Бесплатный фрагмент - Мэрри и Вилли

Легкомысленное предупреждение от автора!

*

В этой книге у нас будут другие имена, но вы же понимаете, кто здесь действующие лица, верно?

Могу сразу сказать, что речь здесь пойдёт о странном доме, страусе, перламутровой ракушке, и бог знает о чём ещё. Это уже ваше дело, следовать за мной по путям моих свежих воспоминаний, или нет.

Если вы привыкли валяться дома и никогда ничем не рисковать, советую сейчас же отложить эту книжку и больше никогда о ней не вспоминать, ибо, кажется мне, вы решите, что всё это вздор, и выдумка! Что так поступают только крайние безумнцы, или полные идиоты. Но мы с Мэрри только что вернулись, и не собираемся молчать о том, что с нами произошло.

ГЛАВА 1

Как-то вечером, среди зеленеющей листвы нашего сада, мы с Мэрри сидели возле окна и мечтали, как все дети.

— Вилли, а как ты думаешь, — спросила меня Мэрри. — Мы доберёмся вон до той звезды?

Мэрри указала рукой на одну из бесчисленных звёзд, что были сегодня на небе.

— Как ты думаешь, там есть жизнь? Хотел бы ты увидеть, кто там живёт? Хотел бы?

— Не знаю, Мэрри, мне бы доделать домашнее задание, а потом уже думать о каких-то там звёздах.

— Но сейчас лето, врунишка! Мы же вместе ходим с тобой в одну школу, ты что, забыл? Ты даже в одном классе со мной сидишь, глупыш.

— Ну, может, и так. Я не сильно часто думаю о звёздах, так что ничего путёвого тебе не отвечу. Вообще, Мэрри, мне хотелось бы повзрослеть, если честно. Я давно так хочу стать взрослым, если бы ты только знала.

— Вот ты глупенький, Вилли! Никто не хочет повзрослеть. По крайне мере, никто в здравом уме.

— А я хочу! Хочу ходить на работу, и чтоб у меня была машина. Я бы тогда ездил на пикники, когда мне только захочется. Хоть вечером. Никогда не видел, чтоб взрослые так делали. А я бы делал.

— Ничего бы ты не делал, глупенький. Ты бы жил, как и все взрослые — скучной-скучной жизнью. Вот я лично не хочу взрослеть. Никогда!

— Ты серьёзно, Мэрри? Нет, ты действительно серьёзно сейчас? Это же так здорово — распоряжаться своей жизнью, как тебе только захочется. Никто тебе не указ!

— Да? А работать ты как будешь? Ты думаешь начальник тебе не указ?

— Ну, это же совсем другое. Не сравнивай.

— А вот и буду! Это же всё жизнь! Разве бывают исключения?

— А разве нет?

— Ну конечно бывают! Но не так… Не так, Вилли!

— А как?

— Я не знаю, если честно.

Открылась дверь, и в полоске яркого жёлтого света показалась мама.

— Мэрри, — сказала она. — Смотри не засиживайся долго, Тера начнёт переживать.

— Нет, что вы! Она никогда не переживает, когда я у вас! Можете ей позвонить!

Тера — это мама Мэрри. Они живут здесь по соседству. Мы с самого детства дружим, сколько я себя помню. Мэрри в этом году должно исполниться двенадцать, а я на год старше. Так что, я старший, а она — малявка.

— Нет, я не буду звонить Тере. Но смотри, я всегда переживаю, когда на улице темно…

— Всё в порядке, миссис, Аскваейр. Я уже привыкла. Мне двадцать секунд бегу. Вы что, не переживайте вы так. Вы так всегда заботитесь обо мне, но это лишнее.

— Мам, я проведу её, — сказал я.

— Ну, если тебе не будет сложно.

— Да мам, воздух отличный, я как раз подышу перед сном.

— Ну вот и хорошо.

Мама сделала вид, что этот ответ её успокоил, и закрыла за собой дверь. Хоть слабая полоска света всё ещё проникала в нашу тёмную комнату.

— О чем ты думаешь, Вилли?

— Да не о чём. Просто уже поздно, мысли лезут разные в голову.

— Ну, мне, наверное, уже пора домой.

— Хорошо. Я тебя проведу.

— Нет, не беспокойся. Я сама дойду.

— Нет, я маме обещал.

— Ох, Вилли!

Мэрри надела свою лёгкую кофточку, и мне почему-то стало её так жаль. Сам даже не знаю, почему. Так жаль, что я почувствовал, что сейчас влюблюсь в неё. Она была такой беззащитной, доброй и хрупкой. Она всегда проводила у меня столько времени, что я так привязался к ней, и теперь я осознал, что не представляю жизни без неё. Мне это чувство понравилось, но вместе с ним мне стало страшно. Страшно, что оно останется навсегда. И что я не смогу её любить так сильно, как она меня любит. Я был уверен, что она любит меня больше жизни. Детской, невинной любовью. Ах, как мне стало её жаль.

Я посмотрел на то место, где лежала её кофточка, и мне стало жаль и его. Мне всё на свете стало жаль, к чему она когда-либо прикасалась. Оно заслуживало большей любви, как и Мэрри.

— Ну что, глупыш? Идём?

— Да.

Мы вышли на тёмный воздух. Под лунным светом были видны высокие зелёные кусты, что росли в нашем маленьком саду; трава, завидев жёлтый диск на небе, послушно тянулась вверх, а внизу всё так же цвели астры. В горшочках прикреплённых к дому, бордовым, розовым и белым цветом пестрела петуния. Мэрри часто говорила, что обожает наш сад. И что, уж если бы ей пришлось когда-нибудь умереть, то только в нём. И теперь я не мог смотреть, как прежде и на свой сад. Всё из-за этой Мэрри!

Я разозлился и стал идти быстрее.

— Стой! Вилли! Куда это ты?

Но я не обернулся. Не надо было ей быть такой хорошей.

— Стой, Вилли!

Мэрри догнала, и стала молча смотреть мне в лицо. Она долго смотрела своим суровым взглядом. А я только и подмечал, как ветер раздувает её длинные каштановые волосы.

— Да, что с тобой? — спросила она, и остановилась. Я тоже остановился. Мне страшно захотелось её обнять, но я сказал:

— Пошли.

Мы пошли, и темнота этого вечера расступалась у нас перед ногами. Мэрри обогнала меня, и на несколько секунд пришла к своему дому раньше. Она остановилась, не оборачиваясь ко мне, и молча смотрела себе под ноги.

— Эй, чего ты? — спросил я.

— Вовсе ничего. Спасибо тебе, Вилли, что провёл меня.

— Эй, — сказал я. — Чего ты кипятишься?

— Наверно, я устала, и мне нужно поспать, — сказала она. Я знал, что она врёт. Она просто обиделась. Чёрт, но я ничего не мог с собой поделать. Просто ничего.

— Ладно, Мэрри. Как скажешь. Тогда до завтра? Мы же увидимся завтра?

— Кто знает. Если я буду жива, то увидимся.

— Почему ты всё время говоришь о своей смерти? Ты что, хочешь, чтобы это произошло на самом деле?

— Нет. Как раз этого мне хочется меньше всего.

— Тогда почему?

— Не знаю, Вилли. Это как-то само вырывается. Понимаешь? Эти слова живут сами по себе. Ну, больше я ничего тебе сказать не могу. Я не знаю, — повторила она ещё раз.

— Чёрт, дурацкие же у тебя слова, если честно.

На первом этаже зажёгся свет. Видать, Тера или Джон услышали наш разговор и спустились вниз. Должно быть они уже спали.

— Ну, я, наверно, пойду.

— Счастливо, Вилли.

Я не хотел сейчас видеться с её предками, поэтому дал дёру, якобы поспешив к себе. Но я просто не хотел здороваться.

Следующим днём, ближе к полудню, я набрёл на старые фотографии, что лежали где-то среди коробок. О них все давно забыли. Эти, очень давние фотографии пылились здесь уже не один год. Я знаю. Просто сюда мало кто заглядывает. Да и я тоже. Просто в один момент мне стукнуло в голову, что надо сюда заглянуть, и всё. Ничего не мог с собой поделать. И вот, только когда эти снимки были у меня в руках, что-то во мне успокоилось. Утихло, как внезапно догоревшая свеча.

На этих фотографиях был я ещё совсем мал, чтобы что-то понимать на тот момент, когда меня фотографировали. Был мой брат Джейкоб. Но он умер ещё в детстве. Несчастный случай. Он поперхнулся косточкой. Наверно, именно поэтому этот альбом и лежал здесь в таком одиночестве. Даже я о нём позабыл до сегодняшнего дня.

Ещё здесь были мои родители, совсем молодые и очень красивые. Мало у кого бывают такие красивые родители. От прежней красоты, конечно, остались только эти фотографии. Но всё же… Я ими очень гордился. А ещё нашлись две фотографии, где мы с Мэрри держимся за руки ещё детьми. Судя по всему, это были первые дни нашей дружбы. Наши почти беззубые улыбки были здесь настолько естественны, настолько волнительны, что я и сам сейчас улыбнулся, глядя на них. Ох, сколько счастья в этих глазах. Как же здорово, что Тера и Джон не ошиблись адресом, и поселились недалеко от нас. Если бы не покупка этого дома, не знаю, наверно, моя жизнь была бы намного скучнее. Даже думать не хочу об этом.

Я долго сидел на полу, держа в руках этот альбом. На этих снимках была совсем другая жизнь, понимаете? Что-то утеряно с тех пор. Чёрт, какие-то надежды, что ли. Не знаю, но в них явно что-то было. Минут сорок я на них пялился, прежде чем услышал, как в дом кто-то вошёл. Я положил альбом обратно, и задвинул его так, будто к нему никто и не прикасался. Я сел на диван и включил телевизор.

Это была мама, она встречалась со своей подругой, и вот только что вернулась домой. Отца сейчас не было в городе, он поехал к своим родителям. Его мама немного прихворала, и он захотел с ней увидеться. Я бы тоже поехал, но мне страшно смотреть на больных старушек. Не люблю я смерть, а она возле них так и ошивается. Чёрт, грустно всё это. Надеюсь, моя бабушка протянет, как можно дольше. Да, это было бы здорово. Папа её очень любит. Да и я тоже. Славная она. Правда я её почти не видел, но всё же. Там в Миннесоте холодно, а я не очень люблю холода. Да и жару с трудом переношу, если честно. Вот почти и не бывал у них. А так, я бы с радостью.

К шести часам вечера я страшно соскучился по Мэрри, она скоро должна прийти. Она бы и раньше пришла, только они тоже в гости ходили. Чай собирались выпить с кем-то из родственников. Мэрри мне почти обо всём говорила. Как и я ей. Никому не мог. А ей мог. Мог всё, что угодно рассказать. Она могла меня наругать, конечно, но всё равно всегда поддерживала. Я не знаю. Я не очень рад этим чувствам новым. Вот тем, что вчера появились. Чёрт, я всегда знаю, когда они появляются. А если я это замечаю, то поверьте мне, они не скоро исчезнут. Вот это меня и пугало. Всё было слишком отлично, чтобы длиться дольше. Вы, наверное, подумаете, почему я так боюсь. Да, вы точно так подумаете. Не знаю, просто я насмотрелся телевизора, фильмов. Там всегда так. Вот совсем всегда. А я думаю, они не врут. Зачем бы тогда люди их смотрели, если они врут обо всём? Нет, я думаю, тут они кое-что знали. Вот я вчера на собственном примере убедился, что всё начинает портиться. Всё было чисто, гладко. А потом — бац! И Мэрри уже чем-то недовольна, я веду себя, как идиот. Нет, они в фильмах насчёт этого явно не врали. Да и в мультиках так, если честно. Чёрт, это вообще дрянная штука. А знаете ещё в чём дело? Дело ещё в том, что я не могу поделиться этим с Мэрри. Вы, наверно, сами знаете, почему. Если честно, я сам не знаю, но вы, наверно, знаете. Вот она должна прийти с минуты на минуту, вот она придёт, и посмотрим, какая она будет. Очень хотелось бы, чтоб она была прежней.

А вот и звонок. Это она. Она всегда была пунктуальной. Я никогда таким не был, а она была. Мне всегда в ней это нравилось, хоть я и не задумывался, но сейчас понял.

Я слышу, как она поднимается по лестнице.

— Эй, Вилли! Ты там разговариваешь с кем-то?

Чёрт, она меня услашала.

— Нет, Мэрри. Проходи. Я просто записывал кое-что в свой дневник.

— Серьёзно? А я и не знала, что ты дневник ведёшь.

— Я недавно начал. Не знаю зачем. Захотелось как-то.

— Я тоже когда-то начинала, но мне не понравилось, и я оставила. Так он и лежит у меня в столе.

— А дашь мне почитать?

— Нет! Ты что? Нет, конечно. Дневники для того и ведутся, чтобы их никто не читал. Ты что, не знал об этом?

— Знал, конечно. Просто мне так интересно.

— Ну, мне тоже, если честно, захотелось почитать, что у тебя там написано. Но я даже и просить не стану.

— Вот и правильно, Мэрри. Ты всегда была умной девочкой.

— Вот ты негодяй!

Она схватила подушку и ударила меня ею. Но я в ответ ничего не стал делать. Мне нравилось, когда она дурачится. А мне сейчас дурачиться почему-то не хотелось.

— Вилли, дурашка! Ты что, опять грустный сегодня?

Да, она это заметила. А как тут не заметишь, если я почти не двигаюсь?

— Да нет, тебе показалось. Просто я сонный, наверно.

— Что же ты делал ночью? Ты же не смотришь на звёзды.

— Не знаю. Не спалось мне.

— Не спалось ему. А до моего прихода ты не мог как следует выспаться, чтоб не ходить, как сонная муха, а?

— Да не знаю я. Чего ты пристала. Ну сонный, да и сонный. Чего тут такого?

— Но я хочу, чтобы ты был такой, как прежде.

— Я такой и есть.

— Нет, Вилли, ты не такой. Ты влюбился! Разлюби меня обратно, слышишь!??

Догадалась, мерзкая девчонка.

— Если бы я мог. Думаешь, я не пытался?

— Не опускай голову, Вилли. Не расстраивайся. Ты меня разлюбишь. Я тебе помогу.

— А если мне не очень хочется тебя разлюбить, что тогда делать?

— Да ты совсем глупый! Что ты говоришь такое!?

— А ты не можешь в меня влюбиться? Ну, на минуту. Может, тебе понравится?

— Чтоб я больше от тебя не слышала подобных глупостей! Ты меня понял, Вилли? Мы будем с тобой только друзьями. Всегда!

«Но почему???» подумал я. Что за навязчивая идея о дружбе?

— Ладно, — сказал я. — Будем друзьями. Всегда. Только ими и будем.

— Правильно. Только ими. И не развивай в себе эти страдания. Ты, как девчонка. Над тобой все будут смеяться, а я не хочу, чтобы над тобой смеялись. Слышишь?

— Слышу, слышу…

Не хочет, чтоб смеялись. А чтоб страдал — хочет. Какая она бывает глупая, всё же!

— Вот, что, Вилли! Поехали завтра со мной к бабушке. Она живёт недалеко. В Дорджвилле. Что ты скажешь? У неё есть фруктовый сад. Там есть одно такое дерево. Яблоня. Я очень её люблю. Говорят, я упала с него, когда была ещё совершенно маленькой. Но я всё равно его очень люблю. Оно такое красивое. Особенно, когда цветёт. А ему уже пора цвести. Что скажешь, Вилли, хочешь увидеть моё любимое дерево?

— Твоё любимое дерево — яблоня?

— Да.

— А как же на нём сидеть? Яблони обычно такие маленькие.

— Но оно такое красивое, когда цветёт. Ты просто не видел ещё.

— Ну ладно, мне не сложно. Жаль, правда, на нём не будет яблок, а лишь цветы.

— А ты и цветы не любишь, да Вилли? Ты ничего красивого не любишь. И если бы не твои родители, не было бы у тебя и этих цветов перед домом. Единственное на что ты был бы способен, это держать газон опрятным, и всё.

— Я не знаю, Мэрри. Может, ты и права. Я просто не думал над этим.

— А ты подумай. Возьми и подумай. Что же ты ни над чем не думаешь? Ладно. Завтра ты увидишь яблоню моей бабушки и полюбишь все живые растения. Я почему-то в этом уверена.

— Да, это было бы неплохо, — сказал я.

ГЛАВА 2

Следующим днём отец Мэрри повёз нас на машине к этой бабушке, Кэролайн, в Дорджвилл. Дорога была бы совсем скучной, если бы не моя подружка. Отец её был ещё тем занудой. Вечно он включал радио в машине, и настраивал на какую-то идиотскую станцию. Приходилось всё время слушать или музыку для стариков, которым давно уже пора сидеть в кресле-качалке, либо слушать новости, где нас то и дело пугали Советским Союзом. Мне это до тошноты всё приелось ещё пару лет назад, когда мы с отцом ездили по делам разным. Мой старик здесь почти не отличался от старика Фостера. Он тоже любил новости и вечно слушал эту идиотскую музыку. Потом заводил разговоры о политике, где никого не слушал, а только то и делал, что повторял одно и то же миллионный раз, пытаясь кого-то этим удивить. Он точно где-то этот текст выучил, и менять его не собирался до конца жизни. Видимо, он сильно его впечатлил тогда. Но я запомнил его ещё с первого раза, а все остальные тысячу раз я мечтал сбежать, дабы не слышать всего этого. Не знаю, почему только отец Мэрри, и мой старик не вели дружбу. Мне кажется, им понравилось бы. Хотя, они могли поубивать друг друга своей скукой, да. Здесь они были очень опасны. Наверное, одинаковые люди не сильно притягиваются. Им нужны были слушатели, а могли они только говорить. Наверно, со взрослыми так всегда. Не хотел бы я стать таким же. Обидно, если и мой старик в этом возрасте рассуждал так же, а потом превратился в того, кем он стал. Да, это страшно, если это так.

Но сейчас, если честно, меня больше интересовало, какой может быть сад у этой бабушки. Здесь, пока мы ехали, нам не попалось ни одно захудалое деревце, только сухая земля. Может, эта Кэролайн — фея?

— Мэрри, твоя бабушка фея, да?

— Фея? — удивилась Мэрри. — Нет. С чего ты взял?

— А откуда тогда у неё такой сад может быть? Посмотри вокруг. Эта земля разве что не выжжена. Здесь ничего не растёт.

— Нет, молодой человек, — это нас услышал мистер Фостер. — Здесь ничего не растёт, потому что ему не дали расти. Вот у бабушки Кэролайн всё иначе. Я, в своё время, помогал ей ухаживать за этим садом. Да. По воле случая он разрастался и становился всё больше и всё красивей, пока не стал таким огромным, каким он есть сейчас. О, я даже предположить не могу, как она со всем этим справляется. Она старенькая… Может, сад сам за собой ухаживает!? — он засмеялся. Наверно, поверил в свои же слова. А может, по радио услышал что-то. Чёрт его знает. Но смеялся он долго. А затем продолжил. — Да, этот сад точно за собой ухаживает. Подстригает себя, и поливает… Нет, представляете себе такую картину? Мы, значит, приезжаем, а там такие дела. Забавно же, да? Нет, я точно поговорю с мамой, как ей удаётся за садом следить. Может, она жениха себе нашла, а, как ты думаешь, Мэрри? Нашла она себе жениха?

— Вряд ли, пап. Поблизости никого нет. Да и не тот она человек, который на старости лет стал бы знакомства новые заводить.

— А я вам говорю, что она — фея. Точно вам говорю.

— Ну, Вилли, может, ты и прав. Хах! мама — фея! Никогда бы не подумал! Ну, Вилли, ты даёшь! Молодец! В какой класс ты теперь ходишь?

— В седьмой, сэр.

— В седьмой? А я думал ты в пятом. Вот, как время летит. Не успеешь оглянуться — и, бац! И твои дети уже ходят на работу, заводят своих детей. Надо же… А?

— Что это с ним, Мэрри? — спросил я, приставив губы к её уху.

— Не обращай внимания, — так же ответила и она.

Минут через двадцать езды на горизонте стало что-то виднеться, и я вспомнил, как прошлым вечером Мэрри рассказала мне, что поместье это принадлежало раньше кому-то другому, и что сад этот, который она так любит — тоже основал кто-то другой. Некий Томпсон. Она сказала, что никогда его не видела. А ещё сказала: «Если бы не мистер Томпсон, возможно, дедушка мой и не додумался бы основать этот сад. Сухая он личность. Мне так бабушка рассказывала. Знаешь, Вилли, Этот мистер Томпсон только табличку успел там повешать, — а всё остальное уже дело рук моей бабушки, она занималась этим садом — замечательный она человек!». Вот такую историю поведала мне Мэрри, так что теперь я был в курсе возникновения этого чуда света. Я понял, что это то самое место, куда мы и направлялись, поэтому не стал даже и спрашивать. У этой миссис Фостер действительно был сад. Но он стоял немного поодаль от дома. А первым нас приветствовал большой двухэтажный дом, выкрашенный в белую краску, которая со временем страшно пожелтела. Мы с Мэрри вылезли из машины, и воздух здешних мест показался мне очень мягким. Небо было бледно-голубым, и кое-где его пронзали тонкие полоски белых облаков. Такие обычно на закате выглядят очень красиво, когда окрашиваются в розовый. Но до заката было ещё далеко и мы пошли к двери миссис Фостер. Мистер Фостер стал молотить в дверь, будто он работал в полиции и ему требовалось обезвредить какого-то очень опасного преступника. Через минуту нам открыла бабушка Кэролайн (как её называла Мэрри). На вид она была очень старенькой, но сразу можно было сказать, что она божий одуванчик. Седые волосы были собраны сзади в пучок, а улыбающиеся глаза с глубокими морщинами побокам глядели то на мистера Фостера, то на нас с Мэрри. На ней были две или три тонкие одёжки, и в этот жаркий день всё это делало из неё очень милую и чудоковатую старушку, которой можно было доверить всё, что угодно. Она придерживала дверь правой рукой, и приветливо улыбаясь, сказала:

— Детишки! Джон! Входите! Входите!

Мистер Фостер обнял приветливую старушку, и мы прошли в тёмную, прохладную гостиную.

Дом был очень стар, и достаточно беден. Это был деревянный дом, должно быть, ещё со времён гражданской войны. Слава Богу, здесь ещё не успели завестись термиты. Гостиная не особо отличалась от фасада, и была достаточно светлой и просторной, выдержана в молочных и коричневых тонах, как и всё в этом доме. На стене по левую сторону в жёлтой раме висела большая тяжёлая картина с местным пейзажем (на ней была зелёная трава с дубом). На полу вразброс лежали небольшие коврики разной формы (прямоугольные, квадратные, круглые) они были ещё и разных цветов. К стене был прислонен большой коричневый диван, который казался всё ещё очень мягким. Напротив стоял маленький овальный столик, накрытый белой скатертью, а по бокам стояло кресло, и кресло-качалка. На одном из них почему-то (странно для этой поры года) лежал старый плед, и похоже было, что им всё ещё пользовались. Далеко, на южной стене дома виднелся уютный камин, где на верхней полке пылились старые фотографии в металлической оправе, и стояли красные праздничные свечи (должно быть, забытые ещё с прошлого рождества). Ещё в центре комнаты с потолка свисала большая старая люстра с хрустальными камешками, и солнечные зайчики, играясь между собой, перепрыгивали с места на место. Правда, пахло здесь странно. Старостью, или сыростью. Не знаю, может, это только так мне казалось. Но здесь действительно пахло как будто настоящей старостью.

Мы встали посреди комнаты, и стали ждать, когда мистер Фостер и бабушка Кэролайн закончат разговор. Первой в комнату вошла бабушка, за ней мистер Фостер.

— Итак, — сказала Кэролайн. — Кто этот симпатичный молодой человек?

Она подошла почти вплотную, наклонилась, и стала меня рассматривать, почти как учёный, обнаруживший что-то очень важное для науки.

— Это наш сосед — Вилли. Они с Мэрри дружат с самых малых лет. Ещё с тех пор, как мы только перебрались в ПолдейлКрэнч.

— Да? Джон, почему ты никогда о нём не рассказывал? У вас такой славный сосед. Верно, Мэрри? Ты довольна своим соседом?

Она так трогательно улыбнулась, глядя на Мэрри.

— Главное, что теперь ты познакомилась с Вилли. Да, ма?

Она не услышала.

— Правильно, Вилли?

— Да, сэр. Всё правильно!

— Ну что ж, — сказал мистер Фостер. — Тогда, пожалуй… — он на секунду задумался. — Рад был бы задержаться, да не могу. Дел невпроворот.

Он посмотрел на бабушку из-под очков, чтоб понять, услышала она или нет.

— Вилли, ты остаёшься здесь за главного.

Он подумал секунду.

— Нет, не за главного. Но вот, что, ты присматривай за Мэрри, хорошо? Бабушка Кэролайн уже плохо слышит. Ну, она старенькая, понимаешь? и не уследит за всем. А ты парень ответственный… Так что, не подведи меня. Договорились?

— Да, сэр. Я постараюсь.

Кэролайн так укоризненно смотрела на своего сына, пока тот говорил все свои просьбы.

— Ну, — он ещё раз посмотрел на Кэролайн. — Я пошёл. Рад был повидаться, ма.

Он обнял её, и направился к двери.

— Да, кстати. Мэрри, слушайся бабушку. И без Вилли никуда не уходи. Ты всё поняла?

— Да, пап. Иди уже!

— Отлично. Кстати, ма, можешь не провожать.

И с этими словами мистер Фостер вышел в тёмно-коричневую дверь с матовым стеклом, и ситцевой занавеской. Через секунду я услышал, как он завёл мотор, и резко тронулся с места. Точно куда-то спешил. Хотя не думаю, что это так.

— Ах, этот Джон, — сказала Кэролайн. — Всегда он куда-то спешит. Никогда у него нет времени. Садитесь, детишки, садитесь на диван. Там вам будет удобно. Я сейчас что-нибудь посмотрю для вас. Вилли, что ты любишь больше, молоко или лимонад? Будешь печенье миндальное?

— О, большое спасибо, мэм, я бы с удовольствием выпил молока!

Я страшно проголодался во время дороги, и съел бы что угодно.

— А ты, Мэрри, что ты будешь?

— Мне то же самое, бабуль. Ты же не забудешь своё фирменное печенье? Ты всегда его выпекаешь по четвергам.

— Конечно, дорогая. Оно как раз готово. Должно быть ещё тёплым. Сейчас я принесу. Подождите.

Когда миссис Фостер вышла за угощением, Мэрри обернулась ко мне, и сказала:

— Вилли, они все, как сумасшедшие. Мне так неудобно за них.

— Да ладно, — говорю. — Все взрослые такие. Сумасшедшие и неприятные.

— Да. Но бабушка не такая. И у неё есть сад. Вот мы съедим печенье, чтобы прибавились силы, и я тебя проведу в сад. Это замечательный сад, ты его полюбишь, как только увидишь, я в этом абсолютно уверена!

— Ну ладно, главное поесть чего-нибудь сначала.

— Да. Сейчас бабушка принесёт молока с печеньем. Оно очень вкусное.

И тут послышалось, как бабушка Кэролайн чуть не уронила что-то с подноса.

— О, Божечки! Чуть не уронила. Руки совсем старые стали…

— Вам помочь, миссис Фостер?

— Нет, Вилли, спасибо. Я сама справлюсь.

Она подошла к столику, и аккуратно поставила поднос с молоком и печеньем перед нами.

— Вы обо мне разговаривали, не так ли? — спросила она с лукавой улыбкой.

— Да, бабушка. Ты всё слышала?

— Нет, моя дорогая. Я просто догадалась.

Мэрри посмотрела на меня и улыбнулась.

— Я подогрела молока, — продолжила миссис Фостер.

— Спасибо, миссис Фостер.

— Бабушка, — обратилась к ней Мэрри. — Как вы себя сегодня чувствуете?

Мы пододвинулись, и взяли по печенюшке. Оно кстати оказалось очень вкусным. Это была домашняя выпечка. Я люблю домашнюю выпечку.

Она села в кресло-качалку, накрылась пледом, и, надев очки, пристально на нас посмотрела.

Она выдержала некоторую паузу, и с улыбкой сказала:

— Превосходно! С каждым днём всё лучше и лучше!

— Бабушка, — воскликнула Мэрри. — Но это ведь замечательно! А я беспокоилась, что вы тут без меня совсем скучаете.

— Мэрри, дорогая моя. Конечно, я без тебя скучаю. Но мне по вечерам компанию составляет Бенджамин, кот, которого ты мне подарила в прошлом году. Ты ещё не забыла?

— Ну да! Бенджамин Франклин! Чудесный кот. С ним всё в порядке?

— Конечно, моя дорогая. Ты сможешь сама в этом убедиться. Он сейчас наверху отдыхает. Он любит поспать в это время. Он мне иногда Джона напоминает. Вечно его никогда нет рядом. Но… Бенджамин, в отличие от твоего отца вырос о-очень красивым котом. Слава Богу и ты не похожа на Джона. Ты скорее в маму пошла генами. Такой же славный нос, такие же глаза… Да и сердцем ты в неё. Это меня только и утешает.

— Ох, бабушка. Мне так жаль, что папа совсем о вас не заботится. Но он хороший. Он любит вас. Я знаю. Поверьте мне.

— Я верю тебе, дорогая. Верю. Я знаю, что он хороший. Просто он весь в своего отца.

И тут во время задушевного разговора обе эти леди вспомнили, что рядом с ними сижу и я. А тут такая откровенность. Ну, они посмотрели на меня так укоризненно, что мне аж неловко стало. Будто я подслушиваю.

ГЛАВА 3: САД

Съев всё печенье, и не оставив ни капли молока, Мэрри посмотрела на меня пронзительным взглядом, аккуратно поставив стакан на место. Я всё ещё жевал своё печенье, когда Мэрри сказала:

— Ну что, бабуль, ты не будешь против, если я познакомлю нашего гостя с твоим садом?

— О, — сказала миссис Фостер. — Я буду только рада, если ты это сделаешь! — она наклонилась, и посмотрела в мою сторону. — Вилли, ты уже слышал о моём саде, не так ли?

— Да, миссис Фостер. Пока мы ехали, Мэрри только то и делала, что рассказывала о нём. И теперь мне не терпится его увидеть.

— Что ж, — сказала миссис Фостер. — Боюсь ты будешь разочарован. Он теперь не столь красив, как прежде. У меня совсем не осталось здоровья присматривать за ним. Он был очень большим. Впрочем, таким он и остался. Но уже нет той сказочной опрятности, которой он славился прежде. Теперь это скорее большой кустарник. Зато теперь там живёт много птиц.

— Там теперь птицы, бабушка?

— Да, Мэрри, полно разных птиц. Чёрных и пёстрых. Больших и маленьких. Певучих и не очень. Но они нашли свой дом здесь. И я этому, честно сказать, рада. Хоть теперь у меня есть соседи.

— О, бабушка…

— Всё в порядке. Всё в порядке.

— Ну, тогда я покажу Вилли?

— Да, Мэрри. Погуляйте…

Мэрри вытолкнула меня из-за стола, и мы вышли в дверь, спустились с крыльца, и я остановился, дабы оглядеть весь этот необъятный сад. К нему вела асфальтированная дорожка. Такая узкая, почти, как тропинка. По бокам росла невысокая трава, такая густая и ухоженная, будто за ней кто-то постоянно следил. Дорожку замыкали большие железные ворота с красивыми металлическими буквами наверху. Там было написано: «Этот сад принадлежит Томпсонам. Добро пожаловать.».

— Как у вас здесь всё продумано, — сказал я.

— О, это было очень давно. Сейчас бы мы не могли себе такое позволить.

— Вот как?

— Да. Бабушка с дедушкой раньше были достаточно богаты. Но потом торговля, которой занимался дедушка, пришла в упадок, он заболел, и через какое-то время умер. Без денег и должного ухода всё захирело. Кое-что пришлось продать. И с тех пор бабушка так и живёт. Вырастила одна моего папу. Хоть это — уже хорошо. Правда, он почему-то не любит это место. Хотя раньше он был ему так предан, и много ухаживал за ним.

— Да, странно как-то. Может, ему надоело?

— Не знаю. Может, и так. Но я думаю, дело в чём-то другом.

— В чём?

— Не знаю. Говорю же…

Мы прошли под металлической аркой с большими витиеватыми буквами. Ворота были приоткрыты. Вообще я не знаю для чего они здесь стояли, ведь ограды здесь не было.

Я заметил, что Мэрри притихла, и, почти затаив дыхание, приглядывалась и прислушивалась.

Здесь было очень много цветов. Они росли в тени высоких и пышных деревьев. Не все деревья были высокими, но почти все — пышными. Разнообразие цвета было просто изумительно. Розовые, фиолетовые, белые, красные. Даже и названия им не знаю.

— Мэрри, а что это за цветы?

— Ты что, не знаешь, как выглядят орхидеи? Вот глупенький!

— Я просто не знаю, как она выглядит. Я вовсе не глупенький.

— А вот и глупенький! Все знают, как выглядит орхидея!

— Вовсе не все!

— Откуда тебе знать?

— А тебе откуда знать?

— Потому что все нормальные люди знают, как выглядит орхидея!

— Ладно. Тебя не переспоришь. Все так все.

Мэрри взяла меня за руку и через несколько ярдов внезапно поцеловала меня в щеку, отпустила руку, и побежала в сторону. Она так смешно хихикнула, что я не сразу за ней и поспел. Ох, эта орхидея…

— Стой, Мэрри!

Но Мэрри не останавливалась.

Я нашёл её спустя какое-то время. Она стояла возле дерева. Вернее, она прислонилась к нему. Она так смиренно смотрела куда-то, что мне стало её аж жаль.

Она услышала, как я подхожу и обернулась.

— А вот и ты, — сказала она.

— Почему ты убежала?

— Не знаю. Не хотела, чтоб ты в меня влюбился. Ты же такой глупенький и влюбчивый…

— А по-моему ты только этого и хотела.

— Нет. Но лучше не подходи ко мне слишком близко.

— Что это ты уже придумала? Я ведь ничего не сделал.

— Вот и хорошо. Смотри лучше, какое дерево красивое.

— Это плакучая ива, верно?

— Верно. Ну хоть что-то ты знаешь, как называется. Хотя это не удивительно, название этого дерева знают все.

— Да, Мэрри. Все знают это дерево. Все на нём сидели.

— Ну почему, не все. Не все, конечно. Но тебе явно надо побольше бывать на природе. Тебя город совсем съел.

— Ты опять из-за этой орхидеи заводишься? Ты такая несносная стала, честное слово. Почему ты изменилась, Мэрри?

— А давай мы это спросим у цветов? Или нет, лучше у дерева!

— А толку у них спрашивать, они разве разговаривают?

— Конечно. Конечно, Вилли, они разговаривают. Особенно с тобой. Они с тобой захотят поговорить. Ты ведь гость. А они очень гостеприимные растения.

— Ты серьёзно?

— Как никогда!

И мы пошли к фиалкам. Хоть их я знал. Ну, вернее, как они называются.

Когда мы подошли, Мэрри встала на колени и наклонилась к ним. Сперва она сказала что-то шёпотом, а потом так, чтобы я слышал.

— Вилли, познакомься, это фиалки. У каждой из них есть имя, но перечислять их всё равно нет смысла, ты ведь их не запомнишь. Так вот, фиалочки, скажите моему другу Вилли, почему я стала несносной? Просто он считает, что я стала несносной, а я ответила, что лучше это спросить у вас. Итак, почему я такой стала? Как вы думаете? Ага, ага.

Мэрри покивала им головой.

— Понял, Вилли?

— А что я должен был понять? Они же молчали.

— Молчали! Да ты просто далеко стоял! Вот присел бы ты поближе, и всё услышал бы.

— Ну ладно, если только в этом дело…

Я наклонился к ним так же, как и Мэрри. Но всё равно ничего не услышал.

— А это потому что ты слушать не умеешь, — заявила Мэрри.

— А как мне их слушать?

— Внимательно. Внимательно их надо слушать, Вилли.

— Куда ещё внимательней, Мэрри? Не морочь мне голову. Это же просто глупость какая-то. Может, мне ещё валяться, как собаке надо, чтоб начать их понимать?

— Тебе не помешало бы.

— Вот уж нет. А если цветы и вправду с тобой разговаривают, то ты чокнутая.

— Вот значит, как? Я просто пошутила, а ты меня чокнутой называешь? И как тебе не стыдно?

— Чёрт, Мэрри, ну прости. Но это было уже слишком.

— А я думала, ты меня любишь!

— Мэрри…

— Всё, замолчи! Я больше не хочу тебя слышать!

Да уж, сложно с этими девчонками… Я замолчал до конца дня. Я не знаю, что это на неё нашло. Я не хотел её никак обидеть, ведь она действительно мне нравилась.

После ужина мы отправились по своим комнатам, и наступила ночь. Ночи здесь тихие. Такая особая тишина стоит чуткая. Наверно, это из-за птиц, что живут в саду. Их действительно там было много. Днём они так красиво щебечут. Я прямо влюбился в эти голоса. Странно, никогда бы не подумал. Всё-таки хорошо, что я сюда приехал вместе с Мэрри. Ох уж эта несносная девчонка! За что только я её люблю?

Следующим утром мы встретились за завтраком.

Мы сидели все за накрытым столом, и, после бабушкиной молитвы уставились друг на друга.

— Ну что, Вилли, как ты спал на новом месте?

— Отлично. Просто чудесно. Давно я так крепко не спал.

— И правда, я тоже.

— Это всё потому, что вы устали, — добавила бабушка Кэролайн. — Свежий воздух, усталость и мягкая постель — залог крепкого сна.

— Пожалуй, вы правы, — сказал я.

— А позвольте поинтересоваться, почему вы вчера разбежались по разным комнатам, а Мэрри даже не спустилась поужинать? Между вами что-то случилось?

— Ну…

— Просто ваша Мэрри заставила меня разговаривать с фиалками, понимаете? Сказала, что с ними надо поговорить, а не слышу я потому, что стою далеко и надо скрючиться в три погибели, чтобы что-то услышать, понимаете?

— Отчего ж не понимать? Понимаю. Мэрри и мне такое когда-то говорила.

— И что, вы ей поверили?

— Ну…

— А потом она убежала и обиделась. Что-то выдумала себе, и обиделась.

— Ну… — сказала Кэролайн. — Такое бывает…

Я посмотрел на Мэрри, она меня просто жгла взглядом.

— Ты ябеда, Вилли. Никогда ещё таких мальчиков не видела.

— Мне кажется, вам просто стоит помириться, — сказала Кэролайн.

— Ещё чего.

— Ладно, брось, Мэрри. Так ведь всё лето пролетит. Хватит дуться. Пошли лучше в сад, я его толком и не видел даже.

— Ну ладно, Вилли. Только ради бабушки. А то ей, должно быть, утомительно, всё это слушать. Так и быть — мир!

— Мир!

Мы пожали друг другу руки в знак примирения.

— Кажется, ты забыл плюнуть, Вилли.

— И правда. Надеюсь, всё обойдётся.

— Я тоже надеюсь.

Мы позавтракали яичницей с тостами и молоком, и отправились в сад миссис Фостер.

Снова пройдя по асфальтированной дорожке, мы оказались перед высокими металлическими воротами с красивой надписью в самом верху, на широкой арке.

Сегодня нас встретила какая-то птичка своим красивым пением. Я не разбираюсь в этих птичках, поэтому точно вам не скажу, кто это был. Может, соловей, а может ещё кто. Не знаю, в общем.

— Слушай, Мэрри. Здесь вообще здорово. Но мне кажется, ты хотела показать мне какое-то дерево.

— Да, хотела. Моё любимое. Яблоню. Ты хочешь его увидеть?

— Да. Я думал, ты ещё вчера мне его покажешь, а ты взяла и убежала.

— Ладно, Вилли. Пойдём скорей!

И Мэрри побежала. Я поспешил за ней, и пока бежал, мне пришла в голову одна идея — привязать её косички к дереву. Но Мэрри не из тех девчонок, которая бы оценила такую шутку, поэтому пришлось её выбросить. В смысле штуку оставить при себе.

Побежав прямо, затем налево, прямо, ещё раз налево, вниз и направо, мы увидели большое, отдельно стоящее дерево. Это и была та самая яблоня. Она была очень высокая. Никогда прежде я таких не видел. Она была вся в цвету. Такое белое ажурное облако, спустившееся в сад. Должно быть, этих яблок и за всю жизнь не съесть. Что эта миссис Фостер с ними делает? Небось весь округ обеспечивает.

Мы остановились, и медленно подходя к нему всё ближе и ближе, Мэрри сказала:

— Ну, Вилли, вот и оно. Как тебе?

Я даже и не знал, что и сказать. Я сразу захотел, чтоб оно принадлежало мне, а вместе с ним и весь сад.

— Чёрт, да оно прекрасно!

— Тебе действительно нравится?

— Ух, ещё бы! Это же целое небо!

— Да. А потом здесь полно яблок!

— А они вкусные? Угостишь меня ими?

— Конечно, глупенький. Надо только дождаться.

— Так давай дождёмся.

— А домой ты не хочешь возвращаться? Я думала, тебе здесь не нравится.

— Да нет, почему же. Мне здесь очень нравится. Но это, конечно, если вы с миссис Фостер не будете возражать, тогда я останусь.

— Конечно, мы не будем возражать. Я только за. Мне здесь очень нравится с тобой, Вилли. А что скажет твоя мама?

— О, я думаю, она будет только рада. Она всегда хотела, чтоб я пожил где-то в глуши. Ну, в смысле…

— Всё в порядке, Вилли. Я поняла. Здесь действительно тихо.

— Да, и мне это очень нравится. А ещё мне нравятся эти птицы.

— Красиво, щебечут, правда?

— Ага…

***

Но мне не суждено было остаться с Мэрри. Позвонила мама, и сказала, что вернулся отец и мне надо его повидать. Сказала, что бабушке совсем плохо, и отец вернулся ненадолго, чтобы повидаться с нами, и что мне следовало бы поехать с ним, и скорее всего, и она поедет, потому что неизвестно, сколько бабушка ещё протянет, и что, в случае чего, нам следовало бы с ней проститься.

Не очень я люблю все эти покойные дела, но выбора у меня не было, Джон уже ехал за мной.

Я вышел к Мэрри, которая сидела в затенённой веранде, и не слышала разговора, и сказал:

— Мэрри, слушай. Тут такие дела… Мне следует вернуться домой на некоторое время.

— Почему? Что случилось?

— Ну, понимаешь, моя бабушка болеет. Мой отец уже три недели с ней. Вот, сегодня приехал, чтобы забрать нас, проститься с бабушкой. Не хочу я уезжать, конечно. Но твой отец уже едет за нами.

— Что? Папа уже едет?

— Да, Мэрри.

— А бабушка знает?

— Да. Она всё слышала.

— Как это всё несправедливо!

— Я согласен с тобой, ничего тут хорошего нет.

Часа через два приехал мистер Фостер. Кажется, мы сюда быстрее добирались. Не знаю, где это его черти носили. Мы с Мэрри уже и вещи свои собрали, всё ждали, когда он приедет на своём дурацком пикапе. Эта старая красная рухлядь годилась только для того, чтобы детей из рая забирать. Мы сидели на веранде вместе с бабушкой и своими чемоданами, когда увидели длинную полоску вздымающейся пыли. Это был Джон. Миссис Фостер так и сказала:

— Это Джон.

Мэрри подтвердила:

— Да, это папа.

Я был огорчён и зол, поэтому ничего не сказал. Лишь стиснул веточку, что была у меня в руках так, что она сломалась.

Шлейф из пыли достал и до нас, когда машина остановилась. Он вышел в ковбойских сапогах и узких джинсах. Он был в рубашке и ковбойской шляпе. Должно быть, он приехал с какого-нибудь родео, чёрт его подери.

Он поднял руку в знак приветствия, и сказал:

— Дети! Ма!

И неторопливо направился к нам.

— Джон, столько пыли!

— Прости, ма, не я эти дороги строил.

— Пап, — обратилась к нему Мэрри.

— Да, малышка. Я тебя слушаю.

— Ты зайдешь в дом, или мы сразу едем?

— Боюсь, что ты напрасно собрала чемодан, моя дорогая. Я беру только Вилли. Ты пока останешься у бабушки.

— Что? — удивилась Мэрри.

— Боюсь, что так.

— Но пап!

— Это не обсуждается, моя дорогая.

Миссис Фостер поднялась, и медленно направилась к сыну.

— Что это ты задумал? — спросила она.

— Мэрри нужен отдых. Я не хочу, чтобы она очередное лето провела в вонючем городе, бестолку шляясь, или валяясь в кровати. Я надеюсь, она тебе не успела надоесть?

— Нет, что ты!

— Ну, вот и решено. Вилли, полезай в машину!

— Слушаюсь, сэр.

Я закинул свой чемодан на заднее сидение машины, и с горечью посмотрел на Мэрри.

Она подошла, и сказала:

— Мне очень жаль, Вилли.

— Ничего, — ответил я. — Никто не виноват. Я, должно быть, и в самом деле должен повидаться с бабушкой.

— Да, Вилли. Повидайся с ней, и пускай она выздоравливает. А потом сможем увидеться и мы, верно?

— Верно.

— Ну всё, детишки. Нам пора. Вилли, полезай в машину.

— Прощай, Вилли!

— Прощай, Мэрри!!!

— Джон, будь осторожен. Не вздумай пить на дороге!

— Я больше не пью, ма!

Он захлопнул дверь, и мы поехали поднимать пыль на дорогах. Как-то не хотелось мне это делать, если честно.

Я пристигнул ремень, и скрестил руки. Не знаю, сколько мы ехали молча. Даже дурацкое радио, и то не работало. Уж лучше бы оно работало, а то меня дурные мысли совсем донимать стали. Я хотел было заговорить пару раз, чтоб такой дурацкой обстановки не было, но рот не открывался. Будто его склеили. Да и желания вообще никакого не было. И потом, я подумал, зачем ему вообще от меня что-то слышать? Наверно, так ему и хочется — ехать в тишине и думать о чём-то своём. Взрослые всегда думают о своём, а если они и говорят, что это во благо детей, то только для отмазки. Всё только в их благо. Тут ничего уж не поделаешь.

— Слушай, Вилли. Я вот, что хочу сказать. Ты, наверно, злишься, что я забрал тебя. Но, чтоб меня разорвало на месте, если я в чём-то виноват. Ты же сам знаешь, что вернулся Джош, и что бабушке не здоровится. Ты же сам это знаешь. Джош сам попросил меня забрать тебя, пока он будет что-то подготавливать. Хотя, я думаю, он скорее просто напьётся вдрызг. Я думаю, ему сейчас тяжело. Понимаешь меня?

— Да, сэр.

— Это для всех тяжёлая ситуация. И я понимаю его. Знаешь, никому бы не хотелось оказаться на его месте. Как ты думаешь, я прав?

— Да, сэр. Никто бы не хотел. Здесь я с вами согласен.

— Вот видишь. Можно найти общий язык с любым человеком, если есть хоть немного общего. Верно?

— Конечно, сэр. Вы всё верно говорите. Даже добавить нечего.

— А ты, всё же, славный пацан, Вилли.

— Спасибо, сэр.

Может, он, конечно, и правильные вещи говорил. Но всё равно меня от него тошнило. Не знаю, почему. Не нравился он мне. Будто он актёр какой-то.

Помню, когда мы маленькие были, он часто говорил, что Мэрри нет дома, а я точно знал, что она дома. А ещё он врал, что она болеет, и поэтому не может выйти. Гнусный он человек. И что плохого я ему сделал? Конечно, со временем он перестал это делать. Наверно, это миссис Фостер его отучила. Ну, та, что его жена. Терра. Она тоже добрая, как и Кэролайн. Джон точно в своего отца пошёл. Или деда, или прадеда. В общем, в своих предков.

Помню, из-за него мы такой сказочный день пропустили. Солнечный. Тогда был солнечный день, и я пришёл за Мэрри, но открыл дверь именно он, и таким жалостливым голосом мне сказал: «Знаешь, Вилли. Она сегодня не сможет выйти. У неё температура. Ей надо отлежаться. Понимаешь меня?». Да, понимаю. А чего ж тут не понимать? Злой, коварный ублюдок.

Это вроде бы и мелочь, но так запомнилось мне. Я в тот день вернулся домой, и до самого вечера в окно смотрел. Ждал, вдруг Мэрри придёт. Кроме неё я никого видеть не хотел. Наверно, если бы я провёл этот день с кем-нибудь другим, было бы как-то предательски. Уж лучше так. Теперь я иногда мечтаю, как мы могли бы его провести. Это было года два или три тому назад. Я так и не рассказал ей об этом, не хотел. Чёрт, наверно, это всё мелочь. Но до сих пор обидно.

— Вилли.

— Да, сэр.

— Ты не против, если я включу радио?

— Нет, сэр.

— Отлично.

И он включил своё поганое радио, которое не замолкало до самого нашего приезда. Рассказывать особо нечего. Ничем наша поездка не ознаменовалась. Разве что я чуть не уснул пару раз, да ещё он пытался мне какую-то мораль читать. Не знаю, я его не слушал. Только соглашался всю дорогу, чтоб не приставал ещё больше.

Когда мы проехали мимо знака «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОЛДЕЙЛКРЭНЧ», мне аж легче стало. Я знал, что скоро окажусь дома, где, правда, застану отца в плохом настроении, скорей всего.

Мистер Фостер подвёз меня к самому дому, я поблагодарил его, захлопнул дверь, и он укатил в свой гараж. А я остался стоять на месте, мне не очень хотелось идти домой. Но я пошёл.

Нельзя сказать, что я не был рад видеть своего отца. Нет, рад, конечно. Но мне не очень нравилась вся эта атмосфера. Ещё мне не нравилось то, что мне придётся ехать чёрт знает куда, только для того, чтобы попрощаться с человеком, которого я почти не знал. Зато для этого мне пришлось покинуть Мэрри, которую я знал и любил. С которой так хорошо мы проводили время. Не знаю, может, бабушка и хотела увидеть меня на смертном одре, дабы лицезреть плоды своей жизни. Но, не знаю… Наверно, не правильно говорить все эти вещи…

Когда отец меня увидел, я подошёл к нему, и он меня крепко обнял. Его глаза были мокрыми, он очень любил свою маму. Да, по нему было видно, что сейчас ему очень тяжело. Он сказал, что любит меня, и что соскучился по дому. Потом он добавил:

— Поедешь с нами повидать бабушку?

Я сказал, да, поеду. Не мог же я ему сказать правду. Он очень обрадовался, и сказал маме, что я похудел. Хоть я не похудел на самом деле. Обычно это мама так говорила, а сегодня он так сказал. Видимо, из-за того что растрогался нашей встречей. Но я не люблю, когда меня заставляют много есть, и они это знают. Но я промолчал, чтобы не портить момент. Иногда надо промолчать.

ГЛАВА 4

Знаете, как-то всё не так, если с тобой рядом нет того, к кому ты привык. Чёрт, я, наверно, слишком привязываюсь к некоторым вещам. Ну, допустим, я как-то привык к одним своим носкам, и когда они износились, я два дня чуть ли не в трауре ходил. Таких уже негде было достать, и я понял: в один момент мы все когда-то потеряем что-то очень важное для нас, и ничего уже не сможем с этим поделать.

Вот сегодня весь день отец был не такой, как всегда. Знаете, тихий, что ли. Мне тяжело было на него смотреть, а как его утешишь? Он предложил поужинать сегодня в ресторане. А ещё — заглянуть в парк аттракционов. Давно я уже там не был. А я люблю стрелять из ружья. Я обычно выигрываю всякие безделушки. Ну, знаете, у меня зрение хорошее. Наверно, мне вообще в армии надо служить. Снайпером. Но это не очень хорошая идея, потому что, как никак там убивают людей. А я из тех про кого говорят: он и мухи не обидит.

Отец в этот вечер надел свои любимые вещи. Он их только по праздникам надевал, или на какие-то важные мероприятия. Видимо, сегодня был важный день для него. Мама тоже была очень красива. Она надела такое тёмно-синее платье в горошек, и сделала укладку. Они были красивой парой. Совсем, как в фильмах. Я просто надел брюки, футболку и туфли. Я вымыл голову, и аккуратно уложил волосы набок. Они были светлыми и прилизанными. Так сегодня мне хотелось выглядеть. Должно быть, я хорошо буду смотреться с винтовкой в руках, пусть и не настоящей. Зато я выиграю одну из этих глупых игрушек, и подарю маме. В эти секунды отец почувствует гордость. Наверняка, он подумает, что я пойду служить в пехоту, или ещё куда. Нет, это, наверно, здорово. Просто я не вижу смысла этим заниматься. Так ведь и ногу недолго потерять, или руку. Хотя, даже не в этом дело. Просто я думаю, у меня другое призвание. Не знаю, какое, но точно не стрельба по людям.

Мы вышли довольно поздно. Мама долго собиралась. Отец уже ждал нас в машине, когда мы вышли. Я тоже задержался. Страшно захотелось есть прямо перед самым выходом. А поскольку я знал, что ещё добрый час мне не светит никакой еды, я решил быстренько забежать на кухню. Так что, мы вышли вместе с мамой. Отец, как я уже сказал, ждал нас в машине. Он сидел в белой рубашке и фланелевом костюме. Он закинул руку на соседнее сиденье, и выглядывал нас в окно. Когда мы показались, он завёл мотор. Я запрыгнул на заднее сиденье, мама села рядом с отцом. Он посмотрел на неё и сказал, что она просто потрясающа. Мама улыбнулась, обернулась ко мне, я тоже улыбнулся, и мы поехали.

Был приятный тёплый вечер. Отец открыл окно и высунул руку наружу. Он вёл машину только правой рукой, а левой что-то постукивал по наружной её части. Мы поехали в парк аттракционов под названием «Крэйзи Дэйзи», когда отец припарковался, мы все вышли из машины, и я услышал эту музыку. Ну, знаете, ту, что всегда встречается в таких местах, как это. Без неё трудно себе и представить все эти карусели, если честно. Желудок здорово раздражал запах попкорна и жареного арахиса, что разлетался повсюду. Людей здесь было, как в муравейнике. Входили и выходили. В руках у них была огромная сладкая вата. Розовая и белая. Кто какую любил. Я больше любил белую, но почти никогда её не ел, потому что от неё зубы гниют. Так что я просто поглядывал на неё жадными глазами, как туземец на блестящую побрякушку.

Мелкие девчонки и ребята держали в руках то маленьких мишек, то воздушные шары, то обезьянок. Были и те, что пили содовую. Кстати, и мне сразу её захотелось. Посередине (просто я это давно знал) стояло чёртово колесо. Всё в красочных мигающих лампочках. Оно нависало над всеми, как гигантский монстр. Пожалуй, оно и было настоящим хозияном всей этой мишуры. К нему собралась целая очередь. Я тоже люблю все эти высокие штуки. Но если честно, я боюсь высоты. И только это колесо я обожал по-настоящему, только оно меня не пугало. Я много раз на нём катался. Правда, потом надоело и перестал. Но всё равно я продолжал его любить. Сегодня я больше ждал, когда возьму в руки чёрную винтовку, и собью все эти дурацкие мишени. Захотелось мне пострелять почему-то по ним. Внезапно так захотелось.

Мама стала высматривать золотых рыбок. Ей хотелось выиграть их, или купить, чтобы подарить своей племяннице Джоди. Отец купил всем нам по мороженому, и шёл, засунув большой палец своей левой руки себе за ремень. Контраст между чёрным небом и карнавальным праздником внизу как-то особо бодрил. Мне нравилось, что сейчас со мной именно мои родители, а не какие-то приятели по школе, или ещё кто. Иногда я поглядывал вверх, на колесо, откуда то и дело доносились крики детишек, перепугавшихся высоты. Это забавно.

— Эй, пацан! — услышал я голос какого-то джентльмена, и почему-то подумал, что это меня. — Эй, пацан! — услышал я ещё раз, и стал высматривать, кто это там хочет меня дозваться.

Это оказался один из тех типов, что стоят возле палаток, где находится тир.

— Эй, мистер, — обратился он к моему отцу. — Не хотите проверить свою меткость прямо сейчас? Если попадёте во все семь мишеней — эта огромная горилла ваша!

Мы остановились. Отец посмотрел на меня, затем повернулся к тому типу, и сказал:

— Сейчас проверим.

Этот белый гангстер насыпал мне все семь штук пулек. Я зарядил ружьё, и стал стрелять.

Я сбил две утки, одну свечу и три банки. Нет, четыре. Этот мистер так посмотрел на меня, сделал какое-то движение головой, видимо, нервное, затем обратился к моему отцу:

— А он здорово стреляет. Надеюсь, он пойдёт в армию, сэр.

— Будет видно, — ответил отец. — Можно забрать наш выигрыш?

— Вот, пожалуйста, сэр, — он протянул мне эту дурацкую горилу, которую я тут же вручил маме.

— Ма, — сказал я. — Это тебе.

Она удивилась. Наверно, думала, я приберегу её для какой-нибудь девчонки.

— Ой, спасибо, Вилли. Она такая чудесная! Правда.

У мамы действительно глаза загорелись, значит ей мой подарок понравился.

Отец похлопал меня по плечу. На его лице была довольная улыбка. Ничуть не хуже, если бы он сам её выиграл, эту гориллу.

Чёрт, кажется, я ей помешал найти рыбку, и она теперь забыла о ней. Да, она совсем забыла о ней. Ну и пусть. Главное, я не разочаровал родителей.

Медленно мы пробирались вглубь, в самую чащу. Туда, где начиналась очередь к самому главному развлечению в этой ночной чертовщине — к чёртовому колесу!

Теперь у нас в руках был попкорн. Я нёс сразу два пакетика, потому что мама всё ещё шла в обнимку с этой огромной гориллой. Мы встали в очередь, и только когда мы приблизились к синей кассе с большими жёлтыми буквами, я понял, где мы стояли всё это время. Я даже растерялся. Не знал, что сказать — хочу, не хочу я на это колесо. Но в последний момент отказался. Сказал, что меня начнёт там мутить. Там, наверху. А я хочу попасть в ресторан в приличном виде. Это послужило убедительным аргументом в мой адрес, и отец купил два билета. Я с гориллой остался ждать внизу.

Я сел на скамейку, и посадил лохматого рядом. Через минуту я не и заметил, как стал уплетать попкорн, что держал в левой руке в бумажном пакетике. Я ел попкорн, и смотрел на своих родителей, которые были чёрт знает, где. Я даже и не видел их толком, просто знал в какой они кабинке.

Должно быть, это чертовски романтично, вот так, спустя много лет, оказаться вновь в таком романтическом месте, как эта тесная кабинка для двоих. Молодые там обычно целуются. Целовались ли там мои родители я даже и не хотел знать, просто мне было приятно, что спустя столько лет они всё ещё вместе и любят друг друга. Хотя многие пары в их возрасте ведут себя, как кошка с собакой. Да, это ужасно, если честно. В таком возрасте и так друг друга ненавидеть. А ведь у них всё прошло, у этих пар. Нет, это как-то не по мне. Не хочу я грызться с той, кому цветы дарил, понимаете?

Колесо сделало круг и остановилось. Они вышли из этой, почти сияющей кабинки и пошли в мою сторону. Они шли медленно. Мама взяла папу под руку, и пока они шли, она так трогательно смотрела вниз и улыбалась. Они остановились футах в восьми от меня.

— Ну что, как ты?

— Нормально, пап. — он стоял ровно, точно, как в армии. Вообще он служил раньше, если я вам ещё не говорил об этом. — Там всё ещё красиво наверху? — я спросил так, для пущей важности. Я, как дурак сидел, обняв эту чёртову гориллу. А ещё я всё время думал о еде.

— Да, сынок. Красиво. Хочешь прокатиться?

— Нет, спасибо. Я просто спросил. Вдруг теперь не красиво. Но я рад, если ничего не изменилось с тех пор. Ну, когда я последний раз был здесь.

Кажется, они и забыли, что я вообще здесь был.

— Вилли, ты не проголодался? — мама забеспокоилась. Она вечно думает, что я голоден.

— Может, ты голоден?

— Нет, мам. Всё отлично. Но если вы уже собираетесь в ресторан, я совсем не против.

Но на самом деле я действительно очень проголодался. Вообще, я бы съел всё, что здесь было. Но я решил, что ужин в ресторане это ведь куда красивее. Надо же иногда делать красиво, а не так, как хочется.

— Пап, так мы едем?

Он посмотрел на меня так, словно понял, что я вру, и говорит такой:

— Похоже, все мы проголодались. Не вижу смысла тянуть. Так что…

Я очень надеялся, что он это скажет. Да, мой старик всё же иногда угадывает, чего от него хотят. В общем, через десять минут мы уже были в машине, и ехали в какой-то там ресторан, где они однажды познакомились. Или что-то в этом роде. Не помню. Кажется, это была одна из тех романтических историй, что вечно показывают по телевизору. По крайней мере так мне рассказывали Витней и Джош.

Вы, наверное, спросите, что же было там, в ресторане? Да ничего там не было. Уютное местечко. Но я понял, что это больше для взрослых. А ещё я стал страшно скучать по Мэрри. Насмотрелся на родителей, наверно. Хотя, я и без того начал скучать. Но в ресторане совсем по ней соскучился. Если бы она была где-то поблизости, я бы выбежал к ней, и бежать обратно точно бы не стал. Или, хоть бы у себя дома, и туда бы удрал.

Это был вечер пятницы, и отец сказал, что субботним утром мы выезжаем, чтобы навестить бабушку. Я почему-то до последнего надеялся, что пронесёт. Как представлю всё, что должно произойти… Нет, всё-таки жаль, что у меня нет выбора.

Утром пришлось встать рано, в пять утра. Днём ранее мама собрала наши вещи, да и отец что-то приготовил. А я — когда мы приехали из ресторана. Много брать не стал, не сильно хотелось возиться с вещами.

Мы вообще должны были ехать автобусом. Я люблю длинные путешествия. Особенно, если возле окна сижу. Только эта мысль меня и утешала. Мне родители сказали, что я возле окна буду сидеть. Такие билеты достались, что мы будем в разных частях находиться. Только бы со скуки не помереть. Хотя, это хорошо было бы. Нет, наверно, лучше бы я испытал этот… эффект Стендаля, кажется, и от него помер. Да где там. Придётся брать с собой книгу, хоть я и ненавижу читать. Ещё ни одна книга мне не попалась, чтобы я смог от начала до конца её прочесть. Ну, разве что «Прощай, оружие!», и то, когда пытался второй раз перечесть её, уже не смог. Не знаю, как это делают те ребята в очках, что вечно читают и зубрят. Загадка. Я не сильный отличник, конечно. Не думаю, что у меня выйдет богатая жизнь. Да я и не хотел бы жить богато. Мне кажется, это всё фальшивка. Может, богачам этим и нравится, а как по мне, уж лучше жить в бочке у моря. Слышал я какую-то историю, где мужик вместо дома выбрал себе бочку. Он там счастлив был до чёртиков. Я бы тоже жил в бочке у моря. Неплохо ему там было. Нет, он точно не дурак.

Помню, однажды мой приятель, (не буду называть его имя, ведь вы можете его знать), так вот, однажды он рассказывал мне, что был на похоронах. Кстати, знакомого его хоронили. Я, правда, его не знал. И тем лучше. Так вот, а ведь молодого парнишку. Ни какого-нибудь там старика, вот, что обидно. Даже пожить не успел. Так он рассказывал, что целый месяц тот ему снился. Всё ему снилось, как он подходит к гробу, а там тот лежит, приятель его. Совсем, как живой. Только бледный слишком, и глаза закрыты, и не шевелятся совсем. Это его больше всего напугало, что не шевелятся они. И грудь такая спокойная, словно ему воздух и не нужен вовсе. В костюме лежал, ухоженный такой. Хотя в жизни он таким совсем не был. Это тоже было как-то странно, говорит. Все к нему подходят, говорят что-то, а тот совсем не замечает. К счастью я ничего подобного не видел, зато, как мне кажется, что-то подобное будет с бабушкой. Не хочется мне начинать эту печальную традицию. Совсем нет желания видеть неподвижные глаза. Я вообще чокнусь, наверно. Я боюсь смерти. Не знаю отчего это у меня, но я её жутко боюсь.

В общем, отправились мы в восемь утра. Подоспели мы минут за двадцать до отправления автобуса. Разобравшись с багажом, мы стали занимать свои места в этом скрипучем салоне, чёрт бы его побрал. Но что замечательно, так это то, что как родители обещали, так мне и досталось место возле окна. Они в свою очередь сели чуть подальше, впереди. Автобус был просто битком набит людьми. И куда только они все вздумали сегодня ехать? В общем, сидел я в самой заднице. Уж ничего другого для определения придумать не могу, простите. Слава Богу, я хоть книгу не забыл с собой взять. Без неё в дороге никак. А дорога должна была занять часов семь, а то и все восемь. Не помню. Но в автобусе было душно, как в аду. Людей было много. Погода в тот день стояла жаркая. Самая жаркая, наверно, за всё лето. Да и с соседом мне не очень-то повезло. Слева от меня сел мужчина лет за пятьдесят, и весом, наверно, как слон. Страшно потел. Каждую секунду, должно быть, обтирался своим платком. Уж я-то уверен, на нём все мухи штата гнездились бы, если бы он этого не делал… А ещё этот негодяй прихрюкивал, когда дышал, до того он был толстый. Жаль, у меня не было чем заткнуть уши, так бы я их заткнул, чтобы его только не слышать. Кажется, он хотел, чтобы я ему своё место уступил. Ага. Видать тоже у окна любил посидеть. Сказать, он мне ничего не сказал, только взгляды такие свирепые метал. Посмотрит бывало на меня так внезапно… Нет, всё же он мне осточертел до чёртиков. А ещё он меня своей мокрой рукой всё время задевал. Из-за этого и моя становилась мокрой. Я её всё время об сиденье вытирал. Я это делал демонстративно так, понимаете? Так, чтобы ему неповадно больше было. Пристыдить хотел. Да где там! Таких пристыдишь разве. Нет, не могу я больше о нём думать, слишком он мерзкий этот тип. Вот так я и принялся читать книжку. Взял я Теодора. Не подумав, наверное, взял. Просто это первая книжка, что попалась мне на глаза в отцовской библиотеке, когда мы уже собирались выходить. Книжка, конечно, так себе. Я себя в этот день больше развлекал тем, что смотрел в окно. Иногда, случалось, на меня поглядывали родители, дабы убедиться на месте ли я. Это было моим самым большим утешением за всю поездку. Я очень ждал их взгляда. И очень был рад, что сосед мой не пытается завести никакую беседу, уж не знаю, что тогда пришлось бы мне делать, из окна прыгать, что ли? Я бы точно удрал. Мне казалось, я удеру с этого автобуса, если ещё хоть одна капля с него на меня попадёт…

***

Не знаю, одна капля на меня попала, или не одна, но я оттуда удрал. Не мог я больше всё это терпеть. И кажется мне, то место, куда мы направлялись было ничуть не лучше этого. В общем, на одной из остановок, а к этому времени мы проехали уже часа три. Представляете, три добрых часа в этой ракете? Так вот, на одной из этих остановок я вышел вместе с родителями. Долгая остановка была. И когда мы вернулись обратно, я сделал вид, что сажусь на своё место, мама как раз проверила, где я, и когда она отвернулась, я тут же сбежал. Этого толстого мистера нигде не было. Не знаю, куда он подевался. На солнце, наверно, растаял. Так что никто исчезновения моего и не заметил. Я спрятался на станции, и проследил, чтобы автобус отъехал достаточно далеко. Когда я убедился, что всё в порядке, я вышел на дорогу, и постоял на ней минут пять, (счастью своему не верил), и затем вернулся в тень. Так легко мне уже давно не дышалось. Это была свобода.

Я побродил по ней немного, думал, что делать дальше. Я понял только одно — пора возвращаться. В одну секунду я даже испугался немного. Как-то невыносимо соскучился по родителям, будто сто лет их не видел. Мне показалось, будто силы покинули меня, и я присел на тёплый асфальт. Через минутку меня что-то приободрило. И когда я стал думать, что делать дальше, в голову полезли всякие дурные мысли. Ну, убийства, там, кражи. В особенности детей. Как-то не хотелось мне, чтобы и со мной случилось то же самое. А я был всего в шаге от этого. Мне нужен был кто-то, кто смог бы меня подбросить обратно. Кто-то, кому я мог бы доверять. Вообще я не знаю, наверно, никому нельзя доверять. Но я подумал, что старушка вряд ли смогла бы причинить мне вред. У меня перед глазами стала проноситься дорога, и я вспомнил, как мы проехали станцию заправки. Одинокая такая стояла, я сразу её и не заметил. Да, я подумал, что это, пожалуй, моя единственная надежда. Она была минутах в двадцати езды отсюда. Всё бы ничего, только солнце меня просто с ума сводило. Я снял футболку и надел её себе на голову. Стало печь в спину, зато голове не так жарко. В общем, как вы уже догадались, я шёл к той заправке. Первые минут двадцать мне казалось, что вот-вот, она уже близко. А потом я просто стал сомневаться, видел ли я её вообще, или на самом деле это был мираж, и мне она только показалась. Но я подумал, что всё равно стоит идти дальше. А если встретится какая-нибудь машина, которая согласится меня подвезти, то меня можно смело назвать счастливчиком.

Шёл я по этой пустынной местности, одинокий, как перекати поле. Уже и футболка моя насквозь нагрелась. Её бы смочить в прохладной воде, да самому туда окунуться. Эта мечта казалась недостижимой. Я чувствовал, что хочу пить, страшно хочу. А ещё в тень, и упасть замертво и заснуть до самого утра. Хоть бы тебе ветерок. Нет, ничерта, кроме солнца не было. Я решил, что смотреть вперёд не буду, только вниз, только себе под ноги. Я снял футболку, и попытался её так вывернуть, чтобы стала она прохладней, но это только ухудшило ситуацию, и я сделал, как было. Кажется, я уже и забыл, что была другая жизнь, кроме этой пустыни. Казалось, только здесь я и шёл… всегда… И буду идти тоже всегда. Я пытался себя отвлечь воспоминаниями о реке, или бассейне, или о чём-нибудь таком райском и недостижимом. Кажется, я стал видеть что-то впереди. В ту же минуту я подумал, что теперь-то уж точно дойду.

Я открыл дверь и вошёл в это маленькое помещение, какое обычно бывает у заправочных станций, где за прилавком, как водится, стоит мужчина преклонных лет. Ну, скорее, так полагается на станциях, которые находятся на дороге, где-то за городом. Он, должно быть, спал, когда я вошёл. Он был где-то внизу за прилавком. Сидел на ящике с закрытыми глазами, упершись спиной о древесную стену. Он даже не услышал, как я вошёл. Должно быть, жара его усыпила. Она кого угодно могла свалить с ног. Мне не хотелось его будить, но пришлось сказать:

— Мистер. Эй, мистер!

Он с неохотой открыл свои маленькие глазки, но в мою сторону поворачиваться не спешил. Он смотрел на стену перед собой своим сонным взглядом.

— Мистер, я здесь!