Бесплатный фрагмент - Мадам

Посвящается моему

необыкновенному знакомству с Е. П. Б.

Мадам

Для октября солнце чересчур яркое. Пылающее всеми страстями Италии. Оно сопровождало меня на работу. Оранжевые ленты лучей рассекали сладковатый воздух, касались крыш, окон, деревьев, окрашивая очередной день…

По крупным мощёным ступеням Ospedale di Santa Maria Nuova я поднялась в привычной спешке, надеясь без опоздания окунуться в привычный день работы медицинской сестры. В ординаторской меня любезно встретили коллеги, и после того, как я выскочила из комнаты, конечно же, принялись обсуждать. Я не придавала значения нашему вынужденному соседству. Личная жизнь у меня была, как и яркое американское прошлое, и тёмный цвет кожи. Это плохо сочеталось с понятиями образованных и работающих людей середины XIX века. Пробегая многочисленные исторические галереи госпиталя, я привычным движением на ходу застёгивала медицинский халат, спеша в женское отделение. Обход уже был начат, оставалось только надеяться, что доктор как обычно продолжал свою проповедь для персонала и не успел приступить к пациентам.

Выскочив в последнюю галерею, сплошь рассечённую тенями утреннего солнца, я уже издали увидела врачебную процессию, которая покидала первую палату и направлялась в следующую. Я опоздала. И чтобы не привлекать своим появлением и без того рассеянное внимание стареющего главврача, я решила поступить не совсем правильно, но допустимо. Редкие опоздания сотрудников можно было оправдать ранним изучением записей недавно поступивших пациентов. И я была почти уверена, что кто-то должен был поступить. Интуиция? Нет. Все знали о печальных событиях в Лацио. Слухи — самая быстрая вещь в мире. Я тихонько просочилась в ту самую палату, из которой вышла процессия, с надеждой, что именно здесь есть кто-либо из новоприбывших.

В комнате, рассчитанной на трое пациентов, находилась женщина. Она была новенькой. С немым удивлением на лице я застыла в дверях. И дело было не во внезапном отсутствии вчерашних пациентов и их вещей. Мой взгляд остановила пара серых глаз, остро устремлённых на меня. Опомнившись, я быстро представилась, на что получила еле заметный наклон головы и саркастическое замечание.

— Не успели, — и она опустила взгляд на книги и бумаги, разложенные на её коленях.

Я не смутилась, моё понятное поведение любого натолкнуло бы на похожие выводы.

— Да, вы правы, сеньора… — протянула я фразу, уже листая больничную карточку у кровати.

Пациенты нашего отделения были похожи диагнозами. Конечно, хирургия заурядностью не славится, но всё же. А тут… Это был тот самый, предвосхищенный случай! Я сразу забыла о необходимости светской беседы. Передо мной сидел участник практически вчерашних событий у Рима. Новости о неожиданной, но желанной многими, неудаче Джузеппе Гарибальди были главным предметом обсуждения во Флоренции, как и в любом другом городе страны. Не было равнодушных этим событиям. Каждый стоял на своей стороне баррикад Risorgimento, считая это долгом. Присутствие в историях самого Гарибальди было уже легендой, которую передавали из уст в уста, иногда шёпотом. Моя лёгкая растерянность испарилась мгновенно.

— Вы поступили вечером, мадам? — деловито начала я. Слово «мадам» было сказано намеренно, потому как итальянкой эта женщина не являлась. Отсутствие столь узнаваемого темперамента подсказывали и её внешность, и манеры. Она производила впечатление глубокой серьёзности, даже проницательности. Возможно, её корни были французскими или немецкими, огранёнными воспитанием в лучших аристократических традициях классических империй.

Она подняла на меня взгляд, прямой, наэлектризованный эмоциями и чётко разделяющий нас друг от друга.

— Да. Обход был только что. Ваш самый главный врач всё уже уточнил.

— Я пониманию. — Продолжала я, не обращая внимания на сарказм. — Когда была последняя перевязка? Я буду лично наблюдать вас, не главврач, поэтому сразу приношу свои извинения, что отсутствовала среди комиссии утром. Я опоздала на обход. — Смело отчеканила я.

Её брови немного приподнялись, и дальше она уже охотнее отвечала на мои вопросы, хоть и односложно.

Согласно записям в карте, женщина поступила в госпиталь поздно вечером. Она являлась участником печальных событий близ Ментаны. Получила огнестрельные ранения, глубокие колото-резаные раны кистей, плеча и предплечья. Помимо этого имела и другие шрамы.

— Вы поступили в сознании? — уточняла я подробности, — в карте не указано.

— Да, — опять односложный ответ.

— Сейчас как вы себя чувствуете? — не сдавалась я.

В её взгляде промелькнуло нетерпение.

— Лучше, чем в битве или канаве, из которой меня вытащили, считая мёртвой.

Это пока был самый длинный ответ, и он поверг меня в восторг. Делом всей своей жизни я всегда считала борьбу. В юности меня захватила борьба за права темнокожих, особенно женщин, а теперь, всё это включило борьбу за каждую человеческую жизнь. Передо мной предстал образец храбрости, женщина, разделившая судьбу немногих отважных мужчин на настоящем поле битвы за права народа и страны. И самым воодушевляющим было то, что эта она не принадлежала к итальянскому народу. И эта храбрая гарибальдийка нуждалась в помощи. В моей помощи! Я тихо ликовала. Мою пациентку это, конечно же, не заботило, скорее даже раздражало. Мне предстояло завоевать свой авторитет и доверие. Задача выглядела достойной моей природы.

***

«Елизавета Павловна Борисова, родом из Российской Империи…» — так гласили записи в карте. «По собственному желанию в октябре 1867 присоединилась к ополчению Джузеппе Гарибальди и участвовала в сражении при Ментане».

Суховато для меня. Сознание требовало подробностей для более свободного полёта мыслей и фантазии.

Я сделала пару перевязок, но разговора у нас не получалось. Всему виной её холодное безразличие. Но я больше склонялась к тому, что пациентка была вынуждена пребывать в таком, пусть и в историческом, но безликом месте. Было понятно, что долго она здесь не задержится.

Проводя очередной вечерний обход с медсестрой, я привычно заглядывала по палатам, уточняя пожелания и просьбы пациентов перед сном. Заглянув к мадам Борисовой, я также спросила об этом. И получила обычный в эти дни отрицательный нетерпеливый жест рукой. Я расстроилась и поспешила закрыть дверь, полагая, что отвлекаю её. Она обычно что-либо читала или писала.

— Миссис Паркер? — услышала я негромкий, но твёрдый голос.

— Мисс, — поправила я, возвращаясь в палату.

Она слегка усмехнулась.

— Вы посидите со мной некоторое время? Вы можете оказать такую услугу?

Даже не описать, каким тоном это было сказано. С добрым сарказмом она, наконец, проявляла ко мне искреннее внимание.

— Да конечно, мадам. Вам принести болеутоляющее? — ещё раз уточнила я, потому как знала, что ей должно быть больно. Характер свежих ран подтверждал это однозначно, но и старые у неё были не из разряда «дамских».

Она покачала головой.

— Если не ошибаюсь, вы, мисс Паркер, довольно известная в Соединённых Штатах личность. Храбрый и целеустремлённый борец за права собратьев.