Бесплатный фрагмент - Люди кода

Павел Амнуэль
Собрание сочинений в 30 книгах.
Книга 7.
ЛЮДИ КОДА

Оглавление

Павел Амнуэль. Восемь всадников Апокалипсиса

ЛЮДИ КОДА. Роман

Предисловие. Рафаид Нудельман. Новые горизонты фантастики

Часть первая. БЕРЕЙШИТ. (В НАЧАЛЕ)

Часть вторая. ШЕМОТ. (ИМЕНА)

Часть третья. ВАИКРА. (И ВОЗЗВАЛ…)

Часть четвертая. БАМИДБАР. (В ПУСТЫНЕ)

Часть пятая. ДВАРИМ. (СЛОВА)

Все права на электронную версию книги и её распространение принадлежат автору — Павлу Амнуэлю. Никто не имеет право каким-либо образом распространять или копировать этот файл или его содержимое без разрешения правообладателя и автора.

© Амнуэль П. Текст

© Шлосберг И. Обложка

Восемь всадников Апокалипсиса

Пора поговорить серьезно. А то случится одно из двух: или народ окончательно перепугается, и начнется паника, которую ничем остановить не удастся, или, наоборот, все окончательно поймут, что журналистам доверять нельзя, и перестанут смотреть и слушать научные новости. И то, и другое недопустимо.

Смотришь новости: сначала сообщают о терактах, потом о цунами, землетрясениях, оползнях и тайфунах, зачем наступает очередь убийств, автокатастроф и авиационных (а также морских, железнодорожных и прочих) происшествий. На закуску — новости науки. Тут расслабляешься, ждешь успокаивающей душу и полезной для мозга информации об открытиях новых планет или об интересных исследованиях в области нанотехнологий. Об этом говорят тоже, но потом, после главного, а главное… Ну, конечно: «Астероид угрожает жизни на Земле», «Излучение Сверхновой не оставит на Земле ничего живого», «Озоновая дыра может привести к концу цивилизации»… А уж если доходит дело до пресловутого глобального потепления, то только держись: «Через полвека мы все сваримся заживо!», «От гигантских цунами погибнет сто миллионов человек!», «Океан затопит Европу!», «Ледяные горы на месте Парижа и Лондона» (да, мы не только сваримся, но, похоже, одновременно замерзнем, поскольку в науке еще нет полного согласия относительно того, что же нас, в конце концов, ожидает: глобальное потепление или новый ледниковый период).

В общем, похоже, что если нам удастся выжить после терактов, войн, цунами и землетрясений (я еще не упомянул пришельцев — они, если верить новостям, то ли уже среди нас, то ли могут напасть в любую минуту!), то космические катастрофы нас все равно достанут, ибо если на Бин-Ладена, ХАМАС и Ахмадинеджада можно найти управу, а от землетрясений и цунами переехать в более безопасное место, то с астероидами, Сверхновыми звездами и рентгеновскими вспышками человечество справиться не в состоянии, это точно. И остается, как предлагал старый советский анекдот времен холодной войны: натянуть на себя саван и тихо ползти…

Не хочется.

На самом деле, и не надо, поскольку у меня лично после просмотра программ новостей сложилось устойчивое впечатление: журналисты нынче совершенно уверены в том, что если зрителя, слушателя или читателя не напугать, то он предлагаемую ему информацию пропустит мимо ушей или тут же забудет.

За последние годы сложился вполне определенный список причин, по которым в ближайшее время жизнь на Земле может погибнуть. Список не такой уж большой, но зато достаточно универсальный, и любую причину из этого списка достаточно легко подверстать к той или иной совершенно невинной научной информации. Недавно один из научно-популярных американских журналов такой список опубликовал — правда, без комментариев. Рейтинг «концов света» составила Международная группа ученых из Гарвардского университета, Ливерпульского университета Джона Морриса и французского Национального центра научных исследований (CNRS). Эксперты предупреждают, что по большому счету список этот условный, он может меняться по мере получения новых данных.

Полагаю, результат публикации оказался диаметрально противоположен тому, на который рассчитывали авторы (впрочем, кто знает, может, именно на такой результат авторы и рассчитывали?). Прочитав в научном издании о том, какие причины в ближайшие годы угрожают жизни не Земле, читатель теперь точно будет знать, что все ужасы, о которых сообщают журналисты, — чистая правда!

А на самом деле?

Давайте этот список прочитаем и сделаем свои выводы. А я заодно и от себя добавлю пару причин, в результате которых жизнь на нашей планете, как сообщают в теленовостях, станет невозможна в принципе.

Итак, восемь видов Апокалипсиса.

* * *

Апокалипсис №1. Смена магнитных полюсов.

В последнее время часто пишут о том, что вот-вот северный и южный магнитные полюса поменяются местами. Магнитные полюса, оказывается, не стоят на месте, а перемещаются, и от этого на нашей планете могут проистекать всяческие ужасные события.

К примеру, из-за дрейфа магнитных полюсов, если верить сообщениям в печати, «12 тысяч лет назад произошло всемирное оледенение, от которого вымерли многие животные». Для этого, оказывается, оказалось достаточно, чтобы магнитные полюса сместились на две тысячи километров. Потом они, правда, вернулись обратно, и оледенение, на наше счастье, закончилось.

А в наши дни опять началось! Цитирую: «Сегодня полюса вновь двинулись в путь. Как зафиксировали приборы Центрального военно-технического института, северный магнитный полюс Земли сместился за 10 лет на несколько сотен метров. А полная переполюсовка может произойти уже в конце нынешнего столетия.

— И тогда погибнет большинство живых организмов, — утверждает заместитель директора Института физики Земли им. Шмидта Алексей Диденко. — Из-за «дрейфа» полюсов уменьшается магнитное поле, благодаря которому поверхность Земли защищена от смертоносного воздействия солнечной радиации».

Как можно не поверить? Какие титулы и организации! Значит, все верно, и скоро всему придет конец, даже если Иран не создаст свою атомную бомбу, а Бин-Ладен так и не осуществит угрозу уничтожить Америку? Зачем сегодня покупать новую квартиру, если завтра…

Спокойно, господа. Магнитные полюса Земли, в отличие от географических, никогда не стояли на одном месте. Магнитное поле нашей планеты создается движением раскаленных масс вещества в ядре, на глубине тысяч километров. Это раскаленное и частично ионизованное вещество (в основном, жидкое железо, как предполагают геофизики) вращается вокруг своей оси не за 24 часа, а чуть быстрее. В результате возникают индукционные электрические токи, а они, в свою очередь, порождают магнитное поле, силовые линии которого простираются до поверхности планеты и дальше в космос.

Вращается же расплавленное земное ядро неравномерно — жидкость все-таки. Потому и магнитные полюса «гуляют» по поверхности планеты. Первое точное измерение местоположения северного магнитного полюса было произведено в 1831 году, а 73 года спустя, когда провели новую серию измерений, оказалось, что полюс «уехал» на 50 километров.

Наши прадеды этого не почувствовали. Деды и отцы — тоже, хотя магнитные полюса и в ХХ веке на месте не стояли. И ничего — все мы живы. Величина магнитного поля действительно постоянно меняется, и многие люди на эти изменения реагируют состоянием своего здоровья. Виноваты в изменениях магнитного поля, однако, не путешествия полюсов, а вспышки на Солнце и порождаемые ими быстрые частицы.

Время от времени — примерно раз в миллион лет — магнитные полюса и вовсе меняются местами: северный становится южным, а южный северным. Почему это происходит, ученые еще точно не выяснили, предсказать, когда произойдет очередная «переполюсовка», тоже никто не может, хотя в печати то и дело появляются сообщения: «Скоро (чуть ли в следующем месяце! — П.А.) полюса поменяются местами, и все живое погибнет, потому что без магнитного поля жизнь на Земле существовать не может!»

Верно — не может. Но «переполюсовка» происходила уже множество раз, и ничего — животные и растения как-то эти периоды пережили. Динозавры, во всяком случае, погибли не из-за смены полюсов, и мамонты тоже не из-за этого вымерли. А обезьянам, от которых мы вроде бы происходим, все эти магнитные аномалии, похоже, вовсе оказались «по барабану».

Ну и замечательно. Если от изменений магнитного поля человечество в ближайшее время не вымрет, то нас ожидает…

* * *

Апокалипсис №2. Пробуждение вулканов.

Об этом варианте конца света говорят реже, но если уж говорят, то пугают сильнее — трудно представить себе невидимое, хотя и всепроникающее, магнитное поле, а вот какой-нибудь вулкан, выбрасывающий в атмосферу миллионы тонн лавы и пепла, можно чуть ли не каждый день увидеть на телевизионном экране. Совсем недавно индонезийцы спасались бегством от вулкана Мерапи на острове Ява, а теперь представьте, что вдруг просыпаются одновременно если не все, то большая часть вулканов на планете, и что же тогда начнется? Светопреставление, конечно. Тот самый Апокалипсис.

В прессе пишут, что у россиян наибольшие опасения вызывает Эльбрус, который, правда, спит уже 900 лет, но во время последнего извержения забросил кусок лавы размером около семи метров на расстояние 700 километров — в район нынешней Астрахани, где каждый желающий сам может полюбоваться на эту каменную «бомбу» и представить, что будет, если все вулканы планеты начнут «плеваться» такими камешками.

Говорят, что 250 миллионов лет назад что-то такое уже было, лава затопила нынешнюю Сибирь, а вся атмосфера планеты была отравлена ядовитыми вулканическими газами. Погибло почти все живое. Так что если это сейчас повторится…

И вот читаю в газете: «Предупреждение о том, что недра снова могут подготовить столь жуткий сюрприз, высказал академик РАН Олег Богатиков. А за извержениями, по его словам, начнутся и наводнения — потоп. Словом, кто не задохнется, тот утонет».

Ну да — а кто не задохнется и не утонет, тот точно выживет.

Правда, есть одна немаловажная деталь. Предсказывать такие глобальные вулканические катастрофы современная геофизика не в состоянии, как и время смены магнитной полярности. Лет через сто миллионов нечто подобное действительно может произойти. Или через двадцать миллионов. Через тысячу лет — уже менее вероятно. А вот на следующей неделе или даже в следующем десятилетии — это вряд ли. Настолько вряд ли, что читателям «Вестей» беспокоиться точно не стоит.

Но ведь есть еще…

* * *

Апокалипсис №3. Падение астероида.

О том, что на Землю вот-вот грохнется астероид, регулярно сообщают уже который год. Вот очередная информация к размышлению: «Астероид под номером 29075 диаметром 1100 метров может столкнуться с Землей. Об этом журналистам сообщил директор Института прикладной астрономии Российской Академии Hаук Андрей Финкельштейн».

Информации этой, безусловно, надо верить. Следовательно…

Успокойтесь, господа. Во-первых, обратите внимание на слова «может столкнуться». Во-вторых, это возможное событие если и произойдет, то через 874 года. Так что можете в очередной раз успокоиться — никакая опасность нашей планете не грозит. Во-первых, потому что никто еще не научился (да и вряд ли это вообще возможно, поскольку орбиты малых небесных тел довольно нестабильны) точно рассчитать орбиту малой планеты на сотни лет вперед. Во-вторых, к тому времени люди придумают способ, как с подобными астероидами расправляться в случае реальной опасности.

Более того, такие методы разрабатываются уже сейчас. Методы эти дорогостоящие, в бюджетах научных институтов (тем более при нынешнем финансировании науки и тем более — в России) таких денег нет. Значит, нужно просить деньги из бюджета государства. А государство раскошеливаться не торопится, есть много научных программ, на которые нужны деньги. «Чем ваша программа лучше?» — спрашивают чиновники. И слышат ответ: «Наша не лучше, но если нам не дадите денег, то упадет через год астероид, и тогда никому уже никакие деньги не помогут, так что давайте сейчас».

Науке нужно финансирование. Трудновато объяснять парламентариям, почему нужно выделить миллионы долларов на строительство огромных телескопов, чтобы изучать никому из чиновников не нужные галактики. А если сказать, что это — для борьбы с астероидной опасностью, тогда вероятность получить финансирование во много раз увеличивается. А потом, построив телескопы, можно действительно выделить некоторое количество времени для поиска в космосе опасных астероидов, тем более, что программа изучения малых небесных тел всегда существовала — независимо от пресловутой астероидной опасности.

За миллиарды лет огромные космические глыбы падали на Землю тысячи раз. Только на суше сейчас известны 26 метеоритных кратеров с размерами более 300 километров! А более «мелких» следов падения гораздо больше. Обнаружить такие гигантские кратеры, кстати, очень трудно, поскольку за миллионы лет рельеф местности успел сгладиться.

Изучая космические фотографии провинции Квебек на востоке Канады, специалисты несколько лет назад обратили внимание на строение давно, кстати, известного кратера Маникуаган. То, что не замечалось, если стоять на его склонах, оказалось видно из космоса, с высоты трех сотен километров: Маникуаган очень похож на лунный или марсианский кратер — такая же практически правильная окружность, такие же пологие стенки изнутри, более крутые снаружи…

Вывод последовал незамедлительно: Маникуаган образовался в результате падения гигантского метеорита. Произошла эта катастрофа примерно 210 миллионов лет назад. Диаметр кратера — сто километров. Это значит, что взрыв при его образовании был в 40 миллионов раз более мощным, нежели взрыв атомной бомбы над Хиросимой в 1945 году. А размер упавшего «камешка» достигал пяти километров.

Следы этого падения удалось обнаружить не только в Канаде, но и в удаленной на тысячи километров Англии! Геологи из Абердинского университета, которые проводили свои изыскания на юго-западе Британских островов, недалеко от города Бристоль, утверждают, что обнаружили там фрагменты породы, разлетевшейся в разные стороны при взрыве, произошедшем во время падения канадского болида. Они сравнили химический состав пород на юго-западе Англии с составом пород в кратере Маникуаган и доказали их тождество. Примерно таким же образом Шерлок Холмс в свое время изобличал преступника, сравнивая состав почв на его башмаках с составом почв на месте преступления. Проверенный способ — и совершенно надежный.

По словам доктора Саймона Келли из Открытого университета города Милтон Кейнис (именно он определял возраст бристольских камней), это первое зарегистрированное материальное свидетельство столкновения Земли с астероидом.

То была ужасная катастрофа — канадский астероид был больше, чем тот, который уничтожил динозавров! Почему же, в таком случае, двести миллионов лет назад не погибла существовавшая тогда живность? Ведь и в те далекие годы уже были на Земле динозавры — но ту, первую катастрофу им почему-то удалось пережить.

Дело в том, — говорят ученые, — что канадский астероид был обычной скалой, просто камнем, свалившимся с неба — пусть и огромных размеров. А тот астероид, что упал в Аризоне 65 миллионов лет назад, содержал ядовитые соли, которые, испарившись при взрыве, отравили на долгие годы атмосферу нашей планеты. Динозавры, возможно, не погибли бы, будь состав Аризонского астероида немного иным.

Иными словами, от простых (пусть даже очень больших) небесных камней человечество, как и динозавры, не погибнет. Гигантские камни с неба много раз падали в прошлые годы и будут, конечно, падать еще не раз. К счастью — достаточно редко. Вы ведь спокойно летаете на самолетах и ездите на своих автомобилях, не говоря уж о том, что отправляетесь в круиз на лайнере или из Тель-Авива в Иерусалим — на поезде. Так вот, учтите, риск погибнуть в авто-, авиа– или любой иной подобной катастрофе, по всем оценкам, гораздо больше, чем риск окончить свои дни из-за падения на Землю большого или даже маленького астероида.

Правда, есть, говорят, еще возможность погибнуть от космической пыли…

* * *

Апокалипсис №4. Космическая пыль.

Еще одна напасть, способная вызвать конец света на одной, отдельно взятой планете — это, оказывается, космическая пыль.

Цитирую: «Из другой галактики на нас может налететь огромная пылевая буря. И вот почему: раньше магнитное поле Солнца отталкивало космическую пыль прочь, служа надежным зонтиком для планет своей системы. Но внутри светила как будто сломался какой-то механизм, и теперь оно стало работать, как пылесос, притягивая к себе электрически заряженные частицы. Эта грязь валится с нарастающей силой. Так, по данным Европейского космического агентства (ESA), за четыре последних года пыли в окрестностях Солнечной системы стало втрое больше. Только в нашу атмосферу ее попадает до 40 тысяч тонн в год. И если пыль в итоге соберется у Солнца в очень плотное облако, то оно будет поглощать тепловое излучение, что, по словам научного сотрудника Астрономического института Льва Паньшина, Земле грозит новым ледниковым периодом».

Вот типичный образец «научной» информации, где правда так переплетена с измышлениями, что неподготовленный читатель все примет за чистую монету и, конечно, перепугается насмерть. Как же не испугаться, если «за четыре последних года пыли в окрестностях Солнечной системы стало втрое больше»? Подумать только, 40 тысяч тонн космической пыли в год! Какое огромное количество!

Оставлю на совести журналиста странное утверждение о том, что солнечное магнитное поле раньше отталкивало межзвездные пылинки, а теперь почему-то стало их притягивать. А вот о космической пыли поговорить действительно стоит — и вовсе не потому, что из-за нее нам всем грозит гибель.

В сентябре 2004 года в атмосферу Земли ворвался огромный болид величиной с пятиэтажный дом. Произошло это южнее Кейптауна, и в Южной Африке полет яркого метеора был виден лучше всего. Болид до Земли не долетел — как это часто бывает, он взорвался в атмосфере, распавшись на рой мельчайших пылинок (1000 тонн космической пыли!), которые и выпали на ледяной покров Антарктиды неподалеку от станции Дэвис.

Австралийские ученые, работой которых руководил Андрей Клекочук, собрали для исследований немного космической пыли, оставшейся от взорвавшегося метеора. Ожидалось, согласно многочисленным расчетам, что размер космических пылинок должен быть примерно равен миллионной доле миллиметра, на самом же деле пылинки оказались в тысячу раз больше.

— Мы думали, — говорит Клекочук, — что когда большие тела разрушаются в атмосфере, то от них остаются мельчайшие частицы, такие, как частицы дыма, но реальные наблюдения показали, что это совсем не так!

Какая, собственно, разница: миллионная доля миллиметра или тысячная? Пыль есть пыль. На самом деле разница принципиальная: частицы, обнаруженные в Антарктиде, оказались достаточно большими, чтобы влиять на погоду. Конечно, разрушение одного метеора, пусть даже и большого, не окажет на погоду (и тем более — на климат) существенного влияния. Однако, метеоров много, пусть и не таких больших. Возникает эффект накопления, причем — пока совершенно непредсказуемый. Эффект, о котором раньше ученые вообще не задумывались!

В зависимости от свойств пылинок климат на нашей планете может стать более теплым или более холодным. Дело в том, что пылинки частично рассеивают, а частично поглощают солнечный свет. Что больше — рассеяние света или поглощение — зависит от размеров пылинок и их химического состава. Если пылинки больше рассеивают свет, чем поглощают, то климат становится холоднее, потому что рассеянный пылинками солнечный свет уходит за пределы атмосферы, в космос, и наша планета теряет тепло. А если пылинки больше поглощают, чем рассеивают, то на Земле становится теплее.

И еще: пыль образует в стратосфере большое облако, на котором начинают конденсироваться капли воды. Тогда возникают обычные водяные облака и тучи, проливающиеся дождем и, понятное дело, влияющие на погоду и климат.

Вернемся к оценке, упомянутой выше: ежегодно на нашу планету выпадает около 40 тысяч тонн космической пыли. В основном, эта пыль на Землю не оседает — остается в воздухе. В том числе, кстати, в воздухе вашей квартиры.

— Если вы проведете пальцем по стеклу в вашем окне, — говорит Клекочук, — то часть пыли, оставшейся на пальце, будет в действительности иметь космическое происхождение.

И еще больше метеорной пыли вы соберете тряпкой, когда будете проводить сухую уборку квартиры.

Влияние метеорной пыли на климат еще предстоит исследовать, это очень интересная научная задача. Только при чем здесь Апокалипсис? От космической пыли человечество тоже не погибнет.

Правда, есть еще одна напасть…

* * *

Апокалипсис №5. Взрыв Сверхновой.

Цитата: «Космос грозит смертельным излучением — гамма-вспышками, как от взрыва термоядерных зарядов. Только несравненно мощнее».

Страшно? Успокойтесь. Да, космические гамма-вспышки — реальность. И они действительно гораздо мощнее, чем любой устроенный людьми термоядерный взрыв. Настолько мощнее, что и сравнивать нельзя: все равно, что взрыв вулкана Кракатау по сравнению с комариным укусом.

Значит, действительно нужно бояться гамма-лучевого Апокалипсиса? Не нужно, потому что гамма-вспышки происходят очень далеко от Солнечной системы.

Вспышки происходят по нескольким причинам. Одна из них: взрыв Сверхновой звезды. Другая: взрыв ядра далекой галактики. Третья: столкновение двух нейтронных звезд или двух черных дыр (или нейтронной звезды с черной дырой — выбирайте на свой вкус). Во время взрыва Сверхновой действительно выделяется столько энергии (и не только в виде смертельного гамма-излучения, есть еще всепроникающие потоки нейтрино, и обычная световая вспышка, и выброс быстрых частиц), что, окажись Земля поблизости от погибающей звезды, на расстоянии, скажем, нескольких световых месяцев, то от нашей планеты точно остались бы одни воспоминания.

Однако, на самом деле ближайшая из Сверхновых, наблюдавшихся в ХХ столетии, располагалась в Большом Магеллановом облаке, карликовой галактике, расстояние до которой 170 тысяч световых лет. Излучение этой вспышки дошло до нас ослабленным в миллиарды раз и, конечно же, не представляло ни малейшей опасности. Для астрономов это было событие, а «простой человек», читатель газет и зритель телепрограмм, об этой космической катастрофе и не узнал бы, если бы ему о ней не сообщили («Какой ужас! Смертельная опасность для земной жизни!») вездесущие журналисты.

Самая близкая к Земле вспышка Сверхновой (из ныне известных) произошла почти тысячу лет назад — в 1054 году, и наблюдали ее китайские астрономы, а сейчас остаток взрыва можно увидеть на небе в телескопы, это знаменитая Крабовидная туманность. Красивое было зрелище, звезда-гостья (так китайцы называли подобные звезды) сияла на небе так ярко, что видна была даже днем.

Никто от этого зрелища, к счастью, не умер.

Однако, разве не могли быть в далеком прошлом и более близкие вспышки, действительно способные погубить на Земле все живое? Могли, конечно. Более того, существует гипотеза, что именно из-за взрыва близкой Сверхновой погибли в свое время динозавры (бедные ящеры — их могли погубить взрыв звезды, падение астероида, глобальное потепление, космическая пыль, но никто все еще не знает, от чего же они погибли на самом деле!).

А раз так, то… Цитата: «По мнению сотрудников Техасского университета Джона Укейло и Крейга Уилера, это космическое излучение могло губить обитателей Земли каждые пять миллионов лет. И как раз сейчас приближается срок очередного катаклизма. В этом случае небо заволокут бурые ядовитые облака, не пропускающие солнечный свет, а потоки жесткого ультрафиолета будут бомбить Землю. Чтобы засечь опасность, ученые запустили в космос гамма-телескоп».

Вообще-то гамма-телескоп запустили в космос совсем по другой причине. А фразу «как раз сейчас приближается срок очередного катаклизма» наверняка добавил журналист — не могли уважающие себя ученые сморозить подобную глупость. И о сроке в пять миллионов лет сказать не могли. А говорили они наверняка о тех действительно интересных задачах, которые можно будет решить с помощью запущенного в космос гамма-телескопа. Но разве «простого читателя» привлечешь скучными вещами вроде дискуссии между сторонниками локальной и космологической природы гамма-вспышек?

Даешь гамма-лучевой Апокалипсис! Читать об этом интересно. Только пугаться не надо.

Правда, есть иная опасность…

* * *

Апокалипсис №6. Сверхвспышка на Солнце.

Цитата: «Еще меньший срок отпускают землянам астрономы из Йельского университета. Наблюдая за поведением солнцеподобных звезд, они пришли к выводу: на нашем светиле в середине ХХI века может произойти сверхвспышка, в результате которой солнечный ветер превратится в радиоактивный шквал, несущийся по направлению к нам со скоростью 400 тысяч км в час. И будет огненный ад».

Дался журналистам этот огненный ад! Видимо, гибель в пламени «среднему читателю» представить (и следовательно, испугаться) легче, чем вообразить медленную смерть от космической пыли или гамма-излучения.

Солнечные вспышки — явление действительно очень интересное и на наше самочувствие, без сомнения, влияющее. Во время солнечных вспышек генерируются быстрые частицы, который летят во все стороны — в том числе, понятно, и к Земле. Здесь они захватываются магнитным полем планеты и своей энергией это поле искажают. Отсюда — магнитные бури и скверное самочувствие у хронических больных. Конечно, произойди на Солнце уж очень-очень яркая сверхвспышка, это может так повлиять на магнитное поле Земли, что мало не покажется. Вот только даже в этом случае огненный ад не возникнет — для этого Солнце должно взорваться целиком, как взрываются Сверхновые (см. Апокалипсис №5), а это принципиально невозможно, слишком мала масса у нашего светила. Как Сверхновая Солнце не взорвется, а сверхвспышки, как бы сильны они ни были, причинят, конечно, немало неприятностей (тысячи людей действительно могут погибнуть от инфарктов или инсультов!), но до Апокалипсиса дело не дойдет.

Впрочем, и предсказать время солнечной сверхвспышки наука пока не в состоянии. Почему «астрономы из Йельского университета» говорят о середине ХХI века? Может, они обнаружили какую-то новую тенденцию, наблюдали, как на протяжении последнего века мощность вспышек на Солнце катастрофически увеличивалась?

Нет, такой тенденции не существует. Есть вспышки яркие, есть слабые — всякие.

В общем, и этот Апокалипсис можно считать отмененным еще до его наступления.

Правда, существует еще одна возможность погибнуть…

* * *

Апокалипсис №7. Озоновая дыра.

Об озоновой дыре, обнаруженной над Антарктидой в 1992 году, много писали в девяностых годах прошлого века — растет, мол, и скоро все мы помрем от жесткой солнечной радиации. Разумеется, в появлении озоновой дыры ученые (некоторые!) обвиняли прогрессивное человечество, загрязняющее атмосферу вредными промышленными газами.

Но несколько лет назад дыра вдруг расти перестала. Более того, дыра начала «зарастать». Все вроде бы успокоились (относительно, конечно — окончательно успокоиться журналисты, пишущие о науке, читателю все равно не дадут). Наблюдая за тем, с какой скоростью уменьшалась озоновая дыра, ученые даже успели предсказать, что, если так будет продолжаться, то лет через 50 озоновый слой над планетой полностью восстановится, и никаких дыр не останется вовсе.

Но у природы в запасе есть еще множество загадок, одна из которых и проявила себя. Два года назад озоновая дыра все над той же Антарктидой неожиданно начала увеличиваться опять. Несколько недель ученые выжидали (вдруг дыра «передумает» и расти перестанет?), но потом все-таки сообщили беспокоящейся мировой общественности неприятную новость.

Правда, за прошедшие годы геофизики накопили достаточно наблюдательного материала не только для того, чтобы заставить человечество впасть в новую панику, но и для того, чтобы прийти к выводу, что паника эта безосновательна.

Да, — говорят ученые, — количество озона над Антарктидой уменьшилось, озоновая дыра увеличилась. Но многолетние наблюдения показывают, что происходит это в той или иной степени каждую зиму. Зимой в Антарктиде температура воздуха в нижней стратосфере опускается до 80 градусов по Цельсию ниже нуля, и на высоте около 10—20 километров возникает полярный вихрь. Вихрь порождает в стратосфере сильную облачность, и на поверхности этих облаков оседают соединения хлора.

Зима продолжается несколько месяцев, к наступлению весны в полярных вихрях и облаках накапливается большое количество хлора и других веществ, влияющих на образование озона. Когда в начале весны над Антарктидой восходит солнце, облака быстро распадаются, и образуются активные частицы хлора, из-за которых распад озона приобретает характер цепной реакции. Озоновая дыра начинает расти, а с какой скоростью — зависит от конкретных метеорологических условий, которые, конечно, от зимы к зиме могут сильно меняться.

Интересно, что об увеличении озоновой дыры журналисты исправно сообщают читателям, а когда озона становится больше, писать об этом «забывают». Забыли и на этот раз — когда в Антарктиде наступило лето, дыра расти перестала, а в научных новостях об этом, конечно, никто не сообщил…

Впрочем, что такое озоновая дыра по сравнению с гибелью от искусственного вируса?

* * *

Апокалипсис №8. Искусственный вирус.

Цитата: «Гений современности, руководитель Департамента прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета Стивен Хокинг недавно выступил с очередным прогнозом на завтра для человечества. По его мнению, «мы сами полностью уничтожим себя из-за какой-нибудь катастрофы, к примеру, ядерной войны». Еще больше Хокинга тревожит биологическая угроза. Он считает, что случайно или намеренно мы можем создать вирус, который окажется смертоносным для всех землян.

— Ведь то, что сегодня происходит в генетических лабораториях различных стран, невозможно контролировать или регулировать, — возмущается физик. — Манипуляция же генами, которую сегодня пока проводят на растениях и животных — а скоро кто-то возьмется и за человека, — может породить генетическую «бомбу», способную за несколько лет уничтожить все живое».

Вообще-то Хокинг прав, и для того, чтобы это сказать, не нужно быть «гением современности». Фантасты предсказывали подобную возможность четверть века назад.

Пожалуй, среди всех перечисленных сценариев Апокалипсиса этот — самый реальный, поскольку зависит не от космических катастроф, а от самого человека. А уж что способен сотворить с самим собой человек — это нам всем известно не понаслышке.

* * *

Если так уж необходимо пугать читателей (зрителей, слушателей) научными новостями, то делать это надо с умом, продумывая последствия. Если пугать природными (в частности, космическими) катастрофами, то со временем читатель не только перестанет их бояться (время идет, а предсказанных катастроф нет как нет!), но перестанет и на новости науки обращать внимание — пишут, мол, всякое… А если пугать катастрофами, проистекающими из достижений самой науки (экологическая катастрофа, например), то надо и здесь сказать правду: не так уж сильна и могущественна наша современная цивилизация, чтобы оказывать существенное влияние на глобальные процессы — климатические, в частности.

Это, впрочем, уже другой миф и другая история…

И если вам завтра в программе новостей скажут, что «отравленный межзвездный газ грозит гибелью человечеству», — не верьте. Но послушайте (посмотрите, прочитайте), что вам расскажут после этого алармистского вступления. Наверняка это будет что-то очень интересное из области современной астрофизики.

И совсем не страшное!

Вести-Окна,

8 июня 2006, стр. 36—42

ЛЮДИ КОДА

роман

Предисловие.
Рафаид Нудельман.
Новые горизонты фантастики

Я мог бы ограничиться уведомлением, что открываемая читателем книга Павла Амнуэля рассказывает не больше, не меньше, как о приходе Мессии, и скромно отступить с сторону, предоставив книге говорить самой за себя. Я не сомневаюсь, что она сделает это с успехом, потому что захватывает с первой страницы и не отпускает даже после того, как ее закроешь. Но достоинства большой фантастики никогда не исчерпываются одним лишь увлекательным сюжетом и мастерским его развертыванием (что с лихвой присутствует и в романе П. Амнуэля). Не менее обязательным ее компонентом является пробуждаемая такой фантастикой мысль, и вот именно мысль, навеянную чтением этого романа, мне бы и хотелось донести до тех, кто читает эти строки.

По моему глубокому убеждению (за которым стоят десятилетия причастности к процессам, происходивших в советской и западной фантастике), роман П. Амнуэля открывает перед фантастикой совершенно новые горизонты. Он представляет собой то, что принято обычно называть «новым словом» в литературе. Сказать такое слово трудно в любом литературном жанре и вдвойне трудно в фантастике. Этот своеобразный жанр (я считаю его даже не жанром, а особым методом, параллельным реализму) всегда развивался по тем же законам, что и питающая его наука. Наука растет, как дерево: открытия в ней никогда не повторяются, а лишь служат точками ветвления новых отростков, новых направлений знания. Ни один ученый не возвращается к тому, что сделали его предшественники, — он принимает это за данное и строит новые гипотезы на основе уже известного знания. Так и фантасты, однажды выдвинув, к примеру, идею возможности путешествий во времени, принимают ее за уже известное и движутся дальше — сначала к парадоксу «временной петли», от нее — к идее «параллельных вселенных», помогающей преодолеть этот парадокс, затем — к параллельным вселенным уже вне зависимости от путешествий во времени и так далее.

Сказать новое слово в фантастике равносильно тому, чтобы выдвинуть нечто эквивалентное исходной идее путешествий во времени. Своим романом Павел Амнуэль не просто ввел в фантастику великий древний миф о Мессии — мифы использовались в фантастике бессчетное число раз. Но они всегда использовались всего лишь для сюжетных конструкций. Проще говоря, их всего лишь перелицовывали, сохраняя структуру и натягивая на нее современные научно-технические одежки. Одиссей странствовал не по Средиземному морю, а в космосе. Икар взлетал не на крыльях из перьев и воска, а на фотонной ракете. Но то, что происходило с Одиссеем и Икаром в дальнейшем, попросту повторяло то, что происходило с ними в мифе. Читатель ждал новой мысли, а получал старый сюжет.

В романе Амнуэля происходит, я бы сказал, совершенно противоположное. Миф о Мессии входит в роман одним лишь своим существом, самим фактом появления этого долгожданного пришельца в сегодняшнем мире. Но весь дальнейший сюжет, столь хорошо знакомый многим из еврейских источников или их пересказа, как бы выворачивается наизнанку. Нет войны Гога с Магогом, нет обещанного тысячелетнего царства добра и справедливости на Земле, нет вообще ни добра, ни справедливости. Есть — попытка глубокого, вдумчивого и убедительного анализа того, как бы мог развиваться древний миф на современной планете, в современном обществе, среди современных людей, во всей реальной сложности той жизни, которая нас окружает. Иными словами, попытка исследования того, как может повлиять на историю человечества некая внезапная и радикальная перемена условий человеческого существования. В этой (замечу, весьма удачной, впечатляющей) попытке всерьез работать с мифологическими и религиозными пластами нашего современного сознания я и вижу «новое слово», сказанное П. Амнуэлем в нынешней фантастике. На мой взгляд, это открывает перед ней новые творческие горизонты — доступную лишь фантастическому методу возможность освоения никогда ранее не осваивавшейся интеллектуальной проблематики, имеющей очень глубокую и актуальную значимость.

В прежние времена такую фантастику называли философской, на худой конец (опасаясь высокопарности) — социально-философской. История мировой фантастики знает не так уж много удачных попыток такого рода. Среди предтеч П. Амнуэля можно было бы назвать разве что замечательный, незаслуженно забытый роман Винниченко «Солнечная машина» или лемовское «Возвращение со звезд» (хотя последний очень быстро уходит от историософии и социологии к психологии локального человеческого конфликта). В романе П. Амнуэля есть и бытовой, и психологический, и социально-политический пласт, но все они вплетены в ткань воплощенного религиозного мифа грандиозных, общеисторических масштабов. Этот миф в его столкновении с действительностью непрерывно стоит перед сознанием читателя и понуждает его напряженно размышлять над происходящим, осмысляя как свою действительность, так и сам миф. Иначе говоря, перед нами — не только возрождение высокой социально-психологической фантастики, но еще и новаторская, подлинно философская литература, дерзко поднимающаяся до обсуждения самых кардинальных представлений религии.

Замечу в этой связи, что П. Амнуэль обсуждает проблемы именно еврейской религии. Это делает его книгу глубоко еврейской, я бы даже рискнул сказать — первой подлинно еврейской фантастической книгой, не по внешним приметам (имена и национальная принадлежность героев, место действия и т.п.), а по внутренней проблематике и ее историческим корням. Если бы примеру П. Амнуэля захотел последовать какой-нибудь фантаст из христианской или буддийской страны, ему пришлось бы написать такой же серьезный роман о втором пришествии Христа или Будды. В то же время роман Амнуэля имеет универсальное звучание. Это книга о том, как затронуло бы пришествие Мессии жизнь каждого отдельного человека и всего мира в целом. Атаковать такую проблему — крайне ответственная задача. Здесь легко впасть в любую из крайностей — пойти по пути бездумного облегчения сюжета или превратить книгу в религиеведческий трактат, заняться разоблачением религиозного «мракобесия» или ограничиться сатирическим осмеянием неготовности человечества к духовной «перестройке». Самый трудный, почти невозможный путь — честно и серьезно, не облегчая себе задачу, продумать все последствия заявленной фантастической гипотезы. Попробуйте сами представить себе, какие последствия вызвал бы приход Мессии, — и вы поймете, как это трудно. А теперь откройте лежащую перед вами книгу, и вы увидите, что Песах Амнуэль выбрал именно этот, самый трудный (но и самый плодотворный) путь.

Этот путь привел его к весьма нетривиальному переосмыслению того мессианского мифа, над которым столетиями размышляли его еврейские предки. Он привел автора к выводу, что реальное воплощение этого мифа предполагает нечто, радикально отличное от всего, что представлялось нашим предшественникам. Поэтому ему пришлось повести своих героев намного дальше, чем тысячелетнее царство Мессии на Земле, и даже дальше, чем может предположить самое пылкое (и тренированное предшествующей фантастикой) читательское воображение. И поэтому же вы не найдете в романе ни привычного оптимистического, ни привычного пессимистического финала. Вместо них вы найдете то, чего всегда ждете от большой фантастики, после ее приключений и головоломок, — финал неожиданный. Хотя и с беспощадной логичностью вытекающий из развития исходной гипотезы. «Что же это за финал?!» — нетерпеливо воскликнете вы, быть может. Я отвечу вам теми же словами, которые произнес немного выше: «А теперь откройте эту книгу…» И добавлю только: «Она того стоит».

ЛЮДИ КОДА

Часть первая. БЕРЕЙШИТ
(В НАЧАЛЕ)

То, что называют сейчас историей цивилизации, по моему глубокому убеждению является лишь сборником мифов. Миф о Создании. Миф о Явлении. Миф об Исходе. Это классика. А сотни легенд и апокрифов, которые легли в основу Кодекса… Я не хочу спорить с историками. Моя цель не в том, чтобы кому-то что-то доказать. Я реконструирую факты, а выводы все равно будут разными в зависимости от того, кто, когда и где будет эти факты интерпретировать. Искусство истории — это искусство интерпретации.

Время от времени я буду прерывать повествование своими комментариями, если, по моему мнению, это будет необходимо для понимания текста. Можете не читать комментарии, если текст покажется вам самодостаточным. А можете не читать текст, ограничившись только комментариями — я ведь не знаю, чего вы ждете от меня: истины или мифа…

* * *

Многим кажется странным, что сюжеты пришествий и падений лжепророков известны гораздо лучше, чем события, в результате которых история народа действительно изменялась. По-моему, в этом выверте исторического знания нет ничего странного. Схема прихода лже-мессий легко поддается анализу и так же просто опровергается. А явление Мессии оказалось противоречивым по форме и трудно анализируемым по содержанию, в описаниях этого события так много апокрифов, что отделить правду от заблуждений невозможно, не имея в руках совершенно однозначного документа.

Такой документ у меня есть.

* * *

Физик-теоретик Илья Денисович Купревич репатриировался в Израиль из Москвы 28 сентября 1997 года. Среди новых репатриантов И.Д.Купревич ровно ничем не выделялся. Настолько ничем, что, когда пришла пора описывать первоисточники, упоминаний о его прибытии не нашли в памяти компьютера министерства абсорбции, и явление Исхода изначально связали с человеком, объявленным Мессией — неким Элиягу Кремером, сыном Давида.

Ошибку легко объяснить. Илья Кремер прибыл в Израиль из Киева на семь лет раньше Ильи Купревича, отец его был Давидом, мать звали Руфью, и, если верить метрике, предъявленной в израильском консульстве, был он евреем по всем галахическим законам.

Купревич — тоже И. Д. К. — в расчет не принимался. Отец — Денис, а мать и вовсе русская, Марина Игоревна Столетова. Оба эти обстоятельства полностью исключали возможность исследовать линию Купревича.

Между тем, именно Илья Купревич, которому в момент прибытия на Землю обетованную исполнилось тридцать восемь, и был человеком, изменившим мир.

В Москве И. Д. К. работал в институте с труднопроизносимым названием (для истории название это никакой роли не играет). Женился он в двадцать шесть лет, сразу после защиты кандидатской диссертации, и единственному его сыну исполнилось девять именно в тот день, когда И. Д. К. решил уехать. Впрочем, к тому времени Купревич был уже шесть лет в разводе, и осуждать его бывшую жену, которая однажды утром выставила за дверь все мужнины вещи с предложением катиться на все четыре стороны, бессмысленно и, более того, кощунственно. К тому же, не все оказалось так просто, как будет ясно из дальнейшего. Полагаю, что если бы Людмила Купревич-Друнина не прогнала своего мужа Илью, мы сейчас, возможно, не были бы гражданами Вселенной.

Родители И. Д. К. умерли рано, родной брат жил в Алма-Ате и с Ильей отношений не поддерживал. Податься И. Д. К. было некуда, и он перетащил свои вещи в общежитие института. Общежитие — это официальное название, на самом деле речь шла о четырехкомнатной квартире, которую оплачивал институт и где жили командированные, приезжавшие в Москву для обмена опытом. И.Д.К. занял самую маленькую комнату с протекавшим потолком, и начальство смотрело на это самоуправство сквозь пальцы, потому что с переходом к рыночной экономике число командировочных упало до неразличимой величины, и комнаты все равно пустовали…

Купревич на жизнь никогда не жаловался, полагая, что так и должен жить человек, чье призвание — заниматься наукой.

Впрочем, то, чему посвящал все свое свободное (а частью и служебное) время И. Д. К., наукой не считалось ни в застойные, ни в перестроечные, ни даже в постперестроечные годы. Предметом увлечений И. Д. К. была Библия. Точнее — Ветхий Завет. Если быть совершенно точным — оригинальный текст иудейской Торы, написанный много тысяч лет назад, а если верить иудейским мудрецам, то никогда не написанный, а дарованный евреям самим Создателем.

* * *

Илья Давидович Кремер привез в Израиль не только жену, но и тестя с тещей. В отличие от И. Д. К., он не обладал ровно никакими талантами, кроме единственного — умения приспосабливаться. Но этим единственным талантом Илья Давидович владел в совершенстве.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Илья Давидович, уверовавший в Бога в тот момент, когда в 1990 году решил репатриироваться на Землю обетованную, слыл в своей ешиве к дате Исхода одним из лучших учеников.

Жена его Дина зарабатывала уборкой помещений, тесть и теща получали пособие по старости и снимали двухкомнатную квартиру неподалеку от дочери, а родившийся уже в Израиле сын Хаим ходил в детский сад и был не более драчлив, чем остальные дети.

* * *

Ешива «Ор леолам» была построена на деньги американского мецената Моше Орнштейна, о чем сообщала надпись на фасаде. И.Д.К. вошел в сумрачную глубину холла, где стоял странный запах умеренной затхлости. Впрочем, И.Д.К. не был убежден в том, что запах ему не мерещится.

Кабинет раввина Йосефа Дари оказался вполне эклектичным, как и ожидал И. Д. К.: святые книги уживались на стеллажах со справочниками по программированию, на столе дискеты лежали вперемежку с рукописями на иврите и английском, а у дальней от окна стены стоял компьютер.

Раввин — крупный мужчина лет сорока, с рыжеватой бородой, не позволявшей разглядеть черты лица, и (по контрасту) реденькими бровями, — встретил И. Д. К. на пороге и после короткого приветствия пригласил к небольшому столику, одиноко стоявшему в стороне от стеллажей и компьютера.

— Садись здесь, — сказал раввин, и И. Д. К. почувствовал себя как личинка под микроскопом: его рассматривали откровенно и немного снисходительно, и ему показалось, что кипа, которую он старательно приладил к макушке перед выходом из дома, вот-вот свалится на пол, будто взгляд раввина обладал психокинетическим действием.

И.Д.К. достал из принесенной папки основные тезисы, отпечатанные по-английски, и приготовился излагать.

— Давно в стране? — спросил раввин, когда служка, внешне очень похожий на своего начальника, прикатил сервировочный столик с чашками чая и вазочкой, наполненной печеньем.

— Полтора года, — ответил И. Д. К., внутренне застонав, потому что все полтора года не менее трех раз в день отвечал на этот стандартный вопрос о стаже проживания.

— А там, в стране исхода, ты тоже интересовался Книгой?

— Конечно, — сказал И. Д. К., продумывая каждое следующее слово, прежде чем произнести его вслух. Он вовсе не был уверен в совершенстве своего иврита. — Идея, о которой я говорил тебе по телефону, пришла мне в голову, когда я прочитал Тору. Видимый, читаемый текст вторичен. Слова даны для сознания. Чтобы текст не затерялся в веках. Чтобы его пронесли в будущее без единой ошибки. А как можно было это сделать, если бы текст был лишь набором знаков без смысла? С точки зрения теории информации задача была решена идеально…

— Решена — кем?

— Не знаю, — И.Д.К. посмотрел раввину в глаза. — Мы говорим о результате эксперимента, и я никогда не ставил вопроса — кто этот эксперимент над человечеством поставил. Не то чтобы это было неважно, но для понимания сути казалось мне несущественным.

— Ты ошибался, — сказал раввин, — ты ошибался с самого начала. Не придя к Нему, ты хотел препарировать Его творение. Естественно, что ничего не получилось. И не могло получиться. Ты ученый, и я буду говорить на твоем языке. Как ты отнесешься к человеку, который принесет проект вечного двигателя? Он не знает основных законов природы, — скажешь ты. Так и ты не знаешь даже сотой доли той мудрости, что заключена в Книге. Мудрость эта бесконечна, как бесконечна сила Творца…

И.Д.К. молчал, помешивая ложечкой остывший чай. Устал. Ничего не докажешь. Собственно, он должен был это предвидеть. И не здесь, а там еще, в Москве. Но так хотелось верить, что единственное место на земле, где его работа непременно получит признание, — это Израиль. Других мест не существовало даже теоретически.

— Всевышний, — сказал И. Д. К., — дал человеку право выбора. В том числе и выбора интерпретаций.

Он отодвинул в сторону чашку.

— Я убежден, что прав, — сказал И. Д. К. — И я убежден, что если прав ты, то в Книге должно быть сказано об этом. Ты находил в тексте слова «скад», «Саддам», «война в заливе» — упоминания о событиях, не очень важных для истории. Таких событий миллионы, и все они есть в Торе. Тогда в ней должно быть упоминание о моем к тебе визите. Потому, что речь идет о судьбе человечества.

Сказав эти слова, И.Д.К. с холодом в душе подумал, что на этом и закончится разговор — это были слова сумасшедшего. Вот уж выразился — «судьба человечества»…

Вырвалось.

— В Книге действительно есть все, — тихо сказал раввин, будто читал текст по бумажке, подвешенной в пространстве за спиной И. Д. К. — Чтобы тебе было понятнее… В книге природы тоже есть все, весь мир. И ученые сотни лет пытаются эту книгу читать, задавая природе вопросы, подчас нелепые. И получая взамен нелепые ответы, которые не в силах понять. Почему-то это не кажется вам странным. А Тора дарована Всевышним, и в ней не может не быть всего о роде человеческом. Каждому поколению открывается лишь тот слой, который оно способно воспринять. Самый первый слой — простое чтение текста. Так толковал Тору Моше. Потом пришли мудрецы и стали толковать не текст, но смысл — наступило время более глубокого понимания. Тысячи лет мудрецы спорили и создали Талмуд. Продолжают спорить и сейчас, и это хорошо, потому что так не только познается Книга, но оттачивается разум. В наше время пришло понимание еще одного слоя. От смысла вновь вернуться к тексту — по спирали…

— Понимаю, — сказал И. Д. К., — и не спорю с тем, что в Торе множество слоев, и что каждый открывается, когда приходит срок. Вот и этот слой, о котором говорю я… Пришел и его срок. В Торе есть множество уровней текста, в которых вы сейчас разбираетесь с помощью компьютеров. В Торе есть множество уровней смысла, в которых тысячи лет разбирались мудрецы. Почему же не допустить, что в Торе есть еще множество иных уровней, не связанных ни с текстом, ни с доступным разуму смыслом? Как мы можем знать путь Создателя? Если это Его Книга, то она должна быть так же бесконечна, как Вселенная, которую Он создал.

Раввин наклонился к И. Д. К. через стол.

— Ты сказал «если». И в этом разница между нами. Для меня никаких «если» не существует и существовать не может.

И.Д.К. встал.

— Ясно, — сказал он. — Суть не в том, что я сделал, а в том, что я не допущен делать что-то.

Взгляд раввина неожиданно стал тяжелым. Покряхтев (молодой еще, — подумал И. Д. К., — что у него, радикулит?), раввин с видимым усилием поднялся, обошел столик и встал рядом с И. Д. К.

— Я надеюсь, что со временем ты поймешь, в чем ошибся, — сказал он. — Ты полагаешь, что Тора — не цель, а средство.

— Где угодно можно искать истину, — вздохнул И. Д. К., — только не среди тех, кто полагает, что истина давно найдена.

— Всего тебе доброго, — улыбнулся раввин.

* * *

Думаю, что именно тогда, выйдя из освещенного ярким полуденным солнцем кабинета раввина Йосефа Дари в полумрак коридора и не очень-то ориентируясь в последовательности поворотов, И.Д.К. встретил Илью Давидовича Кремера. Возможно, Илья Давидович проводил И. Д. К. к выходу. Все это не доказано. Известно лишь, что именно в тот день вечером, сидя с домашними за вечерней трапезой, Илья Давидович произнес такие слова:

— А знаете, что Мессия скоро придет, да? И знаете, кто это будет?

— Знаем, — сказала жена, которая читала почти все русскоязычные газеты, — новый Любавичский ребе, чтоб он был здоров.

— Нет, дорогие мои, это буду я, и не нужно так на меня смотреть.

* * *

Идея казалась И. Д. К. простой, как картошка в мундирах. После того, как Люда его прогнала, И.Д.К. привык к этой незамысловатой еде, как привыкают к старому заношенному пиджаку, если нет средств, чтобы купить новый. К еде он привык, к одиночеству — нет. Приходя с работы, он включал телевизор и жил под аккомпанемент «Вестей» РТВ, мексиканских телесериалов, капитал-шоу «Поле чудес» и соревнований «Что? Где? Когда?». Отужинав традиционной картошкой и сложив в мусорное ведро мундиры (демилитаризация, думал он, дело нехитрое, когда речь о картошке, а не о генералах), И.Д.К. долго перелистывал записную книжку, соображая, кому позвонить и напроситься в гости. Приглашать к себе не хотелось — за пустым столом не посидишь, а готовить что-то, пусть даже бутерброды, было выше его сил.

И.Д.К. тосковал и не мог понять — по жене или по сыну. Люда и Андрюша слились для него в единое существо, каким и были в действительности. И.Д.К. они воспринимали пришельцем из внешнего мира — добрым, любящим, нужным, но — иным. Сначала отчужденность была едва заметна, оставаясь на уровне подсознания, но потом, особенно после того, как в двухлетнем возрасте Андрей заболел тяжелой формой дифтерита и лежал в больнице, а Люда спала в коридоре, в то время, как И. Д. К. пропадал на работе (а что он мог сделать, если именно тогда ему разрешили поработать с большим институтским компьютером?), инстинктивная отчужденность превратилась в демонстрацию отстраненности — вот ты какой, работа для тебя важнее, да и что это за работа, за которую почти ничего не платят? А когда И. Д. К. обнаружил в собственных книжных закромах, оставшихся неразобранными после смерти отца и долгое время лежавших в коробках на антресоли, двуязычный текст Ветхого завета и увлекся чтением, Люда и вовсе решила, что сына нужно оградить если не от отца, то хотя бы от религиозного дурмана.

Почему-то И. Д. К. был уверен, что именно мысли о Люде, тягостные и постоянные, как осенний ветер, привели его к идее Кода. Читая Тору, он улыбался про себя ее мудрой наивности, не зная еще, сколько передумано и написано мудрецами всех времен о каждом слове этой Книги. Зная Талмуд, он не пришел бы к идее Кода — просто не решился бы.

Первым человеком, с кем И. Д. К. поделился своими библейскими фантазиями, была, естественно, Люда. И.Д.К. приходил к ним по субботам, играл с сыном и рассказывал бывшей жене (привычка!) о своих новостях.

— Люся! — кричал он из комнаты в кухню. — Я сделал открытие!

— Ага, — бормотала Людмила, — открытие он сделал. Дверь открыл на балкон в зимнюю стужу, а заколотить соседа звали.

— Ты знаешь, что такое Ветхий завет? — Люда молчала. — Это генетический код человека, записанный на бумаге!

Людмила была биологом, такой глупости она вытерпеть не могла. Она выглянула из кухни, чтобы оценить на глаз степень придурковатости мужика, с которым спала почти пять лет.

— Послушай, Илья, — сказала она с чувством превосходства, — ты бы занимался физикой, что ли? О чем ты говоришь? Генетический код написан с помощью четырех символов. В виде двойной спирали. А это…

— Совершенно верно! — торжествовал Илья. — Код обычного человека записан именно так. А человека будущего? Его генетический код записан на бумаге словами, и когда придет время, будет прочитан, осознан, понят как инструкция, и тогда в организме произойдут изменения, которые…

— Подумать только, — с отвращением сказала Людмила, отобрав у Андрея игрушку, которую тот безуспешно пытался сломать. — И кто этот роман для нас составил? Он самый? Который Бог?

— Люда, послушай, я тебе все расскажу.

— В следующий раз, — сказала Людмила и удалилась на кухню, тем самым направив историю по альтернативному пути. В конце концов, в биологии и кодонах она понимала действительно куда больше своего бывшего супруга, и в прямом споре могла вогнать его в трясину сомнений, откуда он, пожалуй, и не выбрался бы. Идея в то время была «свежей», и убить ее не составляло для специалиста особого труда.

А несколько месяцев спустя, когда И. Д. К. все досконально продумал и просчитал на компьютере кое-какие варианты, его никакой биолог не смог бы уже переубедить.

Кстати, и не пытались.

* * *

До некоторого переломного момента история И. Д. К. — я имею в виду не научный поиск, а историю «пробивания» идеи — была, надо полагать, такой же, как сотни и тысячи аналогичных историй. Народных гениев у нас и сейчас хватает, и путь у них один. Наверняка, если бы на Земле (Израиль-1, по современной терминологии) сохранились полные редакционные архивы российских физических журналов, в них можно было бы найти оригиналы статей И. Д. К., озаглавленных, скажем, «Математическое исследование закодированного смысла в Ветхом завете». Легко представить, какими были отзывы рецензентов.

Полагаю, следуя за многими исследователями, что репатриация И. Д. К. в Израиль в 1997 году была вызвана вовсе не шатким экономическим положением (в таком положении вот уже несколько лет находились все россияне) или проявлениями антисемитизма (на которые И. Д. К. вряд ли обращал внимание). Единственная разумная причина — И.Д.К. закончил работу, следующий шаг исследований заключался в практической реализации, и И. Д. К. полагал, что только в Израиле, где Тора действительно почитается Книгой книг, его могут понять и принять. Тем более, что он читал или хотя бы знал понаслышке о компьютерных исследованиях текста Торы в израильских институтах.

Израиль конца ХХ века был, конечно, страной уникальной. Вавилонское смешение культур и языков даже при наличии цементирующей идеологии — сионизма, и цементирующего средства общения — иврита, не могло не привести к противопоставлению новоприбывших старожилам, восточных евреев западным, религиозных — светским, и все это в биологическом смысле было проявлением вечной болезни — ксенофобии, принявшей хотя и скрытую, но не менее опасную форму.

Легко, впрочем, судить, глядя из далекого будущего.

* * *

В квартире пахло сыростью: последний дождь вымочил внешнюю стену настолько, что изнутри все покрылось плесенью. Уходя, И.Д.К. всегда запирал на ключ свою комнату: сосед, будучи человеком непосредственным, считал вполне допустимым в отсутствие хозяина войти и прочитать рукопись, лежавшую на столе, или пошарить в ящике тумбочки в поисках куска мыла.

Вернувшись из ешивы, И.Д.К. обнаружил на своей двери прилепленную скотчем записку: «Званили из института. Еще пазвонит». Сосед ушел, выяснить подробности было не у кого. И.Д.К. бросил портфель на стул и подошел к окну. Окно выходило на склон горы, открывая в раме картину, которую можно было назвать «Тоска Вселенной». Иудейская пустыня простиралась до горизонта — унылые холмы, покрытые чахлым кустарником.

Знакомый экстрасенс, с которым И. Д. К. однажды беседовал о предназначении человека, утверждал, что именно пустыня, причем непременно Иудейская, и есть то место, где человек способен соединиться с Богом. Ничего, кроме тоски, пустыня у И. Д. К. обычно не вызывала. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, способна была если не успокоить, то хотя бы примирить с жизнью, демонстрируя философское единство природы и человеческой сущности.

Будучи человеком, решительным только в умственных действиях, И.Д.К. никак не мог заставить себя принять мысль, ставшую понятной после первого же разговора в министерстве абсорбции. Мысль была простая: никому ничего не нужно. Богу, если он есть, — тоже.

Зазвонил телефон.

— Слушаю вас, — сказал И. Д. К. по-русски, тут же обругав себя за старую привычку — его могли не понять и положить трубку, а если звонок важный, то…

— Говорит рав Дари, — сказал знакомый голос на другом конце провода. — После твоего ухода я попробовал в восьмидесятизначном интервале поискать в Книге что-нибудь о нашей сегодняшней встрече.

— Ну-ну, — пробормотал И. Д. К. в явном противоречии с торжествующими интонациями раввина.

— Два слова, и понадобилось немного времени. «Купревич» и «ошибка». Слова идут подряд в книге «Дварим». В тексте «Берегитесь, чтобы не забыть вам завета Господа, Бога вашего, который Он поставил с вами…»

— Я и не сомневался, — сказал И. Д. К.

— Все есть в Книге, все. Будьте здоровы и благословенны….

— А ты попробуй поискать там слова «новый человек» и «генетический код», — сказал И. Д. К., хотя раввин уже положил трубку, — или, например, «рав-дурак». Найдешь и это, идиот ты старый, — добавил он по-русски.

А если он это слышал? — мелькнула мысль. А, плевать. Нужно все сделать сейчас, пока не прошла злость.

И.Д.К. включил компьютер, единственное серьезное приобретение на новой родине, и инсталлировал программу «Тора», которую хранил отдельно от других программ поиска и анализа текста. Программа была большой, одиннадцать дискет, и пока И. Д. К. переводил ее на жесткий диск, было время подумать, отменить решение, в общем — посидеть перед дорогой на чемоданах.

На экране высветились три строчки на иврите — сплошной текст без пропусков между словами. Осталось сделать последний шаг перед тем, как броситься в омут, из которого уже не выбраться. Во всяком случае, не выбраться в прежнем статусе — в этом И. Д. К. был уверен, хотя никаких доказательств тому не имел. Пока не имел. Пока.

Пока, — повторил он еще раз и набрал код расшифровки: он знал сочетание цифр наизусть, никогда и нигде его не записывал и чувствовал себя сейчас тем самым творцом, который много (двадцать миллиардов или пять с половиной тысяч?) лет назад сотворил этот мир и дал ему шанс.

Текст, возникший на экране, был разделен на блоки, которые можно было бы назвать и словами, не имевшими, впрочем, видимого смысла.

Медленно, вслух, четко проговаривая каждый слог, И.Д.К. прочитал написанное. Повторять не было нужды, И.Д.К. и не знал, к чему приведет повторение. Набрав на клавиатуре новый код, он возвратил текст в прежнее состояние криптограммы, записал ее на дискету, и стер программу с жесткого диска.

Выключил компьютер. Встал и потянулся. Сказал:

— Ну, и что теперь?

Он действительно не знал этого.

* * *

Приятели называли Илью Кремера приспособленцем и были правы. Сам он считал себя правоверным евреем и тоже был прав, поскольку в тонких материях отношений между человеком и чем-то, стоящим выше, правда совпадает с мнением, а не с истиной, известной лишь Ему и скрытой от смертных.

Во всяком случае, Илью Давидовича не очень беспокоило, что жене его Дине приходилось убирать в чужих квартирах и в ближайшем отделении банка «Апоалим», чтобы в доме (дом? трехкомнатная съемная квартира в не престижном иерусалимском районе Ир-Ганим!) были не только хлеб и маца, но и разнообразные йогурты для сына Хаима.

В доме соблюдали кашрут, Дина время от времени посещала микву, но в душе оставалась неверующей и убеждена была, что и Илья не верит ни в какого Бога, но — нужно жить, а жить нужно правильно, и тогда жить будет хорошо. И еще Дина знала, что человека может погубить гордыня. Поэтому после того, как за ужином ее Илюша едва не объявил себя Мессией, она долго не могла уснуть, тем более, что мужу непременно хотелось исполнить свой долг, а она устала от уборки и была совершенно разбита.

Дина никогда не спорила с мужем, потому что еще во время первой брачной ночи убедилась — или подчинение, или развод. Не хотелось ни того, ни другого, но из двух зол она все же выбрала меньшее. Спорить она не собиралась, но линию поведения нужно было продумать, поскольку Дина давно убедилась в справедливости еще одной истины: Илья вполне поддается влиянию и не отличается в этом от актера Табакова в роли Шелленберга.

— Что-то случилось сегодня в ешиве? — спросила она, когда Илья, расслабленный после исполнения супружеской обязанности, готов был захрапеть.

— О… — протянул он, — приходил один… Большой человек, только ничего не понимает в жизни… Хорошо, что я у него телефон спросил, догадался…

Он неожиданно приподнялся на локте.

— Диночка, — горячо прошептал Илья ей на ухо, сон вдруг прошел, он чувствовал душевный подъем, тем более, что сегодня у него получилось с женой просто здорово, давно он не ощущал в себе такой крепкой мужской силы.

— Диночка, он физик — тот, кто приходил. И он обнаружил в Торе ключ.

— Ключ от чего? — пробормотала Дина, не ожидавшая, что ее Илья так взволнуется.

— Если бы я знал! Но чем бы это ни было, это здорово. Это то, что мне нужно, чтобы стать тут человеком. Он не понимает. Завтра мы с ним встретимся после занятий. Вместе получится. У него — никогда.

— Ты мне расскажешь? — спросила Дина.

— Завтра, — сказал Илья Давидович.

* * *

У Марка Хузмана, начальника полицейского участка иерусалимского района Неве-Яаков, день был трудным. Впрочем, если разобраться, ничего особенного, обычная рутина. Просто все, что обычно растягивалось на целую неделю, случилось почти одновременно. Моше из пятьсот тринадцатого дома в очередной раз избил жену, и она с воплями носилась по улицам. На квартиру адвоката Лайтмана явился клиент, угрожая пистолетом, и требовал вернуть деньги, якобы присвоенные юристом. В квартале Каменец дети подожгли мусоросборник, едкий дым повалил в сторону дороги, и водители решили, что палестинцы совершили очередной теракт…

Хотелось пить, день выдался жаркий. Поэтому, когда Илья Давидович Кремер попросил аудиенции, Марк послал его подальше.

Илья Давидович никуда не пошел. Он сел перед закрытой дверью в кабинет, откуда доносился запах крепкого кофе, и объявил, что, когда дом взорвется, пусть его не упрекают в том, что он не предупредил полицию.

В тот день Илья Давидович вышел рано, не успев толком позавтракать, долго добирался из Ир-Ганим в Неве-Яаков, пропустив занятие в ешиве, а потом случилось то, о чем его предупреждал И. Д. К. и о чем он размышлял всю дорогу. Голодный и трясущийся от возбуждения и страха ешиботник готов был запустить в закрытую дверь собственным ботинком, лишь бы на него обратили внимание.

К словам о возможном взрыве в полиции отнеслись серьезно, и Кремер вошел в кабинет.

Иврит у него был неплохой, к тому же, постоянное чтение Торы облагораживает речь, но при виде мрачного комиссара заученные слова вылетели из головы, и Илья Давидович, запинаясь, сказал только:

— В подъезде дома номер триста два подозрительный мешок.

Марк действовал по инструкции: немедленно вызвал саперов, приказал оцепить дом и лишь после этого спросил посетителя, с чего тот решил, что в мешке бомба.

Кремер напрягся и произнес те самые слова, которые сейчас можно прочитать в любом учебнике истории еврейского народа:

— Божественная скрижаль, потерянная Моше рабейну при спуске с горы Синай. Одиннадцатая заповедь. В ней все сказано.

Марк сплюнул и потянулся было к радиотелефону, чтобы отменить тревогу, но тут аппарат зазвонил сам, и патрульный доложил, что в подъезде указанного дома действительно что-то лежит. Похоже на заплечный мешок, довольно грязный, и в нем наверняка какой-то твердый предмет с острыми углами. Может, и бомба. Во всяком случае, не яблоки.

— Посиди, — посоветовал Марк и, поправив фуражку, отправился лично руководить операцией.

Илья Давидович примостился на узкой скамье у окна. Закрыл глаза. Все прошло хорошо. Все прошло так, как было задумано. Только бы дальше не сорвалось. Илья Давидович вспомнил свой долгий вчерашний разговор с тронутым на компьютерах физиком и внутренне улыбнулся. Фанатик. Кремер никогда не был фанатиком, он знал свою способность — идти вслед, это он умел. И еще он умел идти вслед так, чтобы сам ведущий оставался в тени, а вот таланты ведомого были оценены по достоинству. В родном Киеве кто считался лучшим специалистом по цветной фотографии, кого приглашали снимать на все престижные торжества? Его, Илью Кремера, двадцать лет проработавшего в ателье на Крещатике. А кто знал, что истинным мастером был не Кремер, а его помощник Карен Восканян, тщедушный мужичонка, умевший как никто правильно поставить свет, выбрать ракурс, обработать фотоматериал? Но Карен был страшно некоммуникабелен, открыть рот для него означало — умереть. Он оставался на вторых ролях, и его это устраивало.

Из-за Карена Илья Давидович и оказался в Израиле. Так получилось — в восемьдесят восьмом, когда на далеком Кавказе началась заварушка по нелепой причине — кому должен принадлежать Карабах, — в Карене проснулось национальное самосознание. Кремер знал эту общую армянскую черту: национализм, просыпающийся в самый неподходящий момент. Что понимал Карен, не знавший ни географии, ни истории, в проблеме Карабаха, которая, по мнению Ильи Давидовича, была вообще высосана из пальцев партийных секретарей двух республик? Ничего он не понимал, кроме одного: наших бьют. В январе девяностого, после бакинских погромов, он принес заявление об уходе и отправился в Ереван, чтобы предложить услуги в качестве фотокорреспондента с места боевых действий. Слава Богу, что не в качестве Александра Матросова.

С тех пор Илья Давидович о Карене больше не слышал, и все пошло прахом. Заработки упали, клиенты начали понимать, что исчезнувший в горах Карабаха Восканян был вовсе не заштатным шестеркой при мастере-шефе. Потерять репутацию — потерять все.

А тут еще и антисемитизм, говорят, поднял голову. Евреи двинулись на юг, как перелетные птицы. Хуже, чем здесь, не будет, — сказала любимая жена Дина, когда Илья Давидович заявил, что пора ехать. Лучше бы, конечно, в Америку, но туда дорога уже прикрыта, а родственников в штате Айдахо у Кремеров отродясь не было…

Марк ввалился в кабинет через полчаса.

— Ты еще здесь? — удивился он, увидев ешиботника.

— Я хотел дождаться… — неопределенно сказал Илья Давидович.

— Хорошо, что не ушел, — одобрил полицейский. — Скажи, ты видел кого-нибудь около этого мешка?

Илья Давидович покачал головой. Он понимал задумчивость полицейского. Это тебе не борьба с палестинским террором. Начальник участка уже знает, что находится внутри мешка, от этого не уйдешь, он просто вынужден будет действовать. Илья Давидович не очень понимал механику придуманного И. Д. К. плана, но после вчерашнего разговора у него не возникало сомнений: нужно выполнять все, что скажет этот человек. Впрочем, И.Д.К. не был уже человеком в представлении Кремера.

В мозгу полицейского шла тем временем напряженная работа, и было очевидно, что Марк не в состоянии справиться с ней самостоятельно.

— Моше! — крикнул он в коридор. — Давай ее сюда!

Не дожидаясь, пока некий Моше принесет сумку, Марк набрал номер и попросил к телефону начальника Иерусалимского управления полиции. Моше, оказавшийся здоровенным детиной-марокканцем в форме сержанта, втащил мешок и взвалил его на стол начальника.

— Полковник, — сказал Марк в микрофон, — в доме триста два в Неве-Яакове обнаружен подозрительный мешок. Саперы не стали взрывать предмет в жилом помещении. Проведенная операция разминирования показала, что мешок не представляет собой опасности, но внутри оказался… э-э… камень с выбитой на нем надписью. Судя по виду, древний… Да, с археологами я свяжусь, но… Нет, Ави, не по телефону. Что? Непременно буду докладывать…

Положив трубку, Марк подумал и, поднатужившись, вытащил из мешка описанный им в разговоре плоский камень, на одной поверхности которого действительно был выбит текст — строчек двадцать или двадцать пять. Камень выглядел старым, а надпись — сделанной Бог знает в какие времена, некоторые буквы почти совсем стерлись, а иные выглядели так, будто человек, выбивавший их, терял силы, и зубило соскальзывало, оставляя неровные полосы.

Илья Давидович позволил себе вольность — приподнялся и начал глазеть издалека, стараясь разобрать написанное.

— Древний камень, как по-твоему? — неожиданно спросил Марк. Не хотелось ему приглашать никого из синагоги, а этот ешиботник сам оказался, вот пусть и разбирается.

— Я не археолог… — Кремер пожал плечами. — Вид очень древний, но…

— Читай, — решил наконец полицейский. Илья Давидович подошел к столу и для начала округлил глаза:

— Славно имя Твое, — пробормотал он в испуге, — Царь всех людей, Господь наш!..

— Читай, — нетерпеливо потребовал Марк, — пугаться и молиться будешь потом.

— «И сказал Господь Моше, говоря…» — хрипло пробормотал Илья Давидович и смолк, раздумывая над тем, правдиво ли он играет изумление и растерянность.

— Ну! — рыкнул Марк.

— «И сказал Господь Моше, говоря: в день шестой месяца Нисан года пять тысяч семьсот пятьдесят девятого придет Мессия, сын Давида, в святой город Иерусалим, отстроенный племенем твоим. И имя ему будет Элиягу Кремер, и будет ему от роду лет сорок пять. И возвестит Мессия, сын Давида, царствие Мое, и возродится племя иудейское, и воздвигнется Храм Мой. А народы, не избранные Мной, воскликнут: где племя твое? Ибо одни останутся они пред ликом Моим. И сказал Моше: что делать, Господи? И сказал Господь Моше, говоря: трудиться во имя Мое. Не нарушать заповедей Моих. Знать место свое, путь свой. Не здесь, в пустыне Синайской, и не там, в земле Ханаанской, подаренной Мной. Но везде…»

Илья Давидович отступил к окну и опустился на скамью. Впервые в жизни он оказался перед выбором, который должен был сделать сам, и выбор этот касался не его лично, а всего народа его, и он трусил, он был самим собой и не трусить не мог, но он был ведомым по сути своей и попал уже в психологическую кабалу к личности, куда более значительной, и не мог при этом не возвыситься сам. Хотя бы в мыслях своих.

Пути к отступлению попросту не существовало, и выбора на самом деле не было тоже. Но Илья Давидович боялся. Что в этом странного?

Пока ешиботник молча сидел, погруженный в свои мысли, Марк успел сообщить о находке, важность которой он, несмотря на всю свою нелюбовь к пейсатым, отлично понимал.

Из археологического управления сказали, что будут немедленно. Это означало — не раньше завтрашнего утра. Раввин Бейлин из Большой синагоги, мучаясь одышкой, пробормотал, что с Его помощью надеется разобраться, хотя и понимает, сколь иллюзорны… Это означало, что Божьи слуги прибудут немедленно.

Что и произошло. Они приехали втроем — два раввина из Большой синагоги и Йосеф Дари, которого оторвали от решения компьютерной головоломки. Прибывшие устремились к лежавшему на столе камню, не заметив Ильи Давидовича, который, увидев собственное начальство, еще плотнее вжался в угол, моля Бога сразу о двух несовместимых вещах: чтобы его не увидели и чтобы на него непременно обратили внимание.

Марк передвинул камень ближе к окну, чтобы раввины не портили зрение, и сел рядом с пристукнутым ешиботником, не доросшим до понимания сути момента. Если можно говорить о некоем духе, запахе старины, то камень источал этого запаха столько, что раввины не рисковали даже дотронуться до находки. Казалось, что буквы были не вырезаны острым предметом, а выдавлены самим временем. Даже Илье Давидовичу передался этот неощутимый дух, у него возникло желание опуститься перед находкой на колени — не для того, чтобы молиться, а просто из шедшего от глубины души чувства преклонения.

Об этом ощущении писали потом все, кто находился в тот момент в кабинете. Особенно забавно читать о духе святости в воспоминаниях рава Шрайбера, одного из экспертов Главного раввинатского суда. Забавно потому, что ни это ощущение, ни результаты радиологического и текстологического анализов не помешали ему в тот же вечер заявить, что речь идет о подделке, каковую нужно разоблачить сразу и без колебаний. Слова эти вошли в историю, как и реплика Главного ашкеназийского раввина:

— Самое время для утерянной скрижали… Год до выборов…

* * *

За ужином Илья Давидович был тих и задумчив. Обычно он делился своими впечатлениями о ешиве и о каждом, с кем ему приходилось сталкиваться, отпускал довольно нелестные характеристики, будучи по природе человеком скорее желчным, нежели доброжелательным. Доставалось и самому раву Дари, которого Дина представляла себе выскочкой, не доросшим не только до Бога, но даже до понимания того, насколько ее Илья благочестивее остальных ешиботников, готовых ради плотских утешений забывать о вечерней молитве.

Телевизор стоял в детской комнате. Обычно Илья Давидович не заходил в детскую, когда телевизор работал — не для того он ходил в ешиву, чтобы соблюдать закон только на людях! — но в этот вечер глухой голос диктора казался ему страшнее пения сирен. Не желая, подобно гою Одиссею, залеплять уши воском, он поступил как советуют психологи: если нет возможности избавиться от искушения — поддайтесь ему. Однако в новостях о происшествии в квартале Неве-Яаков не было сказано ни слова, хотя телерепортер, появившийся в полиции, когда камень грузили в микроавтобус, успел зафиксировать этот момент для истории.

Илья Давидович ушел спать весьма удрученный, в постели придвинулся к Дине и прошептал ей на ухо:

— Расскажу все потом.

Спал он беспокойно, и кошмары, снившиеся ему время от времени, просыпаясь, забывал начисто.

Разбудили его в семь утра.

* * *

Мудрецы собрались за полночь. Назначено было на десять, но ждали рава Штейниса, главного раввина Хайфы, а он задерживался по причине бар-мицвы у своего внука Михаэля. В Большой синагоге Иерусалима света не гасили во всем здании, и раввины ходили по пустым коридорам, стараясь поменьше разговаривать друг с другом, чтобы прежде времени не накалить страсти.

Два главных раввина — сефардский и ашкеназийский — сидели в боковом кабинете на жестком диванчине (у ашкеназийского раввина Гусмана был геморрой, а сефардскому раввину Шапире не хотелось сидеть на мягком) и тихо разговаривали, пытаясь до начала совещания определить общее отношение к событию. Два листа бумаги лежали перед ними на журнальном столике: заключение Совета Торы и Экспертной группы Университета Бар-Илан. Предмет обсуждения покоился в соседней комнате на столе, покрытом черным крепом, — в полной темноте и тишине.

Когда запоздавший раввин переступил порог синагоги, в дверь кабинета тихо постучали, и рав Гусман сказал:

— Пора.

Рав Шапира вздохнул. Ему все это не нравилось. Проще говоря, он боялся. Боялся сказать не то, что может понравиться Ему, и боялся промолчать, потому что молчание в такой момент не понравится Ему еще больше. Он привык принимать решения даже и по фундаментальным проблемам трактования Талмуда и Галахи, но полагал, что ни ему, ни многим поколениям его последователей не придется сталкиваться с необходимостью определять судьбу мира. Пусть очередной ребе Шнеерзон играет в эти игры.

— Пора, — повторил рав Гусман, которому тоже не хотелось покидать теплую комнату, тащиться в холодный зал и брать на себя бремя решения. Потому что, несмотря на доказательства, представленные как теологами, так и физиками, он не верил. Это не могло быть правдой. Ожидание Мессии — это мироощущение, это глубина, это жизнь нации. Приход не может быть так прост.

В Большом зале оказалось не так холодно, как ожидал раввин — с вечера натопили, да и ночь выдалась довольно теплой, несмотря на прогнозы синоптиков. Оба верховных раввина поднялись на кафедру.

— С Его помощью, — сказал рав Гусман, — нам нужно решить только одну проблему. И прежде чем перейти к сути, я оглашу два экспертных заключения.

Он приблизил к глазам первый листок. Раввин не был близорук, он просто хотел отгородиться от людей, сидевших перед ним.

— «Заключение о стилистике послания… вот… да… констатируем: при условии краткости оного невозможно сделать однозначные выводы. Однако не обнаружены противоречия между стилистикой послания и общей стилистикой Книги… Нельзя исключить, что текст действительно есть проявление Его воли. Однако принадлежность текста к Его скрижалям должна быть засвидетельствована более высоким собранием Мудрецов Торы.» Нашим собранием… И второе заключение. «Радиоуглеродный метод показал, что возраст надписи на камне — от трехсот миллионов до двух миллиардов лет.»

— Сейчас, — продолжал рав Гусман, — мы пройдем в комнату, где хранится скрижаль. Все вы сможете посмотреть надпись, увидеть своими глазами… Я видел, и я потрясен. Если это Его воля, то выражена она предельно ясно. Надпись сообщает о приходе Мессии и называет дату. День, который только что завершился. И имя — Элиягу Кремер, сын Давида. Мессия пришел.

Он ожидал криков, он знал наверняка, что большинство раввинов изо всех сил и аргументов будет сопротивляться этому сообщению, усматривая в нем все, что угодно — амбиции, корысть, но только не желание повиноваться воле Всевышнего. Единственное, чего он сейчас хотел — отойти в сторону.

В зале стояла тишина, никто из присутствовавших не решался нарушить молчание ночного Иерусалима.

Рав Гусман сошел с кафедры.

— Идемте, — сказал он, вздохнув. Ему послышалось, что кто-то всхлипнул. Послышалось не только ему. Все головы повернулись к последнему ряду — там сидел, опустив голову, рав Штейнзальц, восьмидесятилетний старик, сухонький, как щепка. Его привезли ученики, усадили и удалились ждать в коридор.

— Я дожил, — бормотал сквозь слезы рав Штейнзальц, — я дожил, с Твоей помощью. Прости меня, что я дожил, а она — нет…

Он так и остался в зале один. Когда все вернулись, раввин спал, и его не стали тревожить.

Общее мнение выразил рав Гусман.

— Нужно прийти к решению внутри себя, — сказал он. — Не будем суетиться. Вернемся в этот зал после утренней молитвы. Если Мессия пришел, он даст знать о себе. Если нет…

Но все уже понимали — настало Время.

* * *

Дина встала рано, ее ждала тяжелая уборка в банке, и нужно было явиться к семи. Это было рядом, но ведь и мужа без завтрака не оставишь, и Хаима нужно к садику подготовить…

Людей перед входом в дом она увидела не сразу — торопилась, да и думала о своем. Лишь услышав тихое пение, вернулась в реальность из мира грустных мыслей.

Ешиботников было человек тридцать, пели они тихо, слов Дина не разобрала, но обращались они к ней — уж в этом-то не было сомнений.

Язык она знала гораздо хуже своего Ильи — для чего высокий иврит при мытье полов? — и разобрала только несколько слов из длинной речи, с которой к ней обратился стоявший ближе всех ешиботник — молодой, плечистый, с иссиня-черной бородой и глазами фанатика.

— Вам мужа? — спросила она.

— Мессия, сын Давида, — сказал ешиботник.

Надо отдать должное Дине. Она вспомнила все, что говорил Илья позавчерашним вечером, вспомнила его вчерашнюю задумчивость, сложила два и два, получила совершенно неправильный ответ, но сделала единственное, что и должна была: вернулась домой, растолкала спавшего Илью и заставила его посмотреть в окно.

— Если твои друзья не утихомирятся, — сказала Дина, — соседи пожалуются хозяину, и он потребует компенсацию, ты же знаешь этого склочника.

Сделав предупреждение, Дина отправилась на работу и только по этой причине была последней, кто узнал о том, как разворачивались события.

А Илья Давидович испугался. Первой мыслью было — сбежать, и пусть И. Д. К. сам расхлебывает кашу. Вторая мысль оказалась более разумной: взялся за гуж — не говори, что не дюж. Трудно ответить на естественный вопрос: почему пришедшая мысль была из украинского, а не еврейского национального достояния; в конце концов, Илья Давидович последние годы изучал ТАНАХ и Талмуд, а не сочинения Кобзаря. По-видимому, состояние стресса вызывает ассоциации, привычные с детства, сознание как бы проваливается в прошлое. Только этим и можно объяснить факт, известный всем и описанный в учебниках: Мессия вышел из дома в шлепанцах на босу ногу, в широком халате с украинским орнаментом и черной шляпе, которая превратила его экстерьер в шутовской маскарад.

Все, что произошло вслед за появлением Ильи Давидовича на пороге дома, описано десятками свидетелей, никаких разночтений до сих пор не возникло, и у меня тоже нет документов, позволяющих заново интерпретировать сказанное или сделанное Мессией в то утро.

Один вопрос, однако, так и остался не разрешенным многочисленными трактователями Явления.

Почему Элиягу, сын Давида, охотно приняв почести, как Мессия, наотрез отказался немедленно отправиться в Большую синагогу, а выговорил себе три часа времени, проведенные им дома, без свидетелей, до прихода с работы его жены Дины?

Считается, что Мессия, внезапно узнав о своем истинном предназначении, естественно, захотел привести в порядок мысли и душу. Он заперся в спальне и закрыл шторы. Было душно, страшно и хотелось отыграть все назад, когда он спокойно сидел в ешиве и читал, вникая, книгу пророка Иеремии. Угораздило же его отправиться в трапезную за чашкой кофе именно тогда, когда из кабинета рава Дари вышел И.Д.К…

Илья Давидович сел на кровать и прислушался к своим ощущениям. За окном раздавались голоса, ясно доносилось «Мессия! Мессия!», а внутри своего «я» Илья Давидович обнаружил только желание служить.

Условный стук в дверь спальни вывел Илью Давидовича из состояния, близкого к ступору. Он впустил И. Д. К. и снова заперся на ключ.

— Как вы… — начал было Илья Давидович, его интересовало, как, собственно, И.Д.К. оказался в холле, который был заперт не менее надежно, чем спальня.

— Все скажу! — И.Д.К. поднял руки. — Но сначала выслушайте инструкции. Сейчас проходит совещание раввинов, которые вырабатывают единую линию. Кнессет объявил о чрезвычайном вечернем заседании. Ради Бога, возьмите себя в руки. Вот вам бумага…

И.Д.К. достал из кармана джинсовой куртки длинную полоску, и Илья Давидович только тогда обратил внимание на внешний вид своего партнера. Куртка его и штаны были запачканы чем-то рыжим, похожим на глину, успевшую подсохнуть, на туфлях налип такой слой грязи (да и на чистом полу остались следы и коричневые комки), будто И. Д. К. бродил по болоту.

— Прочтите, — нетерпеливо сказал И. Д. К. На листке был некий текст, вроде бы на иврите, слов тридцать, с огласовками, прочесть было нетрудно, но смысла Илья Давидович не уловил. Если это было цитатой из Торы, то наверняка уже обработанной на компьютере по программе И. Д. К.

Шевеля губами, чтобы не сбиться, Илья Давидович прочитал текст, стараясь сосредоточиться настолько, чтобы не слышать нараставшего за окном шума.

Ничего не произошло. Он хотел было прочитать еще раз, но И. Д. К. отобрал у него листок и, спрятав в карман куртки, поднялся.

— Как? — Илья Давидович тоже вскочил. — Вы уходите? А я? Что я… И что было с вами?..

— Жалко, — сказал И. Д. К. — Жалко, что я не гожусь на роль Мессии. Отчество не то.

Илья Давидович не понял, было ли это сказано серьезно. Он боялся. Боялся толпы на улице, себя, не ведающего, что уже сотворил, Дины, которая устроит скандал из-за грязи на полу, но больше всего он боялся, что И. Д. К. уйдет, ничего больше не сказав.

— Я… боюсь, — прошептал он, хотя боялся и этой своей слабости — признаваться в собственном страхе.

И.Д.К. смотрел в окно. Молчал.

— Я тоже боюсь, — сказал он наконец. — Вы думаете, я герой еврейского народа? Но только… Обратно уже ничего не вернешь. Если меняешься — то навсегда. Подождите минут пять — я еще не понимаю, как это действует, но знаю, что быстро. Просто посидите и лучше всего помолчите… В конце-то концов, не я вас вычислил, а вы меня, верно?

— Верно, — сказал Илья Давидович, чувствуя, как почему-то кровь приливает к вискам, гулко стучит в совсем пустой голове, и перед глазами появляется серый занавес, а комната становится ирреальной декорацией.

— Ну вот, теперь я могу идти, — удовлетворенно сказал И. Д. К., увидев, как Илья Давидович побелел и опустился на кровать.

— Не… — начал Илья Давидович, но понял, что вопрос его будет обращен в пустоту — И.Д.К. ушел. Хлопнула входная дверь. Сейчас он выйдет на улицу, — подумал Илья Давидович, — к этим религиозным, и они уж у него спросят…

Он подошел к окну и осторожно выглянул, стараясь остаться не замеченным. Ожидая появления И. Д. К., Илья Давидович подумал о том, что не успел спросить, откуда тот взял камень с уже готовой надписью. И почему он не появляется на улице — другого выхода из дома нет, разве что через крышу?

Ему послышался тихий смешок, и он резко обернулся, мгновенно покрывшись испариной. Комната, естественно, была пуста, но кто-то опять совершенно явственно хихикнул прямо ему в ухо.

— Не хочу вас пугать, — сказал голос И. Д. К., хотя Илья Давидович был уже напуган настолько, что ничего перед собой не видел и с ног не падал только потому, что мертвой хваткой держался за шнур от шторы. — Мы с вами можем теперь время от времени переговариваться мысленно.

Почему? Как? Где? Мысль Ильи Давидовича металась внутри черепной коробки, как бильярдный шар, отражаемый от бортов — без надежды попасть в лузу.

— Текст из Торы, который я дал вам прочитать, активизирует телепатические способности. Вы меня слышите, если это можно назвать слухом. Можете и увидеть, но пока обойдетесь. Я вас тоже слышу, и не нужно так паниковать. Все в порядке. На улицу я выходил не через дверь, естественно. А камень нашел на стройке в Кирьят Каменец.

— Такой древний?? — не удержался от восклицания Илья Давидович.

— Почему камню не быть древним? — сухо сказал И. Д. К. — И вообще, почему вы паникуете в этот, можно сказать, исторический момент? Спокойно!

— Хорошо, — прошептал Илья Давидович, мысленно прокляв тот миг, когда он увидел И. Д. К. в коридоре ешивы. Именно это мысленное пожелание сгинуть без следа и воспринял И. Д. К., а вовсе не сказанное вслух слово.

* * *

Дина вернулась в одиннадцатом часу. Она шла, привычно размышляя о том, что ешива — не то место, которое может обеспечить человека средствами, достаточными для безбедной жизни. Проявляя внешнюю солидарность с Ильей и стараясь не противоречить ему, Дина, однако, имела свое, в общем-то нелестное, мнение о религии, как опиуме народа, и о деятелях, продававших духовную связь с Создателем ради места в кнессете или возможности всю жизнь учить Книгу.

Обнаружив перед домом толпу пейсатых, Дина, естественно, удивилась, а репортер, подскочивший к ней с микрофоном наизготовку, напугал до полусмерти.

— Госпожа Кремер, — бодро сказал журналист, — что ты думаешь о находке? Уверена ли ты, что именно о твоем муже идет речь в этом священном тексте?

Испуг и непонимание, отразившиеся на лице Дины, были столь неподдельны, что репортер поспешил сделать комментарий:

— Я говорю о вчерашней находке — древнем камне, на котором выбит текст о явлении Мессии и назван точный день — вчерашний, а также имя Мессии — Элиягу Кремера, твоего мужа.

Дина соображала быстро, надо сказать — куда быстрее, чем Илья Давидович.

— С семи я была на работе, — четко сказала Дина в микрофон на вполне приличном иврите. — Поэтому я не читала газет и не знаю, о чем вы говорите.

По мнению репортера, Дина была единственной, кто не слышал о вчерашних событиях, и потому он ей, естественно, не поверил. Воспользовавшись небольшой паузой, Дина сделала рывок и исчезла в подъезде прежде, чем другой репортер успел ее перехватить.

Ворвавшись в квартиру, Дина выдала мужу все, что о нем думала. Думала же она следующее: если Илья решил изображать из себя Мессию, то нечего сидеть в комнате и трястись от страха, а если это глупое недоразумение, то нужно сразу все пресечь, потому что события развиваются слишком быстро, и еще через час-другой дать задний ход будет попросту невозможно. И она очень просит Илью не делать глупостей.

— Конечно, конечно, — сказал Илья Давидович рассеянно, он прислушивался к собственным ощущениям, которые после исчезновения И. Д. К. сводились, в основном, к работе в качестве радиоприемника: Илья Давидович вслушивался в себя, но слышал И. Д. К., и уже не очень понимал, где кончались его мысли и начинались чужие.

— Ты будешь шевелиться или нет?! — Дина перешла на крик, потому что увидела в окне, как прибыло к ешиботникам подкрепление. Толпа шла от остановки автобуса, а с противоположной стороны к дому подкатили несколько машин, перегородили проезжую часть и выгрузили десятка два деятелей в черных костюмах и шляпах.

— Диночка, — сказал Илья Давидович, неожиданно прекратив интимно-телепатический контакт с И. Д. К. и вернувшись в свое «я» и к своим страхам. — Диночка, мне нехорошо. Я, это… Когда думал, то не очень представлял…

— Ты всегда, когда думаешь, то не очень представляешь, — хмуро сказала Дина. — Мне самой им объяснить, что ты никакой не Мессия, а…

— Нет, нет! Я не об этом!

Илья Давидович посмотрел в грустные и уставшие глаза жены, неожиданно поцеловал ее в лоб и спросил у И. Д. К., не нужно ли дать Дине прочитать отрывок из Торы, тот самый, который бы и ее… Нет, — услышал он мысленный вскрик. — Не время. Делайте, как договорились. Хорошо, — вздохнул Илья Давидович и пошел к людям.

* * *

И.Д.К. не ожидал, что экспериментальная фраза, составленная им из текста Торы, произведет столь быстрый биологический эффект. Он убежден был в истинности своей концепции, но полагал, что любое вербальное воздействие на организм — процесс длительный и не однозначно надежный.

На выделение Кода у него ушли семь лет. На то, чтобы ощутить его действие, — семь минут.

Он подошел к окну и сказал вслух:

— Ну, и что теперь?

В гостиной глухо стукнула входная дверь — вернулся сосед. Человеком он был не шумным, но занудным до предела. К тому же, верил только в строительных подрядчиков, снабжавших его работой, и все, что хоть как-то было связано с Торой, религией или просто с абстрактным мышлением, вызывало у соседа приступ тропической лихорадки. Встречаться с ним сейчас И. Д. К. не хотел, но, судя по звукам, сосед оккупировал продавленный диван и намерен был врубить телевизор.

— Черт бы тебя… — пробормотал И. Д. К. и заметался по комнате. Кроме как в гостиную выйти было некуда.

Компьютер был все еще включен, и И. Д. К. запустил программу форматирования жесткого диска. Компьютер попытался протестовать, предупреждая писком и надписями «Внимание! Вся информация на диске будет уничтожена!», но И. Д. К. подтвердил свое решение, и многолетняя работа была отправлена в небытие.

Оставались еще дискеты, их И. Д. К. запихал в огромный карман куртки, куртку надел, выключил компьютер и вышел в гостиную.

Сосед смотрел телевизор и отдыхал от перетаскивания тяжестей. Отдых заключался в том, что ноги соседа упирались в стену на самой высокой отметке, какую он мог достать, лежа на диване.

— Уходишь? — спросил он. — Слушай сюда. Есть такая идея…

Идеи его разнообразием не отличались, и И. Д. К. проигнорировал как их, так и автора, помахав рукой и выскочив на лестницу. Дверь захлопнулась, и только тогда И. Д. К. понял, что захлопнулась и прежняя жизнь. В эту квартиру он больше не вернется. Почему? Он не знал ответа, но и вопроса себе не задавал. Так было надо.

И.Д.К. медленно спускался по лестнице, и чем меньше ступенек оставалось пройти, тем спокойнее и яснее становились мысли, будто он не опускался, а поднимался, всплывал со дна морского к свету дня, к небу, к чистоте понятий и выводов. На память пришел еще один вербальный код. Не на ум, а именно на память, будто И. Д. К. знал его и прежде, но, вот беда, забыл начисто, а теперь вдруг вспомнил. Это были строки из четвертой книги Торы «Бамидбар», переставленные в том порядке, который гарантировал использование закодированной в генах способности перемещаться в пространстве.

И.Д.К. не задумывался над тем, почему нужен именно этот текст, и почему он знает его назначение, будто сам экспериментировал с компьютером. Генетическая память включилась, когда он прочитал ключевую фразу. Попытки раввина из «Ор леолам» и всех прочих интерпретаторов искать в Книге упоминания о случившихся и еще не произошедших событиях казались ему сейчас игрой глупых детей, искавших (и находивших!) алмазы на дороге, которая вела не к приискам, а всего лишь на старое кладбище…

Хорошо, что подвернулся этот тезка, Илья Кремер, — подумал И. Д. К. — И отчество подходящее. Не самому же, в самом-то деле, изображать Мессию. Может, он и смог бы, но — зачем?

И.Д.К. остановился на пороге дома — яркое солнце слепило и, как ему казалось, ощутимо давило на переносицу, доказывая справедливость закона, открытого Петром Лебедевым. Не хочешь, чтобы я выходил? — расслабленно подумал И. Д. К. — Ну так и не выйду.

И.Д.К. мысленно произнес бессмысленное вроде бы сочетание звуков, представляя одновременно и написанные будто на бумаге ивритские знаки. Ничего не произошло, разве только ослепил на миг блик от ветрового стекла проехавшей мимо дома «Тойоты».

Еще раз? Нет. Он же не задал цели. Пустыня. Холмы за Писгат-Зеевом. Земля, брошенная на съедение времени. Если смотреть на эти холмы со стороны Еврейского университета, в обрамлении римских колонн студенческого амфитеатрона, кажется, что лучшего места для приведения в порядок мыслей и, главное, чувств, не найти не только на Земле, но и во всей ближайшей Вселенной.

Ну! И.Д.К. покачнулся и, хотя уверен был (интуиция подсказывала, что не ошибается) в своих новых силах, но все же вскрикнул, и сердце застыло, и ноги стали ватными от мгновенного всплеска ужаса.

Он был в Иудейской пустыне.

Как же теперь до города добраться? — промелькнула нелепая мысль. Вторая мысль, — на месте ли дискеты, — выглядела не такой нелепой. Читая фантастику, И.Д.К. всегда удивлялся наивности авторов, описывавших телепортацию героев: с чего бы им являться по заказанному адресу в полном параде и с букетом в руке, если перемещается тело, а не все окружающее пространство? Естественно, что и сейчас эта мысль пришла в голову, и хорошо, что только сейчас, а не там, на пороге дома, иначе он так бы и не рискнул произнести кодовый текст, опасаясь очутиться в километре от Писгат-Зеева в чем мать родила. Любопытно, что именно эта мысль его бы обеспокоила, а вовсе не сомнения в самой возможности телепортации.

И.Д.К. медленно брел между редкими и чахлыми кустиками, поднимаясь на невысокие холмы и спускаясь в неглубокие лощины. Пустыня была будто создана для самосозерцания, чем И. Д. К. и занялся, пока ноги медленно несли его в сторону Писгат-Зеевского холма, похожего отсюда на воздвигаемую на неприступной скале крепость.

Что делать? Он стал первым человеком, чьи гены откликаются на коды, зашифрованные в Книге. Но Книга писана не про него, она — для всех. Для всех — кого? Евреев? Или для каждого человека на планете?

Да, тысячелетия генетический текст можно было сохранять только так: сделав его каноническим, не меняя ни единой буквы, а для этого не подходил научный метод, метод анализа, разрушения целого, нужна была именно религия, слепая вера в написанное Слово. Вера, и непременно монотеистическая. Единое слово. Единое дело. Единый Творец. Религия сохранила и Книгу, и народ Книги. Но теперь именно эта вера, сыгравшая свою роль, не позволит сделать из Торы обыкновенный биотехнологический справочник, каковым Книга на самом деле всегда и являлась.

И.Д.К. вышел на шоссе, и петляющая асфальтовая лента вернула его из мира хаоса в четкий мир реальности. Философствовать — потом. Задача номер один: навестить Илью Кремера, который только в этой неожиданной спешке и мог быть избран Мессией. Дать ему инструкции и при необходимости привести в состояние деятельности. Задача два: хотя бы на несколько часов удалиться от всех и понять собственные силы. В течение этих часов Мессия должен будет стать лидером нации. Значит, его постоянно нужно будет поддерживать и натаскивать. Нужна связь. Телепатическая, надо полагать?

* * *

Пусть исследователи жизни Мессии объяснят мне, не привлекая внешних факторов и исходя только из характера Ильи Давидовича Кремера, откуда у него явились силы, внутренняя фанатичность, чтобы убедить всех без исключения раввинов в своей мессианской сущности? Не стану пересказывать заседания Совета мудрецов Торы, на который привезли Илью Давидовича доведенные до экстаза ешиботники. Протоколы, стенограммы и теледневники есть у каждого (особенно в Израиле-5, где вообще обожают коллекционировать документы). О ночном заседании я рассказал не потому, что оно было важнее того, на котором Мессия был провозглашен вождем нации, а исключительно по той причине, что сведений о нем сохранилось гораздо меньше, и эта информация могла стать если не интересной, то хотя бы познавательной.

Что до дневного заседания, то все знают, как оно проходило, и в таком случае пусть мне объяснят, почему Илья Давидович, вышедший из дома к толпе с ликом бледным и руками, не знавшими, куда себя деть, через каких-то полчаса держал речь в Большой cинагоге Иерусалима перед самыми мудрыми раввинами и говорил не просто уверенно, но убежденно, фанатично, находил слова не просто верные, но — единственные? Он ведь, в сущности, превратил сумму личностей, каковой являлся всегда Совет мудрецов Торы, в толпу!

А толпа поступает согласно иным законам, нежели личность. Большинство комментаторов считает, что Совет мудрецов Торы признал Илью Кремера Мессией прежде всего потому, что был вынужден признать подлинность каменной скрижали. Думаю, что один только Камень, сколь бы древним он ни был, не заставил бы раввинов проявить единодушие. Чтобы объективная истина могла примирить позиции рава Гусмана, и рава Штейнзальца, и рава Шапиры? В это я должен поверить? Уверен, что речь Мессии обладала гипнотическим воздействием (которое не ощущается в записи, где сохранились убежденность, обращение к разуму и чувствам, но не к подкорке и глубинным основам сознания) — именно так, думаю, и обстояло дело.

И.Д.К. во время страстной речи Мессии находился в квартире Ильи Давидовича, куда проник испробованным уже способом — телепортировался. Бродить по улицам не хотелось, возвращаться к себе он не собирался, с Ильей Давидовичем нужно было поддерживать постоянную связь, И.Д.К. не был уверен, что телепатический контакт будет стабильным, в конце концов, тренировки у него не было. Вернется же Мессия домой хотя бы вечером!

Жена Ильи Давидовича отсутствовала, иначе И. Д. К., конечно, не совершил бы действия, квалифицируемого, как незаконное проникновение в чужое владение. После того, как мужа усадили под руки в роскошный черный лимузин и увезли в неизвестном направлении, Дина побежала к родителям и тихо сидела у окна, напряженно и бессмысленно размышляя о произошедшем.

В гостиной у Кремеров стоял покрытый чехлом диван, И.Д.К. сел и потянулся к пульту управления телевизором. Звук отключил. По первой программе показывали учебный фильм о законах Ньютона, по второй шел американский боевик. Смотреть остальные сорок пять И. Д. К. не стал, вряд ли даже CNN успела передать осмысленную информацию. И.Д.К. вернул на экран первую израильскую программу и задумался.

Оставались два текстовых кода, выловленные компьютером, которые он еще не использовал. Это потом. Сначала нужно разобраться в себе.

Пока ясно одно: Илья Давидович Кремер будет провозглашен Мессией и поведет еврейский народ. Он, И.Д.К., невидимый, как серый кардинал, должен указывать путь.

И.Д.К. закрыл глаза, расслабился и неожиданно ясно увидел женщину, которая сейчас шла к подъезду дома. Она переходила улицу, в руке у нее были тяжелые сумки с продуктами, у нее болела спина, и думала она об Илье, своем муже. Нехорошо думала, тяжело, и И. Д. К. неожиданно для себя, будто руку вперед протянув, погладил женщину по гладко зачесанным волосам, а на самом деле — будто легким ветерком пролетел в мыслях ее, оставив размытый, неясный, но сладко щемящий след. Женщина споткнулась, и И. Д. К. отдернул руки, вернулся в комнату и подумал, что должен уходить.

Уходить не хотелось. И не нужно было уходить, почему-то И. Д. К. был уверен в этом. Он остался сидеть напротив двери, и, когда повернулся ключ, опустил голову, чтобы не встретиться с женщиной взглядом в первую секунду.

Дина тихо вскрикнула, с порога увидев сидевшего на диване чужого мужчину. Отпрянув, хотела захлопнуть дверь, но передумала: наверняка это не грабитель, решила Дина, а кто-нибудь из утренних фанатиков. Или из полиции — могли ведь оставить дежурного.

Она вошла в гостиную, оставив дверь открытой. И.Д.К. встал. Он понятия не имел, как следует себя вести в подобных обстоятельствах, но обстоятельства эти он создал сам, и выпутываться нужно было самому.

— Зовут меня Илья Денисович Купревич, — со стеснением в голосе представился он. — Извините, что сижу тут у вас, но мне нужно чувствовать вашего мужа, и ваша квартира — самое для этого надежное место.

Дина молча прошла на кухню и принялась выгружать продукты: масло, творог и колбасу сразу положила в холодильник, остался пакет с картофелем.

— Зацепился, — сказала Дина. — Помогите, пожалуйста.

И.Д.К., сбитый с толку ее реакцией (чего он ждал? криков о помощи?), подержал сумку, пока Дина высвобождала разорвавшийся пакет. Они стояли теперь так близко друг к другу, что И. Д. К. увидел на шее женщины пульсировавшую жилку — пульсация гипнотизировала, он не мог оторвать взгляда.

— Спасибо, — сказала Дина, переложила картофель на нижнюю полку кухонного шкафа и повернулась к И. Д. К.

— Извините, — опять начал он.

— Садитесь, я поставлю чайник, и вы все расскажете.

— Ага, — пробормотал И. Д. К., чувствуя, что отступает перед этой женщиной.

Он вернулся в гостиную, опустился на диван, подумал о том, что безмерно устал и что от чашки чая его разморит окончательно, но впервые за последние часы он был спокоен. Будто благодать разлилась по всему телу. Он видел, как Дина включила электрический чайник, и поймал себя на мысли, что у жены Ильи Давидовича замечательная фигура, и лицо вовсе не похожее на еврейское, скорее Дина сошла бы за украинку, такие лица ему всегда нравились, его Люся тоже была такой, но портила себя дурной косметикой, пользуясь ею совершенно не в меру, а эта женщина то ли не успела накраситься, то ли не признавала грима и оттого казалась чуть бледной, но ровно настолько, чтобы выглядеть естественной.

Дина принесла две чашки кипятку, вложила пакетики с чаем, поставила на журнальный столик вазочку с вафлями — медленно, не глядя на И. Д. К. Села рядом и только после этого посмотрела И. Д. К. прямо в глаза.

— Вы знаете Илью? — спросила она и продолжила, не дожидаясь ответа. — На вас нет кипы, значит, вы не учитесь вместе. Вы познакомились недавно, иначе я бы знала — Илюша мне обо всем рассказывает… Значит… Наверное, вы тот самый, который втянул Илью в эту сумасшедшую историю…

— Ужасно хочется пить, — пробормотал И. Д. К. — Можно, да? Сейчас я вам все расскажу, а потом мы посмотрим телевизор, и вы увидите продолжение. Только… вы не будете меня бить?

— Я должна?..

— Не знаю… Когда я предложил вашему мужу стать Мессией, то как-то не подумал о вас… Правда, я и не знал тогда, но это меня не извиняет, я прошу прощения, что…

— Если вы будете тратить столько времени на просьбы о прощении, то не успеете ничего рассказать.

— Вы правы. — И.Д.К. выловил из чашки пакетик, положил на блюдечко, постеснялся попросить сахар и, сделав большой глоток, чуть не обжег горло.

Он начал говорить медленно, намереваясь в нескольких предложениях обрисовать Дине ситуацию, но вместо этого, неожиданно для самого себя, рассказал о том, как пришла к нему идея исследования Торы. Зачем я это говорю? — подумал он и перескочил к рассказу о семье и о сыне, оставшемся в Москве. Дина молчала, смотрела в сторону, И.Д.К. начал нервничать, ему никак не удавалось найти верное направление разговора.

И он начал сначала. Вся жизнь его уместилась в пятнадцать минут, а последние два дня — в три предложения.

— Господи, — сказала Дина. — Как можно так? Вы называете себя физиком… Илюша, он же… ну… глупый он. Жене, наверно, нехорошо так о муже. Но… Он не очень видит последствия. Хочет, чтобы все сейчас… Хочет все понять, но не очень получается. Я знаю, почему он к вам подошел в ешиве. Признал в вас лидера. Вам показалось, что он поверил в идею? Он поверил в то, что вы умный человек, знаете, чего хотите, вы все продумали, а он сможет на этой вашей уверенности всплыть. В жизни ведь так трудно всплыть. Понимаете? А вы его использовали. И что дальше?

— Мне он не показался таким… — протянул И. Д. К. — Как раз наоборот. Он хорошо знает, чего хочет в жизни, но не представляет себе, как этого достичь. А я…

— А вы знаете как, но не знаете — зачем.

— Что значит — не знаю зачем? — рассердился И. Д. К. — Извините, мы, по-моему, не о том говорим. Речь идет о смысле, о том самом смысле еврейской жизни, о котором столько лет спорили господа в кипах, думая, что их Тора — это руководство от Бога.

— А на самом деле Тора — это записанный текстом генетический код, — прервала его Дина. — Это я поняла. Ну и что? Если даже и так, разве надо было срочно его читать? Ну, прошло бы еще лет пятьдесят или сто. Вы или кто-нибудь другой так или иначе убедили бы и этого рава Дари, и других раввинов, и ученых тоже. Если это истина, она пробьется. А вы… Роль Мессии исполнять не пожелали — тяжело. А роль кардинала Мазарини…

— Вы не объективны…

— А вы? Я не хочу, чтобы мой муж паясничал перед раввинами, кнессетом или еще кем-то. Из него такой же Мессия, как из меня китайский император. Вы сказали, что можете его чувствовать, когда находитесь здесь. Так?

— В общем… да.

— Так скажите ему, чтобы шел домой.

И.Д.К. поймал взгляд этой женщины — она смотрела на него, как на тяжело больного, которого нужно госпитализировать, причем желательно, в клинику для душевнобольных. Уйти? Наверное, так и придется, но, Господи, как жаль! Если бы она поняла, то могла бы помочь — она ведь действительно умнее своего мужа. И имеет на него влияние. Этого обстоятельства он не учел, но еще не поздно. Действительно — не поздно?

И.Д.К. достал из кармана куртки блокнот, быстро нашел нужную страницу.

— Я уйду, — сказал он. — Только прошу вас: сначала прочтите это. Можете про себя. Или вслух — неважно. Главное — не пропустить ни одного звука.

— И что будет? — Дина продолжала смотреть ему в глаза, что-то происходило с ней, взгляд менялся, становился жестче. — Я тоже стану Мессией?

— Нет, это вам не грозит. Просто вы сами сможете сказать мужу, чтобы он шел домой.

— Дайте, — сказала Дина. — Это что — гипноз?

— Конечно. А я вроде Кашпировского.

Дина взяла в руки лист бумаги, поднесла близко к глазам.

Почему она не носит очков? — подумал И. Д. К.

— На иврите… — разочарованно протянула Дина.

— Это не иврит. Знаки ивритские, они должны быть перед глазами, это тоже информация. И текст взят из Торы. Но это не язык, это Код.

Дина пожала плечами и, ведя пальцем по строчкам, прочитала текст. Он был составлен из нескольких отрывков книги «Берейшит», И.Д.К. испытал его на себе, это было одно из немногих кодовых посланий, которые он уже знал в работе. Действие должно было сказаться в течение получаса.

— Код возбуждает некую последовательность импульсов в мозге, — мягко сказал И. Д. К., — последовательность, создать которую случайно так же невозможно, как выиграть миллиард долларов в лотерее, где объявленный главный приз — миллион. Эти импульсы действуют, по-видимому, на ген. То есть, не по-видимому, а наверняка. Включают программу…

Дина опустила бумагу на столик, молча, мелкими глотками, допила остывший уже чай. Что-то напугало ее, она поднесла ладонь ко рту, сдержав крик, страх в глазах был как взрыв, неожиданно вспыхнувший в ночи факел. И.Д.К. вжался в спинку дивана, сейчас он больше всего хотел исчезнуть хотя бы на минуту, он мог это сделать, знал, что мог, но остался сидеть, а Дина постепенно приходила в себя. Сильная женщина, — подумал И. Д. К. — и зачем Кремеру такая жена, а впрочем, именно такая ему и нужна, особенно сейчас.

— Дина, — позвал он мысленно и почувствовал, как она вздрогнула, как начавшийся уже разговор ее с мужем прервался на полуслове, ей было неприятно вторжение постороннего, она не знала, что именно он успел услышать. Ничего, — подумал И. Д. К., но вместо Дины ему ответил Илья Давидович. Это был вопль восторга, такой яростный и торжествующий, что И. Д. К. на мгновение, как ему показалось, оглох и ослеп. Илья Давидович мыслил не словами, а эмоциями, типично женское мышление, и, если бы И. Д. К. понял это раньше…

Мессии было хорошо. Он чувствовал себя на своем месте. Но боялся. Счастье страха — так И. Д. К. определил бы обрушившееся на него ощущение.

Он отогнал от себя неуместный восторг Мессии и увидел, как бледна Дина, как руки ее что-то перебирают на столике, что-то невидимое, а глаза закрыты, и губы шевелятся, произнося бессмысленные и ненужные слова молитвы. Кто? — мысленно спрашивала она. — Кто ты? Что ты делаешь с нами?

Получается, — подумал И. Д. К. — И вопрос хорош.

Он и прежде задумывался, конечно, над тем, кто записал в Торе генетический код, кто придал Книге второй (или третий?) истинный смысл. Ответа он не нашел, потому что признать за ответ существование Бога было не в его характере. Задача представлялась неразрешимой, а теоретизировать на пустом месте И. Д. К. не любил. Он оставлял решение этой главной, в сущности, задачи на потом. Сначала — прочитать Книгу, понять ее, поступить так, как в ней написано, стать тем, кем должен стать. А уж потом думать о том, кто Автор. И есть ли он вообще. А может, и думать не придется: возможно, что имя Автора записано в Книге и проявится так же, как проявилась способность чувствовать, нет, не понимать, а только чувствовать другого.

Дина всхлипнула, она не плакала, это был какой-то сдавленный звук, будто она поняла нечто, чего нельзя было сказать словами. Руки ее перестали бесцельно двигаться, она открыла глаза.

— Он дрожит, как осиновый лист, — сказала Дина.

— Факт обретения телепатических способностей вас, как я понимаю, не поразил?

Не ответив, Дина собрала чашки и понесла поднос в кухню. Ее не было несколько минут, И.Д.К. поднялся и пошел поглядеть. Дина стояла, прижавшись лбом к дверце холодильника, и что-то шептала. И.Д.К. молча отступил.

Дина вернулась минут через пять, когда И. Д. К. переключал телевизор с программы на программу, пытаясь отыскать что-нибудь, связанное с Пришествием. Даже первый канал Израильского телевидения, передав репортаж своего корреспондента с площади перед Большой синагогой (комментарий И. Д. К. не очень понял, но смысл был, судя по всему, прост: в разгар мирных переговоров с арабами только Мессии нам недоставало), крутил лихой боевик с Чаком Норрисом.

— Я не знаю, как вы пришли, — решительно сказала Дина, — но уйти вам лучше через дверь. С Ильей я разберусь сама.

И.Д.К. несколько секунд размышлял, куда бы податься и как далеко он может переместиться с помощью своей новоявленной способности, набрал в легкие воздух, будто собрался нырнуть, и ушел от Дины и ее ненавидящих глаз — огромных глаз бешеной кошки, — вмиг оказавшись среди высокого кустарника в глубине Сада независимости.

* * *

Первая встреча И. Д. К. с женой Мессии не привлекла внимания историков, и мне хотелось бы обратить внимание на два момента. Во-первых, Дина Кремер не пришла в восторг от неожиданной перемены в своей жизни, хотя могла понять, что, будучи женой Мессии, приобретала, как минимум, и возможность бросить ненавистную работу. А во-вторых, И.Д.К. в первые часы после Пришествия метался как в реальном пространстве Иерусалима, так и в пространстве своих неприкаянных мыслей, не имея четкого плана действий, не зная толком ни своих новых способностей, ни тем более того, что вытворит Илья Давидович без его подсказки. В отличие от многочисленных историков, смотревших на дни Пришествия из будущего, он не обманывался относительно характера и способностей Мессии.

Относительно своих возможностей, впрочем, тоже.

* * *

У премьер-министра Израиля Ицхака Левингера в этот день с утра болела голова и все тело ломило, будто после хорошей драки. Хамсин. Вставать не хотелось, но к этому он привык — встал, даже особенно и заставлять себя не пришлось.

В начале десятого он сидел в своем рабочем кабинете, референт показывал ему основные сообщения и зачитывал выдержки из ночных новостей. Информация об экстренном заседании Совета мудрецов Торы не привлекла внимания: Левингеру было не до религиозных, на ливанской границе ночью опять погибли трое солдат.

Однако референт думал иначе и минуту спустя зачитал премьеру ту же информацию.

— Они два раза собирались? — усмехнулся Левингер.

— Один, — референт, знавший премьера не первый год, понял, что добился желаемого: теперь старик начнет въедливо задавать вопросы, пока не разберется в сути происходящего. — Но говорят, на этот раз у раввинов есть доказательство, что явился Мессия.

— Для этого не нужны доказательства, — раздраженно сказал Левингер. — Если Мессия действительно явится, это поймут все и сразу.

Но информацию прочитал. Она была вынужденно короткой — на ночном собрании присутствовал только один человек из доверенных, да, к тому же, в главный зал его не допустили — не тот уровень.

Премьер-министр отложил листок и, преодолевая боль в пояснице, стараясь не кряхтеть, поднялся с кресла (надо сделать спинку жестче, — подумал он), подошел к окну, выходившему на западную часть холма, откуда открывался вид на Израильский музей с куполами, похожими на гаснущее пламя, а правее — на университетский комплекс, низкие и длинные здания которого скрывались в зелени.

Левингер не был религиозен. В детстве, проведенном в Лейпциге, он почти два года посещал хедер при синагоге, но доучиться не пришлось — в тридцать шестом отец, поняв одним из первых, что евреям с Гитлером не жить, собрал свою многочисленную родню и уехал в Палестину, где стал на старости лет бондарем — любимое им оптическое дело на исторической родине прокормить не могло. Ицхак учился здесь у самого лучшего учителя — улицы, а в сороковые годы стал солдатом. Так он сам себя называл — солдат, хотя на деле был просто мальчиком на подхвате; в «Лехи» относились к нему как к интеллектуалу, наверное, потому, что он один среди всех носил очки с сильными линзами и без очков становился слеп, как крот. Ему не нужен был Мессия, потому что не божий посланец создавал Израиль, а такие люди, как Левингер и Бен-Гурион, и Бегин, и Вейцман. Он всегда мысленно ставил свое имя впереди патриархов нации, не боясь, что будет обвинен в мании величия — никто не догадывался о том, что этот очкастый юноша наивно полагал себя равным таким великим людям.

Однажды, — это было во время Шестидневной войны, когда Левингер приехал на Синайский фронт как наблюдатель от Министерства иностранных дел, — он ночевал в одной палатке с журналистом из «Давара». Как его звали… Неважно, имя стерлось из памяти на следующий же день. Журналист был в черной кипе, воевал истово и, кажется, погиб в самые последние часы наступления. А той ночью, черной как неродившаяся звезда, он жарко шептал своему случайному соседу, что это Творец наказывает народ Израиля за ослушание.

«Нельзя было создавать государство, — бормотал журналист, — это грех, равного которому нет. Только Мессия может указать нам, евреям, момент и путь. То, что сейчас существует, не страна Израиля, а плевок в Создателя. Когда придет Мессия и когда будет отстроен Третий храм, и когда все евреи соберутся на большую молитву, тогда и только тогда арабы и все прочие гои поймут, что такое Эрец Исраэль, и покорятся Его воле, потому что почувствуют Его силу. Его, а не нашу. Мир, отвоеванный танками, не Его мир…»

«Так почему же ты воюешь за эту неправильную страну?» — раздраженно спросил Левингер, с детства не понимавший фарисейства.

Журналист долго молчал.

«Я знаю, что не буду прощен, — сказал он наконец в полный голос, будто забыв о том, что утро еще не настало, — но… я не могу. В пятьдесят шестом убили моего брата, а год назад араб зарезал мою мать — на улице возле дома… Я не страну эту защищаю, пойми ты, а еврея. Еврея как личность. Отца. Сестру. Тебя, хотя ты вообще в Него не веришь… Я знаю, что не должен был… Но я не смог… Я был слаб…»

Он замолчал и не сказал больше ни слова до самого утра, а потом началось наступление, и было не до слов…

Левингер подумал, что, если в течение нескольких минут не поступит нового сообщения, он сам позвонит Гусману, Главному ашкеназийскому раввину. Они не разговаривали друг с другом после перепалки на заседании кнессета, Левингер понимал, что погорячился тогда, нужно было сделать шаг примирения, «Агудат Исраэль» хоть и в оппозиции, но по некоторым вопросам, например, по проблемам Иерусалима, эта партия всегда была лояльной, да, нужно было быть сдержанней, и сейчас хороший повод для того, чтобы сделать шаг.

Если говорить честно (наедине с собой даже политик его уровня может позволить такую роскошь), то, вполне возможно, что Мессия действительно придет и спасет Израиль. Чтобы верить в Мессию, не обязательно верить в Бога. Мессией мог стать Бен-Гурион, но ему не хватило веры в себя; с некоторой натяжкой мог стать Мессией Бегин, но ему не хватило характера. Относительно себя Левингер не заблуждался — не ему спасать нацию, дали бы спокойно дожить до выборов…

Размышления прервал телефонный звонок. Референт поднял трубку, послушал и показал глазами: тебя. Голос в трубке был настолько знаком, что Левингер в первое мгновение не узнал его — это был сам рав Гусман, духовный лидер оппозиционных религиозных партий. «Вот и не верь в телепатию», — усмехнулся премьер-министр, отвечая на приветствие.

— Мессия пришел, — торжественно сказал раввин Менахем Гусман и замолчал, полагая, видимо, что, услышав эту новость, Левингер немедленно грохнется в обморок, и нужно дать ему время прийти в сознание.

— Да, мне сказали, — премьер свел это событие к рангу рядового сообщения, вынудив собеседника опуститься до более полной информации.

Через несколько минут Левингер садился в свой бронированный лимузин. «Любопытно посмотреть на человека, который так обаял мудрецов, что они готовы сделать то, чего не делали две тысячи лет», — думал он.

В мыслях действительно не было, пожалуй, ничего, кроме любопытства. Премьер-министр не предвидел, что еще до вечера мир изменится и ему больше никогда не придется подойти к окну в своем любимом кабинете.

Впрочем, профессиональные астрологи и прорицатели, только вчера выступавшие по радио и в газетах с прогнозами о будущем страны, тоже не сказали ни слова о том, что произойдет завтра. Любой здравомыслящий человек сделал бы из этого единственно верный вывод — никогда больше не полагаться на мнение астрологов и экстрасенсов. А между тем, на Израиле-2, да и на всех прочих его эквивалентах, астрология процветает, ибо человеческая вера столь же велика, сколь и непознаваема. Но это — к слову.

Рав Гусман, приглашая Левингера явиться на Совет мудрецов Торы, тоже ведь не ведал о том, что еще до вечера прославится вовсе не в той роли, на которую претендовал всю жизнь.

* * *

Хочу подчеркнуть, что в полдень (когда Совет мудрецов Торы принял историческое решение о признании Мессии, а И. Д. К. покинул квартиру Кремеров, так и не найдя общий язык с Диной) еще никто не мог подозревать о том, как станут развиваться события. Ссылки историка Одеда Нехамии (Институт Исхода, Израиль-3) на то, что Мессия, даже если поступал интуитивно, все же знал цель и видел путь, несостоятельны — Илья Давидович Кремер ничего не знал и не видел. Реувен Шай (Общество Мессии, Израиль-4) в своих «Экскурсах» тоже склоняется к мысли о том, что уже в утренних поступках Мессии можно отыскать его знание о последовавшем Исходе. При желании все можно отыскать везде. На деле же никто не знал ничего по той простой, но скрытой от исследователей причине, что И. Д. К. был в это время в состоянии душевного дискомфорта, и действие генетического аппарата, влиявшего на его личность, приостановилось.

* * *

Дина позвонила родителям — с ними все было в порядке, а Хаим играл во дворе и пока ни с кем не подрался. Дина улыбнулась про себя: сын был драчлив, не в родителей пошел, а скорее в деда по отцовской линии, умершего еще в шестидесятых; тот всю жизнь с кем-нибудь воевал — сначала с Колчаком, потом с кулаками, с фашистами, а после войны даже с безродными космополитами, хотя и сам принадлежал к таковым, но это обстоятельство не мешало секретарю партячейки выполнять свои прямые обязанности. В последние годы жизни дед воевал исключительно с жэковскими секретаршами, но воевал истово, отдавая всю душу и слабые уже силы, и умер на поле боя, когда объяснял молоденькой паспортистке существенную разницу между здоровым национализмом и махровым антисемитизмом.

Положив телефонную трубку, Дина почувствовала странное жжение в груди, около сердца, и испуганно присела на диван. Ей показалось, что внутри, по кровеносным сосудам, течет, приближаясь к сердцу, расплавленное масло, с шипением пробивая себе дорогу сквозь склеротически сросшиеся стенки. Почему-то Дину больше всего и давно уже пугал возможный склероз, видимо, с тех пор, когда она прочитала в журнале «Здоровье» о том, что болезнь эта, во-первых, самая распространенная на планете, а во-вторых, поражает не только стариков, как считалось прежде, но и здоровых молодых людей.

Расплавленное масло достигло сердца и застыло лужицей у какого-то из клапанов, не успев проникнуть внутрь, а Дина неожиданно увидела перед собой (на миг, изображение появилось, дернулось и исчезло) большой зал с рядами длинных, похожих на парты или скорее на депутатские скамьи в Кремле, столов, за которыми сидели и смотрели на нее белобородые старцы и относительно молодые мужчины, бороды которых, хотя и были черны, но свидетельствовали не о юности, а о благочестии.

Собрание это даже на протяжении одного, выхваченного наугад, мгновения выглядело суровым, требовательным и не прощающим. Именно эти ощущения испытала Дина, хотя и поняла сразу, что это были не ее ощущения, она лишь восприняла мысленный крик мужа, стоявшего на кафедре и говорившего слова, шедшие не от сознания, а откуда-то из глубин души, которую он, как ему казалось, знал, но, как оказалось, на деле и не знал, и не понимал.

В следующую секунду Дина вернулась в свою квартиру в Ир-Ганим и с ненавистью подумала об И. Д. К., сотворившем эти напасти, сложности и глупости. Подумав о нем, она сразу и увидела предмет своей ненависти — он выбирался из кустов роз в Саду независимости, на ходу вытаскивая колючку из ладони.

Если бы Дина могла, она с большим удовольствием воткнула бы эту колючку в более важное для жизни место — в сердце, например. Дина не любила перемен. Но всю жизнь делала, в основном, то, что не любила. Начать с того, что она поступила на филологический факультет университета, хотя собиралась стать биологом. Но биологического факультета в ее родном Чернигове не было, а на киевском филфаке оказался самый маленький конкурс — один человек на полтора места, и не пройти мог разве что полный дебил. Потом она вышла замуж за Илью — разумеется, не потому, что очень этого хотела: ей надоело отвечать отказом на его ежедневные предложения руки и сердца. Многие годы она проработала на кафедре славистики, и вовсе не по призванию — таким оказалось распределение (потрясающе удачное, по мнению всех), и менять что-то в дальнейшем Дина не пожелала. Когда муж, поддавшись общей еврейской панике начала девяностых, собрался в Израиль, она прекрасно понимала, что это не более чем эффект толпы, и пыталась переубедить Илью, но он, рассчитав, по его мнению, здраво, решения своего на этот раз не изменил, наивно, по ее мнению, полагая, что Бог Израиля непременно поможет им на новой родине. Всевышний действительно помог — Илья попал в ешиву, которая не была откровенно ортодоксальной, и потому муж не требовал, чтобы Дина повязала голову косынкой или носила парик. Но отношения Ильи с тестем и тещей были испорчены — старые коммунисты Илью не понимали и даже немного презирали, считая его поведение типичным приспособленчеством.

Занявшись привычным делом — приготовлением обеда, Дина думала о том, как хорошо было бы вернуться на день-два назад, чтобы все опять шло по накатанным рельсам. Вывод напрашивался один — убить проклятого И. Д. К. Абсурдность вывода была очевидной, но, тем не менее, пока жарились котлеты, Дина успела составить по меньшей мере пять фантастических планов убийства. Это отвлекло ее от мыслей о ближайшем будущем. Сняв сковороду с плиты, Дина по привычке поглядела на часы — половина второго — и начала ждать мужа, будто он должен был возвратиться не из Большой синагоги, а, как обычно, из своей ешивы.

Психологам известно душевное состояние, когда сознание отказывается принимать реальность такой, какая она есть, и строит себе убежище, восстанавливая обстановку, которая больше не существует.

Примерно полчаса спустя Дина вернулась в реальный мир и опять подумала о двух мужчинах — об Илье, с которым прожила пятнадцать лет, и об И. Д. К., которого и знать не хотела. И подумав, увидела обоих, будто одновременно смотрела два цветных и объемных фильма: Илья ехал в машине рядом с благообразным белобородым старцем и не знал, что ему делать в следующую секунду, а И. Д. К. сидел, вытянув ноги, на скамейке в Саду независимости и ногтем выковыривал занозу из правой ладони.

«Господи, кто так делает, можно заражение крови получить!» — подумала Дина, И.Д.К. услышал эту мысль, понял, откуда она исходит, и немедленно оказался на диване в гостиной Мессии.

— Давайте, я вытащу занозу, — сказала Дина. — Но сначала ответьте на вопрос. Чего вы добиваетесь?

И.Д.К. протянул ей ладонь. Его не беспокоила заноза, он занимался ею, чтобы руки были чем-то заняты, но сейчас ему хотелось, чтобы заноза оказалась глубокой и чтобы эта женщина, не испытывавшая к нему теплых чувств, подольше держала его руку в своей, пусть ковыряет ладонь иглой, пусть даже проткнет ее насквозь — он попробует унять боль мысленным приказом и тогда узнает хотя бы, что способен еще и на это.

И.Д.К. подумал, что переоценил себя — еще вчера ему казалось, что нет ничего важнее доказательства своей правоты. Для чего живет человек? Чтобы каждым поступком доказывать правоту своих желаний, а каждым желанием — правоту своих мыслей, и каждой мыслью — правоту своих эмоций, ощущений, инстинктов. Основа всего — в скрытой глубине личности, ее-то правоту и нужно доказывать. Исследуя Тору, он доказывал всем, что прав. Убеждая других в том, что его расшифровка Книги верна, он доказывал всем, что прав не только он, но и неведомый Автор, кем бы он ни был — коллективной совестью человечества или надчеловеческой мировой сущностью.

И.Д.К. сидел, закрыв глаза, чувствовал как остро и сладко распарывала кожу на ладони горячая, как истина, игла, и думал, что, может быть, был не прав во всем. Может быть, для прочтения Книги не пришло время. Да, нужно доказывать правоту, если она не очевидна. Но нужно ли ее доказывать, если никто, кроме тебя, даже не подозревает, что твоя правота вообще существует?

— Я думал, — сказал И. Д. К., морщась, — что евреям действительно очень худо без Мессии.

— И что же вас в этом разубедило? — спросила Дина, разрывая иглой линию жизни и примериваясь к другой занозе, застрявшей в глубине линии любви.

— Не всегда, сделав открытие, нужно тут же кричать о нем, — с видимой нелогичностью переменил тему И. Д. К., за что получил жестокий укол в бугор Марса. — Вы знаете, я думал, что если сегодня не заставлю всех евреев принять мою трактовку Торы, как генетического кода нации, завтра эту расшифровку сделает кто-нибудь другой и…

— И приоритет от вас уплывет, — слова Дины кололи не хуже иглы.

— При чем здесь приоритет? — И.Д.К. дернул плечом и зашипел от боли — иголка скользнула вдоль ладони, оцарапав кожу. — Я считал, что если открытие созрело, оно будет сделано. Не тобой, так другим, вопрос времени. Но если оно будет сделано другим, то им может оказаться русский или американец, или швед…

— И Мессией тогда стал бы не мой любимый Илюша, а некий Иван или Джон, — сказала Дина. — Меня бы это устроило. Вообще говоря, я не религиозна. Собственно, я вообще не верю в Бога. Это Илюшина блажь — он еще в Союзе решил, что так здесь будет проще. Потом втянулся. Уверял, что понял Смысл. По-моему, просто пошел по колее — так удобнее. Впрочем, может, в этом он и увидел Смысл? Вот ваши занозы. Целых три.

— Спасибо, — сказал И. Д. К., глядя на свою исцарапанную ладонь.

— Сейчас я помажу йодом, — Дина встала.

— Не надо, и так заживет, — торопливо сказал И. Д. К. — Вы боитесь за мужа? С ним ничего не случится, уверяю вас!

— А за кого я должна бояться? За старцев, которые почему-то впали в экстаз, когда увидели эту дурацкую надпись? Или за израильтян, которые устроят большой спектакль перед человечеством? Или за вас, который заварил кашу и отошел в сторону?

И.Д.К. промолчал. Не сводя с него глаз, будто опасаясь удара в спину, Дина отошла к окну. «Господи, какие глаза, — мелькнуло в голове И. Д. К. — Возьмет и убьет за своего любимого Илюшу».

У Дины и в мыслях сейчас не было убивать этого психа, способного проходить сквозь стены. Злость ее была направлена на собственного мужа, которого она видела перед собой и с которым говорила, не понимая, как это происходит. Илья поднимался по широкой лестнице, под локоток поддерживаемый дряхлым старцем с седой бородой, а премьер-министр Левингер, знакомый по газетным фотографиям и телепередачам, шел чуть позади, ощущая, видимо, себя здесь человеком вторым и не очень нужным.

«Иди домой, Илья, ты не понимаешь, что делаешь, иди домой, — говорила Дина, — пусть все станет, как прежде. Я не хочу, чтобы ты был Мессией, у тебя не получится, это не твое, ты не умеешь, мало ли что наговорил тебе этот ненормальный…»

«Помолчи, все отлично, видишь — это сам рав Гусман, а это Левингер, а шавки из кнессета семенят сзади и боятся, как цуцики. Я не лидер, Динуля, я Мессия, понимаешь ты это? Я спасу всех…»

«Как ты спасешь всех, идиот?! Через час каждый дурак раскусит, что ты бездарь, что ты ничего не знаешь и не умеешь, и что, кроме этой дурацкой надписи на этом дурацком камне…»

«Дина, ты соображаешь, что говоришь? Не мешай, мне нужен Купревич, отойди, я не улавливаю его мыслей…»

«Он не улавливает! Я же говорю: ты ничтожество, без подсказки ты — нуль. Ты сорвешься, и что тогда будет со всеми нами? У тебя семья!»

«Бог избрал меня. Отойди, не мешай!»

«Совсем рехнулся! Какой Бог тебя избрал?»

«Отойди в сторону или я… Ну! Хочешь, чтобы я тебя ударил?»

«Хочу! Возвращайся и ударь! Если ты только на это способен, спаситель человечества!»

Дина вскрикнула, И.Д.К. увидел, как дернулась ее голова, на щеке заалело пятно, глаза наполнились слезами, и она начала медленно опускаться на пол, хватаясь руками за стену.

Как приводить в чувство женщину, упавшую в обморок, И.Д.К. не знал и просто сидел рядом, нелепо похлопывая Дину по щекам. В голове бился истерический голос Ильи Давидовича, но И. Д. К. не отвечал. Он понял, что произошло, и это вызвало в нем двойственное чувство. Илья Давидович многое уже мог, но оказался глупее, чем И. Д. К. предполагал. Семейная сцена была сейчас и вовсе ни к чему.

Дина открыла глаза.

— Пустите меня, — сказала она, высвобождаясь, — и вы, и Илья сошли с ума.

— Не будем спорить, — согласился И. Д. К. — Прочтите, пожалуйста, текст, который я вам дам, это пробудит еще один канал генетической информации, и мне не придется…

— Не стану я больше ничего читать.

Дина села перед телевизором. Когда Илья Давидович поднялся на кафедру в кнессете, И.Д.К. накрыл своей ладонью тонкую и холодную руку Дины, лежавшую у нее на коленях, и она не пошевелилась.

* * *

Людей, считавших себя ответственными за нацию и потому принимавших вполне безответственные решения, в тот день было немало: начиная с премьер-министра Ицхака Левингера, не поверившего в избранность Ильи Кремера, и кончая поселенцами с территорий, которые вышли на улицы Иерусалима с факелами и лозунгами «Мессия — за неделимый Израиль».

Агнон Карив, историк с Израиля-3, утверждает, что Мессии удалось так быстро убедить в своей богоизбранности и религиозное, и даже светское общество Израиля по двум причинам, к религии отношения не имевшим: во-первых, все понимали, что стране, раздираемой постоянными противоречиями (правые-левые, религиозные-светские, старожилы-новые репатрианты, богатые-бедные) и перманентной войной с палестинцами, был совершенно необходим харизматический лидер. И во-вторых, стране, где сионизм, все еще провозглашаемый на словах и попираемый на деле, перестал быть необходим для выживания, нужна была новая идея. Мессия просто обязан был явиться именно сейчас, когда момент назрел. Он и явился.

Историк объясняет события с точки зрения исторической необходимости, и он, конечно, прав. Психологи тоже поломали немало копий, разгадывая личность Мессии и объясняя оглушающий эффект его бездарного, если честно разобраться, выступления в кнессете, психологическим шоком от событий, которые не могли происходить в природе.

Я же литератор, и хочу сказать, что все не правы. Убежден, что никто на самом деле Мессии не поверил — во всяком случае, в первые дни. Ни правые, ни левые, ни светские, ни даже религиозные. По одной простой причине, которой никто из историков и психологов не касался: Илья Кремер был новым репатриантом из России (для среднего израильтянина разница между Украиной и Россией была не больше, чем разница между Габоном и Замбией). Общество относилось к «русским» братьям не очень, мягко говоря, терпимо.

Так в чем же дело? Сейчас, десятилетия спустя, судить очень трудно, и вполне можно понять историков, философов и даже географов, создающих гипотезы за гипотезами на основе доступной им информации. Все, о чем я уже рассказал, наталкивает меня (надеюсь, и вас) на мысль о том, что И. Д. К. и сам поначалу не очень разбирался — какие именно силы пробудились в организме Ильи Кремера. Генетическая память включала резервные возможности организма, но откуда И. Д. К. мог точно знать — какие именно? Он полагался на свой, сугубо теоретический, анализ. Он мог ошибаться, и тогда Илья Давидович оказался бы бит теми же мудрецами Торы, которые не признавали Мессией даже Любавичского ребе, несмотря на его очевидную святость.

Илья Давидович Кремер был признан. Это исторический факт, все остальное — интерпретации. И не говорите мне, что пробным стал именно Камень — с надписью, призывавшей верить.

* * *

Наум Исакович, отец Дины, естественно, смотрел телевизор, и, когда на экране появился его не очень-то любимый зять, он позвонил дочери.

— Не обращай внимания, папа, — безапелляционным тоном потребовала Дина, — это все их ешиботные штучки. Я забегу за Хаимом попозже.

И.Д.К. наблюдал за Ильей Давидовичем, витийствовавшим на экране, но думал о том, что необходимо раздобыть доступ к большому компьютеру, просчитать модель, внести исправления. Тора читает скрытый наследственный код, но этот процесс нуждается в контроле. И.Д.К. вспомнились многочисленные фантастические произведения на тему о людях будущего, о мутантах и монстрах, в которых превращались люди. Страшно не было, появилась растерянность.

— Скажите Илье, чтобы кончал трепаться, — обратилась к нему Дина. — Чем меньше он открывает рот, тем больше ему будут верить.

— Сами скажите, — усмехнулся И. Д. К. — Дина, вы уже знаете, как телепортироваться?

— Что?

— Вы вообще понимаете, что уже можете, а что — еще нет?

Дина посмотрела на И. Д. К. изумленным взглядом человека, неожиданно увидевшего в непрошеном госте не безумного взломщика, а волшебника, явившегося из сказочной страны. Она действительно чувствовала… что? Дина не могла ответить, просто чувствовала, будто не ходит по квартире, а летает, не думает, а мыслит, она не могла объяснить разницу между этими словами, но знала, что разница есть, как есть разница между желаниями ее и мужа, который сейчас действительно выглядел безумным взломщиком, проникшим на чужое, не принадлежавшее ему от рождения, поле, и теперь старавшимся унести как можно больше и для этого уговаривавшим хозяев сойти с ума по его примеру.

— Вы выходили на кухню, — сказал И. Д. К., — и не видели, как ваш Илья прочитал старцам и депутатам кнессета второй Код из Торы, и они прочитали следом за ним, не понимая, для чего. Будто клятву о посвящении. И теперь все они посвящены, только еще не понимают этого. И вы…

— Я?

— Конечно, — И.Д.К. откровенно любовался ее непониманием. — Вы сказали, чтобы он возвращался домой, Илья это воспринял и перешел к действиям. Я пытался ему это внушить задолго до вас, но не получилось, он был эмоционально взвинчен, и мои мысли не воспринимал, а вы ему ближе, вы — жена, и…

— Что вы сказали о телепортации?

— А… Попробуйте. Скажем, остановите движение на углу улиц Яффо и Кинг Джордж. Думайте об этом.

— Не хочу! Я…

— Дина, вы об этом уже подумали. Хотите посмотреть результат? Дайте руку.

Он протянул Дине руку, и она, отпрянув на мгновение, все же коснулась его холодных пальцев, и по телу пробежал ток, будто от прикосновения к чему-то чужому, ненужному, опасному и притягивавшему, как взгляд удава.

— Представьте себе это место, — властно сказал И. Д. К. — Вперед!

Зазвонил телефон, но трубку никто не поднял. Квартира была пуста.

* * *

Историки не любят сослагательного наклонения. Я не профессиональный историк, и мне нравится исследовать миры несостоявшиеся, но возможные. Тем более, что вся нынешняя совокупность Израилей на множестве разных планет во множестве разных измерений разве не являет собой именно пример реализованных вероятностей?

Я хочу спросить коллег-историков: кто-нибудь мысленно представлял себе сценарий, в котором бы Коды, выведенные И. Д. К., оказались далеко не такими эффективными? Включение программы могло происходить иначе, не таким элементарным способом. К обсуждению этой проблемы — она, в сущности, перекликается с основным вопросом современной философии, — мы еще вернемся. Читая, попытайтесь одновременно еще и думать, а не только представлять картины и участвовать в них эмоционально.

Вопрос первый: что было бы, если бы мудрецы отказались в ту ночь читать отрывки из Торы, указанные Ильей Кремером, посчитав это кощунством?

Второй вопрос: что стало бы с избранностью еврейского народа, если бы CNN или Sky News вели прямую трансляцию из кнессета в то время, когда там происходила церемония приобщения?

И третий вопрос, из области скорее нравственной: почему первыми людьми Кода должны были непременно стать Хранители веры и Хранители закона?

* * *

Именно об этом спросила Дина, когда, поборов страх, сама, без помощи И. Д. К., вернулась домой. И.Д.К. вернулся мгновением позже, но успел подхватить Дину, которая не смогла удержать равновесия, ударившись об угол стола.

— Илья должен был иметь аудиторию, — ответил И. Д. К. — Мессия, видите ли, является в мир не для того, чтобы стать идолом для группы людей, пусть даже влиятельных. Все должны узнать смысл послания. Самый простой способ — приобщить начальство, светское и религиозное. Религиозное, кстати, вовсе не обязательно должно было быть первым.

— Перестройка начинается сверху? — спросила Дина.

— Перестройка всегда начинается сверху, — сказал И. Д. К., — иначе это революция и кровь. Задача Ильи сейчас — выступить в кнессете так, чтобы и телезрители прочитали текст Кода.

— Тогда все станут телепатами, смогут перемещаться силой мысли, и сразу всем станет хорошо — и ворам, и грабителям, а арабы, которые воспримут Код, тоже станут такими же могучими, и что тогда? Вот сейчас вылезет из стены палестинец с ножом…

И.Д.К. покачал головой.

— Поймите, Дина, смысл Кода вовсе не в том, чтобы дать нам какие-то сверхвозможности…

— Вы уже знаете смысл? Люди изучают Тору тысячи лет, чего только о ней не передумали, мне Илья рассказывал, как они в ешиве над каждым словом… И сколько в каждом слове скрытого смысла… Смысла и мыслей о жизни, а не указаний, как проходить сквозь стену… И вдруг приходит некто, который о Талмуде имеет такое же представление, как о жизни Шивы, считает что-то на компьютере, и вот вам, пожалуйста…

— Все не так! На Тору всегда смотрели как на Книгу, пусть с тайным, неясным смыслом, как хотите. Но — Книгу, написанную Творцом для того, чтобы человек думал над ней, чувствовал, размышлял. Книгу, предназначенную для ума и чувств. На деле же Книга обращена вовсе не к уму и не к чувствам, а к биологической основе человека. В Торе всегда искали смысл…

— Не чувствую я никакого смысла, — тихо сказала Дина, — а чувствую, что все катится к чертям. И уже не будет у меня мужа, и в Израиле не будет мира, и все из-за вас.

Она встала, прошла мимо И. Д. К., и он физически ощутил исходивший от нее терпкий запах неприязни, будто жена патриция прошла мимо последнего плебея. Дина подошла к окну и исчезла, мысленным приказом послав себя туда, где, как ей казалось, сейчас ей надлежало быть. И.Д.К. прикинул: либо к Илье, либо к родителям за сыном, второе вернее.

Он удобнее устроился на диване.

* * *

И.Д.К. еще в школе усвоил, что цель, которую имеет смысл ставить перед собой, должна быть недостижима в принципе. Достижимая цель обладает тем недостатком, что ее можно достичь, — и что тогда? С другой стороны, если цель недостижима, то нет стимула бороться. Противоречие? Но именно из противоречий и складывается истина.

Любимая им теория творчества утверждала, что противоречие может быть разрешено, если разделить противоречащие друг другу части в пространстве или времени. Цель может быть принципиально недостижима на Земле, но достижима на Марсе или в системе Беты Козерога. Или — недостижима сегодня, но достижима через тридцать лет. Пример такой цели — создание антигравитации.

И.Д.К., естественно, не считал себя мудрее тысяч мудрецов — интерпретаторов Торы за многие века. Значит, он должен быть хитрее их. Если задача не решается в лоб (как ее решали все и всегда), значит, нужно решать обходную задачу.

Когда что-то получалось, он радовался и сам себе раздавал благодарности и дипломы, которые вешал на видное место в собственном сознании. Когда ничего не получалось, он молча сносил едкие реплики, которыми сам себя награждал, он был сам себе Ученый совет, директор и уборщик территории. Он верил сам в себя, и, если разобраться, сам для себя был и Богом, и Дьяволом.

Смысл жизни религиозного еврея заключался в приближении к Создателю, в сохранении традиций, как он лично понимал этот процесс. Но сохранять традиции было жизненно необходимо лишь до вчерашнего дня — пронести текст Книги в первозданности, не допуская никаких ошибок. Любая лишняя, недостающая или измененная буква аналогичны мутировавшей клетке в биологическом аналоге — генетической молекуле ДНК. Все сопутствующее — ТАНАХ, Мишна, Талмуд, не говоря уж о Новом Завете, Евангелиях и прочем, включая едкий и мрачный Апокалипсис, — плоды интерпретационной деятельности, потому что человеку представлялось невозможным хранить нечто, никак не пытаясь осознать хранимое.

Сейчас все это ни к чему. Черта подведена, Книга заговорила, Код начал действовать.

И.Д.К. неожиданно ощутил собственную ничтожность перед запущенным им процессом. В сущности, он расшифровал несколько частных кодов, полагая, что этого будет достаточно: включится подсознание, заработают бездействовавшие ранее генетические структуры, и в дальнейшем текст Книги будет читаться независимо от вмешательства разума. Текстовая ДНК аналогична биологической — достаточно запустить механизм, и считывание генетической информации продолжится само, до тех пор, пока не появится новый организм. Новая жизнь. Существо.

Пока Существа не было. Нация оставалась прежней, — алчущей, ждущей, громкогласной и нелепой, — прием, оказанный Мессии в кнессете, ясно это показал.

Это потому, — мрачно подумал И. Д. К., — что я не лидер и никогда им не стану. Обо всем этом следовало подумать раньше. Наука вне морали, и когда занимаешься ею, думаешь только о результате. О следствиях задумываешься, когда результат достигнут. Голова освобождается. Как утверждает теория творчества, происходит переход к надсистеме. Сейчас этот переход и происходит. С той существенной оговоркой, что назад уже не вернуться.

* * *

Сколько было Мессий (разумеется, с приставкой «лже») в истории человечества? Я провел специальное исследование и насчитал двести семнадцать. Это — из достаточно известных. Мессий-«графоманов» не счесть.

Как можно доказать богоизбранность Мессии, и почему верующим нужны доказательства? Почему Христос должен был доказывать, что он сын Бога: ходить по воде аки посуху, лечить наложением рук и совершать прочие чудеса, работавшие на его имидж больше, нежели Нагорная проповедь? И разве окончательное признание не пришло к Иисусу после смерти, а точнее — после чудесного воскресения и вознесения, которое и стало окончательным доказательством?

Видимо, просто поверить можно только в Бога, все остальное нуждается в той или иной аргументации, в цепи вполне материальных доказательств. Провал прочих Мессий — тому подтверждение.

Поэтому, как я понимаю, цивилизованный мир был шокирован, узнав о том, что Совет мудрецов Торы и кнессет признали Илью Давидовича Кремера Мессией и призвали народ Израиля (имея при этом в виду евреев всего мира) склонить перед ним головы и следовать его словам, будто они произнесены самим Всевышним.

Под влияние Мессии (на самом деле — под влияние Кода) подпали даже представители крайне левого политического блока, не верившие ни в Бога, ни в Пришествие. Именно на это обстоятельство обращали особое внимание иностранные корреспонденты, которые вели репортажи из кнессета, не зная ивритских букв и не сумев поэтому прочитать тексты, которые Илья Давидович демонстрировал с кафедры.

После исторического заседания кнессета Мессия сошел с трибуны и исчез, повергнув в изумление иностранных журналистов, а в душах евреев вызвав лишь волну восторга. Мессия появился вновь полчаса спустя, доставив историкам немало интерпретационных трудностей, поскольку сам Мессия никогда об этих минутах не вспоминал.

Причина была: кому хочется признаваться в собственном унижении?

* * *

Хаима отправили играть в гостиную с соседским Аликом, а сами сидели на кровати в спальне сына. Илья Давидович, бледный и со взглядом, блуждавшим не в этом, а в иных мирах, прислонился к стене и слушал жену, никак не реагируя на ее далеко не всегда, по его мнению, справедливые слова. И.Д.К. сидел на краешке кровати, отвернув одеяло, слушал с изумлением и механически отмечал повторы, которых в сбивчивой и эмоциональной речи Дины было более чем достаточно. Дина старалась говорить тихо, но ей не всегда удавалось себя сдерживать, и тогда, вместо того, чтобы умерить голос, она вскакивала и выглядывала за дверь — не слышат ли дети. Детям было не до взрослых.

— И что теперь? Ах, вы не думали! Думали? Оба? Ни черта не думали, особенно вы! Илья вообще думать не умеет, для него Тора стала вместо головы. Вам понравилось сквозь стены проходить и мысли читать? (Я не знал, что эффект будет именно таким, — вставил И. Д. К.) Господи, вы и этого не знали! Я понимаю, вы хотели сделать евреев счастливым народом. Если это в Торе закодировано, значит, так и нужно. А что еще закодировано в Торе? Или не в Торе, а в нас самих? Если я работаю уборщицей, то от этого не стала такой же дурой, как Илья, и как вы тоже, кстати. Вы подумали о том, что теперь во всем мире нас, евреев, станут ненавидеть с утроенной силой? Ждите погромов, вот что я вам скажу!

— Минутку, — прервал ее И. Д. К. — Погромы-то тут при чем?

— Нормальная ксенофобия. Если кто-то выделяется — его бьют. Если выделяется в сторону идиотизма, его бьют без злобы, но с издевкой. А если строит из себя, тем более если и в самом деле умен не в меру, то бьют со злостью и долго.

— Дина, — сказал Илья Давидович, справившись, наконец, с собственным волнением. — Чего ты, собственно, хочешь? Есть предназначение, и я сегодня понял это, как никогда прежде. Когда стоял на кафедре в кнессете (Господи, — вскричала Дина, — и это тебя потрясло, да?), да, это меня потрясло, потому что… На меня смотрел весь народ… Такое было ощущение. И тогда… я хотел это сформулировать, но ты слова вставить не даешь (да говори, кто тебе мешает!), тогда я понял вдруг, что включились еще какие-то… ну, резервы… и я увидел все, что произойдет через минуту и час, я увидел, как мы здесь сидим, но потом это пропало, и ты позвала меня… в этот момент я сказал что-то… я не помню что, это шло из подсознания… я только знал, что это тоже слова из Торы, и что я должен был сказать именно их, потому что… ну, потому что они — ключ к следующему слою. Как бы это… (Я понял, Илья Давидович, — вставил И. Д. К., — Код сам включает новые каналы, так и должно быть, продолжайте) Я сказал что-то, и все услышали, потому что камеры работали, но я не успел закончить, как вы с Диной… ну, буквально выдернули меня оттуда. А теперь я не помню ни слов, что говорил в тот момент, ни тех слов, что должен был сказать.

— Ничего ты не должен был, — сказала Дина, — и слава Богу, что забыл.

— Вы вспомните, — заверил И. Д. К. — Все записали телевизионщики, вы посмотрите запись и вспомните. Скорее всего, вспомните и сами.

— Пойдемте обедать, — неожиданно предложила Дина. — В покое Илью теперь все равно не оставят. Если не как Мессию, то как шарлатана. Выгляните на улицу. Стоят эти в черных шляпах? И полиция, видите? Они, наверное, думают, что Илья все еще в кнессете…

Дина отправилась на кухню разогревать котлеты, оказалось, что все непереносимо проголодались, и дети тоже потребовали свою порцию, им накрыли в гостиной, а сами сели к кухонному столику.

— Почему такое еврейское счастье? — сказала Дина. — Почему именно вы решили, что можете повести народ?

— Я не собирался вести народ, — возмутился И. Д. К. — Я не так самонадеян. И мужа вашего тоже на это не подбивал. Задача Ильи Давидовича — включить работу генофонда. Не ходить же по городу, чтобы дать каждому еврею прочитать включающий текст!

— Значит, Илья может не возвращаться в кнессет?

— Спросите у него, — пожал плечами И. Д. К.

Илья Давидович беспокойно заерзал. Его пугали переполненные трибуны, он знал, какая паника сейчас в зале заседаний; телекамеры, когда над одной из них включался красный сигнал, казались ему глазами дьявола.

— Я только закончу речь и уйду, — буркнул он, быстро доедая последний кусок котлеты и думая о странной закономерности: почему-то всегда именно последний кусок оказывается пересоленным.

Дина бросила вилку.

— Господи, он должен закончить речь! Макиавелли! А потом не забудь пригласить Левингера и этого… рава Гусмана на ужин в наш дворец. Приготовлю что-нибудь абсолютно кошерное. Пусть посмотрят, как живут репатрианты с Украины, даже если они воображают себя Мессиями.

Илья Давидович вытер пальцы салфеткой. Он не привык спорить с женой. Но сейчас ей следует умерить свой пыл. Он подумал об этом аккуратно, чтобы мысленный образ получился ясным, и понял, что Дина услышала его, и И. Д. К. услышал тоже, хотя к нему Илья Давидович и не обращался.

— Как знаешь, — молча сказала Дина, не глядя на мужа.

— Мы будем ждать вас, — произнес И. Д. К. вслух, поскольку разговаривать мысленно было очень непривычно.

Илья Давидович кивнул и исчез. Не глядя на И. Д. К., Дина бросила в раковину грязные тарелки и вышла в гостиную, обдав И. Д. К. холодом ненависти. Он поежился.

Минуту спустя Дина заглянула на кухню и сказала:

— Вы оглохли? Я уже минуту зову вас мысленно. Посмотрите, что делается!

— И что же такое делается? — спросил И. Д. К. На экране телевизора рав Шапира, Главный сефардский раввин Израиля, стоя рядом с Ильей Давидовичем, произносил речь, объявляя Элиягу Кремера посланцем Бога.

И.Д.К. почувствовал волнение Ильи Давидовича, его страх — не перед фактом провозглашения, но перед необходимостью сказать и сделать такое, что навсегда останется в истории народа. Сработала положительная обратная связь — этот страх И. Д. К. ощутил как свой, еще и усиленный внутренними индукционными токами.

Дина тоже почувствовала этот страх и неожиданно для себя бросилась к И. Д. К., и, прижавшись к нему на глазах изумленного сына, начала шептать что-то бессвязное, и в это мгновение, когда мысли, шедшие из глубины сознания И. Д. К., сложились со страхами и надеждами Ильи Кремера, с необъяснимым для нее самой страхом Дины, и с чем-то еще, витавшим то ли в воздухе, то ли в нематериальном информационном поле планеты, в это самое мгновение и родился в мыслях Дины Текст, включилась Главная программа, и только после того, как Дина произнесла ключевые слова, после того, как убедилась, что Илья воспринял их, после того, как все понявший И. Д. К. заставил Илью Давидовича запомнить Код, написать его и произнести, невежливо перебив раввина, только после всего этого Дина сумела заставить себя расслабиться и сама осознала то, что произнесла сначала мысленно, а затем вслух.

И.Д.К. еще раз повторил вслух слова Кода, ни на миг не запнувшись:

— «И сказал Господь Моше, говоря: придешь ты на эту землю, и наступят годы бед для твоего народа, но не будет в нем зла и не убоится странник ищущего, когда войдет он в дом твой, открытый для добра, и красота его да пребудет с тобой всегда».

— Ну вот, — улыбаясь и все еще чувствуя, как дрожат колени, сказал И. Д. К. и неожиданно поцеловал Дину в щеку, а она не отстранилась, еще не придя в себя после озарения. Хаим смотрел на взрослых удивленно, но и с ним, и с соседским Аликом после слов, произнесенных мамой и повторенных этим незнакомым дядей, происходило что-то, нет, не страшное, и они не боялись, но ощущение было таким, будто они стали выше ростом и смотрели, как стремительно удаляется от них пол, а игрушки становятся будто живыми.

— Ну вот, — повторил И. Д. К., — вот вы и стали матерью-основательницей.

Он усадил Дину на диван, сел рядом, держал ее руки в своих, оба чувствовали себя неловко перед детьми, но не двигались, сидели полуобнявшись.

— Что я сказала? — спросила наконец Дина. — Кто-то продиктовал мне, и слова сказались сами.

— Это был основной Код, Дина. Из Торы. Я, естественно, не знаю ее наизусть, но место этих отрывков определил, будто помнил всегда. По предложению из каждой книги, всего пять предложений. Практически невозможно угадать или вычислить такую последовательность. Значит, она должна всплыть сама при наступлении готовности организма. Система самосогласованна и…

— Подождите, — сказала Дина, — я ведь не знала иврита. А сейчас… господи, я знаю язык, будто родилась с ним.

— Конечно, теперь вы знаете язык. Свой язык.

— А вы?

— Я тоже. Хотите, перейдем на иврит?

— Н-нет… Пока нет. По-русски привычнее.

— Хорошо… Налить вам чаю?

— Да, пожалуйста. Илья… Знаете, я перестала бояться.

— Вы стали другой, вот и все.

И.Д.К. еще раз поцеловал Дину — на этот раз в уголок губ. Поцелуй оказался быстрым и непрочным, как домик Ниф-Нифа.

На экране телевизора Мессия сошел с кафедры и остановился посреди круглого зала кнессета, вокруг него было немного пустого пространства, за которым люди стояли, опустив головы и молча слушали себя. Комментатор молчал тоже, в его мозгу происходила работа, которой он не понимал, и слов, хотя и был он профессионалом высокого класса, у него не было. Вся нация, каждый еврей на планете, кто смотрел в это время передачу и слышал включающий Код, ощущал то же самое.

Многие, не считавшие себя евреями, — тоже.

Именно этот момент и принято считать официальным временем прихода Мессии.

* * *

Позволю себе высказать несколько соображений относительно главного вопроса, который дискутировался в прессе тех дней. По официальной статистике (я приведу несколько чисел, поскольку, насколько могу судить, их мало кто помнит) в тот вечер_перешли около одиннадцати миллионов человек, из которых только пять с половиной миллионов могли бы сказать о себе с уверенностью, что они евреи. Остальные считали себя арабами, французами, испанцами, русскими, англичанами, причем многие — до какого-то невидимого в глубине истории колена.

Между тем, Тора, как утверждалось, дарована была Богом именно евреям, каковые и были избраны Им хранителями наследственного Кода будущего человека. Дилемма заключалась в следующем: были евреи избраны лишь как хранители текстового наследственного Кода и не более того, или же только они и могли перейти, ибо только их генофонд хранил гены, которые должны были включиться в работу после раскрытия Кода?

Я вполне серьезен: именно так стоял вопрос в те первые дни. Национализм еврейский ничуть не лучше любого другого. К тому же, как это теперь всем известно, истинными были оба ответа: да, Тора, как письменный генофонд человечества, была дана именно евреям, и именно на горе Синай. Но вербальный включатель должен был действовать на всех людей. По очень простой причине: за несколько тысяч лет, которые, согласно замыслу, должны были пройти от момента передачи текста до включения Кода, процесс ассимиляции евреев должен был завершиться: в каждом человеке на планете Земля должна была заключаться, как тогда говорили, хотя бы капля еврейской крови. Иными словами, многочисленные перекрестные браки неизбежно привели бы к тому, что в той или иной, большой или ничтожной степени каждый человек на Земле стал бы евреем, каждый знал бы иврит — язык Торы. Не как обиходный язык, но именно как язык генной памяти.

Я еще порассуждаю об этом, когда подойдет время. Упомянул же я сейчас о старом парадоксе потому, что с наступлением утра произошло четкое деление людей на планете на евреев и прочих. Это не входило в первоначальный Замысел и именно по причине, изложенной выше. Указанное обстоятельство, недопонимаемое большинством историков, привело к дальнейшим (в том числе — трагическим) событиям, а вовсе не те причины и поводы, на которые обычно ссылаются исследователи.

* * *

Хаима уложили спать, хотя он и сопротивлялся — играть, мысленно управляя игрушками, было так увлекательно, что только угроза Дины отобрать у него ожившие машины заставила мальчика лечь в постель. Уснул он мгновенно, хотя Дина боялась, что ребенок перевозбужден, и с ним придется повозиться.

Родителей она успокоила мысленно, и хотя те мало что поняли из произошедших событий (реакция матери была однозначной — это же просто шут гороховый, кого он из себя корчит, Мессия нашелся), но поверили дочери, что лучше лечь спать и не думать, чем думать и не спать.

Илья Давидович вернуться отказался. Из кнессета его вынесли на руках тысячи людей, а когда Мессию несли по улице Агриппас к центру города, произошло событие, которое и убедило все прогрессивное человечество в том, что евреи не свихнулись на почве религиозного фанатизма.

В первых рядах колонны шли депутаты кнессета (кворум был почти полным, недоставало только представителей арабских партий), главные раввины и мудрецы из Совета Торы, а Мессию, устало смотревшего по сторонам, несли на своих плечах по очереди все желавшие приобщиться.

Упал вечер, зажгли факелы. На повороте в сторону Кинг Джордж и произошло то, что повергло всех, кто еще не перешел, в состояние крайнего изумления.

Мессия поднялся над толпой и повис в воздухе не высоте примерно четырех метров. Он лежал будто в воздушной ванне, лицом вниз, разглядывая людей, задравших головы, и говорил им слова, которые из-за всеобщего шума не удалось ни записать, ни расслышать. И.Д.К. и Дина видели это по телевидению, но восторженный ужас Ильи Давидовича, которого неожиданно поднял в воздух восторг толпы, они ощутили мгновением раньше.

— Господи, — сказала Дина, — он упадет! Позовите его сами, может, вас он послушает?

И.Д.К. пожал плечами.

— Помните, что говорил в таких случаях Михаил Сергеевич Горбачев? Процесс пошел, и альтернативы нет.

— Я хочу знать, в конце-то концов, он ночевать явится?

— Думаю, его разместят в том доме, что хабадники приготовили для Любавичского ребе.

Дина выключила телевизор, поправила одеяло у спавшего сына и начала решительно собираться.

— В ТАНАХе ничего не сказано о жене Мессии, — заметил И. Д. К., почувствовав себя лишним. — Подождите здесь до утра, а потом…

— Нет, — коротко сказала Дина. — Я вернусь сюда, но сначала увижу Илью. А вы…

— Ухожу, — вздохнул И. Д. К.

— Куда?

И.Д.К. не успел ответить. Его и Дину с ног до головы окатила волна — шипящая, пенная, давящая, лишающая сил и надежды волна ужаса. Ужас был не их, он шел откуда-то извне, и И. Д. К., ненадолго вынырнув на поверхность, под звезды, подумал было, что Илья Давидович по какой-то причине впал в состояние паники. Однако эта мысль быстро растворилась, Мессия все еще парил в воздухе над толпой и был на вершине блаженства. Ужас накатил новой волной, И.Д.К. увидел совсем близко глаза Дины — и это оказалось так невыносимо, что дальнейшее он просто не успел осознать. Да и действий своих понять не успел — придя в себя, он обнаружил, что стоит на трясущихся ногах посреди незнакомой и пустой улицы, крепко прижимая к себе Дину, которая, видимо, потеряла сознание, потому что голова ее лежала на плече И. Д. К., а руки висели плетьми.

Неловко опустившись на колени, он похлопал женщину по щекам, попробовал пробиться в ее мысли, но встретил неожиданный заслон, будто кто-то изо всех сил оттолкнул его.

— Господи, что это было? — сказала Дина. — Где…

— Понятия не имею, — признался И. Д. К. — Когда это началось… я просто прыгнул.

— И все прошло?

— Да… — И.Д.К. подумал, что, если кому-то нужно было выдворить их из квартиры, он сделал это блестяще.

— Нужно вернуться, — решительно сказала Дина.

Она уже стояла на ногах и пыталась прочитать на стене ближайшего двухэтажного дома табличку с полустертым названием улицы.

— Сейчас, — сказал И. Д. К. — проверю, все ли…

К немалой своей досаде он понял, что ничего проверить не может, как не может заставить себя понять хотя бы одну чужую мысль или сдвинуться с места кроме как на собственных ногах.

— У вас тоже не получается, — сказала Дина. — Наверно, это из-за шока. Давайте посидим.

Посидеть можно было на автобусной остановке. Табличка показывала, что здесь проходит седьмой маршрут. Людей не было, они сели, Дина терла ладонями виски.

— Болит голова? — спросил И. Д. К. Дина не ответила.

— Кому-то было нужно, чтобы мы оттуда ушли, — высказал предположение И. Д. К. — Я только не знаю…

— Пойдемте, — сказала Дина, — седьмой ходит редко, я знаю, ездила, минут за десять мы выйдем на Дерех Хеврон, там много маршрутов. Если увидите телефон-автомат, скажите, я позвоню домой, может, Хаим услышит.

Не дожидаясь ответа, она быстро пошла в сторону, где светились огни магазинов. И.Д.К. догнал ее, и Дина сказала:

— Господи, только бы с сыном ничего… У вас есть деньги на билеты?

— Есть, — сказал И. Д. К., пошарив в карманах.

Улица была пустынна, хотя окна светились. Что делал сейчас средний израильтянин? Смотрел телевизор и чувствовал, как меняется его мироощущение, как из человека униженного он становится тем, кем должен был быть всегда и кем будет отныне и присно, и вовеки веков? Или все собрались сейчас там, где и должен был находиться каждый еврей, независимо от того, в кого он верит и верит ли вообще — там, где Мессия?

Автобус нагнал их довольно быстро, они как раз подошли к следующей остановке, салон был почти пуст, радио включено, шла прямая трансляция, сквозь рев толпы едва пробивался голос комментатора.

— Может, поедем туда? — предложил И. Д. К.

— Нет! Мне нужно домой!

— Хорошо. Илья пока держится, но я не знаю, что он уже умеет, и хватит ли у него сил вести эту роль дальше. Черт, как нелепо…

Они сошли на площади у магазина «Машбир», где толпа — человек пятьсот — внимательно слушала стоявшего на импровизированной трибуне оратора в вязаной кипе, говорившего тихим голосом и без микрофона.

Внимали скорее не речи, а мыслям, и И. Д. К. удивился тому, как могут люди выделить в этой мысленной толкотне то единственное, на что следует обратить внимание. Дина потянула его за рукав, и они начали протискиваться к остановке восемнадцатого маршрута. Очень скоро И. Д. К. понял, что в Ир-Ганим они не попадут — автобусы не ходили. В нескольких местах на Яффо ритмично пульсировали полицейские мигалки, но это была скорее видимость деятельности — судя по всему, никаких нарушений общественного порядка не наблюдалось, просто народ пытался осознать себя, процесс этот проходил у всех по-разному, полицейские тоже были людьми, тоже были растеряны и думали больше о происходивших с ними переменах, нежели о том, чтобы выполнять прямые служебные обязанности.

И.Д.К. попробовал расчистить дорогу мысленными приказами, но его не слышали, он оглянулся и не увидел Дину рядом с собой. Подумав, что потерял женщину в толпе, он попытался настроиться на ее мысли, на ее неизбежный страх, растерянность, на желание отыскать в толпе своего спутника. Ничего.

Он начал протискиваться в сторону площади Давидки, где рядом с пушечкой стоял человек в черном и произносил речь. И.Д.К. протолкался в первый ряд и встал, уцепившись за каменный барьер, чтобы не упасть, вперед было не пройти — взгляд оратора действовал, как стена, И.Д.К. физически ощутил вязкую преграду.

— …все мы чувствуем это, — говорил оратор, упираясь взглядом в И. Д. К., — и только теперь еврейская нация начнет переживать свое истинное возрождение. Только теперь, когда исполнилось главное пророчество Торы, каждый еврей поймет…

И.Д.К. огляделся. По улице Яффо толпа двигалась, будто первомайская демонстрация на Красную площадь, недоставало только транспарантов, а на улице Невиим происходило броуновское движение ортодоксов, собиравшихся группами, переходивших от одной группы к другой; то и дело кто-нибудь громко вскрикивал, и все на миг замирало, И.Д.К. не мог понять смысла происходившего, да и не хотел понимать.

Искать Дину было бессмысленно. Двигаться — тоже. Сдавленный со всех сторон, И.Д.К. смирился, расслабился, закрыл глаза и задумался. Конечно, это было не самое лучшее место для размышлений, и время требовало действий, а не мудрствований. Однако И. Д. К. никогда не был человеком действия, сам себе отдавал в этом отчет, и сейчас впал в естественный для себя ступор.

* * *

Хроника поступков и мыслей И. Д. К., которую я восстанавливаю по крупицам, должна быть наложена на общеизвестную хронику событий в Иерусалиме, Израиле и во всем мире. И.Д.К. потерял Дину в двадцать один час семь минут. В это время Мессию доставили из Иерусалима в Кфар-Хабад, к подъезду дома, в котором так и не довелось остановиться Любавичскому ребе. Пунктирно напомню: толпа религиозных ортодоксов, образовавшая вокруг дома кордон, насчитывала двести тысяч человек. Сначала пели и танцевали, потом истово молились, и, наконец, стихли после того, как Мессия, призвав отложить до утра земные дела, отошел ко сну.

И.Д.К. прижали к невысокому барьеру, правая нога онемела, в спину кто-то уперся острыми локтями, и стало трудно дышать. И.Д.К. прислушался к тому, что говорили, кричали и пели: это были восклицания восторга по поводу внезапно обретенного Мессии, рассуждения о том, когда же теперь ждать воскрешения мертвых, и что означало явление Мессии для всего человечества, и нужно ли будет выплачивать банковский долг, если с завтрашнего дня все изменится и банкир станет для клиента таким же близким другом, как ты, Моше, а как красив Мессия, особенно в профиль, так я всегда говорил, что именно евреи спасут мир, а вовсе не какая-то красота, особенно если она русская и с антисемитским душком, да что вы, господа, хотите, вы думаете, арабы теперь перестанут нас резать, о чем вы говорите, террористов станет еще больше, хотя бы из зависти — их-то Мухаммед так и остался на небе.

Разговоры были банальны, мыслей и вовсе не наблюдалось.

И.Д.К. показалось, что на перекрестке мелькнула желтая, с яркими пятнами, кофточка Дины, и он перегнулся через барьер. Нет, ошибся. И.Д.К. заработал локтями, получил крепкий удар в левый бок и притих.

Следовало принять в качестве рабочей гипотезу о том, что включающий Код, показанный по телевидению, произвел не те изменения, на которые рассчитывал И. Д. К. А на что он рассчитывал? Что он получил сам? Он понимал, что способности читать и передавать мысли, телепортироваться и, возможно, что-то еще в том же духе, вовсе не были конечным результатом действия Кода. Напротив, это был побочный результат, и видимо, поэтому он исчез так неожиданно, когда генетическая программа вышла на следующий уровень изменения организма.

Начнем с того, что и раньше были люди, и вовсе, кстати, не еврейского происхождения, обладавшие парапсихологическими способностями. В одном Иерусалиме этих экстрасенсов в последние годы обнаружились десятки! Значит, способности хранились в генофонде человека, у большинства в пассивном состоянии, у некоторых — в активном. Код должен был включить новые уровни чтения генетической информации. И.Д.К. полагал, что процесс должен занимать не минуты и часы, но недели или месяцы — ведь включенная цепь чтения генетической памяти должна создавать по-новому белки, должна строить иначе организм, это не может произойти мгновенно. Ясно, что речь должна идти о последовательных ступенях приближения организма к новому состоянию. Для И. Д. К., и для Ильи Давидовича, отчасти для Дины первым шагом стало овладение дремавшими парапсихологическими способностями. Для других, вероятно, процесс мог идти иначе.

Пусть так. Зависит ли в создавшейся ситуации хоть что-нибудь от И. Д. К. или Мессии? Может быть, контроль полностью утерян и нужно просто ждать, наблюдая за собой и остальными? И неужели обретенная было способность исчезла навсегда, не будучи заменена ничем адекватным?

Кто-то сильно надавил сзади — что-то тяжелое, с острыми гранями (похоже на «дипломат»? ) уперлось И. Д. К. в спину, он обернулся и оказался лицом к лицу с обладателем портфеля. Это был мужчина лет сорока с окладистой рыжеватой бородой. Черный костюм лишился почти всех пуговиц, белая рубашка, замазанная у воротника красным, будто губной помадой, была, к тому же, еще и разорвана, открывая волосатую грудь. Шляпа была, видимо, утеряна в уличной свалке, а кипа сидела на макушке, как нашлепка. Взгляд у мужчины оказался неожиданно растерянным, губы что-то шептали, и только после того, как И. Д. К., желая высвободиться, начал конвульсивно извиваться, мужчина попытался опустить «дипломат» на землю. Это не удалось, и тогда он предложил:

— Давай вместе. Вот так — шаг ты, шаг я. Сначала я, потому что я тяжелее.

Так и сделали. Пыхтя и не обращая внимания на тычки и недовольные возгласы, минут через пять они пробились к улице Штрауса, людей здесь чуть меньше, и мужчина, выставив «дипломат», как таранное орудие, штурмовал толпу, будто римский легионер. И.Д.К. не отставал, ему пришло в голову, что более странного скопления народа он не видел даже на экране кино. Прижавшись друг к другу, будто в московском трамвае в час пик, люди не дышали злобой, но довольно мирно и с пониманием ситуации обсуждали последние события. Говорили о Мессии, о том, что вовсе не так представляли его приход, нет, что вы ожидали, конечно, так все и должно было быть, а завтра Мессия придет к Стене плача, и арабы ничего сделать не смогут, Мессия поднимется к мечети Омара и заложит Третий храм на том месте, где стоял алтарь Второго, а говорят, будто рав Гусман сказал, что только теперь и можно будет создать еврейское государство.

Толпа поредела, И.Д.К. почувствовал, что способен передвигаться сам, и решил оторваться от своего попутчика, тем более, что узнал его и не хотел в этом признаваться.

— Куда же ты? — сказал тот, опустив на плечо И. Д. К. тяжелую руку. — Куда ты, мар Элиягу?

— Ты узнал меня, рав Дари, — вздохнул И. Д. К.

— Давай поговорим спокойно, — сказал Йосеф Дари, директор ешивы «Ор леолам». — Иди за мной и не сворачивай.

Он вновь бросился в толпу, взяв такой темп, что И. Д. К. пришлось почти бежать. Они свернули на улицу Меа Шеарим, где, хотя и было много людей, но, во всяком случае, не больше, чем бывает обычно на праздник Суккот, когда вдоль тротуаров стоят столы с «арба миним», и празднично разодетые слуги Бога придирчиво выбирают пальмовые ветви.

— Здесь я чувствую себя лучше, — заявил рав Дари, замедлив темп. — Здесь все другое, даже воздух. Здесь можно дышать.

Он остановился посреди улицы и повернулся лицом к И. Д. К. Сказать, что взгляд его пронизывал насквозь, значило не сказать ничего. И.Д.К. ощутил, что исчез, растворился в плотном, наполненном странным запахом, отдаленно похожим на запах стиранного белья, воздухе улицы. Он понял неожиданно, что рав Дари почти два часа искал его и пока нашел, исходил весь центр города, а бросился он искать И. Д. К. потому, что было ему откровение: голос, который он, естественно, принял за глас Божий, сказал: «Отыщи Элиягу Купревича, приходившего к тебе в ешиву говорить о Торе, и приведи его к себе домой, и сделай для него то, что должен сделать еврей для еврея согласно Закону Моему, и это будет твоя заповедь на пути в новый мир, который я создаю».

Так и сказал Бог — слово в слово. Йосеф оставил жену и шестерых детей в синагоге, смиренно и благостно слушавшими слова раввина Шохата о смысле и цели явления Мессии, и отправился выполнять заповедь, которая, конечно, дороже молитвы, ибо молитва исходит от человека, возносясь к Богу, а заповедь исходит от Всевышнего, указывая человеку путь очищения.

У И.Д.К. голова шла кругом, потому что рассказанное Йосефом выходило за те пределы разумного, которые И. Д. К. никогда не переступал. За глас Божий верный его слуга мог принять и мысленную команду — хотя бы самого И. Д. К. или даже Мессии, — в способности остальных принимать и передавать мысленные образы И. Д. К. с некоторого времени сильно сомневался. К тому же, будь эта способность действительно повсеместной, Йосеф, для которого Создатель, пусть нематериальный, существовал более реально, нежели даже президент Эзер Вейцман, слышал бы десятки других голосов, и реакция его была бы, безусловно, совершенно иной.

И.Д.К. думал об этом, следуя за равом Дари, свернувшим с Меа Шеарим в проулок, о существовании которого И. Д. К. не подозревал.

— Сюда, — сказал Йосеф, открывая ключом массивную дверь и пропуская И. Д. К. в темный маленький холл, где при тусклом уличном освещении, проникавшем в окна, можно было увидеть книжные стеллажи до потолка и большой стол, на котором лежали книги и почему-то стоял огромный металлический чайник литров на пять-шесть.

Зажегся свет, на пороге соседней комнаты появилась женщина — в косынке, полностью скрывавшей волосы, в длинном, до пят, платье. С показной отчужденностью резко контрастировала яркая, открытая улыбка.

— Хана, моя жена, — сказал рав Дари.

Последовал почти неуловимый обмен короткими жестами, Хана кивнула, и буквально через несколько секунд чайник на столе был заменен современным, электрическим, избыток книг отправился на пол, а на опустевшей, будто поле боя, поверхности явился взору И. Д. К. немыслимой красоты сервиз из трех фаянсовых чашек с блюдцами и сахарницы в форме крепостной стены Старого Иерусалима.

Налив чаю гостю и мужу, Хана собралась удалиться, но Йосеф показал жене на стул рядом с собой, налил чай в ее чашку и положил две ложки сахара. Все это напоминало семейный ритуал, в котором И. Д. К. ровно ничего не понял, но принял как должное.

— Тебе нужно успокоиться, — неожиданно сказала Хана, обращаясь к И. Д. К. — Ты не слышишь, — обратилась она к мужу, — я говорю с тобой, но ты молчишь…

Йосеф поставил на стол чашку и удивленно посмотрел жене в глаза. И.Д.К. вздрогнул.

— Ты смотрела по телевизору выступление Мессии? — быстро спросил он. — Ты слышала его слова и после этого начала чувствовать чужие мысли?

— А ты нет? — спросила Хана. И к мужу: — Ты тоже? Поэтому ты не слышишь меня…

— Хана, — сказал И. Д. К., обращаясь скорее к Йосефу, поскольку разрешение зависело от него, — я говорил с Мессией некоторое время назад. И сейчас мне нужно…

— Да, — сказала Хана, — я слышу, ты зовешь Его, и Он зовет тебя, но вы не находите друг друга.

Она посмотрела на мужа.

Йосеф кивнул, но И. Д. К. почудился в его взгляде огонек иронии, которой быть не могло.

— Ты поможешь?..

— Я попробую быть переводчиком, — сказала Хана. — Говори мне все, что хочешь сказать Ему. Мысленно. Я буду переводить Его ответы.

И.Д.К. не хотелось, чтобы кто-то знал о содержании беседы с Ильей Давидовичем. Но выхода не было.

— Скажи ему, что я прошу выступить по телевидению с новым обращением к еврейскому народу и прочитать текст, который я дам.

Йосеф нахмурился, фамильярно-командное обращение к наместнику Бога на земле показалось ему совершенно неуместным, хотя он ведь и сам не далее как три дня назад разговаривал с Мессией покровительственным тоном.

На мгновение задумавшись, Хана сказала:

— Он… говорит, что наконец-то ты нашелся, Он так ждал и… Конечно, он выступит немедленно, а текст…

— Йосеф, компьютер, пожалуйста!

Работать пришлось в комнате, где спали двое старших детей — мальчики лет десяти и восьми; другого помещения для компьютера Йосеф, видно, найти не сумел. И.Д.К. сел перед монитором, Йосеф тактично покинул комнату (впрочем, была ли это тактичность? а может, просто нежелание видеть, чем занимается безбожник?).

Минут пять И. Д. К. не мог сосредоточиться. Мысли рассеивались — он вспоминал Дину, когда она шла за ним по тихой улице, и свой испуг вспоминал, когда он впервые испытал на себе, что такое телепортация, и еще несколько совершенно ненужных сейчас воспоминаний не желали утихомириться: почему-то он вспомнил запах, стоявший в его квартире, запах чужого человека пополам с запахом плесени.

И.Д.К. вставил дискету в дисковод и выбрал директорию «Коды», заметив краем глаза, что и на жестком диске такая директория присутствует. Что рав Дари делал с кодами?

Повинуясь минутному желанию, И.Д.К. вошел в директорию Йосефа. Названия файлов были достаточно красноречивы: «Саддам», «Рабин», «Интифада», «Буш», «Клинтон», «Арафат», «Террор»… Даже о президенте Буше в Торе сказано нечто полезное? А о Ельцине? Файла «Ельцин» в списке не было, как и вообще ничего, связанного с событиями в России. Видимо, Творец не очень-то ею занимался с момента крещения Руси. Просматривать файлы И. Д. К. не стал, по природному чувству неловкости от подглядывания в замочную скважину.

И.Д.К. вызвал свои «Коды», и, когда на экране появилось приглашение «введите пароль», долго сидел, глядя на надпись — не мог вспомнить. В затылке медленно набухал багровый спрут боли, щупальца его были скользкими и, будто иглы, проникали, вытягиваясь, в височные доли и оттуда почему-то спускались к шее. Нужно было принять таблетку, но И. Д. К. не хотел сейчас отрываться. Он должен сосредоточиться, должен вспомнить.

Есть. И.Д.К. набрал пароль, надпись немедленно сменилась другой — «Ждите следующего кода». Ждать можно было минуту или пять, а может, всю ночь — И.Д.К. понятия не имел, какой участок текста Торы сейчас раскодировался, и сколько символьных и генетически загруженных систем сейчас находились под проверкой. Он закрыл глаза и мысленно попытался загнать болевые ощущения в одну точку — на самом темечке. Представил себе, что боль — это рабочий с отбойным молотком, сверлящий в затылке, будто в асфальте, огромную рваную дыру, а сам он — представитель муниципалитета, ответственный за чистоту улиц. Картинка смысла не имела, но именно бессмысленные картинки и действовали лучше всего.

Рабочий испугался и, бросив инструмент, пустился бежать. Отбойный молоток без толку заплясал на покореженном асфальте, но энергию удалось отключить, инструмент умер, и боль умерла вместе с ним, И.Д.К. почувствовал, как ее остатки сползли через позвоночник к ногам и впитались ковром, лежавшим на полу. Все прошло.

На экране возник текст «Код извлечен. Записать в файл или распечатать на принтере?» И.Д.К. записал код в новый файл и вызвал текст на экран. Несколько предложений выглядели абракадаброй, но память подсказала из каких частей Книги сложился текст.

И.Д.К. вытащил дискету, спрятал ее в карман куртки, выключил компьютер и только после этого трижды повторил мысленно текст Кода. Что бы ни предстояло, первым будет он.

* * *

Примерно в восемь часов утра рав Йосеф Дари обнаружил себя стоявшим рядом с И. Д. К. перед запертой дверью какой-то квартиры. Он перепугался насмерть и ухватился за И. Д. К., чтобы удержаться на ногах.

Сам же И. Д. К. не проявлял никаких признаков непонимания ситуации, хотя, как потом оказалось, в его памяти тоже зиял провал длительностью около девяти часов. Во всяком случае, он узнал и подъезд, и дверь, и, нажимая на кнопку звонка, наделся, что увидит сейчас Дину, жену Мессии.

Некоторый свет на этот отрезок времени могут пролить внимательное чтение и просмотр материалов с информацией об официальном въезде Мессии в Иерусалим. Илья Давидович совершил это деяние ровно в семь утра по местному времени, сидя на белом ослике, доставленном из киббуца Цора после почти десятичасовых поисков, объявленных Главным раввинатом.

Мессию сопровождали главные раввины, президент и премьер-министр. Прочие смертные толпились на расстоянии не менее десяти метров. Два эпизода обратили на себя мое внимание после многократного просмотра видеоматериалов.