Бесплатный фрагмент - Личность в Лабиринте

Вступление

Рискованный вопрос – о лабиринте. А был ли он – Лабиринт, в котором прятался Минотавр, и были ли Тезей с Ариадной, разрушившие тайну?

Человек – существо неугомонное и за времена, прошедшие после Тезея, сумел построить и разрушить столько новых лабиринтов, что, кажется, будто лабиринт есть уже неотъемлемое свойство человека, и снова тянется нить Ариадны, и сам Минотавр, надевший новую маску, ожидает вновь, и вновь возникает необходимость в герое.

Рискованное приключение разума продолжается, и теперь уже мы стоим у входа.

Человек в лабиринте – «лабрис» – священный топор – над миром летает топор – русская тема! Ну как же – без топора? Пусть будет лабиринт, но мы помним, что прячется в нем и за ним и – делаем шаг вперед.

Личность  – что это? Попытка мимикрии? Попытка состояться? Попытка устоять? Попытка притвориться своим в чуждом мире? Попытка найти себя здесь и сейчас? Попытка уйти от последних вопросов? Попытка найти равновесие с собой? С этим миром? Или с тем? «Ты есть ТО» – сказано в Ведах, и – «Речь, словно вестник, странствует между двумя мирами».

Вот действующие лица – лабиринт, мир, речь. И герой, он же автор, он же личность, он же каждый из нас, поскольку у каждого свой лабиринт с тайной в конце, и не так это трудно – победить Минотавра, как трудно выйти назад, не остаться навсегда в своем лабиринте в ожидании нового героя.

Тема не нова. Человек и Мир. Личность – лишь точка в бесконечной строке священного текста. Но то, где и как поставлена точка, зачастую меняет все смыслы.

От того, где поставлена точка, где и как ты находишь себя, зависит и твое место в этом мире, и весь твой мир. Одни из парка видят канаву, другие из канавы видят парк.

Тема не нова. Новы наши вариации темы, наши решения – точки, расставленные над, и точки зрения, а также точки, поставленные в конце.

Точки отбивают ритм, структуру, останавливают поток, фиксируют его. Пока не расставлены точки  – это стихийный поток, у него есть границы, но нет берегов, сам он неоформлен – бесформен. Только точки, как камни фиксируют брод, вехи пути, а потом переправу, а позже прочный мост, и вот – поток уже окован в гранит и легко поплевывать в него сверху. Но все самые прочные мосты иллюзорны с точки зрения вечности, и вновь остается поток, в котором кто-то вновь будет искать путь и ставить камни и точки – строить свой лабиринт.

Собственно, в связи с чем актуализировалась проблема?

На самом деле она никогда не уходила из повестки дня, просто, наконец, и в России встал вопрос о методе философского познания и – шире – познания в целом. В конце концов, теория возвращается к своему назначению – обслуживать практику. Трансформации сознания и идеологии, которые произошли за прошедшие десятилетия, в конце обретают завершенность, кристаллизуются и выпадают в осадок. И что же в сухом остатке? Теория! В том числе и теория личности. «Суха, мой друг теория всегда, лишь древо жизни пышно зеленеет!»

Человек в лабиринте. Может ли он надеяться найти там человека, или все-таки там Минотавр? Не маска, а некто иной, иной настолько, что никакой диалог невозможен? Уже ходил Диоген по базарной площади с фонарем: «Ищу человека! А вижу только скотов…». Человек в лабиринте. Кто может его найти, кроме него самого?

Если мы говорим о лабиринте, то говорим о чем-то искусственно созданном, имеющем  в основе точный план, а значит и теорию. А если говорить об эмпирии, то, в отличие от теории, это стихийный, природный процесс. При всем бурном развитии эмпирических наук о человеке, таких как психология, социология, культурология, этнография, антропология и совсем уж прикладных направлений вроде рекламы, маркетинга и PR, возникших на стыках и пересечениях весьма разнородных научных полей, совокупность их напоминает скорее темный лес, нежели окультуренный сад, потому и плоды их частенько оказываются несъедобны, а то и откровенно ядовиты. Может быть, мы просто не умеем их готовить.

А коль скоро так, то прежде чем собирать плоды надо проделать большую работу по возделыванию, окультуриванию, а значит, прежде всего, надо озаботиться инструментом. Следовательно, прежде чем говорить о личности в лабиринте, нужно хоть как-то оценить, что изменилось в понимании человека как целостности, почему возникает лабиринт, каков план этого лабиринта и каковы современные инструменты познания, которые возможно не были доступны исследователям ранее.

Речь, как прежде, идет о том, чтобы превратить Хаос в Космос. Лабиринт переходит в хаотическое смешение всего и вся. И на границе опять оказывается человек. То, что за спиной отмечено пульсирующей нитью сознания, упорядочено – космично. То, что впереди – неизвестно и представляется хаотичным. Пугает больше всего неизвестность. Но – мы делаем шаг вперед.

И все что у нас есть – это нить, пульсирующая нить сознания, нить Ариадны.  С нее и начнем. Нить ли это?  А если нить, то почему она должна пульсировать?

Нить Ариадны. Сознание и мышление

Само по себе сознание непонятно. Что это? Правильный ответ – элемент мышления. Не всё мышление – лишь элемент.

А если элемент, то нам придется специально рассмотреть процессы и механизмы реального целостного мышления. Если элемент, то сразу понятно, что мышление как целое, прежде всего, системно, а это влечет за собой еще многое. Естественно, что любое мышление, коль скоро оно наличествует – реально, существует в реальности, но, если свериться с толковым словарем, под реальными понимаются процессы, соотнесенные с действительностью.  Для человека такой действительностью выступают как физически обусловленные процессы и явления, так и культурно обусловленные нормы и правила. То есть то, что действует на человека, обладает свойством действовать – действительностью. Это специально необходимо оговаривать, потому, что самая распространенная ошибка в том, что мышление есть продукт деятельности мозга. «Отправления человеческой головы – это еще не мышление. Мышлением отправления человеческой головы становится только тогда, когда они, эти отправления, соответствуют определенной культурной норме. А, следовательно, когда у этой головы уже есть правильный способ решения данной задачи, или если эта голова поднимается на более высокий рефлексивный уровень и самостоятельно строит правильное нормативное решение. Если же мы сидим, пьем чай и рассуждаем, подобно героям Ильфа и Петрова, разрешит ли Бриан класть ему палец в рот или нет... Хотя головы наши при этом биологически функционируют, к мышлению это никакого отношения не имеет. И когда вы начинаете изучать мышление, то должны предварительно составить нормативное представление о том, что вы выделите как мышление, в отличие от всего остального, что есть фиктивно-демонстративный продукт».

Если это положение осмыслить, то станет ясно, что реальность мышления предполагает определенного рода взаимодействие, «диалогичность», взаимозависимость процесса мышления и среды его протекания. Реальное мышление, таким образом, – прежде всего мышление, протекающее в реальности, определяемое реальностью, коррелирующее с ней. Мышление, решающее задачи. Такое мышление, которое позволяет человеку продуктивно взаимодействовать с окружающей средой, образовывать с ней симбиотические отношения. Это, в свой черед означает, что мышление всегда коммуникативно и это вызывает необходимость анализа языка. Кроме того, сама коммуникативность мышления предполагает наличие неких правил, обеспечивающих адекватное восприятие сообщений, и их корреляцию с действительностью. Отсюда вытекает, кстати, что анализ самого процесса и характера мышления является всегда насущной задачей.  Естественно, окончательного слова в науке на этот счет не сказано, но и те знания, которые накоплены, предоставляют достаточно материала для того, чтобы делать некоторые выводы. При этом, как писал Ф. Кликс, «лучшим решением всегда будет то, которое найдено с помощью самых простых средств. «Простых» в отношении когнитивной нагрузки, то есть числа операций, уровня абстракции, степени сжатия информации, и т.д. Тривиальная альтернатива – решил или не решил – заменяется более глубоким анализом причин возможной неудачи. Они связаны, как правило, с построением ошибочной или слишком громоздкой репрезентации проблемной ситуации. В хаотическом смешении классификаций и преобразований не удается выделить релевантные признаки условий. Таким образом, нужно еще раз подчеркнуть, что адекватное понятийное представление проблемной ситуации имеет критическое значение для успешного решения» .

Системы подготовки и воспитания, принятые в европейски ориентированных школах, зачастую отождествляют мышление и сознание или не всегда последовательно проводят различие между ними. При этом иногда предполагается, что само мышление синонимично языку, осуществляется посредством слов, хотя в течение XX века это представление полностью отвергнуто исследованиями. Г. Майер еще в 1908 году, одним из первых тщательно, в том числе и логически, рассмотрел вопрос о специальной логике эмоционального (аффективного) мышления; Л. Леви-Брюль в 1910 году выделил механизмы пралогического мышления, представлявшего собой особую «мыслительную структуру» причем он особо подчеркивал недопустимость рассмотрения первобытного мышления как «наивно логического»; Э. Блейлер, начинавший вместе с Фрейдом, еще в 1912 году разносторонне рассмотрел шизофреническое и аутистическое мышление, как особые формы (сам термин «шизофрения» предложен Блейлером), кроме того, Блейлер особо оговаривает, что «аутистическое мышление во многих отношениях противоположно реалистическому»; К. Гольдштейн в работах 40-х годов XX века рассматривал абстрактное и конкретное поведение, как отражение соответствующих типов мышления; Р. Арнхейм специально анализировал визуальное мышление (термин введен Арнхеймом в 1954 г.); А. Р. Лурия писал о наглядном мышлении, анализируя особенности мышления выдающегося мнемониста (Шерешевского); Б. М. Теплов выделял практическое и теоретическое мышление, как подчиняющиеся различным закономерностям; Г. Линдсей, К. С. Халл, Р. Ф. Томпсон детально анализировали творческое и критическое мышление как качественно разнородные способы интеллектуальной активности.

Такие мыслители XX века как А. Арто, М. Хайдеггер, Ж. Делез, К. Кристева, Ж. Деррида и ряд других, подвергнув критике сциентистский логоцентризм научного языка и стиля мышления, поставили как проблему вопрос о языке поэтического мышления как полноценной альтернативе «неполноценному» языку науки.

Таким образом, мышление и язык не синонимы, а находятся в весьма непростых и до конца не определенных отношениях. Прежде всего, мышление монологично, его логика обеспечивает единство рассмотрения предмета. Можно сказать и так: его логика обеспечивается единством рассматриваемого предмета. А можно сказать и что его моно-логика обеспечена единством действительности, частью которой является само мышление. При этом, реальное мышление человека принципиально полилектично, как минимум диалектично. Это вытекает уже из асимметричной функциональной организации двух полушарий мозга. В одном полушарии (у правшей – левом) расположен речевой центр, точнее центры, одно полушарие мыслит образно, другое вербально. Уже из того обстоятельства, что устная речь закреплена за одним из полушарий, более того, за вполне определенными локальными участками коры мозга (зона Брока и зона Вернике), один из которых отвечает за восприятие речи, другой – за высказывание, ясно, что целостное мышление сложно организовано и не сводится к языковым процессам. Кстати, подобная функциональная асимметрия наблюдается не только у человека, но даже у певчих птиц. За восприятие письменной речи отвечают иные участки мозга, расположенные, кстати, в другом полушарии . Логика целостного мышления и логика языка (высказываний) возможно, не противоречат друг другу, но точно не совпадают.

Соответственно, в современной психофизиологии «различают четыре самостоятельные формы речевой деятельности, две из которых относятся к экспрессивной речи, а именно: устная и письменная речь, а две к импрессивной: понимание устной и понимание письменной речи (чтение). …Каждая из четырех подсистем речи имеет определенную автономность и различные сроки формирования в онтогенезе».  А это означает, что и речь нелинейно организована. Если записать дословно любую устную речь, любой свободно протекающий разговор, то в этом с легкостью можно убедиться.

Всегда, когда мы пытаемся рассматривать процессы многообразно обусловленные, проявляющие себя в различных областях существования, многовекторные, мы с необходимостью переходим от линейного рассмотрения к более сложно организованному. Принцип линейной последовательности, господствовавший на протяжении всей истории европейской науки (идеи эволюции, идеи прогресса) в настоящее время подвергается серьезному пересмотру в рамках теории нелинейных динамик. Нелинейные структуры не могут быть описаны как последовательности, они содержат в своем описании моменты ветвления, многовариантности своего развития, «точки бифуркации», неопределенности.

Нелинейность необходимо рассматривать как одно из основных положений при построении понятия «человек». Так скажем, человеческая жизнь проявляется в дыхании, движении крови, мышечных сокращениях, биохимических процессах, электромагнитной активности, целенаправленном поведении, социальном взаимодействии,  интеллектуальной деятельности и т.д. Все перечисленное и многое другое есть проявления единого процесса, который мы называем человеческая жизнь. Все эти феноменологически проявляемые элементы связаны, но зависимость между ними носит нелинейный характер, многовариантна, хотя в жизни каждого отдельного человека реализуется единственным образом.

Если мы говорим о процессе, то нам приходится говорить о движении и передаче движения в понятии. Движение в понятии – это вектор.  Два вектора задают плоскость рассмотрения, три (не лежащих в одной плоскости) – пространство, множество векторов большее трех (не лежащих в одном пространстве) заставит нас говорить о гиперпространстве. При этом, если мы обнаружим не только движение (векторы) изолированных друг от друга проявлений,  но и их взаимное влияние друг на друга,  то нам придется иметь дело с множеством пространственных представлений, сложно соотнесенных друг с другом или принципиальной нелинейностью.

Если мы говорим о понятии как развивающемся, изменяющемся во времени, то нам необходимо говорить о движении понятия. Движение понятия происходит в теории. Область действия теории для понятия выступает как поле теории. Термин поле употребляется здесь в строгом значении, зафиксированном в любом словаре как «область действия чего-либо».

Теперь нам нужно определить поле, в котором мы оказываемся при анализе мышления как инструмента, используемого для решения стоящих перед нами  задач. Г.П. Щедровицкий, выдающийся отечественный логик и методолог, сказал так: «Если мы хотим изучать мышление, можем ли мы делать это психологически, в принципе? Я отвечаю на этот вопрос резко отрицательно и повторяю вслед за В.В. Давыдовым (правда, он человек осторожный и, сказав это однажды на ученом совете, в работах своих не публиковал), что мышление не может изучаться психологически и самое словосочетание "психология мышления", есть нонсенс: мышление может изучаться только логически, поскольку для этого требуется нормативно правильное образование, – нормативная модель интеллектуального процесса. А что это значит? Это значит, что необходимо создать описание, конструкцию, – сконструировать процесс мышления. Уловить мышление означает сконструировать и представить его нормативную схему. Но ведь это не исследование в естественнонаучном смысле. Если вы теперь спросите, откуда взялось это мышление, вам придется сделать следующий шаг и подвергнуть сомнению всю проблематику психологического управления.

Между тем сталкиваемся мы с образованием принципиально другого рода, с фактом делегирования в индивида того, что порождается человечеством; порождаемое человечеством передается в пользование отдельному индивиду».

Мышление генерируется, индуцируется человеческой действительностью и деятельностью в ней. Оно есть продукт определенного поля. Это поле при внимательном рассмотрении оказывается больше чем предметное поле деятельности, анализу которого посвящено значительное количество работ. Это поле условно можно назвать полем действительности, но о нем ниже.

Это всё под новым углом рассматриваемая проблематика известной психофизической проблемы об отношении мира физических величин и химических реакций с миром психических, интеллектуальных, духовных явлений. Как от одного перейти к другому? «Среди имеющихся решений проблемы наиболее перспективной представляется идея, что психическое и физиологическое — это две сущности одного и того же системного процесса». Вот, кстати, пример того, как при движении в правильном направлении, дается некорректное высказывание, за которым может крыться принципиальная ошибка о двух (или более) сущностях человека. Это проистекает из недостаточной осмысленности авторами психофизиологического исследования, на которых ссылается автор цитаты, оснований и внутренней организации мышления. Очевидно, более правильным было бы говорить о феноменологически различных проявлениях единой сущности (нелинейно организованного системного процесса). Сам этот системный процесс неизбежно предстает как универсальный, пронизывающий все проявления универсума. Эти универсальные характеристики, по словам одного из исследователей, есть «хаос и структура, становление и разрушение; упорядоченность, организация и деструкция, дезорганизация каждого процесса и явления. Парадигма гуманизации и антропоцентрическая концепция потребует внимания наряду с нравственными и идеологическими требованиями к психофизической составляющей индивида. На основании этих знаний можно понять, каким именно способом человек ориентируется в окружающем мире, какие виды жизнедеятельности для него предпочтительнее. И вряд ли можно без знания внутренней структуры индивидуума представить себе дальнейшее становление человека в направлении сверхчеловека (супергенез)».

Уже из этого  становится ясно, что мышление даже как локальная проблема человеческой действительности значительно более многообразно и сложно, чем обыкновенно рассматривается в психологии, логике, и в принципе нетождественно языку. Отсюда ясно, что понятие, которым в реальности оперирует человеческое мышление, нетождественно слову или даже цепочке слов, хотя может выражаться и в словах тоже. В настоящее время говорят также о различных языках, которые использует человек в процессе коммуникации: собственно словесная речь, язык жестов, мимический язык, «язык тела», язык молчания, при этом все эти языки бывают задействованы в ходе коммуникации одновременно. «Было подмечено, что самые разнообразные мыслительные элементы складываются в своей совокупности в единый поток, который подвергается процессам квантования. Поток претерпевает тем самым структурные преобразования, рождая многообразие форм мыслительных актов. В результате динамичности языковой системы поток является одновременно и дискретным и непрерывным».   Здесь, как мы видим, возникает описание процесса мышления как нелинейного образования, проявляющегося на различных областях бытия.

Рассмотрим, каким образом протекают процессы реального мышления и как они отражаются в логике. Если говорить о логике, как науке о законах человеческого мышления, то надо соотнести ее с реальностью, то есть каким-то образом соединить ее с человеком как целостным явлением. Это тоже не так очевидно. «Где-то в середине 60-х годов ХХ века всему московскому психологическому и логическому сообществу стало ясно, что развертывание логических и психологических исследований ставит нас перед расщеплением и дифференциацией предмета. Оформились два принципиально разных предмета исследования: с одной стороны – деятельность, а с другой – человек. И если в том, что касается деятельности (и мышления), мы за счет логических проработок и сопровождающих их психологических экспериментальных исследований знали и представляли, что это такое – деятельность, – то в отношении человека как такового никаких формул и способов описания, никаких разумных представлений ни у кого не было. И, я бы от себя добавил, до сего дня нет».  То есть сохраняется проблема привязки и соотнесения логического и психологического понимания мышления к человеку. Это естественно, потому что проблема человека как проблема метода и языка описания, проблема необходимости перехода от языка описания линейных динамик к языку описания нелинейных динамик на тот момент еще не ставилась как общеметодологическая.

В реальности человек никогда не мыслит изолированный предмет или изолированную сторону предмета, В мышлении всегда предстают все изолированные стороны предмета в их единстве. Даже если перед мышлением предстает фрагмент предмета, оно достраивает его до целостности, пусть мифической, относит его к тому или иному универсальному классу. Только на этом пути человек может удовлетворительным образом соотноситься с реальностью как целостным Универсумом. Если предметом мышления выступает понятие «человек», то речь всегда может идти только о целостном человеке в понятии, а не о фрагментах или отдельных его элементах. При этом подобное дополнение фрагмента до единства существует вне зависимости от степени его отрефлектированности в сознании исследователя. Интересно, что данный тезис находит свое подтверждение в современных исследованиях природы социальных мифов: «Миф можно рассматривать как некую компенсацию и дополнение недостающей, но очень важной для человека информации…. Иногда миф представляет собой символическое выражение вполне реальных ситуаций (выделено мной — А.). Наиболее яркой символикой отличается так называемый социокультурный миф… это связанный с тем или иным этносом миф, который служит источником многочисленных более конкретных мифов индивидуального и коллективного разума.»  Здесь сразу можно поставить вопрос о том, как часто встречается это «иногда», каким образом оно фиксируется на отрезке значений от «исключительно редко» до «всегда».

Само возникновение социальной мифологии, ее объективация и позиционирование себя как научной дисциплины знаменует собой новый уровень понимания процессов реального мышления, включающих  коллективное сознание и коллективное бессознательное.

Анализ социального мифа и сопряженной с ним проблематики сознательного, бессознательного и процессов осознавания приводит исследователя к выводу о структурированности всего смыслового поля современного мышления. «Непроявленные мифы воспринимаются живущими в мифе как единственно возможные, как единственно возможная картина мира и не подвергаются волению переосмысления, сомнения со стороны разума живущих в мифе….

Проявленные социальные мифы представляют фрагменты верований, бытовые предрассудки, тезисы и предпосылки любимой рекламы, общепринятые мнения, попавшие в фокус рассудочного логического препарирования социокультурные мифы, отношение к которым характеризуется амбивалентным ощущением реальности/нереальности….

Явные мифы являются чистыми означающими социальной мифологии, означаемыми которой служат непроявленные и проявляющиеся мифы….

Непроходимой границы между этими тремя группами (непроявленных, проявленных, явных) социальных мифов нет – она подвижна в синхронном и диахронном аспектах, контекстуальна, зависит от мировоззрения человека и репрезентирует тенденцию к отождествлению истинности и переживаемой как видимость реальности в форме кажимости и актуальную сущность социального мифа как пограничного метафизически-логического концепта в смысловом поле реальность – проявленный социальный миф – ложь.»

Таким образом, если мы говорим о целостном человеческом мышлении и его связи с реальностью, то мы с необходимостью должны учитывать наличие мифа как части этой реальности. Это, в свою очередь, следует учитывать при любых попытках определения отношений между реальностью и мышлением. Данная закономерность уже формулировалась в истории философии, так например, у Д. Лукача можно найти такое определение: «Явление, воспринимаемое как действительное, действительно по своим последствиям».  Кстати, именно этот принцип лежит в основе магии, как практики, и подтверждается повседневной практикой, например, психотерапии или рекламы.

Одновременно, само мышление, как оно протекает внутри индивида, всегда реализуется в двух различных состояниях – сознательном и бессознательном. Сознание фиксирует в языковых (линейных) конструкциях только отдельные моменты целостности. Отсюда сознание предстает как нить. Сознание линейно. Фиксация отдельных моментов целостности и есть «пульсация» этой нити.

Сама целостность в своей всеобщности, полном объеме, оказывается сопряжена еще и с областью бессознательного (нелинейных структур). Соответственно «язык есть средство выражения только мгновенных состояний сознания, а не всего того, что есть в целостном мышлении».  При этом обнаруживается, что сознание мыслит отрицание как утверждение ложности высказывания, а бессознательное мыслит отрицание как дополнение в универсальном классе. Бессознательное не может помыслить несуществование, ничто как таковое. Несуществование всегда конкретно, это всегда отсутствие чего-то. Это хорошо иллюстрируется известным требованием к психотерапевтическим формулам внушения, для которых недопустимо наличие отрицательных формул, подсознание все равно перекодирует формулы в утвердительные высказывания. Нельзя в формуле самовнушения сказать: «Я не боюсь». Отрицательное высказывание «я не боюсь» не может быть однозначно представлено конкретным образом утвердительным высказыванием, превращается в пустой знак. Можно сказать: «Я смел, я весел, я уверен в себе, я спокоен». Любое из этих высказываний (и состояний, выражаемых ими) отрицает страх, синонимично отрицанию «я не боюсь», но каждое из них выражает отличное от других состояние. Они не синонимичны друг другу. Из этого вытекает такое важное обстоятельство, что логика реального мышления имеет направленный характер, необратима. Можно перейти от отрицательного высказывания «Я не боюсь» к утвердительному высказыванию «Я спокоен», но нельзя осуществить обратный переход, отрицание для «Я спокоен» («Я не спокоен»), может в утвердительном виде выглядеть и как «Я злюсь», «Я веселюсь», «Я страдаю» и т.п. Таким образом, реальное мышление векторно, необратимо, имеет направленность. В каждый свой момент (при анализе) оно предстает как пучок возможных направлений, единственность выбора из которых обусловлена оператором, целью, интенцией, направленностью мыслителя. Вектор направления, в свою очередь, обусловлен задачей, решаемой мыслителем. В конечном счете – реальностью. Таким образом, реальное мышление, рассмотренное с точки зрения его упорядоченности, может быть представлено как определенная траектория в векторном поле направленностей, возможностей, вариантов движения теории. Траектория, в данном случае, определяется оператором. «...Индивидуальные системы отсчета пространства и времени разных наблюдателей существуют не сами по себе. Как показал Минковский в теории относительности, все они принадлежат единственной универсальной области, которая всем равно принадлежит и представляет собой конгломерат пространства и времени. Последний называется пространство-время. Как же получают разные наблюдатели свое индивидуальное пространство и время? Тем или иным способом отделяя от этого конгломерата пространство-время свое пространство и свое время».

Любое определение предмета есть еще и отделение, тем или иным способом, части от единого. Интересно, что любой предмет, как существующий, предполагает не тождество противоположностей, не самоотрицание и взаимоотрицание, а положительное утверждение существования некоторого универсального класса, внутри которого происходит выделение этого предмета. Соответственно с этим, отправным моментом построения любого определения предмета будет не казуистика тождественности существования и несуществования, бытия и небытия, а простое положительное понятие «всё» или «универсум» (буквально: всеобщее существование). Более того, реальное мышление не может оперировать с несуществованием. Небытие принципиально немыслимо. Может быть только небытие чего-то. Соответственно любое понятие, как отправной момент своего существования для мышления, должно иметь положительное определение.

Таким образом, понятие «человек» должно быть определенным образом соотнесено с понятием Универсума. Из этого общего понятия выводятся любые отдельные понятия, конкретная определенность которых предполагает наличие оператора.

Современный исследователь сформулировал это условие так: «В ходе истории постепенно, но неизбежно меняется определившаяся связка бытие-человек,… будучи всегда взаимосоотнесены друг с другом, каждое из этих понятий влияет на образ другого, да и вообще неправильно здесь считать, что бытие определяет человека или наоборот, так как они возможны только в неразрывном единстве» .

Вскользь заметим, что это традиция русской философии, которая, к сожалению, все еще не получила широкого признания в нашей стране, не стала ведущим типом философствования. Более того, это вообще особенность русского языка, который по своей структуре изначально предполагает наличие оператора, определяющего возможные модальности слов и место их в предложении и, шире, вообще определяющего, дающего определения предметам.

Вернемся к логике. В логике проблема отношений между отдельным понятием и классом очевидной, в самом буквальном значении этого слова, стала в XVIII веке после работ Леонарда Эйлера. Именно Эйлер предложил вариант наглядного представления отношений между понятиями (круги Эйлера) . Это, кстати, фактически попытка формального выражения и анализа иных, несловесных (нелинейных) способов мышления. Важнейшим открытием в логике XIX века было то, что, прежде всего, реальное целостное человеческое мышление оперирует объемами понятий, их переплетениями, суммами и разностями, а сознание и вместе с ним язык, сводят объем к точке, локусу, и , соответственно, способны строить только связанные последовательности, линейные конструкции, которые и выражают себя в цепочках предложений. Это сформулировали в своих работах: Жозеф Жергонн «Эссе о рациональной диалектике» 1816 г., Джордж Бентам «Обзор новой системы логики» 1827 г., Уильям Гамильтон «Лекции о метафизике и логике» 1866 г., и многие другие авторы.  На самом деле – это весьма значимый момент, поскольку при формулировании содержания понятия «человек» мы сталкиваемся как раз не с линейной, а с объемной структурой.

Если у Аристотеля и Гегеля в логическом суждении рассматривался переменный объем только субъекта суждения, то в логике реального мышления широко используются переменные объемы еще и предиката суждения. Неполный объем предиката не всегда высказывается в предложении явно, но часто подразумевается (вытесняется в бессознательную сферу). Это лишний раз свидетельствует о связи языка и, особенно, письменной речи  преимущественно с сознанием.

Легко можно видеть, что все возможные формы суждения с целым и переменным объемом содержания субъекта и предиката  исчерпываются восемью комбинациями: все А есть все В;  все А есть некоторые В; некоторые А есть все В: некоторые А есть некоторые В; некоторые А есть некоторые не-В; некоторые А есть все не-В; все А есть некоторые не-В; все А есть все не-В. При этом содержательный смысл (структура тождества) последнего суждения соответствует структуре первого, хотя по форме представляет собой своего рода инверсию, выворачивание, замыкание на себя. Фактически в последнем случае происходит переход к другому понятию (все А = все не-В, все не-В перекодируется (в условиях реального мышления!) в С => все А = все С …и идет процесс построения новых, но формально идентичных  суждений об А относительно С).  Это тождественное преобразование, в ходе которого само содержание класса не изменяется, но изменяется его значение от отрицательного к положительному. (Не-существование не-мыслимо!) И этот переход одного значения к другому есть переход от одного состояния понятия к другому, его изменение, «пульсация», движение или развитие понятия. И вот как раз значение тесно связано с оператором, операционально.  При этом новое понятие предстает как логически обусловленное, вытекающее из предыдущего, иерархически с ним соотнесенное. Кроме того, при таком рассмотрении отсутствует разрыв в движении понятия. Становится возможным рассмотрение человека как целостности, в единстве психического и физического, обходится знаменитое гегелевское: «Переход от меры к мере есть скачок».

Кроме того, и это важно, два крайних отношения в приведенной последовательности логических тождеств предстают как максимальные по объему поля (все А есть все В; все А есть все не-В). Первое утверждение «открывает поле», в котором происходит разворачивание некоторой последовательности элементарных рассуждений, траектории. Последнее высказывание открывает, выходит в пространство иных полей (поле все не-В может быть представлено и как поле С, и поле Р, и поле М и т.д.), в котором опять разворачивается траектория заключений (определений). Таким образом, в реальном мышлении человека, если рассматривать его как последовательность операций, происходит постоянный, циклически организованный переход от «полевого» рассмотрения предмета к «траектории». От линейного движения к объемному. В реальности происходит не просто линейное последовательное движение, но и процесс синхронного переструктурирования полей.

Все изложенное означает, что всестороннее логическое рассмотрение предмета в реальном мышлении обнаружит как необходимые и достаточные только семь сторон или отношений, в которых определяется предмет. Остальные комбинации предстанут как смешение смыслов. Отсюда следует, что логически понятие не «безразмерно», а имеет определенную (определяемую) структуру и движение внутри понятия, его развертывание в реальном мышлении осуществляется закономерно. Это означает, что отрезок закономерного развития понятия измеряется семью этапами или формами своего существования. Восьмая форма – это уже переход к другому значению, другому понятию – «переход от меры к мере», если использовать формулу Гегеля, но никакого «скачка», разрыва последовательности при этом не происходит! Происходит перенос значения внутри непрерывности, то, что называют метафорой, которую столь долго изгоняли из сциентистски организованных рассуждений.

Кстати, как раз из-за особенностей функционирования реального мышления столь распространена «магическая семерка», отраженная практически во всей мировой мифологии и зафиксированная даже в современных естественнонаучных исследованиях, и, в частности, в психологии. Та самая семерка, которая якобы до сих пор не может получить рационального объяснения. Экспериментально показано, что, например, непосредственная (кратковременная) память вмещает в себя только семь объектов. Более того, эта же семерка всплывает при рассмотрении самых различных свойств человеческой психики, что заставляет говорить о ней как «врожденном свойстве нервной системы»  . Это, если забежать вперед, означает, что в любом полноценно, предельно осмысленном понятии, в том числе и понятии «человек» неизбежно обнаружатся семь форм его существования.

«В своем предельном развитии понятие не только реализует все свои возможности понимания (все стало понятным, все вошло в понятие), но и предельно развертывает непонятность мира, его внепонятийность. Внеположность бытия мышлению должна войти каким-то образом в определение самого мышления (понятия)».  Формулируя эту мысль по-другому, можно сказать, что определение человека как мыслящего, должно включать в себя и определение мыслителя как человека, без постоянного вынесения его «за скобки». А это, в свою очередь, означает, что структура понятия «человек» должна отражать структуру организации человеческого мышления.

Таким образом, открылась возможность по-иному определить и конкретизировать задачу. Задача предстает примерно следующим образом: получить нелинейно-организованное понятие «человек», построенное в соответствии с закономерностями реального человеческого мышления, позволяющее точно отграничивать значения, заданные человеком как оператором, от отношений, присущих самому человеку как предмету. Значения должны быть отграничены от отношений. Это значит, что понятие должно предстать в логике реального мышления как имеющее объемную содержательную структуру. Понятие, лишенное структуры – бессодержательно, нереально. Если невозможно раскрыть содержание (структуру) таких понятий как «тело», «душа» или «дух», то они тем самым обессмысливаются, превращаются в пустой знак.

Если помнить вытекающее из теоремы Геделя о неполноте следствие невозможности описания системы с позиции самой этой системы, то для построения адекватной теории человека необходимо найти такую позицию, которая дала бы возможность такое описание дать. Для человека такой позицией будет мышление, как образование, не принадлежащее человеку, но основывающееся на нем, относящееся к нему как атрибут к субстрату. Это, прежде всего, логическая позиция. Это положение основывается на работах отечественной школы логики Зиновьева – Щедровицкого, и на психологических теориях деятельностного подхода, связываемых, прежде всего, с именами А.Н. Леонтьева и В.В. Давыдова.

Собственно задачу в общем виде сформулировал еще русский философ С.Л. Рубинштейн в своей итоговой работе «Человек и Мир», вышедшей в 1973 г. только после его смерти: «Человек как субъект должен быть введен внутрь, в состав сущего, в состав бытия и соответственно этому определен круг философских категорий».  Тем самым в такой постановке преодолевается метафизическая интенция понимания человека.

Вот такая интерпретация заявленной темы: Сущее выступает как лабиринт, сознание есть нить, держась которой мы только и можем не потеряться окончательно на своем персональном маршруте, а выйти на маршрут общий для всех. От личного, отдельного, частного и частичного существования перейти к всеобщему, универсальному всеобъемлющему сущему.

Зеркало и зеркала. Личность как отношение

Для того, чтобы хоть как-то разобраться с содержанием понятия личность нам придется попробовать понять каким образом личность возникает. Есть в физиологии точная формула: «Функция рождает орган». Таким образом, если нам удастся обозначить функциональную наполненность личности, то, тем самым, мы определим её органически и, соответственно, сможем работать с ней объективно. Для нас важно, что прочие пути   домысливания смыслов, порождают, тем самым, очевидную мифологию личности.  Это не значит, что мифология изначально ошибочна. Например, если посмотреть на смысловое гнездо, в котором находится само слово личность, то мы увидим весьма объективный момент содержания. Смотрите: лицо, лицедей, личина, личинка, лик, облик, личность, наличность, наличник…. Чем объединены все эти весьма разнородные объекты в единый смысловой ряд, какой признак позволяет при конструировании слова использовать один и тот же корень? Признак этот – общность функции и если мы определим функцию, то многое нам станет ясно.

Функция лица в отличие от хари – мимическая. Лицо обеспечивает коммуникацию. Это на поверхности. Лицо операционально, инструментально. Оно показывает не все, оно подконтрольно, наличие лица само собой предполагает контроль. Не случайно выражение – «потерял лицо», когда человек предстает собой неприкрытым. Лицедей ясно – тот, кто игру лицом, действие лицом превратил в профессию, мастерство.  «Лицом к лицу – лица не увидать» – тоже ясно сказал Есенин, что все поле зрения закрывает инструмент, а не то, что посредством него высказывается, высказывает себя. Личина – когда-то конструкция на шлеме, закрывавшая лицо от ударов, позже маска у скоморохов, вообще маска. Личинка – стадия развития насекомого, то в чем скрывается взрослое насекомое. Личинка есть и в замках – та часть замка, которая скрывает его тайну – уникальную конфигурацию бородки, исключающую совпадение с другим ключом. Лик – иконописный лик – это не портрет. Это, наоборот, изображение, скрывающее состояние святости. Цель иконописца – добиться не портретного сходства, а трансляции скрытого состояния святости. Облик облекает лик, сосуд в сосуде. Нечто внешнее, надежно скрывающее суть, предъявляя только и исключительно внешний контур, лекало поверхности. Наличность – эквивалент некоторого неясного состояния, то что предлагают к обмену. Больше скрывающего, нежели что-то говорящего о богатстве. Наличник – то, что предъявляют к обозрению окна дома, зачастую украшенные манифестирующими орнаментами, но утилитарная цель проста – скрыть уродливые неровные щели между стеной и оконной рамой.

Когда мы пройдем по всему этому словарному ряду, то вывод ясен: функция личности – скрывать.

Что скрывает личность?

Если мы найдем, что скрывает личность, то нам станет яснее и содержательная часть понятия. А не только функциональная сторона явления.

Личность скрывает всё. Состояние тела, половую принадлежность и степень сексуальной активности, социальную роль и статус, индивидуальные характеристики, род занятий и формы деятельности, степень развитости сознания, состояние Я. Если личность неразвита, то мы имеем дело с неотрефлексированной действительностью, таковы дети. Развитые личности постоянно предъявляют нам не то, чем они пребывают, бытийствуют, а то, что представляют. Личность постоянно манифестирует.  И именно поэтому личность всегда следствие, отражение процесса взаимодействия индивида с социумом, прежде всего. Прежде чем может возникнуть личность, неизбежно возникает общность. И индивидуальность взращивает личность как щит барьер между собой и общностью. Есть люди личностью так и не ставшие. Есть ситуации, в которых мы повторяем фразу из «Крестного отца» М. Пьюзо: «Ничего личного – только бизнес!». Когда мы предъявляем миру свою личность – мы рефлексируем. Отражаем мир. Личность – это зеркало. Созатель отражений. Что отражено в нашей личности – наш мир. В личности отражается состояние нашего организма. В личности отражается наше мировоззрение.

В литературе понятия «индивид» и «личность» часто используют как синонимы. На самом деле, хотя объём этих понятий частично пересекается, полное их содержание весьма различно.

Что такое индивид? Носитель индивидуальности. Что такое индивидуальность? То, что отличает одну особь от другой. Все особи одинаковы, и если мы рассматриваем человека как особь, то тем самым абстрагируемся от всех его индивидуальных черт. Человек становится просто одним из вида, применительно к человеку понятие "индивид" используется, прежде всего, как понятие биологического организма, носителя общих генотипических наследственных свойств биологического вида Homo (индивидом мы рождаемся). Индивид (индивидуум) – самостоятельно существующий организм, особь, отдельный человек. Индивид включает в себя также ту или иную форму общественной, групповой активности. Индивидуальность – совокупность уникальных черт, неповторимое своеобразие какого-либо человека (индивида) с его наследственными и приобретенными специфическими особенностями в целом. Понятие индивидуальность подразумевает неповторимое своеобразие, наследственные и приобретённые особенности данного лица в противоположность типичному, общему, присущему всем или большинству членов общества или общности. Индивидуальность выражается в наличии разного опыта, знаний, мнений, убеждений, в различиях характера и темперамента. Процессы индивидуации начинаются с последовательного выделения особи как обладающей полом (особь мужского пола, особь женского пола), затем как принадлежащей определённому роду, семье, группе, социуму. Индивидуальность как свойство человека, тем не менее, отличается от индивидуальности животных лишь количественно. В этом смысле мы можем говорить и об индивидуальности животного.

Человеческое поведение в социуме сходно с поведением стадных или стайных животных и в сложно организованных реакциях. Например, брачное поведение человека отличается от брачного поведения воробьёв только большей сложностью внешних ритуалов. Но у воробьёв тоже существуют все варианты распределения половых ролей, которые можно найти и у человека. Есть строго моногамные пары, отличающиеся «лебединой», точнее воробьиной, верностью друг другу, есть пары, в которых практикуются эпизодические «измены», как у самцов, так и у самок, и у обоих партнёров. Есть особи, ведущие беспорядочную половую жизнь, есть групповые союзы большей или меньшей степени стабильности, есть «полигиния», и «полиандрия», и даже однополые пары. Интересно, что все эти варианты поведения можно обнаружить внутри даже одной достаточно крупной стаи. Все это область специальной дисциплины о поведении животных – этологии. Человек, поскольку он является живым существом, тоже может быть рассмотрен в контексте биологии, все биологические законы обязательны и для человека. Эйнштейн говорил: «Для того чтобы быть лучшей овцой в стаде, необходимо прежде всего быть овцой». Очевидно, что не только овец он имел в виду… Иерархическая структура содержания понятия «индивид»:

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ

РОД / СОЦИУМ

ПОЛ / ГЕНДЕР

ОРГАНИЗМ

ОРГАНЫ/ТКАНИ

КЛЕТКИ

ЖИЗНЬ

Пол — совокупность телесных, физиологических, поведенческих и социальных признаков, на основании которых индивида считают мальчиком/мужчиной или девочкой/женщиной. Используется также множество уточнений: генетический (хромосомный) пол, определяемый по хромосомному набору ХХ или ХУ; гонадный пол (семенники или яичники); гормональный пол, связанный с деятельностью желёз внутренней секреции; генитальный пол, определяемый строением внутренних и наружных половых органов; акушерский (паспортный, анатомический, гражданский, дескриптивный (описательный)) пол, устанавливаемый при рождении по строению наружных гениталий; психологический пол и т. д. Надо отметить, что связь между этими «полами» далеко не однозначна — так генитальный пол может не совпадать с психологическим или гормональным и т.д… В русском языке термин «пол» равно используется в связи с родовой принадлежностью, биологическими характеристиками и сферой сексуального поведения в равной степени, что существенно затрудняет постановку и обсуждение связанных с различными аспектами пола проблем.

Гендер — социально-психологическая характеристика, с помощью которой люди дают определение понятиям «мужчина» и «женщина». Поскольку «пол» является биологической категорией, то в психологии и общественных науках специалисты ссылаются на биологически обусловленные гендерные различия как «половые различия». В социальных науках часто используется понятие «гендерная роль» как определение ожидаемых образцов поведения (норм) для мужчин и женщин. В различных обществах эти нормы различны.

Род — группа кровных родственников, ведущая своё происхождение по одной линии (материнской или отцовской) по большей части осознающих себя потомками общего предка (реального или мифического), носящих общее родовое имя. В роду соблюдается экзогамия. Возникновением рода завершился длительный процесс возникновения человечества. Имеется в виду то обстоятельство, что отношения животных носят во многом дородовой характер. Родовые связи были начальной формой, в которой существовали общественные отношения.

Социум — большая, устойчивая социальная общность, характеризуемая единством условий жизнедеятельности людей в каких-то существенных отношениях и вследствие этого общностью культуры.

Дадим несколько различных определений:

Личность — относительно устойчивая система поведения индивида, построенная, прежде всего, на основе включенности в социальный контекст. Стержневым образованием личности является самооценка, которая строится на оценках индивида другими людьми и его оценивании этих других. Главное, чем личность отличается от индивида и что является исключительным свойством человека — способность к саморефлексии, самодействию, самопреобразованию. Активность личности может быть направлена, прежде всего, на самого себя как на субъект и объект в одном лице.

Личность — устойчивая самоорганизующаяся система социально значимых черт индивида, которые характеризуют его как деятеля. Личность не только объект общественных отношений, не только испытывает социальные воздействия, но преломляет, преобразует их, поскольку постепенно личность начинает выступать как совокупность внутренних условий, через которые преломляются внешние воздействия общества. Таким образом, личность не только объект и продукт общественных отношений, но и активный субъект деятельности, общения, сознания, самосознания. В социальной психологии выделяют три сферы, в которых осуществляется становление, формирование личности: деятельность, общение, самосознание.

Деятельность — активное взаимодействие живого существа с окружающим миром, в ходе которого оно целенаправленно воздействует на объект и за счёт этого удовлетворяет свои потребности. Уже на относительно ранних стадиях филогенеза возникает психическая реальность, представленная в ориентировочно-исследовательской деятельности, призванная обслуживать такое взаимодействие. В её задачу входит обследование окружающего мира и формирование образа ситуации для осуществления регуляции двигательного поведения животного в соответствии с условиями стоящей перед ним задачи. Если для животных характерно то, что они способны ориентироваться только на внешние, непосредственно воспринимаемые аспекты окружающего, то для человеческой деятельности, в силу развития коллективного труда, характерно, что она может основываться на символических формах представления предметных взаимоотношений.

Сознание — это, прежде всего, определённое выраженное отношение человека к окружающему его и происходящему с ним. Три пласта сознания человека:

— отношение к себе;

— отношение к другим людям;

— ожидание отношения других людей к себе (атрибутивная проекция).

Отличие знания от сознания принципиально. Представим, что вы входите в тёмную комнату и в темноте больно ушибаетесь о какой-то предмет, например, стол. Вы произносите соответствующие случаю слова или междометия. Пинаете этот стол. Идёте дальше. Сознательны ли ваши поступки? Знание вы приобрели? Несомненно, причём в самой грубой чувственно-опытной форме. А сознание? Знание становится со-знанием только когда соотнесено с другими людьми. Сознательным ваше поведение становится только в определённом отношении. Если вы включите в комнате свет, отодвинете стол в сторону, чтобы кто-то, хоть бы и вы, в очередной раз не ушибся, в конце концов, повесите на дверь табличку «Осторожно! Убьёт!», то ваши поступки, безусловно, сознательны. Вы проявили отношение, а не просто реакцию. Отсюда и такая характеристика человеческого поведения: «Он сознательный» или «Он несознательный».

Личность, таким образом, в отличие от индивида, есть понятие социальное, вне человеческого общества она не возникает, она выражает все, что есть в человеке надприродного, исторического. Личность не врождённа, но возникает в результате культурного и социального развития, общения, деятельности и процессов сознания, включающих самосознание.

Личность — то, что человек делает из себя, утверждая свою человеческую жизнь.

Покажем содержание понятия «личность»:

«Я», самосознание, я-концепция

СОЗНАНИЕ

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ

РОД / СОЦИУМ

ПОЛ / ГЕНДЕР

ОРГАНИЗМ

Существует старая китайская поговорка, приписываемая Конфуцию: «Те кто не испытывает стыда – уже не люди». Чувство стыда – это переживание внутренней самооценки, исходя из нарушенных интроецированных социальных норм. Если угодно, это родовое определение человека «от противного». Животные не обладают самооценкой, чувством «Я».

«Я», самосознание — выражение осознанной самотождественности индивида. Становление Я в онтогенетическом плане понимается как социализация, а в филогенетическом — совпадает с антропосоциогенезом. Для архаических культур характерна неразвитость Я, а в зрелых подчёркнутость (в английском «I» пишется с большой буквы). Основной характеристикой «Я» является его самовыстраивание в контексте противостояния с не-Я: объектом или природой (субъектно-объектные отношения), объективированным социумом (объектно-объектные отношения), другим Я (субъектно-субъектные отношения).

«Я-концепция» — высший уровень развития личности, совокупность восприятий, образов и мыслей индивида относительно самого себя. Проявляется как совокупность отрефлексированных индивидом установок и диспозиций. Включает в себя не только наши убеждения в том кто мы сейчас, но и наши возможные Я — образы того, какими мы мечтаем или боимся стать в будущем.

Это, таким образом, всегда определённое отношение, результат собственной активности индивида, не могущий возникнуть и существовать пассивно, просто как результат стороннего воздействия. Отношение как таковое возможно только с того момента как мы имеем дело с разделенностью. Не просто индивид, носитель индивидуальности, но индивид рефлексирующий, отражающий окружающее и себя в этом окружении может нести и выразить определенное отношение. До тех пор пока человек использует объяснительные модели и языковые конструкции типа: «все так делают», «так получилось», «бес попутал» и т.п. Мы имеем дело с отсутствием личного отношения и, следовательно. Отсутствие личности как таковой. Ну может незрелостью, несформированностью или дефектом личности.

Поскольку личность вырастает из индивидуальности, надстраивается над ней, то, соответственно представляет собой определенный индивидуальный способ отражения, такой способ, в котором отражаются, в том числе и все реакции, в том числе и вегетативного физиологического плана самой индивидуальности.

Лабиринт и лабиринты. Сущность и существование

Современное состояние теории человека не может претендовать на сколько-нибудь выраженную целостность. Это сопряжено с отсутствием в современной философской антропологии убедительного единого понимания предмета этой дисциплины, отсутствия единого понятия «человек». Поскольку теория есть не что иное, как развитое понятие, то такое состояние неудивительно. Такая ситуация есть отражение назревшей необходимости рассмотрения самих методологических оснований мышления в соответствии с современными представлениями. Именно с этой необходимостью  связана неизбежность одновременного рассмотрения предмета науки философской антропологии и методических оснований к отысканию её предмета. Проблема сложности определения человека связана с тем, что не предпринята попытка соотнести требования, предъявляемые к понятию вообще, с требованиями к конкретному понятию человека. Необходимо прежде уяснить, как в настоящее время понимается понятие вообще, с тем, чтобы проверить свои построения в конкретной области на соответствие логическим требованиям.

Широко распространено определение понятия, как «логически оформленной общей мысли о предмете, явлении» , в этом определении отмечена связь понятия с логикой. Это важный момент, но в целом он является недостаточным для философского рассмотрения и не может нам помочь при попытке анализа конкретного понятия «человек».

«Понятие является научным термином для обозначения результата методичного исследования предмета – исследования, в котором выражается самая природа его. В этом смысле можно сказать, что цель науки есть правильное определение того понятия, которое составляет предмет ее» . В этом определении понятие связывается с наукой как ее конечная цель и предмет. Наука ориентирована на понятийность, поскольку она наука. Таким образом, можно заключить, что конкретные науки исследуют конкретные предметы и конкретные понятия. Таким образом, предметом и целью антропологии является правильное, то есть в соответствии с определенными правилами построенное, понятие «человек».

Определение, даваемое Философским энциклопедическим словарем, уточняет и конкретизирует: «Понятие – мысль, отражающая в общей форме предметы и явления действительности и связи между ними посредством фиксации общих и специфических признаков, в качестве которых выступают свойства предметов и явлений и отношения между ними. При помощи понятий отображаются как фрагменты действительности, рассматриваемые в отвлечении от изменения и развития, так и сам процесс постоянного изменения и развития изучаемой действительности, процесс углубления наших знаний о ней».  Данное определение отмечает, во-первых, понятие как явление мысли, форму мышления. Во-вторых, выраженность в понятии как структурных, так и процессуальных моментов. Здесь нет нужды приводить всю объемистую статью. Для нас важно, что в современном представлении понятие отражает не только изолированный предмет, но и связи и отношения, в которых он находится в действительности и предстает в мышлении. Здесь можно воспользоваться выводами, к которым пришел В. С. Библер при анализе развития понятий в естественных науках. Приведем его характеристику понятия.

«Реальное понятие выступает и как краткая запись узловых моментов исторического развития науки, и как проблема, противоречие, постановка вопроса... Понятие обладает структурой, в нем фиксируется логическое тождество последовательных моментов научного познания.

Понятие выступает как предмет размышления (идеализованная модель познаваемого объекта). Понятие выступает как итог развития мысли ...как результат переработки, осмысления исходного, идеализованного предмета. Понятие выступает как идея предмета.

Понятие выступает как средство познания, способ понимания, орудие мыслительной деятельности... Поэтому в определение понятия всегда (явно или скрыто) вносится определение закономерностей познания исследуемого предмета. Понятие выступает как деятельность, как сам процесс преобразования идеализованного предмета. Понятие, выступающее в качестве идеи предмета, оказывается одновременно импульсом всего понятийного движения. «Конечный пункт» оказывается исходным пунктом».

Последний постулат всецело относим к классической науке Нового времени. Для современного неклассического представления о понятии, во всем перечисленном В. С. Библером, особенно акцентированно выступает представление об операторе. Здесь имеется в виду то обстоятельство, которое было зафиксировано в научной школе Г. П. Щедровицкого: «Когда понятия рассматриваются как точные копии или как сама действительность, то это и есть то, что принято называть метафизикой, метафизическим подходом (в ругательном смысле), а когда мы рассматриваем наши понятия как средства непрерывного и непрестанного движения, как орудие, с одной стороны, и как то, что непрерывно перестраивается или видоизменяется, с другой стороны, то это и есть то, что называется диалектикой или диалектическим подходом» . То есть в этом подходе специально формулируется, что понятия, прежде всего, «орудийны», операциональны, соотносятся не столько с предметом, но, прежде всего, с исследователем, его целями и задачами. Таким образом, современное представление о понятии весьма многообразно. Наиболее детально движение и изменение понятия рассмотрено в истории естествознания, в частности физики и математики. Рассмотрим.

В течение всего XX века в рамках естествознания и математики шел поиск новых инструментов теории, которые позволили бы рассматривать природу движения. В связи с этим, в естествознании произошел переход от идеи непрерывности к идее дискретности существования (переход от классической физики к квантовой). Законы классической физики стали представать как законы статистические. При рассмотрении же существования частицы в квантовой физике обнаружилось значительное расхождение реального поведения изолированной частицы от поведения, предписываемого классической теорией. Соответственно в математике возникло представление об операторах – мысленных операциях, осуществляемых над объектом, которые необходимо отличать от функции самого объекта. Каждый оператор имеет свой спектр собственных значений, присущих самому оператору. Таким образом, представление об объекте исследования (понятие объекта) всегда «окрашено» оператором, субъектом исследования. «Классическая», «неклассическая», «синергетическая» и другие парадигмы суть, в конечном итоге, не что иное, как операторы, задающие «спектр» значений исследования.

Одновременно в физике же сформировалось понятие об индетерминизме движения. Движение частицы (= «развитие понятия» в логике) оказалось не однозначно определяемым, а только вероятностно. Собственно, именно в связи с этим теоретики постмодернизма провозгласили отказ от диалектики как от всецело детерминистского подхода. Правда, сегодня уже можно говорить о своего рода возврате, неодетерминизме. Поведение частицы в современном понимании определяется не только динамикой движения самой частицы, но и состоянием поля, в котором осуществляется движение. В связи с этим встал вопрос об определении «всеобщего взаимодействия» или об Универсуме. В поле теории, соответственно, необходимо встает вопрос о всеобщей теории (методологии). Определение же в логике (в том числе и определение понятия), аналогично процессам в теоретической физике, стало последовательно представать не только как однозначное, но и как двузначное (дополнительное или комплементарное), и как многозначное (понятие как множество определений), и как операциональное (задаваемое спектром значений оператора). В математике понимание данного обстоятельства привело в свое время к созданию операциональной логики. Соответственно с этим и изменение содержания понятия (движение понятия) оказывается детерминировано не только логически, но самим полем теории, общетеоретической парадигмой. Соответственно, антропология вообще и философская антропология в частности,  не может не претерпеть изменений, связанных с изменением метода теоретизирования.

Дискуссии в отечественной логике, шедшие уже с середины 50-х годов XX века между школами, условно говоря, Ильенкова – Батищева и Зиновьева – Щедровицкого  привели к пониманию того, что в понятии отражается не так противоречивость реальности, как противоречивость нашего познания. Если говорить прямо, то реальность не противоречива, а, напротив, весьма гармонична и едина. Неогегельянство (Ильенков – Батищев) исходит из принципиальной соотнесенности наших представлений о предмете с самим предметом, следовательно, противоречивость нашего понятия есть отражение противоречивости самого предмета, и как раз в этом пункте происходит отход от реального предмета к предмету нашего мышления, идее предмета. Предельным завершением этого отхода становится абсолютная идея Гегеля. Предложенная Марксом – Энгельсом попытка «перевернуть логику Гегеля с головы на ноги» при всей своей привлекательности не устранила, а, напротив, затемнила базовую проблему: каким образом соотносятся наше мышление и реальность? Или, как об этом говорилось выше, – каким образом перейти от человеческого мышления и человеческой деятельности к человеку. Проблема коренится не в первичности бытия или сознания, а в их определениях. В необходимости каждый раз заново их переопределять.

Но как только предметом философского рассмотрения становится мышление (человек), сразу же возникают принципиальные сложности. «Гегелевская логика работает только на условиях абсолютного тождества мышления и бытия и в «Логике» Гегеля логика мышления в полном своем развороте должна была «съесть» самоё мышление. Если в процессе развертывания абсолютной идеи мысль оставалась мыслью, т.е. была мыслью о чем-то, т.е. имела предмет, которым была сама мысль как объект самопознания, то в заключительной точке, когда мысль познала  себя полностью, всеобщее (идея) уже не могла противопоставляться особенному, одному из моментов своего развертывания как своему предмету. Как раз в этой точке уже и субъекта-то быть не могло. Поскольку исчезал объект мышления и деятельности, то и субъект оказывался пустышкой, ему нечего было познавать, не на что действовать».

Таким образом, как только мы пытаемся заговорить о человеке, нам приходится либо значительную часть предмета (человека) вынести за пределы рассмотрения, тем самым метафизируя теорию человека, либо каким-то образом редуцировать ее, например, «биологизируя», «социологизируя» или «культорологизируя», либо, наконец, попытаться обнаружить какой-то иной способ рассмотрения нашего предмета, который позволил бы обойти описанные трудности. Это есть, применительно к нашему предмету обнаружившееся, проявление следствия теоремы Геделя о неполноте. Невозможно описать систему, оставаясь в рамках этой системы. Именно поэтому, говоря о предмете философской антропологии, необходимо рассматривать его определение с позиций общей методологии, логики в широком понимании. Опять же, если говорить о философской антропологии, то надо обратиться к современному пониманию философии как таковой. Суть философского подхода к миру и к человеку в том, что: «Все дисциплины определяются через предмет и метод. В философии они совпадают. К тому же философия является предметом самой себя».  Таким образом, философская антропология есть именно философская дисциплина – в ней совпадают предмет исследования, исследователь и метод.

Еще раз обозначим суть проблемы. Классическая модель философствования базируется на принципиальном вынесении теоретизирующего субъекта за пределы поля теории. При этом теоретизирующий субъект из рассмотрения неизбежно выпадает. Следовательно, такая особенность деятельности, отмеченная Марксом, как изменение действительности, равное самоизменению действующего субъекта, оказывается вне возможности рассмотрения. Предметом рассмотрения оказывается сущность предмета (человека), как нечто стабильное, «вечное». При этом «сущность» всегда будет выступать фрагментарно, и определяться теоретиком, находящимся за пределами рассмотрения. То же, кстати, относится и к классической литературе, одним из краеугольных постулатов эстетики которой было принципиальное разделение автора произведения и лирического героя оного. Автор должен «исчезать» в тексте. Неклассический способ теоретизирования, напротив, в пределе рассматривает значимость любой деятельности только как самоизменения субъекта, только это является смыслом и целью любой активности человека. На первом месте при таком подходе оказывается принцип существования, как выражение принципиально подвижного, моментального. И как раз идеи неклассического подхода, столь ярко выражены в романтизме и модернистской литературе XX века, в которых демонстративно отождествляются автор и лирический герой произведения.

Обнаружилось, что и классическая и неклассическая методологии оказываются принципиально недостаточными для адекватного описания взаимодействия человека и мира. Изменение «человекомерной» действительности как самоизменение человека в XX веке распалось на мало связанные друг с другом процессы. «Объективный» классический научный подход привел к критичности существования человека как вида. Выразилось это среди прочего и в возникновении целого круга глобальных проблем. Оказалось, что деятельность, направленная на природные процессы, понятые как объекты, вызывает к жизни угрозы, непосредственно направленные на деятеля как субъекта. Таким образом, изменение реальности без адекватного понимания принципиальной соотнесенности изменяющего деятеля с изменяемым миром привело к проблематичности самого существования деятеля. На первое место опять выдвинулась проблема понимания человека, необходимости нового определения человека, которое дало бы основания для построения адекватной теории познания и деятельности.

Нельзя сказать, что данное обстоятельство оказалось вне внимания исследователей. Самые разные научные дисциплины, и в первую очередь гуманитарные, начали активно исследовать особенности мышления, сознания человека в тесной связи с особенностями той культуры, в рамках которой эти особенности находятся. Большое развитие в связи с этим получила в конце XX века этнопсихология, историческая психология, психология личности, культурология как таковая – те конкретные гуманитарные дисциплины, которые сосредоточены на развитии человека, реализации его сущности в тесной связи с обстоятельствами его существования.

Осознание конкретной проблематики данных наук привело и к рассмотрению самого способа теоретизирования, исследованию влияния господствующей теоретической парадигмы. Господствовавшая в течение всего XIX и большей части XX века естественнонаучная парадигма показала свою несостоятельность при попытках построения теории человека. Это обстоятельство иллюстрируется хотя бы тем фактом, что, например, различных определений личности существует, по некоторым оценкам, свыше 500.  Фактически каждый исследователь опирается на свою дефиницию личности, что, очевидно, демонстрирует явную вненаучность всех этих теорий (нарушается основной принцип верифицируемости!). Сходная картина прослеживается в других областях «человекознания», например, культурологии. Принцип верифицируемости для науки не нарушается лишь в том случае, если все исследователи находятся в рамках одной и той же объясняющей парадигмы. Так, например, постфрейдистские модели человека не подтверждаются исследователями, базирующимися, к примеру, на факторной теории личности Оллпорта. Хотя и те, и другие дают удовлетворительные результаты при разрешении практических (разных) задач психологического исследования. Отсюда следует, что проблемы, стоящие перед сегодняшней наукой о человеке, носят преимущественно парадигмальный характер, сопряжены с особенностями самого способа теоретизирования.

Таким образом, человек, в рамках классической научной парадигмы, необходимо должен был быть описан как единство дополнительных определений, в пределе как феномен, обладающий многими, минимум «двумя сущностями». Это предельное развитие картезианства, в свой черед, неизбежно предполагающее возврат к монизму. На самом деле речь идет о необходимости использования минимум двух дополнительных языков описания для описания единой сущности. Это наглядно иллюстрируется параллелизмом идейных течений Просвещения и Романтизма, позднее – позитивизма и философии жизни, в отечественной литературе эта коллизия известна как «основной вопрос философии» – об отношении бытия и сознания.

Рассмотренные этапы понимания человека можно представить и как этапы развития категориального аппарата, логики (языка описания).

Первый этап – обособление человека как предмета исследования. Отношение общего и единичного, всеобщего и особенного. Здесь речь идет о противоречии целого и части, противоречии единства момента и длительного процесса, противоречии единства взаимосвязи и движения. Человек определяется как тело, предмет. Это проблематика античности вплоть до Сократа.

Второй этап – качественная определенность предметов. Все люди различны, мало этого – каждый человек различен даже по отношению к себе самому, как непрерывно изменяющееся единство. Отсюда различие людей проявляется как особенность их взаимодействия друг с другом и окружающим их миром. Поскольку взаимодействие выступает как причинно-следственная связь, то в отношениях взаимодействия целый предмет выступает как одно из собственных свойств, целостность сводится к одному свойству (быть причиной). Категория качества предмета определяется путем приравнивания всего предмета одному из его свойств, таким образом, качественная определенность всегда выступает как редукция.

В пределе, при таком подходе человек предстает как «социальный атом», математическая точка. По мере развития познания человека он для самого себя выступает как совокупность своих свойств. Но здесь вскрывается противоречие между обоснованием совокупности, – что объединяет все эти и именно эти локально рассматриваемые свойства в целое? – и обоснованным. Различные качества человека выступают как различные сущности. Единство сущностей предстает как некая объединяющая метафизическая «сила», все более мистифицируясь. Это этап, связанный с развитием механистического подхода (эпоха Возрождения и далее).