Бесплатный фрагмент - Лишнее счастье

Предисловие

О мои дорогие читатели! Чтобы понимать истинную поэзию, нужно быть внешне мудрецом, духовно — богачом, а в глубине души — немного ребёнком. Как же следует благодарить того человека, который мгновенно делает вас такими? Лёгкими весёлыми фразами он открывает запертый на множество психологических замков ящичек подсознания, чтобы позволить всем читающим взглянуть на мир его глазами, а через это — глазами его персонажей. Он — поэт, повелитель духовных жизней, мастер настроений и создатель миров. Какой же награды заслуживает поэт, способный огранить слова, высветить их суть, связать в изысканное ожерелье мысли — и преподнести нам с вами новое понимание мира? Не придумано ещё человечеством более достойной награды ему, чем уважение читателей и их интерес.

Собственно говоря, на этом можно бы и остановиться: самое главное о моём мнении по поводу стихотворений Сергея Черепанова я уже высказал. Наверное, он и сам поступил бы так же — остановился бы, чтобы сменить тему. Ему чужды всякая поза и рисовка, а в наши дни, в трудные послесоветские воинственные времена скромность приравнивается к безвестности, а искренность — к слабости. Возможно, поэтому читающая публика знает Черепанова меньше, чем он того заслуживает. И хотя он — член Межрегионального союза писателей Украины, автор нескольких книг, поэт, прозаик, публицист, член редакционной коллегии журнала «Радуга», лауреат международных литературных премий, дипломант Набоковского клуба, предприниматель, доцент, кандидат экономических наук (эти регалии я из Интернета взял), все его прежние достижения блекнут и рассеиваются, когда читатель остаётся наедине со страницей книги. На странице — стихи. И либо они возьмут читателя за душу, либо нет. И если возьмут — славно!.. но кто же в этот миг о прошлом вспомнит? И если не возьмут — жаль!.. но кому же тогда прошлые заслуги помогут? Чувство юмора позволяет автору веселить других, не становясь смешным, а разумная сдержанность и тактичность учат говорить о всеобщей боли без надрыва. И всё же: о боли — говорить! О счастье — говорить! О смешном — говорить! О запомнившемся — говорить, и память — хранить, даже самую раннюю. И говорить откровенно и правдиво, без всякой позы и рисовки, хотя искренность в наши дни приравнивается к слабости — впрочем, это я уже сказал.

Так вот, если почему-то вдруг, случайно, стихи Сергея Черепанова сразу не схватят вас за самую душу, как схватили меня, и если, прочитав хотя бы пяток страниц, вы ни разу не улыбнётесь и трижды не задумаетесь — значит, у вас просто выдался трудный и неудачный день. Повторите попытку назавтра. Ручаюсь вам — душевные открытия и поэтические вершины, открывающиеся в этой книге, дорогого стоят.

Сергей Черепанов — поэт удивительный. Могучее чувство стиля и острейший литературный слух позволяют ему создавать запоминающиеся образы, не применяя ни помпезного антуража, ни искусственных красивостей. Иногда возникает ощущение, будто окружающие люди говорят и думают стихами Черепанова, сами не подозревая об этом. И в качестве награды за способность прочитать чужую мысль у поэта возникает лишь обязанность эту чужую мысль записать.

Да, и для лучшего понимания этой книги нелишне будет отметить, что Сергей Черепанов живёт и работает в Киеве, в столице Украины, — великом, многогранном и своеобразном городе, который некоторым удавалось захватить, но никому ещё не удавалось полностью подчинить. Украина переживает трудные времена, но пока жив Черепанов и такие, как он… Вот именно: пока жив Черепанов и такие, как он!

Андрей Зоилов, литературный критик

Поэзия путешествий

О.

Остров — часть суши, со всех сторон окруженная приключениями

Детская энциклопедия

Завет принимая буквально,

Лечу на какой-нибудь о.

О с точечкой — звук не печальный,

Восторженный звук — изначальный:

И Бог,

И Любовь,

И Добро!

Тайна–О–Пасхи

Хейердал

убеждал

наповал.

Потому я и вещи собрал.

Тур манил,

Тур манил,

Тур манил.

Потому и билет я купил.

И добрался — взобрался — расправил — взлетел.

И поплыл…

И, как голубь,

                об этом

                              запел.

— Да, да! — киваю в ответ. — То есть нет!

— Тайна любит неясности.

— И неточности.

— И восточности.

— И отточия…

— Туман, мираж, белые ночи…

— Ещё не зашло, а уже светает…

— А вам случалось в Китае?..

— Случалось!

— А вы на Тибете?..

— И я…

— «Тарелки», йети…

— И я!

— Ожидание чуда…

— И я!

— Атлантида, Бермуды…

— И-а! И-а!

— А пермская зона морочила?

…(многоточие)

— Четырехпалость у Виракочи

Кто, думаешь, подсказал?

— Хейердал?

— Не тот ли, кто сам — четырехпал!

— О, да! — киваю в ответ, — с малых лет.

— То есть — да? Или нет…

***

Здесь камень так близок…

Так хрупок и тонок

Застывшего времени слой…

Чу? — ропот ли,

Шёпот ли,

Гул монотонный,

Невнятный, густой,

Настойчивый шум неолита

Из швов отшлифованных плит,

Подогнанных так, что меж «нео» и «лито»

Иголки не всунешь,

Молитва, молитва

Сочится, звучит, не молчит…

Бывало во сне, а бывало — спросонок,

Гу-гу и шу-шу из глубинных потёмок —

Чу? — точится — там, за стеной

Базарят-вокзалят, и плачет ребёнок,

Голыш, валунёнок, скалёнок, лавёнок,

Не деда ли Као внучок-осыпёнок?

А может, и сам он…

Постой…

Да вот же

В тени эвкалипта

Свернулся в комочек, лежит…

Молитва, молитва, молитва

Звучит, не молчит…

И я поклонюсь и присяду,

Прикрою глаза и прильну.

И чувствую сердцем — душа его рада.

И слышу:

«Да ты ль это, милое чадо?

А ну, покажись-ка? А ну?!

Удачливых встретишь нечасто.

Я вижу — доволен судьбой.

Веселая пташечка вольного счастья

Кружит над твоей головой.

Ты жив! Ты — живой!

Для чего же «Осанну!»

Поёшь

и зовёшь непрестанно

Бессменно Несущего Крест?

Скажи, разве мало тебе океана?

И острова нашего — чем не Буяна?

И неба, и неба окрест?

Давай-ка, дружок, подымайся.

Успеешь о горнем, поди…

Как ласково солнышко осенью майской!..

А хочешь — да ты, если что, не стесняйся —

Поешь, посиди, отдохни…

Тебя, голубок, не неволю

Шептания слушать мои…»

Разбросаны камни по дикому полю.

И ветер,

и шелест,

и шёпот прибоя…

— Я слушаю, Рапа-Нуи…

***

Иду напрямик, напрямик, напрямик.

Иду по камням, по камням.

И если ты спросишь меня напрямик —

Ответа не дам я, не дам!

Не дам, потому что камнями земля

Меня приковала. Поля-не-поля…

Сплошь камни-да-камни, конца не видать,

И глаз не поднять, не поднять.

Но дай мне мечту — после тяжких трудов,

На склоне моих каменистых годов —

Окликни! Окликни! Я сдохнуть готов!

Улыбки Твоей не боюсь.

Окликни! И я оглянусь!

***

Близость тайны нераскрытой

Слаще всех раскрытых тайн.

Не раскрыта — не убита,

Не убита — не забыта,

— Милая, не улетай!

Погоди, моя жар-птица,

Нам ещё не рассвело!

Подари, моя жар-птица,

На прощание перо.

Чтобы светом поделиться

Чтобы следом устремиться…

Ни за что! — сказала птица, —

Нет и нет и нет и нет!

Только мниться, только сниться,

И в глазах твоих — лучиться…

Только вера, только свет.

Гроза

Где пальцы срубленные вязов

И вздыбленные тополя,

Вдали от света и жилья,

Где я за свой тревожусь разум,

Гроза натянута, гроза

В каталептическом припадке.

Сквозь рваных туч густые прядки

Луны белковые глаза.

Очнется стоном великанным,

Слезой обильно изойдет,

И воздух яблочный стаканом,

Захлёбываясь, жадно пьёт.

Коста-Рика

Пахнет пальма пожухлым листом,

Будто осени поздней истома.

Пляж направо. Отель «Ла Палома»

Дружелюбно виляет хвостом

За собачкой трусит старичок.

Мне привязанность эта знакома.

— Не в приюте же бедного Лома

Оставлять, да и он нипочем…

Мы с женой разделились: кота,

И машину, и ранчо впридачу…

Мне же — Лом. Серенада хвоста

В нашем возрасте кое-что значит…

Пахнет пальма пожухлым листом

Будто осень ей тоже знакома,

Пляж направо. Отель «Ла Палома»

Дружелюбно виляет хвостом.

Вулкан Ареналь

Ареналь прощается со мною.

Закурил и смотрит вдаль.

До чего же хороши порою

Мужики. И я от вас не скрою —

Славный мачо этот Ареналь.

Он стоит могучий и роскошный.

А на что мы, в сущности, ему?

Много ль вы о комарах и мошках?..

Мне ж подчас и люди ни к чему…

— Ареналь… Пустое… Я ж не дама,

Чтоб по мне выказывать печаль.

Помнится, красотка Фудзияма…

Расставанье, вздохи, слезы — драма.

Чтож, бывало… Бросьте, Ареналь.

Но стоит роскошный и могучий

Родич океанов и морей,

Добавляя облакам и тучам

Из печальной трубочки своей.

Посох

Мне посох тот не позабыть —

Бамбучный. То, что надо!

Мне удалось его добыть

В чащобе Корковадо.

Нет, я его не подрезал,

Хотя мачете в ножнах, —

Он на тропе моей лежал,

Он поджидал, он встречи ждал,

Вибрируя тревожно.

Бамбучный, звонкий, как душа,

Идущая тропою,

Он пел, и молк, и не дышал —

Наверное, воображал

Органною трубою.

Конечно! Я ведь сам орган!

И мне звучать — отрада…

Но он припал к моим ногам,

К моим глазам, к моим рукам,

И плакал — верь, я не предам! —

Возьми меня — и «аз воздам»

Чащобам Корковадо!

Бери, бери меня скорей,

Я сдам — и пауков и змей,

Кошмар небес и мрак морей,

И прочий страх Господень —

И лучше всяких егерей —

Я сдам — и мирру, и елей,

И сень лесов,

И ширь полей,

И испечённую в золе

Картоху,

И вишневый клей,

И щебет на восходе!

Пешком? — Пешком!

Ползком? — Легко!

Приплясывая? Кувырком?

В дугу? — Могу!

Верхом? — Иду!

И из ночного… в поводу…

И отражением в пруду…

А хочешь — птицей-тройкой?..

Он дул, он пел, в дуду, в трубу:

— Всю нутрь, все тайны, все табу!

Предам — тебе, и только…

Я не поднять его не мог —

Бамбучного Иуду…

И он повлёк меня, повлёк

К спасению и чуду.

***

Достойный посох отыскать непросто.

К примеру вот: «Товарищ генерал».

И вид, и форма, и как раз по росту!

А как по мне — не тот материал.

У «Тайской девушки» изящная герлыга.

Бамбучья легкость, ласка, чистота.

А всё же, брат, когда мозги, что фига,

То и душа — убога и пуста.

Есть посохи, как положил в десятку,

Как верный друг средь барсов и лавин…

Я с ним прошел Калимантан и Вятку,

А вот забыл у входа в магазин.

Такие — редкость… Помню «Моисея».

Он вёл меня к созвездью моему.

Под именем настырного еврея

Учил он верить всем и никому.

Такие — случай, результат везенья.

Таких — и не купить, и не достать.

По всем законам посохотворенья

Посредством них нисходит благодать.

Ищи же свой! Зовущий благодатно

В далёкие и чудные края,

Висящий не как сабля надкроватно,

Не как ружьё, а как судьба твоя.

Костел в Мае

Какой простой католицизм! —

Ни окон, ни дверей.

Входи, кто думает «за жизнь» —

Хоть русский, хоть еврей.

Стропила да гипсокартон.

А в центре — крест простой.

Не нужен ни орган, ни звон…

И пастор выходной…

Ах, боже ж мой — небесный хор

На веточках сидит.

И храм, и весь церковный двор

Щебечет, верещит.

Рулады, трели, фирлюлю —

Божественность сама!

Нет, братцы, я не повторю,

Так, мабуть, янголы в раю

Спивають задарма.

И нам не надо до весны

Любовь свою копить.

Не лучше ль птичек завести

И радость жизни пить!

Чудесный хор, небесный хор

Секунды не молчит.

И сердца пламенный мотор

С звездою говорит.

Китай

Пекин–Шанхай–Лоян–Сиань–Пекин.

Неровный круг любви.

Путь мудрости и детства.

Пять городов — теперь моё наследство.

Мао

По желтой Янцзы я за Вами плыву, поражаясь.

В небе «Илов» и «Ту» не видать — «Аэробусы», «Боинги».

Небоскребы, как «горы стоят вдалеке».

Крокодилов повывели здесь со времен цзаофаней.

Плывём хорошо.

— Послушайте, Мао!

Не слышит.

— Послушайте!

Мао плывёт.

— Я…

Не слышит. Ему ленинизм мелковат.

Как когда-то и нам маоизм:

«Если враг наступает, — смеялись, — мы отступаем.» (Смеялись.)

— Послушайте, Мао, Небесный Дракон, экспонат мавзолейный!

Я прошу Вас, пожалуйста, не отвечайте, ни откуда плывем, ни куда!

Ни секретов, ни планов, ни целей!

Одно только — как мой народ, мой китайский народ полюбить?

Научите!

Иначе — зачем Вы плывёте за мной по Днепру?

Цунами

24 декабря 2004 цунами унесло

более миллиона жизней

1

Сколько ж, выходит, промчалось над нами?

«Добрая» сотня цейлонских цунами.

Чёрная…

Каждая — по миллиону.

Ну-ка, жиды, становитесь в колонну!

Следом — кацапы, хохлы, татарва…

Что нам цунами, коль память жива…

2

Йогин Свами — на улицах, в храме:

— Большая волна! Большая волна!

Он не знал слова такого — «цунами»…

Но ведал — идёт

Волна — сатана…

Стена

Такого большого плача.

Стена — война!

— Господи!

Ей ничего не значит!

Зачем она?

Зачем Тебе чистые души

Твоих рыбарей — моих рыбарей?

Зачем Ты простенький рай разрушил?

И сыновей, и дочерей

Забрал у Нишанты, оставив Нишанту…

Господи! Разве не Ты говорил?

Разве Тебе Нишанту не жалко?

Господи Иисусе? Дева Мария?..

3

Облачка на небе стаяли.

Пляжик мягок и шелков.

Соловьи летают стаями,

Поют на восемь голосов.

И вдруг — чудесное явление! —

Две радуги на небесах! —

Знамение? — Ну да — ЗНАМЕНИЕ! —

Улыбчивое заверение —

Покоя на Его весах.

4

Йогин Свами — на улицах, в храме:

— Большая волна! Большая волна!

Он не знал слова — «цунами»…

Но ведал — идёт…

— Зачем она?

— Ах, милый, не будьте наивным.

А войны?! А революции?! А наркота?! А блуд?!

Ракеты, сделанные в Украине —

Упали — тут…

Таков мировой порядок.

Все в ответе за всех.

Всегда и везде…

Плачет, рыдает Нишанта,

Но слёзы иссякнут,

И сон его будет сладок.

И улыбнется Свами —

Твоей звезде.

В проливе Биглль

Какие всё же чудеса!

Не «всё же» — чудеса!

Огней живая полоса —

Совсем не полоса,

А город на краю земли

На Огненной Земле,

Где не забыли корабли

О первом корабле.

«Он славно жил,

Он пережил

Неверие и страх…

И честно голову сложил.

Но океаны подружил

На грозовых ветрах…», —

Так говорил нам капитан,

Отважный Магеллан.

— Эй, подходи — кому шторма

И штили нипочём.

Кому прошедшее — тюрьма.

И есть один расчёт —

В рассветный час заветный луч

Смеясь, схватить за хвост.

Так говорил нам Капитан,

Витая в облаках,

Склонясь туманной головой

Над каждою судьбой.

И мы в ответ кивали:

— Так!

— Покачиваясь на волнах —

Кто мачтой, кто трубой…

Какие, спросишь, чудеса?

Взгляни на небеса.

Неузнаваем звёздный хор —

Иная Полоса…

Идут в кильватерном строю

Иные корабли,

И канут в сини дальних гор

За край, за край Земли…

Какие, спросишь, чудеса?..

А что — не чудеса? —

Добрался я сюда всего

За двадцать два часа.

За меньше суток долетел

На самый край Земли…

Сюда смотаться между дел —

Ну, что — не чудо ли?..

Волной днепровскою бежит

Бигллянская волна…

И Южный Крест дрожит в руке,

И я один на поводке

Дороги и холма…

Какие, спросишь, чудеса…

Слышны на рейде голоса:

То стук движка, то паруса

И шелестит прибой.

Звезда над мачтой говорит

С звездою над трубой.

Ведут беседу в небесах

Гадар и Толиман.

И где-то рядышком молчит

Туманный Магеллан…

Колышет огненную нить

Бигллянская вода…

А мы предполагаем жить

Обычно?! Как всегда?!

Эйлат

Красное море, какого ты цвета?

Что это? Как это? Где это — Это?!

Где чудесами несметно богат?

Чудное море лежит меж горами.

Славное море, священный Эйлат.

Солнце заходит. Уже за грядою

Высей Египетских. Небо и море

Праздничный, чёрный надели наряд.

Чёрное море лежит меж горами.

Чёрное море, священный Эйлат.

Солнце восходит. Ещё за грядою

Гор Иорданских. Но небо и море

Праздничный, красный надели наряд.

Красное море лежит меж горами.

Красное море, священный Эйлат.

Солнце взошло.

И повис меж горами,

Переливаясь сквозными лучами,

Зеленоватым играя огнём, —

Чудный аквариум! — Помни о нём!

Помни о нём, надевая нарядный,

Тот, облегающий, балмаскарадный —

Маску и трубку — на карнавал:

— Здравствуйте, рыбка!

Здравствуйте, губка!

Ма нишма, крабы?

Бесэдер, коралл!

***

Вей, стыдливый, благодатный,

Вешний, снежный, ледяной.

Остуди мой лоб горячий,

Влажной ручкой оботри!

Что глаза мои слезятся?

Дуй, холодный, ничего!

Я залысинами чую,

Как упругое внутри

Время волны равномерны

Наделяет жаждой

Поздней

Жизни новой…

***

А в Алуште тепло. Незаметная осень

Уравняла стихии, означив едва

Эту пенную грань, эту легкую проседь.

Умирается… Может быть, не навсегда?

Может, только на время, до первого чуда,

До сладчайшего чуда на нашем пути?

Посмотри, как волна превращается в струдель

С одуревшим разбойником лет девяти.

Прибалтийское

Пионер Юозас Цосис

Махонький имеет носис.

А бойскаут Саускас —

Вот Такой Носаускас!

Сёрфер и сойфер

1

Сёрфер — черен, белозуб.

Сойфер — вздорен, вислогуб.

Сёрфер — молод и удал.

Сойфер — всё уже видал.

Сёрфер — скачет на волне.

Сойфер — плачет в тишине.

Сёрфер — просит фотографию.

Сойфер — знает каллиграфию.

2

Катят мальчиков валы.

Ближе, ближе. В воду, в воду…

Нет достойней кабалы —

Переписывать по году.

3

«Макнёт в пучину чёрную!»

«Добудет каплю гнусную!»

«Рисует букву вздорную!»

«Не русскую! Не русскую!»

4

Второй попытки не дано.

Прилежно действует рука.

Не видит мальчик старика.

Прикрыто шторкою окно.

Рига

Представьте аквариумы без воды,

Выполненные из плексигласа,

В которых на дне лежат цветы,

Горит одна или две свечи,

И термометр, и какая-нибудь вазочка.

И все это вместе. Вечером. В холод.

Когда латышская молодежь

Без шапок встряхивает чубчиками

И лезет в посиневший карманчик джинсов,

И продавцы, укутанные купчиками,

И ихние бабы быстро по-латышски

Мешают с нашим матом слова,

И эти беленькие девчонки и мальчишки —

Как только у них не мерзнет голова!

И складные компактные девяносторублевые

Цветариумы из оргстекла,

И тюльпаны свежие,

И продавцы бедовые,

Следящие, чтоб не потухла, не затекла.

И крупные ценники,

И в цене проставлен копейкам прочерк,

И все это имеет такой размах и шик,

Что, очевидно, — надо заканчивать очерк,

И покупать цветы. Один. На двоих.

***

Грипп приехал к нам в пятницу

На пару дней,

Но решил остаться,

Поскольку в городе на Неве

Запустение…

Полки пусты,

Прилавки, витрины…

Ау вас ещё можно купить свинины…

— А чего ещё у вас нет? Нет конфет,

Сигарет…

Парапет на Неве пуст.

Город выметен минусом (вирусом),

А у вас плюс.

«Плю-юс!» — и хочется полежать,

Бродского почитать,

На больничном листе, в маете

Запаривания калины,

Закапывания «галазолина»,

Заглатывания аспирина,

А лучше малины…

Интонации Бродского за семь дней

Не проходят. «Испанка! Люблю коней!»

Кони фыркают, люди чихают.

Это родственник дальний припёр ко мне.

Это грипп примотал на своем скакуне,

Белоглазый, как чашки в Китае…

Потому-то с утра и до вечера пьёшь

Деревянного чая привычную ложь.

И потеешь, пока, наконец, не допрёшь

До решений, которые были.

— Как у нас с импотенцией?

После Черно?.. (быля).

— Да, нормально. А, впрочем, довольно давно

Не любил, и меня не любили…

Вот и повод. Пора разгонять тоску.

Не принять ли по-питерски

Грамм по 200, хорошего… верно, чайку! —

Угадали. При нашей зарплате

Не приходится ждать благих вестей.

Тягомотно больному принимать гостей.

В затрапезном халате, в кровати,

Где под каждой подушкой — платок ребрист.

И одно утешение — ярок, огнист

Вид, открывающийся в окне.

Капитан из будущего

— Мы таких, брат, не знавали.

В чистом виде — дуролом.

Хоть известен на канале,

Нашем, третьем, выгребном.

На «Ободранной собаке»

Он уже четвёртый год,

Но фуражку цвета хаки

Крепит задом наперёд!

Я сказал ему: Бразилий!

Я чего хочу сказать.

Не таких у нас просили —

Соглашались, биофак!

Ты чего фуражку крепишь?

Ты чего со мной не пьёшь?

Почему Полину Ретик,

Как ребята, не дерёшь!

Или думаешь: не варто

Знаться, мол, с таким хамлом.

А, между прочим, у хамла-то

Деверь в центре НЛО!

Но тебе туда не за что!

Хоть сули им терема!

На Земле не ждут пока что

Пролетариев с дерьма!

У лунного — Боря

Прыгай, дедушка, у моря,

За волной и от волны.

Дабы счастья, а не горя

Слёзы сделались полны.

И чтоб рядом молодая

Пикала билявка-юнь.

Дабы жить, не умирая,

В эту светочь, в эту лунь!

Прыгай, детка, у прибоя,

От волны и за волной.

Чтоб удедушки у Бори

Слёзы схлынули долой.

Дабы лунная картина

Разливалась и звала!

Чтоб у старого кретина

Бы Мальвина бы была…

Та-датина, та-да-тина,

Та-да-ти-на бы на-на…

***

Два расейских мужичка,

Белотелых чувака

Вышли к морю в легкий бриз,

Вышли к морю в самый тыц.

И сказал один мужик:

— Это море — мугенштык!

— Это море — каштельзанд!

— Это — гроссервиталант!

А другой сказал:

— Перке!

Нету в русском языке,

Даже в матерном нэма

Слов таких, чтоб абсольма!

— Волга-мать — ты широка!

Пели оба мужика. —

— Но, однако, море всё ж —

Фрибалдаут!

Фрибалдёж!

Чудо

Роберту Оттовичу Гринингу — великому спортсмену и путешественнику

Приделать к лыжам паруса

И взмыть под небеса!

Вот это — жизнь! Вот это — да!

Вот это чудеса!

Сенкевич сказывал:

Мой свет!

Я видел во сто крат…

Я на плоту встречал рассвет

И под землёй — закат.

На дельтаплане меж холмов,

В акульей глубине —

Ну что Дроздов?

И что — Крылов?

Нет конкурента мне!

Но телевизор выключал

Не маменькин сынок,

И детский велик свой качал он,

Глядя на восток…

Рюкзак набит.

Блокнот, фонарь,

Сухая колбаса.

От солнца шапочка, словарь…

Осталось полчаса…

Приходит мама в три часа…

Осталось полчаса…

Приделать к лыжам паруса

И взмыть под небеса!

Стихи о моём городе

***

На север ли еду; в Лортемель,

На юг ли — в Абумбай,

Всегда со мною мои мечты,

И в поезде, и в самолёте.

Умру — и не вспомнят меня в Лортемеле.

Умру — и забудут меня в Абумбае.

И только в Киеве, онемев,

Пойдут дома мимо трамваев.

Пойдут и придут на холмы, причитая.

И улицы станут пусты, фонарея.

И сволочь какая-то в Абумбае

Скажет, что родом я из Лортемеля.

А я — киевлянин в сверкающих латах,

А я — киевлянин, мне хочется драться

За Ричардов замок, за холм волосатый,

За дом на Андреевском спуске, 13.

На север ли еду, в Лортемель,

На юг ли — в Абумбай,

Всегда со мною мой любимый город,

И в поезде, и в самолёте.

Фуникулер

Знаете ли вы, что эта киевская роскошь названа в честь тети Фуни?

Тетя Фуня, тетя Фуня!

О тебе молва идёт.

Погуди в рожок латунный,

Ручку медную — вперёд.

Вот и храм на том же месте.

Те же дали за рекой.

Тетя Фуня — едем вместе!

До небес подать рукой.

Вот и встречный обогнули

И на гору забрались

Как же быстро промайнули?

Как же быстро пронеслись!

Ка-ак же быс-тро про-не-сли-и-и-и-и-ись!..

Тетя Фуня, тетя Фуня!

Ты вожатою была.

И троса звенят, как струны,

И звонят колокола.

Тетя Фуня — едем вместе!

До небес подать рукой!

Эй, Владимир — выше крестик!

Здесь совсем недалеко.

Здесь совсем не-да-ле-ко-о-о-о-ой-ё…

Мне туда пока не надо

Ты вези меня назад!

Тетя Фуня очень рада

И везёт меня назад!

«Знаешь, рыба, я не против —

Я имею свой каприз:

Выпускаю тех, кто хочет.

Кто не хочет, едет вниз!

Мой билет — за две копейки.

Это значит в два конца.

Вверх — копейка, вниз — копейка.

Для такого молодца!»

Для-а та-ко-го мо-лод-ца-а-а-а-а-а-а-а…

Метро

А метро киевляне не любят за то, что

Пахнет краской и смазкой какой-то оно.

А вот чтоб нафталином, борщом или кошкой —

Это, вы уж простите, метру не дано.

То ли дело шестнадцатый номер трамвая:

Запах семечек, мыла, родной перегар.

В нем торговки бывало таким торговали —

Застеснялся б и Житний — подольский базар.

Время прет. Отменяет шестадцатый нумер,

Не сказать бы плохого, какой-то чудак.

Умерла малахольная бандерша Буня.

И теперь ее именем кличут собак.

Разве это Подол? Это адова мука!

Пахнет краской и смазкой какой-то Подол.

Угадайте теперь, почему валидол

Я всегда чесноком заедаю и луком…

Лавра

От тоски — и утро хмуро.

Накопились облака.

Но Печерская Лаура

Мне видна издалека.

За блондинкою сусальной

Я слежу, не отвожу.

И наряд ее не бальным,