего информационного поля»… Такая же чистая вера в субъектность «информации», как вера адептов ВШЭ в субъектность «экономики» и «рынка».

После нескольких докладов стало ясно: никто толком не понимает, что такое информация. Каждый выступавший говорил о чём-то неприкосновенно своём.

Вроде с «интеллектом» мы в какой-то момент в результате нескольких дискуссий более или менее разобрались: интеллектом мы называем нечто, что можем померить некими тестами, которые называются тестами интеллекта, и в основном это относится к способности получения результата в той или иной среде. То есть способность самостоятельного получения результата в каких-то средах какими-то способами называют интеллектом, и уровень способности каким-то образом через какие-то тесты замеряют.

Следовательно, интеллект — это [чья-то] способность получать [заданный, определённый заранее] результат.

Но когда мы говорим об информации, это вообще непонятно о чём, то есть наблюдаем совершенно блестящий и гениальный вариант субъективизации какого-то объектного явления. Во-первых, действительно непонятно, что такое информация, а во-вторых, ей приписывают какие-то волшебные свойства управления и ещё чего-то.

Я прошу прощения, управлять может только субъект — нечто, наделённое волей, да? Наделённое способностью воплощать свои задумки, ставить цели — и достигать цели. А что такое информация вообще?

Собеседник: Данные, некие данные.

ДАВ: Данные кем?

Собеседник: Это другой вопрос.

ДАВ: Информация — это данные. Хорошо. Что такое данные? Что-то «данное» кем-то? Опять-таки, если мы идём, и «перед нами стоят вызовы»… «к нам поступила информация». Это одинаковый бред субъективизации объектного явления. Объектные явления не обладают собственной волей и целеполаганием!

Собеседник: А само определение информации тогда какое?

ДАВ: Хороший вопрос. Если посмотреть на само слово: «in» — движение внутрь, во что-то, «form» — форма. То есть «информация» — нечто, чему придана форма какая-то, да?

Тем не менее как это определяют? Посмотрим в Интернете: «Латинское — „информатио“ (informatio) — разъяснение, представлением понятия о чём-либо, от латинского „информариа“ — придавать вид, форму, обучать, мыслить, воображать; сведения, независимо от формы их представления».

Сведения. Кто-то что-то куда-то свёл и что-то куда-то представил.

В «Википедии» такое определение: «Информация — сведения, независимо от формы их представления».

Получается, информация — это сведения.

А дальше написано о том, о чём я сейчас и сказал: «…несмотря на широкую распространённость, понятие „информация“ остаётся одним из самых дискуссионных в науке, а термин может иметь различные значения в разных отраслях человеческой деятельности. Определений „информации“ существует множество…»

На других сайтах:

«Информация — это данные, представленные в различных видах. Этот термин считается ключевым в работе журналиста…»

«Информация — это сведения об окружающем мире, объекте, процессе, событии, которые являются объектом преобразования, включая хранение, передачу и так далее…»

«Информация — это любые сведения, принимаемые, передаваемые и сохраняемые различными источниками…»

В латыни это «разъяснение, представление понятия о чём-либо». Соответственно, как изначально ощущалось это слово: придавать вид, форму.

Но ведь это субъектное действие — придание вида? Получается, что информация — всегда следствие действий какого-то субъекта, она не может быть «сама по себе»?

«Управление развитием». Огромное количество людей с «синдромом ВШЭ-мозга» сейчас, говоря о развитии, думают о чём-то малопонятном, но когда-то люди думали о развитии в смысле «творения». И головы их сейчас забиты представлением о том, что «развитие обеспечивается информацией», а также что «управление обеспечивается информацией» и что существует «информационное поле»… Субъективизация этого странного явления «информация» и подготовило пришествие таких полурептильных товарищей, утративших способность различать субъектность и объектность и в результате не отличающих «воздействие среды» от «внешнего управления».

---

Не понимая и не различая умысел и случайность, путая субъектность со средой, они постоянно стремятся управлять чем-то… Грустно и страшно.

Наверное, пора тему «управление развитием» приводить в более завершённое состояние.

Управление развитием… Управление осуществляется чем? Кем «управление»? И с чьей стороны? Ну, например, Солнце чем-нибудь управляет?

Собеседник: Да, управляет.

ДАВ: Чем, кем?

Собеседник: Управляет нашими процессами на Земле. Если не будет Солнца, всё замёрзнет. Нас не будет: человечества и других форм жизни. Мы от него зависим.

ДАВ: Вот в том-то всё и дело, что с точки зрения большинства людей, Солнце ничем не управляет, оно просто есть, оно просто светит, и все.

Собеседник: Управляет в том смысле, что мы от него зависим.

ДАВ: Вот. А при чём здесь информация?

Собеседник: Можно воспринимать Солнце как объект или как субъект, например.

ДАВ: А информация-то при чём?

Собеседник: Можно сказать, мы зависим от солнечного света.

ДАВ: Хорошо, Солнце перестало светить в сторону Земли. Подумало-подумало и стало светить в сторону от Земли. Где здесь информация?

Собеседник: Солнце перестало передавать сведения в виде солнечного света, тепла.

ДАВ: Это как в старом мультфильме: «Он и тебя посчитал!» Посчитал козлёночек тех, кто сидел на кораблике, который стал тонуть, и кораблик перестал тонуть. Потому что, как сказал диктор за кадром, грузоподъёмность кораблика была пятнадцать зверюшек. И вот он тонул-тонул, но поступили сведения, что всё-таки на нём пятнадцать, а не шестнадцать зверюшек. И кораблик перестал тонуть.

Собеседник: Ну если кораблик живой, то…

ДАВ: При чём здесь — живой? Кораблик был совершенно нормальным объектом. Помнишь этот мультфильм? Я помню: его глубокий и искренний идиотизм ещё в детстве приводил меня в изумление. Потому что сведения о количестве каких-то идиотов на кораблике никоим образом не влияют на их суммарный вес. А кораблик плавает не потому что на нём пятнадцать штук чего-то, а потому что он нагружен меньше, чем допустимо по его свойствам. И если он нагружен больше, то он либо опрокидывается, либо погружается в воду так, что вода начинает поступать внутрь. Следовательно, он тонет. И совершенно неважно, будет пятнадцать на нём экземпляров чего-то или двадцать пять, или всего один, но тяжёлый. Поэтому никоим образом здесь речь не идёт о сведениях. И об информации тоже не идёт.

Собеседник: То есть существуют некие объективные данные, показатели, которые определяют грузоподъёмность кораблика?

ДАВ: Если мы говорим о кораблике, который плывёт, то в реке и в море его водоизмещение по литражу будет различаться, ибо плотность у пресной и солёной воды разная. Водоизмещение поэтому обычно не в литрах измеряется, а в тоннах. По большому счёту неважно: в пресной воде у него будет грузоподъёмность сто пятьдесят тонн, в морской — тоже сто пятьдесят тонн.

Хотя нет, в морской может оказаться и все сто шестьдесят.

Почему? А тот же объём солёной воды весит значительно больше, чем пресной… Заметь, мы начали разбираться с сутью явлений, а не с абстрактной информацией, у нас есть разъяснение по поводу корабля — что у него есть водоизмещение, что оно связано с его грузоподъёмностью: сколько он может на себе нести.

И как только мы начали пытаться понять, что же за этим стоит, мы сразу ушли в некую суть явлений.

Да, мы продолжаем что-то разъяснять, потому что обучены делать это с помощью слов. Но, вне зависимости от того, умеем мы говорить слова или нет, этот кораблик либо тонет, либо плавает. Потому что есть определённые свойства среды, в которой он существует, и есть определённое воздействие на него, например, его загрузка. Если свойства среды — вышел в море — позволяют нагрузить в него больше, то вроде бы всё нормально. А если условия среды меняются — вернулся в реку, — он, возможно, опрокинется или утонет.

Дело в том, что все эти рассуждения уводят от главного — от личной, субъектной результатоориентированности: мы начинаем придавать субъектность и какую-то повышенную значимость объектам, в данной среде и в данной задаче не имеющим собственной воли. Вроде мы многое прояснили про кораблик? Но он не имеет своей воли: он ни загрузится сам, ни в море не выйдет сам, ни в реку сам не вернётся!

На что же мы сейчас тратили время? Не на «кораблик», нет. На согласование наших картин мира.

То же самое с Солнцем. Оно, вполне вероятно, имеет свою волю. В другой системе оно является подчинённым объектом, который выполняет какие-то задачи под влиянием какой-то ещё — субъектной! — среды. При этом оно само создаёт среду. И если оно перестанет её создавать в том виде, в каком её сейчас создаёт, то мы можем погибнуть. Будет слишком много тепла — погибнем, будет мало тепла — погибнем.

Является ли это управлением? И да и нет. Почему? Потому что если у Солнца есть задача как-то с нами взаимодействовать, то со стороны Солнца поддержание определённой среды для нас или изменение среды для нас будет управлением нами.

Например, оно сможет создать такую среду, чтобы мы могли лучше размножаться, или такую среду, чтобы мы стали хуже размножаться, или такую, чтобы нас вовсе не было на Земле. Тогда по отношению к нам как к объекту Солнце будет действительно управлять, если у него такая задача есть. Если же оно решает какие-то свои задачи и ему абсолютно всё равно, существуем мы или нет, то для него создание среды на Земле не является актом управления по отношению к нам или чему-либо ещё. Это просто побочный продукт какой-то его жизнедеятельности.

Поэтому каждый раз, когда мы говорим об управлении, мы должны чётко понимать, что всегда есть нечто, обладающее собственной волей, то есть способностью ставить какие-то цели, получать какие-то результаты, я не буду говорить, что осознанно или осмысленно, просто оно каким-то образом это может.

Как только мы начинаем затрагивать какие-то понятия и смотреть, на какие явления эти понятия указывают, нам открываются целые пространства для осмысления.

Говоря об управлении, мы полагаем в большинстве случаев, что речь идёт о том, что одни люди влияют на других для того, чтобы с их помощью получить какие-то нужные им самим результаты. Соответственно, это восприятие управления переносится и на всё остальное вокруг нас.

Наверняка это связано с окружающим нас фоном антропоцентризма, с очеловечиванием всего вокруг — с переносом свойств и желаний человека на окружающую среду. Но для того чтобы понять, управляет ли Солнце нами, нужно признать или не признать субъектность Солнца, признать наличие у Солнца воли, способности к постановке цели, к решению каких-то своих задач. И исходя из этого мы сможем сказать, что оно нами управляет. А если оно объект, то — нет, не управляет.

Собеседник: Значит, кто-то управляет Солнцем, а оно управляет нами?