Бесплатный фрагмент - Любимцы молний

Любимцы молний

Зима отдала концы. Последние талые воды ушли в несытую землю. Над Москвой — рекой, ещё пахнущей сырым несвежим илом, не просохшим по берегам, медленный пар лежал белёсыми пластами. Он медленно пропадал, восходя в мутное, дождевое небо.

Деревья вдоль берега, неохватные сосны, чернели воронками, нанесёнными на кору молниями. Сколько ни было на берегу деревьев, в этом месте на всех запечатлелись удары жестокой грозы.

Долговязый Андрей Викторович, человек с высокой талией, с маленькой головой и кукольным носом на гладко выбритом лице, переминался с ноги на ногу, боясь испачкать бежевые кожаные туфли, на которых аккуратно был вышит канителью логотип «ARMANI». Походная матерчатая парка, в цвет туфель, в нескольких местах ювелирно подшитая его женой Зоей, уже махрилась на рукавах, но он не хотел покупать новую. Он не любит расставаться с любимыми вещами. Не любил менять обои, двигать мебель, перекладывать вещи. Он, вероятно, уже родился снобом…

— Аномалия тут. — успокоила его Зоя, погладила ствол, залезла пальцами в копчёную выбоину и отдёрнула их. — Божья кара на все прибрежные деревья.

— Это молнию, видимо, от воды откинуло… — вздохнул Андрей Викторович.- А ты не суй руки в копоть. Отмываться где?

— В речке.

— До неё ещё долезть надо. А ты погляди, какой ил… трясина. Пошли отсюда. Темнеет, а нам ещё в гору лезть. Я в детстве последний раз так лазал, когда мы с родителями жили на берегу Буга.

— Я знаю дорогу, доведу тебя. Я же… тут всё своё детство провела.

— Всё уже изменилось. Гляди как…

— Всё… Но многое осталось. Вот… как этот берег.

— Деревья раненые только.

— Что там деревья.- многозначительно произнесла Зоя и завела за уши выбившиеся прядки волос золотисто — пшеничного цвета. — Люди тоже бывают…

— Ну, бывают. Пойдём, Зойка. Тебе как девчонке лазать бы и лазать по всякому навозу. А нас уже ждут… там… И… надо, пора. Я промочил ноги. Так темно стало, что ещё гроза начнётся! — ответил Андрей Викторович и голос его повысился от плохо скрываемого раздражения.

— Тебя, думаешь, бабахнет? — и Зоя засмеялась.- Как -же я тебя тогда… попру… на горку? Или тут оставить?

— Глупая!

— Ну, не повезло тебе с женой… Чего уж там…

— Ерунда. Ты наговариваешь на себя. Ну, хочешь… оставайся, индеец. А я иду наверх.

Он сказал слово «наверх», сильно смягчив букву «р», как коренной москвич, он очень старался быть похожим на столичных жителей.

Зоя грустно улыбнулась и скакнула на почти отвесный отвал берега, по которому метров семьдесят ввысь взбирался лес, постепенно сглаживаясь и ровняясь ближе к дороге, лежащей на его краю. Там, через дорогу и бывшая турбаза «Дружба», совсем недавно переделанная в элитный коттеджный посёлок.

Зоя не знала, зачем снова приехала сюда. Здесь всё дышало воспоминаниями. И почти стёртыми, и свежими, как хороший глоток самогона, который сперва обжигает, а потом греет изнутри долго- долго… Коллега мужа позвала на новоселье. Теперь бывшая пионерская турбаза- её собственность. Это страшно неприятно звучит.

Как же… Отказаться нельзя. Совсем скоро Андрей Викторович сам пойдёт на повышение. Вот- вот, станет руководителем высшего звена. Поэтому нужно слушать начальство.

Старое шоссе с глубокой колейностью, казалось, не чиненое лет сорок, вело мимо турбазы к даче Зоиной свекрови. Частенько у неё гостили дочки, когда были маленькие, Зоя сама возила их, но лет семнадцать назад отказалась, внезапно отказалась, жалуясь, что боится резких подъёмов и спусков, да опасных выездов со второстепенных дорог. Андрей Викторович понял это по-своему: значит, получила перепуг, чуть не врезалась… Да, ну, и ладно. Позже, девочек стал возить водитель и он сам. А теперь они выросли. И старшая вышла замуж и родила им замечательную внучку Ольгу. С замашками принцессы. Как же иначе может быть в такой семье?

А сейчас они приехали в роскошные апартаменты, в коттеджный посёлок, который стоял ровно на том месте, где Зоины детские неспокойные ноги в течении пятнадцати лет, почти каждое лето, наворачивали километраж по дорожкам, засыпанным битым кирпичом…

Турбазу снесли. Коттеджный посёлок был окружён шестиметровым забором. Сосны, которые помнили маленькую Зою, тоже выросли и выглядывали оттуда пышными разросшимися кронами. Зоя была рада, что сосны ещё живы, как она. И помнят много чего такого, что она хотела бы забыть, но молчат, не проболтаются. Славные сосны…

Есть такие места в которые хочется вернуться всегда, а когда возвращаешься когда-нибудь… лучше смерть… До того они не отвечают твоим ожиданиям. До того там нет ничего из хранимых бережно воспоминаний. Они пусты. Ты становишься пуст вместе с ними. Воспоминания твои прежние, мгновенно покрываются новым грунтом и уже настоящее, неприкрытое, незнакомое и необжитое, рисует свою картину.

Зоя, конечно же взяла себя в руки. Конечно же, не проронив ни слова, поехала… Но она сделала это только для того, чтобы заглушить в себе старую боль, причинив новую, ещё большую.

Три её дочери уже вышли замуж. Сын заканчивает школу в этом году. Он медалист и отличник. Хочет стать врачом… Муж, Андрей Викторович стал лысеть и грешит тем, что начёсывает на плешь волосы… Это смешно Зое, которая моложе его на десяток лет… Она знает его до кончиков ногтей, по животному угадывая настроение, без слов понимая, поворачиваясь вместе с ним во сне, в их общей постели. Они вместе двадцать семь лет, за исключением трёх дней. Двадцать семь лет она привыкает к нему, понимая, что не будет даже смотреть в сторону другой судьбы. Ей это уже не будет дано, наверное, никогда. А те три дня в её жизни, что заставили её забыть турбазу на долгие семнадцать лет, она оставила тут навсегда, в разрушенных ныне корпусах и выпиленных елях.

***

Ночь спустилась неожиданно. Машина, новая «девятка», перестала набирать скорость на третьей передаче. Зоя остановилась, понимая, что ещё немного, и из — под капота пойдёт дым. Да, залили плохой бензин, машинка « пинается». Так она не доедет до дома. Надо найти сервис, надо глушить машинку и цепляться за кого-нибудь. До Москвы ещё семьдесят километров, обратно — километров сорок…

Дорога белела только что выпавшим снегом — по ней легко вихрилась позёмка в свете фар переливчатая, игривая. Луна взошла и мёртво освещала просеку шоссе, открытую небесам сверху, проложенную меж чёрных, густогривых елей, справа и слева напирающих на полосу разбеленного асфальта. Зоя заглушила машину и вышла. Ветра не было, окружала гулкая тишина. От капота шёл лёгкий парок, грозящий перерасти в нечто глобально — непоправимое. Погода радовала хотя бы тем, что было градуса два-три ниже нуля и штиль.

— Вот занесло меня… — шепталась Зоя сама с собой.- Как то надо выбираться…

Она огляделась, попутно собирая длинные светлые волосы в хвост, закручивая его жгутом и завязывая в узел на затылке. Оглядев полотно дороги, Зоя застыла, соображая, где может находиться. Она снова заговорила сама с собой.

— Надо было оставаться на ночь… так… Каринское, Шемякино, Рычихино… ДОЛ «Радужный»…Чего там… — она, вглядевшись в далёкий указатель, белеющий на краю дороги, разобрала надпись.

— «Сан. им. Гастелло»…Так! Так, господа, это же прекрасно! Значит, дотянем до спуска… а там турбаза. Ну, вот и отличненько! Значит, з автра с утреца починим машинку, и дунем нах хаус.

Зоя улыбнулась, поглубже вдохнула холодный чистый воздух, сделала пару махов руками и села в незаглушённую машину. Та, хоть и грелась, однако, позволила хозяйке проехать мимо указателя «Сан. Им. Гастелло» и спуститься к турбазе под советским названием «Дружба».

Зоя, не останавливаясь, въехала в открытые створы железного забора из крашенных в зелёный цвет прутьев, и, в тёплом свете круглых фонарей попала прямо на стоянку, уютно расположенную прямо за зданием котельной. Зоя не зря радовалась- эта турбаза была ей почти родной. Отец и мать возили её сюда с двух лет, позже она ездила сюда уже без отца, с матерью и братом, а потом, в студенческие годы с однокурсниками. Она знала тут каждый метр, каждый поворот дорожки, знала местный лес, его тропы и вырубки, склоны, отвесные и пологие, спуск к реке, т айную дорогу через забор в посёлок санатория Гастелло, где жили знакомые ребята в частных синих финских домах… Она обрадовалась, что машина сломалась тут, именно тут, а не в другом месте.

Снег вкрадчиво летел на широкий двор перед столовой, освящённый пятью круглыми фонарями. Никого не было, тишина, гул елей из лесу… жутковатый звук, наводящий тоску. Муж всё равно не будет волноваться: он в Ярославле, на конференции, до среды… А сегодня пятница! Свекрови можно позвонить и доложить, что доехала, и отсюда. Меньше будет знать- крепче будет спать. Девочек они обещали привезти после тринадцатого января… А сегодня пятое число.

Маленькое здание администрации, одноэтажное, из белого кирпича, аккуратно пряталось в туях и можжевеловых кустах, растущих вдоль дорожек. Над входом электронные часы мигали красными цифрами: 22:30. Кто-нибудь должен выйти…

Зоя нажала на звонок- чёрная железная дверь была заперта. Одно окошко, справа, занавешенное оранжевой шторой, светилось. Возможно, это охрана не спит.

Дорожка Зоиных следов на свежем снегу, виднелась со стороны котельной, мимо столовой, прямо к администрации… Зоя попрыгала на крылечке, ожидая движения за окном, потом, соскочив с невысокого бордюра стукнула в окно три раза и снова вернулась к двери. За окном, наконец, проскользнула тень и послышался звук открываемой двери и шаги. Чёрная дверь открылась на треть и Зоя увидела охранника.

— Заходите.- хрипловато, будто со сна, сказал он. -Ноги обтрусите только… снег там, что ли… А то Люська меня прикончит.

Зоя вздохнула и протиснулась в дверь, которую охранник тут- же запер. Она оглядела большой холл, стены которого были облицованы коричневыми пластиковыми панелями и вдоль стен стояли клетки, много клеток. Но все они пустовали.

— А птички где? Тут птички раньше жили. Попугайчики, канареечки… — спросила Зоя, стоя в полусвете, идущем из приоткрытой двери охранной комнаты, замечая немоту стен.

— Не при мне. -ответил охранник из своей каморки, надевая курточку и водя по заспанному лицу большой ладонью.

Зоя заметила, что он незнаком ей, совсем мальчик, года двадцать два-двадцать три. Большего она не разглядела, потому что он ушёл за угол и оттуда спрашивал Зою.

— Так поздно… -сказал он.

— Что? — спросила Зоя, не сообразив. — Поздно чего? Я к вам?

— Да.

— Машина сломалась у Гастелло.

— А… — без интереса протянул охранник.- Ну, я сейчас Люсе Васильне позвоню. Она придёт, вселит.

— Да… Если можно. Чтобы мне не ночевать в машине то…

— В машине? Да нет… Не позволим так уж.- и он принялся постукивать по телефонному аппарату.- Чё то не берёт… Чё вот? Спит? Людмила Васильевна! А! Это Иван. Ну хватит, ну ладно… Да, девушка тут вселиться хочет. Ну, Людмила Вась… Да. Ждём. А? Свет погасить на стоянке? Ладно…

Тут- же он вышел и провёл рукой по стене, где был ряд белых выключателей. Холл осветился лампами дневного света, перемигивающимися друг с другом из металлических ячеек на потолке. Действительно, в клетках не было ни одной птицы. Манстеры по углам холла, клонившие к чёрным кожаным диванам разлапистые листья, достигли потолка. Зоя глуповато улыбалась, и думала о том, что ей готовят грядущие выходные. Узел волос распался и она видела себя в большом зеркале, напротив дверей- в полный свой и миниатюрный рост. Маленькую фигурку в джинсах и белом коротком пуховичке, а за ней, у входа, большого смуглого парня -охранника, в камуфлированной форме и высоких ботинках с развязанными шнурками.

— Я на воздух. -сказал он и пнул дверь. -Мне покурить. Хотите… тут ждите, она подойдёт сейчас.

Зоя тоже решила выйти.

— Раз птичек нет и я на воздух. Подожду на крылечке.

Она вышла и встала на дорожку, оглядывая спящую турбазу, белеющую крышами корпусов. Отсюда, впрочем, мало что было видно. Разве что длинные беседки для игры в пинг-понг меж густыми стволами огромных елей.

Охранник, зажимая зубами сигарету, лениво скрёб снег под крыльцом широкой лопатой. Зоя натянула рукава куртки и засунула руки поглубже, сильно жалея, что не носит перчаток.

— А почему тут так тихо стало? Что? Заезда нет? — спросила она охранника.

— Нет. Так, консервируются тут человек десять… сами приехали… Скоро вообще не будет. Один корпус фунциклирует. — недовольно буркнул он, бросив быстрый взгляд на её лицо и тут -же смутившись, отвёл глаза.

— Ого! Как плохо! — выдохнула Зоя.- Не думала, что с «Дружбой» такое вообще случиться…

— ВСЁ приходит в упадок.- ответил охранник.- И это пройдёт. Такова жизнь.

Зоя искоса разглядывала своего собеседника, думая, что он этого не заметит. Тот не подавал виду, что заметил. Опёрся на лопату и курил. Роста он был приличного, но ниже её мужа… Хотя и шире в плечах. Сложение безупречное, да и лицо интересное. Нос, чуть широковатый, чёткие красивые губы, яркие, как у всех метисов и отчего-то длинные волосы ниже плеч, забранные в хвост. Зоя заметила, что он мало похож на русского, но глаза у него не чёрные, а большие, какого-то среднего цвета, а над верхней губой и на подбородке отпускаемая щетина дней трёх-четырёх от роду.

— Я давно не была тут. Но считаю себя местной. — гордо сказала Зоя, перетаптываясь.- Ездила сюда с двух лет.

— Да ну? — впервые с интересом спросил охранник.- Что? Помните даже, как работал ещё «Радужный»?

Зоя кивнула.

— Я там даже отдыхала. Мать моя работала сначала тут, на турбазе, горничной, а потом перешла официанткой в Гастелло. Мы много лет сюда ездили. И жили там на квартире… В домике, у конюшни.

Охранник плюнул сигарету, потёр ладони и подошёл к Зое.

— А я вас чего то и не помню.

— А вы местный?

— Самый наиместный. Как раз из Гастелло.

— О…а…тогда вы… тогда, может, вы были…

— Мелким?

Он улыбнулся во весь рот, показав исключительные по красоте, опять же, совсем нерусские зубы, и его высокий лоб, с чуть заметно вьющимися над ним волосами, собрался в складочки.

— Да.- сказала Зоя.-Вы, наверное, младше меня… немножко.

— Вам сколько?

— Двадцать восемь.

— Э… точно. А мне двадцать пять. Было. Меня Иван зовут.

И он протянул Зое большую руку ладонью вверх, в которую она положила свою, ладонью вниз.

— О, замёрзла? Пойдём в корпус, я чаю налью. У меня есть чай, правда, хреновый.

— Что это мы на «ты» стали? Вроде как не пили на брудершафт.- Зоя отдёрнула руку и пошла вперёд. -Ну, чай так чай. На «ты», так на «ты».

Иван опустил голову и пошёл следом.

— Извини… те. Я не хотел вас обидеть.-буркнул он, чуть слышно.

— Да шучу я.- ответила Зоя.- А ты поверил. Но я, правда, тебя не помню.

— И я… тебя… вас…

Зоя с любопытством наблюдала, как Иван, скинув куртку и оставшись в чёрной футболке и форменных брюках, заправленных в чёрные ботинки, засуетился в своей бедной тумбочке, разыскивая чай. Зоя улыбалась.

Иван, порывшись в тумбочке, извлёк оттуда коробочку чая «со слоном», пакет сахара и три большие сушки- челночка.

— Вот.- победоносно заявил он.- Это пока всё.

— Негусто у вас тут.

— А что мне… я не тарюсь едой. Я с утра выходной, к матери пойду, принесу еду… А то в столовке ем…

Голос у Ивана был чуть хрипловатый, приятного тембра, мелодичный и густой. Только он плохо выговаривал букву «р».

Они не успели попить чай. В комнатку ввалилась администратор Людмила Васильевна, правящая тут с семидесятых годов. Она с порога узнала Зою.

— Зойка! — крикнула Людмила Васильевна зычно и Зоя вскочила со стула от этого крика.

Администраторша за эти годы успела крепко постареть, но старалась держаться молодцом, модничала ещё вытравленными гидроперитом кудрями, но уже плохо ходила и тяжко дышала. На щеках её играл гипертонический румянец, и она, сжав губы, села отдышаться на стул, с которого раболепно соскочил Иван.

— Принял тебя наш Хуанито? Га-га-га! — рассмеялась Людмила Васильевна.

Иван заметно покраснел..

Зоя бросила на него шаловливый взгляд.

— Принял. Только не сказал, что он Хуанито.- и прыснула смехом, прикрыв рот маленькой ладошкой.

Иван с шумом вдохнул и замер.

— Неси ключи… чо стоишь, как столб? — повелела Людмила Васильевна, обращаясь к нему спиной и переключилась на Зою.- А ты надолго? А? Надолго к нам? Слышала, дочки у тебя, муж богатый, да?

Иван мгновенно ретировался. Зоя слегка расстроилась, вспомнив о муже.

— Да.

— Давно тебя не было. Как мать?

— Хорошо, что с ней будет?

— Так… так… Давно ты замужем?

— Не поверите, но уже десять лет.

— Ух, ты!

— А что… молодая была.

— Доучилась хоть?

— Бросила. Третьей забеременела и решила бросить.

— Ну, и правильно! Если у тебя упакованный муж, на кой тогда учиться? Знай подтыривай у него баксы на чёрный день… -и Людмила Васильевна с жаром махнула головой, указывая оттопыренным большим пальцем за спину.- Видела вон? Чертополох шатается тут… Не дай бох такого мужа! А тебе повезло! Держись за него крепче.

Зоя засмеялась, обняла тучную собеседницу, вдохнув запах её дешёвого одеколона.

— Я принесу ключи сейчас. Правда, только от персонального корпуса и только люксовый номер. Мы, видишь ли, пока остальные закрыли.- сказала Людмила Васильевна, понизив голос.- Вероятность есть, что нас того… продадут скоро. Ну, и отжимают… Отжимают нас.

— Вас? Турбазу? — испугалась Зоя.

— Нас… Лет семь… продержимся… это максимальный срок. — и Людмила Васильевна снова загоготала.

— Да ну, что вы! Не может быть этого. А где этот ваш корпус? Где жили… живёт персонал? Да?

— Да. Там. Ага. Припёрся! Хуанито!

С этими словами, Людмила Васильевна, почтенно придерживаясь за локоть Зои, встала, немного раскорячившись, сделала несколько шагов навстречу вбежавшему Ивану, перехватила у него связку ключей и сделала Зое молчаливый знак следовать за ней в её кабинет.

В кабинете было темно и промозгло, пахло сыростью нетопленного помещения, а на стене, поклеенной невыразительными жёлто-зелёными обоями в полоску, висел портрет молодой цыганки, приносящей счастье. Такой портрет однажды напечатали в какой-то из совковых газет в начале девяностых… Они висели почти в каждом доме. И У Зоиной матери тоже..А тут он прекрасно продолжал приносить счастье «Дружбе»

Иван всё время, пока Зоя общалась с Людмилой Васильевной, стоял на пороге и нервно курил. О чём он думал бог весть, только слух его был напряжён и он улавливал каждое слово брошенное Зоей.

— Людмила Васильевна! А чего вы охранника Хуанитой называете? Или есть за ним грешок? — шёпотом спросила Зоя, стараясь сдержать смех.

— А… Да он этот как его… чёррти… кубинец. Бери ключ и пошли. Вещи тебе принесёт он.

— Я без вещей. Я же домой ехала… Переночевать мне… Завтра там… поеду.- Растерялась Зоя.

— Нет уж. Пока плати за выходные, а потом, если успеешь машину починить, что маловероятно, поедешь дальше. Ты же это… понимаешь? Ну? — Людмила Васильевна выпятила нижнюю губу и протянула Зое ключ с клеёнчатой биркой, на которой шариковой ручкой была нарисована жирная единица.

— Да… -Зоя полезла в карман пуховика за портмоне, покопалась, достав оттуда деньги и неприятно удивилась про себя.- Я наверное, останусь, правда что… До понедельника.

Людмила Васильевна, послюнив, пересчитала купюры, заперла ящик с ключами и переваливаясь с ноги на ногу, пошла к выходу.

Только сейчас Зоя заметила, что ноги у этой атомной женщины перемотаны выше щиколоток эластичными бинтами. Реальных семи лет у неё нет, похоже на тромбоз. Зоя, как врач, это поняла сразу. А тромбоз, да гипертония никогда не дружат.

— Проводи в персоналку.- бросила Людмила Васильевна Ивану, выходя из администрации. Похоже, что и про Зою она тут -же забыла, получив деньги. Конечно, теперь любой гость в цене… когда такая ситуация на турбазе.

Зоя знала, куда идти, но ей было лестно, что сзади неслышно следует охрана. В девяносто четвёртом, как только она родила третью дочку, муж нанимал ей охранника. Было небезопасно тогда… Сейчас она вспомнила чувство крепкого плеча за спиной и ей стало даже приятно от этого.

Иван шёл тихо, курил, не выпуская сигарету изо рта, и на развилке, когда шатающаяся фигура Людмилы Васильевны отчалила вправо, в свой подъезд, а им нужно было свернуть налево, за столовую, и войти в темноту, он поравнялся с Зоей и предложил руку.

— Берись. Скользко. Под снежком лёдок. Шваркнешься ещё.- деловым тоном сказал он.

Зоя положила руку на его локоть.

— Я кажется, пропустила тут самое интересное всё.

— Да, не очень. Я сам пропустил, пока служил.- отмахнулся Иван неизвестно от кого сигаретой.

— Недавно из армии?

— Год как.

— А… где служил?

Иван остановился перед корпусом, низким, двухэтажным, который прежде служил домом для многочисленных сотрудников «Дружбы», а теперь был наполовину отдан «под гостей». Он, казалось, недолго думал, что ответить, и что сделать дальше.

— Я в Чечне служил. Третий год остался, как контрактник. Не смог уехать, был неудовлетворён. И напрасно. Там и закурил.

Зоя смолкла и так, молча, ступила в темноту коридора. Её номер был первый слева. Наощупь, она пыталась найти замочную скважину, но в этом ей помог Иван, ловко перехватив ключ. Дверь скрипнула, Иван стукнул по выключателю и зажёгся свет. Они оказались прямо в передней комнате. Номер считался люксом. Зоя обнаружила от «люкса» только симпатичную ротанговую мебель и телевизор «пал-секам» с выдранной пимпой выключателя. Она быстро прошлась по комнатам, которых оказалось две, заглянула в душевую, где спряталась почти новая голубая ванна, и вернулась в прихожую, откуда вещал её словоохотливый провожатый.

— Ну, спасибо. Хорошо, что проводил. -Зоя сделала движение закрыть дверь, но Иван вовремя поставил свой ботинок перед преградой.

— Я назавтра выходной и приведу тебе механика. Он посмотрит, скажет что… Но, я думаю, там всё расплавилось к чертям собачьим.

Зоя вспыхнула, почувствовав неладное.

— Я сама справлюсь, наверное.- смутилась она и резким движением двинула дверь, но та не поддалась.- Мне спать хочется.

Ивана освещал белый шарик наддверного светильника но даже на таком свету он был ещё моложе, ещё наглее и ещё симпатичнее. На лице его играла довольная улыбка, весьма двусмысленного свойства. Глаза действительно, были зелёные и чуть раскосые.

— Ваня, Иван… Хуанито, или как тебя там… Идите в администрацию уже, охраняйте наш покой, чёрт вас забери. Не надо стоять тут, не надо меня… это… сканировать своими глазками.

— А поговорить? Сама сказала, что много пропустила, а я расскажу.- И Иван, вытянув вперёд палец, бибикнул Зоиным носом.

— Может… я тебе сейчас в глаз дам? А? — спросила Зоя, гневно сверкнув васильковыми глазами.

— Дай.- серьёзно ответил Иван.- Готов и в глаз получить. Я вернусь. Только закрою там всё.

И он вышмыгнул из комнаты, вместе с ключами. Зоя, испугавшись, схватилась за дверной косяк.

— Э! Куда? Куда ключи унёс? — крикнула она в темноту.

Она выдохнула, и поняла, что попала в странную ситуацию. Дверь не запереть, разве только шкафом. Зоя, не успев раздеться, двинулась к шкафу, тяжеленной конструкции из какого-то доисторического «дсп». Он оказался неподъёмен и стал двигаться с места, только одновременно начал разваливаться на две части и рушиться. Ивану и дорога была туда -обратно в пять минут, а в результате он вовремя прибежал, когда Зоя, уже не могла держать верхнюю часть антресоли шкафа и готовилась быть ею пришибленной.

— Ты чего мебель двигаешь? — рассмеялся он, восстанавливая шкаф на место, в угол, откуда, возможно, он и не выезжал последние двадцать лет.

Зоя не успела испугаться, не успела подумать, что будет делать дальше, как дверь уже была заперта на ключ, а свет неожиданно для неё потух.

Шторы в номере были раздёрнуты и через окно совершенно невозбранно лился чистый лунный свет. На улице летел нежный снег, всё гуще укрывая дорожки, площадку перед столовкой, корпуса и парковку, где сиротливо отдыхала неисправная машинка.

Зою колотило, как осиновый лист на ветке. Она не знала отчего, но предательски не хотела соображать, хотела и дальше только колотиться и дрожать. Иван протянул ей руки в темноте и она зачем то дала ему свои.

— Я просто поговорить. Хочешь, расскажу сейчас? Всё расскажу? -спросил он шёпотом.- Я свет выключил, потому что нас видно из окна. Как в телевизоре.

Зоя замотала головой.

— Нет. Не видно.- выдавила она.

— Видно.

Она снова замотала головой.

— Чего? Поговорить хочу.- словно издевался Ваня.

— Не говори. Молчи. Услышат.- прошептала Зоя.

— Тут нет никого в этом крыле.

— Ид- ди домой.- сквозь зубы проговорила Зоя.

— А ты мне не жена, чтобы указывать.- сказал вдруг Иван, схватил её за талию и вытряс из куртки.

Зоя хотела что-то крикнуть, но только забила ему в спину всё слабеющими кулачками, пока он нёс её в дальнюю комнату.

***

— Я теперь понял, почему ты ходишь с распущенными волосами.

— Почему?

— У тебя ушки, как у лисицы — фенёк. Ты фенёк.

— Сам ты фенёк.

— Нет, я сказал- ты фенёк, значит ты фенёк, а не я.

— Нет, ты сам фенёк. Дурак. Она водится в Африке. В Сахаре. И всё равно я не такая… ухокрылая…

Зоя понимала, конечно, что всё не так. Но для кого- не так? Как полагается… Измена. И это страшно. Хотя, возможно, от первой измены всегда страшно… Но! Она сейчас встречала утро в затрапезном номеришке, на двух сдвинутых пионерских кроватях, к счастью, не сеточных, за закрытыми жаккардовыми брежневскими шторами в компании охранника Ивана, по национальности — метиса. Это ненормально… Они сидели друг напротив друга, совершенно голые и счастливые и он плёл ей косички. Что странного, если это происходит со свободными людьми? Ничего. Но тут появляется настоящий жанр — каренинский, толстовский, если хотите… трагедийный, то есть самый неуспешный для героев жанр. И по его закону всё кончиться плохо. Сейчас они оба это понимали.

— А чего ты вчера тряслась? Я такой страшный? — спрашивал Иван, заботливо разбирая Зоины волосы на прядки.

— Так… А ты хорошо чешешь пальцами.

— У меня сестрёнка с оченно кудрявыми, постоянно путающимися волосами… Чесал её двести лет, пока сама не научилась.

— У меня нет даже расчёски с собой.- извинилась Зоя.- Так что…

— Так и быть… Принесу тебе расчёску. И, всё — таки…

— Почему я тряслась? Всё просто. Ты подлость совершил. Ты помог мне изменить мужу.

— Мне кажется, тебе понравилась моя идея.- пожал плечами Иван.- Ничего плохого я не сделал, просто опрокинул свою любимую женщину в… горизонтальное положение.

Он сам был с распущенными волосами, которые падали красивыми волнами на плечи. Но это ещё больше придавало ему мужественности.

— Впрочем, я поняла. Пусть это останется здесь и сейчас. Мне нужно делать дела.

— Твои дела- мои дела. А сегодня у меня выходной, значит, мы отдыхаем.

Он говорил это так ясно, так уверенно, что Зоя, будь она лет на десять помоложе, уверилась бы в его словах.

— Почему ты уверен? В этом? Ну, что я тебе верю… что я не думаю, что… ты это вот самое проделываешь с каждой понравившейся тебе женщиной.

Иван замер и бросив косу, взял Зою за плечи.

— У меня такое в первый раз. И в последний. И в последний.- он утвердительно кивнул.- Ты можешь верить мне, можешь не верить- дело твоё. Отпускать тебя я не собираюсь. А ты теперь меня сама не отпустишь. Не сможешь ты. Мы же не просто так встретились. Мы же встретились, да?

Зоя побледнела. У неё закружилась голова, а перед глазами поплыли тёмные пятна. Она опустила лоб на плечо Ивана и закрыла глаза.

— Как бы я хотела, чтобы это было сном. И чтобы он прошёл незаметно так…

— А я не хочу просыпаться.- сказал Иван и прижал её к себе.- И мы не проснёмся. Потому что, если мы проснёмся, жизнь станет кошмаром.

— Пойдём. Я первая. Ты потом. Нас Люся увидит…

— Вот ещё. Я что, прятаться буду? От кого, от этой старой грымзы?

Зоя с ужасом посмотрела на него.

— Она как… она… она… скажет мне и я…

— Она ничего не скажет. Ни мне, ни тебе. Иди на завтрак, а я буду тебя ждать на конюшне. Ты же знаешь где конюшня?

— Знаю.

— Придёшь туда? Я тебе лес покажу. Сегодня выходной. Ты приехала отдыхать. Программу составляю я, с твоей корректировкой.

— Сколько там сейчас лошадок?

— Семь.

— Было четырнадцать.

Иван встал и стал лениво одеваться. Зоя упала назад на постель.

— Я спать хочу.- сказала она счастливо.

— Не сегодня.

Иван раздвинул шторы, в которые хлынул холодный, бодрый белый свет чистой подмосковной зимы. Совсем рядом было слышно дятла с берёзы и фоном играла музыка с высоты громкоговорителя напротив столовой.

— Вас… гостей сегодня человек десять… Открыли столовую даже.- сказал Иван, глянув за окно, где виднелись старые сосны, клуб и торцы двух корпусов.

— Всё. Я бегу. Не смею досаждать вам своим присутствием… -сказал он.

Зоя набросила на себя одеяло и встала его проводить.

— Скажи, я …похожа на Елену Прекрасную? — спросила она у дверей.

Иван, остановившись у входа шепнул:

— Да. Я читал Гомера.

— Тогда… а… на Андромаху я похожа?

Иван прислонился к косяку и загадочно улыбнулся.

— Тебя удивит, откуда я такой умный. Но я скажу, что в Гастелло была прекрасная библиотека. Кстати, до армии я учился в «Кульке», я потом расскажу где… На Андромаху, ты не похожа, она была здоровущей бабищей. А ты девочка. Всё. Иди на завтрак.

И он ушёл быстрым шагом.

Зоя поднялась, нашла разбросанные вещи и удивилась в очередной раз отсутствию какого-либо зеркала в номере «люкс». Она порылась в своей сумочке и тут её обожгло. Сейчас около восьми утра, а она не звонила девочкам. Есть ли здесь мобильная связь — неизвестно… Но позвонить надо, иначе, начнут искать. Маленький чёрный телефон-жук «Моторола» был не в зоне действия сети.

— Разбери тебя… -выругалась Зоя.- Ну уж нет! Сначала я поем.

Вспомнив, что в последний раз она ела вчера около семи вечера, Зоя быстро закрыла номер и вступила в чудесный зимний день. Такая погода почти всегда была в «Дружбе». Тут какой-то свой микроклимат существовал, особенный. Зима позволяла не надевать шапку, не кутаться в шубу, а температура благоденствовала между несколькими градусами выше и ниже нуля. Ночью, понятно, она опускалась.

В столовую, низкую и длинную, украшенную вдоль всего фасада окнами от земли до крыши, уже трусили некоторые отдыхающие.

Небо налилось нежной утренней голубизной, без единого облачка. Будто прорисованные, с белыми шапочками снега, пышные ели на его фоне, выглядели радостно и зелено, облитые солнечным светом. Зоя уже добежала до столовой по скользкому льду, таящемуся под порошей, и оказалась в разноцветном холле, с огромной парой зеркал. Так -же, за правым зеркалом располагалась раздевалка, без номерков, а слева одно из огромных торцовых окон, украшенном развесистой старой деффинбахией. Тяжёлые деревянные двери с вырезанными «татьянкой» орнаментами, мягко бухнули за Зоиной спиной.

В столовой уже пахло советским общепитом: тёплым хлебом, котлетами, компотом и супом. Всё вместе, десятки запахов, смешанные в один духовитый аромат, всегда образовывали для обычного человека, родом из брежневских времён и взращённого на казёнщине, начиная с яслей, чудесный дух воспоминаний. Не хватало на столах только лапшевника с овсяным киселём…

Зоя с грустью заметила, что столовая почти пуста, а одна её часть и вовсе забита новыми досками. За досками пылилась недавно установленная барная стойка, которая действовала здесь сразу после девяностого года и, видимо, до недавних пор. Из кухни, где происходила ещё небольшая суета, гремели половники, крышки кастрюль и доносилось эпичное: «Ветер с моря дул! Ветер с моря дул! Разгонял беду! Разгонял беду!» Повариха тётя Нина, с накрахмеленной салфеткой с кружевами, приколотой к высокой взбитой причёске, стояла на раздаче. Картинка столовой не могла существовать без неё.

Вид у неё был разочарованный в самоём своём бытие. Она поглядывала на некрасивые ногти с ярким облезшим красным лаком, поправляла, заводя за ухо кудряшку, и кокетничала с пустым прилавком, о чём-то отчаянно думая. Может, она ждала какого-нибудь отдыхающего седовласого пенсионера, может, о ком-то тайно вздыхала.

Зоя подошла с подносом, виновато улыбнулась и спросила:

— Доброе утро! Т ёть Нин! Что у нас сегодня?

Глаза у тёти Нины были подведены, как у Клеопатры, что выдавало в ней романтическую натуру, всё ещё надеющуюся на устройство счастливой личной жизни. Другое дело, что гости никак не хотели замечать её внутреннего мира и падали только на обширную грудь. Это не могло повлечь за собой сколько — нибудь серьёзные отношения, к тому же, тётя Нина, всю жизнь прожила в «Дружбе».

— Зоинька! — обрадовалась она, невесело улыбнувшись. -Ты, наконец! Как мама? Здорова? Вышла замуж?

При этом вопросе, тётя Нина склонила голову и глянула исподлобья.

— Да, вышла. Лет семь назад.

— О… конечно! Она у тебя красавица! — задрожала чуть опущенными щёчками тётя Нина.- Ну, а ты? Как ты?

— Всё хорошо. Я сюда на выходные, поэтому увидимся ещё… поболтаем.- Оборвала её Зоя, чувствуя, что её завтрак может отодвинуться на неопределённый срок.

— Изумительно! Изумительно! У нас отличнейший омлет, каша «Дружба» и бутерброды с сыром. Попить возьми на второй раздаче — вон… стаканы… какао, хорошее кофе из банок, и чай чёрный из бордового чайника. — снова безрадостно сказала тётя Нина.

Через минуту Зоя наполнила поднос тарелками, блюдцем с парой бутербродов и двумя ломтиками чёрного хлеба.

— Из того? Из красного чаю налить? — переспросила Зоя, окинув взглядом пустые столы.

— Да. Из того. Он уже с сахаром. Зоинька! Ты не изменилась! Т олько тоща. Вон, косточки видно.

Зоя живо вспомнила пионерлагерь и умилилась.

— Это арматура, тётя Нина. С годами спрячется.

Тётя Нина вкрадчиво глянула выцветшими голубыми глазами в обрамлении расплывшейся чёрной подводки.

— Добро пожаловать. У нас теперь не густо ездят… Но всё равно живём.

Зоя кивнула и пошла к своему столику.

Столов в столовке в лучшие времена было около ста, сейчас же было занято меньше трети. Это были в лучшем случае, молодые пенсионеры и несколько стариков. За одним, в самом углу светлого зала с окнами на парковку- четверо молодых ребят, одетых по- спортивному. Видимо, студенты.

Зоя в одиночку позавтракала, с укором посмотрела на мобильный телефон, не отвечавший ей наличием связи и покинула столовую, гулко задвинув стул с щербатой сидушкой и слегка выгнутыми алюминиевыми ножками. Окна столовой затуманивались красивым тюлем, собранным в волнистые складки, но через них Зоя разглядела свою машину и ещё пару новых обитателей парковки.

Теперь она спешила на конюшню, чтобы расспросить Ивана о местах, где ловит сотовая связь.

***

Дорога на конюшню была проложена по гребню бывшего холма. Получалось, что слева остаётся один из корпусов с впаяными в глубину уютными лоджиями. Справа же в низине, когда-то, в конце семидесятых вырыли чашу бассейна, забетонировали и не стали больше возиться. Он так и остался брошен, а на его краю ютились за бетонным же забором небольшой конный двор и конюшня. Сразу за бассейном, с другой его стороны располагались ещё четыре корпуса, смотрящие друг на друга неким подобием буквы «Д» разорванные на углах дорожками, а посередине находился красивый двор с деревянной малой архитектурой: избушками, из которых вечно несло мочой, горками, опиравшимися на столбы –богатырей, колодец с дном выше земли и парой песочниц, изгаженных бродячими котами. Вся эта красота была обсажена туями, которые сейчас мягкими ветками разрослись по дорожкам. Дорожки вдоль корпусов потрескались, асфальт пропускал траву и молодые кусты, их было видно и через снежную порошу. Атмосфера заброшенности наносила свои широкие мазки на всё, что когда-то было любовно ухожено местными сотрудниками. Работал ещё дальний корпус, верхняя перекладина буквы «Д», он фасадом смотрел на раздолбанный деревянный рай, а задом на стадион, в пионерские времена укрытый от леса мозаичными стендами, как громадными квадратными ладонями. Сегодня на стадионе гуляли лошадок, а так- как в конце его уже шёл и забор- высокий и серый, с калиткой в лес, на просеку, то удобство заключалось в том, что гости, покатавшись по выбитому стадиону, могли продолжить прогулку, сразу пустившись по наезженной тропе в дебри ельника, вокруг «Дружбы», полузаброшенного санатория «Гастелло», в поля.

Зоя вспоминала, как летела на велосипеде «Урал» по этому самому склону, вниз, от конюшни к корпусу обслуги, где сама теперь жила. В те времена, приезжал сюда сам начальник конторы, которой принадлежала турбаза. С молодой любовницей, их селили в «люксах», как раз там, где сейчас жила сама Зоя. Тишина, покой и аккуратизм воцарялся на турбазе в такие дни. Всё было настолько чинно, что даже дворники не ругались. Технички мыли тряпки добела, разнося смертоносный дух «Белизны» по этажам. И как-то раз Зоя перелетела через раму велосипеда, едва не сломав шею, прямо чуть не наехав на этого самого начальника «КБ по Железобетону», прогуливающемуся со своей тихой спутницей

Маму Зои, бравшую отпуск за свой счёт на всё лето и устраивающуюся на эту турбазу горничной, всегда бесили поступки дочери, абсолютно не знавшей ни дна, ни покрышки. Она бесчисленное количество раз падала с деревьев, искупала кота в керосине, выводя блох, выкопала траншею вдоль стадиона, подговорив друзей устроить ловище для лесных зверей. Она застревала в заборах, обдирала себе ноги и руки о сучки, терялась в лесу, дралась с детьми, полноправно чувствуя себя здесь местной и хозяйкой. Словом, вела себя хуже мальчика. Зоя настолько отчаянно себя зарекомендовала, что мать уволилась, чтобы Зоя чаще была на глазах и перешла в более благочинный придел- роскошный диабетический санаторий им. Гастелло, при котором ей дали две комнаты в маленьком посёлке близ главного корпуса и должность официантки. Но и это не спасло. В середине лета Зоя и её товарищи сожгли сенной сарай на краю посёлка, играя в гестапо и тогда пришлось срочно выпутываться из сложной ситуации.

На берегу Москвы- реки, напротив Гастелло был пионерлагерь «Радужный». Зоина мама, скрепя сердце устроилась туда уборщицей, а Зою взяли во второй отряд. Там воспитатели жёсткой дисциплиной сломили её неординарность. Её записали на все кружки подряд и оставшееся лето Зоя провела под наблюдением, выжигая, вырезая, припевая и пританцовывая, что, кстати, её необыкновенно увлекло. Только колючая проволока, навёрнутая на горние высоты четырёхметрового забора мешала ей бежать.

На следующий год сценарий повторился. Снова просьбы матери успокоиться ни к чему не привели, снова они блуждали по прежде разработанному маршруту.

Зоя знала, что делает, что-то не так, но посещение этих счастливых мест в детстве давала ей непреложное право вести себя здесь, как хозяйке, и ничуть не меньше. Они ведь постоянно получали путёвки сюда, постоянно ездили, и в том числе зимой, и весной, когда вода стояла среди елей, чуть не доходя до колен, и осенью, когда лили дожди и солнце мутно и нежно догревало замлю.

Зоя безмерно любила эти места, в которые вырывалась из несчастной «двушки», от страданий разведённой и забитой бытом матери. Они здесь чувствовали себя свободными, сменяя обстановку, бегая на лыжах, катаясь на лошадях.

Конюшня не изменилась, разве стало меньше лошадей. Зоя, побывав тут уже в студенческие годы, статусно себя держа, не бесясь, как в детстве, перезнакомилась с девчонками -лошадницами и сильно жалела, почему мать не привела её на конюшню, вместо лагеря. Тут бы она зависала день и ночь…

Кони попадали сюда из цирка и с ипподрома, после чего их, некоторое время полечив морально, допускали до выездки. Попадались роскошные арабы, орловцы с тонкими ногами, мохнатые першероны и кахетинцы. Все они были глубоко обижены судьбой и больны душой.

Конюшни такого рода- это своеобразный дом инвалидов и престарелых для лошадей, которые всю свою молодую жизнь отдали на потребу публике. Зоя это узнала позже, уже после того, как на смену беззаботному любованию измученных лошадок, убранных в бубенцы и ленточки для катания гостей турбазы, наступил момент осознания.

Зоя сегодня не могла пройти мимо конюшни. Она, в глубине сердца, боялась увидеть своих старых знакомых лошадниц, уже взрослых женщин, которые самозабвенно жили тут, среди больных и бедных жертвенных коней. С другой стороны, она хотела увидеть своего старого друга, чёрного орловца Траура, любимейшего товарища её позднего детства и ранней юности.

Скрипнув калиткой, Зоя вошла на территорию конюшни через прочищенный в сугробе ход и оказалась на небольшом дворе, ограниченном сараями, замкнутыми в кольцо с узким выходом в лес.

Сразу перед ней открылась картина, заставившую её сердце застонать. Иван обнимал маленькую лошадницу, лет восемнадцати, смеялся во весь рот самым непосредственным образом, пытался столкнуть её в сугроб, но девица держалась и вяло ругалась, хватая его за тёплую камуфлированную курточку с меховым воротничком.

Зоя готова была развернуться, но её заметили. Она стояла на тропинке, отдувая волосы со лба, с замершими от зажима плечами и сомкнутыми на груди руками.

— Стой! — крикнул Иван, почти откинув девочку -лошадницу, и кинувшись к Зое, словно понимая, что та сейчас вот-вот упадёт, потеряв сознание.- Иди сюда!

Ему нельзя было отказать, казалось, ни в чём. Зоя, словно лунатичка пошла и он в два прыжка уже добежал до неё.

— Идём… идём… я познакомлю тебя с сестрой.

Если бы Иван этого не сказал, Зоя бы разревелась. На неё навернулась такая лавина мыслей, что мозг не мог их все переработать.

— Ты чуть не убил меня. Ты.- неслышно прохрипела она и откашлялась.- Альфа-самец.

Иван засмеялся, схватил её на руки и закружил, крепко прижимая к себе.

— Неет! Нееет! От любви не умирают! Глупая девка.

Иван сегодня был совсем другой. Он, видно, с утра побрился и оставил щетинку только на подбородке и над верхней губой. Волосы его свободно падали на плечи, чуть вились и он их постоянно забрасывал назад. Всё так-же одетый в полувоенном стиле, который ему очень шёл, он сменил только ботинки на сапоги.

Он подвёл Зою к лошаднице, тоже одетой в камуфляж и тёплый свитер с горлом, и обнял их обеих, помещая под мышками.

— Девчонки! Так! Это Жанна, сестра, это Зоя.

Жанна представляла собой абсолютную копию брата. Такая же смуглая, с яркими губами, тёмными пушистыми волосами, скрученными в «дульку» на макушке, с шерстяной белой повязкой на ушах. Она была чуть выше Зои ростом, ноги её, явно, были сильнее и жёстче. А речь звучала приятно и не быстро.

— Жанна.- надменно бросила она и протянула руку, украшенную кожаным напульсником. На другой руке Зоя заметила такой-же. -Лошадки готовы. Сопровождать я вас не буду, Иван знает дорогу. Только вернитесь к часу, потому что у нас запись, а лошадей то уже нет столько.

Зоя глупо улыбалась.

— А кто ещё… кто живой? — спросила она.

— Не поняла… Кони?

— Да! Я восемь лет здесь не появлялась…

— Восемь лет… — протянула Жанна.- За восемь лет осталась половина… Фортуна, рыжая… Флоки…

— Беляночка?

— Да. Она.

Жанна оживилась и затрещала.

— Цыпа, Цеппелин. Маша. Мерлин новенький рысачок. Тундра и конечно Шаровая Молния. Она бессмертна. Наверное. Ей уже лет двадцать пять. Столько не живут. Но, знаешь, она на ипподроме столько медалей насшибала. Нам когда её привезли, я её года два под седло не брала.

Иван перебил сестру, взяв её за плечо.

— Жанчик. Мы забыли. Мы …помнишь… договаривались?

— Ох, да! Пошли! Пошли! — и она схватив Зою за рукав, увлекла её за собой под крышу одной из построек, где специально для лошадниц был устроен угол для отдыха.

Там стоял обесцвеченный годами диван -софа, столик с нагромождением грязных чашек и блюдец с недоеденными остатками завтрака и висело небольшое овальное зеркало. Так же над диваном висел постер с грустной рыжей лошадкой и надписью: «Лошади- наши друзья!»

На другой стене, густо оклеенной фотографиями и постерами с Джонни Деппом, старыми вырезками из журналов начиная от Джеки Чана и кончая Дмитрием Певцовым, красовалась полка с чисто девичьими предметами: косметичками, лаками для ногтей и для волос, расчёсками и резинками, а венчала всю эту красоту фотография Ивана на фоне триколора, в чёрном берете и с «СВД» в руках. Он гордо вскинул подбородок и смотрел куда-то в сторону.

На диване лежали чёрные спортивные штаны, тёплая куртка на пуху, так -же на полу стояли дутые сапожки Зоиного, или около того, размера.

— Надень это всё, чтобы не замёрзнуть. Иван сказал, что вы ещё на мост поедете… Там река, замёрзнешь.- Сказала Жанна, схватывая корочку хлеба с блюдца и жуя на ходу.

Зоя стеснительно пожала плечами. Она не ожидала. К тому же Жанна не собиралась уходить из комнатки и косилась на неё до тех пор, пока брат не кликнул её на улицу.