Бесплатный фрагмент - Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами

От автора

Роман «Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами…» — продолжение истории первого романа «Любовь, Комсомол и Зима». Все события взаимосвязаны, поэтому сначала прочтите первую книгу.

Отрывок из заключительной главы первого романа:

Разбудил меня громкий стук в дверь. Кто-то из девчонок открыл её.

Лёшка влетел в мою комнату и резко сдёрнул с меня одеяло.

— Как ты могла?! Полгода живёшь в общаге и скрываешь от меня! Как долго ты скрывала бы ещё и дальше, загадочная моя? Если бы Капа сегодня не выдала твою тайну, я бы так и не узнал, да?! Четыре месяца мы слонялись по улицам, как бездомные! А у тебя персональная комната, — он перевёл взгляд на тумбочку, — да ещё и личный телефон! Это когда я корчился по ночам и не мог уснуть! Я бы мог хотя бы голос твой услышать… Ни одного вечернего звонка от тебя! Ни разу! Лина, ты меня пугаешь своими тайнами! А я ещё чуть свет примчался извиняться… Как дурака вокруг пальца обвела! Ну что ты молчишь, Лина?!

Я встала с кровати. Он схватил меня за плечи и повернул лицом к себе.

— Лина, у тебя был секс? У тебя в этой долбанной комнате и в этой долбанной кровати был секс? С кем? Когда? Ну что ты молчишь?! Да ответь же ты, наконец!

Он начал трясти меня за плечи, и я почувствовала, как «шарики» зазвенели в моём мозгу и начали слабеть ноги.

— Кретин, какой же ты кретин! — набравши воздуха, крикнула я ему прямо в его искажённое от гнева лицо. — Пошёл вон! Пошёл вон из моей жизни!

— Что?! — взревел он и всё ещё тряс меня, как тряпичную куклу, и моя голова отлетала назад.

— Лёша, ты больной! У тебя наваждение! Я боюсь тебя, Лёша! — я правда испугалась: в его голубых глазах полыхали жёлтые блики дикого зверя.

Он расслабил руки и, наконец, выпустил меня из своей крепкой хватки.

— Лёша, это всё. Наша сказка на этом закончилась. Ты сво-бо-ден!

— Малышка, ну как же ты так можешь?! Я ещё и виноватым, и подлецом оказываюсь! Да?!

— Лёша, я не малышка! Во всяком случае, уже не твоя малышка. Химия закончилась, Лёша! Как началась внезапно, так внезапно и закончилась. Я так устала от тебя, Лёша. Уходи!

Он оттолкнул меня на кровать и выскочил из комнаты. А я упала лицом в подушку и заплакала навзрыд.

Конечно, ничего у меня ещё не кончилось. И сердце клокотало! Но такой необузданный взрыв ревности я не могла простить: однажды он может просто покалечить или даже убить, хотя бы непреднамеренно, просто не рассчитав силы. Ревность — ужасное чувство в отношениях, особенно от такого неуравновешенного, горячего мужчины с богатырской физической силой. Страсть страстью, но жизнь дороже, тем более что я любила жизнь…

Романовск Приволжский, весна 1976

«Вы нас не ждали, а мы припёрлися»

«Журчат ручьи, слепят лучи, и тает лёд, и сердце тает», — вот уже две недели Майя Кристалинская пела в моей голове.

Матушка Волга ожила, задышала подводными фибрами, затрещала льдом, и пешеходную тропу через реку, не говоря уже об автомобильной, закрыли. Представьте себе, как сложно стало добираться с одного берега на другой в объезд через столицу области: 40 км по левой стороне Волги, деревенька за деревенькой, пересадка на краснобокий Икарус и 35 км отсчитывать деревни и проглатывать пассажиров по правой стороне. Теперь я понимала, почему так мало людей из Левобережья работало на комбинате.

И влюблённых развела весна по разным берегам:

«Но нельзя рябине к дубу перебраться.

Знать, ей, сиротине, век одной качаться…»

Мне же вскрытие Волги пошло на пользу: без контакта «глаза в глаза» расставание с Алексеем проходило легче, хотя сдаваться «левобережный дуб» не привык и рвал телефонные провода звонками «правобережной рябине». Но я сразу же бросала трубку.

Во вторник перед концом рабочего дня физрук Владимир увидел Алексея в окне и поманил меня пальцем:

— Лина, весенний сюрприз!

— Володя, не отвлекай своими шуточками! Ведомость заполняю.

— Это не шуточки! Лёха тебя поджидает. И не поленился же через областной центр переться! Вот неугомонный!

Я подошла к окну. Да уж, стоит писаный красавчик, переминается с ноги на ногу, ловит у проходной заинтересованные взгляды девчонок. Как всегда, разодет как с картинки журнала мод, а вокруг шеи — синий длинный шарф, на голове — синяя шапка, месяц назад связанные мною ему в подарок.

И что мне делать? Я всё ещё вздрагивала, если в памяти всплывал тот дикий жёлтый всплеск в его голубых глазах, когда он тряс меня за грудки. Не хотелось его ни видеть, ни слышать.

— Володя, ты мне друг или не друг? Скажи ему, что я в городе по комсомольской линии. А я попытаюсь прошмыгнуть незамеченной с задней двери корпуса, уйду через парковку.

— Ну и что ты от него бегаешь? Так и будете, как дети, в кошки-мышки играть? Выясни отношения до конца и живи спокойно!

— Я уже и так всё выяснила! Больше нечего добавить, — огрызнулась я и надела пальто, — и Надю тоже предупреди, он же непременно к ней подойдёт.

Я вышла на парковку. Директор комбината Сергей Петрович открывал дверцу «Волги», но боковым зрением заметил меня и подождал, когда подойду поближе.

— Ангелина, садись, — тоном начальника приказал он.

Я не заставила себя уговаривать. Случай был особый. Когда мы вывернули на дорогу, Алексей, Надя и Владимир уже отошли от проходной и направлялись в нашу сторону. Сергей Петрович из-под густущих бровей кинул на них быстрый взгляд и догадался о причине моего побега.

— Ангелина, от парня сбежать можно, а от себя не сбежишь. Сто раз подумай, прежде чем рвать окончательно. По молодости решения частенько принимаются сгоряча, а потом жалеем.

Ну вот, ещё один советчик! Как сговорились! Нет, я не бесчувственная кукла: сердце встрепенулось при одном только взгляде на Алексея у проходной, такого одинокого и растерянного. Но обратной дороги нет! Я уже не верила, что когда-нибудь он уймёт свой необузданный нрав. Да и вышла я уже из возраста, когда девочки любят плохих мальчиков.

Водитель Николай высадил меня в центре у горкома. В общежитие не решилась идти — туда мог заявиться Алексей, а я боялась его видеть: вдруг не смогу устоять перед арсеналом всех его чар, которые непременно были бы пущены в ход. Да, он умел это делать, иногда просто глядя в глаза…

Спустилась к дому тётушки Капы. Надя добралась пешочком минут через тридцать и сразу с порога налетела на меня:

— Линка, уверена, что всё делаешь правильно? Попёрся к тебе в общагу. Сам не свой! Уж простила бы ты его! Ну любит же!

— Любит? И что мне делать с такой его любовью? Ждать, когда он в порыве ревности, как Отелло, придушит меня, свою Дездемону? — от возмущения я вырвала сумку из её рук и повесила на крючок в прихожке. — Это не любовь, Надя! Наверное, привязанность или зависимость. Болезнь, одним словом. Переболеет и выздоровеет.

— Как же ты повзрослела, мать! — она сменила тон, сняла пальто, и мы прошли на кухню.

— Ну хоть что-то положительное вынесла из отношений с ним, — я налила ей чай, и мы присели за стол.

— Не жалеешь, что они были?

— Нет, Надя! Не жалею. Чего уж скрывать: то, что я испытала с ним, навряд ли мог дать кто-то другой. И я не про интим, если что… — я призадумалась и не заметила, как бросила в чашку уже энный кусочек сахара.

— Да, он с юности умел кружить головы. Это тоже талант своего рода.

— Ага,«сахарить мозги», как сказала Капа. Всё, Надя, закончим этот разговор. Я уже говорила, что не хочу ничего слышать про Лёшку, но пришлось, раз припёрся. Надеюсь, больше не придёт. Он же гордый, поймёт, что избегаю встреч, — я глотнула чай и чуть не поперхнулась от приторности: оказывается, не только Лёшка умел сахарить мозги, но и я пересластила чаёк.

Ленинский субботник

В день рождения Ленина комитет комсомола подготовил небольшую торжественную часть. Опять эти алые транспаранты, речи с тумбы под указующим перстом бронзового Владимира Ильича о пути к светлому будущему и гвоздики, гвоздики, гвоздики… А 25 апреля всех работников комбината пригласили на Всесоюзный Ленинский коммунистический субботник, который, конечно же, детально спланировал и организовал младший брат коммунистов — актив комсомола.

Работники красильного цеха комбината вышли на свои места отработать 4 часа бесплатно, чтобы наверстать график выпуска продукции. Остальные распределились убирать территории. Парням-строителям достались прямоугольный дворик меж трёх панельных пятиэтажек общежитий комбината, пустырь за футбольным полем и аллея по улице Молодёжной. Очистку правой береговой линии Волги поручили ткацкому цеху во главе с бригадиром тётей Галей, грудастой женщиной с громом командирских ноток в голосе. Грабли, мётлы и мешки разбирали девочки-прядильщицы, они оставались на месте убирать территорию вокруг комбината. По три человека от каждого цеха назначили наводить порядок в цехах. Ну и последний отряд из 9 добровольцев взял на себя школу-интернат, подшефную комбинату.

Как комсорг я должна была курировать работу всех этих групп. Но комсомольский актив назначил на каждую группу своего командира, а бездельничать, занимаясь только контролем, я не собиралась и присоединилась к самой малочисленной команде физрука Владимира, в которой были Надя, четверо парней-строителей и три девушки из прядильного цеха. Нам предстояло перебраться на пароме на левый берег Волги. Там на окраине ближайшей деревни, на солнечной опушке леса притаилась школа-интернат. Чтобы добиться шефства над этой школой, мне пришлось пооббивать пороги директора комбината, профкома, гороно и горкома комсомола. Я шныряла из кабинета в кабинет. Большой вопрос, кто кого брал измором: я кабинетчиков или они меня. Но, в конце концов, верх взяло добровольное шефство.

Из кабины парома громко играла музыка. Алла Пугачёва, победившая в прошлом году в Болгарии на фестивале песни, пела: «Ах, Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех!» В такт музыке мои широченные брюки-клёш «подметали» палубу парома. Надя тут же подхватила мою инициативу. Владимир вытащил метлу из нашего инвентаря и закружил её в вальсе. Остальные ребята поддерживали нас хлопками и смехом. Под «Алёнушку» в исполнении Евгения Мартынова Владимир увёл меня на «медляк», парни пригласили девчонок. Пассажиры, переглядываясь, о чём-то шептались и с улыбками смотрели на нас — приходилось ли кому видеть на пароме танцующих?

Весело и шумно покинув паром, с шутками-прибаутками, загрузились в «РАФ» комбината. Микроавтобус, подпрыгивая на ухабах, приближался к школе, в которой я вела уроки танцев для выпускников, пока не вскрылась Волга. В лобовое стекло я увидела Алексея с той бойкой девушкой-хохотушкой, которую он провожал в пресловутый вечер 7 марта, когда наши отношения взвились до пиков Эвереста и… рухнули на дно Марианской впадины. Да, та самая большеглазая пухляшка, каждый раз приглашавшая Алексея на «белый танец». Я сама же и советовала ему обратить на девушку внимание, мол, именно для неё он мог бы стать Вселенной со всеми его Алексеевыми звёздами. Они шли по центру дороги. Её рука вцепилась в локоть Алексея. Он размашисто отмерял шаги длиннющими ногами, а она едва успевала за ним. Услышав звук машины, отступили к обочине и уставились на «РАФ» — любой вид транспорта на Левобережье был редкостью. Наши взгляды встретились… Господи, всего на секунду! В глазах защипало. Ну вот и что это? Я же издали минуты три наблюдала за ними и сразу признала обоих, и ничто у меня нигде не дрогнуло. Но стоило встретиться глазами… Как это объяснить? Нет-нет, я не была зависима от него! Я даже не думала о нём. Почти не думала. Моя жизнь была наполнена и без Алексея. О страданиях не могло быть и речи. И это не кокетство, это правда! Мне совершенно некогда было страдать, я загружала себя работой и разнообразной активностью по максимуму. Но один только взгляд…

— Видела? — Надя стрельнула в меня взглядом.

— Угу, — буркнула я.

— Ну а что ты ожидала, мать? — не унималась Надя, повернув голову в сторону застывшей у обочины парочки. — Ты же сама ему все пути отрезала.

— Этого и ожидала. Да я только рада за него! Наконец-то избавился от наваждения. И мне спокойнее будет, — я поёрзала на сиденье и отвернулась от неё.

— Ну-ну, — усмехнулась она.

В интернате выгрузили из «рафика» коробки с угощениями для ребят от кондитеров комбината, рабочие инструменты, краску и кисти и пошли знакомиться с персоналом и детьми.

Директор школы-интерната, Лариса Ивановна, женщина лет пятидесяти, в строгом старомодном костюме коричневого цвета, с коротко подстриженными волосами с паутинкой седины, уже поджидала нас и показала главное здание интерната. Уныло-синие стены учебных классов давили. В спальнях стены побелены, но краска на деревянных полах обшарпанна и местами вытерта — можно проследить, в какие цвета пол красили в разные годы. Одним днём здесь не обойтись… Решили начать с внешних работ: убрать мусор, спилить старые ветки с деревьев, разбить клумбу под цветы, покрасить калитки и ворота. Пока Владимир с карандашом за ухом и блокнотом в руках обдумывал порядок действий, поглядывая на вату облаков, пропитанную дождём, школьники обступили его и ждали команды.

А я уединилась с директором в её кабинете — маленькой комнатушке с письменным столом, пятью старенькими стульями вдоль стены и нагромождением всякого барахла в углу, которое, видимо, негде было хранить.

— Лариса Ивановна, давайте составим список в чём ребята нуждаются для досуга? Как я понимаю, с учебниками и другими школьными принадлежностями у вас нет проблем, а с играми, развлечениями, кружками по интересам? Что у вас есть и чего нет для того, чтобы детям жилось интересно?

— В комнатах отдыха по телевизору, но в одной старенький, а во второй — нерабочий. Проигрыватель, как видите, у меня в кабинете, второй — в актовом зале. Из музыкальных инструментов — несколько барабанов и одна гитара. Но обучать игре на гитаре некому. А вот библиотека у нас отличная. Наталья Леонидовна, заведующая городской библиотекой, помогает нам и проводит тематические вечера.

На словах про Наталью Леонидовну — старшую сестру Алексея — я поёрзала, и стул возмущённо скрипнул.

— А какие кружки?

— Рисование, танцы. Швейный цех для девочек…

— Швейный цех? — я подскочила, и бедный дряхлый стул еле сдержался, чтобы не упасть в обморок и не развалиться на части прямо подо мною. — Это интересно! А можно посмотреть оборудование?

— Конечно, пойдёмте! Цех — сказано громко. Но все девочки обучаются шитью.

— А мальчики? Чему обучаются они? — продолжала я терзать директрису расспросами по дороге в цех.

— Имеем столярную мастерскую. Показать?

— Да, любопытно взглянуть, — от нетерпения я ускорила шаг, — резьба по дереву — один из профилей моей учёбы.

Вместо запланированных четырёх часов мы пробыли в интернате все шесть. Работали дружно и весело. Надя оказалась знатной певуньей, а парни — отличными рассказчиками анекдотов «Армянского радио», подходящих для нежных девичьих и детских ушек:

— «Хорошо ли в Армении с мясом? — С мясом в Армении хорошо, а вот без мяса очень плохо!»

В те времена с мясом было плохо, вернее, без мяса было плохо и в Романовске Приволжском. За мясом ездили в Москву. За 300 км! «Почему?! При таких равнинах и лугах почему не развито животноводство?» — вопрошала я безмолвные пюре и горошек в столовой интерната…

День прошёл плодотворно. Очистили не только территорию школы-интерната, но и вокруг неё, а в подсобном помещении обнаружили мелкий щебень в мешках и засыпали им подъездной путь к воротам.

На обратном пути, подъезжая к дому Смирновых, я увидела свет в окне Алексея. Жалюзи — достопримечательность его комнаты — наполовину спущены.

Встряхнув головой, я обернулась к Владимиру:

— Ну что, возьмём вдвоём личное шефство над ребятами? Ты с мальчишками — спортом, а я займусь девочками. Готов убить на это два-три часа в неделю?

— Ну, Лина, у тебя моторчик в одном месте включён! — засмеялся он. — Но если вдвоём, то я только «за». Надеюсь, левобережные бить не будут, если ты рядом.

— Не будут, если на Лёху не нарвёшься, — со смешком Надя обернулась к Владимиру, — хотя, рядом с Линой и Лёха не тронет. Но вот поодиночке вас обоих выловить может.

— Типун тебе на язык, Надюха! У меня с Лёхой свои давние отношения.

— Угу, Валерка тоже так думал, — продолжала посмеиваться Надя — сегодня она была в ударе.

— Слушайте, да прекратите вы его вспоминать! Прям свет клином сошёлся на этом вашем Лёхе! Как будто кроме него некому морду набить, если нарвёшься! — разозлилась я. — А вообще здесь все ребята миролюбивые, кроме этого вашего «Главного Героя».

— О, как вырулила! Лёха ещё и нашим с Володей главным героем оказался, — не унималась Надя и опять обернулась к Владимиру за поддержкой, но он задумчиво отмолчался.

«Рафик» тряхнуло прямо напротив окна Алексея, и я чуть не вылетела к входной двери. Даже «Рафик» и тот подтрунивал надо мной!

Ох, и икалось, должно быть, Алексею в тот вечер, пока сидел на диванчике в своей спаленке рядом с бойкой девушкой, которую он, наверное, называл «пышкой», как совсем недавно меня — «малышкой». Разнотипажные вкусы у Алексея, однако! Всеядный!

Вечером у Капы на кухне за столом мы привычно разговорились по душам за чашкой чая.

— Надь, ты стала реже встречаться с Толиком, могла бы сегодня остаться на танцульки, паром же возобновил движение.

— Реже — не то слово! — Надя отхлебнула горяченный чай, обожглась, занервничала. — Три недели не было переправы. А Толик — не Лёшка, не догадался в объезд хоть раз приехать. Да и паром не ходит допоздна: на нём после семи вечера не вернёшься. Вот отремонтируют теплоход, тогда и возобновим встречи.

— А в клуб он без тебя ходит? Если после всех страстных «химий и физик» у меня прямо из-под носа увели Алексея, как бычка на верёвочке, то всякие бойкие семицветики и Толику могли ноги приделать, — я надкусила сушку и чуть не сломала зуб, потёрла челюсть и продолжила. — Парень он видный! А там столько жаждущих девчонок!

— Лина, типун тебе на язык! Сама волнуюсь… Он мне и на комбинат стал реже звонить. Обещай, что через неделю пойдёшь со мной в клуб! Тем более, ты там сто лет не была. Хоть с ребятами пообщаешься, вы же на одной волне.

— С того дня и не была. Посмотрим! Планирую интернат по воскресеньям, заодно можно и в клуб на часик заглядывать.

— Вот оно всё это тебе надо? Лучше бы с книжкой повалялась или юбку начала бы вязать.

— Так повязать я и с утра могу, а с книжкой поваляюсь перед сном. Привыкла весь день загружать под завязочку. Зато дурь всякая в голову не лезет.

Шефство над интернатом

В понедельник в 9 утра в кабинете директора я уютно уселась в глубоком мягком кресле. Рядом — Сергей Петрович за столом. Секретарша принесла на мельхиоровом подносе чашки с крепким чаем и блюдечки с солнечными кружочками запашистого лимона. Я поделилась с Сергеем Петровичем впечатлением от интерната, описала состояние помещений. А затем перешла к ребятам:

— Сергей Петрович, после окончания школы они могли бы влиться в наш коллектив, тем более, что ожидается сдача многоквартирного жилого дома, и часть молодых специалистов переедут в него из общежитий, и, следовательно, освободятся места для ребят из интерната.

— Да, комбинат всё ещё нуждается в рабочих руках, особенно для строительства корпусов второй очереди, — кивнул он головой.

Добралась я и до покупки двух телевизоров, наборов инструмента в столярную мастерскую и хотя бы двух швейных машин в цех. Финансы на шефскую помощь уже были выделены, оставалось определить их целевое назначение. Директор слушал, побрякивал ложечкой в чашке чая и молчал.

— Хорошо, Ангелина. Хочу съездить в интернат вместе с тобой, — Сергей Петрович перешёл на ты, это с ним случалось, когда он брал на себя какую-то отцовскую заботу обо мне. — И за покупками тоже поедем вместе.

— Когда? — прервала я его неспешную речь торопливым вопросом, подцепила ложечкой дольку солнышка из чашки и скривилась: «кислятина, аж Москву видно!».

— Вот в этом ты вся — берёшь быка сразу за рога. Ну, давай в интернат завтра после обеда, а со всем остальным решим позже.

Ларису Ивановну мы застали врасплох: одно дело встречаться со мной, пигалицей, и другое дело с директором крупного предприятия, депутатом областного совета. Она разволновалась, не зная, с чего начать.

— Лариса Ивановна, давайте покажем Сергею Петровичу мастерскую и швейный цех, а когда ребята закончат урок, пройдёмся по классам и комнатам отдыха, — пришла я ей на выручку своей инициативой, без подобающих церемоний взяла её под руку и повела в цех.

Сергей Петрович цепким взглядом хозяйственника осматривал всё неспешно и детально, делал пометки в блокноте. Директриса слегка подуспокоилась.

— Можно встретиться с выпускниками, Лариса Ивановна? — Сергей Петрович открыл кожаную толстую папку, убрал в неё блокнот и выжидающе посмотрел на директрису.

— Да, конечно! — как-то поспешно и угоднически ответила она: эх, привычка прогибаться перед начальством гороно. — Я соберу их в актовом зале минут за десять.

Выпускников было около двадцати пяти. Я удивилась, как много детей живут оторванными от семьи, а некоторые даже на воскресенье остаются здесь.

Сергей Петрович кратко рассказал о нашем комбинате: о производстве, цехах, рабочих специальностях, перспективах роста квалификации и зарплаты, получения жилья в общежитии.

— Ну, Ангелина, вам слово: как живёт, чем увлекается молодёжь?

Я приковала взгляды старшеклассников рассказом про кружки, спортивные секции, команду КВН, которая недавно победила команду швейной фабрики соседнего района, танцевальные вечера — молодых ребят интересовала именно эта область, а не трудовые заслуги.

— Что же вы скромничаете, Ангелина? Наша молодёжь своими силами выпускает еженедельную стенную газету, готовит материал для внутреннего радио, подаёт большое количество рацпредложений по улучшению производства, участвует и побеждает в социалистических соревнованиях. По инициативе актива комсомола организованы два штаба добровольной народной дружины. И вот шефство над вами тоже выбито конкретно руками Ангелины, которая сейчас скромно стоит перед вами. — Сергей Петрович развернулся в мою сторону, ободряюще вскинул на меня брови, и ребята захлопали.

Сейчас напрашивается написать: я смутилась… Но нет, никакого смущения и в помине не было! Я, как сталь у Островского, к этому времени уже закалилась при «большом огне» и «сильном охлаждении». Так легко меня не пробьёшь…

Когда хлопки поумолкли, Сергей Петрович продолжил:

— Молодёжь — двигатель всей жизни комбината. Именно на молодых и рассчитываем, и опираемся. Так что, ребята, если есть желание после окончания школы влиться в наш молодёжный коллектив — милости просим! Специальности обучим, жильём обеспечим. А пока мы приехали посмотреть, чем сможем пополнить ваши мастерские, комнаты отдыха, спортивный зал. Обещаем вернуться не с пустыми руками.

Конечно же, в итоге и ребята, и Лариса Ивановна остались довольными и толпой проводили нас до машины. Мальчишки вышагивали рядом с Сергеем Петровичем, задавали вопросы про стройку, а девчонки не сводили любопытных глаз с моей персоны — видимо, я всё ещё не вписывалась в привычный образ комсомольского вожака местного разлива.

Мы выехали из интерната после пяти часов вечера. В это время рабочие молокозавода возвращались по домам — толпа растекалась по улицам Левобережья. И вот ведь как тесен мир! Все дороги ведут в Рим! То бишь, к дому Смирновых. Навстречу нам шёл Алексей в окружении шести-семи девушек. Светик-семицветик была в их числе. Они шли и смеялись. Водитель Николай «бибикнул», мол, расступайтесь, не видите, что ли? Они освободили путь. Я сидела у окна с их стороны. Алексей кинул взгляд на проезжающую «Волгу», но я успела отвернуться. Никакого контакта глазами! Николай хихикнул. Он узнал Алексея. Сергей Петрович тоже «крякнул». И чего они потешались? Может, я не увидела чего-то, пока отворачивалась? Ну не спрашивать же их об этом!

— Поклонился твой хлопец низко в пояс и снял шапку, мол, «проезжайте, барыня!», — со смешком пояснил Николай, видя мою озадаченность их реакцией. — Это же Смирнов? Эх, хорош футболист! Покруче нашего Владимира! Надеюсь, в июне увидим его в городском турнире.

Вот и как в этом маленьком городке кого-то вычеркнуть из своей жизни? Это не Москва! Здесь не затеряешься…

Мир, Труд, Май

Приближались майские праздники. Первый из них — Международный день солидарности трудящихся. На самом комбинате мы не планировали проводить каких-либо мероприятий. Главным в эти праздничные дни всегда были демонстрация на центральной площади у зданий горкома партии и горисполкома и концерт художественной самодеятельности на открытой площадке парка. Левобережные переправлялись теплоходом и паромом и присоединялись к колоннам трудящихся Правобережья. В первых рядах колонны каждого предприятия шло руководство, знаменосец и сотрудники, несущие транспарант с названием предприятия. От нашего комбината знаменосцем был физрук Владимир. И рядом с ним с правой стороны должны были идти директор и парторг, а с левой — секретарь комсомольской организации и главный инженер комбината. После работы, без посторонних глаз, нам пришлось даже потренироваться немного, чтобы шагать красиво в ногу: всё-таки предстояло возглавлять всю демонстрацию, не зря же наш комбинат был градообразующим.

Но 1 Мая нежданно-негаданно выпал мокрый снежок, хотя накануне стояла солнечная тёплая погода. Мои ноги насквозь промокли — видите ли, «стиляга-модница» о резиновых сапогах для такого праздника даже и не помышляла. Демонстрация ещё не началась, а настроение было слегка подпорчено.

Предприятия готовились к построению, одно за другим в сплошную линию. Из динамиков парка орала патриотическая музыка. Комсомольский актив раздал красные флажки и надутые воздушные шарики. Мимо нас на построение в «хвост» прошли две самые большие группы с левого берега: молокозавод и ателье «Тюльпан». Алексей и Виктор (муж тихони Люси) несли длиннющий транспарант молокозавода. Алексей кинул оценивающий взгляд на «головку» демонстрации и что-то с усмешкой сказал Виктору, и тот кивнул в знак согласия. Видимо, обсуждали важность «барыни» в мероприятии. Надя безрезультатно высматривала своего Толика в колоннах Левобережья. Он работал в СМУ (строительно-монтажное управление), но в немногочисленных рядах этого предприятия его не было.

Со стороны парка, из громкоговорителей, наконец-то громыхнул бодрый марш. Народ слегка оживился. Построение закончилось. И в 9:00 наш комбинат открыл демонстрацию. Несмотря на испортившуюся погоду и долгое ожидание, люди были счастливы и воодушевлены: махали флажками, кричали «ура!» и выпускали в небо разноцветные шарики.

Днём в парке намечалась праздничная программа. Вода хлюпала в моих лаковых туфельках, и я решила не оставаться на ярмарку и концерт художественной самодеятельности, утянула в общежитие и Надю. Вручила ей свежий польский журнал «Ванда», а сама сразу же ушла под горячий душ согреться.

— Лин, ну что, мы идём за Волгу? — Надя шелестела страницами журнала в поисках ярких картинок. — Денёк-то распогодился!

— Надя, вот честно, если ты про клуб, то у меня никакого желания нет. Извини! Ты же должна понимать, я могу наткнуться там на «Главного Героя». А если он ещё и под градусом, то вообще будет «Г… в кубе». Ты же его знаешь! — я поменяла полотенце на сухое и обернула его вокруг головы.

— Ну а как я одна? Мне надо встретиться с Толиком.

— А как же я одна всю осень добиралась на левый берег? Точно так и ты вернёшься. Теплоходом! Это же не пешком по льду через Волгу идти — провожатые не требуются.

— А в клубе как я одна, если его там не будет? А если будет и вдруг не один? Ты что, сестра, не понимаешь, как мне это важно? — Надя откинула журнал, чтобы не мешал брать меня измором.

— Ты же в его дом вхожая, Надя! Зачем тебе вообще этот клуб? Сходи домой и всё узнай! Может быть, он там больной лежит, если на демонстрации не был.

— Вот ты какая?! Мне поддержка нужна, даже если в дом идти. Без приглашения я ещё ни разу не ходила, — Надя соскочила со стула, подошла к окну и обиженно отвернулась от меня.

— Ну вы даёте! Вы же пожениться собираетесь.

— Вы тоже собирались, — тут же парировала она. — И что из этого вышло?

— Аха, брошенки мы с тобой, сестрица! Две брошенки! — засмеялась я, подошла к ней и обняла. — Ладно, куда деваться? Поведу тебя в дом к Толику.

Я надела новый костюм из плотного атласного шёлка. Коротенький, чуть ниже талии, изумрудный жакет, элегантный и в то же время романтичный, приталенный, приподняты плечи, заужены рукава, модный воротник-апаш, золотистые с резьбой металлические пуговицы на левой полочке. Под жакетом — нежнейшая гипюровая блузка пастельного оттенка. А салатовые фалды юбки-солнца волнами опускались чуть ниже колена. Оборочки и фалды меня не полнили, наоборот, на контрасте подчёркивали тонкую талию и придавали некоторый объём бёдрам. В этом костюме я выглядела взрослее, а стекающие книзу вертикали юбки зрительно удлиняли ножки. Ну разве такой костюм купишь в Романовске Приволжском? Да и в областном центре не купишь! Я сама придумала фасон и сама сшила костюм за несколько вечеров.

— ПрЫнцесса»! Нет, Королевишна! — засмотревшись, Надя жестом просила ещё раз перед ней покрутиться. — Вот умеешь ты преподнести себя!

Погода одумалась и ласкала всех солнечными лучами. Теплоход был забит под завязку: первый день навигации после ремонта, и люди соскучились по противоположным берегам. Мужчины в весёлом алкогольном опьянении разной степени громко разговаривали, ругались матом. Но мат уже не резал ухо так, как это было в первые месяцы моей жизни в этом городке. К сожалению или к счастью, но человек привыкает ко всему. Удивительно, но в моём личном окружении мужчины не употребляли нецензурной брани: или её действительно не было в их речи, или они контролировали себя.

— Ну ладно, давай заглянем в клуб. Ненадолго! Вдруг Толик там. Да и с музыкантами хочется пообщаться, — обрадовала я Надю, когда мы уже поднялись на набережную по крутой деревянной лестнице.

Зал клуба был завешан красными флажками и воздушными шариками. Озираясь по сторонам, мы прошли в свой левый угол. Музыканты увидели нас и заулыбались. Когда они закончили «медляк» и поставили на проигрыватель пластинку, первым со сцены спрыгнул ударник Андрей. Он приподнял меня и закружил.

— Линка, как же мы тебя ждали! Почти два месяца не появлялась, — он поставил меня на пол и повернулся к Наде. — Привет, Надюха! С праздником вас, девчонки!

Следующими с объятиями подошли Николай и Анна. Оба сияли. Новые незнакомые мне гитаристы Алик и Гриша (прежние готовились к весеннему призыву в армию и отошли от дел) были помладше остальных ребят, лет по семнадцать-восемнадцать, поэтому слегка робели.

— Танцевать-то будем? — спросил Андрей и утянул меня в центр зала.

Гриша пригласил Надю. Николай танцевал с Анной. Ура! По-моему, они пара.

— Ты свободна, Лина? — склонился ко мне Андрей, обнимая одной рукой за талию.

— В смысле? Я всегда свободна. Я же не птица в клетке и не рыбка в аквариуме, — посмотрела я в его карие глаза и улыбнулась.

Слушая рассказ Андрея о работе их группы, я рассматривала посетителей. Много подвыпивших незнакомых мне ребят. Они громко разговаривали, бесцеремонно глазели на девчонок, сально скользя взглядами по их телам. Ни Толика, ни Алексея, ни Валерия, ни студента Анатолия.

— Смена контингента? — поинтересовалась я, когда Андрей замолчал.

— Да, деревенские ребята решили покутить на полную катушку. Ну и перебрали малость. Но не дрейфь, ты под нашей защитой.

— Что-то я давно студента Анатолия не видела. Вот прямо со дня свадьбы Люси и Виктора, после нашей с ним румбы ни разу и не попался на глаза.

— Ты что, не знаешь? — Андрей напрягся и крепко сжал мою ладонь.

— Чего не знаю? Я вообще-то почти два месяца на Левобережье не была.

— Ох, тогда я даже в затруднении, как сказать…

Моё сердце гулко ухнуло.

— Андрей, что случилось?

— Ну, давай отойдём, присядем, — он повёл меня в левый угол, и мы сели на стулья.

— Утонул Анатолий. В Волге. Около полутора месяцев назад, когда лёд затрещал….

— Что?!

— Лин, ну неужели у вас на правом берегу об этом ничего не говорили?

Я была не в силах произнести ни слова: заложило уши и стучало в висках. И я уже не слышала, какие подробности всё ещё рассказывал Андрей. Он потряс меня за плечо:

— Лина, ты как? Лина, смотри на меня!

Я обмякла и повалилась на его плечо.

— Ко-ля, во-ды! Лин-ка от-клю-чи-ла-сь! — как во сне услышала я глухой, растянутый, уплывающий голос Андрея.

Ну вот такая я вдруг стала припадочная! Хорошо, что хоть не эпилептик!

Когда я очнулась, вся молодёжь стояла толпой и глазела на меня. Лицо и жакет были мокрыми.

— Господи, как ты напугала нас! — обняла меня Надя.

Андрей вытирал моё лицо носовым платком.

— Вот какой же я дурак! Дёрнул чёрт за язык! Я же знал, какая ты чувствительная…

Ко мне наконец-то вернулась способность говорить:

— Надя, нам надо уйти. Ну не срывать же вечеринку моей выходкой. Извини, но про дом Толика на сегодня придётся забыть.

— Отсидись немного, Лина, — робко предложил Николай.

— Нет, нет, я нормально! Всё прошло! — успокоила его я. — Идите, играйте! Вечер должен продолжаться!

Я посмотрела на опустившего глаза Андрея.

— Не кори себя! Ты здесь вообще ни при чём. Со мной такое случается. Это уже не в первый раз.

Когда Николай поднялся на сцену и поставил очередную пластинку, в зал вошли Алексей и его Пышечка. Алексея невозможно было не увидеть — голова возвышалась над публикой. Скопление народа в левом углу зала привлекло его внимание. Он подошёл. Я опустила глаза. Он присел передо мной на корточки.

— Что случилось, Лина? На тебе лица нет! Тебя кто-то обидел? — его голос звучал взволнованно, и он вцепился пальцами в моё колено.

И я не удержала слезу, всё ещё не глядя ему в лицо.

— Узнала про Анатолия, — пояснил Николай Алексею.

— А-а-а, понятно! — Алексей поднялся с корточек. — Странно, что до сих пор не знала. Разве он не к тебе шёл в тот вечер, Лина?

Что за ересь?! Его вопрос повис в воздухе.

— Какое же ты «Говно в кубе», Лёшка! — не сдержалась Надя, — Лина со дня Люсиной свадьбы Анатолия не видела.

Но он промолчал и быстрым шагом направился к выходу. Пышечка суетливо последовала за ним.

8 Марта, а теперь и 1 Мая — ещё один день в мою копилку чёрных праздников.

День Рождения

25 мая мне исполнилось двадцать два. Ну что такое возраст в двадцать два года? Начало жизненного пути! Конечно, это прекрасно, когда под ногами уже есть база и фундамент, но и для начинаний этот возраст тоже не преграда. Я была полна сил и энергии, и главное, у меня получалось всё задуманное. В областной газете на последней странице печатался гороскоп на неделю и всякие астрологические байки, и я прочла накануне: «Женщины, рожденные 25 мая, обладают следующими чертами: кокетливость, независимость, эрудированность. Они обожают тайну, загадку, а потому вокруг них всегда витает флёр тумана и недосказанности. При этом они не замыкаются в себе, являются социально активными и яркими, но оставляют задел для самой неожиданной трактовки образа». Ну как, соответствует сказанное моему типу личности?

Это был вторник, обычный рабочий день. С утра от лица администрации и комсомольского актива меня поздравили директор и Надя. Большой букет красных роз в красиво оформленной корзинке красовался на моём столе и распространял вокруг запах мёда и фруктов.

Но моего самого близкого коллеги по работе, физрука Владимира, в тот день на рабочем месте не было. 9 мая стартовал футбольный турнир района, и Владимир много внимания уделял не только команде комбината, в состав которой входили в основном парни-строители, но был и одним из организаторов всего турнира. Почти каждый посёлок или деревня имели свою, пусть не высокого уровня, но всё же играющую команду. Владимир хотя бы раз в неделю посещал тренировки каждой из команд. Таким активистом был не он один. На левом берегу местные, можно сказать, дворовые команды курировал Алексей. Из этих немногочисленных команд к концу апреля он собрал сборную Левобережья и тренировал ребят на футбольном поле школы. Условия для тренировок на левом берегу были на порядок ниже: на правом имелись и футбольное поле со скамейками для зрителей, и крытый спортзал.

Но вернёмся к моему дню рождения. Я не собиралась отмечать его как-то особо: посидим за чаем и тортиком с моими соседками по квартире, а Надя с Толиком присоединятся чуть позже.

В тот злополучный первомайский день Толик действительно оставался дома из-за гриппозного состояния. Развития в отношениях Нади и Толика не наблюдалось, они оставались всё в том же подвешенном режиме. Разговоры о свадьбе стали запретной темой, хотя прошло уже больше пяти месяцев после возвращения парня с флота. А Надя рассчитывала на довольно скорую свадьбу. Так что наша тихоня Люсенька всех обскакала!

Вечером мы с девчонками хлопотали на кухне с салатиками и лёгкими закусками к бутылке розового вина. В дверь постучали. Таня пошла открывать и вернулась с букетом из девяти нераскрытых в бутонах белых роз на длинных ножках. Элегантные розы в ажурной серебристой обёртке перехвачены большим белым атласным бантом. К банту прикреплена поздравительная открытка с коротким текстом: «С днём рождения, Ангел Лина!».

— Кто принёс? — спросила я Таню, разглядывая открытку.

— Комендантша, — тряхнула белокурыми кудряшками Таня.

Конечно, по формулировке я сразу поняла, от кого букет. Ну вот и зачем Алексей продолжает вспоминать прошлое? Он же в новых отношениях! И пока он не способен отпустить меня полностью, я же тоже не могу освободиться от этой невидимой тонюсенькой ниточки, которая всё ещё хоть и непрочно, но привязывала меня к нему.

Открытку незаметненько убрала в карман фартука, а букет вложила в руки растерянной подруги:

— Тань, разверни упаковку и поставь цветы в вашей комнате!

Сама же отвернулась от букета нарезать ровными кругляшами редиску — с глаз долой, из сердца вон!

Наконец-то подошли и Надя с Толиком. С тортом и бутылкой шампанского. Мы неплохо посидели все вместе за общим столом: девчонки хором пели застольные, Толик разбавлял хор анекдотами, а потом втроём ушли в мою спальню. Выпив шампанского и вина, я растревожила «пагубную» разговорчивость и начала резать правду-матку в глаза: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— Толик, в конце концов, ты собираешься жениться на моей сестре? Я дружкой ни разу не была, а так хочется! Ну сколько можно мотаться за Волгу туда-сюда? Вам уже по двадцать четыре года! Пора бы и определиться! — не дождавшись ответа, я перевела взгляд на Надю. — Надя, а ты чего молчишь? Не хочешь разве замуж? — мои мысли скакали, не успевая одна за другой. — Кстати, Надюха, тебе срочно надо выписаться из квартиры Капы и прописаться здесь в общежитии. Можешь ко мне в комнату подселиться. Скоро новый дом сдавать будут, и есть шансы получить свою квартиру.

— Нам пока и без штампа в паспорте хорошо, — наконец-то заговорил Толик, поймав за хвост паузу в моей тираде, — правда, Надюха? У нас ещё конфетно-букетный период. Сейчас пошла тенденция жениться по залёту. Так что как только, так сразу! А вот с пропиской в общаге — отличная идея. Надя, держи нос по ветру! Линка дело говорит: своего жилья у тебя нет, живёшь у тётушки. Не откажут тебе! Тем более, ты специалист.

Надя отмалчивалась. Её уже давно напрягала нерешительность Толика распрощаться с холостяцкой жизнью. Именно поэтому я и начала разговор.

— Эгоист ты, Толик! Пользуешься девчонкой по полной программе, а женитьбу хочешь только по залёту. Даже гуляка Алексей, и тот был готов жениться немедленно, вопреки своенравной мамАн.

— Ну, я — не Лёха, а Надя — не ты. У нас ситуации разные. Вы страстью горели и ею наломали дров. А у нас всё идёт своим чередом чинно, ровно, благородно, — он повернул голову за поддержкой в сторону Нади, — да, Надюх?

Но Надя всё ещё молчала. Разговор ей был неприятен. Но она понимала — он давно назрел. И, скорее всего, в душе была благодарна мне за эту инициативу. Она поднялась со стула, распахнула штору на окне и выпалила:

— Лин, Алёшка под окном. Лёгок на помине!

Я вспыхнула:

— Тебя не видел?

— Нет, стоит спиной и смотрит на рощу за оврагом.

— Зашторь скорее! — моё сердце колотилось.

— И чего стоит как истукан? Караулит кто выйдет? Или не решается войти? Лёшка и вдруг такая робость! — Надя отошла от окна и взглянула на Толика, он направлялся к двери.

— Девчонки, я не прощаюсь! Выйду покурить с Лёхой, — Толик хлопнул дверью.

— Наверное дружинники и вахтёр не впустили. После того дебоша, я попросила занести его в чёрный список. Но букет роз передал, — я нервничала… случайно надломила ноготь и с досадой посмотрела на него.

— Это те девять белых роз в зале?

— Они самые.

— А я же флористику изучала. Цвет и количество роз имеют определённый смысл. Девять белых роз — это искренние муки совести из-за проступка.

— О как?! Но за всё время наших отношений я уже столько раз наслушалась про муки совести! И давно уже поняла: эта песня хороша, начинай сначала! Никогда его выходки не закончатся — темперамент у него такой. Никуда от этого не денешься, — я встала, подошла к окну, чуть-чуть раздвинула штору и посмотрела в щелочку на одинокую длинную фигуру, застывшую, как фонарный столб на мосту Александра III в Париже. — А эта его патологическая ревность?! Это же порок! Я не имею в виду ревность, вызванную явными причинами, такая может возникнуть у любого, даже у меня… Но ему нужен психолог, иначе не будет счастлив в семейной жизни. Если, конечно, не женится на клуше, заглядывающей ему в рот. Но и тогда, ну о каком счастье можно говорить? Разве его устроит такая клуша? Он же совсем непрост! В отношениях тянется к высоким материям, копается в чувствах, философствует. Пофлиртует и бросит! Вернее, «поматросит и бросит», как говорил Анатолий.

— Ну вот поэтому он до сих пор и болен тобой. Равноценно-то заменить некем. И ты… Ты же тоже не освободилась!

— Ну, нет! Я выбор сделала: вместе нам не быть! Я его давно отпустила. Пусть женится уже и живёт своей жизнью без воспоминаний обо мне, — я взглянула на обломанный ноготь, — Надь, подай маникюрные ножнички: всё нафиг обрежу!

Надя порылась в тумбочке, нашла набор для ухода за ногтями, протянула мне.

— Лина, ну, легко сказать «живи и не вспоминай!» А как без воспоминаний, если постоянно натыкаетесь друг на друга? Воспоминания не сотрёшь же ластиком…

Наш разговор прервал вернувшийся Толик.

— Ну что, Надя, по домам? Надо успеть на последний теплоход. Проводим до Капы вместе с Лёхой.

Он перевёл взгляд на меня:

— Можно пошептаться с тобой?

— Если про Алексея, то лучше не надо. Я не нуждаюсь в дипломатах.

— Ты жестокая, Лина…

— Нет! Я ему сочувствую и даже жалею. Но он не тот, кто нуждается в жалости. Он же рассчитывает не на жалость, а на другое. А другого не будет.

— И всё-таки пару слов. Я обещал, что передам их тебе.

— Ну, пойдём на кухню, если пара слов, — я прихватила пустую бутылку, а Толику указала глазами на стаканы, — заодно и порядок наведём.

Мы сели за стол. Наконец он заговорил, сверля меня глазами:

— Он просит встретиться, обещает не приставать с чувствами. Хочет выяснить один важный для него вопрос. Без ответа на него не сможет успокоиться.

— Хорошо! Если хочет успокоиться, я согласна. Пойду с вами и останусь на ночь у Капы. Мне будет легче, если вы рядом.

Мы вышли из подъезда. Алексей замер передо мной. Без зимней верхней одежды, в тонкой синей рубашке, в свете луны он выглядел бледным и похудевшим. Высоченный мальчишка с виноватыми глазами! Куда испарился из него тот герой-любовник, мартовский кот?

— Здравствуй, Лина! С днём рождения! — его голос, обычно шумный, звучал непривычно тихо и вкрадчиво, как будто слова слетали с губ, без участия голосовых связок. Как шорох осенних листьев под ногами…

Ох и хитрец! Даже голос и тот пустил в обольщение! Конечно, он же знает, что я темброзависимая! Я кивнула. Мы медленно пошли следом за Надей и Толиком.

— Я слушаю, Алексей!

— Мы ни разу не поговорили с того злополучного восьмого марта.

— В тот день я сказала тебе всё, что хотела сказать. И с тех пор ничего не изменилось.

— Изменилось. Я стал другим. И ты стала другой.

— И? В целом это ничего не меняет. Я жду принципиальный вопрос.

— Сначала прими мои извинения, — он широко шагнул своими двухметровыми ногами, развернулся лицом ко мне, преградил путь и попытался поймать мой взгляд, — я, идиот, был неправ. Впрочем, как всегда! Идиотом был в те последние минуты в клубе и ещё большим идиотом утром восьмого марта.

— Проехали, Алексей! — я обошла его стороной. — То, что ты идиот, я давно поняла. Но те последние минуты седьмого марта в конце концов привели тебя к новым отношениям. И я, правда, рада за тебя — клин клином вышибают!

— Не сравнивай, Лина! Это совсем другое… — он поравнялся со мной и робко коснулся моего плеча ладонью.

Я встряхнула его руку

— Мне, правда, не интересно знать, насколько это у тебя другое. Твоя жизнь, и меня в ней больше нет. Наши дорожки разошлись. Я всё ещё жду принципиальный вопрос. Давай, помогу! Ты хотел спросить про Анатолия? С Анатолием у меня никогда не было никаких отношений, и в тот вечер он шёл не ко мне. Это тебя успокоит? Или принципиальный вопрос — «мой секс в общежитии»? Я тебя, который был моим первым и единственным мужчиной, тебя, любимого, ни разу к себе не пригласила. Как же ты мог подумать, что я пустила в свою постель кого-то другого? Я что, такая доступная и распущенная? Или по себе судишь? Для тебя же флирт и вытекающие из него последствия — дело привычное.

— Лина, малышка… — он остановился и попытался обнять меня.

— Нет, нет, убери руки! Ты обещал, что никаких слов о чувствах. Лучше слушай и не перебивай! Я сегодня опять разговорчивая и красноречивая, что крайне редко бывает, и могу позволить себе многое сказать. И забудь про «малышку»! Мне этот эпитет больше не подходит: даже на твоём фоне я давно уже не малышка. Я уже переросла тебя, Алексей, а ты всё тот же инфантильный мальчик. Какой ещё принципиальный вопрос тебя интересует? Андрей? Андрей — мой друг по клубу и музыке, человек, который видит меня насквозь и понимает лучше, чем понимал ты. Владимир? Владимир — мой коллега, моя правая рука по комсомолу и компаньон по шефству над интернатом. Кто ещё? Валерий? Валерий вообще просто знакомый, который, не скрою, мне приятен как человек. Успокоился? И не смей их трогать, если увидишь рядом со мной! Ты не имеешь никакого права решать, с кем и как мне общаться и проводить время. Мы пошли по жизни разными тропами. И лучше было бы, если бы они нигде не пересекались, — я пнула подвернувшийся под ногу камень и чуть не вскрикнула от боли в пальце.

Да, мне было больно…

— Лина, ты меня презираешь? Неужели я настолько подлец? Я вообще хотел поговорить не об этом. Даже и не знаю, как начать.

— Начни уж как-нибудь! Ты же такой красноречивый у нас!

— Красноречивым я был только с тобой. Никто больше не вызывает желания облачать слова в красивую форму. Но ты выпила меня всего до дна, а потом своей ножкой выпнула из своей жизни, как пустую бутылку… Пустой я сейчас, Лина… О-пус-то-шён-ный…

— О-ля-ля! Как банально! Алексей, прекрати! Меня уже не купишь такими речами! Я давно уже не та девочка, которая попадала под подобные чары. Честное слово, мне сейчас эти твои выражения кажутся надуманными, нелепыми и даже смешными. Всему своё время, Алексей! Было, было да прошло! — я, наконец-то, подняла глаза и смело посмотрела ему в лицо, и ничего у меня нигде не дрогнуло и не наполнилось слезами. — Так о чём ты хотел поговорить?

— О родителях. О моём отце и твоей матери. — Он задумался. Пауза затянулась. Кашлянул в кулак и продолжил. — Они были любовниками, когда моя матушка была слегка беременна мною.

— Я в курсе. И даже в курсе, что чисто теоретически, как сказала Капа, ты и я могли бы быть братом и сестрой по отцу. У нас разница в возрасте всего три месяца. По срокам сходится.

— Ты это знала?! — он схватил меня за плечи и резко развернул к себе.

— Аккуратнее на поворотах, Лёша! — я демонстративно скинула его руки. — Про связь родителей сначала просто догадывалась, а ты разве нет? Ты не видел, как твои родители пожирали меня взглядами за столом? И как отец спросил про номер дома? И как твоя мать возмущалась, когда я назвала адрес? Ну а потом Капа подтвердила мои догадки. Про брата и сестру, Лёша, я никогда в голову не брала. Не переживай, мы не родственники! Я родилась семимесячной. Можно сказать — жертва неудачного аборта. Моя мать после расставания с твоим отцом почти сразу вышла замуж. Неужели ты мог подумать, что я твоя сестра? Ты что, слепой, Лёша? Мы же совершенно разные!

— Уф! Ты меня успокоила… — он всё-таки набрался наглости, обхватил меня, приподнял, покружил и бережно поставил. — Я чуть не чокнулся, когда матушка рассказала.

— Господи, Лёша, ну что ж ты такой наивный?! Я тобой поражаюсь! Твоя матушка подкинула палку в огонь, чтобы лишний раз убедить, что мы не пара. Конечно, сейчас я понимаю, как тяжело ей было видеть меня в своём доме, если я разительно похожа на мать. Так что, я не в обиде на Нину Васильевну. Лёша, всё, что делается в жизни, делается к лучшему: мы расстались… Примут и полюбят твои родители эту Пышечку. И нарожаете вы деток. Тебе же от жизни большего и не надо! И будете счастливы!

— Как же ты изменилась! «Жертва неудачного аборта» — стойкая и непреклонная малышка… — он громко набрал воздух, наверное, чтобы заглотить ком в горле.

Знакомое состояние. В чувствах и переживаниях мы были похожи.

— Да, Лёша! Я изменилась. Я уже не та! Поэтому успокойся! Ты любил совсем другую девочку: наивную, трепетную, доверчивую, слушающую тебя с открытым ртом. Но её больше нет! Ничего этого во мне уже не осталось. Не мучь себя воспоминаниями! В одну воду дважды не войдёшь, — я старалась сдержать слезу, которая напрашивалась выкатиться на свободу. — Отпусти меня с миром, как я отпустила тебя. И мы же не враги, Лёша! Ты мне многое дал эмоционально. Я повзрослела с тобой. След в моей жизни ты уже оставил. Да и я, всё, что я могла отдать тебе за это короткое время, я отдала сполна, — слезу я сдержала, сложнее было с комом в горле, который постепенно нарастал, комом я пока ещё управлять не научилась. — Про то, что я выпила тебя всего… извини, Лёша! Но это большой вопрос кто кого выпил! Я была невинной девочкой, а ты был уже опытным мужчиной… Это я отдавала себя, а ты, Лёша, брал. Больше я ничего дать тебе не могу, как и ты мне. Наши отношения исчерпали себя, — наконец-то мне удалось сглотнуть тяжёлый ком, и стало легче, и я взбодрилась. — Даже если бы мы вот прямо сейчас решили снова быть вместе, я не могу представить, на какой такой почве мы бы строили эти отношения и совместную жизнь. Что конкретно связывало бы нас? Единственное, что я могу предложить тебе — считай своей названной сестрой, если так дорожишь мною. Потому что стать другом не получится: я не хочу близкого и частого общения с тобой. Мне ведь тоже подошла пора строить личную жизнь, а ты был бы помехой, как бельмо на глазу.

Он шёл, слушал, понурив голову. Моё сердце болезненно ныло от сочувствия, жалости и спрятанной куда-то глубоко в закрома души нежности…

Ну что за дисбаланс в моём организме?! Голова моя понимала, что никакой совместной счастливой жизни нам построить не удастся! И на это сто причин! А душа и сердце не хотели слушать мою разумную голову… глупая ветреная душа хотела вылететь и обняться с Лёшкиной…

— Всегда знал с самой первой минуты, что ты особенная, — он скрестил пальцы обеих ладоней и звонко щёлкнул ими, я вздрогнула. — Но не мог даже представить, что окажусь в такой зависимости от девушки и стану для неё бельмом на глазу. Какой же болван я был! За пять минут разрушил всё, что связывало нас.

Он пнул пустую бутылку, которая попалась ему под ногу и повторил, — болван!

— Лёша, это произошло не за пять минут. Это давно накапливалось капля за каплей. Мы разные с тобой! Наверное, единственное, что связывало нас, так это взаимная страсть. Но и у неё бывает предел. А про любовь мне всё ещё неясно до конца, была ли она на самом деле у нас: любимого человека так не унижают, как это сделал ты, Лёша.

Мы подошли к дому Капы. Толик уже попрощался с Надей и поджидал у подъезда Алексея.

— Лина, ну, посмотри на меня, посмотри мне в глаза… Ну в последний раз… Просто посмотри! Больше я ничего уже и не прошу.

Он пальцами поднял мой подбородок, как когда-то на танцах. Наши глаза встретились. Дёрнулось правое веко (как долго такого не случалось!), в горле опять начал нарастать тот тяжёлый ком, который перекрывает дыхание и давит на уши…

— Всё, Лёша, прощай! Опоздаете на теплоход.

Он склонился ко мне и поцеловал в глаза.

— Будь счастлива, малышка! Ты для меня навсегда ею останешься. И спасибо за урок жизни!

— Прощай, Лёша! И прости…

Я тихонечко прошмыгнула в комнату Нади, упала на кровать и разревелась. Слёзы всегда приносили облегчение.

— Не простила? — присела на уголок кровати Надя, не зная как меня утешить.

— Простила и… отпустила с миром… И сама попросила простить. Надеюсь, что он всё понял. Надя, это не любовь! Это наваждение! Мы же доведём друг друга до нервного срыва. Похоже, что и мне тоже надо лечиться. А ещё сегодня утром я была уверена, что всё уже в прошлом. Ну нельзя нам пересекаться! — я приподнялась, присела рядом с Надей, и она обняла меня.

— Парня тебе завести надо! Хотя бы просто друга, — Надя протянула мне носовой плоток, и я промокнула слёзы, — Толькин сослуживец Иван, который Новый Год с нами у Толика встречал, ну, который поцелуй у тебя вырвал, когда в бутылочку играли, он постоянно интересуется тобой. Сам он из посёлка Заречный. Давайте в воскресенье вчетвером съедим в областной центр, посидим в ресторане, погуляем по городу.

— Какой такой Иван, Надя?! — я скрутила носовой платок и от возмущения швырнула его на пол. — Я даже лица его не помню! Разве мне тогда до этих сослуживцев было? Я же кроме Лёшки никого вокруг себя не видела… Он же был моим единственным светом в окошке… — я опять заплакала.

— Вот умудрились же вы встретиться! Оба ненормальные, чувственные… как оголённые провода… — её голос дрожал. — Да, я понимаю, что сейчас ни он, ни ты не сможете найти достойную замену. Ну и как быть дальше?!

— «Две белые вороны в городе, а поэтому заметили друг друга и пересеклись, и не оставили шанса чёрным воронам», — так однажды сказал Владимир. Получается, что он был прав. Оказывается, со стороны виднее. И все были правы: и Анатолий, и Владимир, и Андрей, и даже Капа! Одна я была слепая! — я схватила подушку, уткнулась в неё лицом, чтобы заглушить рыдания и не перепугать Капу за стенкой…

— Ты была не слепая. Ты была влюблённая. А когда любят, то ведь не за что-то, а вопреки — народная мудрость.

Надя отобрала у меня подушку, притянула к своему плечу, мы соприкоснулись головами, я успокоилась.

— Надя, это не народная мудрость. Так сказал философ и психолог Эрих Фромм. И да, я принимала Лёшку таким, каким он был. Мы неоднократно говорили с ним на эту тему… Но восьмого марта он был страшен! Как вспомню, до сих пор мороз по коже! — я встала с кровати, подошла к столу налить воды из графина в стакан, но вода пролилась мимо — дрожали руки. — В его глазах, обычно таких прекрасных, вдруг вспыхнуло столько ужасающей меня агрессии… Вообще не его глаза, а глаза какого-то хищного зверя… Мне казалось, он мог бы меня убить: в этом своём необузданном гневе ударить головой об стену и размазать всю меня по ней… А за что, Надя?! Ну как такое простить? Как такое принять и любить вопреки? Значит, в нём всё-таки живёт демон. И, по-моему, он сам об этом знает. Не зря говорил, что у него много пороков… Эх, не наломал бы дров!

Товарищеская игра

На воскресенье 30 мая между командами двух берегов запланировали товарищескую игру по футболу, неофициальную, скорее тренировочную, чтобы игроки могли присмотреться друг к другу. Играть должны были на футбольном поле правого берега. Команда Правобережья почти полностью состояла из игроков нашего комбината. Комсомольский актив, конечно же, призвал молодёжь посетить мероприятие и поддержать свою команду.

Я любила футбол, и уже с восьмого класса отец брал меня на стадион. Я хорошо знала, какие команды входили в высшую лигу СССР, знала фамилии ведущих игроков и отслеживала турнирную таблицу — была подкованной болельщицей. Но идти на игру 30 мая не хотелось: память жёг эмоциональный срыв после разговора с Алексеем. Оказалось, полностью абстрагироваться от него, вернее, от гипноза его глаз, я так и не смогла, хотя была уверена, что всё уже в прошлом. Видеть его не хотела.

Но для города эта игра была событием: её ждали и заранее ставили на победителя, не зная ни состава команд, ни уровня их игры. Поле располагалось рядом с общежитием, и Надя с Толиком перед игрой зашли ко мне.

— Ничего знать не хотим! Собирайся! — тоном командира октябрятской звёздочки сказала Надя, — Володька не простит, если не придёшь. Комсорг не должен увиливать. Да и в стенную газету надо очерк написать.

— Вот ты и напишешь! Привыкли все на мне ездить, — огрызнулась я.

— Лин, если ты из-за Лёхи, то не дрейфь: он понял — всё потеряно. Больше не будет доставать. Так и сказал. Он тоже парень не лыком шитый. Расслабься! — Толик постучал пальцем по циферблату командирских наручных часов. — Пора идти, девчонки! Все места расхватают!

Не в моём характере вынуждать людей уговаривать себя. Всё-таки идти надо! В конце концов, я же не страус прятать голову в песок.

Несмотря на канун лета, день был прохладный и слегка ветреный, а значит, будет повод выгулять довязанные мною пару вечеров назад красные пуловер и шапочку с козырьком. Я переоделась в узкие синие джинсы фирмы Lee Riders и в вязаные обновы. И мы пошли к футбольному полю. На немногочисленных скамейках свободных мест уже не было. Футболисты разминались. Я обвела взглядом ряды зрителей: в основном молодёжь комбината, но на одной из скамеек увидела знакомых мне по клубу левобережных ребят. Среди них был и Валерий. «Подойду попозже», — решила я и перевела взгляд на футболистов.

Солнце ещё не покрыло кожу игроков загаром, и в белой форме команда Правобережья смотрелась бледненько. Всё-таки нужны цвета поконтрастнее. Левобережные играли в чёрных спортивных трусах и голубых футболках. Футболисты — парни в основном коренастые, плотные, среднего роста. Высоченный Алексей выглядел «белой вороной» среди всех. Отнюдь не бледный от природы, он будто уже активно позагорал где-то под южным солнцем. Именно из-за этого выраженного пигмента при первой встрече с Натальей и Леонидом Ивановичем, я и почувствовала в них пикантную каплю далёкой «восточинки», доставшейся им от предков.

— Ангелина, Надежда, добрый день! — услышали мы голос позади себя и обернулись.

Нам широко улыбался бывший секретарь комсомольской организации комбината Георгий Сергеевич, а рядом с ним стоял мужчина крепкого телосложения в добротном спортивном синем костюме с отделочной белой узкой полоской по швам, с надписью на груди «СССР».

— Здравствуйте, Георгий Сергеевич! Пожаловали в родные края футбол посмотреть? — я была удивлена, что важная персона областного спорткомитета заинтересовалась товарищеской игрой районного уровня.

— Да вот, тренера привёз на твоего парня глянуть. Сами-то вы так и не перезвонили. Знакомьтесь: Юрчев Василий Степанович.

Я кивнула тренеру.

— Ну что ж, гляньте, если вам ещё актуально. Только парень уже не мой, так что посредником быть не смогу.

С отдалённой «левобережной» скамейки в нашу сторону смотрел Валерий. Я приветственно взмахнула рукой, он улыбнулся. Георгий Сергеевич с тренером ушли поближе к футбольному полю.

— Пойду, поздороваюсь с Валеркой, а то все глаза проглядит, но так и не решится подойти. Вы со мной? — дежурно спросила я, надеясь на ответ «нет».

— Иди. Мы не потеряем из виду: тебя, Красная Шапочка, за версту видно, — со смешком ответила Надя.

Когда я подходила к скамейке зрителей левого берега, Валерий уже лавировал между болельщиками мне навстречу.

— Привет, Лина! Сто лет не виделись! За кого болеть будешь? За Лёху или за комбинат?

— За игру болеть буду! Ни Лёху вашего, ни Владимира я ещё в игре не видела.

— Может, отойдём поодаль, вон на ту возвышенность и сядем на траву? — он склонил ко мне взлохмаченную голову, и я еле сдержалась, чтобы не запустить руку в его шевелюру и не подёргать его за волосы. Однажды Валерий уже испытал это на себе. Вот ведь искушение!

Мы подошли к небольшому насыпному холму, в бок которого вгрызся вход в бомбоубежище. Валерий снял с себя лёгкую ветровку и расстелил её на земле. Сели. Отсюда всё поле просматривалось хоть и не как на ладони, но значительно лучше, чем со скамеек.

Наконец-то взвизгнул свисток. Игроки рассыпались по полю. Владимир почти сразу завладел мячом и на скорости рванул к воротам команды Левобережья, виртуозно обходя то одного игрока, то другого. Но Алексей не стремился остановить атаку, а что-то выкрикивал и показывал знаки защитникам своей команды. При его «двухметровых» ногах он был у ворот ещё до того, как туда добежал с мячом Владимир. Алексей остановился невдалеке от ворот и наблюдал за действиями защитников. Владимир размахнулся, чтоб ударить по мячу, защитник левого берега поймал сигнал Алексея и тут же подкатом, скользя по траве, в падении выбил мяч из-под ног Владимира в сторону своего капитана. Алексей подхватил мяч, ловко обработал его и пнул диагональной длинной передачей в центр поля, где мяч уже поджидали нападающие его команды. За столь короткое время правобережные игроки, которые только что были в атаке, ещё не успели перестроиться и закрыть зоны в обороне. И, гол!!! Команда Левобережья на первых минутах игры вышла вперёд. 1:0. Зрители взревели и зааплодировали. Динамичное начало! Алексей показал большой палец игроку, забившему гол.

— Боже, как это просто и гениально! — тихо сказала я и прикусила губу.

— Ты и в этом разбираешься?

— Стараюсь разбираться в том, что мне интересно по жизни. Было бы неинтересно — не разбиралась бы.

— Да уж… — Валерий с прищуром посмотрел на меня.

Игра продолжалась. Владимир старался изо всех сил, ему хотелось взять реванш за пропущенный гол, он выкладывался на все 100%, взмок и уже выглядел уставшим. Какой же болван! Он же вообще не даёт играть ребятам!. А Алексей в это время натаскивал команду, давал шанс отличиться каждому, и ребята отрабатывали различные виды передач. Алексей горизонтальным движением руки от себя указывал на поперечную передачу, вертикальным вперёд — длинную передачу, отмашкой ладони снизу — низкую, рукой над головой — верхнюю. В его арсенале знаков были и те, которые я пока не расшифровала. Он не стремился забивать сам, но контролировал и направлял весь процесс игры. Особое внимание капитан уделил способам защиты с подстраховкой друг друга. И Владимир упрямо бился об этот щит. А команда ЛБ (левого берега) на контратаках забила ещё два гола. 3:0. На Владимира жалко было смотреть. Команды ушли на перерыв.

К нам подошли сначала Надя с Толиком, затем Георгий Сергеевич.

— Ангелина, твой парень прирождённый тренер! Но хотелось бы и его самого увидеть в игре. Василий же именно за этим и приехал.

— Георгий Сергеевич, повторюсь: парень не мой. Но если Смирнов захочет показать себя в игре — покажет. Он довольно амбициозный, и у него были планы на этот год.

Я перевела взгляд на Валерия:

— Сможешь подойти к Алексею к концу перерыва и передать, что его пришли «покупать»? Пусть покажет товар лицом.

— Сказать-то могу, но толку… Ты, что, сама Лёху не знаешь? Он же упрямый, как бык!

— Ты хотел сказать как баран? — засмеялась я. — Ну да, бык ему подходит больше. Нет, с такой стороны его не знаю: упрямым ни разу не видела, во всяком случае, не со мной.

— Ещё увидишь! — усмехнулся Валерий и размашистым шагом пошёл в сторону футболистов.

Футболисты отдыхали: одни сидели, другие лежали на траве поля, массировали мышцы и пили воду. Валерий подозвал Алексея, заговорил, и оба повернули головы в нашу сторону.

Тактику игры второго периода Алексей перестроил, сосредоточив внимание на атаках. Но опять же, если перехватывал мяч у соперника, к воротам не рвался, а точным ударом пасовал то одному, то другому нападающему ЛБ для позиционной атаки или для быстрого прорыва, в зависимости от ситуации. В итоге в ворота правого берега залетело ещё два мяча. Но гол всё-таки забил и Владимир. 5:1.

До конца матча оставалось минут десять. Алексей сильным техничным толчком плеча в плечо отобрал мяч у Владимира, отправил его короткой передачей своему игроку, набрал скорость, догнать его или остановить было просто невозможно, ворвался в зону ворот правого берега, получил верхнюю передачу на голову, ударил, и мяч влетел в ворота. 6:1! Болельщики соскочили со скамеек и шумно, с криками захлопали. Да, это был эффектный гол! Я моргала, чтобы ресницами смахнуть непрошенную слезу. Георгий Сергеевич обнял меня:

— Ну, а что я говорил? Звезда нашего района!

К нам подошёл тренер областной команды Юрчев.

— Этот парень — самородок! При таких физических данных ещё и голову имеет, в отличие от капитана команды Правобережья.

— А я что говорил? — повторялся Георгий Сергеевич, довольно потирая руки, и снова приобнял меня, пропуская мимо ушей объяснения, что не имею я никакого отношения к Смирнову.

Но игра на поле продолжалась. Алексей посылал знаки игрокам своей команды, и они по очереди пристреливались к воротам. Когда игрок ЛБ потерял мяч, и тот оказался у правобережного, Алексей набежал ему навстречу, совершил выпад, присев в полушпагат, и красиво отправил мяч в зону ворот правого берега. И юный нападающий команды ЛБ, получив этот чистый мяч «на блюдечке с голубой каёмочкой», моментально направил его в ворота. 7:1! Игра закончена.

Бесспорно, Алексею удалось за короткое время собрать команду. Что ж, я гордилась им как другом или братом. Ну, в самом деле, он же мне не враг и не чужой человек!

Болельщики высыпали на поле. Все хотели поздравить левобережных ребят, несмотря на то, что сами были с правого берега. Капитан принимал поздравления и пару раз поворачивал голову на наш холм, на котором мы остались вчетвером, а тренер областной команды и Георгий Сергеевич в это время направлялись к Алексею. Они разговаривали недолго. Мне показалось, что Алексей отрицательно покачал головой. Затем пожали друг другу руки и разошлись.

— Думаю, надо подойти к Лёхе, Лина, — предложил Валерий, — даже посторонние люди поздравляют. А полный игнор будет говорить о том, что ты держишь обиду. А ты же не держишь, правда? Ты же выше этого?

— Дело совсем не в обиде. Но, наверное, ты прав — подойти надо.

Лёшка увидел, что мы направляемся к полю, и сам зашагал нам навстречу. Девушки всё ещё не расходились, перешёптывались, с восхищением посматривали на высокого красивого парня, который только что привёл команду к яркой, убедительной победе. А он с отстранённым видом рассекал толпу своих болельщиц и поклонниц. Мы поравнялись. Толик обнял героя дня, похлопывая по плечу. Валерий пожал руку. А Надя молчала, в упор смотрела на меня: её больше интересовала моя реакция, чем Алексей.

— Лёша, это был высший класс! Ты настоящий капитан, — искренне сказала я, не поднимая на него глаз, — у тебя всё получилось! Ты создал свою команду, как и планировал. Молодец! Правда, я горжусь тобой, Лёша… Иди дальше, не останавливайся! Ты сможешь!

Мы стояли напротив друг друга на всеобщем обозрении, оба с опущенными головами, и молчали. Лёшка сжимал и разжимал кулаки, и у него мелко дрожала голень правой ноги. Я поднялась на цыпочки, поцеловала его в щёку и перевела глаза на всхлипнувшую носом Надю.

— О-фи-ге-ть! — сказал Толик, — ну что вы так мучаете друг друга? Аж у меня мурашки…

Но я уже развернулась и пошла в сторону общежития. Надя с Толиком догнали меня. Валерий остался с Алексеем.

— Девчонки, приглашаю в кафе «Молодёжное» на мороженое и шампанское. Отметим победу нашего дворового Левобережья над вашим профессиональным комбинатом, — иронично предложил Толик.

В понедельник утром Владимир выглядел как побитая собака, забившаяся в угол и поджавшая хвост. Он никого не хотел видеть, не выходил из кабинета, заполнял какие-то ведомости и молчал. Конечно, переживал! Но мне совершенно не хотелось сочувствовать ему и говорить какие-то ободряющие слова. Наконец он не выдержал:

— Ну что ты молчишь, Лина? Ну, отругай уже!

— Володя, честно?

— Конечно, честно!

— Ты болван, Владимир! Ну вот что ты хотел показать своей игрой? Что ты единственный такой в команде, самый лучший и неповторимый? Это и так было ясно ещё до игры: ты же тренер! Зачем надо было выпячивать своё «я» на передний план? Ты никому не дал возможности проявить себя. Перед кем ты выпендривался? Перед Юрчевым? Видел бы ты игру своей команды со стороны! При всей твоей 100-процентной выкладке как игрока, зрелище было жалким. А уж по сравнению с действием капитана соперников, ты просто облажался. Я в шоке, как пренебрежительно ты отнёсся к товарищам по команде, тем более, встреча была тренировочной. Чему ты научил ребят за эту встречу? Ничему!!! Вот правда, мне жалко их, но не тебя. Честно, я разочарована в тебе, как в капитане. Это было непрофессионально, хотя у тебя диплом тренера физкультурного института.

Он стоял у окна и молчал, затем подошёл к моему столу, придвинул стул и сел напротив меня. Крепкий широкоплечий парень, как мальчишка, хлопал передо мною белёсыми ресницами.

— Частично согласен с тобой. Но я всегда был центральным нападающим, форвардом, задача которого — забивать. И такая тактика всегда срабатывала. Остальные члены команды тоже не бездействовали. Ты преувеличиваешь! Они также владели мячом и пасовали мне для завершения атаки.

— Володя, вот только не надо «бла-бла-бла»! Я наблюдала за всей игрой. Ты рисовался! Повторю вопрос: хотел понравиться Юрчеву, зная, что он ищет новых игроков? Так не понравился ты ему! — я перебрала стопку отчётов на столе в поисках нужного и снова взглянула на молчавшего Владимира, — «В футбол хороший игрок должен играть не только ногами, но и головой» — примерно такой вывод Юрчева. А ты голову полностью отключил: видел только мяч и ворота и никого вокруг себя. Тебе стоит пересмотреть тактику тренера и капитана.

— Так, может, встанешь на моё тренерское место? Ты же у нас везде незаменимая!

— А что? Я бы встала! Если б родилась в штанах, а не в юбке. Учись у Смирнова, хотя институтов он не заканчивал! Костяк твоей команды играет уже два или три года, а он за весну собрал команду с нуля из новичков. Кстати, три игрока — это мальчишки по шестнадцать- семнадцать лет из школы-интерната.

— Ну да, ну да! Куда же мне со своим свиным рылом до футбольного Гения! — Владимир вспылил, отвёл глаза и покраснел.

— Володя, не передёргивай! Он не гений, но себя в игре не выпячивал. А ведь мог бы! И тогда в ворота твоей команды влетели бы не семь, а все десять мячей. И у него на сегодняшний день команда, а у тебя — пшик…

Он кинул взгляд на мой альбом на столе и увидел наброски карикатур на вчерашнюю игру.

— Очерк собираешься писать? Может быть не надо, Лина? Это же всего лишь товарищеская игра. Напишешь после официальной.

Я взглянула в его просящие глаза. Господи, мужик, года на три старше, просит сопливую девчонку не писать очерк! Да что ж так обмельчал мужской род?!

— Хорошо, Владимир. Я понимаю, тебе сейчас психологически сложно. И дело не в проигрыше, дело — в тебе. Но как тренер, ты же должен понимать, что один в поле не воин, — я скомкала лист с карикатурой, — но это ещё не всё, Володя. Хочешь слушать дальше?

— Ну а что мне ещё остаётся делать? Говори, добивай лежачего!

Я встала, прошлась по кабинету туда-сюда, как бы успокаивая себя и собираясь с мыслями. Он ждал.

— Володя, извини, но что за нижнее белое бельё на вас было надето? Это что, спортивная форма? Что за подстреленные коротенькие трусишки? Кто вам купил такую форму? Вы на балансе комбината! Неужели нельзя было выбрать в спорттоварах профессиональную спортивную одежду? Вы же смотрелись как беленькие молочные поросята со всей этой порнографией на вас надетой. Слава Богу, что причиндалы свои наружу не вывалили! Команду Левобережья никто не содержит, сами себя одевают и смотрятся достойно, а вы на всём готовеньком, а так убого выглядите.

— Ну ты даёшь! Включила художника-дизайнера! Нормальная форма! Из магазина спортивных товаров! — Владимир соскочил со стула и подошёл к окну.

— Может быть, эта форма и нормальная для зала, для парней-гимнастов, но не для игры в футбол! Да что же вы здесь все такие зашоренные?! Никакого эстетического вкуса! — я вернулась к столу и на этом хотела закрыть тему, но теперь не мог успокоиться Владимир.

— Может, ты нам ещё и форму выберешь и купишь? — съязвил он.

— А что? Я бы выбрала! А то за весь комбинат стыдно — глядеть на вас в коротеньких подштанниках… — я поискала глазами еженедельник, чтобы сделать в нём пометку «спорттовары».

— Лина, как Лёха столько времени тебя терпел? Ты же язва!

— Ха, Володя! Вопрос не по адресу: кто кого терпел надо взвесить на аптечных весах для точности. Я рядом с ним чувствовала себя божьим одуванчиком и незабудкой… Но у Лёхи с эстетикой всё в порядке, слава Богу! Ты же сам нас обоих белыми воронами называл: мол, заметили друг друга в толпе, мол, подобное к подобному тянется. И, наверное, ты был прав: таких, как Лёха, поискать — потрудиться надо!

— Вот-вот! Вдруг заценила парня после вчерашней игры! Открылись глаза?

— Володя, я его заценила задолго до этой игры!

— Ну и что тогда отталкиваешь? — он вернулся к стулу напротив меня. — Пойми вас женщин!

— Характерами не сходимся и имеем разные моральные принципы. Жаль, поздно это поняла.

— Лин, ну вот скажи, как простому парню к тебе подкатить? Ты же прёшь, как танк! Вон, даже Лёху раскатала…

— Блин, ну сколько можно про Лёху?! Начали за здравие, а кончили за упокой! Вот уж точно, в жалости Лёха не нуждается. И всё у него отлично и без меня будет. А если под простым парнем ты подразумеваешь себя, то не бери зря в голову, а лучше занимайся командой — время до официальной игры ещё есть.

Июнь-разноцвет

Значит будет жарко!

На следующее воскресенье, 6 июня, я вписала в еженедельник и жирно обвела красным карандашом: «урок моделирования выпускных нарядов» — для девочек школы-интерната. Родители многих девочек уже приобрели ткань для пошива платьев. И я хотела предложить на выбор несколько моделей, которые сама придумала. Я уже хорошо знала девчонок, особенности фигуры и осанки каждой, и поэтому эскизы рисовала детально — под каждую выпускницу и её вкус.

Накануне в субботу Надя навестила меня в общежитии, увидела за рисунками и опять проворчала:

— Лучше бы потратила это время на себя любимую, чем загружаться работой и в выходные.

— Надя, когда у тебя запланирован десяток занятий, то, поверь, одиннадцатое проскакивает самотёком. А смена одного дела на другое — это уже отдых, и от него ловишь кайф, — я прорисовывала мелкие детали на готовом силуэте платья: декоративные застрочки, защипы внизу круглой кокетки, воздушные петельки для пуговиц, а Надя следила за моим шустрым карандашом, прикусив указательный палец. — Пойдёшь со мной в интернат? Володька команду тренирует, а мне одной не хочется пешочком идти через всё Левобережье. Давай, составляй мне компанию, поможешь с обмером девчонок.

— А в клуб вечером зайдём? Ты же там с 1 мая так и не была.

— Ну, можно и в клуб. Только где мы с тобой столько времени слоняться будем после интерната до начала танцев? Может, к Толику заглянем? — я перевернулся страничку в альбоме и нанесла на следующий силуэт рюшечки и оборочки — платье для худышки Верочки.

— Ну, давай, заглянем! Сделаем ему сюрприз, — Надя, как завороженная следила, как из-под кончика карандаша рождается рисунок романтического девичьего наряда.

В двенадцать дня на теплоходе «Обь» мы причалили к левому берегу. В начале июня Левобережье выглядело краше, чем осенью, когда я его увидела в первый раз и влюбилась в исконно русский провинциальный городок, хранящий устои и традиции ушедших поколений.

Я соскучилась по этим местам. Сколько раз зимними вечерами мы гуляли с Алёшкой по парку и по набережной! Тысячи звёзд пересчитали, валяясь на сугробах. Сотни стихов прочли друг другу, сидя на скамейках. На всех по очереди скамейках! Миллион ласковых, нежных слов говорил он мне о своих чувствах… А сейчас такая щемящая душу красота и такое грустное воспоминание об утраченной любви… И одиночество! Наверное, в первый раз я так остро ощутила боль от потери былого. Тайком от Нади смахнула слезу. Мы вышли на центральную улицу и пошли по ней к ближайшей деревне. Проходя мимо школы Левобережья, увидели Алексея. Ну как же без него на левом-то берегу? Центр местной вселенной! Он тренировал команду и не заметил нас. Мы быстренько скрылись за зданием школы.

Девчонки уже поджидали нас в швейном цехе. Комбинат подарил в цех три новые машинки, и кроме них ещё шесть стареньких были в рабочем состоянии. Из всего выпускного класса на выходные остались только пять девочек. Они показали отрезы ткани для выпускных платьев. В те времена считалось правилом шить выпускные наряды из ткани белой расцветки. Я недоумевала! Как красиво смотрелись бы платья светлой бирюзы, или небесно-голубые, или бледно-розовые! Но против закоренелых традиций не попрёшь вот так, в одночасье, поэтому я предложила дополнительно украсить платья шарфами, поясами или накидками из ткани нежных пастельных расцветок. Девчонки с восторгом рассматривали мои эскизы.

Вдвоём с Надей обмерили их фигуры и принялись за раскрой, расстелив ткань на большом рабочем столе. Я объясняла построение выкройки: как правильно рассчитать росток, скос плеча, места расположения и глубину вытачек по линии груди, выкат проймы. Они уже умели шить, во всяком случае, быстро и аккуратно строчили швы. После раскроя деталей девчонки сели смётывать их, чтобы успеть с первой примеркой. А прострочить все швы и обметать срезы деталей я задала им к следующему воскресенью. По моей просьбе мальчишки принесли из комнаты отдыха проигрыватель, и я включила «Вальс цветов» Петра Чайковского. Лариса Ивановна навестила нас с чайником и чашками, сама разлила чай, села сбоку, у окна, и наблюдала за мной, должно быть прикидывала, за какие такие грехи и откуда такое «счастье» на неё свалилось. Девчонки задавали вопросы по моделированию, про мою учёбу и про мой сегодняшний наряд, который с любопытством разглядывали. На мне были полосатые красно-белые брюки, белая блузка с коротким рукавом и поверх блузки — голубая джинсовая куртка, а на голове — французская летняя шапочка из тоненького трикотажа в красно-белую полоску. Я любила разнообразные головные уборы, даже эксцентричные, и умела их носить так, что они были уместны и летом. Уместны для Парижа! С Романовском Приволжским всё ещё оставались непонятки… белая ворона у старшего поколения вызывала оторопь.

В интернате мы пробыли до 17 часов, отобедали здесь же, в столовой, вместе со всеми ребятами и персоналом. И пошли в город мимо дома Алексея и мимо городской школы. До открытия клуба оставалось ещё полтора часа. Но идти в дом Толика трусиха Надя так и не решилась, и мы направились к набережной посидеть на скамейке и полюбоваться сверху панорамными видами. Я вынула из сумки альбом и начала рисовать. Надя скучала, болтала ногами и то и дело поглядывала на наручные часы. К пристани причалил теплоход. И мы увидели шумную компанию молодёжи. Среди них мелькал Толик. Он держал за руку высокую стройную девушку, и она заливисто смеялась. Надя напряглась и взглянула на меня:

— Лин, это то, что мне кажется?

— Ой, не пори горячку! А вдруг это его двоюродная сестра? Он же говорил про родственников из Заречного.

— Ага, «сестра»! И два парня-сослуживца, которые были с нами на Новый Год! Значит, у Толика в доме намечается вечеринка. И он же, гад, не позвонил мне в пятницу! Никаких планов на выходные не обговорили, — негодовала Надя.

Я обняла её за плечи и притянула к себе:

— Надь, ну посмотрим на развитие событий. Может, зря себя накручиваешь. Владимир тоже держит меня под ручку, когда кандыляем вдвоём до интерната. Это же ни к чему не обязывает! Просто как помощь со стороны мужчины.

Слову «кандылять» меня обучил Владимир, и с тех пор я его употребляла к месту и не к месту, так понравилось оно своей атмосферностью.

Сзади хрустнула ветка, и мы обернулись. Через поляну жёлтых одуванчиков к нашей скамейке направлялись Валерий с сиренью в руках и незнакомый мне невысокий длинноволосый парень в джинсовой куртке.

— Здравствуйте, девчонки! Можно присесть рядом? — Валерий протянул нам по ветке запашистой сирени.

Вежливость Валерия не вписывалась в «нормативы» хорошего тона мужчин-аборигенов этого городка, и, конечно же, импонировала мне. Но на запах сирени у меня аллергия, и я громко чихнула. Надя витала в своих мыслях, никого не слышала и молчала.

— Привет, Валера! Ну что за вопрос? Садитесь, конечно! — я убрала со скамейки сумку и положила на колени, накрыв альбомом.

Длинноволосый парень обошёл скамью, показав выбеленную надпись «Sashenka» на спине, и встал прямо напротив меня, загородив обзор на Волгу.

— Александр, — он оценивающе окинул меня взглядом всю с головы до ног. — Приехал из центра друга навестить, ну и в клуб ваш заглянуть. Говорят, у вас здесь винил улётный.

— Это Лина и Надя, — представил нас Валерий.

— Лина? Ну, я и сам догадался: та самая Принцесса Грейс Келли. И правда похожа, но миниатюрнее и упакована в ногу со временем. Зачётная ты гёрла, Лина!

Валерий покраснел, опустил голову и раздавил пяткой туфли окурок, валявшийся около скамьи. Как же трогательно он смущается! Видимо, Александр озвучил Валерино личное сравнение с Грейс.

А манера общения «Сашеньки» с незнакомой девушкой напомнила мне Алексея в первый вечер нашей встречи. Ещё один плохой парень на моём пути? Такой же самоуверенный, напористый и наглый. И такие же скорые абстрактные комплименты. Я ничего не ответила, снова открыла альбом и продолжила набрасывать панораму, как будто и не слышала этого «Сашеньку». Ну не люблю я наглых парней!

— Лина, мы мешаем? — Валерий посмотрел на меня своим характерным взглядом с прищуром, который я заметила и оценила в первые дни моего пребывания на Левобережье, почти девять месяцев назад. Девять месяцев пристально наблюдает и не решается ни на какие другие знаки внимания. Да уж, за девять месяцев можно ребёнка родить! Ну что за робкий парень?! Почему всегда такие крайности: кто-то наглый и напористый, а кто-то смущается от одного взгляда на него? Ну где же, парни, золотая серединка? Андрей? Но его, как и Владимира, я рассматривала только как друга. Вот ведь какая закономерность, как Алексей сразил меня проникновенными глазами, так и на Валерия я обратила внимание из-за его взгляда. Значит, именно глаза были проводником в мою душу. Не зря говорят — они зеркало души. Это не пустые слова и не литературный штамп! Какие бы хорошие отношения не складывались с Андреем или Владимиром, но их глаза не цепляли меня, не было в них той глубины и загадки, которыми переполнены глаза Лёшки и Валерия.

— Нет, Валерий! Не мешаете, — я продолжала рисовать и обдумывала, стоит ли высказаться сейчас, при Наде и Александре, и всё-таки решилась, — ты чертовски интересный парень, но что же ты такой неуверенный в себе?

Валерий опять покраснел и только моргал в ответ. Александр усмехнулся. Все молчали. Я рисовала.

— Можно тебя на минуту, Лин? Давай пройдёмся по набережной, — неожиданно Валерий поднялся и застыл передо мною. — Ты не против?

— Ну, давай пройдёмся! Пройтись мы могли бы ещё месяцев девять назад.

Мы молча шли рядом. Он остановился и повернул меня за плечи к себе.

— Лина, я не робкий. Такой я только с тобой. Ты же инопланетянка! И я не знаю, как подступиться.

— Ну, спасибо, что хоть не «райская птичка»! — усмехнулась я. — Но Грэйс Келли мне нравится больше, чем инопланетянка. Во всяком случае, сравнение с реальным живым человеком, а не абстрактные фантазии.

Он склонился к моему лицу с намерением поцеловать, но я отстранилась.

— Минуточку, Валера! Мои слова о чертовски интересном парне ещё ничего не значат. Я не готова к такому неожиданному повороту. Извини!

— Ну и как не робеть перед тобой? Я даже не знаю, что предпринять…

— Валера, я больше не хочу никаких ошибок. Время покажет. Во всяком случае, я чувствую к тебе симпатию. И это уже не мало. На общение я согласна, но… пока не более того.

Мы молча шли. Я смотрела на Волгу. Он вынул из кармана пачку болгарских сигарет «Стюардесса», движением фокусника ловко выстрелил сигаретой из пачки. Закурил. Не люблю курящих мужчин. Но Валерий так элегантно держал сигарету между пальцев, что я простила ему этот грех.

— Вы идёте в клуб? — прервал Валерий затянувшееся молчание.

— Да, я хотела бы увидеть ребят-музыкантов. И не танцевала давно. Так что, если пожелаешь, можешь пригласить на любой танец, — подмигнула я ему.

Мы направились к скучающим на скамейке Наде и Александру.

В клуб пришли вчетвером. Парни купили билеты у гардеробщицы, ну а я проскочила «блатным зайцем». Гардеробщица улыбнулась мне:

— Добрый вечер, Лина! Стало быть, сегодня будет жарко!

Я подала ей джинсовую куртку и сумку. Оказывается, она была мамой Николая и поэтому более-менее знала все подробности моих нечастых, но «эффектных» появлений в клубе. Музыканты играли медляк «Алёшкина любовь»:

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво

Отбивать девчонок у друзей своих.

Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива

А судьба связала крепко нас троих.

Александр пригласил Надю. Валерий вопросительно взглянул на меня.

— Не-не, не сейчас, не под эту мелодию, а то опять начнут переносить её на личности.

Кажется, я начинаю ненавидеть эту песню! Я танцевала с Анатолием под «Алёшкину любовь», и он каждый раз воспринимал текст буквально.

Мы прошли в левый угол, и я помахала музыкантам. Они, всё ещё напевая песню, закивали мне. После Алёшкиной, едят её мухи, любви, поставили пластинку и всем коллективом спустились со сцены. С пластинки заструилась свежайшая мелодия романтизированной рокерской композиции «Hotel California» группы Eagles. Я обожала эту вещь! Этот альбом в коробке с остальными подарками мне прислал (передал в Москву через дипломата) отец к дню моего рождения, и от меня пластинка перепала ребятам. Из популярных в том году мелодий зарубежной эстрады для медленного танца сложно было найти что-то круче этой композиции. Валерий взял меня за руку, и я с удовольствием откликнулась, даже не успев перекинуться парой слов с музыкантами. Мы танцевали, медленно кружась, и опять смотрели в глаза друг друга, как это было 7 марта, во время белого танца, на который я его тогда пригласила. И опять никого не видели вокруг.

— Почему же так легко с тобой в танце, Лина?

— Это воздействие музыки. Она разрушает все преграды, и тогда партнёры на одной волне.

— Никогда, ни с кем, ни одна музыка на меня так не воздействовала. Мне кажется, она льётся из твоих глаз.

О, ещё один поэт пробудился! Ещё один включил красноречие! Магия музыки почему-то сразу нарушилась. Я наконец-то огляделась вокруг и увидела у входной двери Толика под ручку с высокой девушкой. Поискала глазами Надю. Она ещё кружила с Александром и ни о чём не подозревала. Да уж, ситуация! Я вернулась взглядом к Валерию и продолжила разговор:

— Но я никогда тебя танцующим в паре не видела. Всегда сидел под сценой и смотрел на всех.

— Не на всех. Только на тебя. Со всеми твоими партнёрами всегда смотрел только на тебя.

Ох, да парень осмелел! Надо было давно отхлестать его словами про робость! Или сделать комплимент про чертовски интересного парня? Ещё денёк и скажет, что я «особенная и лучик света в тёмном царстве». Но всё это я уже проходила! В первый раз верилось, во второй вызывает сомнения.

Песня закончилась, и я наконец-то подошла к музыкантам.

— Ребята, рада-рада вас видеть! Мне правда не хватало таких вечеров. Чем ещё заняты, кроме танцев в клубе?

— Иногда на свадьбах играем, — ответил Николай, — но самую лучшую подработку подкидывала ты. Что для тебя сыграть из ритмичного?

— Да что угодно на ваше усмотрение! Рок-н-ролл, шейк, твист… Тряхну стариной! Твоя мама сказала: «Значит будет жарко!» Надо её не разочаровать.

Ребята поднялись на сцену и заиграли «Hippie Hippie Shake» группы The Swinging Blue Jeans, под которую мы зажигали 7 марта. Но сейчас парни играли и пели уже сами, хотя на заднем плане и крутилась пластинка.

Александр вскинул голову и посмотрел на меня.

— Говорят, ты крутая. Станцуем?

Но в тот момент меня больше волновала Надя. Она сидела на стуле сама не своя и смотрела на Толика, обнимавшего девушку. Он даже не подошёл поздороваться с нами. Как будто нас здесь и не было! Я была просто в шоке от его наглого поведения. Ещё неделю назад мы пили вместе шампанское в кафе «Молодёжное» и ничего не предвещало таких событий. Впрочем, 7 марта тоже ничего не предвещало концовку вечера между Алексеем и мной. Особенно после того, как он вознёс меня к небесам в той палатке посреди снежных сугробов.

Я вытянула Надю со стула и увлекла в зал.

— Вспомни всё, чему я вас учила, и дай огня! — сказала я ей и сама начала ритмично танцевать, пустив в ход не только ноги и бёдра: резкие поочерёдные развороты плечами то правым, то левым, щелчок пальцами, волна с груди перетекает вниз через талию к бёдрам, «восьмёрка» бёдрами «плавно извивающейся змеи», разворот вокруг оси тела, возврат в изгиб бедра, волна поднимается выше к груди и затем к плечам, взмах головой, щелчок пальцами и волна стекает книзу, к бедру… И опять резкий поворот… Нет, ну правда, так вызывающе в местном клубе я ещё не танцевала. Только однажды в Париже на частной вечеринке у однокурсницы.

К нам пристроились Александр и Валерий. Мы оказались в центре круга. Завсегдатаи клуба хлопали в ладоши и слегка подтанцовывали. Ребята-музыканты заиграли композицию во второй раз. Да, это была та же музыка, под которую зажигал Алексей в наш последний вечер. Но «Сашенька» танцевал не хуже. Он пристроился ко мне сзади, и мы двигались почти синхронно. Когда я вскинула голову вправо, он резко схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я пару раз качнула бёдрами, и снова отвернулась. И он опять танцевал сзади. И в этом момент я увидела Алексея. Он стоял у стены, вжавшись в неё. А рядом с ним под музыку суетливо двигалась его Пышечка. Он неотрывно смотрел на меня, прикусив губу. А я, развернувшись к нему спиной, исполнила две последние волны, два «кача», перенося вес тела с одной ноги на другую, затем подпрыгнула и на последней секунде мелодии села на шпагат. Да, скорее всего, это была сверх эксцентричная выходка для местной публики. Может, даже не совсем уместная. Но это был вызов! Пусть знают наших всякие там Алёшеньки и Толики, и их пышечки и стройняшечки! Зал взревел. Музыканты хлопали со сцены.

— Снимаю шляпу! Чувствуется школа и практика! Вертикальные движения кобры вообще впервые вживую увидел, — Сашенька склонил голову и шаркнул ножкой, как герой Михаила Козакова в шумевшем по всем кинотеатрам фильме «Здравствуйте, я ваша тётя!». — Клёвая ты!

Ударник Андрей спрыгнул в зал.

— Линка, ну ты дала жару! Покруче твоей Румбы! А что за франт с тобой? Лучше пусть уносит ноги — Смирнов его чётко срисовал. Видел со сцены. Миром это не кончится.

— Франт из областного центра. Кто такой, сама не знаю, но танцует не хуже студента Анатолия. Приехал к Валерию на вас посмотреть.

— А-а-а, понятно! Значит, учатся вместе в институте строительства и транспорта. У них там сильный вокально-инструментальный ансамбль, побеждали на областном смотре. Судя по его прикиду, музыкант. У нас ему ловить нечего — их уровень повыше.

— Сказал, хочет винил ваш послушать.

— Перебьётся!

Я вдруг вспомнила про Надю и поискала её глазами. Она сидела на стуле в нашем левом углу, а напротив стоял Алексей. Они разговаривали. Я не знала, что делать. Подходить сейчас к Наде не хотелось из-за Алексея. Но ребята заиграли песню «Прощай», а я любила тексты Дербенёва, в них всегда был смысл.

Ты помнишь плыли в вышине,

И вдруг погасли две звезды.

Но лишь теперь понятно мне,

Что это были я и ты.

Ну вот как можно не отреагировать на такой проникновенный текст? Четыре строчки и в них целая история! История моей первой любви… Почему я так эмоционально реагирую на все эти песенные тексты? Почему всегда переношу их лично на себя? Да-да, горели две личности, две яркие звезды, и вдруг обе погасли. И обе тускло тлеют сейчас в одиночестве… хотя… в относительном одиночестве, судя по присутствию Пышечки рядом с Алексеем.

Валерий протянул мне руку с приглашением на танец, но её перехватил и отбросил в сторону внезапно возникший перед нами Алексей. Он без слов обхватил меня за талию, приподнял, как обычно делал это раньше, и унёс в центр зала.

— Что за бесцеремонность, Алексей? Схватил, как добычу. Ты забыл наш последний разговор? — попыталась отбиться я.

Но он держал крепко и уже повёл в танце. Я «на автомате» подстроилась под его шаг.

— Последний не забыл. Ты сказала, что гордишься мною и веришь в меня, и поцеловала в щёку. И я снова поверил, что это не конец.

— Ой, я предпоследний имела в виду — в день моего рождения.

— Лина, ты не отдавала отчёта своим словам. Под алкоголем ты склонна к гротеску и утрируешь, хотя, признаю, смотришь в корень. А я, дурак, повёлся и поверил. Но потом переосмыслил и понял, что ты просто издевалась надо мной. Лина, нам же обоим нет жизни друг без друга! — он склонился ко мне низко-низко, и я почувствовала его горячее дыхание у себя на щеке. — Я имею в виду не физическое бытиё, а смысл и радость. Неужели ты сама этого не чувствуешь и не понимаешь? Мне же дышать без тебя нечем: вот воздух есть, а кислорода в нём нет…

Пошла магия в ход! Бедное моё сердце, рано или поздно оно выскочит из груди!

— Я видела дважды, как тебе нечем было дышать: в обнимку с Пышечкой и в окружении хохочущих девиц… — я не поднимала на него глаза и не соображала кружили ли мы в танце или просто топтались на месте.

— Ну, я тоже сейчас дважды видел тебя «глазами в глаза» с Валерием и намеренно заигрывающей с этим длинноволосым хлыщом, чтобы подразнить меня… Тебе нравится заводить меня! Ты же кайфуешь от этого! Но я знаю, они для тебя ничего не значат — последняя спица в колеснице. Я даже представить себе не могу, что ты кого-то из них сама можешь поцеловать, не говоря уже о большем…

— А вот я могу представить тебя с этой девушкой в твоей спальне. И я даже могу представить, какие слова ты ей говорил, когда уносил в свою постель…

— Глупышка! Господи, такая умная девушка и такая глупышка! Ну какие такие слова я могу сказать им? После того, как весь мой словарный запас был брошен к твоим ногам… Ну кому ещё я могу сказать то, что говорил тебе? Неужели ты не понимаешь, что нас с тобой связывает отнюдь не физиология и даже не эта долбанная химия! Гори она пропадом! — выкриком он привлёк к нам внимание, и боковым зрением я увидела, как побледневшая Пышечка опустилась на стул в правом углу от сцены. — Ты же сидишь у меня в мозгах! Вот здесь, в голове, и вот здесь, прямо в сердце, и в печёнке, в конце-концов. С первого дня, как увидел, с тех пор и сидишь… Да, я дурак! Я ревнивый дурак! Но эта ревность возникает не потому, что я не доверяю тебе, а потому, что боюсь потерять…

— Да-да, — усмехнулась я, — так доверяешь мне, что чуть не довёл до сотрясения мозга, требуя ответа, с кем у меня был секс.

— Я осознал. Да, это было бредовое наваждение! Но оно появилось только с тобой. До тебя таких приступов никогда не было. Чтоб я и кого-то ревновать? Да боже упаси! Но ты… ты же совсем другая! И на этом фоне появились неуверенность и боязнь потери. А под действием алкоголя этот бред усиливается. Но я готов лечиться. Ездил к психологу.

— Ох, Лёша, хороша у тебя боязнь потери, что прямо на моих глазах ты уходишь из клуба с другой девушкой… Ты хоть сам себя слышишь, какой бред ты несёшь? От неуверенности в себе взял и перешагнул через меня?! Взвешивай слова, Лёша! Отделяй зёрна от плевел. В отличие от тебя, у меня с аналитикой всё в порядке, так что пудрить мозги ты мне больше не сможешь, — я попыталась оттолкнуть его, но он обхватил меня ещё крепче.

— Лина, я просто её проводил! И вернулся через пятнадцать минут. Но вас уже не было.

— Просто проводил, а зачем? Она дорогу к дому не знала? Она же с левого берега! Или анекдот не успел дорассказать во время танца, чтобы посмеяться вместе? Просто проводил, а потом, какое-то время спустя, просто повёл в свой дом. Подумаешь, делов-то! Всего лишь просто сводил в свою спальню и просто поматросил немножко… Ну так, между делом… для удовольствия, — я вырвала руку из его ладони.

— Ты ревнуешь?

Мне показалось, что в его голосе прозвучала надежда.

Пальцами он поднял мою голову за подбородок и впился в меня голубющими глазищами. Но на этот раз его магия не сработала.

— Да боже упаси! Я не тебя ревную, а себя, любимую, жалею, потому что, да, я эгоистка, которая знает себе цену. А жизнь здесь, в провинции, подняла планку этой цены ещё выше, придала мне ещё больше самоуверенности. Ты столько раз повторял как мантру, что я особенная, другая, пришлось в это поверить. Ты, Лёша, сам вознёс меня на вытянутых руках как богиню на невероятную высоту… выше неба… а затем подло унизил и сбросил вниз… — я подняла глаза и увидела как дрожат его губы.

— Лина, малышка, я сто раз сам свой мозг съел за те проклятые минуты…

— Да, я понимаю, ты сейчас готов локти себе отгрызть от отчаяния. Лёша, ты видишь меня насквозь, поэтому я не буду скрывать: я помню всё, что между нами было. И мне всё ещё больно, что случилось так, как оно случилось. Я всё ещё могу фантазировать о чём-то… Но я не верю в наше будущее. И дело совсем не в статусе. С тех пор я перечитала много статей психологов о параноидальной ревности. Со временем она будет нарастать. Ты пока только на первом этапе. Возможно, с другой девушкой у тебя не будет этих приступов. Ты же сам сказал, раньше ничего подобного не случалось.

Но Лёшка перебил меня, заграбастал и приподнял к своему лицу так, как это делал раньше:

— Ну вот что мне сейчас упасть перед тобой на колени? Хочешь?! Я упаду! Ну, прости, Лина! Я жить без тебя не могу. Ты мне снишься каждую ночь… малышка, я люблю тебя… — его голос дрожал, и я почувствовала, как что-то длинное и острое, как игла, воткнулось в моё сердце. — Я же сказал, ради тебя я готов лечиться и исключить любой алкоголь…

— Поставь меня, Лёша. Мне больно! — Я прижала кулак к сердцу и трижды постучало по нему, спазм стал отпускать. — Лёша, сделай это не ради меня, а сделай ради себя. Ради меня ты уже обещал перевернуть всю свою жизнь. И что получилось в результате? Ты перевернул не жизнь, а скинул нас обоих… в пропасть… Вот что случилось, Лёша! Да, возможно, это гротеск, но для меня это выглядит именно так. Подняться вдвоём наверх из этой пропасти мы больше не сможем. Лёша, ты разрушил всё! Дай мне свободу, Лёша… Ну сколько раз я могу тебя просить об этом?!

Оказывается, музыка закончилась. Но мы всё ещё стояли посреди зала: он держал свои руки на моей спине, выше талии, низко склонившись к моему лицу, и мы продолжали разговаривать на виду у всей публики, наверное, достаточно громко. А музыканты почему-то не начинали следующую песню. И как долго они молчали я не знаю. Очнувшись, я огляделась вокруг, убрала Лёшкины руки и пошла к Наде, сидящей в левом углу. Прошла мимо Валерия и Александра — каждый проследил весь мой путь от точки А (Алексей) к точке Н (Надя). Боже, ну что за стыдоба?! Опять всё на виду у зала! Впрочем, как всегда! «На вас же глазам смотреть больно», — сказал мне когда-то Андрей, и теперь я понимала, что он имел в виду.

— Надя, уходим! Какой смысл оставаться? Я уже вволю натанцевалась на месяц вперёд. И разговора с Толиком у тебя сегодня не получится, надо переждать и посмотреть, что случится дальше…

— Давай! Сама хотела тебе предложить, но Алёшка увёл тебя, — Надя встала, мы помахали на прощание играющим музыкантам и ушли в гардеробную. — Опять в душу лез? Расспрашивал меня про Александра. Ответила, что сегодня сами его в первый раз увидели.

— Ну вот! А говорит, что усмирит свою ревность. Ничего он не усмирит!

— Лина, по крайней мере, он любит тебя. И это не вызывает сомнения!

— Отелло тоже любил Дездемону. И она его любила. А он её душил, душил, не додушил и… зарезал…

— Ох, какие страсти ты рассказываешь!

— Надя, в психологии существует термин «синдром Отелло». В пятидесятых годах его описал британский психиатр Джон Тодд. Это уже не выдумки Шекспира, не фантазии, а почти медицинский термин. Я достаточно глубоко нырнула в эту тему, вынуждена была, поэтому знаю, о чём говорю. По-моему, и мимо Алексея эти публикации не прошли, он же любую литературу может достать если не через сестру, то через родителей-медиков. Он сам понял, что проблема есть.

Никто из парней не пошёл нас провожать. Да нам и не требовалось! Теплоход доставил нас на правый берег за нетерпеливо отсчитываемые пятнадцать минут.

Совещание у директора. Пополнение?

11 июня, в пятницу, директор собрал небольшое совещание в своём кабинете, пригласив начальника отдела кадров, коменданта общежития, физрука Владимира и меня, комсорга.

— «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», — начал Сергей Петрович с цитаты из «Ревизора» Гоголя и широко улыбнулся. — Нас ожидают волнительные события, но придётся засучить рукава и подготовиться к ним. После неоднократных обращений администрации и комсорга комбината в вышестоящие комсомольские органы, в конце концов мы получили наиприятнейшую новость: в начале июля к нам по комсомольским путёвкам приезжает в составе тридцати трёх человек строительный отряд старшекурсников Кораблестроительного института города Николаева из Украинской ССР. Рукастые парни, у которых уже имеется опыт участия в строительных бригадах. Такого многочисленного пополнения рабочей силы за один заезд у нас ещё не было. С этим дополнительным составом мы заткнём дыры в строительстве корпусов второй очереди. Но сдача жилого дома задерживается, получение обещанных квартир переносится, а это означает, что места в общежитиях не освободятся и придётся уплотнять размещение в комнатах.

Сергей Петрович посмотрел на коменданта общежития:

— Елизавета Львовна, сколько мест мы сможем высвободить для студентов, если уплотним комнаты?

— Ну, так сразу я не могу ответить. Ребята и без того живут плотно: по три человека в залах, по два в спальнях. У нас только Ангелина проживает одна, — комендантша не упустила шанс укусить меня, видимо, имела зуб за параллельное подключение к её телефону.

— Я совершенно не против, если ко мне кого-то подселят, — поёрзала я в кресле.

Сергей Петрович перевёл взгляд с Елизаветы Львовны на меня.

— Ангелина Витальевна, к вам действительно подселят, но ни кого-то, а Надежду Борисовну. Мы рассмотрели ваше ходатайство о предоставлении ей места в общежитие и решили его положительно.

Он нервно постучал карандашом по столу.

— Что же получается? Просили, просили и напросились на рабочую силу, а размещать некуда? Елизавета Львовна, давайте-ка всё-таки залы уплотним до четырёх человек. Это же временно на летний сезон, пока дом не сдастся.

— Ваше дело приказать, моё исполнить, — она поджала губы, — но не так всё просто. Не уверена, найду ли такое количество кроватей и нового постельного белья.

— Времени достаточно. Проведите инвентаризацию: подсчитайте, запишите. Придётся приобрести, если не хватает. Будем решать этот вопрос в рабочем режиме. Вы можете быть свободны, Елизавета Львовна. Займитесь делами! Их у вас прибавилось!

Когда комендант покинула кабинет, громко хлопнув дверью, Сергей Петрович подобрел, по-отцовски посмотрел на меня, затем на Владимира.

— Ну, молодёжь, на вас вся надежда. Я получил из института рекомендательное письмо и характеристику ребят. Парни спортивные, играют в футбол за команду института, участвуют в КВН и в художественной самодеятельности, с агитбригадой были на БАМе. Так что вам предстоит подключить их к активной деятельности как на комбинате, так и вне его, — он порылся у себя в папке и вытащил из неё вышеупомянутые документы и протянул их мне. — Ангелина, сбрось с себя все перегрузки на помошников, всё, что касается стройотряда, будет твоей основной деятельностью как на комбинате, так и за его пределами: размещение, быт, отдых и, конечно, культурная программа — показать город, исторические места, на выходные свозить в областной центр, может быть в театр. Ну не мне тебя учить, чем занять молодёжь. Те же твои танцульки по выходным им не помешают. В общем, берите с Владимиром полное шефство над студентами, да подключайте актив. Надо встретить ребят достойно, с русским гостеприимством. Владимир, организуй товарищеские матчи по футболу. Пусть присоединятся к вашим тренировкам. Может, взаимно будете полезны друг другу. Ну, и с футболистами левого берега познакомь. Всё-таки живём в едином городе, хотя и по разным берегам.

Да уж, свалилось, так свалилось счастье на нас! С одной стороны, мы (читайте, директор и я) сами добивались этого: стучали и звонили во все двери, начиная от комитета комсомола нашего города до областного, а затем и в ЦК писали, потому что результата от нижестоящих организаций не было. А когда пришёл положительный ответ, то застал нас врасплох. Задержка сдачи нового дома во многом затрудняла ситуацию. Но что поделаешь, придётся приложить все силы, чтобы достойно вырулить из неё.

По дороге домой, я ошарашила Надю новостью: теперь она может прописаться в общежитии и переехать ко мне в комнату. Вроде бы новость приятная для неё, всё-таки сулит получение квартиры. Но она всю сознательную жизнь прожила с Капой, заменившей ей мать, и оставить тётушку одну будет стрессом для них обеих. Но, когда всё так непонятно с Толиком, ей всё-таки лучше проживать вместе со мной — поддержу хотя бы словом. Да и мне с ней будет гораздо комфортнее, чем если бы меня «уплотнили» неизвестно кем.

Толик так и не звонил ей. В общем, полнейшая неопределённость. Хорошо, что я собираюсь по уши вовлечь её в шефство над интернатом и стройотрядом из Николаева, и времени на переживания останется гораздо меньше. Своим переживаниям я лазеек не оставила — решила помочь коменданту общежития с инвентаризацией имущества и с уплотнением комнат.

13 июня, в воскресенье, мы вдвоём с Надей отправились в интернат. День был солнечный, хотя и с лёгким ветерком. Голубое-голубое небо с нежно тающими облаками, буйная зелень, разноголосое пение птиц — это умиляло до томного щемления в сердце. Лаконичная простота сквера провинциального городка трогала мою чувствительную душу куда сильнее, чем вылизанные рукотворные красоты парков Парижа. Рожденная в «каменных джунглях» Москвы, волей судьбы перенесённая в Париж, я не была знакома ни с укладом жизни в провинции, ни с холмистыми берегами великой реки. Широта российских просторов обнимала, взору открывались то равнины, то берёзовые рощицы, то хвойные леса.

От пристани до интерната мы шли молча. Каждая думала о своём. На меня всё ещё давил последний разговор с Алексеем. Да, я уже не в первый раз говорила с ним жёстко, не оставляя ему надежды, но душа моя плакала, и слеза могла навернуться в любой момент, даже от созерцания красивой природы… Как это было связано с Алексеем я не могла себе объяснить. И чем настойчивее и убедительнее я отгоняла его от себя, тем больше страдала сама… Когда наши глаза встречались, я осязала, что земля круглая и она вертится… и слабели ноги. Эти прекрасные голубые очи, они своим взглядом обнимали, ласкали, проникали во внутрь меня, и сердце трепетало… Наверное, он чувствовал то же самое. Иначе как объяснить эту тягу ко мне у парня, вокруг которого всегда толпа девчонок? И что с меня взять? Пигалица от горшка два вершка в 45 кг бараньего веса. Ну как оборвать нить, связывающую нас? Как вычеркнуть из своей жизни? Как говорил Алексей, мы всё ещё связаны «на межклеточном» уровне.

Мы подходили к интернату. Я привычно тряхнула головой с надеждой прогнать из неё все мои переживания, улыбнулась, и мы вошли во двор. Девчонки поджидали нас. До выпускного бала остались считанные дни, и им не терпелось дошить наряды и научиться вальсировать. С домашним заданием они справились. И после второй примерки я объяснила каждой, как аккуратно завершить работу и как украсить наряды. Я взяла с собой несколько шёлковых шарфов и цветных поясов различных фактур и конфигураций, учила завязывать шарф или просто элегантно набросить его на плечи. Затем мальчишки принесли проигрыватель, и мы немного повальсировали.

Лариса Ивановна пригласила нас с Надей на выпускной вечер.

— Спасибо за приглашение. Надо согласовать с директором комбината — это рабочий день. Но, возможно, он и сам захочет приехать и поздравить ребят с выпуском и путёвкой в большую жизнь, — я правда была тронута её приглашением.

Когда на обратном пути мы проходили мимо дома Алексея, из внутреннего двора вышел его отец Леонид Иванович, такой же статный, писаный красавец, как и сын.

— Лина, дочка, подожди минуточку! Извини нас, девочка, если обидели тебя. Кто же мог подумать, что такое возможно в жизни: всё у вас с Лёшей случилось точь-в-точь, как это было двадцать два года назад…

Мы остановились посреди дороги.

— Не совсем так, Леонид Иванович: вы были женаты, и ваша жена была беременна. У нас с Алексеем всё гораздо проще. И у меня ни к кому нет никаких претензий, — смотрела я на его красивое лицо и представляла себе Лёшку таким лет через тридцать: высоким, подтянутым, загорелым, с красивой серебристой сединой на висках.

— Если нет никаких претензий, гони Лёшу прочь от себя, не ломай ему жизнь…

— Я ломаю ему жизнь?! Интересная трактовка событий! — мои брови подлетели вверх.

— Девушка от него беременна. Вчера узнали. Приходила, плакала, рассказала, как он признался тебе в любви в клубе на глазах у всех. После вашей встречи он её видеть не хочет и из дому ни на шаг, даже тренировки забросил. Она не смогла с ним поговорить. Сегодня сами собираемся поставить его в известность.

Сердце гулко ударило и упало, адреналин горячо разлился по телу… Долбанный адреналин! До Романовска Привожского он не своевольничал. Сейчас заложит уши, накатит тошнота, я размякну и скачусь вниз… Я старалась сдержать волну, но в глазах всё замельтешило, раздвоилось и покрылось серой дымкой.

— С ума сойти! — произнесла Надя и крепко обняла меня.

…Я очнулась на коленях у Лёшки. Он сидел на корточках посреди улицы, раскачивал меня и покрывал лицо поцелуями. Надя и Леонид Иванович стояли рядом и молчали. Надя хлюпала носом. Как потом рассказала она, Лёшка увидел нас троих в окно, когда я начала заваливаться, а Леонид Иванович хлопал меня по щекам. Лёшка выскочил на улицу и подхватил меня.

Я поймала Лёшкин пылающий взгляд, который прожигал насквозь. И горячая волна поплыла от лица вниз, и голова опять закружилась. Не было сил ни высвободиться из его крепких рук, ни подняться с его колен. Я молча смотрела в его глаза и понимала, что это всё: это последний раз, когда наши тела касаются друга друга и наши глаза купаются одни в других… Больше такого никогда не будет… Я заплакала, с надеждой, что после слёз станет легче… Нет, мне не нужны стаканы слёз для облегчения, не нужно завывание в голос. Но каждый раз вместе с тихими слезами из меня уходила и боль, и сердце возвращалось туда, где ему и положено быть, начинало стучать ровненько, как часики…

Наконец-то мне стало легче. Лёшка поднялся, всё ещё держа меня на руках, поставил на ноги и расслабил руки… Я выскользнула. Мы оба стояли напротив друг друга. И я посмотрела ему в глаза:

— Поздравляю, Лёша! Вот прямо сейчас услышь это от меня первой: ты скоро станешь отцом!

Он схватил меня за талию, близко склонился к лицу и горячо выдохнул:

— Ты беременна, малышка?

— Нет, Лёша! Из нас двоих беременный — это ты. «Взрослей парень, тебе уже восемнадцать лет!» — кажется, так ты советовал пацану Андрею в посёлке Заречный? Взрослей, Лёха, тебе уже двадцать два года! Если родители-медики не научили предохраняться, а поматросить время от времени ой как хотелось, то тебе следовало бы рассказать своим девицам про гормональную контрацепцию. В конце концов в двадцатом веке живём! А ты у нас парень подкованный в медицине и сексе, — я набрала воздух, чтобы протолкнуть растущий в горле ком и смело взглянула в его растерянные, хлопающие чёрными длинными ресницами, глаза — от обморока не осталось и следа. — Так что, Лёша, вот и логичный конец нашей истории. Само собой всё и разрешилось! Наконец-то ниточка оборвалась! Теперь окончательно. Даже гротеск не понадобился. Всё предельно ясно и просто. Теперь мне будет легче жить… А то в последнее время я уже начинала думать, не поверить ли тебе и не попытаться ли начать всё заново… Нас с тобой вместе больше никогда не будет, Лёша. Никогда! Даже в ночных фантазиях. Наконец-то, это свобода, Лёша!

Алексей стоял ошарашенный. Конечно, он понял, о чём речь, но ещё не осознал до конца. Разумеется, ему будет сложнее, чем мне сейчас. Но меня это уже не волновало. Вот теперь поставлена точка. И его красивые голубые глаза не в состоянии притягивать и гипнотизировать меня. Магия выдохлась!

— И напоследок, Лёша, помнишь мы говорили про вражду семейств Монтекки и Капулетти? Так вот, если когда-нибудь твой сын встретится с моей доченькой, то я костьми лягу, но не позволю твоему отпрыску касаться моей девочки… Потому что и у отца твоего, и у тебя, его кровинушки, мозги вытекли из головы вниз, в ваши половые органы… Это у вас семейное, Лёша! Как права была Капа!

Второй акт трагикомедии закончен! Занавес! Бурные аплодисменты!

«Тебя окликнуть можно,

Ещё окликнуть можно,

Но возвратить уже нельзя…», —

проникновенно нашёптывал в моей голове Лёшкин голос. Три строчки Леонида Дербенёва затихали финальной ноткой романса о влюбленных… «На вас же глазам смотреть больно… смотри, не сгори, Лина!» — предупреждал меня Андрей шестого марта… И почему я никому не хотела верить?! Самонадеянная дура!

Когда мы с Надей шли на пристань, от сердца уже полностью отлегло. Я будто освободилась от тяжёлого балласта, который не хватало сил тащить на себе.

— После ваших с Лёшкой качелей, моя история с Толиком кажется лёгким недоразумением и младенческим поносом. Какие же вы оба!!! Такая любовь на взрыв всех эмоций и такой неожиданный финал… Об этом книжку написать можно.

Написать книжку? А что, разве мне слабо?! Вот стану старенькой и мудрой, счастливой и богатой, пронесётся вся жизнь перед глазами, отсеется из памяти всё лишнее, наносное, вот тогда, возможно, сяду и напишу, если до того времени буду помнить эту историю. А если буду помнить и через 30-40-50 лет, значит, любовь светила так ярко, что выжгла след на всю жизнь, несмотря на внезапный, в общем-то, трагический финал. Напишу в назидание другим: если любите, берегите это чувство и не обижайте друг друга недоверием, ревностью и изменами…

Вот только сейчас, на пристани, ко мне пришло полное принятие и осмысление: я каждой клеточкой приняла разрыв и готова жить без всяких воспоминаний и сожалений о прошлом. Но как же надолго это расставание затянулось!

— Бедный, бедный Лёшка! — продолжала Надя. — Как же ему жить дальше?

— Да уж, Надя, по твоей логике, оказывается самый пострадавший из нас — бедный Йорик Лёшка. А про Пышечку эту ты подумала? Каково ей? Ведь он её ни на йоту не ценит и никогда не полюбит. Насильно не полюбишь! Во всяком случае не такой человек, как Лёшка. Он же весь соткан из чувств и эмоций. Не от мира сего! И если уж полюбит, то внезапно, а не по привычке или из-за благодарности. Так и будет она, бедная, нелюбимой рядом с ним…

— Но ты-то у нас не пропадёшь. Правда, Лина?

— Конечно, не пропаду! Меня жалеть не надо… И ты, Надя, не пропадёшь! Ведь мы с тобой сильные, волевые, самодостаточные, образованные девушки: только свистнем, и парни в очередь встанут, — засмеялась я и обняла её.

Тот день спалил не только чувства, но и листы календаря с чёрными праздниками. Я перевернула страничку — будет новый день и начнётся новый отсчёт времени.

Футбольные страсти

По общежитию металась суматоха: уплотняли жильцов, укомплектовывали освободившиеся квартиры необходимой мебелью и постельным бельём. Елизавета Львовна скакала в мыле от свалившейся на неё ответственности. Человек старой закалки, ладить с ребятами и девчатами она не умела, но привыкла командовать. Уплотнение же требовало особого подхода к каждой конкретной ситуации, учёта характеров жильцов и их взаимоотношений. Поэтому уплотнение я взяла на себя, а заодно и парней организовала на физическую работу — переносить и расставлять мебель. Комнату отдыха дополнили лёгкими столами и стульями. Всё-таки прибытие тридцати трёх новых жильцов в «одночасье», как говорил Сергей Петрович, потребовало существенных изменений не только в квартирах, но и в местах общего пользования. Мы обновили шторы на окнах (сама сшила), купили пару торшеров. Физрук Владимир выделил несколько теннисных ракеток с мячами и воланами, а на складе общежития я обнаружила запылённый стол для бадминтона, который так бы там и тлел, если б не мой любопытный нос.

Надя, в конце концов, перебралась в общежитие. В комнате имелось достаточно места для второй кровати, и мы свили уютное девичье гнёздышко, купив несколько милых безделушек: подсвечники, бра, витые металлические полочки на стену, большую напольную вазу…

А Владимир перед первым официальным матчем двух берегов гонял команду не только после работы, но и выбил у руководства час рабочего времени на общую физическую подготовку.

20 июня в Югославии, в Белграде, на стадионе «Цверна Звезда» состоялся финальный матч 5-го Чемпионата Европы по футболу. В финал пробились команды Чехословакии и ФРГ. Советская команда впервые не вышла из отборочного тура, и по этой причине советское телевидение полностью игнорировало освещение финальной части Чемпионата. Я всегда смотрела игры такого ранга. В сборной ФРГ играл мой любимчик Дитер Мюллер, мой одногодок, молодой ещё футболист, которого я знала по играм за немецкие клубы «Кёльн» и «Штутгарт». Он покорил девичье сердце фанатки. Это был его первый Чемпионат Европы. В полуфинале 17 июня в матче против Югославии команда ФРГ проигрывала 1:2. И вот тогда тренер немецкой сборной выпустил Мюллера на замену за десять минут до конца матча. Дитер впервые вышел за сборную, и уже через три минуты сравнял счёт!!! А в дополнительное время забил ещё два гола!!! За этот хет-трик западные обозреватели назвали Дитера кошмаром Югославии: «Что за чертовщина! Как будто фокусник достаёт кроликов из цилиндра: один Мюллер ушёл, другой вышел и сразу забил три гола», — недоумевала после игры югославская пресса. Как жаль, что я этого не видела! Но я слушала трансляции матчей радиостанции «Маяк». Слава Богу, радиоприёмник висел у меня в кабинете рядом с портретом Ленина и в комнате отдыха общежития тоже красовался на почётном месте.

Вот не хочу больше возвращаться к Алексею, но… Как же они чертовски похожи с Дитером! И по внешнему типажу, и по манере игры. Думаю, если бы Алексей жил в Москве, то смог бы проявить себя уже в семнадцать-восемнадцать лет. Всё-таки как много зависит от места проживания! Отнюдь не у всех равные возможности. Да что далеко ходить, даже здесь у нас, в Романовске Приволжском, две местные команды тренируются в абсолютно разных условиях. Так не должно быть! Надо будет навестить отдел спорта горкома и поднять этот вопрос.

В тот же день, 20-го июня, на футбольном поле рядом с нашим общежитием встречались команды двух частей города. Первая официальная игра из пяти, запланированных на летний сезон. Команды не входили ни в какую лигу, кроме районного уровня, поэтому рамки турнира спорткомитет города устанавливал сам. Но представители области держали глаз востро: иногда в местных турнирах можно было откопать бриллиант чистой воды, который оставалось только огранить и оформить в дорогую оправу. Не пойти на официальную игру я не могла: дело даже не в очерке, который собиралась написать, но и в желании получить удовольствие от зрелища. Я прекрасно понимала, опять неизбежна встреча с Алексеем. Но это меня мало волновало! Он стал просто хорошо знакомым мне человеком. Беременность его подруги свела на нет вспышки чувственных импульсов, скорее всего, даже изменила мой гормональный фон, хотя этот фон должен был поменяться у забеременевшей… Никакого томного настроения и в помине не было. Серое вещество разума восторжествовало над нематериальной душой.

Хотя я и Надя пришли к футбольному полю за тридцать минут до начала игры, три ряда скамеек уже плотно забили болельщики. Я посмотрела на «наш» с Валерием насыпной холм над входом в бомбоубежище, он пустовал. Значит, надо опять «прихватизировать» его! С холма увидела вышагивающую команду Левобережья. Они добирались пешочком от пристани, уже одетые в спортивную форму — раздевалки на этом открытом поле не было. Команда правого берега появилась чуть позже. Обе команды высыпали на поле для разминки. Алексей и Владимир пожали руки друг друга. Зрители подтягивались, и вокруг скамеек образовалась толпа. Левобережных болельщиков прибыло немало, но в такой толпе сложно разглядеть знакомых. Но Толика я увидела. Он опять обнимал ту высокую стройную девушку. Наде я ничего говорить не стала. Разве так поступают мужчины? Ну, разлюбил, ну, встретил другую, но отношения-то надо было завершить как-то по-человечески, хотя бы поговорить, поблагодарить, извиниться. Представляю, что творилось в душе у Нади, ведь она даже не понимала причину, почему всё так произошло. Если мы с Лёшкой высказали слишком много, то они с Толиком — ни-че-го! Если у меня спокойно на душе, потому что всё было предельно ясно, то представляю, сколько переживаний у Нади. Я сочувствовала ей, тем более, что она всё держала в себе, а это сложнее, чем взять и выплеснуть наружу, как каждый раз происходило со мной.

К нам подошли Валерий и музыкант Андрей. Я была рада видеть парней. С Андреем сложились особые отношения, не сказать, что очень близкие, но мне с ним было просто, по-свойски. А с Валерием было сложнее. Андрей поддерживал. Валерий претендовал. В этом и была разница. По французской традиции я дружески обнялась с ребятами. Наверное, это кого-то шокировало, но для меня было естественным порывом — дружеским приветствием и выражением расположения. Но всё-таки уточню, за всё это время я приветствовала так только музыкантов. Валерия обняла в первый раз. И он прижал меня к себе и поцеловал в волосы. Вот таким был его первый робкий поцелуй.

— Ставки делать будем? — скорее в шутку спросил Андрей.

— 4:1, — тут же охотно откликнулся Валерий, — естественно, в пользу Левобережья.

И оба посмотрели на меня.