Бесплатный фрагмент - Лысая

Посвящается всем тем людям,

чья внешность волею судьбы изменилась.

Машина ехала вверх по блестящей от влаги дороге. Я, вздохнув, смотрела в окно, по которому стекали капли дождя.

— С тобой столько всего случилось, — сказала В. — Не хочешь ли ты поделиться с людьми? Напиши книгу. Я же тебе подсказываю.

— Я думала над этим, — призналась я. — Столько всего произошло, но что в этом интересного?

— Поделись с людьми. Ведь столько женщин в мире страдают от такой же проблемы. А сколько еще таких будет? Расскажи им, как с этим жить, чтобы они не отчаивались.

И я задумалась. Да, действительно, много всего накипело. Не все успели столько пережить к 26 годам. Да и не все, слава Богу, слышали такой диагноз, как тот, что услышала я. Нет, от этого вообще не умирают. Но и вылечивают редко.

Мне бы сейчас хотелось, чтобы с неба мне на лицо упали ледяные капли дождя, но, выйдя из машины В., я шагала к метро в своих тяжелых ботинках цвета фуксии и думала о ее предложении. Снова что-то писать. Она права: со мной столько всего произошло…

Как все начиналось

Воспоминания не заставили себя долго ждать…

Когда я училась в младших классах, я не считала себя красивой. Я вечно была собой не довольна. То одно не ладилось, то другое, то мальчики внимания не обращают, а если и обращают, то не те. Словом, все было плохо. Одежда… Лучше не говорить, как жутко я одевалась. Знала, что это еще больше уродует меня, но ничего лучшего позволить себе я не могла. Финансы — вот в чем была вся загвоздка. Но, слава Богу, продолжалось это не так уж и долго — всего-то 8 лет.

Счастливой я стала в 15. Я окончила школу, все 9 классов, и смогла уйти оттуда со слезами счастья на глазах. Образование, конечно, я продолжила получать — пошла в училище, а параллельно училась в вечерней школе. Там было хорошо, но из всех моих друзей и знакомых «вечерку» заканчивала я одна. Когда мне говорят, что скучают по школе, подразумевая обычную общеобразовательную, я слышу что-то вроде «хочу, чтобы мне вбили гвоздь в палец». Кроме того, в том же году со мной наконец-то произошло что-то замечательное — я стала рестлером. Это так чудесно — стать частью того, что любишь, о чем мечтаешь. Я никогда не думала, что судьба подарит мне такой чудесный подарок. На тот момент, когда я начала об этом мечтать — рестлинга у нас в России тогда еще не было. Но мне улыбнулась удача, и в июле 2003 года во втором составе новичков (нас так и называли — «новички») я поступила в школу этой замечательной постановочной борьбы, столь популярной в Америке.

А дальше все было только лучше и лучше, словно все беды и неприятности свалились на меня в школе, и теперь мир уготовил мне только приятные сюрпризы и замечательные подарки. Как бы сказали кришнаиты: плохую карму всю отработала.

Путешествовать я начала не слишком рано. Мне было 19, когда я впервые уехала в экспедицию. Меня поразили красоты Алтайского края, полное отсутствие других людей и возможность вращаться на 360 градусов в полном одиночестве, не видя других персон. Это для девушки, всю жизнь до этого прожившей в Москве, — событие. Людей нет. А если и есть, то только те, что тебе нравятся. Тогда для меня жизнь стала по-настоящему сочной. Я ведь не только крутилась вокруг своей оси, снова и снова доказывая себе, что оказалась в чудесном крае, на лоне прекрасной природы. Я ведь трудилась. Трудилась на благо нашей российской науки, не жалея сил, времени и здоровья, и все ради того, чтобы открыть людям новую информацию о нашей планете, природе, вероятно, даже нашем происхождении.

Я много лет год за годом ездила с этой организацией в экспедиции. Что и говорить, для меня мы все — единое целое.

Там я встретила много хороших людей. Одна из них Таня. Она-то и вытерпела со мной все, что мне впоследствии пришлось пережить…

* * *

Говорят, мы не всегда способны адекватно воспринимать то, что с нами происходит. Мы словно отгораживаемся за стену глупости, безразличия, наигранной, напускной посредственности и какой-то наивной пустоты.

Я так делала. И честно говоря — мне удавалось.

Несколько месяцев назад я переехала в Питер. Изначально — по любви, а когда любовная лодка разбилась о быт, осталась с Татьяной.

Самое интересное, что когда я говорила, что живу на Сенной, я вызывала какое-то почтительное кивание головами со стороны Петербуржцев. Да только заметив их реакцию, я чаще всего стремилась прибавть, что сплю на матрасе в большой комнате совмещенной с кухней.

Не везло мне обычно с именем Таня, но это совершенно другой случай. Таня — душа. Правда, в основном со мной и с теми, кого она так же любит. Поначалу я боялась ее. Она очень суровая и требовательная. Любит повышать тон. У нее был свой бизнес пополам с мамой, а сейчас она одна воспитывает 9-летнюю дочку, сдает недвижимость, живет в шикарной квартире в центре Питера и обожает свой город. Она работала сопровождающим экскурсий.

Часто, когда мы едем по городу, я от всей души ей говорю:

— Ты классный гид!

— Шанти, нет, — неизменно отвечает она. — Спасибо, конечно, но я в лучшем случае сопровождающий. У хорошего гида рот открывается в начале экскурсии и не закрывается до ее конца.

Первый раз услышав такое, я испугалась.

— Ну это же зуд, а не гид, — возразила я. — Мозг должен отдыхать, медитировать, впитывать красоту.

— Это экскурсия, Шанти. — Таким тоном в фильмах обычно сообщают «это война», когда все участники непосредственно уже на фронте. И так всем ясно, что война, и всем ясно, что уже не выберешься. Это война. А это экскурсия. Выбраться куда проще, конечно, но не сказать, что так уж легко. Все время тебя норовят схватить, посчитать, запретить.

Еще бы — за туристов-то отвечаешь. И потому экскурсии я не люблю. Вышла уже из школьного возраста и помыкать собой не позволю, тем более за мои же деньги.

А вот с Танькой по Петербургу я с удовольствием ездила. Здесь я могла придумать себе роль, образ, другую жизнь и сбежать от той жизни, которая проходила сейчас параллельно у меня в Москве. Честно говоря, порой мне даже казалось, что ничего особо страшного и не происходило. Далеко не каждый день я об этом вообще-то думала. Давно, еще в детстве, прочитала о такой особенности мозга: что страшно, то он и выкидывает, чтобы слишком сильно не травмировать своего хозяина. Мой постарался на славу.

Питер вообще какой-то забавный город. Такое ощущение, что многие тут имеют знакомых или родственников. Ну, или почти все. У нас тоже здесь есть какие-то родственники. А теперь у меня еще и друзья.

Одно цепляется за другое, и вот теперь у нас образовалась новая компания. Мы вместе тусуемся, общаемся, ездим в Эрмитаж.

И кого они перед собой видят? Меня — слишком ушедшую в простую обычную жизнь девушку, которая не интересуется сверхъестественным, избегает разговоров о смерти, поездок на кладбища, пренебрежительно фыркает, когда кто-то рассказывает об очередной вылазке на развалины замка.

Я не крашусь, не посещаю салоны красоты — у меня просто кудрявые волосы, большие карие глаза, от природы густые и длинные ресницы и за плечами годы боев в шоколаде — что почти стриптиз. Это и делает меня этаким глуповатым цветочком, который, завопив «МОРОЗ!!!», при первой же трудности убежит в теплое помещение и затребует кофе. Меня видят так. А еще (что, собственно, и является самым главным) я хороший друг. И на самом деле я куда больше, чем то представление обо мне, которое я часто старалась показать. И пусть днем я милая и поверхностная, ночью, когда после работы или очередной поездки я ложусь спать, — возвращаются страхи. Они снова подбираются к моим снам, хватают за руки, хотят вырвать мое сердце ледяными клещами. Я боюсь. Боюсь звонить, слышать, как дела. Я не хочу. Сделать это — ножом по сердцу, а не сделать — будешь чувствовать себя сукой.

Лучше быть сукой, — обычно думаю я где-то на задворках сознания и переворачиваюсь на другой бок. Стараюсь не запоминать свои сны, потому что вижу кошмары.

* * *

Май. Солнце уже вовсю светит, рассветает рано, и Петербург выглядит жизнерадостно, особенно учитывая, что в эту пору сюда приезжают толпы туристов. Я чувствую себя так, словно живу в декорации к фильму или прямо в центре какого-то разворачивающегося для них спектакля. В принципе я не далека от истины, не зря же весь центр Петербурга признан памятником архитектуры. Словом, летом он напоминает город-курорт, а зимой каждое утро в моей голове звучала строчка из старой песни: «…какая тьма и тишина царит под сводом склепа».

Вчера был замечательный день — мы с Танькой вырядились в платья и туфли на каблуках, чтобы пойти в какой-нибудь дорогой ресторан, но сами полезли на колоннаду. Поднимались вверх по лестнице и искренне смеялись над собой.

— Только мы так можем! — не прекращала веселиться Таня. — Оделись в ресторан, а полезли на колоннаду! В туфлях и платьях!

Но даже несмотря на то, что предыдущие дни были замечательным, этим утром я просыпаюсь помятой. Дурацкое ощущение, словно во сне я вижу ее душу, которая тянет меня к себе.

Звоню маме:

— Привет! Как там бабушка?

— Уже не встает. Теперь стали подкладывать памперс.

Я сжимаю челюсти. Мне страшно. Страшно и почему-то холодно, несмотря на то, что на дворе май.

— А как дедуля?

— Держится. Пять раз в день меняет повязки, все делает по дому, дает ей лекарства.

Поговорив с мамой еще немного, я стала варить кофе. Его аромат словно возвращает меня к жизни.

Открыла холодильник, чтобы найти что-то съестное, но в нос мне ударил запах тухлого мяса. Не переношу его! Просто не переношу!

В памяти сразу же возник дедушкин день рождения. Ему исполнялось 77. Вроде бы счастливое число. Он накрывал на стол, получше оделся и ждал в гости только нас. Мама предупредила меня, что запах будет стоять жуткий. Я была готова, но не знала, что будет жутко настолько. Едва дедушка открыл дверь, как в нос ударил душный запах тухлого мяса. Что-то гнило…

Мне приходилось чувствовать его и раньше, рядом с дохлыми животными или у прилавка магазина, где хозяином был недобросовестный человек. Был просто неприятный, даже где-то интересный запах, но сейчас меня просто тошнило. А еще было страшно, отчего тошнило вдвойне: ведь гниет моя бабушка.

Человек с самыми добрыми руками на свете, который приучил меня к массажу, варил вкуснейший грибной суп и красил яйца на Пасху, теперь лежит и гниет заживо. Я всегда знала, что рак — штука страшная. Это оказалось больше, чем страшная, это оказалось вообще жутко. Моя бабулька, которая всю жизнь любила красоту, чистоту и аккуратность, теперь гнила заживо.

Я задавала себе только один вопрос: за что?

Мы прошли в комнату и я поцеловала бабулю в щеку.

— Как ты? — спросила я, стараясь ничем не выдавать страха и отвращения. Если запах жуткий был в коридоре, можете представить себе, какой он был в комнате непосредственно возле бабули.

— Ох. Не спрашивай, пожалуйста, — ответила она.

Она уже два месяца говорила именно это. Но больше всего я забеспокоилась, когда впервые в жизни она попросила меня прийти в другой раз. Я знаю, как она меня любит, и всегда была рада видеть. Значит, ей было настолько больно и тяжело, что видеть она меня в тот раз не могла.

— Давайте за стол! — пригласил дедушка.

— А можно я полежу? — спросила бабуля, обведя нас извиняющимся взглядом.

— Конечно! — в голос согласились мы с мамой. Дедуля плохо слышит, а потому все понимал последним, но тоже сразу же согласился.

— Кушайте рыбку! Так, берите салат! Натуль, бери мясо, вот специально для тебя положил.

Мама есть не могла. Ее тошнило еще сильнее.

— Ешь, говорю, — шикнула я, пользуясь тем, что дедушка не услышит, а бабушка все-таки на небольшом расстоянии. — Я тоже не могу, но не порть деду праздник!

И я первая отправила в рот кусок красной рыбы. Я ела и ела, старалась запивать, заталкивать в себя больше еды, чтобы дед был доволен. Честно говоря, это трудно. Очень трудно жевать и глотать некогда любимую пищу, когда ноздри раздирает запах гниющей плоти.

Дедуля не чувствителен к запахам.

Больше всего мне было жалко бабушку. В другой ситуации она бы не перенесла этого запаха, стала бы проветривать комнату или делать что-то еще. А так она даже деться куда-то от этого запаха не могла. Это же ОНА гниет. Куда она уйдет? Ей уйти совсем некуда.

От этих мыслей мне становилось еще горше, еще противнее, еще жальче ее. Хотелось как-то утешить ее, но я не представляла как. Я против грубой лести и дежурных слов. Мне страшно.

Стали произносить тосты.

Первый произнесла мамуля, она поздравляла дедушку, второй произнесла я, тоже говорила, какой он у нас клевый и как же нам с ним повезло.

— А можно, я тоже скажу? — попросила бабуля. Это было формально, потому что, разумеется, ей было можно и нужно. Мы ее очень любим, мы хотим, чтобы она говорила.

— Я желаю тебе счастья! — сказала она. — Живи, дед, ЖИВИ! — она сделала ударение на последнее слово. — Наслаждайся жизнью!

— Спасибо, Нинуля! — ответил дедушка. — ТЫ мое все!

А я поняла, что она попрощалась, да только дедуля совсем не заметил, потому что не хотел замечать. Что еще хуже, даже мама не поняла, словно бабушка сказала это в пустоту. Поняла только я.

— Я тоже хочу еще один сказать, — вызвалась я, через силу закусив. Закусывать мне было не обязательно, так как я не пила алкоголь, но по традиции, чтобы «быть как все», «закусывала» свой сок.

— Конечно, — согласился дедуля, — а потом я ответный скажу.

— Я хочу вам обоим сказать. Тебе и бабуле!

Дедушка горячо это одобрял, он всегда подчеркивал, что нет отдельно его и бабули. Есть они — единое целое.

— Бабуля, — я обернулась к ней. — Да, это мерзко. Я согласна. Болезнь жуткая. Но так заболеть может каждый. Никто не застрахован. Но! Такой муж, который заботится, любит, делает тебе перевязки и видит тебя центром своей вселенной, есть далеко не у всех! А потому это огромный плюс! За это и выпьем!

Дедуля одобрительно заголосил, мама тоже горячо кивала и говорила, что я молодец. Даже бабуля, кажется, улыбнулась. Видимо, она тоже нашла плюс.

Когда мы с мамой вышли на улицу, нам стало гораздо легче, и прохладный воздух апреля сдул с нас тяжелые мысли и выветрил из волос и одежды запах гниения. Мы обе смогли вздохнуть с облегчением.

* * *

— Танька!!! — закричала я. — Ну зачем разводить у себя в холодильнике плантацию бактерий?! Это омерзительная вонь!

— Спокойно, — сказала она совершенно ровным тоном. — Сейчас выкину.

И тут же упаковав тухлое мясо в пакет, перебазировала его в коридор.

— Чудесно, — буркнула я.

Аппетит пропал окончательно, и я, налив кофе, сперва пошла выбрасывать мусор, а уж потом вернулась, чтобы насладиться вкусом и ароматом любимого напитка. Обычно ждет все остальное, но тут приоритет был определен.

— Тут мой друг Боря в Москву собирается, думаю, может, съезжу туда на денек, — сказала Танька за завтраком. — Но точно пока не знаю еще.

— Угу, — ответила я, особо не отреагировав, так как была полностью увлечена очередной книгой из разряда современной литературы, то есть из тех, которые Татьяна, как мне кажется, принципиально литературой не считает.

— Мы тут собрались в лес с ночевкой на 9 Мая. Поедешь?

— Нет. Благодарю, но нет, — усмехнулась я.

— Ешь салат.

— Знаешь, — ответила я, — мне почему-то очень тяжело. Уже который раз снится, что бабушка к себе зовет. Словно что-то тянет мою душу. Я даже спать не могу…

— Вы разговариваете по телефону?

— Очень редко. У нее такой жуткий голос, — призналась я. — И помочь не могу, и тяжело поэтому.

— Слушай, а может, ты поедешь?

— Куда?

— В Москву! Вместо меня. Я и не очень хочу, а тебе надо!

— Ну что же, идея хорошая, — сказала я. — Поехать действительно не помешает. Хотя бы увидеть ее. Виделись последний раз три недели назад. Было уже все плохо. Сейчас только хуже, уже даже в туалет не встает, и снится мне почти неделю. Дня четыре-то точно. И так, словно очень надо мне там оказаться. Объяснить не могу.

— Я поговорю с Борей. — Танька стала набирать номер друга.

На следующее утро мне сообщили, что у бабули начался бред.

— Что она говорит?

— Вместо «отверните одеяло» говорит «отрежьте». Даже не сразу поняли, что она хочет.

Я сказала маме, что, вероятно, скоро приеду.

Вне всех этих ужасов я училась, потому что получила место в Академии приключений. Для успешной работы в сезон требовалось пройти обучение, чем я и занималась со всем старанием и усердием. Ощущение, когда я приходила туда, было такое, словно я закрываю за собой дверь. Дверь, за которой остается все неприятное, страшное, больное, давящее. Я просто работаю, считаюсь одной из самых веселых и вечно выдумываю какую-то забавную развлекуху, ну либо активно ее поддерживаю.

Правда, нервы мои были на пределе. Я не могла не думать о том, что происходит с моей любимой бабушкой, как тяжело маме, дедуле, и то, что я просто не могу набраться сил, чтобы увидеть ее в таком состоянии.

Шла пасхальная неделя. Мне почему-то очень захотелось, чтобы бабуля умерла именно сейчас, на пасхальной неделе. Ведь в христианстве считается, что кто умрет на Пасху и в течение семи дней после нее, тот попадет в Рай.

До следующей она уже явно не дотянет, а в эту еще успеет. Простите, может, это звучит как кощунство, но с того момента, как я смогла есть, вдыхая тот жуткий запах, у меня действительно что-то огрубело внутри. Я старалась быть твердой, сильной, собранной и не пускать себе в сердце все эмоции, которые туда так и просились.

В ночь с 8 на 9 мая Танька и правда не приехала домой. Она приехала только на следующий день, и то только к вечеру, и застала меня смотрящей «Адскую кухню», серию за серией. Забавное шоу. Я даже и не думала, а знала бы, то раньше начала бы смотреть. Я болела за команду мужчин, в особенности за толстяка Клеменце, и еще одного кудрявого красавца. Почему-то именно эти персонажи мне импонировали. Вероятно, потому что запоминались, а женский коллектив, как обычно, походил больше на стаю змей.

Так я просидела почти весь день.

— Ну как в лесу?

— Да так, нормально, — ответила Танька. Я обратила внимание, что это не свойственный для нее ответ. Обычно у нее в рассказе куча подробностей и эмоций. Правда, в этот раз я мало придала этому значения. Их поездки по местам боевой славы не сильно меня будоражили.

Утром Танька везла меня на машине к вокзалу, у которого нас ждал Боря.

Поскольку было прохладно, я оделась в черную кофту с меховым воротником, джинсы заправила в сапоги и сверху накинула любимый голубой плащ, который делал вид, что он из змеиной кожи.

Здесь мне было прохладно в таком одеянии, но я рассудила, что в Москве должно быть немного теплее.

— Обалдеть, — выдохнула Танька. — У тебя учиться и учиться. В поездку и то на каблуках.

— Ну да, — удивленно ответила я. — Не в поход же.

Танька еще раз мечтательно вздохнула и вырулила со стоянки.

— Значит, так, — сказала она. — Обратный старт завтра в 11.00, а место отправления Боря скажет тебе сам. Поедешь — поедешь, а нет — так и нет.

— Почему нет-то? — удивилась я.

— Ну мало ли…, — Танька пожала плечами.

На остановке она оставила меня в гордом одиночестве, подробно описав двухэтажный салатовый автобус. Почему не захотела сама подождать своего друга — не знаю.

Оказалось, что поеду я в автобусе, полном темных девушек. И честное слово, первое время я словно отвлеклась от того, зачем еду. Думала, как повеселю Дружище (а он ой как их любит) своим рассказом о том, как я добиралась. Было интересно, нравлюсь ли я кому-то из них, как они меня воспринимают. Даже строила одной глазки. Мне было интересно.

Чем дальше, тем теплее становилось, а потом стало просто жарко. Разница температуры между Москвой и Петербургом оказалась едва ли не 15 градусов.

Дорога показалась мне бесконечной, и солнце жарило мне грудь так, что я постаралась отодвинуться и прикрыла ее рукой. Боялась, что и у меня будет рак. А теперь я уж точно думала, что лучше сразу с моста прыгнуть, чем пережить то, что происходило с бабулей последние месяцы. Но хочу сказать, что она в свое время отказалась от лечения. И потому все было так плохо.

Когда стали подъезжать к Москве, мне вспоминались эпизоды с бабулей. Как она показывала мне, совсем маленькой, инфузорию-туфельку, как предостерегала меня от страшных людей настолько, что я какое-то время боялась гулять одна, как заинтересованно она слушала мои детские сказки, которые я все время выдумывала, как выдавала мне по одной конфетке, чтобы у меня не было диатеза, но самое главное, как водила меня в театры, читала вслух, потакала моим капризам и разрешала мне помогать ей печь пироги и плюшки. Для меня всегда это было целым событием. Так же, как и красить яйца в Чистый четверг. Бабуля была художница, и потому рисовала действительно красивые узоры, а я изображала что-то, что казалось художеством мне. Она пыталась учить меня рисовать, до школы натаскала по математике, а в школе уже безропотно делала за меня черчение, пока я занималась совсем другими делами. Любое ее предложение объяснить мне материал я встречала в штыки: мой мозг и так раздирали тысячи ненужных сведений и более десятка неинтересных предметов. Ежедневно школа пожирала от 6 до 8 часов моей жизни только на нахождение внутри нее!!! А еще сколько пожирала за пределами!!!

— Бабуля, пожалуйста, избавь меня хоть от этого! — требовала я в истерике. Истерики в те годы у меня случались регулярно.

А еще она варила самый вкусный грибной суп. В детстве я даже боялась, что будет, если она умрет и никто его больше не сварит? Как же я без этого прекрасного супа?..

Похоже, теперь этот день совсем близок. Да и суп она не варит уже очень давно. Последний год болезнь Паркинсона заставляла ее даже пить через трубочку, и ела она уже еле-еле, но всегда сама. Не сдавалась моя чудесная бабулька.

На подъезде к Москве я попыталась отвертеться от похода к бабушке или хотя бы оттянуть его на следующий день. Жалкий предлог, что я устала, маму ничуть не тронул. Сама попытка отложить визит на завтра тоже была жалкой. Мама, к счастью, была непреклонна.

— Иди сегодня! — велела она жестко. — Бабуля спрашивает про тебя весь день.

Я обливалась потом, изнемогала от жары, но понимала, что раз мама велит так требовательно, то дело совсем плохо. Я понимаю прекрасно, что еду прощаться. Значит, она совсем умирает. Мы с Борей договорились, где встретимся, и я, попрощавшись с ним, помчалась в метро, как только автобус притормозил. У меня не было багажа, и переодеться мне не светило. Я успокоила себя тем, что дома у меня много вещей. Ополоснусь и переоденусь.

На ступеньках, ведущих к выходу из метро, я словно попала в воду, которая замедляет твои движения. Настолько боролась с собой, но я бежала и бежала, хотя мне казалось, что шаг еще больше замедляется. Я прорывалась сквозь невидимые тягучие слои, обливаясь потом на страшной жаре, которая стояла даже вечером. На одной ступеньке я даже зависла и, как мне показалось, едва не рухнула обратно, вниз. А на самой последней мне действительно пришлось резко рвануть вперед, так как сердце сковала страшная душевная боль. Я боялась — слабо сказано, меня просто трясло. Я вспомнила слова Равиля, который сказал перед полетом: «Но это же не мешает. Ты бойся и делай». Сейчас я в точности следовала его совету. Боялась и делала.

Я всегда его слушалась — так уж повелось. Влюбляться в мужчину, которого уважаешь, — это так прекрасно… Ну и что, что закончилось все ничем. Оно же было — и это потрясающе.

Когда звонила в домофон, мой голос дрожал. Я жалко проблеяла: «Я».

На большее меня не хватило.

Я почувствовала эту жуткую, просто кошмарную энергетику, еще когда входила в квартиру. Я ожидала многого, даже очень плохого, но я не думала, что визуально увижу эту страшную темную синеву и черную дыру, которая словно воронкой закрутилась за головой моей бабушки. То, что стояло жуткое ощущение, я сказать-то могу, а вот описать его — нет. Но словно появилась какая-то черная дыра, которая поглощает все живое. А вонь, кстати, тоже пропала.

Это было умирание.

Я не узнала, слово даю, не узнала женщину, лежащую на подушках. Худая, с достаточно длинными, разметавшимися по подушке волосами, с заостренными чертами лица, она тихонько стонала. Я встала как вкопанная у порога, пока дедушка не подтолкнул меня в спину.

Я села на табуретку у кровати, а дедуля устроился на полу и дал мне руку. Он старался меня поддержать, но я почти на него не смотрела. Я, как кролик перед удавом, смотрела в остекленевшие, глядящие сквозь меня неживые глаза. Если бы не редкие стоны, вырывающиеся из приоткрытого рта с идеальными коронками зубов, я бы решила, что она уже умерла. Прямо на меня из бабушкиных глаз смотрела ледяная смерть. Ее лицо позже даже мама описала, как «маска смерти». Я сама не сказала бы лучше.

Я поняла, что она где-то очень далеко и мне надо до нее дозваться, докричаться, достучаться…

— Я тебя очень люблю! — отчетливо и, вероятно, громче, чем следовало, сказала я. — Ты свет моей души.

Глаза продолжали оставаться равнодушными, но через некоторое время изо рта вырвался не то стон, не то свист, не то шепот.

— Я тоже тебя очень люблю…

И все, что я ни пыталась ей рассказать, она больше ни на что не ответила. Лишь смотрела на меня в упор невидящими глазами, в которых словно была ледяная черно-синяя пустота. Смотрела и стонала.

Я больше не могла выносить этого. Это худшее, что я видела в жизни. Еще никогда мне не требовалось столько самообладания, сколько в этот момент. Я боюсь этого больше всего, но не нет, я сижу тут и не могу удариться в панику, зарыдать или убежать и спрятаться.

Тут дедуля поднялся и достал из шкафа 1000 рублей одной бумажкой и протянул мне.

— Ты что? Зачем? Не надо! — уже почти ревела я, отводя его руку.

— Ну-ка бери! Бабушка хотела, чтобы ты взяла! Она просила!

Я забрала.

— Спасибо! — сказала я ей.

Я попыталась говорить, как мне казалось, что-то хорошее, но она явно то ли не понимала, то ли не реагировала.

— Я тебя очень люблю, — повторила я. Поднялась, поцеловала ее в щеку, коснувшись случайно щекой ледяного кончика ее носа. Я выпрямилась, развернулась и ушла, но почти тут же вернулась, взглянула на нее еще раз. Она тихонько стонала, вероятно, от боли. Энергетика была ужасная. Я убежала.

Дедушка пошел провожать меня к лифу.

— Обещай, что жить будешь и ничего с собой не сделаешь! — потребовала я.

— Обещаю, — сказал он. — Мне главное — бабулю сейчас немного приподнять, чтобы к лету ей стало получше.

Тогда, у лифта, мне открылось полное значение фразы «любовь слепа». Это не только всевозможные неравные браки и полное игнорирование того, что твой избранник, вероятно, маньяк. Это еще и полное отрицание действительности, если она кажется тебе удручающей.

Выйдя из подъезда, я подумала: а я ведь еще завтра тут буду. Снова придется прийти. Но это будет словно лишнее. Пора ставить точку. Словно завтрашний раз будет лишним. А если не навещу — буду сукой.

Я задумалась.

Домой я пошла опустошенная и словно побитая. Интересно, с кем себя можно сравнить? Сегодня мне было ведомо самое большое самообладание за мою жизнь. Мне 25, и никогда до того я не видела смерть в столь жутком ее варианте. Умирание. Ужасно! Оно ужасно!

Мне подумалось, что лучше пусть в старости меня просто застрелят. Больно не долго.

А утром мама вбежала в мою комнату как торнадо. Она быстро протараторила:

— Бабуля все-таки умерла, дед в истерике, я бегу туда.

— Я тоже! — резко вскочив с кровати, я натянула первую одежду, что попалась мне под руку. В мыслях у меня было только то, что дед тоже может сейчас умереть, получив третий инфаркт, и то, что бабушка избавила меня своей смертью от мучительного выбора. Я не стану свиньей и смотреть на маску смерти мне еще раз не придется.

Где-то я чувствовала огромное облегчение. Просто огромное — ее страдания завершены. Да простит меня бабуля за эти мысли.

Я не хочу описывать подробно процесс похорон, то, что я даже не сразу заплакала, то, как мой дед ревел в голос и обнимал труп бабушки, как он беспомощно смотрел на меня и плакал, переживая, что не может закрыть ей рот, и так очень не красиво, а она любила все красивое. Как он огрубевшей рукой закрыл ей глаза.

Всплакнула я раз дома и еще один раз на похоронах, когда на крышку гроба полетела земля. Я заорала так жутко и неожиданно, так громко начала плакать, что даже дед перестал, а моя лучшая подруга позвала меня по имени. Я не могла поверить, что мою бабушку сейчас забросают землей. Уже забрасывают.

Сейчас совсем все.

Воспоминания путаются, и я то помню, как ее погрузили в пластиковый черный мешок и понесли очень низко над полом, словно бы она вещь. Помню, как дед в ужасе, наблюдая эту сцену, прикрыл рот руками. Я боялась, что он упадет в обморок. Помню, как похоронные стервятники слетелись и стали предлагать свои услуги. Помню, что мама поехала в морг.

Почему-то день, когда мы ее хоронили, был очень солнечным. Я сидела во второй газели — не хотела ехать вместе с трупом. Это было бы уже слишком. Сегодня я имею право хотя бы на маленькое послабление.

Мне все время казалось, что мы просто едем на пикник. Выдавали все только черные одежды. А то нет-нет, да и проскочит мысль, что так дивно собраться всей семьей.

Помню, как странно смотрели на меня на поминках, когда я сказала, что не ее мы хоронили сегодня, а лишь тело, но душа моей бабули на небесах. Все глубокомысленно покивали, но я и сама поняла, что тост не удался. Меня просто не поняли. А еще… парадоксально, но… в тот день, когда она умерла, грибной суп все-таки был. Мама сварила его специально к моему приезду. Нарочно не придумаешь…

А после были дни, когда я ждала паспорта, который, как оказалось, забыла в Питере. Без него я могла вернуться только тем же автобусом, которым приехала. Я осталась с семьей.

Целыми днями я в основном смотрела «Адскую кухню», серию за серией. Одну за другой. Там все было просто и симпатично. Глупенько, занятно, вкусно… А главное, просто замечательно отвлекало.

Когда через три дня курьер доставил мой паспорт, я вернулась в Питер, потому что пора было продолжать обучение и уже совсем скоро выходить на работу. Уехала я с радостью, хоть и жаль было оставлять родных. Однако желание сбежать победило.

Я все еще была словно потрясенная, а когда приехала Танька, то призналась, что в ночь перед моим отъездом у нее умер отчим. Просто она не хотела меня пугать.

Дальше меня словно снова выключило из процесса. Жизнь потекла в нормальном ключе, я все больше и больше привыкала к происходящему, чувствовала себя все спокойнее и увереннее. И если бы не жуткие сны, либо ночи в полудреме, когда я готова была вскочить в любой момент, все вообще было бы нормально. Дело в том, что я за свою жизнь видела во сне покойников несколько раз. Меня это никогда особо не пугало. Я даже привыкла, по мне это либо фантазии головного мозга, либо душа умершего человека, желающая пообщаться. Не знаю, как дело обстояло на сей раз, но я ставила все время на второй вариант. И когда мне снилась бабуля, я каждый раз вскакивала в холодном поту, либо и вовсе спала в полудреме, готовая проснуться по первому тревожному звонку. Так страшно мне еще не было. Днем я улыбалась, общалась с друзьями, играла в бильярд после уроков, в конце мая выдала подругу замуж, специально вернувшись в Москву еще раз, а в июне вышла на работу. Но потом жизнь окончательно пошла своим чередом. В процессе учебы я спонтанно уехала в Швецию, а вернувшись и поработав какое-то время, укатила автостопом по Восточной Европе, исполнив мою давнюю мечту, а в конце июня, 29 числа, выдала замуж свою ближайшую подругу. Жизнь продолжалась. В конце концов, впервые за год я побывала на двух свадьбах.

Но самое главное, я встретила наконец-то ТОГО САМОГО человека, который так мне понравился. Пусть и не было у нас ничего, но мы взаимно симпатизировали друг другу. А позже я влюбилась.

Вторая половина июля. Санкт-Петербург.

На дворе жара. Я посмотрела на время. Что-то мой старенький мобильник совсем разломался.

— Эй, старичок! — позвала я. — Ты чего? Потерпи еще немного. Выберемся.

Вечер был очень жаркий, а солнечный свет даже оранжевым. Так не похоже на мрачный, суровый Питер без солнца, как о нем всегда говорят. Солнышко было очень горячим. Таким жарким, что, казалось, плавило асфальт. Да еще и белые ночи по-прежнему были в своих правах. Я была счастлива. Заработала хоть какие-то деньги. Сидеть в массовке в Питере — это совсем не то, что в Москве. Периодически мне почему-то даже плохо делалось, хотя обычно жару я переношу хорошо.

Волосы налипли на шею и лоб. Я собрала их в неаккуратный пучок. По дороге решила зайти в магазин. Я ведь уже не первый день работаю, но зарплату мне платят ежедневно. Увы, за 12 часов всего 500 рублей. Но это хоть какие-то деньги. Более того, деньги, заработанные любимым способом. Съемки — пусть даже и в массовке, путь в куда более худших условиях, чем в Москве, но все равно мое любимое занятие. Так нравится эта прекрасная и неповторимая атмосфера. Кроме того, еще я работаю в одной фирме, устраивающей офисным работникам развлечения и приключения. Но там не каждый день, вот и стараюсь трудиться на полную. Пока хочу остаться здесь, а осенью непременно вернусь в родную Москву. Зима в Питере — это совсем не красиво.

Закупив продукты, я продолжала свой путь до дома пешком. Жить в центре — огромное преимущество. Не надо тратиться на общественный транспорт и каждый раз, когда ты идешь домой, ты вроде бы как и гуляешь, потому что вокруг тебя красивая архитектура и еще не успевший надоесть пейзаж.

Но все-таки есть кое-что, что поддерживает тебя даже после самого тяжелого трудового дня в 12 часов — это знать, что тебя любят и ждут. Да, дома, в Танькиной огромной квартире я одна. Они с дочкой бороздят просторы Греции, а я не так давно вернулась из Восточной Европы… Но вернулась уже немного другой. Я вернулась ВЛЮБЛЕННОЙ.

Я приняла прохладный душ, включила компьютер, приготовила вкусный ужин, который на этот раз состоял не только из третьесортных макарон и вкусных солений, но из настоящих прожаренных овощей, которые я очень люблю. К сожалению, в недавние полгода для меня и это была редкость.

В скайпе я дождалась Бэна.

— Привет! — весело сказала я. В умственном напряжении я всегда стремлюсь все свалить на другого. Он лингвист — вот и пусть тренируется. А что я? А мне сложно, не так хорошо я говорю по-английски, а по-словенски и вовсе не понимаю.

— Привет! — ответил он с сильным акцентом. Как же мне нравится его голос! Бэн Словенец. Лингвист-переводчик, а заодно и учитель танцев. Но тут уж… сердцу не прикажешь. Он носит очки. Мне всегда казалось, что мужчины в очках привлекательны. Но именно тогда, когда мужчина высокий, сильный, очки добавляют изюминку.

Мы болтали по скайпу и разговор зашел о родне.

— Знаешь, Бэн… Я должна сказать тебе. Мой отец всегда считал, что я должна быть только с русским. Если о тебе узнает, то будет в ярости. Но если честно — мне все равно.

— Вау. И как это будет выглядеть? — спросил он. — Я хочу жениться на вашей дочери. — А в ответ очень наглядно изобразил перезаряд ружья.

— Да его никто же не спросит, — ответила я, стараясь не показывать идиотскую улыбку. Жениться! Жениться! Для меня это равнозначно словам «я тебя люблю и хочу до конца дней быть с тобой». Ну, это когда слышишь от любимого человека.

— А когда ты собираешься учить словенский? — спросил Бэн через некоторое время.

— Когда решу, что хочу быть с тобой, — улыбнувшись, ответила я. Не знаю, зачем я так сказала. В моем-то понимании для того, чтобы напором своим его не пугать. В душе-то я уже давно решила, мысленно прикидывала, какую работу найду удаленно в Москве, и паковала чемодан. А еще… надо было заработать на билет до Словении. Да и кроме того у нас были совместные планы поехать и увидеть Сараево.

Мы распрощались, послав друг другу воздушные поцелуи. Завтра мне на работу только на несколько часов, и то в середине дня. Могу хорошо выспаться. Жаль другое — снятся дурацкие сны.

Чуть позже Танька появилась в Сети. Она самозабвенно жарилась на пляже и как бы между прочим заметила:

— Я тебе подарочек купила. Надеюсь, цвет подойдет.

Надо сказать, я была очень заинтригована. Так хотелось, чтобы это был какой-то предмет одежды. Очень люблю одежду из Европы. Настроение поднялось еще больше.

Конец июля. Новый жаркий день. Съемки около Казанского собора.

— А как сериал называется? — я прищурилась, потому что солнце било мне в глаза.

— То ли «Маг», то ли что-то в этом роде. Они специально из Москвы сюда приехали снимать.

Все стали обсуждать, что Москва — это ведь где-то там, где много денег и все как-то совершенно иначе. А я так резко почувствовала, что вот где-то «там», далеко, моя родина, по которой я, как оказалось, очень скучаю. Сразу же почувствовала к ним что-то родное. Но вот какая странность. В Финляндии я не скучаю, а в Питере скучаю. Финляндия — мне тоже родная.

Пока ждали постановки актерской задачи, один дядя меня стал фотографировать, а я позировала.

— Отлично! — услышали мы голос режиссера. — Очень хорошо! Вы и будете фотографом и моделью.

Я обрадовалась: целых два полезных дела одновременно!

Завершив свою часть съемок, я оставила дяде е-мейл, для того чтобы он выслал мне мои фотографии. Никогда не лишние: вдруг хорошие будут? Как раз со съемок!

Работа в «развлечениях» у меня только через день, а это значит, сегодня надо поискать, не появилось ли что-то на завтра и послепослезавтра.

Сначала я прогулялась длинной дорогой до дома, решив, что ночью, пока они еще столь светлы, опять дойду до Исаакиевского. Дома я заварила чашку кофе. Есть не хотелось — на съемках кормили.

Приняв обязательный холодный душ, я стала пролистывать объявления о съемках.

— Не подхожу, не то, не то… — бубнила я, говоря сама с собой. — За сколько вы готовы побриться налысо? — продолжала я. — 5000 съемочный день, 3000 съемочный день, 2000 съемочный день.

— Какая идиотка побреется за 2000 за съемочный день? — усмехнулась я. — Даже пять маловато.

Но я все-таки проголосовала за 5000.

Из Греции написала Танька.

— Привет! Как там мои цветочки?

— Все соки из меня выпили, — пошутила я. — Тут после тяжелых съемок приходишь и пляшешь с бутылками воды, вместо того чтобы лечь спать.

— Ну так не каждый же день.

— Да, — согласилась я, — не каждый. Кстати, моя виза будет готова тридцатого. Когда поедем забирать?

— Давай числа первого?

— Лучше второго после работы. У меня заказ.

— Хорошо, тогда второго. Узнай, когда у Димки отпуск.

— Ладно.

Засыпая уже после вечерней прогулки, подумала, что сама-то я так и не успела воплотить желание детства и побриться налысо. Мне всегда надо было хорошо выглядеть. Надо было бы это сделать в 15, как я и хотела, но там уже рестлинг, потом работа, еще и личная жизнь была. Но какая же она может быть у лысых девушек? Особенно в 15. Едва ли подростки польстятся. Людям-то нужны красивые. Что рядом с собой, что на работе — и подавно.

Ну и ладно в общем-то. Теперь у меня Бэн есть, необходимость искать работу, учить языки. Но надо признать: для того, чтобы заработать на билет до Словении, я бы и сбрила волосы, но не менее чем за 5000 в день.

С этими мыслями я и заснула.

Ближе к концу июля.

Ленобласть всегда мне нравилась. Такой чистый воздух, красивая природа, кладезь энергии. Почти как в Финляндии. Чувствую тут себя гораздо лучше, чем в городе.

Очень радуюсь, что моя работа связана с выездами на природу. Здесь у меня ощущение счастья.

После работы снова болтаю с Бэном по скайпу.

— А знаешь что? — я хитро посмотрела на него и заулыбалась. — Я всегда мечтала проехать по Африке автостопом. Но одной мне страшно. Более того, даже с белым мужчиной мне было бы неуютно. А с тобой я ничего не боюсь.

— Но я даже языками их не владею. Я просто большой и черный, — рассмеялся он.

— А нам этого, я думаю, хватит, — улыбнулась я. — С остальным справимся.

— Почему Африка? Почему не Европа? Там же ужасно!!!

— Но интересно, — возразила я. — Это я так, на будущее. Что у нас, кстати, с Европой? Босния, Герцеговина, Македония. Что думаешь?

— Пока я нашел стабильную работу, чтобы к твоему приезду мы могли хоть еду есть получше.

— Не переживай о деньгах. Мы же можем поехать автостопом.

— Ну кто ж нам остановится?

— Бэн, — я ласково на него посмотрела. — Мне кажется, люди гораздо более продвинутые, чем тебе кажется. Разница-то какая! Ты можешь общаться, ты интересный и умный! Ты можешь гораздо лучше меня говорить! — горячо убежала я его.

— Пока не знаю.

— О, Бэн… — я склонила голову набок. — На самом деле это не так важно и не страшно. Я найду удаленную работу через Интернет. У нас будут деньги. В Москве платят достаточно хорошо.

— Мы можем немного поговорить по-английски? Я устал.

— Разумеется.

Я в этот день тоже себя как-то не очень хорошо чувствовала, но ничего не сказала.

Перед сном пошла мыться, шлепала босыми ногами по паркету.

Распустила волосы.

— Опять авитаминоз? — подумалось мне, когда я увидела, что на резинке волос чуть больше, чем обычно. — Или надо лучше расчесываться? Завтра расчешусь лучше.

Иногда такое бывает. Забудешь в экспедицию взять расческу, а потом вычесываешь целую недельную норму. А еще стабильно волосы чуть больше вычесываются весной и осенью. Другое странно: почему авитаминоз решил прийти летом?

25 июля.

В этот день я тоже чувствовала себя не слишком хорошо. Хотелось спать. Температура подскочила, но почему-то без побочных проявлений. Я выпила чашку кофе и легла спать.

Где только успела простудиться? — подумала я до того, как провалиться в сон.

Разбудил меня звук ключа, поворачивающегося в замке. Я еще не очень успела понять, в чем дело, и толком проснуться…

— ШАНТИ!

— Танька! — я вскочила с матраса и побежала ее обнимать. — А где дочка? — спросила я.

— Папа забрал, — ответила она, раскидывая вещи по пути своего следования. — Ну, как ты тут?

— Лучше о себе расскажи! — отмахнулась я. — Где были, что видели? Как провели время? И… что ж такое ты мне привезла, цвет чего должен подходить, кстати, к чему?

— Ну… В общем, мне так понравилась эта сумочка и показалось, что цвет подходит к твоим туфлям.

— И-и-и-и-и! — я издала пронзительный визг и запрыгнула Таньке на руки. Сумочка была такая красивая и действительно цвет в точности подходил к моим пронзительно голубым туфлям.

Танька достала из сумок несколько привезенных из Греции вкусностей, а я заварила кофе. Мы, как и раньше, сели на кухне пить кофе. Танька поведала, как она отдыхала в Греции, где они побывали, какие у нее впечатления от храма Афродиты. Я рассказала, что влюбилась, как побывала на свадьбе лучшей подруги и вывалила кучу подробностей про Восточную Европу.

— Может, прогуляемся сегодня вечером? — спросила я. — Давно ведь не виделись и нигде вместе не были.

— Давай, — кивнула Танька. — Я вздремну, а потом пойдем.

Мы выехали из дома вечером. Припарковали машину где-то во дворах и пешком отправились гулять на мосты. Надвигалась гроза, и уже был слышен гром. Мы шли по одному из самых больших питерских мостов через Неву. Начался такой мощный ливень, и бушевала красивая гроза с раскатами грома и витиеватыми молниями. Мы протягивали руки к небу, танцевали под дождем, останавливались и смотрели на наполняющуюся струями дождя Неву. Было так тепло и здорово! Какой-то парень, проходя мимо, потыкал меня, скачущую, пальцем в живот, издав крякающий звук. Даже эта фамильярность нас рассмешила. Мы с Танькой смотрели друг на друга, снова протягивали руки небесам и счастливо хохотали.

А по дороге обратно я решила нашкодить и с разбегу прыгнула в лужу, чтобы обрызгать и без того мокрую подругу. После дружного хохота она сделала то же самое. Мы бежали по тротуару, кое-где текли ручьи воды, а мы мужественно их преодолевали. Это был потрясающий летний вечер. Один из лучших дождливых вечеров Петербурга.

26 июля

Сегодня утром меня разбудил мамин звонок.

— Ты помнишь дядю Олега? Мужа тети Таи? — спросила мама.

— Ну конечно.

— Он вчера в окно выбросился. Проснулся ночью, оделся полностью, поднялся на девятый этаж и вышел в окно.

Боже…

— Почему? — только и смогла выдавить я. Кто бы знал, как мне надоело каждый день слышать, что кто-то умер.

— У него давно депрессия. Просто не выдержал. Надо было лечиться.

Я сидела на матрасе и расчесывалась. Волос действительно вычесывалось больше, чем обычно.

— Эх, запустила ты себя совсем, — усмехнулась я. Да только мне совсем не нравилась странная температура, которая то поднималась, то резко опускалась. Единственное слово, которое приходило в голову, — «приливы». Но для климакса рановато этак лет на 20. Хотя… кто его знает?!

Пришлось отправляться в аптеку. Путь занял, как мне показалось, больше времени, чем обычно. То ли я шла медленнее, то ли время для меня растянулось. Я чувствовала себя очень уставшей.

В аптеке мне насоветовали разных препаратов от гриппа, плюс еще один порекомендовала матушка, и я честно все купила, поддержав экономику Петербурга и значительно облегчив свой кошелек. Отправилась домой лечиться, ощущая себя совсем уж скверно. А ехать в поликлинику, к которой я была прикреплена, сил не было. Но еще пара таких дней и, чувствую, что поеду.

Дома, чтобы отвлечься, я залезла на какой-то сайт знакомств, пролистала фотографии. Убедилась, что никто мне не нужен, кроме Бэна. Довольная, хотела уже его выключить, но внимание привлекла девушка. Она была из Питера и стояла на набережной в платьице. Подпись под фото была такая «А кому нравятся лысые девушки?». Видно было, что побрита она совсем коротко.

Первая мысль была, что у нее рак, я ее пожалела, но спрашивать ничего не стала, рассудив, что, наверное, она на такие вопросы каждый день отвечает, да и нельзя просто так написать. Нужна регистрация. Да так или иначе, писать все равно бы не стала. Но я восхитилась. Запомнила ее. «Какая смелая, — подумала я. — Никогда не смогла бы так».

Немного позже пожаловалась маме по телефону, подремала среди дня, а вечером отправилась на прогулку.

Самочувствие снова было хорошим, и я с удовольствием пошла прогуляться с подругой.

— Таш, мне кажется, у меня волосы стали сильно лезть, — сказала я. — Даже причину не понимаю.

— А ты не зацикливаешься? — спросила она с подозрением.

— Я, может, и зацикливаюсь, но лезть они от этого меньше не стали. Просто подозрительно как-то. И уже начало напрягать.

— Наверное, авитаминоз, — предположила она. — Обычное дело.

— Да тут все может быть, — согласилась я.

Мы еще часа два гуляли по парку, обсуждали общих знакомых, вероятности ее, Ташкиных, поездок с тех пор, как она стала встречаться с не выездным.

Все было замечательно, но когда я вернулась домой, вновь навалился упадок сил.

— Я завтра съезжу к папе с Дусей, — сказала Танька во время вечернего чая.

— Хорошо. — Кивнула я. — Когда вернешься?

— Дня через два.

— Может, съездим на Ладожское озеро? Я давно хотела.

— Отлично! Правильно, что дома сидеть?!

— Знаешь что? — спросила я.

— Что? — Танька кивнула и отпила немного чая.

— Мне кажется, что у меня очень сильно полезли волосы.

— Тебе показать, как у меня лезут? — спросила она.

— Все-таки, — подытожила я, — это для меня ненормально.

Позже я поговорила по поводу выпадения волос с мамой. Она сказала «иди к врачу».

Вот еще! Я боюсь врачей. Может, я действительно себя накручиваю? Может, это просто очень сильная форма авитаминоза?

Перед сном я пошла в ванную. Намылив голову, я обратила внимания, что снова на руках остается много волос. Это точно уже было ненормально.

Я смыла шампунь. Теперь их много плавало в ванной. Так и есть. Уже становилось совсем не смешно.

27 июля

— М-м-м, — я по-кошачьи улыбнулась. — Как приятно! Два вечера не общались, я не ответила в «Фейсбуке», он ищет меня «ВКонтакте». Кажется, я снова готова полюбить.

Танька улыбнулась.

— Ты к отцу не поедешь? — спросила я.

— Поеду 30-го. Пока что у меня тут дела нарисовались. Надо кое-что по «недвижке» доделать. Сейчас выезжаю.

— А, — кивнула я. — Ну хорошо.

Я проводила ее, пожелала удачной дороги и позвонила Бэну. Сразу же почувствовала себя лучше, настроение поднялось, и я подумала, что все преодолимо, все замечательно. Я справлюсь. То, что он ищет меня и мной интересуется, отодвинуло на второй план мысли о волосах, которые медленно, но верно по какой-то причине покидали мою голову. Я старалась об этом совсем не думать. Даже не допускать ни одной лишней мысли на этот счет. А потому все мое осознание так или иначе во время разговора направлено на Бэна.

Мне очень нравится, как он произносит слово «Детали». Произносит он его всегда на русском. Если он обобщает, а я начинаю уточнять, он всегда отмахивается и говорит: «Детали».

Впервые я услышала это от него на третий день знакомства. Мы уже были парой, гуляли по улочкам старой Любляны. Проходя мимо сидящей под деревом пары, где девушка была светлой Белоснежкой, а парень цвета горького шоколада, Бэн заметил:

— Черный и белая.

— И что? — возмутилась я, думая, как бы он сейчас не начал на нас намекать. — Что плохого-то? Это прогрессивно!

Улыбаясь, он махнул рукой.

— Детали.

Наверное, тогда я и влюбилась.

28 июля

Я верю, что самый темный час перед рассветом. А сейчас снова выказываю соболезнования. У моей подруги умерла бабушка. У всех кто-то умирает. Что за дерьмовый год?

А я по какой-то причине сегодня не очень хорошо себя чувствую. Казалось, что температура поднимается и какая-то дурацкая усталость навалилась. Все-таки этот город потихоньку пожирает меня.

Работы сегодня нет, так что можно просто отдыхать. Пойду на День военно-морского флота. Красивое должно быть событие.

И оно действительно оказалось красивым. Огромное количество подтянутых спортивных мужчин в военной форме, везде люди гуляют, а морячки ведут себя так, как вэдэвэшники у нас в Москве.

Почему-то в этот день снова было ощущение, словно я простудилась. Только обычно первыми у меня появляются сопли, потом температура, потом она вскоре пропадает, а сопли остаются еще на какое-то время. Решила, что когда приду домой, обязательно измерю температуру. Но это будет позже, а пока — праздник!

Вечером снова поболтали с Бэном. Он мое счастье! Даже когда я себя плохо чувствую и не общаюсь с ним по скайпу, просто переписываясь, я чувствую себя счастливой. Сразу плевать на все недомогания.

Он говорил, что я красавица, а я улыбалась. Сказала, что очень соскучилась по нему.

Температура была 37оС.

— На Ладогу едем? — спросила Танька перед сном.

— Само собой — едем, — кивнула я.

29 июля

В это утро температура опять подскочила до 37,5оС.

Ехать куда-то расхотелось. Все раздражало. Я зарылась в одеяло поглубже и сказала, что никуда не хочу. Силы просто покидали меня день ото дня все больше и больше. Отрицать это уже невозможно. Я чувствую себя совсем нехорошо. В конце концов, я пришла к выводу, что это Питер пожирает меня. Почему мне тут так плохо? Никогда в Москве я не была так подавлена. На даче — да, было дело. Но в Москве или в каких-то других городах — нет.

— Поехали, — Танька стала поднимать меня. — Будет весело. Или ты предпочитаешь протухнуть здесь?

Она проговорила еще что-то язвительно-подбадривающее, если такое вообще есть. Хотя в наших отношениях такая подбадривающая язвительность, безусловно, присутствует. Я тоже тот еще мастер подкола, только сегодня мне совсем не до шуток.

Она уговорила меня хотя бы просто забраться на заднее сиденье и, зарывшись в плед, спать всю дорогу. Я так и поступила.

Через некоторое время я вдруг почувствовала себя хорошо. Открыла глаза, выползла из-под одеяла и села прямо. Откинула с лица спутанные волосы, которые решила не расчесывать, чтобы еще больше не лезли. Собрала их в свою обычную «мальвинку».

— О, проснулась! — весело констатировала Танька. — Сейчас на бензозаправку за кофеём заедем. Я угощаю! Я же пригласила.

Я спрятала улыбку. Вот не знаю почему, но когда кто-то чем-то угощает меня, дарит или покупает мне, это подкупает. Я могу растаять из-за этого. Мне это кажется воплощением заботы, порой даже любви, но в любом случае это говорит «я хорошо к тебе отношусь». Может, потому что я по природе не жадная? Поэтому не понимаю ее от других?

Я перелезла на переднее сиденье.

— Знаешь, — сказала я, поправляя собранные волосы, — чувствую себя намного лучше. Мы сейчас где?

— Выехали из Питера и находимся на полпути к Ладоге.

Вот тут-то я и начала что-то подозревать. Ведь стоило отъехать от города и постепенно подъезжать к территории Карелии, как сразу же мне словно по волшебству стало лучше. Я больше не чувствовала слабости и температуры, я была весела и радостна, а волосы я решила просто не трогать.

Кофе и шоколадка окончательно привели меня в бодрое расположение духа, и я принялась рассказывать о расколе Югославии и о наших взаимоотношениях с Сербией, по ходу сравнивая выдачу виз европейцам с щедрым раздариванием гражданства бывшим гражданам СНГ.

Прекратить мне пришлось по просьбе Таньки, когда мы единогласно взяли автостопщика. Мы обе считаем, что любому путешественнику надо помочь. Закон дороги или мира — не важно. Пока сами путешествуем и нам протягивают тысячи рук в разных странах — мы должны помнить это. И делать добро не потому, что его делают нам, а просто потому, что кто-то нуждается в нас.

— Не больше трех кругов, — заверила меня Танька, свернув с развилки в неправильном направлении. Я же меланхолично пожала плечами. Мне нравилось любоваться карельским лесом даже из окна автомобиля. Я вообще по природе своей люблю ездить. Находиться в движении, чтобы за окном менялся пейзаж, попивать в дороге кофе и жевать что-нибудь вкусное. В это лето я даже решила пойти учиться на права, потому что считаю, что если уж едешь куда-то вдвоем на машине, должен уметь подменить водителя. Хотя я достаточно невнимательная и больше гожусь в пассажиры. Вечно смотрю в окно по сторонам и о чем-то говорю или же просто слушаю музыку. Это мне особенно нравится. Но с Танькой я люблю поговорить. Она человек интересный, многое видела в жизни. Случайно я узнала, что она была в сердце Африки и отучилась в языковой школе в Англии. Она не хотела хвастать, а для меня это были действительно замечательные вещи.

Мы высадили автостопщика там, где он попросил, и снова продолжили путь вдвоем. Я предвкушала Ладогу — давно хотелось увидеть это озеро. Чем-то оно манило к себе… И как я позже увидела — не зря.

На Ладоге словно все тревоги отпустили меня. Я закатала штаны и по лодыжку вошла в прозрачную воду. Словно и не было плохого самочувствия, подозрений, тревог и странных, каких-то нереальных пугающих снов.

Танька плавала голой в холодных водах Ладожского озера, а я прошла чуть дальше, по колено. Я не хотела простыть еще больше, а потому решила не рисковать и только помочила ножки.

— Так красиво! Ты молодец! — поблагодарила я. — Вытащила меня. Сейчас я прекрасно себя чувствую.

— Ну вот видишь.

Мы сидели на пляже и ели наши припасы. А потом, когда обе высохли, полезли на возвышение с резким скалистым обрывом. Сначала карабкались вверх, а потом, блаженствуя от дурманящего чистого воздуха, прогуливались между деревьев. Чуть позже мы разделились. Я осталась сидеть на каком-то большом и красивом камне, имеющим выемку, словно специально сделанную для того, чтобы на ней мог уместиться человек в позе лотоса.

Таня пошла дальше. Я не видела, где она сидит, и не знаю, как долго сидела я сама. Я думала… Вернее, мои мысли текли сами по себе, а я чувствовала окружающую меня волшебную природу этой местности.

Я отгоняла плохие мысли. Но они не особо и настаивали вернуться. Улетели вместе с северным ветром. А я продолжала сидеть и смотреть вдаль. Лес, озеро, небо…

И где же оно? Вот оно! Здесь. Все здесь. Все то, что мы ищем. Что называем настоящим и сильным. Оно здесь, с нами.

Через какое-то время я поняла, что сидеть хватит. Просто хватит и все. Надо вставать и идти. Я позвала Таню, мы спустились вниз, стараясь держаться за камушки, кустики, землю и какую-то странную растительность типа травы.

— О! — сказала Танька уже внизу. — Я грибов насобираю.

Никакие мои увещевания о том, что это, может быть, не то что небезопасные грибы, а вряд ли вообще съедобные, — не подействовали. Пришлось помочь ей их собирать, потому что словесную дуэль я проиграла.

— Очень хорошие грибы, — бормотала себе под нос Танька. — Ну смотри, паутинник, рядовка, сыроежка даже!

— Я знаю сыроежку! — перебила я. — Единственное, что тут есть можно. А это кто такие?! — я указала на паутинники. — Я вообще впервые вижу такие грибы!

— Вы южнее находитесь, — согласилась Таня. — Конечно, впервые.

Я пожала плечами. Ну а что теперь делать? Собрав кучу не слишком съедобных грибов, мы решили прогуляться вдоль каменистого берега.

Минут через 15 я выбрала себе камушек, села на него и стала смотреть на водную гладь. Татьяна же нашла себе более интересное занятие и удалилась куда-то вглубь леса.

Минут через пять я услышала шаги. К воде подошел парень с собакой. Парень тоже сел на камень. В руках у него был какой-то странный предмет, впоследствии оказавшийся музыкальным инструментом, на котором тот начал играть. На мой взгляд, было похоже на чугунный котел с прожженными четырьмя квадратами.

Я посмотрела на него и перешла по камням ближе. Села сбоку от него на соседний камень и уставилась, подперев щеку кулаком. Даже сама про себя подумала: никакой культуры, субординации или хотя бы пристойного поведения. Мне интересно — я и смотрю.

Он играл и играл, а когда закончил, я сказала:

— Красиво. Это что?

— Спасибо! Я сам сделал. Мы тут лагерем стоим не далеко. Фестиваль был.

— А я здесь впервые. Попросила подругу меня привезти.

В этот момент вышеупомянутая подруга и появилась.

После знакомства мы приняли приглашение к ним в лагерь на чай. Вокруг бегали собачки, которых я пыталась погладить, пока одна из них не пригрозила меня укусить, оскалив зубы. Несколько разочарованной мне пришлось сдаться и не предпринимать больше попыток гладить этих собак.

Мы пили чай и болтали, я сняла с себя одного клеща и обнаружила на голове какой-то прыщик. Танька посмотрела и сказала, что это не клещ.

— Благо, — заметила я.

Приглашение остаться на ночь я решительно отмела, не обращая внимание на Танькино заглядывание в глаза.

— Ночь. Холод. Без спальников. Нет, извини, — ответила я ей. — Но вам спасибо за приглашение, — поблагодарила я, обернувшись к ребятам.

Мы в сопровождении одного из них пошли к машине. Попрощались и поехали обратно в Петербург.

30 июля

В это утро Таня уехала, а я осталась, предоставленная только себе и своим мыслям. Волосы лезут — факт уже неоспоримый и глаза на него не закроешь. Я снова позвонила маме. Она опять отправила меня к врачу.

Весь день я маялась, слоняясь туда-сюда по квартире, разок даже вышла прогуляться по улице, но предательская температура снова поползла вверх. Я вернулась, приняла прохладный душ и залезла под одеяло в надежде заснуть.

«Какой спать??? — орал мой внутренний голос. — У тебя волосы выпадают, странные приливы температуры! Ты больна! Тебе нужен врач!»

Я полезла искать в Интернете причины выпадения волос.

Я проштудировала все возможные варианты причин выпадений волос и была перепугана аж до трясучки и озноба. Тут и злокачественные опухоли яичников, и рак мозга, и почки с гормонами, и самое безобидное из причин — это крайняя форма стресса.

«Следует беспокоиться, если волосы выпадают с черными корнями. Это тревожный признак! Срочно бегите к врачу!» — гласила очередная статья.

Я легонько потянула себя за волосы и почувствовала, как они отделяются от головы. Так легко, словно только того и ждали, когда же им уже выпасть. Осторожно поднесла руку к лицу и увидела… Так и есть — черные луковицы. Кошмар!

Я нашла ближайший КВД, платное отделение. Завтра точно надо бежать к врачу. Уже совсем… СОВСЕМ ненормально!

Со мной сложность была в том, что я фобик. Я безумно боюсь врачей, неясных диагнозов, медленной и ужасной мучительной смерти, вроде той, от которой умирала моя бабушка.

А еще я боюсь самолетов. Но к делу это не относится, так как мне тогда не предстояло лететь.

Я лежала на своем матрасе и умоляла все, что для меня свято, начиная от Господа Бога и заканчивая Хамбо-ламой Итигэловым, чтобы это был стресс. Ведь остальные диагнозы еще хуже. В десятки раз.

31 июля

Утром я проснулась с ощущением, будто по мне походили ногами. Оцепенение, страх. Прибавился тремор рук. Я очень боялась.

Этим утром, буквально перед выходом к врачу я нашла у себя так называемый «очажок» — маленькую лысинку на правой стороне головы, которая, конечно же, легко пряталась под волосами, но такую чуждую мне и не естественную.

Я не стала причесываться, боясь выдернуть лишний волос. Я быстро вышла из дома и почти бегом побежала к врачу.

Я бежала по Воскресенскому к набережной реки Фонтанки. На самом деле мне было куда короче идти в КВД, но надо было заложить крюк в банк и снять денег со счета, благо, они там были и на прием мне хватало.

«Вот смешно, — подумала я потом. Областной КВД находится в центре, а тот, где я была зарегистрирована, — почти в области».

Я не знаю этого врача, но очень боюсь его. Я вообще боюсь врачей после одного инцидента.

В 2010 году я решила просто провериться и пошла на осмотр к гинекологу. Никакой особой причины у меня для этого не было. Просто раз уж мой молодой человек переписал на меня свою дорогую медицинскую страховку, мама сказала, что надо мне обследоваться. Естественно, это было в платных медицинских центрах. Тогда мне и попался очень недобросовестный врач. Я никому не пожелаю попасть к ней. Такая сука. При всех ее титулах она должна была отличить кисту яичника от того, чем она меня напугала. Каково в 22 года слышать, что там явное подозрение на рак, да и эрозия шейки матки, по ее словам, «такая ужасная», что и матка моя в предраковом состоянии. И что мне было делать? Она написала мне какие-то анализы на бумажке, сказала, что мне надо что-то сделать, до сих пор помню «УЗИ малого таза», словно эхом откликается у меня в ушах. Я помню, как перепугалась. Тогда я подумала, «что страшная идиотка, что куда-то по возможности не летала из страха разбиться, что вот это вероятно, конец, а я еще столько всего не увидела. Надо же было быть такой дурой».