Бесплатный фрагмент - Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные

ЛЕТОПИСЬ КЕНСИНГТОНА: ФРЕДДИ И ОСТАЛЬНЫЕ

КРАТКАЯ АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ ГРУППЫ «QUEEN»
В КАРТИНКАХ

— Часть вторая —

«шоу продолжается!» (продолжение)

/ — картинка №70 — / СВЕТСКАЯ БЕСЕДА, или САМ ПОШЕЛ! /

Однажды, а точнее, на другой день после разборки с крокодилом, Брайан, зевая. поднялся с роскошного персидского ковра, и — глаза вытаращил. Рядом с ним лежали и мрачно храпели три подозрительных лохматых личности.

— Как они храпят, — сказал себе Брайан. — Они раньше так не храпели.

И заорал:

— Па-адъе-ом!

Личности раззевались, захлопали глазами, вылезли из-под одеяла, и Брайан с ужасом узнал в них своих друзей.

— А, это ты? — проворчал Джон. — Ну, как дома, как дети, все здоровы?

— Да, все хорошо, спасибо, — почесался Мэй.

— Я в ванную, — сообщил Роджер. — Грязен я. Ничтожен. Верно?

— Ну немного, — тактично сказал Брайан. — Чуточку так.

— Сам-то ты хорош! — злобно прокричал в лицо оторопевшему Мэю Роджер. — Свинообразный! Навозное! Грибок ты плесневый! Скотина! Грязный я, видите ли! На себя посмотри, ранец!

— То есть? — не понял Брайан. — В каком смысле?

— В смысле зас, — отрезал Роджер и пошел по коридору.

— Мэйчик! — раздался вдруг радостный крик.

Брайан вздрогнул и медленно повернулся. Нет, все было точно так, как было. Это крикнул Фредди.

— Простите, вы мне? — спросил Брайан.

— Да конечно! — вскочил Фред. — Брайсик! Мальчишка! Дорогой ты мой носопырь! Ты, случайно, ничего не слышал, что я во сне говорил?

— В каком сне? — удивился Брайан.

— Значит, не слышал? — Фредди расплылся еще шире.

Брайан решил немножко его помучить.

— Ну, смотря об чем речь, — туманно сказал он.

— Браюся! — заизвивался Фредди. — Ну чего я говорил? Чего? Скажи мне скорее!

— Изволь, — кивнул Брайан. — Вот что ты говорил: «В детстве вера прививается и усваивается легче и крепче. Воспитание в глубокорелигиозной христианской семье является корнем, основанием. Такая вера выдержит испытания, невзгоды, лишения, и лишь окрепнет».

— И это я сказал? — брови Фредди трепетали на самом краешке лба.

— Сильно сказал, — пожал ему руку Джон. — Ну так чего?

— Чего-чего? — хмыкнул Брайан. — Пошли чайку тяпнем.

— Чайку! — потер руки Джон. — С водочкой!

— Индийского! — облизнулся Фредди.

— Пиквик! — крикнул Мэй. — С фруктой!

— С селедкой еще скажи, — ядовито сказал Роджер.

— Вы еще не в ванне?

— Я за полотенцем, — пояснил Тейлор. — Вытираться чем я буду? Исподним?

Полотенца он не нашел, сорвал вместо него со стены какой-то средневековый гобелен и оскорбленно удалился в ванную. Там он застал ужасающую драку. То Дэвид Боуи безуспешно сражался с Ангусом Янгом.

Дело в том, что Ангус пару дней тому назад пробрался в ванную к Боуи, да не один, а с братом Малькольмом и Брайаном Джонсоном (куда ж его девать?), и всласть накутился, устроив там сауну с парной и пивом. Убрать за собой, конечно, никто не озаботился, и вернувшийся ввечеру Боуи был мило и просто поставлен перед фактом — грязными следами, пивной пеной, скелетами тараньки на стенах и висящими на бельевых веревочках носками купальщиков.

Как было не мстить? Вот Боуи и мстил. Кроваво и беспощадно. Но пока бесплодно — к Ангусу на выручку примчался доктор Габриэл, и они вдвоем уже одолевали визжащего и плюющегося Буя.

Роджер посмотрел на дерущихся, фыркнул и пошел мыться в кухню. Тем более, что там его уже ждал Джон с излишками водки, не вместившейся в чайник. Излишки были вкусные, и после употребления последних просто необходимо было добавить. Добавили пивом, потом зажевали сгущенкой и пучком зелени. И в карты? Понятное дело, в карты. По маленькой, Джон? По маленькой. Ну поехали. Хода нет, ходи с бубей. Знал бы прикуп, жил бы в Глазго. Полковник был такая… ну и так далее.

— Здравствуйте, Фред! — тем временем разговаривал Фредди со своим отражением в зеркале. — Да какие вы молодцы! Да как вы хорошо выглядите! Экие усы!

— Да какие мы омерзительные, — подхватил Брайан. — Да какие мы отвратительные!

— Ты, сволочь! — ощетинил усы Фредди. — Че ругаешься, катценхаус!

— Хочу — и ругаюсь! — откликнулся Мэй.

— Да я ж тебя кормил! И поил! И усы подстригал вот этими самыми ручками!

— Какие усы? — осовел Мэй.

— Да вот эти, вот эти! — и Фредди затыкал в зеркало пальцем. — И ваще, ты в меня своими ногтями грязными не тычь! Сукин сын!

Тут только Брайан понял, что Фредди поссорился со своим отражением, а комментарии его, Брайана, принимал за зеркальные.

— Хи-хи-хи! — засмеялся он. — Сам себя обозвал! И я смогу — сукин сын!

— Кто? — повернулся Фредди. — Кто сукин сын?

— Да ты, — пожал плечами Мэй. — Сам себя обозвал.

— Тогда ты, — и Фредди отошел подальше для разбега. — Выря! Ослица! Жареный!

— Ты сам жареный, — обиделся Мэй. — Курдюк! Бурдюк! Мерзюк! Хуже даже — мерз!

— Я — мерз? — Фредди встал на карачки и медленно пополз к Брайану. — Я, да?

— Очень мерзкий мерз, — застенчиво сказал Брайан. — Если вы позволите.

— Да как ты смеешь, толстая морда, называть меня мерзом?

— Смею! Еще как! А как ты смеешь ползти ко мне на карачках?

— А вот как ты смеешь писаться у меня в студии?!! — заорал Фредди, и усы его затряслись от злости.

— А ты как смеешь петь в мой микрофон?

— А ты как смеешь играть на моей гитаре?

— ЧТО?

— Чего?

— Чья гитара?

— Ну уж не твоя!

— А чья же еще, слепой музыкант?

— А ты — дите подземелья!

— Ну ты негодя-ай! — замяукал Мэй. — Да вообще как ты смеешь ругать меня в моем присутствии? Сожрал?

Фредди открыл рот, сказал: «Хиджр» и медленно его закрыл. Он не находил слов для ответа. Разбежавшись, Фредди быстро-быстро, крепко-крепко постучался головой об каминную доску, и вдруг! Нашел! Нашел он Элтона Джона, который стоял, завернувшись в штору, и его не было видно. До настоящего момента, конечно.

— На вот тебе! — рявкнул Фредди, суя Элтона головой вперед под нос Брайану.

— Да на кой мне сдался этот лещ? — сморщил нос Мэй. — Снулый наверняка.

— Нашел я его, — пояснил Фредди, — забирай скорей, пока не попало!

Мэй аккуратно взял в охапку Элтона, а Фредди с легким сердцем ушел на кухню — подсматривать в карты Джона.

— Не лезь, советчик, к игрокам, не то… — начал было Роджер.

— Сам, — и Фредди вернулся в комнату, где застал Брайана плачущим.

Фредди, не долго думая, схватил Элтона, сидящего по-турецки и курящего кальян, за грудки, бешено затряс и проревел:

— Кто посмел обидеть моего наилучшайшего из наилучшайших?

— Да вот, — прохныкал Мэй. — Кто-то сел на мой парик и помял его!

— Ты зачем сидишь на его париках? — и Фредди треснул Элтона по уху. — Тебе чего, сидеть негде?

— Да это не он! — простонал Мэй.

— А кто? — Элтон был безжалостно отброшен.

— Не знаю-у-у! — и Брайан, вынув свой невыразимый фиолетовый платок, затрубил в него.

— Неженка, — показал на него Фредди. — Видали?

— Я очень смелый, — шмыгая носом, сообщил Мэй.

— Печенье «Нежность», — прохаживался Фредди. — Чувства и чувствительность!

— Отважный я! — плакал Мэй. — Не говорите грубостей!

— Жалостливый! — смеялся бездушный Фред.

— А ты! А ты-ы! Ы-ы-и-ихх! Хруммффф! Йаайййссььь… — Мэй попросту сдулся.

— Ну чего ты пищишь? — примирительно заметил Элтон Джон.

— Кто пищит?

— Ты пищишь, кто же еще?

— Это Я пищу?

— М, — неопределенно отозвался Элтон.

— Нет, это я пищу? Это ты МНЕ говоришь? — завелся Брайан.

— Нет, — пожал плечами Фредди. — Я молчу вот уже целую минуту. А что — ты пищишь, что ли?

— Пищал ли я? Ха! Ну конечно! То есть, тьфу! Не пищал! Это ты пищишь!

— Ах, я пищу? Я ПИЩУ?

— Да! — смело сказал Брайан и схватил леща.

— Я пищу! — бесновался Фредди, скача вокруг Брайана. — Я у него, видите ли, пищу!

— Да нет, не пищишь, — заметил Элтон Джон.

— Значит, он пищит?

— И он не пищит.

— А кто ж тогда пищит?

— М…

— И вообще ты во всем виноват, — и друзья, окружив Элтона, собрались задать ему перцу. И задали бы! Кабы не возвратились из кухни Джон и Роджер, а вслед за ними, оставляя грязные следы, из ванны не пришел Боуи, донельзя сырой, но не менее радостный.

— Как твой адвокат, — тут же сказал Джон Элтону, — я советую тебе немедленно рассказать, в чем дело!

— Я! — рванулся к нему Фредди. — Я скажу! Он же пищит, а ты спрашиваешь!

— Кто пищит? — почесал в затылке Джон.

— Ты что — тупой? Какой же ты тупой!

— Я попросил бы не оскорблять стряпчего! — подал голос Боуи.

— Хорошо, мне все ясно, — заметил Джон. — Кроме одного: кто же все-таки пищит?

— Он! — сказали хором все, показывая друг на друга.

Даже Роджер показал одной рукой на Элтона, а другой — на Брайана. Задранной ногой же он указывал на Фредди.

— Прекрасно, — ответствовал Джон. — Теперь заслушаем прения сторон. Элтон — к барьеру!

Элтон вышел к барьеру, отставил ногу и стал рассказывать:

— Я говорю, что они пищат. Они говорят, что я пищу. Но пищать я попросту не могу, потому как пищат они, а не я. Нам же, всем вместе и каждому в отдельности, в заданных условиях предписанного, тождественного, релевантного, пертинентного и суммированного, в одно время и в одном же месте, просто, как-то, знаете ли.., — и он. замолчав, выразительно развел руками.

— Понятно, — кивнул Джон. — Ну, что же, нечто подобное я и предполагал.

— А все-таки, — подал голос Боуи. — Кто пищал-то?

— Они, — отозвался Элтон. — Или я. Не помню. Давно здесь сидим.

— А если честно? — нахмурился Джон.

— Если честно, то я боюс, — прошептал ему Элтон. — Но могу и честнее — пищал я. Или они.

— Так, — сказал Роджер. — Кто из вас врет? Ты, Годзилла?

И он указал на Фредди, который тут же запел басом арию царя Бориса.

— Значит, он пищать не может, — сделал вывод Джон. — Следовательно, он не врет. А кто?

И все быстро обернулись, уставившись на Брайана. Тот смутился, принялся что-то горячо и хлопотливо объяснять, но тут же закатил глаза и с шумом упал.

— Допищался, — заметил Роджер.

— Пискун, — с омерзением констатировал Фредди.

— За что уронили оного? — показал пальцем на тело Джон.

— Тут как все вышло-то, — принялся махать руками Фредди. — Мы собрались поругаться, а тут — вон оно что!

— Ру-гать-ся? — хищно сказал Джон. — Я вот как позову Рингу — и будет вам на молочишко! Да как же вам не стыдно, вы, уважаемые в узких кругах люди и относительно популярные рок-звезды?!!

— Да! — вмешался и Элтон. — Как решились вы ругаться — без нас? Вот я вам подкину несколько вкусненьких образчиков брани — волосянки, гусеницы, червяки кольчатые, ноги перепончатые! Ржавые кабаны, особенно — Брайан! И еще — хвосты. Казуары. Тина.

Слово «тина» было последней каплей для присутствующих. Особенно — для нашего дорогого Брайана, который едва проморгался, как вдруг — «ржавый кабан»! Словом, над восстановлением морального облика Элтона он работал сильнее всех. Аккуратно вытерев напоследок ноги о бывшую когда-то белоснежной манишку Элтона, он уселся в кресло и вытянул ноги.

Тут в приоткрытую дверь сунулась чья-то удивленная физиономия.

— Добрый день! — сказала она, непристойно вращая глазами. — А что тут? Пьют?

— Ругаются, — заметил Роджер.

— Кто это? — осведомился Фредди, сидя спиной к двери. — Что за палочник?

— Это Дэвид пришел, — сказал Джон.

— Он здесь, — Фредди указал на Боуи. — Не делайте из меня осленка.

— То не тот, то другой Дэвид. Гэхен его фамилия. Этот самый Гэхен славится.

— Чем славится? — капризно сказал Фредди. — У нас тут кто-то славится, а мне не говорят? Может, нам его побить следует? Чтоб не так славен был?

— Он ругается хорошо, — сказал Джон. — Лучший в мире по бранным словам.

— Лучший в мире — это Курт Кобэйн, — покачал головой Фредди. — На свалку его.

— Я ругаюсь красиво, — сказал Гэхен, уже проскользнувший в комнату и теперь сидящий у камелька. — А он — вульгарный тип.

— Чо это? — сказал Кобэйн, вылезая из камелька. — Это я — тип? Вмажу счас! Давно я за тобой охочусь, люпус!

— А ты тогда — азинус!

— Рот закрой, каша без топора!

— Сам заткнись, моржачий!

— Задавлю, продранный!

— Я сам тебе по голове дам, сплющенный!

— Ну, держись, жук-асцедент!

— Да на себя посмотри, младший аркан!

Кобэйн не выдержал и с криком налетел на Гэхена. Они, мяукая и подвывая, покатились по полу, сшибая и разбрасывая во все стороны мебель и присутствующих. Все кинулись их разнимать, и в результате обычный беспорядок в комнате превратился в БЕСПОРЯДОК.

— Устал я! — заявил наконец Брайан, вставая с кресла. — Пошли вон из моего дома!

И тут внезапно все вспомнили, что находятся в гостях у Брайана. И всем стало фу, как стыдно. А Мэй, нимало не смущаясь, прошествовал в кладовку и заперся там.

— Он объявит там голодовку! — осенило вдруг Элтона. — И сдохнет, а нам потом отвечать!

Все кинулись к двери в кладовку и принялись уговаривать Брайана выйти.

— Не могу! — кричал Брайан, судя по звукам, пытающийся изощренно свести счеты с жизнью. — Не вылазят, окаянные!

— Не надо, Мэйчик! — вопил в щель Боуи. — Они все просят прощения!

— Просим! Просим! — раздался нестройный гул голосов.

— Не выйду! — отвечал Мэй. — Рано еще!

— Брайан, не надо! — завопил Джон. — Как же мы без тебя?

— Я ненадолго, — говорил Брайан. — Мы скоро встретимся.

— О! — и Фредди принялся ломать руки. Гэхену. — Это все из-за вас! Разнесли весь дом! Шакалы! Избить, и все!

И он бросился с кулаками на общество, но тут дверь кладовки отворилась.

Нервный Элтон завизжал, ожидая увидеть болтающийся в дверном проеме длинный и несчастный труп Брайана с табличкой на груди: «В моей смерти прошу винить всех, поскольку все — сволочи!».

Однако Брайан, живой, здоровый и пыхтящий, просто задом выкарабкался из кладовки, таща за собой кучу всякой дряни. Которой он тут же принялся всех оделять, аргументируя.

Элтону он вручил пылесос (Ишь, как извалял мой ковер! Линяешь, что ли?).

Боуи — тряпицу и «Мистер Мускул» (Драй, драй, тебе полезно).

Джону — поварешку (что-то кушать хочется…).

Роджеру — ситечко (И пить…).

Фредди — выбивалку для ковра (Ты же больной, тебе надо чистым дышать).

Кобэйну и Гэхену выпало особое задание. Они должны были развлекать трудящихся во время страды. Залезши на шкаф, они тут же принялись петь на два голоса, и это было жутко и страшно.

В общем, квартира довольно скоро была вычищена. Мэй, проснувшись через два часа, принял работу, после чего пригласил всех в столовую, на чашечку чая. С водочкой, конечно. А вы подумали, с чем?

P.S. Что же Фредди делал с выбивалкой, спросят нас пытливые читатели? Ну не ковры же выбивал, верно? Он ею дирижировал, не позволяя нашкафным певцам сбиться с такта. А что же они пели? В основном народное: гимн солнцу, «Ох ты, Порушка-Пораня», ну и подобную рвань. Всё.

/ — картинка №71 — / ЛА-БИ-РИНТ, или ЗЛЮЩИЕ /

Однажды вечером Брайан проходил мимо студии и с удивлением заметил, что двери ее забиты досками, а щели законопачены кусками клеенки и жвачкой. На двери болталась дощечка, извещающая возможных посетителей, что «Ходить кругом через черный ход, но лучше не надо». Брайан сразу понял, почему «лучше не надо» — из-за забитой двери неслись ужасные крики и хриплые вопли.

— Чую глас Фредов, — прошептал себе Брайан. — На него напали. Спасать надо.

И он осторожно пошел обратно. Но тут его внимание привлекла кошка. Знакомая это была кошка. А именно — кошка Фредди по кличке Переверсия. И вылезала она из неприметной отдушины в стене студии. Кстати, и оттуда время от времени вырывались отчаянные клики.

— Ну почему я? — захныкал Брайан, но все-таки подошел к отдушине и всосался в нее. Отчаянно работая позвонками, он прополз по всей вентиляционной системе и — выпал. Прямо под ноги Фредди и Роджера. Которые поглядели на него с укоризной и злобой.

— Нарисовался, — сплюнул Роджер. — Фред, ты же сказал, что никто нас не найдет и никто не придет? А этот? Ворвался, понимаешь, как неясыть!

— Кто же знал, — развел руками Фредди, — что этот разгильдяй окажется таким настырным? Разве пришибить его совком?

— Не надо меня шибить! — попросил Мэй. — Я сам уйду!

И правда, он попытался сам уйти. Тем же способом. И благополучно застрял.

— Ты скоро? — спросил Роджер у отчаянно дергающихся и сучащих ног товарища. — Нам некогда. Дела у нас. А ты мешаешь, моссад ползучий!

— Вали отсюда! — Фредди ущипнул Мэя за лодыжку. — Лезь давай!

— Не можу, — глухо сказали из дыры. — Стимула нет.

— Че застрял? — заревел Фредди, ощетинив усы.

— От волнения, — пробубнил Мэй. — Расширение физических тел вследствие стресса. Книжки надо медицинские читать.

— Я тебе почитаю щас! — и Фредди разорвал закричавшему Брайану левую штанину.

— Лезь, ты, сволочь! — пыхтел Роджер, толкая Мэя в зад микрофонной стойкой.

— Погодите! — вопил Брайан. — Там мешает чего-то! Не могу понять!

— Будьте любезны! — орал в ответ Фредди. — Освободите проход!

— Помогите! — заверещал Брайан. — Скорее, тащите меня обратно!

Роджер поморщился и посмотрел на Фредди. Фредди сделал удушающее движение и посмотрел на Роджера. Они ухватили за ноги Брайана и вытащили его на свет вместе с затычкой, коей, к всеобщему удивлению, оказался мессир Джон Дикон.

— Еще один, — с тоской сказал Роджер. — Что за пакость?

— Это же я! — бархатным голосом успокоил его Джон. — Не узнали?

— Узнали, — сказал свирепо Фредди. — Вон!

— Не смею, — смиренно откликнулся Дикон, склонив голову, — покуда не известно будет нам о богомерзких занятиях, кои воспроизводили вы тут вдали от родной и неизмеримо большей части коллектива?

— Большей? — Фредди раздулся, как жабак. — Кто тут главный?

— Мы, — сказал Джон. — Еще вопросы есть?

— Ну и идите отсюда! — раздул ноздри Роджер. — Не скажем ничего!

— Он пошутил, — встрял Мэй. — Извините моего несдержанного дружка.

— Как дам сейчас! — обычно невозмутимый Джон рассердился не на шутку. — Всех разобью! Скрывают! Палкой вот этой, — и он, подхватив с пола забытый совок, ринулся в бой. Совок был отнят и отправлен в угол, а Джону мигом поднесли вкусный пирожок с малиною.

— А, ну так это же совсем другое дело! — и Дикон принялся лакомиться, не обращая внимания на умиленно смотревших на него друзей.

— Чем вы тут занимались-то? — спросил Брайан, когда смотреть на жующего Джона надоело. — Читали вслух? Или плели чертей из капельницы?

— Мы клип репетировали, — нехотя раскололся Фредди. — Мой. Называется «Great Pretender».

— То-то вы и притворялись? — восхитился Брайан. — Ловко!

Фредди, которому эта идея в голову не приходила, горячо закивал.

— Точно! — сказал он. — Мы входили в образы!

— А как же я? — встрепенулся Мэй. — И Джон? Мы-то? Как?

Фредди с укоризной потыкал ему в живот согнутым крючком пальцем.

— Не возьму, не возьму, голубчик, — ласково сказал он. — Фактура не та! Ребра-то, а? Гляди! Просто шереметьевский баркас какой-то! Как грится, над синим над морем плыл белый баркас, за баркой тащился угарнейший газ! Это про тебя!

— Фактура не та? — оскорбился Мэй. — Во!

И он выпятил свою впалую грудь, как голубь-дутыш.

— Оно и видно, что ты самый натуральный принтипрам! — захохотал Фредди.

Брайан замер.

— Как? — тихо сказал он.

— Принтипрам, — нерешительно сказал Фредди. — Комик. Петрушка ты. Петраков-Горбунов.

— Ага, — и Брайан аккуратно поддернул рукава.

— Дурак ты, — сказал Фреду Роджер, и юркнул в отдушину. — Сегодня что?

— А что сегодня? — опасливо спросил Фредди.

— Полнолуние! — и Джон нырнул вслед за Роджером. — Атас!

— Мэю плохо, товарищи! — раздался крик Роджера уже с улицы. — А сейчас и Фредди будет! Помогите, кто может! Кто может — помогите!

— А, ч-ч-черт! — выругался Фредди. — Я и забыл!

— Поздно, — заявил Брайан, пальцем пробуя клыки на остроту. — Казнить нельзя помиловать.

И он бросился на Фредди.

— Стоп! — крикнул вдруг Фредди. — Не можно меня грызть!

— Это почему? — мягко спросил Мэй, приглаживая рыжую шерсть на ушах. — Можно. И еще как.

— Ты забыл? — и Фредди подвигал бровями. — Заражу тебя. Могу.

— Ага! — сказал Брайан насмешливо. — Свинкой.

— Козлинкой! — сердито отозвался Фредди. — И значит, ты умрешь.

— Ага… — сказал Брайан, начиная понимать.

— Не смей понимать! — рявкнул ему Фредди. — Ты ничего понимать не должен! Но опасаться — обязательно.

— Ага, — сказал Брайан в третий раз, и тут же забыл о вышесказанном. — Хорошо, раз кусаться нельзя — задушу.

— Да за что же? — прохрипел Фредди, уже вися в воздухе.

— Положено, — и Мэй старательно задушил Фредди.

Не до смерти, конечно. Фред бы этого не позволил никому. Он пнул Брайана в нехорошее место и сбежал. Кинувшись в щель под плинтусом, он понял, что опоздал — там уже сидели восемь тараканов, мышонок и Элтон Джон, показавший ему кулак. Фредди мгновенно понял, что ему, как и Кевину Костнеру в похожей ситуации, бежать совершенно некуда. Он с полнейшим равнодушием поглядел на наступающего, как кавалерия, Брайана, и, скрестив руки на груди, изрек:

— Где твой кинжал? Вот грудь моя! Лучше не подходи, а то… А то как дам тебе по затылку дубиной!

Брайан захохотал и вытянул свои страшные шерстистые руки. И тут за спиной потерявшего человеческий облик гитариста появился темный силуэт и без звука опустил ему на голову силуэт дубины. Брайан икнул, сказал: «Хрящевато мне» и грохнулся прямо на синтезатор, нажав сразу на все клавиши. Раздавленный инструмент издал истошный крик, который услышали все жильцы окрестных домов в радиусе пяти миль. Но — не обратили особого внимания, решив, что это опять дедушка Джорджа Харрисона вернулся домой позднее обычного и попал под кастрюльно-сковородочный обстрел бабушки Дикона, которая с недавних пор жила вместе с дедом в кенсингтонском браке — сложном, но зато нескушном.

Черный человек тем временем вытащил Фредди из-под стола и заботливо привел в чувство хлесткими ударами по щекам. Конечно, это был Дэвид Боуи. Он шел домой со съемок фильма «Лабиринт», где играл короля гоблинов Джерета, прямо в гриме и гоблинском плаще, и услышал дикие вопли Роджера. Спасти же несчастного Фредди, как объяснил сам Боуи, ему захотелось из чисто моральных соображений (хотя и ежу было понятно, что он надеялся на крупное вознаграждение). Фредди пожаловал Боуи пять фунтов за спасение души, после чего велел идти в «Шинок», заказать там два подноса имбирного пива и ждать. Что Буй с блеском и исполнил.

Брайан пришел в себя через пять минут.

— Вы живы, друг мой! — кинулся обниматься Фредди. — А я уже стал волноваться, что останусь без развлечения!

— Какого еще развлечения? — сварливо отозвался Мэй. — Отцепитесь, ради Бога. И отчего у вас на шее пятна? Вас душили, может быть?

— И еще как! — радостно сказал Фредди. — Но это в прошлом. Идемте, дорогой вы наш человечек, в «Шиночек», дабы отметить!

— Чего отмечать? — ворчливо сказал Брайан. — Дела надо делать. Картошку там, овес… На поля надо, товарищ!

— Сначала — в паб, — непререкаемым тоном заявил Фредди. — А то какая работа?

Придя в «Шинок», они застали там Боуи за бокалом эля «Давайте плясать», Джона с неизменной «Группенчайкой», Джима Хенсона с «Мэри», а также еще около дюжины кенсингтонцев, сгрудившихся вокруг их столика. Хенсон как раз, давясь от смеха, потешал собравшихся рассказом о том, какие слова кричал Боуи на съемках «Лабиринта», когда его вертели, подвесив на веревках, во все стороны!

— А что он кричал, когда мы пошли пить кофе, а его оставили тихонько качаться вниз головой?!! — кис от смеха Хенсон. — Я такие слова даже написать боюсь! У нас два прожектора лопнули!

— Гррммм, — отвечал Боуи, которого, по-видимому, рассказ не очень потешал.

— А вот и мы! — обрадовал всех Фредди, входя в помещение и втаскивая за собой Мэя. — Где наше пиво?

— Я не пью пива! — отрезал Брайан. — Сахарной водички, будьте любезны. Полкружечки, я на службу опаздываю.

Мгновенно в «Шинке» наступила зловещая тишина. Стали оглядываться даже сидящие за дальними столиками мрачные личности.

— А ну, мужики!

— и кричащийлягающийсяругающийсяисопротивляющийся Брайан был повален на столик, а в рот ему через воронку была влита добрая порция имбирного. Мэй еще какое-то время икал и исходил пеной, но вскоре его повело, он обнял Боуи, Фредди назвал «дорогая», и, влезши на стол, объявил текущий день «Праздником избавления от скверны». Пиплы вывалили за пьяным Мэем на улицу, повлеклись к Темзе и чуть не потонули все к чертовой матери…

Всё. А чего вам еще? И так ясно, что утром Брайан едва не подох от жуткого похмелья. И Фредди утром едва не подох от злости, когда увидел, что Боуи безжалостно обесцветил его дареный парик. А про несчастного Джима Хенсона вы все знаете. Да, да. Это все из-за того проклятого ночного купания. Не лезьте в Темзу в сентябре, иначе сведения о вас в Энциклопедии Удивительных Людей будут занимать одну строку и две даты. Мы всех вас любим. Потому что вы читаете нашу книжку. А кто не читает — к тем мы относимся с сухим недоверием. И не любим. Вот. Хотя, может быть, они просто не умеют читать? Ну так прочтите им кто-нибудь вслух! Лады? А нам спать пора.

/ — картинка №72 — / КАКИМ ОБРАЗОМ У ФРЕДДИ ПОЛУЧИЛСЯ ПРЕКРАСНЫЙ ОПЕРНЫЙ ТЕНОР? или ВОТ КАКИМ ОБРАЗОМ У ФРЕДДИ ПОЛУЧИЛСЯ ПРЕКРАСНЫЙ ОПЕРНЫЙ ТЕНОР! /

Однажды Фредди захотел петь серьезные штуки. Сольными проектами он заниматься не собирался — хватило с него «Беда Гая». После этой волокуши их отношения с Макком осложнились до такой степени, что бедный мюнхенец получил пенсионную книжечку и медаль «За спасение утопающих», потому что медалей «За долготерпение в работе с Фредди» еще не выпускали.

Но Фредди — на то и Фредди, чтобы не опускать рук. Поэтому он затеял межрайонные соревнования по настольному хокбилу. Это такая игра с шашечками, гоняемыми специальными клюшечками по игровому полю. Желающих Фредди записывал, а нежелающих бранил и дергал за волосы, принуждая.

Брайан же ничего про хокбил не знал. Он внезапно обнаружил, что все концертные, клиповые, авторские и потиражные у него закончились, и время пришло вновь работать в пожарной части, тем паче что Элтон, подрабатывающий там колоколом, ушел в вынужденную отставку — голова очень болела.

Прибежав в пожарку, Брайан с удивлением узрел там всю команду, сидящую у телевизора и с вожделением зрящую концерт «Живая магия» на Уэмбли. При этом у касок всех номеров текла обильная, тягучая и осклизлая слюнища. Брайан решил сбежать, но был замечен.

— А-а-а! — нехорошим голосом протянул начальник части. — Вот и наш гитаристик. Давненько, знаете ли!

— Я ж занят был, — пропищал Мэй, показывая на экран. — Сами видите!

— Видим, — склонил голову начальник. — Значитца, ты у нас звезда нонче?

— Гражданин начальник! — завыл Брайан. — Пожалей! Я нищ, как мышь!

— А Мэй-то зажрался, — осуждающе покачал головой один из зизитоповцев.

— Пошел отсюда! — заревел начальник. — Ты уволен!

— Да какая же я звезда, дорогие мои! — захныкал Мэй. — Хоть поверте! Хоть проверте!

— Это что? — ткнул ему за спину нач.

— Гитара моя, — развел руками Брайан. — Балуюсь иногда. А за это, — он покосился на телевизор, — я денежек уже не получаю, не-ет!

— Сыграйте, — попросил один из касок, Энди Белл.

Его напарник, Винс Кларк, согласно качнул большой ушастой головой с низким и покатым, как у пещерного человека, лбом.

— Я стеснителен, — покраснел Брайан. — На людях не могу.

— Играй, тебе сказали! — заорал начальник, покраснев лицом.

— Извольте, господа, — и Мэй, неуклюже охватив гитару, попытался подобрать одним пальцем «чижика», но предательские руки вспомнили и вывели длинную уничижительную для окружающих руладу.

— Эт-то что.. Эт-то к-как понимать? — сдвинул брови нач.

— Чижик-пыжик, где ты был! — немузыкально завопил Мэй, дергая за струны, которые, против хозяйской воли, так и норовили выдать заунывную приятную трель.

— аааААААааа! — и Брайан, закрываясь руками, вылетел на улицу, провожаемый запущенным ему в голову штуцером.

Он стоял на перекрестке и горько плакал, как вдруг к нему подошел Элтон Джон.

— Что? — спросил он отеческим голосом. — Выгнали?

— Выг-агаг-нали! — прохлюпал в ответ Брайан.

— Работы нету? Это не беда, — и Элтон, пожалев маленького Мэя, встал на цыпочки, чтобы погладить его по кудлатой голове. — Идем. Я знаю, что делать!

— Я тоже, — утер слезы Мэй. — Пойду и утоплюсь. Пусть друзья завидуют. Пруд — лишь для тех, кто вправду крут.

— Глупенькой! — и Элтон, взяв Мэя за руку, повел за собой.

А привел он его в один большой дом, где за столом сидел дядечка с очень строгими глазами, которого Мэй никогда в жизни не видел.

— Ты хочешь продать меня? — шепнул он Элтону. — На галеры?

— Тихо ты, капустян, — ткнул его в бок Элтон. — Не позорь мою плешь.

И он подтолкнул Мэя к столу.

— Мне очень страшно, — доверительно сказал Брайан дядечке. — Но я терплю.

Дядечка строго посмотрел на Брайана.

Брайан трусливо посмотрел на дядечку.

Дядечка вытащил из под стола гитару и нацелил ее на Брайана.

— Все скажу, — задрал лапы вверх Мэй. — У Коллинза тайная фабрика по производству открывашек. Фредди хочет Макку подсыпать в постель ведро тухлой капусты. Стинг списал две ламы, а сам на них ездит в горы за дровами. Боуи боится щекотки. А Элтон…

— Хватит, хватит! — зашипел Элтон. — Мы пришли сюда не за этим.

— Точно, — кивнул дядечка. — Распишитесь тут.

Брайан дрожащими руками взял маркер и написал на гитаре большими корявыми буквицами «Браин Муй». Дядечка отнял гитару, качая головой, исправил ошибки (Брайан проворчал: «Мне лучше знать, как меня звать»), потом швырнул ее через всю комнату на конвейер и крикнул:

— В производство!

— А где это? — бестолково закрутился на месте Брайан. — Куда?

— Я не вам! — огрызнулся дядечка. — Ваша гитара теперь в серийном производстве. С вашим именем. И получать вы за это будете… — и он показал Мэю последнюю строчку контракта.

Мэй встал на руки и захлопал в ноги. Его успокоили, после чего он стал неизмеримо важен, солиден и попросил показать, где здесь туалет.

…Фредди же тем временем тоже раздумывал, куда бы поехать в свободное время. В Мюнхен ехать он не хотел, так как только что подсыпал кое-куда ведерко кое с чем. На Ибицу его не звали после того, как он со своим ибицовским приятелем Тони Пайком поджег две дюжины воздушных шаров, развешанных для красоты возле одного ресторана. Потом, правда, выяснилось, что они сами и развесили эти шары, готовясь к вечеринке в честь самого Фредди и Элтона Джона, но это островитян не колыхало, и английские гости за нарушение экологической обстановки были выставлены вон.

Через неделю Фредди с Джоном пролетели над Ибицей на дельтаплане и обильно оросили красоты острова засахаренной сгущенкой, окончательно потеряв надежду на последующий островной отдых.

— Тьфу! — сказал Фредди в ответ на официальный разрыв отношений с Ибицей и решил немного позаниматься благотворительностью. Для начала он отправил пару фунтов маме с папой с просьбой купить себе приличный особняк где-нибудь в центре Лондона. Папа уже не сердился на беспутного сына, поэтому переезду обрадовался. Однако ни в какой не в Лондон, а в маленький домишко возле шумного аэропорта Хитроу. Мама чуть не убила несчастного папу, но тот был непреклонен.

— Пусть не называет нас иждивенцами! — гордо говорил он. — Голодранец!

Мама утирала слезы, но все же пошла на поводу у папы. Сестру же Кашмиру не спрашивали — она всегда и на все соглашалась.

Фредди же на все на это было глубоко начхать. Он отправил деньги, и Бог с ними со всеми. Покончив с меценатством, он решил пойти в гости к Роджеру. Но того не оказалось дома. Тогда он решил пойти в гости к Джону. Но и того — вот проклятье! — тоже не оказалось дома.

— Убью! — пообещал Фредди. — Всех! Вот только к этому зайцу Брайану заскочу. Мы их вдвоем убьем!

У Брайана же сидела Анита. Она зловредным голоском сообщила, что мистер Мэй в отличие от некоторых тунеядов занимается работой. Фредди, проглотив «тунеяда», тактично осведомился, где же изволит работать мистер Мэй? Анита, мило улыбаясь, сообщила, что мистер Мэй, в отличие от прохлаждающихся лентяев, день-деньской пашет в своей конторе. Фредди сквозь зубы потребовал адрес конторы. Анита, лениво потягиваясь, адрес дала. Фредди вышел, аккуратно обрезал все бельевые веревки, насыпал в газонокосилку камешков и выложил на коврике нехорошее слово из собачьей радости. После этого он с чувством выполненного долга громко кашлянул, одновременно сломав замок на почтовом ящике, и решил все же сходить поглядеть на чудо двадцатого века — работающего Брайана!

Он зашел по указанному адресу, открыл дверь в кабинет — и застыл на пороге. За огромным дубовым столом, небрежно положив на него ноги в лаковых штиблетах, сидел Брайан Гарольд Мэй! Одетый в великолепно сидящий белоснежный смокинг и зажав в зубах сигару, он небрежно отвечал на телефонный звонок:

— Ну? — гремел он. — Слушаю! А, Хэммет! Чего бы вам хотелось, Хэммет? Вы не имеете струн, но имею их я. Я желаю их продать. Вы желаете их купить? В таком случае обратитесь к моему коммерческому директору, скажете — мистер Мэй просил уважить. Да, конечно, в гольф не откажусь. А Шенкеру скажите, чтоб больше здесь не появлялся, я ему позавчера обеспечил! А я говорю — обеспечил! А я говорю — нет. А я говорю — в морду ему дам! Что? Не хочет? Ну вот видите. До встречи. Мой поклон Ольге Яновне. Я жду вас во вторник!

— Видал? — спросил он у Фредди, брякая трубку на рычаг. — Проблемы, проблемы… А у кого их нет? У тебя тоже, видимо, есть, раз ко мне зашел?

— Ты таперича крестный отец? — с уважением спросил Фредди и даже усы пригладил.

— В каком-то смысле, — деловито сказал Мэй. — У тебя все? Я, конечно, рад, что ты навестил, но — дела, дела, контакты, конфликты… Заходи попозже, скажем, — он полистал календарь, — годика через пол. Как раз денек у меня свободный будет.

— А если альбом писать, — с сарказмом заметил Фредди. — то мне как — через год прибегать?

— Вот-то, вот-то, — снова сказал кому-то в трубку Мэй. — И тре-мо-ло! Запиши, — и он отвернулся он Фредди, сделав ему через плечо прощальный жест пальцем. Фредди тоже сделал ему жест пальцем — но отнюдь не прощальный. Он не желал уходить. Он так и заявил:

— Не пойду!

Тогда Мэй нажал какую-то кнопицу, и в кабинет тут же влетели Лемми и Том Арайя. За ними гигантским шагами топал Бабба Смит. Фредди заулыбался ему, как старому знакомому, снял пальто и протянул Смиту со словами:

— Вон там, гардеробщик, повесьте, пожалуйста.

Бабба взял пальто и со словами:

— Г-гардеробщик… — надел пальто обратно на Фредди, схватил его за лацканы и вышвырнул в окно. Лемми и Том придерживали Фредди за ноги, чтобы вернее прошел.

Внизу послышался жалобный крик Дэвида Боуи.

— Гардеробщики! — раздался сверху крик Смита. — Гардероб не хотите починить?

— Я вам покажу! — Фредди побросал ногами и пошел, делая вид, что не слышит из-под снега стонов Боуи.

А пошел он к Джону, в смутной надежде, что тот вернулся. Тот вернулся, и встретил Фреда на пороге с бутылкой маслица «Джонсон&Джонсон».

— Это мне? — с омерзением посмотрел на масло Фредди. — Пошли лучше водочки тяпнем!

— Нельзя, — отказался Джон. — У нас прибавление.

— Так тем более! — подпрыгнул Фредди. — Обмоем!

— Говорю — нельзя, — и Джон развернулся уходить.

Фредди схватил его за полу халата, но тут же был окачен маслом и присыпан присыпкой.

— Мои глаза! — вопил Фредди, катаясь по площадке.

Джон, и не подумав глянуть, что там у друга с глазами, захлопнул дверь. Фредди тут же поднялся и стал вырезать ногтем на двери Джона краткое, но емкое слово. Дверь тут же распахнулась, и Шерри одела Фредди на голову памперс, закрепив липучками для надежности.

— У-уй! — вопил Фредди, отплясывая с памперсом на макушке по площадке. — Я ослеп! Ах, как пахнет! Ах, как пахнет!

Оступившись, он слетел с лестницы и с хрустом ушел в сугроб.

— Буду с Роджером дружить, — ворчал он, бредя спустя полчаса по темной улице. — Он мой товарищ. Не то что разные там плодоносящие и руководящие…

Роджера вконец разъяренный Фредди нашел в студии, на двери которой было мелом написано: «Здесь — кросс!»

— Кроссы устроили! — рассердился Фредди, стуча в дверь ногой. — И где? В святая святых! Ну, я им покажу! Каждый от меня получит! Каждый!

Но спустя минуту он уже вылетал из окна, а Роджер смотрел ему вслед и хохотал, как ненормальная кукабарра. Из-за его плеч выглядывали здоровенные парни с гитарами, а один угрожающе потрясал губной гармошкой.

— Это моя новая группа — «Кросс». — крикнул Роджер. — А тебе не мешало бы отдохнуть! Усталый ты какой-то. Нервный стал. Глаз не дергается?

— Пошел отсюда! — был ответ из сугроба.

— Нет, правда! — не унимался Роджер. — Тебе надо сменить имидж! Попой-ка!

— Я так и знал, что вы там пьете, а не играете, — сплюнул Фредди.

— Да нет, ты попой-ка в опере! — посоветовал Роджер. — Вот эдак — а-а-а! О-о-о!

В стекло рядом с головой Роджера влепился мощный снежок.

— Дурак ты! — обиделся Роджер. — Я тебе умное говорю. Вон Градский. Знаешь Градского? Тоже в опере был, и даже пел там какого-то петуха…

— Петуха? — с сомнением сказал Фредди. — Градский, говоришь? Гм. Ладно, я подумаю. Кстати, у меня для тебя тоже есть кое-что!

— Да? — обрадовался Роджер, высовываясь из окна.

— Да, — кивнул Фредди и закатал ему снежком в глазенап.

После этого он долго спасался от всей роджеровой группы через подворотни и проходные дворы. Спасшись, он решил все же последовать совету Роджера в плане отдохнуть. И поехал на Ибицу. Ему даже не дали выйти из самолета и подожгли шасси. Еле взлетев, Фредди принял решение погулять пока по Мадриду — рядом все-таки.

В Мадриде Фредди тут же набился на интервью на местное телевидение, в котором он со вполне понятными целями рассыпал похвалы местной оперной знаменитости Монсеррат Кабалье. Вернувшись с телестудии, он забрался с ногами на диван, подвинул к себе телефон и пакет с горохом и принялся ждать, дрожа от нетерпения и плюясь гороховыми стручками во все стороны. Звонок не заставил себя ждать. Монсеррат принялась выражать ответные восторги в адрес Фредди.

— Я в восхищении! — кричала она.

— Королева в восхищении! — отвечал Фредди.

— Нам бы… того! — намекала певица.

— Нам бы… этого! — интимно вторил Фредди.

— Спеть бы, — хором сказали они. — И непременно оперу.

— Черт возьми! — опять же в один голос заметили они.

— А разве вы уме… — начала Кабалье.

— А вы меня нау… — откликнулся Фредди.

— Жду.

— Щас.

Через неделю в дверь к Монсеррат, которая уже извелась, ожидаючи, постучали. Судя по звуку, стучали ногой. Певица открыла и заорала:

— Дверь портите!!!

— Прошу прощения, — галантно снял шляпу невысокий немолодой человек с усиками на бледном лице. — Это здесь делают оперу?

— Ага, — недружелюбно сказала Монсеррат. — Но вас это не касается.

— Так я же вам звонил! — закричал усатый человек, и знаменитая певица с ужасом узнала в нем знаменитого певца.

— Боже, как вы плохо выглядите! — с чувством сказала она. — Вылитый Кощей!

— Недоедаю я, — скорбно склонил голову Фредди. — Страдаю я.

— Как я понимаю, вы и есть Фредди Меркури? — уточнила певица.

— Точно так-с, — и Фредди шаркнул ножкой.

— Ну а я — Монсеррат Кабалье, — и невероятно толстая тетя сделала книксен. При этом внушительная корма ее вспомнила, что она — центр тяжести, и перевесила. Всей своей невероятной громадой певица обрушилась на ни в чем не повинный журнальный столик орехового дерева.

Даже если бы на месте столика сейчас спокойно жевал свою жвачку гиппопотам, это обстоятельство не спасло бы его от печального конца — столик с диким криком разлетелся, а тетка с ужасным воплем грохнулась на пол, увлекая за собой Фредди.

— Та-ак, — проскрежетал чей-то, печально знакомый Фредди, голос. — Та-ак. Вот, значит, что вы тут поделываете! А трепал-то: «Больной, больной!» Вижу я, какой ты больной! Пощады не ждать! Милости не просить! Убью.

Фредди с Монсеррат в страхе смотрели на очень злую Мэри, которая чеканным шагом прошествовала к бывшему столику и ахнула по нему ногой. Останки деревянной продукции разлетелись по всей комнате, а из недр их вдруг выскочил какой-то ключ. Мэри поднесла его к глазам, и Фредди обмер — ключ был от его гостиничного номера! Видать, выскочил из кармана при падении — и вот вам добрый день, веселая минутка!

Мэри ухнула. Фредди зажмурился. Ключ впечатался ему аккурат промеж глаз. Монсеррат же, вместо того, чтобы воспомоществовать, захлопала в ладоши, сбегала на кухню, вернулась оттуда с добротной скалкой и принялась обрабатывать Фредди так весело и ловко, что Мэри с уважением обняла певицу, сказала:

— Теперь я спокойна. Он в надежных руках.

И ушла. А Фредди так кричал, что порвал свой голос к свиньям и теперь только тихонько попискивал, как голодный комарик.

— Итак, — с хрустом потянулась толстая тетя. — чтобы стать настоящим оперным певцом, надо… Погоди, не так. Надо сперва как следует покушать. Потом — чтобы вокруг тебя была зеркальная чистота, располагающая к комфортному пению. Затем… Ты еще здесь, чудище? Беги в магазин!

Так у Фредди началась черная жизнь. Он ходил в магазин, готовил еду, убирал квартиру и безропотно ждал, когда же его начнут учить. По вечерам Монсиха возвращалась из театра и начинала мучить Фредди, заставляя его разучивать арии Ленского на немыслимом для парса-перса-индуса-англичанина русском языке. И все-таки понемногу получалось, знаете! Фредди вскоре даже смог выговорить такие ужасные слова, как «перестройка», «Горбачефф» и «Краснодаржелдорсервис», хотя не имел понятия об их назначении и применении. Да ему и не надо было. Он подружился с толстушкой и даже рассказал ей свою самую страшную тайну, в результате чего Кабалье с уважением отступила и прекратила свои постельные поползновения, что не мешало ей, впрочем, вовсю распускать слухи об их с Фредди предстоящей свадьбе, а также о том, что Фредди надоели усы и он их собирается сбрить. И, если первое предложение певицы Фредди не интересовало ни под каким соусом, то насчет усов он крепко задумался…

/ — картинка №73 — / ФОКУС-ПОКУС, или НАДО ПРЫГАТЬ! /

Однажды Филу Коллинзу надоело распускать слухи о предстоящей свадьбе Фредди и Монсеррат Кабалье. Поэтому он засучил рукава своей футболки с дерзкой надписью «Даешь сельское хозяйство Кордильерам!» (не к чести Фила следует сказать, что он был слабоват в географии и путал Кордильеры с крокодилами), и пошел раздувать новую сплетнь. Она была еще чудовищнее предыдущей и состояла в том, что Фредди приглашает всех на свой день рождения, состоящийся, как обычно, пятого сентября, и желает принять от гостей как можно больше подарков и гостинцев!!!

— Замахнулись вы, товарищ Фил, — говорили ему в ответ на сплетню и крутили головами, так как всем было известно, что, во-первых, до дня рождения Фредди осталось сто восемьдесят дней, и во-вторых, какие гадости обычно делал Фредди с принесенными подарками, а равно и с принесшими их гостями.

Наконец, самой невероятной невероятностью, исходившей от Коллинза, была та новость, что Фредди, женившись в самом скором времени, никак не мог вернуться в Кенсингтон раньше весны двухтысячного года!

Фил торжествовал и палил из пушек. Такой сногсшибательной лжи ему не удавалось придумать аж с того времени, как его избили за слух о том, что мистер Дэвид Роберт Джонс, Дэвид Боуи, Зигги, Алладин Сейн, Паук с Марса, Король Гоблинов Джерет и Лемон из одноименной песни группы «U2» — одно и то же лицо!

Били его славно — всем скопом. Накинулись из-за угла, повалили и всласть потоптали ногами. Дубина так гуляла по фильим бокам, что Коллинз потом два месяца ходил в безукоризненно чистом голубом двубортном костюме, хотя каждой собаке было известно, что этот костюм Коллинз собственноручно нашел на городской свалке, и даже Фредди, орудуя тремя сапожными щетками, стиральным порошком и НПП «Вираж», который идеален для уничтожения тараканов, блох, постельных клопов и рыжих муравьев, не смог-таки до конца отчистить проклятый костюм. Причем до химчистки костюм был однобортным и коричневым!

И вот представьте себе удивление, и даже поражение (а кое у кого данное сообщение вызвало даже истерику), когда через неделю в Кенсингтон пришла телеграмма, из которой стало известно, что мистер Фредди Меркури приглашает всех желающих на свой день рождения в Кенсингтоне, ради чего сам он прибудет в Лондон через два месяца, чтобы обстоятельно подготовиться к торжествам. Видимо, и самого Фредди ничуть не смущало, что его день рождения намечается только через полгодика.

Фил после получения телеграммы уподобился скалярии. Он ходил по улицам с дебильным выражением лица и лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Никто не сказал ему ни слова утешения — никому не было жаль злого и лживого трактирщика. Кроме не менее злого и не менее лживого почтальона Джеффа Бакли, который, к слову сказать, тоже не утешал Коллинза. Он жалел его втихаря, дома, у телевизора, за чашечкой кофе и пирожным «картошка».

Фредди, что характерно, не обманул. После окончания всей этой таски с записью «Барселоны» он к вящей радости Монсеррат сбрил усы, потом съездил на Ибицу к Пайку, публично попросил прощения перед всеми ибицянами, итогом чего стал грандиозный оперный концерт. Фредди пел вместе с Кабалье, Пайком, всеми членами его семьи и Элтоном Джоном, заехавшим как бы случайно. Ибицяне вопили от восторга и простили хулиганам все, а мэр острова публично разорвал и сожрал анафему в адрес Фредди, подписанную администрацией Ибицы и всеми ее жителями.

Дабы сделать Фредди приятное, Пайк научил Фредди не бояться воды (как вы помните, Фредди обожал купаться в ванне, а природных скоплений воды не переваривал, особенно после того, как в недавней истории с барракудами чуть не утонул). Но теперь все было позади, и Фредди приятно поражал взор друзей, бесстрашно заплывая на глубину, откуда был даже виден дом Пайка, и вытаскивая со дна такие дары моря, что даже добрейший Элтон Джон ахал и заливался слезами. Здесь были морские огурцы, морская капуста, морская икра и трепанги, крабы, кальмары, акулы и даже белый кит Моби Дик, который сперва хотел закусить отважным ловцом, однако, увидев, кто сей ловец, сдался на милость победителя.

После отдыха Фредди собрал вещи, поцеловал в щечку Монсеррат и уехал в Лондон. Но от толстой тети не так-то просто было отделаться. Она поплакала-поплакала, да и двинула за ним. Приехав, она зашла к Мэри.

— Совсем обрыдла эта Испания! — плакалась она. — Никто меня не любит!

— Да что ты понимаешь! — утешала ее Мэри. — Все тебя любят, Кабальеша!

И украдкой подливала ей в чай водки. Монсеррат успокоилась.

— Ну, я пошла спать! — сказал она и устроилась прямо на полу.

Фредди тем временем вышел из дома, где он разбирал свои испанские сувениры, и отправился на рынок за быстрорастворимой лапшой. Там он и наткнулся на Брайана, который, сидя по-турецки, занимался чем-то сокровенным, тихо посапывая от радости.

— Мэйко! — хряпнул его по плечу Фредди. — Ну, как дома? Как дела? Как же ваша работа, гражданин начальник?

— Не мешай, — отрезал Брайан. — Я занят. Тайна у меня.

— Секреты? — Фредди запрыгал. — Дай позекать!

Брайан отвернулся, всем телом закрывая что-то интересное и небольшое, лежащее на земле.

— Давай-давай! — вопил Фредди. — Что, ну что там?

Брайан упорно не показывал. Точнее, он упорно старался не показывать, но предательский туз червей выскользнул у него из-под ладони и открыл скрытое.

— Что? Не-ет! — Фредди закрыл глаза рукой, как бы ожидая, что Мэй вот-вот с дьявольским хохотом растворится в воздухе. — Не-ет, Мэй, ты не можешь… Да никак.. Ты?!! Не говори мне только, я сам догадаюсь. Ты — показываешь карточные фокусы?

— Я только учусь, — бормотал Мэй, сгребая карты. — Нельзя, что ли?

— Лю-уди-и! — загорланил Фредди, маша всем. — Идите-ка! Позырьте! Мэй демонстрирует ловкость рук и немного мошенства! Факиры и фиесты!

— Я вот тоже сейчас всем расскажу, что ты.. ммм.. пасьянс умеешь раскладывать! — крикнул Брайан и засмеялся. Но жидкий пасьянс не мог сравниться с волшебным престидижитаторством человека, который был хорошо известен всему району как дыряворукий и тетеха. Со всех сторон уже неслись выкрики:

— Что? Фокусы?

— Ага! Мэй показывает!

— Фил! Лимонаду давай — шоу!

— Где? Да где?

— Да на площади!

— Парад военной техники, говорят?

— Сам ты парад! Фокусы!

— Ну я и говорю — Мэй на лошади!

— Выше бери — на верблюде!

— Белом! Военном!

— Идешь, нет?

— Ха! Не каждый день Брай на осле катает!

— Дорого?

— За пятачок.

— Видишь, гариллаз, что ты натворил? — всплеснул руками Брайан. — Все. Я пошел.

И он шмыгнул в какую-то щель. Фредди бестолково взмахивал и кричал, чтобы его пропустили, но было поздно — плотными рядами его окружали кенсингтонцы с шезлонгами, стульями, креслами, табуретами и жаждой фокусов в глазах.

— Пошли вон! — визжал Фредди, маша полотенцем. — Пошли вон! А не то Буя покличу!

Вперед, растолкав зрителей, вышел Дэвид Боуи. Он молча расстелил свою газетку и уселся на нее.

— Боуи просил передать, — сообщил из-за его плеча Элтон Джон. — что будет очень рассержен, если показ не начнется прямо сейчас. И еще он сказал, что ему твой безусый вид не очень нравится, но он потерпит. А также он не видит Брайана, и это его злит.

— Он сам не может сказать, что ли? — рявкнул Фредди. — Курбаши нашелся!

— А на это Боуи отвечает, что ждать боле не может, и тебе будет худо.

— И что будет? — Фредди упер руки в бока и затряс пузом, смеясь.

Боуи молча полез за пазуху и принялся демонстрировать мигом потерявшему рассудок Фредди различные предметы — фотографии петухов, лопаточки для тортов, плакаты группы «Скорпионс», и даже вынул из ботинка маленький золотой светофорик. Фредди охал, блеял и вращал глазами, как околевающая коза, но Боуи был непреклонен.

— Несут! Несут! — вдруг закричал Фред. — Маисик, ласковый ты мой, уже все сейчас будет!

И он показал куда-то вбок от сцены. Боуи, а за ним и другие стали поворачивать головы и, увидев, радостно улыбаться. И было чему! Ринго, Кокер и Джеймс Хетфилд тащили за руки и за ноги отчаянно брыкающегося и вопящего что-то про произвол и что это его личное дело — фокусы показывать — Брайана. Но не вид дергающегося Брайана удивил всех — кто не видал, как дергается Брайан? Всех больше поразил Ринго, ведь он, по слухам, в это самое время лечился от алкоголизма в специальной клинике доктора Албана! А оттуда мало кого выпускали досрочно. Да еще привлекал внимание новенький маршальский жезл в руках Ринго вместо обычного и привычного тамбурмажора. Но это совсем другая история, равно как и история про козла, которого достал где-то Фредди, как и про пистолет, купленный Фредди, как и про новый язык, выдуманный Фредди, как и… Но обо всем этом вы узнаете только из специального «Приложения к «Истории группы «Куин». Там еще много всего будет, но сейчас мы рассказываем совсем о другом. Ну вот, заболтались и пропустили, как Блюстители подтащили Мэя к сцене летней эстрады и, раскачав, вбросили на нее. В зале захлопали, приняв это за первый фокус. Фредди подошел к охающему Брайану и осторожно потыкал его ботинком.

— Вставай, факир, — сказал он хмуро. — Работать пора. Побьют.

— Я не работаю на открытых местах, — стонал Брайан. — Здесь чего? Голая степь! А мне нужна…

— Ясно, — кивнул Фредди. — Ты еще не видел.

— Чего? Ого! — это Брайан, наконец, увидел, во что превратилась обычная летняя сцена — ее уже оборудовали порталами, прожекторами и занавесом, а наверху, на колосниках, возился какой-то запоздалый кенсингтонец, прилаживая последний софит. Зрители же покатывались со смеху, глядя, как потешно, по-совиному вертит головой Брайан.

— Фокусы! Фо-ку-сы! — скандировал зал.

— Господа! — начал, осмелев, Брайан. — Я…

В первом ряду кто-то так дико заржал, что подавился. Не от того подавился, что заржал, а от того, что кто-то сзади стукнул его по спине колотушкой.

— Фокус первый — исчезающая девятка! — крикнул Брайан и шепнул пляшущему на краю сцены Фредди. — Это единственный, который я успел выучить…

Он вынул из кармана колоду, перетасовал и только хотел предложить кому-нибудь снять, как вдруг застыл с открытым ртом — перед ним стояло восемь очень важных человек.

— Мы — девятка добровольцев! — сказал Роберт Плант. — Исчезни нас!

— Где девятый? — нагло спросил Фредди.

К шеренге, застегивая на ходу штаны, подбежал Брайан Джонсон.

— Тут я, тут, — проворчал он. — Опростаться нельзя…

Брайан, не имеющий понятия, что вообще происходит, принялся, как шаман, бродить по сцене, делать таинственные пассы руками и притопывая, скакать вокруг своей оси. Остановившись посреди сцены, он грохнул каблуком в доску — и все девятеро исчезли.

— Девятка эта таперича, — подоспел на выручку ошеломленному Брайану Фредди, — находится в шестом ряду, места с тридцать первого по сороковое!

Зрители оглянулись и ахнули — действительно, на означенных местах сидела мрачная девятка, от которой дьявольски разило.

— Ангус не дремлет, — шепнул Фредди Брайану, так и стоящему с разинутым ртом.

Сидящие рядом с девяткой принялись отсаживаться и кривить рожи.

— Воздуха! — надсадно захрипел кто-то. — Воздуха, черт побери!

Во втором ряду поднялась спасительная рука, сжимающая освежитель, и принялась орошать удушливое пространство. Элтон Джон, побледнев от сознания того, что не это первый придумал, кинулся в лавку и вскоре вернулся, таща за собой сумку с баллончиками. Денежки лились рекой (один Плант купил сразу пять штук!), и Элтон радостно хохотал, приплясывая под золотым дождем.

— Я еще один фокус знаю, — робко заметил Брайан. — С появляющейся семеркой…

Зрители дружно заорали на него и сильнее запшикали дезиками.

— Вот фокус, дурик! — раздался крик со сцены. То Фредди решил привлечь внимание к своей скромной персоне. — Гля, как умею! Опа! Опа!

И он изо всех сил закачал бровями попеременно вверх и вниз. Зрители захлопали и потребовали объяснений.

— Ничего сказать не могу, — мотал головой Фредди. — Тайна физиологии!

— Ха-ха, — ответ Брайана был скептицизен. — Я смеюсь над тобой. Хе-хе. И еще хо-хо. И я так могу! — и он так усердно замахал бровями, что одна из них замерла, тихонько поколыхалась — и спланировала на землю, как перышко Форреста Гампа. Все ахнули.

— Кажется, это смешно, — с сомнением сказал кто-то.

Зрители гневно обернулись, а из прохода к источнику презренного гласа быстро направился Ринго. Неизвестный юркнул под сиденья и спасся, просидев там до самого конца представления. История не сохранила имени таинственного незнакомца, хотя всем доподлинно известно, что это был Стивен Кинг.

Когда же все вновь обернулись к фокуснику, слов ни у кого по-прежнему не нашлось — слишком унизительным и бессовестным было зрелище.

— Да ты посмотри на себя! — дрожащим от гнева голосом крикнул со своего места Джон. — Ты рассыпаешься на глазах!

— Старая рухлядь! — свистал дедушка Джорджа Харрисона. — Лошадь! Фю-у-у!

Бабка Дикона тут же отвесила ему солидную плюху. Боуи же медленно поднялся со своего места и, не веря своим глазам, пролепетал:

— Зигги?!!

— У-ум, — покачал головой смущенный Мэй. — Зигги играет левой рукой, и делает это неплохо. Я же левой — ппррр, — сделал он бесстыдный звук языком.

Боуи разинул рот для оскорбительного крика, но тут произошло нечто из ряда вон: из дыры в полу, куда перед этим исчезла великолепная девятка, медленно высунулась голова Стинга. Безумно вращая глазами, она дернулась и запела:

— О-о-о, сам-мер-та-айм!

Предание гласит, что слова эти тут же были расшифрованы и истолкованы. Но по-разному. Одни были вольны услышать это восклицание, как песню «О-о-о, это лето!», другие — как возглас «О-о-о, время Самнера!», ну а третьи, особо оппозиционно настроенные граждане уловили в этом сольном исполнении маэстро злобный выпад в адрес сбежавшего Гризла, звучавший как «О-о, о-о, заберу медведя в зоо».

Таким образом посреди летней эстрады тут же образовалась неприятная драка. Все яро отстаивали свою точку зрения, и свалка рассыпалась только тогда, когда Стинг неожиданно замолчал. Оказалось, какая-то добрая душа метнула в него томатом. Стинг подавился. Сидящий в заднем ряду косвенный участник драки Гризл заревел и захлопал в ладоши.

Тут же на сцене появились Род Стюарт и Брайан Адамс, своим появлением заставив участников потасовки разползтись и рассесться по местам. Общими усилиями мушкетеры выволокли несчастного друга из дырки, обняли его с двух сторон и, раскачиваясь, запели песню «All for love».

Фредди под шумок спустился со сцены, расстелил клееночку прямо между рядами, лег и попросил не будить. Спустя десять минут его просьба была аннулирована неожиданно заревевшим в мегафон Адамсом.

— Я бужу соседушек! — орал Адамс. — Эй, вставайте! Пришла беда, откуда не ждали!

— Мы уж видим, — и к эстраде стали пробираться Стивен Сигал и Дольф Ландгрен. Незадачливые мушкетеры засуетились, а Стинг встал на колени перед Адамсом и затряс его за штанину, попросив не шуметь больше.

— Больше? — удивился Адамс. — Да я только начал! Они меня пугают! Ха! Почему я встал у стенки — у меня дрожат коленки, да? А МНЕ НЕ СТРАШНО! — завопил он прямо в ухо Стингу, забыв убрать ото рта матюгальник. Стинг тут же захехекал и полез вверх по занавесу. Тут как раз на сцену ворвались секьюрити. Они подхватили всех присутствующих под микитки, Стинга отодрали вместе с куском занавеса, и сложили их штабелем в любезно предоставленную Элтоном тачку из-под дезиков. Все зааплодировали, а Дольф, углядев в толпе зрителей Баббу Смита, жующего трехэтажный бутерброд, вежливо попросил:

— Господин гардеробщик, вы не поможете нам с багажом?

— Г-гардер-робщик! — Бабба отправил бутерброд вон, вскочил на сцену, схватил тачку в охапку и со всей дури запустил ее в безвоздушное пространство. Затем те, кто остались в живых, раскланялись и с достоинством удалились под свист массовки.

Тут вернулся Брайан.

— Знаете фокус с веревкой? — заговорщически спросил он.

— Откуда бы? — пожал плечами Боно. — Я что вам — палач, что ли?

— Не палач, — корректно поправил его БГ, сидящий рядышком в позе лотоса, — а казнедей. Это я вам как специалист говорю.

— Фокусник! — вдруг раздался чей-то пронзительный голос. — Фо-кус-ник!

И на сцену, звеня и подпрыгивая, вылетела Шаннен Догерти, известная своим пристрастием к фокусникам и любителям комиксов, а также лютой ненавистью к Люкам Перри и Джейсонам Пристли (кстати, кенсы только из-за этого их и знали). Шаннен же не теряла времени, подскочила к Брайану и повисла у него на шее.

— Мадам, — кротко заметил Мэй, — Не надо прыгать и висеть. Мне тяжко.

— Вот это фокус! — завопил из зала Джимми Пейдж. — А веревка-то? Где веревка?

— Меня зовут, — завертелся по сцене Брайан с нависшей дамой. — Вервие требуют. У тебя есть?

— Фокусник! — как маньячка, твердила Шаннен с пеной у рта. — Покажи мне фокус-покус!

— Ага, — сказал вдруг за спиной Брайана чей-то ледяной голос.

Брайан съежился. Зрители оживленно зашушукались — фокусы явно перерастали в мыльную оперу.

— Ага, — повторил голос. — Вот как, значит?

— Понимаете ли, — задушевно сказал Брайан, и тут его схватили и повернули на 180 градусов. Глаза Аниты смотрели на него снизу вверх и метали маленькие молнийки.

— У тебя глаз красный, — заметил Мэй. — Сосуд лопнул, кажется.

— Вот сосуд, — показала Анита на кувшин, который держала в руке. — Но он еще не лопнул. Пока, — и она мощно закатала кувшином Брайану в лоб.

— Иди отсюда! — заревела она Шаннен. — Кошка драная!

— Кошка? — на сцену добрым псом взлетел Фредди. — Где кошка? Кс-кс-кс!

Шаннен, визжа, подскочила к нему и уселась на шею.

— Знает свое место, — с удовлетворением сказал Фред. — Ученый зверь.

— Она же толстая! — с укором сказал Брайан.

— Чья бы корова, — с презрением поглядел на взбешенную Аниту Фредди. — Видал я таких толстух, рядом с которыми эта — просто толковый словарь.

— Докажи! — вцепился в слово Мэй.

— Глядите, уважаемый, — и Фредди показал в зал, и Брайановы брови прочно заняли положение между пятой и шестой морщиной на лбу. На скамейке последнего ряда сидели всего четыре дамы, но от веса их скамейка прогнулась, как лук Робин Гуда. Звали этих худощавых женщин, как вы уже догадались, Мэри, Барбара Валентин, Монсеррат Кабалье и Брин Бриденталь, о которой в нашей истории сказано не было и больше не будет. Для справки — это подруга Фредди и представитель квинов в Америке. Ну и хватит о ней.

Фредди с сидящей на шее Шаннен величаво прошествовал в зал и сдал ее там на поруки Стивену Сигалу, которому девушка тут же и вскарабкалась на шею.

— Тебе полезно, — сказал Фредди Сигалу и вернулся на сцену, где творилось нешуточное. Анита, впрочем, уже оставила Брайана и удалилась в зал, но на злосчастного фокусника сыпались упреки и плевки от благодарных зрителей.

— Ну что там с веревкой? — орали из толпы. — Тоже мне — ахалай-махалай!

— Все вы знаете… — начал Мэй.

— Фокус с веревкой! — дружным ревом отозвался зал.

— Именно. Так вот, смотрите внимательнее, фокус делается один раз и забывается мгновенно!

Он вытащил из суфлерской будки два метра толстенного манильского каната, за один из концов которого зубами держался кладовщик — Лу Рид.

— Разбазаривать не дам! — ворчал он, трепя зубами хвост каната. — Не смей расхищать всенародную собственность! Кулак и батрак!

— Да отвяжись ты! — пыхтел Брайан, лягая настырного завхоза. — Все верну! Фокусничать не даешь, мымра!

— А хто уплотит? — тянул к себе канат Рид. — Хто отвечать будет? Не знаешь? А я вот знаю. Кладовщик будет отвечать. Каждый ящик на учете. Не дам каната!

— Уберите! — подал знак Ринго. — А то так и не узнаем про загадку!

С места в карьер срываются Ландгрен и Халк Хоган, но Лу уже понимает, что сила не на его стороне и с проклятиями исчезает в будке.

— Итак, начинаю колдовать! — хрипит Мэй, сражаясь с проклятой веревкой, которая, кажется, всюду и везде. К тому же подлец Рид назавязывал на канате множество узлов. В конце концов Мэй сооружает из веревки некое подобие уродливого банта, выдыхает, затем тащит из кармана полураздавленный в пылу отъема каната банан и сжирает его. Швырнув корку через плечо, он в страхе приседает — за его спиной раздаются страшные ругательства, а в зале творится неописуемое веселье. Обернувшись, Брайан видит свою шкурку, как причудливый тюрбан, устроившуюся на голове Элтона Джона.

— Издержки, — шипит Брайан. — Прощенья просим!

Элтон молча снимает шкурку с головы и начинает рвать ее на длинные аккуратные полоски. При этом он бормочет себе под нос какие-то индейские заклинания, и — хлоп! — Брайан мгновенно лысеет. Дикий хохот вновь сбивает с толку несчастного факира, и тот, сожравши очередной банан, запускает шкуру туда же, куда и первую. В первых рядах уже не могут смеяться — корка повисает на самом кончике носа Элтона, который становится похож на индюка с желтым носом.

— Ну все, — и разозленный Элтон полез на сцену, оттолкнув в сторону Брайана. — Всем молчать! Теперь я буду факирить!

С этими словами он вынул из-за пазухи ночной горшок.

— Господа, — сказал он бархатным басом, — вы видите, что эта кадка пуста!

— Видим! — раздался нестройный рев. — Не хватало еще, чтобы ты нам принес полную!

— Эта почтенная кадка 18 века пуста! — злым голосом продолжил Элтон. — Здесь ничего нет. И никогда ничего не будет, если вы не положите сюда по фунту!

Благородная ночная ваза тронулась по кругу. Вернулась она спустя полчаса, и Элтон схватился за голову, потому как она уже была не ночной вазой 18 века, а обычным старым горшком с отбитой ручкой. Ну, и еще… Даже не знаем, как сказать… Неудобно как-то… В общем, то, что было в горшке, фунтами назвал бы только большой художник. Или философ.

— Это что ж делается, негодные вы господа-товарищи? — визжит Элтон. — Как же это понимать, уважаемые вы сволочи?

На сцену поднимается наш старый знакомый Сигал (все еще с Шаннен на шее). Он сует Элтону за пазуху блок «Явы», нахлобучивает ему на нос шляпу, отвешивает пинка и угрюмо говорит:

— Катитесь отсюда. Без вас веселее.

Кенсингтонцы же расходиться не спешили — всем хотелось знать, чем же кончатся фокусы. А они, по-видимому, уже и так закончились — Брайан и Ландгрен устроились на сцене без штанов (жарко же!), расписали «пульку» и, возбужденно споря и хлопая друг друга по рукам, сооружали банчишко. Первый заход выиграл Ландгрен и стал танцевать — как был, без штанов. Этот танец, судя по всему, подействовал на юный ум находящейся в зале по абонементу Клаудии Шиффер, и она по примеру Шаннен, запрыгнула Дольфу на шею. Так они вчетвером с Сигалом и ушли. А куда — не скажем.

Кенсы после непродолжительного молчания стали медленно окружать оставленный Дольфом банк. Боуи, принявший на себя обязанности банковского охранника, помалкивал и прикрывал одной рукой деньги, кулаком другой же недвусмысленно помавал в воздухе.

— Отдавай сейчас же! — жалобно крикнул Брайан. — Он жулил! Там мои проценты!

— Вот тебе проценты, — уставлял Мэю в нос шиш Боуи. — Сказано — ждать, вот и буду. Я обещал!

— Тебя купили! — обвинял его Брайан. — Пошло купили! За франки.

— Отойдите от меня! — страшно закричал на придвинувшихся ближе кенсов Дэвид. — Мое! Милиция!!!

Но и Ринго оказался на стороне зрителей. Общими усилиями они скрутили Буя, намяли ему все, что можно, отняли деньги и всучили их Мэю с поклоном! За доставленное удовольствие. А потом удалились, обсуждаючи.

Боуи же, вышедши из больницы двумя неделями позже, дулся на кенсов как мышь на крупу и не подходил мириться, к тому же любой выпавший по неопытности из окна кенс не мог теперь рассчитывать на мягкую посадку.

Жители, как велел обычай, собрались на сходку, после чего порешили простить сорванца и вручили Боуи новенькую дубину из красного дерева с выдвижными ящичками. Дэвид растрогался и заплакал от умиления. Что не помешало ему в тот же вечер переловить всех обидчиков по одному и так их отмутузить обновой, что шерсть рассыпалась клоками и повисла на ветвях дубов! Вот и всё вам.

/ — картинка №74 — / КРАСОТК, или ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СТИЛЬНО! /

Однажды Александер Бард — коротенький, но исключительно стильный и смазливый мужичонка — крутился перед зеркалом, прихорашивался, подкрашивал ресницы и мурлыкал:

— Тру-ля-ля! Тру-ля-ля! Поглядите на меня! А я кр-расивый!

— Ах ты врун поганый! — раздался гневный крик, и в форточку, журча и отдуваясь, влился Фредди. Несколько секунд он, пыжась от злости, наблюдал за охорашиванием, и вот вам, пожалуйста — влез. Он подбежал к Барду, ухватил его за шкварник, вбросил в шкаф, запер его на ключ, подскочил к зеркалу сам и стал прихорашиваться. Бард прогрыз филенку, выбросил Фредди из дома, задвинул засов, подбежал к зеркалу и продолжал прихорашиваться. Фредди проник в дом через камин, сгреб Барда, посадил его в цветочный горшок, забросал землей, полил из лейки, поскорей побежал к зеркалу — и давай прихорашиваться! Из кадки же вырос цветик-семицветик, из него выскочил Александер Бард, подтащил Фредди к креслу, запихнул под него, попрыгал и покачался на кресле, потом пулей подлетел к зеркалу — и ну прихорашиваться! Фредди с пружинами, пиявками висящими на нем, вырвался на волю, смял Барда, кинул его в мусоропровод, сам же скакнул к зеркалу и с новыми силами приступил к прихорашиванию. Раздался звонок в дверь. Фредди открыл. На пороге стоял очень грязный Александер Бард.

— Плёк, — сказал Бард.

Изо рта его лукаво высунулся хвост селедки. Фредди выпучил глаза. Александер, воспользовавшись минутной слабостью соперника, поддал ему ногой так, что Фредди влип в вентилятор. Бард врубил третью скорость, Фредди с жужжанием раскрутился и вылетел из окна. Сам Бард… Ну, вы знаете.

Фредди же упал прямо на Дэвида Боуи, который, стоя под окном, продавал фиалки. Отняв у Буя все фиалки, Фредди ворвался в дом, повалил Барда и принялся молча тыкать ему в харю букетиком. Александер так же молча фиалки пожрал.

Тут в дом, подобно черной молнии, ударил Дэвид Боуи. Обернувшись добрым молодцем, он обозрел ситуацию, ему стало ясно решительно все, и он, ничтоже сумняшеся, раскокал зеркало кирпичом. И ушел. Посему выяснение отношений двух красотков было отложено.

Фредди так рассердился на Дэвида, что тут же пожелал, чтобы было ему плохо. И Боуи действительно постигло несчастье — у него сдох бегемот.

Да как же так, взъедятся на нас гурманские читатели, откуда бы у Боуи — да вдруг бегемот? А вы вот послушайте, вместо того, чтобы плеваться! Итак, откуда у Буя бегемот? Да вот откуда. Однажды Фредди… Стойте, стойте, звери, стоп! У нас тут зона ограниченного времени пребывания, как гласит надпись на двери одного туалета. Посему давайте чешите в следующую картинку за нумером семьдесят пять. Там вам и про бегемота будет, и про черта лысого.

/ — картинка №75 — / БЕГЕМОТ, или ЛЫСЫЙ ЧЕРТ /

Однажды Фредди, тогда еще неусатый и волосатый, пришел в гости к Тейлору. А тот как раз в это время держал в кулаке маленького хорошенького волнистого попугайчика и старательно всыпал ему в клювик столовую ложку «Трилла».

— Что ж вы птичечку мучаете? — противным голосом осведомился Фред. — А ну как в «Гринпис» донесу?

— Закрой поддувало, я сказал! — заорал в ответ Роджер. — Как хвосты резать, так это мы завсегда, а потом — здравствуй, попочка-дружок?

— Но я ведь тоже хочу маленькую птицу, — жалобно сказал Фредди. — Я воспылал любовью к пернатым.

— Не сепети! — был ему дружеский ответ. — А пойди купи.

— Да! Попугай-то, он — дорогой!

— Это для вас не оправдание! — и Роджер засунул птицу в клеть, а сам повернулся к Фредди для более обстоятельной беседы. — И, хотя у вас нет писчебумажного магазина, но денежки водятся. Возьмем хотя бы Джона.

— А что с ним? — испугался Фредди.

— Его съели, — пошутил Роджер. — Заклевали пернатые друзья.

Фредди быстро заслонился от попугая рукой.

— Не хочу его, — сказал он.

— Да я вру! — и Роджер стал загибать пальцы. — Смотри: у Джона — собака, жена и дети, у Мэя — собака, жена, дети и коза. А у меня вот — собака, дети, кошка и вот еще птиц. Кеша! Скажи нам слово!

И Роджер заплясал вокруг птички, которая страдальчески отворачивалась и норовила целиком залезть к себе под крыло.

Фредди желтыми от зависти глазами следил за процессом обучения словам, а потом, сорвавшись, дунул на рынок. До Роджера вскоре донеслись его дикие крики: «Куплю па-пу-га-я!», «Сколько за собаку?» и «Продай жену, ты, лишенец!».

Через полчаса в окно Роджера постучали. Тот выглянул — и чуть не выпал в осадок. За окном страшно довольный Фредди сидел верхом на огромном уродливом бегемоте.

— Ну как? — невозможно нахально спросил Фредди. — Как тебе мой комнатный зверек?

— Кто это? — удивленно спросил Тейлор.

— Это? А ты не узнал? Это мой попугай.

— Сам ты попугай, это ж бегемот! Говоря по-научному — гиппопотамус вульгарис!

— Какой же ты человек плохой, — заявил Фредди, критически оглядывая бегемота. — Я знаю, что это бегемот. Очень хороший бегемот. Большой какой! А вот зовут его — Попугай Жако.

— Так бы и говорил, — буркнул Роджер, но тут же вновь пристал с биологическими расспросами. — А он волнистый?

— Будет волнистый, — уверенно сказал Фредди, показывая на магазин «Лакокрасочное», принадлежащий, как известно, дяде Боуи — Сэмюэлу Джонсу. — Кстати, у тебя есть чего-нибудь поесть? Живот аж трещит.

— У меня только колбаса… жареная… — начал было Роджер, но тут бегемот с воплем: «Жареная!» кинулся в дом, затоптав Роджера и сбросив Фредди, который, крича: «Ах, паскуда, кому сказал!», устремился за ним. Тут же с кухни раздались посторонние шумы, грохот кастрюль, неразборчивые ругательства и смачное чавканье. Роджеру стало немножко плохо. Из кухни выехал Фредди со связкой сосисок и банкой сгущенки, с чувством пожал ногу валяющемуся в обмороке Роджеру и уехал, пришпорив животное.

— Уф! — сказал Тейлор, очухиваясь. — Это еще хорошо, что они ко мне поехали — с меня взять нечего. А вот если б…

Тут его внимание привлекли дикие и скверные выражения, несущиеся со стороны дома Брайана. Тейлор подобрал юбки и припустил туда.

Из дверей особняка навстречу Роджеру вылетела миссис Мэй.

— Кошмар! — заорала она прямо в лицо Тейлору. — Скорая!!!

— Медам, — подскочил Брайан, шедший, по-видимому, с рынка, поскольку имел в руках авоську хамсы, — держите себя в руках! В чем дело?

— Спасите! — твердила перепуганная Крисси. — Уж-ж-жас!

— Уж? — пискнул Брайан, роняя сетку. — И большой?

— Не мелкий! — вопила жена. — Большой кошмар! Чуводища-стралишища!

— Это вполне цивильный бегемот, — принялся успокаивать истеричку Роджер. — Он культурен и умеет танцевать вальс.

— При чем тут бегемот, бестолочь? — воззрилась на него миссис Мэй. — Хуже! Много хуже!

— Что может быть хуже бегемота на кухне? — удивился Роджер.

— Ужи… — слабо сказал Мэй. — Умираю…

— Нет! — замотала буклями жена. — Это может быть только…

— Фредди! — сказали они все хором.

— Ха-ха-ха, а вот и я! — раздался радостный клик. — Добрый вечер всей честной компании! Очень быстро, Жако!

И мимо них проскакал Фредди верхом на бегемоте, доедая завтрак семейства Мэев…

Эти набеги на родственников и знакомых совершались регулярно в течение двух недель, а потом вдруг случилось следующее. Как-то вечером в дверь Роджера позвонили. Потом постучали. Потом заскреблись, и перестали — как будто некто за дверью ослаб и сомлел.

— Если это ты, Фред, — сказал Роджер в щель. — прокляну и вызову кого надо. Черта лысого тебе в ступе, а не жрачку!

Никто не ответил. Роджер отпер дверь, и прямо ему в объятия свалился бегемот, сотрясающийся в рыданиях и измазанный вдоль и поперек сине-зелеными полосками.

— Не могу-у-у больше! — ревел Жако. — Сбегу, зарежусь, жить нельзя…

— Как чужие пироги трескать — это мы могем, — ехидно сказал обличитель Тейлор.

— Это не я! — поклялся бегемот. — Это все Фредди, он меня заставлял…

— …Но самое ужасное, — рассказывал позднее Жако, выпив полбутылки валерьянки и относительно успокоившись, — случилось вчера вечером. Фредди сидел на кухне, и я слышал… О! Что я слышал! Он точил там нож и напевал: «От каждой котлетки из гиппопотамчика поправлюсь я сразу на три килограммчика!». Гу-гу-у!…

Сглотнув, гиппопотам замолчал и вытаращенными глазами посмотрел на Роджера. Тот думал, вцепившись в свою кудлатую шевелюру. Наконец, выдохнув и тяпнув из горла валерьяночки, он заявил:

— Что вам сказать, уважаемый? Не знаю. Но засаду на него устроить придется.

Тут же он позвонил Стингу и кое о чем с ним договорился.

Фредди же, решив, что его складной нож фирмы «Пеликан» для благого дела недостаточно велик, отправился к Коллинзу за его вьетнамским тесаком. Однако, едва он вышел из дома, на него налетели и вдосталь потоптали двадцать три гиппопотама. Фредди пытался бежать, но грубые животные настигли его и сплясали на нем польку-галопку. Потом Роджер с вышедшим из-за угла Жако подняли с земли лепешку и сунули ее в почтовый ящик дома Фредди. Отблагодарив Стинга и его помощников мешком первоклассной брюквы, друзья отправились к Дэвиду Боуи. Тот открыл дверь не сразу. Изучая в глазок странную парочку, он, вероятно, решил, что особого урона ему не нанесут, и дверь наконец открыл. Окинув угрожающим, удручающим и многообещающим взглядом, Боуи сурово сказал:

— Ты пришел меня ограбить?

— Я привел тебе друга! — укоризненно отозвался Роджер.

— Угу, — и Боуи уставился на бегемота. — Это мой друг? А почему я о нем ничего не знаю?

— Это твой незнакомый друг, — нашелся Роджер.

— Ага, — и Боуи принялся разглядывать Жако в лорнет.

Тот смутился и напустил лужу.

— Ого, — и Боуи, посторонившись, пропустил бегемота в квартиру. — Но жить будешь на конюшне.

— У тебя есть конюшня? — осовел Роджер.

— Нет, — отрезал Боуи. — И что? Это так важно? Сделаем, если надо. Ты и сделаешь.

— Я?

— Ну не я же. Кто мне зверюшку привел?

И пришлось Роджеру, кряхтя и отдуваясь, строить конюшню для Жако.

— Еще немного, — бормотал Роджер, таща очередное бревно, — и я соглашусь с Фредди насчет котлеток. Ох…

— Сме-ена! — заорал Боуи, ударил в барабан и освободил Роджера, сам же, впрягшись в бревно, потащил его дальше.

Вот так, на пару, загончик был сделан. Теперь Боуи зажил весело и счастливо со своим пернатым другом. Он учил друга всему, что знал сам — а знал он немало: читать лекции, драться дубиной, вытирать ноги о таблички над дверьми, и многому-многому другому.

Бегемот скончался, как вы уже знаете, спустя десять лет на руках у безутешного Дэвида. Боуи воздвиг Жако огромный мраморный саркофаг на пустынном острове и каждый год специально приезжал туда, чтобы положить на него красную розу и поплакать в тиши. Фредди, на правах первохозяина, тоже набивался в тур по святым местам, но Боуи показывал ему кукиш и ехал сам. Тогда Фредди выкрал у него карту острова и двинулся в путь. И на том острове было ему видение: душа бегемота слетела с облаков, мрачно посмотрела на растроганно плачущего Фредди и аккуратно уселась на него. Посидев немного, она вспорхнула и удалилась в бегемотий рай. А то, что осталось от Фредди, пыхтя, собралось в некое подобие Фредди и уползло. Вот и все.

/ — картинка №76 — / ВЕЧЕРИНКА, или ВОТ КАК ЭТО БЫЛО /

Однажды у Фредди случился бал. Вечеринки же Фредди, по поводу или же без оного, были известны всему миру как невероятные загулы с ужасающим количеством гостей, спиртного и воздушных шариков. Но последний из своих балов Фредди дал на собственное сорокаоднолетие, на печально известной Ибице, вместе с неразлучным островитянином Пайком. А поскольку все фреддинские вечеринки разнились лишь в деталях, то мы и решили и совместить их все в рассказе о последнем бале Фредди Меркури. Итак:

Однажды Фредди пришел в студию и с порога заявил своим соратникам:

— У меня две новости — очень хорошая и просто плохая. С какой начинать?

— Разумеется, с хорошей, — ответили ему.

— Вы сами напросились, — предупредил Фредди и закричал. — Ура! Мы зафрахтовали лайнер и чешем на Ибицу отмечать мой день рож!

— Ура! — закричал с подоконника подслушивающий Элтон Джон, сорвался и убежал сплетничать. Никто на него не обратил особого внимания. Хотя стоило бы.

— Во-первых, чьих еще рож? — ревниво спросил Мэй.

— А во-вторых?

— Во-вторых потом.

— Ничьих не рож, — отвечал Фредди. — Моих. Всех. У меня же днюха, забыли, ослики?

— Уже сентябрь? — загрустил Джон. — Тускло-то как, граждане!

— А плохую новость? — запрыгал Роджер. — Теперь мы хотим плохую!

— Ну, вот вам и плохая, — и Фредди закручинился. — Это моя последняя вечеринка. Больше я отмечать свои дни рождения не буду. Вот вам всем!

— Ты что — помирать собрался? — захихикал Роджер.

Его ткнули в бок и глазами показали на печально-одухотворенное лицо Фредди.

— Ах, да! Я и забыл, — и Роджер развел руками. — Скрелоз. Ладно, раз уж ты так решил — не отмечай, не надо.

— Но сейчас-то я отмечу! — и Фредди потер руки. — Ох, и отмечу!

— Во-вторых, — неожиданно сказал Брайан. — Разъясни обществу — что значит «затрахфовал».

— Я тебе объясню, — подвигал бровями Джон. — Видишь ли, я очень-очень стар, а у меня четверо малых детей. Откуда бы?

— Да нет же! — сердито закричал Фредди. — Глупыши! Зафрахтовал — это.. мм.. как его… В общем, занял, забронировал, забил место, в конце концов!

— Какое место? — щечки Брайана тронул слабый румянец.

— Я тебе объясню, — подвигал бровями Джон.

— Ослы, — и Фредди уселся прямо посреди студии. — Вот гляди. Дай, — он вырвал из лап Брайана яблоко, — и слушай. Я у тебя зафрахтовал яблоко, и ты можешь в любой момент у меня его востребовать.

— Хорошо, — кротко сказал Брайан и протянул лапу. — Востребую мое яблоко. Отдай сейчас же, ворюга!

Фредди кинул яблоко в рот и захрустел.

— Сделка отменяется, — заявил он, сплюнув семена. — Но это неважно. Главное, — и он сделал знак остальным, чтобы они оттащили от него злого Мэя, — главное, я подчеркиваю, в том, что мы отправляемся — прямо щас!!!

— Вот щас прямо? — удивился Джон.

— У нас все точно, — посмотрел на часы Фредди. — Как в аптеке. Левой! Левой!

И через десять минут друзья с рюкзаками уже спешили в порт. Брайан почему-то все время сворачивал в попадавшиеся по пути аптеки, но его скрутили и вели силой — за ухо. Наконец они пришли в порт, где возле одного из причалов гордо возвышался белоснежный красавец лайнер.

— Мой! — сказал Фредди. — Я его нашел. И это все — только для нас четверых!

И он с неприязнью посмотрел на огромную толпу, во главе которой прыгал Элтон Джон и вопил:

— Мы только проводить! Мы только проводить!

Фредди показал ему зубы и полез вверх по трапу. Пропустив друзей вперед, он только собрался захлопнуть дверь, как вдруг перед ним возникли очень ответственные и деловитые Дэвид Боуи, Дэйв Кларк, Кенни Эверетт и Ринго Старр. Сзади скромно подвизался смутьян Элтон.

— Я вас не приглашал! — заревел Фредди. — Приживалки! Вон с моего кораблика!

Элтон взял его за рукав и осторожно подергал.

— Фред, ты же совершенно не разбираешься в ситуации, — сказал он мягко. — Вот он, Кларк, по натуре — импрессарио, Боуи в прошлой жизни был помощником импрессариа, Кенни всегда мечтал быть замом помощника импрессариа, а я, соответственно, больше ничего делать и не умею, кроме как быть завом зама помощника импрессариа.

— А-а-а, — сказал Фредди. — Теперь мне понятно. А это кто? — и он указал бровью на Ринго.

Тот приосанился.

— Непорядок, — сказал он сухо. — Устранить?

— Не стоит, — торопливо сказал Фредди. — Вон там ваши места.

Едва Фредди собрался захлопнуть дверь, как перед ним из ниоткуда выросла Мэри Остин с блокнотом и ручкой в руках.

— Это еще что? — ощетинится Фредди. — Я вас не знаю! Кто есть ты?

— Пресса, — с напором сказала Мэри. — Свежая пресса. Пропустите.

— Какая там еще пресса? — грубо сказал Фредди. — Пошла!

— А такая, — кротко заявила Мэри, — что если ты меня не пропустишь, я воткну ручку тебе в нос.

— Прелестно, — кисло сказал Фредди. но Мэри пропустил.

Она тут же высунулась в иллюминатор и завопила:

— Ребята! Все сюда! Можно!

— Как это можно? — бесился Фредди, едва удерживая рвущуюся у него из рук людскую массу. — Куда это можно? Нельзя сюда!

Но был смят ликующей толпой. Разбежавшись, Фредди завопил:

— Бью по тылам!

Толпа почтительно расступилась, и Фредди ухнул в воду. Вынырнув, он яростно заорал вслед торопливо отчаливавшему лайнеру:

— Убью-у-у!!!

Но было поздно — корабль увозил на Ибицу всех желающих, кроме виновника торжества.

Когда же лайнер причалил, все гости, основательно перепугав Пайка и создав нездоровый ажиотаж среди ибицян, выскочили наружу и устремились на поиски выпивки и закуски. Но, ко всеобщему разочарованию, им было сказано, что без Фредди никто ничего не получит. Мрачно рассевшись по удобным для сидения местам, все стали ждать, уперев коровьи взоры в океанские просторы.

И тут со стороны железнодорожных путей послышался какой-то лязг и скрежет. Все помчались туда и узрели Фредди, подъезжавшего к станции на первобытной дрезине, наспех смонтированной из трапа, пожарной помпы, мясорубки и четырех разных колес.

— Мы едем, едем, едем, — распевал Фредди, с воодушевлением работая рычагом, — парам, парам, пам-пам…

— Ого-го! — закричали гости, маша полусъеденными шляпами и салфетками. Голодная радость светилась в их мудрых глазах. Они вскинули Фредди на руки и бегом побежали в центр острова, где стоял стодвадцатиэтажный небоскреб, на первом этаже коего обретался ресторан.

Ага, схватят нас за пальцы приставучие читатели, че врете-то? Откуда на Ибице — да вдруг небоскреб! Да и потом — рестораны всегда делают на последних этажах небоскребов! Знаем!

Ну, раз знаете, так не лезьте! Это был специальный ресторан, для тех, кто не хочет лезть наверх. Наверху был еще один. Довольно с вас? Закройтесь, пожалуйста.

Поставив Фредди на землю возле ресторана, гости окружили его и с чувством исполнили торжественную песнь в честь именинника.

Фредди терпеть не мог глупых песней. Поэтому во время исполнения песнопения он встал на карачки, прополз меж ног окружающих и попытался скрыться. И тут мимо него важно прошел официант в роскошном смокинге. Фредди с жалостью посмотрел на свою одежду, порядком истрепавшуюся во время путешествия по самой лучшей в мире железной дороге, и зловещий огонек загорелся в его потухших было глазах. Он подошел к официанту и вежливо так сказал:

— Снимай пиджачок, гражданин офицанток.

Официант попытался бежать, но был настигнут и назван обезьяной. Фредди попытался схватить его за лацканы — и промахнулся. Рассердившись, он ухватил его за грудки — и опять мимо! Сплюнув от разочарования, Фредди принялся душить несчастного служителя культа еды, но тут откуда ни возьмись — Дэйв Кларк! Да как заорет!

— Идиет! Нет, ну ты форменный идиет! Смокинг-то, погляди — нарисованный!

Фредди с омерзением отнял руки от полузадохшегося официанта.

— Прощенья просим, — сказал он. — Сейчас, одну минутку, я только дам по морде нечестивцу.

И он принялся искать Кларка, а тот уже стоял, держа перед собой скатерть, и его не было видно.

— Стравус, — и Фредди развернулся, а подлец Кларк ускользнул, и Фредди по инерции опять грохнулся — прямо на полузадушенного официанта. Кларк тут же накинул на них скатерть и сел сверху. Несколько минут по дощатому полу катался клубок из рук, ног, скатерть трещала по швам, официант пару раз вырывался и норовил уползти, но его хватали за что придется и втаскивали обратно. Наконец драчующиеся устали и распались. Официанта, связанного морским узлом, снесли в кладовку, Дэйв Кларк обвязал свой пострадавший глаз обрывком скатерти, а Фредди завернулся в остатки хлопчатки, став похожим на патриция. Пока они сражались, гости времени не теряли и съели, выпили и снюхали большую часть фреддинского угощения. Фредди ахнул, схватил сразу два бокала шампанского, зубами — за неимением свободных рук — стянул с какого-то подноса пучок петрушки и принялся догонять.

— Карнавал! — заорал вдруг мертвецки пьяный Стинг. — Кар-р-нава-ал! Все на!

Непонятно с чего, но его послушались. Тут же Фредди и его гости нарядились в непонятно откуда взявшиеся костюмы птиц и зверей, а стингов медведь поспешно напялил маску Мита Лоуфа, и никто его не узнал. Начались песни и пляски папуасов побережья Парагвая, заблистал фейерверк, в небо взвились — а как без этого? — гирлянды золотых воздушных шаров, объятых, как водится, пламенем, а посреди всего этого великолепия, невероятных существ, тортов, фонтанов из коньяка с шампанским, масок, огней, музыки и танцев. одиноко топтался всеми забытый индюк.

Ему хотелось пить. Жалобно бирлибонькая, тряся красным носом и пышным хвостом, бегал индюк от одного сломанного пополам автомата с газировкой к другому, но водички не было. Тут индюк бурлюмкнул радостнее обычного и метнулся сквозь кусты к фонтанчику, прямо-таки источающему вожделенную прохладу!

Пробежав два шага, благородная птица неожиданно споткнулась и, взревев, рухнула мордой в грязь.

— Извините, — сказал смущенно слон, подставивший ему ножку. — Я думал, это не ты. Просто тут как все вышло? Тут… Га-га-га! — закричал вдруг он и развалился пополам.

— Педрито! — заругался Роджер, выбираясь из передней половинки. — Это ты виноват!

— Я? — плаксиво отозвался Джон. — Я ж думал, ты фламинге ножку подставишь! А ты что сделал? Кого ты подставил? Меня! Вот я и с шага сбился!

— «Шшагабился», «шшагабился», — обидно заплясал Тейлор. — И что теперь с ним делать?

— Да, — озадаченно сказал Джон. — Что с ним делать…

— Это Я спрашиваю, что с ним делать? — разозлился Роджер. — Глухота!

— Хвостик, — бестолково валялся по земле индюк. — хвостик помогите найти!

— Дятл, — выплюнул Роджер, поднимая оторванный хвост и всучая его птице. — А парик где посеял?

Индюк ахнул и ринулся на поиски парика. Слоны же, вяло переругиваясь, вновь напялили шкуру и теперь пытались собраться.

— Надоело все, — гнусил Джон откуда-то из темных недр. — Душно тут. И темно. И пахнет плохо. И телевизора нет.

— Что ж поделать? — философствовала голова, махая ушами. — Ты же сам виноват. Кто кричал: «Я в заду буду»?

— Я хотел сказать: «Я в заду буду, ежели тебя вперед пущу», — оправдывался Джон.

— Ну, так чего тебе не хватает? — пожал плечами Роджер. — Что хотел, то и получил!

Джон вместо ответа куснул Роджера за ногу. Они сцепились. Со стороны на это было довольно забавно смотреть — слон топтался на месте, кусался, давал сам себе пинка и с размаху бил себя хоботом по заду. Подошедший скунс с изумлением обозревал эти карнавальные забавы.

— Екая, братец ты мой, аллегория, — сказал он, указывая на слона воображаемому другу. Воображаемый друг кивнул и поскакал по своим воображаемым делам.

— Уйди, животное, — потребовал слон, завидя скунса.

— Нельзя, — отказался скунс. — Здесь свободный остров. Я там, где хочу.

— Вон пошел! Вон! — кричал слон.

— Вон? — покрутил головой скунс. — Вон… Вон оно как! Да сам иди, длиннорылое!

В прорези на боку «слона», напоминающей жаберную щель, показалась голова Джона.

— Тебе никто не говорил, что у тебя самый гадкий, ничтожный, глупейший, отвратительный, мерзопакостный и похабнейший костюм из всех возможных? — спросил напыщенно он. — Так вот — я тебе это скажу. У тебя…

— Слышали, — и скунс, откинув голову, явил охнувшему Джону знакомое лицо Фредди. — Ну-ну. Послушаем. Может, ты еще хочешь что-то сказать, прежде чем полетишь нах с моего бала?

— Простити, — заныл слон на два голоса. — Извинити. Я был нетрезв. Фред, это он не подумавши ляпнул…

— Геть! — и Фредди задрал хвост.

Слон в испуге затрубил и умчал, не разбирая дороги.

— Уфтеньки, — томно промолвил Фредди, чем-то обмахиваясь. — Нет, видали? Костюм им не глянулся!

Тут же откуда-то с кудахтаньем прибежал Брайан и без лишних слов вцепился в что-то, служившее Фреду веером.

— Парик отдай! — пищал он. — Ну отдай! Паричок-то! Как я без него? А он без меня? Ну пусти!

Фредди пустил, и Брайан, не рассчитав, отлетел прямо в бассейн с шампанским. Хотя это Тони Пайк думал, что там шампань. На самом деле в бассейне давным-давно была горючая смесь, состоящая из чая, водки, виски, джина и мартини. И все это было залакировано канистрой «Двойного», которую щедрый Фил пожертвовал из запасника. Понятно, что индюк выбрался из бассейна не только мокрый и слипшийся, но еще и пьяный в дудку.

— Кккукурику, — сказал он, пытаясь обнять Фредди. — Игк! Кудкуда!

И он метнулся куда-то в круг танцоров и стал там откалывать невероятные коленца, отнюдь не характерные для человека с мировым именем Мэй.

Тем временем в самом углу танцмайданчика неуклюже вальсировал сам с собой мистер Элтон Джон в костюме совы. Он торжественно плясал, изредка вспархивая, пока по его крылу, ожесточенно трубя, не пробежал слон. Элтон завалился набок, ругая толстокожего на все лады, и тут же на его другое крыло элегантно наступил жираф.

— Медведь! — взвыл Элтон, баюкая крыло.

— Врешь, — знакомым хриплым писком отозвался жираф. — Это я.

— Аксл?

— Ну так.

— А шею ты, видать, на гормончиках вырастил? — ехидно заметил Элтон.

— Даешь гормоны! — и жираф приподнял шкуру, под которой обозначились Дафф и Слэш, стоящие друг у друга на плечах.

— А задние ноги? — встревожился Элтон. — Кто зад?

— Секрет, — подмигнул Аксл, — для ма-аленькой компании.

Элтон сделал вид, что секрет ему нимало не интересен. Хотя ему было ужасно любопытно. Они с жирафом взялись за лапы и, подхватив по дороге ругающего каких-то скунсов слона, двинулись отдыхать и расслабляться. Но не тут-то было!

Откуда ни возьмись, выписывая ногами невообразимые кренделя и горланя тирольские йодли, к ним аллюром три креста подскакал индюк. Элтон кошмарно заухал и взлетел, слон рассыпался окончательно, а жираф, отчаянно бранясь, угодил вверх копытами прямо в колючие кусты. Задняя же его часть, оказавшись всеми любимым и уважаемым Билли Рэем Цирусом (который был известен лишь своей лягушачьей песенкой «Эки-бреки-ха», а боле ничем), демонстративно плюнула и прыгнула в бассейн. Фредди, мгновенно явившись туда, где весело, схватил Брайана за красный нос и швырнул вслед за Цирусом. Туда же попрыгали составные части слона и жирафа. Элтон, из дальних странствий возвратясь, макаться отказался наотрез, мотивируя это разгулявшимся диабетом.

— Эх ты, ацидофилин! — осмеял его Фредди и, схвативши за крыло, отправил соломенношляпого в бездну вод.

Купальщики же уже устали плавать. Они повылазили и, усевшись на бортике, стали курить, а кто был некурящий, просто бултыхал ногами в воде.

— Пошли плясать! — уговаривал всех Фредди. — Я угощаю!

Все тут же с удовольствием расселись за столиками у танцплощадки и сделали заказ:

— Джину!

— Виски много!

— Водочки, пожалста!

— Молочку бы кипяченого!

— Ликер киви подать!

Венчал все мощный бас Тейлора:

— ЛИМОНАААДУ!

— А плясать? — угрюмо спросил Фредди, но все уже уткнули носы в бокалы. Тогда он стал плясать сам. Он с увлечением прыгал, скакал, резво вскидывал ноги и ронял танцующих, неизменно говоря: «Пардон», словом — научно изыскивал различные модификации в области танцев, напрочь забыв то, чему его учили Слип и Джозеф Локвуд, а равно забыв и о том, кто, собственно, такие эти чертовы Джозеф Локвуд и, в особенности, Слип.

— П-предатели, — пыхтел Фредди, бросая взгляд на вдохновенно насасывающихся спиртягой друзей. — П-пиявицы. Поди-ка!

И он, схватив в охапку уснувшего за столиком Роджера, принялся отплясывать с ним залихватский танец «болеро». Проснувшийся товарищ возмущенно закрякал. Фредди не обращал внимания на сопротивление партнера и продолжал крутиться и вертеться, как шар голубой. И тут кто-то так наподдал Фредди под коленки, что танцор с хрустом сложился пополам, как кузнечик. Роджер с прощальным воем улетел под стол. Фредди, сопя от бешенства, повернулся — и никого не увидел. Тогда он посмотрел повнимательнее — и увидел. Сзади стоял какой-то паршивый карлик в кургузой кепке и с наглым взглядом.

— Порву, козлина, — пообещал Фредди.

— Слабо! — визгнул от восторга карл. — Эх, ты, бритая рожа!

И, захихикав, он ускользнул куда-то между ног пляшущих. Фредди уже засучил рукава и собрался показать назойливому гному, кто на острове капитан, как вдруг поскользнулся и с гневным криком рухнул, ушибив крестец. Оказалось, что подлый лилипут разбросал повсюду скользкие отходы производства в виде банановой кожуры, на одной из которых и оказалась Фредова нога.

Завопив от ярости, Фредди поднялся и, потирая копчик, ринулся вслед за обидчиком в другой конец зала. А карла не дремал. Некогда ему было дремать — он вовсю орудовал пипеткой, обильно орошая пол топленым маслом. Вскоре танцзал уже нельзя было узнать — все скользили, орали, спотыкались, падали, куда-то улетали, потом откуда-то прилетали, обвиняли друг друга во всех смертных грехах, дрались, гнули и жали друг друга, в общем, вели себя донельзя вызывающе.

— Ы-ы-а-а-р-р-г-х-р! — раздался крик, полный злобной радости.

Это Фредди обнаружил подлого лепрекона. Он накинулся на него, повалил и уже было собрался откусить ему кончик уха, как вдруг ему под ноги занесло Джона, они вместе упали на уже лежащего Роджера, а откуда-то сверху на них с воплем грохнулся Брайан. Как ни горько это сознавать, но нужно напомнить, что вся эта веселая компания лежала на очень маленьком существе. Настала жуткая тишина, которую нарушали только ужасающие хрипы раздавленного гнома.

— Раз уж ты там, — сказал вниз Фредди, — то ты можешь быть спокоен и даже горд. Тебе выпала великая честь — быть раздавленным знаменитой группой «Куин». Ты рад?

— Гвздрр, — был ответ.

— Он рад, — кивнул Брайан, слезая с кучи-малы.

Друзья разнялись, обнялись и двинули в другой ресторан — от сглазу.

А что же самый маленький гном, спросите вы? Не волнуйся, читатель! Гном оклемался. Правда, он немножко сдвинулся, позабыл английский и на ломаном языке жестов рассказывал всем, что он — безжалостный космический захватчик с Марса. Но, поскольку Боуи оного не признал, решено было официально объявить карлу лгуном и замухрышкой и депортировать подале — в СССР. Где он благополучно прижился в группе «Коррозия Металла», заимел новое имя — Володя-Черный Хоббит и делал на выступлениях Потрясающий Космический Занюх, но об этом не стоит сейчас. Ах, вы настаиваете? Увольте, мы вам — не журнал «Железный марш».

На острове же пьянка шла еще несколько часов, пока к Дэвиду Боуи не подошли и не спросили:

— А где Фредди, товарищ?

— Это ты мне должен сказать, — прищурился Боуи, глядя на Джона. — Ты и другие, кто его проворонил.

— Ну х-хде жи мой држочик? — пищал Брайан, которого поддерживали с двух сторон. — Я жел-лаю иво пздр… прдрз.. пзаравздрить!

— Последний раз показываю, — и Боуи, отложив в сторону пиво и доминошные костяшки, отправился на свой страх и риск искать Фредди, захватив с собой для моральной поддержки Элтона Джона. Вдвоем они прочесали весь остров, но никаких следов Фредди не нашли. И тут какая-то добрая душа в лице Пайка посоветовала им поискать пропажу в гостинице. Подойдя к небоскребу, в котором и располагался отель, поисковиками был задан вопрос:

— Где?

— На 18-м этаже, — было им отвечено. — господин Фредди заперся там в дальней комнате и никого не велел пускать. Вот и телохранители имеются.

Боуи сообщил, что ему всегда были непонятны телохранители, и двинулся на прорыв. Отступился он лишь тогда, когда снес пару кордонов, но и ему чуть не снесли башку его же собственной дубиной.

Элтон взялся за проникновение по-своему. Он встал перед охраной на колени и вежливо попросил, клятвенно обещая ничего не трогать. Над ним посмеялись и посоветовали не позорить седины. Тогда Элтон зашел за угол, подманил одну из кошек Фредди, которые в изобилии шлялись вокруг гостиницы, и закинул кошку на крышу. По канату, который он привязал к кошке заранее, Элтон влез наверх, как заправский ниндзя. Потом он закрепил канат на антенне и спустился по нему на восемнадцатый этаж. Ловко?

Заглянув в окно комнаты, где, по слухам, находился Фредди, Элтон поначалу никого не обнаружил. Кроме огромных ботинок, которые высовывались из-под кровати. В ботинки были заправлены клетчатые штаны. Элтон, все еще сомневаясь, постучал клювом в окно. Боты задрыгались, и на свет родился Фредди со стаканом в одной руке и сосиской — в другой. Он уже был изрядно пьян.

— У, да кто к нам при-ик-шел? — покачиваясь, пропел он. — Заходити!

Элтон скорчил жуткую рожу и указал носом на задвижку.

— Понял, — кивнул Фредди. — Открыть? Эт` мы могем. От — крыть!

Он разбежался и чуть не высадил раму, энергично толкнув стекло обеими руками. Чуть не вывалившись из окна, Фредди выпрямился и мутно посмотрел на Элтона, висящего на одной руке на раме.

— Вам помошчь квалифицированная не требуется? — спросил он заплетающимся языком. — В срочном порядке.

— Втащи-и! — просипел Элтон.

— Будет, — и Фредди, схватив Элтона за шкирку, доставил его в комнату.

С минуту оба молчали. Потом Фредди протянул руку и взял стакан.

— Хорошо на печке спать, — сказал он вдруг, — шубой укрываться.

С этими словами он взболтал содержимое стакана и вплеснул себе в рот.

— И козу удобно брать, — жалобно сказал Элтон, глядя на пустой стакан. — За рога держаться.

— Хочется водки? — подмигнул ему Фредди. — А, жаба? Тяпнул бы? Ах, как пахнет! Вкуснотища! — он прицокнул языком.

— Ты тут водку, а там тебя, э-эх, не знал я, что ты, сам жаба, понял? — гневная тирада Элтона была смята в гармошку, а потому — малопонятна.

— А теперь смотри, — и Фредди поднял руки. — Раз!

И он хлопнул в ладоши. Тут же отчаянно вопящего Элтона уволокли ворвавшиеся секьюрити.

— Вот что я называю — «веселиться от души», — сказал Фредди, с отвращением глядя вслед исчезнувшему Элтону. — Такую песню испортил, бабрак!

И он полез обратно под кровать.

Через некоторое время всех дожевывающих и отчаянно пытающихся доплясать гостей выволокли на улицу с криками: «Сейчас вы увидите великое и незабываемое шоу!». Гости упирались и по-тараканьи бежали обратно за столы, но их опять безжалостно выбрасывали наружу. Когда все угомонились и с надеждой воззрились в небеса, из маленького окошка на 18-м этаже высунулась рука с ракетницей. Из ракетницы вылетело несколько снарядиков, образовавших на небе слово «Фредди». Но оно оказалось такое микроскопическое, что его увидел только сам стрелок. Стрелок (а это был Фредди, вы не забыли?) очень рассердился и принялся палить из ракетницы во все стороны. Одна ракета угодила в низко летящий самолет, прямо в лобовое стекло. Летчики срочно катапультировались, и самолет врезался в небоскреб с такой силой, что Фредди вылетел из своего окошка и камнем рухнул вниз. Горячо молясь Зороастру, Фредди не прогадал — он упал прямо на Дэвида Боуи, который был в таком подпитии, что совершенно этого не заметил, и слава Богу, а то бы сломал себе выю к свиньям.

Выбравшись из-под обломков, Фредди немного покачался, поприседал, потом с чувством сказал:

— И бесплатно покажет кино, твою мать!

Плюнул на останки и пошел себе. На небе горело слово «Фредди», а за спиной самого Фредди горел небоскреб и остов самолета. В общем, пожар в джунглях.

/ — картинка №77 — / А ЧТО БЫЛО ПОТОМ? или НОВЫЙ ГОД И НОВЫЙ ДОМ /

Однажды наступил новый, полный надежд и свершений, восемьдесят восьмой год. Друзья отметили его, как обычно — весело и добродушно, со всякими безобидными выходками вроде высыпания из окна ведер, полных мусора, или выцарапывания на колонне Нельсона площадных ругательств — «площадь же!». Спев напоследок хором «Елку вырублю в лесу, елку в школу принесу», они отправились колядовать и ополчили против себя ту половину Кенсингтона, которая еще не была на них ополчена выходкой с Нельсоном, ибо колядки пришлись как нельзя ко времени — в четыре утра.

Неудивительно, что, проснувшись поутру, они заметили, что сидят на нарах, а строгий и неулыбчивый Харрисон монотонно зачитывает им их обязанности: «на стенах не писать, и на стены тоже», «не обзывать непристойными словами служителей тюрьмы», «не совершать подпрыгивания» и «разрешается два раза заплатить залог — тюремное начальство будет только радо».

Конечно, всех их выкупили. Через пару дней — надо же было и семьям их отдохнуть, верно? Одного Фредди Мэри выкупила через посредника — праздник к нам приходит ведь, кто же его по доброй воле пропустит?

Итак, Фредди был одинок и горд, как горный орел. Он пришел домой и стал от нечего делать ловить по телеку какой-нибудь новенький канальчик. Ловил он так, ловил, и вдруг наткнулся на «Останкино». Ого, подумал Фредди, круто! Это вам не яблочный компот! К слову сказать, Фредди уже надоело, как по одному из каналов — «Готовим вкусно, но дорого» — изо дня в день советуют готовить яблочный компот, это, мол, помогает. От чего помогает, Фредди так и не узнал — он все время плевался и скорее переключал. Он не любил готовить. Покупал готовую еду. Пиццу там, или сосиську в тесте.

Так вот, «Останкино», значит. Фредди с минуту соображал, что это, но потом вдруг вспомнил рассказы Брайана о далекой медвежьей стране под названием Россия, и после этого стал смотреть внимательнее. Сначала показывали какую-то политическую передачу со страшной жужжащей музыкой в заставке (Фред даже под одеяло залез), потом — мультик про енота с обезьяной (он был без перевода, но Фредди едва штаны не намочил от смеха — енот напомнил ему Брайана, который всегда боялся своего отражения, а обезьяна была вылитым Боуи. А уж когда у мартышки в руках появилась дубина, Фредди и вовсе упал с кровати). Ему понравился новый канал, и он стал с нетерпением ждать продолжения. А следующим номером показали фильм про Шерлока Холмса с интригующим названием «Смертельная схватка». Лихорадочно читая субтитры, Фредди потирал руки — ему в голову пришла отменная игра! Досмотрев кино до конца, Фредди, подергиваясь от радости, сбегал за телефоном и позвонил Брайану.

— Але, — сказал он гнусаво. — Анитушка, золотко, дай мне Брайчика. Нет, я его ругать не буду. Как — зря? Ну, тогда щас я ему! Мэй! Ого! Старый дружищ! А ну как пивца с легонца?

Спустя минуту и тридцать семь секунд в дверь застучали. Фредди открыл, впустил алчущего друга в комнату и запер дверь на висячий замок и крючочек.

— Посмотри-ка туда, — Фредди подвел Мэя к окну и показал вниз. — Там — бассейн. Он глубокий. Наверное. Так что ты не волнуйся.

— Да я не волнуюсь! — закричал Мэй, почесываясь. — Пиво где?

Фредди кинул ему банку. Брайан залпом выдул ее и посмотрел на друга вытаращенными глазами.

— Еще есть? — не спросил, а взмолился он.

— Все есть, — кивнул Фредди. — Но сначала мы поиграем. Ты видел тот бассейн?

— Вроде как, — кивнул Мэй, не понимая, куда гнет Фредди.

— Играем в Шерлока Холмса, — сказал Фредди и поставил Брайана на подоконник. — Смотрел кинишку? Я буду Мориартем.

— Запросто, — кивнул Брайан. — Чего вы хотите, профессор?

— Не так, — поправил Фредди. — Надо сказать: «Я к вашим услугам».

— Яквашимуслугам, — протараторил Брайан. — Дай пива, а?

— У нас мало времени, — сказал Фредди напыщенно. — Но извольте.

С этими словами он стащил с Брайана парик и швырнул его вниз. Потом схватил самого Брайана и принялся гнуть его взад и вперед, изображая борьбу.

— Пивка-то? — просил Мэй. — Попить бы, профессор! Ах ты, сволочь!

Это Фредди цапнул его за больное место — за печень.

— На! — вспомнив любимый Фредди запрещенный прием, Брайан наугад лягнул «Мориарти» ногой. Раздался хрюк, и Брайан услышал удаляющийся жуткий крик:

— Такого не было в кине-е-е!!! Сожру твой парик, попляшешь тогда-а-а! Хааам!

Брайан, испугавшись за свой любимый паричок, кинулся вслед за Фредди, и, благодаря своей обтекаемой стреловидной форме, быстро его догнал. Сцепившись, как сиамские близнецы, великий сыщик и зловещий гений рухнули в бассейн. Брайан первый очухался. Он схватил плавающий по воде парик, отжал его и нахлобучил себе на голову. Увидев, что вынырнувший Фредди находится не в лучшем настроении, Мэй отбарахтался от него на порядочное расстояние и крикнул утиным голосом:

— Овсянка поганая!

После чего величаво поплыл по-собачьи, не обращая внимания на холмсий гнев. Фредди же, оскорбленный до глубины сибирских руд, сделал вот какую штуку: выкарабкался из бассейна, взобрался на свой этаж, схватил в охапку телевизор, размахнулся и запустил оным в Брайана, пропыхтев: «Он видит ваше отражение в коф-ф-фейнике!». Брайан, не сознавая, что стал объектом спланированного убийства, совершенного в состоянии аффекта, продолжал, визжа и хохоча, плескаться в бассейне. Телевизор же со свистом полетел не в бассейн, а к земле, но ударился он вовсе не об нее — с противным скрежетом он оделся на голову Дэвида Боуи, нежно охватив ее, как лучшую подругу. Боуи поднял телевизор, уставил кинескоп на окно, из которого в ужасе пялился Фредди, потом мигнул экраном, сказал: «Это красиво» и пошел ко входу в здание. Добавить к истории, собственно говоря, уже нечего. Но мы еще расскажем о том, чем Фредди перестал с этого дня заниматься. Вот чем:

1) жить в небоскребе (в особняке не в пример приятнее, да и двери там прочнее, ежели что…);

2) смотреть канал «Останкино» (ну не ловился он больше!);

3) выступать живьем на презентации альбома «Barselona» вследствие кратковременной потери голоса (без комментариев);

4) слушать записи группы «Кинг Кримсон» (почему — эту тайну Фредди унес с собой).

5) Ну и все.

/ — картинка №78 — / УТИНЫЙ СУП, или ФРЕДЯ, ДИЧЬ! /

Однажды Фредди лежал в постели и осторожненько, двумя пальцами разминал себе горлышко, бо оно все еще побаливало после жестких и колючих пальцев проклятого Шляпника — Майкла Стайпа из новой группы «R.E.M.», которую в Кенсе звали просто «Рем», и баран Коллинза жутко этим гордился. Стайп же жутко этого стыдился. На Фредди же он ополчился по другому поводу.

— Шуток не понимает, плешивая тварь! — бранился полушепотом Фредди. — Ну подложил я ему в шляпу морскую свинку! Ну и чего? Не свинью же, правда? Не лошадь там. Чего злиться-то? Из-за чего шум подымать? Вот как сварю сейчас уху — чтоб знали все! А подать мне кулинарную книгу!

Со стоном разогнувшись, Фредди поднялся и, шатаясь, побрел к книжному шкафу. Открыл дверцы. И тут же оказался похороненным под кучей высыпавшейся на него разнообразной книжной дряни — то была навозная продукция типа брошюрок «Как ловить клопов в комнатных условиях», «Ветрянка — Бич Божий» или сборника авторской песни «Прекрасно в солнечный денек присесть на мокренький пенек». Рыча и брюзжа, Фредди собрал весь хлам в старую рубашку Джона, и, связав ей рукава, швырнул вниз из окна. Оставил в живых он только одну книжечку, старую и засаленную — это был сборник рецептов мамы Джер (как мы помним, маму Фредди так и звали, хотя он и утверждал, что ее имя — Боми). Усевшись по-турецки, Фредди принялся быстро-быстро листать обгрызенные страницы, то и дело капая на них жадной слюной. И тут он издал истошный клич — его липкий от голода взгляд влип в старинный рецепт утиного супа. Слезы и слюни с новой силой хлынули в книжечку — Фредди вспомнил, как ему, еще совсем маленькому Фарухику, мама готовила именно такой супчик.

— Эх, ну вот это будет так суп! — всплеснул руками Фредди, как бы невзначай смазав по шее подслушивающему Коллинзу. — Всем борщам борщ!

— Что? — спросил Коллинз.

— Борщ! — повторил Фредди.

— Что-о? — переспросил Коллинз.

— Бо-орщ! — с явным раздражением отозвался Фредди. — Утячий рассольник! Сслюп! — и он сглотнул.

Элтон Джон, подглядывавший через дырку в шторе, тоненько захныкал.

— Чего реветь? — сурово одернул его Боуи, только что вошедший в дверь. — За зеленью вали! На рынок! Не наелся, плевако!

— Какая зелень? — возмущенно закричал Фредди. — Не надо никакой зелени! Утку на стол!

— Вот и петрушечка, и грибочки, — Элтон уже выкладывал добычу на пол (как же он умудрился так быстро сбегать на рынок, укорят нас настырные читатели? Да какой еще рынок, обалдели, что ли? У Фредди под окном стояла раскладушка Стинга, с которой вышеупомянутый господин и торговал дарами своего огорода. Что непонятного?). — Пожалуйте. А утки нет — обойдешься.

— Нет, не обойдусь! Нет, не обойдусь! — сердясь, Фредди пинал пакет с петрушкой. — Нет, не обойдусь! Это рагу можно без рогов приготовить. А какая утка без утки? Дураки вы все. Сам все добуду.

Он выразительно плюнул в новую кепку Шляпника, который заунывно мяукал под окном, подыгрывая себе на гитаре, и отправился на поиск синей птицы. С полдороги он вернулся и усадил Боуи с Элтоном чистить овощи и скоблить коренья. Боуи сообщил, что вместо кореньев он с удовольствием бы выскоблил бы Элтона за то, что тот не купил хмели-сунели. Фредди сообщил, что это их проблемы, и стал показывать, как нужно правильно чистить овощи. Порезавшись в восемнадцати местах, он сломал нож об коленку и ушел опять.

Первыми ему навстречу попались БГ и Дэйв Стюарт. БГ отнесся к окровавленному Фредди философски — уступил ему дорогу, а вот Дэйв Стюарт оказался слабоват — он побледнел и кинулся по рыночным рядам, оглашая воздушное пространство гундосыми трелями типа:

— Фредди зарезали!!!

Фредди же обошел заморского гостя ровно тридцать три раза, придирчиво его осмотрел и, в конце концов, отошел, разочарованно бормоча:

— Какая ж это утка? Это же не утка. Эта животная худосочная. Низкокалорийная явно. Отнюдь, — добавил он, подумав. — Не кришнаитская это пища, товарищи брахманы.

— О кришнаитах, — вдруг заговорил БГ, как бы продолжая прерванный разговор. — Сыграем в «Ветер и поток»?

— Ты сказал «Гок»? — насторожился Фредди и даже сделал стойку. — Утка ли ты? Хотя нет, «Гок» говорят только черепахи, крокодилы или Брайан. Когда ему по шее дашь, — и Фредди недобро посмеялся.

— Добрее нужно быть, — сообщил ему БГ. — За что по шее? Может, стоило бы разобраться?

— Пока разбираешься, он удерет, — уверенно заявил Фредди. — Так что я сначала тресну его. А потом и разобраться можно. Так. А чего это ты разговор уводишь? Может, ты все-таки утка?

— Может, — мудро улыбнулся БГ. — Может, все мы когда-то были утками. Или черепахами. Кто знает?

— Я знаю, — нахмурился Фредди. — что я ничего не знаю.

— Философ? — поднял бровь БГ. — Это приятно. И мне кажется, что истина где-то рядом, и что все в этом мире происходит не зря.

— Вот и опять, — триумфально сказал Фредди, — мы ловим тебя на слове. Ты сказал «кря». И, следовательно, ты — кто?

— ГЫЧЧЧХХХИИИ! — ответил ему БГ.

Фредди могучим чохом был отброшен в сторону, споткнулся, упал, пролетел два лестничных пролета и вместо стеклянной двери врезался прямо в живот Брайану.

— ЧТО? — заорал ему прямо в лицо белый от страха Мэй. — КТО? ЗА-РЕ-ЗА-ЛИ?

— Дура, — ласково сказал Фредди. — Мэй, живой я вернулся, живой.

— Кровищи-то!!! — бился в судорогах Мэй. — Да куда ж вы смотрите, а? Убийство! Натуральное! Планета спрашивает — кто будет отвечать? Держите! Уйдут, проклятые!

И без лишних слов он вгрызся в ногу БГ.

— Да я здоров! — гаркнул Фредди.

Брайан выплюнул недожеванную ногу

— А-а-а, вон оно как? — не обещающим приятностей голосом изрек он. — Окровавленный! Куда нож дел? Зачем ты кровь не смыл?

— Сам я! — плакал Фредди. — По собственному я.

— А чего ж тада? — удивился Мэй.

— У меня, — слезы стояли в горле Фредди. — У меня… Нету.. Ы-хы-хы! (носом — СССШШШМММССС!!!)

— Чего ж тебе надобно?

— Утки! — плакал Фредди. — Утки хочется! А нету!

— У меня, — заметил Брайан, — как это ни удивительно, тоже нету никакой утки.

— То у тебя! — плакал Фредди. — А у меня… Где моя утка?

— Где же я тебе в три часа в Кенсингтоне утку добуду? — хохотал желчный друг.

— Ты дряхлый! — плакал Фредди. — Тебе не понять! Ведь утка — это… Это утка!

Брайан наконец-то проняло. Он уселся рядом с Фредди, разинул свой невероятный рот и так заревел, что с окон попадали воробьи и любопытные кенсы. Друзья сидели поперек тротуара и плакали. БГ не плакал. Он давно ушел.

И тут мимо вдохновенно разливающейся парочки вихляющей кавалерийской походкой прошествовал Элтон Джон, который, наплевав на супы и оставив кашеварить Боуи, как раз направлялся на очередной карнавал в своем любимом костюме утенка Дональда.

— Утка, — медленно сказал Фредди. — По-моему… Нет, в самом деле, товарищи, это же самая настоящая утка! Ать! Она от меня не уйдет!

И, выхватив второй, несломанный нож, он погнался за завопившим от страха Элтоном. Тот несся по улице, петляя, как заяц. Молнией влетел он в телефонную будку, запломбировал ее своим объемистым утиным задом и быстро позвонил Ринго, а заодно и Кокеру.

— Помогите! — прокричал он в трубку. — Спасите! Тут — нарушение! Непорядок здесь! Ох, матушки! Эх! Ух! Юх! Смертушка моя!

Это Фредди принялся раскачивать будку, зверея с каждым качком. В глазах его горел неугасимый людоедский огонь.

— УТЯ! — хрипел Фредди. — УТЯ, ВЫХОДИ!

— Не смею! — пищал Элтон в щелочку. — Не дам себя заесть! Себя жри!

Фредди остановился и смерил будку нехорошим взглядом.

— Уточка, — поманил он пальцем Элтона. — А мы тебя ждем. Ты выходи давай, сынок.

— Вот, держи! — сказал вдруг Брайан, протягивая Фредди свой надувной круг в виде утки. — Для себя берег. Другу — отдаю.

Фредди схватил круг и одним махом скусил утке голову. Круг бахнул и сдулся.

— Не то, — надулся Фредди. — Жулить? Утку мне! А-а-а! Уточку! Утицу! Утищу!

Тут возле будки остановилась чудная желтая карета с решетками на дверях. Кокер и Ринго под руки проводили пациента в машину, а из оной — в кенслечебницу, где он был прикручен ремнями к койке, да так и оставлен — поразмышлять о смысле жизни, а заодно и обдумать свое безобразное поведение.

Навестили Фредди в пятницу. Он при виде посетителей тут же принялся рваться с кровати и кричать:

— Моя утка! Утятка!

Его оставили еще ненадолго. А потом еще. В общем, забирать его пришли через месяц. Фредди уже не буянил, а вовсю блаженствовал.

— Нянька, утку давай! — орал он, развлекаясь.

Ему мгновенно приносили судно, и Фредди с печальным шумом… Ну разве не в этом есть счастие человеческое?

P.S. А спустя еще две недели Майкл Стайп по прозвищу Шляпник сбрил со своей беспутной головы всю растительность подчистую. В чем тут мораль? Ищите сами, разлюбезные читатели. А нам недосуг.

/ — картинка №79 — / ПАДЕНИЕ И ВЗЛЕТ, или КТО ВЫ, ДЕДУШКА ДЖОРДЖА ХАРРИСОНА? /

Однажды Кенсингтон был дико взбудоражен. А весь хай поднял старый склочник — дядя Боуи, Сэмюэл Джонс. Он принес на хвосте невероятную весть — дедушка Джорджа Харрисона, знаменитый вершитель безнаказанных проделок, самый старый тиран и деспот вольного кенсингтонского народа, благородный рыцарь бабушки Дикона, любитель выпить на халяву и верховный запевала церковного комитета — вовсе не дедушка Джорджа Харрисона, а вообще какое-то непонятное и ничейное лицо!

В доказательство сего неописуемого факта Джонс-старший предъявлял похоронку с первой мировой войны, где черным по белому было изложено, что настоящий Роберт Харрисон, дедушка Джорджа, погиб во время битвы под Кишиневом в составе двадцать восьмой маршевой роты девяносто третьего пехотного полка, и в настоящее время жителем Кенсингтона считаться не может, так как является обезображенным трупом, зарытым на Кишиневском кладбище в братской могиле.

Дедушка принялся яростно защищаться и лучшей тактикой для обороны выбрал нападение. Он опубликовал в «Ежедневном Ура» разгромную статью, в которой клеймил подлого сплетника Сэма и заявлял, что он — самый что ни на есть настоящий Роберт Харрисон, и служил он не в пехоте, а на флоте, и ни о каком Кишиневе знать не знает, кроме того, что вышеозначенный город является столицей Республики Конго!

Это заявление деда удалось подтвердить. Пол Маккартни по просьбе Харрисона-младшего собственноручно сплавал в Кишинев, посетил кладбище и убедился, что ни о каком Роберте Х. там и слыхом не слыхивали, а распечатку списка фамилий пребывающих в братской могиле он привез с собой, ткнув ее в нос подлому Джонсу.

На некоторое время страсти улеглись, но ведь на то и дядя в Кенсе, чтобы дед не дремал — через три дня Сэм Джонс предъявил общественности маленький серый треугольничек, в котором четко и ясно говорилось, что Боб Харрисон торжественно погиб во Второй мировой, бросившись грудью на пушки.

Дедушка пришел в бешенство. Он с пеной у рта доказывал, что, участвуя во Второй мировой, он опять-таки бороздил морские просторы, и ни на какие пушки грудью бросаться попросту не мог — в море их нету! В доказательство он рвал на груди рубаху и демонстрировал всем желающим свою грудь — огромную, крутую, как у молотобойца, покрытую буграми мышц и густой рыжей шерстью, среди которой затерялся крохотный вытатуированный якорек. Бабка Дикона тут же вызвалась вязать из дедовой шерсти носочки, но дедушка вырвался и убежал.

Джонс же старший продолжал возводить поклепы покруче слуховых дел мастера Коллинза. Спустя неделю он с трибуны племянника продемонстрировал одну за другой три справки, из которых следовало, что Роберт Гарольд Харрисон, отец Гарольда Харрисона и дед Джорджа Харрисона, великого и могучего «битла», оказывается:

1) был взорван на мине во Вьетнаме;

2) потом — заколот штыками в Корее;

3) позже — разорван дикими кабанами в Анголе;

4) и наконец, его уже давно ищут, чтобы казнить по законам шариата в Чечне.

Все это было спланировано дядей Сэмом с целью очернить доброе имя дедушки в глазах общественности. И он почти добился своего — на деда уже стали косо смотреть, переходить от него на другую сторону дороги, принюхиваться — не попахивает ли от него, пугали дедушкой детей, а бабушка Дикона вообще закрыла перед ним двери своего дома.

Зловещий Сэм не остановился и на этом — вскоре после справки, что дедушка — вовсе не дедушка, а бабушка двоюродного брата дяди шурина сестры того самого человека, который стрелял в Рональда Рейгана, в Кенсе не осталось практически никого, кто, проходя бы мимо деда, не бросил бы ему в лицо гневное слово: «Убийца!». Ну или хотя бы бумажку от мороженого.

Разъяренный дедушка, поощряемый внуком (единственным, кто ни на минуту не усомнился в его подлинности), просто взял — и уехал из Англии, и, чтобы доказать, что он просто не мог дурацки погибнуть в каких-то пяти войнах, решил всласть повоевать и подтвердить свою реальность геройскими подвигами.

Он был в Афганистане, где вызвал на поединок Рэмбо и уделал его в сосиску, он сражался в Никарагуа, он временно помирил арабов с евреями, научив их играть в стуколку, он участвовал в «Буре в пустыне» и посвятил свои действия в Персидском заливе «самому великому персу после Ибн-Сины — Фредди Меркури» (к слову сказать, Фредди тоже не верил в подлинность деда, но тщательно это скрывал — мало ли, как все обернется…).

Когда же вести с полей сражений стали доходить до Кенсингтона, жители района в праведном гневе учинили повальный обыск у гадкого сплетника Джонса. Возглавлял его сам Ринго! У дяди Боуи обнаружили целую подпольную фабрику поддельных бланков, штампов и печатей. Джонса-ст. тут же публично макнули в Серпентайн, да там и оставили под присмотром Харрисона, а сами ринулись на почту посылать дедушке телеграмму пронзительного содержания: «Вернись деда нам скушно!!!».

Весьма польщенный дедушка дал согласие на возврат. Возвращение Блудного Деда проходило весьма торжественно и праздновалось кенсами на два дня дольше, чем развод Брайана. Дедушка под марш, исполняемый лучшими людьми города на дудках-сопилках, въехал в город на белом верблюде. Поверженный дядя Сэм, ради такого случая выпущенный из Серпентайна, полз впереди на карачках, обметал кисточкой пыль с копыт верблюда и посыпал дорогу лепестками роз.

На следующий же день дедушка был единогласно избран председателем Великой Хартии Кенсингтонцев. Просьба не путать эту Хартию с Хартией Вольностей, английским историческим документом! Великий всевед Боуи расшифровал слово «хартия» как «хулиганская партия», и, учитывая состав Великой Хартии, он попал в десятку. Помимо Боуи, в десятку входили такие столпы общества, как Элтон Джон, Фил Коллинз, Ринго Старр, Джордж Харрисон, Джон Кокер, Питер Габриэл, мама Тейлора, бабка Дикона и Фредди Меркури.

Все проголосовали «за» при одном воздержавшемся. Воздержался дядя Боуи, Сэм Джонс — он сам метил в кресло Председателя, и теперь, весь в пыли и лепестках, сидел за самым последним столом, слова не брал и мрачно чесался — его одолевали верблюжьи блохи.

P.S. Председатель Великой Хартии Кенсингтона Боб Харрисон в первый же день правления издал указ, чтобы дни рождения хартийцев отныне считались праздничными, и в эти дни никто не должен работать, а только веселиться. Также днями национального траура стали впоследствии считаться даты кончины Фредди и бабушки Дикона. Фредди посмертно отказал свое место в хартии своему папе Боми, который отказался от него в пользу Брайана, который продал его Мику Джаггеру за бессменное членство в рядах Общества Свиноедов-Любителей, и стал впоследствии его Председателем, мучаясь печенью нещадно.

P.P.S. Дядя Сэм не мог отчиститься еще год и три месяца и ходил весь в белой пыли, как паяц. Правда. через указанный срок он вдрызг разругался с племянничком, и тот выколотил из него всю дурь вместе с пылью. Так что все закончилось мирно.

/ — картинка №80 — / ВДАРИМ ПО ЧАЙНИКУ, или ВИВАТ ЭЛТОНУ ДЖОНУ! /

Однажды в Кенсингтоне случилось удивительное. Хотя начиналось все как обычно. Обычный торговый день на рынке. Вон Дэвид Боуи орет на слушателей, вдалбливая в их тупые башки смысл слова «эмпириокритицизм». Чу! Слышите стук машинки? Это Элтон вовсю печатает передовицу в новый номер «Ежедневного Ура». А вот и Фредди — видите, с блокнотом, строчит во всю ивановскую! Он записывает ругательства Коллинза, дабы донести жене последнего о двуличной и лживой натуре, с которой ей приходится сосуществовать — Коллинз был недавно избран почетным Несквернословом района. Отчего же ругается Фил? Оттого, что кто-то (сиречь Фредди) сыпанул в чан с «Двойным» горсть рыжих муравьев вкупе с двумя парами своих старых стелек. И разве не слышатся вам пронзительные клики: «Астроляяяябия! Кому астроляяяябиююю?!!». Конечно же, наш старый добрый Брайан Гарольдыч решил отделаться от этой мерзкой вещи, которой к тому же ему никак не удается найти применение, кроме как использовать в качестве грузика для квашения капусты.

В общем, обычное дело, согласитесь? Все, как всегда. И ВДРУГ!

В огромные бревенчатые ворота рынка вошла невиданная процессия! Впереди вышагивал Очень серьезный и деловой Мик Джаггер. Он волок за собой Джеймса Хетфилда с тележкой, стонущей под тяжестью огромного печатного станка. За ними плелся Кит Ричардс с тремя коробками, на которых огромными кривыми буквами было выведено соответственно «Шрифты», «Штифты» и «Гранки».

Далее в ряд следовали Билл Уаймен, Чарли Уотс и Рон Вуд, тащившие, как бурлаки, за собой на веревках различную утварь и предметы мебели. За Вудом на коленках полз Род Стюарт и с плачем умолял его вернуться в родную группу «Faces», которая, правда, распалась еще в 1974 году. За Стюартом же в тех же позах ползли Стинг и Брайан Адамс и упрашивали его не унижаться перед этим клюворылым.

Замыкал шествие Мышонок Мортен, норвежец, несправедливо принимаемый в Кенсингтоне за шведа. Он торжественно нес на вытянутых руках несколько пицц.

Вся церемония прошествовала в керосиновую лавочку, бывшую собственность Элтона Джона, который как-то в момент безденежья продал ее братьям Гибб из «Bee Gees», которые, в свою очередь, перепродали ее бородачам из «ZZ Top», а те, ясное дело, не замедлили загнать ее Мику Джаггеру за столь смехотворную сумму, что Джаггер неделю потом не мог вправить челюсть. А дело было в том, что ЗиЗиТоповцам (как и братьям Гиббам) до смерти надоел въевшийся в стены и пропитавший всю лавочную мебель керосиновый запах. Мик же, войдя в лавку, задрал нос и поинтересовался, не имел ли тут место, случайно, склад ароматических масел — уж больно приятственные флюиды витают в местной атмосфере. Ему тут же было дадено честное пожарницкое, что именно масла тут и проистекали. Джаггер обрадовался, и сделка была заключена. Чего? А, ну и обмыта, понятное дело.

Дверь за процессией плотно закрылась и тут же распахнулась вновь, пришибив невзначай любопытного. Любопытный, потирая лысину, скрылся к себе в «Щинок», а Мышонок, выскочивший из лавки, приладил на ее дверь табличку: «Редакция новейшей супергазеты „Чайник“. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Принимаем любые статьи от вольного народа Кенсингтона. Кляуз и жалоб на канализацию не слать! Администрация».

Нововведение чрезвычайно понравилось вольному народу, так как Элтон в редакцию своей «Уры» никого не пускал, а корреспондентов норовил облить чернилами или спустить на них своего бойцового хомяка. В «Скандалы и Ужасы Темной Половины Кенсингтона через Черное Зеркало» же никто и подавно ходить не хотел — кому нужна лживая и продажная газета? Тем паче, что после смерти ее официального редактора Боба Марли (при котором, кстати сказать, «Зеркало» побивало все рекорды продаж), все права на нее перешли к Коллинзу, и он по вечерам, после сочинения очередной нетленки и закрытия «Шинка» при свете черной свечи предавался нездоровым утехам в виде сочинения кляузных сенсаций типа «В Темзе выловили в доску пьяного снежного человечка размером с валяный сапог» или «Невероятное разоблачение злобного карлика Элтона Джона, носящего с пяти лет искусственную ногу и хранящего по этому поводу многозначительное молчание!». О том, каким же образом сам Фил узнал о протезе, редакция умалчивала и только упоминала Пятую поправку американской конституции. При усилении же расспросов негодный редактор сердился, топал ногами и обещал больше «Двойного» не делать ни под каким видом! «Кенсингтончик» в народе любили и поэтому старались не обижать строптивого шинкаря.

Звезда же господина Элтона норовила вот-вот закатиться, несмотря даже на то, что он после выхода скандальной статьи публично разоблачился на рынке и дозволял всем и каждому лично щипнуть его за якобы искусственную ногу, а потом ходил к доктору Габриэлу делать специальные свинцовые примочки.

Элтон Джон не для того же был рожден кенсингтонцем, чтобы вот так вот, запросто и без сопротивления, позорно отступить и сдать свои позиции. «Еще повоюем!», гордо говорил он, встряхивая своей на сей раз действительно искусственной шевелюрой. И — точно! Война была объявлена, но сугубо партизанская. Посему об этом никто не знал. Однако у «чайниковцев» с самого первого дня начались неприятности.

Для начала пропал ящик со штифтами. Возвращен же он был в таком виде, что Кита Ричардса пробило на землю. Каждый штифтик представлял собой миниатюрную копию лица Элтона Джона, скорчившего страшную рожу и высунувшего длинный язык. Срочно был вызван экипаж, и несчастного Ричардса пришлось отправить в Паддингтон, а точнее — в приемный покой доктора Питера Габриэла.

Здесь нам просто необходимо сказать несколько слов, а то мы знаем, есть такие шкодливые читатели, которым ежели не разъяснишь, что к чему — так еще и по судам затаскают!

Итак, откуда бы Габриэл — да в Англии? Мы верно поняли ваш вопрос? Так вот, читайте справку: бросив свое невыгодное и более того — вгоняющее в неизлечимую депрессию — дело набивки на Ваграмском мосту, доктор Габс двинул в Паддингтон, наголову разгромил тамошних лекарей и знахарей и уселся врачевать в заведении, которую собственноручно переименовал из кондитерской «Розовый слоник» в клинику «Пит и доктор Пар». Доктор он был, конечно, не ахти, но, если бы он кому-нибудь рассказал о своей первоначальной профессии, он никогда бы не зарабатывал больше 50 тысяч фунтов, ведь его чистый оклад насчитывал 6 штук, а остальное было магаром от благодарных паддингов.

Паддингтонцы же были потому такие благодарные, что слишком хорошо помнили своего прежнего врача — Роджера Уотерса. Этот, с позволения сказать, чудак, вместо того, чтобы с подобающим профессии достоинством исцелять людей, вбил себе в башку вздорную идею — принимать в свою клинику самых вредных, склочных, скучных и злобных негодяев. Им сразу же были приняты на работу Сид Вишез (пока еще тот был жив), Джонни Роттен, Боб Гелдоф, Мадонна и Дмитрий Ревякин. Последний, кстати, упрямо отбивался и кричал: «Недостоин!», но его раскачали и вбросили в лечебницу, не спросясь. Эти самые бравые ребята в течение какой-то пятилетки довели весь Паддингтон до ручки. В смысле, каждый паддинг, побывавший в клинике, по возвращении из оной садился за стол и писал письмо королевскому обществу защиты пациентов, если у него еще оставалось, чем писать. Письма же в Паддингтоне перлюстрировал человек Уотерса — купленный за франки Эрик Робертс, посему ни одна жалоба до места назначения не дошла. Дошли они все до Уотерса, и если несчастным просителям доводилось еще раз попасть в клинику, последствия сего неосторожного шага были печальны.

Вскоре, к вящей радости паддингов, «Скорая помощь» рассыпалась, как плохой сахар — кто-то умер, кто-то уехал на заработки в Америку, а кто и вовсе ушел. В результате Уотерс остался с глазу на глаз с Ревякиным, да и тот вскоре затерялся в бескрайних британских просторах. Ходили слухи, что за скверное отношение к благочестивым англичанам эти же самые благочестивые англичане поймали Ревякина в большой мешок, зашили его, засунули в большой ящик, заколотили его и отправили на историческую родину — к брату, в Калугу. Посему бравый доктор Айболит остался один, запил, стал играть в орлянку и покатился. Докатился он до самых Штатов, где продолжил славное дело лечбы, но такой дружной команды набрать уже не мог.

Вот таким образом Габриэл нашел горячую поддержку в Паддингтоне. Теперь, говоря языком классика, под каждым ему листом был готов и стол, и дом. Да и платили вкусно. Короче, прижился Габс. И тут-то ему и привезли Кита.

Габриэл был мужик понятливый. Он сразу все сообразил, составил диагноз и тут же показал Ричардсу чучело Элтона Джона в натуральную величину. Кит тут же очнулся, сказал «Запрягай!» и полез целоваться с отважным лекарем, и наградил его щедро, и бысть пьянка велика.

Элтон же Джон не унимался. Впоследствии им против чайниковцев были предприняты следующие диверсионные акты:

— облитие клеем печатного станка (починка — 5 дней).

— подкуп Дэвида Боуи и как следствие этого — недельное чтение лекций на наиболее наболевшие темы: «Что же с Фредди, товарищи?», «Когда же выйдет сольник Брайана? А? О!», «Бить или не бить — вот в чем вопрос!» (использование жезлов и подручных орудий Блюстителей в качестве пропаганды телесных наказаний к постановке проблемы), а также «Нужен ли народу «Чайник»? Не нужен народу «Чайник» (народные возмущения — 3 дня).

— похищение Мика Джаггера (поиск — день).

Киднеппинг толку не дал — «Чайник» все равно выходил с упрямством дикого осла. Элтон, ворча, выпустил Мика из сарая, придал ему ускорение хорошим пинком и глубоко задумался.

Конкурирующая же организация не дремала. «Чайник» раскупался с завидной быстротой, в чем была немалая заслуга Мышонка, который придумал чрезвычайно мудрый способ интриговации читателей. Он посоветовал не публиковать всяких дурацких статей в стиле «Ура» и с названиями вроде «Нужны ли мы нам?», а также насквозь лживых историй от «Темной половины», типа «Найден склад бивней нарвалов в спальне бабки Дикона! Пока не поздно, спасайте хищников!». Нет! Все было сделано гораздо проще! «Чайник» публиковал чрезвычайно правдивые статьи о кенсингтонском житье-бытье, снабжая их повышенной дозой иронии и сатиры. Так, в номере от 4 мая 1988 г. имелась такая картинка с натуры:

«РАСПОРЯЖЕНИЕ ПОЛИЦМЕЙСТЕРА. По заявлению полицейскаго бляха №354, содержатель „Шинка“ г-н Ф. Коллинз — тот самый, что является редактором навозной газетенки „Скандалы и ужасы Кенсингтона“ — в ночное время подает на улицах ложные сигнальные полицейские свистки, производя тем самым в районе фальштревогу. Почетный Блюститель Порядка Ринго Старр был неоднократно подло обманут этим поборником алкоголя и нарушителем сухого закона, равно и его подлыми подражательствами и ложными вызовами. В результате вольный кенсингтонский народ желает (и редакция присоединяется к его пожеланию) заявление вышеозначенного полицейскаго проверить г-ну Д. Р. Боуи, а равно и привлечь виноватого к ответственности (желательно, к неограниченной материальной). Заметку писал — М. Д.».

А вот что имелось в «Чайнике» от 4 июля 1988 г.:

«УЖАСНАЯ НАХОДКА! Найдены и могут быть получены в будочке г-на Д. Р. Боуи по предъявлению удостоверения личности и тридцати фунтов для надежности — искусственная челюсть и в завязанном мешке живой поросенок». От редакции: поросенок сдох. Приносим извинения и можем предложить курицу с двумя утятами. Редакция».

«ОПАСНОСТЬ ОТ ВОДЫ! „Ежедневное Ура“ сообщает, что приказчик одного здешнего магазина, пивший во время жары слишком много воды, заболел и умер. Нечего сказать, хорошую воду доставляет нам Лондонводопровод! Кстати, пары слов заслуживает и эта гуммозная „Ура“ — приказчик-то отлежался и до сих пор жив! Заметку писал — Нор Дув».

Также многочисленные отклики вызвала статья Мышонка. Он опубликовал ее под своей настоящей фамилией — все равно ее никто в Кенсе не знал:

«ПРЕИНТЕРЕСНЕЙШИМ ДЕЛОМ занимаются шведские туристы, притворяющиеся немцами, и немецкие путешественники, прикидывающиеся шведами, в центре Лондона. Они пишут на стенах Тауэра разные ругательства в адрес англичан. Не так давно одного из таких шведов или немцев застигли на месте преступления, и наш почтенный главред г-н Джаггер предложил ему на выбор спеть пятьдесят раз „Satisfaction“ или же слизать языком все, что было им написано. Несчастный швемец предпочел последнее, что и выполнил с честью на глазах у всех собравшихся. Хорошо, хоть мелом писал, а не чем похуже, хе-хе. Заметку писал — М. М. Текрах».

Дабы не нарушать стройности и целостности повествования (которое, надо сказать, уже порядочно затянулось), поместим также статью Ричардса, ставшую просто-таки венцом журналистского искусства и напечатанную в «Чайнике» от 27.07. 1989 г.:

«С БОЛЬШОЙ ПОМПОЙ прошло давеча праздненство в честь сорокалетия видного кенсингтонца и зубодрала Р. М. Тейлора. Празднество было отмечено неоднократным падением в чашу с пуншем мессира Д. Р. Дикона, имел место также салют и стрельба из небольшой пушки. Четыре человека, заряжавшие орудие, не без влияния крепких напитков всыпали в жерло целый мешок пороха и зажгли его простою спичкою. После взрыва от пушки остался только лафет, орудие было разорвано на мелкия части. По счастию, от этой забавы никто не пострадал, но двух гостей зацепило морально: коллега юбиляра г-н Б. Г. Мэй с перепуга опять потерял все волосы, а нашего любезного Председателя Хартии г-на Харрисона-ст. взрывной волной отнесло на ближайшее дерево, что, согласитесь, серьезно подорвало его престиж.

В тот же день состоялось отмечание дня рождения нашего почтенного главреда Мика Джаггера, что и ознаменовалось потрясающей дракой под занавес торжества. Нельзя не отметить отчет о празднестве, вышедший сегодняшним утром в газетенке, от которой за версту разит помойкой — «Ежедневном Ура». Мистер Э. Д., видимо, весьма высокого мнения о собственном таланте стихоплета, ибо он накропал отчет столь гнусными виршами, что даже рука не подымается назвать их стихами. Помещу лишь краткий отрывок, в котором Э. Д. описывает конфуз, происшедший с дедушкой Дж. Х.:

Дед висит и еле дышит, и ногой не шевелит.

Ветерком его колышет, и болит его гастрит.

Я позволил себе дописать сию «высокохудожественную» поэму:

Спас наш Джаггер бедолагу, снял он с дерева беднягу,

А вот старый смрадный Элтон никого не пощадит!

В таком вот аксепте. Заметку писал — Р. Китс».

Элтон Джон так оскорбился на слова «смрадный» и, в особенности, «старый», что закрыл газету и таинственно исчез. Перед тем ему удалось загнать свой дряхленький печатный станок Фредди, на котором тот решил печатать листовки в защиту работников целлюлозно-бумажной промышленности. Или еще какой-нибудь, ему было все равно.

Также Элтон оставил прощальную записку проклятым конкурентам и вероломным кенсингтонцам. Мы взяли на себя смелость привести здесь полный текст сего гневного заявления:

«Сами смрадные!!!».

А вот Стингу он посвятил эпиграмму на отдельном листочке:

«Хоть Стинг и рокер-музыкант,

Но по свому уму

Догонит он медведика

Лишь в будущем году!».

Написано коряво, согласны, но довольно остро. Медведь после сего задрал свой мокрый нос и ходил гордый. А Стинг — злой. Но мы-то знаем, почему Элтон так неуважительно отнесся к умственным способностям г-на Самнера. Из-за той поганой шутки. Как то есть — из-за какой? Неужто вы не знаете? Да ладно! Не заливайте! Разве мы не рассказали? Ага… Тогда ладно. Ну, слушайте.

Представьте себе дорогу. До-ро-гу, говорим! Обычную, английскую, невероятно чистую и сырую — из-за менталитета англичан и частых дождей. Невероятно благоухающую — из-за плохой работы кенсканализации — Элтон увлекся соревнованием с «Чайником», а Ангус просто физически не мог работать за двоих. Так вот. Дорога. По ней идет щеголеватый Самнер. На левом тротуаре — газетчик Билл Уаймен. На правом — газетчик Элтон Джон. И вот Стинг еще издалека начинает приветственно кланяться и махать зонтом Элтону. Подходя к нему, он раскрывает объятия и рот в лучезарной улыбке. Элтон уже вынимает самый лучший, неразрезанный экземплярчик «Уры», но ничтожный г-н Самнер обидно, нехорошо, гадко и просто подло щелкает пальцами перед трясущимся от обиды носом Элтона и круто заворачивает к Уаймену. Там они долго и противно хохочут вдвоем над обманутым Элтоном. Стинг покупает свежий «Чайник», усаживается прямо на край тротуара и начинает громко, сочно, с выражением читать передовицу, обычно чрезвычайно оскорбительную для Элтона, который злобно отшвыривает свой лоток и уходит.

Так продолжалось две недели, и в конце концов Элтон понял, что Стинг вовсе не собирается покупать у него «Уру»!!! Обида же на Самнера вылилась в его прощальном желчном письме. Ну, что? Все поняли и простили милейшего Элтона? И мы надеемся, что вы поймете и простите того, кто в отместку за все унижения и оскорбления поднял на уши целый округ и держал его в таком неестественном состоянии, пока жители не запросили пощады. Как же это произошло, только чтобы отвязаться от нас, спросит усталый читатель? А вот так!

Однажды утром зевающие и почесывающиеся кенсы вышли из домов на работу. Но их хватило только на то, чтобы дойти до мест заработка. Там они остановились и принялись. Кто — ругаться, кто — хохотать, а кто — обвинять правительство.

Ночью какой-то неизвестный шутник пробежался по району и, невероятным образом ускользнув от колотушки еженощно бдящего Кокера, исписал несмываемой краской все дома и заведения именитых кенсов. Писал же он преимущественно ехидные и обидные высказывания. Вот где пригодилось таинственному мстителю искусство складывать слова в рифмы. Рассмотрим несколько примеров, которые нам любезно разрешили рассмотреть обладатели этих самых примеров:

На поликлинике Роджера красовалась симпатичная челюсть с аккуратно выбитыми зубами и приписанными снизу стишками:

«Не ходите к зубодеру!

А пришли — давайте деру!»

Роджер с пеной у рта обещал поймать неизвестного шутника и вставить ему отменные новые зубы, для чего прежде вышибить старые. Но взрыв хохота заставил его повернуться к табличке, на которой уже имелись новые, неизвестно когда подписанные строчки:

«Доктор Албан — зубодрал,

Даже Смайла оббскакал!».

Лишнее «б», вероятно, было приписано для пущего оскорбляжа.

Конечно, в художествах был тут же обвинен Фредди — как пособник друга детства. Усугублялась же вина тем, что на доме у самого Фредди не было написано ничего. Поэтому Роджер просто подскочил к подозреваемому и затряс перед его носом клещами, угрожая и время от времени с шипением высовывая раздвоенный язык.

Но Фред тут же предъявил железобетонное алиби — в тот самый день, а равно и вечер, а равно и ночь он был занят. Отыгрывал в карты свою коллекцию японской мебели у дедушки Дж. Х., дяди Боуи, бабки Дикона и самого Дикона, которого внука, ясно вам теперь, щитомордые?

Алиби приняли к сведению, рассмотрели, слушали и постановили. Но, потому как других подозреваемых не было, Фредди на всякий случай все равно кинули в коллектор. Фредди был недоволен решением и из-за решетки ревел, как тур: «Мерзавцы! Я вам покажу, как мою алибю не признавать! Я невинен, как птица!».

Элтону Джону, сидящему на крыше, было очень стыдно — это он оказал другу медвежью услугу, не написав на его доме ничего. Фред к тому времени был единственным, кто покупал «Ура» (из-за программки тараканьих бегов в Брикстоне), и Элтон ему симпатизировал.

Этой же ночью Элтон, дабы доказать, что Фредди чист, как отбеливатель, начертал еще несколько девизов и воззваний на стенах и дверях.

У Боуи на будке появилась известная фраза из «Тома Сойера»: «О вам, я знаю, непривычно, чтоб говорил малыш публично…»

Ричи Блэкмору Элтон по доброте душевной написал: «Чисти зубы пастой „Флит“ — и живот не заболит!». Все в районе знали, что Блэкмор никогда не чистит зубы из принципа, и поэтому смеялись долго и непристойно.

На скорняжной мастерской Габриэла (тогдашнем филиале Ваграмской набивочной) была выведена нежная надпись: «Габриэл не лыком шит — мигом вас распотрошит!».

На стене же «Шинка» алело строгое: «Если хочешь быть здоров — опасайся поваров: Коллинза с кадушкою и барана с кружкою!». У Фила сразу поубавилось посетителей, а баран заработал нервный тик и подносом по рылу. На подносе была надпись: «От благодарных кенсов», но автором ее на сей раз был вовсе не Элтон…

А на крыше Брайана, известного в узких кругах фармацевта и знатока лекарств, крупно красовались слова: «Патентованное средство! Съешь его — и падай в детство!». Брайан, ругаясь, ежечасно бегал смывать надоедливую надпись (несмываемая краска у Элтона закончилась), но афоризм возникал вновь и вновь — написанный мелом, карандашом, маркером, дегтем (Брайан немедленно заподозрил Хетфилда, смазывающего дегтем колеса своей тачки, дабы они не скрипели, но кенсов по утрам все равно будили не петухи, а немилосердные вопли тачки). Хетфилд, в свою очередь, отмазался, показав свежую строчку, вьющуюся по боку тачки: «Джемс — скрипучий металлист, издает противный свист».

Кончилось все тем, что Мэй не вышел наутро на работу. Не вышел он и на следующий день. Озабоченные друзья и сослуживцы ворвались к нему в дом — и остолбенели. На полу гостиной, в куче лекарств, в слюнявке и ползунках на носу сидел мистер Мэй! При виде гостей он радостно улыбнулся, показав голые десны, и сказал:

— Аф-тя-тя!

После чего стащил с ног носочки, взял левую ногу в охапку, засунул ее в рот и принялся блаженно водить пальцами по деснам, издавая время от времени гулькающие звуки.

Через пять минут за ним приехали в чудной желтой карете с решетками на окошках…

Ну, а на закуску на ограде зоопарка возникла целая поэма, посвященная некоему Стингу…

Стоп, стоп! Чего вам, граждане? Чего? А! Вы хотите знать, что Элтон писал на домах издателей «Чайника»? Ну, вы же не маленькие, должны понимать, что такие слова в порядочных книжках не пишут! Включите воображение, или, за неимением оного, любой фильм в переводе специалиста по красивой нецензурщине г-на Пучкова.

Итак, вот зоопарочный текст, условно названный нами: «К С.»:

«В зоопарке Стинг с медведем морят голодом зверей,

И, выращивая брюкву, выдают за сельдерей! (зачеркнуто)

И, выращивая брюкву, кормят ею егерей!»

Всем было известно, что раз в месяц Стинг выпускал зверюшек из клеток. Надо же и зверикам размяться, говорил он лицемерно. На самом же деле в этот день подлец Самнер пускал в зоо всех желающих поохотиться…

Но мы продолжим. Не вся еще поэма-то! Далее было вот что:

«В зоопарке все в запарке, все охвачены тоскою.

Правит бал там глупый Самнер со своей глухой женою».

Стираемая каждое утро мрачным Стингом надпись аккуратно возобновлялась, но в бесчисленных вариантах:

«Правит бал там глупый Самнер со своей тупой женою»;

«Правит бал там старый Самнер со своей косой женою»;

«Правит бал плешивый Самнер со своей большой клюкою»;

«Правит бал там тощий Самнер со своей тупой башкою»;

«Правит бал там грубый Самнер с мишкой с липовой ногою».

Следующая злая нападка была сделана в замечательном опереточном духе:

«Старый Стинг совсем поехал — кормит он назьмом жену!

А медведь его плешивый воет волком на луну!»

Внизу чья-то лапа приписала: «Сам плешак».

Неизвестный с удовольствием откликнулся:

«Стингов бурый инкубатор собирает гуано.

Уверяет, что полезно и питательно оно!»

Примечательно, что Элтон не знал, что такое инкубатор, но был твердо уверен, что это кто-то такой мерзкий, с червивыми мозгами.

Жители района так привыкли к бесплатному развлечению, что ежеутренно обегали весь Кенсингтон, дабы почитать новые творения. Элтон воспрянул духом и решил приступить к открытым действиям. Прежде всего он помог Фредди бежать из коллектора, купил себе новый печатный станок, переманил из «Чайника» Мышонка на более высокий оклад и начал издавать обновленное «Ежедневное Ура!» (оно теперь писалось с восклицательным знаком). Но это уже была не та скучная газетенка, половину которой занимал отчет о внеочередном слете хомяководов и сусликоведов, а оставшееся место — протокол заседания церковного комитета со всеми зевками, кашлями и бурными и продолжительными аплодисментами. Элтон позаводил много разных развлекательных рубрик, гвоздем которых была юмористическая колонка «Кенсингтонцы скалят зубы».

Резкий же взлет «Чайника» так же быстро превратился в закат. Почему же? Да потому, что некогда дружная группа «Роллинг Стоунз» стала грызться, плеваться и ссориться, и, если они в музыканты они еще садились, то для газеты не годились. И посему «Ура» стало, как «Чайник», а «Чайник», соответственно, как «Ура». Вот вам и картинка, а мы пошли спать. Чересчур длинной она выдалась. Наши пальчики устали. Но вы не расстраивайтесь. Пойдите перекусите пока, посмотрите новости, там, примите душ, погоняйте рыбок в аквариуме или красивым узорчиком обстригите листья у любимой диффенбахии. А зато в следующей картинке вы узнаете, наконец, почему же Джон Ричард Дикон не любит читать книги Мэри Стюарт!

/ — картинка №81 — / ПРОФИЛАКТИКА, или РАЗВЕСЕЛЫЕ КРЕСТИНЫ /

Однажды Фредди ворвался в студию, где маявшиеся от безделья друзья уже скребли когтями паркет и складывали домики из спичек. Не маялся один Джон — он, сморщившись от отвращения, читал Мэри Стюарт, время от времени зачитывая вслух особо, по его мнению, тошнительные места. Фредди решил спасти несчастного чтеца от позорной участи быть побитым камнями, высоко задрал руку с висящей на ней сумкой и заголосил:

— Взвейтесь, соколы! Узрите и засмейтеся! Я вам вкусного принес! Ух ты!

Это он уже валялся в углу, а соколы вовсю потрошили сумку. Выхватив из нее клеенчатую тетрадь, Брайан прижал ее к утлой груди и зарррычал:

— Я первый нашел, мне и жрать!

Но тетрадь была тут же вырвана у него из лап, разодрана в клочья и сожрана. Мэю достался переплет. Тщательно пережевывая пищу, Мэй помог обществу разделаться с тетрадкой, а потом с недоумением уставился на Фредди:

— Дорогой мой, — сказал он с жалостью. — Неужели прошли времена креветошных деревьев, икры и шампанского «Кристалл»? Почему сегодня ты решил нас угостить переработанным деревом вкупе со второсортными чернилами?

— Чернила! — заревел Фредди, потрясая кулаками.

— Да, в самом деле, — защитил друга Джон. — Чего к человеку привязался? Чернила были первого сорта, это я вам как специалист говорю.

— Злодеи! — Фредди кружил по комнате в бессильной ярости. — Что ж вы натворили!

— А чего это мы натворили? — поднял бровь Роджер. — Мы поели вкусного. Как ты нам и сказал.

— Вы не то съели! — кипел Фредди. — Вкусное — там, в коридоре осталось! А сожраны вами были плоды моих трудов! Там же были все тексты моих песен! Как прошлых, так и будущих! Теперь делайте, что хотите, хоть назад в будущее, но песни мои достаньте!!!

— А икра? — нахмурился Мэй.

— Все будет! — затопал ногами Фредди. — Даже семечки. Произведите реставрацию — и лопайте!

— Как хотите, а я сажусь писать, — и Джон склонился над листом бумаги.

— Писец-то наш, гляньте, — показал на него Роджер. — Да ты же ни одного текста не вспомнишь, у тебя памяти нет, потому как голова пуста.

— Это мы еще посмотрим, кто будет шампусь из горла хлестать! — бормотал Джон, лихо строча по бумаге.

— Дай-ка, — Брайан оттолкнул его и сел рядом. — Не «в буране монотонном», а «в тумане белладонны», грамотей! Говорил же — бездарь! Дай ручку!

— Это мы еще посмотрим! — вклинился и Роджер. — Что вы тут настряпали? Какой еще «Великий доктор Рыс»? Дураки! «Великий король крыс», вот как надо! Пустите!

…Прошло несколько часов. Квины рвали друг у друга ручку и отчаянно бранились, вспоминая дела давно минувших, а Фредди радовался, хлопал в ладоши и пробками, активно подливая горячительного в пластиковые стаканчики. Одну бутыль, впрочем, он оставил. Для себя. Надо же и совесть иметь!

…А еще через пару часиков нелегкая эта работа была завершена. Брайан поставил точку, тоскливо заглянул одним глазом в свой давно опустевший стакан, а другим глазом заметил, что у Фредди что-то выпирает из-под пиджака. Подозрительное такое. Бутылкообразное.

— Ох как пить охота! — заверещал Мэй и полез к Фредди за пазуху. — У меня Сахара во рте!

Фредди вместо ответа крепче вцепился в бутыль и принялся отлягиваться от Мэя ногами. Их еле разняли.

— Фред! — вытаращил глаза Джон. — Да ты что? Мы ж твои друзиа! Забыл?

— Брезгует он, — пояснил Роджер. — Я его знаю. Он — рыба-брезгун.

— Нет, ну как же! — никак не мог успокоиться Мэй. — Еще так недавно мы с ним давили в подъезде по булькам и с плавленым сырком! А щас? Не-ет, мои милые, он просто скупится! Он скупец, товарищи!

— Нет! — вскричал задетый за живое Фредди. — Я не скуп! Мой стиль жизни — тратить, тратить и…

— И гадить, — сплюнул Мэй. — Да ты Гарпагон!

— Я?

— Ну!

— Да как только язык повернулся! А говорил, что друг!

— Да какой там Гарпагон? Вот как надо — ДЕДУШКА ДЖОРДЖА ХАРРИСОНА!

— Это я — дедушка?

— Не, круче скажу — ДЯДЯ БОУИ!

— Погоди, ты скажи сначала — это я-то — дед-шка Дж-рджа Харрис-на? — Фредди даже заикаться стал. Брайан понял, что зарвался.

— Дед — это дед, — отказался он от прежних показаний. — А ты — это просто наш старый Фред…

— Старый! — подскочил Фредди. — Значит — дедушка? Нет, вы слыхали? Ой! Это же сейчас будет убийство!

— А меня спасут! — отважно сказал Мэй.

— Это кто ж тебя спасет-то, уважаемый? — прищурился Фред.

— Друзья! — патетически воскликнул Брайан. — Товарищи! Вы меня спасете?

— Конечно, — кивнул Джон. — За очень приличное вознаграждение.

— Да неужели же? — всплеснул руками Мэй. — Это кому? Это кого? Вашего старого друга?

— Старого? — переспросил Роджер.

— Старенького? — уточнил Джон.

— Старообразного! — припечатал Фредди.

Брайан понял свою ошибку лишь тогда, когда очутился в воздухе. Друзья и товарищи несли его в неизвестном направлении, и Мэй начал вырываться, лишь прочтя табличку на доме, к которому его притащили: «ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ».

— Продали! — завизжал Мэй и стал рваться. — Иуды! И Яковы! Я старый, да! Но я не престарелый!

Но тут появился врач — Боб Дилан — и, грустно покачивая своим объемистым носом, поинтересовался:

— Ишь, как ослаб ваш дедушка! Чем кормите-то?

— Овсом! — грубо сострил Дикон и захохотал — как башкой по бочке заколотил.

— Нету у нас кашки, — пожал плечами Фредди. — А ест он преимущественно бумагу и шампанское, хотя предпочитает зубную пасту.

— Теперь ясно, — и Дилан, подняв уже валяющегося в глубоком обмороке Мэя, занес его в дом. Друзья помахали ему вслед.

Конечно, Брайан сбежал. Довольно быстро, где-то после второго тюбика зубной пасты. В одной пижаме он влетел в студию, из которой его недавно так бесславно выпроводили — и окаменел. Даже более того — засох. Фредди, сидящий в самом мягком кресле, держал в руке стакашек, до краев наполненный шампанским, и уже собирался опрокинуть его себе в рот. Мэй коршуном налетел на него и принялся отнимать стакан, крича:

— Я! Я выпью! Дай! Дай! Мне! Пить!

— Тебе? — прищурился Фредди. — Да скорей я выздоровлю, чем дам тебе выпить мой шампань!

И он, привстав, гордо обозрел свое отражение в зеркале — «Непоседа и Да Скорей» была его любимой историей из американского фольклора. Про собаку там.

— Кто шампань один пиет, тот болеет и помрет, — прокомментировал Джон с дивана. Совершенно не задумываясь произнес, но с Фредди определенно что-то сотворилось. В одно мгновение он из своего обычного розовато-пятнистого цвета вылинял в серовато-изможденный.

— Ых, — сказал он и плюхнулся обратно в кресло. — Кто разболтал? Какая сво… Джон, неужели это я? Нет, это не я! Я во сне, что ли, разговариваю? А-а-а! Я — сомнамбула! А им верить нельзя — мало ли чего во сне наболтают! Так что — хи-хи-хи!

И он упал с кресла в обморок.

Соратники молча сгрудились вокруг него. Брайан озадаченно чесал тыковку и потягивал шампанское из стакана Фредди.

— Слышь, ты, маньяк припоя и канифольный садист, — изрек наконец Роджер, — чего ты там сказал-то, а?

— Да ничего я не говорил! — развел руками Джон. — Правду сказал!

— Какую? — Роджер насупился. — Правда разная бывает!

— Правда всегда одна! — подал голос с окна Элтон Джон.

— Это сказал Элтон Джон? — и в голову подслушке полетел башмак.

Элтон с визгом самоликвидировался, а Дикон напряженно вспоминал.

— Вот что я сказал — тот, кто пьет много шампанского, а с друзьями не делится, заканчивает плохо и саркомой. Это не я придумал, так написано в брошюре общества «Знание»! — и он помахал последней.

— Так и я люблю шампань, — пожал плечами Роджер. — Что ж я теперь — не жилец?

— Ты не понял, — пояснил Джон. — Сначала — шампань не делясь, потом дорогие машины, потом вечеринки со среды до понедельника, потом — небритые типы в косметике и чулках, а уж только потом — ага!

— Ага, — кивнул Роджер. — Так. Симптомы?

— Ты, врач! — презрительно сказал Джон. — Нашел у кого спросить!

— Ах, да, — и Роджер отколупнул с лица Фредди кусочек грима, за которым проступило зловещее пятно. — Ну, мужики, со всей ответственностью, со всей прямотой могу вам заявить как медбрат: через несколько лет мы — безработные.

— А мы его вылечим! — закричал Брайан. — И он будет как новенький! Куда кровь сдавать? Или пересадить чего? ОЙ!

И он с ужасом поглядел на стакан у себя в руке. Затем он смял его и отбросил в сторону.