Бесплатный фрагмент - Мигрень и Сверло

Деликатное поручение

Жизнь — замечательная штука, если относиться к ней снисходительно, подмигнул себе в зеркало Слава Сверлицин и забросил в рот две таблетки феназепама. Нет, он не был наркоманом или тайным апером, просто слышал от приятелей, что транквилизаторы расслабляют нервную систему. А Коля был очень закомплексованным юношей. Во-первых, скованность мешала ему знакомиться с девушками. А он был уверен — предназначение мужчины, как у бога — совершенствовать и преображать мир. Но как его преобразишь без увеличения численности популяции? Тот-то. Нужен постоянный контакт с противоположным полом, а его-то как раз у Коли и не было. Никогда.

А, во-вторых, сегодня наступило 31 декабря, день, когда сбываются самые невероятные мечты. Об интимной стороне вопроса Слава даже и не мечтал, но вдруг что-нибудь интересное, неординарное, непрозаичное да и произойдет? Потому Коля и решился на столь дерзкий поступок — украсть из маминой аптечки две таблетки феназепама. Чем черт не шутит, вдруг поможет? Водку же Сверлицин в свои 17 лет не переносил на дух.

С двумя «колесами», конечно переборщил. Голова куда-то сразу поплыла, ноги сделались ватными, захотелось спать. Но потом, когда обдуло тяжелым декабрьским ветром, стало вроде бы легче, даже поднялось настроение. Появилось желание целовать ручки всем проходившим мимо дамам, даже давно вышедшим в тираж. Или это был самообман. Впрочем, какая разница? Мы воспринимаем мир не таким, какой он есть на самом деле, а каким хотим его ощущать.

Не успел переступить порог обувной фабрики, куда устроился посыльным, чтобы перекантоваться до армии, сразу вызвали к шефу. Семен Евгеньевич Гибельсон неспокойно фланировал по кабинету: то медленно кружил золотой рыбкой по сирийским коврам, оставляя на дорогом ворсе грязь от высоких, сшитых по личному заказу белых полусапог, то навозной мухой прилипал к окну, вглядываясь в дымящие заводские трубы, и жужжал, жужжал себе чего-то под нос. При этом постоянно снимал и вновь надевал, порой вверх ногами очки в оправе из слоновой кости, шевелил раздвоенным, похожим на абрикос подбородком

Заметив Сверлицина, усадил перед заваленным бумагами рабочим столом, пододвинул коробку с надкусанными тульскими пряниками. Один из них попробовал сам, положил в карман. Директор явно нервничал, не знал с чего начать.

— Видишь ли, Сверлицин…. А почему у тебя фамилия такая ненадежная — Сверлицин, у тебя что, постоянно сверлит в одном месте?

— Я же не спрашиваю, почему у вас фамилия почти гитлеровская? — транквилизаторы явно раскрепостили дух Славы.

Семен Евгеньевич выпучил селедочные глаза, которые, казалось, запахли рассолом с хреном. Но вдруг хихикнул, потом погрозил пальцем с массивным черным перстнем:

— А ты не промах! Сверло, точно. Ладно, не все корабли тонут, даже с отвратительными именами. У меня для тебя поручение, сугубо конфиденциальное, выручай. Ты на фабрике человек новый, почти никого не знаешь, тебя редко видят. А дело требует исключительной деликатности и, не побоюсь этого слова, секретности. От того как ты его выполнишь, будет зависеть не только твоя карьера, но и…

— Жизнь, — сделал предположение Слава и поежился. Только этого еще не хватало, пришел в сугубо гражданскую организацию до призыва полоботрясничать, а тут уже как на фронте — жизнь на кону. Вроде, тапочки с валенками шьют, а туда же.

— Да нет, — поморщился шеф. — За кого ты меня принимаешь? Я имел в виду материальное благополучие. Выполнишь все как надо, рванешь со своими нимфетками в Ниццу на две недели или на Мадейру, там тоже хорошо. Словом, не обижу.

Ницца, конечно, здорово, а с девушками сложнее…. Слава не хотел продажной любви, он ждал настоящей. Хотя и о платной давно не мешало бы подумать. Сверлицин читал, что от длительного воздержания может начаться простатит, от которого уже никогда не избавишься.

— В чем моя задача? — по-деловому спросил посыльный.

Шеф соскочил с кресла, споткнулся о ножку стола, культурно выругался. Так как оказался на четвереньках, провел ладонью по мягкому ворсу ковра.

— Видишь, если вести руку вдоль шерсти, то мягко, никакого сопротивления, а если против, приятного мало. Можно даже уколоться.

— Ковры нужно чистить регулярно, — брякнул Слава.

— Не в этом дело, — нахмурился Гибельсон, — в жизни всегда приходится выбирать — идти по течению или против. Выберешь второй путь, хлопот не оберешься. Впрочем, сразу иногда и не поймешь что лучше.

— Я и не собираюсь идти против вашей шерсти, — повысил голос Слава. Ох уж этот феназепам!

— Правильно, молодец! Я сразу понял, что ты умен не по годам. Потому и доверяюсь. Э-э, ну теперь к делу. Насколько коллективу известно, я примерный семьянин.

Директор обувной фабрики обвел взглядом стены, на которых висели фото его родственников. Лиц было много, словно актерских портретов в фойе театра. Сразу и не подсчитаешь.

— Всех помню не только по именам, даже знаю у кого какая родинка на теле. Ха-ха.

— Прямо как политик Немцев, — хмыкнул Сверлицин. — Сочувствую.

На это замечание начальник ничего не сказал, то ли подумал о политике Немцеве, который однажды выпросил у обувного холдинга немалую сумму на свою предвыборную кампанию и с треском провалился, то ли еще о чем-то нехорошем.

— У меня есть две… знакомые женщины. Ничего такого, не подумай. Просто хорошие подруги. Мы иногда вспоминаем с ними детство, юношество, ну и все такое. Однако ближе к делу. Я приготовил своим приятельницам новогодние подарки, чисто символические, но лично, как понимаешь, в полночь вручить их не могу. Семья. И еще кое-какие проблемы. А хотелось, чтобы получили они их именно в полночь, когда пробьют куранты. Дорога ложка к обеду.

— Если очень кушать хочется и без ложки можно обойтись.

— Эй, Сверлицин! — повысил голос директор, — хватит с меня уже твоих дурацких острот. Слушай, что начальник говорит. Так вот. Дам я тебе две коробочки. Первую ровно в полночь вручишь Кире Яковлевне Моржак. А вторую Лире Яковлевне Моржак. Две сестры, как ты догадываешься.

— Они что в одной квартире живут?

— Нет, конечно, на разных этажах, но в одном доме на Ленинском проспекте.

— Угораздило же вас все яйца в одну корзину положить! И как я успею осчастливить обеих ровно в полночь?

— А это уж твои проблемы, юноша. Для хорошего посыльного перескочить пару этажей секундное дело. Кире отдашь посылочку с началом боя курантов, Лире сразу после. Никого кроме тебя, повторяю, подключить к …мероприятию не могу. Заместители только с виду валенками прикидываются, а на самом деле драконы трехголовые, языки хуже, чем у журналистов: разнесут, разболтают, не отмоешься. И, главное, коробки не перепутай. С золотой тесемкой — Кире, с серебряной — Лире.

Транквилизаторы не давали покоя молодому, не привыкшему к допингу организму.

— Догадываюсь, что подарки в коробках разные, видимо, вы своих женщин по-разному цените. А что в них? — нетактично поинтересовался Сверлицин.

— Не твоего ума дела, — оскалил зубы Гибельсон. — Перепутаешь, сам для тебя белые тапочки пошью и лично надену.

— Это я уже понял, — кивнул Слава, — и все же интересно, беру на себя большую ответственность, а не знаю, что в коробках. А, может, там наркотики? Вдруг полиция остановит?

— Коробочки-то маленькие, с какой стати менты тебя проверять станут, ты что гастарбайтер? И какие наркотики?! Это у вас, молодых, в головах одна дурь.

Как же ты прав, Гибельсон, вздохнул про себя Слава, ощущая во рту невероятную сухость.

Директор открыл шкаф из карельской березы, достал костюм деда Мороза. С валенками, красным поясом, белой бородой.

— Облачишься и вперед. Только не на фабрике. Да, вот тебе пятьдесят тысяч на разные расходы — цветы дамам приличные купишь, проверю, ну и на транспорт.

— На вертолет хватит, — удовлетворенно кивнул Сверлицин.

— Это смотря какой геликоптер арендовать, — не пытался даже шутить директор. — Остаток денег возьмешь себе, потом еще столько же получишь, а опростоволосишься…

— Всякому известно, что такое кожаные канчуки: при большом количестве вещь нестерпимая, — ухмыльнулся Сверлицин, процитировав Гоголя. А сам подумал — вот это деньжищи! Новый год так Новый год!

Директору обувной фабрики было не до Николая Васильевича, а потому пропустил слова посыльного мимо ушей.

— У тебя в запасе уйма времени, вот иди, думай как будешь действовать. Коробки держи при себе, в нагрудных карманах. Часа через полтора я уеду, на фабрике меня сегодня больше не будет. Все понял? Добрый отзыв о тебе надеюсь получить уже от Киры и Лиры. Смотри, Сверлицин, не насверли!

Коробочки и впрямь оказались самыми обычными, прямоугольными, в каких, как правило, продают шариковые ручки. Обе обернуты тонкой пергаментной бумагой с вшитыми в них серебряными и золотыми нитями. Слава взвесил их на руках — почти невесомые. Потряс над ухом, что-то внутри гремит. Интересно бы внутрь заглянуть.

Если сила не всегда берет города, то любопытство доводит до края Вселенной. Вскрыть, а потом аккуратно запечатать коробочки для Сверлицина не было проблемой: в младших классах он так искусно подтирал бритвой двойки в дневнике и исправлял их на четверки, что даже учителя удивлялись — вроде ставили пару, а тут на тебе — опять «хорошо», нет, нужно непременно принимать на ночь уксус с настойкой пустырника. А можно и без уксуса. И вообще, лучше водки. Эх, были докомпьютерные времена, сейчас уже так в школах не повеселишься!

На дорожку шеф налил по пятьдесят граммов виски «за успех дела», от которых Слава не смог отказаться, уточнил адрес дома, расположение квартир на этажах, записал на бумажке код подъезда. «Консьержа не будет, — сказал Гибельсон, — по праздникам они не работают».

Не отходя далеко от кабинета начальника, Слава закрылся в туалете, достал швейцарский перочинный ножик. Острейшее лезвие подцепило край пергамента, стало аккуратно отделять слой от слоя. И вдруг крик в коридоре:

— Где этот чертов Сверлицин?! Не успеешь оглянуться, уже усверлит! Ну, Сверло!

Выскочил из кабинки, забыв сложить перочинный нож.

Шеф опасливо глянул на лезвие, но по поводу ножа ничего не сказал, пододвинул к ногам Славы пакет с нарядом Деда Мороза.

— Образ новогодний забыл, самое главное не потеряй, — стукнул он по плечу Сверлицина, развернулся на каблуках, направился в цеха.

— Через час напоздравляется, домой прикажет вести, — со вздохом сказала ему в след тонкая как вилка и такая же колкая секретарша Дина Петровна. — Пора шофера Сашу вызывать. Этого бугая только он на плече таскать может.

Взяв под мышку пакет с изображением елки, Слава подумал, что Дина чем-то обижена на директора, решил этим воспользоваться.

— А шефу-то далеко ехать?

— Куда там далеко! — наклонилась к нему секретарша. — В трех кварталах отсюда, на Ленинском проспекте обретается. На троллейбусе лучше бы ездил.

— На Ленинском? — разинул рот Слава, — в доме № ….

— А тебе-то что, в гости собрался?

— Квартиру не знаете?

— Вот еще, так и сказала тебе, каждый клерк будет к начальнику ломиться.

Странно, очень странно, — рассуждал Слава, бредя от проходной обувной фабрики к проспекту под тяжелым медленным снегом. Его голова превратилась в сугроб, но он и не пытался его сбросить. Времени до «часа х» еще уйма, но домой решил не идти.

В голове гудело и от феназепама, и от виски, мать сразу заметит, поднимет шум. А тут деликатное поручение. — Странно, что Семен Евгеньевич живет в том же доме, что и его…. подруги. Всем известен железный закон — не имей тесных контактов, мягко говоря, там, где живешь. Правильно я сказал — все его яйца в одной корзине. Что же в коробицах?

А коробки во внутренних карманах пиджака, словно пылали раскаленными углями. Так и подмывало Сверлицина сунуть в них нос. Или, может, ну их? Шеф заплатил хорошие деньги, обещал еще дать, я просто должен тупо выполнить поручение. Ага, возразил сам себе Слава, а если Гибельсон коррупционер, вон, их каждый день по телевизору показывают? Может, в коробках какие-нибудь тайные бухгалтерские отчеты, или того хуже? У бывшего министра обороны тоже всем любовницы заправляли. И я стану соучастником преступления! С другой стороны, ну какой Гибельсон коррупционер, не в правительстве же работает, ну что на обувной фабрике украдешь? Войлочные тапочки? Хотя… недавно прошел слух, что фабрика получила большой заказ от МЧС. Так-так. Может сразу в прокуратуру рвануть? Медаль дадут. Или валенком по голове, что скорее всего.

Раздираемый противоречивыми мыслями, Сверлицин не заметил, как оказался на Ленинском проспекте, возле дома №…. Ноги сами принесли сюда. Автопилот, не иначе. Зачем я здесь? Видимо, подсознание потребовало провести перед ответственным мероприятием разведку местности. Посмотреть расположение квартир, прикинуть, как быстрее добраться до двух жилищ. Живут Кира и Лира на разных этажах, а лифт — дело ненадежное, можно долго прождать или того хуже, застрять.

Дом оказался за железным забором, со шлагбаумом, с чоповцами в охранной будке. На миг растерялся, но быстро сориентировался, пристроился к женщине с коляской, которая открыла двери во двор своим магнитным ключом. Охранники в след Славе даже не посмотрели. Почему шеф о проходной ничего не сказал? Забыл, наверное. Перед Новым годом у всех голова кругом.

А вот консьерж в третьем подъезде оказался на месте и после того, как Сверлицин набрав код, вошел внутрь, уставился на него мутным взглядом.

— Вы кто, к кому? Я вас не знаю.

Консьерж облокотился о стенку, и было видно, что он не совсем уверенно держится на ногах. Праздник для него уже наступил. О! вдруг осенило, Славу. И зачем мне одному сломя голову носиться по этажам?

— Скажите-ка, товарищ, а сегодня в полночь, вы будете дежурить?

— А для чего спрашиваете? — раздул крылья носа небритый мужчина, словно почуяв добычу. Протянул руку:

— Коля Мигренев. Нам на сегодняшнюю ночь правление предоставило выбор. Хочешь — дежурь, хочешь — гуляй до утра. Сутками трудимся. Но кто ж откажется? Жильцы через одного с праздником поздравлять станут, кто так, а кто и на деньги разорится.

— Вот и я о том же, — кивнул Сверлицин, — дело у меня к вам несложное, но важное. Пятьсот рублей хотите заработать?

— А то! Что делать прикажете, поздравить кого?

Догадливый, отметил Слава. Для начала он выяснил номер квартиры Гибельсона. Жил директор, как оказалось, на последнем семнадцатом этаже в апартаментах №277, а на крыше имел что-то типа зимнего сада. Кира Моржак обитала на десятом, Лира на пятнадцатом.

— Буржуй, одним словом, — заключил консьерж, без какого-либо осуждения в голосе. Мигренев почесал пегую небритость, достал из открытого окошка коморки наполненный наполовину стакан, со знанием дела опрокинул внутрь. Широкий нос, угловатые скулы и тяжелые, как болотная трава, глаза с прищуром. Что-то от Шарикова, но не настолько гротесковое.

Помощник еще тот, подумал Слава, но от него потребуется-то всего ничего, ровно в полночь вручить коробочку, а потом пусть пьет до упаду.

— Приехал! — крякнул Мигренев, глядя на двор.

— Кто?

— Кем ты только что интересовался, Семен Евгеньевич.

Слава забежал в коморку, бесцеремонно оттолкнув консьержа, залез под стол.

— Не хочу, чтобы шеф меня сейчас видел.

— Понятное дело. Только Гибельсон при всем желании не увидит.

Осторожно выглянув в окно, Слава понял почему. Директора фабрики нес на плече личный шофер Саша. Безжизненное тело напоминало тушу застреленного на охоте кабана.

— Хороший человек, Семен Евгеньевич, — сказал Коля, услужливо распахивая пред шофером двери, — выпивает только по праздникам. Правда, в последнее время повадился и по церковным.

Шофер, хмуро кивнув, потащил шефа к лифту. Гибельсон встрепенулся на плече, не понятно кому погрозил кулаком:

— Я научу тебя валять валенки из собачьей шерсти, сукин сын!

Когда лифт за парочкой закрылся, Коля зашел в коморку с паспортом в руке.

— Из кармана твоего руководителя выпал.

— Нужно догнать, вернуть, — поднялся посыльный.

— Успеется, — поднял руку Коля. — Никогда не опережай событий, иначе они опередят тебя и переедут как трамвай. А что это тут?

Нацепив на нос узенькие очки, Мигренев присел на табуретку, стал разглядывать что-то типа квитанции, обнаруженной в паспорте. Лицо его вдруг вытянулось, сделалось серым. Он сдавил лоб двумя руками, будто пытался выдавить из него какую-то умную мысль, наконец, произнес:

— Беда, Слава. Нужно спасать Гибельсона. Руки на себя решил наложить. Знаешь что это? квитанция на гроб, на его собственное имя. Заранее о теле своем позаботился. И это в Новый год! Видать допекло человека.

Слава взял сложенную вчетверо бумагу, тупо в нее уставился. Квитанция-договор, похоронное бюро «В добрый путь!» гроб элитный «Victoria», производство Италия, красное дерево, африканский орех, с крестом на крышке.

Что все это значит? Не похож был час назад шеф на человека, который решил наложить на себя руки. И подарки для чего девицам решил дарить? Прощальные послания перед смертью или… что-то тайное, незаконное?

Когда Слава поделился с консьержем своими мыслями, тот гордо выпрямился, заскрипел зубами:

— Спокойно, я до недавнего времени опером в ОВД работал, меня друзья называли Мегре. Правда, некоторые Мигренью. Но это не столь важно. За дело берусь я! А ну-ка давай сюда коробицы.

Немного поколебавшись, Слава выложил на стол две коробочки разного цвета. Протянул Коле свой швейцарский нож. Тот, одобрительно крякнув, принялся подцеплять хорошо проклеенную обертку. Из лифта вышел Саша. Мигрень накрыл коробки газетой, засунул голову Сверлицина под стол, спросил:

— Ну как шеф, еще живой?

— Плох, еле дышит, — печально признался водитель. — Думаю, до Нового года не оклемается.

— Возможно, — охотно согласился Коля, а когда шофер сел в машину, продолжил потрошить подарки. Вскрыл он их профессионально, ничего скажешь. Незаметно запечатать не составит труда, отметил Слава. Он сгорал от нетерпения и любопытства. Такие же чувства переполняли и отставного оперативника. Но каково же было удивление обоих, когда в коробках они не обнаружили ничего интересного. В каждой лежали по две тысячи рублей и по одному зеленому номерку. Кажется, гардеробному.

Коля взял совершенно одинаковые номерки, понюхал, попробовал на зуб.

— Дело, кажется, гораздо серьезнее, чем я думал, — вздохнул он. — Гибельсон, вероятно, медленного яду принял.

— Бежим в полицию?

— У тебя что, в одном месте сверлит? — вскинулся консьерж. — Сверло! Мегре еще не такие дела распутывал! Номерки. Так. Знаешь что это? Не отвечай, не знаешь, ни Большим, ни Малым театрами здесь не пахнет. Это номерки от камеры хранения. Видишь буквы — АДМ? Аэропорт Домодедово. Туда сдано что-то очень важное. Ты прав, Гибельсон, видимо, вляпался в криминальную историю, Следственный комитет идет у него по пятам, вот он и решил прекратить свои мучения. Гроб заказал, бедняга. А Кира и Лира… Их роль в этом темном деле нам и предстоит выяснить.

— А если в камере хранения деньги?

— Не исключено, — сразу же согласился Мигрень, потер руки. Нужно проверить багаж и доставить гроб Гибельсону на дом. Мертвый что ли он будет за ним бегать? Следи за логикой, не пожалеешь.

Голова у Славы пошла кругом, конечно, еще ничего не понятно по поводу шефа, а он точно попал в нехорошую историю. Без спросу налил себе водки, выпил. Консьерж проделал то же самое.

— Давай рассуждать объективно, — продолжал Мигренев. — Гибельсону все равно крышка. А деньги, если это все же деньги, достанутся двум вертихвосткам. По какому праву? Если они не причастны к делу, то просто о-очень хорошо оказывали ему интимные услуги. Девицам известно о коробочках, которые ты должен принести?

— Не знаю, — пожал плечами Слава.

— Ну да, Семен Евгеньевич решил их огорошить. А если там бухгалтерская отчетность, значит, сестрицы в теме и их тоже нужно выводить на чистую воду.

— Но нам багаж не выдадут, в компьютер наверняка внесены их фамилии, — возразил Слава бывшему следователю.

— В камерах хранения аэропорта фамилий не требуют, только номерки. Совок как был, так и остался.

— Мы что же заберем деньги себе? — то ли с испугом, то ли с восхищением спросил Сверлицин.

— Сейчас, разбежался! Я мент, а не дешевый фармазон. Раскрою это дело, может, обратно на службу возьмут. Меня же за что попросили. Одного генерала с Петровки в сауне с малолеткой накрыл. Как водится, потребовал у него немного денег — вы нам, а мы рот на замок. Оказалось, что той Лолите чуть ли не тридцать восемь лет! Карлица, мать ее. Генерал-то извращенец отъявленный. Ну, шум, гам, меня и выгнали из органов. А того генерала через месяц за связь с Болотной площадью на пенсию отправили. Брал с оппозиционеров взятки, подлец, за гарантии физической безопасности во время митингов. Сделаем так.

Первым делом Коля набрал номер похоронного бюро, представился Гибельсоном, потребовал, чтобы оплаченный гроб ему привезли на квартиру. И чем быстрее, тем лучше.

— В заявке же указан морг Боткинской больницы с доставкой на 2-е число, — ответили в трубке.

— Покойник еще жив, но долго не протянет. Да и вам какая разница куда вести?

— Минуточку.

В трубке щелкнуло, потом раздался мужской голос:

— Что за спешка, Семен Евгеньевич?

— Обстоятельства изменились, — приложив руку к микрофону, ответил Мигрень — Мегре.

— Не знаю… Мы можем не успеть… обить внутреннее убранство шелком. Вы же понимаете?

— Понимаю и, тем не менее, настаиваю. Не имеет значения, в какой лодке на тот свет переправляться, с шелком или без оного.

— Ладно, я доложу вашу просьбу Якову Илларионовичу, подождите на трубке.

Через некоторое время, телефон вновь ожил:

— Яков Илларионович согласен ускорить процесс, но говорит, что потребуются дополнительные расходы.

— Покойник их с удовольствием возместит, а не успеет, расходы покроет вдова.

— Это как же понимать? Впрочем….Адрес тот же, на Ленинском?

— Совершенно верно.

Положив трубку, консьерж почесал нос:

— Жаль Варвару Степановну, жену этого прохиндея. Ни за грош морально пострадает порядочная женщина. Но, видно, у нее так на роду написано. А теперь вперед, в Домодедово!

— Подождите! — вдруг одумался Слава. — Может, ну это все, сделаем, как просил директор, а там будь что будет. Он еще денег обещал за хорошее выполнение задания.

— На там свете с тобой рассчитается, ага. Слышал, что Саша сказал — плох, совсем плох.

— Тогда давайте скорую помощь вызовем.

— Не надо отнимать у человека то, что он считает для себя важным. А что для Гибельсона теперь главное — спокойно уйти от позора.

До аэропорта доехали на такси, на деньги, которые лежали в коробках. Мигрень заверил Славу, что это не воровство, а вынужденное использование вещественных доказательств. В камере хранения им без разговоров выдали две большие, совершенно одинаковые зеленые сумки. С такими саквояжами обычно ездят на курорты праздные путешественники. Коля ощупал и ту и другую, взвесил на руках. Весили сумки примерно одинаково. Попытался через плотную ткань прощупать содержимое, но безрезультатно.

— Давайте откроем, — не выдержал Слава.

— Тогда мы станем соучастниками преступления. Или ты предлагаешь прямо здесь сдать улики полиции? А как ты потом докажешь, что сумки предназначалось Кире и Лире? То-то. Только очная ставка.

Возвращаться с тяжелыми баулами пришлось на общественном транспорте, потому что почти все остальные подарочные деньги Коля истратил в кафе аэропорта, где цены несравнимы даже с занебесными. Полученные же от Гибельсона средства Слава благоразумно транжирить не стал, может, это тоже вещдоки?

Всю дорогу Сверлицин жалел, что поддался на авантюру Мигренева. И надо мне все это? К черту, убежать, куда глаза глядят, позвонить потом Гибельсону и сказать, что потерял коробки. А если Семен Евгеньевич и в самом деле помрет?

Ко всему прочему Слава вспомнил, что оставил костюм деда Мороза в будке консьержа, и ему почему-то стало жаль бросать его там.

Пока туда, сюда, наступил вечер. Причем, темный, словно на обратной стороне Венеры. Ни снежинок тебе в воздухе, ни праздничных огней на улицах, все заволокло туманом.

Мигрень разработал четкий план: как только привезут гроб, он позвонит своим бывшим коллегам-следователям, вызовет их вместе с операми на Ленинский проспект. Слава переоденется в деда Мороза и вручит, как было обговорено, сумки от Гибельсона. Сначала Кире, потом Лире. Они их возьмут, никуда не денутся. В момент передачи оперативники и возьмут сестриц за белы рученьки. Дам приведут к директору фабрики и если он будет еще жив, устроят очную ставку, на которой они вынуждены будут во всем сознаться.

— А если Гибельсон к тому времени… того, — почесал затылок Слава, — загнется?

— Тем лучше, — обрадовался Коля, — тогда уж точно не отвертятся.

— Следователи-то приедут, все же Новый год?

— Сегодня, насколько я знаю, дежурит Петя Курский, давно мечтает о майорских погонах, не откажется.

Когда подошли к дому, рабочие — гастарбайтеры уже затаскивали в подъезд коричневый лакированный гроб. У дверей стояли жильцы и вздыхали: надо же, кого-то угораздило умереть в самый праздник. Увидев Колю, стаей набросились на него — кто?!

— Кто надо, тот и помер, — ответил он грубо. У каждого свой путь на Земле и оборваться он может в любой момент. Momento mori, — выдал Мигрень ошеломленным гражданам крылатую фразу. Те, перекрестившись, поспешили прочь.

— Поднимайте гроб на 17 этаж, оставьте у квартиры, — приказал узбекам бывший опер, показав квитанцию и паспорт Гибельсона русскому водителю, — нечего людей раньше времени беспокоить.

Отойдя вместе со Славой в сторону, Коля стал названивать бывшим сослуживцам. Уговорить их, как понял Сверлицин, было очень непросто. Громкая трубка то посылала Мигреня куда подальше, то просто смеялась лошадиным смехом. И все же ему удалось кого-то убедить. Обещали быть через полчаса, чтобы успеть «все провернуть до боя курантов». «Но если, Мегре, ты опять напрасно воду замутил, в канализацию спущу», — четко расслышал Слава последнюю фразу из мобильника.

Довольно потерев руки, опрокинув еще полстакана, Коля велел Славе переодеваться. Мимо коморки консьержа проскользнули сделавшие свое дело безмолвные гастарбайтеры.

Оперативники и какой-то угрюмый следователь действительно прибыли через полчаса. Их было около десяти человек. Слава испугался такого количества полицейских. От сотрудников пахло тюрьмой и вообще несвободой. Сердце провалилось в живот. Нашел себе приключение!

— Вручишь сумку, скажешь, что Гибельсон помер, — наставлял Славу Мигрень у квартиры Киры. За углом холла прятались оперативники, один из них включил портативную видеокамеру.

Кирой оказалась молодая красивая особа в коротком до неприличия халате и с бигудями в рыжих волосах. Увидев деда Мороза, который отчаянно жевал свою бороду, всплеснула руками:

— Ах, какое чудо! Так и знала, что сегодня произойдет что-то сказочное.

— Вам подарок от Гибельсона, — хмуро выдавил из себя Слава, протягивая барышне сумку.

— От какого Гибельсона? — вздернула брови красотка. У Коли, который тоже скрывался за стенкой, упало сердце. Откажется, бывшие друзья его точно утопят в унитазе. Но вдруг барышня сделала шаг вперед, огляделась, и никого больше не увидев, тихо спросила:

— От Семена Евгеньевича?

— От него самого. Только он при смерти, уже гроб привезли.

Дурак, закусил кулак Мигренев, сначала сумку ей в руки вложи, а потом уже о Гибельсоне рассказывай! Сейчас закричит, в обморок чего доброго упадет.

Но дама повела себя более чем странно, кричать не стала. Более того, совершенно равнодушно произнесла:

— Жаль. Но что поделаешь, все мы смертны. Сумку-то отдайте. Да, отдайте же, вам говорю, что вы в нее вцепились как клещ!

В этот миг из-за угла выскочили трое оперативником вместе с консъержем, затащили Киру в ее квартиру. То же самое случилось и с Лирой, только она дольше отнекивалась от Семена Евгеньевича, даже пыталась закрыть дверь, но все же женское любопытство взяло верх.

— А что в сумочке? — облизав розовые губки, спросила она. Но не получив ответа от деда Мороза, сделала предположение, — может там что-то такое необыкновенное, волшебное? Дайте-ка я посмотрю.

После этих слов, полицейские повязали и Лиру. Вскоре обеих девиц с сумками в руках подняли на 17 этаж, подвели к квартире, где стоял гроб. На звонок вышла хозяйка, увидев полуголых девиц, которых держали за руки крепкие мужики, а пуще того — коричневый лакированный гроб, она закатила прозрачные, как у стеклянной рыбы глаза и стала медленно оползать по стене. Правда, перед этим прокуренным басом, совсем не вязавшимся с ее хрупкой оболочкой, успела воскликнуть:

— Семен Евгеньевич! Семен Евгеньевич! Я падаю без чувств!

На лестничную площадку в одних трусах выскочил директор фабрики. Был он трезв и даже причесан. Во всяком случае, живой и здоровый. То, что Гибельсон увидел, повергло его в не меньший шок, чем супругу. Более всего он испугался сестер Киру и Лиру.

— Я, как бы, отказываюсь понимать, — заговорил он сорвавшимся голосом. — Отчего же это все происходит?

— От того что вы, Гибельсон, — выступил вперед Мигрень, — коррупционер и отпетый негодяй, грабящий страну. Решили уйти от ответственности, но вам это не удастся. Ваша карта бита. И теперь вы будете прохлаждаться не на небесах, а в мордовских лагерях и шить там свои любимые тапочки.

Пришедшую в чувства Варвару Степановну внесли в квартиру, за ней затолкали всю остальную компанию. Расположились в гостиной, где даже не пахло праздничными приготовлениями. Лишь на столе стояла ваза с двумя красными гвоздиками.

Следователь Курский отодвинул цветы, приготовился писать протокол:

— Ну-с, граждане, кто первый будет давать признательные показания?

— В чем каяться-то? — эхом спросили Кира и Лира.

— Вам знакомы эти сумки, которые вы получили от деда Мороза, э-э, гражданина Сверлицина? Молодой человек, да снимите же свою дурацкую бороду, сейчас она ни к чему.

Когда Слава освободил лицо от синтетической соломы, Гибельсон вытаращил глаза:

— Ты?! О-о! Я тебя, Сверлицин, о чем просил, а ты что натворил?

— О чем просили? Пожалуйста, по порядку, — постучал по столу шариковой ручкой следователь.

— Ни о чем, — закусил губу директор.

— Как это ни о чем? А у нас другие сведения. Вы попросили своего подчиненного передать гражданкам Моржак две коробочки с номерками от камеры хранения аэропорта Домодедово. Странные подарки к Новому году, вы не находите?

— И еще в коробках лежало по две тысячи рублей, — честно признался Коля.

— Зачем, для чего, в каких целях? Что в этих сумках?

Гибельсон закрыл лицо руками, опустился на стул. По-заячьи испуганно посмотрел сквозь пальцы на лицо своей супруги Варвары Степановны. Наконец, выдавил:

— Каюсь, грешен, нет мне прощения.

— В чем дело, Семен Евгеньевич, — окончательно пришла в себя Варвара Степановна, — и почему тут находятся эти две полуголые девицы?

— Вы их знаете? — прищурился Курский.

— По именам не знаю, но видела много раз, они в нашем подъезде живут. Что все это означает, Гибельсон?

— Сознавайтесь, Семен Евгеньевич, сознавайтесь, — посоветовал Мигрень, — вам сразу же легче станет.

Девицы отвернулись к окну, и, казалось, не проявляли к происходящему никакого интереса. Кира сорвалась первой:

— Да, я спала с ним и не раз! А что такого, все незамужние женщины так делают, к тому же подарки шикарные подносил. В прошлом месяце бээмвуху, правда, подержанную подарил. В чем мое преступление?

— Что?! — воскликнула Лира. — Тебе бээмвуху, а мне задрипанный опелек? Чем я хуже-то, Семен Евгеньевич?

Когда повисла тишина, раздался грохот падающего тела. Чувств опять лишилась Варвара Степановна. На этот раз она пришла в себя быстро, театрально протянула руку к мужу:

— Ты мне изменял, Семен Евгеньевич, и с кем, с этими лахудрами! Как тебе не стыдно.

Гибельсон натянул, наконец, штаны, выпил воды из вазы с гвоздиками.

— Я изменял вам, Варвара Степановна, мне очень неприятно это вам говорить. А стыдно пусть будет этому… недоразвитому щенку по фамилии Сверлицин. — Резко повернувшись к Славе, он зловеще стал надвигаться на посыльного. — Доволен, что разбил крепкую российскую семью? Радуйся, дурак. Мужчины полигамны по природе, я бы даже сказал, плотеядны в этом деле, хуже тигров. Но телесная измена не есть измена духовная. Чем больше у мужчины женщин, тем он дольше ощущает вкус к жизни, а значит, увереннее борется за свое счастье и счастье семьи.

— А говорили, что любите только меня, — фыркнула Кира.

— И меня, — сказала Лира.

Следователь Курский на этот раз хлопнул по столу обеими руками:

— Хватит! Мы не из полиции нравов, семейными разборками будете заниматься потом. Что в сумках?

— Ничего особенного, — пожал плечами Гибельсон. — Зимняя коллекция одежды для моих… знакомых от Версаче и Юдашкина.

— Интересно, — подбоченилась Кира, — кому из нас достался Версаче?

На это Семен Евгеньевич ничего не ответил, спокойно продолжил перечисление:

— Обеим подарки к Новому году — французские духи от Фрагонар, золотые безделушки, билеты на самолет в Ниццу и подтверждение из гостиницы «Негреско» о бронировании трехместного номера. 2-го числа они должны были улететь, я бы присоединился позже.

— Извращенец, — выдавила из себя обманутая супруга.

Кинувшись к сумкам, Мегре дрожащими руками расстегнул молнии. Так все и оказалось. Он не верил своим глазам. Не может быть! Новая карьера опера рухнула не начавшись.

— А гроб?! — закричал он. — Зачем вы заказали себе гроб?

— Я бы мог не отвечать на этот вопрос, — затягивая на шее галстук, медленно произнес полный достоинства Гибельсон. — Мы, кажется, живем в свободной стране, где никому не запрещено покупать гробы, когда ему вздумается.

— И все же, — выкатил беличьи глаза Курский, нащупывая боковым зрением Колю. — Объясните.

— Извольте. У супруги вчера умер двоюродный брат Ираклий. Для нее это тяжелое потрясение и все хлопоты по похоронному ритуалу я взял на себя. Вот заказал гроб на свое имя, а на чье мне нужно было его выписывать, на имя покойника? У Ираклия не было больше родственников, кроме моей несчастной жены. Мы даже решили не отмечать праздник, видите? — он обвел гостиную рукой. — Детей отправили к родственникам. Для чего вы сюда гроб-то притащили? Такое горе, а вам…

Он даже всхлипнул. Всплакнула и Варвара Степановна, кажется уже простившая супругу все его измены. Опустила голову на его плечо, закрыла лицо носовым платком.

— Да-а-а, — протянул Петя Курский, поднявшись во весь свой немалый рост. — Скажите, у вас туалет исправно работает?

— По коридору направо, — махнул головой Гибельсон.

— Он сейчас нам понадобится, — грозно взглянул следователь на Мигреня, — чтобы кое-кого спустить в унитаз. Готовься Мегре, снимай ботинки!

— А я что? — попятился Коля, — я ничего, кого топить надо, так этого малолетнего прохвоста посыльного. Прибежал — срочно нужно звонить в полицию, Гибельсон коррупционер и жулик! Поддался на его провокацию, виноват.

— Но это же вы сказали, что Семен Евгеньевич решил покончить с жизнью, потому что по его следам идет Следственный комитет, — прижался к входной двери Слава, — и вы же предложили ехать в аэропорт за сумками!

— Кстати, за незаконное изъятие, я бы сказал, похищение моих, подчеркиваю, моих вещей из камеры хранения, вы оба ответите по всей строгости закона, — радостно сообщил Гибельсон. — Возбуждайте дело, следователь. Впрочем, я сегодня добрый. Прощаю. Пойдите все прочь! Мы хотим остаться наедине с женой. Если больше нет вопросов, прочь!

Следователь Курский с грохотом закрыл свою кожаную папку, оперативники потянулись к выходу, но их опередили, не забывшие прихватить сумки с добром Кира и Лира. Кира подмигнула Сверлицину:

— А ты, парнишка, ничего, славный подарочек к празднику.

— И я того же мнения, — подпихнула его в бок Лира.

От этих слов и прикосновений Слава, боявшийся женщин, отпрянул к входной двери. Она распахнулась, и посыльный чуть не вывалился наружу, зацепившись каблуком за массивное основание гроба.

Огромная лакированная домовина соскользнула с кафельного пола, покатилась в сторону лифта, а потом загремела по ступенькам длинного лестничного пролета. Красное дерево разлеталось в щепки, демонстрируя миру, что внутри оно вовсе не красное, а белое как сосна. Грохот стоял такой, что, казалось, на Землю упал метеорит. А из поломанных досок сыпались сказочным дождем разноцветные камни, купюры разных государств и какие-то бумаги. Сто евро, описав в воздухе большую дугу, приземлились на носу следователя Курского. Он снял деньги, глянул на свет: «Настоящие». Мигрень и Слава застыли с открытыми ртами.

— Это не мое, — побелел Семен Евгеньевич, — ну клянусь богом! Что вы! Откуда сам не знаю.

— А это мы в похоронном бюро спросим — откуда, — оживился Мигрень, — у Якова Илларионовича.

Коля шустро подбежал к разбросанным бумагам, приблизил их к нетрезвым глазам. Довольно хмыкнул:

— Переводы, свидетельства о покупке недвижимости во Франции, — сунул он кипу документов следователю Курскому под нос. — И все на имя гражданина Гибельсона.

Следователь ничуть не удивился словам Коли, как, впрочем, и драгоценным камням, усыпавшим лестницу.

— Ну, вот и все, — устало сказал он. — Ты все же заслужил, Мегре, чтобы узнать правду. Прокуратура заинтересовалась директором обувной фабрики задолго до того, как туда поступили бюджетные деньги под заказ Министерства по чрезвычайным ситуациям. За гражданином Гибельсоном давно тянулся мутный след да все никак выйти на него не могли. К середине декабря доказательства хищений госсредств были у нас уже в кармане. Задержание мы планировали провести после праздников, а тут ты, Мигрень, со своим напарником. Честно говоря, испугались — натворите дел, перепутаете нам все карты, потом разгребай, вот и решили пойти у тебя на поводу. Семен Евгеньевич хотел деньги и ценности вместе с родственником похоронить, а потом, через пару лет, когда бы все утряслось, откопать. Схема, в общем-то, банальная. Звонок по поводу доставки гроба нас озадачил, думали, директор планы поменял. А, оказывается, это ты, Мегре, химичил. Главарей банды из похоронного бюро мы уже взяли, с тобой, Коля, наши сотрудники разговаривали.

— Получается, — промямлил Мигренев, — я здесь вообще ни при чем, и нет ни грамма моей заслуги?

— Не переживай, Коля, — впервые за весь вечер улыбнулся Курский, — замолвлю за тебя словечко перед начальством, покупай погоны. Молодец. И приятель твой тоже не промах, вовремя домину итальянскую с лестницы спустил. А то эксгумация, то, да се, словом, нам теперь проблем меньше. Вы задержаны, господин Гибельсон.

Когда наручники защелкнулись на запястьях растерянного директора, к нему подошла жена, поцеловала в щечку:

— Я уверена, что это чудовищная ошибка и тебя скоро выпустят. Ну, мне пора, подругу надо проведать, сто лет не видела.

Она посеменила к лифту с таким отстраненным видом, будто арестовали не мужа, а соседа из другого подъезда. Но не успела она дойти до кнопки вызова, путь ей преградил один из оперативников, а Курский сказал:

— Вы напрасно торопитесь, Варвара Степановна, у меня есть удобные наручники и для вас. Голландские, с резиновыми прокладками.

— Да?! — удивленно и несколько кокетливо встряхнула головой дама.

— Это же вы были мозговым центром преступного семейного синдиката, это вы, занимая маленькую, но очень важную должность в Министерстве экономического развития, направляли финансовые потоки в лапки вашего ловкого супруга.

Наручники защелкнулись и на ее руках.

Старый год Слава провожал в будке Мигреня. Тот обнимал его, целовал и беспрестанно повторял:

— Возьму тебя в свой отдел помощником, мы с тобой, Сверло, такие дела еще распутаем!

Потом Коля бегал по двору, запускал с мальчишками в мутное небо китайские ракеты.

До праздничного боя курантов оставалось еще полчаса. Уставший от переживаний и спиртного Слава, вздремнул на столе консьержа. В окошко постучали:

— Эй, доктор Ватсон, где твой Шерлок Холмс? Негоже двум выдающимся сыщикам встречать Новый год в этой смрадной конуре.

Слава поднял лохматую голову и увидел перед собой улыбающиеся лица Киры и Лиры.

В эту ночь посыльный Сверлицин стал настоящим мужчиной, правда до сих пор не может вспомнить, кто из сестер в этом ему помог. Возможно, обе сразу.

Утром первого января, глядя на лепной потолок шикарной квартиры одной из сестриц, Слава думал: В чем Гибельсон был прав, так это в том, что мужчины в женском вопросе плотеядны, хуже тигров. А жизнь — замечательная штука, как к ней не относись. И чтобы это прочувствовать, не нужны никакие транквилизаторы.

До утренней звезды

Телефон зазвонил, когда Сверлу снились загорелые девушки на каком-то кокосовом острове. Одна из них обернулась и оказалась с лицом Коли Мигренева. Ну, конечно, это был Мигрень. Он как всегда тяжело дышал в трубку и говорил бессвязно.

— У тебе телескоп есть? — дошло не сразу до серого вещества Славы Сверлицина. — Рефлектор или рефрактор? Вот и у меня нет, а звездочки посмотреть иногда очень хочется. Человек для того и рожден, чтобы познавать великое. Ты знаешь, что самая маленькая звезда в 10 раз меньше солнца, а самая огромная в 150 раз больше? Что температура звезды не может быть ниже 6 млн. градусов, иначе в ней не начнется термоядерная реакция? Впрочем, откуда тебе.

Слава нащупал на тумбочке стакан с чаем, сделал глоток, поморщился. Который час, совсем Коля с ума сошел?

— При чем здесь телескоп? — прохрипел спросонья Сверло.

— А при том, что если бы у меня был телескоп, я бы не поехал с Зиной в астрономический институт МГУ смотреть на звезды через менисковые кассегрены. Это же куда пришлось тащиться, на Воробьёвы горы! Правда, ни копейки не взяли.

— Какая Зина, Мигрень?

— По-твоему у меня не может быть подруги? Ты, значит, Марчелло Мастрояни, а я урод кособокий, аллозавр, как обзывает меня следователь Курский. Он кретин и ты такой же. На меня еще как девушки западают.

Застонав и откинувшись на подушку, Слава приложил холодный стакан ко лбу. Вставать ни свет ни заря, а Коля спать не дает, чушь несет несусветную.

— Не в ресторан же Зинку было вести, я не буржуй в отличие от вас, газетчиков, у меня миллионов нет. А тут двойную звезду Сириус обещали показать. Кстати, Сириус В — первый обнаруженный в небе белый карлик. Могу лектором в планетарии работать.

— Николай Карлович, — засопел в телефон Сверло. — Все это, разумеется, очень интересно, но давайте лучше утром о Сириусе.

— Не перебивай! — разозлился Мигрень. — Что за привычка старших одергивать, никакого уважения. Я и говорю по делу. Звезды с туманностями должен был показать академик Дождиков Корнелий Львович. На площадке перед институтом, он прочитал любителям астрономии коротенькую лекцию о черных дырах и сверхновых, сказал, что настроит телескоп Максутова АЗТ-6 и будет впускать в обсерваторию человек по пять. Зашел внутрь и пропал. Вообще.

— Не понял, — впервые заинтересовался монологом приятеля Сверло.

— Что же тут непонятного?! — возмутился Мигрень. — Исчез академик, испарился, будто и не было никогда. Прождали под дверями обсерватории, которая находится в институтском саду, час, начали стучать, не открывает. Вызвали охранника из главного здания, тот полицию. Вскрыли обсерваторию, думали мало ли инфаркт, а там нет никого.

— Как же так?

— Все углы обыскали, даже в кабельной шахте смотрели, нет и всё. Словно на Сириус улетел. Дождиков исчез, как после дождика в четверг. Сегодня четверг. Здорово, да? Невольно в мистику поверишь. Только я не верующий. А потому хватай свой ноутбук, здесь вай фай есть, и быстро приезжай.

— Куда, зачем? Ночь на дворе.

— Днем каждый дурак академика найдет. Шучу. Утром может быть поздно. Чую, дело серьезное, угрозой национальной безопасности пахнет. Или огромными деньгами.

— В астрономическом институте? — совсем уже проснулся Слава. — Скажете тоже. Звездочеты нищие, как церковные мыши, техника чуть ли не 19 века, наукой толком никто не занимается. Мой приятель журналист Вася Трубкин статью про ученых намедни писал, рассказывал.

— Ты всего лишь газетный курьер и не тебе рассуждать о глобальных вещах. А журналисты все продажные, потому верить им нельзя. Короче, бери такси и дуй на Университетский проспект. Войдешь в институтскую калитку со стороны высотки. Я в кустах возле обсерватории с синей крышей. И не спорь, помощник нужен. Не могу бросить наблюдательный пункт. Деньги за такси компенсирую. Да, прихвати пакетик для пищевых продуктов.

Над садом астрономического института романтично висела полная луна. Наливающиеся яблони, залитые янтарным светом, слегка покачивали тяжелыми ветвями. Стоял невообразимый фруктовый аромат, ненавязчиво трещали цикады.

Сюда бы с девушкой, думал Сверло, идя по дорожке из розового гравия. Его мечты разбил Мигрень, вынырнув из кустов шиповника и схватив за плечо:

— Топаешь, как ежик по паркету, не во дворце бракосочетаний.

— Я…, — заморгал глазами Слава, но волосатая ладонь отставного опера закрыла ему рот.

— Тихо! Говорить буду я. Полицейская собака след не взяла. Значит?

— У-у, — промычал Сверло, пытаясь убрать от себя пахнущую никотином и потом руку Коли.

— Правильно, и я так сначала подумал, что пол и предметы в обсерватории посыпали красным перцем с махоркой. Кайенская смесь называется. Но собака даже ни разу не чихнула, не взвизгнула. Тем не менее помещение явно чем-то обработали. Не вельзевул же академик Дождиков, как и все источает тысячи запахов. Но чем обработали?

— Чем? — повторил Сверло, которого очень волновало, отдаст ли Мигрень ему деньги за такси. 500 рублей при курьерской зарплате — сумма приличная.

— Хм, — опустился на траву Коля и потянул за собой помощника. — Это же университет, тут кругом химические лаборатории, значит, посыпали таким составом, который не раздражает нос собаки, при этом отбивает все запахи.

— И?

— Что «и»? Не знаю пока. Пакет принес?

Коля принял пакетик для пищевых продуктов, аккуратно положил в него свой носовой платок. Пояснил:

— Пока менты расспрашивали сторожа, которого зовут Натан Самуилович, я под шумок в обсерваторию просочился, сделал пару протирок со стола и телескопа. Попрошу следователя Курского провести химический анализ пыли. Открывай ноутбук, надеюсь, батарея в нем заряжена.

— Часа на три хватит.

Если еще полгода назад Мигрень боялся Интернета, словно шаманского колдовства, то теперь ориентировался в нем как старый хакер. Вай фай действительно в саду был. Быстро нашел сайт астрономического института МГУ, открыл список сотрудников.

— Так, Дождиков Корнелий Львович, российский астрофизик, доктор физико-математических наук, профессор института им. Штернберга, академик РАН, занимается исследованием двойных звездных систем, кротовых нор, обратными задачами астрофизики. Получил Госпремию за серьезный вклад в развитие теории гравитации черных дыр. Знать бы еще что это такое. Впрочем, неважно. Про личную жизнь, конечно, ничего, жаль. Придется выяснить у сторожа. И фотографии нет. Странно.

Поднявшись на четвереньки, Мигрень втянул воздух своими огромными ноздрями, пошевелил носом и ушами, прислушался. Никого, махнул рукой — можно вставать.

К главному корпусу, плоскую крышу которого венчали две обсерватории, похожие на тортовые розочки, подходили сзади, осторожно, будто диверсанты. Коля подергал институтские двери, но они оказались заперты. Тогда он взбежал по парадной лестнице и без доли сомнения надавил на звонок у центрального входа. В ночной тишине было слышно, как внутри раздалось что-то типа комариного писка. Спустя минуту через динамик недовольно спросили: «Чего вам надо?»

Коля достал свое липовое полицейское удостоверение, поискал глазами глазок видеокамеры, но не найдя его, приложил документ к стеклу двери.

— Следователь по особо важным делам Мигренев, коллеги и враги называют Мегрэ. Открывайте.

— Людям надо говорить правду, — съязвил Слава.

Сделав вид, что не расслышал колкости, Мигрень нетерпеливо постучал по стеклу.

— Ну чего колотите, чего колотите, — раздалось уже совсем рядом.

Дверь открылась и в проеме показалась седая голова сторожа:

— Уже всё рассказал, нет опять заявились.

— Натан Самуилович, если не ошибаюсь.

— Точно, — несколько смягчился охранник. Позвольте взглянуть на удостоверение.

Но Мигрень ему не позволил, ввалился внутрь, оттеснив угловатой грудью ночного сторожа ко вторым, вращающимся дверям, а затем вместе с ним оказался в фойе. Слава же застрял во вращающихся створках и набил себе шишку.

Усадив охранника за его рабочий стол с тремя мониторами, Коля навис над ним страшным аллозавром с красными глазами и большими, редкими зубами. Протянул руку:

— Будем знакомы, меня зовут Николай Карлович, а вас, значит, Натан Самуилович, замечательно. Так куда же подевался академик Дождиков?

Сторож, протянувший было руку, тут же её отдернул:

— Откуда же мне знать? Странные вопросы вы, однако, задаете. Мне дежурство нести надо. Мешаете.

Коля уселся на край стола, чуть не опрокинув на пол один из мониторов, обратился к Сверлу, потиравшему шишку на лбу:

— Скажите мне, юноша, вы когда-нибудь встречали ночного сторожа с именем-отчеством — Натан Самуилович, да еще с фамилий, как её, — ухватил Коля за бейджик охранника, — Линдгрук?

Пожилой, но еще вполне крепкий, молодцеватый мужчина с ухоженной белой капитанской бородкой и усами, хлопнул Колю по руке, отпрянул:

— Что вы себе позволяете? Ведите себя прилично, вы в институте, а не в Лефортовской тюрьме!

— Бывали? Сочувствую. С такой фамилией нельзя не иметь богатую биографию.

— К чему вы клоните?

— А к тому, уважаемый господин Линдгрук, что люди с такими фамилиями обычно бывают политиками, олигархами или учеными, но отнюдь не прирожденными сторожами. Вы ведь тоже астрофизик? Так?

— Нобелевской премии пока не получил, — поморщился Натан Самулович. — Жизнь тяжелая, пенсии не хватает.

— А позвольте поинтересоваться направлением вашей научной деятельности? Впрочем, зачем же мне вас обременять ответами в век интернета и полетов к Юпитеру. К Юпитеру-то полетим, Натан Самуилович?

Мигрень вывел ноутбук из спящего режима, лихо помчался пальцами по клавиатуре. Сверло лишь диву давался — недаром следователь Курский называет Колю аллозавром, адаптивность как у древнего ящера, все на лету схватывает. А что, динозавры — первая случайно прерванная земная цивилизация. Только чего он к бедному старику прицепился?

А Мигрень открыл Википедию, всплеснул руками:

— Ба! Господин Линдгрук, собственной персоной, молодой и красивый. Ага, слушай, Слава, и запоминай чем знаменит наш новый знакомый. Так, ведущий сотрудник, профессор, академик института астрономии РАН на Пятницкой. Закончил физико-химический факультет в Ленинграде. Значит, не здешний, из конкурирующей фирмы! Отлично. Исследования динамики звездных и планетарных систем… Так, дальше, автор множества научных работ о черных дырах и кротовых норах. Ты понял, Сверло?

— Нет.

— Натан Самулович и пропавший профессор Дождиков занимались одними и теми же темами.

— И что из этого вытекает? — нервно приподнялся вдруг со стула Линдгрук. — Какое вы вообще имеете право?

Но Коля удержал его за плечо:

— Сидеть! Из всезнающей сети следует, что Корнелий Львович получил Госпремию за развитие теории гравитации черных дыр, а вот, вы, господин Линдгрук сами сознались, что даже… Нобелевской не удостоились. Серьезный повод для зависти и неприязни, а, значит, и для убийства. Нет, вы не из-за маленькой пенсии сюда охранником устроились.

Натан Самуилович икнул, откинулся на спинку стула. Опять икнул. «Черт знает что, позволяют себе эти следователи», — пробубнил он после тяжелого вздоха.

— Такое ощущение, что полицейских в нашей стране разводят в психбольницах, а потом распределяют по управлениям, — сказал он через некоторое время вполне членораздельно.

— Не оскорбляйте власть, а то она оскорбит вас, — пообещал Мигрень, но не сердито.

— Ну вы сами подумайте, молодой человек, — налил себе из графина воды Натан Самулович, — если бы я убил Дождикова, было бы тело, а его нет. Так ведь? Все видели, как он заходил после лекции в обсерваторию, но никто не видел, как я выносил оттуда бездыханный, окровавленный труп. Нет тела, нет и преступления, я знаете ли, на досуге люблю детективами себя побаловать.

— Баловник, ага, тела нет. Я видел, как во время лекции вы заходили в обсерваторию.

— И что? Проверял оборудование.

— Вы же сторож!

— Так, по-товарищески помогаю коллегам. По мелочам. В родном институте, на Пятницкой в охрану не мог пойти, стыдно, а тут как-то проще соратникам в глаза смотреть.

— Стыдливый, а людей убивать не стыдно.

— Да что же это такое?! — возмутился Линдгрук и схватился за телефон. — Сейчас буду вашему начальству звонить.

— Лучше в Лефортово позвоните, местечко себе на старом месте забронируйте. Руки!

— Что? — опешил ученый-охранник.

Коля схватил своими потными пальцами щуплые профессорские ладони, поднес к широким ноздрям, по-собачьи обнюхал, поковырял мизинцем.

— Химик, говоришь. Верю, перцем не пахнут. Чем обсерваторию обрабатывал, так что даже собака не чихнула?

Линдгрук попытался снова встать, но Мигрень пригвоздил его к месту за плечи, приблизил свои красные глаза к бугристому носу: