Бесплатный фрагмент - Луна и лотос

ГЛАВА 1. Корпоратив в Плёсе

— Женька, ну ты скоро? — тонкие пальчики Иры -пальцы пианистки — нетерпеливо забарабанили в дверь ванной. — Пойдем уже! Есть хочется, сил нет… семь часов на этом автобусе тащились, я чуть не умерла!

— Сейчас. — Женя в последний раз глянула на себя в зеркало, поправила неумело подведенный глаз (она почти не красилась, но сегодня был тот редкий случай, когда пришлось), щелкнула задвижкой и вышла наружу. — Я готова.

— Пойдем скорее, все наши уже там, — заторопилась Ира, схватила Женю под руку и потащила в коридор. — Иваныч два раза заглядывал, пока ты в душе отмокала, спрашивал — ты что, рыбий хвост отращиваешь?..

— Очень остроумно. — вздохнула Женя. Иваныча она не переносила, но ссориться с заместителем генерального директора было себе дороже. Вообще-то Николай Иванович Пилипенко — на офисном сленге «Иваныч» — как раз и настоял на ее участии в корпоративном мероприятии — не просто присутствии, а именно участии! — иначе Женька нашла бы способ иначе провести майские праздники. Например, слетала бы в Париж или в Барселону…

Ха-ха. Мечты, мечты. Не с ее нынешней зарплатой, не с нынешним курсом доллара, не с ипотекой, которую она едва-едва тянет. Просто поехала бы на дачу к деду, на шашлыки, или наконец-то дошла бы до выставки Модильяни, а потом, чем черт не шутит, позвонила бы Илье — и, может быть, он даже оказался бы свободен… и согласился встретиться.

Щеки Жени порозовели, и она остановила полет своей мысли. «Не ходи в магазин голодной, на свидание — возбужденной», — гласит народная мудрость, а уж оказаться на корпоративном междусобойчике одновременно и голодной, и возбужденной — хуже не придумаешь. Так вот и становишься легкой добычей для офисных донжуанов, и не только молодых, но и таких стареющих плешивых козлов, как Иваныч, воображающих себя Аль Пачино.

«Ладно, Плёс так Плёс… Волга, Левитан, деревянные домики, соловьиные рощи и белокаменные церкви с малиновыми звонами. Пироги из печи, свежая рыба и гостеприимные улыбчивые люди… Пасхальная открытка, а не городок».

В свое время они с Ильей объездили все Золотое Кольцо, были и в Суздале, и в Костроме, и во Владимире, добирались и дальше — до Пскова, Вологды и Устюжны, но в Плёсе так и не побывали. Ну что ж, самое время исправить эту оплошность… главное, пережить сегодняшний вечер с торжеством и культурной программой. Завтра, когда большая часть коллег, включая генерального и заместителя, будет полдня спать без задних ног и мучиться от похмелья, есть нехилый шанс в одиночку сбежать на Волгу. Побродить по набережной, любуясь «русской Янцзы», а потом — попетлять по узким улочкам открыточного городка, зайти в церковь, заглянуть в музей Левитана и на улицу со смешным названием Калашная. Кто знает, может быть, даже порисовать получится, пока никто не видит…

Задумавшись, Женя отвечала Ирке рассеянно и наверняка невпопад, но та говорила только о еде, предвкушая обещанное застолье в купеческом стиле, с горячими калачами, настоящей волжской ухой, рыбным ассорти и куриными рублеными котлетками, под водочку и наливки… так что странного настроения подруги не заметила. Что ж, оно и к лучшему.

Ресторан располагался в соседнем крыле гостевой усадьбы, что приютила их развеселый трудовой коллектив; чтобы попасть туда, нужно было пройти по открытой галерее, опоясывающей весь первый этаж. С нее открывался умопомрачительный вид на Волгу — без сомнения, тот самый, каким любовался Левитан, чей дом располагался неподалеку. Река, гора, узкая деревянная церквушка, тянущаяся проколоть небо, роща… все это было точно таким же, как пятьдесят или сто лет тому назад, и — хотелось верить — не изменится никогда.

— Боже мой, красота-то какая! — прочувствованно сказала Ира. Она не отличалась особой романтичностью, но пейзаж весеннего Плёса, одетого в свежую нецелованную зелень и золотисто-голубую пену первоцветов, проник и ей в душу.

— Хорошо, что мы сюда приехали… правда, Женька?

— Пожалуй. — Женя подумала, что на спокойное могучее течение Волги готова смотреть часами, река притягивала ее как магнит, да только вряд ли ей позволят медитировать в одиночку.

«А ну-ка, девочки, не обособляться! В коллектив, в коллектив! Мы одна семьяяя…» — так было на каждом корпоративе в их расчудесной фирме «СХИМА проект», и этот не станет исключением. Пятилетие «СХИМА», совпавшее с пятидесятилетием гендира, отличный повод, чтобы собрать вместе костяк, пересчитать, определить кандидатов на повышение и заодно проверить на лояльность… фирме и руководству. Для того и придумана «культурная программа».

Из-за угла неожиданно высунулся и помахал им долговязый Альберт — начальник IT-отдела:

— Ээээй, девчонки, вы что там зависли? Все уже за столы садятся… Идите сюда, а то сейчас без вас все съедят… и выпьют! Скворцова, а тебя начальство уже обыскалось!

— Меня? — Женя не особенно удивилась — скорее огорчилась, получив еще одно подтверждение, что для нее пребывание в Плёсе превратится в квест «увернись от барской любви».

— Тебя, тебя! Николай Иваныч желает трапезничать в компании своей любимой художницы… наверное, жаждет обсудить местные красоты, — судя по улыбочке Альберта, по фирме уже ползут слухи, и «все все знают» — даже то, чего вовсе не было, и никогда не будет. Не будет, даже если ей придется уволиться, несмотря на ипотеку и кризис.

Галерея подводила прямо ко входу в ресторан, но его можно было бы найти с закрытыми глазами, по чудесному домашнему запаху свежеиспеченных булочек и лесных ягод, разваренных в сиропе. Ира потянула носом и застонала:

— Оооооо, гастрономический оргазм!.. Как же здесь вкууусно!

— Ты ведь еще не пробовала, — засмеялась Женя и распахнула стеклянную дверь, неожиданно расписанную не в русском, а в итальянском стиле.

— Я по запаху чувствую… мне, наверное, нужно было не маркетологом, а дегустатором работать! Или вообще податься в шеф-повара.

— Ну так еще не поздно. — Женя сказала это без всякой иронии, но Ира вдруг неприязненно покосилась на нее и поджала губы… как будто восприняла слова как неприятный намек, желание подсидеть.

«Та-ак… и ты, Брут!» — если уж Ирка, с которой они чудесно общались три года подряд, повелась на эту чушь, насчет ее романа с Иванычем, то пиши пропало.

Как назло, к ней сбоку подскочила Клава, повелительница финансов и бухгалтерской отчетности:

— Женечка, ну где же ты ходишь? Пойдем скорее, я тебе местечко держу!

Женя покраснела и попыталась увильнуть от приглашения в ВИП-ложу:

— Клава, спасибо тебе большое, но здесь полно свободных мест, я сяду с…

— Ой, ладно тебе выпендриваться, Скворцова!.. — Ира выпустила Женину руку и слегка оттолкнула от себя:

— Иди-иди, посиди с начальством, раз оно так того желает… а я уж как-нибудь тут, с чернью… — и обняла за талию Альберта, удачно случившегося рядом. Тот хмыкнул, не очень-то обрадованный назначенным ему рангом представителя черни, но аванса хорошенькой блондинки благоразумно не отверг, и сам прижал Ирку к себе.

— Все, хватит разговоры разговаривать, пойдем-пойдем! — Клава цепко ухватила Женю и с бизоньей целеустремленностью повлекла к «директорскому» столу, где разминались наливочкой гендиректор, заместитель и еще несколько «особ, приближенных к императору», из бухгалтерии и отдела маркетинга. Креативный блок — художников, дизайнеров и копирайтеров — должна представлять она…

***

Кормили вкусно. Официанты и официантки, все как на подбор — красавцы и красавицы, одетые по-современному (слава Богу, владельцы заведения не стремились везде и всюду засунуть стиль «а ля рюс», обошлись без китчевых кокошников, сарафанов и рубах навыпуск), обслуживали споро и радушно. Волжская уха с дымком была выше всяких похвал, да и вся рыба, которая, как говорится, «только что плавала», могли свести с ума не только записного гурмана, но даже и самого равнодушного к еде человека.

Жаль, что праздничная программа, придуманная руководством «СХИМА», не ограничивалась банкетом и спокойным отдыхом на природе кто во что горазд. Сотрудникам предстояло показать себя в номерах самодеятельного концерта… Звучало смешно, но гендир был человеком старой закалки, и, вероятно, ностальгические воспоминания о роли зайчика в детском саду и более поздние — о школьных «огоньках», сыграли свою роковую роль.

За две недели до корпоратива в офисе появилась бойкая чернявая дамочка из ивент-агентства, пробежалась по всем отделам, посмотрела на сотрудников, раздала отпечатанный сценарий и велела каждому выбрать себе роль и образ по душе. Предложение поначалу стало поводом для офисных шуток и зубоскальства в курилке, но Иваныч, собрав внеочередное совещание, без обиняков дал понять всем — участие в концерте добровольно-принудительное, отказ будет расцениваться как вопиющая нелояльность и личное оскорбление гендира, так что…

«Вы либо едете и участвуете в концерте, либо… после майских ищете новую работу!» — и никакие прошлые заслуги перед фирмой учтены не будут. День рождения гендира, вкупе с юбилеем любимого детища в лице «СХИМЫ» — это святое…

Схимовцы выслушали, намотали на ус, повздыхали и… принялись готовиться. Все дни, оставшиеся до майских, в офисе кипели обсуждения и репетиции, изрядно отвлекая от работы, но всем было скорее весело, чем досадно. Женя, Ира и две девочки из бухгалтерии, подопечные Клавы, посовещавшись, из предложенного ассортимента увеселений выбрали еврейский танец.

В свое время Женя серьезно занималась бальными танцами, она и с Ильей познакомилась в танцевальной студии, правда, он был в старшей группе, она — в начинающей… но уже несколько лет в ее жизни не случалось ни балов, ни конкурсов, так что навыки вспоминались разве что на отдыхе, на танцполе ночного клуба или пляжной дискотеке. Ира, хотя и работала аналитиком в отделе маркетинга, начинала трудовую деятельность инструктором по аэробике, была пластичной и гибкой, с хорошим слухом, но о народных танцах не имела понятия. Девочки-бухгалтерши посещали занятия «латиной» в фитнес-клубе, однако звезд с неба не хватали. Так что их маленький танцевальный коллектив куда больше напоминал «коня и трепетную лань» в одной телеге, чем ансамбль «Тодес». Оставалось делать ставку на правильный выбор музыкальной темы: разудалая «Хава Нагила» непременно взволнует иудейскую кровь Модеста Исааковича Кацмана… а значит, и весь номер ожидает успех.

Николай Иванович Пилипенко, лично утверждавший финальный список концертных номеров, «Хаву Нагилу» в исполнении художницы, маркетолога и бухгалтерш горячо одобрил, но повелел особое внимание уделить выбору костюма:

«Поярче, полегче, и чтобы ножки непременно были видны, и повыше, повыше!»

Бюджет на костюмы и прочий концертный антураж был щедро выделен из личных сумм господина Кацмана, так что девушки решили не стесняться: поехали в ЦУМ, а потом в «Гришко», и накупили блузок, юбок, жилеток, шарфов и туфель, ориентируясь не на цену, а на личный вкус.

Пилипенко только крякнул, когда ему представили товарные чеки, но ругаться не стал. Зато плотоядно глянул на Женю, и протянул голосом Чуда-Юда из сказки, напоминающего о «должке»:

— Ну смотрииии!..

На что смотреть — Женя уточнять не стала, и так было понятно, что заместитель генерального не просто имеет на нее виды, и выездной корпоратив использует по полной программе, чтобы заявить свои недиректорские права. Ну а что такого?.. — у нее же официальный статус одинокой разведенной женщины…

Танец в коротенькой юбочке и легкомысленной жилетке, накинутой на полупрозрачную блузку, станет логичным шагом к положению фаворитки. Или… билетом в новую жизнь, свободную от «СХИМА», Кацмана с Иванычем — и от регулярной ежемесячной зарплаты. Женя не возражала бы и против такого исхода, она давно присматривалась к фрилансу, вольные хлеба манили ее не меньше, чем земля обетованная манила Моисея и его народ — если бы не ипотека.

ГЛАВА 2. Официант

Вечерний концерт удался на славу. Сотрудники «СХИМА», по начальственному велению, по директорскому хотению, преобразившиеся в скоморохов, трубадуров и плясунов, подошли к делу с душой.

Айтишники во главе с Альбертом исполнили а-капелла «Вечерний звон», перемежая классический текст вставками собственного сочинения, разной степени пристойности.

— Ох, после праздника порой

Лежать нам на земле сырой.

Но то не именины — муть,

Коль после спьяну не заснуть.

И уж не я, а будет он

Петь песню ту —

«Вечерний звон»!

Пиарщики показали несколько юмористических сценок на тему «общение с капризным заказчиком», и удостоились громких аплодисментов самого Кацмана. Иваныч кривился и бурчал под нос:

— Работать надо лучше! — но, глядя на гендира, тоже хлопал.

Клава, выйдя в образе тургеневской барышни, спела душещипательный роман, а потом — на бис — хвалебную песнь в честь Кацмана, переделанную из популярного эстрадного хита. Модест Исаакович, умилившись и развеселившись (да и уже порядком набравшись…) выплыл из-за стола, приобнял Клаву и сказал ответную речь, дав понять, что благосостояние фирмы чуть ли не на сто процентов зависит от умения прекрасного финдиректора нужным образом сводить баланс и сдавать налоговую отчетность…

Клава стояла пунцовая, скромно опустив глаза, но по ее улыбке было понятно, что похвалы себе она считает вполне заслуженно, и вообще они с Модестом Исааковичем довольны друг другом настолько, насколько возможно.

— Кому-то сегодня дадут, — шепнула Ира на ухо Жене, но Женя смогла ответить лишь нервозной улыбкой: судя по настроению коллег и общей атмосфере праздника, все были настроены дать всем, и никто не хотел уйти обиженным. За пасторальный Плёс с его игрушечными домиками и малиновыми звонами было как-то даже обидно: для эротической оргии на природе под видом корпоратива можно было выбрать более отвязную и светскую локацию…

Еврейский танец, завершавший концерт и открывавший общую дискотеку, тоже имел невероятный успех. На вкус Жени, танцевали они с девчонками кто во что горазд, в полном рассинхроне, и не слишком точно выполняли движения, одна из бухгалтерш и в музыку не всегда попадала… но технические огрехи зрителей не волновали. Главное, что ноги танцовщиц были стройными, юбки красиво развевались, глаза блестели, щеки горели. Кацман восторженно бил в ладоши, остальные не отставали. Пилипенко стал выбираться из-за стола раньше, чем отзвучали последние ноты «Хава Нагилы», и Женя поняла, что пора бежать…

К счастью, необходимость умыться и переодеться после выступления выглядела более чем уважительной причиной, чтобы на время исчезнуть из банкетного зала. А потом можно еще что-нибудь придумать, вот только сидеть в номере не вариант: ведь Пилипенко, не дождавшись возвращения пассии, первым делом пойдет именно туда… Рассчитывать на Иру не стоило — подруга четко дала понять, что Жене самой придется разруливать проблемы с Иванычем, и для сохранения хороших отношений, не надо создавать проблемы другим, можно быть и посговорчивей.

В номере Женя быстро привела себя порядок, натянула джинсы и свитер, обулась в любимые спортивные туфли — элегантную и практичную замену кроссовкам, схватила легкую ветровку и выскользнула в коридор, а из него на внешнюю галерею. Вместо того, чтобы вернуться в банкетный зал, где вовсю громыхала музыка, пол и стены дрожали от топота танцующих, она пошла в противоположную сторону, к открытой веранде, откуда можно было смотреть на сад, утопающий в вечерних тенях, живописный спуск к воде, обложенный каменными валунами — и на Волгу, голубовато-сиреневую, ленивую и величавую, как спящая великанша… и немного страшноватую в это время суток.

Женя облокотилась на деревянную балюстраду, немного выровняла дыхание, нащупала в кармане смартфон и настроила камеру на режим ночной съемки. Эх, ей бы не камеру, а этюдник, мольберт, ну или на худой конец — альбом и коробку с пастелью… но приходилось обойтись тем, что есть.

— Добрый вечер, — раздался у нее за спиной незнакомый и очень приятный мужской голос (что еще приятнее -этот голос был полностью трезвым). — Хотите что-нибудь выпить?

Она обернулась и увидела высокого темноволосого молодого человека, одетого немного старомодно, но очень элегантно: костюм-тройка, кипенно-белая рубашка, вишневый галстук, завязанный весьма туго и каким-то хитрым узлом. В одной руке незнакомец держал небольшой овальный поднос со стаканами. В стаканах плескалось что-то цветное и, судя по запаху, довольно вкусное.

— Добрый вечер, — вежливо ответила Женя, сообразив, что молодой человек — один из официантов, обслуживающих корпоратив, и недавно заступил на смену. У нее была превосходная память на лица, и она точно знала, что не видела его ни за обедом, ни за ужином.

Он не сводил с нее глаз и смотрел с выжидательной улыбкой, поскольку Женя лишь поздоровалась с ним, но не выразила ни согласия, ни отказа насчет напитка. Она же, вместо того, чтобы определиться с выбором, смотрела на него примерно с тем же чувством, с каким созерцала в Эрмитаже скульптуру Антиноя в венке из виноградных листьев… Забавным совпадением было, что местный Антиной, предлагая ей выпить, тоже играл роль Диониса.

— Нет, спасибо… Я не хочу спиртного. — Женя выдавила из себя улыбку и снова повернулась к реке, надеясь, что официант уйдет, пока она фотографирует.

Все получилось с точностью до наоборот: он понимающе кивнул, поставил поднос на перила балюстрады — их ширина это вполне позволяла, обошел Женю и остановился слева от нее. Она невольно потянула носом… от красивого незнакомца не пахло ни алкоголем, ни табаком, ни трудовым потом, лишь странным, очень приятным парфюмом — островато-свежим, прохладным, чуть травяным, с еле заметной ноткой лотоса. Свет фонаря мягко падал на его лицо, сглаживая острые контуры, добавлял благородства чертам, чувственности — резкому абрису рта. Женя подумала, что для темноглазого шатена у него слишком белая кожа… Белоснежная.

— А вас случайно зовут не принц Венделл?* — она спросила это прежде, чем успела прикусить язык: несколько глотков шампанского, все же сделанные за ужином, и потом еще рюмка ликера, сыграли с ней злую шутку.

— Определенно нет. Меня зовут Роман. — ответил он так спокойно, словно в ее вопросе не было ровным счетом ничего странного. — А как ваше имя?

— Женя… Евгения.

— Значит, теперь мы официально представлены. — Роман улыбнулся, и она неловко улыбнулась в ответ.

Повисла пауза. Женя машинально сделала несколько снимков Волги, но присутствие Романа ее нервировало, и руки слегка дрожали, так что можно было не сомневаться, что все кадры сожрет «шевелёнка». ** Молодой человек снова первым нарушил молчание (для официанта он был весьма разговорчив и на удивление беспечен):

— Нравится река?

— Да… очень нравится, здесь… вообще невероятно красиво.

— Что верно, то верно. Вы раньше бывали в наших краях?

— Нет… я была на Волге несколько раз, но в Плёсе впервые, и… — она осеклась, решив сходу не сообщать местному уроженцу, что приехала в его чудесный городок вопреки своей воле. Перефразируя Ильфа и Петрова — «токмо волей пославшего мя начальника». Женя усмехнулась, и Роман усмехнулся тоже, как будто услышал ее мысли.

— Поживете у нас подольше — и смертельно влюбитесь в эти места…

— Точно знаете?

Он придвинулся чуть ближе и понизил голос до вкрадчивого шепота:

— Обещаю…

У Жени по шее побежали мурашки, она подозрительно покосилась на Романа.

Конечно же, ничего он на самом деле не услышал, просто у нее почему-то разыгралось воображение, а парень решил пофлиртовать. Темные глаза смотрели прямо в душу, темные губы притягивали внимание, улыбка завораживала… запах парфюма с нотой лотоса сводил с ума. Растекался по телу и таял внизу живота горячей сладостью.

— Роман…

— Что? — он продолжал смотреть на нее со своей чертовской улыбкой, и Женя в секунду забыла, что собиралась сказать. Ну еще бы… Заезжие москвички, одуревшие от красоты пейзажа и разомлевшие от пряно-сладких ягодных наливок, наверняка были легкой добычей для такого красавца. Метрдотель усадьбы — или кто там отвечает за работу с персоналом в подобных заведениях — едва ли одобряет вольное поведение официанта с гостями, за это везде штрафуют, но, похоже, Роману было плевать на служебный протокол и прочие условности. Не зря же он так небрежно поставил поднос с дорогими напитками и не спешит вернуться в банкетный зал, чтобы исполнять свои прямые обязанности.

Самое интересное, что Женя вовсе не стремилась напомнить «Плёсовскому Антиною» о служебном долге, и не возражала продолжить знакомство… в более уютном месте, чем продуваемая со всех сторон галерея над темным и сырым садом.

«Так, это еще что такое?.. Прекрати немедленно!.. Ты приличная женщина, а не искательница случайных связей… к тому же тебе пока никто и ничего не предлагал, кроме напитка!.. Успокойся, попрощайся и сама иди танцевать — на танцполе Иваныч тебе ничего не сделает, а когда дойдет до караоке, улизнешь потихоньку».

Женя сделала над собой усилие, отступила назад и произнесла как можно бесстрастнее и церемоннее:

— Спасибо за приятную беседу… но я, пожалуй, пойду.

— Пойдете? — ровные, точно беличьей кистью нарисованные, брови молодого человека приподнялись. — Куда? К этим вашим… коллегам, до которых вам нет никакого дела? Или к начальнику, что бессовестно волочится за вами, и вынуждает прятаться?

«Ну и наглость! Он что, следил за мной?.. Или Ирка ему все разболтала?!» — Женя захлебнулась холодным ночным воздухом. Она искала слова для резкой отповеди, чтобы раз и навсегда поставить на место не в меру ретивого официанта, но ничего не приходило на ум, кроме беспомощного вопроса — кто вы такой и что вам от меня надо?..

— С чего… с чего это вы взяли, что я прячусь?..

— А разве нет? — Роман, кем бы он ни был на самом деле, умел загонять женщину в нужный угол. Можно продолжить возмущаться и соврать, но Женя не видела смысла в дальнейшем притворстве… в конце концов, один из лучших способов отвадить кавалера — начать говорить ему правду или изливать душу.

— Да, вы совершенно правы… прячусь. Меня достал мой начальник, и достали коллеги, я не люблю шумных вечеринок… и вообще не хотела сюда ехать! В гробу я видела этот ваш Плёс со всеми его избушками, церквушками и Волгой-матушкой! — прозвучало грубо, даже чересчур, и у Жени опять захватило дыхание и сильно забилось сердце — как будто она плыла слишком быстро и не рассчитала сил…

Она с вызовом посмотрела на Романа, ожидая ответной отповеди жителя Плёса, обидевшегося за родной город, готовая к тому, что он окатит презрением «зажравшуюся москвичку» — и гордо удалится на поиски более легкой добычи.

Роман, однако, и не думал сердиться. Он мягко взял Женю за руку — пальцы у него были сильные, а ладонь приятно прохладная — и уточнил:

— Не любите шумные вечеринки? Хммммм… а мне кажется, вы не любите скучные вечеринки… и просто ни разу в жизни не были на по-настоящему веселой.

Она дерзко рассмеялась, хотя сердце мелко колотилось у самого горла:

— Ох, вот что! Да вы прямо провидец, Роман… и что же — неужели хотите пригласить меня на такую вечеринку — «по-настоящему веселую»?

— Да. Хочу.

Примечания:

*подразумевается принц Венделл Белоснежный — правнук Белоснежки и персонаж известной киносказки «Десятое королевство».

**шевелёнка — искажение или отсутствие резкости кадра, очень часто возникает из-за колебания камеры в процессе съемки.

ГЛАВА 3. Дедушкин день рожденья

С тех пор, как Женя перестала играть с мальчиками в прятки и казаки-разбойники и начала ходить на свидания, ее куда только не приглашали. В кафе и ресторан — само собой, это даже неинтересно; кататься на катере, на мотоцикле, на роликах, на лошадях; позировать в мастерскую художника; встречать Новый Год в лесу и на Красной площади (в разные годы); пить шампанское на крыше многоэтажки; прыгать с парашютом в Остафьево и с «тарзанки» в Парке Горького; на хутор в Ленобласти — собирать псилоцибиновые грибы, с последующим экспериментом по «расширению сознания».

Последний вариант многие годы удерживал пальму первенства в числе наиболее идиотских, или, если сказать мягче, оригинальных предложений по совместному проведению досуга… но приглашения на день рождения дедушки, «такого старого, что он сам не помнит, сколько ему лет», и закатившего, тем не менее вечеринку в стиле великого Гэтсби, Женя удостоилась впервые. Если Роман и вешал ей лапшу на уши, то делал это настолько мастерски, что попасться на приманку было не стыдно. Она сама старалась подловить его, задавала каверзные вопросы, но он ни разу не сбился и не ответил невпопад — история звучала связно и логично.

Прежде всего, сообщил молодой человек, он никакой не официант, а дальний родственник владельцев усадьбы; но в выборе занятий не стеснен, у него полно свободного времени, родственников любит и уважает, так что никогда не отказывается помочь, если номера и банкетный зал ломятся от наплыва гостей… И не видит ничего зазорного в том, чтобы надеть униформу, повязать галстук и разносить канапе и напитки. Это всегда интересный опыт — позволяет лучше понять самого себя и узнать других.

— Ваша форма вам к лицу… — честно заметила Женя, и снова с неясной тоской подумала, что Роман куда больше похож на кинозвезду европейского кино (правда, не современную, а годов так 50-х-60-х, времен Жерара Филиппа и Жана Марэ), чем на жителя провинциального Плёса… но, может быть, он и не живет здесь постоянно, лишь время от времени приезжает «на деревню к дедушке»? Вполне вероятно, раз дедушка такой веселун, что празднует свой день рождения с царским размахом. Об этом она и спросила прямо, решив, что стесняться нечего — за полчаса знакомства неловких моментов и так возникло предостаточно:

— А вы, Роман, родились в Плёсе… и живете здесь с самого детства? Никогда не думали переехать?

— Родился я здесь, а живу… в другом месте, но неподалеку, — он не замедлил с ответом, но его улыбка показалась Жене загадочной, с легким оттенком превосходства. — Сюда попадаю несколько раз в год… так что в определенном смысле нам обоим повезло.

— Вы так думаете?..

— Убежден. Я спасаю вас от скучной вечеринки и того противного приставалы… вашего начальника… ну а вы…

— Что я?.. Мне тоже выпала честь вас от чего-нибудь спасти?

— Безусловно. Вы спасаете мою репутацию в глазах дедушки и его гостей… если, конечно, примете мое приглашение и решитесь повеселиться по-настоящему.

— А если не приму?.. Вы расстроитесь?

— Конечно, — Роман вздохнул с непритворной печалью. — Мне совсем не хочется выглядеть болтуном и неудачником. Я ведь обещал, что приведу на сегодняшний бал самую красивую девушку из всех, что когда-либо гостили здесь…

— О, тогда, боюсь, вам придется пережить бесчестье… потому что я точно не та девушка, что вы описываете.

Он упрямо покачал головой:

— Нет, вы та самая… именно та, кого я искал.

Говорить комплименты Роман умел. Очаровывал — будто сетью оплетал, сотканной из лунного света. В этом было что-то тревожащее, и вместе с тем манкое, чувственное…

«Оххх, беги, Женька, беги — пропадешь!» — шепнул внутренний голос, не обладавший, однако, столь чарующим тембром, как голос незнакомца.

Женя прислонилась к деревянной колонне и посмотрела Роману прямо в лицо. Ну до чего хорош! Не ослепнуть бы…

«Какая же белая у него кожа, поразительно… А глаза?.. Не глаза, а омуты, утонуть можно… На ресницы если четыре спички рядом положить, то еще место останется…»

Пора уже перестать скрывать от самой себя, что она тоже с ним флиртует… потому что Роман понравился ей с первого взгляда. Будь она юной восторженной школьницей, решила бы, что влюбилась, но в возрасте «двадцать пять плюс» пора стать чуточку серьезнее и циничней. Желание пообниматься с красивым мужчиной — простая потребность женского тела, волнение крови, помноженное на проклятую впечатлительность, слегка разбавленное усталостью… вот контроль и упал почти до нуля, как от крепкого коктейля.

Кстати, насчет коктейля… Женя вдруг ощутила колкую сухость в горле, как бывает, если глотнешь песчаной пыли, поднятой ветром, и неприятную жажду. Рука сама собой потянулась к высоким разноцветным стаканам, стоявшим на забытом подносе — в них плескались соблазнительные напитки и не менее соблазнительно таял лед:

— Пожалуй, я все-таки выпью глоточек… что здесь наименее алкогольное?

Глаза Романа блеснули.

— Здесь все безалкогольное, но все вкусное. Если позволите, Женя — я бы порекомендовал вот это…

Он снял с подноса и подал ей стакан с ярко-синей непрозрачной жидкостью, напоминавшей чай из тайской орхидеи с неприличным названием.

— Это что… голубая матча? — Женя покраснела, когда их пальцы на секунду соприкоснулись, взяла стакан, но не решалась отпить.

— Нет. Попробуй, тебе понравится. — Роман снова смотрел на нее, улыбаясь, и пока его глаза и улыбка выражали то, что выражали — нежность и влечение — Жене было все равно, что там в стакане — чай, ягодная наливка или медный купорос.

— Если мы уже перешли «на ты», наверное, мне следует предложить тебе отпить первым…

— Я готов, если ты потом допьешь остальное.

— Хорошо. Тогда пей. — у Жени немного отлегло от сердца: спокойная готовность Романа сделать глоток убеждала, что синяя жидкость безопасна, и в нее ничего не подмешано.

Их пальцы снова встретились, и на сей раз остались в контакте чуть дольше.

— Потом мы должны будем поцеловаться, — сказал Роман, прежде чем поднести стакан к губам, но она не сказала ни «да», ни «нет» — неопределенно кивнула…

Он выпил примерно треть — и не упал в обморок, не побледнел, не покраснел, не обернулся летучей мышью, ни растаял в свете луны.

— Твоя очередь, пей… — теперь стакан оказался возле Жениных губ и, вместо того, чтобы рассмеяться и сказать какую-нибудь кокетливую глупость — как наперебой советовали глянцевые коучи, гуру женской привлекательности — она тоже стала пить.

Вкус напитка был потрясающим: свежим, чуть сладковатым с легкой кислинкой, бодрящим, с ягодно-травяным ароматом… в нем не ощущалось ни спирта, ни искусственных примесей, но все же он казался хмельным.

«Что это, из чего приготовлено?» — хотела спросить Женя — и не успела, потому что ощутила губы Романа на своих губах. Уверенные и прохладные, чуть жестковатые, они ласкали ее, не спрашивая разрешения, побуждали открыться, пропустить его чуть дальше…

Это было форменной наглостью, но удовольствие от неожиданного поцелуя оказалось таким острым, и пахло от Романа так восхитительно и волнующе — лотосом, каплями свежей воды, и чем-то родным, горячим — что Женя не устояла. Губы безвольно дрогнули, стали податливыми, и вот уже Роман коснулся языком ее языка…

«Аххххх, Рома, Рома, до чего же ты хорош, до чего мне хорошо с тобой, в твоих объятиях!..» -думала она пьяно и бесстыдно, целуясь с ним, и когда он на миг прервался, вопрошающе взглянул — улыбнулась так же бесстыдно и пьяно, неуверенная до конца, что бодрствует, готовая очнуться и разочарованно увидеть — никто и ничто не касается ее, кроме лунных лучей… но губы Романа снова слились с ее губами, сильные руки стиснули спину, бедра толкнулись в бедра, и Женя прижалась к нему всем телом, во взаимном страстном порыве.

«Только бы нас не застали!..» — молилась она неведомой силе, что столкнула их в вечернем сумраке, и заставила луну сиять ярче, а травы и цветы в саду — благоухать, как в раю…

У местных божеств было своеобразное чувство юмора, и ответ на молитву пришел немедленно, громоподобно и гомерично: в виде отвратительного и скрипучего голоса Модеста Исааковича Кацмана. Гендир, дорвавшись до караоке, очень громко и фальшиво пел песенку Водяного из мультика…

— Я водяной, я водянооооой…

никтооооо не водится со мноооой!

Внутри меня водица…

ну чтооо с таким водииииться?.. — Кацман не попадал ни в одну ноту, но его это ни капельки не смущало — ведь слушатели не скупились на аплодисменты.

Романтический момент был… испорчен, и Женя, неохотно разъединившись с Романом, сердито прошептала:

— Ооооо… да что б его самого водяной утащил, вместе с заместителем!

— Может и утащить, если пьяными в Волгу полезут… здесь такое частенько случается на праздники, — отозвался Роман с неожиданной холодной твердостью, и она вздрогнула от его тона, словно за шиворот попала вода:

— Господи, Ром, что ты!..Я же несерьезно…

— А я серьезно. И Волга — серьезная река, она баловства не любит.

— Да… я знаю… — Женя вдруг смутилась, разом протрезвев, и дернулась прочь из объятий — но Роман не разжал рук, и она тихо и настойчиво попросила:

— Отпусти!..

Он перестал прижимать ее к себе, позволил отшагнуть в сторону, и все-таки не отпустил: Женя по-прежнему чувствовала мужские пальцы на своем запястье.

— Рома… Мне уже пора…

— Да, ты права. Пойдем отсюда. Нас ждут.

— Нет, ты не понял!.. Мне пора… вернуться в номер, Ира будет меня искать…

— Не будет, — Роман смотрел на нее с ласковой усмешкой и, казалось, забавлялся внезапным страхом своей новой игрушки. — Все ваши так перепились, что до полудня не вспомнят и собственных имен… где уж им за другими приглядывать!

— Почему… откуда ты знаешь?.. — ситуация стремительно выходила из-под контроля, и на сей раз причиной была не страсть, а страх… страх глубокий и темный, как волжская вода. — Пусти меня, я ухожу!..

Женя, сама не зная почему, готова была броситься наутек и звать на помощь, если Роман вздумает удерживать ее — в голове разом всплыла дикая смесь лагерных детских страшилок, криминальной хроники и кадров из фильмов ужасов — но вдруг услышала его голос, ласковый, теплый:

— Женечка, что с тобой? Ты меня боишься? Почему?..

— Н-не знаю… — прошептала она и попятилась. — Это… это, наверное, наливка… или настойка, которую мы пили… что в ней?.. Я как-то странно себя чувствую…

— Ничего страшного — только травы и ягоды, вода и немного сиропа… Женя, бояться нечего… — он снова коснулся ее запястья, мягко провел кончиками пальцев вверх. — Я тебе не сделаю ничего плохого… не бойся… иди ко мне… пойдем со мной…

Женя, как во сне, сделала шаг ему навстречу, потом еще один, так, что они снова оказались близко-близко — лицом к лицу, губами к губам, грудью к груди — и склонилась, обвисла на нем, точно пьяная. Угасающее сознание услужливо подкинуло старинное словечко: сомлела. Сом… ле… ла…

Роман подхватил ее на руки и куда-то понес, но возможно, это было уже частью сна.

***

— Эй… милая… милая… давай… открой глазки… — кто-то настойчиво тряс Женю за плечо и одновременно слегка дул ей на веки. — Эй, красна девица, проснись, не то все веселье пропустишь!

— Роман… — Женя разлепила ресницы, проморгалась, приподнялась на локтях… и вздрогнула: вокруг нее сгрудился целый десяток разновозрастных женщин, от свежих дам в возрасте «чуть за сорок» до бабулек, каждой из которых можно было дать на вид от восьмидесяти до ста. Одеты они были празднично, в нарядные и пышные, но старомодные платья, некоторые скрывали лица за масками, а в сложносочиненных прическах чего только не было воткнуто: перья, ленты, черепаховые гребни, алмазные заколки и шпильки с жемчугами…

— Где я?.. — испуганно спросила Женя, посмотрела прямо перед собой, направо и налево, однако Романа так и не обнаружила.

Пестрое дамское собрание заволновалось, заколыхались юбки, перья и прически, мелодичные голоса принялись повторять на разные лады:

— Очнулась! Очнулась!

Круглолицая и кудрявая старушка, нарумяненная как актриса варьете, и примерно так же одетая, подсунулась поближе и весело подмигнула:

— Ну что, краса ненаглядная? Болит головушка?

— Нет… но где я? — повторила Женя и села — тетеньки заботливо поддерживали ее, и сходу отпихивать их казалось невежливым. — И… где Роман?.. Это он… меня сюда привел…

Дамочки снова заколыхались — на сей раз от смеха, и все, как одна выглядели страшно довольными:

— Ромка! Конечно, Ромка… кто же еще? Это он у нас всегда за красавицами хаживает!

— В каком смысле?..

Реплика «красы ненаглядной» вызвала у теток новый приступ бурного веселья. Вопрос, конечно, был риторическим — Женя прекрасно понимала, в каком… голова у нее кружилась, все тело сковал тяжкий страх и пронизывал такой холод, словно она долго пробыла в ледяной купели. Перед глазами плавало странное голубоватое марево, похоже, в напиток, коварно предложенный ей темноглазым красавчиком, все же был подмешан наркотик.

«Так… что же делать?.. Надо встать… Для начала надо хотя бы встать на ноги…»

— И то верно! — кудрявая старушенция, непостижимым образом прочитав ее мысли, энергично закивала. — Нечего разлеживаться-рассиживаться… вставай! Именинник заждался… пирог вот-вот подадут, а сперва плясать пойдем!

Она припомнила, что говорил Роман, и не удержалась от вопроса:

— Именинник? Дедушка?.. Здесь у вас… вечеринка в честь именин дедушки?

И снова вокруг заплескался мелодичный смех, точно она непрерывно и удачно острила:

— Дедушка!.. Дедушка!.. Кому дедушка… а кому и Дунай Дунаевич, здешних мест хозяин!

«Дунай Дунаевич?.. Что за странное имя?..Они тут все, что ли, под наркотой, или… где я, все-таки?!..»

Жене опять не по-хорошему вспомнились страшные сказки, мистические романы и фильмы ужасов, где героиня, обманутая и завлеченная в ловушку, попадала на ведьмовской шабаш, а то и на бал к самому Сатане… она тайком попыталась перекреститься, но бойкая старушенция крепко держала ее за правую руку — не вырваться:

— Ты не бойся, девонька, не стесняйся… никто тебя здесь не обидит, не тронет, да смотри, сама никого не обижай! — и властно махнула своим товаркам:

— Шшшшшш, сороки болтливые, трещотки, ну-ка, рты позакрывали! Не видите, что ли — краса наша оробела, обмерла, ну как ее такую плясать вести?..

«Да не собираюсь я плясать, и на вечеринке вашей дурацкой быть не хочу!» — чуть не закричала Женя… но пересохшее горло не пропускало наружу не то что крика, но и обычных слов. Она отпихнула назойливую старуху, кое-как встала с широкой, гладко отполированной деревянной скамьи, с резной спинкой и ножками, что служила ей ложем все время обморока или сна, и сделала попытку пробиться наружу, из круга пышных причесок, вычурных платьев и масок, прохладных рук и навязчивого запаха духов.

Глаза ее успели привыкнуть к полумраку, и теперь ей удалось получше рассмотреть большой круглый зал, с расписными стенами и серебристыми зеркалами в простенках, с витыми разноцветными колоннами, подпиравшими высокий потолок в виде полупрозрачного голубого купола. Если смотреть снизу, возникала иллюзия, что зал — это дно огромного аквариума… а веселящиеся дамы в разноцветных нарядах, с перьями и вуалями, были подобны стайкам экзотических рыбок.

«Роман… где же Роман?..» — тоскливо дрогнуло сердце.

У Жени было к нему множество вопросов, и очень сердитых, но в то же время она чувствовала, что если этот соблазнитель и предатель окажется рядом, ей море будет по колено… никакие старухи или дед со странным именем Дунай ее не напугают.

По залу, разнося напитки и подносы с лакомствами, тут и там скользили бледные девушки с длинными распущенными волосами, в венках из белых цветов, в одинаковых снежно-белых платьях с голубыми поясами, в причудливых ожерельях, составленных либо из красных бусин и жемчужин, либо из золотых монет… на память сразу пришло слово «монисто», когда-то вычитанное у Гоголя, а вслед за Гоголем сразу же вспомнились панночки, ведьмы и утопленницы.

«Ах, ну да! Рома же говорил про костюмированную вечеринку…» — Женя едва не рассмеялась, сообразив, что «утопленницы» — просто-напросто официантки, обслуживающие мероприятие, и загримированы и наряжены по прихоти чуднОго деда. Подобные костюмы больше подошли бы для Хэллоуина или Масленицы, но с другой стороны — рядом Волга… Серьезная река, как справедливо заметил Роман.

Судя по убранству «имения», нарядам и размаху праздника, с обилием хрусталя и драгоценностей, денег у Роминого дедушки куры не клевали, и на свои именины он не поскупился.

«Кто же он такой, интересно?.. Банкир, нефтяной магнат?.. А с чего ему сидеть в городишке, который он, похоже, может купить целиком, вместе с жителями… если уже этого не сделал…»

Ей опять стало холодно и неприятно при мысли о богатом самодуре, творящем все, что в голову взбредет, и, может, нарочно выбравшем маленький уединенный Плёс, чтобы никто не мешал его странным развлечениям, с похищениями людей… в которых ему помогает внук, выступающий в качестве приманки для легкомысленных и легковерных девиц.

«Надо выбираться отсюда, немедленно… но как?.. Понять бы для начала, где я нахожусь, в какой части Плёса…»

Женя украдкой ощупала карман ветровки, что все еще была надета на ней. О, радость: мобильник был на месте! — но демонстрировать его определенно не стоило… Найти укромный уголок, потемнее, и проверить, есть ли связь — вот и первая задача.

Увы, решить ее было совсем непросто: старушки-веселушки не собирались оставлять ее своими заботами, позволили осмотреться — и тут же погнались, и заново окружили, стали тараторить, наперебой обещать разнообразные удовольствия и чудеса на «празднике праздников», куда ей повезло попасть по особому приглашению… и благоволению… и чему-то еще… Все ее слабые возражения, что она никуда не приглашалась, и вообще это ошибка — наверное, Роман ее с спутал с другой девушкой, которая, возможно, все еще ждет своего проводника- встречались мелодичным смехом, и чуть ли не аплодисментами.

— Какая скромница! Нет, ну какая скромница! -с упрямством заезженной пластинки повторяла кудрявая старушенция. — Вы гляньте, бабоньки, вы только посмотрите, сестрицы, посмотрите на нее!

— Да уж смотрим, смотрим! — ворковали ее товарки. — Наглядеться не можем! Ты, Дана Светлановна, с костями ее не съешь — нам оставь!..

«Дана Светлановна… час от часу не легче…»

Присмотревшись к ней самой, Женя с изумлением заметила, что роскошные волосы цвета платины не являются ни париком, ни шиньоном, и не выглядят покрашенными… И пергаментное лицо, с тонкими чертами, покрытое сетью мелких морщин — порою менялось и становилось совсем юным, белым и гладким, а всего поразительнее были яркие живые глаза, цветом похожие на брызги лазури. Смотрели они остро… будто душу насквозь прокалывали, манили наружу тайны и секреты.

— Бабулечки! Тетушки мои дорогие! — прозвучал вдруг позади знакомый приятный голос. -Что ж вы так насели на мою ладу… на нашу гостью? Совсем ее заговорили, напугали… с толку сбили!

Женя резко обернулась и увидела Романа. Ей бы следовало закричать на него, дать пощечину, устроить скандал, пригрозить милицией и всеми карами земными, если ее немедленно не отпустят, и не вернут туда, откуда украли… но она не могла и слова вымолвить, впервые увидев его на свету — точно онемела от красоты. Ох, недобрая была эта красота, отнимающая волю, погибель сулящая… и все же Женя тянулась к ней всем своим сердцем, всей душою, все телом, как продрогший мотылек к пламени свечи.

Визуализации:

1.Гостевая усадьба, сад:

https://c.radikal.ru/c35/2001/b8/db48d12648c2.jpg

2. Ночной Плёс:

https://a.radikal.ru/a03/2001/49/a973a0317ada.jpg

3. Первый поцелуй Романа и Жени:

https://c.radikal.ru/c06/2001/26/1fe27ae7620c.jpg

ГЛАВА 4. Золотое монисто

Бабушки и тетушки заговорили все сразу, и так громко, что могли бы перекричать две вороньих стаи. Роман не успевал поворачиваться, чтобы отвечать каждой пожилой особе, жаждущей персонального внимания; любвеобильные родственницы напирали справа и слева, и почти оттерли «прекрасного принца» от Жени… Она не столько разозлилась, сколько испугалась, что он снова исчезнет и лишит ее шанса выбраться, и отчаянно вскрикнула:

— Рома!.. Роман!

Он тотчас оставил игры в бальный этикет и оказался рядом:

— Тише, Женечка… все хорошо… не шуми.

— Ну где ты пропадал?.. — она не узнавала своего голоса: таким жалобным и слабым он был, не ярче комариного писка…

Роман спокойно взял ее руки в свои и прижал к груди:

— Я все время был здесь… неподалеку… Разве я мог тебя оставить?

— Мог! И оставил!.. — Женя схватилась за него, как за спасательный круг, повисла на локте и сжала так, что любой на месте Романа поморщился бы от боли — но стойкий парень и глазом не моргнул.

На нем была все та же кипенно-белая рубашка, но вместо вишневого галстука на стройной шее красовалась элегантная бабочка, а старомодный пиджак на плечах сменился самым настоящим фраком. Такие Женя видела только в костюмных фильмах, да еще на конкурсах бальных танцев. Широкоплечий и длинноногий похититель девиц, с на удивление узкой талией, и в самом деле выглядел как профессиональный танцовщик — о таком партнере по вальсу или танго можно было только мечтать…

«Эй, опомнись!.. Нашла время любоваться!»

Жене пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвести от Романа взгляд и уставиться на что-нибудь менее прекрасное и волнующее. Неожиданно ей пришла на помощь Дана Светлановна, что коршуном налетела на ясного сокола, и принялась безжалостно клевать:

— Ромка, негодник! Тебя -то самого по каким закоулкам носило, сорванец?! Дедушка тебя уж сто раз спрашивал…

— Вот он я, бабушка, не бранись. И дедушку уже видел, не тревожься… а сейчас за Женей пришел.

— В добрый час, внучек! Пришел — так и забирай, твоя гостья — тебе и развлекать ее до самой зари! — Дана плавно повела рукой, и Женя невольно попятилась — словно из шелкового рукава старушки, как в сказке, мог вытечь ручей и вылететь белоснежные лебеди. Ничего такого, конечно же, не случилось, только перья закачались в прическах Даниной свиты…

Заиграла бравурная музыка, что-то среднее между джайвом и русской плясовой, и пестрый круг вокруг Романа и Жени тотчас пришел в движение, заколыхался, распался — «бабоньки», во главе с Даной Светлановой, разлетелись в стороны, как вспугнутые жар-птицы:

— Танцы! Танцы!

Оркестра нигде не было видно, но не было и ди-джея, что колдовал бы за пультом, менял диски и регулировал звук… Стереосистемы тоже не наблюдалось, да и музыка больше напоминала «живую», чем идущую в записи. Через несколько мгновений послышался и хор — чистые, хрустальные женские голоса, слаженно поющие:

— Говорила мама мне

Про любовь обманную,

Да напрасно тратила слова.

Затыкала уши я,

Я её не слушала,

Ах, мама, мама,

Как же ты была права!

Ах, мамочка, на саночках

Каталась я везде,

Ах, зачем я в полюшке

Повстречала Колюшку,

Ах, мамочка, зачем…

Исполнение было превосходным, не то что любительское караоке на кооперативе…

Нарядные старушки носились в танце — дай Бог молодым, мели юбками, трясли перьями, взвизгивали от восторга, и выделывали такие фигуры, что глаз не отвести. Откуда-то взялись и молодые танцоры с танцорками, и, разбившись на пары, в свою очередь принялись весело носиться по залу, сплетая свой собственный узор.

Замигали разноцветные огни, в их свете зал, одежда и лица танцоров окрашивались то синим, то зеленым, то ярко-алым, то малиновым, то серебристо-голубым… по полу скользили широкие лучи, ловя в прицел то одну, то другую пару, то кого-нибудь из старух.

У Жени от этой свистопляски закружилась голова, она пошатнулась и еще крепче вцепилась в Романа, умоляюще прошептала:

— Уведи меня отсюда, пожалуйста!.. Куда угодно…

— Как пожелаешь, лада, — улыбнулся своей странной улыбкой, свободной рукой обнял за плечи и увлек за собой, так что она и спросить не успела, что он еще придумал.

***

Они почти бежали по длинному извилистому коридору, где одна стена была сплошь покрыта цветными ракушками и подсвечена странными лампочками, похожими на маленькие факелы, а другая — наполовину прозрачная, представляла собой «экраны» нескольких гигантских аквариумов. Среди шевелящихся, как щупальцы спрута, зеленых и голубоватых водорослей мелькали темные силуэты крупных рыб, проносились серебристые стайки мелких рыбешек, порою важно проплывали пятнистые черепахи с округлым панцирем…

Обустройство и содержание домашнего «подводного царства» наверняка обошлось деду Романа в целое состояние, но Женя успела понять, что Дуная Дунаевича такие мелочи не смущают. Ирина наверняка посоветовала бы ей не упустить свой шанс, держаться поближе к Роме-красавчику и его экстравагантному дедуле, не ломаться и быть посговорчивей: богачи, конечно, народ капризный и не всегда приятный, но если получается им угодить — за свои капризы готовы платить, не скупясь…

«Если не будешь высокоморальной дурой, за один присест закроешь свою ипотеку!» — голос Иры звучал в ушах как наяву. — «Парень -одно загляденье, и пусть его дедушке сто лет в обед — едва ли он окажется намного противнее Иваныча! И никаких „не могу“: закроешь глаза и будешь думать об Англии… то есть — как поедешь в Англию, или куда захочешь, когда закроешь свой долбанный кредит!»

«Нет, нет…» — Женя замотала головой, чтобы вытряхнуть этот голос из мыслей, избавиться от него… в груди теснило, и не хватало воздуха — наверное, из-за того, что они идут слишком быстро… и понять бы еще, куда он, в самом деле, ее ведет!..

— Роман! Стой! — она уперлась ногами в пол, отказываясь подчиняться его воле, и заставила тоже остановиться, взглянуть на нее… ох, лучше бы она этого не делала, по крайней мере — здесь, в полутемном и узком пространстве, где они волей-неволей оказывались совсем близко друг к другу.

— Нам надо поговорить…

Роман притиснул Женю к ракушечной стене, оперся ладонями по обе стороны от ее головы, склонился ниже, так что она почувствовала губами его прохладное дыхание, и тихо спросил:

— Что ты пытаешься мне сказать? Почему не хочешь быть здесь?

— Потому что ты затащил меня сюда обманом… Ты не должен был так поступать! Что было в том стакане?

В полумраке глаза его мерцали, как драгоценные камни, губы казались темными лепестками хищного тропического цветка, а мелодичный низкий голос завораживал, как магическое песнопение:

— Я не забрал бы тебя без твоего согласия… Не бойся… Пока ты со мной, никто не причинит тебе вреда… здесь у нас весело.

— Где -«здесь»?.. Я же понятия не имею, где нахожусь!..

— Имеешь. Ты на вечеринке в честь именин моего деда — как я и обещал. В его летней резиденции.

Жене хотелось кричать, но воздуха по-прежнему не хватало, и она шептала отчаянно, цепляясь за его руки, плечи, за гладкие отвороты фрака:

— Это ничего не объясняет, Рома!.. Нет, не объясняет! Твой дедушка… кто он? Почему его называют «здешних мест хозяином»?..

— Тетушки, как всегда, преувеличивают… но дедушка Дунай и в самом деле имеет влияние на все местные дела, с ним считаются.

— Местный «авторитет»? — она решилась спросить прямо. — Вроде… вроде дона Корлеоне?..

Роман усмехнулся:

— Можно и так сказать… хотя все эти итальянские доны — просто мелкая рыбешка рядом с нашими волжскими сомами…

— Чем… чем он занимается?..

«Надеюсь, не похищениями людей и не продажей их в рабство…»

— Волгой. — черные, как смоль, длинные ресницы даже не дрогнули. — Как сказали бы твои московские «доны» — «сидит на водных ресурсах».

«Ах, вот оно что!.. Волга… Осетры, черная икра, теплоходы… или вообще — нефтяные танкеры?.. Да еще и гостиничный бизнес, судя по усадьбам в Плёсе… Господи, я, наверное, сплю…»

Надо было еще что-то спросить, уточнить, но на языке у Жени крутился единственный глупый вопрос:

— А почему… почему у твоего дедушки такое странное имя — Дунай?

— Это наше семейное имя… — Роман заговорил с ней еще ласковее, как с ребенком. — Много-много лет передавалось от отца к сыну… одно и то же на весь наш род… пока мой папа не нарушил семейную традицию и не назвал меня Романом.

— А почему…

— Ну какая же ты любопытная, Женечка!..

Темные губы почти касались ее губ, будя воспоминание о недавнем сладком поцелуе, и снова внизу живота нарастало влажное, томительное желание… всегда непонятный и пугающий для нее «секс с незнакомцем», виденный только в кино и в любовных романах, вдруг обрел реальные очертания и конкретный образ… Образ молодого человека с шелковистыми черными волосами, с глазами глубокими, как Волга, и темными, как летняя ночь, с белоснежной кожей и прекрасными точеными чертами лица.

Роман почувствовал ее смятение, резко вдохнул, на миг теснее прижался к ней грудью и бедрами — и сейчас же отступил назад, сказал спокойно и повелительно:

— Пойдем! — и она, больше не сопротивляясь, покорно вложила пальцы в его ладонь.

***

Комната, где они оказалась через пару минут, была полукруглой, со светлыми стенами, расписанными с большой фантазией и искусством, со множеством зеркал в серебряных рамах, и с одним-единственным витражным окном — сквозь цветные стекла проникал свет, но ничего нельзя было рассмотреть.

Повсюду стояли кронштейны для платьев, сплошь увешанные разнообразными нарядами, на любой случай и вкус, полочки с обувью на любую ногу, открытые лари, набитые тканями всех фактур и цветов радуги… В довершение впечатления, посреди всего этого великолепия, возвышался резной стол из розового дерева, сплошь заставленный шкатулками с драгоценностями. Длинные нитки из крупных жемчужин, золотые диадемы искуснейшей работы, осыпанные мелкими бриллиантами, черепаховые гребни, инкрустированные изумрудами и рубинами, браслеты, перстни, ожерелья…

Такой красоты Женя не видела даже в Историческом музее, на выставке украшений из императорской коллекции, не говоря уж о банальных ювелирных салонов. Мерцание золота, перламутровые переливы жемчужин, гипнотический блеск алмазов могли бы свести с ума легкомысленную женщину — и Женя чувствовала, что градус ее легкомыслия стремительно повышается и скоро дойдет до точки кипения. Хотелось все потрогать и все примерить, пропустить между пальцами округлые гладкие бусины, накинуть на себя шелк, надеть диадему и покрутиться перед зеркалом этакой Марьей Моревной…

Она исподтишка взглянула на Романа — и покраснела, потому что он с улыбкой наблюдал за ней и, конечно, понимал, что творится в душе особы, столь падкой на изящество и красоту.

— Зачем… зачем ты меня сюда привел?..

— Хочу, чтобы ты выбрала себе наряд и украшения по душе. Ты ведь не собираешься идти на бал в джинсах?

— Почему бы и нет… — Женя возразила из вредности, ведь ее самозваный кавалер был прав: в джинсах на бал не ходят, а выбора — идти или не идти — у нее попросту нет… значит, остается последовать известной рекомендации: расслабиться и получить удовольствие. Хорошо еще, что от нее не требуют раздеваться донага и мазаться полетной мазью, а потом в таком виде принимать не самых приятных гостей. Хотя… еще не вечер, точнее, не утро, и до третьих петухов далеко.

— Прости, пожалуйста… но… раз уж мне надо переодеться… ты не мог бы выйти?

Довольно глупо для взрослой женщины изображать девичью стыдливость, но и бездумно срывать покровы и бросаться в омут с головой Женя была не готова — несмотря на бурю чувств и совсем не скромных желаний, пробужденных в ней одним присутствием Романа. Что уж говорить о взглядах… и прикосновениях… Между ними пока еще («Пока еще?.. вот это поворот в моем настроении…”) ничего не произошло, кроме единственного настоящего поцелуя на галерее — и почти что поцелуя несколько минут назад — но почему-то ей казалось, что они имеют друг на друга права. Похоже, Роману тоже так казалось: повисшая между ними пауза непозволительно затягивалось, они стояли рядом, держались за руки и взволнованно дышали…

Наконец, он снял печать молчания со своих губ и проговорил:

— Если ты настаиваешь, я выйду.

«Нет, нет, не уходи, останься!.. “ — вскричало все ее женское естество, и голосу рассудка с трудом удалось угомонить душевный шторм и восстановить подобие порядка:

— Я… я быстро… подожди за дверью, ладно?..

— Ладно. — голос Романа звучал огорченно и немного холодно, но взгляд — обжигал… подобно лучам июльского солнца, стоящего в зените, если потерять бдительность и заснуть на песке после купания…

— Ну тогда… иди!.. — Женя моргнула и отвела глаза. Роман вышел. Медиумическая связь распалась, и рассудок сразу же попытался захватить бразды правления:

«Так, ты наконец-то одна… используй это время с толком! Поищи второй выход! Подумай, как тебе выбраться отсюда… иначе может быть поздно!»

Если бы она сейчас читала книгу или смотрела фильм, то, конечно, ругалась бы на героиню за беспросветный тупизм и нежелание замечать очевидное — что ее просто-напросто наряжают, как жертвенного агнца, пусть и не для убийства, но для каких-то странных развлечений чужих людей… однако наяву все было несколько сложней. Женя чувствовала себя как мальчишка Бастиан Бальтазар Букс*, обнаруживший, что он не просто следит за сюжетом волшебной истории, но и активно участвует в ней… и от него во многом зависит финал.

Вместо того, чтобы метаться по комнате, простукивать стены, ощупывать углы, пытаться открыть окно, Женя пошла вдоль кронштейнов, словно по заколдованному саду, где вместо яблок и груш росли нарядные платья…

Она любила платья. Покупала их и даже шила на заказ, но почти не носила — просто некуда было надевать, да, по сути, и незачем. В бешеном ритме московской повседневности, в такси и метро, в супермаркетах и кафе, на бульварах Центра и узких улочках спальных районов, в опостылевших офисных стенах и в гостях у подруг куда удобнее и практичнее были брючные костюмы, или классические комплекты «блузка -жилет-юбка», а-ля деловая женщина, она же офисная стерва… а неудавшейся свободной художнице вполне хватало джинсов и свободных рубашек, да мешковатых свитеров. Платья, висевшие в шкафу, были чем-то вроде мечты о «дольче вита», приданым для свадьбы с принцем, которая никогда не состоится в реальности. На сей счет Евгения Александровна Скворцова не имела никаких иллюзий с тех пор, как развелась… и вернула девичью фамилию, ну а Илья в ее жизни был кем угодно, только не принцем.

Первым внимание Жени привлекло темно-розовое платье из шифона, на атласном чехле, вышитое по лифу серебряной нитью. Оно было очень похоже на бальный наряд Золушки из старой чехословацкой сказки… и как раз поэтому осталось на вешалке: слишком уж сказочно, и намекает на скорое разочарование.

Следующее платье, зацепившее взгляд, было шелковым, пестрым, с пышными оборками и широкой юбкой — настоящее цыганское платье, безукоризненно элегантное и стильное, несмотря на свою пестроту и нарочитую пышность. У Жени даже дрожь по телу прошла от желания его примерить, но… нет. Что-то остановило, внутренний голос шепнул: «Не твое, не трогай!» Она с сожалением приняла совет бессознательного и пошла дальше по яркому лабиринту.

«Какое же из них мое, какое выбрать?..Это? А может быть, это?..»

Черное атласное — нет. Вариант для злой феи. Красное бархатное, с кружевами — нет, ни в коем случае… громоздкое, допотопное. Старая фрейлина, думающая, что она еще о-го-го. Темно-синее из тафты, с широким поясом, ажурным лифом и открытыми плечами — нет… Куртизанка на балу полусвета.

«Так… а это что?.. Какое чудо!»

Женя застыла как вкопанная перед зеленым бальным платьем — зеленым не как трава или весенняя листва, а как речная вода в теплый и солнечный летний день… У платья был неглубокий вырез и длинные рукава, вышивки на корсаже, золотой нитью с мелкими жемчужинками, напоминали диковинные цветы, а в меру широкая юбка была одновременно и пышной, и легкой, не стесняющей движений. И… оно отлично сочеталось по стилю с бальным костюмом Романа.

Туфли под платье — мягкие и удобные, с бархатным верхом, на небольшом каблучке — стояли тут же, на ближайшей полочке, и пришлись Жене точно в пору. Настолько впору, словно она уже надевала их не раз, и успела разносить на предыдущих балах… и все же они были совсем новыми, новёхонькими! Чудеса… но, кажется, она потихоньку начала привыкать к чудесам.

«А как же чулки, белье?.. Я ведь не могу надеть все это… просто на голое тело… “ — при этой мысли она покраснела и огорченно уставилась в зеркало на себя настоящую: волосы растрепаны, лицо бледное, обветренные губы — как у вампира, на плечах все еще красуется ветровка, ноги обтянуты старыми джинсами «для дачи», ну, она ведь и ехала на загородное мероприятие с караоке и шашлыками, и никак не ожидала приглашения на бал к местному олигарху…

Отвлекшись от своего отражения, Женя заметила в углу небольшой шкафчик, или даже скорее — старинный комод, по виду годившийся только для белья. Она нерешительно подошла к нему и открыла верхний ящик… конечно же, белье. На любой вкус. Абсолютно новое, всех цветов и размеров, судя по качеству — французское или итальянское, но лейблы отсутствовали, так что, кто знает, возможно, все это шили какие-нибудь местные Марьи-искусницы, поволжские мастерицы.

В соседнем отделении лежали митенки и перчатки. В нижнем ящике — чулки…

— Женя… — она вздрогнула, услышав голос Романа, отшатнулась от комода, и спиной врезалась прямо в мускулистый торс атлета. Обладатель торса поймал ее, обхватил обеими руками и тесно прижал к себе.

— Роман!.. Ты же обещал… — в шепоте Жени не было никакой уверенности или упрека, а он, наклонившись пониже, нежно коснулся губами ее уха и прошептал:

— Позволь все-таки помочь тебе… иначе бал закончится раньше, чем мы туда доберемся…

— Ну и пусть… — выдохнула она и, повернувшись к Роману, уткнулась лицом ему в грудь, в шелковый жилет и кипенно-белую рубашку, и с наслаждением вдохнула запах лотоса и свежей воды.

Примечание:

* Бастиан Бальтазар Букс — главный герой книги М. Энде «Бесконечная история»

***

Кто бы мог подумать, что внук местного волжского «царя», вместо обычных мажорских хобби, вроде покера, гольфа и гонок на катерах, решит быть ближе к народу и освоить прикладные профессии! Роман отлично справлялся, как официант, показал себя хорошим гидом, а теперь еще выяснилось, что он может быть и камеристкой… или костюмером?.. Реквизитором?

Женя поначалу не могла решить, как следует правильно назвать мужчину, настолько ловко управлявшегося с женской одеждой, знакомого со всеми тонкостями и мелочами облачения в вечерний наряд… с предварительным разоблачением из наряда будничного. Не спрашивая согласия, Роман избавил ее от куртки и свитера — она осталась в джинсах и футболке, сбросила с ног спортивные туфли, и снова хотела попросить его выйти или хотя бы отвернуться.

Он лишь с улыбкой покачал головой, как будто прочитал ее мысли — и, мягко подтолкнув, заставил сесть на небольшой диванчик, с хитро скошенной спинкой (из недр Жениной памяти всплыло жеманное слово «оттоманка»).

Ах, сколько интересного происходило на этих оттоманках между мужчинами и женщинами, если верить авторам ее любимых романтических книг!.. Похоже, Роман тоже читал некоторые из них… потому что поступил именно так, как поступали герои в этих книгах. Нет, не встал на одно колено и не объяснился в любви… хотя Женя и не отвергла бы этот вариант; но Роман был куда более смелым, дерзким и самоуверенным, чем благовоспитанные английские джентльмены и благородные французские виконты из девятнадцатого века. Он сел на оттоманку рядом с ней и, взяв за руки, привлек вплотную к себе. От смешанного аромата лотоса, нарда и здорового мужского тела у Жени кружилась голова, в груди горело, а сладкая, жаркая тяжесть внизу живота грозила довести до обморока…

«Любовник… вот самое подходящее для него слово!..»

Она все-таки еще цеплялась за приличия и остатки благоразумия, и, хотя надежда переубедить его была слабой, сделала новую честную попытку остановить происходящее безумие:

— Рома, не надо… пожалуйста, не надо!.. Мы не должны…

— Мы не должны — или ты не хочешь? — уточнил он, и в его голосе промелькнула уже знакомая усмешка. — Тебе неприятны мои прикосновения?

— Нет… то есть… я хочу сказать… дело не в этом.

Женю начала бесить его манера общения — ну как можно быть таким прямолинейным, не оставить женщине ни одной лазейки?.. — но она понятия не имела, что можно противопоставить ей, кроме откровенной грубости или активного физического сопротивления. Грубить — равно как и лгать — не хотелось, а для драки вроде как не было повода. Роман пока что не делал ничего предосудительного, если не считать того, что, как сказал бы психолог, «нарушал телесные границы и вторгался в интимную зону»… но ведь он не сжимал ее грубо, не пытался насильно поцеловать и засунуть руку под футболку или в джинсы. И все же… настаивал, чтобы она разделась в его присутствии. Сама.

«Наверное, идеальный вариант — медленно и под музыку…» — съязвил внутренний голос, на сей раз удивительно напоминавший интонации Cемёна, бывшего мужа. -«А потом он, конечно же, тебя оденет, ага-ага. И платье подарит с бусами!»

В ней вспыхнули обида и злость — на этот голос, не на Романа — но ответ вышел резким и сухим:

— Послушай, мы с тобой едва знакомы… и даже «едва» — сильно сказано… ты хочешь, чтобы я участвовала в празднике, как-то развлекала твоего деда… ладно. Но заставлять меня раздеваться вот так, перед тобой, это чересчур. Я не хочу… и не буду.

— Кого из нас двоих ты так стыдишься — меня или себя?.. — Роман вздохнул и покачал головой и, видя, что она снова собирается возразить, пресек «дозволенные речи» властным жестом:

— Тшшшшш… не шуми… давай подумаем, что же нам в таком случае делать… например… если я закрою глаза — это тебе поможет?

— Думаю, да… — она не могла не поддаваться бархатному гипнотизму его голоса, и вопреки всему — таяла, когда он на нее смотрел. — Но вслепую ты едва ли сумеешь мне помочь с платьем и… остальным.

— Ты когда-нибудь играла в жмурки? — улыбка Романа потеплела и стала озорной, и у Жени — новая странность… — тотчас потеплело на душе, и она ответила, почти не раздумывая:

— Не в такие!..

— Тем интереснее… давай, завяжи мне глаза. — он ухватил с вешалки первый попавшийся шарф -малиновый шифон — и протянул ей:

— Смелее… завязывай потуже, пусть все будет по-честному.

— Ну хорошо… ты сам напросился. — не веря, что согласилась поиграть подобным образом, Женя не без удовольствия взяла легкий струящийся кусок ткани, и с еще большим удовольствием, сперва робко, а потом все смелее, принялась временно лишать Романа зрения. Она свернула шарф в несколько слоев, прижала импровизированную повязку к лицу отважного кавалера и крепко-накрепко стянула ее концы на затылке, немилосердно смяв пышные черные волосы:

— Вот так… ты обещал не подглядывать!

— Будь спокойна. Мне глаза вовсе не нужны… а теперь давай-ка примемся за твой наряд.

Процесс превращения Евгении Скворцовой, обыкновенной москвички с обыкновенной внешностью, в диснеевскую принцессу занял не так уж много времени — и в то же время длился целую вечность… Никогда еще с Женей не происходило ничего столь же эротического — и полностью невинного, чем эта «игра в жмурки».

Роман сдержал слово и не пытался подсматривать или украдкой сдвигать повязку, и Жене просто не к чему было придраться; но и вслепую он двигался легко и уверенно, как балетный танцовщик, жесты остались такими же отточенными, а манера говорить — такой же иронично-галантной. Помощь его оказалась неоценима…

Женя сама справилась с чулками (такими невесомыми, словно были сотканы из паутины или болотного тумана) и бюстье, идеально севшим на фигуру, но многочисленные детали остального наряда были той еще головоломкой… Нижние юбки, пресловутые фижмы (Женя впервые наяву увидела эту конструкцию, похожую на клетку из гибких прутьев, в форме перевернутого бокала, ленты, шнуровки, само платье — если бы не Роман, Женя сдалась бы еще на этапе фижм…

Он касался ее бережно, ловко и нежно, как любовник, но не позволил себе ничего лишнего; ни одной, самой маленькой вольности. Не сказал ни одной пошлости, ни одного вульгарного комплимента, только спокойно подавал ей нужные предметы одежды в нужной последовательности, придерживал, расправлял, зашнуровывал — и ни разу не ошибся и не сбился. Женя пару раз проверила на нем повязку — она лежала по-прежнему туго, не сдвинулась ни на миллиметр, и разглядеть что-либо из-под нее было нереально… что ж, вероятно, у Романа было много возможностей «поиграть в жмурки» и до нее… сожалеть об этом или обижаться было глупо, лучше просто не думать. Снова напомнить себе про «расслабиться и получить удовольствие» — тем паче, что удовольствия хватало… каждое мгновение, проведенное рядом с Романом, совсем близко, было сплошным удовольствием.

Она стояла перед зеркалом, в бальном платье и в бальных туфлях, с волосами, тщательно причесанными, собранными в низкий пучок и уложенными в золотую сетку с мелкими жемчужинками… и тщетно пыталась узнать себя — Женю Скворцову — в обворожительной особе, как будто и в самом деле сошедшей с экрана или страниц волшебной сказки.

— Позволь, я добавлю к твоему наряду еще одну деталь… — тихо сказал Роман, подошедший к ней сзади, и, прежде чем она успела ответить, надел ей на шею изящное ожерелье тончайше работы, составленное из маленьких золотых монет, соединенных зелеными камешками…

На глазах у него по-прежнему была повязка, но пальцы действовали с пугающей точностью.

— Рома… может… на сегодня хватит сюрпризов?..

— Нет. Иначе твой наряд будет не полон… а я не люблю незавершенности.

— Роман…

— Тебе не нравится?

— Что ты!.. Конечно же, нравится… очень…

Женя не смогла устоять перед искушением и дотронулась до ожерелья кончиками пальцев… оно было прохладным и до сладострастия приятным наощупь. О цене такой вещицы не стоило даже предполагать — но Женю поразила совсем не баснословная стоимость ожерелья, а красота этого шедевра ювелирного искусства. Самым же удивительным было удобство и чувство собственности, как будто украшение делали для нее, и оно праву ей принадлежало. Да, старина Джон Мильтон знал, о чем говорил, утверждая; «Тщеславие — мой самый любимый грех». *

Роман мягко коснулся ее плеч:

— Ты позволишь мне тоже взглянуть?

— Да… да! — о, ей хотелось, чтобы он взглянул!.. И продолжал смотреть… и не сводил с нее взгляда.

Примечание:

*Джон Мильтон — Сатана, персонаж популярного в конце 90-х фильма «Адвокат дьявола». Одна из лучших ролей Аль Пачино.

ГЛАВА 5. Стоптанные туфельки

— Обещай, что не оставишь меня одну… — Женя знала, что это глупо и может раздражать — по десять раз просить об одном и том же, но мольба снова и снова срывалась с губ, пока они с Романом вновь пробирались по лабиринту коридоров туда, где все еще шумел праздник.

Роман не сердился и терпеливо повторял:

— Обещаю… но помни, что где бы ты ни захотела оказаться — тебе достаточно просто пожелать. — рука его при этом ласково обнимала Женю за талию, и от странного прохладного тепла сомнения исчезали, а страхи казались пустыми…

«А если я захочу вернуться в усадьбу, в свой номер, и попрошу проводить меня — что ты тогда скажешь?» -стучало у нее в висках, и рассудок ныл, искушая задать этот вопрос вслух… сердце же шептало иное:

«Молчи, молчи! Ты не хочешь никуда возвращаться… ты хочешь быть здесь, с ним… обниматься, целовать его губы, смотреть ему в глаза — и танцевать, как принцесса с заколдованным принцем, танцевать до зари, до третьего петушиного крика».

Бальное платье сидело как влитое, словно его сшили нарочно для Жени — сшил мастер, знакомый не только с ее эстетическими предпочтениями, но и со всеми нюансами фигуры… Она сама удивлялась, как легко привыкла к жесткому корсажу и пышной юбке, как плавно и грациозно удавалось скользить рядом с Романом — несмотря на новые туфельки — и если он был похож на принца, то и Жене могла не стыдиться за себя. Золотое монисто не холодило, а приятно согревало шею, как бархотка.

Порою реальность плыла, теряла четкие контуры, и вот тут она по-настоящему пугалась… пугалась, что проснется, и все исчезнет: таинственный дворец на берегу Волги, изумрудное платье и прекрасный темноглазый принц.

«Нет, нет, я не хочу… если это сон — пусть длится подольше… потому что мне никогда больше не увидеть такого чудесного сна!»

Роман вдруг резко остановился и повернулся к Жене.

— Что?.. Что ты… — но губы столкнулись с губами, руки сплелись, тела прижались друг к другу, почти слившись в одно целое. Этот поцелуй был совсем не похож на прежние — в объятиях Романа Женя застонала от убийственного сочетания жара, страсти, боли и удовольствия, она словно глотала сладкий огонь, умирала, но не могла и не хотела прервать поцелуй.

Разъединив губы на краткий миг, он что-то шептал ей, о чем-то спрашивал — и она шептала в ответ:

— Да… да… да!.. — заранее соглашаясь и принимая все условия, и даже если речь шла о вечном плене или продаже собственной души, это не казалось таким уж важным… Роман был твердым ниже пояса, она не могла не чувствовать, и сама таяла, как масло, от понимания — и ощущения — и от бесстыдного телесного свидетельства — что он ее хочет. Хочет так сильно, что все может случиться прямо здесь и сейчас, и… Женя была к этому готова, без страха и без смущения, не думая ни о каких последствиях. Никогда прежде страсть к мужчине не захватывала ее с такой силой, и никогда прежде ни один мужчина не смотрел на нее и не касался так, как это делал Роман. Блаженство разливалось по телу, удовольствие было неземным… нечеловеческим… она боялась умереть, если он еще раз ее поцелует — и знала, что умрет, если не поцелует.

Ледяная рука прикоснулась к Жениной шее. От испуга она пронзительно вскрикнула и теснее прижалась к Роману, он же гневно смотрел на кого-то, стоявшего у Жени за спиной.

— Роман Дунаевич… — послышался тихий шелестящий голос, сходу и не разобрать — женский или мужской, но кровь от него стыла в жилах. — Роман Дунаевич… Заждались вас… Дунай Дунаевич гневается… и Дана Светлановна огорчается…

Женя попыталась обернуться — взглянуть, кто же там, позади, чтобы не было так страшно, но Роман удержал ее железной рукой, не позволил смотреть, и с тем же холодным гневом сказал кому-то:

— Уйди прочь! Не смей показываться… я и сам знаю, что и когда делать. Убирайся!

— Как прикажете, Роман Дунаевич… — шелестящий голос перешел в долгий вздох, отдалился, исчез.

— Рома!.. Кто это приходил?.. — пролепетала Женя, дрожа с головы до ног — словно ее заколдовали в обратном порядке, из кипящего ключом молока перебросили в студеную воду…

— Никто, — ответил Роман сквозь зубы и повторил: — Никто!

Переспрашивать она не посмела, молча покорилась, когда он крепко сжал ее руку и повел к большой двустворчатой двери, ведущей в зал.

***

Праздник был чудесным — наверное, самым лучшим праздником с музыкой и танцами в жизни Жени, а Дунай Дунаевич, дед Романа, оказался совсем не страшным. Положа руку на сердце, он был столь же невероятно красивым мужчиной, как и его внук, разве что с изрядной поправкой на возраст…

Женя так и не смогла определить, сколько же паспортных лет «здешних мест хозяину» — по всему выходило, что никак не меньше семидесяти, а на вид… вот это было самое странное: Дунаю Дунаевичу с виду можно было дать и сорок, и семьдесят, и сто, в зависимости от того, как падал свет на его лицо с крупными чертами, улыбался он или хмурился, двигался или сидел неподвижно в громадном кресле, застыв, как статуя. Уточнять у Романа было неудобно, да и какая, в сущности, разница?..

В первую минуту, когда Роман, протиснувшись через толпу гостей, подвел ее к деду для ритуала знакомства, Женя ужасно струсила и уставилась в пол, не смея глаза поднять на величественную фигуру, задрапированную в маскарадный сине-зеленый плащ… оттенок плаща немного напоминал цвет ее платья, но это, скорее всего, было случайностью.

— Не бойся! — шепнул Роман, крепче сжал ей руку, и Женя снова ощутила блаженное тепло и покой, перетекающее в нее, словно они были связанными сосудами. — Он строгий, но добрый…

— Что молчите, как рыбы?.. — пророкотал сверху мягкий бас. — Долгонько же мы вас ждали, долгонько! Ты, Роман, представь подружку, дай посмотреть поближе…

— Дедушка, к чему эти церемонии? — возразил Роман как ни в чем не бывало. — Оставь ты их, пожалуйста, ради меня — оставь… Давай познакомимся как люди.

Дед не рассердился, только усмехнулся — усмехались они с внуком очень похоже:

— Ну-ну, будь по-твоему… Как же зовут это прекрасное дитя?

— Евгения… — несмотря на страх, Женя решила, что сама назовет свое не слишком благозвучное имя. Колени все равно дрожали, и она не нашла ничего лучше, чем изобразить подобие книксена — похоже, это рассмешило или умилило Дуная Дунаевича. Он соизволил подняться во весь свой исполинский рост (в нем было не меньше двух метров, высокий, мускулистый и широкоплечий Роман рядом с ним казался человеком среднего роста и среднего сложения) и сам подошел к гостье:

— Здравствуй, девонька… добро пожаловать!

— С… спасибо…

— Ишь — «спасибо»! Сама не знаешь, за что благодаришь, а благодаришь! Вежливая, это хорошо… невеж не люблю…

Женя, не зная, как реагировать на странную манеру Дуная общаться, покраснела и опять уставилась в пол…

— И скромная, — с удовлетворением резюмировал длинноволосый великан с темной бородой и усами, глубоко вошедший в роль «морского царя». Спиртным от него не пахло, пахло странным травяным одеколоном, и еще чем-то неопределимым, приводящим на память волжские просторы, кровавые закаты и цветущие рощи по берегам…

— Ну что, дедушка, ты доволен? — Роман говорил с Дунаем беспечно, по мнению Жени — даже как-то легкомысленно, без трепета и чрезмерного почтения. Должно быть, знал свою силу любимый внук, и позволялось ему больше, чем другим.

— Ночь коротка… а я хочу с подругой потанцевать.

— Ладно, идите уже, танцуйте, что вам тут со стариком стоять? Танцуйте, а я на вас посмотрю…

Пока Женя соображала, нужно ли попрощаться, Роман снова покрепче перехватил ее руку и утянул за собой, в толпу веселых Дунаевых гостей…

Дальше все было, как на настоящем балу. Оркестр, по знаку хозяина или по собственному усмотрению, игравший что угодно — то вальсы Штрауса, то страстное аргентинское танго, то переложение популярных попсовых песенок, то медленные рок-баллады. Подносы с напитками и легкими закусками (Женя никогда еще не видела столько черной икры, кажется, ее не добавляли только в пирожные…). Мерцание цветных ламп, создававших романтическое настроение. Выступления профессиональных певцов — и уровень исполнения ни в какое сравнение не шел с корпоративной самодеятельностью. Гладкий пол, блестящий, как зеркало — по нему так приятно было скользить и кружиться в новых туфлях, слушая упоительный шелест шелковых юбок, всеми порами впивая музыку… и тепло, исходившее от рук Романа.

Она танцевала только с ним… смотрела только в его глаза. Она почти не сомневалась, что видит сон — яркий, реалистичный, связный, но все-таки сон. С ней такое бывало время от времени, сон и явь не то сплетались намертво, не то на время менялись местами, и даже если нарочно ущипнуть себя, сон не прервется… и будет длиться, длиться, до тех пор, пока Создатель Снов где-то наверху не повернет тумблер, и все не станет «как положено». Повседневно, буднично и одиноко. Да, после таких волшебных снов, похожих на смесь костюмного европейского фильма и пряных историй из «Тысячи и одной ночи» пробуждение напоминало ломку, а заурядность жизни вставала поперек горла сухим комком невыплаканных слез.

Сейчас же в душе звенели серебряные колокольчики, под солнечными сплетением трепыхались бабочки, с губ не сходила счастливая улыбка… потом, потом. какая разница, что будет потом! Ведь пока еще счастливый сон продолжается, а раз так, значит, можно позволить себе все, и делать что угодно, без оглядки и сомнений.

Женя не противилась, когда Роман увлек ее за собой из зала, и не задавала ему вопросов. Страха не было. Про себя она молилась лишь о том, чтобы подольше не просыпаться, и утро не наступало, и петух не пел.

***

В комнате было темно, но на столике возле кровати, застеленной шелковым бельем, горели свечи. Гладкая и теплая ткань ластилась к обнаженному телу, как живое существо, усиливая возбуждение -хотя оно было запредельным и без дополнительных стимулов. Под руками Романа, мягкими и уверенными, скользящими по ее груди и бедрам, Женя едва дышала и вся горела… остатки дыхания похищал его алчный рот в непрерывных поцелуях.

Роман был далеко не первым Жениным любовником, но ни с одним мужчиной из своих бывших, даже с Ильей, она никогда не чувствовала и сотой доли такого удовольствия, что сейчас заставляло дрожать, стонать и нетерпеливо разводить бедра, ища полного соединения. Он же не торопился проникать в нее, лишь слегка касался горячего устья напряженным членом… этот дразнящий контакт все сильней разжигал пламя чувственности, и желание принять мужчину полностью, отдаться всецело затмевало последние проблески женской рассудительности. Стыд и смущение потерялись давным-давно, еще по пути в спальню из бального зала.

— Рома… Рома!..

— Что?.. Что, моя лада?.. — он откровенно наслаждался ее жаждущим шепотом, и снова ловил губами ее губы и пил дыхание, но, получая, возвращал стократно, ласкал, не пропуская ничего, задерживался на каждом нежном и чувствительном местечке.

— Хочу тебя… хочу быть твоей…

Роман словно только этого и ждал: страстное признание еще дрожало на губах Жени, когда он с торжествующим стоном вошел в нее, без суетливой спешки, с могучей и властной силой.