Бесплатный фрагмент - Магнетический взгляд

Гроза

Ну, подумаешь, молния.

Ну, подумаешь, гром.

Ну, чего это нам их бояться?

Но не зря, нет, не зря язычники почти всех верований и культов самым главным в своих пантеонах богов почитали бога-громовержца! В близких раскатах грома им слышался грозный глас божий, а в разящих стрелах молний — божий гнев.

Ни одна другая стихия не действует так избирательно: громовой глас небесный персонально к каждому обращён, кто его слышит, а огненный стрелы громовержца, в лучшем случае, лишь предостерегают, а в худшем — убивают нераскаявшегося грешника.

Можно сколь угодно глубоко понимать физическую природу этой могущественной стихии, но что значит это понимание для тех, кто оказался её беспомощной и затравленной жертвой? Не подобно ли это тому, как знание биохимических процессов пищеварения не спасает гибнущего в пасти крокодила?

Иногда обстоятельства складываются столь беспощадно, что формула «бытие определяет сознание» обретает силу приговора.

Глава 1. Древний идол

Удары молний били плотными очередями. Громовые разрывы вторили всполохам молний, подтверждая их правоту.

Сомневаетесь в праведности гнева того, кто швыряет в вас молнии?!

Получите громовое пояснение!!

Устрашитесь перед могуществом этой безмерной власти!!!

Это было чёрной южной ночью.

Дождевые потоки с яростным рёвом обрушивались на скованную ужасом землю. Порывы злобного ветра добавляли дождю хлёсткости и азарта.

И правила всей этой вакханалией взбесившаяся гроза.

Я убегал от дождя и порывов ветра в надежде найти укрытие. Ослеплённый на время вспышкой молнии, я на большой скорости врезался лбом во что-то твёрдое. О том, что это было, мне стало понятно, когда, отлетев от той тверди, я распластался на земле, плюхнувшись спиной в большую лужу.

В пляшущих всполохах молний я с ужасом разглядел, что преградой, в которую я врезался своим лбом, был деревянный идол, окрашенный в цвет свежей крови.

«Вот он, языческий бог ужасной стихии грозы!»

Молнии сверкали одна за другой то с одной, то с другой стороны, высвечивая идола в разных ракурсах и создавая эффект движения его сердито сдвинутых бровей, впалых щёк и мясистых, зверски растянутых губ, обнажающих ужасные зубы и чёрный провал рта.

«Идол требует жертвы!!»

Глава 2. Идолопоклонники

Дождь и гроза кончились внезапно, но начавшиеся с ними ужасы не исчезли, а получили ещё более жёсткое продолжение: истукан начал говорить, и слова его порождали отвратительных сущностей.

Вначале из оживающей ночной тьмы появились горбатые карлики с факелами. Они, кривляясь и гримасничая, двинулись вокруг истукана медленным хороводом, имеющим какой-то жутковатый и постыдный магический смысл. Их факелы отбрасывали колеблющиеся багровые блики на зловещую личину истукана, вызывая в ней мимическую активность.

Истукан говорил. Слова его, произносимые скрипучим деревянным голосом, звучали отчётливо, как команды. Но язык, на котором говорил истукан, не имел никакого сходства с известными моему слуху языками, и я с ужасом осознал, что это был язык из иного мира, из которого к нам проникает хаос, выползают зло, предательство и трусость.

Каждое новое слово истукана вырывало из тьмы в неверный свет факелов то ужасных зверей-мутантов с уродливыми человеческими лицами, то могучих людей мужского и женского пола со звериными головами, источающими угрозу всему сущему. Они составили хоровод вокруг горбатых карликов и двинулись в противоположном с ними направлении.

От их отвратительного движения у меня закружилась голова и меня стошнило.

— Ну вот, все признаки сотрясения головного мозга, — услышал я живую человеческую речь.

— Не удивительно: такой шишмарь на лбу, как только череп не раскололся.

— Он что, бодался с этим платаном?

Глава 3. …Сколько их, этих «если бы»!

Группа туристов из города Ростова-на-Дону набрела на меня случайно.

Если бы не гроза, задержавшая их на маршруте следования, они бы несколькими часами ранее миновали то место, где я, пребывая в бесчувственном состоянии, страдал от бредовых ужасов.

Но, с другой стороны, если бы не гроза, я бы не был ослеплён вспышкой молнии и не врезался бы с разбега головой в толстый ствол старого платана.

…Сколько их, этих «если бы»!

Я до сих пор содрогаюсь от ужаса и омерзения, вспоминая свой тот самый злосчастный околоплатановый бред.

За завесой обычной реальности

…я вдруг обнаружил за каждой вещью, за каждым предметом обстановки безмерную, невидимую реальность. Прореха в завесе обычной реальности, за которой скрывалась тайна… и зов.

Жан-Кристоф Гранже

«Присягнувшие тьме»

Третью ночь подряд мне снились диковинные кошмары. В них были фигуранты из мифов, легенд, сказок и страшилок, в них вползало чёрное колдовство, творящее запредельное зло. Эти сны расшатывали мои и без того полуразрушенные нервы, вносили в моё распадающееся под их прессингом сознание путаницу между ними и явью.

Проснувшись от непереносимого ужаса очередного кошмара среди ночи, я вдруг понял: мне нужно бежать, куда глаза глядят, потому что здесь, в замкнутом пространстве моей квартиры, реальность моих снов окончательно вытеснит последние обломки той яви, где я спасаюсь от сумасшествия.

«А что за погода, что за время года за порогом моего дома? Невыносимая летняя жара или лютая зимняя стужа?»

Решив одеться во всё летнее, но прихватить с собой, на всякий случай, и зимнюю одежду, я, шатаясь от пережитого в кошмаре ужаса, схватился за дверцу платяного шкафа. За ним — недолгие сборы и бегство на вольный воздух, к спасению от гибели в лаве убивающих меня сновидений.

*

Лихорадочно распахнув дверцу платяного шкафа, я потянулся к модной спортивной двойке «безрукавка — шорты», но мощный вихрь подхватил меня, закружил и понёс то ли в далёкую высь, то ли в глубокую бездну. Меня крутило по всем трём осям, о которых поведал миру гений математики Эйлер. От страха я машинально прикрыл глаза, пространственно-временные координаты моего перемещения смешались для меня в комок страха и ужасных предчувствий.

Я так устроен, что всё плохое, о чём я только подумаю, тут же начинает сбываться. Я понял, что в этот раз мои кошмары перехитрили меня и швыряют меня туда, откуда мне от них не убежать.

Место, где я оказался, было продолжением моих снов.

*

Я медленно приходил в себя, «приземлившись» глухой ночью в лесу, наполненному страшным колдовством. В свете огромной луны, раздутой до десятикратных размеров, ко мне, громко топая лапами, подошёл серебряный ёжик, понюхал меня и брезгливо фыркнул:

— Фу! Человечиной пахнет! Какая гадость!

— Ух! Этого здесь только не хватало! — заухал филин, сердито уставившись на меня жёлтыми фарами глаз.

— У-у-у!!! — завыла вдали лужёная волчья глотка.

«Пора прятаться от этого „гостеприимства“», — я огляделся в поисках убежища, и увидел чёрный зев пещеры, в глубине которой мерно двигались крохотные огоньки.

«Была — не была», — я нырнул в пещеру и двинулся в сторону огоньков.

«Не окажусь ли я мотыльком, летящим на свет свечи?»

Свечи крохотных огоньков были помещены в застеклённые коробочки-фонарики.

Эти фонарики несли перед собою человечки размером с маленькую собачку.

«Гномы?»

Человечки мне не обрадовались:

— Тебя послала шпионить за нами чёрная колдунья Миральда?!

— Нет! Я ищу спасения от всякого рода опасностей, которыми кишит этот мир!

— Что значит «этот мир»? Можно подумать, что есть и другой мир, и ты — оттуда?!

— Так и есть! Я из другого мира, где нет ни такой огромной луны, ни говорящих ёжиков, ни говорящих филинов, ни таких, как вы человечков.

— Бред! Такого не может быть! В наших народных сказках упоминаются такие миры, но это выдумки сказочников! Ты — порождение злой колдуньи Миральды, её тряпичная кукла, которая выполняет все её грязные поручения! Мы будем судить тебя за все твои злодеяния по законам нашего царства!

Внезапно всё пространство содрогнулось и замерцало яркими вспышками багрово-красных огней.

— Никто не тронет его! Это моя кукла, и мне ею распоряжаться! — ткнула в меня короткой серебряной тростью возникшая из этих огненных всполохов дама с острыми и зловещими чертами лица, в которых не было возраста, но были властность и беспощадность.

Меня вновь закружило в трёхмерном вращении Эйлеровых осей, в ослеплённости, в потере пространственно-временных координат.

Теперь я тряпичная кукла чёрной колдуньи Миральды. Она заставляет меня шпионить за всеми жителями и сущностями этого страшного мира.

Моя единственная мечта — пробудиться в своей постели от этого нескончаемого кошмара и сбежать из моей квартиры, где меня обуревают такие сны, которые затягивают меня в тьму панических ужасов, в мир фантастических монстров, чёрного колдовства и безумия.

Магнетический взгляд

Аннушка с утра была, будто сама не своя: всё из рук валилось, «не ложилось на душу».

— Грибов хочу. Пойду насобираю к обеду, на грибы этим летом большой урожай в лесу, — неожиданно для себя решила Аннушки и засобиралась в грибной поход.

— Не ходи сегодня по грибы. Как бы беды там с тобой никакой не случилось. Сон нехороший мне снился, — попробовал отговорить свою молодую жену Тарас.

— Ты же всегда смеялся, когда я своих снов боялась, а сейчас своего испугался!

— Не испуг это, а предчувствие.

Но то было не что иное, как Судьба. Она вмешалась в их день, обрекая их на беду, ради им неведомых целей.

*

Грибов в лесу было много. На одной полянке Аннушка набрела на целое семейство молоденьких, толстощёких боровиков. Теперь её ликующая душа «легла на место», тело обрело весёлую энергию, поясница сладко согнулась, руки стали сноровисто наполнять грибную корзину.

И вдруг, будто мир вокруг покачнулся…

— Ты, внученька, перед грибами не наклоняйся, — молнией вспыхнул в памяти недавний совет старой ведьмы.

— А как же я их соберу?

— В присядочку.

— Почему же, бабулечка? Ведь наклониться сподручней.

— Чересчур аппетитная ты, когда вот так наклоняешься.

— Так ведь нет никого вокруг! — беспечно отозвалась тогда Аннушка.

И сейчас не было вокруг никого. Так ей только что казалось, пока не почувствовала она вдруг, как сзади на неё устремился мощный, будто бурный водный поток, порабощающий мужской взгляд.

…И одеревенело под властью этого взгляда всё Анечкино тело, перестало ей повиноваться. Обернулась она «вся не своя от страха» на этот магнетический взгляд и увидела… матёрого волка, прожигающего её требовательным алчущим взглядом.

*

Будто ударом плети обожгло Тараса: Анечка в страшной беде!