Бесплатный фрагмент - Мерцающие

Посвящается всем моим читателям

Вечное очарование зла

(вставная новелла из романа Devil ex machina)

Крошечная деревенька затерялась где-то в дремучих лесах средневековой Европы. Среди ее немногочисленного населения бурлила жестокая, но прекрасная в своей простоте крестьянская жизнь — с голодом, мором и неурожаями. Очаг цивилизации в виде королевского замка и прилегающих владений находился очень далеко отсюда — десять дней на быстрых лошадях занимала дорога к нему.

Как водится, в деревне все знали друга, словно близкого родича. Ни одна новость здесь не оставалась тайной — от пропавшего ягненка до протухшего пирога. Но без сплетен и фальши жили эти простые люди, в единой сплоченной семьей, внутри которой нет смысла таить что-то от ближнего.

Жил здесь строгий отец с дочерью, чья мать умерла при родах много лет тому назад. Девушку звали Фиона, что в переводе с греческого — «божественная». Она была гордой и с безразличием относилась к шумным гуляниям сверстников, что составляли добрую треть населения. Отец-лесоруб, воспитавший ее в суровости, привил дочери любовь к полезным занятиям и одиночеству, поэтому веселье и праздность не привлекали Фиону даже когда она повзрослела.

Местные юноши готовы были положить на нее глаз, если бы не боялись отца, который не горел желанием лишаться единственной помощницы, выдав ее замуж. Фиона тоже не стремилась покинуть отчий дом, а к ухаживаниям оставалась равнодушна. Гармонию для себя она находила в помощи отцу и жителям деревни. Несмотря на возраст, Фиона умела охотиться с ножом и луком, рыбачить, колоть древесину и даже самостоятельно выстроить небольшое жилище.

Отец гордился дочерью, которую многому обучил. Фиона отличалась от других девушек и юношей ее возраста — ее мысли и занятия не соответствовали ожиданиям. Однако, зная ее с детства, жители давно смирились с необычным нравом девушки. Она стремилась работать наравне со взрослыми и легко могла пойти с отцом на крупного хищника. Ее уравновешенный характер ставили в пример деревенской молодежи, а старики любили ее за жизненную энергию, благодаря которой Фиона оказывала посильную помощь тем, кто не справлялся со своим домом и скотом.

Но идиллия не может длиться вечно, и одним дождливым вечером в размеренную жизнь деревни ворвалась взбесившаяся лошадь, несущая в седле бессознательное тело. Мужчины с трудом остановили животное и сняли всадника, который оказался тяжело ранен. Дорогие одежды были вспороты на боку и на ноге, кровь расплывалась большими темными пятнами. Также в крови были руки и волосы юноши. Он казался совсем безжизненным.

Тело расположили в теплом хлеву, на сухом сене, и первым делом позвали знахаря. Тот подтвердил, что всадник находится на грани жизни и смерти, но если принять немедленные меры и соблюдать все условия лечения, может поправиться. Юношу раздели, выгнав любопытствующих девиц, которые на своем веку видели очень мало приезжих. Промыв и обработав раны, тело перевязали и облачили в чистые одежды из грубой ткани. Знахарь пообещал приготовить отвар из особых трав, которым необходимо поить раненого, когда он придет в себя, и удалился. Также нужно было каждые несколько часов промывать и обрабатывать раны выданными настойками, перевязывать их чистыми тряпками во избежание воспаления. С этим мог справиться почти любой, но предстояло решить, кто именно будет ухаживать за раненым.

Смятение и волнение постигло жителей деревни в тот злополучный вечер. Они были добрыми людьми, но не жаловали чужаков и с подозрением относились к ним. Потому что чужаки часто приносили неприятности, а стремление помочь им оборачивалось досадными последствиями. Один из мужчин, что раз в полгода отправлялись в королевские владения на ярмарку, не сразу признал в раненом всаднике опального любимца правящей семьи, который чем-то провинился и был изгнан за пределы дворца некоторое время назад.

— Я слышал, он колдун или вроде того.

— А я слышал, что он пытался соблазнить королевскую дочь, тут-то его и прижучили.

— А я слышал, что попытка его очень даже удалась, поэтому его и прогнали.

— Стойте, ей же всего двенадцать!

— Вот именно.

— Он был правой рукой Ричарда. Король любил его.

— А стал никем.

— Власть портит людей.

— Нам нужно объявить о собрании немедленно.

На собрании присутствовали избранные населением мужчины и женщины — самые грамотные и работоспособные, несколько умудренных стариков и Фиона, попавшая в этот список наделенных ответственностью благодаря своим умениям, спокойному нраву и примерному поведению. Она была здесь самой молодой, но к ней уже привыкли. Ни у кого не вызывало сомнений ее принадлежность к избранным.

Глава собрания кратко обрисовал ситуацию.

— Молодой человек, который сегодня всех всполошил, предположительно бывший придворный фаворит. Есть слухи, что он соблазнил дочь короля (или пытался это сделать), был пойман и изгнан за свои поступки. Но правда ли это или чья-то клевета, мы, живущие здесь и далекие от политических игр, не можем знать наверняка, и спросить нам не у кого.

— Должно быть, он был в бегах и долго скитался. Видели, какой худой?

— Да, но кто ранил его и за что? Раны совсем свежие.

— Наверняка его преследовали и пытались убить! А просто так людей не убивают. Значит, натворил дел.

— Это у нас в деревне просто так не убивают. А там, в большом мире, возможно все.

— Согласен. К тому же, на него могли напасть лесные разбойники.

— Может быть, он вообще не тот, за кого мы его принимаем!

— Да что у него красть-то? При себе ни гроша.

— Именно поэтому и ни гроша, дурень! Может, на него напали и украли все ценное, а лошадь сбежала и тело утащила. Все равно места тут нелюдные, а волки — голодные. Поэтому и не стали добивать.

Так спорили жители деревни, пока не пришли к единому мнению:

— Что бы он ни натворил, а нам он зла не делал. Оставим его, подлечим, а потом будем разбираться. Сейчас он не опасен.

— Он-то нет, а если за ним приедут? Его могут разыскивать, чтобы добить, а мы его укрываем…

— Спрячем его.

— А если он действительно дурной человек? — возмутилась Фиона. — Это неразумно и наивно — вставать на его сторону, ничего не зная. Он может притворяться, а потом навредить кому-то.

— Даже если он дурной, это еще не делает всех нас такими же. Поэтому, не зная наверняка, почему он попал в такое положение, мы не можем дать ему умереть. В жизни всякое бывает. Как только он придет в себя, мы его об этом спросим.

На том и разошлись. Свободных от тяжелой работы рук в деревне было немного, поэтому выхаживать раненого отправили добровольцев, а именно — девушек, которым внезапный гость (и его дорогие одежды) приглянулся. Чтобы заботиться о нем, девицы создали расписание, по которому сменяли друг друга, и каждая ожидала, что именно в ее присутствии статный юноша раскроет глаза, исполненные благодарности.

Фиона была не в восторге от происходящего, но молчала из уважения к совету, частью которого являлась, а потому привыкла доверять. Если слухи о нем — правда, то направлять ухаживать за ним девушек было глупой затеей. Однако мужчины не могли этим заниматься, как и сама Фиона — оставалось много более важных для деревни занятий, которые некому было выполнять, кроме них.

Новый ажиотаж пронесся несколько дней спустя, когда юноша ненадолго открыл глаза, но так и не смог ничего сказать. Его лихорадило, то и дело он терял сознание. Знахарь утешил: это хороший знак, его организм борется с заразой, подхваченной при ранении и переохлаждении. Неизвестно, сколько лошадь несла его на себе под дождем, в беспамятстве. Внешне юноша действительно казался более здоровым, чем ранее. Проверив раны, в том числе и на голове, знахарь заключил, что гость, вероятно, мог потерять память от сильного удара в затылок.

— Как удачно, — заметила Фиона, и все повернулись на нее в недоумении. — Что? Если он ничего не вспомнит, мы не узнаем правды. Сдается мне, потерять память ему очень даже выгодно.

— Как ты можешь быть такой злой? Посмотри на него, он же чуть не умер! Неужели ты считаешь, человек может специально потерять память?

Девушки продолжали жалеть раненого, а взрослые неуверенно переглядывались, понимая, что в чем-то Фиона права, проявляя четкое недоверие. Раны затягивались очень медленно из-за общей слабости организма, поэтому едва юноша приходил в себя на минуту или более, его пытались накормить или хотя бы напоить, но тщетно. Есть он не мог, как не мог выговорить и слова, с ужасом осматривал всех и впадал в беспамятство.

«Крепко же ему досталось», — с сочувствием говаривали мужчины. Вскоре жар начал спадать, и знахарь предрекал скорое пробуждение. Ранним утром возвращаясь из леса, где проверяла капканы, Фиона увидела, что юноша, шатаясь, выходит из хлева один, держась за перебинтованную голову. Она бросилась к нему со всех ног, чем сначала напугала его. Завидев беззвучно мчащуюся на него фигуру, юноша отшатнулся и чуть не упал, нелепо взмахнув руками. Фиона разозлилась и на него, и на сменщицу, которая спокойно спала внутри, не уследив за вверенным ей подопечным.

— Куда ты собрался? Идем, тебе нужно лечь на место.

— Кто вы такая? — юноша с неохотой оперся на ее плечо и поплелся рядом, прихрамывая.

— Хотелось бы узнать для начала, кто ТЫ такой. Ложись.

— В голове какой-то сумбур. Ничего не могу понять. Где я?

— Сиди смирно.

Фиона разбудила спящую и отправила сообщить обо всем старшим.

— Тебя еще допросят наши мужчины. Возможно, с ними ты что-нибудь вспомнишь.

— Это угроза? Меня будут пытать? Кто вы такие?

— Нам незачем тебя пытать. Мы спасли тебе жизнь.

— Правда? — юноша осмотрел повязки, побагровевшие от резких движений.

— Тебе бы сейчас лучше лежать спокойно.

— Где моя лошадь?

— Сбежала. Ты тоже хочешь сбежать?

— Я не знаю, кто вы. И где я. И почти ничего не помню.

Фиона внимательно наблюдала за эмоциями на его хорошеньком поздоровевшем лице. Она ненавидела лжецов и умела с ними обращаться, но этот, кажется, говорил искренне.

— Мы — люди, которые спасли тебя и вытащили с того света. Зла мы тебе не желаем.

— А что вам нужно?

— Правда.

— Если бы я сам ее знал…

— Как твое имя?

Юноша задумался, прикрыл глаза и откинул голову на широкую деревянную перекладину.

— Яс… Ясперс. Меня зовут Ясперс. А тебя?

Распахнув большие голубые глаза, юноша воззрился на нее снизу вверх. Его обеспокоенный взгляд внушал доверие. Фиона не успела ответить, как ее окликнул голос отца снаружи.

— Фиона! Ты в порядке?

— Да, — отозвалась она. — Вот он. Пришел в себя и, наконец, нормально говорит.

Отец и остальные приблизились.

— Даже имя свое вспомнил, так что не все потеряно.

— Добрый день, — сказал Ясперс, подобравшись, с опаской оглядывая рослых мужчин. — Эта девушка сказала, что вы спасли мне жизнь. Если это так, я премного благодарен вам. Похоже, жизнь — это все, что у меня осталось, так что я не сумею вам ничем отплатить.

— Мы сделали это не ради награды. Как тебя зовут?

— Ясперс.

— Понятно. Значит, тот самый.

— Что это значит? — уточнила Фиона.

— Приближенный короля, изгнанный за… некую провинность, — ответили ей, избегая острых углов.

— Меня оклеветали.

— Значит, память к тебе возвращается?

— Не ручаюсь, что помню все, но готов ответить на ваши вопросы.

— Хорошо. Такой разговор нас устраивает. Но для начала дадим парню поесть, что скажете? Он еле держится в сознании.

Ясперс ел самую обычную деревенскую еду с большим аппетитом и без стеснения, чем заслужил естественное одобрение. Лишь доев все до последней ложки, он заговорил. Избалованным или брезгливым его вряд ли можно было назвать, но все же по манерам и говору было очевидно, что он долго жил при дворе. Светская жизнь оставляет крепкий отпечаток, особенно заметный простолюдинам.

Фиона присутствовала при опросе Ясперса и тоже задавала свои вопросы с подвохом. Ей хотелось припоймать его на обмане или неточности, которые обязательно всплывают, если человек врет. Но несмотря на то, что юноша рассказывал сбивчиво и многое вспоминал по ходу разговора, ничто внутри его истории не противоречило друг другу, а даже наоборот — внушало доверие своей на первый взгляд бессвязностью и последующей ясностью.

Его не в чем было упрекнуть или заподозрить, но Фиона от этого лишь напрягалась еще сильнее. Бдительность остальных значительно притупилась после двухчасовой беседы с Ясперсом. Он произвел впечатление благочестивого, воспитанного и хорошо образованного юноши, который перешел кому-то дорогу и был бесчестно опорочен в глазах правящей семьи. Его заключили в темницу, но с помощью добрых людей, не поверивших в ложь, Ясперсу удалось бежать и скрываться в непроходимых лесах. Пропажа быстро вскрылась, его искали и преследовали, чтобы убить. В тот вечер он был обнаружен недоброжелателями, и в схватке с ними получил тяжелые раны. Лошадь спасла его, умчав прочь и затерявшись в лесу, а дождь размыл ее следы, отчего, видимо, его не смогли преследовать, чтобы добить. Больше он ничего не помнил, так как потерял сознание.

Выслушав правдоподобную историю Ясперса, жители удалились на собрание, а юноше дали отдохнуть. Фиона настояла, чтобы с ним оставили надзирателя на всякий случай. Она не доверяла Ясперсу и даже не собиралась скрывать этого от него. Молодой человек не выказал обиды, что сыграло в его пользу. После допроса он выглядел обессиленным и хотел побыть в покое. Никому и в голову не могло прийти, кроме Фионы, что Ясперс в таком состоянии замышляет побег или нападение. Он выглядел слишком слабым. Но, решив перестраховаться, к ней прислушались и оставили молодого парнишку настороже.

На этот раз совет был на удивление недолгим — Ясперсу поверили, а Фионе нечего было возразить. Пока что. Пришлось смириться с решением долечить гостя и отправить на все четыре стороны. Утешало то, что знахарь обещал скорое выздоровление. Ясперс ни у кого не вызывал двойственных чувств, подозрений или тревоги. Его восприняли как человека, не способного ко злу, оказавшегося не в то время и не в том месте. И даже Фионе с течением времени стало казаться, что она перегибает палку.

Этот юноша действительно жил при дворе, сомнений не осталось: он был учтив, эрудирован, витиевато изъяснялся. Фиона ни разу не сидела с ним, но часто слышала от других девушек, как много увлекательных историй знает Ясперс и как чудно он порой разговаривает.

Спустя время он стал выходить на прогулки, которые можно было назвать активными лишь с натяжкой. Сердобольные девушки курировали его перемещения, опасаясь неосторожного шага и падения, но Ясперсу смертельно надоело валяться в хлеву — он хотел двигаться и дышать свежим воздухом. Ему помогали, в ответ он вел себя дружелюбно. Мужчины подобрели к нему: по крайней мере, он не трогал их дочерей, даже наоборот — обучал этикету, читал им немногочисленные книги, что нашлись в деревне, знакомил с иностранными языками, которых знал много даже для образованного человека.

Девушкам было интересно проводить с ним время и заботиться о нем, но Фиону не покидали смутные подозрения. Ее тоже звали пообщаться с Ясперсом, но слышали лишь язвительное «у меня нет времени на пустые разговоры» в ответ. Она догадывалась, зная местных девиц, что некоторые из них, особо амбициозные, планировали обворожить Ясперса и уехать с ним из этого богом забытого места, вырваться в другую жизнь, с балами и нарядами, без голода и тяжкого ежедневного труда.

Такие мотивы были очевидны и предсказуемы, не стоило винить мечтательниц в дерзких планах на будущее. Однако Ясперс вовсе не собирался открывать кому-либо сердце. За полторы недели пребывания здесь он не выглядел ни капли влюбленным или очарованным. Дружелюбен и учтив со всеми одинаково, он всегда знал меру — в нем отчетливо читался бывший придворный фаворит, привыкший вести политические игры ради личной выгоды, любезничать со всеми, но держать дистанцию. Эта догадка позволила Фионе заподозрить Ясперса в неискренности и сокрытой корысти и вдоволь поразмышлять над этим.

Юноша медленно, словно нехотя шел на поправку, признаваясь, что с радостью остался бы жить здесь, да боится навлечь беду на хороших людей. Едва раны подзатянулись, его прогулки стали более частыми. Он даже настаивал на том, чтобы помочь мужчинам в охоте или ремонте, но никто его не пускал заниматься серьезной работой.

— Фиона же помогает вам, почему я не могу? Видите, я же стою на ногах и могу выполнить посильный труд. Мне совестно, что я живу тут бесплатно и объедаю вас.

Фиона лишь фыркнула на это и отвернулась.

— Фиона не помогает нам, она работает с нами наравне, — объяснили ему. — Но Фиона делает это давно, ей в привычку. К тому же у нее нет швов, которые могут разойтись. Набирайся сил, а об оплате поговорим позже.

Мучимый совестью, Ясперс отправился бродить в компании нескольких девушек, для которых стал и развлечением, и предметом страстной ревности. Фиона ловила себя на мысли, что тем чаще думает о Ясперсе, чем ближе его выздоровление. Она подозревала его, ждала подвоха в этом чистом невинном мальчике, гримасу злости на светлом лице, хоть на секунду! Но Ясперс не давал ей шанса. Он был идеален и не совершал необдуманных поступков. Будто специально он был таким осторожным, чтобы лишить бдительности остальных.

Вскоре на совете Фиона подняла вопрос о том, не слишком ли Ясперс уже здоров, и не пора ли отпустить его на все четыре стороны. К юноше отправили знахаря, но оказалось, что одна из ран воспалилась и загноилась, что причиняло Ясперсу боль, о которой он стеснялся рассказывать. Его отчитали за прогулки и приказали никуда не выходить до полного выздоровления. Вновь ощущая себя узником, Ясперс просил прощения за свои ранения и обещал вскоре покинуть деревню.

Следующей ночью Фиона, возвращаясь с охоты, проходила мимо хлева и услышала странный шум, сопровождающийся недвусмысленным шепотом и постаныванием. Она решила, что находиться здесь сейчас не должна вовсе, а значит, и влезать не будет. Ей было стыдно за попытку следить за Ясперсом, поэтому она направилась к себе, оставив происходящее на совести девицы, которая добилась своего. Возможно, она уже не первая, а если так и дальше пойдет, вскроется это быстро. Казалось большой глупостью прерывать чьи-то ночные утехи, даже если это был Ясперс. Не оттого ли его раны никак не затянутся? А знахарь грешит на невинные прогулки.

Происшествие так и осталось бы тайной для многих, если бы ближе к рассвету Фиона, не в силах сомкнуть глаз, не сидела у окна. Она стала свидетелем того, как со стороны хлева убегает босая девочка в разорванном ночном платье, с сеном в волосах. У Фионы перехватило дыхание. Этой девочке едва стукнуло одиннадцать. Даже для здешних нравов это уже слишком.

Вот ты и попался, мерзавец, вот ты и попался. Так думала Фиона, шагая туда, где мирно дремал Ясперс. Не издав и звука, она разбежалась, чтобы пнуть спящего по животу. Затем не сдержалась и пнула еще раз. Согнувшись от внезапной боли, Ясперс бормотал что-то еле слышимое, поднимая руку для защиты. Взгляд Фионы упал на топорик, торчащий из бревна неподалеку от входа.

— Как ты посмел… испортить девчонку! Как ты мог? Чудовище! Целая деревня взрослых девок, а ты!..

Честные глаза Ясперса расширились — то ли от удивления, что его раскрыли, то ли от страха, что ладонь Фионы легла на топорище.

— О чем ты говоришь? Фиона, успокойся!

— Я слышала вас ночью. Я видела ее утром. Я не идиотка.

— Значит, ты не видела нас вместе, — сказал он с некоторым облегчением. — С чего ты взяла, что я ее… что я что-то сделал с нею?

— Порванное платье. Волосы в сене.

— Могла порвать, когда убегала.

— Значит, она была здесь! — выдернув топор, Фиона обернулась.

— Была, не скрою… И хотела того, о чем ты говоришь.

— Ты отказал?

— Она же ребенок!

— Кто был у тебя ночью?

— Этого я не могу сказать… У нас уговор, мы все держим в тайне.

— Не смей увиливать! Разрублю на части.

— Фиона, стой. Успокойся. Я не насильник, но я мужчина. Они сами ко мне приходят!

— ОНИ? И сколько же их?

— Честно сказать, я не столь тщеславен, чтобы считать их… Но обидно, что среди них нет тебя.

Она скривилась от грубой лести.

— Фиона, ты привлекательная девушка. Самая красивая в деревне. Смелая, бесстрашная и сильная. О, как я мечтал, что вместо них всех за мной будет ухаживать та, что даже не смотрит в мою сторону! Но ты слишком хороша для меня. Я тебя не достоин.

Ясперс попытался встать, но Фиона направила руку с топором в его сторону, и юноша осекся.

— Скажи мне одно: что ты не трогал эту девочку.

— Как ты могла заподозрить меня в такой гнусности!

— Скажи мне это. Скажи, Ясперс.

— Не трогал я ее. Хотя она и очень просила. Хотела, чтобы я стал ее первым мужчиной. Была уверена, что ей уже пора. Я на силу ее прогнал, хотя она пыталась… в общем, с хорошей сноровкой девчонка. Весьма упрямая. А у тебя, Фиона, есть ухажер?

— Если ты врешь, я об этом узнаю.

Она вздохнула и отправилась в дом, где жила эта девочка. Разбудила родителей и рассказала все, что видела и слышала, оставив на них последующие разбирательства. Девочка так сильно смутилась и совсем не выглядела жертвой, поэтому в душу Фионы закрались сомнения. Наверное, зря она его ударила, не разобравшись во всем для начала. Однако она и не думала извиняться. Вместо этого девушка убедилась в том, что Ясперс не сбежал, и созвала совет, где доложила, что юноша уже достаточно здоров, чтобы совращать местных девушек.

Вполне естественно, что возмущенные жители отправились разбираться. Ясперс невинным ангелом посапывал на прежнем месте, что несколько удивило всех. В ходе очной ставки ситуация вывернулась неожиданным образом. Девочка ни в чем не признавалась (запугана им или боится, что взрослые узнают, что это была ее затея), а историю с девушками, которые якобы посещают его по ночам, Ясперс выдумал, чтобы вызвать ревность Фионы. Она была рядом, когда он сказал это мужчинам прямым текстом, и те смутились, почувствовав себя свахами.

— Да он врет, я сама все слышала!

Отец верил дочери, но остальные отказались разбираться в сердечных делах молодой крови. Некоторые же, припомнив изначальную придирчивость Фионы и ее недоверие к гостю, и вовсе стали на его сторону, предположив, что девушка может наговаривать из вредности. Фиона, что всегда была примером спокойного нрава и благоразумия, по щелчку пальцев преобразилась в нервную ревнивицу, а ее благородная ярость лишь подливала масла в огонь.

— Если он совращает наших девушек, почему все они молчат?

— Откуда я знаю? Может, они влюбились в него.

— Вот прямо-таки все? До единой.

— Фиона, не связывайся с ним.

— Отец, но я слышала! И видела, как девчонка убегала от него — растрепанная, в порванном платье!

— Тебя послушать, так ты только и делаешь, что ходишь рядом с хлевом, все видишь и все замечаешь, в отличие от других.

— Не стоит так говорить, — вступился отец, пока Фиона пыталась вернуть дар речи. — Она работает наравне с нами, и ее наблюдения могут быть совпадением.

— А могут быть выдумкой. Пусть эти двое сами разбираются между собой, кто кому нравится, а кто нет. Вот, что я думаю. Это не дела совета.

— Правильно! Да!

— Раз уж на Ясперса пало такое подозрение, мы не должны это игнорировать. Мы больше не можем оставлять его с нашими дочерями, как бы ни выглядели его раны. Фиона больше всех прочих подозревает его, она не даст ему спуску и может постоять за себя. Пусть она за ним и приглядывает.

— Что скажешь, Фиона?

— Я-то могу, а толку? Вы мне все равно не верите.

— Чтобы поверить, одного твоего слова недостаточно. Нужны доказательства. Ты больше всех хочешь его спровадить. Значит, в твоих интересах проследить, чтобы никто к нему не ходил, и раны скорее затянулись.

— Если вы назначаете меня надсмотрщиком, я требую и соответствующих полномочий.

— Каких?

— Применение силы при нападении, сопротивлении или побеге.

— Фиона! Зачем мне на тебя нападать? — подал голос Ясперс, прежде внимательно слушавший.

— А зачем обманывать? Зачем устраивать этот цирк и делать из меня ревнивую дуру? Почем мне знать, что у тебя на уме.

— В общем, так. Фиона, раз уж ты, как говорится, единственная не попалась на его чары, тебе за ним и присматривать. Если он действительно на тебя нападет, в чем я сомневаюсь, можешь делать с ним все, что хочешь, даже зарубить вот этим топориком. От лица совета разрешаю тебе. Ты согласна на такие условия?

Фиона смотрела в открытое лицо Ясперса, который и не думал возражать. Конечно, ведь возражение с его стороны вызовет недоверие. Он почти улыбался, как будто только что добился своего. Как будто все шло по его плану.

— Согласна, — сказала она, и когда мужчины ушли, добавила, — я превращу твою жизнь в ад. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Прости, что так получилось. Ты действительно мне нравишься. Я рад, что мы будем больше времени проводить вместе! — крикнул он ей вслед, но вставать не решился — живот все еще болел от ударов.

Волей-неволей Фионе пришлось находиться в его обществе. Она приносила Ясперсу еду и питье, дезинфицировала раны и меняла повязки. Но все время находиться рядом с ним она не могла, тем более, сторожить ночами. И что-то подсказывало ей, что визиты девушек продолжаются. Может, хорошее настроение Ясперса, а может, его раздражающе честные глаза.

Хуже всего было то, что он начинал бередить ее фантазии, прежде мирно спящие и не мешавшие жить. Каждый раз, как она посещала его, юноша пытался разговорить ее, шутил и по-доброму провоцировал на контакт. Его дружелюбие и искренность, не теряющее силы желание узнать Фиону поближе, равно как и мужская настойчивость все-таки одержали верх. Стоило ей всего один раз из любопытства поддаться на его уговоры и остаться с ним ненадолго, спустя время Фиона не могла спокойно спать. Смыкая глаза, она видела его очаровательное лицо, и оно улыбалось ей.

Слишком долго она оставалась равнодушна к противоположному полу, и именно сейчас, когда это было так не к месту, природа решила взять свое. Тело требовало того, от чего отказывался разум, но схватка была неравной. Фиона не могла сопротивляться. Словно гончая, натренированная приносить дичь, Ясперс был натренирован соблазнять женщин. Отказов он не встречал, а если и бывали промахи, такие, как с Фионой поначалу, он решал их методичными настойчивыми действиями.

Фиона влюбилась без памяти, это было похоже на морок. Она искренне недоумевала, как могла презирать Ясперса ранее и подозревать в чем-то его чистую душу. Отныне она стала его единственным ночным гостем, и эти свидания дарили ей мучительную сладость запретных отношений. Вскоре Ясперс потребовал большего, и Фиона без колебаний отдала ему желаемое, раскинувшись на теплом сухом сене.

Ясперс клялся в любви и обещал забрать ее с собой, что окончательно затуманило ей разум, заставив забыть даже об отце. Со дня на день его выздоровление должен был подтвердить знахарь, но прямо накануне этого в деревню прискакали два всадника в королевских доспехах. Ясперса спрятали в погреб и накрыли одеялами из овечьей шерсти. Для беседы с гостями созвали совет, благоразумно решив не вступать в сражение и не раскрывать карт.

Под покровом ночи, в свете костра королевские ищейки поведали, что разыскивают опасного преступника, который растлевал малолетних, доводил людей до самоубийства и неким образом спутался с нечистой силой. Долгое время благодаря своим особым умениями и дьявольской помощи он находился в числе приближенных короля, но случайным образом его истинная сущность была раскрыта. Тяжело пострадала дочь монарха, но как именно — не разглашалось. Она чудом осталась жива, однако после случившегося жить ей уже не хотелось.

Король бросил все силы, чтобы найти бежавшего подчиненного, но ни одна дружина не могла справиться с ним, если удавалось нагнать его. Почти неуловимый, он был так силен, что в одиночку оставлял за собой горы трупов, лишая жизни лучших воинов, чем подтверждалась его сделка с нечистой силой.

— Так почему же вы отправились за ним вдвоем? Разве это не верная смерть?

Всадники переглянулись, решаясь, рассказывать или нет.

— На самом деле мы не совсем те, за кого себя выдаем. Мы — бывшие священники, и облачены в эти доспехи для маскировки и защиты. Силой его не взять, но мы знаем, что делать с этим отродьем и каким оружием его убить. Осталось лишь найти его. Он бродит где-то в этих лесах, так что будьте осторожны.

— Как же он выглядит? — спросил отец Фионы, ибо все уже предчувствовали неладное.

— Внешность его весьма обманчива, поведение благочестиво, и речи сладки и соблазнительны, словно медовый напиток. Можно долго находиться рядом с ним и не заподозрить ничего плохого. Он выглядит как юноша ангельской красоты, с золотыми волосами и ясно-голубым взором, однако душа его проклята, и вместо нее внутри он носит тьму прямо из преисподней. Заметить ее можно только в самый последний момент, когда уже будет поздно.

Переглянувшись с отцом, Фиона едва заметно кивнула.

— Неужто и впрямь демон вселился в юнца? Как же нам узнать, что это именно он? Мало ли, какого путника занесет в эти края?

— Скорее всего, он будет хромать. В последний раз мы сильно ранили его, но он ушел, украв одну из наших лошадей. Скажите нам честно, прямо перед господом: не скрываете ли его у себя? Не поддались ли на его уговоры? Податься к людям, прикинувшись невинной жертвой, и злоупотребить их доверием — в его манере. Поверьте, незачем его спасать. Одну беду он вам принесет.

Фиона отвернулась, зажав рот рукой, но продолжила слушать, ведь самый главный вопрос еще не задали.

— Как его зовут?

— Его имя — Луций Ясперс.

Члены собрания поднялись на ноги в единодушном решении. Фиона умоляла, чтобы они этого не делали, но мужчины были непреклонны и отвели священников к подвалу, где скрыли Ясперса.

— Почему эта девушка кричит и плачет?

— Отец, все это ложь, ведь он предупреждал нас с самого начала, его оклеветали и хотят убить! Мы не должны отдавать его.

— Вижу, он провел с вашей дочерью слишком много времени. Убить его не так уж просто, к сожалению. Зато он прикончит любого из нас, не моргнув и глазом.

— Папа, нет! Не слушай их. Он хороший. Я точно знаю. Я люблю его!

— Уведите девушку. Она может навредить себе. Сейчас это нужно меньше всего. Поверьте нам, ибо мы несем слово божье и истребляем таких тварей, как он, отправляя их туда, где им самое место. Как только он увидит нас, вы поймете, что мы говорили правду, и ваша совесть будет чиста.

Речи священников были спокойны и вразумительны, хотя они схватились за странные кинжалы и готовилась к бою.

— Фиона, отойди подальше. Открываем крышку. Готовы? Поднимай!

Несколько человек согнулись над проемом, освещая факелами пустой подвал и щурясь в недоумении.

— Ожидаемо, — с некоторым облегчением произнес мужчина, медленно опуская сверкающий кинжал. — И подтверждает наши слова, не так ли?

— Что же нам делать дальше?

— Для начала — предупредить всех об опасности.

— Он вернется?

— Более чем уверен. Здесь много еды… А еще она, — священник кивнул на Фиону, заправляя крест под рубаху.

— Поклянись памятью матери, что не станешь помогать ему, — потребовал отец, схватив ее за плечи.

Но девушка молчала, ее голова и руки тряслись. Сколько бы отец ни кричал на нее, она ничего не могла вымолвить, ибо рассудок ее давно понял, что священники не лгут. Фиону заперли в доме, чтобы обезопасить, а также исключить пособничество. Мужчины придумали план, который она не должна была знать. Священники заверяли, что девушка у него на крючке, а за такими он всегда возвращается.

— Зачем ему она?

— Пленница — залог его безопасности. Это во-первых. Ну, а во-вторых… наверняка он продумал пути отхода, и в глухом лесу ему не помешает еда.

— Еда?!

— Скитаясь там, где не водится даже зверь, чтобы спрятаться от нас, это чудовище будет нуждаться в пище.

— Он что же… людей ест?

— Как это ни ужасно, но да. Такое бывало ранее. Скорее всего, вашу деревню постигла бы та же участь, если бы не появились мы. Люди стали бы пропадать по одному. Постепенно. Сначала — девушки, которых он успел… обворожить. Потом и остальные. Таким образом он истребил уже одно поселение на севере королевства.

Пока мужчины, проклиная свою доверчивость, прятали детей и жен, Фиона сидела взаперти и не могла вымолвить и слова. Она догадывалась, что Ясперса будут искать, что ему устроят ловушку, но что же делать ей? Она не могла сидеть сложа руки и ждать финала, нет, ее натура была иной. Фионе требовалось решить, какую сторону она принимает. Разум настаивал встать на сторону тех, с кем она прожила всю жизнь, но сердце было сильнее, любящее сердце чуяло подвох, оно не теряло надежды.

Ясперс не явился ни этой, ни следующей ночью, но священники призывали не терять бдительности и потратить время на подготовку к битве, ведь чудовище копит силы как раз для этого. Но не все верили, что Ясперс планирует вернуться, больше верилось, что он сбежал подальше отсюда, чтобы не встречаться с теми, кто может его убить. Внимательность дозорных ослабла, что позволило гостю пробраться к дому Фионы. По стечению обстоятельств она не спала, а потому сразу услышала шуршание. Приблизившись к окну, она увидела Ясперса и не стала поднимать тревогу. Одного взгляда хватило, чтобы она решила, на чьей стороне останется до конца.

— Тише, прошу тебя! — прошептал белокурый юноша, подзывая ее. Его взгляд обезоруживал. — Фиона, я так скучал. Как жаль, что я не могу сейчас обнять тебя, это разрывает мне сердце!

— Ясперс, милый… как ты? Они ищут тебя и хотят убить.

— Я знаю, душа моя. Не могу на тебя насмотреться…

— Я пыталась остановить их, но меня просто заперли здесь. Я ничего не смогла сделать!

— Не волнуйся, я не сомневаюсь в тебе. Я вовремя понял, что их речи будут слишком убедительны, и успел сбежать, к счастью! Фиона, я не в первый раз попадаю в такую ситуацию. Наверное, это мое проклятие. Они — страшные, жестокие люди, наемные убийцы, которые будут говорить, что угодно, лишь бы очернить меня ужасным образом, выставить чудовищем. Неважно, что они рассказали на этот раз, ведь никаких доказательств против меня у них нет и не может быть. О, Фиона, как болезненна разлука с тобой.

— Мне все равно, что они говорят. Я верю тебе! Ты должен бежать отсюда. Оставаться опасно. Я думаю, они готовят для тебя ловушку.

— А как же ты? Что бы они ни задумали, я не уйду отсюда без тебя. Наши судьбы связаны навсегда. Я увезу тебя. Я… найду способ. Мы сбежим, поселимся далеко-далеко, где никто не будет знать моего имени. Туда, где рука короля и его приспешников не будет иметь власти. Я хочу жениться на тебе и жить спокойной человеческой жизнью. Фиона, разве тебе не хочется того же самого?

— Хочется больше всего на свете. Но, Ясперс, я сижу взаперти, под охраной. Сбежать мне не дадут, я уже пыталась.

— Верь мне, я что-нибудь придумаю. Фиона, я люблю тебя всем сердцем, помни это. Их слово против моего! Я приду следующей ночью, не смыкай своих чудесных глаз.

Ее сердце трепетало от радости, но Ясперс не явился следующей ночью, и девушка обеспокоилась. Его могли поймать, но скрыть это от нее, зная, что она его любит. На рассвете Фиона решила бежать и не встретила сопротивления. Ее надсмотрщиков не было на прежнем месте, что взволновало еще больше. Едва занималась на востоке багровая заря. Что-то случилось этой ночью. Что-то нехорошее.

В деревне словно не было ни души, и Фиона поспешила в хлев, где так много времени провела с Ясперсом. Ноги сами понесли ее туда, и оказалось, не зря. Дыхание перехватило, когда у входа она наткнулась на крупные пятна крови. Внутри была полумгла, но под воздействием красного солнца она нехотя расступалась перед Фионой. Приподнимая юбку платья, она переступила через перекладину, прислушиваясь. Коровы и свиньи не издавали ни звука, словно испуганные крупным хищником, и Фионе это не понравилось.

У столба, где так долго лежал, поправляясь от ран, ее любимый, сейчас никого не было. Но дальше, ближе к саманной стене, где тьма еще не до конца рассеялась, как будто что-то шевелилось. Девушка застыла, напрягая зрение. И не просто шевелилось, а издавало странные звуки, словно… ело.

Фиона сделала шаг и покачнулась. Луч света проник в помещение и выхватил человеческую спину и затылок, а затем и все остальное. То, что хотелось навсегда развидеть. Огромная лужа крови на земле, слева детские ноги, справа — часть головы и раскиданные рыженькие волосы, лица не рассмотреть. Главную же часть закрывает склонившийся над девочкой человек. Он быстро жует и перебирает руками где-то внизу.

— Ясперс? — на грани слышимости произносит Фиона, и человек медленно поворачивается, заставив ее в ужасе отступить. Нижняя часть его лица в черной крови, как и руки по локоть, как и одежда на груди. Он открывает рот, и оттуда вываливается пережеванное в фарш мясо. Фиона переводит взгляд на растерзанный живот девочки. Из зияющей дыры наружу выглядывают маленькие детские ребра.

— Ясперс, — повторяет она и начинает трястись.

— Фиона. Я за тобой пришел, — человек отвечает голосом, который она не узнает. — Я же обещал тебе.

Зеленый треугольник

(вставная новелла из романа Багровая связь)

Это слу­чилось да­леким зим­ним ве­чером 1987-го го­да в Солт-Лейк-Си­ти, штат Юта. Рож­дес­тво и Но­вый год ос­та­лись по­зади, и жес­то­кие хо­лода пок­ры­ли ль­дом зда­ния и тран­спорт, а свер­ху при­сыпа­ли тол­стым сло­ем скри­пуче­го сне­га. Январь всег­да был са­мым хо­лод­ным ме­сяцем в этих мес­тах. Но да­же лю­тый мороз, зас­тавля­ющий всех жи­телей го­рода не по­кидать свои до­ма, не мог от­ме­нить не­об­хо­димос­ти ноч­но­го пат­ру­лиро­вания. Двое по­лицей­ских, ста­рый и мо­лодой, зас­ту­пили в пат­руль в пол­ночь меж­ду де­сятым и один­надца­тым ян­ва­ря.

В юрис­дикции учас­тка на­ходил­ся се­вер­ный рай­он го­рода, но, преж­де чем на­чать объ­езд, на­пар­ни­ки за­еха­ли в мес­тную круг­ло­суточ­ную за­бега­лов­ку, что­бы взять се­бе по ста­кан­у ко­фе. За нес­коль­ко лет сов­мес­тных ноч­ных пат­ру­лей по­купать его здесь ста­ло тра­дици­ей. К то­му же, в ка­фе ра­бота­ла сим­па­тич­ная де­вуш­ка по име­ни Лай­ла. Ста­рый по­лицей­ский пом­нил ее еще ре­бен­ком, а мо­лодой был ее ро­вес­ни­ком.

Вь­юга на ули­це слег­ка по­утих­ла, но мо­роз был все еще силь­ный, и снег под по­дош­ва­ми фор­менных бо­тинок громко скри­пел. В этом рай­оне Солт-Лейк-Си­ти все зна­ли друг дру­га, как од­на боль­шая семья. Лай­ла улыб­ну­лась, уви­дев по­лицей­ских. Хоть кто-то раз­ба­вит ее оди­ночес­тво этой дол­гой хо­лод­ной ночью, когда она вынуждена находиться на смене совершенно одна.

— Доб­рой но­чи, офи­церы.

— Здравс­твуй, Лай­ла, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский, от­ря­хивая с се­бя сне­жин­ки.

— При­вет, Лай­ла, — ска­зал вдогонку мо­лодой по­лицей­ский и пос­ле­довал при­меру пер­во­го.

Лай­ла улыб­ну­лась, по­думав про се­бя, что оба они по­хожи на от­ря­хива­ющих­ся от во­ды со­бак.

— Се­год­ня очень хо­лод­но, не прав­да ли?

Молодой и старый полицейский переглянулись с улыбкой. Лайла всегда выглядела и разговаривала так, что это умиляло.

— Очень холодно, — кивнул старый полицейский.

Его звали Гленн Миллер, а молодого — Уолтер Ллойд. Но Лайла на особых правах называла их просто «дядя Гленн» и «Уолтер».

— Как обычно, дядя Гленн?

— Да, Лайла, пожалуйста, сделай нам, как обычно.

«Как обычно» означало два бумажных стаканчика по триста миллилитров самого крепкого черного кофе без сахара. Лайла принялась исполнять поручение, что, впрочем, вовсе не мешало ей говорить.

— Эти холода рано или поздно кого-нибудь убьют, — заявил Уолтер Ллойд, наблюдая за Лайлой.

Девушка смущенно отводила глаза. Она давно ждала, пока Уолтер сделает первый шаг, но день за днем, неделю за неделей молодой человек ничего не предпринимал. Лайла знала, что нравится ему со школы, но не понимала, чего он ждет.

— Дядя Бен рассказывал, что мороз будет держаться еще неделю, а потом потеплеет.

— Потеплеет, значит, все это начнет таять. Начнется страшный гололед, а следом за ним и с десяток аварий, помяните мое слово, — резонно заметил Гленн Миллер.

— Это очень плохо, дядя Гленн. Дядя Бен еще сказал, что вчера у прачечной нашли какого-то бродягу. Бедный, замерз насмерть.

— В такие холода бездомные замерзают пачками.

— А вот и ваш кофе, офицеры.

Два стаканчика показались на стойке, над ними струился ароматный пар.

— Спасибо, Лайла.

Полицейские забрали свой заказ и тут же отпили горячий кофе. На мгновение холод отступил от их тел, но очень неохотно.

— Вы со мной не побудете немного?

— Извини, но не сейчас. Нужно успеть объехать весь район, пока метель не такая сильная, — сказал старый полицейский.

— Быть может, мы заедем под утро, — добавил молодой полицейский.

— Такая вероятность есть. Но, на всякий случай, передавай привет Бену.

— Хорошо, дядя Гленн, — смиренно-печально отозвалась Лайла.

Девушку можно было понять. Еще пять часов она должна оставаться на рабочем месте, коротая время в тишине и одиночестве. Лайла не испытывала страха, но она не любила бывать одна. Такие девушки, как Лайла, сложно переносят одиночество. Назвать ее самодостаточной нельзя. Лайле всегда нужен собеседник, друг, моральная поддержка, советчик… Но это ни капли не портило ее. Лайла нуждалась в надежном плече. Странно, что у такой миловидной и скромной девушки до сих пор не было серьезных отношений.

Попивая кофе, молодой и старый офицеры поплотнее запахнули форменные куртки и вышли на мороз.

— Почему ты не пригласишь ее на свидание? — вдруг спросил старый полицейский.

Молодой полицейский коротко посмотрел на старого и ничего не ответил. На его лице читалось выражение вины. Старый полицейский хорошо изучил манеры напарника. Он знал, что вопрос застал его врасплох, а это значит, Уолтер ответит на него не сразу.

— Боюсь, что я недостоин ее, — промолвил молодой полицейский, когда они расположились в машине.

Старый полицейский завел двигатель и включил обогреватель. Затем достал с пояса рацию, снял толстую перчатку и нажал на узкую серую кнопку.

— База, прием. В секторе четырнадцать чисто. Начинаем объезд территории.

— Принято, — механическим голосом отозвались из участка.

Старый полицейский положил рацию на приборную панель, чтобы она постоянно была под рукой. На своем веку он повидал достаточно случаев, когда очень не помешало бы, чтобы рация вовремя оказалась поблизости. Даже в такие безлюдные холодные ночи прямо на улице могли появиться отморозки, которым закон не писан. От этой жизни можно ожидать, чего угодно, парень. Отморозки обожают появляться неожиданно словно бы из ниоткуда. Это их общее свойство.

Старый полицейский повернул ключ зажигания и плавно нажал на педаль газа. Новенький чистый «Chevrolet Caprice Classic» черно-белой окраски, с ярким проблесковым маячком на крыше, плавно тронулся с места, поскрипывая резиной по сухому снегу.

— Ветер усиливается, — заметил молодой полицейский.

— Надеюсь, бог позаботился о горожанах и запер их в своих квартирах, — отозвался старый полицейский.

— Надеюсь, бог позаботится и о тех, кто остался снаружи.

Гленну Миллеру было слегка за шестьдесят, и он уже успел стать дедушкой дважды. В то время как Уолтер Ллойд еще не имел ни жены, ни детей. Большая разница в возрасте не мешала напарникам ладить между собой. Когда два человека работают вместе в полиции, и особенно если они являются напарниками по ночному патрулированию, это сближает лучше, чем давняя дружба. Дружба может закончиться в любой момент, но пока два человека охраняют закон и порядок, они не имеют права не ладить друг с другом, потому что однажды от их взаимоотношений может зависеть чья-то жизнь.

— Неужели ты считаешь себя настолько плохим парнем, работая в полиции? — спросил старый полицейский, когда они сворачивали на перекрестке у закусочной Джо Миллигана.

— Де­ло не в за­коно­пос­лушнос­ти, — отоз­вался мо­лодой по­лицей­ский, но продолжать не стал.

Он лю­бил по­бол­тать с Глен­ном, осо­бен­но в ноч­ную сме­ну, что­бы ра­зог­нать сон. Но У­ол­тер не лю­бил го­ворить о се­бе. Ноч­ной го­род был пуст, толь­ко двое по­лицей­ских мед­ленно бо­роз­ди­ли снежные дюны под иссиня-черным звез­дным не­бом.

— По­нят­но, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский, хотя ничего не понял.

У­ол­тер взял ра­цию и свя­зал­ся с ба­зой.

— Ба­за, при­ем, это пат­руль.

— Что-то про­изош­ло? При­ем.

— Все в по­ряд­ке. Де­вятый квад­рат чист. Впро­чем, как и ос­таль­ные. Кто во­об­ще мо­жет вый­ти в та­кую ночь на ули­цу?

— Как вы там, У­ол­тер?

— За­мер­за­ем.

— Дер­жи­тесь, при­ем.

— При­нято, ба­за.

Мо­лодой по­лицей­ский до­пил свой ко­фе и те­перь чувс­тво­вал, что ему уже не так теп­ло, как нес­коль­ко ми­нут на­зад. Да­же печ­ка в ав­то­моби­ле не спа­сала от мо­роза в эту ночь.

— Ког­да же это за­кон­чится, — ска­зал мо­лодой по­лицей­ский.

— В чем же де­ло в та­ком слу­чае? — спро­сил ста­рый по­лицей­ский.

У­ол­тер по­нял, что на­пар­ник го­ворит о Лай­ле. По­мед­лив, он ответил:

— Мне ка­жет­ся, что я ис­порчу ей жизнь.

— Ну, па­рень…

У­ол­тер и сам прек­расно по­нимал, что де­вуш­ка ждет от не­го пер­во­го ша­га. И не толь­ко она. Весь учас­ток и весь рай­он, где все друг дру­га зна­ли, ждал от Уолте­ра пер­во­го ша­га. Од­на­ко флирт за­тянул­ся на нес­коль­ко лет, и ви­ной то­му бы­ла не толь­ко лишь не­реши­тель­ность или стес­ни­тель­ность У­ол­те­ра. Все зна­ли его как хо­роше­го, на­деж­но­го пар­ня. Уже не раз мо­лодой по­лицей­ский про­из­во­дил за­дер­жа­ние прес­тупни­ков, бы­вало, да­же во­ору­жен­ных, и ни у ко­го не ос­та­валось сом­не­ний в му­жес­твен­ности У­ол­те­ра Ллой­да. Од­на­ко, нес­мотря на служ­бу в по­лиции и ста­биль­ную жизнь, с де­вуш­ка­ми у не­го до сих пор не ла­дилось.

— Я вспом­нил од­ну ис­то­рию, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский, ког­да они про­ез­жа­ли пра­чеч­ную мис­сис Ро­уз. — Не знаю, нас­коль­ко она по­учи­тель­на в дан­ном слу­чае, но она мне вдруг вспом­ни­лась, зна­ешь, так бы­ва­ет. Ког­да вро­де бы ни­чего об­ще­го нет у двух ве­щей, но в тво­ей па­мяти они все рав­но в ка­кой-то связ­ке.

Мо­лодой по­лицей­ский лю­бил, ког­да Гленн го­ворил эту фра­зу «я вспом­нил од­ну ис­то­рию», осо­бен­но ес­ли это про­ис­хо­дило в ноч­ное де­журс­тво. Бай­ки из мо­лодос­ти ста­рого по­лицей­ско­го бы­ли са­мым зах­ва­тыва­ющим, что мож­но ус­лы­шать в Солт-Лейк-Си­ти в 1987 го­ду. Мо­лодой по­лицей­ский при­гото­вил­ся слу­шать.

— Зна­ешь, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский, — это всег­да ув­ле­катель­но, вспо­минать что-то из сво­ей мо­лодос­ти, осо­бен­но ес­ли ра­ботал в по­лиции. Но есть та­кие ис­то­рии, — Гленн сде­лал про­дол­жи­тель­ную па­узу, рас­смат­ри­вая что-то за ок­ном, — есть та­кие ис­то­рии, от ко­торых да­же спус­тя мно­го лет ле­дене­ет кровь.

Ста­рый по­лицей­ский ос­та­новил ма­шину и дос­тал из бар­дачка мощ­ный фо­нарик.

— Да­вай­ка-ка вый­дем, па­рень, — ска­зал он мо­лодо­му по­лицей­ско­му.

— Что та­кое? — нах­му­рил­ся У­ол­тер.

Ему не очень хо­телось по­кидать ав­то­мобиль, в ко­тором сохранялось хоть ка­кое-то теп­ло.

— Тот суг­роб выг­ля­дит нем­но­го по­доз­ри­тель­но. Я хо­чу про­верить его, — от­ве­тил ста­рый по­лицей­ский и толкнул от себя дверцу.

Мо­лодой по­лицей­ский то­же вы­шел на ули­цу, не за­быв прих­ва­тить ра­цию. Ра­ботая с Глен­ном, он ус­пел вы­учить од­но важ­ное пра­вило: ра­ция всег­да дол­жна быть под ру­кой, осо­бен­но ес­ли де­ло ка­са­ет­ся ноч­но­го пат­ру­лиро­вания.

Ве­тер свис­тел и выл, пе­ресы­пая суг­ро­бы, слов­но снеж­ные бар­ха­ны. Ка­жет­ся, че­рез пол­ча­са нач­нется нас­то­ящий бу­ран. До это­го момента на­до ус­петь объ­ехать еще че­тыре квад­ра­та. Вре­мя уже под­хо­дило к ча­су но­чи. Мо­лодой по­лицей­ский знал, что ми­нуты меж­ду по­луночью и ча­сом уте­ка­ют быс­трее всех дру­гих.

Све­тя фо­нари­ком пе­ред со­бой, ста­рый по­лицей­ский сде­лал нес­коль­ко ша­гов к суг­ро­бу. Ко­сой столб све­та про­низы­вал мрак, при­давая брил­ли­ан­то­вый блеск ви­сящим в воз­ду­хе сне­жин­кам. Мо­лодой по­лицей­ский по­дошел бли­же. Бы­ло так хо­лод­но, что но­ги в тол­стых ме­ховых бо­тин­ках сра­зу же от­ни­мались.

— Там ни­кого нет, — ска­зал он.

Гленн Мил­лер хмык­нул и вык­лю­чил фо­нарь. Ночь длин­на, а ба­тарею сто­ит по­беречь. В пат­ру­ле слу­ча­ет­ся вся­кое, не­об­хо­димо быть го­товым ко все­му. Они вер­ну­лись в ав­то­мобиль.

— Я бы вы­пил еще ко­фе, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский и за­вел «Chevrolet».

— В чем ты за­подоз­рил этот суг­роб?

— Мне по­каза­лось, что там кто-то ле­жит, под сне­гом.

Нес­коль­ко ми­нут, по­ка не по­каза­лась вы­вес­ка «Бур­ге­ры дя­ди Дже­ка — для всей ва­шей семьи!», они мол­ча­ли. За­тем мо­лодой по­лицей­ский на­пом­нил:

— Ты, ка­жет­ся, со­бирал­ся по­ведать мне ис­то­рию.

— Ах, да. Точ­но, па­рень. Я уже ска­зал, ког­да это слу­чилось?

— Нет.

— Эта ис­то­рия про­изош­ла в те го­да, ког­да я сам был еще чуть стар­ше те­бя, — ска­зал ста­рый по­лицей­ский. — Я ед­ва зас­ту­пил на служ­бу в Про­во, в убой­ный от­дел. Пом­ню всю ис­то­рию в де­талях, но все эти го­ды ни­кому ее не рас­ска­зывал, да­же ес­ли про­сили вспом­нить са­мый жут­кий слу­чай за мою службу.

— По­чему? — спро­сил мо­лодой по­лицей­ский, заранее зная от­вет.

— На­вер­ное, спе­ци­аль­но бе­рег ее для та­кой хо­лод­ной зим­ней но­чи, как эта, — за­дум­чи­во от­ве­тил ста­рый по­лицей­ский.

У­ол­тер из­дал ти­хое «хм» и стал смот­реть в ок­но, наб­лю­дая, как снеж­ные пес­чинки беззаботно тан­цу­ют в стол­бах жел­то­го све­та.

— На са­мом де­ле та­кие ис­то­рии луч­ше не рас­ска­зывать ночью, — пре­дуп­ре­дил ста­рый по­лицей­ский.

— Я вы­дер­жу, Гленн, обе­щаю.

— Хо­рошо. Тог­да я, по­жалуй, нач­ну.

На­конец-то он окон­чил все эти пре­дис­ло­вия, по­думал мо­лодой по­лицей­ский. Он знал, что оби­лие слов воз­ни­ка­ет толь­ко от ску­ки. В этом бы­ла вся соль ночных пат­ру­лей.

***

Ри­на бы­ла не­обыч­ным ре­бен­ком. Ког­да она ро­дилась, ее ма­тери ска­зали следующее: «Зна­ете, мис­сис, де­воч­ка шла го­ловой впе­ред, а кос­ти у новорожденных еще очень элас­тичные, по­это­му че­реп нем­но­го про­давил­ся, и дав­ле­ние пов­ре­дило мозг. Нет-нет, не весь мозг, не бес­по­кой­тесь Вы так. Пос­тра­дала не­боль­шая об­ласть вот здесь, так что, ско­рее все­го, всю жизнь де­воч­ка бу­дет му­чить­ся от го­лов­ной бо­ли. Но есть шанс, что это­го не слу­чит­ся. При­мер­но семь про­цен­тов. Нам очень жаль, но на то, ви­димо, во­ля божья. Не пе­режи­вай­те, глав­ное, что ре­бенок жив».

Рож­де­ние Ри­ны, то, ка­ким об­ра­зом она выш­ла из ма­тери, оп­ре­дели­ло всю ее жизнь. Не прос­то так ро­дите­ли да­ли ей та­кое имя. Rhino — но­сорог, а из-за дав­ле­ния на лоб­ную до­лю че­репа у нее на лбу на всю жизнь ос­тался бу­горок. Он был ед­ва за­метен, но де­воч­ка стес­ня­лась сво­его де­фек­та, по­нимая, что это не­нор­маль­но, и у дру­гих де­тей та­кого нет. По­это­му до стар­ших клас­сов Ри­на от­ра­щива­ла чел­ку, что­бы скрыть лоб во­лоса­ми.

Го­лов­ные бо­ли, дей­стви­тель­но, бы­ли, но не слиш­ком силь­ные, и прос­тые таб­летки справ­ля­лись. Ник­то не об­ра­щал на это вни­мания, ре­шив, что худ­шие пред­ска­зания вра­чей не сбы­лись. Но в один день ро­дите­ли Ри­ны по­няли, что бу­горок на лбу все же имел свои пос­ледс­твия, и луч­ше бы это бы­ла миг­рень.

Ког­да де­воч­ке бы­ло де­сять лет, она по­дош­ла к ма­тери и ска­зала:

— Ма­ма, иног­да я ви­жу тре­уголь­ник там, где его на са­мом де­ле нет.

Ра­зуме­ет­ся, мать Ри­ны, доб­ро­душ­ная и лю­бящая жен­щи­на, ни­чего не по­няла в этой фра­зе, а по­тому пос­чи­тала ее оче­ред­ным про­яв­ле­нием стран­ностей дет­ско­го во­об­ра­жения. Но че­рез нес­коль­ко дней де­воч­ка во вре­мя ужи­на сно­ва за­яви­ла:

— Ма­ма, у па­пы вмес­то го­ловы зе­леный тре­уголь­ник.

Ри­на про­из­несла это ис­пу­ган­но и сму­щен­но од­новре­мен­но, и вся семья ис­пу­галась и сму­тилась вмес­те с ней.

— Что ты та­кое го­воришь, Ри­на? — спро­сила ее мать, шес­тым чувс­твом ощу­тив не­лад­ное.

— Я не ви­жу па­пино­го ли­ца. У не­го вмес­то го­ловы — тре­уголь­ник, мам. Мне страш­но. Я хо­чу, что­бы он ушел. Я хо­чу уви­деть па­пу.

Весь ве­чер де­воч­ку под­робно расс­пра­шива­ли, а на­ут­ро по­вели к оф­таль­мо­логу. Врач то­же за­давал мно­го воп­ро­сов, но от­ве­ты на них зас­тавля­ли его лишь хму­рить­ся и спра­шивать сно­ва. Из пу­тан­ных дет­ских от­ве­тов вы­яс­ни­лось, что Ри­на вре­мена­ми ви­дит раз­личные ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры, ко­торые нак­ла­дыва­ют­ся на изоб­ра­жение ре­аль­но­го ми­ра, но фи­зичес­ки не при­сутс­тву­ют в нем.

Ре­бенок ви­дит пе­ред со­бой зе­леный тре­уголь­ник, но не мо­жет его пот­ро­гать. Ча­ще все­го ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры вы­тес­ня­ют объ­ек­ты дей­стви­тель­нос­ти и за­нима­ют их мес­то. Вы­яс­ни­лось так­же, что все эти фи­гуры — плос­кие, и как бы зас­ло­ня­ют то, что за ни­ми на­ходит­ся: словно бы часть экрана заклеили цветным картоном. Это мо­жет длить­ся час или день, но всег­да про­ходит, и ни­какие сим­пто­мы не соп­ро­вож­да­ют этот про­цесс. Как ут­вер­жда­ла де­воч­ка, она не ис­пы­тыва­ет го­лов­ной бо­ли, ког­да ви­дит «фи­гур­ки». Оф­таль­мо­лог ска­зал, что впер­вые о та­ком слы­шит, и, ско­рее все­го, эта «бо­лезнь» не в его ком­пе­тен­ции.

Ро­дите­ли Ри­ны по­вели де­воч­ку к нев­ро­логу. Врач за­давал мно­жес­тво воп­ро­сов, суть каж­до­го из них бы­ла в том, что­бы уз­нать, не ис­пы­тыва­ет ли де­воч­ка стрес­са, вол­не­ния, бес­по­кой­ств. Но Ри­на бы­ла очень спо­кой­ным ре­бен­ком, да­же нем­но­го зам­кну­тым, и в семье не бы­ло ни­каких ссор, как и в шко­ле. Это ста­вило вра­чей в ту­пик. Нев­ро­лог от­пра­вил их к пси­хи­ат­ру.

Выс­лу­шав проб­ле­му, пси­хи­атр спро­сил, не бы­ло ли ни­чего не­обыч­но­го, ког­да ре­бенок ро­дил­ся. Ро­дите­ли рас­ска­зали ему о бу­гор­ке на лбу. Тог­да пси­хи­атр пос­мотрел ис­то­рию бо­лез­ни де­воч­ки и ска­зал: «Яс­но». Пер­вым де­лом он нап­ра­вил де­воч­ку на маг­ни­торе­зонан­сную то­мог­ра­фию го­лов­но­го моз­га и элек­тро­эн­це­фалог­рамму. Ког­да приш­ли иде­аль­ные ре­зуль­та­ты, врач не вы­казал удив­ле­ния, по­тому что это­го и ожи­дал.

— Зре­ние и нер­вная сис­те­ма здесь ни при чем, — за­явил пси­хи­атр. — Проб­ле­ма в дру­гом.

Врач поп­ро­сил ос­та­вить их с де­воч­кой на­еди­не и под­робно расс­про­сил ее. Его ин­те­ресо­вало, чем соп­ро­вож­да­ет­ся по­яв­ле­ние ге­омет­ри­чес­ких фи­гур. Пси­хи­атр был уве­рен, что есть про­воци­ру­ющие фак­то­ры, но что­бы ус­та­новить их, раз­го­вора с ре­бен­ком не хва­тило.

Приш­лось на не­делю ос­та­вить де­воч­ку под пос­то­ян­ным наб­лю­дени­ем специалистов. За это вре­мя вра­чи кое-что вы­яс­ни­ли. Ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры, ко­торые ви­дела Рина, ко­неч­но, не су­щес­тво­вали в ре­аль­нос­ти, и ни­каких раз­ры­вов ро­гови­цы гла­за то­же не бы­ло, как и про­чих проб­лем со зре­ни­ем. Эти фи­гуры су­щес­тво­вали толь­ко в го­лове ре­бен­ка, и воз­ни­кали они как за­щит­ная ре­ак­ция пси­хики на пред­ме­ты и яв­ле­ния, ко­торые де­воч­ка не по­нима­ла и не мог­ла объ­яс­нить.

Од­на­ко кто-то из вра­чей ут­вер­ждал, что эти выводы не­точ­ны, и про­воци­ру­ющим фак­то­ром яв­ля­ет­ся что-то дру­гое. Что имен­но, нуж­но бы­ло еще изу­чить. Мне­ния сош­лись в од­ном — это пси­хичес­кая па­толо­гия, не­из­ле­чимая, но бе­зобид­ная, и ник­то из при­сутс­тву­ющих не стал­ки­вал­ся с по­доб­ным в сво­ей прак­ти­ке.

На вся­кий слу­чай де­воч­ке вы­писа­ли ан­ти­деп­рессан­ты и ус­по­ко­итель­ное, но при­нятие таб­ле­ток в те­чение двух ме­сяцев не пов­ли­яло на ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры. За­то Ри­на ста­ла апа­тич­ной и сон­ной, и ее ро­дите­ли вско­ре при­няли ре­шение выб­ро­сить про­писан­ные таб­летки. Это бы­ло вер­ным ре­шени­ем лю­бящих ро­дите­лей, и ник­то не мог осу­дить их за та­кой пос­ту­пок.

Ри­на на­учи­лась жить со сво­ей «особенностью». Это ока­залось нес­ложно. Фи­гуры по­яв­ля­лись раз в не­делю и мог­ли дер­жать­ся нес­коль­ко ми­нут или нес­коль­ко ча­сов. Это мог­ли быть квад­ра­ты, тре­уголь­ни­ки или кру­ги са­мых раз­ных раз­ме­ров и цве­тов. Но ча­ще все­го — зе­леный тре­уголь­ник. Ри­на час­то ри­сова­ла род­ным то, что ви­дит. Для это­го ей ку­пили аль­бом и крас­ки. Ро­дите­ли Ри­ны пы­тались са­мос­то­ятель­но ус­та­новить фак­тор, ко­торый вы­зывал по­яв­ле­ние фи­гурок, но не смог­ли, по­это­му ре­шили, что та­кого фак­то­ра попросту нет, и приступы происходят спонтанно.

Ни­каких спе­цифи­чес­ких сим­пто­мов у де­воч­ки так и не об­на­ружи­лось.

Пов­зрос­лев до под­рос­тко­вого воз­раста, Ри­на стала ис­пы­тывать ком­плек­сы. Она хо­рошо по­нима­ла, что от­ли­ча­ет­ся от сверс­тни­ков за счет сво­его фи­зичес­ко­го и пси­хичес­ко­го де­фек­та, а по­тому ей бы­ло труд­но най­ти с ни­ми об­щий язык. Она ни­кому не рас­ска­зыва­ла о «фи­гур­ках» и до сих пор но­сила чел­ку. Но Ри­не хо­телось нас­то­ящей друж­бы, та­кой, что­бы она мог­ла по­делить­ся с че­лове­ком сво­им сек­ре­том, не опа­са­ясь, что он ис­пу­га­ет­ся и начнет избегать ее.

Ри­на рос­ла зам­кну­той и не­раз­го­вор­чи­вой. В три­над­цать лет, как и лю­бая де­воч­ка на све­те, она за­вела се­бе днев­ник, где за­писы­вала и за­рисо­выва­ла мыс­ли и наб­лю­дения. За­нима­ясь этим каж­дый день, она по­няла, что ей нра­вит­ся это боль­ше, чем об­ще­ние с жи­выми людь­ми. Она час­то опи­сыва­ла в днев­ни­ке свои ощу­щения во вре­мя то­го, как ви­дит фи­гуры.

И сов­сем ско­ро, ис­пи­сав нес­коль­ко толстых тетрадей за ме­сяц, Ри­на по­няла, что хо­чет быть пи­сате­лем. Эта мысль ста­ла ее иде­ей фикс.

Ве­дение днев­ни­ка, постоянный самоанализ, рефлексия на все жизненные события — все это в совокупности сде­лало Ри­ну тон­кой на­турой, рельефной лич­ностью. Она не гу­ляла с друзь­ями, по­тому что у нее их не бы­ло, по­это­му вре­мени на са­мораз­ви­тие оставалось довольно. Де­воч­ка хо­рошо раз­би­ралась в се­бе и всег­да по­нима­ла свои же­лания. Оди­ночес­тво ста­ло ее вер­ным и единственным дру­гом.

Для ок­ру­жа­ющих су­щес­тво­вание Ри­ны бы­ло неп­ри­меча­тель­ным. От­сутс­твие какой-либо коммуникации и прогрессирующая зам­кну­тость де­воч­ки вку­пе с психопатологией нас­то­ражи­вало ро­дите­лей. Им хо­телось уви­деть, что же их дочь пос­то­ян­но пи­шет в сво­их мно­гочис­ленных днев­ни­ках, но они не мог­ли это­го сде­лать без ее сог­ла­сия. А де­воч­ка рос­ла скрыт­ной и не до­веря­ла ни­кому, кро­ме се­бя.

К за­боле­ванию Ри­ны все дав­но при­вык­ли, вклю­чая и са­му де­вуш­ку. Ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры не дос­тавля­ли ей не­удобств. По­рой они, на­обо­рот, дей­ство­вали как раз­вле­чение. Слов­но смот­ришь в сло­ман­ный ка­лей­дос­коп. Вско­ре Ри­на ста­ла за­мечать, что ког­да фи­гур­ки ис­че­за­ют, у нее по­яв­ля­ет­ся вдох­но­вение. Но на пла­новом ме­дицин­ском ос­мотре она об этом не рас­ска­зала.

Пос­те­пен­но де­воч­ка ста­нови­лась де­вуш­кой. Довольно стран­ной, асо­ци­аль­ной де­вуш­кой, жи­вущей только в сво­ем ми­ре. Ри­на бы­ла сим­па­тич­ной, но со­вер­шенно не ре­аги­рова­ла на ос­то­рож­ные уха­жива­ния противоположного по­ла. К то­му вре­мени она на­писа­ла уже нес­коль­ко боль­ших и кра­сивых ис­то­рий, ко­торые лю­била пе­речи­тывать по но­чам.

По­дошел та­кой воз­раст, ког­да при­рода бе­рет свое. Соз­ревшее те­ло Ри­ны все ча­ще про­сило пар­тне­ра, и зак­ры­вать на это гла­за уже не по­луча­лось. Де­вуш­ка наб­лю­дала за сверс­тни­цами и за­видо­вала им. Та­кие рас­кре­пощен­ные, уве­рен­ные в се­бе де­вуш­ки, зна­ющие се­бе це­ну. Вок­руг них всег­да из­ви­валась сви­та пок­лонни­ков. А Ри­ну уже дав­но все об­хо­дили сто­роной, нес­мотря на внеш­нюю прив­ле­катель­ность. Ее нелюдимость и прочие странности отпугивали обычных людей.

За крат­кий срок Ри­на осоз­на­ла ник­чемность сво­ей жиз­ни, и оди­ночес­тво из вер­но­го дру­га прев­ра­тилось в зак­ля­того вра­га. Час­то де­вуш­ка вы­меща­ла оби­ду на близ­ких, зли­лась на се­бя, на свою бо­лезнь, на весь этот нес­пра­вед­ли­вый мир. Ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры ста­ли по­яв­лять­ся ча­ще. Они вы­рос­ли в раз­ме­рах, ди­апа­зон цве­товой гам­мы уве­личил­ся. Но Ри­на это­го не за­меча­ла, ей бы­ло слиш­ком жал­ко са­му се­бя. Ее бес­по­ко­или сов­сем иные проб­ле­мы. И она ни­кому не рас­ска­зала о том, что бо­лезнь на­чала прог­ресси­ровать.

В этот пе­ри­од в ок­ру­жении Ри­ны по­явил­ся Рэй. Вы­сокий го­лубог­ла­зый блон­дин стал единс­твен­ным яр­ким пят­ном в неп­ри­меча­тель­ной жиз­ни де­вуш­ки. Она влю­билась с пер­во­го взгля­да и стра­дала от это­го чувс­тва. Стра­дала, по­ка не по­няла, что не­без­различ­на Рэю. Это не мог­ло быть прав­дой, но все же бы­ло ею. Па­рень ока­зывал Ри­не нед­вусмыс­ленные зна­ки вни­мания, был веж­лив и об­хо­дите­лен — только с нею. Меч­та сбы­валась наяву, и в это бы­ло труд­но по­верить. Рэй ка­зал­ся Ри­не ка­ким-то не­мыс­ли­мым, не­нас­то­ящим. Буд­то шаг­нул к ней из иде­аль­но­го ми­ра ее историй.

От без­гра­нич­но­го счастья де­вуш­ка не об­ра­щала вни­мания на обос­тре­ние па­толо­гии. Ка­кая те­перь раз­ни­ца, ес­ли у нее по­явил­ся нас­то­ящий па­рень, са­мый кра­сивый, са­мый доб­рый и са­мый ве­селый? Бо­лезнь все рав­но не­из­ле­чима, не сто­ит из-за нее те­рять свою судь­бу.

Меж­ду тем ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры пе­рес­та­ли по­яв­лять­ся по­оди­ноч­ке. Те­перь это был узор из двух-трех фи­гур, на­ложен­ных друг на дру­га. Нап­ри­мер, си­ний квад­рат, жел­тый круг и не­из­менный зе­леный тре­уголь­ник. Изоб­ра­жение мог­ло за­гора­живать треть об­зо­ра и дер­жать­ся нес­коль­ко ча­сов. Это про­яв­ля­лось нес­коль­ко раз в не­делю. Ро­дите­ли Ри­ны ни­чего не зна­ли об обос­тре­нии. Де­вуш­ка не хо­тела их расс­тра­ивать, ведь они бы­ли очень ра­ды то­му, что дочь наш­ла се­бе пар­ня и на­чала вес­ти нор­маль­ный об­раз жиз­ни.

Ри­на не спе­шила зна­комить Рэя с семь­ей. Она хо­тела, что­бы мо­лодой че­ловек как мож­но доль­ше ос­тался втай­не для всех, хо­тя бы внеш­не. Ей не хо­телось де­лить­ся им. Ри­на силь­но рев­но­вала Рэя, ес­ли ви­дела ря­дом с ним дру­гих де­вушек. А та­кое слу­чалось час­то, по­тому что Рэй за­нимал­ся бас­кетбо­лом и был очень хо­рош со­бой.

Во­об­ще-то бы­ла еще од­на при­чина, по ко­торой Ри­на не хо­тела зна­комить ро­дите­лей со сво­им бой­френ­дом. Рэй был гораздо стар­ше нее. Но если они счас­тли­вы вдво­ем, то ка­кое зна­чение мо­жет иметь воз­раст?

Нес­мотря на влюб­ленность, по­нача­лу Ри­не бы­ло труд­но под­пустить к се­бе но­вого че­лове­ка. Она слиш­ком при­вык­ла к оди­ночес­тву, де­лить­ся с кем-то, кро­ме се­бя, мыс­ля­ми и пе­режи­вани­ями, было вновинку. Но Рэй про­яв­лял по­нима­ние, не был на­вяз­чив и вско­ре за­во­евал рас­по­ложе­ние де­вуш­ки.

В один день Ри­на прос­ну­лась и не­кото­рое вре­мя не мог­ла ви­деть ни­чего вок­руг се­бя. Ге­омет­ри­чес­кие фи­гуры, нас­ла­ива­ясь друг на дру­га, пол­ностью зас­ло­няли об­зор. Пе­ред гла­зами стояла раз­ноцвет­ная сте­на из зе­леных тре­уголь­ни­ков, крас­ных ром­бов и си­них кру­гов, и боль­ше ни­чего. Это на­поми­нало кар­ти­ну на­чина­юще­го ку­бис­та. Де­вуш­ка си­дела на кро­вати и ма­хала пе­ред со­бой ру­ками, пы­та­ясь ра­зог­нать фи­гуры, словно те были реальны, час­то мор­га­ла, тер­ла гла­за ку­лака­ми. К фи­гурам не­воз­можно бы­ло при­кос­нуть­ся. Ка­залось, они сов­сем близ­ко, на рас­сто­янии вы­тяну­той ру­ки, но, сколь­ко бы Ри­на ни тя­нулась к ним, пол­зая по кро­вати, они ос­та­вались на преж­нем рас­сто­янии.

Плот­ная цвет­ная за­веса меж­ду Ри­ной и ок­ру­жа­ющим ми­ром ис­чезла че­рез час, как будто ее отключили. Выдернули шнур из розетки, и все закончилось. Все это вре­мя де­вуш­ка не мог­ла пе­ред­ви­гать­ся, по­тому что не ви­дела, ку­да пой­дет, и мог­ла спот­кнуть­ся или уда­рить­ся, оп­ро­кинуть ве­щи. Звать на по­мощь ро­дите­лей то­же не хо­телось. Ес­ли они уз­на­ют, Ри­на еще нес­коль­ко ме­сяцев не вый­дет из боль­ни­цы. А это­го нель­зя до­пус­тить. Де­вуш­ка не пе­режи­вет дол­гой раз­лу­ки с Рэ­ем. По­это­му она сде­лала вид, что про­валя­лась в кро­вати лиш­ний час, и лишь ког­да вновь об­ре­ла спо­соб­ность ви­деть, выш­ла из ком­на­ты.

На сле­ду­ющий день все пов­то­рилось, но Ри­на так ни­чего ни­кому и не рас­ска­зала. Ей за­хоте­лось не­кото­рое вре­мя по­быть од­ной, и она со­об­щи­ла Рэю, что хо­чет сде­лать пе­рерыв в от­но­шени­ях. Ре­ак­ция юно­ши бы­ла неп­ред­ска­зу­емой. Сна­чала он, как и всег­да, про­явил по­нима­ние, но поз­же вы­яс­ни­лось, что это бы­ла все­го лишь мас­ка.

Рэй на­чал вес­ти се­бя слиш­ком стран­но. Это бы­ло не­похо­же на то, как он вел се­бя обыч­но. Он сле­дил за де­вуш­кой, под­сте­регал ее в без­людных мес­тах, прис­та­вал, про­яв­лял столь нес­вой­ствен­ную ему ра­нее наг­лость. Ри­на ре­шила во что бы то ни ста­ло из­бе­гать Рэя. Де­вуш­ка все еще ис­пы­тыва­ла чувс­тва к не­му, но бы­ла на­пуга­на рез­кой пе­реме­ной в его по­веде­нии. Лю­бые рез­кие пе­реме­ны всег­да пу­гали ее.

Это про­дол­жа­лось две не­дели. И вот, од­нажды слу­чилось так, что оче­ред­ной прис­туп про­изо­шел с Ри­ной, ког­да Рэй на­ходил­ся ря­дом. Он дер­жал ее за ру­ку, а она вы­рыва­лась, и они кри­чали друг на дру­га. И тут поб­ли­зос­ти по­явил­ся про­хожий, ко­торый пос­пе­шил на по­мощь.

— Эй, прек­ра­ти! — крик­нул муж­чи­на.

Это бы­ло пос­ледним, что пом­ни­ла Ри­на. В сле­ду­ющий миг она ли­шилась зре­ния. Неп­ро­ница­емая зас­лонка из цвет­ных ге­омет­ри­чес­ких фи­гур вста­ла меж­ду ней и ми­ром. Де­вуш­ка ви­дела пе­ред со­бой сте­ну из зе­леных ром­бов и жел­тых кру­гов. Фи­гуры бы­ли пов­сю­ду, ку­да бы она ни взгля­нула, ку­да бы ни по­вер­ну­ла го­ловы. Че­рез нес­коль­ко ми­нут де­вуш­ка по­няла, что на этот раз слух то­же по­кинул ее. Фи­гур­ки ли­шили ее спо­соб­ности ви­деть и слы­шать.

Ри­на в ужа­се бро­дила в раз­ноцвет­ном мир­е, по­нимая, что на не­оп­ре­делен­ный срок от­клю­чена от внеш­не­го ми­ра. Она не зна­ла, что про­изош­ло даль­ше меж­ду про­хожим и Рэ­ем, но зна­ла на­вер­ня­ка, что оч­нется уже в боль­ни­це, а ря­дом бу­дет ее семья.

Ка­ково же бы­ло удив­ле­ние Ри­ны, ког­да, вновь об­ре­тя спо­соб­ность ви­деть ок­ру­жа­ющий мир, она сра­зу нат­кну­лась на те­ло то­го са­мого про­хоже­го, что бро­сил­ся за­щищать ее от Рэя. Он ле­жал на зем­ле в не­ес­тес­твен­ной по­зе, со звер­ски изу­родо­ван­ным ли­цом. Кровь за­лива­ла одеж­ду. Ри­на убе­дилась, что он мертв, и со всех ног пом­ча­лась до­мой. Она не зна­ла, сколь­ко вре­мени на этот раз длил­ся ее прис­туп, и по­тому бо­ялась, что убий­ца все еще мо­жет быть поб­ли­зос­ти.

Лишь пос­ле то­го, как де­вуш­ка за­пер­лась в сво­ей ком­на­те, она смог­ла мыс­лить бо­лее-ме­нее связ­но. Рэй убил че­лове­ка. Рэй ока­зал­ся вов­се не тем, за ко­го се­бя вы­давал. Он опа­сен. И она дол­жна бы­ла сра­зу это по­нять. По­чему она не до­гада­лась? Ри­на всег­да ви­дела лю­дей нас­квозь, по­чему же при­род­ное чутье на этот раз под­ве­ло ее? Не­уже­ли она дей­стви­тель­но влю­билась в не­го? Но убий­ство дол­жно бы­ло пе­речер­кнуть все чувс­тва. Дол­жно бы­ло. Но пе­речер­кну­ло ли?

Ри­на по­нима­ла, что, да­же нес­мотря на свой прис­туп, ста­ла сви­дете­лем прес­тупле­ния. А сви­дете­ли не жи­вут дол­го. По ка­кой-то при­чине Рэй не убил ее сра­зу. Зна­чит, те­перь он бу­дет охо­тить­ся за ней. Де­вуш­ка ре­шила во что бы то ни ста­ло ос­тать­ся до­ма и наб­лю­дать за хо­дом со­бытий. В этой ис­то­рии ос­та­валось слиш­ком мно­го не­яс­ных пя­тен, ко­торые Ри­на не мог­ла объ­яс­нить.

На сле­ду­ющий день ник­то не явил­ся за ней. И че­рез день то­же. Но де­вуш­ку не по­кида­ло дур­ное пред­чувс­твие. Пе­режив еще один ча­совой нап­лыв ге­омет­ри­чес­ких фи­гур — те­перь это бы­ли си­ние кру­ги, крас­ные ром­бы и зе­леные тре­уголь­ни­ки, на­ложен­ные друг на дру­га в при­чуд­ли­вом узо­ре, — Ри­на ре­шила, что име­ет смысл документировать все, что с ней про­ис­хо­дит. Ес­ли с ней что-ни­будь слу­чит­ся, у по­лиции бу­дет от­личная воз­можность вос­ста­новить хро­ноло­гию со­бытий и най­ти убий­цу.

Ри­на бы­ла на взво­де. Па­рано­идаль­ная мысль о том, что Рэй убь­ет ее семью, а по­том до­берет­ся и до нее, не ос­тавля­ла ни на ми­нуту. По­это­му, ког­да в дверь поз­во­нили, де­вуш­ка бы­ла уве­рена, что это он. Мать Ри­ны пош­ла от­кры­вать дверь, и сер­дце де­вуш­ки сжа­лось в ко­мок.

— Ма­ма, нет! — крик­ну­ла она, бро­силась впе­ред и… вы­пала из ре­аль­нос­ти в мир ге­омет­ри­чес­ких фи­гур, где не бы­ло да­же зву­ков внеш­не­го ми­ра.

Ка­залось, це­лую веч­ность де­вуш­ка бро­дила сре­ди зе­леных пи­рамид, крас­ных ша­ров, чер­ных ку­бов, ни­чего не ощу­щая. Ося­зание про­пало, как и чувс­тво ре­аль­нос­ти. Не ста­ло ни вре­мени, ни прос­транс­тва. За­то фи­гуры при­об­ре­ли объ­ем. Те­перь их мож­но бы­ло тро­гать. На ощупь они бы­ли очень при­ят­ные и уп­ру­гие. Ри­на зна­ла, что, пе­реме­ща­ясь в этом ми­ре, в ре­аль­нос­ти ее те­ло ос­та­ет­ся не­под­вижным. Здесь, внут­ри ее го­ловы, бы­ло дру­гое из­ме­рение. Здесь не бы­ло Рэя, не бы­ло опас­ности, смер­ти, па­ранойи. Толь­ко спо­кой­ствие и лег­кость.

Впер­вые в жиз­ни, да­же нес­мотря на вол­не­ние за сос­то­яние ма­тери, Ри­на не хо­тела воз­вра­щать­ся в ре­аль­ность из ми­ра ге­омет­ри­чес­ких фи­гур. Но все-та­ки она приш­ла в се­бя, и не­из­вес­тно, сколь­ко вре­мени де­вуш­ка про­вела в за­бытьи. Все ча­сы в до­ме ос­та­нови­лись. Как и сер­дце ее ма­тери. По­тому что в не­го по са­мую ру­ко­ят­ку вса­дили ку­хон­ный нож.

Ри­на упа­ла к те­лу и зат­ряслась от ужа­са. Она не ус­пе­ла пре­дуп­ре­дить ее из-за прис­ту­па. И Рэй при­кон­чил ее мать. Рэй убил ее ма­му. И сно­ва ос­та­вил в жи­вых са­му де­вуш­ку.

Ри­на зак­ры­ла ма­тери гла­за. Нуж­но поз­во­нить от­цу, ре­шила она. Не­об­хо­димо пре­дуп­ре­дить его. Нуж­но обя­затель­но ус­петь. Но отец не брал труб­ку. Де­вуш­ка бы­ла уве­рена, что Рэй со­бира­ет­ся убить и ее от­ца, по­это­му се­ла в ав­то­мобиль и по­еха­ла к не­му на ра­боту. Она мо­лилась о том, что­бы прис­туп не нас­тиг ее, по­ка она за ру­лем. Это­го, к счастью, не слу­чилось, и она без проб­лем доб­ра­лась до мес­та.

Отец Ри­ны ра­ботал меха­ником в не­боль­шой ав­то­мас­тер­ской сво­его дру­га. Ед­ва де­вуш­ка при­пар­ко­вала ма­шину, она уви­дела, как Рэй вхо­дит в зда­ние, где ра­бота­ет отец. Выс­ко­чив на­ружу, Ри­на бро­силась за ним. Она вбе­жала в по­меще­ние, где ма­шины под­ни­мали на кра­нах для ре­мон­та. На тро­сах был под­ве­шен «ми­нивен», а под дни­щем на под­стил­ке ле­жал ее отец и ору­довал инс­тру­мен­та­ми. Ри­на уз­на­ла его по обу­ви и краю брюк, ко­торые бы­ли вид­ны. Отец не за­метил ее.

В сле­ду­ющий миг по­казал­ся Рэй. Па­рень, ух­мы­ля­ясь, сто­ял у щит­ка с ры­чага­ми, ко­торые ре­гули­рова­ли тро­сы. Ри­на хо­тела зак­ри­чать, но у нее пе­ресох­ло в гор­ле, и изо рта выр­вался лишь хрип, слов­но в кош­марном сне. Она бро­силась к Рэю, но в лю­бом слу­чае не ус­пе­ла бы. Юно­ша с улыб­кой дер­нул ры­чаг, и это бы­ло пос­ледним, что ви­дела Ри­на пе­ред тем, как про­валить­ся в иное из­ме­рение.

Бес­числен­ное мно­жес­тво зе­леных тре­уголь­ни­ков и оран­же­вых ром­бов плот­но ок­ру­жили де­вуш­ку. Все яс­но — она ви­дит их, ког­да пу­га­ет­ся. Это мно­гое объ­яс­ня­ет. Но, на­ходясь в этом ге­омет­ри­чес­ком раз­ноцвет­ном ми­ре, Ри­на не мог­ла про­яв­лять во­об­ще ни­каких эмо­ций. Она пом­ни­ла, что ее мать уби­та, и отец, ско­рее все­го, то­же не вы­жил пос­ле па­дения на не­го «ми­ниве­на» в нес­коль­ко тонн. Но все это ка­залось здесь, сре­ди фи­гурок, та­ким да­леким и не­сущес­твен­ным… Прис­ту­пы из­бавля­ли ее от не­нуж­ных эмо­ций, за­бира­ли боль и да­вали счастье… Счастье, что бы там ни бы­ло.

Рина пришла в себя и первым делом ощутила тряску. Она приподняла голову и осмотрелась. Девушка находилась на заднем сидении машины, связанная. За рулем сидел Рэй. Они куда-то ехали.

— Ты убил моих родителей! — крикнула Рина.

— Это так.

Голос юноши уже не звучал так благовоспитанно, как раньше. Его натура обнажилась через убийства, стала видна невооруженным глазом. Но Рина все еще любила этого человека и осознавала это с ледяным ужасом.

— Зачем ты сделал это?

— Чтобы ты страдала, — ответил Рэй.

Он привез ее в какой-то брошенный загородный дом и посадил на цепь у батареи. На этом месте девушка провела несколько недель. Всяческие издевательства над Риной стали излюбленной забавой Рэя. Он оказался куда более жестоким и психически больным человеком, чем казалось ранее. За то время, пока юноша держал Рину в плену, она практически сошла с ума от постоянного голода, боли, бессилия и безысходности.

Рэй му­чил де­вуш­ку не прос­то так. Он был ти­раном и по­лучал удо­воль­ствие от стра­даний жер­твы. Ри­на бы­ла вов­се не пер­вой в его кол­лекции. Каж­дую но­вую «по­допеч­ную» юно­ша из­му­чивал до та­кой сте­пени, что­бы до­бить­ся край­ней сте­пени не­навис­ти к се­бе. При­чиняя де­вуш­кам боль, Рэй ис­пы­тывал силь­ное сек­су­аль­ное воз­бужде­ние. Он по­нял это еще в один­надцать лет, и этот пси­холо­гичес­кий сдвиг оп­ре­делил его судь­бу.

Ме­сяц спус­тя, поч­ти не пом­ня се­бя от фи­зичес­ко­го и мо­раль­но­го ис­то­щения, Ри­на ле­жала на по­лу и ожи­дала, ког­да Рэй сно­ва при­дет, что­бы за­дать ему свой пос­ледний воп­рос и сде­лать пос­леднее приз­на­ние. Де­вуш­ка ощу­щала приб­ли­жение смер­ти. Ее те­ло, пок­ры­тое мно­гочис­ленны­ми мел­ки­ми ра­нени­ями, си­няка­ми и уку­сами, ка­залось, уже на­чало гнить заживо, точ­но так же, как ног­ти, во­лосы и зу­бы. Жизнь мо­лодой де­вуш­ки бы­ла кон­че­на. Ког­да Рэй во­шел в по­меще­ние и при­сел у те­ла Ри­ны, она ус­та­ло под­ня­ла го­лову и спро­сила его:

— За­чем ты де­ла­ешь все это?.. По­чему бы те­бе прос­то не убить ме­ня?

— Мне нуж­но, что­бы ты воз­не­нави­дела ме­ня.

— Но я не су­мею…

— По­чему?

— Я все еще люб­лю те­бя, Рэй.

Ус­лы­шав это, юно­ша об­хва­тил шею де­вуш­ки ру­ками.

— Лю­бишь?

— Как и в пер­вый день на­шей встре­чи…

Рэй не нуж­дался в жер­тве, ко­торая не смо­жет его не­нави­деть, по­это­му он за­душил Ри­ну. Де­вуш­ка не соп­ро­тив­ля­лась, на это у нее не ос­та­лось ни­каких сил. Жизнь и так по­кида­ла ее, а силь­ные ру­ки Рэя до­вели на­чатое до кон­ца. Пос­ле это­го свет­ло­воло­сый мо­лодой че­ловек нав­сегда по­кинул за­город­ный дом, ос­та­вив там те­ло, при­кован­ное к тру­бам. Че­рез ме­сяц, а мо­жет, и рань­ше, он най­дет се­бе но­вую жер­тву.

***

Ста­рый по­лицей­ский за­мол­чал и пос­мотрел на мо­лодо­го. За ок­ном их но­вень­ко­го «Chevrolet caprice classic» вь­юга ус­пе­ла ус­по­ко­ить­ся, а ночь все еще бы­ла тем­на и глу­бока. По­ка ста­рый по­лицей­ский рас­ска­зывал, пат­ру­лиро­вание тер­ри­тории за­кон­чи­лось, и те­перь они сто­яли во вто­ром квад­ра­те, при­пар­ко­вав­шись у зак­ры­той за­кусоч­ной, и пы­тались отог­реть ру­ки с по­мощью не­боль­шой ав­то­мобиль­ной печ­ки.

Мо­лодой по­лицей­ский выг­ля­дел уд­ру­чен­но и растерян­но. Ког­да Гленн Мил­лер ска­зал, что та­кие ис­то­рии луч­ше не рас­ска­зывать по но­чам, У­ол­тер не при­дал этим сло­вам осо­бого зна­чения. Мо­лодой по­лицей­ский по­думал, что Гленн все­го лишь хо­чет за­пугать его. У ста­рого по­лицей­ско­го всег­да был ве­селый нрав. Од­на­ко ис­то­рия дей­стви­тель­но ока­залась ужа­са­ющей. И звез­дная мо­роз­ная ночь лишь ук­ре­пила впе­чат­ле­ние Ллой­да. Один воп­рос не да­вал по­коя мо­лодо­му по­лицей­ско­му.

— Од­но мне не­яс­но, Гленн. От­ку­да те­бе из­вес­тны та­кие под­робнос­ти? О рож­де­нии, детс­тве этой де­вуш­ки, о мно­гом про­чем?..

— Это еще не вся ис­то­рия, па­рень, — ус­мехнул­ся ста­рый по­лицей­ский.

— В та­ком слу­чае, я слу­шаю.

— В самом на­чале я ска­зал те­бе, что в то вре­мя был нем­но­гим стар­ше те­бя, и толь­ко зас­ту­пил на служ­бу в убой­ный от­дел в Про­во. Мне тог­да ка­залось, что Про­во — луч­ший го­род во всем шта­те, да что там, во всей стра­не. Ведь я ро­дил­ся и вы­рос там. В Про­во я встре­тил свою бу­дущую же­ну, стал от­цом, и лишь за­тем пе­ре­ехал в Солт-Лейк-Си­ти по дол­гу служ­бы. Но в Про­во со мной слу­чилась са­мая ужас­ная ис­то­рия, ко­торую я бу­ду вспо­минать ос­тавшу­юся жизнь. Эта ис­то­рия пот­рясла ме­ня до са­мых глу­бин, па­рень. Боль­ше ни ра­зу за всю свою служ­бу я не стал­ки­вал­ся с по­доб­ным.

Ста­рый по­лицей­ский за­мол­чал, уг­лу­бив­шись в вос­по­мина­ния и за­думав­шись, как луч­ше сфор­му­лиро­вать кон­цовку, что­бы мо­лодой по­лицей­ский был так же пот­ря­сен, как и он сам мно­го лет то­му на­зад. Фи­нал этой ле­деня­щей кровь ис­то­рии зас­лу­живал быть опи­сан­ным в ка­кой-ни­будь кни­ге или хо­тя бы ки­нох­ро­нике. Но ниг­де, кро­ме по­лицей­ских ар­хи­вов и частично ис­то­рии бо­лез­ни в пси­хи­ат­ри­чес­кой кли­нике он не был за­фик­си­рован.

— Я хо­рошо пом­ню тот день, — за­гово­рил ста­рый по­лицей­ский, гля­дя по­верх ру­ля взглядом, устремленным в прошлое. — Я и мой на­пар­ник приш­ли на служ­бу. Всем бы­ло очень ве­село, по­тому что на­кану­не мы пой­ма­ли од­но­го край­не удач­ли­вого во­ра, взя­ли пря­мо с по­лич­ным. Ше­риф был до­волен на­ми. Пря­мо с ут­ра кто-то уже при­нес пон­чи­ки. Гар­ри, мой на­пар­ник, взял се­бе с гла­зурью, а я взял с са­хар­ной пуд­рой. Мы так­же взя­ли в ру­ки по ста­кан­чи­ку ка­пучи­но, и тут пос­ту­пил зво­нок. На рас­сто­янии двух мет­ров я слы­шал, как жен­щи­на кри­чала в труб­ку на­шего дис­петче­ра. «Здесь труп, здесь труп, при­ез­жай­те ско­рее, гос­по­ди И­ису­се, по­милуй нас!», — кри­чала она и пла­кала. Мы от­ло­жили ко­фе и пон­чи­ки и бро­сились по ма­шинам. Ка­жет­ся, де­ло бы­ло серь­ез­ное, но ни­каких де­талей мы не зна­ли. Нам бы­ло ска­зано, что най­ден труп де­вуш­ки где-то за го­родом, в заб­ро­шен­ном до­ме. И мы от­пра­вились ту­да.

Суд­ме­дэк­спер­ты уже бы­ли на мес­те, мы быс­тро поз­до­рова­лись и вош­ли в дом. Те­ло ос­та­вили в том же по­ложе­нии, что и об­на­ружи­ли. Свет­ло­воло­сая де­вуш­ка выг­ля­дела, слов­но ее толь­ко что вы­тащи­ли из мо­гилы, где она про­лежа­ла как ми­нимум ме­сяц. По­ка я, оше­лом­ленный, рас­смат­ри­вал ее пок­ры­тое сса­дина­ми, ра­нами, труп­ны­ми яз­ва­ми те­ло, один из эк­спер­тов ска­зал мне, что де­вуш­ка по­веси­лась, ве­ро­ят­но, не­делю то­му на­зад. За­пах сто­ял со­от­ветс­тву­ющий, и те­ло выг­ля­дело ужас­но. Па­ру че­ловек выр­ва­ло.

— По­годи, — мед­ленно, почти по слогам, про­из­нес мо­лодой по­лицей­ский, — как это — по­веси­лась? Я что-то не…

— Имей­те тер­пе­ние, мо­лодой че­ловек, и все уз­на­ете, — спо­кой­но от­ве­тил ста­рый по­лицей­ский, — поз­воль же мне про­дол­жить и не пе­реби­вай ме­ня. На по­докон­ни­ке мы об­на­ружи­ли тол­стую тет­радь и ис­пи­сан­ную руч­ку. Пе­ред тем, как по­весить­ся, де­вуш­ка на­писа­ла ху­дожес­твен­ный текст о том, что с ней про­ис­хо­дило пе­ред смертью. Весь мой рас­сказ — это то, что мы проч­ли в той тет­ра­ди. Это один из ис­точни­ков, от­ку­да я знаю столь­ко под­робнос­тей де­ла. Ус­та­новив лич­ность погибшей, мы по­няли, что это дочь уби­тых не­дав­но супругов. Мать за­коло­ли но­жом, а на от­ца упал «ми­нивен», сор­вавшись с тро­са. К то­му же, вско­ре вы­яс­ни­лось, что са­мо­убий­ца бы­ла па­ци­ен­том пси­хи­ат­ри­чес­кой ле­чеб­ни­цы, наб­лю­далась там с са­мого детс­тва. Чем она бо­лела, ты уже зна­ешь, но это не все. По­мимо ви­дений ге­омет­ри­чес­ких фи­гур в ис­то­рии бо­лез­ни де­вуш­ки зна­чилось дис­со­ци­атив­ное расс­трой­ство иден­тичнос­ти. Ду­маю, те­бе дол­жно быть из­вес­тно, что это та­кое, У­ол­тер. Но де­вуш­ке это­го из­вес­тно не бы­ло. Вра­чи и ро­дите­ли скры­ли это от нее. На са­мом де­ле ни­како­го Рэя ни­ког­да не су­щес­тво­вало. В ре­аль­нос­ти та­кого че­лове­ка не бы­ло. Рэй был вто­рой лич­ностью Ри­ны. И ког­да соз­на­ние Рэя по­дав­ля­ло соз­на­ние Ри­ны, де­вуш­ка вы­падала из ре­аль­нос­ти в мир ге­омет­ри­чес­ких фи­гур.

— Я не по­нимаю, — за­тор­мо­жен­но ска­зал мо­лодой по­лицей­ский, — кто же тог­да убил ее ро­дите­лей?

— Она, — от­ве­тил Гленн. — У Ри­ны на­чалось обос­тре­ние, и она воп­ло­тила вто­рую лич­ность, при­думав мань­яка, ко­торый яко­бы сле­дит за нею. Ког­да ее род­ные за­мети­ли, что у де­вуш­ки про­яви­лись сим­пто­мы, о ко­торых дав­но пре­дуп­режда­ли вра­чи, они со­бира­лись по­ложить ее в кли­нику, под наб­лю­дение. Что­бы ник­то не пос­тра­дал, осо­бен­но са­ма Ри­на. Но не ус­пе­ли. Де­вуш­ка уби­ла их, уве­рен­ная в том, что это де­лал Рэй. Бы­ли сви­дете­ли, ко­торые ви­дели, как Ри­на выбе­га­ет из до­ма с кровью на руках и одежде. И в ав­то­мас­тер­ской ви­дели, как она дер­ну­ла ры­чаг. Ник­то не ви­дел ни­како­го свет­ло­воло­сого пар­ня ря­дом с ней. Ни­ког­да. И да, тот про­хожий. Его то­же уби­ла Ри­на — во время приступа.

— То есть, вы­ходит, каж­дый раз, ког­да она уби­вала, она ви­дела фи­гуры? И во­об­ра­жала се­бе, что все это де­лал тот па­рень?

— Имен­но так. Но ни­како­го пар­ня не бы­ло.

— Черт возь­ми, Гленн. Черт возь­ми! У ме­ня моз­ги поч­ти сло­мались. Я все еще не по­нимаю и по­лови­ны.

— Ис­то­рия, ко­торую я по­ведал те­бе — это то, как ви­дела про­ис­хо­дящее са­ма Ри­на. Плюс то, что мы наш­ли в ее ис­то­рии бо­лез­ни и ис­то­рии наб­лю­дений за ней. И еще то, что бы­ло в ее мно­гочис­ленных днев­ни­ках. Вот, от­ку­да я знаю все эти под­робнос­ти.

— Пос­той. Зна­чит, она все же ве­ла днев­ни­ки и хо­тела стать пи­сате­лем?

— Да, все это так и бы­ло. Пи­сате­лем она, ко­неч­но, не ста­ла, хоть и бы­ла дос­та­точ­но не в се­бе для это­го де­ла. Ты ведь зна­ешь, пи­сате­ли, они все не от ми­ра се­го, — У­ол­тер понимающе за­кивал. — Но, в не­кото­ром ро­де, кни­гу она на­писа­ла. И я пе­рес­ка­зал те­бе сю­жет этой кни­ги. И самое невероятное в том, что она искренне хотела помочь следствию.

— Как же все за­пута­но, Гленн, — ска­зал мо­лодой по­лицей­ский. — Но как она мог­ла по­хитить са­ма се­бя?

— Две лич­ности бо­ролись за од­но те­ло. Пос­ле убий­ства ро­дите­лей де­вуш­ка са­ма у­еха­ла за го­род, наш­ла бро­шен­ный дом, ис­тя­зала се­бя и мо­рила го­лодом. Точ­нее, это де­лал Рэй. Враж­да за те­ло шла с пе­ремен­ным ус­пе­хом. Па­рал­лель­но это­му Ри­на де­лала за­писи в тет­ра­ди, пред­став­ляя все так, слов­но ее по­хити­ли и дер­жат в пле­ну. Точ­нее, ей все имен­но так и ка­залось, по­нима­ешь, У­ол­тер? Она до­писа­ла свою «кни­гу» и по­кон­чи­ла с со­бой. Рэй убил Ри­ну, словно паразит. У нее в тет­ра­ди так и бы­ло за­писа­но: он за­душил ме­ня и у­ехал от­сю­да, ис­кать се­бе но­вую жер­тву. Что-то в этом ро­де. Сна­чала она о­писа­ла свое убий­ство, за­тем со­вер­ши­ла са­мо­убий­ство. И, уми­рая от удушья, она бы­ла уве­рена в том, что Рэй за­душил ее.

— Но на са­мом де­ле ни­како­го Рэя не су­щес­тво­вало, — за­дум­чи­во пов­то­рил мо­лодой по­лицей­ский. — В это труд­но по­верить. Это дей­стви­тель­но про­изош­ло с то­бой?

— Это дей­стви­тель­но про­изош­ло, но не со мной, сла­ва гос­по­ду на­шему ми­лосер­дно­му, а в мо­ей по­лицей­ской прак­ти­ке. Это бы­ла са­мая пси­хичес­ки нез­до­ровая го­лово­лом­ка в ис­то­рии на­шего от­де­ла. Ты не пред­став­ля­ешь, как тя­жело нам приш­лось, ког­да мы раз­би­рали это де­ло, рас­кла­дыва­ли по по­лоч­кам каж­дый факт, от­де­ляя ре­аль­ность от вы­мыс­ла. Нам по­рой и са­мим ка­залось, что мы сош­ли с ума.

— По­еха­ли к Лай­ле, Гленн. Мне нуж­но вы­пить ко­фе.

— По­еха­ли, па­рень, я то­же не от­ка­жусь.

— Зна­ешь, се­год­ня я по­зову ее на сви­дание, — приз­нался мо­лодой полицейский.

Ста­рый по­лицей­ский ни­чего не от­ве­тил. Он хмык­нул и за­вел дви­гатель.

Проклятые воды

(вставная новелла из романа Лунь)

Наступали сумерки, когда судно вошло в проклятые воды. Посреди океана смена дня и ночи происходит по иным законам. Вода и небо бесконечно отражают друг друга, воздух между ними — слоистый газовый медиум меж двумя мирами-антиподами. Кажется, что соленые брызги достают до облаков.

Когда день клонится к вечеру, воздух густеет, темнеет, словно в него неравномерно подмешивают антрацитовую пыль. Граница между небом и морем практически стирается, они будто тянутся друг к другу. Нос корабля разрезает высокие темные волны, а над горизонтом загорается первое бледное созвездие.

В такие моменты капитан Роджер любит заложить руки за спину и со странным выражением в глазах провожать умирающий далеко вдали желток солнца. Старина Пэт обычно наблюдает за этим со своего законного места — перекрестия фок-мачты, а у руля стоит лучший на судне матрос.

— Впереди рифы, — капитан обернулся и осмотрел команду.

Все знали, что впереди рифы, но это была наименьшая из проблем. В проклятых водах их ожидало нечто гораздо опаснее.

— Привяжите меня! — рявкнул капитан. — А затем всем заткнуть уши без промедлений! И ни за что не открывать, пока все не кончится! Хоть воском их залейте, чертова падаль! Вы поняли меня?!

Его привязали. Руки оказались туго прижаты к рулю. Остальные принялись затыкать уши пробками, трясти головой.

— Выберемся — всем куплю рома! А кто струсит — пристрелю на месте.

Капитан Роджер был мужчина не из пугливых. Но сейчас ему было по-настоящему страшно. Лишенная слуха команда заняла свои места. Кто-то привязал себя канатами к мачте и самым крепким частям судна. Капитан уверенно смотрел вперед. Его губы едва шевелились.

— Только морок. Не настоящее. Только морок. Не…

У капитана не было одного глаза. Но он яснее других видел, в какой миг все началось. Первый момент невозможно с чем-то спутать. Сначала — около минуты неестественной тишины, от которой хочется кричать, лишь бы она прекратилась. Волны мягко ласкают борт, словно нежная рука матери, успокаивающей дитя. Затем на воде проступает мерцание. Словно рассыпалась вокруг корабля сверкающая пыль. Это светятся пятнами подводные рифы. Цветная взвесь поднимается над водой неплотным туманом. В сумерках это зрелище завораживает, гипнотизирует, позволяет забыть о сковывающем страхе перед неизбежным.

Корабль шел тишайше. Чуть слышно поскрипывало дерево, тугие канаты и паруса. Но вот — несколько звонких всплесков с обеих сторон, даже с заткнутыми ушами до матросов донеслись отдаленные звуки. Внезапным режущим эхом пронесся над водой заливистый женский смех, повторился чуть тише, вновь затих. Капитан стиснул зубы и сжал кисти на потертом руле. Его пальцы побелели.

…И тут прелестный девичий голос, живой и налитый сотнями украденных жизней, запел — поначалу едва уловимый, он сливался с плеском воды, затем креп, усиливался, звенел, как самый чистый хрусталь. Он был робок и ласков подобно молодой лилии, настойчив и глубок, как водная воронка, утягивающая на дно. Второй голос, прозрачный, звенящий, глубокий, подхватил песню на свой лад. Это была даже не песня, а неразборчивое напевание какого-то мотива одними лишь гласными. Присоединился третий голос. Эхо летело над океаном, как большая благородная птица, расправив могущественные великолепные крылья, данные ей самой природой. Капитан обернулся. Отвязав себя, матросы свесились за борт с обеих сторон, всматривались в рифы сквозь пелену тумана и прислушивались. Голоса влекли их вниз, манили, обещали, упрашивали спуститься как можно скорее…

— Прочь от перекладин! — взревел Роджер. — Заткните уши руками! Быстро!

Моряки вздрогнули. Крик капитана, проникающий даже через ушные пробки, отрезвил их. Но ненадолго.

— Я вижу их! — воскликнул старина Пэт.

— Я слышу… — сказал один матрос.

— Не слушай! Не слушай их, ублюдок ты чертов! Сдохнуть захотел?!

Но матрос поднял руки и медленно вытащил из ушей пробки. Мгновенно ослабло его тело, лицо оплыло, точно восковая свеча на огне. Его пытались остановить, но сладкоголосое пение влекло с чудовищной силой, и он, отталкивая всех от себя, разбежался и кинулся в море. Раздался громкий всплеск, и юноша исчез.

— Да чтоб мне сдохнуть!

Капитан все отчетливее слышал пение, в голове у него помутилось. Голоса делали его счастливым, дарили безмятежность, как сильный хороший алкоголь. Он почти не воспринимал происходящее. Казалось, сами по себе руки стараются высвободиться. Веревка натерла кожу до крови, но все еще держала крепко.

Привязанный к мачте матрос достал из сапога нож, перерезал веревку и решительно шагнул к краю. Плеск. Море приняло его расслабленное тело. По палубе понеслись громкие стоны, мычание, всхлипывания. Моряки были не в себе. Ушные пробки не помогали. Звенящие голоса проникали внутрь, казалось, прямо через поры на коже. Старина Пэт плакал и бессильно пытался развязать веревки. У него не получалось. Из помутневших глаз текли слезы отчаяния — больше всего на свете он мечтал кинуться за борт вслед за товарищами. Это казалось ей целью всей его жизни, оправдывало годы существования, отпускало все его грехи, придавало жизни смысл.

Два мощных водяных толчка подняли волну на уровень буш-прита. На серебрянорунном гребне, изогнувшись, возлежала обнаженная полупрозрачная нимфа. Продолжая петь, она улыбалась и поправляла очень длинные водяные волосы, продолжением которых были кристальные сияющие струи, стекающие вниз. Нельзя было точно понять, где кончается ее тело и начинается морская вода. Необыкновенная ее красота, никакими словами неописуемая, влекла к себе столь же сильно, как и сладостный голос, исполненный любви и нежности.

— А-а-а-э, э-э-э-у-а-а-а…

— Черт меня возьми! — громко рыдая, закричал кто-то. — Какая же ты красивая! — и с разбега прыгнул прямо в волну, разделив ее своим телом, лишив всякой формы. Вода расступилась перед ним, и тело разбилось о рифы, скатилось в воду и пошло ко дну.

— Морок, морок, морок… — говорил капитан, зажмурив глаза, но это не помогало. Руки продолжали растягивать веревки, несмотря на страшную боль и выступившую кровь.

Корабль тряхнуло — он наскочил на риф. Справа над килем зазияла пробоина. Вода без промедления хлынула внутрь. Роджер крутанул руль влево, оглянулся. Старина Пэт догрызал свои веревки. Матросы шатались, точно пьяные.

— Морок! — как можно громче закричал капитан.

Одна из сирен оказалась на палубе. Нагое водянистое тело двигалось к матросам, перетекая из одной позы в другую, переливаясь, как жидкое стекло, и непрерывно мерцая. Она пела и протягивала длинные тонкие руки, словно девушка в беде. Мужчин повлекло к ней единым порывам. Пение становилось звеняще-оглушительным. Сирена обняла матроса, поцеловала водяными губами, взвилась вверх и волной перекинулась за борт, увлекая «счастливца» на дно морское.

Голоса сливались, переходя в истеричный визг. Они звали, требовали, в них больше не было нежности, только приказ. Вторая сирена возникла на борту и повлекла за собой двоих, встряхивая водяными волосами. Она была еще прекрасней прежней. Точеная фигура мерцала, как звездное небо. Очарованные моряки последовали за ней, протягивая дрожащие руки. Корабль снова тряхнуло. Появилась вторая пробоина. От небольшой команды уже почти ничего не осталось.

Окровавленные кисти капитана освободились от веревок. В тот же миг рядом с ним сформировался из воды изящный силуэт.

— Иде-ем со-а мно-о-о-ю-у… — разливался голос, и прозрачные ласковые руки коснулись заросшего мужского лица. — Я-а-аа люблю-ю-уу тебя-я-аа… иде-ем…

Роджер еле стоял на ногах. Из приоткрытого рта стекала слюна. Он сделал шаг вперед.

Сказка о Змее

(вставная новелла из романа Лунь)

В далекие времена в далеких северных землях у подножия скал, за гребнем которых шумел океан, соленый и буйный, примостилась деревня, в которой все и случилось. Высокий горный хребет верным полукольцом защищал многочисленных жителей от ледяных ветров, сокрыв за собою бесконечное белое море, недоступное глазу человека. И многие, пытаясь добраться до побережья, бесследно пропадали в глубоких скалистых расселинах — оскалах этих гор.

Так продолжалось десятилетия. А потом — нечто неладное произошло на Малой Земле, отчего весь Мир двинулся с места, и каждый из рода людского ощутил на себе этот сдвиг. Небо потемнело, стало свинцовым и низким, с редкими багровыми проблесками, пульсирующими, словно вспухшие вены. Даже воздух изменил свой привкус. Жители деревни затравленно озирались, вскидывали головы, вглядывались в темноту, которая стала опасной и кислой, как желтый древесный плод. По ночам она не давала сомкнуть глаз, шевелилась за окном червивыми шорохами, леденящими сердце.

Поговаривали, что там, в горных пещерах и подземных каналах, поселилось кровожадное исчадие зла, посланное в наказание за людские грехи. Путешественники рассказывали о Змее, которому тысячи лет. Согласно преданиям, нельзя было убить это существо, ибо лишь оно могло уничтожить себя, когда придет время. Невероятных размеров достигало чудовище, однако не прекращало расти. Волхвы заверяли: однажды Змей станет столь длинным, что обхватит собою весь мир. И едва он дотянется пастью до хвоста своего, небо погаснет навечно. Так поведали духи предков, вышедшие из могил, и нельзя было не верить их словам.

Немногие выживали после встречи с чудовищем. Понизив голос, они описывали увиденное, озираясь по сторонам, и поседевшие волосы обрамляли лицо их. Пасть Змея, усеянная длинными клыками, играючи перекусывала крупного взрослого мужчину. Мощный хвост одним ударом сносил голову. Гибкое тело овивалось кольцом вкруг тела и перемалывало в нем кости. Быстрый и сильный, Змей всегда достигал цели.

Вскоре местным довелось доподлинно в том убедиться. Недолго времени утекло, как принялось существо пожирать деревенских жителей и домашний скот. Стоило желтому диску на звездном небе налиться полным шаром, словно плод на древесной ветви, спускался Змей с горного хребта подобно черной водяной струе, дабы унести с собою новую жертву — всегда только одну.

Действительно велик и силен был Змей: огибая телом своим углы домов, крошил и ломал он деревянные балки, и в труху превратить мог большой камень, овив его кругом. Хитер и алчен был Змей: являясь ночами, он оставался незаметен, только большие круглые глаза, выпуклые и далеко посаженные друг от друга, мерцали лимонным светом в непроглядной тьме. И в полнейшей тишине чешуя чудовища шелестела, соприкасаясь с землей, словно тысячи насекомых. Тихо спускался он с гор, плыл среди темных домиков, объятых глубоким сном, следил за спящими и долго выбирал себе жертву. И ужасной была смерть от клыков его.

В той деревне у горной цепи проживали отец, мать и дочь их — девочка двенадцати лет от роду. Звали ее Лилит, и не было в мире более нежного, невинного и наивного существа, нежели она. Несмотря на малый возраст, не было ей равных по красоте даже на Большой земле за ледяным океаном. Тонкий стан, глаза-изумруды и снежные волосы до пят очаровывали всех, кто видел ее. Молва путешественников разнесла по всему свету рассказы о юной Лилит.

Луна за луною взрослела девочка, тело ее наливалось мясом, кровью и зрелостью, и щадил Змей маленькую красавицу, и не касался дома ее кончиком хвоста своего. С нетерпением ждал он момента, когда завершится великий цикл, и понадобится ему плоть, способная выносить чудовищное потомство.

И вот, рассеялось небо, приближая день конца своего, и решил Змей: «Хватит», и вознамерился похитить Лилит. Среди белого дня, купаясь в солнечном свете, спустилось чудовище с гор и поползло к селению, с корнем вырывая толстые стволы деревьев на пути своем. Впали жители деревни в глубокое оцепенение, ибо привыкшими были они к ночным нападениям. Страх великий сковал каждого из них, и никто не мог оказать сопротивления. Завороженные, стояли они и смотрели, как гибкое длинное тело струится по земле черной рекою с блестящей рябью, как ищут кого-то внимательные желтые глаза, как сияет крупная матовая чешуя, что не пробить стрелою и не взять огнем.

В тишине огибало чудовище людей, подбираясь к дому, где жила предназначенная ему дева. И на беду в то время не было поблизости родивших ее на свет. Покуда солнце не спускалось на скалистый горизонт, не опасались отец с матерью оставлять в одиночестве чадо свое. Но надвинулось горе при свете дня, и никто не мог бы отвести его.

Давно догадывались жители, что наступит день, когда явится Змей, не пожрав никого, но дабы забрать с собою самую красивую девочку, которую видывал свет. Тело ее поможет чудовищу завершить великий цикл, и откроется миру новое тысячелетие без смертей и погибели. Так исполнится пророчество, бывшее на устах волхвов, предреченное духами предков, словам которых нельзя не верить.

Узрела пред собою Лилит массивное черное туловище, блестящее, как горный уголь, замерла на месте и выронила из рук круглую чашу, полную молока. Разбилась у ног ее глиняная посуда, растеклась по земле жирная белая жидкость. Не было смысла бежать, ибо только за нею спустилось чудовище, что всегда настигало того, кто им избран.

Много к тому возрасту повидала девочка смертей, дабы смириться со своею собственной. Но не стал Змей убивать маленькую красавицу, не причинил ей вреда. Бережно обхватил он хвостом ее тонкую талию и возвратился в горы. И никто не посмел остановить его, страшась мучительной смерти.

В темной пещере очнулась Лилит и долго плакала от горя, пытаясь найти выход. Густая мгла окружала ее, и твердые стены не имели проходов. Лишь когда забрезжил снаружи свет, выбралась девочка из ямы. Змеиное логово глоткой ребристою уходило вниз в недра пещеры. На самом дне широкого тоннеля сидела Лилит.

Свет проникал совсем едва, и увидела девочка пищу, и бросилась к ней. Не было сил у нее и на попытку побега. Слишком крутым казался ей выход из логова, слишком скользкими были стенки глубокой глотки, словно ползали по ним древесные слизни. Насытившись, заснула Лилит прямо на земле.

Громкий шум разбудил ее немного погодя. То чешуя змеиная терлась о стенки тоннеля, и каждая пластина размером с дверь издавала скрежет. Приблизилась к девочке широкая плоская пасть с выпуклыми желтыми глазами. Зажмурилась от страха маленькая красавица, но шум прекратился, и более ничего не происходило.

Распахнула Лилит зеленые глаза и увидела пред собою высокого мужчину в складках змеиной шкуры. Чешуя рассыпалась на нем, словно зола, оставленная полевым пожаром.

— Для чего не погубило меня, о, чудовище? — возопила Лилит.

— Не для того похищена ты из дома родного, — отвечали ей.

И догадалась девочка: коль скоро не может она послужить пропитанием, то должна послужить для продолжения змеиного рода, ибо сказано было давным-давно: лишь самая красивая среди людей понадобится чудовищу через тысячу лет, и прежде сдвинется Мир с места, как страшное знамение, дабы вспомнили люди о том, что должно свершиться.

— Убей, — взмолилась девочка и пала на колени, обливаясь слезами кровавыми. — Не самая красивая я! Убей!

Ничего не ответили ей.

Был Змей и в теле человеческом жесток по-звериному, сладострастен и алчен. Гипнотизировали пленницу золотые глаза его, и сделалась она безвольной, словно мешок, набитый тряпками. Отныне только ему принадлежала Лилит, и ничто не могло помешать осуществлению пророчества.

Долгое время Змей находился с девочкой, покуда не убедился, что семя его прочно осело внутри младого тела, уже способного выносить плод. Тогда снова обратился он чудищем, и привалил ко входу в логово огромный кусок скалы, дабы не сбежала Лилит, и уполз добыть пищи обоим.

Лишилась девочка рассудка после всего, что случилось с нею. Покуда не было рядом желтеющих глаз, в изнеможении била себя по животу маленькая красавица, дабы чудовищный плод не успел завязаться и окрепнуть во чреве ее. Однако известно ей было, что лишь подарив наследника Змею, станет она не нужна чудовищу. Новая жизнь послужит залогом к спасению старой, и рождение победит смерть, как и было предначертано.

И возвращался с охоты Змей, и вновь обращался мужчиной, шел сперва к нареченной своей и прислушивался, сжимая девичье горло, и проверял, растет ли бремя, не загубила ли она его. И росло оно не по человеческим меркам: пугалась Лилит этой быстроте.

Скоро после того отправился в горы добрый молодец. Жаждал герой освободить Лилит от гнета Змея и заслужить право стать мужем ей. Не взял с собой оружия храбрец, дабы подвиг его стал действительно великим и жил много веков, прославляя род и семью его. Крупным и сильным был юноша, и множество подвигов, обычным людям непосильных, успел совершить за малый срок жизни своей. Сражался он с болотным чудовищем голыми руками и перегрыз зубами твердыми шею его жилистую. Схватился и со зверем лесным: ногтями разодрал герой волосатое брюхо и вынул наружу кишки длинные и пузырчатые. Похитил у птицы огромной, живущей в горах, птенцов из гнезда соломенного размером с дюжину стогов сена. В воды морские нырял, дабы выдрать жабры у рыбины костяной, с шипами на хвосте и острыми плавниками, что рассекали камень, словно бы масло.

Знал добрый молодец, что голыми руками одолеет Змея, и деяние его станет сюжетом легенд и преданий многочисленных потомков рода земного. Ко времени оному вырос зародыш во чреве красавицы, ибо развивался по звериным законам, и шевелился ночами внутри нее клубок, готовясь выйти на свет. Привыкла Лилит к похитителю своему, и казался он девочке простым человеком. Как прежде, редко говорили они между собою, однако приносил Змей пленнице пищу и питье, выводил на воздуся ее, дабы могла прогуляться под строгим его надзором обремененная змеиным семенем.

И вот узрели они на пути своем доброго молодца. Вышел он из-за деревьев могучих и посмотрел на девочку и на мужчину рядом с нею, и понял он, что оборачиваться может чудовище древнее, а потому еще легче будет справиться с ним.

— Кто ты и для чего явился во владения мои? — вскричал Змей и схватил за руку Лилит, дабы та и не думала бежать.

— Я тот, кто одолеет тебя, чудовище! — дерзко отвечал юноша. — Я пришел освободить девочку, дабы стать ее законным супругом.

— Ни к чему тебе губить жизнь свою и без того короткую в горах этих диких, безлюдных. Никто на помощь тебе не поспеет. Моих наследников носит она. Уходи, глупец, и никогда не возвращайся.

— Не уйду я без девочки. Взгляни: безоружен я. Давай же сразимся в честном бою. Пусть заберет ее себе тот, кто окажется сильнее.

Тогда заплакала девочка горючими слезами. Долго ждала она спасителя, и явился он за нею, бесстрашный и могучий, дабы одолеть чудовище подземное, угольное, жестокое. Знала красавица: недолго осталось терпеть издевательства, скоро свидится она с отцом да с матерью, свадебку сыграют скромную, и увезет ее муж любимый да ненаглядный в далекие края, где не бывает чудовищ.

Но обратился Змей к Лилит и сказал ей так:

— Знаем мы оба, что погибнет он. Если убежать задумаешь, все равно настигну тебя.

И, сказав это, прыгнул высоко Змей, обернулся кольцом и в мгновение ока из мужчины обратился в создание длинное, гибкое, черное, чешуйчатое. Одним ударом хвоста исполинского опрокинул героя, раздробив ему кости. Одним укусом пасти острозубой откусил буйну голову светлокудрую и с жадностью невиданной пожрал тело его. Не осталось на земле сырой и косточки доброго молодца, героя храброго и юноши смелого. И капли крови не осталось от него на траве высокой, на листьях древесных.

Вновь зарыдала маленькая красавица, пуще прежнего обливаясь слезами кровавыми. Мужем и хозяином стал для нее Змей, отцом потомства будущего. Живот ее рос стремительно, и все страшнее становилось девочке с увеличением срока. Близился час, когда неведомое выйдет на свет из чрева, опороченного чудовищем.

И спросила Лилит у Змея:

— Почему меня ты избрал?

И ответил Змей, что полюбилась она ему боле всех других.

— Хочешь ли ты, чтобы стала тебе женою и любила тебя и детей наших?

И ответил Змей, что хочет этого. И поняла Лилит, что так оно и будет, ибо любила его давно и ведала о том.

Страшные предродовые боли мучили девочку несколько дней. И пролилась на сырую землю черная кровь вперемежку с желтым гноем. И выгрызли девичью плоть изнутри и показались на свет несколько первых змеенышей. Крошечные и слепые, не превышали размером они человеческий палец, и тела их сплетались между собою в черный червивый клубок.

И кричала роженица от боли и ужаса. Словно из подземного логова, выползали из нее детеныши, и было их бессчетное количество. Наконец, разрешилась мать от бремени, и опал живот ее. Провела она в беспамятстве некоторое время, а едва очнулась, узрела, как множество змеенышей длиною в локоть оплетали ей руки и ноги, словно ядовитый плющ в глубине дремучего леса. И сказал Змей, что боле она не нужна ему, но дети их нуждаются в пище.

Заплакала снова Лилит и поняла, что напрасно поверила Змею, ибо все, что сходило с уст его, было ложью. Ведь не зря говорили волхвы, что любая змея несет в себе обман, и так рассказывали им духи предков, вышедшие из могил своих, и нельзя было не верить словам их.

И обратился тогда мужчина в чудовище угольное, блестящее, и точным ударом хвоста расплющил о скалу голову девочки. И пожирали змееныши тело ее день, ночь и еще один день. Насыщало материнское мясо их силой особою, от которой росли они быстро, уподобляясь отцу своему.

И расползлось потомство Змея по всему свету, и поселилось в самых отдаленных уголках его, чтобы через тысячу лет, когда жив останется лишь один из них, вновь завершить великий цикл, предначертанный началом времен. А Змей тогда обернулся кольцом гигантским, сомкнул пасть на хвосте своем, и не стало больше той деревни, и скалистых вершин, и белого моря, и ледяного ветра.

Запретная тема

Открыв глаза, я обнаружила себя в каком-то незнакомом помещении. По виду, спальне, и очень даже уютной, несмотря на вездесущий хлам. Рядом, с головой под одеялом, кто-то лежал. И, самое интересное, что моя нога (как я обычно люблю делать во сне) была закинута на тело этого человека в районе бедра. В глубочайшем шоке я не смела шевельнуться, лишь бы не разбудить мирно сопящего рядом.

Господи, где я? Как такая порядочная и правильная девушка, как я, может проснуться НЕ У СЕБЯ ДОМА? Неужели измена? Пьянка? Этого не может быть. Я всегда была верна своему парню. И никогда не гуляла в клубах и шумных пьющих компаниях. Но это не дом моего парня! И это явно не его тело полностью под одеялом. Из горла вырвался хрипловатый стон разочарования и сожаления. Я не пью, не гуляю и не курю траву, чтобы вот так просыпаться в беспамятстве неизвестно где и с кем! Что же происходит?

Я находилась в такой панике, что не могла вспомнить даже вчерашнего вечера. Мысли спутались, как волосы после сна. Да-да, как мои волосы сейчас. Малость взяв себя в руки, я попыталась найти самое логичное объяснение происходящему. Кажется, я просто спала до этого, либо сплю сейчас. Мне все это или приснилось, или сейчас снится. Либо меня похитили. Что тоже, впрочем, маловероятно.

Дыхание пришло в норму, и я стала рассматривать комнату, постепенно находя ее знакомой для себя. Определенно, я тут была. Это стало точно ясно после минуты подробного осмотра. Но когда именно? В душе поледенело. Неужели?.. Я была тут раза два в жизни. Один раз я проходила тут тест по истории, когда у меня не было интернета, а другой раз — я ела тут клубнику. И это было гораздо, гораздо раньше. Около года назад.

Прояснение ситуации все только усугубило. Если я была права — это не сулило ничего хорошего. Это означало, что я, скорее всего, изменила своему парню. Этого факта я никак не могла принять. Я совершенно не такая. И этого не может быть. Хаос в голове снова поднялся, как ил со дна реки. Но в тот момент, как я начала вроде бы смутно припоминать вчерашний вечер, тело рядом зашевелилось, совершенно выбив меня из колеи. Пока оно лежало неподвижно, я могла думать, вспоминать, проклинать себя — все, что угодно, но теперь я не могла думать ни о чем, кроме одного. Сейчас одеяло опустится, и я увижу…

Из-под белой ткани показалась русая голова, затем — заспанное лицо молодого парня, с острым носиком и серыми глазами-листочками. Я вскрикнула от испуга и упала с кровати, попытавшись убежать в положении лежа. Самые худшие предположения подтвердились. Тело поднялось и удивленно вскинуло брови, оказавшись моим одногруппником. Одеяло откинулось, и я увидела, что на нем кроме спальных шорт ничего нет. С ужасом я осмотрела себя, все еще не вставая с пола — слава богу, я была одета. Причем одета как-то странно, совсем не в спальное: безразмерная серая майка с черепом, такие же не по фигуре шорты, мужские носки. Лифчика нет.

Я смотрела на него с пола, а он, с кровати, уже сидя, на меня. Оба ничего не понимали, но яро пытались вспомнить. Его волосы торчали вверх, обветренные губы были плотно сжаты, добрые глаза насторожены. Я решила даже не предполагать, как сама сейчас выгляжу.

Схватившись рукой за одеяло, я начала медленно подниматься обратно на кровать. Медленно. Вот я уже на кровати. Сижу рядом с ним. Мы все так же молча продолжаем смотреть друг на друга. Будто и не видели друг друга два этих года, что вместе учимся.

— Между нами ничего не было? — с надеждой спросила я.

— Нет. Ты не помнишь, что ли?

— Смутно, — ответила я. Как же я обрадовалась отрицательному ответу!

Мы с Валерой никогда друг другу не симпатизировали, мы дружили. И довольно крепко. Мы почти всегда сидели вместе, из какой-нибудь жопы, куда вместе попадали, выбирались тоже вместе. Этакие два шутника-затейника в группе. Сначала мне понравился Валера, как мальчик, в первый день на первом курсе. Но когда я узнала его получше, то поняла, что никем больше, кроме друга, он для меня никогда не станет. Основой нашей дружбе послужила небольшая борьба характеров, случившаяся еще в начале первого курса. Мы долгое время не любили друг друга. Да что там, я его просто ненавидела. Пройдя этап с колкими высказываниями в адрес друг друга и черными списками в социальных сетях, мы как-то незаметно стали дружить. Сначала — в одной компании, потом откололись.

Я всегда знала, что Валере нравится другая девочка. Много других девочек. Я в его вкусы не вхожу, никогда не входила. И о ревности не могло быть и речи, хотя я порой и признавала за собой негласный грешок. Мимолетный.

Мы хорошо общались, хорошо и часто. Обнаружили много общих интересов, даже чувство юмора у нас было практически одинаковое. У нас было столько приколов и специальных фразочек, которые больше никто не понимал. Даже танец был свой. Иногда одногруппники, наблюдая за нашими выходками, крутили пальцами у виска. Любовно, понятное дело, без презрения. Наш с ним общий дебилизм никогда не отталкивал людей, наоборот, притягивал. Дурачков любят, шутов любят, и таких придурков, как мы, тоже жаловали. Но так было. В последнее время мы общались намного хуже и реже. Все из-за одной девочки. Ну, и моего очень ревнивого парня.

Я никогда не могла представить нас с ним, бывших хороших друзей, в одной постели. Именно как парня и девушку. Нет, никогда. Но ирония судьбы вносит в жизнь свои коррективы. И теперь мы имеем то, что имеем. И все-таки как же я рада отрицательному ответу!

— Внатуре не помнишь что ль? — удивился он.

— Бля, сказала же, что нет.

Вот он, наш обычный тон общения. Теперь я почувствовала себя в своей тарелке. Любовники, проснувшись в одной постели, явно так друг с другом не разговаривают. Наверняка это все какая-то грандиозная ошибка…

— Ну епте, — он негодующе вскинул руки вверх и закатил глаза. Тоже давно изученная манера реагировать. Так Валера выражает удивление, негодование, возмущение и даже злость. — Я ей помогаю, а она потом даже не помнит!

Мы оба начали улыбаться, постепенно понимая, в чем дело и почему мы проснулись в одной постели у него дома.

— Я вчера не смогла уехать домой из города… — осторожно начала я, подбирая слова, — потому что…

— Ты написала мне, что на последнюю электричку не успела, а денег на автобус не хватит…

— Точно. Теперь вспомнила. Я так испугалась, что я не дома, и со страху все позабывала.

— Ну и когда ты теперь домой?

— Ты охренел? — разозлилась я. — Я только встала, а ты меня сразу гонишь!

— Да не гоню я! — раздраженно повысив голос, возразил он. — Просто спросил, че, ты ж тут жить не останешься все равно.

— Спасибо, что выручил. Что бы я без тебя делала? На вокзале ночевала?

— Не за что, — все еще недовольный моей вспыльчивостью, ответил Валера и уставился на меня.

В тот миг я почувствовала, что еще никогда за эти два года, что мы с ним знакомы, у нас не было возможности вот так наедине поговорить. Открыто, честно, искренне и о чем угодно. Без посторонних ушей и ртов, любящих разводить сплетни на пустом месте.

— Почему ты лег со мной на диван? — прикусив губу и заправив прядь волос за ухо, спросила я.

Вчера, когда я ложилась спать, он еще сидел за компом. Он вообще задрот на тему стратегий еще тот.

— Пф, а ты видишь еще какую-то кровать в моей комнате?

— Нет, но я думала… Не знаю.

— Ну и че, я из-за какой-то женщины должен на полу мерзнуть? Диван — огромный. Че я тебе, мешал, что ли?

— Вроде нет, — ответила я, вспоминая, как спала, преспокойно закинув на него ногу. — А я тебе?

— Мне вообще пофиг. Я спал как убитый.

— Хочешь, я пожрать приготовлю? Как знак благодарности за ночлег?

— Не. Мамка не любит, когда ее посуду трогают. Так что не надо.

— А она еще дома? — испуганно прошептала я, отпрянув.

Валера протянул руку к тумбочке и взял свои наручные часы, которые я за время нашей дружбы таскала на себе уже много раз.

— Не, на работу ушла полчаса назад. По крайней мере, должна была.

Валера жил с мамой в двухкомнатной квартире практически в центре города. Он был оболтусом, игроманом, лентяем, но что-то приятное и близкое для меня в нем было. Иначе дружбы не вышло бы. Валера был из тех, кто не тупой, но троечник; кто не высыпается и большую часть дня посвящает компьютеру.

— Слушай, я вчера была так расстроена, что придется остаться в городе… Даже не помню, как переоделась.

— Ну, че, ты сказала — неудобно, — он зевнул и упал на подушку, закинув руки за русую голову. — Я тебе и дал, че на полу валялось.