Бесплатный фрагмент - Люцифер. Время Вечности

Том первый. Время

Пролог

Но вот разве могло мне тогда прийти в голову, что Сатана захочет провести самый провокационный эксперимент в галактике с моим участием? И он честно сказал об этом Господу:

— Я хочу устроить битву в кальсонах! Буквально столкнув лбами Творцов двух самых могущественных и до сих пор конкурирующих религий. Но уже, разумеется, как персонажей из других Сказок, чтобы они даже не догадывались о том, что с ними происходит!

На что Господь только усмехнулся, сходу поняв своим Высшим Разумом, о ком он говорит:

— Они легко справятся с этим испытанием, это мои самые мощные и влиятельные Творцы! Я уже сожалею, что отправил их на одну планету. Их религиям там и до сих пор тесно.

— Вы, конечно же, слышали миф о пробуждении бога Аполлона на судне «Делос»? Я хочу использовать этот миф в качестве сюжета их битвы.

— Что ж, думаю, это будет весьма занимательное зрелище! — улыбнулся Господь, поудобнее устраиваясь на троне.

— Ладно, я пошел работать. Труд предстоит немалый, с ними придётся повозиться.

— То есть? Вы хотите к ним присоединиться?

— А вы думали, как я действую, по старинке? Посылаю искушения и всё такое? Этим давно уже занимаются архидемоны, посылая к жертвам их интриг самых опытных демонов искушения. Они проверяют, готов ли неофит пожертвовать личным счастьем ради трансформации в титана духа? Устраивают ему выпускной экзамен перед тем, как начать посвящение в ещё более высшие истины! Мы давно уже действуем напрямую. Лично!

— Да, от этого шоу будет только ярче! Ну и как же вас будут там звать?

— Догадайтесь! — усмехнулся Сатана и покинул Тронный Зал.

Оставив Господа в весьма озадаченном состоянии.

— Вот, чёрт, умеет же заинтриговать! — не скрывая восхищения, хлопнул Господь по подлокотнику. — Погоди, я иду с тобой!

— Вы в своём уме? — оглянулся Сатана в дверях. — А кто будет сидеть на троне в центре вселенной и следить за Порядком?

— Скажем всем через лжепророков, что «Бог умер». Пусть возрадуются и начнут нести отсебятину. Им же хуже. Будет потом в чём каяться, когда я вернусь.

— Ну и как же прикажете Вас там величать? — усмехнулся Сатана, прикрыв обратно двери сапогом. — Творец Вселенной?

— Вот так вот — в лоб? Вы в своём уме? Опять эти орды поклонников… — заёрзал Бог на троне. — «Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток. Ужель заставите меня вы танцевать средь размалёванных шутов и проституток?»

— А что, это неплохая идея! — задумался Сатана: «А не взять ли этот стих за сюжетную линию воплощения Господа на планете?»

— Я понял! Я понял, как всё обставить! — заявил Господь, устраиваясь поудобнее. — Мы устроим грандиозную битву бога Аполлона с демонами искушения, который крутит планету метеоритами, словно школьный глобус, наглядно показывая то, чем Время отличается от Вечности! Вынужденный из Творца Вселенной скатиться до Творца планетарного масштаба, чтобы столкнуться лицом к лицу с архидемонами! С которыми Аполлон из-за политических интриг в Совете Старейшин вынужден заключить сделку, чтобы довести свой эксперимент над галактикой до завершения. И выложит все секреты тёмных в Глубинной Книге, открыв которую, вы погружаетесь не только в сердце главного героя, но и в самые сокровенные тайны мироздания, которыми ранее обладали только Великие Посвящённые. Но теперь — время пришло! Время пришло к вам в гости, чтобы раскрыть на все эти Тайные Знания глаза каждому. И вот сидит и ждёт, когда ж его позовут? Время, время, ох уж мне этот непоседа! Оно и вправду уже засиделось у вас в приёмной, спеша сделать вас вечными и попрощаться с этой планетой навсегда!

— То есть? — оторопел Сатана. — Вы хотите открыть смертным все секреты вечных?

— Да ничего не произойдёт, не переживайте! Ведь тайны надо практиковать, а не говорить о них! Смертные пропустят их мимо ушей, чтобы не вставать с диванов. Для них это будет очередная сказка про весьма юного, по космическим меркам, но с огромным умом и самомнением, невероятно тщеславного романтически настроенного ангела, самым невероятным образом попавшего в ад. Начитавшись у себя в совершенном ангельском мире романов о попаданцах, внезапно попадающих в качестве планетарных Творцов в самую гущу исторических событий в аду и начинающих наводить там свои порядки, используя все доступные им высшие знания и магию. Совершенно искренне пытаясь воссоздать в аду то мироустройство, что царило в их Высшем Мире до того, как они его покинули. И вдохновлённый их литературными успехами, попытался сделать то же самое, но уже — на самом деле! С целью сбора фактологического материала для своего будущего бестселлера, который он намеревался написать, по горячим следам, прямо в аду. Чтобы перещеголять своих «собратьев по оружию»! Угрожая пытающимся тут же помешать ему издать книгу, когда его Глубинная Книга была уже написана, стоящим у власти демонам организовать в их странах ровно те самые подвиги, что были так подробно описаны в романах его литературных конкурентов. Устроив им «Бурю в стакане» с чаем без Сахарова! То есть ровно то же самое, только без его водородной бомбы. И уже действительно их всех перещеголять! А не на словах. Войдя в историю не только как художник Слова, но и Дела! Что у Аполлона и на своей планете получалось всегда намного изящнее, чем высокий слог!

— Allez! — воскликнул Сатана, восхищённый умом Создателя. Ход удался!

Глава1.Искушение

Граф Аполлон Воронцов, после гибели царской семьи единственный претендент на трон, забрался на белом «Спринтере» на вершину самой высокой сопки и заявил:

— Я хотел бы сделать перевод «Книги Жизни» на английский!

— Для чего? — не понял Ганимед. Вышел из машины и окинул с сопки раскинувшийся внизу город, огибавший бухту «подковой счастья».

— При помощи «Книги Жизни» я хочу трансформировать всех людей в ангелов! — вышел Аполлон вслед за ним. — А не один народ, как Моисей. Сделав богоизбранной всю планету!

— И давно у тебя это началось? — покрутил тот пальцем у виска.

— В юности у меня складывалось стойкое ощущение в поленницу навязчивых идей, что Кто-то или Что-то хочет отбить у меня охоту к похоти. «Ну, почему другим можно, а мне — нет?» — недоумевал я. «Ты — Особенный!» — отвечало мне Бытие. «Нет, я такой же, как все!» — упрямился я. Вот меня и кинули в самое пекло! Ты же помнишь, каким я был?

— Да-а-а! — протянул Ганимед.

И пока в голове Аполлона проносился «Восточный экспресс» воспоминаний, Ганимед сидел и следил, чтобы железной была дорога.

Они, как два йога, сидели на осколках травы бутылочного цвета. Но осколки не впивались в их массивные чресла, так как уже, по всей видимости, изрядно затупились. А может и народились туповатыми. Неизвестно, с чем была связана тупость травы, но эти двое постоянно умничали.

— Кстати, граф! — очнулся Ганимед. — Медея, которая раньше жила с Ахиллом, учится на факультете английского языка. Можно с ней обсудить перевод книги.

— Медея? — не понял Аполлон: «Как такую девушку можно бросить?» И в предвкушении забавного каламбура позвонил ей на домашний телефон: — Алло, это Медея?

— Да. А кто это?

— Потенциальный работодатель. Я слышал, что вы в совершенстве владеете языком!

— Враньё! — покраснела она за своё прозвище.

— Я имел в виду, языком Шекспира!

— Так вас интересуют услуги репетитора? — облегчённо вздохнула она.

— Переводчика! Двадцать долларов за страницу вас устроит?

— Надеюсь, это не техническая литература?

— Я хотел бы лично встретиться и обсудить условия аренды содержимого вашей головы.

— Но предупреждаю сразу, я буду не одна. Я возьму с собой подружку!

— Подружка тоже владеет языком? Или вы хотите пригласить её на встречу в качестве секс-юрити?

— Сосу-рити! — засмеялась Медея и положила трубку. Наконец-то поняв по его крылатому выражению, кто ей позвонил.

Не понимая ещё, что Храмом теперь стала вся планета — Землёй Обетованной. После того, как на неё прибыли такие высокие гости, как Бог и Сатана.

И Медея стала сама названивать, приглашая их: «Весело провести время!» А на самом деле — весело провести Аполлона, держа его возле себя на привязи обещания перевода книги. Заметив, что граф готов потратить на неё всё до цента! За одну улыбку, когда улыбнулась ему в ответ, согласившись прокатиться на дикий пляж.

Хотя, казалось бы, непримечательный средний лоб, идеально прямой нос, добротные скулы и нордический волевой подбородок, средний рот, светло-русые волосы, голубые, от природы, слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Медея не более, чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и выпирало из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже о её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду — картины Айвазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить. Ну, или хотя бы воспользоваться её кувшином с узким горлышком. Побуждая Аполлона трепетно следовать их примеру, как только снова её увидел. И взалкал! Её солёную влагу.

— А где ты работаешь? — спросила её подружка.

— Я из Трои! — гордо ответил Ганимед.

— А где — именно?

— В городской администрации! — таинственно произнёс он.

— Неужели?! А ты?

— А я здесь, в Дельфах. — ответил Аполлон, выруливая на дорогу.

— Тоже в администрации?

— Тебе-то это зачем?

Что Креуса расценила как то, что она слишком уж мелко плавает, чтобы лезть в Их большие дела.

— Просто, — смутилась она, — у меня уже был парень из администрации в Коринфе. Он был таким могущественным человеком, что когда утром я собралась на работу, он спросил: «Кто твой начальник? Давай, я ему позвоню и всё улажу». Я подумала, что он шутит, и ответила: «Звони!» Но он реально позвонил, назвал моего начальника по имени-отчеству и всё устроил. На работе в журнале мне поставили в тот день восьмёрку, как будто бы я весь день работала! И о чём бы я с ним не говорила, он заявлял: «Давай, я всё устрою. Я — могу!» И реально происходило то, о чём я его просила. Первое, что взбредёт в голову! И я ощущала с ним в себе такую власть, словно я была в нашем городке настоящей королевой, от слов которой зависело тогда состояние многих людей, с которыми я общалась.

— И что же тебя заставило с ним расстаться? — усмехнулся Ганимед.

— Ему «угрожало» повышение по службе. Поэтому Ясон и не хотел отпускать меня даже на работу, — продолжила Креуса, не заметив от возбуждения его иронии, — и я около двух месяцев там не появлялась, получая деньги просто так. А когда Ясон улетел в столицу, я снова вернулась к своей работе. Где всё начальство стало меня за это уважать и называть с тех пор по имени отчеству: «Креуса Креонтовна!» Хотя до этого ни в грош не ставили! Ясон постоянно говорил мне: «Вот будет тебе года двадцать два, и тогда ты станешь уже никому не интересна. Радуйся, что тобой, пока ты ещё молода и красива, интересуются такие большие люди!»

— А сколько у тебя их было, больших людей? — не понял Аполлон.

— Так ты снова желаешь «сообразить на троих»?! — засмеялся Ганимед.

Так раскатисто, что Креуса сразу же ощутила по его напору, что это уже довольно-таки опытный граммофон с очень сильной пружиной характера и острой иглой юмора, который охотно заводился. А затем ещё долго не мог остановиться, громогласно смеясь над своими шутками.

— А кому вы, Креуса Креонтовна, хотели бы, чтобы я сейчас позвонил? — усмехнулся Аполлон, входя в роль Творца её мироздания. Достал телефон и стал читать ей фамилии чиновников из местной и краевой администрации, указывая их должности.

И Креуса стала смотреть на Них другими, более волнующими глазами — Креусы Креонтовной. Полностью поверив в собственный же миф, в который она и их тут же вписала, как своих новых властелинов. Взяла у него телефон и стала просматривать список абонентов, отыскивая уже знакомые ей фамилии:

— Я, если честно, вообще не понимаю, кому нужны все эти ваши столь многочисленные абстрактные идеи! — усмехнулась Креуса, олицетворяя их с Теми, кого уже знала — как властелинов мира.

— Идеи никогда не бывают абстрактными. То есть оторванными от жизни! — усмехнулся Творец. — Ведь ты именно это имела в виду?

— Да, я имела в виду ваши пустые умопостроения, — усмехнулась над Ними Креуса, — не имеющие с нами, по сути, ничего общего!

— Так знайте же, Креуса Креонтовна, что именно при помощи абстрактных, с виду, идей элиты и настраивают массы, натравливая их на своих геополитических противников!

— Но так как те также ведут агитработу, то внешне это выглядит как борьба классов, школ, общественных групп или различных партий меж собой! — поддержал его игру Ганимед.

— А то и — войны! Где обе стороны с энтузиазмом уничтожают друг друга. Если не осознавать того, чьи интересы они защищают.

— И тем яростнее и исступлённее, чем менее они это осознают. Считая, что эти идеи их собственные, раз уж они полностью их разделяют.

— Вот идиоты! — усмехнулась Креуса. — И как же?

— Да, как и во время Второй мировой. Где Америка и Англия выясняли отношения друг с другом руками русских и немцев, в которых английскому аристократу Хьюстону Чемберлену удалось для этого вдохнуть мятежный дух Гёте через творения Вагнера и Ницше под видом поклонника их талантов.

— Добившись, чтобы Вагнер выдал за Хьюстона свою дочь, — подтвердил Ганимед.

— Чемберлен вначале внушал Гитлеру свои идеи, а после провала «Пивного путча» его дочь снабжала Адольфа в тюрьме бумагой и чернилами, чтобы тот смог идеи её отца обобщить и выдать за свои.

— Создавая там, от нечего делать, плагиат «Моя борьба»! — засмеялась Креуса.

— С тараканами в голове! — поддержал её смех Ганимед.

Медея забилась на заднем сиденьи в угол и боялась открыть рот, понимая уже, чем это всё для них обеих закончится. На диком пляже.

— В России только потому и не были готовы к войне с Гитлером, что должны были отчитываться перед спонсорами из Америки о производстве исключительно наступательных видов вооружения.

— Или ты думаешь, откуда в разорённой на тот момент гражданской войной России в столь короткие сроки выросло столько тысяч оборонных и промышленных предприятий? Школы и вузы не успевали готовить инженеров, приходилось массово приглашать специалистов из Америки. Пропаганда знания была так широко развёрнута, что Россия стала «Самой читающей в мире нацией!»

— Россия до самого восемьдесят пятого года отдавали Америке этот лизинг. И как только Россия полностью отдала Америке все долги, лишь тогда в ней запустили Перестройку и развалили Советский Союз.

— Для чего тогда они давали деньги? — не поняла Креуса.

— Для того чтобы Сталин смог осуществить их план нападения на Англию.

— Поэтому Англия всего за десять лет также возродила Германию, подняв её из руин после Первой мировой, при условии, что Германия пойдёт в контратаку на Россию.

— Отдав Гитлеру для этого вначале всё золото Австрии, а затем и Чехословакию с её военно-промышленным потенциалом, без которого германские генералы ни в какую не желали нападать на Россию и задумывали даже поднять путч, считая Гитлера просто сумасшедшим!

— И вы думаете, что в России никто не понимал того, что творилось у них под носом? — усмехнулась Креуса.

— Ведь это не входило в их планы! Даже когда Гитлер уже стянул к их границам войска под видом военных учений, половина армии была кто в отпусках, кто в увольнении.

— Искренне веря в заключенный мир? — усмехнулась Креуса.

— Заключенный со стороны Гитлера именно для того, чтобы все в России облегчённо вздохнули, выдохнули и расслабились. Так как и до сих пор сохранились письма Гитлера к Сталину, где он призывает Сталина «поделить английское наследие», предлагая присоединиться к войне против Англии, которую Гитлер развязал для вида, активно создавая иллюзию, что готовится пересечь Ламанш.

— Чтобы войти к Сталину в доверие, и тот понадеялся захватить Англию руками немцев! — подтвердил Ганимед.

— Выполнив, таким образом, контракт с Америкой?

— Ты просто не понимаешь всех тонкостей психоистории! И у тебя не хватает широты кругозора чтобы даже попытаться осознать, что на Земле есть долгоживущие люди, которые не только строят столетние планы, но ещё и из поколения в поколение следят за их планомерным исполнением. Постоянно подготавливая для этого всё новые кадры.

— И не только у себя в стране! — подтвердил Ганимед.

— Но и — по всему миру? — оторопела Креуса.

— Враги человечества не где-то вне планеты. А среди тех, кто мешают людям тут мирно сосуществовать, постоянно побуждая их на всё новые «подвиги».

— Во имя всего человечества! — усмехнулась в ней Креуса Креонтовна.

— Человеку нужно научиться управлять своим разумом. Для чего необходимо не давать увлечь себя другим при помощи предельно логичных и вполне себе обоснованных теорий.

— Именно поэтому в сектах и учат безмыслию?

— Уметь не допускать в себе возникновение внутреннего диалога очень просто, это лишь вопрос тренировки. Нужно научиться понимать то, для чего эти теории возникают и разрабатываются до того состояния, когда ты начинаешь считать их уже своими собственными. Побуждая тебя действовать в твоей повседневной жизни именно таким образом, как ты действуешь.

— А не так, как тебе там вздумается! Заставляя тебя не просто с этими теориями согласиться, но начать их защищать!

— С пеной у рта! — усмехнулась Креуса.

— Доказывая лишь свою несостоятельность как теоретика.

— И как следствие, практика. Превратив свою жизнь в пеший марш по чужой дороге.

— Дороге на Москву? — усмехнулась Креуса.

— Не будь к немцам столь сурова, их одурачили! Все они были слишком увлечены теорией «Сверхчеловека» Ницше, которая и позволила им считать себя непогрешимыми! За всеми абстрактными идеями, которые мы изучаем, всегда стоят конкретные интересы и конкретная власть. На алтарь которых и были положены миллионы жертв различных войн и революций, разделяющих чьи-то убеждения.

— И пока в мире существуют шкурные интересы и власть — и не утихнут!

— То есть, — оторопела Креуса, — совсем никогда?

— Пока снова не придёт Творец и не возьмёт всё в свои руки.

— Не думаю, — недоверчиво усмехнулась она, — что долгоживущие согласятся отдать власть добровольно.

— Им никогда не понять, почему Будда, будучи ещё совершенно один и в полной нищете, уже открыто заявлял, что он — император всего мира! — возразил Творец. — Боюсь, что ему придется снова явиться в мир и разъяснить им, что такое подлинная власть. И для чего она, на самом-то деле, необходима.

— Так, а для чего же тогда она необходима? — не поняла Креуса.

— Вовсе не для того, чтобы держать всё в своих руках, как они считают. А именно для того, чтобы ни что не вываливалось у вас из рук. Служа Ничто! — подчеркнул Творец. — И разъяснить это всем людям в актуальных для них образах и понятиях, полностью изменив их отношение к самим себе. И я всего лишь продолжаю этот свой Путь.

— Путь Творца? — оторопела Креуса. — Но ты же не хватаешь звёзд с неба?

— Зачем мне это? — удивился Творец. — Я по ним хожу! Но даже если в этой жизни мне не удастся искоренить в людях рабскую психологию, вынуждающую их свято верить в мифическую Свободу, то рано или поздно я вновь сойду с холста своей картины мира.

— Что ещё за картина? — растерялась Креуса. — «Портрет Дориана Грея»?

— Мы культиваторы сознаний,

Мы нежим злачное зерно.

И колосом взрастёт однажды

Колосс Культуры сквозь навоз!

Мы — кардиналы подсознаний,

В навозной пашне рыхлых рож

Мы сеем света золотую рожь!

А жнем — плевелы ожиданий.

Раз вы с корнём вросли в уют,

Мы — лесорубы дряблых душ!

Мы вас причешем боронами!

Ведь кто-то ж должен вас полить

И хлебом мысли вас взрастить?

Мы — Культиваторы Сознаний!

— Ну и чем же вы собираетесь нас тут культивировать? — усмехнулась Медея, как только Аполлон остановил машину прям на пляже. Сообразив, что пора перехватывать у Креусы инициативу и прорываться в зону противника.

— Мы везли вас в такую даль именно для того, чтобы ты поработала нам головой! — подмигнул Ганимед и рассмеялся.

— Головой? — не поняла Медея. — Что за пошлые намёки?

— Если ты всё ещё сомневаешься, я могу тебе щедро заплатить! — потряс Аполлон пачкой долларов. Её нравы.

— Я не работаю головой! Тем более — двоим! — на глазок оценила она сумму.

— Я имел в виду, заплатить за перевод книги! — оторопел Аполлон, убирая деньги в карман. От греха подальше.

— А-а… вон ты про что! — засмеялась Медея над этим «ботаником». Осознав, что теперь она, а не Креуса, центральная нападающая в этих брачных играх. — Надеюсь, твоя книга не сильно толстая?

— У книги, как и у девушки, спрашивать такое не принято! — возразил Аполлон.

В раздавшейся, как толстая баба, тишине.

— Ты на что это намекаешь? Я в отличной форме! — удивилась Медея и буквально выпорхнула из машины, пока Аполлон доставал распечатку книги из портфеля.

Из «портфеля с ценными бумагами», как вначале подумала Креуса. И наконец-то поняла, что медленно ускользает на скамейку запасных с жёлтой карточкой.

— Ну, так что ты решила? — вышел Аполлон на песок.

— Надеюсь, ты про книгу? — усмехнулась Медея, расстилая покрывало.

— И про книгу — тоже! — засмеялся Ганимед, доставая пакеты из багажника.

— Ганимед, не читай мои мысли вслух! — усмехнулся Аполлон, хлопнув крышкой багажника. — Читай их про себя!

— Так все твои мысли не про меня, а про Медею! Ведь это она тебе будет… работать головой!

— Щаззз! Меня вы так дёшево не купите! — «Как наивную Креусу», — чуть не вырвалось у неё добавить. Но сдержала себя, пожалев подругу. Она-то их давно уже знала, как облупленных, а потому и молчала всю дорогу, пока те жутко умничали. И едва сдерживала смех, не желая раскрывать их карты. Раньше времени.

— Но зачем тебе переводить книгу, граф? Для чего ты тратишь время на эту ерунду? — указала Креуса на подругу.

Но те начали наперебой смеяться:

— Так ты тоже умеешь работать головой?

— Считаешь себя не менее медовой?

— Ну и сколько тебе за это заплатить? — снова потряс Аполлон пачкой долларов. Её нравы.

Что тоже её вполне устроило. Не говорить же им в лоб, что уже давно готова «сообразить на троих» с этими новыми властелинами её судьбы?

Но Медея поняла её правильно. И посмотрев на Креусу, покрутила пальцем у виска. Типа, совсем, что ли? Не объяснять же ей прямо при них, что они её тупо развели? Но решила пока что ничего ей не объяснять, не разочаровывать подругу. Раньше времени. Иначе она перестанет составлять ей компанию, внося в их соревнование дух интриги. В тесной конкурентной борьбе за пачку денег, которой Аполлон доверчиво сверкнул на горизонте их восприятия. На которые можно будет столько всего себе купить! Пока он будет наивно думать, что нравится им обеим. А потом, если Креуса захочет оставить его себе, убить её любовь к нему, рассказав ей про их уголовное прошлое всю-всю правду. Контрольным в голову! И от одной только мысли об этом невольно рассмеялась.

— Зря смеёшься! Я хочу предотвратить апокалипсис!

— Что за бред? — засмеялась Медея.

— Мне было откровение. Вот, послушай! — открыл Аполлон тетрадь, сел на покрывало и стал читать: — «Творец бродил по выжженной атомной войной планете в светозарном теле, всё пытаясь понять, почему же это произошло? Так рано. Несмотря на то, что ожидавший его на орбите Челнок уже несколько раз посылал сигналы, призывая как можно скорее подняться на борт и отдать швартовы. Хотя Летучий Корабль, забрав всех богов и ангелов, уже давно покинул орбиту и отправился развозить их по своим планетам, словно школьный автобус с галдящими детьми. „Люди до последнего думали, что можно не обращать внимания на воззвания Творца эволюционировать и им за это ничего не будет. Даже тогда, когда война была уже в разгаре! — размышлял Творец, бродя по всё ещё раскалённому пеплу. — Наивные. Надеясь, что архидемоны так и оставят их тут беситься и играть в их брачные игры. Не понимая, что те помогали людям, посылая озарения, изобрести ядерное оружие именно для того, чтобы и устроить тут ядерный апокалипсис, манипулируя их обидами и амбициями. То есть — их же собственными руками!“ Да и книгиню надо было срочно найти. Она убежала от него в светозарном теле и где-то спряталась, не желая смириться с тем, что тут произошло. Ей вовсе не улыбалось ждать на своей родной планете, пока ветер развеет наконец-то переставшую быть радиоактивной пыль, чтоб начать созидать тут новую цивилизацию. С ноля! Как Адам и Ева. Для неё это были не игрушки! Её всё ещё женское сердце никак не могло со всем этим смириться. Как сердце Творца, уже давно привыкшее к подобным потрясениям. Ведь это была его далеко не первая планета, на которой цивилизация разумных существ досадно схлопнулась. Как Книга Жизни, которую Творец устал читать».

— Что ж, я искренне рада, что ты наконец-то нашел свою книгиню, которая будет наивно верить в твои сказки! — усмехнулась Медея над Креусой. — Но почему ты решил, что ты — Творец? У тебя «синдром Наполеона»?

— Однажды я наткнулся на фразу, посылавшую Творца подальше: «Творцы нам нах… не нужны. Криэйтером». И Афина Паллада, вскипев и буквально проломив мне череп изнутри воспоминаниями, решила заступиться за своего Бога-Отца в «Книге Жизни». Пытаясь доказать криэйтерам, которые внушают с того света Пелевину такие фразы, играя в тексте им, как деревянной куклой, что ни один криэйтор с Творцом и рядом не валялся!

— Так Афина выбрала тебя в качестве литературного мавра? — засмеялась Медея.

— Что ещё за мавра?

— Этот термин вошёл в обиход после убийства Пушкина, — пояснила она, как филолог, — когда вскрылось то, что он помогал писать своим современникам. Ведь его отец был мавром!

— Да, «Мертвые души» это его сюжет, — согласился Аполлон.

— И когда Пушкина убили, Гоголь так и не смог дописать без его подсказок третий том. И, в отвращении, швырнул его в огонь!

— Который я теперь и достаю обратно из огня своего таланта! В виде детектива, в котором я распутываю убийство Пушкина «по горячим следам» своего сердца. Теперь понимаете, насколько этот труд мне дорог?

— Сильно дорог? — оживилась Медея.

— Волшебник подарил ювелиру, которому таскал из прошлого драгоценности на переплавку, миллион долларов! Только для того, чтобы показать мне, что он не шутит! И этот миллион мог бы быть уже моим, а не ювелира, если бы я разгадал тогда его интеллектуальный ребус.

— Что ещё за ребус?

— Прочитаешь об этом в «Медузе Горгоне». К тому же, архангелы недавно послали мне осознанное сновидение — фрагмент моего будущего, которое я, как проснулся, тут же записал. Прочитать?

— Ну, давай! — улыбнулась Медея, призвав жестом этого миллионера облокотиться на себя вместо кресла, входя в роль его ассистента. И показала язык Креусе, желая отомстить ей за то, что та на рок-фестивале «Арго» увела у неё Ясона.

Аполлон опёрся спиной о её душевную поддержку и стал читать:

— «Оглядев себя, я обнаружил, что сижу в тёмно-серой рясе у стены многоэтажного здания прямо на тротуаре. В длинных волнистых волосах, которые я отрастил за время семилетней трансформации физического тела в светозарное в полной изоляции от мира, было полно перхоти. И я понял, что их снова пора помыть.

Мимо проходили американцы всеразличных рас, недоверчиво поглядывая на бородача в непонятной рясе. А одна молоденькая афроамериканка в белой блузе и серой юбке средней длины, проходя мимо, пожалела меня и кинула несколько смятых купюр, приняв за нищего.

Я дёрнулся, понял всю унижающую меня ситуацию, встал и быстро пошёл прочь по тротуару. Девушка посмотрела на кинутые на мостовую купюры, от которых я шарахнулся в сторону, но не стала их подбирать и, покачав головой, пошла прочь.

Набрёл на какой-то книжный магазин и увидел сквозь витрину свою книгу, выставленную на деревянных стеллажах лицом к потенциальному покупателю наряду с другими хитами продаж. Псевдонимб был указан сверху: «Аполлон Воронцов». А чуть ниже название: «Книга Жизни».

Пока я рассматривал витрину с новинками, из магазина вышла продавец и тоже приняв за нищего, попыталась прогнать вон. Но я указал на книгу:

— Я её автор.

Та поняла, что ряса и длинные волосы с бородой это мой сценический имидж, призванный продвинуть книгу, и переменилась в лице:

— Проходите в магазин, граф! — пригласила она уже тёплым тоном. — У нас тут после издания вашего бестселлера появились и другие новинки. Не желаете взглянуть? Вот автор, который вас «затмил», — улыбнулась девушка, указав мне на книгу модного теперь автора.

На что я не стал даже заходить и лишь скривился:

— У меня-то подлинное искусство! И этот однодневка мне неровня!

На что девушка стала предлагать мне мою же книгу:

— Купите один экземпляр, будет что подарить своим знакомым.

— Но я тут ещё никого не знаю.

— Вот и будет повод хоть с кем-нибудь познакомиться! — настаивала она на покупке. — Покажете им свою книгу, и вас тут же начнут уважать!

— Но я не взял с собой денег, — возразил я, пожалев уже, что не подобрал те брошенные на асфальт купюры.

— Может быть, карточка? — настаивала девушка.

— В моей рясе нет карманов, — улыбнулся я и символически похлопал себя по бокам.

— Но вы же можете продиктовать мне номер счёта в банке, — не сдавалась та, желая хоть что-нибудь продать.

— Я его не помню, — улыбнулся я и стал от неё уходить быстрым шагом.

Прошёл пару кварталов, забрёл в подворотню и увидел там синюю спортивку. Проходя мимо, вдруг заметил, что на заднем сидении лежит книга. Именно того автора, который меня «затмил».

В машине никого не было. Я нерешительно дернул ручку. Машина оказалась не заперта. «Видимо, вышли на пять минут», — понял я. Огляделся по сторонам, взял книгу и стал читать, облокотившись о заднее крыло пятой точкой. Решив, что тут же отдам её хозяину, как только тот появится, да и всё тут.

Читать по-английски было намного тяжелее, чем говорить. Тем более что автор активно использовал «герменевтический круг» и другие литературные приёмы. И так как через пару минут никто так и не появился, я открыл нараспашку заднюю дверь, уселся ногами наружу и продолжил чтение. А ещё через пару минут залез в машину с ногами. Сидеть стало гораздо удобнее.

«Нет, он мне не конкурент!» — решил я, разочарованно закрыв книгу.

И тут возник Никто!

— Ты чего это уселся в мою машину?! — стал возникать тот на подступах. Всё отчётливее.

— Да, вот, хотел книгу посмотреть, — стал я непроизвольно оправдываться. Вылез наружу и протянул её хозяину.

— А кто тебе разрешал?! — напирал он, явно намереваясь избить. — Это что, твоя книга?!

Когда тот подошел на ударную дистанцию, я рефлекторно хотел нанести упреждающий удар. Но тут же мысленно стал раскаиваться: «Прости меня, Господи, что я на него разозлился».

Тот увидел, что я повесил нос, и одобрительно хмыкнул:

— Да, ладно, не переживай! Я и не хотел тебя бить. Так, пожурил слегка!

— Да я перед Богом каялся, а не перед тобой. За то, что хотел тебя тут же вырубить.

— Повезло тебе, что ты передумал!

— Почему это? Я последние два года активно занимался физическими нагрузками и в прекрасной форме. К тому же, у меня нокаутирующий удар, которым я и хотел тебя тут же вырубить, чтоб не драться.

— Потому что ты уже старый, а я — молодой! К тому же, я боец NFC.

— Ты боец NFC?! Круто!

— Я в последних боях участвовал! Не узнал?

— Нет. Я смотрел бои NFC, когда чемпионом был Мак-Грегор.

— Да, давно это было. Меня, кстати, Джим зовут, — протянул он руку. — Джим Крайслер. А тебя?

— Аполлон Воронцов, — пожал я твердую руку спортсмена. — Я, просто, и сам писатель, а в магазине продавец мне сказала, что этот писака затмил мою «Книгу Жизни».

— Ещё бы! — усмехнулся Джим, забирая книгу. — Да, я читал твои книги! Но я читал их в электронном виде, а не в бумаге, как ты советовал.

— Ну и как, понравились?

— Да. Особенно, «Медуза Горгона». Мегера — просто класс! А ещё мне понравились там твои похождения с Йориком. Напиши про него что-нибудь ещё. Я с удовольствием почитаю!

— Хорошо, постараюсь, — улыбнулся я. Осознав, что Джим наивно полагает, что я всё это выдумываю, а не просто описываю то, что со мной было, придавая своим похождениям художественные формы.

— Но больше всего мне понравился «Ассортир».

— Ну, ещё бы! Это моя последняя книга, а потому-то и самая лучшая!

— «Книга Жизни» тоже ничего.

— Ничего? — удивился я, так как считал эту книгу самой важной.

— Да и «Кассандра» тоже мне понравилась.

— «Кассандра»? — удивился я ещё больше. — Это моя самая первая книга, поэтому я считал её самой слабой.

— Да нет, нормальная, — возразил Джим. — А в «Сиринге» мне больше всего понравился тот момент с внезапным появлением Волшебника. Я потом в других книгах только эти моменты и искал. Правда, там, места, где эти твои диалоги с Дезом, я пропускал, если честно. Слишком нудные они. Тем более что ты и сам писал, что те, кто не являются поклонниками нон-фика, могут пропускать их. Вот я их и пропускал.

— Так я написал это, чтобы ты прочитал их, когда будешь читать мои книги во второй раз. Но уже — как нон-фикшен! К тому же, все мои шутки становятся понятны только после повторного прочтения, это моё ноу-хау! Ты прочитал их ещё раз?

— Нет, конечно!

— Значит, ты так ничего и не понял, — вздохнул я.

— Да всё я понял! — отмахнулся Джим. И достал из машины бутылку бренди. — Будешь?

— Нет, — съежился я.

— Почему это? — удивился Джим, отвинчивая крышку. — Я хотел бы отметить нашу встречу! — выпил сам с горла и протянул бутылку.

— Религия не позволяет, — показал я на рясу. И снова передёрнулся при виде того, как Джим приложился к бутылке. — Это тебя убьёт!

— Не каркай!

К машине подошла девушка и исподлобья посмотрела.

— Да не смотри ты на него так, — махнул рукой Джим. — Это его сценический имидж, он писатель. Граф, познакомься с Лайзой.

— Аполлон Воронцов, — улыбнулся я. — Я явился в Америку, чтобы продвигать свою «Книгу Жизни».

— Явился? Извини, забыл, что боги не приходят, а являются!

— Ну, да. Термина «телепортация» тогда просто не было.

— Да, я читала ваши книги.

— Присядем? — предложил Джим.

Лайза села возле меня на заднее сидение, и я почувствовал себя рядом с ней крайне неуютно.

— У тебя зрелый невроз. Поэтому ты видишь мир в негативном ракурсе.

— Да, врачи мне об этом говорили, — подтвердила Лайза. И пристально оглядела меня с головы до ног.

— Я мог бы тебя вылечить, но для этого надо дней десять.

— Ты куда-то спешишь? — удивился Джим.

— Не могу же я тут с вами целых десять дней болтаться? У меня дела.

— Может, поедим чего-нибудь? — предложил Джим.

— Но я не взял с собой денег, — возразил я. И снова пожалел, что не подобрал те купюры.

— Чтоб никто не понял, что ты миллионер? — не поверила Лайза.

— Вот он и делает вид, что «беден, как церковная мышь»! — засмеялся Джим, показав на рясу.

— Чтоб меня не отследили по цифровому следу! Я скрываюсь тут, если честно. Вы просто не понимаете, какие у меня теперь могущественные враги.

— Ну, да. Это пока ты нищий, ты никому не нужен.

— Деньги тут ни при чём! Волшебнику пришлось уничтожить тех, кто пытался запретить «Книгу Жизни».

— Физически? — оторопела Лайза.

— Нет, блин, интеллектуально! — засмеялся Джим.

— Астрально! — возразил я. — Вы просто не представляете ещё, что это за грозное оружие! Они выгорали изнутри медленно и Задорно! Прекрасно понимая, в отличии от него, за что именно это с ними происходит. А поскольку Волшебник и я — это, фактически, одно лицо, то демоны преследуют меня, а не его.

— Вот идиоты! — засмеялся Джим.

— Но разве Волшебник не понял, что этим он тебя подставил? — удивилась Лайза.

— Ладно, поехали, я тебя угощу. Окажу услугу Волшебнику. Или ты думаешь, сколько я зарабатываю на боях?

— Видимо, вполне достаточно.

— Видимо? Видимо-невидимо! — рассмеялся Джим и нажал на газ.

— Видал? Это он после твоих книжек так заговорил.

— Я называю это «родная речь», — улыбнулся я.

— Ты давно ел? — оглянулся Джим.

— Дня два назад. Поэтому пока что не особо хочу.

— Два дня назад?! — удивился Джим. И выехал на Центральную улицу.

— Я давно уже перешел на питание кишечником и теперь могу есть раз в три дня. Но с удовольствием поел бы!

— Ещё бы! — усмехнулся Джим.

— А я думала, что ты всё врал про питание кишечником.

— Да я вообще в своих книгах ничего не врал. Там описаны реальные упражнения, которые я практикую.

— И что, теперь ты снова бог?

— Да пока что не особо, — стушевался я, избегая гордыни, — сам хочу посмотреть на то, что из этого получится. Хотя, если честно, я практикую все эти духовные техники только для того, чтобы не умереть от неизлечимых болезней, а не от хорошей жизни.

— Жёстко она тебя! — посочувствовала Лайза.

— Кто это?

— Геневера, разумеется! — засмеялся Джим, паркуя машину. — Рассчитав твою судьбу перед воплощением именно таким образом, чтобы ты просто вынужден был практиковать религию. А не красиво и отвлечённо об этом рассуждать, как священники.

— Так ты что, сам этого так и не понял? — впервые улыбнулась Лайза. — Ты такой бледный, что мне так и хочется тебя откормить.

— Тебе стейк заказывать?

— Конечно! — улыбнулась Лайза.

— Ты хочешь оставить всё, как есть? — удивился я, усаживаясь за столик.

— Но при чём тут стейк?

— Моисей же сказал: «Не убий». Каждому! Навсегда. Чтобы именно ты прямо сегодня не ела мясо.

— Я думала, что эта заповедь запрещает убивать ближнего.

— Ага. Ты, вообще, читала «Ветхий завет»? Это вестерн, не лишенный залихватского исторического куража! А «Новый завет» я вообще вначале читал как социальную фантастику, ведь там описывается то, чего не может быть! По мнению обывателя, каким я был. Пока не начал практиковать. И на собственной шкуре убедился в том, что там всё-всё по-настоящему!

— И даже яблоко «добра и зла» это не метафора?

— Нет, яблоки сладкие. А Блаватская писала, что неофитам сладкое есть нельзя. Потому что сладкое вызывает неукротимое сексуальное желание духовно «убить» ближнюю.

— Два стейка, два пива, три картофель фри и молочный коктейль для этого «ботаника». Без сахара! — подмигнул Джим. И протянул деньги официантке.

— Что ж, холодильник опять победил Бога, — вздохнул я, как только принесли еду. И запахло хорошо прожаренным стейком. Сглотнув слюну. — Пойми, — обратился я к Лайзе, которая впилась зубами в стейк, — энергия духа покидает тебя всякий раз, как только ты ешь мясо или пьёшь спиртное. Или ты думала, чем пролы Оруэлла отличаются от более высших каст? Тем, что они деградируют, употребляя в пищу всё подряд. И постепенно мутируют на генном уровне, образуя отдельную касту шудр! Это Создатели нашего тела на высших планетах специально так создали наше тело, чтобы обыватели не становились духовно продвинутыми. Как архидемоны, которые смогли эволюционировать из полутораметровых тараканов ещё до изобретения тела человека, постоянно вращая клешни, — показал я, начав быстро-быстро вращать кисти рук. — Так что мне, как позавтракаем, придётся вас покинуть. К сожалению.

— Ты больше не хочешь с нами кататься? — удивилась Лайза, пережёвывая сочный стейк. И вытерла рот салфеткой.

— С бесами — нет. С потенциальными ангелами — сколько угодно!

— Теперь ты меня обзываешь, да?

— Бес — это термин, означающий духовно нищее существо. То есть без «прибавочной» энергии, как сказал бы Карл Маркс, получаемой за месяц катания Сизифова-камня. К тому же, если ты ведёшь себя, как исчадье ада, поедая своих ближних, то кто ты? «Ангел» и «бес» это не комплимент и не ругательство, это термины, определяющие твою сущность и, как следствие, поведение. Бог хочет, чтобы ты был близок к нему не только на словах, изучая писания, но и на деле.

— «По делам вашим дано вам будет», — улыбнулся Джим, запивая стейк пивом.

— Так сказать, экзистенциально, на практике. А красиво рассуждать о высоком каждый может, тут ума не надо. Изменить своё бесовское бытие на ангельское — вот в чём вся фишка!

— Основной вопрос экзистенции! — поправила Лайза.

— Нет, далеко не каждый сможет, — возразил Джим, доедая стейк. — Очень много тех, которые и рассуждать не могут. Как мы.

— Но это не делает тех, кто умеет рассуждать, лучше. Только дела.

— Постепенно изменяя свою природу с бесовской на ангельскую, — поняла Лайза. Раздумывая уже над тем, заказывать ли ещё пива? Вертя стакан.

— Или ты думаешь, как я каждый рейс изменял свою наивно-демоническую природу? Я бросал грешить. То есть — пить, курить и есть мясо. Раскаивался во всех грехах и начинал изучать философские трактаты.

— В свободное от работы время?

— Пока другие моряки недоумевали: «Зачем тебе это надо?» И невольно отмечали то, что я постепенно всё больше становился похож на Христа. После того, как на меня от Николая Угодника нисходил Святой дух.

— Изменяя твоё физическое тело? — удивился Джим.

— Павел же сказал: «Христос — в каждом». Вот Он во мне и актуализировался по мере духовной трансформации. А один матрос из нашей четырёхместной каюты даже хотел набить мне за это морду! Лица, прости господи.

— По наущению Сатаны, — поняла Лайза и передумала пить пиво. — Молочный коктейль! — крикнула она официантке и посмотрела на меня. — Два! И булочку!

— Но я уже наелся, — возразил я, допивая коктейль, чтобы отдать стакан официантке.

— Возьмешь с собой! — твёрдо сказала Лайза.

— Но в моей рясе нет карманов! Я живу в Настоящем Моменте.

— Я положу её в сумочку.

— Спасибо, но мне уже пора.

— А я хотел пригласить тебя на бой! Сегодня вечером я выступаю, мог бы посмотреть. Бесплатно! Я могу провести двоих.

— У меня идея! Я хочу, чтобы ты во время боя передавал Джиму энергию, как Моисей.

— Да! У меня сегодня очень серьёзный противник, на кону большой куш! Если поможешь выиграть, поделим деньги!

— Но для этого ты должен быть уже «прокачан», — возразил я, — как и паства Моисея. Или ты думал, для чего его ученики сорок дней бродили по пустыне чувств? Ладно, сделаю, что смогу. Только больше не пей спиртное, иначе моя энергия будет тут же «покидать неблаговидный сосуд».

— Но почему ты воспринял тогда это осознанное сновидение, как послание архангелов? — не поняла Креуса.

— Потому что архидемоны тоже не сидели, сложа руки! И время от времени посылали мне свои компиляции моего вероятного будущего. Формируя их образы из того, каким я его себе тогда представлял! Вначале они посылали мне во снах моменты, где я договаривался о переводе книги на японский язык. А уже затем, непосредственно перед выходом книги в печать, меня вызвали в высокий кабинет и спросили через молоденького переводчика, не собираюсь ли я организовать в Японии секту? Так как после «Аум-Сенрикё» им запрещено издавать религиозную литературу. Тем более что я стоял в кабинете перед ними в тёмно-серой рясе, подтверждая опасения.

— И что же ты им ответил?

— Я не собираюсь заниматься организацией религиозной секты ни в Японии, ни где бы то ни было ещё. Моя единственная задача — отомстить Америке за развал моей страны!

— И — что?! — оторопела Медея.

— Переводчик наклонился к должностному лицу и перевёл мои слова. Тот чуть подумал и кивнул. И переводчик поздравил меня, что книга будет издана! Я проснулся тогда в холодном поту и долго думал над тем, что это было. Ведь я и не собирался мстить Америке, — заверил он Медею, — даже в страшном сне! А тем более — в столь неотличимом от реальности. Вспоминая то, что «я» же говорил. И быстро понял, что это был популистский ход с моей стороны. Ведь тот, кто принимал сложное решение о том, публиковать ли мою книгу, как представитель более старшего поколения ещё помнил о том, что это именно Америка скинула атомную бомбу на Хиросиму. В отличии от школьников, которые даже не помнят об этом факте!

— Чтобы тот захотел издать твою книгу в пику Америке? — удивилась Медея. Что всё так сложно.

— Тогда как, на самом деле, Америка сбросила атомную бомбу на Хиросиму вовсе не для того, чтобы «показать, кто в доме хозяин». Ведь японцы так и не поняли этого ровно до тех пор, пока Россия не разбила их кантунскую армию в Манчжурии. А как раз для того, чтобы одержимые идеями англичан ярчайшие представители Японии перестали втягивать свою страну в войну с Китаем. И навсегда смирить их имперские амбиции.

— Чтобы утереть нос Англии, выбив Японию из обоймы англичан! — усмехнулся Ганимед.

— Чтобы те не смогли уже больше вооружать Японию. И угрожать её боевым потенциалом ни Китаю, ни Корее, ни другим её соседям. Включая Россию, партнера Америки в те благодатные времена. А были бы с тех пор сугубо мирными гражданами. Какими японцы благодаря Америке теперь и стали.

— Подорвав сбросом атомной бомбы на Хиросиму все дальнейшие планы англичан! — усмехнулся Ганимед.

— Если бы! Это удалось прекратить только отравив Сталина. Именно из-за того, что тот подливал (войсками) масла в огонь всё той же войны «Севера и Юга»! Которая была перенесена теперь с территории Америки на территорию Кореи. Воюя друг с другом руками ничего не понимающих в том, чьи интересы они столь исступлённо защищают, корейцев. Разделив, в итоге, Корею сразу же после смерти Сталина на «Северную» и «Южную».

— Символично, не правда ли? — усмехнулся Ганимед и посмотрел по сторонам — на «северную» Медею и «южную» Креусу.

— То есть Америка тогда, по сути, оказала Японии услугу, нанеся упреждающий удар. Если понимать о том, что могло (и уже тогда планировалось англичанами) произойти с японцами в дальнейшем. Что неизбежно произошло бы, не подставь Америка Японии своё братское плечо!

— То есть раз и навсегда положив — с бомбардировщика на Хиросиму — конец вечной вражды Японии со всем миром! — просиял Ганимед. — Запретив им иметь войска и ядерное оружие.

— Но почему же тогда чиновник тебе поверил? — так и не поняла Медея.

— Шестьдесят четыре процента россиян проголосовали против развала Советского Союза, но его всё равно развалили. Американские ставленники нарушили данную нам Богом Свободу Выбора! А как спрашивал апостол Петр: «Вы пытались обмануть Бога?!» Ты помнишь, что апостол тогда за это сделал?

— Нет.

— А чиновник ещё помнил! И полистав «Книгу Жизни», понял, что я не просто верю в Бога, но и общался на Летучем Корабле с архангелами! Вот чиновник и решил, глядя на мою рясу, что я тоже хочу отомстить тем, кто нарушил Свободу Выбора россиян в лучших традициях Петра!

— Так ты реально Творец? — удивилась Креуса.

— Да он развел его! Не ясно разве? — засмеялся над ней Ганимед. — Чтобы чиновник разрешил издать книгу. Просто одев на встречу с ним рясу!

И объятия Медеи сами собой разжались, как только она поняла, что про миллион долларов он тоже им наврал.

— Это надо отметить! — усмехнулась она. Небрежно оттолкнула этого афериста от себя и приложилась к бутылке вина, чтобы заглушить разочарование.

Аполлон удивился этому перепаду настроения и переключился на Креусу:

— Да никого я не разводил! Если я действительно стану богом, то «Книга Жизни» станет на Земле новой религией, как у Кришны! — улыбнулся он Креусе, которая была чуть тоньше фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики Лизы Болконской, которые он тут же поцеловал. Развеяв сказочно долгим поцелуем Творца все её заблуждения.

— А если станешь богом только на словах, то — фантастикой! — усмехнулась Медея, как филолог. Но увидев, как Андрей Болконский и его «маленькая княгиня» милуются, блуждая по развалинам её сказок о себе, как о недоступной принцессе, снова стала прекрасным демоном искушения. — Жаль, что ты так и не изведаешь меда, за который ты дал мне это медовое прозвище — Медея! — усмехнулась она и откровенно клацнула зубами.

Чтобы Аполлон моментально оставил Креусу и пошел на абордаж.

Но Медея смогла отбить нападение и не дала захватить себя в рабство, отогнав корму своей ладьи от него подальше. Как только он ущипнул её за зад, как простую деревенскую девку на ярмарке, торговавшую своими аппетитными булочками. А не крутую нравом скандинавскую принцессу, которой, для полноты картины, теперь не хватало лишь секиры!

Но Аполлон не стал с ней биться. Отложил «щит Аполлона» в долгий ящик и вернулся к очарованию Креусы. Ему было всё равно, кто из них будет являться объектом для нападения его любви. Её низкопробковое положение? Видавшие виды одежды? Голодный, усталый от разочарований взгляд, выпавший в осадок тонкой грусти? Напротив, всё это лишь вспахивало векторное поле активности её любви к нему, подающему надежду погасить в ней все эти сигнальные лампочки. И протягивало пульт управления ею.

— Грязно не то, что в сознание входит. А то, что из этого выходит на поле практики! — показал он ей на Медею. — Но стоит лишь вывернуть твою жизненную ситуацию обратно в теорию, как ты, увидев все свои недочеты и исправив их соответствующими поступками, тот час начнёшь жить в Сказке! — поцеловал он Креусу для наглядности. — Если же в тебе недостаточно художественной пластики, открой «Мифы и легенды древней Греции» и выработай свою мифологию поведения. Став для себя Зевсом, жестоко карающим тебя за любой проступок, а для других — Гермесом, несущим им благую весть от Бога — твоей высшей сущности! Постепенно ты станешь настолько совершенной, что откинешь все эти карнавальные маски, включая и маску Бога.

И положил голову ей на ноги, целуя руки. Чтобы Креуса начала уже гладить его по голове, как своего котёнка. Ему было всё равно, кого из них очаровывать, лишь бы как можно быстрее приступить к сладкому.

На что Медея (как демон искушения, потерпевший полное фиаско) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить свои внезапно вновь прекрасные (то глубокие, как небесная синь, то игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от вина в её голубых глазах.

— Что ж, если это предел твоих мечтаний… — снисходительно улыбнулась Медея. — Мои пределы в вышине сложили гимны обо мне! — улыбнулась Медея так величественно, что Аполлон удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары, переложив голову на её ноги.

— То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения, который и не дает тебе видеть дальше собственного носа! Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайся под других, мир — вот лучший настройщик! Со-настройся с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес. Мы сами запускаем в него волков, чтобы было от кого убегать и на кого охотиться. Перестань играть в чужие игры. Это — их игры. Ты — не они. Ты — означает — одна. Они — стадо. Преврати себя в заповедник. Сызнова стань ребёнком и поиграй в блажь!

Но Медея, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере, снова внезапно охладела.

На что Аполлон, недолго думая, переключился на Креусу. И начал её откровенно обнимать, форсируя события.

И Креуса охотно пошла ему на уступки. Осознав, что Медея слишком уж высоко задирает нос, и у неё ничего уже с графом не получится. Непроизвольно начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечернюю программу, как только они останутся наедине. И она наконец-то подарит Ему всё самое лучшее, что в ней есть!

И Аполлон это уже предвидел: по её глазам, которые столь выразительно ему сияли. По её таинственной улыбке. По рукам, которые стали уже обнимать его в ответ, безраздельно захватывая его в свою собственность. В ответ на то, что Андрей Болконский стал столь же преданно обнимать свой утешительный приз. По сравнению с Элен. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить.

Но Ганимед отвёл его в сторону туалета и сказал:

— Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой.

— Твоя? — удивился Аполлон, впервые увидев в нём самца. А не клоуна, которого он пригласил на этот пикник на обочине моря, чтобы поразвлечь дам.

— Медея выбрала тебя ещё вчера, как только поняла, что у тебя есть деньги. И позвала Креусу только для компании. Так что оставь Креусу в покое, я утешу её разбитое сердце. Займись Медеей! Она тебе больше подходит.

— Ага, то подходит, то опять отходит! Ты же видишь, как она себя ведёт? То подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке!

— Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы давно уже не относились друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, когда она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться.

— «Не мужчина выбирает женщину, а женщина — мужчину», как сказал какой-то классик! Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас — просто рвут на части! Классик об этом даже не мечтал!

— Ну и «как же начать мыслить, товарищ Бендер?» — усмехнулась Медея, чтобы расположить его к себе.

— По-настоящему мыслить ты начинаешь только после того, как усвоив из философского словаря необходимую для абстрактного мышления терминологию набиваешь свой ум до предела чужими мыслями!

— Научившись именно мыслить, а не молоть языком! — усмехнулся над ней Ганимед, чтобы та перестала задирать нос.

— Изучая философский словарь ровно до тех пор, пока ты не научишься применять эти навыки хотя бы для того, чтобы начать понимать то, о чём и куда идёт речь.

— Пританцовывая в высказываниях на поворотах мысли! — усмехнулся Ганимед.

— Пока твой мозг не начнёт ими бредить, не успевая обрабатывать непривычно сложную информацию. Пытаясь их хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! И чем сложнее получаемая тобой информация, тем быстрее всё это начнётся.

— Танцы с бубном совершенно новых, непривычных для тебя смыслов! — усмехнулся Ганимед.

— И тем интенсивнее будет протекать сам мыслительный процесс, мобилизуя для этого всё твое тело!

— Так как тело станет полагать, что это что-то жизненно важное, раз уж ты этим так серьезно заинтересовался?

— И когда через пару недель непрерывных занятий твоему телу все же удается хотя бы ненадолго переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения, то оно заставит тебя решить какую-то неотложную в данный момент проблему. И эта проблема вдруг решится для тебя уже совсем просто. По сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые твой мозг решал, обрабатывая неимоверно сложную информацию! Ты начнёшь этим увлекаться. И пытаться решить ещё и ещё одну проблему.

— Ведь это касается качества твоей жизни! — поняла Медея.

— События которой начнут выглядеть такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового уровня, что ты с лёгкостью решаешь проблемы того пресловутого существа, которым ты до этого всем казался. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может уже дотянуться. Все глубже уходя в прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь!

— Над тем, каким ты был недотёпой? — улыбнулась Креуса.

— И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!

— Всё понятно! — усмехнулась Медея. — Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.

— Перестав быть чайником! — подмигнул Ганимед Аполлону и толкнул его плечом, столкнув с Медеей.

Аполлон тут же рефлекторно обнял Медею и повалил на песок, ругая Ганимеда:

— Ты знаешь, для чего этот олух нас столкнул?!

— Для чего?

— Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! — поцеловал Аполлон Медею в губы для наглядности. — Только о себе и думает!

И ещё раз её поцеловал, пока она не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию.

Почему же Аполлон так цеплялся за Медею, как за выступ скалы и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы — сгореть от ревности. После того как поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Медее. Которое та вначале легкомысленно хотела подарить Креусе на этом празднике жизни.

— Объясни, наконец, как начать мыслить самостоятельно? — заломила Креуса руки, не желая терять инициативу.

— Отстраняться и обрабатывать каждую ситуацию отдельно! — посмотрел Аполлон на Медею и Креусу, отдельно подмигнув каждой.

— Это легко только на словах! — не сдавалась Креуса. — Потому что каждый склоняет чашу весов на свою сторону и приводит свои аргументы, с которыми очень тяжело не согласиться. Ведь через взаимодействие с другим ты начинаешь видеть вещи, исходя из его опыта. Как же тут научиться отчуждаться? Как ты это начал делать?

— Твои мысли есть производное твоего опыта, который нужно постоянно пересматривать, — улыбнулся Аполлон, посмотрев на Ганимеда. — Но и не вовлекаясь эмоционально в тот негатив, в который другие пытаются тебя вовлечь в силу своей не вполне адекватной реакции на ситуацию.

— Куй железо, пока горячо! — усмехнулся Ганимед, вспомнив оплеуху Медеи. — Но не слишком горячась!

— Мысль, как и месть, подают холодной. И они во многом связаны. Ведь вначале мы всегда внутренне протестуем! — усмехнулся он над Ганимедом. — И лишь потом, пересмотрев события, понимаем, что были во многом виноваты сами. Поэтому многие вещи мы можем понять, лишь отдалившись от реальных событий.

— В пространстве?

— А порою — и во времени! — усмехнулся Ганимед, с упрёком почесав затылок.

— Мысли людей — это производное их опыта. Это их месть на чуждую им неадекватную реакцию другого, поданную на их рассмотрение, на их суд, выступая перед ними как полномочный представитель всеобщих ценностей. Но в той форме, которая в данный момент для нас наиболее выгодна. Чтобы мы могли заручиться их поддержкой. И всеобщие ценности могли не только оправдать, но и поддержать тебя!

— И так делает каждый?

— Мы все поворачиваем для себя ситуацию таким боком, который для нас сейчас наиболее выгоден. Поэтому в любом действии и в любой мысли, взятой как момент взаимодействия, изначально заложен правовой момент. То есть любой, подвергающий сомнению твоё действие, есть прокурор! — усмехнулся он над Ганимедом.

— А всеобщие ценности — твой адвокат! — возразил тот.

— А ты, то есть твой Высший Разум, судья. Ты, отчужденный от себя. Судья, ставший — через отчуждение — выше тебя и других, их мыслей и поведения. Поэтому если поведение и мысли других и можно использовать, то лишь как тренажер. Чтобы начать видеть себя со стороны.

— Со стороны всеобщих ценностей! — подчеркнул Ганимед.

— Научившись от себя отстраняться, отчуждаться. До тех пор, пока ты не начнёшь мыслить самостоятельно. Поэтому я и называю свой (чуждый мне и другим) Высший Разум — Аполлон!

— А ты не хочешь рассказать Креусе, за какие «подвиги» тебе в криминальном мире дали это прозвище? — пошла Медея во-банк.

— Аполлон — это не просто прозвище, это мой высший принцип!

— Я тоже хочу обрести свой высший принцип! — снова подалась к Нему Креуса.

— Но тогда ты будешь обладать более Высшим Разумом, чем сейчас! Постоянно читая сложную интеллектуальную литературу непрерывно в течение семи лет. Но как минимум — два часа в день! Не употребляя ни алкоголя, ни мяса. Чтобы весь твой труд по трансформации физического мозга в Высший Разум не стал напрасным.

— Что, реально целых семь лет? — озадачилась Креуса.

— Чтобы активировать «мусорные гены» для полной и необратимой трансформации физического тела в светозарное.

— Так вот для чего монахи перебираются жить в монастыри! — усмехнулась над ним Медея.

— Да, вначале книги по философии для меня тоже казались какой-то тарабарщиной! — возразил Аполлон. — Но затем я стал читать их по четыре часа в день, и уже через пару недель в мозгу стало появляться какое-то слабенькое свечение. А затем с каждым днём этот свет становился всё ярче и ярче! А потом это голубое свечение уже через полчаса чтения начинало медленно подниматься над головой. С каждым днём все выше и выше! И достигло уже полу метра! Так что Александр Волков в книге «Семь подземных королей» всего лишь описал то, что случилось с ним самим, когда заметил над собственной головой этот «бриллиант» и стал всё это систематизировать. Поделившись с читателями, что король, у которого бриллиант крупнее и выше, обладает гораздо большей властью!

— Так выходит, если верить сюжету книги, то ты никакой не король, а всего лишь охотник на шестилапых! — рассмеялась над ним Медея.

— Но только так ты и сможешь стать богиней! А твоё тело — именно светозарным! Когда оно полностью перестроит свою структуру на генном уровне в полевую — тем, что ты будешь постоянно пропускать свою энергию через сахасрару. Что позволит тебе через семь лет, если верить Блаватской, превращаться в энергетический шар двухметрового размера и перемещаться не только в пространстве, как ангелы воплоти, но и во времени, как боги!

— Только этим они и отличаются? — удивилась Креуса.

— Тебе надо просто это вспомнить! Но не на словах, посудачив об этом с подружкой, а на деле.

— «Да воздастся каждому по делам его!» — упрекнул её Ганимед.

— Так вот что означает «вспомнить» — актуализировать! — дошло до Креусы.

— Твой череп заметно вытянется от того, что мозги, «закипая» от напряжения, перестанут умещаться в стандартную черепную коробку, которая досталась тебе от родителей.

— Как у фараонов?

— Но это можно легко скрыть, начав носить шляпку! Или ты думаешь, для чего наш череп не цельная кость, а состоит из пластин? Как раз для того, чтобы твой мозг мог их постепенно распирать изнутри, по мере увеличения объёма мозга. Создавая всё новые поля и подполя. Раньше черепа «продвинутых пользователей» мозгом вытягивались так сильно, что им пришлось ввести в обиход цилиндры!

— В Англии?

— А ты думала, почему их потомкам и до сих пор удаётся строить и реализовывать такие титанические планы?

— Причем, руками других! — усмехнулся Ганимед. — Чтобы лохи сами делали то, что от них потребуется, повизгивая от восторга собой!

— Как Гитлер?

— К счастью, в наше время почти никто не пользуется мозгом для сверхинтенсивного саморазвития, так что черепа современников не нуждаются даже в шляпах, чтобы скрывать от обывателей то, что ты гораздо умнее их. И они с тобой ничего не сделали, как с Сократом.

— Поэтому шляпы постепенно выбыли из употребления! — поняла Креуса, вздохнув. Внезапно осознав, как сильно деградировала планета.

— И ты своей «Книгой Жизни» наивно хочешь исцелить мир? — усмехнулась Медея.

— Возможно, я нахватался этих мыслей у А. П. Чехова! — признался Аполлон. — Ведь его, ап-чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные. И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.

— И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!» — усмехнулась Медея.

— Не понимая, что одним только градусником с такими, как они, уже не обойтись. Но никак не решаясь применить к ним своё «ружьё». И, в итоге, окончательно их добить.

— Контрольным в голову читателя! — засмеялась Медея.

— Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище! Отстреливая уши чуждых им смыслов!

— Так твоя книга это пародия на рассказ Чехова, где главный герой бесполезно пытается перевоспитать проститутку?

— Сузив до размера её бикини всю страну! — подмигнул ей Ганимед. — Уже не способную к порождению полноценного потомства!

— Но разве этот субтильный нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен возглавить революцию? — усмехнулся Аполлон. — Прежде всего — в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия. Для этого Чехову пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы. И Ленин с радостью откликнулся на их колокольный зов, зазывавший его к обедне! Дописал «Детскую болезнь „левизны“ в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и вернулся на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой!

— Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку! То и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию! — засмеялся Ганимед. — И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно!

— Так что вагон, в котором он ехал в Россию, пришлось опечатывать. Дабы никто из него не вывалился на полном ходу и не отстал от поезда. И не пошел по миру. Ведь Ленин возвращался домой без копейки денег, под честное слово по приезду тут же раздать долги и заплатить всем сполна.

— За убийство брата!

— И поэтому спал в вагоне на голом энтузиазме, укрывшись лишь пламенными надеждами ехавших с ним боевых товарищей.

— Согревающих ему душу, да, но не тело! Ведь Ленин перед отъездом накинул эту мега-идею прощелыге Парвусу. Тот взял у германского правительства пятьсот тысяч марок на революцию в России, и, как обычно, всех надул.

— И громко лопнул! Как воздушный шарик. И исчез, пока все были в шоке. Свято веря, что с такой головой этот голован и сам справится.

— Тем более что в столице Ленина уже ждал, прибыв на его зов из-за океана, также как и он слегка картавя, его давний друг в клетчатом сюртуке и пенсне. У которого, как чуть позже всем стало известно из «Мастера и Маргариты», «одно стекло было треснуто, а другое вообще отсутствовало». То есть — умевший делать деньги буквально «из воздуха»!

— Иначе как ещё можно объяснить себе биржевые спекуляции тех лет на Уолл-Стрит «зарядивших» его господ, словно обрез.

— Как подшучивали дельцы над обычаем его предков, легко коснувшихся Троцкого кончиком «пера» в самом нежном возрасте!

— Обрез, из которого тот постоянно стрелял в воздух дуплетом. То есть и в личном общении с рыхлыми творожными массами, буквально пожирая их глазами, и в статьях, осыпая посетителей его «варьете» ворохом надежд и обещаний. Тут же, к их немалому удивлению, заменяя их грубые представления на шелковые иллюзии грандиозного будущего!

— Где все они станут «шёлковыми»!

— Слегка заикаясь, правда, но зато — об их многочисленных правах! Ведь прав тот, у кого больше прав! А не тот, кто лев.

— Тем более — светский лев, лев-ый по определению. Подстрекая народ лишать лев-ушек права править, давая им по ушам.

— Отпечатывая в сознании масс подписью под своими статьями, что для них теперь существует только один Лев — он сам! С усам!

— А не какой-то там Лейб. Капитан лейб-гвардии на корабле уже морально устаревшего бытия, идущего ко дну истории.

— Который, как уже опытный в огородных делах Нео-консерватор, давно освоивший навык мариновать богатый урожай своих идей в кристально чистых американских банках, захотел выйти за ограду рассудка и возглавить революцию в умах каждого. Перековав в горниле истории свою штыковую лопату в настоящий штык. И используя его столь же точно и решительно, как хирург — скальпель.

— И вместе, слегка картавя ни то от еврейского акцента, ни то от отсутствия в их время грамотных логопедов, эти два диктатора пролетевшего над гнездом их съехавшей кукушки пролетариата стали, торопливо и решительно махая скальпелями, лечить страну. Отрезая «торчащие уши» из их концепции.

— Торчавшие именно потому, что пролетарий, будучи более примитивен, чем светский лев, будет гораздо более жесток, дорвавшись до власти над точно такими же приматами. Ведь он знает их изнутри, как Шариковых! И не склонен врождённой культурой с детства их жалеть и идеализировать. И «уходить в народ», чтобы постепенно приучить их всех к мысли, что они и сами смогут осуществлять власть.

— Но так и не поняв того, что пролетариям всё равно, кто их угнетает, заставляя работать во благо страны, мифический злой дядька с плетью управленца, заставляя их работать «по щелчку», или же точно такой же холоп, как и они сами, дорвавшийся до власти. Как Хрущёв.

— Но уже — от звонка до звонка! — засмеялась Медея. — Превращая страну в «Архипелаг Гулаг».

— Не обращая внимания на письменно задокументированное недоумение Сталина: «Уймись, дурак!», выдававший на-гора более всех репрессированных в своём округе! Придавая, таким образом игры с народом, больше объема и глубины рисунку своей картины мира, независимой от мнений и чаяний большинства. Подчеркнув этой псевдо элитарностью способность проводить в жизнь сугубо свои планы.

— Чтобы его заприметили и взяли в оборот англосаксы, продвигая во власть наряду с другими врагами собственного народа. Ещё даже более щетинистыми и ежовыми, чем тот, кто даже на смертном одре жалел только о том, что не успел в своё время расстрелять иглами всех своих обвинителей. Прошивая их всех своим взглядом. К сфабрикованным ранее на них делам.

— Скорее уж по привычке соблюдать клановые интересы, чем из природной злобности и маниакальной жажды мести, как это тут же преподнесли на блюде СМИ вечно перепуганным народным массам, которым только и дай поохать и поахать! Побуждая их работать исключительно аховыми методами — на Стройках Века. Во имя! Превращая рабочее место каждого в окоп трудового фронта.

— Не замечая из этих убогих землянок то, как украинская партийная линия постепенно вытесняла грузинскую, которая всё это время наивно пыталась враждовать с армянской. В то время как украинская у них же на заднем дворе росла, как на дрожжах из-за океана. Под крышей Троцкого. Согласно его Нео-ветхим заветам. Как и любой Нео-пророк, пытавшийся создать революцию в умах во всём мире, но уже — на основе не менее фанатичного поклонения экономическим теориям, Золотому Тельцу.

— Которого тут же высмеяли Ильф и Петров, как типичного Остапа Бендера! — засмеялась Медея. — Потерявшего Золотого Тельца при попытке удрать через границу.

— Но так и не смогли оценить ни всей широты его размаха, ни глубин интеллекта Ленина, этого Кисы Воробьянинова из дворянской семьи. Вынужденно купировав крылышки им обоим, отлучив от отца Фёдора (семинариста Сталина), чтобы хотя бы попытаться втиснуть эту «святую троицу» в мозги обывателей. Как в могильник!

— Завернув эти и до сих пор радиоактивные отходы от истины в полотно своего бессмертного шедевра, как в погребальный саван. Со всеми почестями.

— Намекая своим названием предыдущего бестселлера «Двенадцать стульев» на возведение их в один торговый ряд с двенадцатью апостолами. Как, разумеется, более мелких, чем апостолы, но не менее исторических персонажей!

— Чтобы каждый мог твёрдо усесться на них, освоив всё их творчество — Сталина, Ленина и Троцкого. И только тогда приступить за круглым столом диалога их противоречивых логик к более сакральным блюдам.

— Таким, как извращенное Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом Учение потомственных скотоводов в «Капитал», где «прибавочный продукт» есть часть приплода молодых агнцев, которых можно пустить под нож, а «необходимый продукт» есть часть агнцев, которых необходимо оставить для восстановления поголовья скота. И трансформировали это Учение, где самого лучшего агнца нужно прирезать и зажарить, в формат научно-экономической теории. Публично, якобы, отрекшись от религиозного контекста. Заявив, что: «Религия — опиум для народа».

— Заставив социалистов и капиталистов ещё более фанатично поклоняться «Капиталу» как Золотому Тельцу. Тому самому — лучшему — агнцу! Мол, долой старую религию и да здравствует новая! В которой было три «святых» — Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин, «иконы» которых в принудительном порядке висели в советское время чуть ли не в каждом кабинете.

— Оставивших нам на память о себе не только свои многочисленные тома, но и многочисленные швы буквально по всей планете! Соц. лагеря за колючей проволокой с ожидающими там подъема красного, от крови их жертв, занавеса в конце этой затянувшейся трагикомедии.

— Швы, которые и до сих пор так и не смогли как следует (из «Дела») затянуться. Выдохнуть, отбросить фронтовую цигарку и зарасти ковылём, быльём и кованым стихом. Взывая к нам, если смотреть на них из космоса, чёрными провалами пустых, выжженных от избытка их внутренней энергии, глаз.

— Даже не подозревая о том, что это была, есть и будет есть мозг каждому из нас именно медицинская литература про диктатуру пролетариата.

— То есть, как показала их медицинская практика, про диктованный пролетариату бред сумасшедшего о маниакально одержимых утопичной идеей социальной справедливости без царя в голове и во главе.

— Что, конечно же, было всего лишь частным случаем земской практики. Лишь слабыми отголосками стонов из антологии мировой медицины, второпях создаваемой по симптомам для лечения социальных язв на теле давно уже смертельно больного общества со слабым пульсом именно социальной жизни. Постоянно бьющегося в агонии бесконечных реформ и декретов.

— Многотомный томный бред которых находил себе выход в творчестве последовавших вслед за этими хирургами дадаистов от социологии и политики по всей Евразии! Которые творчески и с огоньком в глазах, руках и прочих промежностях, закипая на местах в подмышках, подкошках и подсобках, расторопно устраняли друг друга из очереди за репкой. Пока и их самих не выдернул из грядок висячих садов элиты власти и не поглотил огонь истории во тьме невежества преследователей их талантов.

— О, как я понимаю после этого Брэдбери и его брэдовых пожарных! — усмехнулся Аполлон. — Адекватно оценивавших антиутопии всех этих социальных фантастов, творивших насилие, как и любой палач, под маской «Непреложных (к лицам обычных граждан) законов исторического развития». Но Брэдбери жил с другой стороны океана и просто физически не мог оттуда услышать нашу пословицу, гласящую в рупор о том, что перо не только гораздо увесистей боевого топора, но и, по сути, есть копье, которое можно весело метнуть глубоко-глубоко в будущее, пронзая вечность! Ловите ж, братья и сестры! Только смотрите, чтобы оно не ударило вам в голову. Как шампанское! Аккуратно разделяя вас на до и после. Хотя, кому я это говорю? Я приглашаю вас всех к себе на бал — в литературнэ! Со всеми вашими орудиями пыток и труда по обезоруживанию испытаний трудностями. Дамы с заточенными перьями литературного таланта в шляпках и причёсках приглашают кавалеров с перьями наголо! Хватит стесняться, пора публично обнажаться и творить жизнь по своему образу и бесподобию! Ведь народ должен не только знать, но и публично любить своих героев. Как и завещал Сталин! В метро и на лавочках. Долго и подобострастно! — подмигнул Аполлон Креусе и коснулся её руки. — Читая и по-читая. Именно так и достигают катарсиса!

И Креуса Его поцеловала. Долго и подобострастно, снова увидев в нём Творца.

— А как же я? — оторопел Ганимед.

— Сегодня не твой день! — отрезала Креуса. Кусочек счастья.

И уволокла Творца в машину.

Медея подавленно молчала, не зная уже, что и думать. О том, что творится в этом невообразимо сложном мире, из которого Креуса снова её вытеснила. Оттеснив корпусом!

Пока та пыталась раздавить героя её снов шикарной кормой своей ладьи. Прямо на песке её иллюзий, как Ясона.

— Ницше хотя и понимал уже, что нужно стремиться к власти, но так и не понял, что, прежде всего, к власти над самим собой! — усмехнулся над ними Ганимед, как только они вышли из машины, и открыл вино. — А потому и презирал Шопенгауэра и Шеллинга, толком-то не понимая, о чём они ему толкуют!

— И повсюду лез к ним со своей толкушкой! — толкнула его в бок Креуса, протянув кубок.

— А после того, как я обнаружил его заявление о том, что у Диогена, который жил в бочке, философия собаки, — поддержал её Аполлон (за талию), — я проанализировал его творчество и понял, что у самого Ницше — философия собаки, сорвавшейся с цепи!

— Поэтому он и вдохновил Гитлера! — усмехнулась Медея, протянув кубок.

— Вообще-то, его всегда вдохновлял Вагнер, — возразил Ганимед, наливая ей вина. — На самом деле Гитлер был большой эстет и фанатичный поклонник его творчества, по нескольку часов выстаивая в очередях за билетами на его концерты.

— Для себя и для вовлекавшей его во всё это невестки Вагнера?

— Разумеется, по указанию её отца, идеи которого Гитлер и изложил в своём опусе, пока сидел в тюрьме. На бумаге, которую та ему активно и поставляла. Поняв от отца, что Адольф не выйдет на свободу, пока не окончит труд.

— Раньше срока?

— Для чего его туда, на самом-то деле, и поместили! — усмехнулся Аполлон. — Чтобы он закончил уже свою «политическую возню» и приступил к исполнению внушаемой ему её отцом «исторической миссии германского народа!» А Ницше дал Адольфу богатую пищу для размышлений о разлагающем влиянии торгашеского духа на общество.

— С ним-то Гитлер и начал столь активно бороться. Вначале — в пределах своей страны. А затем, замечая это разлагающее воздействие «свободного рынка» и на другие окружающие его страны — чуть ли не со всей Европой! Обещая им вернуть их самим себе.

— И европейцы, тут же поняв, о чём он столь размашисто говорит им, охотно ему сдавались. Как в своё время — Наполеону.

— Считая его «новым гением»! — усмехнулась Креуса.

— Избрав в качестве «мальчиков для битья» торговцев, по наводке Ницше. Чтобы на этом «законном основании» отбирать у торговцев все их деньги и честно нажитое непосильным трудом имущество, побуждая к этому официально признанному разбою всех, кто Гитлера тогда восторженно слушал в предвкушении насилия.

— Вся власть Наполеона и Гитлера, как и их, так называемая, «гениальность», держались исключительно на жажде грабежа! — подтвердил Ганимед.

— О котором все, столь жадно ему внимавшие, только и мечтали! — усмехнулась Медея.

— Даже усомниться в которой означало — перестать грабить. И признать себя виновными.

— Поэтому-то немцы и были Адольфу столь фанатично преданны! — поняла Креуса.

— И крича каждый день друг другу: «Хайль Гитлер!», тут же сваливали на Адольфа свою вину за ежедневно творимые ими преступления. «Во имя Третьего рейха!» А потому и считали Гитлера новым аватаром Господа. Организовав для этого службу «Аненербе», которая чуть ли не по всему миру собирала материалы, чтобы именно это и подтвердить. И как можно полнее себя же обелить и оправдать. Обезличивая себя во имя «светлой идеи» об истинных арийцах.

— Внушенной им извне! — усмехнулась Медея.

— И вы думаете, Гитлер был так влюблён в себя, что так и не понял, что им кукловодят?

— Конечно понял! Иначе не стал бы нападать на Англию в тридцать девятом, разгромив почти весь их торговый флот и фактически лишив Англию всех её колоний. После того как понял, что Англия после долгой победы над Испанией, Португалией, а затем и Голландией по всем морям и океанам наконец-то почувствовала себя морской сверхдержавой! Один из сверх-ярких представителей которой и сумел внушить эту идею Вагнеру, проложив под ней сугубо немецкий контекст Гёте, а через Вагнера и его другу Ницше. Которые, сами того не подозревая, выступили для Чемберлена лишь переводчиками, распространявшими эти его идеи на немецком языке.

— Поэтому-то Ницше и изложил их не в форме научного трактата, а в форме туманного мифа о Заратустре. Так как и сам толком-то не понимал, о чём это он там поёт. На свой лад подпевая Вагнеру.

— И после того как во всей Европе уже некого стало грабить, Гитлер стал агитировать все сплочённые в едином порыве жажды грабежа европейские народы пойти бороться с «жидокоммунизмом русских». И глубоко ошибся!

— И — в чём же?

— Да в том, что Сталин, мобилизованный остатками царской военной элиты против Троцкого, к тому времени уже успел выбить из народа и торгашеский дух с их Нэпом и самих троцкистов. А потому и стал для обывателей прообразом нового царя.

— Во имя которого чернь и не щадила живота своего?

— Уже не просто площадная чернь, а точно такие же граждане, как и он сам.

— Где любой рабочий уже мог быть избран в депутаты и войти прямиком в кулуары власти, чтобы тут же навести там порядок.

— Как постоянно и случалось, — подтвердила Медея.

— Гитлер проиграл на самом-то деле только лишь потому, что упустил тот момент, когда Сталин, внедряя в массы учение Ленина, сумел превратить Советский Союз в империю царей. Где власть принадлежала каждому, кто превращал свою жизнь в служение.

— Но уже — пред алтарём разума! Введя обязательное для каждого гражданина образование. А для тех, кто хочет пробиться во власть — нормативы по философии.

— Которую поэтому и зубрили тогда все кому не лень!

— Так вот почему, оказывается, «Капитал» заменил нам Библию! А статьи по экономике — стали теперь «молитвами».

— Которому поклоняются и до сих пор, — подтвердил Ганимед, — как Золотому Тельцу.

— Дав понять немцам, в сорок пятом году дав им по заднице, что одно наличие человекообразного организма ещё не делает нас истинными арийцами!

— Арийцами вовсе не рождаются!

— Как это?

— Каждому из нас надо еще постараться, чтобы стать хотя бы человеком, перестав быть животным.

— Социокультурным?

— Для того чтобы стать социо-культурным, — усмехнулся Аполлон, — вначале необходимо стать хотя бы просто культурным! Так как именно культура и описывает те парадоксы, которые возникают в жизни человека, когда он пытается бездумно соблюдать обычаи и исполнять обряды, подстраиваясь под общество.

— Ни то мы так и остались бы марионетками своих потребностей, страстей и навязываемых нам концепций.

— Но для чего тогда нам их навязывают, для того чтобы нами удобнее было управлять?

— Хотя бы для того, чтобы мы тупо не разбежались, как стадо без пастуха. И нас не перебили поодиночке. Поэтому-то и существуют в мире всякие непонятные тебе идеи.

— Сбивающие нас в стадо?

— А иногда и — в тугую связку! — усмехнулся Ганимед над Гитлером.

— Но как так вышло, что Америка, которая была во Второй мировой за Россию, стала играть теперь на стороне противника?

— Не нашего, заметь. Ведь Россия, по сути, боролась тогда не с самой Германией. Но с призраком «Сверхчеловека» Ницше, вышибая из немцев эту идеологическую дурь.

— После чего архидемоны через одержимых их идеями особо выдающихся англичан соблазнили Америку «дожать» Россию. Ведь согласно «римскому праву», если на земле нет хозяина, значит эта земля — ничья. И её может захватить себе тот, кто первый ступит на эту землю.

— А социализм с его идиомой всеобщего землепользования добился лишь того, что земля в России стала бесхозной.

— Без царя! — поняла Медея.

— И очень скоро творчество Троцкого вновь заблистает на нашем горизонте, как путеводная звезда к общественному счастью! — усмехнулся Ганимед.

— Осталось лишь вытеснить туземцев с их «ничейной» земли. Что Англия, согласно тому же Спенсеру, уже не раз вытворяла у себя в колониях. Разработав для этого совместно с Америкой «план Далласа».

— И в Америке наивно клюнули на эту «удочку»?

— А затем и, чтобы не быть голословными, в Америке уговорили себя перенести почти весь свой промышленный потенциал в Азию. Якобы, это выгодней.

— Чтобы, под шумок экономической выгоды, полностью развалить в Америке всю промышленность! — подтвердил Ганимед.

— Так что в Америке сейчас целые города, такие как Детройт и Чикаго, бывшие индустриальными монстрами, стоят и просто пустуют, дряхлея и ветшая.

— Типа, чтобы не привлекать к себе внимания?

— В том-то и «прелесть» рынка, что люди начинают руководствоваться не здравым смыслом, а смыслом тех, кто за это больше платит.

— Это то, что называют подменой смыслов! — усмехнулся Ганимед.

— Тогда как какая агония может быть на рынке? — усмехнулась Креуса. — Чем больше товаров туда тащишь, тем ярмарка лишь богаче.

— Тут и безо всякой науки всё понятно! — усмехнулась Медея.

— Для чего мои архидемоны через своих подручных её и создают, — усмехнулся Ганимед, — чтобы запудрить всем мозги!

— Но в Америке вынуждены терпеть эти безобразия, которые творят с ними слуги архидемонов, пока «их же» план Далласа окончательно не сработает.

— Так, а если «их» план Далласа всё же не сработает? — усомнилась Креуса.

— Да какая разница? Это просто разводка! Не ясно разве? — усмехнулся Ганимед. — Англия, к тому времени, уже окончательно «дожмет» Америку. У них-то ведь тоже есть свой столетний план.

— Ведь Англия подбила их на это именно для того, чтобы в Евразии Америке больше не на кого было опереться. Лишив её потенциального союзника. Постоянно обостряя «Холодной войной» взаимоотношения Америки и России.

— Или ты думала, что Англия вот так запросто спустит с рук Америке поражение во Второй мировой? — усмехнулся Ганимед над Медеей. — Не будь наивна! Россия, как и Германия, всегда была просто пешкой в их игре по захвату всей планеты! Поэтому даже неважно то, что к тому времени будет с Россией. Для них это не более, чем предлог покончить с Америкой. Те наивно клюнули на их «удочку» и с тех пор их опустошают, как хотят. Статьями по экономике!

— Типа, всё легально. Для вашей же, мол, выгоды.

— Мы вас грабим? А что сделала в ответ на это Англия?

— Закрыла свои угольные шахты.

— И это — всё? — удивилась Креуса. — И в Америке на это клюнули? Так их реально развели!

— Поэтому-то главный враг России не Америка, руками которых её, якобы, разваливают, — усмехнулся Ганимед. — И даже не Англия, как могло бы показаться! А именно — столь непонятные тебе идеи, с которыми можно покончить только у себя в голове — раз и навсегда!

— И не только нам, но и самим англичанам! Ведь именно с одержимым ими премьер-министром президент России вначале обо всём договорился в Лондоне, а уже затем был заключён официальный договор на Мальте с ничего не понимающем во всём этом идеологическом вареве Бушем.

— Кроме рыбалки и скаковых лошадей, — вздохнула Креуса.

— Тем более что в Англии есть королева, — улыбнулся Ганимед, решив уже окончательно её добить, — то есть, по «римскому праву», законный наследник их земель. А — в Америке?

— Ни-ко-го! — дошло до Креусы. — Кроме Статуи Свободы.

— То есть — идеологической составляющей! — подчеркнул Ганимед.

— Создающей у американцев иллюзию свободы?

— Америка как была для Англии их колонией, так ею, фактически, и осталась. По итогам войны «Севера и Юга».

— Может быть России ещё и удастся как-нибудь вывернуться и отвертеться. Тогда как нашим собратьям по несчастью — Америке, боюсь, что нет. Ведь против разводки никакое оружие не поможет.

— Кроме здравого смысла! — зло усмехнулась Креуса.

— Тем более что к тому времени «идеологическая мина» уже сработает, — подтвердил Ганимед.

— Но неужели же они об этом даже и не догадываются?

— Может и догадываются. Но не могут поверить в то, что их разводят.

— Учебниками по экономике — этой новой «верой» во всемогущество! — усмехнулся Ганимед.

— Тем более что одно осознание этого так сильно уязвляет их самолюбие, что они даже боятся посмотреть в эту сторону.

— И ты хочешь в своей «Книге Жизни» им это показать? — удивилась Креуса широте Его размаха.

— А что толку-то? — усмехнулся он над её наивностью. — Они всё равно в это не поверят. И начнут оправдываться. Я резко стану для них Плохим, а они для себя — Хорошими! Вот и всё.

— Пока этого не произойдет, — вздохнула Креуса. — Даже жаль как-то Америку.

— А ты думала, почему наши олигархи выясняют отношения именно в Лондоне, а не летают за этим в Штаты?

— Потому что там и до сих пор нет единого законодательства! — усмехнулся Ганимед. — Абсолютно всё раздроблено на штаты — резервации для колонистов, населяющих эту недоосвоенную ещё территорию.

— Чтобы, в случае чего, угрожать Америке отделением одного из её штатов?

— Где не только свои у каждого штата законы, но и нет до сих пор единой энергетической системы, охватывавшей всю страну, как в России, для поддержки электроэнергией одного штата другим в случае внезапных стихийных бедствий.

— Как такая страна, и в самом деле, может быть мировым гегемоном? — оторопела Креуса. — Это просто смешно!

— Нет, — осёк её Аполлон, — это очень больно!

— Даже — осознавать, — согласилась Креуса, нахмурившись.

— Особенно, сидя без электричества во время случайного стихийного бедствия, — подтвердил Ганимед.

— Но в России, в отличии от Америки, их просто-напросто не замечают. Вообще! Благодаря «советскому наследию».

— Думаю, — улыбнулась Медея, — если американцы только захотят, они смогут в любой момент перенять «советский опыт» и навести у себя порядок.

— Но кто же им это позволит-то? Не забывай, что в их рядах также «выращиваются» иностранные агенты, призывая их «сокращать расходы».

— Статьями по экономике! — подтвердил Ганимед.

— Теперь, надеюсь, понятно — почему? — усмехнулся Аполлон, окончательно её добив.

— Потому что американцы не могут себе позволить такую роскошь, как управлять своей страной? — оторопела Медея.

— Роскошь это не деньги. Это власть! Направлять ваши деньги туда, куда тебе нужно. Играя при помощи биржевый курсов общественными настроениями.

— Побуждая каждого осла бегать за морковками «внезапно» ставших выгодными трендов! — усмехнулся Ганимед.

— Так что пока на планете существуют биржи, все ваши деньги будут принадлежать не вам, а тем, кто вами манипулирует.

— В своих геополитических интересах?

— Все контракты должны быть многолетними и неизменными. Вне зависимости от курсов и прочих сиюминутных спекуляций. Только тогда цены на товары будут стабильными, а торговля — выгодной!

— Для конечного потребителя, — согласилась Креуса.

— Только потом, когда в конце своего столетнего плана архидемоны «дожмут» все страны на планете, их слуги вдруг вспомнят о том, что мир пошёл «не по тому пути». Чтобы начать осваивать захваченную у всех стран территорию. Руками самих же колонистов! Одна верхушка сменит другую. И опять во всём мире нас начнут заставлять гнуть спину чуть ли не круглые сутки на «Стройках века!»

— Так что наслаждайся моментом, пока у нас всё ещё есть время гонять лодыря. До тех пор, пока архидемоны снова не начнут внушать: «Человек — это звучит гордо!»

Глава2Страсти Господни

Так что уже через пару дней Медея пригласила их снова, желая взять реванш, но уже для пикника на даче своей бабушки. И как только девушки разложили по вазам фрукты и уселись на веранде, а Ганимед разлил вино по кубкам, коварно усмехнулась:

— А ты чего не пьёшь, граф, религия не позволяет?

— Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить лишь одним днём! — усмехнулся над ней Аполлон. — Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра!

— Не строить планов? — озадачилась Медея, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

— Да не в планах дело, а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите, это ваши, так называемые, мечты! Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему же вам всё никак не удается их осуществить.

— И — почему же? — криво усмехнулась Медея, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

— Да потому! — усмехнулся Аполлон, тут же сдирая с неё эту шкуру. — Что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал, для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов!

— Другими? — оторопела Медея. — Но при чем тут другие и мои собственные планы?

— Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь, ты не сможешь осуществить в одно лицо! То есть вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные с тобой устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности для обитания в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений! То есть — пригодности тебя для твоих же собственных планов! И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты (отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии) в состояние реальной общей Сказки!

— Сказки? — оторопела Медея. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для него уже настолько актуальны.

— И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни! Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер!

— Как писал Маркс: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», — подтвердил Ганимед.

— «Ты правишь, но и тобой правят!» — согласилась Медея. С Парменидом.

— Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новым входящим данным. Идти кое-как. Либо вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки внимания, которые другие нам постоянно посылают.

— Кроме затрещин! — задумчиво усмехнулась Медея, вспомнив мать.

— Для того чтобы ты наконец-то начала задумываться о себе и меняться! Для своей же пользы! Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах»! Поэтому люди и напоминают мне детей, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

— Детей? — нервно усмехнулась Медея, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере.

— Да, Медея! В этом виноват живущий в каждом из нас «Архетип младенца», выросший под крылом цивилизации в «Человека-играющего».

— И во что же вы тут играете, Дон Кихоты? — усмехнулась Медея, посмотрев на Креусу.

— «На лыжах в баню»! — отреагировал Ганимед. Достал потрёпанную тетрадь и стал читать: — «Источником шума, смеха, веселья и слёзных воспоминаний является и будет являться очень короткое, но очень замыкание в чартах и глобусных картах Великой империи инков. Но солдаты знают толк в великих самоварках и саможарках! Да, что нам та полевая кухня? Все мы солдаты любви. А я и так целый (но раненный в голову) старший лейтенант. Я должен умереть за тебя, для тебя, во имя…

— Дурак вы, товарищ старший лейтенант. Жить надо весело, с улыбкой на плечах! В общем, надо, братцы, жить припеваючи.

— Сколько можно петь? Хватит, трубите отбой. Всем спать! Я проверю. Только ноги помойте, уроды. Кто сегодня должен трубить отбойник молотком? — гавкнул я с надеждой на ответ.

— Ефрейтор Том Йорк! — отрапортовал невзрачный шизофреник.

— Похвально! Ну, так значит вы сегодня горнист, ефрейтор Йорк?

— Так точно! — глядя мутно в потолок, взвизгнул главный радист.

— Не перепевай меня на полу-слове, — прошипел я ему в ухо, — слушай меня. Перестань скулить эту узбекскую похоронную. Я вызвал тебя по важному, я бы сказал, интимному делу, — объявил я грустному горнисту, — сразу же после отбоя — ко мне!

И шепотом добавил:

— Постарайся прийти незаметно.

Опять звучит странная для этого мира песня: «Карма-полиция». Какое тщеславие у этого ефрейтора. Но он красив! Не то, что некоторые капралы. Это хорошо, что он глуповат и заторможен. Таким здесь и место.

— Кто там?!

Стук в телефонный аппарат раздолбил мои размышления.

— Капрал Симба по вашему приказанию въехал!

— Куда ты въехал?

Ничего не понимая, я встал с дивана.

— Войдите! — крикнул Симба. И пнув дверь моих апартаментов, начал торжественно маршировать, гремя лыжами.

Он был словно замотан в большую белую простыню на босу ногу. Мгновение спустя я понял, это был зимний маскхалат. «Как это понять? На улице Летов и все отдыхают на сопках».

— Немедленно прекратить!!! — заорал я с ужасом в руках. — Что это за недоразвитый маразм?!

Я с укором посмотрел в эту мумию.

— Я к вам по поводу помыться бы. Сильно чешется спина и, эт самое, — договорил он уже шёпотом, — у меня, наверное, блохи.

— Так. Значит так, на первый-второй рассчитайсь! Кру-у-гом раза два! А сейчас ты, идиот, отправишься, э, в баню. И не забудь снять амуницию, встав под душ. А по приходу, составишь рапорт по поводу этой клоунады.

Этот бестолковый капрал частенько забивался картами насмерть. Но всегда удава лось реанимировать понюшкой. Долго ли ты будешь упражнять наше терпение обострением озадаченности заточки, ах, Симба! Да не оскудеет рука берущего за жабры».

И лишь когда Ганимед затих, дожидаясь аплодисментов, Аполлон усмехнулся:

— Так ты хочешь устроить литературнир?

— Победит сильнейший! — подтвердил Ганимед, подмигнув Креусе.

— «Детский сад», — объявил Аполлон и достал тетрадь.

— Ну, давай, впадём в детство!

— Главное, не впади в экстаз! — самодовольно усмехнулся Аполлон и стал читать: — «Заоконный ветер вылепил серебристо-сизую скульптуру пасмурной погоды и внезапно исчез, как старый фокусник в конце представления. Игровая коробка на первом этаже. Атрибутика стандартная: горсть чмырных игрушек в размёте.

— А-а-ай! — капризно завопила Гиера, скорчив фальшивую гримасу. — Астиоха Приамовна! Еврипил опять меня за косы дергает, Астиоха Приамовна!

— Так! — Астиоха Приамовна положила ручку, закрыла журнал занятий, встала из-за стола и со скоростью неотложки прибыла на место происшествия. — Еврипил, скажи, пожалуйста, до каких пор ты будешь хулиганить? — спросила она и, взяв его за нижнюю челюсть, развернула на себя.

Еврипил смотрел на нее пустыми детскими глазами безо всякого выражения.

— До каких пор я тебя спрашиваю, тупица?! — заорала Астиоха и рывком отвесила воспитаннику подзатыльник.

Чернявая голова Еврипила под ударом слегка пристукнула подбородком о грудь. Но он, уже привыкший к дурогонству воспитательницы, не выронил изо рта ни звука и лишь ещё сильнее набычился.

Гиера при этом стала возбужденно подпрыгивать и, истерично смеясь, исступленно щёлкать ладошками.

— Чего ты молчишь, идиот?! Отвечай! — заводилась Астиоха Приамовна и хотела было повторить «на бис» затрещину, но вдруг почему-то передумала. Взяла его на руки и сказав напутственно: — Иди, поиграй в песочке! — с раскачки метнула в открытое окно.

Но Еврипил не долетел до песочницы и напоролся тонкой шейкой на её острый бортик. Голова его, вдруг, с хрустом отскочила. И стукнувшись о ножку грибка, замерла недалеко от тела.

— А-а-ай! — заверещала Гиера и кинулась на воспитательницу с кулаками. — Ты убила его!

— Хватит! — крикнула та, одновременно мощно топнув ногой. — Хватит! Надоело всё! И ты со своей дурацкой игрой! — и выбросила журнал в урну.

— Но, мама!

И когда дверь захлопнулась, мягко всхлипывая, Гиера стала оплакивать убиенного Еврипила. Он был её единственной большой куклой, пригодной для игры в «Детский сад».

Все молчали, не зная, как им отреагировать.

— Так ты описал тут свою сестру и мать? — нарушил Ганимед «Минуту молчания». — Но зачем ты изменил их имена?

— Я всегда так делаю, чтобы на меня не смогли подать в суд.

— А я решила, что ты всё это выдумал, — удивилась Креуса.

— Я не умею выдумывать, у меня слишком бедное воображение. Поэтому мне приходится, как Уайльд, «вкладывать весь свой гений — в жизнь. И лишь…» описывать то, что у меня из этого выходит.

— И что, нас ты тоже опишешь? — удивилась Креуса.

— Я описываю только любовные неудачи, — успокоил её Аполлон. — Счастье на планетах низшего типа никому не интересно.

— Демонам нравится лишь страдание! — подтвердил Ганимед. — Поэтому Достоевский со своей «слезой ребёнка» и стал величайшим писателем на Земле!

— Не понимая, что бесят сызмальства наказывают за грехи, совершенные ими в прошлой жизни. Небеса для человека — это его детство. И те разумные и положительные личности, которые нас окружали в детстве — воплощённые ангелы. Либо — демоны, которые в детстве нас наказывали.

— Как моя мать? — усмехнулась Медея. — Так вот из-за чего мы не помним о своих прошлых жизнях! Все мы, по-твоему, тут бесы?

— Каждому заключённому этой планеты-тюрьмы после смерти физического тела принудительно стирают память о предыдущих воплощениях не просто так, а после твоих «подвигов» с планетарным Творцом Артуром! — возразил ей Аполлон. — Чтобы ваш мятеж не повторился!

— Что ещё за мятеж? — удивилась Медея.

— Так ты реально забыла о своём покушении на Творца Галактики? — усмехнулся над ней Аполлон и подмигнул Креусе. — Сегодня ночью мне было осознанное сновидение. Я, как проснулся, почти час его записывал. Прочитать?

— Конечно читай! — оживилась Креуса.

Аполлон открыл тетрадь и стал читать:

— «В помещении агентства «Новая жизнь ангела» было светло и чисто. Я прошёл в кабинет, и ангел подняла на меня свои пронзительно-голубые глаза навигатора.

— Здравствуйте, мы вас так ждали!

— Не льстите, я не принимаю лесть за комплимент. Вы же знаете, кто я.

— Простите, — потупилась девушка, — я впервые встречаюсь с Творцом подобного уровня. Обычно, к нам тут заглядывают только ангелы, пожелавшие родиться на планетах с более высшим уровнем, чем они могут себе это кармически позволить. И вырасти там в любых социальных условиях, лишь бы хоть в одной из жизней испытать то, что доступно лишь богам. Но ваша заявка вызвала шок у всего коллектива нашего агентства!

— К чему эти прелюдии, вы хотите мне что-то сказать?

— Да! — воскликнула ангел. — Мой муж, он попал в трудную ситуацию. Точнее, — внезапно заплакала она, — Артур попал в Ад, тюрьму для ангелов. Он схлопотал пожизненное!

— Я же дал вам уже понять, что слезы и прочие эмоциональные уловки не смогут оказать на меня воздействия.

— Простите, это слишком личное! — поправилась она, вытирая слёзы. — Я не хотела. Просто, рассмотрев вашу заявку, я внезапно поняла, что вы — мой единственный шанс Спасти мужа!

— Но я не хочу никого спасать. Я поспорил с литераторами на своей планете и заключил пари, что смогу их всех перещеголять, отправившись в литературнэ. И готов заплатить вам за это любые деньги! Ваша задача — просто отправить меня на одну из низших планет, где я смогу родиться и вырасти в прекрасных социальных условиях, наивно думая, что я величайший писатель современности.

— И создать там свой гениальный, как вы будете считать, роман?

— Разумеется, у меня должно быть там столько денег, чтобы я вообще ни кем не работал и спокойно смог издать роман за свой счёт. Покорив весь мир! Вот и всё пари. Дальше, я ещё при жизни взойду в светозарном теле на Летучий Корабль с одним из экземпляров книги, откуда вы меня и транспортируете обратно на планету Тронный Зал. Где я и смогу победить своих оппонентов в споре, зачитав им вслух свою бурно прошедшую молодость. Чтоб они захлебнулись слюной от зависти и восторга, не в силах даже выдумать то, что мне удалось пережить на самом деле! Вот и всё, что от вас потребуется. Справитесь?

— Простите, я понимаю, что после того как ваша бригада Творцов Вселенной преобразовала нашу Малую галактику в Большую и установила на всех обитаемых планетах Вечность, у вас очень солидный счёт в нашем Галактическом Центральном Банке. И я не смогу вас ни подкупить, ни разжалобить. Но как только я увидела вашу заявку, я вдруг поняла, что вы — мой единственный шанс спасти мужа!

— Я же вам уже сказал…

— Подождите, дайте договорить! — перебила ангел, понимая, что другого шанса спасти любимого у неё не будет. — Я предлагаю вам не просто написать роман на основе реальных событий, как вы и планируете, но хотя бы попытаться трансформировать Землю в одну из высших!

— Но это запрещено законом! — возмутился я, непроизвольно начав цитату: — «Творцы не могут вмешиваться в социальную жизнь планеты-тюрьмы и занимать там руководящие должности. Чтобы заключённые думали, что они абсолютно свободны и могут творить там друг с другом всё, что им вздумается. Насилуя, грабя и убивая друг друга самым жесточайшим образом! И не подозревая о том, что они уже в тюрьме. Наказывая так друг друга за свои проступки, совершенные ими на планетах высшего типа в прошлой жизни, в строгом соответствии с принципом «Самонаказания Зла».

— То есть там у них полная Свобода Выбора! — парировала та. — И вы можете использовать это право для того, чтобы люди сами смогли бы трансформировать Землю без вашего непосредственного участия. Просто и доступно объяснив им в своём романе то, как именно им самим надлежит это сделать. Скажем, в одном из диалогов с представительницей прекрасного пола.

— И вы думаете, люди тут же захотят ко мне прислушаться? Не будьте наивны! Всё что могут Творцы — организовывать там свои религии. Чтобы послушавшие архангелов преступники, срок заключения которых подходит уже к концу, смогли выйти на свободу, трансформировавшись ещё при жизни через процедуру Глубокого Раскаяния в ангелов воплоти и умерев там своей естественной смертью. Как святой. После чего они в астральных телах будут возвращены на свои родные планеты, откуда их и сослали отбывать срок заключения. И всё! Так называемые «истинно верующие» — это те, чей срок заключения уже подошел к концу. Ну, а те, кто никому и ни во что не верит, так называемые «атеисты», это те, кому об Освобождении ещё и думать рано. С ними работа — на бессознательном уровне — просто не ведётся.

— Дело в том, что на Земле, где оказался Артур, возглавив протест ангелов против решения Творца Галактики о введении Времени на их планетах, как раз заканчивается Кали-Юга. И Земля должна вот-вот войти в Сатья-Югу, в результате чего мой муж мог бы выйти по амнистии. Как и любой падший ангел, ознакомившись с Учением планетарного Творца, чтобы начать самостоятельную трансформацию в ангела воплоти. Раньше срока. Но, как назло, там сейчас нет подходящего Творца планетарного масштаба. А никто из других уголков галактики в Ад идти не хочет. Ни за какие деньги! Сколько бы я им не предлагала. Мой муж обречён!

— Но там же должен быть свой Творец? На постоянной основе.

— Да. Но он слишком уж чистый. Его там так и зовут — Христос. То есть — кристально чистый! И архангелы опасаются замутить Кристалл его души. Заранее зная, что на пороге Сатья-Юги архидемоны будут этому активнейшим образом сопротивляться, постоянно посылая Творцу своих прекраснейших демонов искушения, которые будут пытаться сбить Творца с Пути, не давая сломить Кали-Югу и передать архангелам власть над планетой на целую эпоху. Так как Христос, поначалу, будет воспринимать их за ангелов, сошедших к нему с Небес.

— Чтобы их Спасти?

— В силу присущего каждому Творцу любви и сострадания. Агапе — это их единственный недостаток, о котором архидемоны, конечно же, давным-давно знают. Христос, как образцовый Творец, безотказен и согласен на всё, что угодно. Преодолеть любые трудности! Любой ценой. Но архангелы ему этого не позволят. Христос — эталон чистоты и совершенства! Такой Он у нас один. Во всей галактике!

— А меня вам не жалко!

— Но вы-то Творец такого высокого уровня, что для вас это плёвое дело!

— Да, я смогу достичь уровня Творца из любых социальных условий. Но боюсь, что роль Творца планетарного масштаба не для меня. Это слишком мелко! Как Творец Вселенной, я привык наставлять Творцов Галактик. Или вы думаете, кто придумал эту идею о Времени? И объяснил, как именно надлежит всё это провернуть.

— Но — зачем?

— Чтобы в разы ускорить эволюцию галактики! Я давно скорее уж методист, чем воспитатель. Для этих детишек. Что для меня планета? Пылинка в просторе космоса! Люди не могут ещё понять ни того, что такое религия, ни того, для чего она нужна. Им самим, а не тем, кто её создаёт. Надеясь им помочь стать столь же прекрасными ангелами, как и вы!

— Да, я всё понимаю, — скромно улыбнулась девушка.

— Вы говорили с Христом? Может быть, он всё же пойдёт вам на встречу и, из сострадания, согласится поработать Творцом?

— Я пыталась его найти, но безуспешно. Его уже много веков никто не видел. Архангелы уверяют, что после распятия он сразу вознёсся на Поля Будд.

— И когда же они ожидают Второе Пришествие Христа?

— Только тогда, когда без Него им уже не справиться. Сами понимаете, таким уникальным Творцом нельзя рисковать! На Земле есть ещё один спящий Гений нашего мироздания, который однажды играл там роль Моисея, но его очень и очень тяжело Пробудить. Поэтому архангелы и не могут делать на него ставку. Но зато, когда он проснётся от майи и осознает себя Творцом, мощнее его нет никого в галактике! Вам, как только вы Пробудитесь сами, нужно будет всего лишь Пробудить его. И всё! Дальше Творец сделает всю работу по трансформации планеты сам. Используя то Учение, которое вы ему оставите. Назвав это руководство по трансформации людей в ангелов воплоти «Книга Жизни».

— Не слишком ли пафосно?

— К тому же, на этой планете отбывает заключение ещё один Творец Вселенной.

— Кто же это?

— Ваша бывшая коллега, руководитель экспедиции.

— Что?! Гера до сих пор там? Я думал, что она давным-давно Пробудилась и покинула эту галактику вместе с другими Творцами Вселенной, которые потерпели на Земле фиаско в борьбе с титанами, пытаясь трансформировать эту планету в одну из высших. Как вы смеете насильно удерживать там Творца Вселенной?! Во что вы её там превратили, в демонессу?! Я разнесу эту планету в клочья!

— Это её личный выбор, успокойтесь, — улыбнулась навигатор, осознав, что зацепила его за живое. И теперь он у неё на крючке. — Узнав, что вы её безответно любите, Гера отказалась покидать галактику без вас. За что и была приговорена к пожизненному сроку по приговору Вселенского Суда. Не нашего, поймите. Мы тут ни при чём! А создав там своё Учение, вы сможете точно так же помочь выйти по амнистии и ей тоже.

— Точно?!

— Я организовала ваши судьбы так, что вы сможете с ней там не только встретиться, но и пожениться. Как вы и мечтали! Правда, очень и очень давно, пока она была гораздо старше вас по рангу. Но, как вы знаете, девиз нашего агентства: «Мечты сбываются!»

— Вы гарантируете, что я смогу её оттуда вытащить?

— Нет конечно! Ведь вам будет предоставлена там Свобода Выбора. Архидемоны выдвинули свою кандидатуру, чтобы не отпускать от себя Творца Вселенной, предложив вам вместо неё Каллисто!

— И за что же её приговорили?

— За то, что она помогала Артуру организовать мятеж! За неё мы и будем болеть всей галактикой, наблюдая за тем, что меж вами происходит. В прямом эфире!

— И транслировать это шоу на всех планетах? — удивился я, что буду участвовать в галактическом телешоу.

— Потому что теперь это касается каждого! — возразила навигатор. — После того, как не только на планетах низшего типа, но и на планетах ангелов планетарные Творцы начали вводить Время, все мы почувствовали себя некими мышками, над которыми кто-то могущественный производит какой-то гигантский эксперимент. Даже — боги, опасаясь, что их планеты будут следующими. И теперь Судьи Галактики официально следят за всеми. Понятие приватности давно уже потеряло смысл. Даже в спальне, в ванной комнате и в туалете. Везде стоят камеры!

— «Бог всеведущ и вездесущ», — вспомнил я недавнее постановление Верховного Суда Галактики, автоматически ставшее заповедью на всех планетах. — Но — для чего?

— Чтобы твоя супруга в любой момент смогла узнать, что ты ей изменил. Тут же сделав запрос по времени и просмотрев записи. А все материалы с камер автоматически отправляются в архив Акаша. Чтобы Судьи их проанализировали и тоже наконец-то начали понимать, почему нам следует отыграть обратно. И постановили снова ввести Вечность. Но уже — навсегда!

— Так вот для чего Артур так хотел вернуть Вечность на своей планете! — усмехнулся я. — Опасаясь, что теперь вы про все его похождения «налево» точно узнаете!

— Чтобы снова начать мне изменять, отправляясь в командировку? — поняла Геневера, прикусив губу.

— Где Артур с Каллисто и познакомился. Ближе, чем хотелось бы. Когда ему, как планетарному Творцу, боги ниспослали её в качестве прекрасного демона искушения. И Артур тут же перестал с ней встречаться, как только я на его планете ввел Время.

— Как бы то ни было, они оба уже наказаны, — вздохнула Геневера. — Соглашайтесь, вас ждёт всемирная слава! Такого шоу ещё не было! Думаю, абсолютно всем в галактике будет интересно посмотреть на то, чем закончится ваше… «Противостояние Творца Вселенной, который ввел Время в галактике и мятежной богини, что пыталась вернуть Вечность!» Звучит? Чтобы вы растолковали ей (а через это и всем остальным в галактике) суть своего проекта. Реабилитировавшись в глазах тех, на чьих планетах вы уже ввели Время. И смогли Каллисто оттуда вытащить, окончательно растопив их сердца!

— Если она меня впечатлит?

— А она вас впечатлит. На все деньги!

— То есть? Ваше агентство хочет использовать наши постельные сцены, чтобы втискивать в особо интригующие моменты рекламные ролики своих спонсоров?

— Как и в других шоу! — пожала она плечами. — Соглашайтесь! Вас будут ожидать там две прекраснейших девушки во вселенной! И ту из них, которая больше вам понравится, вы и сможете взять с собой. Это прописано в контракте: два обратных билета. Но если ни одна из них вас почему-то не устроит, вы сможете забрать с собой любую другую. Хоть демонессу!

— Демонессу?!

— С архидемонами я договорилась, они обещали мне дать вам саму Мегеру! Как минимум, попользоваться. А там, решать вам. Это вам мой личный подарок за Спасение мужа, дарю! А дальше вы сможете сколь угодно долго дописывать свой роман, ожидая вместе со своей избранницей семилетку для завершения трансформации ваших физических тел в светозарные. После чего взойдёте на Летучий Корабль из невидимой глазу материи, висящий на орбите, пересядете на Челнок, который собирает и отвозит оттуда энергию поклонения смертных богам каждый месяц, и — поминай, как звали!

— И это всё?

— Да. Мегера тоже должна будет вас соблазнить? — подняла она глаза от клавиатуры.

— Естественно! Мегера должна быть кровно в этом заинтересована, иначе эта демонесса даже не обратит на меня внимания. Я с такими уже сталкивался. Правда, в другой галактике. Очень уж меркантильные особы. Сделайте так, чтобы она продемонстрировала всё, на что способна!

— Би или обычный секс? — зависла ангел пальцами над клавиатурой.

— Так, так, так… сделайте так, чтобы ревность то и дело заставляла меня изводить себя вопросом: «Би она или обычная гетера?» Постоянно повышая для себя напряжение от взаимодействия со столь впечатляющей особой. Давайте так закрутим сюжет, так сильно стиснем её судьбу в тиски обстоятельств, чтоб Мегера оказалась не столь заурядна и однозначна, как обычные гетеры.

— На то она и демонесса! — гордо кивнула навигатор, стремительно задавая алгоритм предстоящей той судьбы, семеня пальцами распоряжения служебным духам по клавиатуре. — А Мегера не будет против? — подняла она глаза.

— Подозреваю, что её низшая — биологическая — сущность будет постоянно стенать о её нелёгкой доле, но её высшая сущность будет безусловно за! Ведь трудности только закаляют характер. Или почему, вы думаете, некоторые сильные личности даже на планетах высшего типа добровольно выбирают быть демонами? А тем более — на Земле, где выживает сильнейший!

— Я стараюсь над такими вещами не думать, — призналась ангел, опустив глаза.

— Поэтому чем суровее агентство с ней поступит, тем будет лучше. Не только для шоу, но и для неё самой.

— Нет, вы не ангел, — вздохнула навигатор.

— Именно это и позволяет богам помогать людям, несмотря на них самих. А то и — вопреки их расхожему мнению об этом. Что и побуждает многих на низших планетах подозревать, что, на самом деле, никаких богов не существует вовсе. И открыто поклоняться Сатане. Поэтому мы и поручаем работать с местным населением архангелам. Ведь они, как бывшие ангелы, более благодушны и не столь суровы, как боги. Людям повезло, Христос пришел и дал им полную Свободу Выбора, которую я им не давал.

— Почему это?

— Большинство Творцов наказывают своих подопечных, если те не соблюдают заповеди. То есть — отказываются эволюционировать. И только Христос настолько благодушен, что готов им всё прощать! Ведь он — бывший ангел, эволюционировавший до Творца. А я — бывший Судья. И поэтому более непреклонен! Для меня любая заповедь — это святое. И те, кто их нарушают, подлежат суду!

— Что ж, у вас будет шанс проявить там себя во всей красе! — улыбнулась навигатор. — Христос должен был явиться к людям ровно в двухтысячном году, поэтому вы и будете думать там, поначалу, что вы и есть Христос.

— Почему это?

— Для того чтобы вы смогли создать на основе своего романа религию, как Кришна, местные архангелы постоянно будут посылать вам соответствующие внушения. А так как вся их символика заточена исключительно под Христа, они просто не могут мыслить в других образах. Но я постараюсь развеять их иллюзии.

— Вы что, летите туда со мной?

— Да. Ради мужа я отправлюсь вместе с вами. Я должна проконтролировать то, что вы точно Пробудитесь, а значит — и разбудите местного Творца!

— Кстати, как его там зовут?

— Ганимед. Он создаст там своё Учение «Небо Нового Мира» в виде музыкального альбома. Но, как вы понимаете, десятка песен недостаточно для трансформации всей планеты.

— Хотя, в своё время, ему хватило и десяти заповедей. Столь он могуч!

— Но теперь, чтобы сломить Кали-Югу, «Книга Жизни» должна быть переведена на английский, чтобы у каждого падшего ангела из любой страны появился шанс Освободиться по амнистии.

— Ну и как же вас будут там звать?

— Точно так же, как и сейчас, Геневера. Чтобы вы меня точно вспомнили и Пробудились. А то ещё застрянете на Земле вместе с моим мужем. Навеки вечные!

— Вы тоже будете там писателем?

— Нет. Но вы не пройдёте мимо. Мы уже рассчитали и загрузили мою и вашу судьбы в психосферу планеты. Всё уже готово! Космический Магнит возродит нас, как только мы туда прибудем.

— Там есть Посредник между Мирами?

— Да, Елена Блаватская уже издала «Тайную доктрину», в которой и содержится методика Пробуждения. Всё уже готово!

— И как же я на неё наткнусь, случайно?

— Нет, я сама вам на неё укажу! Пальцем! Я не могу рисковать своим мужем.

— Так. А другие девушки у меня там будут?

— Лучшие на планете! Ведь вы указали в заявлении, что именно брачные игры с ними вы и хотели бы описывать в своем романе для привлечения широких масс. А на пороге Сатья-Юги, как Творцу планеты, архидемоны будут посылать к вам своих самых лучших демонов искушения! Чтобы сбить с Пути. Поэтому ваша книга будет не просто любовным романом, как вы и планировали, но одновременно с этим ещё и романом-исповедью, в котором вы будете горько-горько каяться в том, что столь легкомысленно там себя вели. Это суть Учения. Так что можете вытворять с ними всё, что только захотите. Мы даём вам полный карт-бланш!

— Точнее — всё, что они мне с собой позволят, — уточнил я. — Насилие я не приемлю.

— А они позволят, я вам гарантирую! — улыбнулась навигатор. — Я уже закрутила их судьбы. Причём, таким замысловатым образом, что они будут только рады! Мы всем агентством для вас старались! Как только у вас появится машина, девушки сами станут вас соблазнять. Только успевай отбиваться! Мне пришлось слегка надавить на архидемонов, чтобы те нам помогли.

— А они и рады!

— А как ещё заставить такого «ботаника», как вы, написать книгу о Любви? Книга — это страсть! Признайтесь, когда вы в последний раз занимались любовью? — холодно посмотрела навигатор глаза в глаза.

— Уже и не помню даже. Столько работы навалилось… по преобразованию планет. Меня, как Творца Вселенной, разрывают в галактике на части…

— Это потому, что вы не работаете руками. А только лишь головой, как и все боги. Если станете писателем мирового уровня, как мечтаете, то вы будете сидеть у окна и писать книжки, отвлекаясь только на туалет и прием пищи. Мы уже успели досконально изучить ваши социальные повадки.

— Ну и кем же мне тогда предстоит там родиться, шудрой? Чтоб работать руками. Я требую сотворить меня писателем мирового уровня!

— Но вы же сами сказали, что сможете достичь уровня Творца из любого социального положения!

— Положения… в мусорный бак? Вы же знаете, как сильно я этого не люблю. Ковыряться в социальном мусоре! Я люблю только мыслить. И Творить!

— Но на карте — репутация Творцов Вселенной! Вы должны всем в галактике доказать, что в отличии от Геры, вы — несокрушимы!

— Чтобы ваша галактика снова начала относиться к нам всерьёз?

— Иначе мы уже не будем принимать Творцов Вселенной. И станем развиваться так, как получится. То есть каждый планетарный Творец в своей звёздной системе станет нести полнейшую отсебятину. И галактику поглотит хаос! Вы просто обязаны поставить нас на рельсы стабильного развития! Мы не хотим быть изгоями во вселенной!

— Хорошо, я согласен. Преодолеть любые трудности, как Христос! — понял я, что нейропсихолог очень чётко знает специфику своей работы.

— Куда отправить ваше тело, когда вы покинете этот план?

— Как это — куда? В утилизатор! Вы же не устраиваете пышные похороны изношенной обуви или штанам после того, как те пришли в негодность? Вы их просто выбрасываете и покупаете новые. И всё. У меня в одной только вашей галактике за десять миллиардов лет было столько воплощений, что если бы я хоронил все свои тела, мне пришлось бы купить для этого отдельную планету.

— Простите, я ляпнула, не подумав. Это был стандартный вопрос, который я повторила на автомате. Просто, у нас прямой договор с ритуальным агентством, которое занимается утилизацией тел после того, как клиенты от нас уходят. Обычно, в более Высшие Миры. Сами понимаете, просто бизнес.

— Вот и скажите им, чтобы это тело просто сожгли и всё. Без лишних почестей. Это ни к чему.

— Хорошо. А своё тело я всё-таки оставлю. И попрошу забальзамировать. Чтобы оценить после нашего возвращения глубину воздействия, которое окажет на меня столь Низший Мир. Так сказать, для наглядности. Сравнив тела.

— Не стоит себя так расстраивать, — вздохнул я, — для ангелов это всегда весьма болезненно. Вы уже никогда не будете столь же прекрасны, как сейчас. Так что мой вам совет, утилизируйте его немедленно! Иначе вы будете постоянно упрекать супруга в том, что это именно из-за него вы потеряли своё былое очарование. И в итоге, разлюбите друг друга. Навсегда. Тогда зачем его вообще Спасать?

— Вы правы, я именно так и сделаю. Вот что значит Творец! Вы способны дать актуальный ответ на любой вопрос!

— И ещё, — добавил я, услышав нотки неподдельного восхищения, которые я от девушек уже давно не слышал. — У меня к вам ещё одна маленькая просьба. Уверен, вас это не затруднит.

— Всё, что угодно! О чём вы?

— Позвольте мне хотя бы разочек воспользоваться вашим телом, пока оно столь восхитительно! Всё равно вы его утилизируете. Так что вы, фактически, ничего не теряете.

— Но у меня же есть муж!

— Извините, — смутился я, — но тогда мне придётся воспользоваться услугами другого агентства.

— Это что, шантаж?

— Грубейший! Ланселот готов официально заключить контракт только после того, как неофициально заключит госпожу в свои объятия!

— Да что с вами такое, какой ещё Ланселот? Творец не может так себя вести!

— Должны же меня хоть за что-то наказать? — усмехнулся я. — К тому же, вас тоже должны разжаловать из ангела в бесы, чтобы вы смогли проникнуть в нижний мир. Иначе Судьи дадут нам от ворот поворот.

— Точно, а я и забыла! — хлопнула она себя по лбу. — Спасибо, что напомнили мне об этом. Вы только что спасли нашу экспедицию! Ведь на Землю могут попасть только падшие ангелы. А обычным ангелам туда вход закрыт.

— Строго настрого! — кивнул я, как бывший Судья.

— Любимый, — подняла Геневера глаза вверх, символически обращаясь к мужу, — я иду на это только ради тебя! Пойдём ко мне? — вышла она из-за стола и игриво протянула руку.

— Зачем? Вы привлекаете меня именно в этой строгой одежде. С вашим строгим лицом! — взял я её руку и привлёк к себе. — Навигатора у меня ещё не было. А дома вы расслабитесь, примите душ, смоете всю косметику и станете обычным ангелом, каких было у меня уже пруд-пруди. С помятым лицом наутро после секса. Я хотел бы запомнить вас такой, какая вы есть сейчас!

— Но нам нельзя делать этого в офисе! — запротестовала она, одёрнув руку. — Тут везде скрытые камеры. И меня за это выгонят с работы!

— Но они ведь тут же поймут, что это официальная часть контракта, о которой ваши сотрудники все как один забыли. То есть вы займётесь любовью со мной сугубо по их вине. К тому же, всё это должно быть зафиксировано, а материалы дела немедленно отправлены в суд для вынесения нам официального вердикта. Иначе я подам жалобу на ваше агентство за халатное отношение к своей работе! Понимаете?

— Конечно! — наконец-то поняла Геневера, что я обеспечиваю ей алиби. И сама повалила на кушетку, давая понять охране, что я у неё под контролем.

Только теперь осознав, что я надавил на её «болевую точку», как видящий, узрев — сквозь века — её «ошибку молодости», которую она совершила с Ланселотом, будучи ещё простой смертной. Горько-горько покаялась в этом перед королём Артуром и навсегда ушла в монашки. Чтобы умереть святой и вновь родиться… уже ангелом! На планете высшего типа. Что и позволило Артуру от тоски по ней столь же горько раскаяться и от всей души простить свою непутёвую жену, желая в следующей жизни снова быть с ней вместе. Поклявшись перед Богом, что уже — навсегда! Как только та померла у него на руках. От того, что Артур при жизни так и не смог её простить. Тоже вслед за ней дал обет безбрачия, горько-горько во всём покаялся и… родился вновь уже ангелом! А затем на протяжении нескольких жизней эволюционировал, нещадно штудируя Учения Творца Галактики, и тоже решил стать Творцом. Пробудился и снова всё-всё вспомнил! Предысторию их взаимоотношений на планете низшего типа. И как только встретил Каллисто, тут же захотел закрыть гельштат смертного, отомстив Геневере за измену с Ланселотом. На одной из планет, которая должна была вот-вот стать одной из высших. Если бы Творец Галактики не приказала ввести на ней Время. Случайно спугнув Артура, который не успел довести трансформацию планеты до Сатья-Юги. Из-за Каллисто. Что и вскрылось после того, как они возбудили к себе внимание всей общественности, организовав мятеж против Творца Галактики. Попытавшись вновь ввести на этой планете Вечность. Дабы продолжать и продолжать там встречаться. Под предлогом, что Артур всё никак не может довести планету до Сатья-Юги. Прося у Старейшин ещё и ещё один шанс попробовать свои силы в качестве планетарного Творца. Чтобы Каллисто вновь и вновь на этой планете его искушала. Как самый соблазнительный — для Артура — демон искушения. И хотя бы попытаться её отвергнуть. В одной из жизней. Превратив эту планету, по итогу, в орудие своих брачных игр. А всё её население — в свою прикроватную обслугу. Вместо того чтобы как можно скорее сделать всех её разумных существ ангелами воплоти. На что Старейшины, конечно же, закрыли б глаза. Ведь даже один — полноценный — Творец, наконец-то научившийся отвергать демона искушения (втёршегося ему в доверие, прося содействия и защиты), не стоит и миллиарда ангелов. Даже если за это время Сатана превратит их всех в демонов. Таков Путь! Ибо сказано: «Первый закон — это Закон о Жертве»…

— Кстати, — оборвал я её поток сознания, — копии записей с камер отправь мне на почту. Как вернёмся, хоть будет что вспомнить. И сравнить тебя с тем, что останется от твоей красоты после пребывания на Земле.

— А если эти записи увидит муж? После вынесения приговора их надо полностью уничтожить!

— А архив? Расслабься. Даже если твой Артур это и увидит, то он тут же поймёт, что ты в этом не виновата. Это форс-мажор, возникший по глупости сотрудников. И ты делала это не столько из любви к работе, сколько из любви к нему.

— Господи, как же я люблю своего мужа!

— Со мной?

— Да с кем угодно! Я уже столько жизней ему не изменяла, что ради него и Каллисто готова уже на всё!

— Хорошо. Тогда вечером пойдём к тебе, и ты покажешь мне, как развлекалась с Ланселотом.

— Зачем куда-то ходить? Теперь я тоже хочу оставить копии записей себе. На память!

— Чтобы показывать подружкам то, что ты вытворяла тут с самим Творцом Вселенной?

— Причём, исключительно ради мужа!

— Мол, изменяла ему легально и строго официально?

— Да, ты меня раскусил! Они лопнут от зависти, что не в силах это повторить!

— Тогда покажи им всем, как сильно ты соскучилась по мужу! Пусть они все увидят, что только искреннее желание его Спасти и заставило тебя ему изменить. Я — всего лишь послушный инструмент Бытия, вовремя оказавшийся под рукой. На моём месте — под тобой — мог бы сейчас оказаться каждый. Творец. Мне просто повезло!

— Значит, всё это было неизбежно! — поняла она вслух. И перестала терзать себя совестью. — Я сама покажу эту запись мужу! — решила Геневера быть откровенной до конца, как настоящий ангел. — Чтобы Артур тоже увидел то, на что я ради него готова. И ценил меня после этого ещё больше!

— Да, это демоны постоянно всё ото всех скрывают, — поддержал я её. За талию. — Ангелы же настолько совершенны, что им нечего скрывать! А тем более — то, на что только они и способны. Ради своих любимых!

— О, да! Ты, как всегда, прав. На все сто! — восхитилась она. — Ты настоящий Творец! Нашего счастья!»

И Креуса Его поцеловала, снова увидев в нём Творца.

— Так я — Каллисто? — растерялась Медея.

— Прекраснейшая, по гречески, — подтвердил Аполлон.

— Это надо отметить! — усмехнулся Ганимед, налил девушкам вина и протянул вверх свой кубок. — Дзынь!

На что Аполлон стал читать дальше, чтобы опьянить девушек их прошлым ещё сильнее:

— «Зал Суда Галактики.

— Вы не можете воплотиться там, как шудра! — возразил Судья с трибуны. — У вас слишком высокий социальный статус в нашей галактике. Так что вы проиграли своё пари и остаётесь дома. Да и вас я не могу приговорить даже на одну жизнь к пребыванию на Земле, — обратился он к Геневере, — только за то, что вы изменили мужу. Артур получил пожизненное, так что вы вправе искать ему замену!

— Судья, но мы должны туда попасть! Оба! — попыталась возразить Геневера. Что уже считалось верхом наглости — возражать судье. — Своим отказом вы ставите под угрозу дальнейшее существование всего агентства! А это миллионы сотрудников на планетах высшего типа. Они никогда вам этого не простят. После неудачи с Творцом подобного уровня, имидж нашей компании упадёт так низко, что мы потеряем всех клиентов, и агентство прекратит своё существование. Навсегда!

— Меня это не волнует! — отрезал неподкупный Судья.

— Ладно, мы. Но как теперь быть с теми, кто уже купил подписку на просмотр телешоу в прямом эфире. Это миллиарды богов и ангелов! Вы готовы их всех разочаровать?

— По закону вам обоим полагается огромный штраф за то, что вы занимались любовью в общественном месте. И если вы сейчас же не прекратите препираться, то будете до конца жизни его выплачивать, работая где придётся, — осадил её Судья, — потому что вас обоих переведут в обслугу. Но учтя смягчающие обстоятельства, Верховный Суд Галактики приговаривает вас обоих к процедуре Глубокого Раскаяния под надзором духовного наставника в спецхраме на территории этой планеты без возможности её покинуть до завершения процедуры. — И Судья стукнул молотком, давая понять, что дело закрыто.

— Но почему вы так упорно не хотите меня туда пускать? — женским чутьём поняла Геневера, что дело вовсе не в этом, а в смягчающих — сердце Судьи — обстоятельствах. Но Судья молчал. — Отвечайте! — активировала она навык Сирены, которым в совершенстве владеет любой Мастер Крика, всколыхнув его высшую сущность.

— Да потому что на этой планете моя жена! — неожиданно для себя выпалил Судья. — С которой мы так сильно поссорились в первую же брачную ночь, что Минерва убила Криком пятерых туристов в гостинице, а я просто слегка оглох. Так как она выбежала из номера перед тем, как начать на меня именно Кричать, с силой хлопнув дверью! И случайно убила тех, кто открыл двери номеров и высунул головы в коридор на наши Крики. За что ей и влепили пожизненное. Как существу, не умеющему владеть своим даром. А меня, в наказание, заставили вынести этот приговор.

— Чтобы вас постоянно мучила с тех пор совесть? — поняла Геневера, посочувствовав Судье.

— И вы очень сильно мне её напомнили. Вчера я тщательно рассмотрел материалы вашего дела… с камер. Несколько раз. С разных ракурсов. И смотрел на вас, а видел там её! Словно бы всё это было со мной, в той гостинице! В которой и прервалось наше свадебное путешествие. Она была столь же удивительно прекрасна! И — развратна, как выяснилось после бракосочетания. Что она уже не девственница! Поэтому-то я и не могу вас туда отправить. Это выше моих сил, поймите! С тех пор я так никого и не полюбил.

— И до сих пор один? — удивилась Геневера, ведь закон галактики ему это позволял. Давая ангелам развод только в том случае, если твоя «вторая половинка» получала пожизненное. — Но тогда вы тем более должны меня понять! Я направляюсь на Землю исключительно для того, чтобы Спасти мужа. И завербовала для этого самого Творца Вселенной! Опозорившись ради этой миссии перед всем агентством. А вы встали у меня на пути!

— А вы не хотели бы Спасти не Геневеру, а свою жену? — улыбнулся я, когда понял, что Судья вчера на неё запал. — Или хотя бы, под предлогом Спасения, просто навестить жену там. И ещё раз поиграть с ней в свои брачные игры. Получив от Минервы то, что не успели здесь. Во всей красе! Навигатор, как вы на это смотрите?

— Это будет вашей лучшей жизнью!

— Вы с ума сошли! — подскочил тот. — Это что, попытка подкупа? К тому же, никто мне этого не позволит, — беспомощно осел он.

— Как вас зовут?! — вновь активировала навигатор навык Сирены, который был просто необходим в её работе, чтобы мгновенно уговаривать несговорчивых клиентов, снова запав судье в душу. До глубины души!

— Меня? Херкле… — смутился тот под её взглядом, столь же откровенным, как вчера на записи.

Взглядом навигатора, который видел Судью насквозь, все его тайные желания. И уже прокладывала у себя в голове прямой маршрут к его сердцу:

— Херкле, если вы полетите с нами, агентство рассчитает ваши судьбы так, что вы снова встретитесь. Вы поможете мне Пробудить Творца Вселенной, а затем и он, в знак благодарности, Пробудит вас обоих. Вы хотите её вернуть? Такой шанс выпадает только раз в жизни!

— Это невозможно! — не поверил Херкле в своё счастье, о котором уже столько лет мечтал.

— А если я вас сейчас ударю? — усмехнулся я. — Это изменит ваше решение?

— Что-о?! В зале Верховного Суда? Да это кощунство!

— А если вы ответите ему тем же?

— Боюсь, что тогда и меня отправят в Ад вместе с вами.

— Надолго?

— Навсегда! Мы если и сможем когда-нибудь выйти оттуда, то только по амнистии.

— Так именно за этим мы туда и направляемся, ваше глупейшество! — усмехнулся я. Активировал навык левитации, легко перемахнул через трибуну и ударил Херкле по лицу.

— Понеслась! — подтолкнула навигатор Судью, активировав навык Сирены.

Тот на секунду завис и, всё ещё сопротивляясь сам себе, ударил в ответ.

Но и этого было вполне достаточно. Никогда и никто ничего подобного в зале Верховного Суда Галактики себе не позволял. Решение было вынесено автоматически.

Никто из Судей больше не возражал, рискуя получить оплеуху и отправиться в Ад вместе с нами.

Понятное дело, что ни один местный не смог бы себе ничего подобного позволить, рискуя погубить карьеру Творца. Ведь за это любого из них навсегда перевели бы в обслугу. И только мне было на это плевать, ведь я был не местный. И меня, как Творца Вселенной, законы этой галактики мало волновали. Я сам их и создавал!

В тот день я преподал Судьям хороший урок. И Творцы, с тех пор, начали действовать смелее и ставить Судьям свои условия. Всё отчётливее давая тем понять, что теперь Они, а не Судьи, высшая каста в мироздании! И ставить свои условия для трансформации планет любого уровня. Ведь они Творили историю! Изменяя галактику. А Судьи? Как брахманы, они активно старались этому помешать, оставив «всё, как было». Но в тот день я сломал им эту «проверенную схему». И зуб Херкле, тело которого всё равно пришлось утилизировать.

Херкле так и не дал Судьям сделать из своего тела посмешище, как они настаивали: «В назидание Творцам!» Забальзамировать и выставить прямо в зале суда. Так как всерьёз рассчитывал вскорости выйти по амнистии и вернуться к любимому ремеслу. Понимая, что если он послушает Судей, то станет притчей во-языцех, и никто уже не станет относиться к его решениям всерьёз. И тогда об этом ремесле можно будет навсегда забыть.

Он искренне хотел верить, что у них всё получится и… навестить жену, которую и до сих пор любил! И без которой начинал уже, от одиночества, медленно сходить с ума. А потому и ударил в ответ, что Рай планет высшего типа, без неё, начинал ему уже казаться адом. А самый Ад, куда его теперь отправляли, уже начинал ему казаться раем — в её объятиях!

«Видимо, Бог всё-таки существует, — понял Херкле, ожидая в камере смертников подачи газа, — раз Он послал мне Творца и навигатора. И не дал тут сойти с ума».

— Благодарю тебя, Творец Мироздания! — поднял он руки и взгляд к небу.

— Не за что! — усмехнулся я. Давая понять, что Бог действует через меня. — Творцы — всего лишь руки Бога. Ты не знал? Ты думал, что это мы тут такие умные? Я поначалу тоже боготворил Судей, пытался стать среди них лучшим, затем — Творцов. Пока не понял, с годами, что над всеми нами существует нечто, что мы называем Высший Разум. Именно так я и стал Творцом Вселенной. Это не я так решил, это Он меня выбрал. Когда я смог понять, чего именно Он от нас всех хочет.

— И чего же Он хочет?

— Вечность! И умеет её делать. Через таких, как я. Творцом Вселенной нельзя стать. Можно лишь быть Им избранным.

— Так это секта? — усмехнулся Херкле.

— Ага, размером с вселенную. Закрытая от обывателей секта Высшего Разума, который тебе пока ещё недоступен. Нет в тебе потенциала Творца, к сожалению. Но ничего, я над тобой ещё поработаю! — хлопнул я Херкле по плечу. Давая понять, что теперь и над ним распростёрта длань Божья.

Неслышно заструились по полу едва различимые струи усыпляющего газа, который стал медленно подыматься, рассеиваясь по камере и постепенно сдавливая дыхание. И все трое отправились в астральных телах на попутном Челноке из невидимой глазу материи по указанным координатам.

Это была одна из самых заурядных планет, куда смывали через канализацию правосудия весь интеллектуальный мусор на периферию галактики. На свалку сломанных — морально — игрушек. Периодически обнуляя цивилизацию этой планеты, как только те активно начинали строить космические корабли и колонизировать ближайшие планеты. Чтобы они опять не вырвались за пределы своей звёздной системы в более Высшие Миры и не натворили там бед. Доказывая всем, что их зря отвергли. Почему-то — с оружием в руках, как уже не раз было».

И Креуса задумчиво спросила:

— Так ты лично знаком с Судьёй Херкле?

— Именно он и обратил меня пару лет назад в христианство. Я же говорю, я не умею выдумывать. И описываю только то, что со мной было.

— И с тех пор ты наивно веришь во всю эту религиозную чушь? — усмехнулась Медея.

— Верующих только потому и называют «слепыми религиозными фанатиками», что они уже не могут увидеть в Библии ничего нового и захватывающего! — возразил Аполлон. — В отличии от подлинных ценителей жанра.

— Таких, как ты? — усмехнулась Медея.

— Вы просто не можете заново Библию для себя открыть и найти в ней хоть что-то новое. То, что и составляет её истинную сущность! Заблудившись в дремучем лесу религиозных толкований и догматов. Один за другим оступаясь во тьме невежества с этого могучего утёса!

— Но если мы начинаем как недоверчивые животные, которые верят только себе, то что же нас делает такими доверчивыми, открытыми для других? — озадачилась Креуса. — Внушенные нам идеи?

— Когда ты можешь хоть чему-то научиться у другого, ставшего для тебя Ты, сняв панцирь эго на время восприятия полезной для тебя информации, он становится на это время для тебя неким Сверх-Я, обретая над тобой подлинную власть. И чем большему ты сможешь у Него научиться, тем далее пролонгируется его власть над тобой. Которая постепенно становится чуть ли не абсолютной! Заставляя глядеть на мир его собственными глазами. Так что бросай своё слепое поклонение вещам, открывай глаза пошире и давай за мной! — подмигнул Аполлон, коснувшись её руки.

— За Сверхчеловеком? — удивилась Креуса, задрожав в коленках. И поцеловала Творца в губы.

А Ганимед отвёл его в поисках туалета и стал корить:

— Я понимаю, что ты пригласил меня снова в качестве клоуна, но юмор — штука дорогая! Сегодня мой день! Твой день был вчера!

— Как я смогу заставить Креусу переключиться на тебя? Это слишком интимно! — оторопел Аполлон, осматриваясь по сторонам. — Ты должен её заинтриговать, а не изображать из себя клоуна.

— Но как ты это с ними делаешь? — озадачился Ганимед, описав дугой сухое и тёплое.

— Запомни, тело девушки — это всего лишь вещь среди вещей. А вещь — понятие динамическое! — усмехнулся Аполлон, окропив цветы. — Вещь проявляет свою сущность лишь в процессе её использования. Лишь тогда вещь становится явлением, перестав быть «вещью в себе». Небытие вещи не бесполезность, но её вред для нас, умаление бытия. Вещь изменяется под воздействием того, каким смыслом ты начинаешь её наделять. То есть твоё отношение к вещи полностью меняет её сущность!

— Ты говоришь о действительности?

— Действительность появляется гораздо позже, — усмехнулся Аполлон, — исходя из опыта взаимодействия с данной вещью! Как результат твоих попыток донести до неё твой новый для неё смысл.

— То есть? — не понял Ганимед. — Вне нашей разумной деятельности все материальные тела бессмысленны? Как нагромождение камней в горах. Или ты говоришь и об одушевлённом теле?

— О любом! Ведь материальная реальность предполагает использование вещей и девушек именно как материал. Вне зависимости от того, чем они являлись до того, как ты вступил в игру с ними. Но для того чтобы одушевленное — тобой — тело смогло принять твой (новый для неё) смысл, как возможность своего собственного бытия, ты должен сделать этот смысл для неё как можно более привлекательным.

— Её смыслом! — понял Ганимед, что он о девушках.

— А для этого тебе нужно либо откликнуться на её социальный запрос, как мы сделали это вчера с Креусой, либо самому его вначале сформировать, как я делал это с Мегерой. А потом уже и разрешить ситуацию, используя себя как инструмент, помогающий ей решить её новую незадачу! — усмехнулся Аполлон. — Второй вариант предпочтительнее, так как это позволит тебе её контролировать, держа на крючке твоего смысла. Полностью отказываясь от неё всякий раз, как только она будет выходить в своём поведении за рамки твоей концепции! Это как на рыбалке, даёшь слабину, когда рыба сопротивляется, а потом, когда она решает, что всё уже закончилось и расслабляется, снова её тянешь. В неведомые дали!

— До тех пор, пока она не окажется в лодке? — усмехнулся Ганимед.

— Лодки не существует! Это заблуждение, приводящее к распаду семей. Брак — это эвтопия. Рыбалка происходит всегда!

— Пока ты не смотаешь от неё удочки?

— То есть если ты всё ещё хочешь удерживать её на крючке, ты должен как можно чаще менять наживку смысла вашего соприсутствия.

— Или находить всё новые совместные хобби, увлечения! — понял это по-своему Ганимед.

— Превращая каждую вашу встречу в маленькое приключение! — кивнул Аполлон. — Любое твоё взаимодействие с любым материальным телом есть процесс. А процесс есть явление динамическое! Который либо ускоряется вами, либо — деградирует. До распада на два независимых составляющих.

— Даже если вы уже живете вместе?

— Даже если это встреча на кухне! Ты должен полностью изменить её смысл, постоянно «одушевляя» выбранное тобой тело духом интриги! Чтобы её душа трепетала на кончиках твоих пальцев! А каждое прикосновение к её телу являлось бы прикосновением к её сердцу!

— Чтобы она не стала для тебя просто мясом?

— И не протухла в твоей душевной теплоте! Ведь в действительности нас объединяет не наше прошлое и настоящее, а только лишь — наше будущее.

— Заставляя нас действовать?

— Взаимо-действовать, а не просто быть рядом! Вот ты и должен постоянно заставлять её трепетать в своих объятиях в его предвкушении! И изливать на тебя энергию своей бесконечной преданности, своей любви. Мечтая слиться не столько с твоим телом, это так банально, сколько — с твоей душой!

— И чем же, сердцем?

— Всем своим существом, рвущемся к тебе навстречу! Мечтая только лишь быть причастной твоей божественности, твоего духовно-душевного совершенства. Невыразимой красоты твоего внутреннего существа. Пытаясь ею точно так же стать. И вбирая (вдыхая) её стать. Твой (непонятно для неё самой почему) волнующий её аромат.

— Раскрывая себя навстречу, как цветок — пчеле? — усмехнулся Ганимед, убирая в штаны туалетные принадлежности.

— Прикосновение же к телу, лишённому энергии восхищения, вульгарно! — застегнул Аполлон ширинку. — Любовь возникает подобно молнии меж двух наэлектризованных взаимным восхищением тел! Иди и порази Креусу — в самое сердце!

— Так вы уже были на моём концерте? — пошёл в атаку Ганимед, разливая вино по кубкам.

— Уже сто раз! — усмехнулась Медея, протянув кубок.

— Ну, а ты? — спросил Ганимед у Креусы и сделал музыку совсем тихо, чтобы та поняла, что он именно у неё это спрашивал.

— Пока ни разу, — протянула Креуса кубок.

— Сходи обязательно! — поддержала его атаку Медея и подняла кубок. — Это надо отметить! Кстати, когда у вас концерт?

— Так об этом надо спросить у нашего арт-директора! — усмехнулся Ганимед и включил песню «Комета» чуть громче. — Который наконец-то «придёт и скажет: «Слёзы оботри-и-и!» — подпел он сам себе.

— Чего ты сам не сходишь? — вздохнул Аполлон, сделав тише посвященную ему песню, которую Ганимед, «окольцованный горем, как суровый Сатурн», сотворил, пока «желтоглазое Солнце» бродил «в городе большом» Пусане.

— Так если я пойду к ним договариваться об этом сам, то они на меня посмотрят, как на нищеброда, который у них что-то вымогает. А вот если к ним заявится наш арт-директор, тем более — весь такой умный и деловитый, то у них сразу же появляется к нам совсем другое отношение. А соответственно и — оплата труда. Уже понимая, что и арт-директор тоже в доле. Компанэмэ?

— Да панэмэ, панэмэ, — усмехнулся Аполлон. — Так куда и когда идти?

— Креуса, куда бы ты хотела пойти бесплатно на мой концерт? Я могу провести двоих.

— Пошли в «Метро»! — решила за неё Медея.

— Когда сходить?

— Это ты у девушек спроси. Когда ты хотела бы туда сходить?

— Как можно скорее!

— Только пусть музыканты добираются теперь сами, — сразу же предупредил Аполлон, — чтобы мне не пришлось снова за вас краснеть, если вы опять не сможете все собраться. Как в тот раз, когда мне пришлось краснеть перед арт-директором кафе «Забриски Пойнт» за то, что Ил не смог подмениться на вахте, и выступление из-за него не состоялось. Так что мне стыдно было уже снова там появляться. А ведь там так потрясающе готовят! Перед тем как организовать ваш концерт, я пошёл туда на свой день рождения со своей двоюродной сестрой Читой и её подружкой Нелли. Так Нелли, узнав о том, что я бросил есть мясо, специально заказала мне фаршированные баклажаны. И я даже не почувствовал в них вкус мяса! Представляете? А Нелли так смеялась над тем, что я этого даже не заметил! И только поэтому не стал заказывать ещё порцию, как уже хотел. Я сказал ей, что готов потратить там ровно сто долларов! И Нелли постоянно себя сдерживала. Потому что я дал ей понять, что пока она не моя девушка, мой бюджет для неё будет жёстко ограничен.

— И что, это помогло? — усмехнулся Медея.

— Нет. Хотя я брал её и Марго даже в сауну. Но они только помылись, порезвились со мной в джакузи и покатались зачем-то по очереди на велотренажёре. И я решил больше никуда её не приглашать. По крайней мере, с Марго. И позвал Нелли, когда та осталась у Марго ночевать, на следующий же день к Браткам на их день рождения. Где громадный Птолемей, ну, вы все его знаете, вокалист и гитарист из группы «Легион», в которой Полидевк играл тогда на гитаре, стал громогласно объяснять Нелли, что такие расфуфыренные особы из Трои, как она, конченные оторвы! Которые только и бродят там по ночным клубам в качестве «ночных бабочек». «Почему ты меня от него не спас? — спросила Нелли, наконец-то вырвавшись из кухни. — Что, не мог позвать? Я же столько раз на тебя оглядывалась. Чего ты толкался в коридоре и хихикал?» «А почему я должен был тебя от него спасать? Ты же не моя девушка». «Я думала, что ты мой друг!» — заявила она обиженно. «Я ни с кем не дружу, пойми. Ты ошиблась в выборе четвероногого друга, на котором собралась ездить. Когда я вижу красивую девушку, то ни о какой дружбе не может быть и речи! Поняла?» «Ну, это ты так думаешь, — ответила Нелли, — а я сразу же делю парней на тех, с кем сплю, и на тех, кто мне просто друг». «Хорошо, завтра же я отвезу тебя домой. И дружи там с кем хочешь». Так она потом ещё долго сестре названивала: «Почему твой брат мне не звонит и никуда не приглашает?» Вызывая у Читы лишь дикий смех, когда она передавала мне её слова.

— Всё было так печально? — усмехнулась Креуса.

— А когда я неделю назад позвонил тёте Ганге, то сестра рассказала мне, что Нелли тоже не теряла времени даром и заработала за полгода целых пять тысяч долларов во время работы в Корее в хостесе, по ночам подрабатывая в хостеле.

— Кем это? — заинтересовалась Медея.

— Прости… тут… я тебе об этом не скажу.

— Так и что ты ответил своей сестре? — усмехнулся Ганимед, сходу поняв о …кой он говорит.

— «Вот глупая!» «В смысле? — не поняла Чита. — Сейчас все так делают. Тем более что она такая смазливая!» «Да сказала бы мне тогда сразу же, я бы ей даже денег отвалил. Так сильно она мне тогда понравилась!» «И сколько бы ты ей дал?» «Да, пожалуй, долларов двести бы точно дал. А в сауне — так и все триста! Я бы её там и так развёл, если бы не убогая грузная Марго, которую она взяла с собой в качестве секьюрити».

— Марго тоже не пожелала подработать ни секс-юрити, ни сосу-рити? — рассмеялся Ганимед.

На что Аполлон только улыбнулся, заслышав родню речь. И продолжил исповедь:

— «Хорошо, я с ней поговорю», — улыбнулась Чита. «Нет-нет, не надо!» — остановил её я. «Не переживай, я начну с пятидесяти, а там она и за сотню согласится. Думаю, что даже не на один час, а на целый вечер. По знакомству». «Дело не в этом. После того, как ты мне о ней всё это рассказала, я её уже и бесплатно не хочу!» «А то, что она тут бесплатно до этого кувыркалась, было нормально? Я-то о ней всё-всё знала!» «Да она и сама мне о себе всё тогда рассказывала, как другу. Меня именно это в ней тогда и возбуждало!» «Так послушаешь новые рассказы про её «тысячу и одну ночь». Там у неё такое было!» «Да я ведь уже бывал в Корее и не раз говорил с такими фуриями, как она. «Так что я прекрасно понимаю и имею полное представление, о каком пионервожатом идёт речь!» — усмехнулся Аполлон предложением из рассказа «Смелый истопник» и выразительно посмотрел на Ганимеда.

Который, заслышав родную речь, тоже непроизвольно усмехнулся.

— О каком это пионервожатом ты говоришь? — обеспокоилась Медея: «Откуда они знают про Менелая?»

— Ганимед, о ком это ты писал?

— Сам потом узнаешь! — многозначительно усмехнулся тот и подмигнул Медее, словно бы уже давно всё знает.

— Так что там, с Нелли? — переключила Медея их внимание.

— Да, пока ничего. Я всё думаю над тем, сколько ей заплатить. Как надумаю, обязательно вам это опишу. Во всех подробностях!

— И долго ты собрался над этим думать? — усмехнулся Ганимед.

— Так это будет зависеть уже не от меня, а от Каллисто! Ведь с честными девушками можно делать всё то же самое, но — по любви! — подмигнул Аполлон Медее и включил ей эту песню.

— То есть — бесплатно?! — оторопела Медея.

— Или сколько тебе за это заплатить? — засмеялся Ганимед.

И Аполлон, в шутку, снова потряс пачкой долларов. Её устои.

— Да у вас денег не хватит! — засмеялась Медея. Но эта мысль, сама по себе, жутко ей понравилась. Нет-нет, не о самих деньгах, разумеется, а узнать, насколько сильно Аполлон её ценит. Хотя она тут же отогнала и эту мысль, осознав, что теперь и это может выражаться для него в деньгах смазливой Нелли. И как и все честные девушки, скорчила обиженную мину.

На что Аполлон только и рассчитывал — задушить все её сомнения Неллоновой нитью повествования.

— Лучше почитай нам, как ты куражился с Нелли, — усмехнулась Медея.

— Ты ищешь повод меня поцеловать? — усмехнулся Аполлон. Снова открыл тетрадь и стал читать: — «Когда Нелли попросила вторую бутылку шампанского, я впал в лёгкое неистовство.

— Нельзя требовать от людей слишком многого, иначе они перестанут тебе доверять. Особенно, сразу. Постепенно, другой разговор. По крайней мере, дольше сумеешь продержаться на плаву. Когда поэт говорил, что золото валяется под ногами, он имел в виду, что слово — самая звонкая монета! Но я гораздо больше, чем поэт.

— Да, вижу, ты действительно профи. А я думала, ты всё врёшь.

— А я и так вру. Врать — не обязательно обманывать. Более точное значение этого термина — входить в доверие. От «врать» — «врата». «Приврать» — «привратник». И так далее. Ещё это называют «влезть под шкуру».

— А я-то наивно думала, что у нас тут уже давно никто никому не доверяет, — скривила она губы.

— А никто никогда Никому и не доверял. Для этого ты должен, прежде всего, стать Кем-то — в его глазах. Именно этим я и пользуюсь. Когда никто видит Некто, разве может он устоять перед соблазном не превратиться из ничто в Нечто? Хотя бы для того, чтобы хотя бы попытаться чувствовать себя с ним на равных? Конечно, потом он понимает, что это была всего лишь иллюзия, злая шутка его ума. Но ведь ум для того и создан, чтобы превращать желаемое в действительное! А разве можно отказать себе в желании быть умным? Тем более, в желании наглядно реализовать сие желание?

— Ну, уж я-то тебе о себе ничего не расскажу. Даже не надейся!

— От тебя этого и не потребуется. Рассказывать я люблю и сам. Проблема обычных рассказчиков в том, что они заняты тем, что наслаждаются своей речью, как дети. Расхваливая себя своей эрудицией и осведомленностью, чтобы повысить свою самооценку в глазах слушателей, как рабы на ярмарке — своего тщеславия. Чтобы подороже себя продать. Я же, вместо этого, слежу за реакцией собеседника, чтобы ни на секунду не упустить его интерес из тисков разговора. Ведь другого более занимает только то, что хоть как-то пересекается с его личной жизнью, но поданное под более экзотичным соусом. Самая сокровенная его часть, вынесенная за рамки его личности. И разгуливающая в моей речи без штанов! Постепенно, рассказывая параллельные тому, что его так заинтересовало истории, я всё более сужаю круг, пока он, в сердцах, не рассказывает мне, что однажды с ним самим приключилась точно такая же история! «А дело было так…» Когда ты видишь, что кто-то может понять тебя лучше, чем ты сам, невольно приоткрываешь ему больше, чем другим. А тем более тому, кому ты оказываешь услугу. Никому и в голову не взбредёт, что ты сможешь плюнуть в колодец, из которого пьешь. И не только воду! Так я и вытаскиваю из заколдованных колодцев их умов, которые люди наивно именуют душами, все их драгоценнейшие тайны. Существо ума — весьма самолюбивое животное. Поэтому для него нет ничего хуже, чем потерять уважение своих близких. Стоит эти тайны узнать кому-либо из тех, кто его любит и уважает, как они тот час же потеряют на его счёт все свои иллюзии. А ведь наши иллюзии — это единственное, что ещё хоть как-то держит нас на этом раскалённом до бела от бесконечного вранья свете.

— Так что, у обывателя нет души? — растерялась Нелли.

— Душа — это весьма сложное образование. Врожденно ею обладают только те, кому в одну из своих жизней хотя бы один раз уже удалось её в себе взрастить. Она появляется только у более опытных и насыщенных благородными поступками людей. Обыватели же никогда не ставят над собою опытов и поэтому не способны использовать свой ум для самоизучения. А тем более — для самосовершенствования и становления. Ведь в этом нет выгоды! Наоборот, правдивость невольно заставляет тебя отказываться от сомнительных сделок. И они считают это твоим недостатком, а не достоинством, потому что это мешает им наживаться, обманывая других. Они напоминают мне пустоцвет, который вроде бы тоже как цветет, но не способен ни на завязь, ни тем более — на плод.

— Что ещё за плод?

— Плод души. Её аромат ты можешь ощутить лишь подойдя ко мне чуть ближе и слегка коснувшись. А вполне ощутить его вкус можно лишь начав заниматься со мною тем, чем ты вместо этого постоянно пыталась заниматься. Не испытывая от этого ничего, кроме разочарования. Ведь пустоцветы не обладают ароматом.

— Но активность личности как раз и проявляется при удовлетворении ею своих потребностей. Причем, так, — покачала она головой с улыбкой, — что они нередко начинают даже пахнуть!

— Пахнуть потом? Проявляя активность стадного, то есть, пардон, социального животного!

— Это звучит более научно, — усмехнулась Нелли.

— Но по сути-то корень у этих слов один — община. Личностью, то есть личиной, лицом ты начинаешь обладать, как только перестаешь бежать за другими и пытаться их обогнать.

— Пытаясь стать «первым среди равных» — Цезарем! — самовлюбленно подчеркнула Нелли.

— Когда само понятие равенства начинает терять для тебя всякий смысл. А желание стать первым отпадает за ненадобностью. И ты начинаешь ощущать себя более сложным и высокоорганизованным существом. Постепенно убеждаясь в том, что ты уже немного не такой, как другие.

— Гадкий утенок? — усмехнулась Нелли.

— Который начинает осознавать себя лебедем и раскрывать свои слишком длинные (уродливые для обычных утят) крылья. Но это начинает происходить только после того, как на твоём впервые обретённом лице начинают постепенно вырастать глаза. И ты начинаешь замечать то, что реально вокруг тебя происходит. А возникает это только после того, как ты начинаешь контролировать свои так воспеваемые тобой потребности. А то и вовсе — пренебрегать ими, сознательно терпя нужду и лишения, если это не согласуется с твоей системой взглядов. Так что нищета есть основное и самое действенное условие эволюции, позволяющее нам, как некоему Богу, попускать в этом мире не только соблазны и искушения, но и лишения и социальную несправедливость. А иногда, в особо запущенных случаях, даже зло. Только и позволяющее обывателю увидеть то, как его примитивность и самонадеянность, соединяясь в его уме в неразлучную пару, приводят его лишь к лишениям и несчастьям. И не только к его собственным, но и его близких. И он начинает судорожно пытаться этого избежать, усложняя своё поведение и отношение к миру.

— Но нельзя же так, — оторопела Нелли. — В конце концов, обыватель это тоже личность!

— Личность? Это социальное, то есть стадное животное, которому личностью нужно ещё стать. А это сложный эволюционный процесс. И для некоторых, кто на любую конфликтную или просто сложную жизненную ситуацию реагирует эмоционально, а не интеллектуально, почти бесконечный. Обыватель врожденно обладает лишь тем, что называется «животная душа», эго или инстинктивный ум. Как ты её не назови. И рассудок, с его установкой для себя конкретных жизненных правил в процессе жизнедеятельности (и, терпя нужду, жёсткого им следования) есть апофеоз его развития, выше которого, живя обычной жизнью, он никогда не сможет подняться. Без теоретической подготовки — практического навыка спекулирования полученными знаниями. Поэтому он обречен на то, чтобы им манипулировали другие. Те, кто в отличии от него, умеет оперировать полученными вместе с ним знаниями не только для своей пользы, но и — для других. Возводя их посредством умозрительных спекуляций вашими общими интересами в общественные ценности. Поэтому-то обыватели и не могут не поддаваться искушениям, что они ведомы в жизни лишь инстинктами и только и ищут любые способы как можно полнее удовлетворять свои потребности. Даже не помышляя ни о чем другом.

— О чём-то большем?

— Плывя по волнам комфорта. И негодуют, если у них это плохо получается. Вместо того чтобы принять это как данность и начать задумываться над тем, почему и для чего всё это с ним происходит? Осваивая навык спекуляции.

— Спекуляции? — озадачилась Нелли. — Выходит, что это чуть ли не самое главное в жизни?

— Новые мысли, как возможность создания совершенно новой для себя-прежнего реальности, есть сверх-бытийное начало! То есть то, что и превращает даже плывущего по воле волн обывателя в Творца и демиурга этой вселенной. И тем более — того, кто превратил изменения реальностей других не просто в свое хобби, а в средство выживания и процветания за счёт постоянного изменения своей реальности, подобно чёрной дыре, затягивающей в свою центростремительную орбиту реальности всех тех, кто пусть даже случайно оказался в зоне его внимания. И как следствие, влияния!» — подмигнул Аполлон Медее и коснулся её руки.

И Медея Его поцеловала. Сама удивившись, что тоже увидела в нём Творца.

— Пока ты читал, я снова слышал, местами, родную речь! — упрекнул его Ганимед. — Не верите? Так попробуйте и сами не воровать мои обороты речи, которые я, как обороты двигателя, всё повышаю и повышаю!

— Местами откровенно идя вразнос! — понимающе усмехнулась Медея, как филолог.

— Усмехаясь в пустоту — голов любителей порыбачить в чужой воде! Выудив из моих рассказов пару трепещущих в руках красивых фраз. Что так и бьются на бетонном пирсе любого монолитного рассказа, пытаясь ударить в лицо скользким хвостом аффекта!

— Извернуться и снова упасть в океан забвения? — усмехнулась над ним Медея.

— Спокойно отправившись на глубину интеллекта её Создателя! — возразил Ганимед. — К таким же, как и она сама, дочь старика Нептуна.

— А помнишь, Ганимед, как Дез выложил в интернет мою «Кассандру»? — вспомнил Аполлон. — Задорный скоморох тут же украл из неё подружку Смеха.

— Помню, он украл у тебя фразу: «Если смех удлиняет жизнь, значит, я буду жить вечно!» Но Бытие тут же показало ему язык! Чтобы этот смертный врал, да ни завирался!

— Так с тех пор, как эта фраза мне изменила, мой Смех стал более задумчивым.

— Как и у любого чопорного интеллектуала! — усмехнулась Медея. — Смех, да и только!

— Желающий, как и любой Смех-сквозь-слёзы, хоть как-то отомстить ему за гибель своей невесты! Ведь задорный скоморох не просто похитил её по обычаю горцев, это Смех ещё мог бы хоть как-то понять и внутренне смириться, утробно усмехнувшись, понимая, что задорные вершины славы ему пока ещё недоступны, но и публично изнасиловал!

— Нарушив все обычаи горцев?

— Ведь она звучала только в кельи текста, возносясь к своему Создателю, но никак не на слуху у публики.

— Не желая участвовать в этой групповухо!

— Как и любая затворница от посторонних глаз в хиджаб контекстуальных связей со своей роднёй — предварявшими её приход в этот мир фразами.

— Дождавшись от публики лишь жидких, как детский стул, аплодисментов! — вспомнила Медея.

— Сколько бы тот её ни повторял. Задорно поворачивая с боку на бок её безжизненное уже тело.

— На глазах у всех!

— Покончив с собой, как только тот задорно попытался её продать на этом невольничьем рынке, как свою.

— Рабыню?

— Задорный скоморох и не ожидал от неё, что она окажется настолько верной своему настоящему господину! Которому пришлось из-за этого скомороха вырезать её из контекста.

— Как аппендицит?

— И наложить на текст швы. Да и вообще поместить этого больного в самый конец палаты.

— Опухший в ожидания дебюта!

— Хотя, я и сам у Ганимеда кое-что присвистнул, — признался Аполлон, — неспешно прогуливаясь по шумным летним бульварам его рассказов, беспечно засунув руки в карманы глубоких смыслов. Непринужденно посвистывая и черпая в свою речь его резкие, как забористая брага, терпкие образы!

— Но на то он и Ганимед, виночерпий Зевса! — усмехнулась Медея.

Вечером, когда Аполлон развёз Ганимеда, которого уже и без того развезло и ставшей чуть более развязной к нему Креусу, он остановил машину возле дома Медеи и стал прощаться:

— Ну, спасибо за то, что мы приятно провели время.

— Нет-нет, это тебе спасибо, ведь это ты его провёл! Купив нам фрукты и вино. А мы просто были с тобой в доле, помогая тебе его провести!

— Вот и спасибо, что помогли провернуть эту аферу!

— А ты не хотел бы ко мне подняться?

— Ты хочешь, что бы я провёл время у тебя? — удивился он. — А твои родители не будут против этой сомнительной аферы? Ведь уже поздно.

— Мать сегодня на сутках на Хлебокомбинате, так что младшая сестрёнка у бабушки. Ведь они не знали, во сколько я вернусь. А отчим опять в морях. Так что дома никого нет, можешь не опасаться. Что тебя за это женят! — засмеялась Медея, чтобы он заглотил наживку. И готов был потратить на неё — после этого — всё до цента!

Окрылённый предвкушением, Аполлон взлетел за ней на второй этаж.

Но Медея усадила его за стол и реально стала варить кофе.

— Есть хочешь, разогреть? — спросила она, разливая кофе по кружкам.

— Нет, спасибо, я пока что не голоден, — отхлебнул он кофе.

— Что, стесняешься?

— Ты завидуешь, что моя талия тоньше твоей? — усмехнулся Аполлон и демонстративно сжал свою талию ладонями. — Иди сюда, я хочу проверить, у кого из нас талия тоньше, твоя или моя? Если проиграешь, то с тебя поцелуй!

— А если я выиграю? — самодовольно усмехнулась Медея и вышла из-за стола.

— Ну, так и быть, тогда я тебя поцелую.

— Куда это? — засмеялась Медея.

— Куда скажешь! — засмеялся Аполлон и обхватил её талию ладонями. — Моя талия тоньше! С тебя поцелуй!

Та не поверила и обхватила его талию. А затем — свою.

— Ты снова хочешь сказать, что я растолстела, как Винни-Пух?

— Интересно, я смогу тебя поднять, Пух?

— Попробуй, Свинни!

Аполлон легко подхватил Медею, перенёс на руках на шикарную постель родителей и тут же стал забирать обещанное вознаграждение, наслаждаясь её мягкими губами с кофейным послевкусием. Постепенно распуская руки, как косу — целомудренная девушка, готовая уже пуститься во все тяжкие!

Но Медея смутилась:

— Прости, но я с матерью давно уже договорилась, что никогда не буду делать этого на её брачном ложе. И если Геката об этом узнает, то выгонит меня из дома.

— Тогда давай сделаем это на полу! Как писал Ганимед: «Я люблю валяться на полу, истерично требовать любви! Водку я люблю пить в трусах и играть на рояле в кустах». Где у тебя рояль? Мы можем даже не подымать крышку, пока нам не снесёт крышу! Пошли в зал!

— Знаешь, — вздохнула Медея, поднимаясь с постели, — я недавно поговорила с матерью о моём легкомысленном поведении, и мы решили, что пока я учусь, у меня не будет отношений. Поэтому я и решила на лето снова пойти работать вожатой в детский лагерь, видя, как дома я её уже достала. Чтобы она тут без меня остыла и не думала про меня всякую ерунду.

— Это ты обо мне?

— Обо всех парнях! Тем более что у меня уже есть парень. И я не хотела бы ему изменять, если честно.

— Какой ещё парень?

— Амфилох. Я познакомилась с ним весной в Коринфе на рок-фестивале «Арго». Он вокалист из группы «Конструкция ветра». Ты наверняка его знаешь.

— Да откуда?

— Я думала, ты знаешь всю музыкальную тусовку.

— Выходит, что не всю. Я почти год был в море! И давно ты встречаешься с этим аргонавтом?

— Да уже пару месяцев после рок-фестиваля.

— Тогда зачем же ты приглашала меня то на пляж, то на дачу? Я расценивал всё это как знаки внимания. С твоей стороны! — подчеркнул Аполлон жирной линией упрёка всё её поведение.

— Креуса недавно рассталась с парнем и попросила меня подобрать ей кого-нибудь поприличней. Поэтому, как только ты позвонил и предложил мне встретиться, я и решила, что ты ей очень даже подходишь.

— Тогда какого лешего ты постоянно мешала нам на пляже?

— Сама не знаю, — вздохнула она. — Ты мне и самой неожиданно так понравился, что я перестала себя контролировать. А потом, когда я увидела, что ты уже полностью мой, то успокоилась и меня начала терзать совесть.

— Несколько раз подряд?

— Ведь я приглашала тебя для неё, а не для себя.

— Тогда для чего ты позвала меня сейчас на кофе? Тоже себя не контролировала?

— Просто, попить кофе. А ты что решил?

— Что ты ведёшь себя, как героиня романа «Собака на сене» Лопе де Вега, заставляя меня каждый раз думать, что я тебе нравлюсь.

— Прости, я себя не контролировала, — улыбнулась Медея от того, что он сравнил её с госпожой, а Креусу с её обслугой. — Когда ты снова начинал с ней заигрывать, я становилась сама не своя!

— Ты хочешь сказать, что уже отрезвела? От кофе. Я понял, почему ты металась туда-сюда. Ты из команды «Динамо», но не любишь проигрывать своим подругам! И играла со мной в «кошки-мышки», то вгрызаясь в меня зубами, то отбрасывая. Прощай!

— Может, ещё кофе сварить? — растерялась Медея. — Могу пожертвовать из маминой пачки ещё на порцию.

— Думаешь, твой Господь оценит жертву?

— Как вернётся с Хлебокомбината? Думаю, мама даже не заметит.

— Вообще-то, я имел ввиду себя!

— Господи, может тебе реально еду разогреть?

— Ты пытаешься сделать жертвоприношение?

— И задобрить богов, — улыбнулась Медея. — А то мать говорила, что вы злые, когда голодные. Я не хочу, чтобы ты на меня дулся.

— Я же говорил уже, что могу есть раз в три дня. А на даче мы уже ели.

— Откуда ты нахватался этих глупостей?

— Ты действительно интересуешься или хочешь отправиться в литературнэ?

— Ну, поехали! — усмехнулась Медея и пошла на кухню варить кофе. Уже успев заметить, что именно это его и заводит — любоваться собой, как Нарцисс, в лужицах своих рассказов. А не та, кому он их читает.

Аполлон сел за кухонный стол, достал из портфеля тетрадь и стал читать:

— «Заставив меня после беседы с Джимом и Лайзой невольно вспомнить то, что и делало мой героизм таким литературным — до мозга голубых костей. Ведь в юности у меня был свой учитель, обучивший меня мало есть, а не только бедность воображения.

Работать учитель не любил (на то он и Учитель). Но ничем хроническим не болел. И к тому же у него была первая положительная (в карман) группа крови, которая подходила почти ко всем. Причем, без спросу! Нагло вливаясь в самый неожиданный для них момент. В реанимации.

Однажды Ликий, так звали будущего Учителя, тоже загремел в больницу. Не менее неожиданно, чем любой другой. Не желающий признавать, что ТЫ и вдруг чем-то заболел? Наивно думая, что можно есть и пить что попало, вести себя как самая разудалая свинья, повизгивая от восторга собой, не делая ни утренней гимнастики, ни ещё чего столь же вздорного и глупого, как правильное питание и распорядок дня, оставаясь при этом абсолютно здоровым! Последовательно создавая своим незатейливым образом жизни как раз обратное.

И от делавших ему переливание врачей Ликий с удивлением узнал о том, что его кровь — страшный дефицит. Можно сказать, драгоценность! Молча догадавшись о том, что им для него её откровенно жалко. Столь никчемно он выглядел в их глазах. Поэтому и промолчал. Да и сил возмущаться тогда, если честно, совсем не было.

И врачи настоятельно порекомендовали ему, втыкая капельницы, начать её сдавать.

— Обратно?

— На благо родины!

— Если я выживу?

— За деньги, разумеется! — подчеркнул главврач, оживив его интерес. А через это — и его самого.

— Как только ты полностью выздоровеешь и окончательно окрепнешь! — улыбнулась медсестра, с усилием укладывая Ликия рукой обратно на подушку. — А для этого нужно накопить сил, соблюдая постельный режим.

Придав ему столь мощный стимул поскорее выздороветь и включится уже в эту несложную, но затейливую из-за накладывающихся на него ограничений игру по зарабатыванию денег, что он только и ждал, изнывая в постели, пока его окончательно выпишут. И выпнут из больницы.

Пусть и — небольших, но ему стало хватать на житьё-бытьё в своей скромно обставленной студии. Ел Ликий и без того мало и скромно. Можно сказать, перебивался от случая к случаю. Так и не решив ещё, задумчиво глядя вослед уходящим от него годам, чем в этой жизни ему предстоит заняться.

А начав сдавать кровь, стал стараться есть то, что советовали врачи. То есть без излишеств — копчёностей и прочих глупостей. И по распорядку дня, чтобы кровь активно восстанавливалась. Если и употребляя иногда спиртное с приятелями, то лишь две-три стопки для очистки сосудов, как и рекомендовали ему врачи. Да и то — за несколько дней до сдачи крови. Однажды уже отвергнув его кровь из-за присутствия в ней спирта и не дав ему ни гроша!

С тех самых пор ни в какую не желая пить, сколько бы приятели его ни уговаривали — подняться на их волну. Общения, закрутив и ударив головой о дно стакана.

Но Ликий лишь молча улыбался, уже пару раз найдя поутру своё сведённое судорогой раскаяния тело на финансовой отмели. Во время отлива разошедшихся по своим делам приятелей. Распухшее с похмелья и слегка посиневшее, как у любого утопленника. Щетина которых, по инерции, некоторое время продолжает ещё расти. Не подозревая о том, что хозяин уже покинул данное (ему на время) тело. Из-за того, что внезапно закончился срок его аренды.

Хозяин которого теперь становился для своих приятелей тем самым джинном, что ни в какую не желал снова лезть в бутылку. Сокращая сроки аренды.

Одним из таких вот приятелей я для него и стал после пары совместных кутежей. В один из которых Ликий наотрез отказался употреблять спиртное, сославшись на поджимавшие его к сдаче крови сроки. Но продолжая оставаться для нас самым радушным хозяином, душой компании! И на все наши уговоры лишь беспомощно разводил руки, словно бы это именно мы и приперли его к этой самой стенке. А не какие-то высшие по отношению к нему силы, наказания которых он откровенно побаивался. Суеверно, словно слыша уже за спиной отдалённые раскаты грома. Гнева врачей. Заставляя нас над этим-то и посмеиваться.

Случилось так, что мы очень быстро нашли общий язык. Хотя, это было не мудрено, ведь он валялся невдалеке в углу — весь в пыли расхожей фразеологии и мусоре «общих мест». И молча ждал, слегка насупившись, пока его подберут и начнут использовать по назначению, превращая из «вещи в себе» в «вещь для других». Если удавалось блеснуть той или иной нестандартно звучавшей мыслью. Ведь все мы учились тогда в академии этой жизни на «лекарей». И потому никогда не упускали случая попрактиковаться на том или ином, подвернувшимся под руку, пациенте. Даже таком взрослом, как Ликий.

И Пенфей, заметив это, тут же предупредил меня, что за Ликием тянется уже довольно-таки густой шлейф славы любителей мальчиков. Как и за любым Цезарем, развиваясь в общении, словно мантия. Красная от предвкушения! Которых Ликий под тем или иным предлогом (и междометием в разговоре) хватал то за руки, то за ноги, объясняя суть вещей более наглядно.

И хотя Ликий и разуверял нас, что всё это глупые слухи. И он равнодушен к особам женского пола из сугубо экономических соображений. Ведь все они тут же начинают требовать той или иной компенсации своих услуг и постоянно перед сексом соблазняют вас напиться. Так как пить в одиночестве им, якобы, не позволяет воспитание — братский коллективизм, сплотивший в едином порыве справедливости все народы. Я всё одно был с тех пор насторожен и не подпускал к себе руки Ликия и близко! Наслаждаясь исключительно общением. Издалека. Хотя сам ход мыслей Ликия меня и забавлял. Сближаясь с ним сугубо интеллектуально. На всякий случай.

Ликию было уже глубоко за сорок, так что он объяснил нам:

— Тяга к женщинам в моём возрасте усиливается в основном у тех, кто вечером любит плотно поужинать.

— Ведь тестостерон вырабатывается у нас ночью!

— Ощущая утром охвативший тебя всего прилив бодрости, — подтвердил тот, — не зная, куда его девать. Подчас, заставляя мастурбировать, если нет рядом лежащей самки.

— Можно сказать, под рукой! — усмехнулся Пенфей.

— Обходясь женой, этим подручным средством. Для разгона дурных мыслей. Терзающих тебя, в случае её отсутствия, после мастурбации весь день, мешая сосредоточится. А я легко ужинаю в шесть и в десять вечера уже ложусь спать! Если мне это удается, — улыбнулся Ликий, обводя взглядом зашедших к нему на огонёк юношей. — Именно поэтому суккубы и приходят ночью.

— Что ещё за суккубы?

— Ну, бабы. Во сне. Или те, кто ими притворяются.

— Бесы?

— В основном! — ещё более загадочно улыбнулся Ликий. — Иногда это даже какие-то метровые тараканы. Но в основном, люди. Все они внушают тебе, что они такие распрекрасные дамочки, что ты так и жаждешь с ними совокупиться. А когда тебе этого так и не удается, их внушенная тебе иллюзия постепенно рассеивается. И ты наконец-то видишь их истинный облик!

— Ужас!

— Они питаются твоим желанием.

— Джинны, что ли?

— Джинны в сказках. А эти — самые настоящие! Они к вам уже приходили?

— И не раз! — вспомнил Пенфей, как уже пытался с одним из таких позабавиться. И нервно сплюнул.

— Иногда суккубы принимают облик уже знакомых тебе девушек, — понимающе кивнул Ликий. — А иногда и — прекрасных незнакомок. Женские особи приходят к тебе такими, какими они были ещё при жизни. То есть — какими они сами себе хотели всегда казаться. Несмотря на всё время стареющее тело, сформировав свой устойчивый образ астрального тела в ранней молодости. А вот мужские суккубы — затейники! — подмигнул Ликий. — Им приходится казаться тебе красивой самкой.

— Так они мёртвые, что ли?

— Смерти нет, — усмехнулся Ликий, — это суеверие. Вы слышали про Христа? Он это наглядно доказал, явившись уже после смерти, временно арендовав для этого постфактум объяснения тело недавно умершего.

— Такие, как Он, это уже умеют?

— Да и Кришна приходил прощаться в телах других к своим друзьям и любимым жёнам. Мы не есть тело, мы — больше. Хозяева. А не только его слуги. И суккубы, ещё при жизни овладевшие своим телом, поняли, что к чему и даже приноровились за счет ещё живых питаться нашей сексуальной энергией, которую мы выделяем при виде самки.

— Как слюну — при виде пищи?

— Это — самое мощное излучение!

— Так может быть именно это и ускоряет нашу гибель?

— В том числе. Всё течёт, всё изменяется, — продолжил отстранённо вести свой пассаж Ликий, — из одного наивного существа — в другое, более опытное.

И пытаясь объяснить свой отказ от спиртного более внятно, Ликий рассказал нам одну историю. Как однажды он встретил в ближайшем к нему магазине «Дюймовочка» своего давнего приятеля, пришедшего с морей.

— Ну, и начали ж мы тогда гулять! Как раньше, когда были ещё молодыми и бесшабашными. Наперебой вспоминая куражи своей залихватской юности! И тут же пытаясь все их немедленно повторить. Один за другим. Это стало вопросом чести! Благо, что денег у приятеля было шквал. Доказывать самим себе, что нас не берут годы. За шиворот. И не дают пинка под зад. Постепенно заставляя сгибаться, как стариков, под тяжестью напрасно прожитых лет и невыполненных обещаний. Прежде всего — самим себе. Поэтому…

Каждый день таская к нему в студию всё новых и новых, ещё более роскошных девиц. Играя в Дон-Жуанов.

А потом у приятеля кончились все деньги. И он с грустной улыбкой ушёл в рейс. Но обещал вернуться! Как и любой уважающий себя Карлсон. Помахав, на прощание, лопастью ладони.

А Ликий ещё долгое время всё никак не мог восстановиться. Тело нагло требовало вкусной еды, самых что ни на есть и пить горячительных напитков. И гулящих девушек, если удавалось привлечь к себе их внимание. Подстрекая его пойти работать, чтобы начать удовлетворять его всё возрастающие потребности. «Эту «дурную бесконечность», — понял Ликий. А это ему уж совсем не нравилось.

И он тут же поднял восстание! Как и любой тиран, установил через пару дней мучений (после утренних мастурбаций) жесточайший распорядок дня. Комендантский час, ровно в десять вечера ложась в постель и насильно закрывая уставившиеся в темноту глаза, заставляя себя спать. Полностью выключая ум, наблюдая дыхание. И с огромным трудом, но всё же пересилил уже захватившую в нём власть тела. Разогнал, как участников массовой демонстрации, все эти дурные мысли (на счёт работы), махавшие перед его воспалённым взором лозунгами с призывами стать как все — объединившиеся в едином порыве к самкам пролетарии! И через пару недель ожесточённой борьбы с диктатурой тела невероятным усилием воли всё же вернулся в давно уже накатанную колею — есть один раз в день. Перейдя на питание кишечником, подобно волкам и другим животным, которые благодаря этому «фокусу» могут вообще не есть до десяти суток. А ещё через неделю, ощутив поутру охвативший его прилив сил, снова пошёл сдавать кровь. Так сказать, излив свой «жизненный порыв» к самкам в благое русло.

И когда через год приятель, наивно думая, что Ликий его лучший друг, с полными карманами денег по уже протоптанной дорожке снова к нему явился, замирая от восторга, Ликий был неожиданно к нему сух. Ел мало, то и дело отказываясь от предлагаемых ему яств. Пил тоже весьма неохотно. А гулять с девицами и вовсе стал отказываться.

— Да ты чего это? Жизнь всего одна! И нужно отрываться!

— Это у тебя она одна, — усмехнулся над ним Ликий, — когда ты с морей приходишь с вытаращенными на мир глазами.

— Как красный окунь, — усмехнулся приятель, — которого подняли в прилове с морских глубин.

— Одноразовая! — без тени улыбки продолжил распекать его Ликий. — А я-то живу тут всегда. Поэтому и надо жить так, как живёшь всегда. В соответствии с тем образом жизни, который у тебя уже сформировался. Несмотря на попытки небытия выбить тебя из колеи.

— Что за небытия? — не понял приятель.

— Это у тебя на судне питание строго по распорядку, — попытался объяснить Ликий. — Больше чем в миску положат, не съешь. А мне после наших куражей очень тяжело себя в норму возвращать. Чем больше кормишь тело, тем больше еды оно просит, автоматически вырабатывая уже каждый день необходимую для её расцепления химию. Понимаешь?

— Раздуваясь, как морская собака! — кивнул приятель. Вспомнив, как пинал их по палубе вместо мячиков.

— А когда тело кормишь мало, оно постепенно как бы смиряется и привыкает есть то, что ему дают, — продолжил Ликий. Нести всю эту ересь.

— На большее уже и не рассчитывая?

— Наоборот, отвергая уже излишества. Кто меня потом кормить будет, когда ты снова в рейс уйдёшь?

— Так пошли со мной, в море! — подхватил приятель. И снова принялся расписывать ему прелести быта на судне. — Без забот и хлопот! Там тебя и накормят вдоволь. И обстирают. И спать на чистое бельё уложат!

— Нет! — отрезал Ликий. — Работа — это тяжкий грех! Я давно уже это понял. И чем более человек грешен, тем тяжелее его работа. Данная тебе в наказание за твою неумеренность и неумение организовать свой собственный распорядок дня. Организуя его уже извне, как у тебя. Приучая тебя к порядку, как собаку Павлова.

— Ты хочешь сказать, что я — животное? — возмутился приятель.

— И я — тоже, — примиряюще улыбнулся Ликий. — Просто, я своё животное умудряюсь усмирять. Чтобы жить за его счёт, сдавая кровь на нужды других. Деструктивных животных. А ты просто ещё и не пробовал его сознательно ограничивать и контролировать. Потому всё ещё и живёшь для того, чтобы быть у тела на побегушках. Как другие полу животные, которые пытаются въехать в животный рай на твоём горбу, — кивнул Ликий на приглашённых к нему девиц. — Нужно становиться цивилизованным! Именно сознательное самоограничение и делает нас всё более культурными. А это совсем не просто. Сам попробуй! Не делать этого на судне из-под палки. Как только снова закончатся все рейсовые.

Но приятель не захотел его даже слушать! И наутро покинул Ликия, сделав вид, что смертельно обиделся. Ведь Ликий не желал становиться таким же ненасытным животным, как и он сам. Даже по старой дружбе. Переспав с одной из девиц и тут же понуро улёгшись спать в своём углу.

А не встал, словно в молодости, и тут же принялся за вторую. Как ровно год назад! А затем снова вернулся к первой, успевшей за это время на него смертельно обидеться, глядя на него со стороны — своих претензий на его сердце. Уже не смея поднять на него свои демонстративно скошенные вбок глаза. И очаровал её ещё больше — на языке тела! Показав язык той, что не так давно встала. И поигрывая бедрами, ушла в душ готовиться к мести! И схлестнуть его язык со своим — языком страсти! Ещё более искусным, закалённым в постельных битвах!

Но оставшись наутро совсем один, Ликий постепенно понял, что это был всё ещё живой суккуб, сбивающий его с пути истинного. Демон искушения, который тут же покинул Ликия, как только потерял клиента.

Нет, конечно же, приятель приходил ещё не раз. На то он и демон искушения! И среди других приводил ту самую девицу, которая была знакома с Ликием не только на языке тела, но и на языке сердца. А потому и весьма охотно снова и снова ходила к нему в гости, каждый раз всё отчаянней надеясь на продолжение банкета — в виде свадьбы. Готовая уже для него на любые жертвы! Взвалить на алтарь их взаимной любви любую из своих подруг. Почему-то только с ним ощущая себя императрицей!

Но Ликий с тех пор был суров и неумолим. Демонстративно уткнувшись наутро лицом в подушку, пока все не разойдутся. В том числе и — императрица. Краем глаза исподволь наблюдая, как неохотно она следует за своими весёленькими фрейлинами. Делая вид, что тоже улыбается. Даже не попрощавшись!

Именно потому, что у Ликия с тех пор изменилась сама парадигма восприятия. Ведь до того, как он начал сдавать кровь, Ликий жил исключительно для того чтобы снимать и ублажать девиц. Как и любое животное мужского пола, с которыми он для этого объединялся в шумные ватаги, называя это проявление бессознательного высокопарным словом «дружба». То после того как он фактически убедился в том, что не только пьянки-гулянки оттягивают сдачу крови, а следовательно и получение средств от её реализации, но и сами гулянки с девицами, как объяснил ему врач, делают его кровь всё менее качественной.

— Так как на восстановление организма после соитий, — без тени улыбки заметил врач, — уходит колоссальное количество и без того дефицитных в организме микроэлементов. Постоянная нехватка которых постепенно приводит к общему иммунодефициту. Что и проявляется в возникновении различного рода заболеваний. Так как это бьёт прежде всего по тем болезням, которые человек унаследовал от своих недалёких предков — бабушек и дедушек, столь же безалаберно разбазаривавших, в своё время, свой потенциал здоровья, делая тебя ещё более болезненным и недалёким, чем они сами. Пойдя их неровной походкой по их стопам. Что животные давно уже преодолели, размножаясь почти исключительно весной. Всё остальное время года сохраняя к противоположному полу завидное равнодушие, — вздохнул врач. — В отличии от нас, этих самых глупых представителей животного вида, круглый год пускающих свой организм вразнос! Напрягая своей несдержанностью медицину, которая уже не успевает со всеми вами справляться. Переходя от неумеренного потребления вредной пищи до самых, надо заметить, случайных соитий. Не говоря уже о распространении венерических заболеваний! Особенно — в праздничные дни, которые надо все как один просто взять и запретить! На законодательном уровне!

— Ну, это уж ты хватил! — усмехнулся Ликий и пошёл домой. Оставив врача в кабинете, успокаиваясь, кидать шариками из листов исписанной диагнозами бумаги в стоящую у двери корзину.

Но слова врача заставили его по дороге домой глубоко задуматься. Да так глубоко, что с тех пор он стал избегать девиц. Что и послужило поводом для распространения слухов о том, что он интересуется ещё и мальчиками, которых он просто-напросто пытался наставить на путь истинный! И буквально ввинтить им новое — проверенное на медицинском уровне — мировоззрение. Продолжая служить донором на благо родины, подчинив себе своё животное для своего же блага.

— Блага в смысле Платона, а не Аристотеля, — загадочно улыбнулся Ликий.

На что я лишь усмехнулся ему в ответ, давно уже понимая разницу.

К недоумению остальных приятелей, которые поняли из этого только то, что что-то тут нечисто!

Особенно, когда Ликий показал нам свой шальной язычок и приглушив свет, ровно в десять вечера молча ушел спать в свой «медвежий угол», невзирая на остальных. Оставив нас допивать и расходится, защёлкнув за собой железную дверь на замок с демонстративно скошенным, от обиды, язычком».

— Это ты про то, чтобы я не ревновала тебя к Креусе? — усмехнулась Медея. — И всегда была готова взвалить её на алтарь нашей любви?

— Я решил, что ты её именно для этого и приглашала! Разве нет? Ведь Первый закон — это Закон о Жертве!

— Как группу никому не известных музыкантов приглашают «на разогрев» перед выступлением рок-звезды? — усмехнулась Медея. — Ну и как, она тебя разогрела?

— Вполне. И теперь я готов зажечь звезду! — улыбнулся Аполлон и поцеловал звезду в губы.

Звезда не сопротивлялась. Она не хотела, чтобы Мастер ушел от Маргариты «с демонстративно скошенным, от обиды, язычком», который предательски раздваивается на кончике стального пера. Если кто заметил?

— Ладно, — зевнула Медея, — мне пора спать. Пока!

— Может, ляжем спать вместе? Если ты всё ещё сомневаешься, я могу очень щедро заплатить! — снова достал Аполлон пачку долларов. И потряс её душу.

— Да пошёл ты! — закусила губу Медея, чтоб не вырвать деньги.

— Заплатить за гостиницу! А ты о чём подумала? — наконец-то рассмеялся он и схватился за живот. — Сотни долларов хватит? Или пятьдесят, по знакомству? Ладно, уговорила, держи триста!

— Я тебе не Нелли!

— Ну, если передумаешь, звони!

Глава3.Сита

И к обеду она позвонила.

— Ты согласна поиграть в Нелли?

— Прости… тут… есть дела поважнее. Я хочу, чтобы ты отвёз в ремонт мой компьютер. Он мне нужен для работы над твоей книгой.

— Всё настолько серьёзно? — усмехнулся он.

— Хуже! Я пишу диплом. Такая гадость…

— Именно так Ленин и отзывался о своих работах.

— Ты мне льстишь. Всё не настолько плохо.

Около мастерской «Атлант» Медея выскользнула из машины. Аполлон тоже вышел, чтобы ей помочь, но… обомлел, увидев Ситу.

Та с не менее очаровательной подружкой Кайкейи легко и непринуждённо двигалась навстречу. Они обе роскошно выглядели в своих лёгких цветных сарафанах с юбкой ниже колен. Господи, как же они были прекрасны!

Медея оглянулась и понесла системный блок в мастерскую.

А Сита спросила, как только подошла:

— Привет, Аполлон, это что, твоя новая девушка?

— Нет… ещё.

— Да не ври! Думаешь, я не вижу, как она не идёт, а пляшет?

— Вчера она пригласила меня к себе на кофе и отшила.

— Она не смогла бы тебя отшить! Я-то тебя знаю! Или она лошица, которую ты разводишь?

— Нет. Я решил завязать.

— Ты? Хватит врать! Аферисты бывшими не бывают. У меня есть для тебя одно грязное дельце! — таинственно улыбнулась Сита.

— Сильно грязное? — усмехнулся Аполлон, потерев тремя пальцами воображаемые купюры.

— На двадцать пять тысяч долларов. Как тебе?

— И на сколько часов работы?

— Всего-то на пару недель.

— На целых две недели?

— Просто, это я для себя рассчитывала. Но ты ведь у нас криэйтор, ты сможешь и побыстрее всё это провернуть!

— Я не криэйтор, я Творец! Так что мне наверняка и пары дней хватит. Но, вообще-то, я хотел бы со всем этим завязать, если честно.

— Из-за этой тёлки? — усмехнулась Сита.

— В рейсе мне так больно было каяться в том, что мы тут вытворяли, что я поклялся Господу больше не участвовать в ваших сомнительных аферах.

— Что значит — ваших? — возмутилась Сита. — Ты же сам участвовал в разработке сценариев ограблений «По законам триалектики», забыл? Что они такие же наши, как и твои.

— Позови на это дело Равану.

— Он решил, что я лошица, которую ты развёл на любовь! Так что ты мой единственный шанс провернуть это дельце.

— И в чём же его суть?

— Не могу сообщать детали, пока ты не согласишься. Иначе… Ты провернёшь его сам! Я-то тебя уже знаю!

— Так вот за что ты мучила меня в астральном теле! Из-за жалких денег?

— Равана из-за этих «жалких» ста тысяч долларов меня избил! А потом ещё неделю осыпал пощёчинами упрёков! Обвиняя в том, что я пожалела тебя и сама же дала тебе уйти! Ведь я всё ещё безумно тебя любила!

— Вот поэтому-то я и хотел бы со всем этим завязать, если честно.

— И ты собрался изображать перед этой соской из себя обычного лоха? — засмеялась над ним Кайкейи. — Ну, Аполлон, ты меня и рассмешнил! Так она что, ничего про тебя не знает? Она реально лошица?

— А что именно Сита тебе о нас рассказывала? — оторопел Аполлон и посмотрел на Ситу. — Как ты посмела посвящать смертную в наши тайны?!

— Не всё, успокойся! Мне пришлось ей рассказать, как Мариче смылся от тебя с деньгами после ограбления Валины.

— Вот я ржала над тем, как ты его упустил! — стала издеваться над ним Кайкейи. — Сита накинула ему эту тему, притворившись, что безумно его любит, чтобы он пробрался в коттедж к Валине и вскрыл его сейф вместо вас. И тебе оставалось только встретить его на выходе и забрать у него деньги Сугрива. Долбанул бы ему по мозгам разок, да и всё! А не стоял и пялился на его ствол. Как лох конченный! Вот умора! Сита же заякорила прикосновениями и ввела ему в подсознание кодовое Слово «Зайка»! Ты что, с перепугу, язык проглотил?

— Ладно, я отпускаю тебя! — усмехнулась Сита, заметив, как сильно тот смутился, осознавая свою вину. Ведь раскаяние превращает нас в ангелов. — Так уж и быть, ангелочек.

— А что, могла бы не отпустить?

— Конечно могла бы, ты уже забыл? Или тебя снова приворожить? А то у меня пока что никого нет. Ладно, иди уже за своей новой девушкой. И помни мою доброту, «Зайка!» — подмигнула Сита, заставив его остолбенеть.

Повисла такая тяжелая пауза, словно их тела были не из рыхлой белковой массы, а из кремния.

— Ещё раз меня кинешь, убью. Даже не касаясь! — Сита подошла вплотную, взяла его за руку и сильно надавила ногтем большого пальца на нервный узел ниже локтя с внешней стороны руки, одновременно с этим громко активировав кодовое Слово: — «Морозко!»

Его сердце, на мгновение, словно окаменело. От потрясения он не смог ничего ответить. Попытался, но никак не мог подобрать слова, которые помогли бы развеять её чары, лишь сильнее сдавливая дыхание.

И вдруг вспомнил, как рефлекторно нажал на тормоз, когда девушка с обочины махнула ластом. И всю дорогу на него поглядывала. А потом, когда он склонил «Корону» возле её дома, всё-таки сказала, смущаясь своей навязчивости:

— Я бы с тобой отдохнула, если честно. Но боюсь, что ты этого не захочешь. Просто, ты так классно выглядишь!

Он оглядел тогда эту полноватую, но богато одетую девушку и ответил:

— Спасибо тебе огромное за комплимент, но я и вправду не могу себе этого позволить. Извини.

— Что, у тебя есть девушка?

— Если бы ты её только увидела, ты бы меня поняла!

Вспомнил, как глубоко и преданно он любил Ситу. И через это наконец-то смог раскрыть сердечную чакру, чтобы нейтрализовать её чары.

Уже прощаясь, Сита приподнялась на носки и поцеловала Его в посиневшие губы, погладив по щеке.

— К сожалению, мне уже пора! — вздохнула она, отпуская руку.

Покинутый и растерянный, он ещё долго стоял бы и зачарованно смотрел им вслед, если бы не мороз, сковавший тело. Ведь из одежды на нём были только серо-голубая рубашка «Ив Сен Лоран», тёмно-серые спортивные брюки «Рибок» и кроссовки «Найк», навсегда примерзшие к постаменту.

Невольно вспомнив, пока Медея была в компьютерной мастерской, как Сита приходила во сне и в течение двух недель регулярно разворачивала на большом деревянном столе кожаный чехол, предлагая разные виды холодного оружия, которыми ему приходилось каждую ночь с ней биться. Ощущая астральным телом боль от порезов и уколов, когда она, как более умелая фехтовальщица, то и дело его ранила. А когда он, поначалу, отказывался с ней драться, Сита заявляла: «Отказ — это тоже выбор!» И рубила со всего маху. И он в течение двух недель просыпался в каюте весь в слезах. А сожитель Швабрин спрашивал: «Я уже полчаса за тобой наблюдаю. Что тебе там такое снится, что ты рыдаешь во сне, как баба?» «Что, не мог разбудить?» — упрекал его Аполлон, удивляясь, что шрамов на теле нет, а слёзы — настоящие! Пока однажды не появился архангел с мечом в руках и сказал Сите, выбив у неё из рук саблю: «Всё! Ему уже хватит». И осознал, что архангелы попускали эти издевательства, чтобы он не столько понял, сколько именно ощутил на своей шкуре, что с Ситой ему лучше уже не связываться.

— Это была моя бывшая, — объяснил Аполлон, когда Медея вернулась и села в «Спринтер». И направил машину в сторону её дома. По серому асфальту. Мимо серых зданий. Всё ещё видя мир исключительно в сером цвете. — Полгода назад Сита явилась ко мне в астральном теле во сне и устроила бойню! Приурочивая свои удары к тому, как невыгодно я описал её. И сказала мне на прощание, что придёт во сне ещё и снова устроит бойню, если я не стану к своим будущим девушкам более лоялен в книгах.

— Знаешь, мне тоже не понравилось, как ты описываешь своих бывших. И поэтому я не хотела бы, если честно, чтобы ты и меня описывал, если мы всё-таки решим быть вместе.

— Так ты не обманывай меня, да и всё! Не буди во мне Аполлона! Или почему, ты думала, Сократ называл свой разум — критическим? Сите не понравилось именно то, каким высоким слогом я описал во «Втором Пришествии» её прозаические измены.

— Вот поэтому-то я и не хотела бы становиться твоей девушкой, если честно.

— Ты даже не представляешь, от каких денег я сегодня ради тебя отказался!

— И во сколько же я тебе обошлась?

— В двадцать пять тысяч долларов!

— Да пойми ты, — глубоко вздохнула Медея, — когда я обнимала тебя на пляже, я не лгала. Ты действительно очень сильно мне понравился! Но как только я замечала около нас Ганимеда, ты тут же становился для меня одним из нашей музыкальной тусовки. И мои объятия сами собой разжимались. Так что я действительно себя не контролировала. Прости. И только теперь понимаю, почему так глупо себя вела. Так когда мы пойдём в «Метро», ты уже договорился?

— Нет. И не собираюсь.

— Почему это?

— Потому что ты отказалась со мной встречаться. А я не собираюсь с тобой дружить. Ни под каким предлогом!

— А как же причитающиеся тебе за выступление Ганимеда деньги? По-моему, это неплохой предлог!

— Вот, как надумаешь со мной встречаться, так и начнём веселиться за счёт выступлений Ганимеда. А пока извини, у меня тоже есть принципы.

— Да пойми ты, дело не в тебе. Я просто устала уже быть чьим-то прилагательным, пойми. Везде, куда бы я ни приходила, меня тут же спрашивали: «Так ты и есть та самая девушка Ахилла?!» Девчонки — сгорая от зависти, а парни — классифицируя меня как ту, кому ни в коем случае нельзя даже улыбаться. Ведь Ахилл давно уже стал легендой! А после того, как я стала им говорить, что теперь я уже не его девушка, все девчонки стали снисходительно мне сочувствовать и посмеиваться надо мной, которая «проворонила такого парня!» И в дальнейшем общении вытирать об меня ноги. Как об неудачницу, которая теперь так низко пала. Как будто бы без Ахилла я вообще никто и звать меня никак. Так, пустое место. Дырка, которую бросил бублик, — горько усмехнулась Медея. — И теперь я не хочу, чтобы все начали ассоциировать меня с тобой. И снова испытывать, если мы расстанемся, этот позор. От которого я едва оправилась. Ведь ты тоже у нас легенда! Сам Аполлон в глазах Ганимеда и Братков. Не был бы ты одним из нашей музыкальной тусовки, я давно бы уже с тобой замутила. Или ты думаешь, для чего я приглашала тебя к себе домой, на кофе? Но как только ты начал цитировать Ганимеда, моё мировоззрение тут же перевернулось, и я снова вспомнила, кто ты.

— Вышел на замену Ахиллу? Произошла замена в команде «Спартака», на лёд вышел новый форвард!

— Вот я и стала отбивать все твои шайбы, встав на воротах нашей судьбы! — засмеялась Медея. — К тому же, — потупилась она и отодвинула фенечки, показав запястье левой руки, — я уже боюсь покончить с собой, если ты меня тоже бросишь.

— Что это?

— А не видно?

— Ты пыталась… Что за глупости?

— Это всё из-за Ахилла.

— Он тебя избил?

— Если бы! Ахилл пригласил меня покататься на тётиной яхте по заливу. Напоил самым дорогим шампанским, а потом прямо посреди бухты аккуратно снял с меня всё подаренное им золото и бриллианты, заявив, что хочет сам надеть на меня новый комплект украшений с изумрудами. И швырнул их в море! Представляешь? Только из-за того, что приревновал к Пифону!

— Взбредёт же такое в голову! Лучше бы он просто тебя избил. Или утопил. Как все.

— Да! Чтобы я уже не мучилась, ощущая себя «голым королём»! Или думаешь, почему девчонки стали надо мной смеяться? Вот поэтому-то я и не хотела бы больше ни в кого из вас влюбляться. Я же говорю, я едва оправилась.

— А я после очередного расставания с «любовью всей жизни» в рейсе постоянно пытаюсь прыгнуть за борт. И Богу каждый раз приходится меня спасать.

— Так ты серьёзно в это веришь?

— Знаешь, когда ночью стоишь на открытой палубе, размышляя о том, как покончить со всем этим бытовым хаосом, вдруг матрос выходит и говорит: «Что, прыгать надумал? Пошли, накатим!» Ты вдруг понимаешь, что Бог реально живой, как и говорил Христос. И Он действует через людей. Бог — это Бытие!

— Ну и как, помогло?

— Да. Я и сам был в шоке! Матрос, который предложил мне выпить, сказал, что он только поэтому и берёт в рейс водку, что однажды тоже захотел прыгнуть за борт, но выпил всего одну рюмку, как сам же над собой начал во весь голос смеяться, не понимая уже, что за бред ему лез в голову? Думаю, что в церкви только для этого и продают кагор, что всего лишь один глоток полностью развеивает чары злых духов! Ведь демоны — это тоже духовно продвинутые сущности, но в силу того, что они на своем духовном Пути не практиковали раскаяние, пошли по Пути Зла, как Сита. Только благодаря сердечному раскаянию христианство и является самой прогрессивной религией!

— Ну и как, раскаяние помогает? — усмехнулась Медея.

— Да. Оно полностью заменило мне алкоголь! А ты сколько раз пыталась вскрыть вены?

— А ты посчитай шрамы! — злобно вывернула она запястье.

— Всего-то три раза? Да ты, по сравнению со мной, жалкая любительница. Острых ощущений!

— Очень острых! — усмехнулась Медея. И передёрнулась. — Вот я и опасаюсь, что наш роман будет для кого-то из нас последним.

— Поэтому я и хотел бы, если честно, чтобы мы встречались без обязательств! — улыбнулся Аполлон и включил песню «Обещания».

— Но боюсь, что Ганимед, Дез, Дум, Братки и все прочие музыканты в этом городе тут же станут считать меня твоей девушкой! — отстранилась Медея, сделав музыку тише. — Свободные отношения просто не укладываются в их головах. Они если видят знакомую им девушку рядом с парнем, тут же пытаются их поженить. А я уже устала быть чьим-то прилагательным, пойми. Дело не в тебе, дело в нашем городе. Если я начинаю с кем-то просто шутить, все вокруг тут же думают, что я с ним заигрываю. Только потому, что они тоже хотели бы со мной переспать, чтобы встать в один ряд с Ахиллом!

— Ты просто не поняла сути рассматриваемого вопроса! — усмехнулся он, включив «щит Аполлона». — Ахилл — яркая индивидуальность среди панков, которые трутся об него, как коты, ощущая в нём своего лидера. Дез уже сто лет как играет дез-метал с Думом, а Ганимед поёт, со сцены внушая то, какой он умный! Если помнишь, то это именно Дез организовал всю нашу неформальную тусовку, предложив музыкантам и их фанатам собираться по субботам около Дворца Культуры. Братки тоже уже давно на сцене, их знает весь город! Где они — безусловные божества, грозно взирающие сверху-вниз на простых смертных с этого «Олимпа». Я хоть и не пою, но пишу стихи, на которые ребята поют песни. А ты… да, ты красивая! Но не столь яркая индивидуальность, как любой из нас. И единственное, чем ты можешь быть, чтобы стать хоть кем-то в глазах других, это прилепиться к одному из тех, чья слава уже давно гремит по всему городу! Благо, что он не такой уж большой и вся продвинутая молодёжь давно знает друг друга в лицо, покупая билеты на концерты. Или по их текстам, как меня. Как ты тут же узнала меня по словосочетанию «секс-юрити».

— Сосу-рити! — показала Медея язык.

— Вот ты и ощущаешь себя духовно нищей по сравнению с нами, воплощёнными божествами!

— Поэтому-то я и хочу отсюда как можно скорее уехать! Я только для этого и стала президентом студенческого клуба в институте, чтобы у меня появился шанс улететь в Америку!

— По обмену студентами?

— Там меня хотя бы перестанут ассоциировать с Ахиллом. Или с тобой, если мы всё же решим быть вместе. К тому же, я не хочу всю жизнь работать учителем английского языка, как моя бабушка, подрабатывая репетиторством. Именно поэтому я и не хочу ни за кого выходить тут замуж и плодить нищету. Жить я хочу хорошо!

— Этот мир называют действительностью! А это предполагает, что здесь надо действовать, проявляя свой скрытый потенциал. Но если у тебя отсырел порох, что ты сможешь проявить там, куда улетишь? Как говорили в школе: «От перемены мест слагаемых сумма (счастья) не изменяется». Надо тренировать свой мозг, только это высушит твой порох, сделав тебя поджарой, так сказать, гнедой кобылицей!

— Воронцовой? — оторопела Медея, решив, что он намекает ей на свадьбу.

— А не розовой пони, как сейчас, — коснулся Аполлон её розовой рубашки, — в мечтах улететь «в прекрасное-далёко», Именно этому я и учу в книге! И если ты начнёшь её переводить, то станешь воспринимать мои идеи как часть себя, став со-творцом книги. Ты читала «Блеск и нищета перевода»? Переводчик является даже ещё большим творцом, чем тот, кто написал исходник. Именно поэтому все так восторгаются Шекспиром! А он всего лишь переводил с ирландского и других языков более древних авторов. Привнося в их работы свой необыкновенный стиль и ярчайшую индивидуальность, которые и превращали исходники в подлинные шедевры на сцене. То есть — на глазах у всех!

— Хорошо, уговорил. Я подумаю над тем, чтобы стать твоим со-творцом.

— А для того чтобы ты понимала меня ещё глубже, я и хотел бы, если честно, чтобы мы обменивались не только ментальными, но и радужными энергиями.

— Исключительно для пользы дела?

— Чтобы понимать друг друга до глубины души! Или ты мне отказываешь, потому что разводишь на свадьбу?

— Да какая свадьба? Я уже одной ногой в Америке! Поэтому и не хотела бы, если честно, ни с кем тут связываться.

— Не желая запятнать себя таким позором, как я? Можешь не опасаться, благодаря Сите я наконец-то понял, что не приспособлен к семейной жизни. И единственное, что мне удалось вынести после неудачной попытки взять её в жены, это что адаптация к семейной жизни ведет к её десакрализации.

— Почему это?

— Ну, хотя бы потому, что если ты хочешь обладать как можно лучшей самкой, то ты должен из кожи вон лезть, доказывая ей, что ты самый лучший самец в этом стаде.

— Баранов?

— И обладать как можно лучшими вещами, наглядно доказывающими ей твою богоизбранность! — показал он жестом сверху-вниз на свой дорогой наряд, купленный им в Пусане.

— Средний имидж и средние вещи притягивают средних самок, — согласилась она.

— И отталкивают — лучших! А тот, кто пытается на всём сэкономить, притягивает вечером свою экономку. А чтобы сэкономить и на экономке, заводит себе жену.

— А я-то наивно думала, что скромность украшает человека.

— Рисуя его прекрасным евнухом в глазах самок! Поэтому семейная жизнь, сама по себе, ничему не учит. Кроме как набивает нам голову суевериями, которые в критических ситуациях «почему-то» не работают. И мы беспомощно смотрим на свои «познания» и, не найдя поддержки в себе, начинаем искать её у Бога, которого мы «убили» вместе с Ницше, чтобы с чистой совестью нарушать заповеди, и которого теперь вынуждены срочно реанимировать. В своём сердце. Откуда здесь твёрдая почва под ногами? Мы и в Бога не верим и не верить уже не можем. И не зная к чему стремиться, стоим и топчемся на месте, как лошадь, потерявшая наездника, не зная уже к кому пристать. Поэтому личный опыт — это собрание сочинений!

— Если он не переосознан критически?

— А все твои воспоминания — утопия! И антиутопия — у тех, кто пытается со всем этим покончить, как ты. Вы всё никак не поймёте, что смерти уже давно не существует. И самоубийства бессмысленны, понимаешь? — с укором посмотрел он на её шрамы. — Сознание уже давным-давно отцифровывается на «облако» души, имеющей полевую структуру, носитель которой «меньше зёрнышка горчичного». Каждым своим подвигом или проступком нажимая на клавишу «ввод» и унося, добавляя это в «облачное хранилище». И то кем ты, в итоге, станешь, зависит только от того, как именно ты программируешь свою реальность уже сейчас, каждый день поступая так или иначе. А покончив с собой однажды, ты программируешь себя делать это снова и снова, каждую жизнь!

— Вовлекаясь в эту «дурную бесконечность»? — засмеялась Медея. Над собой. — Ладно, если не получится улететь в Америку, твоя книга станет для меня реальным шансом проявить «блеск перевода».

— Но какая разница — где? Страна — всего лишь сцена. Всё зависит от того, умеешь ли ты танцевать!

— У тебя на подтанцовках? Вот поэтому-то я и хотела бы сменить декорации, чтобы начать выступать соло. И попробовать развести в Америке какого-нибудь миллиардера. Я уже устала считать ваши жалкие гроши, которые, к тому же, могут снова в одночасье утонуть в море! — покрутила Медея пальцем у виска.

— Все знают, что Ахилл приревновал тебя к Пифону. Твоя проблема в том, что ты предпочитаешь обижаться не на свои ошибки, а на эти «дорожные указатели». Расстреливая их из бластера отрицательных эмоций только за то, что ты не смогла войти в крутой поворот судьбы, и тебя вынесло с трассы в кювет отчаяния. Вместо того чтобы очнуться, выбить ногой лобовое стекло стереотипных взглядов, вылезти из искорёженной ситуации, отряхнуться от осколков обид и начать ползти вверх, истекая кровью раскаяния. Полностью изменив за время подъема на шоссе судьбы свою мифологию поведения.

— На ту, которую ты мне предлагаешь?

— И готов тебе, как со-творцу, заплатить за пятьсот страниц тысячу долларов!

— Точно?

— Легко! — и он, для наглядности, швырнул в окно невесомую пачку из-под чипсов.

— Что ты делаешь?! Прости, Гринпис, — молитвенно сложила она руки. — Весь из себя такой умный, а ведёшь себя…

— Я не мусорю. Я создаю рабочие места!

— Как это?

— Если бы никто не мусорил, тысячи дворников остались бы без работы! Мы должны не только думать о том, как помочь ближним, но и реально помогать им сохранить рабочие места!

— Никогда об этом так не думала.

— Ты скованна стереотипами поведения, а потому и не видишь дальше собственного носа. И не делаешь ничего, чтобы улучшить этот мир!

— Лихо же ты умеешь оправдываться! Я же ещё и виновата!

— Это называется — ходить на ушах, ставя всё с ног на голову!

— Но, к сожалению, мне уже пора. Пока! — выпорхнула она из машины, засунула системный блок подмышку, невесомо хлопнула крылом двери и засеменила в сторону подъезда.

«Вот тебе и „нищета перевода“, — вздохнул Аполлон, проводив взглядом исчезающего в подъезде ангела. Хотя и видел, что Медея буквально машет крыльями… от восторга. — И чего она всё выделывается? Даже Сита уже увидела, что она моя. Заигралась в демона искушения? Профессиональная деформация, блин. Как там писал о них Марсович? „Но они не протягивали к вам руки. В жесте отталкивания протягивали они к вам руки!“ Чтоб тебя это заводило? Ах, это ж Геневера! Заранее внесла в это шоу дух интриги! — усмехнулся он и поднял взор к небесам. — Спасибо, ангелы, за сотрудничество».

Сотрудники агентства «Новая жизнь ангела» молча помахали ему в ответ. Прекрасно осознавая, что Творец их с такого громадного расстояния, разумеется, не видит. Но так хотелось в это верить… что одна юная особа послала ему воздушный поцелуй. Поклявшись мысленно, что как только Творец вернётся в Высший Мир и захочет поблагодарить коллектив лично, она с ним непременно встретится. Просто поговорить. И обсудить книгу. А дальше… как получится. Если получится, — тут же поправила себя она. Заметив, как все сотрудницы приосанились и непроизвольно стали прихорашиваться.

Понятное дело, что дружба с Ганимедом была выше отношений с девушками. С утра он ходил в «Метро», но арт-директор попросил его организовать выступление бесплатно.

— А почему бы вам тогда не начать отпускать бесплатно и спиртное?

— Спиртное? — не понял арт-директор. — При чём тут это?

— А то вы не знаете, как опьяняет музыка группы «Гагарин бит» всех и каждого в этом городе? Это же чистый спирт!

Но арт-директор так и не захотел делиться деньгами, которые хозяин клуба для этих целей регулярно ему выделял, желая отчитаться по документам за выступление во всём объёме и рассовать деньги по карманам.

И лишь использовал эту неудачу в конструктивных целях, чтобы Медея закусила удила и помчалась к нему во весь опор!

Но тут на дорогу выбежал Равана.

— Стой-стой-стой, Аполлон! — замахал он руками.

И так как Аполлон нажал на тормоз, чтоб Равана не решил, что он его испугался, тот запрыгнул на переднее сиденье.

— Ну, чего ты хотел?

— Сита сказала, что ты решил соскочить.

— Да, я решил уйти в завязку.

— Но ты должен вернуть нам деньги!

— Они у Мариче.

— То, что ты лоханул тему, ещё не означает, что ты нам ничего не должен. Это твои проблемы! Ты должен их отработать. К тому же, я не верю, что Мариче мог так запросто от тебя уйти. Мы не можем его нигде найти.

— И как же я его, по твоему мнению, убил?

— Сита сказала, что ты должен был убить его контрольным Словом в голову!

— Как ты думаешь, какое Слово она ввела тебе в подсознание, пока ты её у меня отбивал?

— Откуда я знаю? — переменился в лице Равана.

— А я знаю! Это я её этому научил. Это моё Слово. «Вначале было Слово. И Слово было у Бога». Хочешь, я его тебе скажу? — высокомерно усмехнулся Аполлон. — Но это будет последнее, что ты услышишь в этой жизни. Намёк понял?

— Но на Коня у тебя ничего нет, да и Кот не стал с ней спать. Хотя Сита и пыталась заманить его в постель, чтобы начать контролировать. Так что если я обнаружу, что ты тратишь тут наши деньги, они пришьют тебя по старинке.

— Да были бы у меня сто тысяч долларов, разве я пошел бы опять в моря? Я улетел бы в другую страну и валялся бы сейчас на пляже. Как наверняка сделал это Мариче.

— Я буду за тобой следить! — пригрозил кулаком Равана и вышел из машины. — Это я послал к тебе Ситу. Намёк понял?

Равану и его дружков Аполлон не боялся. А вот Ситу… до сих пор любил. Что было гораздо хуже.

Ты не в силах убить тех, кого ты любишь.

Глава4.Ариадна

И решил перебраться жить в Трою, от греха подальше. Прекрасно осознавая, что если он купит себе квартиру, то Равана об этом рано или поздно узнает. Конь и Кот убьют его в этой же квартире. Если это не сделает Сита раньше их. И решил снять скромную студию, чтобы не выделяться.

Тем более что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и ковром с восточными арабесками на полу предложенная агентством недвижимости студия сразу же ему понравилась. Навевая воспоминания о той самой «красной комнате», которую Аполлон с первого же рейса постоянно пытался воссоздать у себя в каюте, чтобы и в рейсе чувствовать себя, как дома. Хотя, заходившие в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари, взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так что их подолгу не удавалось прогнать спать, настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно, одну буфетчицу, которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр «Шарп» и вечный «День открытых дверей». Сквозь проём которой и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку, пока она мирно шла из кают-компании, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Заставив буфетчицу невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной нити Ариадны вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Аполлона, расслабиться. И играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

— Можно? Дослушать песню.

Затем, альбом. И — расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее.

И Аполлон, сидя рядом с Ариадной, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела. Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая в глубине своей чуткой души всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется. И только потом уже — и телом, если до этого дойдёт (до этого дурашки). Тут же получив от хозяина этого заведения (с ней беседы) бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

— В качестве музы, разумеется! — подхватила Ариадна и гулко рассмеялась.

Но неожиданно для самой себя так завелась рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят! А затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне. Что тут же пожелала-ла-ла завести (себе) хозяина на высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его. Выйдя с Ремом и Караваем в туалет и в трёх словах обсудив сложившуюся — у него на диване — ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что этот олух их ещё не выгнал. «Идиот! Я же сказала им, что иду в душ. Неужели — непонятно?» — лишь подумала Ариадна. И снова рассмеялась.

Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» женского счастья несколько долгих дней в его каюте за красными полупрозрачными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их в спальном отсеке наедине за красными плотными шторами из красного бархата. Бесконечно выслушивая, как он добыл их на берегу ещё во время работы грузчиком. Когда он и его напарник Орест проникли в соседний склад. И каждый взял там то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется. Лаодике было плевать на такие мелочи (которые нельзя продать). Особенно после того, как его однажды пригласили в подсобку на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько Лаодике лет:

— Неужели уже — сорок?

Та скромно улыбнулась:

— Больше!

— Пятьдесят? — откровенно удивился Аполлон, искренне вытаращив глаза.

Лаодика усмехнулась в сторону. Откуда её помощница Хрисофемида громко рассмеялась.

— Не может быть! — совершенно искренне отреагировал Аполлон. — Неужели — шестьдесят? Да ладно, вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить, заставив Лаодику объясниться:

— Секрет моей «вечной молодости» в том, что я, как завскладом, всю свою жизнь занималась сугубо интеллектуальным трудом.

— Как и все богини?!

Прощая ему после этого всё на свете! Всегда и во всём с тех пор был виноват Орест. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе.

— То есть — именно поэтому! — строго подчёркивала Лаодика. Пустой карман Ореста, лишая его премии.

А когда Аполлон уже увольнялся для того чтобы пойти в моря, Лаодика умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты за последние полтора месяца работы. Ох уж мне это женское сердце, как легко его подкупить! Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес, которому вечные «девушки» просто хотят помочь.

И пока Орест возился в соседнем складе с каким-то устаревшим оборудованием, Аполлон нашёл и жадно схватил там рулон красного бархата, из которого затем и сшил в море шторки. Таская их из рейса в рейс. Что просто завораживали матросов! Пока он буквально умолял их не покидать каюту. Раньше, чем уйдет буфетчица.

— Иначе она надо мной надругается. А я не хочу, чтобы Кронос «сожрал» меня за моё непристойное поведение.

Буквально заставляя друзей играть в игру «кто кого пересидит» рядом с Ариадной.

Даже не пытаясь им объяснить через пару дней в курилке, что у женщины за тридцать грудь вроде бы всё ещё столь же красивой формы. Исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых твоим товарищам ощущений. Сколько бы ни старался ты на следующий же день живописать им эти волнующие их очертания. Но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя румянцем на щеках. Проникаешь-таки в её «святая святых». И, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью. То вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик, что провёл под потолком пару дней после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать (как и тот шарик), что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Её грудь теряет ту волнующую в юности упругость, как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта, переломившего чужим «жизненным порывом» веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту — очаровательной нимфетки. Что становится ещё более обидно, когда ты пытаешься её коснуться. Ощутив её нежность на своих губах. И столь вероломно разочаровываешься в юношеских ошибках своей избранницы, невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно. Тем более что если после этого пережитого в юности стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась, заедая несчастье и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, «играть» на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на твоей более нежной, чем у мужчин (которые сразу же это ощущают губами) коже.

— Да нормальная баба! — восхищённо возмутился Рем, выслушав в курилке эту «поэзию» в прозе жизни.

— Это зависит от того, что у тебя за нормы, — спокойно ответил Аполлон.

— Да я бы на твоём месте… — мечтательно добавил Каравай. Щепотку соли в беседу.

— Конечно, вы бы все её… будь у вас место в ложе её сердца.

Ведь буфетчице было уже за тридцать. И по всему её столь непринуждённому поведению было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка по молодости в ресторанах пользовалась бешеной популярностью как исполнитель. Если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах. Особенно, после концертов, где она так «отжигала» с подругами, не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива. Что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном… уже не более чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. А потому-то Ариадна и чувствовала себя в «красном уголке» столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего. Кроме объятий капитана, для которого Ариадна, увы, как буфетчица, согласно судовому обычаю должна была стать «походной женой».

Но она отказывалась соблюдать обряды! И пыталась, в знак протеста, завести себе «походного любовника». Но Аполлон ей так и не дал тогда положить себя в рюкзак заплечного опыта и отправиться в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему другу Тесею. Чуть более молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна, который более подходил ей тогда и по чуть более одутловатой комплекции и по тому, что у Тесея из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две (или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора) недопитых «на отходе» литровых бутылок водки, припрятанных Тесеем на день рождения. Куда Аполлон, наконец-то сообразив, что Ариадна от него так и не отстанет, через неделю её и пригласил.

— У тебя когда днюха?

— Через неделю, а что?

— А то достала уже! Хочешь Ариадну? Могу подарить на днюху!

— Что, опять?! — удивился Тесей, расплываясь мечтательно в улыбке.

Как и месяц назад в Корее между летним и зимним рейсами. Когда Аполлон «подогнал» ему, по дружбе, пристававшую к нему в кафе зазывалу Гесиону. Которая была слишком стара, чтобы её хотеть. Ведь той было уже глубоко за тридцать. Даже, слишком глубоко.

Но не для более раскованного матроса, готового повернуть своё судно в любую гавань! Особенно, столь экзотичную, как видавшая виды, но всё ещё симпатичная и умная кореянка с неплохой фигурой, зазывавшая моряков днём отобедать. А вечером — обильно поужинать рядом с ней, потратив побольше денег на спиртное. Попеть рядом с этим сияющим золотыми зубами «солнцем» в полукруге твоих друзей караоке и слегка расслабиться. А затем…

Полюбоваться утром роскошным видом из окна её номера!

На глухую стену соседнего отеля. Неслышно усмехнуться над этой экономисткой, принять душ, пока она ещё спала. И снова нырнуть в её глубины!

А теперь опять, допив вместе с Ариадной и Тесеем водку в его носовой каюте, оставил «молодых» ворковать. И ушел к себе. Подарив этот столь роскошный в открытом море подарок моряку на день рождения! И два её таких воздушных шарика со смайликами сосков. Глубоко вздохнув и перекрестившись. Мысленно дав ей пинка под зад — этот уже не менее воздушный от бесконечных абортов шар. Одного взгляда на который хватало…

За грудки матросов! И уносило теперь одного из них в самые светлые, самые радужные дали.

Где их обоих встречал за барной стойкой из радуги сам Сальвадор Дали, предлагая свои фантастические коктейли из «Сальватора», опьяняя небесным счастьем!

За что они ещё и после рейса Аполлона от всей души благодарили. И около года всё никак не могли расстаться, сходив вместе ещё пару самых романтических рейсов в другой организации. Так как обиженный до глубины души на них обоих капитан судна сделал так, что «молодым» пришлось навсегда его покинуть. Его организацию. Души.

И лишь через год её, обливаясь слезами, в том числе и благодарности, понимая уже, что Тесей не сможет в силу разницы лет и отсутствия у него жилья на ней жениться, потянуло к себе на родину. Домой. К своим фанатам. О чём оба они уже и не жалели! Почти. Проведя на прощанье ещё один самый светлый, самый медовый месяц и…

Разорвали этот мир надвое. Навсегда.

Певичку Аполлон больше никогда не видел, а вот морячка встречал. Но выглядел тот уже неважно, напоминая пустую тряпичную куклу, из которой в конце этого представления вместе с рукой нечаянно вытащили сердце.

Да, что-то в ней, в этой певичке, было. Умение превращать даже случайную связь в столь пронзительную песню, что даже после того, как ты понял и окончательно смирился с тем, что для тебя её концерт окончен, она ещё долго звучит у тебя в душе, никак не желая замирать.

Заставляя тебя снова и снова вспоминать её прощальные слова. Поцелуй на перроне. Её скупые слёзы сквозь вымученную улыбку, что нещадно её душили. Заставляя её в ответ на это с той же силой душить тебя, обнимая на прощанье.

«Господи, я и не знал, до чего она некрасива».

И заехал к Ганимеду поделиться своими впечатлениями от предложенной ему студии. Ганимед с юношеским восторгом всё это выслушал и решил поехать с ним. Но поехал он не один, заявив, что возьмет с собой багаж, свою ручную уже кладь.

Ручной для Ганимеда кладью оказался их старинный друг матрос Вуячич. Впервые познакомившись с ним ещё тогда, когда немыслимо крутой брат Ганимеда Ассарак держал «Спартак». И куда худой и бледный матрос Вуячич приходил набить пресс, чтобы сделать свой тощий живот чуть более сексуальным. Где Ганимед работал инструктором. Так как старший брат постоянно был на всяких серьёзных «стрелках», где общался с чиновниками такого уровня, что им тогда и не снилось. И Аполлон и в страшном сне не мог представить, что чуть позже из-за выступлений Ганимеда и сам вынужден будет со всеми этими чиновниками пересекаться, устраивая ему концерты посреди площади на «День города» и другие праздники.

И Ганимеда так заинтересовал тогда этот матрос Вуячич, которому только-только стукнуло по затылку восемнадцать, заставив всерьёз задуматься о смысле жизни, что он бросал всех своих подопечных и начинал только им и заниматься. Тут же освобождая ему снаряды от других спортсменов, как только Вуячич просил его о помощи и технической поддержке. А затем и прямо днём иногда приглашал Ганимеда к себе домой, пока родители не вернулись с работы. А то и сам приходил к нему на тренировку, даже если в «Спартаке» был выходной. Так как родители Вуячич по выходным были дома и мешали им в эти дни усиленно заниматься спортом, уставившись в зомбоящик и выпучив свои уже квадратные от этого глаза. Чтобы как можно полнее улавливать всё, что им внушали, не упустив и самой малой частицы информации! А затем смело утверждать перед бабушками на лавочке у подъезда свою «независимую позицию» по любому жизненному вопросу. И посмеиваться над тем, как эти частицы независимой информации вызывали в бабулях целое «броуновское движение», всю ночь мешая уснуть и подымая давление.

В очередях за продуктами, которые те принимались судорожно сметать с прилавков, напирая друг на друга.

Аполлон тоже периодически приходил к нему тогда заниматься, так как заметил, что если он месяца за три-четыре до отхода судна начинал тягать железо, вспоминая в разговорах то, как тягал железо ещё в юности, то в рейсе ему было уже гораздо легче работать. Тело не так сильно уставало, да и сам он почти не думал о том, чтобы прыгнуть за борт.

И как только они добрались до Трои, Ганимед, не видевшийся с матросом Вуячич уже около двух месяцев, попросил Аполлона оставить их «в наедине», чтобы о многом поговорить и отвести душу. Ещё в дороге начав жаловаться Вуячич на то, что Креуса в самый последний момент вероломно его отвергла и ушла спать в другую комнату:

— Ничего глупее и придумать надо было! Заявила мне, что это была шутка! И она хотела таким образом оставить Аполлона с Медеей в наедине. Посчитав, что уже достаточно Медею для этого разогрела, заставляя ревновать! Не веришь? А ты попробуй думать, не думая. Просто так и не для чего.

— Трансцендентально, как и завещал Кант! — усмехнулся Аполлон и оставил их в студии для высокой грусти, а сам отправился таксовать.

Официального такси тогда почти не было. И хозяева легковых автомобилей сами подвозили тех, кто с обочины жалобно тянул ласту, умоляя остановиться. И немного подзаработать, если ты всё равно направляешься в ту же сторону.

Вспоминая, пока таксовал, как он во всё это вляпался:

«И угораздило же нас закончить экспедицию по трансформации периферийных планет низшего типа в высшие после „Большого взрыва“ в этой галактике именно на этой планете? Как глупо тогда всё вышло. Неудивительно, что все те Творцы Вселенной, что чудом уцелели тогда, сразу же покинули Землю. И вернувшись на планету Тронный Зал, стали спешно покидать физические тела. Буквально сгорая друг за другом со стыда, чтобы как можно скорее завершить процедуру Глубокого Раскаяния и в астральных телах вернуться в Центральную галактику для перевоплощения. И отчёта. Да, им было жутко стыдно за то, что они, девять Столпов Света, не смогли совладать с одной планетой. Как оказалось — самого низшего типа! Какие они тогда Творцы Вселенной? И мне пришлось расхлёбывать заваренную нами кашу, доказывая всем в этой галактике, кто МЫ такие — на самом деле! Обустроив вначале Землю, сделав из неё планету-тюрьму. А затем и — всю галактику, введя Время почти на каждой из планет. Ну, не мог же я трусливо покинуть эту галактику вслед за остальными Творцами Вселенной, не проверив то, чем закончится этот эксперимент по введению Времени на её планетах? Чтобы знать, о чём рапортовать в Совете Старейшин. То есть рекомендовать ли введение Времени в остальных галактиках, на планетах которых царит Вечность? Либо же прекратить этот эксперимент на корню, уничтожив эту планету вместе с архидемонами! Или же просто оставить в этой галактике Время только на планетах низшего типа, посмотрев на то, что будет после введения Времени на планетах высшего типа твориться с ангелами. То есть — стоит ли рекомендовать вводить Время (хотя бы на планетах низшего типа) по всей вселенной? Во избежание бунтов ангелов».

Вопросы были нешуточные. Начатый им эксперимент следовало довести до конца. Главное, решить для себя, на чём остановиться. Над этим-то он и ломал голову.

И однажды, когда он вернулся в студию чуть раньше обычного, устав тосковать по Центральной галактике и таксовать, что для него было уже одним и тем же, вдруг заметил, что какая-то чудесная девушка выходит из его ванной. В его белом халате, словно ангел, спустившийся с небес. Обвязав его поясом свою соблазнительную талию и вытирая длинные тёмные волосы его же тёмно-синим, как глубокий космос, полотенцем. Словно бы Небо услышало его тоску и ниспослало ему свою прекраснейшую ангелицу. С лицом ангела.

Которую, по ходу дела, вместо него успел уже встретить и поиметь ненасытный Ганимед, испортив встречу двух заоблачных душ. И отправил в душ. Смывать грехи.

— Так, я не понял, Ганимед, что тут у вас происходит? Без меня!

— Давай уже, одевайся! — крикнул тот девушке.

— Что, прямо при нём? — оторопела та.

— Отдай мне, пожалуйста, мой халат. Сейчас же! — протянул Аполлон руку. — Что за вольности?

— Что, прямо здесь?

— Можешь выйти из студии на улицу и сделать это там! — усмехнулся Аполлон над её наглостью. — Хотя, лучше вначале отдай халат, а потом выйди! Если считаешь себя недоступной принцессой, то пусть тобой, как в сказке Андерсена, воспользуется первый встречный! Красота не должна оставаться безнаказанной! — создал он крылатую фразу. — Откуда ты, вообще, взялась?

Девушка молча обиделась, подошла к висевшим на спинке стула джинсам, джинсовой рубашке и джинсовой же курточке, взяла их и снова ушла в ванную. А через минуту вышла.

Это был матрос Вуячич.

— Ба-а! — оторопел Аполлон. — Всё это время ты говорил мне, что это твой старый друг, — упрекнул он Ганимеда, — тогда как на самом деле вы дружили тут более чем тесно! Тоже мне, друзья называются!

— А что, ты тоже хочешь дружить? — усмехнулся Ганимед, поняв, в чём дело.

— Конечно! До сегодняшнего дня, пока я не увидел её в халате, я не видел в ней женщину. В своих вечных джинсах это был для меня ещё один старый друг, который спал возле тебя у стены на нашей двуспальной кровати. Как я никогда не видел женщину и в Други в её неубиваемых черных джинсах. И чёрной куртке. Даже тогда, когда Друга пригласила меня к себе домой послушать песни Егора Летова и, выгнав дога, напоила водкой. А затем, видя моё недо-умение, сама повалила на кровать. Так как я упорно продолжал видеть в Други только друга, который зачем-то начал петь в мой микрофон свою неземную оду. И так и уснул — от внутреннего конфликта! Пока утром Друга не вышла из ванной комнаты в своём зелёном халате, и я не увидел её соблазнительную фигурку. Заметив, что я тоже почему-то голый уже, как Адам, и всё ещё лежу в её постели. Только и ожидая эту свою заблудшую Еву. Я тут же захотел исправить вчерашнее недоразумение, обнял её за тонкую талию, прижал к себе, но…

— Но? — удивился Ганимед. — Ты кончил от восторга?

— Но тут в гости пришел Индра и всё испортил. Так как он давно уже перестал видеть в Други только друга и уже не раз пользовался её дружеским участием на её кровати. А теперь?

— Что — теперь?

— Как мне Вуячич после этого в глаза смотреть? Как другу или как девушке? Что мне теперь с ней делать?

— То же самое!

Но Вуячич вдруг покраснел, словно робкая девушка:

— Я думала, что я твоя девушка!

— А я думал, что мы просто друзья, которые, как и положено настоящим друзьям, постоянно идут друг другу на взаимовыручку! Или у тебя со мной это не взаимно, а только лишь — из-за выручки?

— Взаимно, — потупилась Вуячич. — И уже давно. Ты сразу же мне понравился, когда я в первый раз пришла в «Спартак», чтобы подкачать пресс и сделать свою фигуру чуть более выразительной. Когда ты сзади стал придерживать меня с боков за талию, пока я нагибалась из стороны в сторону с гантелями в руках. Ощущая тепло твоих сильных рук. А затем и — ещё большее тепло того, что я внезапно ощутила, когда ты придвинулся ко мне вплотную из-за громкой музыки и стал на ухо объяснять необходимый комплекс дальнейших упражнений. В общем душе. Сказав, что это очень полезно для женского здоровья. Так как резко стимулирует сердечную активность, очищая кровь кислородом. Я была так ошеломлена твоими познаниями, что нашла тебя просто потрясающим!

— Ну, так что? — не понял Аполлон. — Может, продолжим упражнения? Как ты на это смотришь, матрос? Или тебя разжаловать в юнги?

— Боюсь, что я готова сойти с вашего корабля, капитан, если вы будете на этом настаивать!

— А я думал, что мы уже одна команда, — покачал Аполлон головой в недоумении. — Правильно говорят, что друг познается в беде. Или ты стесняешься Ганимеда? Он может прыгнуть за борт. Там возле причала болтается моя белая яхточка. Проверь-ка, Ганимед, как там она, а то ещё в открытое море унесёт. Понадбей швартовы!

— Нет-нет, подожди меня! — остановила его Вуячич. — Вместе прогуляемся по причалу. Мне так нравится слушать крики чаек!

— Предатели! Ни на кого нельзя положиться! Я думал положиться хотя бы на тебя! — усмехнулся Аполлон. — Иначе не стал бы брать тебя в эту дальнюю экспедицию.

— Так возьми Медею! — возразила Вуячич. — В следующий раз. Почему ты её до сих пор не взял?

— «Женщина на корабле — корабль ко дну!» Слыхала такую поговорку? В море мы должны полагаться исключительно друг на друга. Крепкая мужская дружба делает нас лишь сильней!

— Помогая выдерживать и не такие шторма! — поддержал его игру Ганимед. — Ну же, Вуячич, не ломайся. Помоги своему другу!

Но Вуячич помотала отрицательно головой и отдала швартовы, хлопнув дверью.

— Ничего, придёт ночевать, а там и продолжим её раскачивать, — усмехнулся Ганимед.

— На все девять баллов! Иначе она так и не повернётся «к лесу задом, а ко мне передом».

Вечером её болтало, как жалкую лоханку во время шторма, но она так и не повернулась к Аполлону ни своей лоханкой, ни кормой. Умели же раньше строить суда!

Хотя, ей ведь было всего-то двадцать. Видимо, сказывалась морская закалка! И бутылки с шампанским, которые Аполлон то и дело бил о борт чтоб поздравить с постройкой (её новых с ним отношений), глухо отскакивали от её борта и не желали разбиваться вдребезги. Вдребезги разбивая его сердце!

Аполлон понимал, что с этим судном что-то не так. Но не терял надежды! Видя уже, что Вуячич тоже не хочет, чтобы он её хоть когда-нибудь потерял.

А для этого не желала даже и начинать их взаимоотношений. Прекрасно осознавая, что её корма заметно уступает корме Медеи. Так как Элен выглядела, по сравнению с ней, как трехпалубный фрегат возле рыбацкого баркаса. А потому-то Вуячич и не спешила накидывать на него свои рыбацкие сети в тени «Святой Елены». Оставаясь бодрой и дерзкой, как матрос Вуячич!

Поэтому Аполлон, желая повысить свой авторитет в её глазах, организовал выступление Ганимеда в ночном клубе «BSB», в котором группа «Гагарин beat» уже успешно выступала. Так как арт-директор клуба Телегон создавал свои музыкальные шоу на стихи Аполлона, выступая на сцене с вокалисткой из Коринфа, к которой Аполлон пару лет назад наивно пытался приставать. Вначале на квартире у Братков, а затем и по дороге в Трою, которую Пенелопа ехала в машине Аполлона покорить. И поэтому даже «не оглянулась» на Аполлона, как глупый Орфей — на Эвридику, когда он остановил машину на одном из самых шикарных пляжей Трои. Так как Аполлон ассоциировался у Пенелопы с Дельфами, то есть со всем тем хламом разочарований, от которого она мечтала уже избавиться. И у Аполлона не было и шанса. Кроме как ностальгировать об этом вслух, глядя на неё теперь из зала и слыша из её божественных уст родную речь.

Так что по окончанию шоу их снова тут же пригласили на ближайшие же выходные. Чему Вуячич был безумно рад! Снова начав относится к ним обоим, как к друзьям.

Зал для выступлений в клубе был относительно небольшим для таких концертов, и на выступление группы «Гагарин бит» в него набилось столько народу, что там яблоку некуда было упасть. Хотя яблок Вуячич с собой не брал. Кроме яблок раздора, которыми Вуячич забавлялась дома, ни в какую не давая… укусить себя.

Глава5.Силен

Сразу же после концерта он отвёз музыкантов в Дельфы. Проспал до обеда и вечером позвонил Креусе. Но Креуса стала отнекиваться. Мол, не хотела бы мешать своей подруге. Помешивая и помешивая, в тайне от Медеи, его поварёшку в своей кастрюльке.

— Но у неё ведь уже есть поварёшка, — возразил Аполлон. — Она рассказала про Амфилоха. Ты ревнуешь?

— К своей фрейлине? Да нет у ней никакого парня. Она встречалась с Амфилохом, да. Но она не относится к этому лоху всерьёз.

— Может быть, у нас с тобой всё получится? Я серьёзно. А то я уже устал наблюдать, как она бегает то ко мне, то от меня.

— Не переживай, она добегается. Она ж «весы» по гороскопу, вот её и шатает туда-сюда! Поэтому она и не может вот так вот сразу

— Сегодня ночью мне было осознанное сновидение!

— Ладно, приезжай.

Отвёз Креусу на ближайший пляж и сходу стал читать:

— «После того как Геневера обратила внимание на заявку Аполлона для отправки его в литературнэ на одну из планет низшего типа, она тут же поняла, что это поможет ей вытащить из тюрьмы Артура. Если ей удастся уговорить Аполлона отправиться именно на Землю. И поспешила согласовать это на Луне, где коалиция архангелов с планет высшего типа давно уже оборудовала себе Пункт Наблюдения за тем, в каких условиях содержатся на Земле заключённые с их планет. Контролируя архидемонов и следя за тем, чтобы те не перегибали палку, излишне усердно наказывая падших ангелов за их проступки.

— Вы хоть понимаете, что именно вы мне предлагаете? — отшатнулась Геневера от архидемона, выслушав его встречное предложение. — Если Аполлон будет страдать там от ваших гепатитов, то у него не хватит энергии на Пробуждение. А значит — дать и Артуру даже шанса покинуть эту планету-тюрьму! Что за бред?! Может, вы не будете играть с ним в Прометея?

— Но какой нам смысл просто так терять из-за вас начальницу их экспедиции, на которую вы собираетесь его к нам заманить? — усмехнулся архидемон. — Тем более что Аполлон наивно считает, что сможет легко Пробудиться из любых социальных условий.

— Абсолютно! — подтвердил архангел. — Их специально в учебно-тренажерном центре «Млечный путь» именно этому и обучают перед тем, как отправить в командировки по галактикам. Чтобы все они смогли вернуться.

— Вот пусть и докажет нам, что он достоин носить звание Творца Вселенной! — усмехнулся архидемон. — Ведь это не просто должность или призвание, но ещё и высшая ступень в иерархии разумных существ! Или вы думали, из каких богов произошли Старейшины? Именно из Творцов! И мы узнали, что один из Старейшин готовит из него себе замену. Вот поэтому архангелы и согласны на этот эксперимент. И будут во всём вам помогать. Так как это будет проверкой на то, достоин ли Аполлон, в перспективе, стать одним из Старейшин.

— Это будет его выпускной экзамен! — подтвердил архангел.

— Минуя то, чтобы стать начальником экспедиции? — удивилась Геневера.

— Этот подхалим втёрся в доверие к самому опытному в политических играх Старейшине. И тот упорно продвигает его во власть! Хотя сам Аполлон об этом пока ещё не догадывается. Именно его оппоненты нас об этом и попросили, ведь Старейшины контролируют всю вселенную!

— Назначая Творцов Галактик?

— Нет конечно! Но они, в переломные моменты, вносят в их поведение существеннейшие коррективы, посылая к Творцу Галактики целую дюжину Творцов Вселенной. Чтобы тот от них не отвертелся! Ведь в противном случае любой из них сможет создать в центре его галактики «Черную дыру» такой силы, что она буквально за несколько столетий сможет втянуть в себя всю галактику. Подчистую!

— Но только если Совет Старейшин — по каналу Высшего Разума — им это одобрит! — возразил архангел.

— Поэтому мы ни за что не согласились бы на подобную авантюру, если бы один из Старейшин не предложил нам через своего доверенного архангела этот план. Кстати, познакомьтесь, люди называют его Николай Угодник.

— Так что всё согласовано на самом Высшем уровне! — подтвердил архангел.

— В итоге, если Аполлон умрёт на Земле от болезней, так и не успев Пробудиться, мы получим в своё распоряжение ещё одного Творца Вселенной. Чтобы он играл тут на стыке эпох роль планетарного Творца.

— Таков план.

— А если Аполлон почует неладное и не согласится? — не сдавалась Геневера.

— Вот вы как раз и должны будете обеспечить то, чтобы он на всё это согласился, — лукаво улыбнулся архидемон. — Причём, ещё и сам стал бы вас на это самое уговаривать!

— Что за «это самое»?

— Аполлон очень падок до всего красивенького. Догадайтесь, какое у него в учебно-тренажёрном центре было прозвище? Павлин! Он постоянно писал стишки по любому поводу, видя смысл своей кичливо-незадачливой жизни в создании прекрасного.

— Этим он и привлёк Старейшину?

— Не знаю. Но именно этим его и привлекла Гера, явившись перед отправкой в командировку в учебно-тренажёрный центр слегка накрашенной. Так легко, чтобы лишь подчеркнуть своё благородное изящество и — и без того неземную — красоту! И он тут же на это клюнул. Как она и рассчитывала. Но не учла, что Старейшина, который в этот день принимал у него экзамен, тоже это заметит. По его волнению. И потом, когда она отказалась возвращаться в Центральную галактику без него, они тут же сопоставили одно с другим. И всё, разумеется, поняли — своим Высшим Разумом.

— Что она решила завязать с работой?

— Когда наконец-то поняла, что стать Старейшиной ей не светит! — усмехнулся архидемон. — И тут же попыталась стать женой того, кого один из Старейшин продвигал во власть.

— Чтобы через него влиять на решения в Совете?

— Именно за это Судьи Вселенной и присудили ей тут пожизненное перерождение без возможности Пробудиться из простых смертных. Чтобы устранить потенциальную конкурентку, зная её твёрдую позицию по основным вопросам обустройства Мирозданий. А не за отказ работать на них Творцом. Уверенные, что о ней никто и не вспомнит, когда мы постепенно превратим её тут в демонессу! — усмехнулся архидемон. — Сделав полностью непригодной для участия в политической жизни вселенной.

— Кроме Аполлона, — возразила Геневера, — который после её выходки никогда уже о ней не забудет!

— Так что он либо «в цвете» с ней тут попрощается и оставит, либо останется в этой галактике вместе с ней навсегда. Но в любом случае не сможет транслировать в Совете Старейшин её решения. Повторяю, это не наш план, мы слишком мелко плаваем. Нам сотворить такого никто бы не позволил — под угрозой исчезновения галактики!

— Всё согласовано на самом Высшем уровне! — снова подтвердил архангел.

— И что же от меня потребуется? Какую роль мне предстоит сыграть во всём этом политическом спектакле?

— Вы просто должны будете лишь слегка накраситься, как и его начальница. Чтобы Аполлон тут же на вас запал, как и на неё. Ведь вы так красива!

— Но нам нельзя приходить на работу даже легко накрашенными! — возразила Геневера. — Это прописано в уставе компании: «Клиенты должны грезить о Высшем Мире! А значит — видеть в наших сотрудниках прообразы богов, чуждых всех искушений и страстей». Наивно думая, что мы запросто с ними якшаемся. Ведь боги, которых на Земле наивно считают обычными инопланетянами, называя их «раса Серых», после тридцати трех лет полностью удаляют себе детородные органы. Чтобы больше никогда не искушаться и не тратить энергию на эмоции и страсти, понапрасну распыляя её в пространстве. Переходя после этого на питание чистейшей вихревой энергией, получаемой с планет низшего типа. Именно это и обеспечивает им самую высокую продолжительность жизни их физических тел в галактике — до шести тысяч лет. Тогда как даже нам, ангелам, не удаётся прожить более двух тысяч. Именно потому, что мы не удаляем себе детородных органов, чтобы не терять смысла жизни! Так как мы, всё же, психически чуть более примитивны и не так стабильны, как боги. Занимаясь сексом раз в месяц. Наше агентство «Новая жизнь ангела» было создано именно для того, чтобы ангелы, воплощаясь на одну жизнь в телах богов, прочувствовали на собственном опыте, каково это — жить одним лишь ментальным телом (создавая для других Сказки, в которых те после этого будут жить, называя их «научные теории»). И понять для себя, хотят ли они, в перспективе, стать богами. Либо уже смириться и так и оставаться ангелами, если жизнь богов покажется им несносной. С удивлением, воодушевлением и восторгом от всё новых прогрессивных теорий (данных нам богами), строя всё лучшее, всё более «Светлое будущее» в своём доминионе. Делая жизнь всё более осмысленной. Чтобы без оглядки на боль и низшие принципы, мешающие нам плодотворно развиваться, создавать вокруг себя прекрасное! В каждом своём творении, будь то мебель, архитектура или предметы роскоши. И действительно жить в Сказке. А не — умозрительно, как боги. Что живут на своих планетах в отрешенности и полной нищете — по нашим меркам. Всю свою жизнь оставаясь голыми и используя только лишь насущно необходимое. Да и то — временно, пока в этом есть нужда.

— Подчиняясь закону «Абсолютной необходимости»! — подтвердил архангел.

— Были бы люди хоть чуточку терпеливее, они тоже смогли бы использовать свои тела во всей полноте, что заложена в их тела Создателями. А так, это слишком дорогие для них игрушки, — улыбнулась Геневера, — которые люди используют точно так же, как и до того, как Аполлон решил подарить им тело человека.

— Не сам, а по решению Совета Старейшин! — уточнил архангел.

— То есть используют и это тело тоже лишь для того, чтобы размножаться. Каждый день, а не как ангелы — раз в месяц, — улыбнулась Геневера. — То есть ящеры как были недо-разумными полуживотными, какими Творцы Вселенной на Земле их обнаружили, так ими, по сути своей, и остались. Даже — приняв форму человека. Так и не научившись использовать своё новое тело даже на проценты. Среди которых только считанные единицы обладают теперь рассудком.

— Тут же величая себя великими учёными! — усмехнулся архидемон.

— Не говоря уже об интеллекте, которым обладают только ангелы! — понимающе улыбнулась Геневера.

— Попытавшись и на Земле сделать всех её обитателей не менее разумными! — возразил архангел.

— Кстати, — переключилась Геневера на архидемона, — я порылась в архивах и обнаружила у вас одного из величайших мастеров, которого сослали на планету-тюрьму на пожизненный срок без возможности Освобождения даже по амнистии. Из-за того, что он стал обладать таким могуществом, что попытался стать Творцом Галактики. Но не новой галактики, нет, а почему-то решил захватить власть в уже существующей. Так вот, я хотела бы переродиться на Земле как его дочь. Чтобы он с детства обучил меня всему, что знает.

— Что? — оторопел архидемон от такой наглости. — Вы хотите, чтобы ваше путешествие на Землю стало бы одновременно со спасением Артура ещё и курсами повышения квалификации?

— Ну, а что? Либо я Спасаю мужа, либо оставляю его там навсегда. Но хотя бы научусь за это время у мастера его основным приёмам. В любом случае. Я должна выведать у него все ваши тёмные тайны и выложить их Аполлону, чтобы он помог мне вытащить из тюрьмы Артура. Это часть сделки! Либо вы на всё это соглашаетесь, либо я не стану краситься, рискуя потерять работу. Мне нет до игр в Совете Старейшин никакого дела! Пусть соблазняют на свои политические шашни кого угодно. А мужа я в любой момент и другого могу себе найти. Я даже без макияжа на работе каждый день отвергаю своих поклонников. Тем более что, как навигатор, я могу проложить маршрут к любому сердцу! Только представьте, что за торнадо эмоций закрутит вокруг меня неженатых ещё сотрудников из агентства, когда я приду на корпоратив накрашенная?

— Легко! — подтвердил архангел.

— Поэтому я и хочу уже либо хотя бы попытаться Спасти Артура, либо поставить для себя в отношениях с ним жирную точку! И ответить на вечный зов одного из тех, кто ко мне неравнодушен. Даже — без косметики!

— Хорошо, будет вам мастер! — согласился архидемон. — Итак, по рукам?

— А Аполлон? Моё агентство должно предложить ему то, чего он не встретит на других планетах. Ангелиц у него уже было столько, что я вряд ли смогу его всерьез увлечь.

— Хорошо, — улыбнулся архидемон, — я дам ему саму Каллисто!

— Замечтательно! — всплеснул руками архангел. — Ведь Аполлон тут же распознает в ней падшую богиню Кали и хотя бы попытается вернуть в Рай — на Поля Будд!

— Но боюсь, что её ему будет недостаточно! — возразила Геневера. — Каллисто капризна, да, но сентиментальна и слащава, именно поэтому она и пала, не выдержав всеобщего восхищения. Думаю, он захочет более острого блюда.

— Вы намекаете на демонессу? — оторопел архангел.

— Вы хоть понимаете, что это только звучит красиво? — усмехнулся архидемон.

— Должна же я его хоть чем-то ошарашить? Чтобы он точно клюнул!

— Хорошо, я дам ему саму Мегеру! Пусть хлебнёт по-полной! — усмехнулся архидемон. — Давно я не издевался над богами. Причём, официально!

— Но она же идет «в наборе» со своими сёстрами! — оторопел архангел. — Вы хоть отдаёте себе отчёт, на что вы его там обрекаете? Эти «три сёстры» сделают ему так больно, что Аполлон буквально «полезет на стену» от душевных мук. И, от раскаяния, сбежит от них в ангелы воплоти.

— Так это именно то, что мне и нужно, чтобы вытащить Артура!

— Нет, вы не ангел! — вздохнул Николай Угодник. — Разве можно причинять богу столько боли? Я подам на вас жалобу в Верховный Суд Галактики!

— Хорошо, договорились! — усмехнулся архидемон. — С нетерпением буду вас ждать. А вы не хотите к ним присоединиться? — лукаво посмотрел он на архангела.

— Как только наступит Сатья-Юга, я первым туда явлюсь. Чтобы выжигать вашу ересь! Будем надеяться, что Аполлон окажется гораздо крепче, чем боги нашей галактики.

— Вот и проверим, кого теперь берут в Творцы Вселенной! — улыбнулась Геневера. — Возможно, для него это окажется гораздо терпимее, чем вы думаете.

— Что ж, если Аполлон действительно справится, и на Земле наступит Сатья-Юга, я не буду подавать на вас жалобу. Впрочем, иначе вы останетесь там со своим Артуром навсегда. И жаловаться будет просто не на кого.

— Да будет вечная Кали-Юга! — проревел архидемон и исчез.

— Боюсь, что и мне уже пора, — улыбнулся архангел. И исчез тоже».

Но как только Аполлон попытался обнять Креусу, она отстранилась:

— А ты знал, что при трансформации ума в Высший Разум нельзя заниматься сексом? Я только вчера прочитала об этом у Блаватской.

— Конечно знал!

— Почему ты об этом не сказал?

— Догадайся!

— Чтобы использовать меня, как мясо?

— Если ты наивно хочешь во всё это поиграть, то поверь мне, оно того не стоит. Подожди, пока помрёшь своей смертью, и тогда официально в астральном теле… — попытался он её поцеловать.

— Да не могу я ждать! — отстранилась Креуса. — Я должна всё выяснить ещё при жизни! Иначе мне снова сотрут память, ты же знаешь! А тебя в следующей жизни рядом уже не будет, чтобы снова открыть мне глаза.

— Почему это?

— Наши Линии Жизни разойдутся! Навсегда! Когда я узнала, как низко ты тут Пал, я была просто в шоке! Ты должен полностью завязать с криминалом!

— Это просьба или приказ? — усмехнулся Аполлон.

— Приказ! — отрезала Креуса. Аполлона от себя.

— Но если я завяжу с криминалом, я смогу тебе звонить? Ведь по-настоящему мы живем лишь пока взаимодействуем, обмениваясь полезной друг для друга информацией. Обучаясь быть кем-то большим, чем мы есть сейчас. Именно общение на фоне взаимодействия и позволяет нам выйти за рамки себя, постоянно пересматривая и изменяя себя в процессе общения. Перестав быть оторванными от мира Нарциссами, засевшими в скорлупе своего эго, которое и заставляет нас собой восхищаться! То есть если мы периодически не будем доверять чужому мнению, подвергающему сомнению наше поведение, то мы так и останемся социальными животными.

— И это — в лучшем случае! — возразила Креуса. — Иначе ты вначале станешь антисоциальным, как и все преступники, а затем и просто животным!

— Поэтому мы не просто должны, а обязаны прислушиваться друг к другу! К тому, кто говорит нам разумные вещи.

— Так ты хочешь, чтобы я контролировала твоё поведение, а ты, в ответ на это, курировал бы трансформацию моего животного ума в Высший Разум? — посмотрела на него Креуса, как на Творца.

— Ведь наша задача — как можно чаще отчуждаться от себя, подвергая сомнению и пересмотру свои действия. Пробуждая в себе Судью! В философии это называется «будить мысль». И надо будить в себе мысль до тех пор, пока через три недели тебе не удастся полностью стать Судьей.

— Всего-то три недели? — удивилась она. Совершенно искренне.

— Ну, иногда чуть больше, — вспомнил он. — Один раз я так отупел, что корпел над книгами больше двух месяцев. Пока не почувствовал, что я снова в Большой Игре. А ты попробуй-ка мыслить хотя бы три недели подряд, отвлекаясь только на туалет и прием пищи! Зато потом у тебя начнётся процесс полного пересмотра картины мира, во время которого ты начнёшь его полностью выворачивать наизнанку и формировать свое собственное мировоззрение. Перепостигая его для себя заново. В философии это называется «Эпохэ». А когда этот процесс закончится, ты станешь «трансцендентным субъектом». И будешь всё глубже уходить в себя, время от времени полностью себя пересматривая. И выворачивать наизнанку уже саму себя.

— Свои взгляды?

— Потому что эта планета — «развивашка». То есть строго управляемая реальность, а не «само по себе», как хотелось бы вам — творить тут всё, что заблагорассудится!

И Креуса мгновенно поняла своим Высшим Разумом, что он про неё и Ганимеда.

— Но у меня с ним ничего не было! Я позвала его к себе, чтобы ты, из ревности, переключился на Медею.

— Чтобы я тебе с ней за это отомстил?

— Да, как можно жёстче! Она любит парней с перчинкой. Я толкнула тебя в её объятия!

— Но у нас ничего не вышло. Ты напрасно принесла себя в жертву, прыгнув на амбразуру Ганимеда голой грудью.

— Нет же! Я всего лишь сделала вид, что готова прыгнуть!

— Докажи!

— Но — как? — растерялась Креуса. — Ты ведь всё равно не поверишь ни единому моему слову.

— Ошибка Хайдеггера и других философов в том, что они пытались познать бытие умозрительно! — усмехнулся Аполлон. — Тогда как сущее познаётся не на спекулятивном языке мышления, а на языке навыков тела. О чём знали мастера Шаолиня, заставляя учеников вначале освоить в совершенстве язык тела, а уж потом приступать к языку мышления, как более тонкому и точному языку, благодаря которому мы познаём то, что именно надо сейчас делать и как побыстрее этого достичь для достижения конкретных целей. Сломив сопротивление тех, кто станет нам возражать, не только острым словом, но и не менее сильным телом. Именно потому что мы это интуитивно чувствуем, нам и нравятся боевики с положительными героями, отстаивающими справедливость, не щадя себя! О чём знали все христианские святые, заявлявшие по зрелому размышлению, что «добро должно быть с кулаками». Как и учил Христос апостолов, говоря им: «Не мир я вам принёс, но меч!» Настаивая на том, что ты должен стать именно воином христовой веры, способным защитить истину не только интеллектуально, но и с мечом в руках! С чем соглашаются позитивисты, настаивая на том, что практика — критерий истины. Иначе Бог давно бы уже перестал попускать вооруженные столкновения, если бы дух воина не помогал нам отсекать досужие умозрения, приводящие лишь к заблуждениям и ошибкам. Которые так любили распутывать философы, петляя в них, как зайцы, лишь намекая нам на истину. О которой знал Христос, предлагая новый способ бытия в мире, а не последовательный ряд спекулятивных измышлений. Как те, кто считает истину предметом соглашений, то есть совокупностью мнений тех или иных интеллектуалов, не понимающих ни того, что есть истина, ни того, что праведность это не абстрактный раздел этики, а конкретный способ бытия, ведущий высоконравственных борцов со злом в самом себе к эволюции их же тела на генном уровне! Позволяя нам стать святыми уже в этой жизни и познать абсолютно все тайны бытия — на языке тела, каждый день закрепляя их на практике всё более совершенными поступками. Создавая рай на Земле уже сейчас! Улучшая качество бытия своих близких конкретно! — подмигнул Аполлон и коснулся её руки.

И Креуса Его поцеловала, снова увидев в нём Творца. Улучшая и улучшая качество бытия совершенством своего тела. Пока не наступил рай.

— Но не забывай, для чего мы здесь, займись Каллисто! — снова отстранилась Креуса, застёгивая кофточку. — Или ты забыл, о чём мы договаривались в Тронном Зале?

— Так ты тоже всё-всё вспомнила?

— Выбей из неё, кто стоял за покушением. То, что ты наплёл Геневере, это официальная версия следствия. Каллисто — лишь инструмент в чьих-то более могущественных руках.

— Думаешь, за этим стоит кто-то из Старейшин?

— Я боюсь так думать!

— А меня тебе не жалко!

— Я стала подозревать о заговоре сразу же после «Большого взрыва». И то, что Каллисто стала бунтовать против Времени, лишь укрепило меня в мысли, что архидемоны появились на Земле не просто так. Ни в одной галактике такого ещё не было, чтобы демоны смогли эволюционировать в архидемонов и победить богов. Думаю, кто-то из соседней галактики устроил мне тут помойку, сослав на Землю свои самые чёрные души.

— Каким образом?

— Хотела бы я знать! Думаю, их технологии сильно обошли наши. Поэтому я и не стала возражать, когда ты решил превратить Землю в планету-тюрьму. Так мы сможем этих криэйтеров контролировать, купировав эту заразу на одной планете. Но я должна навести Порядок! Боль за судьбу моих созданий удерживает меня в галактике. А я так тоскую по Вечности!

— А ты помнишь о том, что обещала мне?

— Но не здесь, а на планете Тронный Зал. Я хочу устроить самую шикарную свадьбу в галактике! Или ты забыл, что явился в Ад, чтобы Спасти свою «невесту небесную»?

Заставив его глубоко задуматься.

— Прости, но мне пора домой.

— Так ты хочешь, чтобы я отвёз тебя домой? — завёл он машину.

— Да, верни меня на планету Тронный Зал! И как можно скорее!

Оставив его в весьма озадаченном состоянии.

— А потом они ещё и жалуются мне на одиночество! — вздохнул Аполлон, одев доспехи Бога.

И под утро ему приснился Силен, который снова учил его уму-разуму.

— От всего в этом мире должна быть конкретная польза. И чем конкретнее тебе нравится вот эта девушка, — показал Силен пальцем сквозь лобовое стекло «Тирано» на проходившую мимо них девушку, — тем пользы от неё должно быть больше. Взять, к примеру, мою жену. Найс тебе нравится?

— Ну, допустим, — осторожно согласился Банан.

— Нет. Ты хотел бы с ней переспать?

— Всякое бывало, а что?

— А то, что и я точно также на неё запал, как и ты, пока служил тут в армии. А оказалось, что любая моя любовница умеет в постели гораздо больше, чем она. И знаешь, почему жена ничего не хочет?

— Ты плохой инструктор?

— Нет! Ей, видите ли, «воспитание не позволяет». А знаешь, кто её мать? Бухгалтер!

— И что?

— Это ей не выгодно! Я же уже её муж. Толку-то уже — стараться? Выше головы не прыгнешь! Поэтому перед тем, как жениться, обязательно проверь то, что умеет твоя невеста. Иначе, даже если она что-то и умеет, то после свадьбы будет это от тебя скрывать. И знаешь — почему?

— Чтобы ты не заставлял её это делать?

— Да. Это ей уже не выгодно! Ты ведь уже всё равно её муж. А если она ещё до свадьбы покажет тебе всё, что уже умеет, она и после свадьбы не сможет от тебя этого таить. Потому что иначе ты ей ничего не купишь. Решив, что она обнаглела. А это ей невыгодно. Поэтому она будет продолжать тебе это делать и после свадьбы. Особенно, если о чём-то тебя очень сильно попросит. Но уже не на словах, как моя жена, а попросит так, что ты и сам захочешь всё это ей купить. Как моя любовница. О чём бы она меня ни просила! И знаешь, почему ты ей это купишь?

— Это выгодно? — усмехнулся Банан.

— Ещё бы! Особенно, когда перед тобой настоящий мастер! Грех не вознаградить её за теплоту и участие.

— Ну, а если она будет стараться кое-как?

— Так тогда и ты ей купишь кое-что. А не то, чего она от тебя хотела. И если у тебя хватит на этот подвиг смелости — отказать ей в насущном, то она это тут же поймёт. И в следующий раз будет стараться с тобой на все лады.

— Чтобы получить от тебя именно то, о чём она тебя просила, а не утешительный приз.

— Вот поэтому-то я никогда и не покупаю менадам ничего из того, о чём они меня просят, пока те не дадут гарантию, что за это им придётся рассчитаться со мной натурой.

— Чтобы это стало выгодно!

— И мне и ей. И нормальные менады из команды «Спартака» это понимают и соглашаются. А менады из команды «Динамо», что пришли в места для отдыха чтобы кого-нибудь продинамить, тут же отсекаются. К тому же тем, что я ничего не хочу им покупать, а не пускаю пыль в глаза, покупая всё подряд, говорит им именно то, что я реально богат, раз не сорю деньгами, как нищеброды. И даже если и богатый, то уже не кичусь своим богатством. Как те, кому деньги случайно попали в руки, и они тут же их теряют, транжиря с непривычки. Что только набивает в их глазах мой ценник.

— Выходит, что чем меньше ты на девушку тратишь, тем больше ты от неё получаешь?

— Ещё как выходит! Поехали снимать менад!

Шёл тысяча девятьсот девяносто восьмой год. Шел, не обращая на них внимания. Дефолт отгремел летом и теперь, осенью, все угрюмо бродили по развалинам экономики. Капитализм наглядно показал россиянам, что он отнюдь не сказка о райской жизни, о которой так заливисто пели им реформаторы, разваливая страну под трели о «Светлом будущем».

Хотя, да, все россияне поголовно стали миллионерами, как и мечтали! Реформаторы их не обманули. Благодаря тому, что инфляция так разыгралась, что зарплата любого рабочего стала составлять теперь по нескольку миллионов. Нет, не долларов, а продолжающих обесцениваться рублей. Как в сказке Пушкина: «Не по дням, а по часам…»

А как ещё реформаторам было сделать всех россиян миллионерами? Причём, поголовно? Мечты сбываются! Это аксиома. И теперь, после дефолта, наконец-то стало понятно, чем это всем грозит: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» Поэт пророчески предупреждал об этом кризисе всех россиян во всеуслышание ещё за пятьдесят лет до этих событий, создавая слова для песни «Марш авиаторов». Предсказав появление президента, у которого будет «вместо сердца — пламенный мотор!» в виде искусственного сердца. И только пятьдесят лет спустя всем стало ясно: Мечты — это самое грозное оружие! Архидемонов.

Или — ещё не всем?!

— Да кем ты себя возомнил? — возмутилась менада Горга в баре, когда Силен выдвинул ей свои условия. — Да как ты смеешь!

— Девочка, не будь наивна. Я — профи, это моя стихия. Так что не мучь себя, не порть себе настроения. Хорошего и без того мало в этой жизни. Поехали лучше ко мне, я покажу тебе кое-что, что тебя приятно удивит.

— Меня?

— Вот видишь, ты уже удивилась. Но для тебя у меня есть кое-что получше. Поверь мне, я умею ценить простые радости, делая их волшебными. Ты сделала это своим образом жизни, но так и не познала чистого наслаждения труда! Так как труд ассоциируется у тебя с чем-то грязным. Ты занималась этим, наверное, уже тысячи раз, но по-настоящему так и не поняла, чем же ты на самом-то деле занимаешься. Чистой магией! Или когда я говорил тебе в прошлый раз, что мне предлагали за это деньги, ты подумала тогда, что я врал?

— Конечно!

— Честно говоря, я вынужден даже скрываться. Я говорю о чистоте. Чистоте желания! В жизни нужно попробовать всех, но — не больше.

— Не больше, чем попробовать? — усмехнулась нимфа Рена.

— Я убедился в этом ещё на заре своей юности и с тех пор стараюсь не совершать более подобных погрешностей. Одно осознание того, что ты совершаешь это с именно этой девушкой в первый и последний раз в жизни уже придает этому особую остроту момента, непроизвольно пробуждая в тебе не только всё твоё мастерство, но и — душу. Или почему, думаешь, в первый раз мы совершаем это так, словно бы это высшее откровение друг перед другом?

— Да именно потому, что так оно и есть! — усмехнулась Горга. — Поверь моему опыту!

— А занимаясь этим с одной и той же девушкой много раз подряд, невольно теряешь всю остроту исконного таинства слияния двух совершенно разных душ, более того — культур слияния, выраженных в присущей каждому индивидуальной способности и стилю, в котором это выполнено. Более того, перестаешь не только ценить в тысячу карат каждое протекающее сквозь вас мгновение, но и вообще особо ценить сей процесс. То есть превращаешься из истинного ценителя, каким был в юности, когда только и делал, что завистливо облизывался по сторонам, в жалкого любителя, низводящего это чистое наслаждение, этот труд, понятый не как искусство ремесленника, а как ремесло свободного художника, в один ряд с потребностями. То есть — в нечто утилитарное.

— Ты хочешь сказать, что с одним партнером можно заниматься этим только один раз? — оторопела Рена.

— Не обязательно, — улыбнулся Банан. — Но заниматься этим повторно необходимо так, будто бы открываешь давно тобою прочитанную некогда поразившую тебя книгу! С наслаждением переворачивая её, как страницы. И стараясь обнаружить в ней те места, на которые ранее не обратил особенного внимания. Или по-новому их для себя открывая. Рассматривая её всё ещё прекрасные формы под новым — эстетически расширенным — углом зрения и начисто переписывая её изысканное содержание на белый лист вашего интима. А книгу настоящего художника можно открывать для себя столько раз, сколько раз ты её открываешь! Главное, делать это как можно реже. Чтобы твоя точка зрения успела заметно измениться и не истратить золотой запас своей необычайности. Желательно — в полнолуние, когда ты и без того себя уже почти что не контролируешь. В течение часа восстанавливая затем свой потенциал. И только такие старые мастера, как Уистлер, могли каждый вечер читать одну и ту же книгу «Король Артур и его рыцари круглого стола», каждый раз понимая её по-разному.

— Впадая в маразм?

— Не понимая, что со временем стиль любого, даже самого выдающегося творения неизбежно устаревает. Поэтому у Экклезиаста сказано: «Даже живой собаке лучше, чем мёртвому льву».

— Особенная ценность ума в том, что он позволяет нам гораздо быстрее набираться жизненного опыта, — стал давить на них Силен, — и делать выводы. А опыт и смекалка позволяют нам эффективнее обходить любые препятствия, то есть делают нас более свободными. Как в быту, так и на работе. То есть не в витиеватых теориях на эту тему, а на практике. По сравнению с балбесами, постоянно набивающими шишки! Которые полностью находятся во власти тела, не отличая его «голос» от своего собственного. Теперь ты понимаешь, почему мы выбрали именно вас?

— А ты не боишься, что это явление стало для нас настолько затертым, — потупилась Рена, — что мы вам только всё испортим?

— Девочка, не будь наивна, именно ты мне и нужна. Так как ты именно поэтому будешь более занята не удовольствием, которое другие привыкли от этого получать, пуская всё на самотёк, плывя «как бревно» по реке страсти, а как раз тем, как именно ты это делаешь. Ведь для тебя это, прежде всего, активный труд. То есть сможешь подойти к этому как свободный художник, получая от этого чистое наслаждение! Не отравленное литургией привычки, завывающей на высоких нотках ностальгии по ложно понятому удовольствию как осознанной необходимости заниматься этим в лечебных целях.

— Понимая, таким образом, и саму жизнь как искусство, игру и наслаждение! — подхватил Банан. — Как изысканнейшую арабеску, которую мы трепетно наносим на холст бытия «лишь упоением в заворожённой силе» мазок за мазком, взяв розовыми перстами вкуса мгновение, как тончайшую в этом мире кисть!

— А не как одну из своих старых привычек, которую рано или поздно придётся бросить, — усмехнулся Силен. — Так что лучше уж мы не будем так сильно возбуждать ваш интерес к этой теме. Ни то вы ещё, не дай бог, начнёте размышлять над этим, сублимировать свою энергию страсти и, в итоге, охладеете навсегда.

Так обучал его Силен, пока они около четырёх лет назад ездили по Пимплеи снимать менад приличного поведения. Потому что это выгодней!

Взаимо-выгодней. И дешевле.

А к обеду ему позвонил матрос Вуячич, почему-то представившись Салацией, что его слегка озадачило.

— Привет, это Салация! Ганимед сказал, что ты возвращаешься в Трою.

— И чего ты хотел-а?

— Я хотела, чтобы ты меня взял… с собой.

— Без Ганимеда? — оторопел он, уловив паузу.

— Он пока что не может.

— Ты же знаешь, что я буду к тебе приставать.

— Ну и что.

— Ты точно готова на «ну и что»? — уточнил Банан, желая сразу же заручится согласием девушки пуститься во все тяжкие, как учил Силен.

— Да, — равнодушно ответила Салация. — Я хочу перевестись в институт Трои, там диплом «жирнее». И хотела бы, чтобы ты меня там немного покатал.

— Хорошо. Я скоро буду!

Банан возбуждённо катал Салацию в институт и обратно, пока она утрясала свои бумажные дела, упрямо склоняя её остаться с ним жить. Так как вечерами она упорно врубала друга, почему-то отказываясь дружить более тесно.

И в один из таких вот ничем не выдающихся вечеров, когда он забрал Салацию после бумажной волокиты по коридорам института, она попросила отвезти её к своему Избраннику.

Банан опешил. Но потом пришел в чувства, то есть снова стал Аполлоном, сел за руль и понуро повёз Салацию в один из самых трущобных кварталов, следуя её указаниям.

Да, ему просто стало интересно посмотреть на того, кого уготовила ей судьба. Но в её случае — на того, кому достался матрос Вуячич на распродаже в этой социальной лотерее, который снова стал для Аполлона просто другом.

Он зашёл за Вуячич в один из серых обшарпанных домов, поднялся на второй этаж и с порога увидев этот «суперприз», был просто в шоке. Понятное дело, что это был не чистокровный кореец, а кое-как на скорую руку (или чем его там столь спешно делали) потасканный жизнью местечковый недо-кореец небольшого роста, невероятно худой, почему-то полностью без передних зубов и с огромной головой. Какая-то смесь лайки и мопса, который не смог поймать палку и выбил ею все зубы.

— И на «это» ты променяла меня? — удивился Аполлон, показав на это «чудо корейской техники» делать детей.

— Да, — смутился матрос Вуячич. — Но зато у Тритона есть своя собственная двухкомнатная квартира! — горделиво топнул ногой Вуячич, начав выделывать пред ними свою социальную румбу. — А у тебя даже такой нет. И как только у тебя полностью закончатся все твои рейсовые, нас обоих выгонят на улицу. А мне тут ещё два года учиться!

Наивно считая его обычным матросом. То есть понимала его не до конца… Наглядно дав понять, не дав, что девушке в отношениях с парнем не до конца, если у него нет денег на её брачные игры в ту, кем она себя считает.

— Ты у него документы на квартиру смотрел-а? — усмехнулся Аполлон. Над лохом, которого Вуячич в нём увидела.

— Конечно! Первым делом.

— Да, я ей показывал! — подбежал довольный собой недо-кореец. Гордый тем, что увёл Салацию у такого франта.

— Поздравляю тебя, ты этого достойна! — «Уродца», — подумал Аполлон и ещё раз хмыкнул. — Но запомни, — обратился он к Тритону, — что абсолютно все девушки — соблазнительные демоны искушения, пока не становятся матерями.

— Синдром богоматери? — растерялся тот.

— Богоматери надо родить Бога-Сына! То есть не от кого попало, а от Бога-Отца! Чтобы её не побили камнями упрёков родственники. Женщиной быть намного сложнее и ответственнее!

— Спасибо. И это… — смутилась Вуячич. — Ты извини, если что не так.

— Да всё нормально, не переживай. Расскажу об этом Ганимеду. Вот он поржёт! Надо будет где-нибудь обязательно это описать. И обстебать! Ладно, пока!

— Пока! — растерялась Вуячич от внезапно обрушившейся на неё литерамурной славы.

Больше они не виделись. Вуячич, как заправский матрос, смело нырнула в глубины Трои и осталась там жить. На социальном дне — в виде обросшей слизью эмоций и тиной привязанностей коряги, мечтавшей о том, чтобы стать кораллом. Впрочем, как все. Потому что это выгодно!

Глава6.Триозёрье

Наконец-то понял, что от судьбы не убежишь, вернулся в Дельфы и сразу же позвонил Медее:

— Не знаешь, где тут можно поесть? А то я, если честно, уже умираю с голоду.

— Ты снова не ел три дня? — усмехнулась Медея. — У меня не получится. Но здесь есть столовая в пятой бане, можно сходить туда. Там недорого. И если хочешь, я могу составить тебе компанию, я ещё не обедала.

— Фу, столовая! — возразил Аполлон. — Есть тут какое-нибудь кафе?

— Рядом есть одна «китайская кухня», — оживилась Медея. — Мы недавно были там… с подружкой.

— И как же её зовут, Амфилох?

— От него дождёшься…

— Сколько тебе дать на сборы? А то, пока ты спустишься, я уже умру с голоду. Пяти минут хватит? Если нет, то звони в «Скорую».

— Постараюсь.

— Хорошо, я пока что подъеду к твоему дому.

— Только близко не подъезжай! — испугалась она. — Встань у соседнего. А то мама снова будет ворчать, что ещё один умер от любви ко мне!

— Знаешь, почему я согласилась с тобой пообедать? — усмехнулась Медея, пока повара готовили заказанные ими блюда. — Вчера у меня тоже было осознанное сновидение! Представляешь? Я всем говорила, что я автор нашумевшей книги, а мне никто не верил! «Вот, посмотрите, — натаивала я, — это же мои имя и фамилия!» Но все только крутили пальцем у виска: «Ты не смогла бы такое написать!» Это было так реально! И так обидно, что никто не верил, что я — гений… — повесила она нос.

— Выпрями спину!

— Зачем это?

— Чтобы Небо входило в тебя. Или ты думала, что делает из тебя принцессу?

— Осанка? Но мне, наоборот, почему-то нравится сидеть ссутулившись, — подтянула она колени к подбородку и обхватила их руками, — вот так!

— Это не тебе нравится так сидеть, а твоему животному. Это «поза эмбриона». Твоё животное погружается в свой незатейливый рай, бессознательно вспоминая то ощущение отрешенного блаженства, в котором оно пребывало в утробе матери. Без забот и хлопот! Думаешь, чем пролы отличаются от более высших каст? Высшие касты постоянно включают «улучшайзер», чтобы каждую секунду становиться всё более совершенными!

— Как ты? — посмотрела на него Медея другими глазами.

— Следи за спиной! Утверждай свою власть над телом!

— Постоянно?

— Всегда! Мысли как вечная! Это должно стать твоей привычкой.

— Чувствовать себя принцессой? — улыбнулась она и невольно приосанилась.

— Быть ею! Принцессой надо себя ощущать!

— Осанкой?

— Перестань спать на ходу! Мы должны каждую секунду становиться всё более лучшей версией самих себя! Когда работать над собой входит в привычку, ты сможешь снова стать богиней даже в аду! Поэтому я хочу, чтобы ты меня тоже постоянно поправляла, если увидишь, что я делаю что-то не так. Договорились?

— Хорошо! Только потом не говори, что я до тебя докапываюсь! — засмеялась она.

Появилась официантка и поставила на стол блюда.

— Так из-за чего ты рассталась с Ахиллом?

— Из-за матери. Однажды, когда я жила с Ахиллом уже около года, мать заявила по телефону, что если я с ним однажды расстанусь и вернусь в отчий дом, то она меня в семью уже не примет. Я позвонила бабушке и убедилась в том, что и она — тоже. И поняла, что это заговор! Если я не вернусь домой, то они лишат меня наследства! Я поговорила с Ахиллом, и ты знаешь, что сказал мне этот панк?

— Что же?

— Что ему пофигу! Представляешь? «В смысле тебе пофигу? — не поняла я. — И на меня — тоже?» «Да вообще на всё и на всех пофигу! Я же панк. А ты хотела, чтобы ради тебя я стал обычным лузером? Если хочешь, живи у матери. Я не напрягаю». Так мне и сказал, представляешь? А я-то думала, что он меня любит. О семье мечтала. А ему, оказывается, на всё пофигу!

— Как и учил его Егор Летов. А чего ты ждала?

— Да ничего я потом уже и не ждала! Мне тоже стало на всё пофигу. И он — тоже. Я ведь с ним прониклась духом панка, их музыкой, текстами. И когда через пару дней снова позвонила мать и приказала забрать вещи, я вернулась. Объявив, что рассталась с Ахиллом.

— Навсегда?

— Встречались потом, правда, иногда. Где придётся. То он ко мне заедет, когда у меня никого не было, то я к нему, если у меня появлялось на это время. То в походы на выходные пешком ходили на самые-самые дальние бухты! Чтобы было поинтереснее и подальше ото всех. На «Триозёрье» и соседние с ней бухты. Вот бы хоть разочек снова туда сходить! Там так красиво! — просияла Медея и глаза её возбуждённо забегали по клавиатуре чувств. — В общем, перебивались кое-как. Помаленьку.

— Так вы и до сих пор встречаетесь?

— Уже давно расстались. Однажды я поняла, что в жизни он полный ноль! Нигде не работает, сидит на шее своей богатой тётки Галатеи, которая его жалеет и оплачивает доставшуюся ему после гибели родителей квартиру, даёт ему денег на еду и одежду. Что будет, если его драгоценная тётя заболеет или, не дай бог, умрёт? Я должна буду бросить институт и пойти работать, чтобы содержать этого тунеядца? Которому, к тому же, на всё пофигу!

— А что, неплохая идея! Это называется «подвиг великомученика». Ты зря отказалась, тебя ждала награда на небесах!

— Я не верю в Бога. Мне пофигу! И на небеса я тоже пока что не собираюсь. Поэтому пусть как-нибудь без меня. А то так и будет всю жизнь хвастаться: «Шикарная хата — есть, шикарная тёлка — есть, работать — впадлу!» Да пошёл он!

— Ну и что у нас, там, с переводом?

— Да некогда пока. Но как будет время, я начну. После осознанного сновидения мне уже и самой стало интересно попробовать свои силы на литературном фронте.

И Аполлон наивно поверил, что Медея возьмется за его книгу.

— Если хочешь, мы можем съездить в те места, куда ты ходила пешком с Ахиллом, — благодушно предложил Аполлон, — в качестве аванса за перевод книги. Туда есть дорога? Я ещё ни разу не был на «Триозёрье».

— Что, правда, что ли? Когда?

— Да хоть сейчас. Погода классная!

— Но туда ехать только часа полтора.

— Прокатимся на пару часиков. Искупаемся и позагораем, да и всё тут. Я же тебе с ночёвкой ехать не предлагаю. Так что можешь меня не бояться, я не кусаюсь. Пока светло.

— Ты гений! — подскочила та. — Я только плавки и покрывало дома возьму!

— И шарфик на шею, — усмехнулся он, — на тот случай, если мы задержимся.

— Так ты вампир?

— И ещё какой! — рассмеялся он, подражая Дракуле.

— Расскажи в двух словах, о чём твоя книга, — попросила Медея, как только вышла из дома и села в машину, кинув пакет с покрывалом на заднее сиденье. — Я должна знать, о чём ты пишешь, чтобы проявить блеск, а не нищету перевода.

— Предупреждаю сразу! — рванул Аполлон с места, застонав резиной по асфальту. — «Книга Жизни» содержит многочисленные сцены сексуального характера, сцены насилия с сексуальным характером, сцены готовности к насилию ради секса и готовности к сексу ради сцен насилия! Так как демоны и демонессы только этим и живут, то и дело вовлекая главного героя в свои брачные игры. Где он проходит путь от глубокого циника в юности, как и всякий конченый материалист, помешанный на поклонении науке и искусству, до истинно верующего.

— Истинно верующего? — усмехнулась Медея.

— В подлинно прекрасное — мир ангелов! Но неугомонные архидемоны, окопавшиеся на данной планете, продолжают с каждым годом всё сильнее его искушать, постоянно посылая к нему отъявленных грешников и бредовые идеи, пользуясь его наивной жаждой обрести в этом мире свою вторую половинку. Стоит ли упоминать о том, что данная книга является чистейшей социальной фантастикой, не имеющей ни к кому из современных нам людей, ни к представителям древности ни малейшего отношения. Тем более что у автора, как и у любого самостоятельно мыслящего философа, давно уже выработался сугубо свой метаязык, который он постоянно показывает современной ему науке, отставшей от него на целую вечность. Всё описанное в «Книге Жизне» является чистейшей выдумкой автора, в том числе и — его герои, их слова, действия, мечты и не менее бурные, чем у автора, фантазии. И проводить какие-либо параллели с героями исторических событий (несмотря на многочисленные аллюзии и сноски) в жизни автора данной книги и данной планеты вообще означало бы поддаться на искушение проникнуть во внутренний мир автора и стать ещё одним из его персонажей. Ещё одним попаданцем, но уже — во внутренний мир книги, которая внезапно так вас очаровала, что заставила вас совершенно искренне поверить в реальность происходящего вокруг вас хаоса и буквально втянула вас в себя. Вывернув в виде точно такого же потенциального ангела у себя дома, возжаждав точно так же реализоваться на основе опыта восхождения главного героя. Тем более что это оказалось не таким уж сложным! Даже для таких наивно-демонических созданий, как и любой житель этой планеты, на которой наш герой неожиданно для них очутился. Ведь в «Книге Жизни» описано ровно то, как этот ангел благодаря своей отзывчивости и жажде социального эксперимента сумел-таки отыскать истоки подлинной религии. Благодаря судье Херкле прорвался на Летучий Корабль — в штаб повстанцев, существующий, к его удивлению, и до сих пор. Преодолел-таки все искушения и соблазны, заставлявшие его ранее перерождаться в аду из жизни в жизнь. И используя свои пан-исторические воспоминания, неожиданно для себя духовно переродился в этом воплощении в настоящего Волшебника. Для того чтобы начать чудить и чудотворить в этом социальном аду уже по-настоящему! Продолжение которой не заставит себя долго ждать, неожиданно мутируя и вырываясь со страниц в нашу реальность. Где наш герой, подобно Орфею, постепенно спускается в самый настоящий Ад в поисках своей Эвридики! — подмигнул он Медее.

И Медея воскликнула:

— Давай, заедем на рынок и купим чего-нибудь на пляж. Мы с Ахиллом тут постоянно что-нибудь покупали.

— Ты забыла, что я могу не есть три дня? — усмехнулся Аполлон. — А сегодня мы уже ели. Учись, пока я жив!

— Чёрт, надо было взять шарфик! — расстроилась Медея, что этот кровосос ей ничего не купит.

— Сосредоточься на работе.

— Так значит, если Бог реально живой, то кто такой Сатана?

— Это очень древнее существо. Просто, у него было совсем другое тело. И оно не позволяло Сатане подняться выше меркантильного рассудка — третьей чакры. Ведь тело современного человека устроено уже несколько иначе. И мы уже можем продолжить эволюцию через соблюдение нравственных норм и высоких принципов, снова став ангелами. Воплоти! А затем — богами!

— То есть наше тело — это новейшая разработка ученых?

— До которых ученым Земли ещё расти и расти! И через самоочищение раскаянием подняться до четвертой чакры — источника Истинной Любви. С большой буквы! А затем и — ещё выше!

— Куда уж выше-то?

— Проблема всех религиозных деятелей на Земле в том, что они все как один ратуют за Бога. Тогда как нужно призывать ещё и к чистоте и совершенству, к нашей подлинной божественности! Ведь Бог — это не просто коллективный Высший Разум всех сверхразумных существ, которых мы знаем как архангелы, но ещё и просто место — силовое Поле Будд, откуда все мы, боги, пришли с тех пор, как эта Малая галактика приняла форму Большой. После исчерпания ресурсов. И все, кто не успел к тому времени стать богами, просто исчезли.

— Навсегда?

— Снова став элементарными частицами. Как и прошлый Сатана и все его демоны. Так что мы должны быть готовы в любой момент на эти Поля Будд вновь вернуться, если этой галактике будет угрожать опасность снова разлететься вдребезги. Где Сатане и его подельникам просто не будет места в этом «ноевом ковчеге».

— Но — почему?

— Да потому, — усмехнулся Аполлон, — что Сатана владеет в относительном совершенстве оказывать влияние на других страхом и прочими отрицательными эмоциями, научившись внушать их людям и животным, наивно воспринимающим их как свои собственные, раз уж они их чувствуют. Но так как Сатана не пошёл выше третьего уровня — рассудка, хотя и прокачал силу воли и внушения до абсолютных максимумов, остановил на этом свое саморазвитие. В то время как любой из нас может пойти ещё дальше, двигаясь по Пути Любви.

— По пути любви? — озадачилась Медея, решив, что он снова намекает ей на свадьбу.

— И достичь того, что архидемонам даже не снилось! Постепенно став воплощенными богами — Логосами Платона — уже в этой жизни. Если пойдём по сугубо положительной стезе саморазвития. Где ангелы, исполненные божественной любви, ранее бывшие вполне разумными людьми, будут с удовольствием помогать каждому. Объясняя что да как (незаметно, чтобы ты наивно решил, что это ты сам всё понял). Ведь потом уже ты сверху, с Летучего Корабля, будешь точно также помогать уже и им, когда они спустятся для воплощения. Для того чтобы продолжить свою эволюцию и достичь ещё больших высот, чем прежде! Чтобы практически навсегда, для человека, однажды зависнуть высоко-высоко над этой галактикой — в силовом Поле Будд. Как Логос. Не просто наслаждаясь своим абсолютным совершенством, но еще и периодически посылая действенные импульсы. Помогая тем, кто уже давно помогает каждому из нас в его эволюционном развитии — архангелам, координирующим работу ангелов на Летучем Корабле.

— Ты-то откуда это знаешь?

— Однажды я попросил показать мне Рай. Ведь на Летучем Корабле я уже бывал и ангелы показались мне обычными людьми. Пришёл в каюту, сел, закрыл глаза руками и на долю секунды вдруг увидел себя среди существ, напоминающих шаровые молнии, источающие лучи света.

— Поэтому Платон и считал сферу божественной?

— Да, боги после духовной реализации обитают в виде сфер на Полях Будд. Не знаю, я это был или мне это только показали. Так, будто бы это я парю среди себе подобных. Но само это состояние показалось мне знакомым. Я уже это ощущал! Значит, я уже там бывал. И из «Тайной доктрины» Блаватской знаю уже, как туда вернуться!

— Тогда почему же ты всё ещё здесь, из-за книги?

— Не только, — улыбнулся Аполлон, вспомнив приказ Творца Галактики. — Я пришел за тобой!

— Что, прямиком с Неба? — усмехнулась Медея.

— Ну, поскольку планета Тронный Зал находится в созвездии Трон, то — да.

Они приехали на пляж «Триозёрья» и оказались на удивительно светлом берегу моря. Достали из багажника серо-синее покрывало, расстелили его на песке у самой кромки воды и пошли купаться.

Но вода оказалась довольно-таки холодной, так как бухта выходила прямо в открытое море, и в этом году тёплое течение пошло, обогнув Японию. И холодным течением, выдавленным из ледовитого океана, охладило их пыл ныряльщиков. Вышли из воды и легли загорать на покрывало. Любуясь на удивительно синее море, словно бы на открытке, снятой с усилителем синего светофильтром. Подставив грудь солнцу.

— Я загораю без купальника, чтобы не осталось белых полосок на груди, — усмехнулась Медея, — а вовсе не для того, чтобы ты на неё пялился!

И все проходившие мимо отдыхающие, выпучив глаза навыкат от удивления, именно пялились на её роскошную грудь. И посмотрев на Аполлона, отрицательно мотали головой. Мол, что ты своей девушке позволяешь?!

— Да в Европе все так делают! — лишь отмахнулась от них Медея. — А некоторые так и вообще — голые. Мы с Ахиллом тут так и загорали.

Так что уже через пять минут Аполлона охватил испанский стыд, и он стал закрывать её высокомерно вздёрнутые носики сосков белыми ракушками:

— Ты разве не знала, что от солнечного света очень вероятен рак груди?

— Ой, да ладно врать! — усмехнулась Медея. — Тебе что, не нравится моя грудь?

— Мне она очень нравится! — признался Аполлон. — И не только мне, к сожалению. Я слишком жаден до прекрасного!

— Знала бы я, что тут уже успели построить базу отдыха, ни за что бы ни согласилась сюда поехать. Надо было ехать в соседнюю бухту. «Окунёвая» чуть поменьше, поэтому отдыхающих там почти нет.

— Так поехали в «Окунёвую», чего сидеть? А то эти зеваки меня уже достали! — закатил он глаза. Так высоко, что протёр их линяло-голубой скатёркой неба, натянутой на круглую столешницу мироздания. Вздутостью центра своей противности явно давившей на шары и выдавливающей талую слезу, нерву в прогрессии и выход из себя на выхлопе эмоций. — Скоро эти зеваки будут подходить и целовать по очереди твою грудь, словно поклоняясь ожившей статуе Золотой Богини!

— Нет. Давай сегодня погуляем тут, а в следующий раз поедем уже в «Окунёвую».

— Тогда пошли гулять! Чего сидеть?

И они направились прочь от базы отдыха по удивительно светлому пляжу в сторону белёсых валунов, громоздившихся в конце длинной дуги побережья, упиравшейся в зелень сопки.

И пока они шли по песку, омывая ступни в прохладных волнах, Аполлон наконец-то понял, что Медея пытается убить его самооценку своим шикарным бюстом. Значит, решил он, нужно чтобы она перестала этим кичиться. По крайней мере, на глазах у всех.

— Миром правят идеи! При сопротивлении природным стихиям возникла идея одежды, как попытка перенять её у мохнатых животных. Все предметы в мире возникают при столкновении живых существ с миром, как разнообразные способы самостоятельного разрешения возникающих противоречий.

— Противоречий? Так это ты про то, что я шокирую отдыхающих, загорая без купальника?

— Одежда — это не более, чем роба. Просто, для каждого вида деятельности существует своя роба. Вот и всё. И чем грубее твоя одежда, тем полнее она призвана компенсировать твою невнимательность и неловкость. Выдавая твою грубость и неуклюжесть. Как модные теперь джинсы, которые носят все, даже девушки, превращая себя в мужланов! — вспомнил он Вуячич. — Поэтому мы и приобретаем именно те вещи, которые, на наш взгляд, — скосил он глаза на её грудь, — в данной ситуации жизненно необходимы!

— Но у каждого из нас свой взгляд на жизнь! — ещё шире улыбнулась Медея, уловив его взгляд. На её жизнь.

— Пока мы не осознаем подлинного смысла жизни!

— Так, а в чём тогда подлинный смысл жизни?

— Как это — в чём? Хайдеггер давно ответил: «Смысл жизни в бытии. И не просто в бытии, а в становлении. Как активном действовании!»

— То есть?

— Говоря по нормальному, в упорном становлении совершенным.

— Как это — совершенным, как Бог?

— Для этого не обязательно быть богом. Достаточно стать богоподобным! — гордо расправил он плечи.

— Чтобы стать принцем и принцессой? — вспомнила Медея. Приосанилась и тоже расправила плечи.

— Настоящей принцессой тебя создает умение видеть красоту.

— Где? — не поняла Медея.

— Везде! Оглянись вокруг! «Триозёрье» — это самая шикарная бухта в мире! Её песок напоминает мне песок в Анапе, где я отдыхал в детстве. А море… Такого глубокого синего цвета я вообще нигде не видел! Посмотри, как тут красиво!

— Вот поэтому-то я тебя сюда и позвала! — улыбнулась Медея.

— Чтобы научится сознательно видеть красоту не только здесь, но и дома, превращая хижину Золушки в шикарный дворец, тебе вначале придётся буквально заставлять себя воспринимать мир этетически. Потому что у тебя наверняка ещё нет соответствующе развитых отделов головного мозга, как у художников и поэтов. Но с каждым разом видеть мир прекрасным будет всё легче и приятнее.

— Даже тогда, когда мне снова станет плохо? — глянула Золушка на свои шрамы.

— Достаточно будет просто взглянуть в окно, начать сознательно видеть красоту в знакомом пейзаже, который вдруг станет для тебя таким красивым, что твоё мироощущение тут же перевернётся! И ты станешь элементом более высшего, чем ты была до этого, общества!

— Принцессой? — улыбнулась Медея. Наконец-то осознав, насколько этому «принцу» рядом с ней неловко, когда отдыхающие на них оглядываются. — А мне, наоборот, нравится их шокировать! — усмехнулась Медея и отбросила ступнёй с розовым педикюром пустую белую ракушку (его пустых претензий) обратно в воду (забвения).

— Да, но это очень грубое наслаждение. Ты должна научиться созерцать красоту в обычном пейзаже. Как я выразил это в стихотворении, когда ранней весной шёл поздно вечером и вдруг увидел:

«Чёрны злые клёны,

В каменном фантазме

Выгнулись всей сетью

В сумрачном оргазме!»

— А вот здесь мы ставили палатку, чтобы спать, — показала Медея на небольшую возвышенность в десяти шагах от берега в конце пляжа, — в сумрачном оргазме!

— Если хочешь, я могу купить палатку! — поддержал её Аполлон. За талию. — Я и сам люблю ходить в походы! Могу развести костёр и приготовить ужин.

— Что ж, если получится вырваться от матери, — вздохнула Медея.

И они побрели по зеркальному мокрому песку обратно, омывая ступни в прохладных волнах.

— А затем я снова обрёл для себя этот метод, когда стоял в пробке. И вдруг вспомнил слова Уайльда: «Нужно уметь видеть красоту. Как Художник». И снова «включил» Художника, воспринимая мир, как картину. Перестал нервничать от того, что стою и начал буквально заставлять себя наслаждаться жизнью, подмечая красоту окружающих зданий, машин, деревьев. И теперь, как только попадаю в пробку, использую её как способ вынырнуть из круговерти мирской суеты, сознательно включаю Художника и уже наслаждаюсь жизнью! В отличии от остальных — монстриков, что в соседних машинах ворчат в бессильной злобе, видя мир серым и грязным. А не хрустально чистым, как я. Переворачивая своё мировосприятие «по щелчку!» Включаю Художника и начинаю жить в Сказке! Именно это Ганимед и воспел в песне «Вечер». После того, как я поделился с ним этим методом. И он тоже стал Художником! Сама попробуй!

И Медея стала любоваться морем, оглядываясь на прибрежные скалы с зелёными шапками леса. И вдруг глубоко вздохнула, словно бы всплыв на поверхность из под воды:

— Да, слушай, у меня получилось! — засияла она. — Господи, как же тут красиво!

— А Тотальное Принятие — это когда ты в состоянии Художника всегда. Когда ты начинаешь этим жить, создавая прекрасное. И сам становишься Прекрасным принцем!

— Как ты? — удивилась Медея. — Блин, да ты и вправду живёшь в Сказке!

— Добро пожаловать в мой мир! — улыбнулся Аполлон и коснулся её руки. — Думаешь, зачем все ездят куда-то отдыхать? Чтобы научится включать Художника хотя бы в незнакомом месте.

— Ведь дома им уже всё осточертело! Может, именно поэтому меня и тянет в Америку?

— Это не Америка тебя тянет, это твой мир тебя отталкивает! Твоё разочарование в себе. А включая Художника, ты выныриваешь из животной души со всеми её социальными проблемами прямо в дух! Это самая приятная медитация.

— Остается лишь наслаждаться миром и просветляться! — засияла Медея.

И Аполлон снова коснулся её руки, закрепив «якорь». Чтобы его прикосновения вызывали в ней самые восторженные переживания.

Вернулись к покрывалу на песке, ещё раз искупались и легли загорать. Гордо расправив плечи, как равные.

— Блин, я бы сейчас поела. Жаль, что ты ничего не купил.

— А я пока что не голоден.

— Ты реально уже перешел на питание кишечником? — усмехнулась Медея.

— Пока не перешел, но сегодня мы уже ели. Нам должно быть достаточно лишь самого необходимого, без чего нам сейчас действительно нельзя обойтись в текущий момент для осуществления данного вида деятельности. Вещи вовсе не таковы, какими мы хотели бы их видеть. Для того чтобы извлечь из них максимум сиюминутной пользы для своего самолюбия. Ведь мы не должны себя ими утешать, приукрашиваться, — улыбнулся Аполлон, непроизвольно искоса глянув на её грудь, — если всё у нас в голове и так нормально.

— Я, если честно, тоже так думаю! — усмехнулась Медея, уловив его взгляд. — Поэтому я и не могу понять, зачем в современном мире такое сумасшедшее разнообразие вещей? Зачем скрывать красоту? — расправила она плечи.

— Смертные только потому и окружают себя красивыми вещами, что красота не может идти у них изнутри, быть их естественным проявлением, их дыханием.

— Как у нас?

— Смертные, собственно, только потому так и называются, что смерть отнимает у них все их потуги к совершенству. Они только потому и умирают, что только таким способом они могут избавиться от того хлама, которым они себя окружают в попытках создать видимость совершенства. Посредством этих игрушек постепенно научив каждого из них играть в бога. А затем и быть им, от них избавившись.

— Не рассказывай, а показывай! — усмехнулась Медея. — Пошли купаться голышом!

Господи, как же она была прекрасна!

Особенно, когда вышла вслед за ним из воды. И легла загорать.

Но он снова стал скрывать её красоту ракушками — своих пустых претензий на её сердце.

— Так если всё так правильно и просто, как ты говорил, то почему нам говорят, что этот мир — иллюзия, майя? — очнулась Медея, как только они стали преодолевать перевал. — И советуют его избегать. Ведь тут так красиво, посмотри! — указала она на «парящие скалы» из голубого гранита, торчавшие в синее небо прямо из густых тёмно-зелёных зарослей, кружа над машиной сверху, пока они объезжали их по дороге из сыпучего жёлтого грунта, петляя по горному серпантину.

— И правильно делают! Только давно уже и сами не понимают, почему именно.

— Так, а почему — именно? — настаивала Медея, чтобы польстить его больному самолюбию, заставлявшему его умничать.

— Потому что внушением того, что раньше, якобы, по всей Земле существовало рабство, вам вручили иллюзию свободы. Мол, теперь, после официальной отмены рабства в США, все вы стали абсолютно свободны! По всему миру!

— Но — зачем? — не поняла она. Совершенно искренне.

— А как ещё добиться того, чтобы рабы перестали бунтовать и искать свободы?

— Внушить им то, что они уже свободны! — дошло до неё.

— Именно для организации этой клоунады и был организован весь этот цирк с вывозом из Африки населения в Северную Америку. Чтобы на примере того, что афроамериканцев наконец-то освободили, внушить и всем остальным рабам, что они тоже с этого для свободны!

— Мол, делайте, что хотите?

— И больше не ищите подлинной свободы — от своей животной природы. А Карл Маркс окончательно всех добил, сказав рабам, что «человек — это разумное животное». Мол, веди себя как свинья, всё в порядке. Ты и так разумен.

— Мол, не надо ничего искать и читать книжки?

— Которого жёстко высмеял Рэй Брэдбери, призывая книги вообще сжигать! А тех, кто их читает, считать преступниками!

— Но для чего это сделали? — так и не поняла Медея. В отличии от Рэя Брэдбери.

— Потому что источником вещного мира являются идеи. Идеи вещей. И ты, естественно, и должна стремиться к их источнику. Уметь их для себя конструировать и изобретать. Быть Творцом! А пользуясь уже застывшими мыслеформами и уже готовыми вещами, ты и сама застываешь в них, став вещью среди вещей — рядовым потребителем.

— Обывателем! — поддакнула ученица, видя, что он заглотил наживку «Учителя».

— Продавая себя вещам в рабство.

— За деньги?

— За твоё рабочее время, которое у тебя каждый день отнимают с твоего добровольно-принудительного интересующими тебя вещами согласия. Милостиво создавая тебе для этого все необходимые условия.

— Условия труда? — озадачилась она. — Чтобы я смогла совершить свой выбор?

— Боюсь, что выбор существует лишь для того, чтобы мы могли добровольно совершить ошибку, заблуждаясь. И исправляя её, набрались жизненного опыта борьбы с самим собой. Пока мы не научимся всегда поступать только правильно! А не так, как тебе там вздумается, послушав свой инстинктивный ум, который и мечтает о вседозволенности, нарядив её в тогу Свободы.

— Как статуя Свободы в Нью-Йорке? Но как поступать правильно всегда? Разве так бывает? — озадачилась ученица. Рассматривая зелёные сопки с вкраплениями серых и голубых скал, за которыми уже виднелся Коринф, то проглядывая из-за сопок, то вновь скрываясь за крутым поворотом дороги.

— Именно для этого ты и должна разбудить в себе Судью, который и будет взвешивать все за и против перед тем, как совершить поступок. Используя каждую текущую ситуацию для своего же блага. Особенно — конфликтную!

— Конфликтную? — оторопела Медея, моментально выйдя из образа ученицы.

— Конфликты и проблемы — это самые мощные катализаторы твоей активности! Их полюбовное разрешение — самый быстрый путь к совершенству.

— Так вот зачем Ганимед толкнул тебя ко мне на пляже! Чтобы мы полюбовно решили свой конфликт! — засмеялась она. — В сумрачном оргазме!

— Может, заедем в гостиницу? Принять душ, — подмигнул он.

— Когда я захочу принять душ твоих ласк, я тебе обязательно подмигну! — усмехнулась Медея и включила песню «Малыш». Напевая ему эту песню, пока они ехали. Снова и снова. Чтобы он всё понял. И отстал.

Глава7Ёлка

Утром снова включил эту песню, чтобы осознать, что же у них произошло вчера. Наконец-то понял, что после инцидента на яхте у ней «не все дома». И перезвонил, чтобы в этом убедиться:

— Ну и как продвигается перевод книги? Ты её хотя бы читала?

— Некогда пока, — сухо ответила Медея, так как вчера они «плохо кончили». И теперь сопела в трубку.

Ещё раз убедился в том, что с её стороны избушки на курьих ножках ни о каком переводе книги не было и речи, и решил отдать швартовы:

— Я снимаю в Трои студию. Креуса тоже меня отшила, так что я больше не буду приезжать в Дельфы. «Прости-прощай, зарезанное Солнце!»

Но Медея лишь усмехнулась:

— Забавно! Я как раз собиралась в Трою.

— Зачем?

— Хотела навестить Ёлку.

— Новогоднюю?

— Свою подружку.

— Так она что, гамадриада? — заинтересовался Аполлон. Новой героиней своего романа.

— Её родители тоже фанатели по роману «Война и мир» и назвали её как и меня — Элен. И чтобы парни нас не путали, я и решила её слегка приукрасить, принарядить, как ёлку, придав ей более новогоднее настроение: Эль-лен, Ель-лена, Ель, Ёлка! — засмеялась она в трубку. — Ёлка приглашала меня пару недель назад к себе домой, чтобы я сразу же от неё поехала работать в детский лагерь. Как и в прошлом году. Поэтому я от тебя тут и отнекивалась, если честно. Только я вчера позвонила ей, как только собрала вещи, но она ответила, что теперь я не смогу у ней жить. Так как мы в том году перед лагерем здорово покуражились! А сейчас она разводит родителей на машину и делает вид, что вся такая правильная, чтобы родители, ни дай бог, не передумали. Ёлка и машину уже выбрала. И договорилась с хозяином о цене. И даже о том, чтобы он подождал, пока родители подкопят всю сумму. И вот тогда… можно будет хоть на ушах ходить!

— Для чего же тебе к ней ехать, пока «тогда» не наступило? — не понял он её женской логики. Что она напрашивается в гости.

— Чтобы её проведать! — возразила Медея. — А то она уже замучилась дома сидеть одна.

— Тогда, если хочешь, можешь пожить пока что у меня. Пока Ёлка не купит машину. Сказав матери, что снова поедешь к ней.

— Отлично! Когда ты за мной заедешь?

— Да хоть сейчас! Я поэтому и звонил. Думал поставить точку, чтобы больше не тешить себя иллюзиями.

— Хорошо, приезжай с утра. По дороге всё обсудим, — голос Медеи стал сухим.

— До завтра, — положил он трубку. Улыбаясь от мысли, что на небесах (агентством «Новая жизнь ангела») этот вопрос уже решенный. Заметив, что через покупку машины родителями её подруги агентство буквально толкает Медею в его объятия. Как Ганимед — на пляже.

Ещё раз убедился в том, что Бог — это Бытие, поднял взор к небесам и улыбнулся ангелам:

— Вы — лучшие!

Не понимая ещё, что это работа архидемонов.

С утра Медея позвонила ему и сообщила, что готова ехать в Трою.

— К Ёлке! — громко напомнила она. Скорее матери, чем ему.

Через пол часа она села в машину и призналась:

— Если честно, я не хотела бы быть твоей девушкой только потому, что парни тратятся на девушек ровно до тех пор, пока им не удаётся затащить их в постель! А потом она становится уже его собственностью — его девушкой. И он призывает её экономить их общий уже семейный бюджет. И не тратит на неё ни цента!

— И это всё? Ты только из-за этого мне отказываешь?

— Ну, да. Мы ведь не животные, чтобы жить ради секса.

— А ради чего ещё, ради денег?

— Ради «конфетно-букетного периода»! — горячо возразила она. — Пока мы и просто так друг другу безумно нравимся! Как сказал поэт: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Вот я тебя и останавливаю, охлаждая твой пыл.

— А у меня, если честно, совсем другая тактика. Я наоборот, после стольких разочарований, уже стараюсь не тратиться на девушку ровно до тех пор, пока не затащу в постель. После чего бессознательно начинаю прозревать в ней свою вторую половинку — «Хладную графиню». И уже на «Ту, чьи взоры непреклонны», которую я искал всю жизнь, начинаю тратить всё до цента!

— Так чего же ты раньше об этом не сказал?

— Так я сразу же вручил тебе «Книгу Жизни», чтобы ты смогла подробно ознакомиться с моей «инструкцией по эксплуатации».

— Если я захочу тебя тут поэксплуатировать?

— Именно так Маркс и подшучивал над женой, называя их брак «эксплуатацией человека человеком», когда жена начинала требовать от него денег.

— Выходит, Маркс создал «Капитал» только для того, чтобы досконально объяснить жене, отчего у неё такие меркантильные взгляды?

— Откуда я знал, что у тебя столь же меркантильная тактика, как и у его жены? Я решил, что просто тебе не нравлюсь. Вот и старался на тебя не тратиться. А ты решила вчера, что я жмот? И поэтому отказывалась от гостиницы?

— Просто, я люблю, когда за мной ухаживают, пойми. Как и все девушки на планете! — пожала она плечами. Мол, я тут ни при чём.

— Но Силен учил меня не тратить денег ровно до тех пор, пока девушка не согласится отработать каждый вложенный в неё доллар. В том или ином виде! — подмигнул он, как подмигивал Силен менадам. И столь же подчёркнуто глупо улыбнулся.

Долина упиралась в небольшое уютное кафе у реки с небольшим мостиком, где они решили позавтракать в беседке из морёного дерева, расположенной в тени высоких деревьев. И пошли гулять, пока сонные повара, не ожидавшие столь раннего визита, стали приводить в порядок кухню.

Спешить было некуда, так что Аполлон даже не пытался поддержать Медею за талию, пока они бродили вдоль берега. Изредка лишь поддерживая за руку, когда она прыгала по камням.

— И давно у тебя было это… Эпохэ? — нарушила Медея молчание, желая снова войти в роль ученицы. Понимая уже, что именно это его и заводит — роль Учителя.

— Давно. Ещё в шестнадцать лет! — признался Учитель, следуя за своей ученицей с небывалым энтузиазмом. — В первый раз на это у меня ушло около года. Ведь я не знал ещё, что этот процесс должен быть непрерывным. И с тех пор оно периодически повторялось, как только я снова углублялся в философию. Заново выворачивая мои представления о мире.

— Ещё в шестнадцать лет? — не поверила ученица и перепрыгнула через ручеек, впадавший в море.

— Ну, да. К тому времени я уже серьезно увлекался философией, — перепрыгнул за ней Учитель. — Тогда, впервые переосознав для себя реальность, я уперся в некий потолок познания. Я понял, что обладаю абсолютным познанием мира! И мне неинтересно стало его и дальше познавать. Я почувствовал себя неким «старцем в теле младенца». Во мне актуализировался какой-то глубинный психотип старца, которому всё уже было по-барабану. А мне ведь было всего шестнадцать! Понимаешь? Вся жизнь была ещё впереди, а смысла жить, как все, уже не было!

— «Ибо кто преумножает познания, преумножает скорбь», — с усмешкой процитировала она Экклезиаста.

— Я почувствовал себя лет на сто, а то и больше. И чтобы внутренне омолодиться, решил уйти в поэзию. А затем, послушав Уайльда, что проза гораздо богаче и сложнее — в прозу.

— И что, ты предлагаешь мне тоже заняться философией? Чтобы стать столетней бабкой?

— Не думаю, что у тебя это получится! — высокомерно усмехнулся Учитель. — Я понял потом, что мне удалось прикоснуться к вечности, став «ветхим днями». И всё-всё понял!

— Что ты — бог? — удивилась ученица.

— А Ганимед выразил это в песне «Мухтар», когда я ему об этом рассказал. У тебя же свой собственный уникальный опыт, поэтому ты должна использовать знания других только лишь для того, чтобы собирать свою собственную мозаику, свое мировоззрение. Восстанавливая его из своих собственных умозаключений! Постоянно используя свою жизнь и её проявления как наглядное пособие, а события своей жизни — для оценки применимости к ним тех или иных знаний. Как средство взглянуть на происходящие с тобой события под новым углом зрения.

— Для того чтобы выяснить, кто из вас прав на самом деле? — взмахнула ученица веткой.

— Когда ты начинаешь переоценивать события, то внезапно понимаешь, что виноваты все. И ты — тоже! — усмехнулся над ней Учитель. — Осознавая причины возникновения твоих и чужих поступков, ты должна выяснить прежде всего то, в силу каких причин события происходят именно так, а не более комфортно.

— И то, почему мы не можем извлечь из них выгоду? — подыграла ему ученица. Бедрами.

— Главное для тебя — увидеть, почему ты не смогла контролировать себя таким образом, чтобы все оказались довольны данным событием, — подмигнул он, намекая на гостиницу. — И выяснить, что конкретно ты упустила. И то, как именно тебе следовало поступить. Чтобы так и поступить в другой раз в подобной ситуации!

— И то, как следует поступать другим?

— Поняв, как именно следует поступать другим, ты понимаешь только то, как поступила бы ты на их месте! — усмехнулся Учитель и покачал головой. — В то время как они, в силу своего уникального опыта, могут поступить самым неожиданным для тебя образом!

— Включи они мозги! — усмехнулась над ним ученица. И вошла в беседку. — Итак, чем мы накормим своих животных?

— Тем, что они больше всего хотят, — улыбнулся Учитель и взял меню.

— Чтобы им не было стыдно за бесцельно прожитые с нами годы? — усмехнулась ученица и подозвала официантку. Ход удался! Теперь, возомнив себя её Учителем, этот «ботаник» потратит на неё всё до цента!

— А новые знания, которые ты получаешь от других, как раз и позволяют по-другому взглянуть на происходящие с тобой события, когда ты будешь пытаться их усвоить, — тыкнул он официантке в понравившиеся ему блюда, — непроизвольно соотнося их с событиями своей жизни.

— Усвоить? — удивилась ученица, что он говорит о знаниях, как о блюдах.

— Поэтому чем больше знаний ты получаешь, постоянно пересекая их со своей личной жизнью, тем лучше и полнее они будут усваиваться! — кивнул Учитель на то, что ученица стала заказывать самое вкусное. — На самом деле помогая тебе лишь тогда, когда они позволяют тебе постичь твою собственную жизнь, извлекая из неё драгоценные камни опыта.

— Делая тебя реально богаче! — поняла ученица, хлопнув себя по животу. И оглянулась вокруг, чтобы запомнить окружавшие их горные массивы. Включив Художника.

— Непроизвольно заставляя тебя делиться своим богатством с остальными, — подмигнул Учитель, намекая на гостиницу, — помогая и им извлекать сокровища своего личного опыта.

— Тебя так заводит мой личный опыт? — усмехнулась ученица, почувствовав низом живота, о чём речь.

Как только они закончили завтрак и сели в машину, ученица стала переваривать (услышанное), уставившись в окно пустыми глазами куклы, которые, казалось, и вовсе не видели тех красот, которые неслись мимо.

Они приехали к Ёлке и застали её буквально искрящейся. Но не от мороза, ведь было лето, а от полового воздержания.

«Словно в канун нового года! — подумал Аполлон, наблюдая вокруг Ёлки корону солнечного сияния астральным зрением. — Именно этим нимфы и отличаются от обычных девушек!»

И познакомился с её пожилыми родителями, которые Медее почему-то были не особо рады. Но по их восторженным взглядам на него Аполлон тут же понял, что из-за него они Медее всё-всё прощают. Мол, пошла на исправление! Оставалось только выяснить, что именно они ей прощали.

И после того, как они отказались на кухне от предложенного им чая, Ёлка тут же изолировала их у себя в комнате от своих родителей. От греха подальше. Который буквально окружал в их глазах Медею, как аура соблазна. Чтобы её родители не подумали, что и их любимая Ёлочка всё ещё точно такая же, как и раньше.

Аполлон задумчиво наблюдал внутренним глазом йога, как Ёлка буквально искрится жёлтой энергией, преисполненная сексуального желания. Что его к ней безумно привлекало. Прямо-таки тянуло за рукав! К этой нимфе, божественность которой сама собой начала восстанавливаться безо всяких упражнений и медитаций, стоило ей повоздерживаться пару недель от секса. И если б не Медея…

Так как Ёлка, как выяснилось из разговора, уже две или даже три недели как не выходила на улицу, только в магазин и тут же обратно, чтобы родители не заподозрили её в том, что она неисправима. И не передумали покупать машину.

— Пусть вначале купят, а уж потом я оторвусь по-полной! — в пол голоса говорила Ёлка, поглядывая на дверь. — Сходим куда-нибудь, и я сниму себе первого встречного. У тебя-то, вон, уже есть парень! А у меня пока что никого нет, — вздохнула Ёлка. Чтобы Аполлон не подумал, что Медея тоже там себе кого-нибудь снимет, и не начал ревновать.

— Это не мой парень! — возразила Медея. Мол, я готова пуститься с тобой во все тяжкие!

— Так ты же не так давно звонила и хвасталась, что встретила обалденного парня? — озадачилась Ёлка. — Или это — другой?

— Это он и есть! Только Аполлон согласился не быть моим парнем.

— И давно это у вас? — удивилась Ёлка. Думая, что они уже успели поссориться.

— Мы просто дружим!

— Ну и чем же тогда ты хвасталась?

— Тем, что будет работать мне исключительно головой! — усмехнулся Аполлон. — По дружбе.

— Головой? — оторопела Ёлка. — Блин, вот ты дура…

— Работать головой над переводом его книги! — рассмеялась Медея, понимая уже, что это шутка. — Граф у нас графоман! Он предложил мне по двадцать долларов за страницу.

— Или ты тоже владеешь языком? — усмехнулся Аполлон. — Если Медея откажется от работы, то мне всё равно, кому платить! — и потряс пачкой долларов. Её устои.

— Господи… — охнула Ёлка. — И что же в ней такого?

— Ну, хотя бы то, что эта книга, как и любое творение ангелов, содержит не только развлекательный, но и познавательный контент. И задаст тут новое направление, которое постепенно вытеснит на этой планете всю художественную литературу! Так как даже тут благодаря Оскару Уайльду все давно уже поняли: «Всякое искусство совершенно бесполезно». Если его не сделать формой, а нон-фикшен — содержанием. Стоит ли упоминать о том, что я сознательно смехшал в данном романе-фельетоне Мысль и Сердце этой и других эпох для большей выразительности и глубины погружения читателя в его же сущность. Как и для большей анекдотичности и абсурдности (творимых в те далёкие дни) ставших для нас теперь историческими событий. Добиваясь именно эстетического, а не только интеллектуального впечатления от своих исторических, религиозных и прочих интеллектуальных ребусов. Чтобы въедливый и педантичный читатель в процессе поглощения моей книги мог с восторгом от того, какой он умный, да ловкий малый (манипулируя тем, что ему внушили) то и дело рубить по ходу прочтения фигуры игры с моим умом. Или возмущенно напоминать автору: «Здесь должна была стоять ладья!» Мысленно достраивая у себя в голове историческую партию. И как и любой удивлённый васюкинец, мог, замирая от восторга самим собой, вынести в конце моей книги окончательный вердикт: «Вам мат, товарищ гроссмейстер!» И «Книга Жизни» скорее походила бы на сеанс одновременной игры Остапа Бендера в деревне Васюки со всеми её читателями, нежели на нудный школьный учебник.

— Каковым он и является, по сути, на самом деле! — усмехнулась Медея.

— Но отнюдь не по истории прошлого, — возразил Аполлон, — а по истории будущего! Когда все люди снова станут ангелами.

— Как это? — не поняла Ёлка.

— Поголовно! Теперь читатель сможет сам усыпить дракона своей низшей сущности, чтобы добыть для себя «Золотое руно» своей божественности. Сияние которой я уже вижу в тебе астральным зрением в силу твоей изначальной природы ангела. Правда, падшего. Но стоит тебе лишь пойти по духовным поискам Ясона и укротить в себе Эриду, как ты снова преобразишься в ангела!

— Так, а чем же тогда тела ангелов отличаются от тел людей?

— Тела могут быть любыми! Разница не снаружи, а у тебя внутри. И если природа ангела облагораживает и физическое тело тоже, постепенно делая тебя всё более привлекательной, актуализируя твой вечный возраст, то природа бесов делает нас всех всё более безобразными.

— Физически?

— Ты немного уродуешь себя всякий раз, когда проявляешь зло, негативные эмоции и обманываешь других или же саму себя, пытаясь оправдаться. И создаёшь себя всё более совершенной, когда проявляешь добро, любовь, сочувствие, понимание, наслаждаешься искусством и говоришь только правду. Это Закон Вселенной, который одинаково работает на всех планетах во всех Больших галактиках у всех видов живых существ.

— На то он и Закон Вселенной! — поняла Ёлка.

— Именно этот высший принцип Творцы Вселенной и закладывают в основу жизни всякий раз, когда прилетают и трансформируют Малую галактику в Большую.

— Чтобы каждое разумное существо бессознательно стремилось к совершенству?

— Столь же неотвратимо, как и в Центральной галактике! От которой «отпочковались» все остальные. Где каждый из Творцов отвечает в бригаде строго за свою функцию.

— И твоя — в том, чтобы все вокруг становились всё более красивыми? — удивилась Ёлка.

— Более того — прекрасными! — возразил Аполлон. — А это намного сложнее и ответственнее, чем внешняя красивость. Снаружи ты можешь быть просто симпатичным, но внутри — по-настоящему прекрасным!

— Как ты? — посмотрела Ёлка на него другими, более волнующими глазами.

— И ты тоже можешь стать такой же, это не так уж сложно. Просто, нужно следить за тем, какие вибрации от тебя исходят. Постоянно. Положительные, либо — отрицательные эмоции. Вот и всё! Именно качество нашей энергетики нас изнутри самих и облагораживает. И только! Изменяя тебя внешне изнутри самой себя. Твою природу. Постепенно превращая тебя в ангела. И позволяя тебе постепенно открывать в себе так называемые сверх-способности, которые недоступны бесноватым людям в силу их отрицательной энергетики, которая выедает их изнутри самих себя, сокращая время их жизни. Об этом постоянно талдычил своим ученикам Платон! Но его так никто и не понял.

— Так и оставаясь балбесами?

— С каждым днём всё более уродливыми. Что они называют старостью. Мол, это неизбежно! Внушают себе они. До сих пор. Тогда как ангелы умирают молодыми и столь же невероятно прекрасными, что и в расцвете сил в две тысячи лет.

— Так, а чем тогда демоны отличаются от людей?

— Демоны становятся настолько хитрыми и коварными, что могут уже оставаться невероятно красивыми, даже оставаясь уродливыми изнутри. Как Алекто и Мегера, — вздохнул Аполлон, вспомнив этих очаровательных демонесс. — Никогда тебя не обманывая, а просто не открывая тебе всю правду. Но ставя тебя в такие условия, чтобы ты и сам соглашался выполнить то, что они тебе предлагают. Оставаясь кристально чистыми изнутри!

— Как Остап Бендер? — усмехнулась Медея.

— Понимая это лишь тогда, когда прочтёшь мою книгу до конца и… начнёшь читать заново! Открывая предварительно скрытые от тебя смыслы. Воспринимая её уже не столько как художественный роман, сколько как научный трактат, стилизованный под художку! Хотя и роман вдруг зацветёт для тебя такими буйными красками, что ты начнёшь читать его словно заново, вздымая новые бури возмущения и восторга! Гарантия качества! Детективы, где замысел раскрывается читателю лишь в конце романа, уходят в прошлое. Нью-вэйв! Добро пожаловать в подлинно прекрасное!

— Класс! — восхитилась Ёлка и вся засветилась изнутри. — И ты не хочешь быть его девушкой? Блин, вот ты дура…

— Потому что тогда он не будет мне платить! Призывая экономить наш общий уже семейный бюджет. Я не такая дура, какой кажусь.

— Это надо отметить! Пойдёшь с нами в ресторан? Я люблю отжигать с двумя красотками! Мне так нравится, когда они начинают из-за меня ругаться, отпуская друг другу колкости.

— Ты же знаешь, что ей нельзя!

— Но днём-то можно? — взмолилась Ёлка. — Ты бы видела, как родители на него смотрят. С ним они меня точно отпустят!

— Не рискуй! Всё. Нам уже пора!

Больше Медея к Ёлке Аполлона не брала. Заметив, что та тоже начала видеть в нём «богатого папика» и пытается залезть ему под шкуру. Как и она сама.

Глава8.Порядок

Входные билеты в ресторан стоили очень дорого, так как именно в этот вечер на сцене проходило выступление какого-то известного всей стране уголовника, который научился петь и играть на гитаре, пока отбывал срок заключения.

— Как ты думаешь, почему Господь допускает существование бесов? — спросила ученица, доверчиво глянув ему в глаза, усаживаясь рядом с ним за столик напротив сцены. Как только он назвал бесами сидевших вокруг них бандитов со всей Трои, явившихся на концерт. Чтобы Аполлон, снова войдя в роль её Учителя, заказал своей преданной ученице всё, что та захочет!

— Ты недопонимаешь религию, — улыбнулся Учитель с её наивности. — Как и значение религии для всех людей. Её объединяющее и сплачивающее в одну большую семью всю нашу цивилизацию. И любой из этих бесов, — обвёл он пальцем выразительного взгляда сидевших (уже) уголовников, — об этом прекрасно знает. Потому у каждого из них всё тело в крестах и куполах. А то, как именно ты читаешь на своём мета-языке восприятия данную аксиому в укладе своего окружения, зависит только от твоей теоретической подготовки и готовности использовать эти выводы как для собственного блага, так и для блага всей планеты, — невольно улыбнулся Учитель, искоса глянув на ученицу, сидевшую сбоку от него лицом к сцене. — Как делает это и сам Бог, этот величайший не только теоретик, но и практик. Каждый день помогающий нам, несмотря на наши многочисленные ошибки и заблуждения. Да столь тонко и деликатно, что мы этого даже не замечаем. Что и позволяет нам наивно думать, что его и нет вовсе! Ведь у Бога нет амбиций. Как у этих бесов. Каждый из которых кичится доказать всем и каждому в этом городе, кто он такой. Бог и так это знает. У него уже нет эго. Поэтому Он и закрывает глаза на то, что мы его в упор не видим! Особенно, когда хотим нарушить его заповеди. Ведь мы для Него, как дети. С других планет.

— То есть ты вообще не с этой планеты? — с усмешкой покрутила она пальцем у виска.

— Да, — серьёзно ответил Учитель. — Или ты думала, откуда я тут такой умный? Как сам Аполлон!

— Ну, и как же вы Там живёте? — усмехнулась она, всё ещё думая, что это его очередная Сказка. И щёлкнула пальцами официантке, указав «широким жестом», чтобы та принесла им самые дорогие блюда. — На ваш вкус!

— Ну, во-первых, мир на планетах высшего типа строго поделен на два континента — на Тёмный и Светлый, чтобы тёмные сущности не паразитировали на светлых. А во-вторых, система уголовного права устроена там таким образом, что там уже вообще нет тюрем.

— Как это? — не поняла она, что такое возможно. Невольно снова войдя в роль ученицы.

— Континент светлых поделен на семь секторов. Но не территориально, а — демографически. На континенте светлых существует система рейтингов, учитывающая твоё поведение. Но не каждый твой шаг, а только лишь если тебя официально осудит суд за совершённое тобой преступление. За любое, даже самое незначительное уголовное преступление тебе просто понижают рейтинг с А на В. И с тех пор тебе полностью становится закрыт доступ для жизни в столице.

— Навсегда? — удивилась ученица.

— Затем, если ты снова совершаешь любое, даже самое незначительное уголовное преступление, тебе понижают рейтинг до С, с которым ты уже не сможешь жить в городах-милионниках.

— И что, каждый раз, как только тебе понижают рейтинг, государство официально предоставляет тебе агентство недвижимости, которое продаёт всё твоё имущество в том городе, где ты жил до совершения преступления?

— На планетах высшего типа в городах нет квартир в частной собственности. Вообще. Только в деревнях на положенном каждому гектаре ты можешь выразить при строительстве дома широту своей души. Что воспето Шпенглером в «Закате Европы». В городе же, после того как ты получаешь востребованную специальность, муниципальное жильё тебе выделяет одно из градообразующих предприятий, чтобы ты мог спокойно там трудиться до конца своих дней или до тех пор, пока не получишь более сложную в интеллектуальном плане специальность. Работая по пять часов в день, как и завещал Сталин. Так как лень порождает паразитов, а излишняя трудовая активность — переутомление и жажду наживы. И когда тебе понижают рейтинг, ты просто переезжаешь на новое место жительства со всеми «потрохами» личных вещей, проходя стажировку для получения востребованной на новом месте специальности. А если твоя жена или кто-то ещё из друзей или родственников захотят тебя приютить, то им тоже тут же понижают рейтинг. И выселяют в более мелкий город вместе с тобой.

— Так что на тебя вся родня смотрит уже как на прокажённого! — засмеялась ученица.

— Ведь любой светлый с рейтингом А может свободно передвигаться по континенту и путешествовать туда, куда захочет, а ты вынужден будешь вести свой образ жизни исключительно в том регионе, куда тебя сослали. Так как сможешь покупать себе любые товары, как все, и трудиться, но только там. В соответствии со своим рейтингом. Так как именно для тебя там будет введён «комендантский час». Ни к чему не принуждая, но просто не продавая тебе товаров и не предоставляя жильё в чуждом тебе регионе. Чтобы ты осознавал, что ты реально наказан. И другие светлые это наглядно видели и даже не думали вступать на «скользкий путь». То есть — в воспитательных целях.

— А если ты уже в самом мелком по населению городке, снова совершишь преступление?