Бесплатный фрагмент - Любовь на все времена

Эпизод первый: Рыцарь Круглого стола

Мир был прекрасен. Не первый мир, кстати — в жизни Гефеста, бога-кузнеца. Что нужно было для счастья молодого мужчины в самом расцвете сил, не обремененного долгами, вооруженного острым мечом и скачущего сейчас к королю, которого искренне уважал и любил? Для рыцаря Круглого стола Ланселота, пожалуй, сейчас не помешала бы небольшая встряска, битва с грозным соперником во славу Прекрасной дамы. Такая дама — хохотнул в душе Гефест, отдавший бразды правления телом и чувствами молодому рыцарю — у Ланселота была. Настоящая королева, между прочим. Кроме нее, были еще дамы, и немало. Да хоть сегодняшней ночью, в замке обедневшего барона, где славного рыцаря чествовали с некоторой опаской. Опаска была вполне оправданной; сэр Ланселот был известен своим буйством во хмелю. А еще — способностью почти мгновенно привязать к себе чувствами самую скромную девушку. Это уже отличался Гефест. За века странствий в телах самых разных личностей чему только он не научился. Способностью же привораживать к себе юных женщин и почтенных матрон бог-кузнец обладал еще на Олимпе. Недаром еще тогда, до заточения в замке Зевса-громовержца, о его уникальном протезе ходили легенды. Теперь Гефест обходился обычной плотью; как правило, весьма внушительных размеров. Как передавалась из ипостаси в ипостась такая олимпийская генетическая особенность? Бог-кузнец этим вопросом не задавался; просто пользовался и все. Вот и сегодня воспользовался — с перезревшей дочерью барона, которая ввиду всякого отсутствия приданого не ждала в будущем ничего светлого. Потому, наверное, и прибежала сама в комнату, отведенную гостю. По зрелому размышлению отдохнувшего и телом и душой рыцаря, не в первый раз в своей жизни. Ланселот приосанился и вспомнил еще одного сексуального богатыря — Лешку Сизоворонкина, а потом и его Книгу:

Встречаются приятели.

— Представляешь, Вась, а мне моя Маша на День всех влюбленных секс подарила!

— Петь, не оригинальная она какая-то у тебя — всем дарит одно и то же…

— Интересная, наверное, штука — этот самый День влюбленных, — лениво размышлял рыцарь в то время, пока его взгляд настороженно обшаривал полянку, на которую уже готов был вступить его конь.

Что-то насторожило молодого, но уже очень опытного воина. Может, чуть дрогнувшая ветвь дуба на противоположной опушке? Дрогнувшая при полном отсутствии ветра… Рыцарь послал коня в галоп, намереваясь быстрее преодолеть открытое пространство. Но перед самой опушкой он резко дернул уздой голову, а потом и весь корпус скакуна в сторону. И вовремя! Конь, участвовавший с Ланселотом не в одной битве, коротко всхрапнул и резво скакнул влево.

— Сто-о-ой! Стрелять буду!

— Стою!

— Стреляю!

В место, куда должен был ступить жеребец, вонзились сразу четыре стрелы. Любой их храбрых и отважных рыцарей сейчас ворвался бы в дубовую чащу, разя врагов направо и налево.

— Ага, — усмехнулся Гефест, соскакивая с коня, и отправляя его короткой командой в дальний конец поляны, — так они и позволят разить себя. Свалятся на голову разом, и никакая броня не поможет.

О том, что не меньше половины благородных рыцарей тут же повернули бы коней и дали бы деру, он тоже успел подумать; как обычно — с жестокой усмешкой:

— И получили бы следующую четверку стрел в спину! Метко бьют, чертяки!

Это он прокомментировал следующий залп невидимых пока стрелков, от которого с трудом увернулся. А потом он поступил так, как не пришло бы в голову ни одному уважающему себя рыцарю. Пешим, с мечом за плечом и двумя короткими кривыми ножами в руках, он скользнул в чащу. Ну, как, чащу? Огромные дубы, один из символов Англии, которая еще не называлась так, в этом месте росли вольно, не мешая друг другу. Но и здесь опытный охотник, или следопыт мог схорониться от внимательного вражеского взгляда. В одной из прежних жизней Гефест был именно таким охотником — пусть не могучим, как сейчас, но весьма умелым. Уже скоро он знал, что противников всего пятеро, и что четверка, засевшая на деревьях, была боевой частью банды, а руководил ею, скорее всего, тот тип, что прятался дальше всех от опушки.

По всем канонам воинского искусства первой жертвой должен был стать именно этот бандит. Но нет — Гефест и прежде, и сейчас, в обличье рыцаря, играл по своим правилам. Для него жизнь с некоторых пор действительно стала игрой — захватывающей, часто смертельно опасной. Потому что главной своей цели в этой ипостаси он уже достиг…

— Но — об этом потом, — подумал Ланселот, подпрыгивая, и в одно стремительное движение оказываясь на дубовой ветке, которую природа словно специально вырастила для него. Он быстро, как по лестнице, взобрался почти к самой вершине великана древесного мира, и уже оттуда разглядел четверых сегодняшних противников. Судя по тому, какими оборванцами они выглядели, эта шайка не имела целью пленить, или даже убить именно его — сэра Ланселота, рыцаря Круглого стола, сердечного друга короля Артура и особенно его супруги — королевы Гвиневры. Слава о воинской доблести, и необыкновенном мече Ланселота давно выплеснулась за пределы Камелота; о доблестном рыцаре хорошо знали даже за пределами Британии.

Гефест немного обиделся — такие «противники» давно не выходили против него.

— Хотя стреляют они неплохо, — признал он все-таки, выбирая первую жертву.

— Алло, скорая? Тут мои чувства задели, приезжайте.

— А мы тут причем?

— Я не для себя, а для того, кто задел.

— Точнее, для тех, — поправил обращение в неведомую «скорую» Ланселот, — сразу для четверых.

Один за другим мелькнули четыре клинка, и с шумом ломаемых ветвей на землю упали бездыханные тела. Рыцарь в результатах своих бросков был уверен; ведь полдюжины метательных ножей (совсем не рыцарское, кстати, оружие) он сам отковал из остатков небесного металла — так бог-кузнец называл метеоритное железо — и пробить для них даже полный рыцарский доспех было делом техники. Которой Ланселот владел виртуозно. Основная часть небесного металла, кстати, пошла на два меча, равных которым (так самонадеянно думал Гефест) в тварном мире не было — на Эскалибур короля Артура, и тот, который ждал сейчас своего часа за плечом рыцаря, и имени пока не имел.

— А уж пробить эти!.. — он даже не стал трогать обноски, в которые были одеты мертвые уже грабители; вместо этого он громко и повелительно приказал:

— Выходи!

Это он услышал, как за ближайшим деревом остановился пятый член шайки. Как надеялся Гефест — самый умный, а значит, самый благоразумный.

— Точнее, самая благоразумная, — в изумлении протянул он при виде разбойницы, что выступила ему навстречу из-за неохватного древесного ствола.

Это тоже было непонятным: почему во главе разбойничьего отряда стояла женщина, даже девушка; весьма юная. А еще — почему она не рванула отсюда, как только поняла, что шайки ее больше нет, и что противник ей противостоит неизмеримо сильнее и опытней? Кстати, одежда разбойницы была вполне приличной; ничуть не хуже, чем та, которую ночью Ланселот снимал с баронской дочери. А уж лицами этих двух дев даже сравнивать было нельзя. Девушка, которая остановилась в пяти шагах от рыцаря и выпустила из руки короткий меч, была удивительно красивой; она смутно напомнила ему одну из олимпийских богинь. Кого? Гефест в качестве пароля выбрал наугад анекдот из книги:

— Ты замужем?

— Конечно!

— Ну и как?

— Да как в детстве, блин! «Допоздна не гуляй! С чужими дяденьками не общайся!».

Увы — русского языка, на котором были начертаны анекдоты Книги, незнакомка не знала. Она в изумлении приподняла бровь, и покачала головой. А потом мелодичным голосом почти пропела имя рыцаря:

— Сэр Ланселот?! Неужели я вижу перед собой отважного рыцаря, слава о кото…

— Блин! Моргана, опять ты?!

Черты лица «разбойницы» поплыли, и искуснейшая из всех лицедеек, которых когда-либо видел бог-кузнец, предстала перед ним в своем истинном облике — тоже весьма хорошеньком. Только личико сестры короля Камелота было не испуганным, а, скорее, хищным. Это тоже было игрой — одной из многих для Гефеста. Фея Моргана всеми правдами и неправдами она пыталась сорвать с Ланселота образ рыцаря Прекрасной дамы; точнее, самой стать для него такой дамой. Причем речь шла уже не о физической близости. Не обремененный условностями тварного мира, Гефест давно проторил тропку в спальню Морганы; и не только в ее опочивальню, кстати. Но этого гордой девице было мало. Она хотела прилюдного триумфа; чтобы славный рыцарь во всеуслышание объявил, что не королева Гвиневра, а именно она, сестра короля, достойна преклонения больше, чем любая из женщин.

Ланселот присел на колоду, которую кто-то словно специально прислонил к дубу, и спросил, очищая лезвия ножей от крови:

— Рассказывай, что ты на этот раз придумала?

Моргана устроилась рядом и обдала рыцаря жарким дыханием.

— Подвиг, мой рыцарь! Я должна была спасти сэра Ланселота, когда эти оборванцы, — она ткнула точеным пальчиком в трупы, — схватили бы тебя, раненого.

Гефест вообще-то, как и всякий нормальный человек, физической боли не любил, даром, что числился истинным рыцарем. Еще меньше он желал валяться мертвым вместо бандитов на залитой кровью траве. Об этом он и сообщил нахмурившей лоб девушке. Моргана, на его взгляд, была той еще затейницей; мастерицей на всякие выдумки; но умом совсем не блистала. Вот и сейчас она совершенно спокойно заявила:

— Разве могли какие-то оборванцы победить могучего рыцаря?

Гефест даже вздыхать не стал; о том, что девять из десяти самых опытных воинов на его месте не обратили бы никакого внимания на дрогнувшую ветку, и сейчас лежали бы мертвыми на поляне, пронзенными сразу четырьмя стрелами, объяснять взбаламошной девице было бесполезно. Так же, как и спрашивать — не жаль ли ей четырех мужиков, пусть низкого сословия, отдавших свои жизни единственно ради ее каприза? Такова была жизнь в этом мире, и Ланселот был ее частью.

Фея Моргана между тем придвинулась к рыцарю опасно близко; Гефесту даже показалось, что бок обожгло пылающей девичьей плотью.

— Ты того, — вскочил он на ноги, — не можешь подождать до замка? Бандиты мертвые валяются, конь куда-то подевался, а все туда же…

— Да вот же он, твой конь, — Моргана тут же оказалась рядом и протянула руку к опушке, откуда действительно уже подступал серый жеребец Ланселота.

Девушка вслед за вытянутой вперед дланью сделала еще два шага, и рыцарь воспользовался тем, что Моргана на мгновение потеряла его из виду. Его сильные руки подхватили девушку за талию; одновременно губы издали низкий звук, понятный только коню. Девица счастливо заверещала, очевидно, предположив начало любовной игры; но зря. Гефест действительно играл, как всегда, но по своим правилам. Резкий бросок — и Моргана сидит в его седле, и смотрит сверху чуть обиженно. Ланселот не пожалел времени, перевел на местный язык еще один анекдот:

Если вам кажется, что вы по уши влюблены:

1. Сядьте на стул.

2. Вздохните глубоко.

3. Подумайте.

4. Может, вы просто секса хотите?

— Хочу, — не стала отказываться Моргана, устраиваясь поудобнее в седле, — и ничего я в тебя не влюблена. Ты старый, и… странный. Больше всего я хочу, чтобы вы посвятили меня в свою тайну.

«Вы» — правильно понял вздохнувший глубоко рыцарь — это король Артур, его супруга Гвиневра и сам Ланселот. Когда-то давно, на Олимпе, их звали соответственно Дионисом, Афродитой и Гефестом. И это было действительно чудом — то, что в столь малом временном отрезке, в одной крохотной стране, встретились сразу три ипостаси олимпийских богов. Поначалу их было двое — король со своим верным рыцарем. Ланселот, ведя на поводу коня, вспомнил, как он очень давно вручал Артуру в первую их встречу Эскалибур, выкованный своими руками. Король, с опухшим от вчерашней (а может, не только вчерашней) попойки лицом, повертел в руке совершенное по красоте оружие; потребовал для пробы другой клинок. А потом, с первой попытки перерубив дрянное железо поданного одним из рыцарей меча, воскликнул, обдав Ланселота густым перегаром:

— Поистине, такой меч мог выковать только Гефест!

Ланселот, он же Гефест, в это мгновение усердно сдерживал дыхание; услышав слова короля, он забыл и о перегаре, и о всякой осторожности, буквально выкрикнув анекдот, который словно сам лег на язык:

Оказывается, Диоген действительно жил в бочке. Из-под пива. Каждый день в новой…

Король замер, едва не уронив острый клинок на ноги, а потом захохотал — долго и счастливо. Как оказалось, он одновременно с этими громовыми раскатами, достойными самого Зевса, подбирал ответ родичу. И выдал, тоже недоступно пониманию всех, кто не был удостоен чести прикоснуться к мудрости Книги:

Муж приехал домой, привез себе пиво, жене мороженое. Сидит теперь обиженный, мороженое ест.

Ланселот расхохотался и шагнул в объятия короля, шепнув сначала: «Я Гефест, брат», — а потом, отстранив Артура на расстояние вытянутых рук, спросил громко, на весь зал:

— Это ты к чему, мой король?

— К тому, верный мой друг, — подмигнул ему король, — что я, как самый настоящий Дионис, люблю пиво, а неведомое мороженое не пробовал, и пробовать не желаю. И потому не спешу жениться!

Стоящий у его совсем не пышного трона старик («Мерлин!», — догадался Гефест) негромко попенял ему:

— А ведь придется, мой король…

— Увы, — притворно вздохнул Артур-Дионис, — кажется, мне все-таки придется попробовать мороженого.

О том, что Артур обручен с дочерью короля Камелиарда Лодегранса, с «белой феей» Гвиневрой, Ланселот уже слышал. Сейчас же он мог только пожелать олимпийскому брату счастья в супружеской жизни. Он и пожелал это — и сейчас, и вечером, на торжественном ужине, где рыцари, у которых не было пока Круглого стола, по достоинству оценили искусство Диониса. А потом — через месяц — едва не вырвал себе язык за такое пожелание.

Король Артур привез молодую королеву, и ее приданое — тот самый огромный дубовый стол — в Камелот, и вызвал к себе Гефеста. Он принял его в малом зале, без рыцарей и челяди, которые всегда крутились вокруг щедрого на подзатыльники и подарки монарха. И сам представил ему Гвиневру. По тому, как хитро отводил взгляд Артур; по безумно счастливому лицу юной королевы, которая не сдержала своего порыва к нему, обыкновенному рыцарю, Гефест приготовился к очередному чуду.

— Брат мой, Гефест, — чуть фыркнул от едва сдерживаемого смеха король, — помнишь ли ты, что за чудо-агрегат отковал себе из небесного металла там, в нашем олимпийском доме?

Гефест почувствовал, как лицо его стало заполняться краской, а душа яростью; такое он не мог простить даже Дионису — будь тот даже в стельку пьян. Но нет — Артур был на удивление трезв, даже без единой ошибки рассказал анекдот:

— Почему вы хотите развестись с мужем? — спрашивает судья.

— У нас разные религиозные взгляды.

— А поконкретнее?

— Он не признает меня богиней!

— Она наша сестра! — выдохнул Ланселот, — она богиня…

— Ну… кому сестра, — протянул Дионис, улыбнувшись еще хитрее, хотя казалось, что сделать это невозможно, — а кому законная жена.

— Афродита, — рухнул на колени Гефест прежде, чем богиня Любви и Красоты упала в его объятья.

За дверью малого зала начиналась череда комнат, в одну из которых забывший обо всем и обо всех, включая короля, счастливый Гефест унес свою суженую. Он жадно любил ее (без всяких протезов, кстати); изучал каждый изгиб нового тела Афродиты. И ему казалось, что большего счастья в жизни быть не может.

Вот эту совершенно невозможную прежде для Камелота ситуацию Моргана сейчас и называла тайной. Она выросла в замке; знала короля лучше, чем кто-нибудь на свете. И представить себе, что гордый Артур вот так запросто уступит собственное место в спальне рыцарю, каких много… Да хоть он был бы самым выдающимся героем!

Сам же Артур при этом отнюдь не уподобился святым монахам. Он не чурался плотских радостей; выпив лишнего, мог подгрести под свой королевский бок парочку, а то и сразу трех придворных дам. И весело усмехался, когда та же Моргана намекала ему о позорящем королевское достоинство треугольнике. А вот добавить еще один «угол» не позволял никому. Однажды охмелевший, и оттого расхрабрившийся рыцарь из дальнего замка, насмотревшийся на то, с какой любовью смотрят друг на друга Ланселот и его Прекрасная дама, позволил себе сесть на пиру рядом с королевой; а потом и положить ладонь на ее коленку. Гефест не успел вытянуть свой клинок даже наполовину. Рядом раздался свист рассекаемого острым железом воздуха, и королева вскочила, с возмущением стряхнув с колен уже не руку, а срубленную голову наглеца.

А рядом стоял король, с одобрением стряхивающий с лезвия Эскалибура тягучие капли крови.

— Да, — подтвердил он свои давние слова, — этот клинок действительно ковал бог-кузнец!…

Фея Моргана заныла уже через час после того, как они оставили в лесу четыре разбойничьих трупа.

— Я натерла себе бедра, — капризно заявила она, требуя передышки, — я предполагала, конечно, что могу натереть их, но не седлом же!

— Ладно, — смилостивился Ланселот, расхохотавшись от нехитрого намека, — давай посмотрим, что у тебя с бедрами.

Он остановил коня у места, словно самой природой созданного для отдыха. В тени единственного здесь дерева мягко журчал родничок, вымощенный камешками. Трава была настолько густой и зеленой, что можно было вполне обойтись без покрывала. Но олимпийский бог был парнем запасливым; в его переметных сумах был и запас провизии, и широкое одеяло на все случаи жизни. На такой вот случай, который сейчас предстоял парочке, в первую очередь.

— Сначала обедаем, или… ты слишком сильно натерла бедра? — усмехнулся рыцарь, расстилая привычным жестом покрывало.

— Смотри сам! — принцесса еще сноровистей сбросила с себя мужские, очень широкие штаны, и наклонилась, повернувшись к нему задом; еще и вывернула руками искомые части тела — ничуть, кстати, не покрасневшие.

— Как всегда — пока мозг думает, задница уже успевает принять решение.

— Шикарная, кстати, задница, — усмехнулся Гефест, скидывая свой рыцарский костюм быстрее, чем новобранцы в другом анекдоте Книги, — и не только задница!

Мысль о протезе мелькнула, и тут же растаяла — когда Моргана охнула, и счастливо завопила. Потом Гефест развернул девушку и приник к ней уже всем телом; потом она оказалась наверху, как недавно на коне, и действительно принялась натирать бедра — и себе и рыцарю. А когда солнце уже клонилось к закату, Ланселот понял, что надо прерваться для позднего ужина; иначе до завтрака он останется голодным. Маленький костерок быстро разогнал вечернюю прохладу; принцесса приняла кусок подогретого жареного мяса и хлеб на железной тарелке; жадно откусила и, энергично жуя, спросила в раздумии:

— Странный ты рыцарь, Ланселот. Благородный, неустрашимый и… очень странный. Странствуешь без слуг и оруженосцев; разводишь костер и готовишь еду, как простой слуга — и не стыдишься этого; открыто пользуешь королеву и не хвалишься этим; говоришь, что Гвинерва — Дама твоего сердца, и спишь со мной… и не только со мной. Как это может быть?

Последний вопрос Ланселот и сам часто задавал себе. Для него тоже великой тайной были их непростые отношения с Афродитой. Как и на Олимпе, после долгой разлуки они бросались в объятия, и не могли насытиться друг другом. Но — проходило совсем немного времени — и они начинали тяготиться общением; искали уединения, или, напротив, общества других людей. Гефест — с той же Морганой; потом с женой, Элейной, которую ему подобрала заботливая королева. Сама же Афродита… Рыцарь пытался пробудить в себе ревность, и не мог. В этом было одно из отличий богов от обычных людей…

Он доел свою порцию, запил холодной водой из родника, напомнившей ему мальвазию, и спросил, нарочно отвернувшись:

— Ну что, вылечили твои бедра?

— Нет! — со счастливым криком бросилась ему на шею девушка, — не до конца!

— Знала бы ты, сколько анекдотов я мог бы рассказать про конец, — проворчал бог-кузнец, опуская девичье тело на покрывало…

К замку два путника прибыли к середине следующего дня. Гефест наивно предполагал, что Моргана будет дремать всю дорогу. «Щас!», — как сказал бы Сизоворонкин. Она опять приставала к богу с вопросами; и все чаще бог прибегал к помощи его Книги. Принцесса словно поняла суть волшебных фраз; хохотала без умолку.

— Как ты сказал, повтори!

И Гефест послушно повторял:

Вчера выслушала от мужа всю правду о себе! И так, блин, стало жалко его! С кем он живет?!..

Фея Моргана громко расхохоталась:

— А своей Элейне ты это рассказывал?!

— Тише ты, — одернул ее Ланселот, — гляди — что-то случилось в замке.

Он прибавил ходу; потом побежал, в состоянии достаточно долго поддерживать быструю рысь скакуна. Впрочем, до Камелота было рукой подать — так, что он даже не запыхался. Рыцарь бережно снял девушку с высокого седла, и пошел сквозь толпу, волновавшуюся десятками голосов у ворот замка. Он шел, как крепкий корабль, раздвигающий весенние льды, и в этой полынье за ним легко шагала Моргана. Наконец, Ланселот остановился рядом с королем Артуром, который сокрушенно повесил голову у лежащего прямо на траве рыцаря. Гефест узнал его.

— Что с сэром Уррием, мой король? — спросил он вместо приветствия.

Плотно сжатые веки рыцаря, недвижно лежащего на траве, чуть дрогнули, и… Ланселоту почудилось, что Уррий с трудом сдержал смех, услышав его вопрос.

— Увы, друг мой, — повернулся к нему король, — благородный рыцарь Уррий поражен неведомой болезнью. Великий Мерлин предсказал его скорую смерть… если только…

— Если только?! — вскричал Ланселот, уже понимая, что вступает сейчас в одну из бесконечных игр бога виноделия.

— Если только не найдется в Камелоте рыцарь, безмерно благочестивый; истово исполняющий данные обеты! Ты мой друг, — король положил руку на плечо Гефеста, — исполняешь ли обет служения Прекрасной даме, который дал прилюдно, в присутствии своего короля?

Нет ничего хуже, чем обманывать женщину… Но нет ничего приятнее, когда это получается!

Ланселот вспомнил веселую пирушку, где он действительно озвучил такой обет; Гвиневра тогда хохотала громче всех. Потом он вспомнил вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь; попытался подсчитать, сколько раз он «исполнил обет», быстро сбился со счета, и решительно кивнул:

— Исполняю!

— Ну, тогда, — еще торжественней возвестил король, обводя толпу, в которой больше половины составляли рыцари, — возложи свою благородную руку на чело сэра Уррия!

Гефест наклонился с таким же торжественным лицом, и возложил божественную длань на лоб рыцаря, ожидая, что тот сразу же вскочит на ноги, вознося хвалу… конечно же, королю. Но Уррий был искушенным игроком, или артистом; он еще постонал, покряхтел, и встал со скрипом в членах — словно действительно с трудом отступил от дверей в Царство Аида. Так что Гефест успел вспомнить своего мрачного дядюшку, и то, как тот необычайно расшалился на последнем олимпийском балу.

— Соберемся ли мы вот так, вместе, еще раз? — помечтал он, — наверное, такое даже Зевсу не по силам. А вот Сизоворонкину!..

Он воспрянул духом; рядом так же воспрял, но уже телом, рыцарь Уррий. И совсем скоро в замке вовсю бушевал пир по случаю чудесного исцеления. Рядом с королем торжественно посадили сэра Ланселота, героя сегодняшнего дня. Только герой был совсем невесел.

— Что, кузнец, — пихнул в его в бок король Артур, он же Дионис, — не думал, что твоя Афродита не дождется тебя?

— Где она? — воскликнул Гефест, дрожа каждой жилкой тела.

— Скоро будет, — рассмеялся, успокаивая его, Артур, — королеве вздумалось свершить променад в компании десятка рыцарей и оруженосцев, — сказала, что больше не хочет видеть наши рожи. А может (он теперь усмехнулся злорадно), узнала, что ты приезжаешь… Это она!

Увы — в трапезную залу вбежала не королева; молоденький паренек, явно один из оруженосцев, пробежал мимо длинного стола пирующих рыцарей и распростерся у возвышения, где вкушали еду и, главным образом, питье Дионис с Гефестом.

— Беда, мой король, — закричал он, едва переводя дух, — королева…

— Что с ней?! — Ланселот, оказавшийся рядом с ним одним длинным прыжком, буквально вздернул его за грудки на уровень своего немалого роста, — жива?!!

— Жива, — голова паренька дернулась вслед движению рук рыцаря, — лучники… рыцари, из засады… расстреляли всю свиту королевы и увезли ее…

— Куда?! — это вскричали уже несколько рыцарей, вскочивших из-за стола.

— В замок сэра Мелигранса, — едва слышно прошептал теряющий последние силы оруженосец.

Ланселот передал парнишку в руки подскочивших слуг, а сам отстраненно слушал веселые команду короля. Да — веселые! Для Диониса это была новая игра, в которой Гефесту — хотел он этого, или не хотел, пришлось принять участие. Выходя из зала, он бросил взгляд на брошенные столы, и выше — туда, где в гордом одиночестве сидела печальная Моргана…