Бесплатный фрагмент - Месье. Мошенник. Дон Жуан

КНИГА ПЕРВАЯ: «ОШИБКИ НАШИХ ОТЦОВ»

Вступление к первой книге

Каким-то днём, не помню точно именно когда,

Но для меня это произошло как бы вчера.

И если я не позабыл, то день, осенним был тогда,

Ведь вся листва уже была желта.

И ветер с веток их срывал, и аккуратно их на землю клал.

А я в тот день по улицам шагал и листья небрежно шагая задирал.

И день казался мне обычным, до боли надоедливо привычным.

Так вот, шагал я, не спеша…

А на горизонте, на автобусной остановки, резвилась школота.

И оказавшись подле них, услышал я забаву их.

Игра была, но очень уж проста, они вообразили корсарами себя.

Но удивился я тому, как небрежно обзывали мальчишки части корабля!

«Эй ты, на заде» — кричал один другому, — «по дика ты сюда».

«Пусть боцман пол метёт,» — другой кричал иному. — «Я кок, а не какой-то там матрос!»

Взглянув на них из-за плеча, я понял в чём тут беда!

Откуда знать им молодым все эти определяющие слова?

Да есть книги, но увы, не все содержат пояснения они!

Себя я в мыслях школой пристыжу, и тут же ответ соображу:

«Литература не раскрывает все значения, и чаще наоборот их прибавляет!»

«А книги с одним лишь толкованием, детей не забавляют!»

«Как быть тогда?» — Спрошу себя.

И как бы медленно спеша, в свою каморку решил вернуться я.

Не замечая всей будней суеты, весь путь в себе я размышлял.

И вот мысль моя…

Начну писать, пусть будет сказка, и пусть наивная она, ведь всё же сказка!

Пусть будет мир подобен нашему, но значительно другой…

Пусть будут там: короли, князья, графини, герцоги и другие господа.

Пусть будет там банальщина одна, но постараюсь в ней, увлечь тебя дитя.

А вот и каморочка моя…

Освободив свой неприметный столик, подвинул к иллюминатору окна.

Расположив листы бумаги, перья и чернила…

Ах да, про канделябр я совсем забыл!

Изъёрзав стул, скрипя на нём, мокнул перо в чернила.

И повела рука перо, черкая на листах бумаги.

И побежали строчки моей сказки…

Пролог

С чего начать свой рассказ, я даже не знаю. Ведь в нём столько всего необычного, я бы даже сказал в диковинку, от живущих народов, и до столь необычных сюжетов описанных, и крепко связанных меж собой. А, начну с того, что этот мир подобен нашему, который насыщают такие же люди, как и мы, как по цвету, так и по росту. И животные, птицы, рыбы, растения и так далее, ничуть не отличаются от наших. Отличает лишь их от нас языки, традиции и развитие технологии времени.

Единственный Атлантический океан, названный древнейшей цивилизацией, цветущей и по сей день на острове Атлантида, омывает три материка. Первый, это Фариус, подобен нашей Антарктиде, такой же холодный и безлюдный. А вот два других материка, занимающих пол земного шара, Кафтандор и Эльба-Деб, наполнены множеством государств, живущих в полном согласие и мире.

Но мой рассказ начинается с 1883 года.

*****

В северо-западной части материка Кафтандор, где располагалось самое большое государство этого чудного мира, Фрусгман, уже как десятый год длилась война. Эту войну вскоре назовут историки, как Фрусгманского государства, так и другие, — «десятилетней войной».

Это чудовищное злодеяние было организованно вентушским государством, которое вот уже десятое столетие упорно пытается захватить фрусгманские земли.

Вентуш — это воинственный народ, жаждущий поработить весь мир. Их государство скрывалось за Нейтральным морем, на западе полуострова Лорсов, за высокими вулканами, где чёрный густой дым, в сопровождение серого пепла, укрывал их от нападения других государств.

Фрусгманское государство чудом выигрывала войны с вентушами, и эта война не обошлась без очередного чуда…

В 1873 году вероломное нападение вентуш застало врасплох большинство дивизий и полков приграничных округов. Пользуясь внезапностью и слабым артиллерийским прикрытием портов, вентушские корабли в первый же день войны уничтожила корабли приграничных округов и захватила полное господство в водах.

Начальный период войны складывался для страны неблагоприятно. Фрусгманские войска вскоре начали отступать по всему фронту.

Пехотные войска противника, обходя узлы сопротивления, стремительно продвигались вглубь фрусгманской территории, особенно с западной стороны.

Не уступали фрусгманские войска агрессору в артиллерии, но вентушские войска имели преимущество в автоматическом оружии и наличии большого количества автомашин, что значительно повышало их мобильность. У них был опыт ведения широкомасштабных боевых действий наступательного характера. Слабой стороной фрусгманских вооружённых сил, было отсутствия такого опыта и по части оперативного управления войсками и стратегического руководства в целом.

Созданные из числа вентушской агентуры, диверсионные группы захватили в тылу фрусгманских войск: мосты, узлы связи; нарушали управления войсками, сеяли панику, создавали видимость окружения.

Итог внезапного удара был страшен. Сотни тысяч убитых, раненых, пленных и пропавших без вести военнослужащих, захваченные врагом склады с боеприпасами и горючим.

Обстановка для фрусгманского государства была катастрофической.

Почти никто из государственных и военных деятелей за рубежом не верил в способность Фрусгмана выстоять в войне с вентушами.

Итак, 1883 год ноябрь.

В десятый год войны все земли были захвачены, и лишь её столица Ца̀рзкая-Гу̀берня, имеющая колоссальную территорию, занимающий полуостров Царз, ещё могла дать отпор.

*****

Ранним, ранним утром, когда солнце только встало и уже не тёплыми лучами грело землю, и блуждал холодный ветерок, Ца̀рзкая-Гу̀берня внезапно утихла.

Войска неприятеля в спешке покидали свои позиции, оставляя боеприпасы, артиллерийское оружие, и даже продовольствие. Но почему? Что могло напугать столь упорного врага, перед самой долгожданной победой? Но не будем гадать, и терять время, так как обо всём скоро узнаем.

По руинам столицы, пробираясь, шёл не спеша и без всякой тревоги, слегка увечивший и почему-то закованный в кандалы, фрусгманский солдат. Его лицо сияло не понятно от чего. А звон цепей, будто наигрывало ему гимн победы, при этом, ощущая какую-то гордость. Не знаю почему, но мне кажется, что его сердце гоняло в венах кровь, как это бывает весною, в приливе солнечного тепла, в цветение природы и пробуждения чего-то необычного, как будто заново родился. Его не беспокоила ни война, у которой не было конца. Ни предвещающие события, о которых вообще никто не знал. Ни голод, который преследовал фрусгманских солдат от нехватки продовольствия. Ни холод, пронзающий его наголо обритую голову. И вообще ни чего, ни чего.

Проходя мимо очередных руин, располагавшихся на краю столицы, он остановился и, оглянувшись по сторонам, скрылся в развалинах тьмы, проникая всё глубже и глубже под руины. Он шёл, насвистывая какую-то мелодию, а впереди из глухой темноты мелькал играючи свет. Свет становился всё ближе и ближе, и вот он входит. Перед ним предстала, весьма уютная каморка, освещающая костром, располагавшимся в самом углу. И оглядывая её, он не переставал насвистывать. Его взгляд остановился на бочке, где лежала покромсанная буханка чёрного хлеба, а рядом стоял отнюдь не новенький чайник, из которого валил пар. Около бочки располагались две табуретки и один, вполне шикарный стул, в красной обивке из нарезного дерева. И как бы завершающе свистнул, направился к бочке. Но только он сделал пару шагов, как щелчок взвода остановил его, доносясь с его правой стороны, где властвовала темнота. Он медленно повернулся к тени, откуда выглядывало дуло ружья, и увидел, как бы дрожащий, не уверенный взгляд.

— Зачем берёшь на мушку, если не можешь стрелять? — Отвернув лицо, сказал солдат, направляясь без всякого страха к бочке.

— Бартел? — Донеслось из темноты. Он прищурил глаза и, не опуская ружья, стал медленно выходить. Его военная форма принадлежала к фрусгманским войскам, а, судя по кока̀рде фуражки, которая лежала на голове непристойно, то есть козырьком, отвёрнутым назад, и погонам, был младшим офицером в звание капитана. Лицо его украшали пятнадцати сантиметровые, пышные седеющие усы. Сам же он невысокого роста, но вполне крепкого телосложения.

— Да, Федерик, — отозвался солдат, и, остановившись, посмотрел на него из-за плеча.

Федерик опустил ружьё и, обойдя солдата с другой стороны, как бы заставляя обратить его взгляд в свою сторону, прошёл к бочке и уселся на стул. Он мельком взглянул на руки солдата, которые были скованны цепями. И как бы не замечая этого, достал с за пазухи фунтик, положил на бочку и обратился к солдату:

— Ты присаживайся, не стой как неродной. — Он отодвинул одну из досок бочки и достал алюминиевые кружки. Солдат уселся напротив Федерика и, ёрзая на табуретки, слушал его продолжение. — Я вот только чай с огня убрал и слышу свист. Не понял. Взял ружьё, ну и притаился, а то тут вчера такое творилось, я уж думал всё, пропало наше государство. Весь день и всю ночь на столицу обрушивался артиллерийский налёт. А сегодня внезапно всё стихло, и не то что стихло, а чудо какое-то свалилось…

— А ты не верил, — прервал его солдат, насыпая в кружку чай из бумажного пакета, гремя при этом цепями. — Я же говорил, что всё получится, значит получиться.

От услышанного, лицо Федерика побледнело, его глаза не столь приветливо смотрели на солдата. По телу пронёсся жар, и его немолодое лицо покрылось потом. Он освободил шею от удушливого воротника, расстегнув первые две пуговицы, и глубоко вдохнул, вытер мокрое лицо ладошкой. Солдат подал ему кружку горячего чая и принялся готовить себе. Федерик не уверено взял кружку и, попытавшись сделать глоток, обжёгся.

— Аккуратней, пусть чуток остынет, — помешивая чай в кружке, говорил солдат. — Помнишь, я говорил о прибытие короля с супругой, да с юным наследником?

— Да, — кивая головой, отвечал Федерик, пристально наблюдая за ним.

— Ну, так вот, — продолжал солдат, — я этого юнца похитил и велел им убираться с наших земель, если они хотят заполучить его обратно.

Затем он аккуратно взял кружку, и тихонько дуя — остужая, сделал несколько глотков. Но только он поставил кружку, как вдруг раздался громкий неприятный смех:

— Ха-ха… Так я тебе и поверил, — говорил с улыбкой на лице Федерик, задрав голову. — Это ты ребятам такое болтай, они махом проглотят. Я же тебя, ни первый день знаю, и очень хорошо, чтобы шутки твои понимать. Но эта шутка не уместна! — Сменив тон голоса, воскликнул и при этом ударил кулаком по бочке, от чего подпрыгнула кружка разлив немного чая. Столь неожиданный крик и удар кулака, ничуть не испугало солдата в лице, но внутри задело, который как ни в чём не бывало, похлюпывал чаем.

— Извини, если что не так сказал, но это сущая правда, — спокойно говорил солдат. — Я вот только чай допью и пойду к королю, одарю его этой новостью.

— Чую сердцем, что шуточки твои к добру не приведут.

Солдат, скривив гримасу, посмотрел на Федерика, который ни в какую не верил и, поставив кружку, медленно встал и пошёл.

— Ты куда? — Нахмурившись, спросил Федерик.

— К королю, может он мне поверит, — отвечал солдат, не оборачиваясь.

— Иди, иди. Шутник, — кричал ему в след Федерик.

*****

На улице стемнело, и наступила ночь. Тёмное звёздное небо простёрлась над столицей, которая впервые за десять лет была в ночном покое. Поднимался холодный ветер, предвещающий наступления зимы. Сквозь жуткий холод, весь, сжавшись и уже освобождённый от цепей, шёл Бартел. Воротник его шинели был поднят к верху, прикрывая лицо от морозного ветра. Он в спешке добрался до тех же развалин и углубился внутрь. И только Бартел явился в каморку, как тут же на него с кулаками накинулся Федерик. Он ловко увернулся от кулаков Федерика и при очередном ударе, поймал его руку, заломил и вырубил…

Очнувшись, Федерик заметил, что сидит связанный на табуретке, а напротив него во всю полыхал костёр.

— Извини, что вырубил, но ты сам виноват, — не громко сказал Бартел, сидя на стуле у бочки и пил чай, от которого исходил пар.

— Ты что это дружище делаешь? — Говорил Федерик, поглядывая на него из-за плеча. — Если жить тебе надоело, то меня, зачем губишь. Я же к тебе добром, а ты, ты…

— Не пойму, о чём это ты? — Перебил его Бартел.

— Не поймёшь, говоришь, — злился Федерик, повышая голос, — так я тебе сейчас объясню…

И Федерик стал ему рассказывать: «Когда ты ушёл во дворец, то где-то ближе к вечеру ко мне пришли солдаты и сказали, что рядовой заключённый Бартел Чемонт в корыстных целях использовал вражеское положение. Я, конечно, спросил их, что это они имеют, введу. На что те мне ответили, что рядовой заключённый Бартел Чемонт, путём шантажа требует с фрусгманского государство не менее пол тонны золота. За этим следовал вопрос, каким образом, ответ подтвердил то, что ты мне говорил до ухода. После чего последовал указ короля: „Во что бы то ни стало выследить, где укрывает рядовой заключённый Бартел Чемонт похищенного наследника. На всё про всё даются сутки. За неисполнения или уклонения от приказа, младший офицер капитан Федерик Редкед будет, судим трибуналом. Его высочество король Литер Русгман II“»

— Я так и знал, что добра не жди, — продолжал Федерик. — Из-за твоей затеи ввек воли не видать. А тебе-то не знать, что ожидает меня, надзирателя. И кой чёрт меня за язык тянул, за тебя слово давать, — говорил, мотая головой. — Да ты и дня на воле продержатся, не можешь, всё куда-то лезешь и лезешь, да ещё выкрутиться хочешь. Но нет, не в этот раз.

— Не горячись, я знаю, что делаю, — говорил Бартел, взяв нож с бочки, и направился к нему. — До конца жизни свободны, будем, да при этом в богатстве невиданном. Как цари.

Увидев, что к нему направился Бартел с ножом в руке, Федерик медленно поднимал голову и, замедлив дыхание, тяжко проглотив слюну, говорил:

— Ну, давай! Давай режь! Мне же легче будет… Меня в тюрьме бездна ждёт… Избавь меня от этого… Я прошу тебя, ну же, режь!

Бартел задрав бровь на левом глазу, и с ухмылкой подошёл к Федерику и, ухватив его за шиворот, нагнул.

— Вот гад, в спину решил! Да ты в сердце… В сердце, не промахнёшься! — Кричал Федерик.

Не обращая внимания на него, Бартел освободил его от верёвок, после чего отпрыгнул в сторону, опасаясь, что тот вновь кинется. Но Федерик молча сидел на бочке, растирая запястье, от режущей верёвки.

— Ты прав, в тюрьме тебе будет тяжко. И лучше беги, беги куда подальше. Пока наследник у меня, ты сможешь скрыться, и тебя никто не найдёт.

— Нет, — тихо произнёс Федерик.

— О чём это ты? — Не понимая его, спросил Бартел.

— Я не могу, вот так просто убежать. Посадят, так посадят.

— Я тебя не понимаю?

— Да как тебе понять-то, — повысив голос, говорил Федерик. — Иль ты забыл, что у меня жена с детьми. Я их не брошу. А вот ты беги, куда подальше.

— Прости, если что не так.

Федерик молча встал и, взглянув ему в глаза, спросил:

— Зачем тебе это золото? Изгнал бы врага, да и на том спасибо, но золото, да ещё столько? Куда тебе его девать?

— Я это делаю не для себя.

— А для кого? Не долги же карточные покрывать. Явно авторитет захотел заполучить. Или я не прав?

— Я не буду отвечать, но хочу лишь одно сказать, что на это золото наше государство не просто отстроится, а положит конец всем войнам. Ведь вентуши рано или поздно вернуться.

*****

Прошло два дня. Бартел получил золото и избавил Фрусгман от Вентуш, а король Брунель Шутнев III получил своего наследника. И после этого никто не видел, ни Бартела, ни золота. А младшего офицера капитана Федерика Редкеда осудили, с вынесением приговора, что он будет отбывать свой срок в тюрьме строгого режима, в сокращение, которое звучало «ТюСтРе», располагавшиеся на краю запада центра столицы, до того момента пока не будет пойман Бартел Чемонт.

Глава 1
Спустя тридцать лет

Война обернулась для фрусгманского государства огромными людскими и материальными потерями. Страна потеряла примерно одну треть своего национального богатства. Сокращение рабочей силы, отсутствие полноценного питания и жилья, вели к снижению уровня производительности труда по сравнению с довоенным периодом.

За рубежом считали, что восстановление разрушенной экономической базы займёт не менее двадцати пяти лет. Однако восстановительный период в промышленности составил менее десяти лет!

Восстановление промышленности проходило в очень тяжёлых условиях. Впервые послевоенные годы труд людей мало, чем отличался от военной чрезвычайщины. Постоянную нехватку продуктов, тяжелейшие условия труда и быта, высокий уровень заболеваемости и смертности, объясняло населению тем, что долгожданный мир только наступил и жизнь вот-вот наладится. Однако этого не происходило…

Наряду с приоритетным развитием военно-промышленного комплекса, преимущество отдавалось также машиностроению, металлургии, топливной, энергетической промышленности, на развитие которых уходило восемьдесят процентов капиталовложений. Лёгкая же и пищевая промышленность, как и прежде, не удовлетворяла даже минимальных потребностей населения.

Одной из важнейших задач было возрождение разрушенной войной образовательной системы. Начиналось оно со строительства школ. Неуклонно росли расходы на науку и образования. К концу четвёртой пятилетки в ВУЗах было подготовлено, грубо говоря, шесть сот пятьдесят две тысячи специалистов, из них, которые: инженеры, учителя, врачи, агрономы и другие.

Вскоре Фрусгман расцвёл и шёл на одной ступени со всеми странами, и в чём-то даже превосходил.

*****

В 1913 году в начале марта был пойман и тайно арестован Бартел Чемонт.

По правде сказать, Бартел больше походил на какого-то бродягу, нежели на достойного богатого господина. И когда происходил его арест, то поначалу, те, кто его арестовывали, не могли поверить своим глазам, что настолько богатый человек, мог выглядеть как какой-то бездомный. В одежде он был опрятный, и никакого ужасного запаха от него не исходило; но обросшая до не узнаваемости голова, и одежда, не говорили, о его так сказать благосостояние.

Его упекли в тюрьму особого содержания, сокращённо названная ТОС, расположенная на краю запада столицы. Фрусгманское государство опасалось, что если кто узнает о его содержание, то непременно разгорится мировой скандал. И во избежание этого, его держали вдали от остальных заключённых. Был так же издан указ об истребление птиц, особенно голубей, пролетавших над территорией тюрьмы.

Вы хотите спросить: «Причём здесь мировой скандал?», так вот, хочу вам сказать, что Бартел Чемонт находясь в бегах в зарубежных странах, был прозван месье Чемонтом. Со слов очевидцев и пострадавших, месье Чемонт проживал как величественный магнат. Используя своё богатство, он входил в доверие различных чиновников, и тем самым беспощадно разорял их. Приезжая в другое государство он получал неприкосновенность, платив сумасшедшие деньги. И точно так же проворачивал очередную аферу, он вновь скрывался. Вскоре его в прямом смысле этого слова ненавидел весь мир. И если бы узнали за рубежом, что месье Чемонт находится в заточение, в Ца̀рзкой-Гу̀берни, то многие чиновники потребовали мирового суда, с жестокой расправой над ним. Как бы то ни было, это всего лишь, людские слухи. Но для фрусгманского государства, была поставлена цель, узнать, где он спрятал своё богатство.

Хочу сказать, что месье Чемонт изредка появлялся в столице, где он под крылом преступного мира, приобрёл авторитет мирового мошенника. В столице и без него хватало криминальных сообществ, которые безбрежно вели свои дела. С каждым разом как он появлялся в столице, развязывалась ожесточённая криминальная война. И о чём это он тогда говорил своему капитану, что положит конец всем война, что столицу ждёт процветание и благо. Но где, то, что он говорил? То обещанное, от чего устал мир? Я не вижу в нём какой-либо искренности и доброты. Он не вписывается в представление героя и патриота своей страны. Но я верю и знаю, что в каждом человеке, каков бы он ни был, есть частичка, которая заставляет проявить какое-либо доброе дело.

*****

Время шло, и наступил апрель.

Чёрная туча поднялась на западе, отрезав пол солнце. Потом она накрыла его целиком, так что стало темно. На улице посвежело.

Эта тьма, пришедшая с запада, покрыла громадный город; не просто город, а целый полуостров! Исчезли мосты, дворцы. Всё пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через всё небо пробежало несколько разрядов молнии. Потом город потряс со всех сторон небесный гром, и началась гроза.

Жители столицы вздрогнули. Тьма вцепилась в город словно осьминог, окутав щупальцами жертву. Люди в спешке покидали улицы, которые тускло, из-за небесных слёз, освещались фонарями. Погода будто предвещала что-то ужасное, не обратимое.

А неподалёку от ТОСа, возле сточной канавы, остановился весьма неприметный легковой автомобиль. Из него вышел атлетически сложенный человек. Его серьёзное, но симпатичное, лицо, выглядело не много недружелюбно, и это не какое-то обстоятельство вынуждало его так выглядеть, а по природе он был таков. Всё это недружелюбие лица, скорей подчёркивалось его грустноватым взглядом, из-за его широких глаз, а иначе щенячьего взгляда. Облечённый в длинный брезентовый плащ с капюшоном, который укрывал его голову от дождя; он, хлюпая по лужам, подошёл к багажнику и, открыв его, достал клетку с голубями. Затем он поставил клетку на багажник и поочерёдно выпустил голубей, а они в свою очередь направились в сторону тюрьмы. Выпустив голубей, он сразу же направился к сточной трубе, и при этом достал из кармана брезента авоську.

На территории тюрьмы раздались выстрелы.

«Сейчас их всех перебьют» — наматывая на трубу авоську, думал человек с щенячьим взглядом. И тут вместе с потоком выбрасываемой воды, в сетку попадает небольшой свёрток. Высвободив свёрток от сетки, он, спотыкаясь, бежал к автомобилю.

Вскоре его автомобиль со всей скоростью нёсся по городским шоссе, поднимая брызги фонтанов луж. Хорошо знавший город, он, легко разыскал ту улицу, которая ему была нужна. На том самом углу, где улица вливалась в базарную площадь, автомобиль свернул в переулок. Волнуясь до того, что сердце стало прыгать, как птица под чёрным покрывалом, водитель, заглушив двигатель и погасив фары, скинул капюшон, под которым кудрявились чёрные волосы. Его вытянутый нос, пошмыгивая, дёргался на вытянутом лице. Достав пойманный свёрток, он стал читать под играючи свет спички, прерывающим шёпотом: «Поезжай в редакцию „Мир новостей“, и найди месье Журникса Кориспикса, после чего сообщи ему о моём место нахождение (в скобках (ТюСтРе)), и пусть печатает газету. Месье Бартел Чемонт (ниже его подпись)».

*****

Только солнце поднялось из-за горизонта, не успев осветить весенними лучами столицу, как на улицах вовсю горланили молодые мальчишки, тряся перед носом прохожих, газетами: «Сенсация, сенсация! Арестован великий мошенник месье Бартел Чемонт!». Такая весть не могла не заинтересовать, какого-либо прохожего. Газеты шли нарасхват. Вскоре весть о поимке месье Бартела разнеслась по всей столицы.

Площадь с вызывающем названием «Часовая», которая разделяла мэрию от королевского дворца, одна из достопримечательности столицы.

Её построил некий аристократ Томас Лидри, которого, к сожалению, все забыли, для своей возлюбленной графине Розалинде, в эпоху исследования электричества. Само название возникло от «Грозовых часов», которые спасали от разрушения площадь во время грозы, наделённые молниеотводами. Три громоздких памятника, изображавших людей, обнажённых до пояса и стоящие на левом колене, удерживали на своих плечах гигантские песочные часы. Стекло было расчерчено множеством шкал, благодаря которым можно узнать не только фрусгманское время, но и других зарубежных стран. Эти часы окружало двенадцать фонтанов. Но к сожалению, графиня отказала Томасу в любви, на что тот покинул страну, и никто больше о нём не слышал.

Я вроде как ушёл от темы, а, впрочем, совсем нет. И я уверен, что об этой площади вы вспомните и не один раз. Ну, так вот продолжим…

В мэрии, как нам уже известно, располагавшаяся через площадь от дворца, сидел за большим столом и в кожаном кресле, читая газету, мэр Освальд. Кабинет, в котором он заседал целыми днями, был не столь большой; слева от него вдоль стены тянулся шкаф с множествами дверцами, с ручками подобно дверным, те что с замками; справа — такой же шкаф, но только с сервантом, располагавшимся вблизи второй двери, та что рядом к окну, — ведущая в зал заседания. Вблизи этих шкафов, стояли креплённые передвижные лестницы, с мудрёным механизмом, подле ножек, благодаря которому можно было регулировать наклон лестницы, для извлечения чего-либо из полок, за дверцами. На паркетном полу, как и полагается в подобных заведениях, лежал красный ковёр, ведущий к столу мэра, а также от него к двери зала заседания. Позади кабинета, то есть за спиной кресла мэра, вовсю стену было окно, прикрывающееся темно-зелёной занавеской и белой тюлью.

Глаза мэра бешено бегали по строчкам утренней сенсации, а вслед за ними шевелились губы, — подёргивающие усы, свисавшие чуть от подбородка. Он долго бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. Держа одной рукой газету, другой он вытирал, выскочивший пот на лысом темя своей головы, — белым платком. Неожиданно, от чего дрогнул мэр, раздался телефонный звонок. Он, протянув руку с платком, взял трубку, произнёс «Да…». Но в ответ вновь раздался звонок. Он опустил газету и, держа трубку около уха, похолодел. Вновь раздался звонок. Звонок красного телефона. Обычно такой телефон предвещал звонок от главы государства, то есть короля. И он, бросив молчащую трубку, схватил красную, и, заикаясь, еле выговорил «Сл-луш-шаю…». После чего он выбежал из кабинета, распахнув здоровые двери. Тут вскочил секретарь, пытаясь, что-то сказать, но мэр уже успел скрыться.

Бедный мэр, он бежал через всю площадь, территория которой составляло около одного километра. В его шестьдесят пять лет, да вдобавок с выпиравшим округлённым животом, было не так уж легко. И вот он, достигнув лестницы дворца, глупо улыбнулся и по штопору рухнул. К нему тут же подбежали караульные и, подняв, затащили внутрь.

Очнувшись, он, не вставая, даже не зная, на чём лежит, стал оглядывать комнату, как ему на первый взгляд показалось. В ней царил загадочный полумрак, с сопровождением сладкого запаха, а точнее, — какао. Здесь же был трон, а на троне сидел Николай Русгман I, одетый в синий мундир, и читая газету, пил из чашки то самое какао, от которого исходил по всей комнате сладкий запах. Королю было тридцать с хвостиком лет. Волосы на голове уложены гладко: те что зачёсаны в право, в большем количестве, а те что влево — в меньшем. Под симпатичным, маленьким носом, — усы, с приподнятыми краями. Подбородок украшала бородка, но никак не борода! Рядом с троном стояла прислуга короля, с серебряным подносом в руке. Трон располагался у стены с художественной галереей, — портретами полководцев. За служащим короля висело самое большое полотно, с изображением какой-то старинной битвы; солдаты в своём обмундировании, напоминали гусаров XVIII века России. С правой стороны, от лежащего мэра, высился шкаф; как бы буквой «Г», он переходил к стене, на которую указывали ноги мэра, где стояло четыре кресла, а левее была дверь. На потолке весела большая хрустальная люстра. И в завершение его глаза опустились на красную кушетку, на которой он сам и лежал. Поморгав в потолок, он принял сидячую позу, но при этом заметил, что его воротник рубахи значительно расстёгнут, из-за чего стремительно стал он это исправлять.

— Вам уже лучше? — Спросил король, не отрываясь от газеты.

— Да, ваше Высочество, — кивая головой, отвечал мэр, взъерошивая свой чуб на границе лба и темя.

И только пошёл разговор, как тут же раздались звуки пишущей машинке, на которую обратил своё внимание мэр, обернувшись влево. За небольшим столом, у окна, сидел молодой паренёк. Весьма солидно одет и приятной наружности, ловко бил по клавишам машинки.

— Господа, запомните, — говорил полицеймейстер Григорий Ятом, смотря в окно, — что месье Чемонт очень умён, но бездушен до отвращения, — он повернулся к присутствующим. — Во всяком случае, это умнейший из всех мошенников, какие встречались мне во всех частях нашего грешного света. Но таких как он, ещё сыскать надо!

— Вы, это к чему говорите? — Встревожено, спросил мэр.

Молчание.

Король, сложив газету, положил на поднос, после чего жестом указал слуге, что он свободен, и обратил свой взгляд на молчащего полицеймейстера.

Высокий и широкоплечий, с волосами, зачёсанными назад, Григорий Ятом прошёл от окна к возвышавшему шкафу из красного дерева, то есть за спину мэра, от чего мэру пришлось повернуться ещё левее, как бы за спину. Развернувшись, и приняв диктаторскую позу, держа левую руку за спиной, а правую задрав, при этом из кулака торчал указательный палец, смотрящий в потолок, полицеймейстер стал говорить:

— А всё к тому, что этот пройдоха ещё покажет нам, где раки зимуют! Куда бы мы его не спрятали, да хоть в гробу лежать он будет, и всё равно не перестанет нам досаждать!

— Выражайтесь ясней, — сказал король, обращаясь к Григорию.

— Извините, ваше Высочество… — Поклонившись, говорил полицеймейстер. — Мои тенденции представляют благо нашего государство, и я обеспокоен столь неприятной ситуацией. С утра газетчики потрясли нашу страну, своей так говорится «сенсацией», а вечером об этом будет глаголить весь мир. Ведь нам придётся играть на публику, убеждая другие государства в неправдоподобную ложь газет.

Король, нахмурившись и не дав закончить речь, возмущённо воскликнул:

— Какая ещё «тенденция», какая ещё «публика»! Я же сказал, выражайтесь ясней. Вы знаете, толкование, хотя бы как вы выразились тенденции?

— Э, э… — На секунду задумался полицеймейстер, после чего стал отвечать. — М-м, понимаете, ваше Высочество, слово «тенденция» воспринимается весьма позитивно и имеет успех в употребление, — изменив гримасу и тупо смотря наискось в потолок, затихающе продолжал. — Оно великолепно воспринимается людьми на слух и в заключение, скажу, что «тенденция» чаще всего употребляется у представительских лиц.

— Вы хоть сами поняли, что, только что сказали? — Возмутился король. — Месье Пётр Штатс поясните, пожалуйста, нашему, столь замысловатому другу, слово «тенденция», — обратился король к подьячему.

Не отрываясь от машинки, которая, стуча, звучала и по окончанию строки издавала звонящий звук, громко и отчётливо говорил молодой Пётр Штатс:

— Тенденция — это направленность во взглядах или действиях; склонности, стремления, свойственные кому-, чему-либо.

— Спасибо, месье Штатс, — поблагодарил король, после чего переключился на Григория Ятома, расспрашивая его о том, ясна ли ему суть толкования «тенденции». И пока они вели спорящую беседу, мэр Освальд с восхищением наблюдал за подьячим. «Какой умный человек… — Думал мэр. — Да, с ним бы у меня шла работа по белому, как по маслу». На его лице появилась улыбка, и он поник в мечтание.

— А вы что думаете? — Неожиданно спросил король, обращаясь к мэру, прервав его мечтания.

— Э-э… Я э-э… — Растерявшись от неожиданности, отвечал мэр. — Я не могу понять, как вообще об этом узнала пресса!

— Хороший вопрос. Понимаете… — Говорил полицеймейстер и, покосившись на короля, боясь, чтоб вновь не выскочили замысловатые слова, он подошёл к столу подьячего, и, взяв жёлтый конверт, подал мэру, который в свою очередь достал чёрно-белые фотографии. — Взгляните на эти фотоснимки. Видите, вот этот… — Указывая на держащую фотографию мэром, продолжал. — Это сточная труба, а на ней авоська. Мы проследили её путь и выяснили, что окно месье Чемонта располагалось прямо над сточной решёткой. А, следовательно, он спустил туда какое-то послание, а на краю, то есть у сточной трубы, уже кто-то поджидал.

— Но как он узнал, что его поджидают у сточной трубы? — С большим интересом спрашивал мэр.

— Голуби!

— Не понял, какие ещё голуби? — Скривив лицо, спросил мэр.

— Тот, кто поджидал послание у сточной трубы, выпустил пятерых голубей, — расхаживая по комнате, объяснял Ятом. — А, как вам уже известно, на территории тюрьмы стреляют любых пролетающих пернатых, что и послужило сигналом.

— Какая чёткая экспертиза! — Воскликнул мэр.

— Ну что вы, что вы… — Расчувственно произнёс Григорий.

— И как вы думаете, к чему это? — Спросил король.

— Понимаете, в чёрной ночи не видать руки в чёрной перчатки, — как бы загадочно, а верней замысловато отвечал полицеймейстер. — На сей раз господами вертит кто-то иной, связанный по рукам и ногам с месье Чемонтом, чтобы разрушить наше государство.

— Так, с вами всё ясно, — говорил король, вставая с трона. — Пока я буду беседовать с мэром, расшифруйте, то, что вы сказали и дополните свою речь.

Затем король отошёл с мэром в другую комнату, то есть кабинет, через дверь расположенной за столом подьячего. Они оказались в весьма уютном маленьком кабинете. Здесь уже не было трона, на его месте стаяло кожаное кресло, задвинутое в стол из красного дерева. А рядом стояли два стула. В общем, это был личный королевский офис, где король принимал особ, по очень важным вопросам или же находясь один размышляя, открывал для себя какие-то выводы. Мэру за свои пятнадцать лет службы, из которых он являлся мэром всего третий год, ещё ни разу не доводилось бывать в этом кабинете. Хотя по многим слухам, он был наслышан о этом таинственном для многих людей месте. И как только он зашёл, то обратил свой взгляд на газетную вырезку, которая высилась за креслом короля. Именно эта вырезка и была причиной желающих попасть в этот кабинет. Заголовок, как-то уж не обычно извещал о некой статье, –«А король-то голый!». Да, да, именно так звучал заголовок.

— Соберите совет… — Усаживаясь в кресла, говорил король, но заметив отвлечённого мэра, тут же понял на что тот за острил своё внимание. — Хм! — Громко произнёс король, обращая на себя внимание.

— Простите, что вы говорили? — Содрогнувшись, вымолвил мэр.

— Я заметил, что вы, как и многие другие, заинтересовались этой газетной вырезкой, что у меня за спиной.

— Простите, да, — чувствуя себя не ловко, извинялся мэр.

— Я даже знаю, о чём вы хотите меня спросить.

— И о чём же? — Весь во внимание спросил мэр.

— Давайте сделаем так, — предлагал король, доставая из ящика стола лист бумаги, — я запишу на данном листе ваш вопрос, — показал лист, — а вы зададите мне свой вопрос, а в конце посмотрим, угадал я его или нет.

— Как скажите, ваше Высочество, — не ожидая такого от короля, согласился мэр, подёргивая уголками губ, как бы показывая свою улыбку.

Как-то быстро король, что-то начеркав на бумаге сложил её в несколько слоёв и со словами протянул мэру:

— Задавайте свой вопрос.

— А если он не совпадёт с вашим, тогда что? — Немного испугавшись остановил свою руку мэр на пути к свёртку.

— Что-что, ни чего! Задавай и узнаешь! — Вырвалось у короля, да таким тоном, что мэр испугался в себе, и на минуту задумался, а после, — робея спросил:

— А почему король голый?

— Не переживайте, всё нормально, я так к каждому интересующемуся придираюсь. Вот все говорят об этой статье, но никто не говорит, как и что он выведал. А то, что я вам дал, то оставьте себе, дома прочтёте. Итак, отвечаю на ваш вопрос. Во-первых, заголовок никак не относиться к королю, то есть к моему покойному батюшке, Царствие ему Небесного, — и перекрестился, а за ним и мэр. — Во-вторых, заголовок относиться к сказке про голого короля, надеюсь, вы её знаете, — на что мэр закивал. — В-третьих, эта новость, я бы даже сказал, что эта самая громкая сенсация того года, извещала о шестнадцатилетнем мошеннике, который ловко надул богачей столицы. Когда в его контору вошли полисмены для его ареста, то никого не обнаружили, кроме как лежащую на столе сказку о голом короле. Один из следователей выходя, нёс сказку о короле, на что тут же обратили внимание журналисты. И спросив его, что это такое, он без какой-либо задней мысли, и без комментариев, просто показал им обложку, на которой был изображён голый король, а над ним собственно и название этой сказки. Мой отец, прочитав эту статью о голом короле, громко высказал моей маменьке, мол, –«А почему король голый?». А когда я появился на это свет Божий, то отец мне частенько читал эту сказку перед сном. Ну как, я удовлетворил ваше любопытство?

— Да, — кивая отвечал мэр.

— А сейчас давайте перейдём к делу. Соберите совет, и организуйте встречу с прессой. Далее привлеките их внимание к столь не приятному положению, подсчётами убытка той или иной сферы в период после военные годы, а также нынешнего времени. То есть тот ущерб, который нанёс Бартел Чемонт. Да вот ещё, пусть это всё зачитывается из протокола, который будет представлен в обвинение этого мошенника.

— Хорошо, ваше высочества.

— Ну, а как в целом идут дела в совете?

— Мне больно об этом говорить, — очень плохо. — Вздыхая, отвечал мэр.

— А именно? — Нахмурившись, спросил король.

— Они только спорят и спорят. Независимо к кому я обратился, и какой вопрос решаем.

Король на минуту задумался, после чего сказал:

— Вы сейчас пройдите в тот кабинет, и пока я буду беседовать с полицеймейстером, проверьте моего подьячего. И если он вам понравится, то будет присутствовать у вас в кабинете на собраниях, — встав с кресла и направляясь к дверям кабинета, продолжил. — При этом будет записывать каждое сказанное слово, а если возникнут проблемы, то тут же прям депешей, шлите изложенное на бумаге мне.

Мэр вышел из кабинета, с сияющей улыбкой на лице и направился к писарю. А полицеймейстер, неохотно шёл к королю на беседу.

Но перед тем, как мэр стал проверять писаря, он, дождавшись, когда дверь, та что отделяла их от короля, закроется, поспешно достал свёрток и развернув прочёл следующее:

Всё что вы не спросите, будет связано о голытьбе короля!

И убирая этот ответ, он мысленно повторял «Не спросите, не спросите».

Пётр Штатс идеально владел искусством писать на машинке. Никогда мэр ни чего подобного не видел. Ему не нужно было ни диктовать знаков препинания, ни повторять указаний; что бы он ни делал, из-под руки Петра, шла почти без подчисток идеально ровная страница, без единой грамматической ошибки. Надо отдать справедливость Петру Штатсу, — дело своё знал. Впрочем, он вполне устроил своей работоспособностью мэра и тут же был переселён в мэрию.

*****

Поздним вечером в тайне от прессы, да и не только от прессы, а вообще от всех посторонних лиц, в тюрьму ТюСтРе был переведён Бартел Чемонт. Весь путь был тщательно спланирован и к счастью, прошёл без каких-либо происшествий.

Как вы помните в этой же тюрьме, так же был заключён и Федерик Редкед, который отбывал тридцатый год. И по справедливости его должны были освободить, как только поймают месье Чемонта.

За все свои годы жизни в заточении, Федерик, уже в преклонных годах, до безумия был обросшим, и по виду можно было назвать его каким-нибудь дикарём. Его голова была словно львиная, вся обросшая, и сливавшаяся с волосатостью на лице. Узнав о поимке Бартела и о том, что его будут содержать в этой же тюрьме, Федерику стало не по себе. Не из-за обид тридцатилетней давности, а из-за самого Бартела. Ведь этот пройдоха, не мало кому перешёл дорог и его жизнь весела на волоске.

Наступила ночь.

В камерах потух свет, и лишь луна тенила решётки на окнах по полу камеры. Тюрьму настигла мёртвая тишина, которую изредка нарушали шаги надзирателей. Но вдруг, из камеры №44, где находился месье Чемонт, поднялся шум. Раздался звук упавшей посуды, удары в дверь, и падения чего-то тяжёлого. Этот шум хорошо проникся в мёртвой тишине в соседние камеры. И вот из соседней камеры №45 раздались удары посуды о дверь с диким криком: «Мужики, Бартела убиваю, человека без суда жизни лишают. Охрана, охрана…». Тут же на этот крик откликнулись ещё две камеры; из — №43 кричали: «Кричите сильней, до этих псов долго доходит. Охрана, охрана…»; из — №46 кричали: «Эй вы, свиньи, зажравшиеся, не слышите, вас зовут!» После этого вся тюрьма дико кричала охрану, называя её, кто как, лишь бы она поскорей пришла. За криками так же следовали различный шум, грохоты, бряки и лишь где-то через две-три минуты, сначала поднялся гул сирены, а после — забегала охрана. Это просто возмутительно!

Бартела доставили в лечебный корпус. Его бока были не по-человечески изрезаны. Кровь с трудом остановили. Он был при смерти.

В камере, где он находился, был проведён обыск, решив, что он хотел покончить самоубийством, но ничего не нашли. Так же был проведён опрос, и как выяснилось, к Бартелу кто-то зашёл в камеру с парадного входа, после чего из камеры послышался шум. На что и среагировали заключённые. Но кто смог проникнуть к Бартелу совсем незамеченным, да и затем так же уйти? Подозрение пало на охрану. Но у каждого было железное алиби.

Начальник тюрьмы ТюСтРе, Ертют Мрютич, не находил себе место в своём кабинете, где так же была собрана дежурившая охрана.

— Да я вас всех на экспедицию, куда-нибудь, сошлю! — Кричал на охрану начальник, расхаживая по кабинету, то, держась за голову, то, махая руками в воздухе, а то и вовсе, кидался на служащих. — Вы хоть понимаете, что за это сделать могут?

Молчание.

— Да куда вам, — продолжал начальник и направился к телефону. — Это же катастрофа! Нужно срочно что-то делать…

Тут затрещал телефон и через секунду начальник с кем-то уже говорил.

Обратимся на другой конец провода, чтобы быть в курсе всех событий. И так звонок нас приводит вновь во дворец короля.

— Да, — подняв трубку, говорил король — Что! Когда? Да что же вы сразу не позвонили! Где? Да я вас… Ладно. Все ясно. Завтра жду отчёт, — после чего он с силой всадил трубку в рогулины, и уже обращаясь к присутствующим, стал говорить. — Господа, у нас большие проблемы с Бартелом Чемонтом. Только что звонили из тюрьмы и…

Но тут его резко перебивает полицеймейстер, вскрикнув:

— Сбежал! А я же говорил, говорил вам, что он ещё тот мошенник и добра от него не ждите.

— Нет! Не сбежал он, — громким голосом перебил король. — Он находится при смерти в лечебном корпусе…

Тут вновь перебивает полицеймейстер:

— Халтура! — Встав с места, кричал он. — Это первый признак к побегу…

— Да прекратите перебивать! — Не выдержал король и вытянувшись вперёд, крикнув, ударил кулаком по боковинам трона. — Кто-то проник в его камеру и изрезал ему все бока. Сейчас же доставить к его палате ребят из моего подразделения. И что бы завтра утром были здесь с отчётом. И никакой прессы пока всё не выясним!

Но на этом ночь не закончилась.

В тюрьме ТюСтРе, в лечебном корпусе, палата №13. У входа этой палаты стоят, трое солдат из королевских войск. И только все утихомирилось, как вдруг глаза Бартела открылись, и чуть дыша, стал говорить: «Начальник, начальник, начальник». Услышав голос чуть живого Бартела, караульные вошли в палату.

— Что, что… — Растеряно, произнёс один.

— Врача, врача… — Кричал второй, выбежав из палаты.

— Он что-то пытается сказать! — Сказал третий.

— Федерика, Федерика ко мне… — Еле выговаривал умирающий.

— Какого ещё Федерика? — В недоумении один спрашивал другого.

— А я откуда знаю? Зови начальника.

Вскоре явился начальник.

— Федерика, Федерика ко мне, — повторил Бартел.

— Мне велено никого не пускать, прости, не могу, — ответил начальник.

— Федерика, Федерика ко мне, — все ещё повторял он.

— Сказал же нет, значит, нет! — Возразил начальник и только собрался уходить, как вдруг внезапно из последних сил прокричал Бартел:

— Федерика сказал! Помираю я, дай с другом попрощаться, а то помру, во сны являться буду, с собой заберу.

Начальник от услышанного замер, выпучил глаза и покрывшись потом, который нервно стал вытирать ладошкой, зашевелил губами и не найдя слов задыхаясь, побежал.

Не много позже начальник явился с Федериком. Федерик подошёл к Бартелу и, взяв его за руку, уселся на край кровати. Бартел чуть слышно шептал «Наклонись, наклонись…». Он медленно наклонился, приставив своё ухо, которого не было видно из-за обильности волос, к его рту. И Бартел чуть дыша, стал что-то нашёптывать. И договорив последние слово, как тут же в его глазах потух зрачок.

Отчаяние повалило Федерика. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что, он, не сдержавшись, зарыдал. Его тело обессилило, он уселся на пол, и, рыдая, проклинал себя.

*****

Через не сколько дней, Бартела похоронили.

И даже после смерти месье Чемонта, где-то на протяжении недели, пресса выдвигала новости, как бы связывая с ним. Вот, например, газета «Мир новостей» заявила, что смерть инженера тюрьмы ТюСтРе Егора Некапи, ни что иное, как месть за месье. А газета «Ночной собеседник» заявила о пропажи людей, а в частности ученных, что якобы их похитили для того, чтобы они оживили месье Чемонта. Впрочем, любые плохие вести приписывали месье Бартелу Чемонту.

Глава 2
Клуб «Золотой телёнок»

В центре столицы, на краю сада — «Роз Мари», названный в честь матери нынешнего правителя, короля Николая Русгмана I, возвышалась стена из красного кирпича. За этими стенами благоухали такие цветы, которые не часто встретишь. Ореховые кущи цвели вдоль стен. А посреди сада, гордо стоял позолоченный бык, задрав голову вверх, и тихо струил чистые воды фонтана. За вершинами деревьев клёна угадывалось массивное двухэтажное строение, облепленное мрамором, с красной крышей, поверх которой ветер раскручивал медный флюгер, выкованный из меди, наподобие старомодных каравелл времён Колумба. Это шикарное здание было самым известным клубом в столице, где проводили своё свободное время высокопоставленные чиновники и богатые аристократы, под названием «Золотой телёнок».

Все говорят, что лучше и уютнее этого клуба и не придумать. Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе лишён тщеславия, попав в «Золотой телёнок», сразу же соображал, на сколько хорошо живётся счастливцам — членам клуба, и чёрная зависть начинала немедленно терзать его. Да, овладеть членским билетом, изготовленный из телячьей кожи, с золотой по центру эмблемой телёнка, было не так уж просто.

Весь нижний этаж здания был занят рестораном, бильярдной и карточным клубом. А верхний, то есть второй этаж, был разбит на множество кабинетов, что представляла с сабо, контору.

Хочу подметить, что ресторан считался, по справедливости, самым лучшим. И не только потому, что размещался в здоровенном зале — с расписанными лошадьми на потолке; не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а ещё и потому, что качеством своей провизии «Золотой телёнок» бил любой ресторан. Сама же провизия отпускалась по не дорогой цене.

Ах, какие блюда мелькают на столах? Их запахи до сих пор таятся в моей голове. Это не передать словами, не описать на бумаге. Да джаз, да вежливая прислуга!

Ну, хватит, пора вернутся к рассказу. И так ресторан зажил своей обычной вечерней жизнью и жил бы до закрытия, то есть до полуночи, если бы не произошло нечто, уже совершенно из ряда вон выходящее и поразившее ресторанных гостей.

Конец апреля.

В конце зала ресторана вдоль стены за столом сидят два гражданина. Один нам уже знакомый, — это атлетически сложенный человек с щенячьим взглядом. На нём был чёрный кожаный пиджак, и брюки так же чёрного цвета. Под пиджаком виднелась белая рубашка, а на шее свисал распущенный галстук. Другой же, на много старше в возрасте, так как на его лице выступали морщины, а седые волосы, зачёсанные назад, открывали на половину темя. Одет он в розоватую рубашку, поверх которой был бардовый жилет. У обоих был грустный вид.

— Стоит лишь уехать из столицы, — говорил седоволосый, черпая суп, — как тут же что-то происходит. А потом выслушиваешь на придуманных историй. Даже не имеющих никакого отношения к произошедшему.

Тут подошёл к столу официант и, поклонившись, сказал, обращаясь к седоволосому:

— Месье Селифан, ваша газета.

Седоволосый аккуратно отряхнул ложку и, облокотив черпаком вверх на тарелку, взяв газету поблагодарил, сказав «Спасибо». Черноволосый, пригубил бокал вина, а за ним поспешил и месье Селифан, который тут же осушил вино, стал читать. Газета называлась «Ночной собеседник» и выпускалась поздним вечером.

— Ого! — Воскликнул Селифан, взглянув на первую страницу, обратился к черноволосому. — Вы должны это видеть, месье Дон Жуан.

— Что? — Спросил черноволосый, то бишь Дон Жуан.

Селифан, показывая ему страницу с фотографией, стал говорить:

— Да это же Федерик, тот, кто с месье Чемон…

— Да, да! — Как-то фальшива, воскликнул Дон Жуан, не дав закончить ему речь. Затем он, жмурясь, что-то высмотрел на странице с фотографией, сказал. — Откройте пятую страницу.

Он быстро на листал страницу. Стал читать вслух, да так громко, что рядом сидящие люди обернулись, вслушиваясь в читаемые новости. Но только он дочитал до середины статьи, как тут же внезапно в ресторан вломились два десятка здоровенных мужчин, в строгих чёрных костюмах, а лица их прикрывали маски, из чёрных чулков.

— Господа, просим без паники, мы ищем директора этого клуба! — Воскликнул один из незваных гостей, стрельнувший вверх из револьвера, обращая на себя внимание присутствующих.

Присутствующие дрогнули от выстрела и замерли.

— Кто это такие, месье Селифан? — Шёпотом, спросил Дон Жуан, поглядывая на бандитов. Но ответа он не услышал и, обернувшись, увидел, что его уже нет за столом. Вдруг его кто-то дёрнул за штанину под столом. Он приподнял скатерть и увидел там ухватившегося за ножку стола, Селифана, который, махнув рукой, как бы позвал его. Дон Жуан медленно, в переносном смысле, стёк под стол, и прошептал:

— Что происходит?

— Понятия не имею!

И только он ответил, как устала, показались ботинки, и в миг поднялась скатерть, и прозвучал голос «Так, так…». Испуганные под столом гости, пятясь, приткнулись к стенке. Тогда бандит схватил обоих за ноги и рывком вытащил из-под стола, спросил:

— Так кто из вас директор?

И на последнем его слоге, через одно из здоровенных окон ресторана, разбивая его вдребезги и ломая раму, влетает на белом чубаром коне, обросший до ужаса человек и, раскидывая, одной рукой, петарды в разные стороны, а другой махает над головами бандитов, саблей; стремительно добравшись до бандита державший две ноги, сносит ему голову. Голова пролетает над залом, разбрызгивая кровью, падает в тарелку одним из гостей, что приводит всех в панику и, позабыв о бандитах, гости стремятся покинуть клуб.

Кругом всё билось и разбивалось. Свисты пуль звучали в зале. Женщины кричали, визжали, а то и дело падали в обморок. Мужчины подхватывали их на руки и направлялись к выходу.

Дикарь, заарканив Дон Жуана, поскакал в сторону кухни, после чего исчез. Селифан укрылся за шторами до появления полиции, которая как всегда приезжала с большим опозданием. И по приезду разгуливая по всему клубу, допрашивала присутствующих и служащих о происшедшем.

*****

Дон Жуан сидел вместе с дикарём на одном коне, пулей неслись во тьме города. Они неслись с какой-то сверхъестественной скоростью. И двух минут не прошло, как после ворот клуба они были ослеплены огнями на Театральной площади. Ещё несколько минут, и вот какой-то тёмный с покосившимися тротуарами, где Дон Жуан чуть не слетел с коня, переулок. Опять освещённая магистраль — улица Троповшина, потом переулок, потом Гвардейская и ещё переулок, унылый, гадкий и скупо освещённый. И вот центральный порт, где они окончательно остановились.

Дон Жуан слез с коня, и дикарь протянул ему жёлтый и белый конверт, сказал:

— В белом конверте билет и деньги, на этот пароход, — указывая на не большой грузопассажирский пароход. — А в жёлтом — послание, которое ты должен передать. Будь осторожен, — после чего, он скрылся с порта, а Дон Жуан, взяв пакет, направился к трапу.

Пароход миновал Центральный порт, и сразу река — Гу̀берн, сделалась шире, раздольней, а высота берегов пошла на убыль.

*****

Вернёмся в клуб, где после всего, Селифан находился в своём кабинете сидя за столом.

У него всё ещё кружилось в голове о происшедшем час назад, и о том, что случилось с Дон Жуаном. Вдруг ни с того ни с чего, чувствуя мурашки в спине, Селифан оглянулся почему-то на окно за своей спиной. Через окно он увидел, как большая серая птица села на ветку клёна, судя по её большим глазам, это была сова. Ветка закачалась. Птица угухнула и улетела. Сквозь редкие и ещё слабо покрытые зеленью ветки клёна, виднелась луна, бегущая в прозрачном облачке. Почему-то приковавшись к ветвям, Селифан смотрел на них, и чем больше смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх.

Сделав над собой усилие, Селифан отвернулся наконец от лунного окна и поднялся. И теперь он думал только об одном — как бы ему поскорее уйти из клуба.

Он прислушался: здание молчало. Селифан понял, что он давно один во всём втором этаже, и неодолимый детский страх овладел им при этой мысли. Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придётся сейчас идти одному по пустому коридору и спускаться по лестнице. Он кашлянул, чтобы хоть чуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым.

А, тут ещё зевая, визгнул неожиданно из-под кушетки, коричневый бульдог — Фартес, что вызвало дрожь в Селифане. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замке двери тихонько поворачивается ключ. Вцепившись за левую сторону груди: влажными, холодными руками; Селифан чувствовал, что, если ещё немного продлится этот шорох в скважине, то его сердце не выдержит.

Наконец дверь уступила чьим-то усилием, раскрылась, и в кабинет бесшумно вошёл странно одетый человек…

Селифан рухнул в кресло, потому что ноги его подогнулись. Набрав воздуха в грудь, он улыбнулся, после чего его веки скрыли глаза, и голова, скатившись, повисла.

Тёмный силуэт шёл, как идут на сцене знатные бояре, как какой-нибудь князь, окружённый почтительной челядью. И тут из-под кушетки выскочил с оглушительным лаем Фартес. Он пришёл в ярость, чувствуя запах постороннего, его прозрачные янтарные глаза вспыхнули колючей искрой собачей ненависти, кожа складками собралась на загривке, упругие ляжки напряглись перед прыжком…

Глава 3
Филёр

Новый день в столице начинался как с неблагоприятной погоды, так и с неблагоприятных известий и новостей.

На первых страницах всех газет, было изложено о вчерашнем происшествии в клубе «Золотой телёнок». А к полудню, возвращаясь к этой теме, по радио станциям известили о смерти директора клуба месье Селифана, что взбудоражило местных властей.

Мэр Освальд собрал всех чиновников, кого счёл нужным, излагая своё не довольствие, обвиняя чуть ли не всех подряд.

— Это, что же такое происходит? — Говорил стоя мэр. — Сначала смерть месье Бартела, затем нашествие на клуб, а после ухода полиции, которая только покинула клуб, покушение на месье Селифана. Исчезновение месье Дон Жуана, что ещё мне ожидать? Я ко всем вам обращаюсь! Что вы уставились на меня как бараны, или вам нечего сказать?

Тишина. Лишь пишущая машинка подьячего добивала последние слова мэра. Шестнадцать сидящих за столом человек тупо смотрели на мэра. Дзинь, раздался звук машинки и словно сигнал сработал для них, тут же загалдели. Мэр рухнул в кресло и, оглядывая всех присутствующих диким взглядом, в мыслях спрашивал себя, — «О чём это они? Что они мелют?». Затем он глянул на песца, который в панике пытался записать каждого.

Чик, чик, чик… Дзинь, дзинь, дзинь…

Звучало около десяти минут. Мэр ещё раз оглянул галдящих чиновников. Встал. И не спеша, направился к подьячему. Остановившись около него, Освальд, вчитываясь в писанину, держа в руках струящуюся бумагу, от злости закипал. Его лицо до ужаса покраснело.

— Вы что издеваетесь!!! — Криком вырвалось из него.

Все тут же заткнулись. Мэр, вырвав струившиеся лист из машинки, стал небрежно его сворачивать.

— Теперь вы у меня попляшите. Я научу вас думать, — говорил мэр, подойдя к столу и достав конверт, куда убрал свёрнутую бумагу, — заклеив, воскликнул. — Депеша его высочеству! Все свободны.

Услышав эту фразу, песец тут же соскочил со стула и, взяв конверт, направился к выходу.

— Как это все свободны? И какая ещё депеша его высочеству, — возмутился главный городской судья Дубовкин.

— Вот и я про тоже, — поддакнул полицеймейстер.

— Это мне депешу писать надо! — Воскликнул Энлон Менштон, ответственный за научное развитие страны.

— Кому писать, так это мне! — Туда же влезла агрономша Диана Землякова.

— Да что вы говорите, депешу должна писать я, — сказала социальный работник Лаура Игнатьевна.

— Я вижу, что вас мне отсюда сегодня не выгнать. Ну так ладно, хоть в чём-то от вас будет польза. Пишите, пишите все депешу… Конечно, какой мы здесь вопрос решим. И для чего мы здесь собираемся? Сидели бы дома, да и писали его высочеству депеши, — возмущался мэр.

После его речи все принялись писать депеши.

Вернёмся к нашему подьячему, который, промчавшись через «Часовую площадь» и запинаясь по лестницы, достиг кабинета его Высочества.

— Депеша его Высочеству, — сказал подьячий, обращаясь к секретарю.

— Положите вон туда, — сказал секретарь, указывая на тележку, подобной в мэрии, в которой уже находилось несколько таких же конвертов, то есть депеш.

Пётр Штатс взглянул в тележку, где тут же расстрелял глазами графу отправителей, посланий. Один был с военно-морских сил, другой из военного комитета, а третий просто подписан Джага Понт. «Джага Понт», — повторил про себя писарь и, развернувшись, покинул замок.

По дороге в мэрию, а это вновь через «Часовую площадь», Пётр Штатс то и дело, что натыкался взглядом на гонцов с пакетами, то есть депеш. Столько депеш в один день? Весьма подозрительно, а, впрочем, чему здесь удивляться! Нормальное явление, если есть на, то причина.

*****

И вот с ново дворец…

В это время уже было темно, а на небе показалась луна.

В одном из залов дворца, собрались в столь поздний час: мэр Освальд, комендант Петрухин, главный директор государственного банка Киф, главный городской судья Дубовкин, полицеймейстер Григорий Ятом, квартальный центра Геннадий Зюдкин, дипломат Дорг Доби, а также директор научного центра Энлон Менштон. Ну и конечно его Высочество…

Каждый входящий пытался усесться ближе к королю, но его Высочество, замечая это, уведомлял, что два справа и слева места, не занимать!

В комнате царила таинственная тишина в ожидание кого-то ещё.

Отворилась дверь и с сопровождением эха шагов, к сидящим приближались четыре человека в военной форме. У каждого в руках был чёрный портфель, а их форма, подчёркивала высокий статус в звание. Точнее, это были два адмирала и два генерала. Подойдя к столу, они, поклонившись, уселись подле короля.

— Господа, — говорил король, указывая на каждого представляемого рукой, — хочу вам представить наших, отважных военно-командующих. Слева от меня адмирал Манилов, рядом с ним генерал Феймст. Справа — генерал Фёдорович, а рядом — адмирал Бегушкин. Для начала выслушаем наших военных.

Из-за стола встал адмирал Манилов, и поставив портфель на стол, куда тут же окунулся, шебурша вынул клеёнчатую карту мира, где уже заранее было что-то размечено, и неуклюжа, постелил на стол. Затем он достал из внутреннего кармана мундира карандаш, и притесняя рядом сидящего генерала, стал говорить:

— Прошу особо обратить своё внимание на мною сказанное. Несколько дней назад было замечено большое скопление вентушских военных кораблей около острова Гольтрой, это в основном с восточной и южной стороны. А также неподалёку от Эльба-Деба, — с северной стороны. А из свежих последних источников, мы узнали о приближение их к полуострову Неме.

— Это что, война? — Не уверено спросил мэр, сидящий возле Геннадия Зюдкина.

— Не стоит торопиться выводах, месье Освальд, — продолжал адмирал. — Я бы это назвал отвлекающим манёвром. Ведь если б они решили напасть, то сделали это без всяких колебаний. Здесь какой-то подвох, который следует нам понять.

— Моё мнение такого… — Говорил генерал Феймст. — Видишь врага, стреляй, пока он не вы стрельнул первым. Или вы забыли, что их манёвр один и тот же — внезапность!

— Вы правы, генерал Феймст, — вмешался генерал Фёдорович, — мы будем стрелять первыми. Но только в том случае, если они окажутся рядом с нашей границей.

— Господа, я прошу уделить особое внимание, — говорил Манилов, — не на том, что будет или не будет, а на том, что мы можем предпринять в ближайшее время. Враг блуждает по всему Нейтральному морю, будто что-то выискивает. И самое эффективное, что мы можем сделать, это усилить патруль военно-морского флота.

— Но при этом, — продолжил адмирал Бегушкин, — не подавать никакого вида, в том, что мы чем-то обеспокоены. Это касается в большей степени нашего народа, в том числе и прессы.

— От народа и иголки не спрячешь в стоге сена, — вмешался генерал Феймст. — Как вы объясните странствующим мореплавателям, да и рыбакам, столь усиленный патруль?

— Мы объявим, что на приграничных водах проходят учения, — отвечал адмирал Манилов.

— А если это затянется на месяц, а то и вовсе на год или более, а? — Прищурив глаза, расспрашивал генерал Феймст.

— Господа, не будем спорить, а будем исправлять не договорённое, — встал король и направляясь к окну, продолжил. — Я последую вашим указаниям, адмирал Манилов и вашим адмирал Бегушкин. Но меня беспокоит не сколько о блуждающем враге, сколько о последних событиях в столице, — отодвинув штору и глубоко взглянув во тьму окна, где через тусклое освещение фонарей виднелся королевский двор, спросил. — Смерть заключённого Бартела Чемонта предвещает нам большие беды, и как вы думаете почему?

— Позвольте, я отвечу? — Говорил дипломат Дорг Доби, находящийся между генералом Феймстом и главным городским судьёй Дубовкиным. — Вы, наверное, помните, бывшего дипломата Генри Торфгха? — На что слушающие покачали головой. — Этого человека, не возможно не знать в нашей стране, ведь благодаря ему, а точнее его банковским филиалам, наша страна вышла из кризиса, — затем он, достал из портфеля, который всё это время находился у него на коленях, несколько жёлтых папок, и раздал присутствующим, кроме короля, продолжил. — Ознакомьтесь с этим документом индивидуально и в строгой секретности. Это свидетельство того, что наши отцы совершили большую ошибку, доверив восстановление страны Генри.

— В чём же? — Спросил генерал Феймст.

— Генри Торфгх, — отвечал дипломат, — вплотную работал с Бартелом Чемонтом, хотя это было и не доказано. Да и не только он, но и многие из наших высокопоставленных чиновников тоже.

— Но разве, они не арестованы? — Спросил Киф, по бокам которого были: справа адмирал Бегушкин, а слева — Геннадий Зюдкин.

— Увы! — Отвечал полицеймейстер, место которого было между судьёй и Петрухиным. — После смерти, Бартела, нам открылись имена его соучастников. Но так как они соблюдали закон нашего государства, не имея ни каких нарушений, то мы вынуждены были их отпустить, до выяснения обстоятельств, — небольшая пауза, он встал и оглядев сидящих сказал следующее, при этом повышая голос. — А я кстати предупреждал, что их следует держать в заточение до суда. Вести строгое наблюдение за всеми их родственниками. Проводить обыски во всех помещениях, где они окажутся. А теперь, где все они? Они бегут!

— Да, они бегут, — говорил Геннадий Зюдкин. — Но они бегут не от нас. Как вы уже говорили, после смерти Бартела, в столице участились убийства и похищения людей. Тот же Дон Жуан, месье Селифан…

— Да, да, — перебил Энлон Менштон, сидящий в конце стола, подле мэра. — Много учёных пропало…

— Господа, — вмешался король, подойдя к столу. — Я рад что меня окружают такие люди как вы. В большой строгости, подумайте над тем, что происходит в данный момент, в нашей стране. Прошу вас, буквально всё задокументировать, и предоставить все эти документы, лично мне.

Сидящие почувствовали, некое напряжение между собой.

— На сегодня это всё, — продолжал король, от чего сидящие отодвинув стулья от стала, не спеша вставали. — А вам месье, Ятом, я попрошу остаться…

*****

На улице Гвардейской возвышается десятиэтажный мраморный жилой дом. Это чудесное творение как вы уже поняли, предназначено для высокопоставленных граждан. Я не буду вдаваться в какие-либо подробности, а перейду сразу к тому что нас интересует, а именно 40-ая квартира. В данной квартире проживает нам уже известный полицеймейстер Григорий Ятом. Это пасмурное утро, которое не всем так уж и в радость, оживило нашего полицеймейстера. В нём будто пробудился юнец, который только начал самостоятельную жизнь.

— Что это ты так сияешь сегодня, не уж-то повышение ждёт нашего папеньку? — Спросила полицеймейстера его жена Марфа.

— Сегодняшний день, я не променял бы ни на какое повышение, — отвечал он. — Я словно помолодел, в моей душе проснулась юность, и я обрёл признание в воле, где тайна явью станет, а тьму пронзит чудесный свет…

Бум-бряк… Из рук у Марфы вылетела тарелка с кашей. Она, открыв рот, стояла и широкими глазами смотрела на своего мужа.

— Марфуша, что с тобой? — Подскочил к ней полицеймейстер.

— Ну, знаешь ли, если это не повышение на тебя так повлияло, то тьфу-тьфу-тьфу… — Как-то загадочно говорила Марфа. — А у тебя между прочем, Егорушка подрастает, как быть ему без папеньки. Ох почему я не послушала свою маменьку, — и собирая битую посуду, Марфа зарыдала.

— Ха-ха-ха-ха… — Усевшись на стул, расхохотался Григорий.

— Ах ты, плут, мерзавец и подлец. Ты воспользовался моей невинностью, а теперь решил от меня избавиться! Ну нет, я тебе этого не прощу!

Полицеймейстер ещё сильнее расхохотался, от чего ухватившись за живот, сквозь смех сказал:

— Ох, Марфуша, какая там невинность, ведь мы с тобой как двадцать лет вместе, а сыну нашему пятнадцатый год пошёл. Ох-ха-ха-ха…

И отдышавшись, и просмеявшись, продолжил говорить:

— Ты неправильно меня поняла. Да, это не из-за повышения. Просто мне сам его высочество дал личное, индивидуальное, сверхсекретное задание. А это значит, что сам король, доверяет мне и никакой успех с этим не сравниться.

— Ой, прости меня дуру, а я уж думала, что всё, надоела я тебе, — засмущавшись, извинялась Марфа.

После столь познавательного завтрака, Григорий Ятом привёл себя в порядок и пошёл исполнять свой долг, то есть административную, соответственно, должность.

Он спустился в лифте, в подземный гараж, где уселся в свой скромный автомобиль. Вскоре кликнуло зажигание и автомобиль плавно тронувшись, поехал.

Проколесив не малое расстояние, полицеймейстер остановился у морга, центральной больницы. Его лицо весьма резко изменилось. Ему показалось, что время внезапно стало останавливаться и он, косясь по сторонам, где блуждал серый мрак; среди сухих деревьев и кустов, с неубранным газоном и лавками облезлых от дождей, всё ближе и ближе подходил к не столь приветливой двери. И только он ухватился за дверную ручку, как вдруг раздался звериное рычание и крик людей. Григорий в миг очутился в нутрии, где перед ним предстал сотрудник в белом халате и еле удерживал на поводке озверевшего бульдога. А неподалёку менжевался хорошо одетый господин. Рядом прыгал и кричал жутковатый на вид человек.

— Ну что вы маетесь? — Крикнул полицеймейстер. — Уведите с-собаку!

Но как не пытались увести озверевшего пса, он не в какую не поддавался, а лишь ещё сильней зверел. Тут полицеймейстер заметил, что одичавший пёс, рвётся именно на господина, у которого от испуга выпал монокль. Тогда он, проскочив через всех и добравшись до этого господина, тут же уволок его в первую попавшуюся комнату, где, сразу же прикрыв дверь крикнул в коридор:

— Уводите собаку!

Зверь продолжал лаять и рычать.

— Хм… — Произнёс господин, с моноклем обращая внимание Григория на себя.

Полицеймейстер, обратил с вой взгляд на господина и тут же в его ноздри проник зловонный запах. Господин взглядом указал влево, где чуть ли не повсюду лежали мертвецы. Их бледные лица смотрели в потолок, а тела, накрытые белыми простынями. Тишина. В буквальном смысле этого слова, мёртвая тишина обрушилась в комнату. Запах всю глубже и глубже проникал в ноздри полицеймейстера, и ему казалось, что этот запах проник в полость рта. Его лицо сморщилось, а рот наполнился слюнною. Почему-то он косо взглянул на господина и забыв про зверя, вышел из комнаты.

Зверя уже не было, да и коридор был тоже пуст. Он быстрым шагом направился к урне, стоящей у выхода, где опустошил рот от скопившихся слюней. Он около минуты ещё отхаркивался над урной, вспоминая картину жуткой комнаты.

Тишину в коридоре нарушил стук каблуков, который всё ближе и ближе подходил к полицеймейстеру. Каблуки замолчали.

— С вами всё в порядке? — Спросил, позади стоящий человек, полицеймейстера.

Григорий выпрямился и вздохнув ответил «Да», после чего повернулся к спрашивавшему человеку. Передним предстал молодой человек, лет двадцати пяти, в чёрной кожаной куртке, прикрывавший серую рубашку, с расстёгнутыми первыми двумя пуговицами. Брюки хорошо выглаженные, с чёткими стрелками и тёмно-серым цветом. И довершал его прикид, ярко коричневые туфли.

— Анатолий Пряшкин, — протягивая руку полицеймейстеру представился молодой человек.

— Григорий Ятом, — пожимая руку Анатолию представился он.

— Я… — Стал говорить Анатолий. — Прочёл заключение экспертов по поводу смерти месье Селифана. Ни каких признаков телесного насилия, желудок чист и нет повода предполагать отравления, а вот…

— Простите, а вы кто? — Как-то загадочно спросил Григорий, перебив Анатолия, от чего он не уверенно улыбнулся и произнёс:

— Анатолий Пряшкин…

— Не сомневаюсь! — Спокойно продолжал полицеймейстер. — Я имею в виду, в какой области вы работаете, чтоб говорить о заключение экспертов, лично начальнику полиции столицы.

— О, простите, — поняв, в чём проблема, выпрямившись, отвечал Анатолий. — Анатолий Пряшкин, Отдел Особого Назначения, прибыл для оказания следственной помощи в связи смерти месье Селифана.

— Вольно! — Приказал полицеймейстер, после чего Анатолий отдал честь. — Так что вы там говорили о заключение экспертизы?

— Смерть месье Селифана вызвана сердечным приступом. Ведь насколько известно, в этот же вечер, до его смерти, в клуб ворвались несколько бандитов, которые искали месье Селифана. Полиция подоспела вовремя, ну и всё более благополучно завершилось. Пропал лишь месье Дон Жуан. Далее месье Селифан находился у себя в кабинете, после всего произошедшего, где от пережитого не выдержало его сердце. Если бы он обратился сразу в больницу, то этого бы не случилось. Вывод, расследование о смерти месье Селифана не заводить.

— Это чей вывод, ваш или экспертов?

— Мой.

— Идите за мной, — говорил полицеймейстер, направляясь к выходу. — Не делайте поспешных выводов Анатолий.

— Куда мы?

— Вернёмся к началу места преступления и ещё раз всё сверим, — сказал Григорий, открывая дверь, ведущую на улицу.

*****

По дороге города колесил Григорий с Анатолием, не спеша, добираясь до клуба «Золотой телёнок». Поездка сопровождалась беседой между ними.

— А где ваш автомобиль, у жены? — Улыбаясь, спросил полицеймейстер.

— У меня нет, — отвечал Анатолий, — ни жены, ни машины.

— А что так?

— На машину не заработал, а жену не когда искать. Работа, понимаете?

— Да, конечно, — отворачивая лицо, на котором образовалась недобросовестная улыбка, говорил полицеймейстер. — А как же вы работаете без автомобиля, пешком что ли?

— Головой, — как-то с подковыркой ответил ООНовец, что заставило ненадолго замолчать Григория Ятома.

— Сколько лет на службе? — Вновь спросил полицеймейстер, спустя некоторое время.

— Почти как пять лет.

— И какие заслуги, вам поручены? — Продолжал допрос полицеймейстер.

— Извините, но это конфиденциальная информация.

— Да бросьте, я же всё-таки начальник полиции столицы.

— Извините, но это конфиденциальная информация, — повторил Анатолий.

Григория Ятома это задело. «Ишь ты, конфиденциальная!» — возмутился в себе полицеймейстер.

— Только прошу, — подъезжая к крыльцу клуба, говорил полицеймейстер, — будьте осторожны в тайнах этого дела.

— Что вы имеете в виду?

Но Григорий, не отвечая на его вопрос, молча вышел из машины, — направился в клуб, а Анатолий поспешил за ним.

У клуба «Золотой телёнок», стояло несколько полицейских машин. Трое полицейских стояли у входа, которые препятствовали проникновению вовнутрь посторонних, особенно журналистам.

Войдя в клуб, полицеймейстер сначала посмотрел в сторону ресторана, где пара полицейских, что-то измеряли, а потом записывали в журнал свои расчёты, затем на лестницу, ведущую на второй этаж, сказал, обращаясь к Анатолию:

— Вы осмотрите ещё раз ресторан, а я осмотрю кабинет месье Селифана.

— Мне надобно осмотреть кабинет! — Возразил Анатолий.

Полицеймейстер, задрав бровь на одном глазу, при этом косо смотрел на Анатолия, сказал, положив свою руку, как бы обнимая его, на плечо возразившего.

— Не забывайте, что я здесь главный.

— А вы, не забывайте, что я сотрудничаю с вами, но вашим приказам, я не подчиняюсь! — Убирая руку с плеча, сказал Анатолий, после чего направился на второй этаж.

Они, будто соревнуясь меж собой, поспешно поднимались на верх. Полицеймейстер, обогнав юного ООНовца, усилил шаг, что позволило ему достичь первым второй этаж, а затем и кабинет Селифана. Анатолий не стал гнаться за ним, а спокойно преодолев лестницу и пройдя коридор, зашёл в кабинет, где во всю действовала полиция.

— Господа, — говорил Анатолий, — прошу всё оставить на своих местах…

К нему подходит Григорий Ятом и оглянув кабинет спросил:

— А вы кто такой?

— Как кто? — Не понимая вопроса, отвечал Анатолий. — Я, Анатолий Пряшкин, Отдел Особого Назначения.

— А документы есть? — Продолжал издеваться полицеймейстер.

— Да, конечно, — доставая документы, отвечал Анатолий.

Он протянул документ полицеймейстеру, который взглянул на них, и убирая к себе во внутренний карман пиджака, сказал:

— Да это же, подделка!

— Что вы несёте!

— Комиссар, арестуйте этого пройдоху!

Комиссар вежливо попросил пройти Анатолия с ним вниз. Анатолий смотря на полицеймейстера, уходя произнёс:

— Вы ещё пожалеете об этом, Григорий.

— Да как… Да ты… — Не зная, что сказать, говорил полицеймейстер. — В наручники! В наручники закуйте этого подлеца!

*****

Многоэтажное, мраморное здание стояло неподалёку от мэрии. Его строгие очертания грандиозной архитектуры, занимающая не малую площадь, на водили на жителей столицы таинственную власть. Вдоль аллеи, ведущую к центральному входу, возвышались бронзовые памятники. Под каждым памятником находилась табличка, просвещавшая любопытных прохожих, кому и за что поставлен данный памятник. Памятники отображали людей мужского пола, облечённых в разные, по своему времени, мундиры. Одним словом, эти памятники посвящены людям, которые внесли космический вклад в развитие правоохранительных органов власти. Отсюда вывод, что данное архитектурное творение, не что иное, как главный центр административного органа охраны государственной безопасности, и общественного порядка. В этом самом здание находился полицеймейстер Григорий Ятом, верней здесь был у него офис, в котором он проводил, в основном, весь свой рабочий день.

Поздним вечером, когда небо стало покрываться звёздами, а улицы осветились фонарями, на территорию главного центра правоохранительных органов, въехал шикарный, чёрный автомобиль, который скрылся в подземном гараже этого здания.

Из автомобиля вышли двое мужчин, крепкого телосложения в чёрных строгих костюмах, и направились к двери, ведущей в здание.

Пройдя небольшое количество ступенек, они вошли в лифт. Достигнув последнего этажа, они вышли в зал, где не высокие, так сказать, «фанерные» перегородки, образовывали не большие, рассчитанные на два-три человека, рабочие места. Не смотря на столь поздние время, в зале шла шумная работа. Где-то стучали пишущие машинки, где-то шёл спор. Сотрудники метались из одного блока в другой, таская в руках стопки бумажной работы. Люди в строгих костюмах, обходя блочный лабиринт, направились в конец зала. На своём пути они заметили, одинокий стол, за которым сидел дородный, измазанный чернилами, в очках с большими окулярами, человека. На его столе, да и не только, а вокруг его стола, был ужасный бедлам. Этот дебелый измазанный чернилами, большими окулярами провожал уходящих от него в другой конец зала, двух не знакомцев.

Не знакомцы, дойдя до конца зала и отворив дверь, на стекле которой написано: «ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕР Григорий Ятом», оказались в маленькой комнате, где сидела за аккуратно ухоженным столом, хрупкая молодая девушка, которая тут же обратила взгляд на входящих мужчин.

— Чем могу помочь? — Спросила секретарша, обращаясь к мужчинам.

— Э… — Произнёс один из них, при этом посмотрев на табличку, стоящей по центру стола, на которой было написано имя секретарши, заговорил. — Извольте нас пропустить, Александра, к месье Григорию Ятому.

— Как вас представить? — Спросила девушка, взяв трубку телефона.

— Отдел Особого Назначения, — отвечал тот же.

— Одну минуту, — сказала секретарша и нажав пару кнопок, стала говорить по телефону. — Григорий Ятом, здесь двое мужчин из Отдела Особого Назначения, желают с вами поговорить… Хорошо… Минут пять… Как скажите… — После чего, она, положив трубку в рогулины телефона, обратилась к присутствующим. — Месье Ятом просит подождать минут пять. Не хотите ли чаю?

— Если вы так настаиваете… — С приветливой улыбкой, продолжал говорить всё тот же.

— Настаиваю… — С улыбкой отвечала Александра, вставая из-за стола.

Пока секретарша готовила чай, мужчины из ООН, обойдя журнальный столик, уселись на угловой, кожаный диван, который издавал при этом не столь приятные звуки. Вскоре, девушка поставила аккуратно на столик поднос, с находившимися чашками с чаем, а под ними, — салфетки, также на подносе присутствовала ваза с конфетами и печеньем.

— Пожалуйста, — говорила секретарша, поднося к рукам мужчинам чашки, на что те отвечали, тянувшись за чаем «Спасибо».

Они молча похлюпывали горячий чай, а секретарша уселась на своё прежние рабочие место. И как только самый разговорчивый ООНовец положил в рот конфету, то второй, сидевший слева, замер, смотря на стенку отделявшую полицеймейстера от секретарши. В углу стены, над угловатым диваном, куда обратил свой взгляд тот второй, что-то двигалось и сверкало, но при этом появилась в стене не большое прямоугольное отверстие. Вдруг это что-то повернулось на глядевшего и тут же стенка вновь выровнялась, то есть отверстие пропало. Раздался телефонный звонок, и секретарша сняла трубку… Удивлённый ООНовец посмотрел в чашку, которая была на половину осушена, и не решаясь сделать глоток поставил её на поднос.

— Месье Ятом готов вас принять, — встав из-за стола и пройдя к двери, обратилась секретарша к мужчинам.

Первой в кабинет вошла Александра, за ней мужчины, один из которых, тот, которому якобы что-то почудилось, стал оглядывать угол, где до потолка возвышался шкаф.

— Спасибо, Кукалина, — говорил полицеймейстер, обращаясь к секретарше по фамилии. — Можете идти домой, я сам всё уберу и приберу, а то уж слишком поздно.

— До свидание, — сказала секретарша и покидая кабинет, закрыла за собой дверь.

— Прошу, господа, располагайтесь, — указывая на стулья подле стола, говорил полицеймейстер.

ООНовцы уселись на предложенное место, но перед этим протянув руку, представились:

— Хм… Виктор Степаныч хм… — Тот что ел конфету, которая по-видимому мешала ему говорить.

— Евгений Стопкин, — представился напарник.

Полицеймейстер встал из-за стола и пожимая руки говорил, как первому, так и второму:

— Очень приятно, Григорий Ятом.

Затем выйдя из-за стола, он подошёл к двери, ведущей к секретарше, постояв немного, выжидая что-то, приоткрыл дверь и убедившись, что Александра ушла закрыл дверь и вернулся за стол. Тишина длилась около минуты, пока её не нарушил полицеймейстер, обращаясь к присутствующим:

— Ну так что?

Как-то смущённо пытался доесть конфету Виктор Степаныч. Второй глядел, то на Григория Ятома, то на своего напарника. Месье Ятом невинно смотрел на страдающего едока конфеты, при этом вновь обратился к ним не много повысив голос:

— Чего хотели?

— Мы… Хм… — Пытался говорить едок. — Хотели мы… Хм… Выяснить хм-хм…

— Может вам водички? — Перебив говорящего, спросил полицеймейстер.

— Хм… Да… Хм…

Полицеймейстер указал Евгению Стопкину на тяжёлый, стеклянный графин, который стоял около него на столе. Напарник, встав, снял с горлышка гранённый стакан и налив в него воды, протянул страдальцу от конфеты. Осушив стакан воды, Виктор Степаныч жестикулируя указал напарнику, на повторное действие. После повтора, страдалец стал говорить:

— Мы хотели выяснить, не знаете ли вы, месье Ятом, где Анатолий Пряшкин?

— Конечно знаю, — отвечал полицеймейстер без каких-либо колебаний.

— Ну и где же?

— Он арестован.

— Как это арестован?!

— Вот так, — спокойно объяснял полицеймейстер. — У него был изъят поддельный документ, который представлял его как ООНовца.

— Так он и есть ООНовец! — Вмешался Евгений Стопкин.

— А мне почём знать? — Говорил полицеймейстер. — Он, понимаешь ли, явился весь такой, командовать начал. Ну, я его терпел, терпел и не вытерпел. Его документ показался мне подозрительным, и я его изъял и отдал на экспертизу, а самого, как там вы его?

— Анатолий, — ответил Виктор Степаныч.

— Ну да, Анатолия арестовал до выяснения обстоятельств, — продолжил Григорий Ятом.

— Не медленно освободите Анатолия Пряшкина! — Говорил Виктор Степаныч. — Он наш сотрудник и верните его документ.

— Не медленно не получиться, а утром он будет свободен, — объяснял полицеймейстер. — Не беспокойтесь, он в камере один. Завтра же я заберу из экспертной палаты его документ. Надеюсь я удовлетворил ваше любопытство?

— Как это завтра? — Возмущался всё тот же.

— Да вот так! — Говорил полицеймейстер, повысив голос. — Это же всё про документировано, и я не стану в столь поздний час будоражить своих подчинённых, которые и так по горло заняты работой. И на будущее, оповещайте меня о присутствии ваших сотрудников.

— Хорошо! — Сказал Евгений Стопкин, глянув на напарника.

— Ну, тогда давайте прощаться господа, — вставая из-за стола, говорил полицеймейстер. — А, впрочем, мне тоже пора домой, вы не против, если я пойду с вами?

— Конечно нет, — отвечал Виктор Степаныч вставая, за которым последовал Евгений Стопкин.

Они вышли из кабинета, полицеймейстер остановился чтобы запереть дверь своего офиса, а ООНовцы не замечая его занятости направились к выходу.

Виктор Степаныч и Евгений Стопкин не заметно для себя, прошли зал с блочным лабиринтом и достигли лифта. Они думали, что следом за ними идёт полицеймейстер, и поэтому сдерживали себя от комментариев. Но Григорий Ятом задержался в приёмной секретарши. И только когда они оказались в лифте, то обнаружили отсутствие полицеймейстера.

— А где он? — Спросил, не замечая полицеймейстера, Виктор Степаныч.

— Не знаю, — отвечал напарник. — Я тоже думал, что он идёт следом за нами.

— Ну это даже к лучшему, — говорил Виктор Степаныч, направляясь к автомобилю. — Вот хитрец гостеприимный. Конфетками угощает… — И достав из кармана пиджака обвёртку от съеденной конфеты, которая была жёлтым цветом и нарисованной на ней салютующий серпантин, прочитал чуть слышно название в слух. — «Конфета», — и приглядевшись прочёл мелкую надпись под словом «КОНФЕТА», — «Ириска».

Напарник не стал переспрашивать о том, что написано на обвёртке, а лишь добавил:

— Вам не кажется, что он как бы предугадал наше появление, и дальнейшие поведение?

— Да, этот месье Ятом не глуп, он, как я вижу бывший сексо̀т или имел с этим дело, — говорил Виктор Степаныч, возвращая обвёртку от конфеты в карман. — Надо проверить его досье.

Вернёмся к полицеймейстеру, который подходя к отшельнику блочного лабиринта, повторял про себя: «Я же сказал, всё сам уберу. Нет, оно ей надо…» И дойдя до отшельника, остановился и сделал замечание:

— Где бейджик! И что за беспорядок?!

Отшельник достал из кармана штанов бейджик и неохотно закрепил на кармане рубахи, которая была измазана чернилами. Его данные на бейджике заставили улыбнуться полицеймейстера. «Кравдий Бумник» так было указано на бейджике отшельника.

— Приберись, Клавдий! — Говорил Григорий Ятом, направляясь к лестнице.

— Я, Кравдий! — Поправил он начальника.

— Ты мне повумничай! — Услышав от Кравдия поправления, сказал полицеймейстер, после чего скрылся…

И как только полицеймейстер исчез из виду, Кравдий поспешил снять бейджик, который вновь спрятал в карман брюк.

Тем временем полицеймейстер вышел в подземный гараж, где заметил покидающий, автомобиль ООНовцев. Вскоре, усевшись в свой автомобиль, Григорий Ятом достал с внутреннего кармана пиджака документ, изъятый у Анатолия Пряшкина, сказал:

— Будет знать, кто в доме хозяин.

*****

Свет раннего солнечного утра, тенил, вовнутрь камеры, решётки. В камере на койке, которая представляла собой голую доску, сидел Анатолий Пряшкин. Его куртка сложено лежала, по-видимому, заменявший ему подушку, а серая рубашка была полностью расстёгнута, показывая на теле белую майку. По его сидячему положению и виду, можно сказать, что он плохо спавший, только недавно встал.

В коридоре послышались шаги надзирателя. В камеру Анатолия выплыла человеческая тень, на что он поднял голову, — увидел надзирателя, который сказал ему, шумя связкой ключей:

— На выход!

Анатолий, взяв куртку и под шум замка, и скрип решётчатой двери камеры, направился на выход. Пройдя, так называемые подземелья центра правоохранительных органов, где ему приходилось подчиняться надзирательским приказам, таким как «руки, за спину», «лицом к стене», «пошёл», «не беги», он вышел в более цивильное помещение, где его с распростёртыми объятиями встретил полицеймейстер Григорий Ятом.

— Извините меня старого, кто же знал, — обнимая Анатолия, говорил полицеймейстер. — Я надеюсь, вы не в обиде? Конечно, я бы тоже такому событию не рад был, но… — Не зная, что сказать, он переключился на служащего. — Крапкин… Где этот Крапкин?! Сейчас мы всё уладим месье Анатолий, сейчас…

Анатолию было не до ненависти к поступку полицеймейстера, ему нужна была кровать, где он мог бы выспаться. Его голова толком не соображала. Голоса служащих, разносились в его голове с эхом. Полицеймейстер отошёл от него, да бы найти какого-то Крапкина, а когда нашёл его и вернулся на прежние место, то Анатолия уже не было.

— Ну где этот не благодарный, — говорил полицеймейстер. — Кто-нибудь видел заключённого?!

— Какого заключённого? — Спросил Крапкин.

— Да которого вчера привели… ООНовца молодого, — отвечал полицеймейстер.

— Что, сбежал? — Испугавшись спросил Крапкин.

— Нет, я его велел выпустить, — отвечал полицеймейстер, ища глазами Анатолия. — И пока искал вас, он по-видимому ушёл.

Но тут полицеймейстер замечает на кушетки знакомое, в одежде, тело. И ведя за собой Крапкина, пошёл в сторону кушетки. Перед ними на кушетки лежал, верней спал Анатолий.

— Так значит… — говорил Григорий Ятом. — Его не будить, пускай выспится. Как проснётся, помочь ему привестись в порядок, накормить как следует. — И обратив свой взгляд на Крапкина, строго спросил. — Всё ясно?

— Да, как скажете месье Ятом, — кивая отвечал тот.

— И как только он будет готов, то пусть явиться ко мне, — продолжал полицеймейстер.

*****

Анатолий приоткрыл глаза и его тут же ослепил комнатный свет. Он щурясь поднялся и занял сидячие положение на кушетки.

— Месье Анатолий, проснулся? — Спросил вежливо Крапкин, находясь неподалёку за столом и по-видимому что-то писал перьевой ручкой.

— Да, — отвечал Анатолий. — А вы кто?

— Я месье Фёдор Крапкин, начальник Следственного Изолятора, — после чего он встал из-за стола, продолжил. — Прошу принять эти ванные принадлежности, — указав на свёрток полотенце, где внутри него явно что-то было, — а я пока позабочусь о ужине.

— Как… Который час? — Запутавшись во времени спросил Анатолий.

— Время… — И взглянув на руку, где располагались часы, ответил, — без четверти семь.

Анатолий встал с кушетки и взял свёрток полотенца.

— Прошу за мной, — сказал Крапкин, и он повёл Анатолия в уборную.

— Спасибо, — произнёс Анатолий пройдя в уборную, после чего Крапкин ушёл.

В этой светлой комнате, то есть в уборной, стояло две кабинки, а напротив них находились два умывальника. Повсюду было чисто и никакого не приятного запаха не присутствовало.

Анатолий развернул полотенце, в котором было: табачного цвета бумажная коробка, размеры которой где-то 5х5 сантиметров, а высота 2 сантиметра, с зубной пастой; зубная щётка и не большая расчёска. Данные принадлежности выдавались заключённым, но только тем, кто находился в СИЗО центра правоохранительных органов. Он расположил предметы на умывальнике и распечатал бумажную коробку; внутри которой была белая смесь, то есть зубная паста, — черпнул её щёткой и принялся чистить зубы. Зубная смесь заполонила рот. От её вкуса, который напоминал разные травы, лицо Анатолия сморщилось. Можно сказать, что как только он прочувствовал вкус пасты, то тут же принялся ополаскивать рот. Вычистив рот от не столь приятной пасты и умывший лицо, Анатолий чавкая пустым ртом, из-за привкуса во рту травяной пасты, укладывал волосы на голове, смачивая временами расчёску под краном мелкой струи воды. Приведя себя в порядок, Анатолий почистил щётку с расчёской и положил поверх полотенца, а бумажную коробку не обдумывая выкинул в урну.

Вернувшись с уборной, Анатолий положил на стол, где ждал его Фёдор Крапкин, ванные принадлежности, поблагодарил:

— Спасибо.

— Что вы… — Говорил Крапкин. — Прошу следовать за мной. Ужин принесли, минут пять назад, надеюсь, он не остыл.

Анатолий последовал за начальником СИЗО. По пути к застолью, он представил тюремную похлёбку, которую ему придётся исть. Он не мог отказываться от какой-либо пищи, так как его мучил голод. Его так же посещали мысли, о том, что с ним будет дальше и как скоро его отпустят.

Блуждая по коридорам, они вскоре вошли в столовую, где благоухал аромат пищи. В нос Анатолия проникали разные запахи, что вызвало во рту изобильное прибывание слюны, а живот издал громкое урчание, из-за чего обернулся, впереди идущий, Крапкин.

— Прошу! — Указывая на накрытый стол, произнёс Крапкин.

Анатолий поспешно сел за стол, а Фёдор Крапкин подошёл к невысокому, толстому человеку, в белом халате, который стоял спиной к Анатолию и что-то ему нашептал.

— Приятного аппетита. — Пожелал Крапкин Анатолию, направляясь к выходу, мимо него.

— Спас-сибо, — закидывая ложку горячего супа, благодарил Анатолий, обжигая рот.

Столь аппетитный и приятный на вкус суп, в котором тонули, а то и всплывали маленькие фрикадельки, путавшиеся в домашней лапше и терявшимися в мелко нарубленном картофеле, быстро убывал. Не много чёрствый ржаной хлеб, жадно поглощался оголодавшим ООНовцем.

К столу подошёл не высокого роста, толстый, в белом халате человек, то есть тот которому что-то нашептал Фёдор Крапкин. Анатолий поднял голову. Пред ним стоял лет шестидесяти седоволосый повар. Его густые черные брови срастались над переносицей. Тяжёлые веки наполовину закрывали глаза. Щеками он напоминал бульдога, а под подбородком желейно затрясся, второй подбородок:

— Месье, — произнёс повар, разгружая поднос с едой.

— Спасибо, — благодарил Анатолий наблюдая за поваром.

— Месье, — разгрузив поднос, вновь произнёс повар и пошёл в сторону буфета.

Анатолий доел суп и не выпуская ложку из рук, пододвинул только что прибывшее второе с овощами. На большой тарелке, а точнее дно тарелки, было наполнено пюре, поверх которого лежала большая котлета и всё это полито сливочным маслом, а по краям порезано располагались овощи: огурец и помидор.

Заметив, что Анатолий добрался до компота, пожилой повар подозвал одного из помощников, который после короткой беседы, покинул столовую, через вход по которому прибыл Анатолий.

Спустя несколько минут в столовую вошёл Фёдор Крапкин, с сопровождение того самого помощника.

*****

Вскоре Фёдор провёл Анатолия к дверям кабинета Григория Ятома, где с ним попрощался. ООНовец поблагодарил его и затем со стуком вошёл в кабинет. Впереди себя, Анатолий увидел стоящую подле стола Александру, которая, по-видимому, только покинула кабинет полицеймейстера. Она во все глаза смотрела на ООНовца, который от неожиданной красоты. Я бы сказал, от пережитого вчерашнего дня, увидеть столь прекрасную молодую девушку, — он остолбенел.

— Вам кого? — Спросила неожиданно для Анатолия Александра.

Анатолий, растерявшись покраснел в лице, но смог без колебаний ответить:

— Григория Ятома, я могу увидеть?

— А как вас представить? — Продолжала Александра.

— Анатолий, — улыбнувшись, как бы одновременно представляясь ответил ООНовец.

Девушка, положив, державшие в руках, бумаги на стол, взяла трубку телефона и вскоре уже говорила с полицеймейстером:

— Месье Ятом, здесь к вам месье Анатолий… Хорошо… Как скажите… Пожалуйста, — и положив трубку обратилась к Анатолию. — Заходите, он вас ждёт.

Пройдя в кабинет, Анатолий сел напротив полицеймейстера, при этом закинув ногу на ногу, стал говорить:

— Забудем вчерашние недоразумение, но больше такого, я не потерплю.

— Вот ваше удостоверение, — протягивая Анатолию сказал полицеймейстер.

ООНовец ухватил удостоверение, но Григорий, не отпуская, продолжил, — «Я тоже, больше такого не потерплю», после чего отпустил.

Со стуком в дверь вошла секретарша, неся в руках поднос. Она политично оставила поднос и покинула кабинет. Мужчины принялись за поданный чай.

— Ну и как же мы будем работать? — Спросил полицеймейстер, помешивая чай ложечкой.

— Я прошу вас, — отвечал Анатолий остужая чай, дуя на него, — выделить мне кабинет, а также сотрудника. И если вы мне откажите, то я вынужден жаловаться на вас в свои органы, а оттуда вы сами знаете куда будут жаловаться.

— Жалуйтесь, кому угодно, — говорил полицеймейстер, сделав простодушное лицо, — так как данное дело мне сам лично поручил его Высочество.

— Мне кажется, вы не много неправильно поняли поручение.

— И что же я не до понял? — Делая глоток, спросил Григорий.

— Вы правы, — стал пояснять Анатолий, поставив чашку не допитого чая на поднос. — Вам поручено данное дело, но расследование поручено мне. И все что я расследую, то должен выкладывать только вам и ни в коем случае кому-нибудь другому, даже своему ведомству, я не обязан ни чего говорить. А если вы мне не верите, то позвоните его Высочеству и уточните.

От этих слов полицеймейстер поперхнулся, из-за чего пролил на себя чай. Поставив чашку, он принялся чиститься, при этом встал.

— Ну, так что? — Спросил Анатолий, сдерживая улыбку от неудачи полицеймейстера.

Григорий Ятом, не отрываясь от чистки, отвечал:

— Давайте продолжим разговор завтра, в часиков так… Этак в десять.

— Хорошо, — сказал Анатолий и попрощавшись с полицеймейстером покинул кабинет.

*****

Утром Анатолий войдя в здание центра правоохранительных органов, предоставил документ дежурному, на что тот спросил, всматриваясь в документы:

— Вы кому?

— К Григорию Ятому.

— Одну минутку, — вернув документы, дежурный сделал звонок, после — произнёс. — Проходите.

Анатолий вызвал лифт, который не заставил себя ждать и войдя, нажал последний этаж. Как только лифт открыл свои двери на нужном этаже, то в него вошёл полицеймейстер, который здороваясь одной рукой, другой нажал на кнопку с цифрой пять, стал говорить:

— Доброе утро, Анатолий. Прошу за мной. Кабинет нашли, сотрудника тоже.

— Спасибо, — улыбаясь сказал Анатолий.

Лифт остановился, первым вышел, как и полагается Григорий Ятом, — за ним Анатолий. Пройдя по узкому коридору, они остановились у двери, которую отворив полицеймейстер, при этом пропуская ООНовца вперёд, сказал:

— Прошу!

Кабинет был очень мал для двоих сотрудников, да и к тому же в нём должны заниматься разбором бумаг, изъятых из клуба «Золотой телёнок».

К Анатолию подошёл нам уже знакомый человек, а именно Кравдий Бумник, протягивая ему руку, он представился:

— К-рав-дий Бу-м-ник, — как бы по слогам выговорил своё имя и фамилию, но это не сдержало полицеймейстера от смеха, который тут же прикрыл рот ладонью. — Специалист по криптографии.

— Анатолий Пряшкин, — пожав руку и не обращая внимания на полицеймейстера, представлялся он. — Отдел Особого Назначения.

— Ну как вам кабинет? — Спросил Григорий, и не дожидаясь ответа, продолжал говорить. — Это то, что можно было придумать в столь малый срок. Но уверяю вас, это временно.

— Понимаю, — говорил Анатолий. — А как насчёт транспорта?

— Какого транспорта? — Не понимая его, переспросил полицеймейстер.

— Автомобиль, на время расследования, — отвечал Анатолий.

— Зачем? — Вновь спросил полицеймейстер.

— Как это зачем?! — Возмутился Анатолий. — Мало ли что… Преступление произошло не в кабинете, а в клубе «Золотой телёнок», в который наверняка мне ещё не раз придётся вернуться.

Григорий Ятом на минуту задумался. Он смотрел то на Анатолия, то на Кравдия. Затем он, уходя из кабинета сказал:

— Я подумаю, что можно сделать, а пока займитесь бумажной работой.

*****

По прошествии времени, Анатолий и Кравдий принялись изучать изъятые бумажные документы из клуба «Золотой телёнок». Да, скажу я вам читатель, это весьма утомительная работа. Если текст был напечатан, то его быстро можно прочесть и изучить, но проблема была в исписанных от руки документов и всяких предписаний. Под каждого члена клуба, да и персонала, отводилась отдельная папка. Бухгалтерия была весьма запутанная вещь, над которой с большим энтузиазмом, и я бы даже сказал с какой-то сверхъестественной скоростью, работал Кравдий. Его математические способности показывали качественную работу. Кравдию, напарник был по душе. Анатолий хорошо к нему относился, не смотря на его неуклюжесть, и неаккуратность. Хочу сказать, что большую часть бумажной работы делал Кравдий, нежели Анатолий. Анатолий в частности бегал с отчётами из кабинета в кабинет, а то и вовсе, куда-нибудь выезжал. Конечно, и Анатолий делал эту не столь приятную работу. В основном он печатал полученный результат, так как отчёты следовало преподносить аккуратно отредактированными, что конечно у Кравдия навряд ли получилось.

Анатолий заметил некую странность в Кравдии. Когда он говорил, что ту или иную бумагу можно выкинуть, то Кравдий не смело спрашивал, — «М-Можно… Можно мне это сжечь?», на что отвечал он ему: «Да, но аккуратно. Не спали кабинет». Кравдий сжигал лист бумаги, не спеша. Сначала он водил его над огнём, который неожиданно прожигал середину. Затем он опускал его в урну, к счастью она была цинковой, и пристально наблюдал, как огонь играючи оставлял от бумаги пепел. Огонь будто гипнотизировал Кравдия, как змей своим взглядом пойманную жертву. Такая мания настораживала ООНовца и видя, как его напарник любуется прелестями языков пламени, каждый раз говорил про себя, «в тихом омуте бесы водятся».

День ото дня шла бумажная рутинная работа. Они почти не покидали кабинет, порой даже ночевали, обговорив график ночных работ. Но вот одним утром, когда Анатолий пришёл в кабинет, то не застал Кравдия, который по-видимому должен был спать после ночной работы. Это его насторожило.

Обождав где-то двадцать минут, Анатолий покинул кабинет. Не дожидаясь лифта, он побежал к лестнице и по ней достиг этажа, где располагался кабинет полицеймейстера.

На этаже был какой-то шум, а точнее смех. ООНовец пробегая через лабиринт, замечает, что он пуст. И когда совсем не много, оставалась ему до кабинета, то на его пути препятствовала толпа сотрудников, которая временами громко смеялась. Пробравшись до кабинета со словами «расступитесь» и «дайте пройти», он увидел не приятную для себя картину, в которой главную роль играл полицеймейстер. Я не буду описывать как Григорий Ятом насмехался над добросовестным Кравдием, так как это не гуманно.

Увидев Анатолия, полицеймейстер сделал паузу, затем накричал на любопытствующую толпу:

— Что вы здесь столпились! Работы нет что ли, так я вам мигом её найду. Бестолочи! Пошли вон!

Толпа поспешно рассосалась. Анатолий войдя в кабинет, закрыл дверь.

— Что здесь происходит? — Сурово спросил Анатолий.

— Месье Клав… — Отвечал Григорий Ятом. — То есть Кравдий, сам явился в кабинет, а…

— Это я пригласила месье Кравдия, — перебила дрожащим голосом Александра Петровна, её лицо было жутко красного цвета, что говорило о том, что ей было неловко наблюдать происходящее. — Я позвала его позавтракать и месье Кравдий согласился, сказав, что ему как раз нужно что-то передать месье Григорию.

— Что вы хотели передать? — Спросил Анатолий.

— Да, что? — В недоумение спросил полицеймейстер.

Кравдий достал из кармана рубахи, удивительно, аккуратно сложенный, в прямоугольник, бумажный лист и протянул Анатолию. Взяв в руки прямоугольник, он не спеша развернул и всматриваясь, спросил:

— Где вы это нашли?

— Что там? — пытался узнать полицеймейстер.

— Вы мне дали, её… — Отвечал Кравдий. — Чтоб выкинуть. Но я хотел её с жечь, но заметив появления символов убрал от огня.

— Не вероятно, — говорил Анатолий. — Кравдий, да вы только что оживили расследование. Месье Ятом, пойдёмте в экспертную палату.

— Да что там? — заинтересованно допытывался Григорий Ятом.

— Там и узнаете, — ответил Анатолий, затем обратился к Александре. — Александра Петровна, накормите, пожалуйста, Кравдия, как следует и позвольте ему выспаться на этом диване.

— Да кто ва… — Хотел возмутится полицеймейстер на указания Анатолия, но тот схватив его под руку, увёл за собой.

*****

После нескольких дней изучения таинственного листка бумаги, экспертная палата пригласила Анатолия и Григория Ятома.

— Здравствуйте, я Эксенд Шрифтин. — Здороваясь с прибывшими, говорил сотрудник экспертной палаты. — Полученный от вас лист бумаги формата А4, на котором чуть подвластно глазу виднелись надписи, — затем он протянул им папки, и продолжая слушать его, они временами просматривали содержимое. — В ходе экспертизы, мы узнали, что весь текст данного документа, написан одними и теми же чернилами, верней не кой жидкостью…

— А что за жидкость? — Перебил полицеймейстер.

— Жидкость, — продолжал Шрифтин, — оказалась обычным лимонным соком. Конечно, если написать что-нибудь на бумаги, то можно сказать, надписи не будет видно, а вот если поводить над огнём, то текст всплывает наружу. — Такой вывод заставил полицеймейстера сделать удивлённое лицо. — Данная методика не используется, на сколько мне известна, нашими службами. Это скорей выходки дилетанта. Но, с другой стороны, такой метод в практике себя показал хорошо. Вы правильно сделали, решив проверять таким методом документы, да и тем более пустые листы.

— Вы смогли прочесть текст? — Спросил Анатолий.

— Да, — отвечал эксперт. — Текст несколько не пострадал. Большую часть времени, мы потратили на изучения почерка, который играет здесь большую роль.

— Это с чего вдруг? — С ухмылкой спросил полицеймейстер.

— Понимаете месье Ятом, — отвечал эксперт, — у каждого человека, своя манера писать. У не которых весьма приятный на вид почерк, у других разборчив, а у третьих как курица лапой и ни того и ни другого.

— И что?! — Не понимая возмутился полицеймейстер.

— А, то! — Продолжал эксперт. — Изучив почерк, мы, перепечатывая текст в понятную форму, должны быть уверены, что логическое сообщение не утратило своего значения. И если какое-либо слово вводит нас в заблуждение, то мы даём сноску предполагаемых, в логических условиях конечно, значений. При этом разбираемое слово присутствует, но с изъятыми буквами. То есть в слове не присутствуют те буквы, которые невозможно было разобрать, в следствие экспертизы.

— Видели, — хвастаясь, обращался к Анатолию полицеймейстер, — какие у меня специалисты работают.

Анатолий проигнорировал месье Ятома, обращаясь к месье Шрифтину:

— Спасибо. Ваша работа весьма впечатляет, — после чего он протянул руку попрощался. — До свидания.

Покинув экспертную палату, Анатолий и Григорий Ятом принялись изучать полученные бумаги от месье Шрифтина. Перепечатанный текст, который как выяснилось был написан лимонным соком, оказался документом, по которому передавались права на пост директора клуба «Золотой телёнок». Эксперты указывали, что сам текст был написан посторонней рукой, а подпись более подходила на месье Селифана. Но самое главное, что весь клуб, как написано в документе, переходил в руки князя Степана Дмитриевича. Долго думая и ломая голову, они решили установить слежку за князем.

*****

Князь Степан проживал в благоустроенном районе столицы. Дома здесь выстроены как-то необычно для жилых комплексных строений. Во-первых, они очень большие, а их стены уложены из громоздких каменных блоков. Во-вторых, вся облицовка стен, то есть возвышавшиеся временами колонны (точнее, если брать по диаметру, то пол колонны!) до самых верхов этих домов, какие-то узорчатые выступы (бюсты, разделители этажей, карнизы с цветочницами и так далее и тому подобное), а также нам привычный вид кладки кирпича, были выбиты непосредственно на этих блоках!

Архитекторы и художники приложили массу усилий, чтобы все эти груды блоков, да и сам район, выглядел куда симпатичней и уютней, скрыв тем самым всю мощь блочных стен. Но не будем отвлекаться…

Неподалёку от пятиэтажного жилого дома, там, где проживает князь Степан, прогуливалась молодая пара. Ухажёр то и дело, временами, как бы второпях, фотографировал свою подругу, и почему-то тогда, когда кто-нибудь выходил из подъезда жилого дома. Здесь же на ближайших телефонных столбах велись какие-то электромонтажные работы. На лавках улицы, я бы даже сказал через чур, много, располагались читатели газет, которые то и дело поглядывали на подъезд. Они не засиживались подолгу на своих местах, так как при очередном выходе жильца, а то и вовсе какого-либо человека, они в спешке отправлялись за ним следом. А когда князь покидал дом, и выйдя из подъезда ожидал прибытие своего автомобиля с шофёром, то все эти чудилы в растерянности, а точнее в хаотичном направление начинали двигаться. Под такой не заметной, почему-то для князя, велась за ним слежка, не сколько дней, пока не случилась следующие…

Совсем забыл рассказать о ночной слежке. Ночью во дворе дома князя, у ближайшего телефонного столба, дежурил грузовой автомобиль с фурой, а у подъезда, скромный не большой автомобиль, который временами светился изнутри вспышками ослепительного света. И как не странно догадаться, эти времена наступали, когда кто-нибудь покидал пятиэтажный жилой дом. Со стороны подъезда вспышки были не так заметны, так как подъезд был хорошо освещён, а вот с другой стороны это впечатляюще.

Итак, пока не случилось следующие…

В фуре, как нам известно, стоящая у телефонного столба, велась прослушка телефонной линии князя Степана; а внутри фуры находились: Григорий Ятом, Анатолий Пряшкин и ещё трое сотрудников, в том числе и водитель.

— Месье Ятом, — говорил Анатолий. — Вы скажите этому недоумку, что бы он фотографировал только подозрительных личностей…

— Анатолий, практика показывает, — перебил полицеймейстер, — что данный метод отработан в точности до мелочей, а это значит, что всё делаем правильно.

— Прошло пять дней, — продолжал Анатолий, — и это будет уже шестой сотрудник. Вам людей не жалко!

— Они исполняют свой долг, — стоял на своём месье Ятом. — Если вам и впрямь их так жалко, то следующим согласитесь стать вы, — с улыбкой на лице договорил полицеймейстер.

— Тихо, — внезапно влез сотрудник, сидящий возле аппаратуры. — Он куда-то звонит.

— Выведи разговор на динамики, — приказал полицеймейстер.

Через небольшие динамики, с треском слушали наши филёры разговор князя.

«Алё, отец», — говорил громко князь Степан. На другом проводе: «Алё! Что, что такое?»:

— Это я Степан, — сказал князь.

— Что случилось? — Спрашивал отец. — Почему так поздно звонишь?

— Мне пришло странное письмо.

— Что значит странное? — Пауза, после — продолжил говорить. — Тебе кто-то угрожает?

— Нет, письмо от Дон Жуана.

— Как… Он же… — Не зная, что говорить, произносил отец. — Звони в полицию.

— То есть, оно не от Дон Жуана…

— А от кого же? Не томи!

— Дон Жуан упоминается в нём, а само письмо от месье Чемонта.

В трубке была тишина. Князь, не зная, что делать, быстро собрался и вызвав шофёра, вскоре приехал к отцу, в доме которого присутствовали врачи. Произнесённые последние слова князем «месье Чемонт» вызвали сердечный приступ у его отца.

За князем, где-то минут так через пятнадцать, ударил звонок в дверь.

— Отдел особого назначения! — Раздался голос после звонка за дверью квартиры, отца князя Степана. — Благоволите открыть Дмитрий Николаевич.

Забегали шаги, — и в сверкающей от огней приёмной, отворилась дверь. В квартиру вошли двое, на одном из них было чёрное пальто, а в руках портфель. Уверенный и деятельный князь Степан, полный достоинства, предстал перед ночными гостями со словами:

— Что это значит?

— Простите за столь поздние время, — неуверенно говорил тот что без портфеля, которым являлся месье Ятом, и замявшись, продолжил. — Очень неприятно… У нас есть основание думать, что вы князь Степан, обладаете некой, конфиденциальной, — Произнёс как бы по слогам, — информацией. И у нас есть право, — и почесав щеку, продолжил, — арестовать вас, в зависимости от результата, вашего ответа.

Глава 4
Письмо

По Атлантическому океану плывёт межконтинентальный пароход «Атлант». Это небольшой грузопассажирский пароход, предназначен для преодоления океанских вод, с большим запасом угля, перевозящий около ста пассажиров включая и заключённых. Каюты тесные и неудобные, а ресторан больше походил на столовую, с не ухоженным видом. За услуги официантов, которые лениво и не охотно обслуживают, приходилось доплачивать от нескольких десятков фраска (подобно копейке) до одного фруска (подобно рублю). Но не столь богатые пассажиры, в частности обслуживали сами себя, образовывая большую очередь у кассы. Лишь не которые пользовались услугами официантов. В основном это были более состоятельные, скупившиеся на билет или обманутые, — поддавшиеся соблазну красочных рекламных стендах о высоких услугах и низких ценах.

Пароход находился в океане около месяца, и что бы ни скучали пассажиры, создавались различные мероприятия. По вечерам, часть ресторана переделывали в азартный уголок. Большую популярность имели «крысиные бега». Они были расположены так, чтобы было видно пассажирам, которые ужиная пристально наблюдали за игрой, не испытывая никакого неудобства. С другой стороны, располагались карточные столы, где взявшие в руки карты, тот же час выражали на лице свои мыслящие физиономии, меняющиеся в ходе игры. Не которые, выходя с фигуры, ударяли по столу крепкою рукою, приговаривая, если была дама — «Пошла попадья!», если же король — «Пошёл лабазник!». Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения «А! Была, не была…», «Не с чего, так с бубен!». Или же просто восклицания «черви! Червоточина! Пикенция! Пичура!», и даже просто «пичук!», — названия, которыми перекрестили они масти в своём обществе. По окончании игры спорили, как водится, довольно громко, из-за того, что не которые игроки отвлекались на «крысиные бега», а шустрые шулера, пользовались случаем, подменивали свои карты на более удачные и таким образом выигрывали. Но спорящих быстро успокаивали штрафом, который мог достигнуть до ста фрусков.

А для тех, кто не увлекался азартными играми, в грузовом отделение устраивали небольшой театр. Трибуна театра выстраивалась из перевозящих грузов, а сцену отделял лишь занавес. В выходные устраивали танцы и розыгрыши.

Дон Жуан редко покидал свою каюту, в которой помимо него, находилось ещё трое человек — его возраста. На их вопросы он скромно отвечал, как бы давая понять, что не имеет желания говорить. Старался кушать в каюте, выжидая, когда его сожители уйдут, он уходил за продовольствием и вернувшись не спеша ел и о чём-то думал. Иногда выходил на палубу, где его пронизывал порой океанский ветер, тем самым остужая его внутренние беспокойство. Обычно он обходил палубу с бака до кормы, а затем вновь возвращался к себе в каюту. По ночам, в тишине, он нащупывал во внутреннем кармане конверт, который должен был доставить, и не решаясь его осмотреть, лишь прижимал его к груди, постоянно о чём-то думая не заметно для себя засыпал.

Пароход приближается к Новоземцким островам, названных в честь фрусгманского путешественника Тома Новоземца.

Новоземцкие острова полны животными, густыми лесами, ценными металлами; окружённые массивными горами. Но лишь на восточном Новоземцком острове, заселены земли обстроившимися тремя причалами: Северный, Восточный и Южный.

Северный причал больше походил на отдельный городской район населявших прижитых жителей острова. Причал предназначен для перевозки заключённых на северный Новоземцкий остров, в тюрьму под названием «Сброд». Тюрьма знаменита своим строгим режимом, где заключённые по отбыванию своего срока, большую часть времени проводят в каторге.

Местные жители прозвали северный Новоземцкий остров — «Новоземцким Сбродом». Это название пошло от того, что в поисках золота Том Н. прибыл на северный остров и ничего не найдя собрался покорять следующие острова. Но его команда была очень сильно измучена и не которые из подчинённых вышли из себя и, требуя вернуться, домой во Фрусгман, подняли бунт. Тогда Том Н. с оставшиеся командой запер бунтовщиков, в отстроившем временном доме, на долгие годы.

Восточный причал был самым большим из всех причалов, так как был торговым путём и принимал новых жителей, а также заключённых из разных земель. Основные постройки причала — это огромные складские помещения, сторожевые башни, рынки и несколько гостинец для прибывших.

Южный причал отличался тем, что это был густонаселённый пункт. Жители, которого были высокие чиновники, шахтёры, — добывающие золото, найденное Томом Н. на южных Новоземцких островах и большое количество войск, контролирующие добычу золота и благополучие всего острова.

19 мая 1913 год.

Пароход «Атлант» всё ближе и ближе подходил к Восточному причалу. Был вечер. На носовой части парохода стоял Дон Жуан и беглым взглядом осматривал впереди приближающийся остров. В середине его навалом грудились скалы, меж скал темнели кедрачи, местами выгоревшие, а понизу острова кипел вершинами лес.

Берега яркие, в сочной зелени, — так бывает здесь в конце весны и в начале лета, когда бушует всюду разнотравье, полыхают непостижимо яркие цветы.

Этот из чудеснейших пейзажей навёл на него тоску. В его голове помутнело, а сердце набивало всё сильней и сильней. Он чувствовал, что на этом острове увидит своего близкого ему человека, месье Гари Цукена.

Не зная, почему это мысль вскружила ему голову, но что-то подсказывала, где-то в душе, что месье вновь выкрутился.

Холодный ветер заставил его съёжиться, и не понятно почему, из-под низа пиджака вывалился жёлтый конверт. Дон Жуан, оглянувшись по сторонам, быстро поднял его с палубы, и пряча, назад вовнутрь, ещё раз взглянул. Напротив, заголовка «адрес» было чётко выделено большими красными буквами «АТЕЛЬЕ: ПОРТНОЙ». Эта надпись не осталась без внимания, — словно таинственный знак предстал в его глазах, от чего он ещё сильнее взволновался и изгнал все сомнения. Но его душевное ликование потревожил громкий рёв сирены парохода, как это бывает, когда пароход подходит к причалу.

Вскоре пароход прибыл в причал. В это время причал пустел, закрывались рынки, расходились купцы и лишь докеры грузили прибывшие товары в складские помещения.

Пароход спустил трап и по нему стремительно, наполняя палубу, взбирались полицейские. А неподалёку от трапа стояли две грузовые машины и, судя по их виду, предназначены для перевозки заключённых.

Палуба была оцеплена, и через трюм кормы, — вывели около двадцати заключённых, которые гремя цепями, не спеша, шли к трапу. Дон Жуан смотрел на шедших заключённых, вспоминая, — месье Цукена! Внезапно его взгляд останавливается на маленьком по росту заключённом; чуть ли с не облысевшей головой; с вытянутым носом, под которым раздувал ветер густые чёрные усы. В нём чувствуется что-то опасное, холодное и хищное. Среди таких же, как он, редких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством со степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и спокойной с виду. Но его задумчивость прервал репродуктор, из которого донёсся голос капитана: «Леди и джентльмены, просим вас, не спеша пройти к трапу». Дон Жуан присоединился к очереди, и не спеша, продвигаясь, наблюдал, как заключённых загружают в автозак.

Вдруг между охранниками возник спор, привлекая внимание сходящих пассажиров. Оказывается, что не хватало место, троим заключённым. И чтобы не делать, две ходки, начальник настаивал утеснить заключённых и усадить оставшихся троих. Но это шло против техники безопасности, и никто не хотел рисковать. И было решено оставить заключённых на причале и дождаться машины. Начальник лично решил проконтролировать, оставшись с тремя подручными.

Сошедший с парохода Дон Жуан, подошёл к неподалёку стоящим полицейским, охранявших заключённых. Он обратился к толстоватому полицейскому, тому самому начальнику, решившему проконтролировать оставшихся заключённых:

— Извините, не подскажите, где здесь ателье портного?

— Вам нужно ехать к Северному причалу, там ателье выделено большой вывеской «ПОРТНОЙ», — указывая дорогу, отвечал полицейский.

Дон Жуан, уходя, поблагодарил начальника, и быстрым шагом скрылся.

Через какое-то время, полицейский повернулся к заключённым, вынул из кармана штанов серебряные карманные часы, увидел, что они показывают седьмой час вечера, совершенно остервенился, подумал про себя: «Ну, где эта чёртова машина?!». Неожиданно его потревожил тот заключённый, на которого обратил свои взор Дон Жуан:

— Начальник, почему так долго? Время ужинать. Кормить-то, кто будет?

— Он прав, вы что, решили нас голодом морить? — Поддержал рядом, сидящий на корточках заключённый.

— Мы хотим, исть! — Крикнул третий.

Поначалу начальник не обращал на них, никакого внимания, любуясь своими часами. Но минут через десять-пятнадцать, он, насторожившись, убрал часы, предполагая, что эти возмущение не что иное, как признак побега, вытащил из-за пояса деревянную дубинку, крикнул во весь голос:

— Что разорались, а ну всем успокоится!

В этот же миг повытаскивали дубинки другие присутствующие полицейские. Но заключённых это ничуть не испугало, они продолжали возмущаться в один голос — «Мы хотим исть».

— Ну, всё… — Произнёс начальник и, замахнувшись, не решаясь применить дубинку, крикнул, обращаясь к подчинённым. — Бейте их, бейте!

Подчинённые замешкались, не зная, как лучше это начать, дабы самим не изувечится. А заключённые, всё ещё горланили, добавив к этому звон цепей, тем самым привлекали внимание прохожих. Кажись что хуже некуда, но не тут-то было…

Но неожиданно для всех, поднялся гул сирены, исходящий от одной из сторожевых башен, и, в туже минуту, на складские помещения, упали со свистом несколько снарядов. Эти снаряды, образовали колоссальный взрыв, с ужасающей взрывной волной, сотрясая весь восточный причал. Рядом стоящие рынки и гостиницы мгновенно вспыхнули. Обломки разлетались на большие расстояния, на конце которых сопровождались огненные хвосты. Каменные башни упорствовали потоку огня, выгорая из нутрии, а у пришвартованных кораблей, взрывной волной, повыбивало стёкла.

Меж изуродованных домов по улицам причала, заваленных обломками, кружило: бумагу, сажу и всякую разную рвань. Над причалом мрачно стоял купол пожара.

Через некоторое время причал как будто ожил. Со всех сторон доносились звуки, которые издавали выжившие, поднимающиеся из-под обломков, вымазанные в саже и в недоумении смотрели по сторонам.

*****

Цепко ухватившись за камни причала, один из заключённых висел над водой и из последних сил, кричал: «Кто-нибудь, помогите». Он, оглянулся назад, чтобы посмотреть, кто тянет его вниз. Это были двое других заключённых. Один висит над водой, вверх ногами, так как все трое, были скованные цепями за ноги, то другой находился не подвижно в воде, поверх досок, лицом, опрокинутым в воду.

Его пальцы стали соскальзывать, — он терял силы.

— Помогите! — Крикнул вновь.

Вдруг его кто-то схватил за руки, крича «Сюда, сюда вот они», это оказался один из охранников. Вскоре к нему присоединился ещё один полицейский. Но их попытки, вытащить заключённых были бесполезны.

— Прыгай в воду и проверь, жив ли он, — сказал один, толкая другого полицейского.

— Почему я! — Возразил тот.

— Потому что я не умею плавать.

— И что! Может, я тоже плавать не умею!

— Прыгай, кому сказал! — Воскликнув полицейский, толкнув того в воду.

Тот падает воду и, вынырнув, прокричал:

— Ты чего?!

— Исполняй приказ. Проверь, жив ли он.

Трясясь от холодной воды, он по обломкам пробрался к заключённому и, уцепившись за доску, которая была под его телом, перевернул, прислушался к его дыханию, сказал:

— Он не дышит.

— Отстёгивай его, — сказал стоящий на причале полицейский и кидает ему ключи.

*****

Начальник поднял голову и увидел, что всё вокруг разрушено, а в ушах стоял глухой звук, но при этом заметил, что его сильно отнесло от причала. Вставая, он отряхивался от пепла, обнаружил, что потерял фуражку. Осматриваясь по сторонам в поиске фуражке, он увидел одного из своих подчинённых. Это был Роберт, не высокий худощавый парнишка. Его губы шевелились, поворачивая голову, то в одну, то в другую сторону, но при этом не было слышно, никакого звука, исходящего из его уст. Начальник позвал подчинённого и, не услышав своего голоса, в панике упал на колени и, держась за уши, стал кричать. На его крик подбежал Роберт, и присев что-то сказал. Увидев перед собой его, но не слышал, что тот говорит. Тогда он стал указывать на свои уши, пытаясь объяснить, что ничего не слышит. Роберт, успокаивая, поднял начальника и куда-то повёл. Но, сделав несколько шагов, начальник остановился. Он закрыл глаза и глубоко зевнул. После этого, у него из ушей как будто выстрельнули пробки, и он снова мог слышать. Его настигло волнение, прислушиваясь к каждому звуку.

— Я снова слышу! — Радуясь, воскликнул начальник, обращаясь к Роберту.

Роберт молча стоял, улыбаясь на радость начальника. Успокоившись, начальник спросил:

— Что с остальными, все живы?

— Сотрудники все, а из заключённых один умер, — отвечая, достал из кармана рубашки заполненное уведомление и протокол, протянул начальнику.

— Заключённого по эх…, Гарвольда, отнесло в воду, где он в бессознательном состояние захлебнулся, — прочитав в слух, начальник, строгим взглядом посмотрел на Роберта, которому стало не по себе, улыбнулся и без всякого сочувствия сказал, убирая протокол в карман мундира. — Поделом этому мошеннику.

В воздухе послышались свисты. Они подняли головы и пристально смотрят в небо, где виднелось множество приближавшихся чёрных точек.

— Ложись! — Падая на испепелённую землю, скомандовал начальник.

Они лежали на земле, прикрыв голову руками, и напряжённо ожидали взрыва, но его не было. За место этого раздались глухие удары о землю, после чего послышалось шипение. Они подняли головы, держа руки на затылке, и увидели не понятные для себя предметы яйцевидной формы опирающихся на резиновые наполненные воздухом камеры. Вдруг раздался дикий свист, и предмет яйцевидной формы начал раскрываться на четыре части, при этом под ними сдувались камеры. Начальник с Робертом прикрыли уши, стиснув зубы от не выносимого звука. Из образовавшихся четырёх лепестков, по выскакивали четыре человека в облегающих костюмах, на голове был шлем, а само лицо закрыто странной маской, напоминающая противогаз.

— Вентуши! — Прошептал начальник, узнав обмундирование врага.

Роберт, отползая назад, дёрнул начальника за мундир, и тот последовал за ним. Затем они тихонько поднялись и, пятясь, спрятались за ближайшие обломки, где развернувшись, побежали.

Весь Восточный причал был усыпан яйцевидными предметами.

*****

За недолго до взрыва на Восточном причале; неподалёку от Северного причала, в переулке со скрипом остановился старенький грузовичок. Открылась дверца, и из него вышел Дон Жуан, обойдя автомобиль, он прошёл к водителю и, поблагодарив его за помощь, протянув весьма немалую сумму денег:

— Спасибо, я вам очень благодарен.

— Рад помочь, — сказал водитель, после чего загрохотал автомобиль и медленно поехал в сторону причала.

Дон Жуан развернулся, и перед ним предстало ателье, стоящие меж домов, выделявшиеся большой красно-жёлтой вывеской «Портной». Он поднялся по узенькой лестнице, открыл дверь и со звуком колокольчика вошёл. Как только он вошёл, то из комнаты, прикрытой красной занавеской, раздался чей-то голос:

— Одну минуту.

Дон Жуан прошёл к стойке и в ожидание стал рассматривать ателье. За стойкой, возвышались полки, с лежащими в них, разных тканей. Около в хода стоял бордовый шикарный диван, с ярко-жёлтыми подушками, а рядом в углу стоял стеклянный столик, на котором лежали модные журналы. Напротив, дивана висела картина с изображением женщины держащей в руках ребёнка, обсасывающего свой палец. Ребёнок смотрит куда-то вдаль, а женщина — прямо, с очень красивой улыбкой и румяными щеками.

— Извините, что так долго заставил вас ждать, — внезапно раздался голос, который ничуть не потревожил разглядывающего картину, Дон Жуана. И тот, не отрывая глаз от картины, ответил:

— Ни чего.

— Это мая мама, — вновь раздался голос.

— Простите? — Переспросил Дон Жуан, любуясь картиной.

— Я про картину, — ответил голос, продолжая говорить. — На картине изображён я с матерью. Она красавица, ни так ли?

— Да, конечно, — согласился Дон Жуан, поворачиваясь в сторону раздающегося голоса.

Перед ним стоял молодой парнишка, лет двадцати пяти, маленького роста, коротко остриженный со светлыми волосами и приятным лицом. Одетый в белый полувер, шею прикрывал красный галстук, верней завязанный красный платок в узел с исходящими концами. Его верхний вид подчёркивали чёрные брюки, покрытые вертикальными, белыми тонкими полосками и стильные, чёрные, замшевые туфли.

Лицо юного человека точь-в-точь походило на месье Гари. Его округлённый нос и чудная улыбка отображали большое сходство с этим человеком. Дон Жуан пристально смотрел на молодого человека и не мог понять кто именно перед ним. Я бы даже сказал, что он был полностью озадачен.

— А-а, я могу увидеть, мм… Портного? — Спросил Дон Жуан.

— Это я, — ответил молодой человек.

— В-в-вы месье Цукен?

— Нет. Вы явно ошиблись.

От такого неожиданного ответа Дон Жуан побледнел, от чего достал из внутреннего кармана жёлтый конверт и, взглянув на него, тихо спросил:

— А где месье Цукен?

— Здесь нет никакого месье Цукена, — отвечал молодой человек. — Здесь только я, месье Тномеч.

Дон Жуан роняет конверт на пол и, шатаясь на ногах, направился к дивану. Портной поднял конверт и, не отрывая от него взгляда, спросил:

— Откуда это у вас?

— Что? — Как-то вяло спросил Дон Жуан.

— Этот конверт.

— Это уже не важно, но скажу вам одно, что я его должен был доставить месье Цукену.

— Может месье Тномечу от месье Цукена?

— Я же сказал… — повысив голос, отвечал Дон Жуан, но его перебил портной.

— Но так взгляните сюда.

Дон Жуан взглянул на адресата и отправителя, где было чётко написано «от месье Цукена, месье Тномечу».

— Простите меня месье, за мою невнимательность и прошу, как можно скорей прочесть это письмо, — протягивая конверт портному, говорил Дон Жуан.

— Но от кого оно? — Не принимая конверт из рук незнакомца, поинтересовался портной.

— Нет времени для объяснений, читайте скорей, — положив ему в руки конверт, сказал Дон Жуан.